Федеральный научно-исследовательский социологический центр Российской академии наук Институт социологии МНОГОМЕРНАЯ СОЦИАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ Монография Москва 2018 УДК ББК 316.4 60.52 М73 Утверждено к печати Учёным советом Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН Рецензенты: канд. социол. наук Ю. В. Голиусова канд. экон. наук В. А. Аникин Авторский коллектив: Ю. Б. Епихина (гл. 2, 7), Н. С. Мастикова (гл. 8), И. П. Попова (гл. 3, 4, 5, 6), Д. Ф. Терин (гл. 9), М. Ф. Черныш (Предисловие, Заключение, гл. 1) М73 Многомерная социальная мобильность в современной России: монография / [Ю. Б. Епихина и др.]; отв. ред. М. Ф. Черныш, Ю. Б. Епихина. – Электрон. текст. дан. (объем: 1,15 Мб) − М.: Институт социологии ФНИСЦ РАН, 2018. − 112 с. 1 электрон. опт. диск 12 см. (CD-ROM). ISBN 978-5-89697-306-5 В предлагаемой монографии социальная мобильность анализируется в рамках подхода, основанного П. А. Сорокиным и рассматривающего мобильность не только как качество стратификационной системы, но и как состояние культуры. Монография состоит из трех разделов. Первый раздел посвящен теоретико-методологическим вопро-сам изучения мобильности: роли социального неравенства в исследованиях мобильно-сти, новым подходы к изучению профессиональной мобильности; в разделе приводится исторический обзор «мобильных» исследований. Второй раздел содержит результаты анализа профессиональной и образовательной мобильности, полученные на данных ис-следования «Социальные различия в современном российском обществе», а также про-екта «Структурные особенности и мотивационные основания социальной мобильности молодых юристоввыпускников российских вузов». В третьем разделе, посвященном культурному измерению социальной мобильности, представлены результаты, полученные на основе данных Европейского социального исследования (ESS), по анализу ценностной мобильности и мобильности в сфере политической ориентации. УДК 316.4 ББК 60.52 ISBN 978-5-89697-306-5 © Черныш М. Ф., Епихина Ю. Б., Мастикова Н. С., Попова И. П., Терин Д. Ф., 2018 © ФНИСЦ РАН, 2018 Оглавление Предисловие................................................................................................................................................. 5 Раздел I. Теоретико-методологические подходы к изучению социальной мобильности .................................................................................................. 8 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство .................................................................. 9 Глава 2. Переопределение концептуальных оснований в исследованиях социальной мобильности ............................................................................. 29 Глава 3. Профессиональная мобильность: методологические подходы, проблематика ............................................................................................................................................ 35 Раздел II. Социальная мобильность в структурном измерении ...................................... 41 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности. Несоответствие образования и квалификации текущей занятости ........................... 42 Глава 5. Самостоятельность в работе как аспект профессиональной мобильности .............................................................................................................................................. 51 Глава 6. Профессиональное образование и профессиональная мобильность: результаты анализа биографических интервью .................................... 56 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности .......................................... 60 Раздел III. Социальная мобильность в культурном измерении ...................................... 77 Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму .................................................................................................................................. 78 Глава 9. Мобильность политической ориентации в «лево-правом» идеологическом пространстве ........................................................................................................ 86 Заключение ................................................................................................................................................ 97 Приложение............................................................................................................................................... 99 Список литературы ............................................................................................................................. 104 Сведения об авторах ............................................................................................................................ 111 4 Предисловие Понятие социальной мобильности пришло в социологию в 20-е годы прошлого столетия благодаря российскому социологу Питириму Сорокину. Данные статистики и собственные визуальные наблюдения указывали на то, что после Первой мировой войны мир пришел в движение. Большие людские массы пере-мещались из Азии в Европу, из Европы в США, из России в Европу и США одно-временно. Набиравшая темпы урбанизация привела к мобильности сельского населения в города: доля сельского населения постоянного уменьшалась, а доля городского увеличивалась. Социология должна была не только изучать упомянутые перемещения, но устанавливать неминуемые последствия, которые сопровождали столь серьезные социальные изменения. В тот момент было разумным сохранять тематику мобильности предельно широкой, рассматривать мобильность в разных аспектах – как мобильность людей, вещей и идей. Не случайно, вводя понятие мобильности в научный оборот, Сорокин сделал его многомерным, охватывающим несколько измерений жизни общества – структурным и культурным одновременно. В перспективе, полагал он, мобильность станет частью общего контекста общественной динамики, в котором сойдутся вместе перемещения людей и перемещения институтов, движение внутри общества и глобальные трансформации, заключающиеся в переходе к иным идеологиям, иным типам общественных отношений, иной макросреде, рождаемой взаимодействием между культурами. Экстенсивные изменения социальной структуры перед Второй мировой войной и после нее лежали в основании процессов демократизации, которые после двух российских революций, революций в Германии, Венгрии и других странах существенно ускорились. Значение сословной, статусной дифференциации, определявшей социальную структуру в предыдущую эпоху, ослабевало. Одновременно росла роль достигаемых факторов мобильности, включающих в себя уровень образования, квалификации, политического влияния. В эпоху революций многократно усилилась роль харизмы, выдвигавшей из низших сословий новых лидеров, веду-щих за собой большие группы людей. Под влиянием американской школы и, пре-жде всего, таких серьезных исследователей, как Сеймур Липсет и Рейнхард Бендикс, мобильность стала пониматься как изменение профессиональной структуры, а также как перемещение по шкале доходов, восхождение к уровню жизни среднего класса или, напротив, нисходящее движение, ведущее к более низким доходам и потребительским стандартам. Социология мобильности более не нуждалась в широ-кой трактовке социальных перемещений и сфокусировала внимание на социальной структуре, оставив в стороне безусловно важные, но менее влиятельные в короткой перспективе передвижения вещей и идей. Редуцирование понятия мобильности к переменным, обозначающим социальное положение и доход, подстегнуло процесс математизации исследований мобильности. Этому способствовало в немалой степени введение в процесс анализа данных лог-линейных моделей, которые поныне считаются одним из важнейших направлений анализа социальных перемещений. В какой-то момент сложные статистические модели затмили собой содержание 5 Предисловие изучаемых явлений, ту важную диагностическую и прогностическую функции, которые исследования мобильности изначально играли в прошлом. Даже в ставших уже хрестоматийными трудах по мобильности, например, в работах Дж. Голдторпа («The constant flux») статистический акцент превалирует, затрудняя не только для читателей, но и для самих авторов исследований интерпретацию полученных данных. Казалось бы, Голдторп получил по итогам сравнительного анализа возмож-ность сделать вывод о том, что паттерны мобильности обладают, во-первых, схо-жестью, а, во-вторых, необыкновенной, неподвластной социальным катаклизмам устойчивостью, но что стоит за этими явлениями? Действительно ли мобильность, очищенная от возможных внешних по отношению к ней структурных влияний, так неподвижна? Или же все-таки в изучаемых им европейских странах перемещения имели место, но в тех сферах общественной жизни, которые находились за рамка-ми выстроенной им математической модели? Идея изучать перемещения индивидов, которую продвигали Липсет и Бендикс, оттесняла на обочину не менее важные для многих обществ групповые перемещения. Акцент на межпоколенных перемещениях, вне всяких сомнений, оттенял те огромные изменения, которые происходили в обществе. При этом за рамками изучения оставались групповые перемещения, оказывающие огромное влияние на общественное сознание, социальный статус уже не просто индивидов, а профессиональных сообществ, целых классов и слоев. Вне поля зрения исследователей мобильности, следующих предписаниям англосаксонской школы, оказались перемещения идей, предваряющих серьезные, глубокие изменения в обществе. И действительно, масштабные сдвиги в социальных структурах неизменно предваряют-ся невидимой, охватывающей большие массы населения, динамикой ценностей. В настоящее время невозможно представить себе мобильность, не отдавая должное процессам индивидуализации, затрагивающим внутренний ценностный мир лю-дей. «Текучесть» общества, представленная З. Бауманом как новейшее проявление современности, имеет в своей основе растущий индивидуализм целепостановочной деятельности, расширение степеней свободы не только в выборе профессиональной принадлежности, но и в определении критериев жизненного успеха или неуспеха. Канули в прошлое времена, когда школьница, написавшая о том, что хотела бы в будущем стать многодетной матерью, представлялась окружающим едва ли не девиантом. Общественные ценности, касающиеся продвижения, по-прежнему важны, но с легкостью преодолеваются в тех случаях, когда на личностном горизонте возникает иная, привлекательная цель, поставленная, исходя из собственного опыта, выше тех целей, которые предписывают общественные ожидания. В настоящей монографии делается попытка представить те аспекты мобильности, которые до настоящего момента не получали достаточного внимания в научной литературе. В главе 1, подготовленной М. Ф. Чернышом, раскрывается культурный аспект мобильности, ее опора на общественные ценности и личностные мотивации. Соединение первого и второго делает исследования мобильности более сложными, чем прежде, но одновременно и более «интерпретационными», соединяющими внешние институциональные факторы и внутреннюю целепостановочную деятельность. В области анализа оказывается зависимость мобильности от реально-го и мыслимого неравенства, причем последнее понятие выглядит как важнейшее из оснований для определения уровня мобильности. При этом неравенство трактуется не только как различия в уровне дохода или разность в доступе к материальным благам, а как система ограничений, которыми общество в его нынешнем состоянии сдерживает продвижение как граждан, так и целых социальных групп. 6 Предисловие В главах, подготовленных И. П. Поповой и посвященных методологи-ческим и содержательным аспектам профессиональной мобильности (главы 3, 4, 5, 6), в поле зрения находятся карьерные аспекты мобильности и, прежде все-го, соотношение представлений о карьере масштабу достигнутой социальной по-зиции. Выделяются типы карьерной мобильности, характерные для современного российского общества. Ю. Б. Епихина (глава 7) возвращает исследования мобильности к образовательному измерению. Это направление исследований можно было бы считать традиционным, если бы не серьезные изменения в самой системе образования и ее функциях. Важно взглянуть на мобильность в современном российском обществе через призму прошлых эпох, тех огромных достижений, которых добивалась си-стема образования, и тех достижений, которых добивалась страна с ее помощью. В разделе, посвященном культурному измерению социальной мобильно-сти, понимаемой, прежде всего, как мобильность ценностей, рассматриваются два ключевых аспекта. Во-первых, в главе 8, написанной Н. С. Мастиковой, предметом анализа стало нарастание в обществе индивидуалистических установок. В прошлом движение к индивидуализму было принято отождествлять с прогрессом, приходом современности. В настоящее время безоговорочная поддержка тенденции политиками и некоторыми обществоведами сменилась на более осторожное отношение к ней. Индивидуализм сближает российское общество с западными обществами, но в отличие от последних не имеет встроенных институтов, гарантирующих вы-сокую степень согласия по основным вопросам функционирования социальной и политической систем. В главе 9, которую подготовил Д. Ф. Терин, изучаются политические флуктуации общества, его движение от левых ориентаций к правым и наоборот. В обычных обстоятельствах подобное движение можно было бы рассматривать как стандарт-ный политический «маятник». В российской ситуации превалирование тех или иных ценностей в общественном сознании не имеет выхода в область политиче-ского торга. При определенных обстоятельствах подобные колебания могут стано-виться источником серьезных напряжений для общества, находящего неожидан-ные выходы. Предлагаемая вниманию читателя монография – это одна из первых по-пыток рассматривать мобильность в сочетании объективных и субъективных из-мерений, количественных и качественных методов, теоретических и практических подходов. Важно, чтобы работа по переосмыслению моделей мобильности была продолжена, а мобильность как социологический инструмент сохранила способ-ность указывать на те ключевые направления общественной жизни, которые пере-живают период глубокой трансформации. 7 Раздел I Теоретикометодологические подходы к изучению социальной мобильности Глава 1. Социальная мобильность и неравенство Ранний опыт изучения неравенства и мобильности В ранней общественной мысли, задолго до того, как социология обрела институциональные основания, неравенство и его возможные последствия систематически становились предметом обсуждения. Исходной точкой подобных рассуждений можно считать, помимо идеи равенства, которая была заявлена Великой французской революцией, идею счастья, заявленную в доктрине утилитаризма и воспетую в первых параграфах американской Декларации независимости. Один из создателей утилитаризма Джереми Бентам полагал, что истинный смысл жизни общества, охватывающего не только дворян, но и все население страны, состо-ит в приращении суммарной общественной «полезности» (utility) [Бентам, 2012]. Полезным для общества может быть любое продвижение к удовлетворенности и счастью в объективном и субъективном планах. Приобретением для общества можно считать повышение уровня материального благополучия, субъективные переживания счастья, более высокий уровень комфорта в повседневной жизни, более комфортный в психологическом плане модус отношений с окружающими людьми. Таким образом, оправданным можно считать лишь такое направление развития общества, которое создает предпосылки для увеличения объема пере-численных благ. В утилитарной теории именно мобильность, причем в разных ее измерениях, должна была стать отправной точкой и важнейшим инструментом совершенствования общества. Бентам полагал, что жизнь человека есть пережи-вание боли и радости, а мобильностью, настоящей, идущей во благо общества, может стать все то, что ведет к преодолению болезненных, страдательных состоя-ний в пользу удовлетворения и радости. Подобная идея естественным образом со-единялась с идеей равенства: сам Бентам ратовал на отмену любых навязываемых обществу неравенств – рабства, неравенства мужчин и женщин, неравенств, вы-текающих из приверженности разным политическим взглядам. Бентам, как многие его последователи, включая теоретиков мобильности, считал, что общественное благо – это арифметическая сумма состояний конкрет-ных людей, граждан, населяющих территорию страны. Из этого вытекало простое рассуждение: дополнительные доходы богатого гражданина, если и радуют его, то не так, как они могли бы обрадовать сограждан, находящихся на более низких ступеньках социальной лестницы. Одна и та же сумма денег может произвести разный объем счастья в группе с высоким уровнем благополучия и группе с низ-кими доходами и скромными возможностями. С позиций утилитаризма логичным и оправданным является перераспределение доходов от тех, кто пресыщен дохода-ми, к тому множеству сограждан, которым дополнительный доход может принести существенно большую пользу и обеспечить более высокий уровень благополучия. 9 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство Таким образом, мобильность ставится в качестве цели не только общества, но и государства, которому в обязанность вменяется создание инструментов, позволяющих гражданам беспрепятственно двигаться вверх по ступенькам социальной лестницы. Маркс с его идеей радикального перераспределения был лишь продолжателем общей логики утилитаризма, конкретизируя те причины, которые, с его точки зрения, ведут к неравенству и страданию. Идеи Бентама получили развитие в трудах Дж. Стюарта Милля, который рассматривал счастье как слишком абстрактное понятие и считал, что оно нуждает-ся в уточнении [Милль, 1863]. И в самом деле, стоит ли награждать общественным признанием счастье, если его источником становятся человеческие пороки? Люди способны испытывать счастье в разных ситуациях и по разным поводам, но обществу следует поощрять только добродетели и действия, направленные на улучшение общественных нравов. Было бы неверно, исходя из этого, поощрять в обществен-ных отношениях такие явления как алкоголизм, дешевые развлечения, примене-ние насилие. Из данной логики следовало, что мобильность, включая не только мобильность социальной позиции, но и мобильность в образовании, культуре, должна стать неотъемлемым условием совершенствования общества, его выходом к более высокому уровню цивилизованности. Философские идеи, предусматривавшие мобильность широких масс населения, дополнялись теоретиками новой капиталистической экономики. Далекий от идей уравнительности Адам Смит оказался точным в своих оценках непредви-денных последствий набирающего силу капиталистического порядка: чем выше эффективность производства, тем более общество будет нуждаться в уравнительных механизмах, хотя бы для того, чтобы предупредить собственную деградацию [Смит, 2017]. Что отличает университетского профессора, рассуждал Смит, от носильщика, работающего в гостинице? То, что профессор рожден в семье, где тяга к знаниям поощрялась, где детей побуждали к учению и по мере взросления обеспечивали им получение знаний, гарантирующих высокую позицию в общественной структуре. Вероятно, что в семье носильщика, угольщика или любого другого человека, занимающегося неквалифицированным ручным трудом, подобные преимущества отсутствовали. Данный тип воспроизводства скорее всего повторится в семье того человека, который вслед за Смитом несет его чемоданы, а значит дети носильщика, независимо от наличия или отсутствия у них талантов, будут все также прикованы к низкой социальной позиции. Разница не в том, что один человек одарен от при-роды, а другой лишен талантов. Причина социального закрепощения и воспроиз-водства находится там, где все неизменно на протяжении многих десятилетий, в том мире, куда не доходит влияние факторов социального развития, влияние прогресса. Однако даже там, где прогресс способен сделать жизнь более динамичной, его влияние нельзя рассматривать в отрыве от нежелательных, непреднамерен-ных последствий. Взять хотя бы эффективность производственной деятельно-сти. Современное капиталистическое производство, полагал Смит, будет дви-гаться в сторону фрагментации труда на отдельные простые трудовые действия. Изготовление булавок одним человеком потребует от него выполнения несколь-ких взаимосвязанных операций одновременно, но если раздробить процесс труда, то на долю каждого работника придется одна простая операция. В сумме труд ра-бочих повысит эффективность на порядок, но при этом рабочий, занятый моно-тонным, однообразным трудом, будет деградировать, притом настолько, что в конце концов не сможет полноценно мыслить и, соответственно, справляться ролью по10 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство требителя тех самых благ, которые будет производить во всем большем объеме капиталистическая промышленность. Если рыночная экономика стремится к развитию, она должна обеспечить силами собственников производства или общества возможность для рабочего получать образование и, соответственно, перспективу находить себе место в усложняющейся общественной структуре. Иными словами, сам капитализм, по мере своего развития, должен быть заинтересован в том, чтобы создавать для рабочих возможность для социальной мобильности, в противном случае он столкнется с ограничениями развития, вытекающими из его собственной запредельной производственной эффективности. Идеи Смита упали на плодородную почву и дали всходы, порой неожиданные в разных социо-экономических доктринах. Многие из них «осели» в марксистской концепции, в которой социальная мобильность рассматривалась как нисходящее движение больших масс рабочих. Карл Маркс увидел в доктрине Смита, как и в других, очевидное противоречие. Если фрагментирование труда отвечает реальным, кровным интересам собственников, обеспечивая революци-онный переворот в массовом производстве, то восходящая мобильность, пусть даже только в образовательном измерении, обеспечивается долговременными интересами общества в целом. Иными словами, субъектом, действительно за-интересованным в том, чтобы достичь более высокой социальной ниши может быть в короткой перспективе не капиталист, заинтересованный в увеличении при-быльности производства, а только сам рабочий. Добиться подлинных, а не мнимых, частичных улучшений собственного положения он может лишь в том случае, если станет организованной политической силой, способной ликвидировать частную собственность, а вместе с ней и заинтересованность собственников в эксплуатации рабочих и крестьян. Преодолеть тяготение современной экономики к рутинным, примитивным операциям рабочему поможет закон перемены труда, благодаря ко-торому работник сможет совмещать разные трудовые операции в разных областях на разных уровнях общественной жизни, например, быть пахарем и поэтом одно-временно [Маркс, 2018]. В капиталистическую эпоху преодоление неравенства, полагал Маркс, невозможно, но в долговременной перспективе общество, базирующееся на вопию-щем неравенстве людей, обречено на деградацию и социальный коллапс. Маркс, как и Смит, полагал, что преграды, закрывающие один класс от другого, слиш-ком высоки для того, чтобы мобильность могла стать массовым явлением. В капи-талистическом обществе восходящая мобильность может быть уделом одиночек, которым сопутствует невиданная удача. Что касается подавляющего большинства, то пробить себе дорогу к более высоким во всех отношениях стандартам жизни оно сможет, лишь существенно увеличив свое присутствие в органах власти, заставив тех, кто владеет средствами производства, поступиться своими интересами. Иными словами, в условиях развитого капиталистического общества стремление индивида к мобильности неизбежно столкнется с ограничениями, налагаемыми институтами, работающими в интересах правящего класса. В будущем борьба пролетариата вовлечет в потоки восходящей мобильности целые группы, для которых откроются дороги к образованию и тем видам труда, которые в условиях капитализма являются прерогативой привилегированных слоев населения. При этом Маркс и его соратник Энгельс признавали, что общие законы развития капиталистических отношений могут иметь исключения, нуждающиеся в специальных объяснениях. Одним из таких исключений были, с его точки зрения, Соединенные Штаты Америки, где 11 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство разомкнутость территории и развитие самоуправления создали ситуацию, в кото-рой индивидуальная мобильность становилась массовым явлением и затрудняла становление классового сознания [Энгельс, 1977]. О том, что необходимо сломать существующие непроницаемые перегород-ки между классами, рассуждал не только Маркс, но и Фредерик Тейлор, систему которого Владимир Ленин называл «потогонной» [Ленин, 1973]. Действительно Тейлор, как и Смит, видел широкие возможности повышения производитель-ности труда в том, чтобы фрагментировать труд рабочего, дробить его на мелкие последовательные операции, выполняемые на конвейере. Опыт конвейерного производства, накопленный Фордом, убедительно показал, что подобная систе-ма способна обеспечить взрывной рост производительности труда, сделать то-вары, доступные в прошлом только высшим слоям общества, достижимыми для большинства граждан. Потребуется не только делить изготовление продукта на отдельные операции, но и установить жесткий временной контроль над выпол-нением каждого действия, ввести административное регулирование труда, под-держиваемое благодаря управленческим иерархиям [Тейлор, 1925]. Тейлор осоз-навал моральную ущербность внедряемых в производство методов, повышающих эффективность. Одним из последствий широкого внедрения фордизма стало бы, с его точки зрения, обеднение трудовых процессов и, соответственно, превращение человека в придаток конвейера. Необходимо, полагал он, противодействовать этой тенденции, ведь люди, стоящие у конвейера, имеют несколько социальных предназначений, включая политическое и семейное, воспроизводственное. Собственники, полагал Тейлор, как, впрочем, и Смит, должны нести ответственность за рядовых рабочих, их уровень развития, их нравственный облик и будущее. Поэтому они должны, поступившись собственными экономическими интересами, обеспечить рядовым рабочим возможность восходящей социальной мобильности, передав им в собственность часть предприятий, на которых они работают. Это должно было, по мысли Тейлора, помочь рабочим обрести подлинный, а не поверхностный интерес к развитию производства, к судьбе того предприятия, на котором они за-няты. Рабочие, перешагнув барьер, отделяющий собственников от несобственни-ков, смогли бы осознать блага, которые приносит им конвейерное производство, а также необходимость неусыпного контроля над трудовыми операциями, которые осуществляются в рамках функционирующей на предприятии иерархии. Кроме того, получая часть прибыли предприятия, рабочий станет потребителем и, следо-вательно, замкнет на себе цикл производства и сбыта продукции, сделав капитализм саморазвивающейся системой. В отличие от идей конвейера, которая сразу привилась на капиталистических предприятиях, концепция восходящей мобильности рабочих не получила поддержки в предпринимательских кругах. Крупные собственники не желали добровольно отказываться от своих неоспоримых привилегий во имя долговременного общественного интереса, то есть вели себя именно так, как предсказывал Маркс – эгоистично, соблюдая неукоснительно свой собственный, а не общественный интерес. Итожа первые опыты изучения неравенства в обществе, его причин и возможных последствий, можно констатировать: в классических схемах неравенства социальная мобильность рассматривалась как его динамическая компонента, как способ преодоления его нежелательных последствий. К таковым относилось разделение труда на ручной, рутинный и умственный, творческий, а также качественные различия между собственниками и несобственниками. Социальная мобильность, 12 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство как восходящая, так и нисходящая, рассматривалась как способ сглаживания социальных различий, преодоления ограничений, формирующих статичную социальную структуру капиталистического общества. Возможности индивидуального продвижения в координатах социальной структуры классиками общественной и экономической мысли оценивались как несущественные, неспособные влиять сколь-нибудь значительно на состояние общества. Признавалось, что социальные перемещения больших социальных групп могли быть осуществлены в том случае, если тому будут содействовать крупные собственники и влиятельные политики. В противном случае социальная мобильность станет делом самих рабочих, ко-торые неизбежно в длительной перспективе придут, подобно правящему классу, к осознанию собственных интересов и воплотят этот интерес в конкретных политических стратегиях. Именно это подразумевается Марксом, выдвигающим идею развития классового сознания от «класса в себе» до «класса для себя». Движение к осознанию собственных групповых интересов становилось условием, предваря-ющим мобильность в экономическом и социальном измерении. Однако, считал Маркс, существуют обстоятельства, определяемые страновой спецификой, спо-собные затруднить групповую консолидацию и групповую мобильность. В США, к примеру, он наблюдал разомкнутость общественной жизни и повышенные по сравнению с Европой возможности индивидуальной восходящей мобильности. В подобной ситуации классовое сознание не формируется, а классы становятся открытыми группами, состав которых подвержен постоянным изменениям. Если классовые барьеры могут быть преодолены в индивидуальном порядке, то отпа-дает необходимость в совместных действиях, направленных на улучшение жизни. Добиться улучшения можно в индивидуальном порядке, опираясь на работу эгалитарных общественных институтов. Возникал важнейший вопрос: как трактовать американский опыт? Как временное отклонение от общей тенденции, связанное со специфическим периодом развития американского общества, или как соци-альную константу, отличающую американское общество от обществ иного типа? Исследования, проведенные в новейшее время, свидетельствовали о том, что американское общество, преодолев «расширительную» стадию развития, вошло в период становления развитой классовой структуры с высоким уровнем неравенства и регулярными противостояниями между крупными собственниками и рядовыми работниками. Торстайн Веблен полагал, высокий уровень неравенства приводит к его окультуриванию, выражавшемуся в формировании «праздного» класса, формирующего образцы элитного демонстративного поведения. Наследники круп-ных состояний продвигаются к моделям праздности и светскости, преодолевая культурные коды, заданные предыдущим, «активным поколением» [Веблен, 1984]. Речь, по сути, идет об особом типе межпоколенной культурной мобильности – от ценностей труда и предпринимательства к ценностям элитного потребительства. На классовую природу отношений, сложившихся в американском обществе, об-ратили внимание супруги Линд, которые в 30-е годы прошлого столетия провели исследование в форме кейс стади в небольшом американском городе, в итоговых документах названного Миддлтауном (средний город) [Caccamo, 2000]. Согласно данным исследования, в 1930-е годы общество американского небольшого города было жестко поделено на классы с разным уровнем социальных возможностей. Неравенство рассматривалось в исследовании не только как совокупность текущих социальных различий, но и как разные репертуары возможностей для противодействия вновь возникающим негативным жизненным обстоятельствам. В кри13 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство зисный период крупные собственники, а также политическая элита эффективно использовали имеющиеся у них возможности для сохранения прежнего образа жизни, а основной удар приходился на наиболее уязвимые, слабозащищенные слои населения – нижние и средние слои среднего класса, формируемые из работников со средним и высоким уровнем квалификации, а также рабочих, терявших работу и средства к существованию. Количественные и качественные неравенства: концепция Питирима Сорокина Питирим Сорокин переработал существующие представления в теорию мобильности, в задачу которой входило: а) приведение теории мобильности в соответствие с теорией развития б) приведение теории мобильности в соответствие с набиравшим силу представлением о культуре как одном из факторов развития и в) рассмотрение мобильности как особого процесса, регулируемого совокупно-стью социальных и экономических институтов [Sorokin, 1964]. Сорокин заинтере-совался мобильностью после того, как сам преодолел несколько важных ступеней социальной лестницы – из семьи иконописца он, совершенствуя знания, добил-ся включения в число профессоров элитных западных университетов. Возможно именно этот удивительный опыт, помноженный на переживания, связанные с рево-люцией, подвигли его к тому, чтобы сделать мобильность в разных ее формах темой своего большого проекта. Работая над темой мобильности, Сорокин стремился вы-йти за рамки одного общества и его особых характеристик и определить те общие типологические характеристики, которые были характерны для разных обществ на разных этапах их эволюции. Мобильность, полагал он, происходит в любом обще-стве, но различается масштабом и направленностью. Наиболее статичным с точки зрения мобильности является так называемое закрытое общества. В закрытом обществе между группами, занимающими разные места в иерархии власти, суще-ствуют жесткие, непреодолимые различия. Восхождение вверх к более высокому статусу, хотя и случается, но в каждом случае сопровождается особым стечением обстоятельств, которые находят отражение в сказках и мифах. Как правило, пре-одолеть различия между социальными группами способны лишь герои, наделенные особыми качествами и готовые ради более высокого статуса к рискованным дей-ствиям. В ситуации, когда социальные группы воспроизводят себя, они по степени закрытия приближаются к кастам. Не случайно индийские касты так занимали Бугле, одного из соратников Эмиля Дюркгейма. Различия между кастами, полагал он, соединяют в себе сугубо социальную и культурную компоненты [Bugle, 1935]. Каждая каста имеет четкую привязку к профессиональной деятельности, с одной стороны, и заключенные в форму культурных кодов отношения с другими каста-ми – с другой. Пересечение границ между кастами возможно, но лишь в том случае, если это не нарушает сложившихся культурных кодов и, одновременно, создает ос-нову для формирования новой профессиональной группы или пополнения одной из сложившихся «промежуточных» социальных групп. Кастовую стратификацию невозможно отнести к числу статичных. Она рождает все новые и новые касты, до-водя функциональное дробление трудовых операций до настоящего абсурда. Дело идет к тому, полагал Бугле, что погонщики скота, выводящие его на выпас, очень 14 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство скоро станут кастой, отдельной от пастухов, в чьи обязанности будет следить за скотом в поле. При этом сами касты и виды труда, который является для них традиционным, разделяются по такому признаку, как «чистота» и «знатность». Для высших каст, таких как брамины, любые виды ручного труда неприемлемы, в число их обязанностей входит совершение религиозных обрядов, занятие теологией, функции обучения. Бугле отмечает, что в дневное время лишь брамины имеют воз-можность и право оставаться в деревнях, поручая весь ручной труд более низким кастам. При этом брамины могут наказывать низшие касты за любые нарушения того, что они считают социальной границей. Представителям низших каст, обслу-живающим семьи браминов, запрещено входить в их покои или сидеть с ними за одним столом. Они не могут принимать подарки от представителей низших каст, но допускают возможность принимать подарки от каст, располагающихся на ступеньку ниже. Браки между выходцами из касты браминов и соседствующих каст возможны, но дети, рожденные в таких браках не могут претендовать на вхождение в элитную касту, и, как правило, формируют промежуточную профессиональную касту. Браки между представителями высших каст и каст, считающихся «нечистыми» (например, касты дхоби – стиральщиков белья, или хиджра – касты транссексуалов, гомо-сексуалистов, бисексуалов) категорически исключены. Нарушение запрета может повлечь за собой самые жесткие санкции, вплоть до лишения жизни собственного ребенка, пожелавшего нарушить «закон чести» и «опорочившего» семью связью с «нечистой» стратой. О том, что касты в Индии до сих пор существуют и способны существенно влиять на общественные отношения, свидетельствуют недавние выступления раджпутов – касты рыцарей, ведущих свою родословную от древних воинов, защищавших страну от мусульманских чужеземцев. Поводом для возмущения стал выход на экран историко-приключенческого фильма «Падмавати», в котором одноименная королева раджпутов, правившая в XIV веке, позволила себе вопре-ки господствующему в касте мифу, вступить в любовные отношения с делийским султаном Хилджи, исповедовавшим ислам. Раджпуты направили свой гнев на актрису, согласившуюся опорочить чистый образ Падмавати, и актера, сыгравшего роль султана. Дошло до того, что «герою», который осуществит акт мести, посулили 1,5 млн долларов – огромную сумму по меркам современной Индии.1 Историю протестов высшей касты по поводу фильма «Падмавати» не случайно поставили в один ряд с аналогичными обстоятельствами, сопровождавши-ми выход на экран фильма «Матильда». В обоих случаях протесты инициализирова-лись традиционалистами, стремящимися сохранить сакральные образы прошлого, культурные образцы, поддерживающие групповую идентичность. Медленно изживаемые пережитки кастовой системы в Индии имеют свои аналоги в развивающих-ся странах. Однако, полагал Макс Вебер, касты или сословия, их западный аналог, теряют свое влияние по мере того, как общество рационализируется и в нем складываются развитые рыночные отношения [Вебер, 2016]. В поисках новых ресурсов коммерциализирующиеся привилегированные сословия идут на многочисленные компромиссы, в том числе там, где необходимо поступаться честью или другими эксклюзивными активами прошлых эпох. В этот период границы между культурно определяемыми группами становятся проницаемыми, что естественным образом повышает потоки мобильности. 1 Известной индийской актрисе и режиссеру угрожают убийством за «неправильный фильм» // URL: http://tass.ru/kultura/4744174 (Дата обращения: 10.11.2018). 15 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство Общество, в котором господствуют универсализирующие институты, Питирим Сорокин называл открытым, создающим возможности для масштабной мобильности. Для того чтобы общество стало таковым, понадобились серьезные изменения институциональной системы. Любые ограничения на мобильность, базирующиеся на аскриптивных критериях, должны были уйти в прошлое, уступив место общим правилам и достижительской идеологии. Равенство, понимаемое как равенство возможностей и ответственности, должно было стать общим принципом общественной жизни, отклонения от которого признавались бы недопустимыми. Идея равенства, отвечающая потребностям утвердившего себя в XIX в. капиталистического порядка, шла вразрез с качественными различиями, которые были присущи социальным различиям предыдущего периода. Дерек Сейер рассматривал процесс универсализации как нарастающий радиус социальной ответственности [Sayer, 2005]. Если первоначально настоящим обществом, достойным ответственности, признавалось лишь привилегированное сословие дворян, крестьяне рассматривались, по большей части, как экономический ресурс и могли быть предметом заботы только в этом качестве, то с наступлением эпохи равенства радиус ответственности расширился и продолжал расширяться, собирая в совокупность тех, кто имеет достоинство, все новые слои, включая те из них, кто в прошлом страдал от бесправия и социальной неподвижности. Современное общество не сразу избавлялось от качественных барьеров, которые затрудняли социальную мобильность, но сам процесс продвижения к равенству выглядел как обстоятельство непреодо-лимой силы. Именно на это движение указывает Райнхард Бендикс, отметивший, как и Сейер, тенденцию движения ко все большему участию населения в новом политическом порядке [Bendix, 1978]. Идея равенства возникла и укрепилась не только и не столько из благих намерений отдельных прогрессивных граждан. Современное рыночное общество, находившееся в фазе взрывного развития, нуждалось в работниках, обладающих более сложными квалификационными характеристиками и более развитой способностью к конструктивному участию в процессе принятия политических решений. Функциональные потребности эффективного рынка создавали возможности для социальной мобильности и отменяли любые ограничения, которые могли бы ей препятствовать. В новую эпоху достижительские ориентации одержали победу над принципами культурной автономии, приписанными характеристиками, заданными от рождения. В обществе возобладали в качестве основополагающих ценности равенства граждан перед законом, а также равенство политического участия для всех граждан независимо от их происхождения. В тот сложный момент истории, когда сами основы капитализма находились под вопросом, теория мобильности должна была выполнить важнейшую телеологическую функцию – показать исследовательскому сообществу и обществу в целом, что не только социалистические режимы, возникавшие то там, то здесь на перифе-рии европейской жизни, но и капитализм способен к развитию, к построению сбалансированного общества, выгоду от которого получает не только правящий класс, но и население в целом. Из рассуждений Сорокина о закрытых и открытых обще-ствах следует и неизбежный вывод о различиях в типах неравенства, характерных для каждого из них. В закрытом обществе, как правило, сословном или кастовом, неравенство принимает культурные формы и воплощается в наследуемом, неизменном статусе. В открытом обществе неравенство производится иными институтами, подчеркивающими равенство всех граждан независимо от происхождения. В от16 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство крытом обществе устанавливаются универсальные правила игры, которые обозначают общую для всех граждан точку социального старта. Именно поэтому разность результатов социальной конкуренции может рассматриваться как справедливая. Любому гражданину формальным образом открываются дороги к мобильности, подразумевающие как возможность восхождения к новым социальным высотам, так и при неблагоприятных обстоятельствах риски потери социальной позиции, схождения вниз по ступенькам социальной лестницы. Социальную мобильность предваряет не только личностная мотивация, но и компетенция, доскональное знание тех правил, по которым живет тот мир, в котором планируется совершать социальное восхождение. В современном обществе для того, чтобы выйти к более высокой позиции нет необходимости совершать выдающиеся, героические поступки, достаточно выбрать правильную, информированную стратегию завоевания социальных преимуществ. В этой стратегии, соотносящей между собой цели и средства их достижения, необходимо изучить каналы, по которым возможно движение с учетом имеющихся личностных ресурсов. Сорокин останавливает свой выбор на термине «каналы», который войдет в число стандартных описаний того, как в реальности осуществляется мобильность. В концепции Сорокина каналами мобильности становятся образовательные учреждения, церковь и армия, а также другие возможные пути, ведущие к изменению социального положения. Каналы – это метафора, но метафора говорящая, позволяющая понять, как происходит проникновение индивида на другой уровень социальной структуры. Каналы ведут от изначальной точки, которой во многих случаях становится раннее состояние, укорененное в родительской семье, к промежуточным успехам, а возможно и неудачами. «Каналы» располагаются вовне нуклеарной семьи, соединя-ются с ней естественными стыковочными узлами, открывая дорогу от состояния зависимости, в котором пребывает любой молодой человек, к независимости, предполагающей обладание важными ресурсами выживания – образованием, навыками, связями, институциональной включенности, ценностями, которые необходимы для продвижения. Чем современнее общество, полагал Сорокин, тем большим количеством каналов мобильности оно располагает, тем большую пропускную способность имеют они вместе взятые. Эта способности современности связана с ее способностью стимулировать экономическую деятельность, изменять не только количественные, но и качественные ее параметры. Развитие промышленности создавало «зоны притяжения» для сельских жителей, желающих переехать в города, получить образование, обзаве-стись современным хозяйством. Экономическое развитие создавало стимулы для повышения грамотности населения, его подключение к процессу получения новых компетенций и новых знаний. Мобильность в направлении города совмещалась с мобильностью в образовательной сфере и сопрягалась с мобильностью в сфере управления: преодолев прежнюю закрытость общество вступало в новую фазу мобильности, подразумевавшую, кроме всего прочего, формирование обширных средних слоев, которые, с одной стороны, достигали невиданного прежде уровня благополучия, а с другой – создавали предпосылки для дальнейшего развития рынков, расширения номенклатуры производимых и продаваемых изделий. Логика развития рынков создавала предпосылки для возникновения потребительского общества, в котором в сам процесс потребления вовлекается все большая часть населения. Устанавливался таким образом интегральный режим мобильности, подразумевающий мобильность, восходящую или нисходящую сразу в нескольких 17 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство измерениях. Мобильность не столько снимала проблему неравенства, сколько придавала ему динамичный характер, нивелируя его значимость для жизненной траектории отдельного индивида. Открытость общества не устраняла социального неравенства, не снимала проблему социальных различий, но создавала возможно-сти для преодоления его последствий в индивидуальном жизненном плане. Теория открытого мобильного общества рассматривалась Сорокиным как универсальная, как позитивное движение к более справедливому порядку от порядка несправедливого, от общественного закрепощения к свободе и возможностям выбора. Как любая общая схема, они базировалась на общих тенденциях эволюции общества и, следовательно, соответствовала текущим макротенденциям экономического и социального развития. Казалось, что современные общества находятся у врат нового «золотого века», сулящего изобилие и равенство возможностей для большинства его граждан. Эйфорическое состояние общественной науки, наблюдавшей взрывной характер мобильности в современных западных обществах, на-шел отзвук в заголовках работ, фиксировавших текущие экономические достиже-ния и предсказывавших еще больший, невиданный подъем экономики в будущем. Широкий резонанс в общественной науке произвели работы «Общество изобилия» и «Новое индустриальное общество» Джона Гэлбрейта [Гэлбрейт, 2004]. Современное общество, полагал Гэлбрейт, достигло огромных успехов в развитии производительных сил, создало мощную промышленную базу, способную удовлетворить не только основные, но и вторичные, продуцируемые рекламой, потребности своих граждан. Частная экономика перешла к производству таких товаров, которые ранее никогда не входили в число остро необходимых, расширяя тем самым возможности потребительской мобильности. Гэлбрейт полагал, что частная, капиталистическая экономика, преуспев в производстве потребительских благ, не смогла преодолеть отставания или застоя в том, что он именует «государственным сектором экономики». Черпая ресурсы, производимые «государственным сектором», она, по сути, никак не способствовала его развитию. Необходимы, полагал Гэлбрейт, масштабные инвестиции в государственную экономику, в инфраструктуру, не имеющую прямой коммерческой выгоды, – медицину, образование, кадры и компетенции, обеспечивающие воспроизводство населения. Эти инвестиции создадут новые рабочие места в том секторе экономики, который поможет в будущем консолидировать и умножить достижения экономического развития предыдущего периода. Благодаря развитию «государственного сектора», общество сможет решить, наконец, проблему бедности, переведя в разряд зажиточных обширные слои населения, занятые в государственном секторе – учителей, работающих в государственных школах, чиновников, работающих в государственных учреждениях, специалистов, занятых в отраслях, имеющих общегосударственную значимость (например, занимающихся электросетями). Политика развития государственного сектора должна стать проактивной, то есть создающей собственные ресурсы не в придачу к функционирующему рынку, а самостоятельно, в отношении тех нужд, которые генерируют общество в целом и его долговременные перспективы. Переход к новому индустриальному обществу обозначал новые рубежи мобильности, заключенные в перспективах развитиях публичной сферы, сферы публичного блага. В работах Гэлбрейта, да и некоторых других экономистов и социологов, обсуждались риски, связанные с постепенной переменой акцентов с мобиль-ности в классовом измерении к мобильности в потребительском измерении без изменения классовой позиции. В современном капиталистическом обществе 18 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство стало возможным консервировать неравенство в областях, имеющих принципиальное значение для его будущего. Радости непрерывного потребления способны затмить собой значимые для каждого человека потребности в участии и самосовершенствовании, потребность в установлении отношений равенства с другими людьми. Противоречия между классами смягчаются и перестают быть социально значимыми, потребительская мобильность способна поставить на один уровень граждан, принадлежащих к разным социальным группам – предпринимателей и рабочих, специалистов и фермеров. В новую эпоху мобильность принимает более детализированные, эволюционные формы, не всегда улавливаемые стандартными количественными методами исследования. Речь идет, к примеру, об эволюции рабочего места, которое во все большей степени становится механизированным и компьютеризированным. Новым технологиям оказалось по силам существенно сблизить между собой разные виды труда – ручной и умственный, промышленный и крестьянский. Рабочий, который в прошлом был обречен стоять на конвейере, все чаще превращается в наладчика, следящего за работой автоматизированных систем. Доля рабочего класса в населении сокращается, а высвобождающаяся рабочая сила перемещается в сервисный сектор экономики. В социологических исследованиях процессов автоматизации и роботизации стало модным прогнозировать радикаль-ную трансформацию рабочего места и скорое смещение соотношения между трудом и досугом в сторону последнего. Предполагалось, что проблема неравенства и его последствий может быть снята в среднесрочной перспективе путем превращения значительной части населения в «праздный класс», пользующийся вновь обретен-ной свободой от труда для развлечения и саморазвития. Между тем, далеко не все социологи соглашались с тем, что новая эпоха несет с собой одни только преимущества, снимающие многие из проблем прошлого. Наблюдая ночные снимки различных стран и континентов, английский социолог Скот Лэш подмечал огромную разницу в уровне освещенности разных территорий [Lash and Urry, 1994]. В мире, полагал он, формируются мощные информационные хабы, располагающиеся в крупнейших городах, а внутри больших городов – новые неравенства между теми, кто в том или ином качестве включен в новую экономику, и теми, кто остается на ее периферии, не имея возможности найти работу вровень со своей квалификацией. Мобильность рабочего места чревата тем, что значитель-ная часть людей останется за рамками значимых производственных процессов и не сможет сохранить стандарты жизни, характерные для развитого потребительского общества. Рассчитывать на то, что будет по-другому, не приходится, если учесть, что в новой экономике поощряется идея полной автономии индивида, его самосто-яния за счет собственных квалификационных и экономических ресурсов. Парадокс заключается в том, что достигнутый беспрецедентный уровень развития производительных сил находится в конфликте с навязываемой обществу архаикой дикого капитализма, ориентированного на расширенные возможности для тех, кто и так успешен. Оставаясь в той логике, которую представил Сорокин в своей основополагающей книге «Социальная и культурная мобильность», можно констатировать, что современное общество в том, что касается распределительных практик, дви-жется вспять, к более высоким уровням неравенства и более острым социальным конфликтам, которые оно способно порождать. В закрытых обществах, с непроницаемыми социальными границами, господствовало предопределение. С момента рождения индивид был приписан к определенной социальной группе, ее жизненным практикам, ее культуре. Возможности 19 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство мобильности сводились к минимуму и, как правило, определялись внешними обстоятельствами чрезвычайного характера – войнами, восстаниями, природными катаклизмами. По мере движения к открытости и становления эгалитарных институтов, границы между группами утрачивали свойство непроницаемости. В «расколдованном» обществе границы между социальными группами более не считались сакральными или непреодолимыми, а мобильность регулировались не столько фактом рождения, сколько постановкой жизненных целей на индивидуальном уровне и наличием в обществе средств для их достижения. В рациональном обще-стве исходной точкой для движения по фазам жизненного цикла стало представле-ние о равенстве как справедливости и установка на максимальное выравнивание жизненных возможностей на начальных и последующих этапах жизненного пути. Достигнуть идеала открытости было возможно только нивелировав влияние факто-ра случайности и, прежде всего, фактора семьи, ее классовой принадлежности, ее социального и культурного капитала. Внешним по отношению к семье институтам и, прежде всего, системе образования вменялось обеспечение жизненных шансов, но, кроме того, воспитание достижительских ценностей во всех, без исключения слоях населения. В современных обществах неравенство признавалось легитим-ным, если вытекало из сознательного выбора, пусть даже неверного, в пользу той или иной жизненной стратегии, из индивидуального промысла, а не влияния внеш-них по отношению к индивиду обстоятельств. В начале XXI в., по мере реализации неолиберального проекта и демонтажа поддерживающих конструкций социального государства, мобильность снова стала проблематичной, а ее эрзац формой все чаще становились перемещения в пространстве потребления материальных благ и ус-луг. Именно это подразумевалось в комментариях Билла Гейтса на книгу Пикетти «Капитал в XXI веке» [Gates, 2014]. Гейтс сетовал на то, что, констатируя усиление неравенства в современном мире, Пикетти упускает из виду сферу потребления, где наблюдаются серьезные подвижки. Все больше людей получают доступ к материальным и духовным благам, о которых совсем недавно они не могли и мечтать. Если принять во внимание то, что современный человек гораздо благополучнее своих предшественников и живет гораздо более защищенной жизнью, то не стоит ли этот факт того, чтобы вписать его в качестве позитивного достижения новой эпохи? Мобильность жизненных возможностей – это ведь не только и не столько перемещения между классами, это еще и обретение или потеря тех стандартов жизни, ассоциируемых с той или иной классовой позицией. Если же перемещения в координатах классовой структуры не влекут за собой радикальных изменений в способах и масштабах потребления, то можно ли в этом контексте говорить о нисходящей или восходящей мобильности? Формы неравенства и множественная мобильность В том, что говорит Билл Гейтс, пытаясь опровергнуть выводы Пикетти, несомненно, есть зерно истины. Если рассматривать неравенство как игру с нулевой суммой, в результате которой незначительная часть населения накапливает активы и капиталы сверх необходимости, обрекая большинство на лишения, то подобное положение можно признать ненормальным. Если же неравенство становится от20 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство носительным и не ведет к депривации остального населения, то серьезного ущерба обществу оно не наносит, если не считать уязвленного чувства справедливости граждан, считающих подобное распределение несправедливым. Однако подобные аргументы имеют право на признание лишь в том случае, если именно экономическое неравенство – неравенство, лишающее большинство или значительную часть населения доступа к материальным и социальным благам – рассматривать как основное, а всякие подвижки в уровне жизни считать единственным измерением мобильности, достойным внимания. Между тем, во всех без исключения концепци-ях мобильности экономическое измерение находится на вторых позициях, уступая по значимости всем другим – классовому, профессиональному, образовательному, поселенческому. Исследователи мобильности полагали (и не без основания), что экономический успех – это следствие мобильности в других измерениях, иных иерархиях. Можно считать доказанным, что уровень дохода и потребительские паттерны в значительной степени зависят от того, к какому классу принадлежит индивид, какое у него образование, каков его уровень квалификации. Действительно, даже безработный или неимущий российский пенсионер могут при определенном стечении обстоятельств приобрести мобильный телефон или современный телевизор с экраном на жидких кристаллах. В большинстве развитых стран или странах с так называемой развивающейся экономикой подавляющее большинство населения не испытывает голода и не находится в том состоянии, когда нехватка продуктов питания или базовых медикаментов способна создать угрозу для жизни. Однако достаточно ли этого для того, чтобы списать проблему неравенства со счетов? И можно ли свести проблему неравенства к единственному кумулятивному потребительско-му измерению? В большинстве серьезных работ, обсуждающих неравенство как научную проблему, на этот вопрос дается отрицательный ответ. Неравенство не может быть сведено к потреблению, а мобильность к перемещениям в этом изме-рении по двум важным причинам. Во-первых, как уже говорилось выше, неравен-ство в экономическом измерении не может рассматриваться как самостоятельное, свободное от внешних влияний. Оно, как правило, собирает в себе эффекты, про-изводимые иными измерениями социальной структуры, и совершаемыми в этих измерениях перемещениями. Во-вторых, немаловажный факт состоит в том, что таких измерений социальной структуры не одно и не два, а много больше и каждое из них способно производить собственные состояния, связанные с достижениями или лишениями. Для того чтобы это понять, достаточно вывести в качестве при-мера индивида или группу людей, находящихся в состоянии несвободы, например, заключенных в ограниченном пространстве, лишенных возможности переме-щаться за его пределы. Это не обязательно заключенные в местах лишения свобо-ды, в конце концов лишение свободы пенитенциарного типа ведет, в том числе, и к экономической депривации. Можно рассмотреть группы людей, относительно благополучных, но лишенных при этом свободы, возможности свободно пере-мещаться, путешествовать, выбирать место проживания по своему усмотрению. К таковым относились, к примеру, вывезенные из Германии ученые, занимавши-еся советским ракетным проектом, или заключенные в так называемых шаражках (включая видных конструкторов), занятых конструированием новых летательных аппаратов. По сравнению с большинством населения в послевоенном советском обществе эти группы были благополучны, имели относительно высокий уровень материальной обеспеченности. Однако мало кто сомневается в том, что они при этом испытывали чувство глубокого личного дискомфорта, переживали лишения 21 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство нематериального характера, которые если не были тождественны, то по меньшей мере сравнимы с теми лишениями, которые испытывает человек, лишенный важ-ных ресурсов поддержания жизни. В начале XX в. Макс Вебер создал собственную концепцию социальной структуры, в которой присутствовали три возможных вида неравенства, каждое из которых могло одновременно рассматриваться как отдельное измерение мобильности [Вебер, 1990]. В этой концепции экономическое измерение распадалось на два слабо связанных между собой типа дифференциации – структуру, формируемую институтом частной собственности, и структуры, складывающейся под влиянием рынка труда. В первом измерении общество делится на собственников и несобственников, но и сам институт собственности формирует подгруппы в зависимости от ее типа – владельцев финансовых капиталов, собственников, владеющих производственными, промышленными предприятиями, собственников, владеющих земельными ресурсами. В каждой из этих групп формируется собственная иерар-хия влияния – от крупных собственников до мелких, от владельцев банков и круп-ных корпораций до зеленщиков и владельцев автомастерских. До определенного момента эта система социальных различий отличалась от других статичностью, консерватизмом и повышенным влиянием того, что можно было бы охарактеризовать как аскриптивные, наследуемые социальные признаки. Так было до того момента, пока, по утверждению Ральфа Дарендорфа, институт собственности не вошел в процесс глубокой трансформации [Dahrendorf, 1959: 41]. Зачатки этого процесса можно было наблюдать в конце XIX в., в тот период, ког-да в экономике единоличных владельцев начали замещать коллективные, акцио-нерные собственники. Joint ventures были на виду еще при жизни Маркса, однако он не придал им значения и не увидел в них перспективы социальных изменений, способных существенно повлиять на существующий в обществе расклад экономических сил. По мере того, как акционерный капитал вытеснял предприятия единоличных собственников, сам институт собственности переставал быть эксклюзивным ресурсом, доступным небольшой группе населения. Некоторые крупные капиталистические предприятия, например, концерн Фольксваген в Германии, создавал благоприятные условия для приобретения акций предприятия заня-тыми на нем рабочими. Рабочие становились собственниками, хотя и минори-тарными, и в этом качестве инвестировали в то предприятие, которое, по идее Маркса, должно было заниматься их эксплуатацией и провоцировать в их среде абсолютное обнищание. Конечно, для рабочих подобное вступление в ряды соб-ственников было небольшой подвижкой, но символически оно было призвано показать всем гражданам, что отныне они могут, как и группа «наследников», улучшать свое положение не только продавая свой труд, но и включаясь в иные формы экономической деятельности. Не менее важным и уже совсем не символическим было перемещение значительной части работников из промышленных отраслей в сферу владельцев небольших предприятий в сфере услуг. Петер Друкер посчитал этот мощный тренд серьезным фактором, трансформировавшим рынок труда в США в 80-е годы [Drucker, 2013: 17–43]. Несмотря на общий спад производства, количество рабо-чих мест в США выросло за десятилетие на 10 млн. Выгоды для американской экономики принесло активно включение миллионов людей в процесс управления собственными небольшими предприятиями, приобретении ими навыков выжи-вания в неблагоприятных условиях экономического кризиса. Малый бизнес су22 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство ществовал всегда, но в новых обстоятельствах, в условиях перемещения крупных производств в другие страны он вырос в один из мощных сегментов рынка труда, стимулирующих мобильность, как восходящую, так и нисходящую. В концепции Вебера вторым по значимости экономическим измерением, обладающим структурирующей способностью, являлся и является рынок труда. В современном обществе рынок труда – это не только институт, регулирующий процессы занятости, но и фактор мобильности. Первым из свойств рынка, оказывающим серьезное влияние на масштаб и направление мобильности, является его подвижность, отзывчивость на любые изменения в экономике. Если экономика находится на подъеме, то рынок труда благоприятствует занятости, а также восходящей мобильности. Если же, напротив, экономический базис рынка стагнирует или деградирует, то в сфере занятости развиваются нисходящие тренды, вовлека-ющие не только слои с низкой квалификацией, но и высококвалифицированные слои, включая самый высший слой. Способность рынка труда стимулировать мо-бильность связана не только с темпами развития экономики, но и ее структурной, отраслевой эволюцией. Вечное движение рынка вызывается закатом одних отраслей и восхождением других и, соответственно, постоянной флюидностью рабочей силы, преимуществами и ограничениями, с которым постоянно сталкиваются наемные работники. Может показаться, что рынок труда зачастую разбалансирован: каких-то специальностей избыток, другие вдруг оказываются в дефиците, а работники, способные его заполнить, попадают в выгодное положение как в плане возможных доходов, так и в том, что касается выбора возможного рабочего места. Меняя приоритеты, рынок труда создает условия как для неравенства, так и для последующей мобильности – внутри или межпоколенческой. Подвижность рынка труда создает на разных его этажах неопределенности, которые неизменно ведут к мобильности. От темпов изменений в экономике зависит и скорость изменений на рынках труда: состояние стабильности сменяется периодом быстрых, радикальных изменений. Анализируя эволюционные периоды в рыночном обществе, Шумпетер окрестил его способность существенно менять характер производства и формы занятости «креативным разрушением» – созданием новых производств и новых структур на месте разрушенных старых [Шумпетер, 2008]. Для рабочих, занятых на предприятии, разрушение – это, прежде всего, потеря рабочего места и попытка найти новую работу, иногда не похожую на прежнюю, нуждающуюся в иных знаниях и навыках. Сама природа рынка создает условия для вертикальной и горизонтальной мобильности, а иногда и мобильности квалификационной, которая происходит даже без смены рабочего места в ответ на технологические новации, к которым необходимо приспосабливаться. В веберовской многомерной концепции социальной структуры власть представлена как самостоятельное измерение. Вебер отождествляет его с партией, властными иерархиями, бюрократическими по характеру, но при этом отличающимися на государственных, бюрократических структурах или иерархиях, возникающих на крупных предприятиях, где управленческие функции выполняет «индустри-альная бюрократия». В «партийном» измерении, как других упомянутых измере-ниях власти, происходит мобильность, которая подчиняется определенному, при-нятому в данной структуре порядку, регулирующему требования к управленческой квалификации руководителей. В сфере государственного или партийного управле-ния иерархия более стабильна, чем на частных предприятиях, но это не означает закрытости любых «политических» (в самом общем смысле) структур: мобильность 23 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство и в этих иерархиях не только возможна, но и постоянно происходит под воздействием множества факторов, внешних по отношению к политической структуре и внутренних, определяемых встроенными в систему критериями эффективно-сти. Роберт Мертон полагал, что Вебер преувеличивает уровень формализации, характерный для управленческих иерархий [Мerton, 1957]. Наряду с формальными правилами, в каждой из них ведется игра, стимулируемая собственными, личными интересами ее участников. В результате перемешивания формальных норм и лич-ных интересов итог этой игры далеко не таков, каким бы он мог быть, если бы политические структуры жили бы исключительно по правилам. Иными словами, общие расклады политического регулируются не только нормативным порядком, но и сетевыми особенностями функционирования институтов управления, фактором неформальных связей и культурных предрасположенностей. Из выделенных Вебером измерений мобильности наиболее консерватив-ным могло бы быть статусное измерение. Само понятие «статус» относится к числу наиболее запутанных и многозначных в современной общественной науке. С од-ной стороны, статус – это суммарная характеристика социально-экономического положения, интегрирующая позицию в сфере занятости, степень ее престижа и уровень доходов. С другой, статус – это нематериальный ресурс, передаваемый, к тому же, по наследству в обществах традиционного типа. В современном обще-стве статусное измерение более подвижно и часто отождествляется в исследованиях с уровнем уважения в обществе к той или иной социальной позиции. Из опреде-лений статуса следует, что наряду с другими характеристиками он в современном обществе обретает качество изменчивости и становится зависимым от других из-мерений социальной структуры. В современном обществе пребывание в статусе, аналогичном принадлежности к касте или сословию, невозможно, но это не отме-няет сам статус как меру признания в обществе, которое может быть в некоторых обстоятельствах конвертировано в иные ресурсы, например, в расширенные воз-можности восходящей мобильности или дополнительные доходы. Наиболее яркой иллюстрацией подобной конвертации может считаться «знатность» в советском смысле этого слова, понимаемая как приобретенный статус, которым наделялись граждане, сумевшие продемонстрировать свои достижения в труде, ратном деле или на иных поприщах. Независимо от происхождения, «знатные граждане» получали серьезные преимущества по сравнению с рядовыми гражданами и становились для общества возможными моделями поведения, нацеленными на успех. Даже в со-временном обществе высокий статус становится сопутствующей характеристикой, отмечающей тех, кто добился успеха, а низкий статус или, в иной трактовке, низкий уровень статуса или уважения, как правило, – удел социальных групп с низким уровнем достижений. Вместе с тем, было бы неправильно говорить о полной зависимости статус-ного измерения от других, более значимых экономических или социальных достиже-ний. В своей работе «Класс, слои и власть» польский социолог Влодзимеж Весоловски анализировал случаи рассогласования статуса и других измерений социальной структуры, наблюдавшиеся в социалистических обществах [Весоловски, 1981]. Шахтеры получали высокую заработную плату, но их статус, если понимать его как уровень уважения в обществе, был существенно ниже, чем статус школьных учите-лей, заработки которых были намного ниже. Труд шахтера отождествлялся с низкой квалификацией и рисками для жизни. Работа учителя связывалась в общественном сознании с важными задачами общественного воспроизводства, обеспечения сле24 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство дующему поколению возможностей для социальной мобильности от ручного труда к умственному. Подобное рассогласование статусных и экономических характеристик в зависимости от функциональной значимости профессии нельзя рассматривать как универсальное правило. Необходимо принимать во внимание, что во многих обществах с развитой властной вертикалью статус отражает, в том числе, и степень приоритетности труда, определяемой государственной бюрократией. В постсоветской России научная деятельность утратила прежнюю приоритетность, а уровень доходов ученых, занятых фундаментальной наукой, упал до уровня выживания. Как только государство продемонстрировало равнодушие к судьбам российской науки и стремление по возможности сократить расходы на поддержание научной инфраструктуры в рабочем состоянии, статус ученых как социальной группы резко снизился. «Бедный профессор», едва сводящий концы с концами, живущий на мизерную заработную плату, стал популярным мемом в средствах массовой информации и социальных сетях. Есть основания говорить о групповой нисходящей мобильности российских ученых не только в экономическом, доходном измерении, но и в измерении социального статуса. Групповая нисходящая мобиль-ность спровоцировала, в свою очередь, существенное сокращение притока в науку молодых кадров, что нарушило процесс ее воспроизводства и предопределило ее дальнейшую кадровую деградацию. «Первичные» и «вторичные» измерения мобильности В современных обществах мобильность происходит одновременно в нескольких измерениях неравенства. Повышение квалификации, получение высшего образования приводит, как правило, к повышению дохода, а повышение дохода приводит, хотя и не всегда, к повышению статуса. Интегрированные перемещения индивидов или больших социальных групп в нескольких измерениях одновременно позволили исследователям сводить анализ потоков мобильности к нескольким ключевых иерархиям и, прежде всего, иерархиям классовой принадлежности и дохода. Исключение составила концепция Блау и Дункана, в которой учитывались, по-мимо всех других характеристик, еще и измерения статуса [Blau and Duncan, 1978]. Одного этого допущения оказалось недостаточно для того, чтобы поставить под сомнение саму концепцию интегрированных перемещений: мобильность по-прежнему рассматривалась как движение по ступенькам самых важных соци-альных иерархий, а любые другие переменные относились к числу зависимых от мобильности внутри основных измерений. Сказывалось то, что сама концепция мобильности возникла в лоне функциональной теории, тяготеющей к системному, интегрированному взгляду на общество. В этой теории рассогласования между из-мерениями, а тем более возможный конфликт рассматривались как дисфункция и возможная угроза системному равновесию. В лагере противников функцио-нальной теории, населенном, главным образом, социологами неомарксистской ориентации, мобильность либо вовсе не получала признания в качестве значимого социального явления, либо объявлялась «дымовой завесой», призванной прикрыть действительные причины неравенства и стратегии его воспроизводства. 25 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство Между тем, мобильность заслуживала большего уже потому, что охваты-вала собой все более широкие области социальной жизни. В эпоху глобализации типы мобильности размножились и стали проникать в самые разные, неожидан-ные сферы жизни. Процесс индивидуализации привел к тому, что многие общие критерии социального успеха или неудачи утратили актуальность. Становление потребительского общества привело к тому, что паттерны мобильности стали включать в себя потребительские практики и возможности следования потребительской моде. В прошлые времена невозможно было представить себе, что мобильностью может стать покупка нового мобильного телефона, приобретение модный одежды или выезд на отдых за рубеж. Сами поездки за рубеж, массовый туризм были приравнены в концепциях глобализации и ее последствий к одной из форм мобильно-сти, необычной, кратковременной, но существенно изменяющей жизнь граждан. В новую эпоху стало возможным говорить о «гибели классов», подразумевая, что мобильность в классовом измерении не имеет такого значения как раньше, по крайней мере по своим последствиям. Ну и что из того, вопрошал польский со-циолог Ян Пакульский, что рабочий не имеет возможности купить Мерседес или отправиться на отдых на Багамы [Pakulski,1996]. Ему, рабочему, вполне по силам приобрести Фольскваген, машину, которая, по большому счету, лишь немного хуже Мерседеса, а отдыхать он может в Альпах, занимаясь горными лыжами, не так роскошно, как сильные мира сего, но вполне приемлемо, получая не меньше удо-вольствий от благ, которые предлагает ему потребительское общество. Девальвируя некоторые из измерений мобильности, процессы индивидуализации поставили их вровень с другими типами перемещений, которые в прошлом однозначно от-носились к числу незначимых. В частности, важными с социальной точки зрения стали перемещения горизонтального типа, например, переезды из малого в боль-шой город или из одного региона, например, северного, в южный. Уравнивание разных видов мобильности усилило их компартаментализацию – ценностную независимость одних перемещений от других. Отдельными измерениями мобиль-ности стали перемещения в квалификационном и образовательном измерениях, мобильность в том, что касается экологии в местах проживания и качества жилья. Жилищная мобильность выиграла в уровне значимости вследствие набирающих силу в развитых обществах ориентаций на комфорт и безопасность проживания. Наблюдающееся расхождение между типами неравенств и, соответственно, ти-пами мобильности стало во многих случаях источником конфликта между ними, осложняющего жизненный выбор. Марта Нусбом именует ситуацию, в которой субъекту приходится выбирать между несколькими равновесными возможностя-ми мобильности, «трагичным выбором» [Nussbaum, 2011]. И действительно, в тех случаях, когда выбирать приходится между карьерой и возможностями делать то, что нравится, между интересной работой и желанием иметь побольше свободно-го времени, между социальным статусом и стремлением быть полезным для обще-ства, выбор становится если не трагичным, то более сложным, чем прежде, когда критерии успеха были менее размытыми, а общество строго контролировало не только исходные пункты, но и результаты совершаемого выбора. В новых обстоятельствах обострилась проблема субъективной мобильно-сти, под которой подразумевается осознание имеющихся возможностей и послед-ствий каждого из содержащихся в них вариантов. Субъективная мобильность – это рефлексия индивида по поводу собственных жизненных возможностей, перемещений вниз или вверх по ступенькам социальной лестницы, переживания по по26 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство воду жизненных успехов или неудач. Маргарет Арчер полагает, что субъективная мобильность принимает форму внутреннего диалога, размышлений, которые сопровождают индивида по жизни, но которые в данном случае сфокусированы на таком предмете как мобильность [Archer, 2012]. Если мобильность – это вну-тренний диалог, то возникает закономерный вопрос: как формируются стороны этого диалога, как придумываются звучащие в нем аргументы? Арчер полагает, что мобильность во внутреннем диалоге воспроизводит не полностью, а частично, с возможными лакунами, диалог, который он мог бы вести с неким «идеальным оценивающим субъектом». Подобный диалог дает возможность понять собствен-ные предпочтения, определить наилучшие пути достижения поставленных це-лей, вносить правку в то, что уже сделано, чтобы в конечном итоге получить ис-комое. Стевен Хамфри полагает, что внутренний диалог повторяет (с некоторыми существенными изменениями) отголоски полемики, которая ведется по разным поводам внутри социальных институтов [Humphrey, 2008]. Только так, модели-руя нормативные порядки, заданные социальными институтами, индивид может более или менее точно определить, каковы наилучшие маршруты мобильности, какими могут быть препятствия на пути достижения поставленных целей, какими институциональными средствами следует воспользоваться для того, чтобы преодолеть их. Иными словами, по мнению Хамфри, внутренний диалог гомологичен по отношению к внешней среде, обществу. Он подобен внутреннему спору, кото-рый зачастую ведет человек с кем-то, кто отсутствует, но известен своей позицией и контраргументами. Субъективный мир социальной мобильности и ее реальные маршруты не только подобны, как идеальные модели подобны реальному объекту, но и точно также как модель и реальное поведение дополняют друг друга. Именно поэтому субъективное состояние мобильности заслуживает того, чтобы стать предметом исследования в рамках общего проекта изучения мобильности в современном обществе. Выводы В изменяющихся обществах, не всегда благополучных и не полностью интегрированных, мобильность следует рассматривать как одновременное перемещение индивида или социальной группы в нескольких измерениях. В этом исследовании важными становятся не только достигнутые результаты по отношению к стартовой позиции, но и субъективные оценки пройденного пути. Примерная модель того, как происходит совмещение мобильности и ее субъективного аспекта содержится в концепции Эрика Эриксона. В его понимании каждый этап жизни рождает определенные последствия в форме комплексов или устойчивых оценок. Особенно важными, полагает он, являются детские годы, когда формируются базовые жизненные установки. Однако более поздние этапы жизни, вплоть до ее завершающей стадии, обладают перформативной способностью по отноше-нию к дальнейшим действиям. На каждом этапе индивид стоит перед дилеммой, складывающейся под влиянием жизненных обстоятельств, и в каждом случае он под влиянием этих обстоятельств принимает решение. За решением следуют дей-ствия, которые точно также создают предпосылки для дальнейшего выбора. Внешне этот выбор может выглядеть неожиданно, как внезапный сход с дороги, ведущей 27 Глава 1. Социальная мобильность и неравенство к достижению или хотя бы к тому состоянию, которое большинство людей признало бы нормальным. Инженер, занимавшийся сложными техническими объектами, уходит из профессии и вступает на зыбкую дорогу частного предпринимательства. Можно ли понять то, что с ним происходит, опираясь только на знание его квалификационной подготовки или профессиональных успехов? Для того чтобы понять это, необходимо знать более широкий контекст, включающий в себя несколько взаимосвязанных измерений. Возможно, что причиной его ухода из профессии стало профессиональное выгорание, нежелание заниматься делом, которое видится как бесперспективное. А возможно причина в том, что в его семье случился разлад, завершившийся разводом и разделом жилья. Настало время задуматься, как приобрести жилье, какие ресурсы могут быть использованы для того, чтобы решить жилищную проблему. Иногда выбор дальнейших действий может находить оправдание в более широком мировоззренческом контексте. Было бы неверно думать, что общие установки не способны оказывать влияние на решения, принимае-мые в микроконтексте. Представления об обществе и направлениях, в которых оно движется, вполне могут в определенных обстоятельствах влиять на выбор работы, решениях о переезде в другую страну или другой город. Подвижность и текучесть современного общества делают изучение мобильности многомерным, сложным с точки зрения его методологической платформы и непростым в методическом плане. Вместе с тем, подобные подходы обещают новые результаты комплексного характера и в этом качестве могут стать более эффективной стратегией изучения проблем социальных изменений. 28 Глава 2. Переопределение концептуальных оснований в исследованиях социальной мобильности Исследования социальной мобильности начались до того, как в известной книге 1927 г. «Социальная и культурная мобильность» П. Сорокин задал концептуальные основы этого исследовательского направления [Sorokin, 1964 (1927)]. Собственно, Сорокин опирался на достаточно обширный эмпирический материал, часть которого представляют данные статистики, а часть – данные проведенных исследований, в том числе и им самим. Согласно подсчетам М. Хаута, Сорокин в кни-ге «Социальная и культурная мобильность» обобщил данные 23 исследований межпоколенческой мобильности, проведенные в шести странах [Hout, 1984: 1379–1380]. Исследования различаются по объему: наименьшее из них включает данные о 62 морских офицерах и их сыновьях, наиболее внушительное – о 24 442 работающих мальчиках в штате Нью-Йорк. Наиболее ранние исследования социальной мобильности были проведены во Франции в 1900 г., а наиболее поздним по времени к изданию «Мобильности» стало собственное исследование Сорокина 1926 г. о бизнесменах Миннеаполиса. После 1926 г. содержание, концептуальные основания и аналитический инструментарий исследований социальной мобильности неоднократно пересматривались. То, как сейчас определяется, исследуется и анализируется социальная мобильность совсем не похоже на то, что было предложено Сорокиным. Тем не менее каждый новый этап в исследованиях мобильности начинается с обраще-ния и пересмотра сорокинского наследия. Показателен в этом смысле пример Дж. Голдторпа, с именем которого связано третье поколение исследований мобиль-ности и который в предисловии к «Социальной мобильности и классовой струк-туре в современной Великобритании» анализирует вклад Сорокина в становление данного исследовательского направления [Goldthorpe, 1980: 12–14]. Существует несколько обзоров, описывающих историю исследований мобильности и устанавливающих их периодизацию. В качестве критериев, на основе которых выделяются разные периоды – или поколения в терминологии Г. Ганзебума, Д. Траймана и У. Ульти [Ganzeboom, Treiman, Ultee, 1991] – в «мо-бильных» исследованиях, выступают их содержательные и методические различия. Как будет показано далее, в рамках каждого периода исследований переопреде-ляется само понятие социальной мобильности, изыскиваются новые способы ее измерения и анализа. Следует также подчеркнуть, что основные исследователь-ские усилия на всех этапах были связаны с изучением межпоколенной социальной мобильности. 29 Глава 2. Переопределение концептуальных оснований в исследованиях Первое поколение исследований мобильности: «изменчивость vs воспроизводство» Общепринятым началом первого этапа, или первого поколения, исследований социальной мобильности считается послевоенное время. Окончание связано с разработкой П. М. Блау и О. Д. Данканом модели достигнутого статуса, появившейся в начале 1960-х гг. На этом этапе социальная мобильность определяется не столько как перемещение, сколько как изменение в социальном положении поколения «детей» в сравнении с поколением «родителей». Например, Миллер начинает обзорную статью 1960 г. с определения мобильности как изменения, движения: «Исследования мобильности – это исследование изменения, движения» [Miller, 1960: 1]. Исследования мобильности показывают стратификационную си-стему в движении. При этом Миллер отделяет предмет изучения в исследованиях мобильности от того, что впоследствии также будет рассматриваться как часть исследований мобильности: географическая мобильность, рабочие перемещения [Miller, 1960: 1]. На данном этапе основной исследовательский вопрос заключается в определении объемов мобильности (amount of mobility) [Miller, 1960: 2] или ее показателях (rate of mobility) [Matras, 1980: 402]. Движение, изменение стратификационной системы ассоциируется с открытостью общества (openness), мобильность выступает количественной мерой, количественным воплощением качественной характери-стики, присущей обществу. Под открытостью общества понимается проницае-мость внутренних, невидимых границ и барьеров, разделяющих социальные клас-сы, статусы и страты. Иначе говоря, открытостью называется способность классов, статусов или страт принимать «в свои ряды» представителей других классов, статусов и страт. Этот аспект открытости связан с ответом на вопрос, из представителей каких социальных слоев состоит новое поколение каждого из рассматриваемых слоев – только из собственных представителей или из других тоже? Этот аспект открытости получает количественное измерение в виде одного из показателей мобильности – «потока на вход» или «притока» (inflow). Другое качество страти-фикационной системы, связанное с открытостью, заключается в равенстве воз-можностей и интерпретируется как способность представителей разных классов (статусов или страт) пересечь межклассовые границы и войти в другой класс (статус или страту). Этот аспект открытости в количественном выражении предстает как «поток на выход» или «отток» (outflow). Таким образом, необходимым условием изменчивости стратификационной системы становится открытость общества, интерпретируемая не просто как возможность перемещения вообще, а как переме-щения, имеющего вполне конкретное направление – входа или выхода из группы. При таком подходе таблицы мобильности оказались оптимальным аналитическим инструментом. Они помогли решить все задачи, диктуемые концептуальными основаниями: представить объем мобильности, основные ее направления и паттерны. Кроме того, таблицы оптимальным образом соответствовали также и существовавшим на тот момент возможностям измерения мобильности. Дело в том, что исследователям первого поколения «мобильных» исследований пришлось решать методические проблемы, ответы на которые не были предусмотрены в «Социальной и культурной мобильности» Сорокина. В последующем 30 Глава 2. Переопределение концептуальных оснований в исследованиях Сорокин снискал справедливый упрек в том, что, используя данные разного типа, полученные в разных странах и, по сути применяя сравнительный метод, никак не озадачился методическими вопросами. Основная проблема заключалась в том, как измерить мобильность исходя из заданных концептуальных оснований? Если мобильность понимается как изменение стратификационной системы, то как понять, что действительно произошло изменение? Должно быть некое качество, относительно которого можно измерить и зафиксировать изменение. Причем это качество должно «схватывать» ассоциированные с ним в обществе социальные раз-личия. Поскольку с самого начала исследования мобильности были заявлены как сравнительные исследования, выделенное качество должно было обладать и уни-версальностью. С. М. Липсетом и Р. Бендиксом был предложен вариант деления на физический и умственный труд [Lipset, Bendix, 1959]. Соответственно, под вос-ходящей мобильностью понималось перемещение от физического к умственному труду, а под нисходящей – от умственного к физическому. Первое поколение ознаменовалось значительными достижениями в исследовании мобильности. Тем не менее были вопросы, на которые дать ответ исследователям первого поколения оказалось не под силу. И одним из главных та-ких вопросов оказался вопрос о том, каким образом происходит мобильность? В своем сравнительном исследовании С. М. Липсет и Г. Зеттерберг установили, что современные индустриальные общества имеют схожие паттерны мобильности со значительными показателями восходящей мобильности, характеризуемые пере-ходом от физического труда к умственному. За пределами остался вопрос, за счет чего это оказывается возможным? Свой вариант ответа предложили исследовате-ли второго поколения. Второе поколение исследований мобильности: «происхождение vs достижение» Начало второго поколения исследований мобильности ознаменовалось выходом книги «Профессиональная структура Америки» П. М. Блау и О. Д. Данкана. Авторы книги в поисках ответа на вопросы, которые так и остались не разрешенными первым поколением исследователей мобильности, неожиданно произвели революцию в данном направлении исследований. Прежде всего, Блау и Данкан переопределили понятие социальной мобильности, представив его не как характеристику стратификационной системы, а как результат индивидуальных перемещений. При этом, как у любого перемещения, у мобильности появилась «стартовая точка», знаменующая начало движения, т. е. социальное происхождение (origin), измеряемое по отцу при помощи двух показателей – профессиональный статус и уровень образования, а также своего рода «пункт назначения» (destination) – достигнутый профессиональный статус индивида, измеряемый на момент проведения исследования. В разработанной ими модели достигнутого статуса Блау и Данкан раскрыли нелинейный характер социальной мобильности. В «формулу» межпоколенной социальной мобильности как изменения социального статуса поколением детей относительно поколения родителей добавилась новая составляющая – институт образования, а сама социальная мобильность предстала как последовательность перемещений индивида между различными статусами: от родительского статуса 31 Глава 2. Переопределение концептуальных оснований в исследованиях к собственному образовательному статусу, от образовательного статуса к профессиональному статусу первой работы и т. д. Иначе говоря, Блау и Данкан совмести-ли в одной модели межпоколенную и внутрипоколенную мобильность, показав при этом, что в череде последовательных перемещений конечная точка достигнутого статуса (destination) может зависеть от влияния стартовых позиций (origin). С появлением модели достигнутого статуса обнаружилось, что, в отличие от первого поколения, основная интрига исследований мобильности заключается не в противопоставлении «изменчивости» и «стабильности», так как сама модель, построенная на путевом анализе, была воплощением перемещений. Основная интрига заключается в том, что весомее в таком перемещении: влияние происхож-дения или собственное достижение индивида? Это привело к новой формулировке исследовательского вопроса, который состоял теперь не в том, отличен или нет статус поколения «детей» от родительского статуса, а в том, в какой степени это отличие может оказаться результатом влияния родительского статуса. Переформулированный во втором поколении исследовательский во-прос ввел в исследования еще одну тему, которая в последующем стала неотдели-мой от «мобильных исследований» – тема неравенства и его связь с социальной мобильностью. Модель достигнутого статуса показала, что проблема социальной мобильности заключается не в открытости и степени проницаемости межклассо-вых границ. Проблема состоит в наследуемости или преодолении изначального неравенства, а также в способности социальных институтов нивелировать это неравенство. Если Сорокин только наметил роль социальных институтов в процессе мобильности, то Блау и Данкан показали, каким образом институт образования выполняет роль канала мобильности. Помимо предложенной модели анализа межпоколенной социальной мобильности, Блау и Данкан также разработали новые способы измерения профессионального и образовательного статусов, позволившие представить их в виде количественных переменных. Введенные инновации сделали возможным применение регрессионного анализа, что расширило аналитические возможности изучения мобильности. Модель достигнутого статуса оказалась очень влиятельной в том числе и за счет способности включать в качестве факторов влияния новые переменные. Одна из самых известных расширенных версий модели – так называемая «Висконсинская модель» В. Сьюэлла и Р. Хаузера, разработанная на основе данных Висконсинского исследования [Sewell, Haller, Portes, 1969]. Третье поколение мобильности Третье поколение мобильности, начало которого связано с определенным разочарованием в познавательных возможностях модели достигнутого статуса, ознаменовалось возвращением к структурному пониманию мобильности и к таблицам мобильности как основного инструмента анализа. Становление и развитие третьего поколения исследований мобильности связано с тремя событиями. Вопервых, это появление значимых теоретических и эмпирических исследований с применением классового анализа. Во-вторых, переход к анализу относительной мобильности и развитие логлинейного анализа. В-третьих, разработка модели социальной текучести [Featherman, Lancaster, Hauser, 1975]. 32 Глава 2. Переопределение концептуальных оснований в исследованиях Развитие исследований третьего поколения мобильности неотделимо от значительных успехов, отмеченных в классовом анализе. Речь идет о разработке так называемых «больших классовых схем» в рамках неомарксистского и неовеберианского подходов. Последнее направление связано с именем Дж. Голдторпа и разработанной им классовой модели, ставшей основой проводимых им исследований социальной мобильности. В свою очередь, классовая схема Голдторпа послужила основой для разработки модели EGP, с успехом применявшейся при проведении сравнительных исследований. Как указывалось выше, в третьем поколении произошел возврат к анализу таблиц мобильности. Необходимо отметить, что особенностью третьего этапа стал анализ не только и не столько абсолютной мобильности, который был характерен для исследований первого поколения, сколько относительной мобильности, по-казатели которой характеризуют шансы индивидов, относящихся к определенному классу (слою или статусу) перейти в другой класс (слой или статус), при устра-ненном влиянии структурных изменений. Третье поколение занялось решением исследовательского вопроса, который только наметился в первом поколении исследований мобильности и не приобрел актуальности во втором (в силу иных исследовательских задач). Исследовательский вопрос связан с пониманием того, что мобильность как характеристика открытости общества может быть результатом двух различных процессов. Во-первых, социальная мобильность может быть след-ствием структурных изменений, при которых открываются новые возможности для социальных перемещений. Наиболее ярким примером такого рода ситуаций, провоцирующих возрастание масштабов социальной мобильности, стал переход от аграрного общества к индустриальному, при котором открылись новые пози-ции в социальной структуре, связанные с индустриальным производством и «втя-нувшие» в себя индивидов из других социально-экономических сфер, прежде всего сельскохозяйственных. Такого рода мобильность в соответствии со своим источником получила название структурной мобильности. По меткому замечанию одного из исследователей, члены общества, переживающего этап структурных изменений, «вынуждены участвовать» в структурной мобильности [Россияне и китайцы.., 2012: 50]. Особенность структурной мобильности заключается в том, что ее показа-тели ничего не говорят о шансах на мобильность как характеристике межклассовых отношений. С последним показателем связана как раз относительная мобильность. Иначе говоря, показатели относительной мобильности характеризуют изменчи-вость стратификационной системы, очищенную от структурных изменений. Дело не в том, что возможностей становится больше, а в том, как соотносятся шансы различных классов на перемещения внутри социальной структуры. Внимание к относительной мобильности в третий раз переопределило концептуальные основания самого понятия, в результате которого произошло возвращение к пониманию социальной мобильности как показателя открытости стратификационной системы, но не с точки зрения преодоления и проницаемости межклассовых границ, как это было в первом поколении, а с точки зрения шансов попасть в определенный класс с учетом «стартовой» точки и того, что есть и другие претенденты на данную классовую позицию. По сути, в третьем поколении исследований мобильность перестала интерпретироваться просто как любое переме-щение или изменение социальной позиции. Под мобильностью стало пониматься структурно не обусловленное перемещение, независимое, в том числе, и от соци-ального происхождения. 33 Глава 2. Переопределение концептуальных оснований в исследованиях Можно сказать, что третье поколение исследований мобильности стало своеобразным синтезом достижений, полученных в первом и втором поколении исследований. От первого были унаследованы таблицы мобильности в качестве аналитического инструментария, понятие открытости стратификационной систе-мы; от второго перешло понимание мобильности как перемещения, и в том числе индивидуального перемещения, имеющего как начальную, «стартовую» точку в виде социального происхождения, так и «пункт назначения». Выводы Исследования мобильности представляют ту область социологии, в которой отчетливо видно взаимовлияние теории и результатов исследований. В ходе исто-рии исследований мобильности изменение концепта мобильности происходило под влиянием достигнутых эмпирических результатов. В свою очередь, новое по-нимание мобильности приводило к необходимости поиска новых методов – как исследовательских, так и аналитических техник. Исследовательская история социальной мобильности начинается с ее структурного понимания. При структурном подходе мобильность понимается как перемещение между двумя точками, определяемыми в категориях класса или агрегированных профессиональных групп. Основной аналитический инструмент – таблицы мобильности. Основной исследовательский вопрос, решаемый при структурном подходе к изучению мобильности, касается объема перемещений между классовыми позициями. Объяснению подлежит именно объем перемещений. Наряду со структурным подходом развивался и индивидуалистский подход к изучению мобильности, в рамках которого мобильность предстала как последовательность перемещений между разными точками в социальном пространстве, отмеченными как статусы. Возникновение этого подхода связано с появлением модели достигнутого статуса, авторами которой стали Блау и Данкан. Одной из многочисленных новаций, привнесенных авторами «Профессиональной структу-ры в Америке», стало совмещение в одной модели межпоколенной и внутрипоко-ленной мобильности. Таким образом, основу индивидуалистского подхода к изучению мобильности, как и в случае со структурным подходом, составляет представление о перемещении, но не больших социальных конгломераций, например, классов, а индивидов. Соответственно, в исследовательском фокусе – поиск объяснения того, за счет каких факторов происходит перемещение; какие факторы либо способствуют, либо препятствуют социальной мобильности. Соответственно, в рамках данного подхода социальная мобильность предстает не как критерий открытости общества, потенциала его изменения, а как история социального успеха индивида или, на-против, его неудачи. 34 Глава 3. Профессиональная мобильность: методологические подходы, проблематика Профессиональная мобильность в современных условиях становится все более сложной и интенсивной, изменения, которые стимулируют эти процессы, требуют новых подходов к ее исследованию. В этой главе мы остановимся на значимых темах, связанных с этими задачами: на тенденциях в методологии и методах ее исследования, прежде всего значении влияния так называемой «новой парадигмы мобильностей» на перспективы и проблематику исследований профессиональ-ной мобильности. Влияние «новой парадигмы мобильности» на исследования профессиональной мобильности Методологические новшества в отношении профессиональной мобильности связаны прежде всего с «мобильным поворотом» – новым взглядом на значение и типы мобильности (мобильностей) в современной жизни, зафиксированным и развернутым в наиболее известных работах Дж. Урри, а также М. Шеллер, П. Адэя (P. Adey), В. Кауффмана и др. В этих работах, прежде всего Урри, концептуализируется новая парадигма, основанная на широком понимании мобильностей – не только как движения в социальных иерархиях, но и перемещения в пространстве различных объектов. Такое широкое понимание интегрирует социальное с пространственным [Kaufmann, Montulet, 2008], соединяет некоторые из наиболее чисто «социальных» проблем социологии (неравенство, власть, иерархии) с «пространственными проблемами географии (территория, границы, масштаб) и “культурными” проблемами исследований антропологии или коммуникации» [Sheller, 2014: 792]. В центре внимания оказываются новые темы и проблемы, такие как качества, пространства, системы, материальности, субъекты и события, которые смещают с обычного места более традиционные темы [Sheller, 2014: 792]. Важно то, что приоритетный акцент со структуры общества «в национальных границах» и мобильности, меняющей эти структуры, переносится на саму мобильность, или мобильности, их организацию, для которой создаются поддерживающие структуры, или системы мобильности, многие из которых имеют глобальный характер. Это меняет фокусировку исследований профессиональной мобильности, расширяя круг учитываемых социальных феноменов. Если П. Сорокин, очер-тивший концептуальные рамки подхода к пониманию профессиональной мо-бильности, сосредотачивал внимание на социальных координатах мобильности по профессиональному признаку, акцентируя критерии этих координат и направ35 Глава 3. Профессиональная мобильность ления изменений [Сорокин, 2005], то в позднейших исследованиях эти критерии становятся лишь элементом, частью этих исследований. Внимание смещается с социальных структур на структуры пространств и коммуникаций. Интерес представляют системы мобильности, инфраструктуры, поддерживающие перемещения и изменения в том числе в конфигурациях рабочих мест профессионалов. Одно из ключевых понятий в этом смысле – система (системы) мобильно-сти. Урри определяет его широко: это не только системы социальных взаимоотно-шений, коммуникаций и технологий, но и центральные, доминирующие в опреде-ленном обществе процессы циркуляции, «которые заставляют вращаться людей, объекты и информацию на разной скорости и с разным размахом… Решающими здесь являются не объекты, вовлеченные в движение (такие, как транспортные средства, или телефоны, или компьютеры), а структурированные маршруты, по которым циркулируют и люди, и объекты, и информация. … размах, комплексность и наличие выбора между маршрутами порождают потенциал движения и подвиж-ности» [Урри, 2012: 143]. В системы мобильности включаются не только социальные элементы, но и пространственные, технологические составляющие, организующие мобильности и, в свою очередь, влияющие на социальные отношения в системах. Комплексный подход отмечается им как один из методологических источников новой парадигмы. Другой ключевой концепт – сети (сетевой капитал). Он важен и с точки зрения подхода к организации профессиональной деятельности. Системы множественных мобильностей дают возможность по-новому увидеть перспективы сложных процессов в структурировании и обустройстве рабочих мест (в том чис-ле удаленных), деловых встреч, (видео) конференций, в конечном счете новых иерархий и новых типов профессионального продвижения. В новых социальных неравенствах все более заметную роль играют «мощные профессионалы, чей ланд-шафт задач частично глобален и о которых можно сказать, что они проживают во множестве мест, расположенных вдоль различных маршрутов» [Урри, 2012: 345]. Видение этих процессов с точки зрения технологических изменений предложил К. Шваб в своей концепции четвертой промышленной революции. В каче-стве одного из факторов профессиональной мобильности он видит новые моде-ли ведения бизнеса, взаимоотношений работодателя и работника. Пример новых форм таких взаимоотношений – экономика по требованию (on-demand economy). Последствия этого типа экономики для профессиональной мобильности Шваб охарактеризовал следующим образом: ««экономика по требованию» кардинально меняет наши взаимоотношения с работой и общественной структурой, в которую она встроена. Работодатели все чаще используют «человеческое облако» для реше-ния вопросов» [Шваб, 2016: 40–41]. Характеристики этих работников, работников «в человеческом облаке» – «свобода (работать или не работать) и беспрецедентная мобильность, которую они получают, являясь частью глобальной виртуальной сети». По сути, так формируется одна из групп прекариата. В «человеческое об-лако» включаются профессионалы, «готовые исполнители», поставщики труда, которые «не являются сотрудниками в традиционном смысле, а скорее могут счи-таться независимыми исполнителями конкретных заданий, или индивидуальными предпринимателями, что упрощает их работу (найм, обязательства, формальные процедуры) и в то же время лишает социальных гарантий и защиты профессио-нальных союзов. Их деятельность «рассекается на точные задания и конкретные проекты», которые могут быть выполнены из любой точки мира. Шваб уточняет, 36 Глава 3. Профессиональная мобильность что это – «негласный вывод работы в офшор», проблему он видит в «разработке новых форм социальных и трудовых контрактов, которые соответствуют современному характеру рабочей силы и меняющемуся характеру работы». Характерен его призыв к сбалансированным действиям, которые могут адаптировать ситуацию: «В этой книге я не устаю повторять: выбор за нами. Он полностью зависит от политических и организационных решений, которые мы принимаем». Что может дать включение новой парадигмы в изучении профессиональ-ной мобильности в современной российской действительности? Прежде всего, более глубокое понимание глобальных тенденций и специфических национальных условий. В свою очередь, это может дать возможность распознавать эти тенден-ции и применять в отношении «систем мобильности» различные инструменты. Конкретнее, послужить стимулом более широкого и согласованного круга действия программ в отношении тех или иных проблем, формирующих сложную пробле-матику современных процессов профессиональной мобильности. Это касается и развития новых профессий и новых рабочих мест, связанных с ними, и социаль-ной защищенности в отношении различных профессиональных групп, и условий для сетевых взаимодействий профессионалов высокого уровня квалификации, их самостоятельности (профессиональной автономии) и т. д. Другой важный урок – методологическая и исследовательская междисциплинарность, которая может охватить эту комплексность включением в свои границы широкого круга явлений. Урри использовал понятие постдисциплинарности, подразумевая под этим радикальную трансформацию научных дисциплин: «парадигма мобильностей… трансформирует социальную науку, предлагая альтернативную теоретическую и методологическую перспективу. Она позволяет теоретически осмыслить «социальный мир» в широком диапазоне экономических социальных и политических практик, инфраструктур и идеологий, в которые включаются, из которых следуют или которыми блокируются самые разные виды перемещений людей, идей, информации или предметов» [Урри, 2012: 90]. М. Шеллер говорит о новом трансдисциплинарном поле исследования мобильностей, которое пытается объединить «подполя», исключенные из социологических исследований, например, исследования физических средств движения, такие как инфраструктуры, средства передвижения и программные системы, пытаясь при этом выйти из границ, формируемых термином «общество» [Sheller, 2014: 792]. Мы обратимся к другому, уже устоявшемуся примеру междисцииплинарности и комплексности – к исследованию карьерной мобильности. Исследования карьер и мобильность В качестве относительно самостоятельного ресурса исследования профессиональной (карьерной) мобильности, особенно в профессиональных группах квалифицированных специалистов, представляет интерес направление исследований карьер. Одна из основных характеристик этого направления – междисцплинарность, или синтез особенностей подходов в других дисциплинах, в которых исследуется карьера, что позволяет использовать различные методологические инструменты и широкие исследовательские программы [Arthur, 2008: 163]. Ценность этого исследовательского направления – в более широком учете социального и индивиду37 Глава 3. Профессиональная мобильность ального контекстов развития различных типов карьерной мобильности, целостного биографического опыта и воздействия социальных структур. Проблемы, которые могут получить в этом случае решение, связаны с ситуациями множественной занятости, неопределенности на рынке труда, частичного или полного обесценивания прежнего профессионального опыта (приобретенных знаний и квалификаций), с разрушением стандартных образцов профессиональных карьер. С одной стороны, то, как человек может справляться с новой ситуацией и перспективами применения своих профессиональных навыков, зависит от его индивидуальных способностей и психологических ресурсов. С другой, все в большей степени результат такого использования зависит от создания возможностей для него в быстро меняющейся ситуации в сфере занятости (институциональных условий, политики организации). Для исследования условий формирования различных типов и моделей профессиональных карьер представляют интерес концептуальные подходы к исследованию их внешних факторов, которые развивались в социологии, социальной психологии, исследованиях организаций. В психологических исследованиях рассматривается проблема сре-ды (environment) карьеры, тесно связанная с личностью. Исследования при-нимают во внимание влияние на карьеру индивида целого спектра факторов среды, включая макросоциальные (такие как социальные движения), структур-но-организационные (социотехнические), социокультурные, а также социодемогра-фические (в том числе связанные с семьей) [Arthur, Lawrence, 1984]. В современной ситуации в связи карьер и среды актуализируются «линии перелома» в результате крупных социальных сдвигов: изменений в организационных формах и струк-турах, в функционировании рынков труда, демографических тенденциях, а так-же в балансе работы и жизни вне трудовой сферы, растущей нестабильности труда [Storey, 2000]. Ставится вопрос об экосистеме карьеры (career ecosystem): в ней вы-деляются глобальные и локальные факторы (связанные с внешними и внутренними рынками труда), влияющие на управление карьерой на различных уровнях и фор-мирования ее устойчивости [Baruch, 2015]. Проблема влияния условий социальной среды как возможных ресурсов профессионального развития и карьеры формули-руется как актуальная ввиду возможности управления ими в масштабе государства и организаций [Толочек и др., 2015; Толочек, 2017]. Социологические исследования карьер традиционно чаще всего связа-ны с исследованиями мобильности в координатах профессиональной структу-ры, в сильной зависимости от нормативных и институциональных факторов на уровне общества в целом (см: [Сорокин, 2005]). Факторы регулирования карьеры связываются скорее с макроуровнем, с уровнем институтов государственной политики, регулирующей условия различных видов мобильности. Исследования в сфере организаций и менеджмента сосредотачиваются на управлении карьерой сотрудников организаций; это вопросы карьерного менеджмента, связанные с созданием возможностей квалификационного и должностного роста (см.: [Чернышев, 2010; Мангутов, Скворцов, 2011; Сорокин, 2011; Шапиро, 2012]). Непосредственная цель при этом – планирование человеческих ресур-сов в связи с целями бизнеса. Временные рамки развития профессиональной ка-рьеры в этом подходе ограничены рамками ее развития в организации. Если учесть условия рыночной экономики и характерную для них постоянную смену работ, мест трудовой деятельности, то эти рамки весьма узкого диапазона. В понимании карьеры как целостной организации личности в профессии выделяются уровни ее 38 Глава 3. Профессиональная мобильность развития с точки зрения соответствия нормам базовых компонентов ее профессиональной позиции [Чернышев, 2010: 348]. Один из методологических вопросов, поднятых в исследованиях карьер – важность учета карьерной культуры организаций (рассматриваются лично-достиженческая, корпоративно-адаптивная и клановоаскриптивная модели карьерной культуры) [Эфендиев, Балабанова, Сорокин, 2011]. Эти подходы и акценты на комплексности условий формирования карьер ставят вопрос о системах карьерной мобильности. Отдельным примером является представления об инфраструктуре профессиональной карьеры в сфере науки и технологий, отражающие многоуровневый и контекстуальный характер формирования устойчивости карьер и карьерных переходов в этой сфере [Попова, 2017]. Карьерные переходы традиционно рассматривают передвижения между ступенями иерархии внутри профессии, но также между профессиями и отраслями занятости. Проблемы профессиональной мобильности, которые исследуются при этом, весьма разнообразны. В нестабильных ситуациях они могут быть кардинальными, основанными на географической мобильности, существенно меняющими образ жизни людей, а не только профессиональную принадлежность, – иными словами, быть поворотными пунктами биографий. Наши предыдущие исследования показали, что типы таких переходов связаны с типами формационных переходов в обществе [Попова, 2011]. Фокус на карьерных переходах на материале биографических интервью дает материал выявления типов и тенденций межсекторных перемещений в относитель-но новых секторах экономики [Ерофеева, 2017]. Изменения в методах исследования профессиональной мобильности Новые проблемы и новые методологические подходы в исследованиях мобильности способствуют изменениям в методах исследования мобильностей в профессиональной сфере. В этом отношении развиваются различные подходы. Один из них связан со сменой предпочтения в отношении масштабных количественных исследований, важного с точки зрения измерения профессиональных позиций занятого населения и особенно характерного для ранних исследований мобильно-сти, к биографическим методам. Д. Берто объясняет это вниманием к содержанию этих изменений: отмечая важность количественной парадигмы, вокруг которой конструировалась социология социальной мобильности, он рассматривает неко-торые ограничения в этом подходе и подчеркивает необходимость развития других количественных и качественных подходов, особенно возможности исследований историй жизни и семейных историй [Bertaux, 1991]. Этот метод, основанный на оценке социальных изменений исходя из субъективных смыслов, оценок, способов рассказов людей, имеет много вариаций в различных подходах, дисциплинах. Его основания лежат в философской герменевтике и феноменологии – базе для понимания смысла человеческих действий и ценности этого субъективного понимания. Разнообразие и влиятельность различных направлений, школ и мето-дов в этой области заставили говорить о биографическом повороте. Обосновывая вы-бор термина, авторы подчеркивали его значение как «субъективного» или культурального (cultural) поворота, в котором индивидуальные и социальные смыслы, как 39 Глава 3. Профессиональная мобильность основания действия, становятся все более заметными [Wengraf et al., 2012: 77]. Он оказывает сильное влияние на социальные исследования. Направления, создаю-щие этот поворот, вели из разных дисциплин. В отношении исследования биографий и карьер речь идет прежде всего о психологии и социологии. Главным в социологическом подходе к биографическим данным остается фокусирование на взаимодействии индивидуального и социального, личности и структуры. В этом смысле чаще говорят об историях жизни (жизненном пути), представляющих материалы для обобщений таких взаимодействий. Особенность социологического подхода − исследование прежде всего обобщаемых элементов индивидуальных историй жизни, чтобы дать доступ к реальности социальных страт, классов, культур и т. д. [Kohli, 2005]. Использование этого метода в исследованиях социальной мобильности позволя-ет выдвинуть на первый план субъективные оценки [Семенова, 2017]. Влияние новой парадигмы мобильности дало импульс к дискуссиям о мобильной методо-логии, а также о мобильных методах (см., напр.: [Запорожец, 2017]). Противоречия динамики профессиональной структуры приводят к попыткам методологического осмысления столкновения «текучей современности» и «профессиональной колеи» [Ильин, 2015]. Выводы Современное состояние исследований профессиональной мобильности характеризуется разнообразием проблематики и отсутствием сформированного общего подхода к ее исследованию. Наряду с сохраняющими актуальность структурными подходами (как количественными, так и качественными), в рамках которых изменения в профессиональной мобильности анализируются с точки зрения социальной структуры и действия, разрабатываются новые комплексные методологические перспективы исследования множественных мобильностей, включающие сложные взаимодействия социальности и не-социальности. Баланс этих направле-ний и исследовательских практик в конечном итоге зависит от их целей, которые определяют изменяющие условия профессиональной деятельности: организация рабочих мест, новые виды профессиональной деятельности и способы переходов к ним, режимы занятости, условия труда и способы социальной защищенности, растущие тенденции несоответствия профессионального образования и квалификаций и занятости. Выбор той или иной исследовательской перспективы зависит в конечном итоге от понимания влиятельности, масштаба и специфических характеристик факторов, связанных с условиями труда и спецификой рынка труда, которые оказывают влияние на характер профессиональной мобильности. Наиболее общие из них: изменения в характере труда, нестабильная занятость, растущие группы прекариата; изменения в формах организации труда; дистанционные формы занятости; роботизация и ее угрозы для занятости населения; растущие несоответствия между профессиональным образованием и характером занятости (рабочим местом); отраслевые изменения. 40 Раздел II Социальная мобильность в структурном измерении Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности. Несоответствие образования и квалификации текущей занятости В этом разделе мы остановимся на характеристиках некоторых проблем и тенденций в процессах мобильности в сфере труда и профессиональной деятельности на основании результатов, полученных нами в разные годы в разных исследованиях. Обратимся к данным Мониторинга социальных различий в российском обществе, проводимого в Институте социологии РАН, для характеристики наиболее ярких тенденций в профессиональной мобильности. Они связаны с особенностя-ми смены профессии, а также профессионального и образовательного несоответ-ствия в занятости. Базой анализа стало исследование, проведенное в 2015 г. в рам-ках очередного этапа исследования социальных различий в российском обществе (N=5335, проведено по общероссийской репрезентативной выборке). Тенденции на длительном временном отрезке можно проследить на данных предыдущих волн (1998 и 2008 гг.). Основной, наиболее наглядный и значимый показатель профессиональ-ной мобильности – смена профессии. Этот процесс был достаточно интенсив-ным: в 2015 г. из тех, кто ответил на вопрос о смене профессии за последние 10 лет, 36,4% ответили, что меняли профессию, 58,9% – остались в ней и 4,6% сочли этот вопрос не относящимся к их ситуации. В целом же по всей выборке сменившие профессию составили одну пятую ее часть. Представляют интерес показатели изменения профессиональной (базовое профессиональное образование) и квалификационной (приобретенные навыки, знания, квалификации) составляющих профессионального статуса работников. Несоответствие профессионального образования и рабочего места В современных условиях основная характеристика профессиональной мобильности – быстрая смена рабочих мест, видов профессиональной деятель-ности. Проблемой становится то, как происходит переход между сегментами профессиональной структуры (видами профессиональной деятельности, отраслями и т. п.). Особую значимость имеет исследование факторов, которые способствуют сохранению человеческого и интеллектуально-профессионального потенциала или, напротив, их недоиспользованию в результате изменения профессионального статуса работников. 42 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности Несоответствие базового профессионального образования, квалификаций и навыков занятости является сегодня глобальной проблемой, которая исследуется, опираясь в том числе на международную методологию (см. об этом: [Попова, 2016]), и исследования эти проводятся и в России (см., напр.: [Подольский и др., 2015]). Центральной проблемой является быстрое устаревание профессиональных знаний и квалификаций, с одной стороны, а с другой – изменение видов профессиональ-ной деятельности, востребованных рынком, потребность в новых видах деятель-ности. Профессиональный ландшафт стремительно меняется, так же как меняются структуры и инфраструктуры, поддерживающие существование тех или иных профессий, начиная от институциональных: образование, рабочие места, способы и каналы трудоустройства, политических: политика государства в регулировании трудовых взаимоотношений, до пространственных: способы связи и деятельности (Интернет, профессиональные сети и т. д.). Исследования проблемы профессионального и квалификационного несоответствия показывают тесную связь с государственной политикой, создающей соответствующую среду. Так, исследование несоответствия навыков и государственная политика в странах ОЭСР на данных 22 стран [McGowan, Andrews, 2015] показало, что это несоответствие зависит от различий в государственной политике стран, участвовавших в анализе. Обнаружилось, что развитые рынки труда и законы о банкротстве, которые не слишком строги к бизнесу, связаны с более низким уровнем несоответствия навыков. Учитывая обнаруженную отрицательную взаимосвязь между несоответствием в навыках и производительностью труда, сокращение несоответствия в навыках и квалификациях может рассматриваться в качестве нового канала, через который в рамках хорошо разработанной политики производительность труда может быть повышена. Взаимосвязь с государственной политикой проявляется и в том, что несоответствие в навыках и квалификациях ниже в тех странах, где жилищная политика не препятствует мобильности (например, затраты при сделке с собственностью, строгие правила при покупке жилья). На более высокий уровень соответствия навыков и квалификаций в работе влияет также большая гибкость в переговорах по заработной плате и более активное участие в непрерывном образовании (образовании для взрослых в течение всей жизни). Зависимость несоответствия в навыках и квалификациях от институциональных условий обнаруживается в других исследованиях. Так, исследование образовательного несоответствия на данных PIAAC показало, что в значительной степени оно может быть определено разнородностью навыков, а степень, с которой навыки объясняют образовательное несоответствие, зависит от институциональ-ного контекста, прежде всего от того, в какой мере регулируются коллективные переговоры о заработной плате. Эти наблюдения дают основания предполагать, что навыки и квалификации значимы для объяснения отдачи от образования и образовательного несоответствия, а также то, что степень этой отдачи зависит от коллективных переговоров о заработной плате [Levels et al., 2014]. Мы остановимся на некоторых исследовательских сюжетах, рассматривающих стороны этой большой проблемы. В России эта проблема имеет особое значение. Она связана с формационным кризисом 1990-х годов, который разрушил прежние структуры и взаимосвязи образования и занятости. Наши данные позво-ляют оценить ее масштабы. Исследование, на данные которого мы ссылались выше, давало возможность сосредоточить внимание на показателях, которые отражают 43 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности (недо)использование полученного базового профессионального образования и приобретенных квалификаций (квалификационное и образовательное соответствие). В исследовании они определялись на основе оценок работников1. Предпосылки исследования исходили из того, что для соответствия требованиям рабочих мест базовое профессиональное образование не столь значимо, как актуальные квалификации и навыки; масштабы образовательных и квалификационных несоответствий определяются прежде всего уровнем образования, а также социально-профессиональным статусом – факторами наиболее успешной занятости. Стратегии в отношении сохранения квалификации – 1998–2015 гг. В 1990-е годы условия профессиональной мобильности в стране характеризовались хаотическими трудовыми перемещениями огромных масс работников, разрушением прежней структуры занятости, характеристик рабочих мест и обесцениванием квалификаций (как формальных, по диплому, так и неформальных, из-за несоответ-ствия занятости). Данные мониторинга фиксируют эту ситуацию и помогают увидеть тенденции ее развития, а также формирование существенных поколенческих различий, которые проявились позднее, сравнительно с более стабильной ситуацией 2000-х. В конце 1990-х годов вопрос о том, удалось ли сохранить квалификацию, вызвал сложности – около половины (48,0%) затруднились или не соотнесли этот вопрос со своей ситуацией. В то же время четко ответить, что это удалось, смогли 37,7%, что не удалось – 14,4%. В эти годы в сохранении квалификации большую роль сыграло образование: положительные ответы связаны с более высоким его уровнем. Те, кто ответил отрицательно, отметили и причины потери квалификации. На первое место вышла основная работа не по специальности (44,3%), на второе – безработица (30,7%). Существенным было также отсутствие, по мнению респон-дентов, нормального производства. То, что решающими были внешние (структурные) условия, подтверждает сравнение оценок их различных сторон, прежде всего, возможности использования квалификации и знаний на рабочем месте: о том, что они за последние 5 лет улучшились или по крайней мере не изменились, чаще всего говорили в 1998 г. те, кто сохранил квалификацию (в целом так ответили 75,2% в этой группе против 48,7% тех, кто ее не сохранил). Важной оказалась также стабильность рабочего места – она была значительно выше у тех, кто сохранил квалификацию, чем у тех, кто ее потерял (66,0% против 41,3%). Последние в два раза чаще перемещались с прежнего рабочего места (21,9% против 40,7%), а также переживали безработицу (28,9% против 10,8%). Выявилась и определенная зависимость сохранения квалификации от типа предприятия – чаще этому способствовала занятость на государственном предприятии (65,1 и 56,8%), должностной позиции – рядовые работники чаще теряли квалификацию. В то же время оценки материального положения, удовлетворенность им не отличают тех, кто сохранил или потерял квалификацию. Во многом одинаковы внутренние установки на повышение квалификации: 13–14% тех и других нацелены на то, чтобы повысить квалификацию для улучшения своего материального поло1 В исследовании задавались вопросы: «В какой степени ваша работа позволяет вам использо-вать вашу квалификацию, знания?», «В какой степени ваша работа соответствует той специальности, кото-рую вы получили в учебном заведении?» (три уровня оценок: в очень значительной степени; частично да, частично нет; очень незначительно). 44 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности жения. Это указывает на то, что в целом различия в сохранении квалификации – не результат внутренне ориентированных на достижение квалификационного уров-ня стратегий, а благоприятных внешних условий. Это подтверждает и практически сходный уровень пассивности в планах: около половины сохранивших квалификацию и около 40% утративших ее ничего не планировали для улучшения своего материального положения. В целом для ситуации конца 1990-х характерным было отсутствие четко выраженных конструктивных (да и каких-либо вообще) планов в отношении изменения своего положения (вероятно, из-за отсутствия достаточных ресурсов для их осуществления). Большинство (54,2%) говорили о том, что ничего не будут планировать в будущем году для улучшения материального положения. Из активных целей на первом месте были экстенсивные: поиск новой более высоко оплачиваемой работы (19,5%), на втором – поиск подработок и дополнительной работы. Заняться изменением своего квалификационного профиля (адаптировать квалификации и специальность к новым, весьма нестабильным условиям) планировали немногие: только 11,2% думали повысить свою квалификацию и около 6% – изменить специальность. Исследование дает возможность проследить изменение ситуации с использованием квалификации и знаний на рабочем месте. Тенденции в этом обнаружи-вает сравнение ответов на вопрос о том, как изменились характеристики рабочего места за последние пять лет, в опросе 1998 г., с ответами на такой же вопрос, полу-ченными в 2008 и 2015 г. (см. таблицу 4.1). Следует принять во внимание, что в 2015 г. к вариантам ответа добавился новый: «На данном месте работаю меньше пяти лет». Таблица 4.1 Изменения в оценках возможности использования квалификации и знаний на рабочем месте, % Ответы на вопрос: «Возможность использовать свою квалификацию, знания» изменилась… 1998 2008 2015 К худшему 22,0 4,9 1,2 Не изменилось 51,5 50,7 21,9 К лучшему 17,9 41,2 9,8 Затрудняюсь ответить (1998, 2008) 8,6 3,1 - На данном месте работаю меньше пяти лет (2015) - - 67,2 Тенденции 2000-х годов отражают резкое уменьшение негативных оценок ситуации в отношении использования квалификации. В 2008 г. улучшение возможностей для повышения квалификации, по мнению респондентов, выросло более чем в 2 раза. Резкий скачок вниз в позитивных оценках в 2015 г., очевидно, связан не только с реальными обстоятельствами, но и с добавлением новой альтернати-вы в вариантах ответов. Более двух третей респондентов отметили, что работали на данном рабочем месте менее пяти лет, что не дает возможности корректно срав-нивать ситуацию с рабочим местом. Это отражение новой ситуации в занятости, прежде всего возросшей трудовой мобильности. Она возникла в последние десяти-летия и характеризует новые сектора и новое поколение рабочей силы, достаточ-но адаптированное к гибкости. Отметим, что те, кто за последние пять лет менял рабочее место, в основном молодые люди – две трети составляют работники до 40 лет. Мобильные чаще всего работают на частных предприятиях (61,5%) в качестве рядовых работников. Это квалифицированные работники с достаточно высоким 45 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности уровнем профессионального образования: высшим (36,6%), средним специальным (19,8%) и средним техническим (21,5%). Среди них высок удельный вес квалифицированных рабочих (34,8%) и специалистов (20,2%). Они достаточно гибки – более половины за последние 10 лет меняли профессию, четверть из них пережила безработицу. Устроились на данную работу преимущественно через родных и знакомых. Наиболее распространенная сфера занятости – торговля. Чаще всего настоящая работа лишь в незначительной мере отвечает полученной специальности (41,9% ответов), и лишь для трети – в значительной (32,4%). В то же время мобильные работники достаточно лояльно оценивают возможности новой работы использовать их квалификацию и знания (44,4% отметили высокую степень этого использования), а также довольно оптимистично рассматривают перспективы изменения своего материального положения в ближайшие три года. Потенциал их гибкости подтверждает и то, что они сравнительно высоко оценивают готов-ность в случае необходимости радикально изменить свою жизнь. Таким образом, новая ситуация в занятости, сложившая к 2015 г., выявляет и новые черты в отношении квалификационного и образовательного соответ-ствия работников. Уровень образования по-прежнему проявляет себя как базовый фактор успешной занятости – он играет значимую роль в ее преимуществах, в том чис-ле в возможностях опираться на квалификацию и знания в трудовой деятельности. Эти возможности, предоставляемые занимаемым рабочим местом, оцениваются значительно выше с повышением уровня дипломов. В наибольшей степени это касается работников с высшим образованием и научной степенью. Работники с низким уровнем образования – не выше общего среднего – жалуются на недоиспользование их потенциала гораздо чаще: более чем в трети случаев, а удовлетворены их использованием реже (см. таблицу 4.2). Таблица 4.2 Оценки соответствия работы квалификации и полученной специальности в группах по образованию, по данным 2015 г., % к опрошенным по строке Работа позволяет использовать квалификацию, знания / соответствует полученной специальности Уровень образования В очень незначительной степени Частично да, частично нет В очень значительной степени Затруднились ответить Соответствие... квали- спеквали- спеквали- спеквали- спефика- циаль- фика- циаль- фика- циаль- фика- циальции ности ции ности ции ности ции ности Неполное среднее 37,9 52,9 29,9 13,8 26,4 18,4 5,7 14,9 Общее среднее 37,5 52,3 21,8 15,7 34,9 18,6 5,8 13,4 Среднее специальное 27,5 39,6 24,3 19,8 44,6 35,7 3,5 4,8 Среднее техническое 25,6 40,8 22,5 18,8 49,3 36,4 2,6 4,0 Незаконченное высшее 27,3 46,9 25,9 21,7 44,1 28,0 2,8 3,5 Высшее (включая ученую степень) 15,8 26,1 22,3 24,3 60,5 47,7 1,4 2,0 46 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности Тенденции в соответствии работы специальности, хотя и повторяют общую направленность (оно тем выше, чем выше уровень образования), но отражают более глубокий разрыв. Значительное совпадение нынешней работы с полученной специальностью признают менее половины работников с высшим образованием; более четверти говорят о практическом отсутствии такого совпадения. При этом среднее профессиональное образование не обнаруживает такого разрыва между двумя показателями профессионального соответствия – показатели распространенности образовательного соответствия близки к показателям распространенности квалификационного. Похожая тенденция характерна и для социально-профессиональных групп – чем выше статус, тем больше степень удовлетворенности возможностями использовать квалификацию на работе (см. таблицу 4.3). Наиболее высоко оценивают эти возможности специалисты (71,5%), близки к этому уровню оценки руководи-телей и управленцев низшего звена, а также предпринимателей. Таблица 4.3 Оценки соответствия работы квалификации и полученной специальности в социально-профессиональных группах, по данным 2015 г., в % к опрошенным по строке Социальнопрофессиональ-ная группа Работа позволяет использовать квалификацию, знания / соответствует полученной специальности В очень В очень Частично да, Затруднились незначительной значительной частично нет ответить степени степени Соответствие... квали- спеквали- спеквали- спеквали- спефика- циаль- фика- циаль- фика- циаль- фика- циальции ности ции ности ции ности ции ности Предприниматели 9,3 29,2 23,7 24,1 64,6 41,2 2,3 5,4 Руководители 8,2 29,8 21,2 20,7 68,3 47,1 2,4 2,4 Специалисты 6,9 17,6 20,4 25,2 71,5 56,5 1,2 0,7 Управленцы низшего звена 12,3 26,2 20,8 21,5 66,9 50,0 0,0 2,3 Квалифицированные рабочие 31,4 42,8 23,9 18,7 41,4 33,7 3,4 4,9 Неквалифицированные рабочие 44,8 56,7 22,7 15,0 26,3 15,3 6,2 13,0 Другие 31,2 42,5 25,9 21,7 40,8 31,2 2,1 4,5 Отметим при этом, что образовательный уровень в трех последних названных группах весьма разнообразен: среди руководителей высшее образование имеют 29,3%, предпринимателей – 39,3%, а управленцев низшего звена – 45,0%. Таким образом, тенденции зависимости оценки использования квалификаций от образования дополняются тенденциями зависимости их от статуса: более высокая должностная и социально-профессиональная позиция увеличивает и удовлетворенность соответствием квалификации и рабочего места. В отношении же неквалифицированных рабочих, среди которых все имеют уровень образования не выше среднего, наибольшая часть – около половины – указывают на недоиспользование своих квалификаций и знаний. 47 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности В отношении же образовательного соответствия картина более сложная. Наиболее высока его степень у специалистов, причем совпадение нынешней ра-боты и полученной специальности отмечают немногим больше половины. Для предпринимателей, руководителей и управленцев низшего звена полученная специальность востребована еще меньше. И в наименьшей степени она значима для занятости рабочих, прежде всего неквалифицированных. Факторы образовательного и квалификационного соответствия Степень образовательного и квалификационного несоответствия во многом зависит от характеристик сферы занятости и обстоятельств трудовой истории (профессиональной мобильности) работника. Среди отраслей занятости, в которых уровень использования квалификации и знания оказался наиболее высоким, судебная система (80,0%), компьютерные технологии (74,2%), региональные органы управления (66,0%), образование, здравоохранение (примерно по 64%). О том, что он незначителен, чаще говорят работники коммунального хозяйства, торговли, связи, транспорта, обрабатывающей промышленности (четверть и более опрошенных работников этих отраслей). Уровень совпадения работы и базовой специальности ниже: в образовании, здравоохранении, правоохранительных органах, энергетике, где он оказался в наибольшей степени распространен, он охватывает немногим более половины работников. Низкий же уровень такого совпадения (в опросе он проявился в большей степени в торговле, связи, сфере услуг, коммунальном хозяйстве, транспорте, средствах массовой информации) достигает значений 40–50% работников. Форма собственности предприятия также определяет условия использова-ния квалификаций и базового профессионального образования: более благопо-лучна ситуация на государственных предприятиях. Их работники чаще удовлет-ворены использованием своих квалификаций (54,6% против 44,6%). Что касается профессионального образования, то на частных предприятиях эта проблема еще более резко выражена: на них признают незначительную степень совпадения 43,8%, в то время как на государственных – 29,2%. Если же оценивать квалификационные и образовательные соответствия как определенный результат различных стратегий на рынке труда, то следует вы-делить некоторые их особенности, косвенно характеризующие прочность положе-ния работника и качество его рабочей силы. Они связаны, например, со способом трудоустройства: те, кто чаще удовлетворены использованием их квалификации, чаще приходят на эту работу по направлению вуза, техникума, сами создали свое рабочее место или их нашел работодатель. Это также подтверждение роли, которую играет непосредственная взаимосвязь работодателя или самого работ-ника в использовании его потенциала. Самостоятельные поиски чаще приводят к занятости с недоиспользованием профессиональных ресурсов. Примерно та же картина выявляется в отношении работы по специальности; правда, те, кто сами создали свое рабочее место, в меньшей степени работают по специальности, при этом они проявляют удовлетворенность использованием своей квалификации и знаний. 48 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности Важным оказалось также постоянство рабочего места. Об этом свидетельствует ряд характеристик, с одной стороны, относящихся к качеству рабочей силы, с другой стороны, к политике предприятия в ее отношении. Работники, занятые на постоянной основе, чаще положительно оценивают возможности использовать квалификацию и чаще работают по специальности. Смена работы, безработица также сказываются на снижении профессиональных ресурсов. Те, кто меняли про-фессию в последние 10 лет, реже удовлетворены тем, как используются их квалифи-кация и знания. У этих работников нынешнее рабочее место минимально совпадает по своим характеристикам с полученной специальностью. Среди тех, кто не был безработным (с 2008 г.), квалификационные возможности на работе оценивают-ся выше, и значительно выше степень совпадения с полученной специальностью. Та же тенденция наблюдается в отношении тех, в трудовой истории которых были увольнения или сокращения (с 2008 г.). Среди ресурсов квалификационного и образовательного соответствия, так или иначе связанных с рабочим местом, – прежде всего должностная пози-ция (объем власти на производстве), а также уровень материального положения. Степень использования квалификации и знаний напрямую связана с должностным уровнем: у рядовых работников она минимальна, у руководителей высокого ран-га – максимальна. Это же можно сказать и о работе по специальности: чем выше должность, тем в большей степени работа соответствует полученной специальности. Материальное положение также напрямую оказывается связанным с оценками квалификационного и образовательного соответствия: чем выше респондент оценивает свое материальное положение, тем выше в его глазах возможности использования квалификаций и знаний, а также совпадение специальности и работы (хотя это, как и в предыдущем случае, менее ярко выраженная тенденция). Произошедшее в последнее время улучшение материального положения также связывается с оценками использования квалификации и знаний и совпадения специальности с работой. Впрочем, в отношении ожидания изменения материального положения в будущем эта взаимосвязь уже не так отчетливо проявляется, и вовсе отсутствует, если речь идет о совпадении и несовпадении основной работы со специальностью. Еще одним ресурсом, в определенной мере связанным с профессиональным соответствием, является дополнительная работа. Имеющие ее чаще говорят о хороших возможностях использования их квалификации и о том, что их работа и специальность совпадают в очень значительной степени. Выявилась определенная роль индивидуальных усилий в профессиональном развитии. Чем выше степень использования квалификации, тем выше уверен-ность в том, что респондент может изменить свою жизнь. Любопытно, что такой тенденции нет в отношении недоиспользования специальности. Можно предпо-ложить, что именно личностный фактор становится решающим в различиях тен-денций квалификационного и образовательного несоответствия. Последнее в боль-шей степени определяется объективными обстоятельствами образовательного рассогласования на рынке труда, которые касались практически всех работников. Что касается возможностей использования квалификации и знаний, то во многом это результат личных усилий по завоеванию этих преимуществ, веры в то, что эти действия способны принести результат. Если говорить о гендерных и возрастных характеристиках, то стоит отме-тить, что они оказались незначимыми факторами в проблеме профессионального несоответствия. 49 Глава 4. Тенденции профессиональной мобильности Выводы Профессиональная мобильность российских работников испытывала вли-яние различных ситуаций, сложившихся в сфере занятости в 1990-е и 2000-е годы, что формирует существенные различия между их поколениями в эти периоды. Опыт профессиональной мобильности, несущей образовательные и квалифи-кационные несоответствия при смене рабочих мест (приобретавшей массовый характер), в 1990-е годы был более радикальным и зависящим от внешних обстоя-тельств, чем в более поздний период. Соответственно, по-разному использовались различные ресурсы, которые замещали это несоответствие. Тенденции их использования в 2000-е годы были следующими. Соответствие квалификаций на рабочих местах оценивается выше, чем соответствие работы полученной специальности. Это может быть показателем востребованности рынком труда именно реальных, адаптируемых к актуальным требованиям производства и обновляющимся задачам навыков, а не формального образования (хотя по-следнее становится основой социально-должностного статуса). Рынок труда «под-гоняет» возможности людей работать в соответствии с актуальными требования-ми в гораздо меньшей зависимости от полученной специальности. Наибольший уровень совпадения профиля образования и оценки возможностей использовать квалификацию и навыки – в тех профессиональных группах и в отраслях, в кото-рых востребованы знания и квалификации более высокого уровня. Возможности адаптировать и развивать квалификации во многом зависят от потенциала работников и выражаются в их уровне образования и должностной позиции. Характер использования квалификации во многом зависит от объема власти и социально-профессионального статуса, в основе которого лежит уровень профессионального образования. Это – основные ресурсы, которые способствуют наилучшему использованию квалификаций и профессиональных знаний (т. е. их большему соответствию). Высшее образование дает возможность в большей сте-пени опираться на квалификацию и знания, не обязательно в рамках полученной специальности. Это формирует преимущества владельцев дипломов о высшем образовании по сравнению с работниками со средним профессиональным образованием. Институционализированные каналы профессиональной мобильности, связанные с поиском работы (планомерные взаимодействия работодателей и учебных заведений), с удержанием на рабочих местах приводят к лучшему сохранению профессионального соответствия, а, следовательно, использования профессионального потенциала работников. 50 Глава 5. Самостоятельность в работе как аспект профессиональной мобильности Одним из аспектов профессиональной мобильности является самостоятельность в работе. Она может также рассматриваться как показатель гибкости заня-тости (см. результаты предыдущего этапа исследования: [Попова, 2008]). В других исследованиях самостоятельность в работе (труде) рассматривалась скорее в отношении установок, влияющих на положение профессиональных групп рабочих [Бессокирная, 2017; Темницкий, 2011]. Самостоятельность (автономия) в работе на индивидуальном уровне как характеристика труда наемных работников исследовалась в трех аспектах: 1) как общая характеристика их работы – возможность самостоятельно решать, как и что делать; 2) как самостоятельность в содержании работы – возможность самостоятельно определять характер продукта или услуги; 3) как самостоятельность в организации работы – возможность определять, как работать, в каком темпе, в какое время. Данные исследования позволяют говорить о значитель-ном влиянии самостоятельности на реализацию профессиональных и квалифи-кационных ресурсов. Самостоятельность как общая характеристика работы была довольно распространена на протяжении всех лет опроса: почти половина опрошенных призна-ют, что их работа позволяет им самостоятельно решать, как и что делать, примерно такая же доля считают, что у них нет такой возможности. Значительных изменений нет, хотя фиксируется определенная тенденция к росту (см. таблицу 5.1) Таблица 5.1 Степень самостоятельности в принятии решений, % Ответы на вопрос: «Позволяет ли работа самостоятельно решать, как и что делать?» 1998 2007 2015 Да 40,0 44,3 48,2 Нет 52,3 49,3 47,2 7,7 6,5 4,6 100,0 100,0 100,0 Затрудняюсь ответить Всего В то же время заметно меняется ситуация с распространенностью видов самостоятельности (см. таблицу 5.2). Это касается прежде всего конца 1990-х: максимальный уровень оценки самостоятельности, главным образом по содержанию работы, особенно распространен, а минимальный – рекордно низок. Скорее всего, таким оценкам способствовала общая неопределенная ситуация быстрых измене-ний в сфере трудовых отношений, характерная для 1990-х, и необходимости быстро Глава 5. Самостоятельность в работе как аспект профессиональной мобильности приспосабливаться к ним. В последующие точки мониторинга ситуация сначала существенно изменяется, а далее сохраняется, что говорит об определенной устоявшейся норме структуры видов самостоятельности. Таблица 5.2 Виды самостоятельности по содержанию и по организации работы, % 1998 2007 2015 Самостоятельность по содержанию работы (В какой степени вы можете определять характер продукта или услуги, производимой вами?) В очень значительной степени 49,9 33,5 34,6 Частично да, частично нет 26,0 27,3 29,6 8,7 25,3 28,4 15,4 13,9 7,4 Очень незначительно Затруднились ответить Самостоятельность по организации работы (В какой степени вы можете определять, как работать, в каком темпе, в какое время?) В очень значительной степени 45,8 29,1 31,8 Частично да, частично нет 31,3 33,1 34,4 Очень незначительно 11,8 32,3 30,9 Затруднились ответить 11,0 5,6 3,0 Возможности принятия самостоятельных решений в сфере труда во многом зависят от характеристик самих работников (см. таблицу 5.3): от уровня их образования – чем оно выше, тем в большей степени респонденты признают возмож-ность самостоятельно принимать решения, предоставляемую работой. Такие воз-можности отмечают 60% работников с высшим уровнем образования, в то время как среди имеющих среднее специальное образование – немногим более 40%. Отметим, что этот разрыв в 2008 г. был меньше: возможности самостоятельности отметили 37,7% работников, имеющих высшее образование. Возможно, измене-ния связаны с ростом уровня высшего образования среди российских работни-ков в целом. Таблица 5.3 Оценка общей самостоятельности, % Положительные ответы на вопрос: «Позволяет ли работа самостоятельно решать, как и что делать?» 1998 2008 2015 Неполное среднее 4,4 2,1 2,0 Общее среднее 8,3 10,5 8,1 Среднее специальное 18,8 23,1 17,9 Среднее техническое 19,6 26,6 19,5 Высшее (включая незаконченное высшее и высшее научное) 48,8 37,7 52,6 100,0 100,0 100,0 Всего 52 Глава 5. Самостоятельность в работе как аспект профессиональной мобильности Другая характеристика – профессионально-должностной статус. Сравнение данных 2008 и 2015 гг. показывает устойчивость тенденции высокого уровня самостоятельности среди специалистов. Позиции, связанные с руководящими функци-ями на предприятиях, более ограничены в этом отношении (см. таблицу 5.4). Таблица 5.4 Оценка общей самостоятельности по профессионально-должностным группам, % Положительные ответы на вопрос: «Позволяет ли работа самостоятельно решать, как и что делать?» 2008 2015 Предприниматели 82,2 87,5 Руководители 67,9 53,8 Специалисты 100,0 100,0 Управленцы низшего звена 70,5 55,4 Квалифицированные рабочие 29,0 32,7 Неквалифицированные рабочие 25,5 25,5 Другие 21,4 12,9 Степень самостоятельности, как общей, так и в содержании и организации работы, выстраивается в порядке убывания строго в соответствии с объемом власти работников. С этим обстоятельством, скорее всего, связана и тенденция взаимос-вязи самостоятельности и уровня благосостояния: чем выше самостоятельность, тем выше и группа по уровню благосостояния, к которой отнес себя респондент, а также тем чаще оценки улучшения материального положения за последние пять лет (с 2010 г.). Связь между самостоятельностью и отраслью экономики также значима. По доле работников, позитивно оценивших свою работу по возможности работать самостоятельно (более 50% в группе), устойчиво выделяются сферы образования, культуры и досуга, финансов, государственного и муниципального управления, а также компьютерные, интернет-технологии (в 2015 г.). Здесь так же, как у самозанятых, можно отметить отраслевые изменения: уровень положительных оценок этого показателя стал заметно выше в 2015 г. по сравнению с 1998 г. на транспорте (25,5 и 46,6% соответственно), в строительстве (32,9 и 47,9% соответственно). Различия в степени самостоятельности в труде связаны также с его условиями и характером. Среди них – способ оформления трудовых отношений. Ситуация самозанятых в этом смысле, очевидно, является особой: подавляющее большин-ство из них говорили, что обычные способы оформления трудовых отношений (на постоянной основе; по контракту; на основании устной договоренности; по договору подряда) не относились к ней. Влияние таких специфических, отличных от распространенных, рамок трудовых отношений проявляется и в отношении различных видов самостоятельности среди всех занятых: степень их проявления заметно выше, чем у других работников (см. таблицу 5.5). Следует отметить, что позицию «ко мне не относится» выбирали в основном предприниматели (78,3%), а также руководители, специалисты и квалифицированные работники. Способ оплаты труда также тесно связан с самостоятельностью в работе. Это прежде всего оплата, связанная с прибылью предприятия (64,4%), а также оплата по объему сделанной работы. 53 Таблица 5.5 Способ оформления трудовых отношений, по данным 2015 г., % по строке Позволяет ли работа самостоятельно решать, как и что делать Способ оформления трудовых отношений Да Нет Затруднились с ответом На постоянной основе 44,4 51,0 4,6 Работа по контракту 41,5 52,4 6,1 На основании устной договоренности 45,6 51,3 3,2 Работа по договору подряда 33,0 62,0 5,0 Ко мне не относится 87,8 12,2 - Творческий характер работы связан с уровнем самостоятельности работни-ка в ее выполнении, что в целом вполне ожидаемо. В группе тех, кто отметил вы-сокую степень востребованности на рабочем месте новых идей, нестандартных решений, степень самостоятельности была высока – 77,7% (против 22,2% в группе тех, кто признал низкую степень инновационного характера своего труда). Эта же тенденция относится к обоим видам самостоятельности – по содержанию и по организации труда. Полнота профессиональной реализации также является сопутствующей характеристикой самостоятельности, проявляемой в работе, включая различные ее виды. Те, кто считает, что его работа позволяет использовать квалификацию, знания в значительной степени, в большей степени самостоятельны в ней (63,0% против 20,8% среди тех, кто счел степень использования квалификации и знаний низкой). Оценка улучшения ситуации с использованием квалификации и знаний также напрямую связана с оценкой самостоятельности в работе. Среди тех, кто отметил положительную динамику, две трети положительно оценили свою самостоятельность в работе; в то же время отрицательная динамика или ее отсутствие характеризуют тех, кто считает, что самостоятельность в их работе отсутствует. Это же касается тенденций в изменении в оплате труда, отношений между работниками и работодателями, возможностей повышения на работе, технического обеспечения труда и их взаимосвязи с наличием самостоятельности. Отметим, что не обнаружилось выраженных связей самостоятельности в работе со стабильностью трудовой ситуации. Группы тех, кто имел опыт безработицы и/или пережитого увольнения, и тех, кто избежал подобного опыта, значимо не различаются по доле респондентов, которые на своем рабочем месте могут самостоятельно решать, что и как делать (в обеих группах доля «самостоятельных» респондентов составляет 47–48%). Такой показатель стабильности работы, как изменение профессии за последние 10 лет, также не связан с самостоятельностью работы. Вместе с тем, в группе респондентов, имеющих дополнительную работу, доля тех, кто обладает самостоятельностью, существенно больше (56,5%), чем в группе респондентов, имеющих только одну занятость (47,2%). В оценке самостоятельности определенным образом сказались личност-ные характеристики работников: установки в отношении возможности изменения своей судьбы, наличие, по собственной оценке, воли для этого. Речь идет о той или 54 Глава 5. Самостоятельность в работе как аспект профессиональной мобильности иной степени уверенности респондентов в том, что у них достаточно воли, чтобы радикально изменить свою жизнь в случае необходимости. Чем выше эта степень, тем выше оценка возможности проявить самостоятельность, включая различные ее виды (см. таблицу 5.6). Таблица 5.6 Взаимосвязь личностных установок и самостоятельности в работе, по данным 2015 г., % по строке Ответы на вопрос: «Достаточно ли у вас воли, чтобы радикально изменить свою жизнь в случае необходимости?» Позволяет ли работа самостоятельно решать, как и что делать Да Нет Затруднились с ответом Респондент чувствует, что не смог бы радикально изменить жизнь 42,1 52,4 5,5 Скорее всего респондент не смог бы этого сделать 36,2 60,3 3,5 В каких-то ситуациях мог бы, а в каких-то нет 47,6 47,8 4,5 Скорее всего респондент смог бы это сделать 53,1 42,2 4,7 Респондент уверен, что смог бы это сделать 61,7 35,4 2,9 Выводы Тенденции проявления самостоятельности в трудовых отношениях определяют главным образом характеристики рабочего места, связанные с уровнем образования, должностной позицией, которая, в свою очередь, определяется властными функциями, возможностями профессиональной реализации. Следует подчеркнуть, что самостоятельность в труде в наибольшей степени опирается на ресурс власти. В ее институционализации важны условия работы: формы найма, контракта, оплаты труда. Определенную роль играют личностные качества, связанные с уста-новками на изменения в своей жизни; при этом такие характеристики, как возраст и гендер, не столь существенны. 55 Глава 6. Профессиональное образование и профессиональная мобильность: результаты анализа биографических интервью Одной из проблем, формирующих в том числе и профессиональные несоответствия, является тот факт, что профессиональное образование становится лишь входным билетом в рынок труда, а не в профессию, по которой оно было по-лучено. Примером является юридическое образование, которое, как показывают наши исследования, часто становится лишь ресурсно-статусной площадкой для дальнейшего профессионального продвижения, не обязательно в сфере, в которой она была сформирована. В исследовании профессиональной группы юристов [Черныш и др., 2014] проводились полуструктурированные биографические интервью с выпускника-ми юридических вузов разных лет из семи городов (N=31); 11 из них не работали по полученной специальности. Рассмотрение обстоятельств выбора профессии этих респондентов (типа обучения и вуза): мотивации принятия решения, практики поступления, а также оставления выбранной профессиональной карьеры и оценки полученного юридического образования в своей новой профессиональной деятельности при трансформации их профессиональных карьер − даст материал для выявления и оценки факторов отбора и развития будущих профессионалов [Попова, 2014]. Профессия при этом не является основным мотивирующим фактором, получаемое высшее образование рассматривается как необходимая стартовая база для дальнейшего построения карьеры. Стремление получить высшее образование реализуется респондентами в сфере, которая кажется им по силам, − гуманитарной, идя «от обратного» – от признаваемой ими неспособности к занятию «точными» науками, а кроме того, престижной. «…высшее образование все-таки получать нужно какое-то... Соответственно, на тот момент я туда [в юридический вуз] и пошла. Не хочу сказать, что горела сильным желанием быть юристом…» (жен., Новосибирск, № 20). Кроме того, практиковался наиболее легкий путь формального получения диплома − вы-бор вуза с невысокой в глазах работодателя репутацией, но в который можно было сравнительно легко поступить («конкурс был небольшой…»), в том числе благодаря неформальной поддержке («…были знакомые, которые помогли туда устроиться» (муж, Ставрополь, № 16). Учитывалась и слабая конкуренция при поступлении: «… Было очень много слабого народа, кто шел с не очень хорошими оценками, кто уже куда-то не поступил или кто просто долго не задумывался об этом» (жен., Новосибирск, № 20). Выбор юридического образования зачастую становился семейным проек-том социального продвижения: «…мама сказала, что “ты у меня одна дочка, я хочу, чтобы ты жила лучше, чем я, давай что-то выбирать”… И у мамы моей… знакомая… ей посоветовала вот такой институт, на юриста.… “хорошая профессия, и будешь уже 56 Глава 6. Профессиональное образование и профессиональная мобильность устроена в жизни. …Юристы хорошо зарабатывают”… И сказала, что вроде бы там как бы поменьше конкурс, чем во всех других институтах. … На тот момент мне вообще все равно было… У меня не было выбора…» (жен., Екатеринбург, № 12). Это вполне рациональная стратегия не на профессиональную карьеру, а на получение высшего образования, необходимого для достижения определенного положения в обществе и дохода. «…В это время вообще все хотели учиться на юристов. Это очень было популяр-но. …Я представила: сейчас вот одноклассники спросят у меня: “Ты куда поступила?” – я скажу: “На юриста!” И это тоже повлияло на мой выбор». В результате такого способа повышения социального положения профессиональный статус оказывается вторич-ным, что связано не только с невысоким качеством полученного образования (в «не-престижном» вузе), но и со слабой профессиональной идентичностью в целом: «…для меня такое ощущение, что это какая-то подделка…». Полученный профессиональный статус оказался нереализованным в занятости не из-за внешних трудностей рынка труда, а из-за личных переживаний, связанных с ощущением его незаработанности: «Я бы не набралась смелости пойти и работать юристом…». Поэтому профессио-нальная карьера выстраивается с опорой только на высшее образование, без учета его профессионального содержания, к примеру, в сфере продаж, где этот уровень квалификации, в общем-то, не требуется: «Я же могу, в принципе, со своим образова-нием, с высшим, хорошо зарабатывать и без этого юридического образования, во-первых. Во-вторых, у меня есть возможность карьерного роста…». Причины ухода из профессии респонденты чаще всего связывают с негативным опытом столкновения с практикой профессиональной деятельности в вузе или сразу после него. Психологической неготовностью к работе объяснялось нежелание справляться с трудностями профессии: «Ты понимаешь, что от тебя очень многого ждут, от тебя многое зависит. … и ты в какой-то момент осознаешь, что ты не всегда можешь эту помощь оказать… Я не хотела разочаровывать людей, поэтому, может быть, и ушла» (жен., Хабаровск, № 31). Часто подчеркивается, что именно отсутствие стремления работать по профессии подтолкнуло не мириться с негативным опытом работы. Факторы рынка труда – трудности при трудоустройстве по специальности, низкие зарплаты − также часто представляются вторичными по сравнению со слабой ориентированностью на преодоление этих трудностей в профессиональном развитии. К этим же факторам следует отнести барьер на рынке труда, связанный с низким уровнем престижа вуза в глазах работодателей. Респонденты попадают в ловушку кон-фликта между практиками рыночных методов легкого «предложения» юридического образования и низкого спроса на него у работодателей, понимающих эти механизмы и бракующих их. Это случаи, когда полученное в определенном (коммерческом) вузе образование «очень слабо котируется. И я думаю, есть за что слабо котироваться» (муж., Ставрополь, № 16). Репутация вуза формируется практиками коррупции не только при приеме, но и при сдаче экзаменов, получении дипломов, а это влияет на судьбу выпускника, на его оценку работодателем, информированным об этих прак-тиках: «…есть вузы, где все покупается, и все об этом знают. Все экзамены, все зачеты… И этот диплом, эти оценки не показательны, все об этом знают» (муж., Ставрополь, № 16). Это фильтр, который с самого начала действует отрицательно на перспекти-вы выпускников. Вот как рассказывает выпускница о трудоустройстве в управление юстиции в городе: «…достался мне специалист… он мой диплом брезгливо отксерил,− скажем так, красный. И сказал: “Ой, знаю я вас, специалистов, из таких институ-тов, вас таких просто девать некуда, можно сказать. В общем, ни о чем не говорит ваше образование, несмотря на то, что у вас там красный диплом”» (Волгоград, жен., № 7). 57 Глава 6. Профессиональное образование и профессиональная мобильность При невозможности продолжать профессиональную траекторию в сфере юриспруденции наши респонденты используют полученное юридическое образование как базу для деятельности в иных сферах деятельности. Прежде всего − это финансово-экономические специальности (банковская сфера, страховой бизнес), где ценность юридических знаний очевидна. Используются они и в сфере работы с кадрами: «Трудовое право мне пригодилось, какое-то кадровое делопроизводство» (жен, Новосибирск, № 20); «Каким образом применялось вот это в моей кадровой карьере − не стоит говорить, что это совершенно разные области, потому что на самом деле трудовое законодательство очень сильно помогло мне… У меня есть привычка смотреть правильность заключения договоров…» (жен., Волгоград, № 7). Маркетинг (продажи) и обслуживание − наиболее распространенный сегодня сектор приложения усилий молодых людей, и юридическое образование здесь также имеет практическую пользу. Но если бы в обществе были дру-гие запросы и нормативные представления о хорошем социальном статусе и професси-ональной карьере, то выбор респондентов этой группы был бы другим: «Если б мне было 17 лет, я бы, наверно, другую уже выбрала профессию. Ближе, возможно, к управленческой деятельности, к продажам, технологии продаж, это тоже, у нас вся жизнь – технологии продаж» (жен., Екатеринбург. № 5). Таким образом, полученное образование, его пользу респонденты оценива-ют в целом весьма высоко, рассматривая его как хорошую основу для новой профессиональной траектории. Здесь нельзя не видеть отделения ценности полученного образования от ценности профессии: «Образование хорошее, все мне нужно, все для жизни у меня остается. И я считаю, что минимальное юридическое образование дол-жен получить любой гражданин нашей страны, потому что это необходимо» (жен., Новосибирск, № 18). Разделение значимости профессии и значимости образования обусловлено нежеланием быть профессионалом в этой области. «…Оно у меня полу-чилось образование для общего развития» (жен., Новосибирск, № 20). Высшее юридическое образование оценивается, с одной стороны, как ос-нова социального статуса, как «хорошее образование» для жизни в обществе: «Не жалею о том, что я поступила именно в этот вуз, именно на эту специальность, всё-таки она мне немало дала. … И образование хорошее, и в жизни оно мне помогло, и в чём-то даже сейчас помогает» (жен., Хабаровск, № 31). С другой стороны, высоко оцениваются практические навыки, оказавшиеся востребованными и в другой сфере деятельности (даже если качество вуза оставляет желать лучшего): «… Навык, в принципе, есть, какой-то отпечаток высшего образования все равно на меня это [обучение] наложило, и понимание, где искать информацию…» (жен., Екатеринбург, № 5). Эти навыки столь же высоко оцениваются и как необходимые в частной жизни: «… Полезно в жизни знать законы. Они довольны часто применяются, лишний раз бегать искать какого-то специалиста, чтобы ему задать вопрос, даже просто какой-то жизненный…» (жен., Волгоград, № 7). «Я очень доволен, что я прошел обучение. У меня такая точка зрения, что самые базовые, самые начальные знания должен вообще знать каждый гражданин любого государства» (муж., Ставрополь, № 17). Наконец, полученное образование оценивается интегрально – и как ди-плом, и как навыки юриста: «Образование есть образование. У меня появился образ мышления, как мыслят юристы. Мне это всегда помогало, как галочка: вот есть у меня высшее образование. И я смог перейти из торговых в менеджеры. У нас был торговый [представитель] – когда его принимали на работу, даже подумать не могли, что нет высшего образования. Когда он уже устроился, ему говорят: давай диплом. А он говорит: а у меня нет диплома… И от него очень быстро избавились. Причем парень 58 Глава 6. Профессиональное образование и профессиональная мобильность был толковый, он хорошо работал, но наше руководство не могло себе позволить того, что у них работает торговый без вывшего образования, просто требования такие» (муж., Ставрополь, № 16). Однако невостребованность образования, полученного только ради диплома, несмотря на его высокую оценку для жизни и карьеры в целом, все-таки остается фактором неустойчивой позиции не только в профессиональном самоопределении, но и в социальном положении. Ощущение нереализованного статуса в обществе можно видеть и в описанных выше историях социального продвижения через по-лучение юридического образования: «Что меня смущает? Я вот думаю – например, через 20 лет кем я буду? Менеджером по продажам? Как-то это будет в моем возрасте на тот момент не очень хорошо звучать. Руководитель? Тоже, наверно. А вот “юрист” бы хорошо звучало» (жен., Волгоград, № 7). Понимание, что получение качественного юридического образования в другом, престижном вузе могло бы стать основой более успешной занятости и прочного социального положения, приходит даже при условии благополучной карьеры: «Однозначно я пошел бы на юридический факультет, попытался бы идти в другой вуз… Не был бы так легкомыслен» (муж., Ставрополь, № 16). Выводы Выше говорилось о важности использования качественных, и в том числе биографических исследований в анализе процессов профессиональной мобиль-ности. Рассмотренный исследовательский сюжет, связанный с использованием базового образования в занятости, в реальных биографиях, позволяет уточнить представления об общих, статистически фиксируемых процессах профессиональ-ного несоответствия, сделать их более понятными. Анализ трудовых историй выпускников юридических факультетов, не работающих по полученной специально-сти, их мотивации, способов получения юридического образования и обстоятельств ухода из профессии позволяет сделать достаточно противоречивые заключения о его роли в профессиональной мобильности и формируемых карьерах. Получение обра-зования юридического профиля служит в этих случаях преимущественно для фор-мирования благополучного социального статуса, включающего как основу диплом о высшем образовании. Для решения этой задачи выбор данного вида образования представляется наиболее легким и относительно незатратным. Другой важный фактор выбора – престижность юридического образования, формируемая через средства массовой информации, фильмы, литературу, рекламу, советы и опыт знакомых и т. п. В стратегиях поступления в соответствующие вузы получение образования довольно очевидно отделяется от получения профессии. Слабая мотивированность в профессиональной области приводит к уходу из профессии под влиянием негативного опыта или трудностей на рынке труда. Анализ историй показывает, что респонденты не только находят себя в других сферах деятельности, но и достаточно высоко оценивают полученное образование в плане становления профессиональных карьер вне полученной специальности. Высшее юридическое образование можно назвать универсальной основой трансформации профессио-нальных карьер в новой сфере деятельности. В этом плане оно остается уникаль-ным востребованным типом образования в современном российском обществе и вполне справляется с ролью базы для социального продвижения и социально-профессиональной мобильности в рыночных условиях. 59 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности Образование в исследованиях социальной мобильности Стратификационная теория, в рамках которой появилось и развилось по-нятие мобильности, устанавливает зависимость неравенства от социальных инсти-тутов. Социальная мобильность характеризует степень открытости общества [Miller, 1960], его способность преодолевать социальное неравенство, предоставляя граж-данам равные шансы для продвижения, на основе прежде всего индивидуальных способностей и достижений. В этом процессе ключевая роль отводится социальным институтам, рассматриваемым как каналы социальной мобильности, в том числе за их способность нивелировать влияние неравенства, связанного с социальным происхождением, и предоставлять статусы на основе индивидуальных достижений. В числе социальных институтов, способных выполнять роль каналов социальной мобильности, одним из основных считается институт образования. Роль института образования как канала социальной мобильности рассматривалась Сорокиным в книге «Social and Cultural Mobility» [Sorokin, 1964: 169–172], окончательно оформилась в рамках модели достигнутого статуса, разработанной П. М. Блау и О. Д. Данканом [Blau&Duncan, 1967]. К моменту выхода книги «The American Occupational Structure» в исследованиях социальной мобильности были накоплены значительные достижения, связанные с пониманием мобильности как показателя, характеризующего состояние стратификационной системы, и не менее значительные проблемы теоретико-методологического характера. Их источник был связан с тем, что познавательный ресурс таблиц мобильности, который в то время был основным аналитическим инструментом, к началу 60-х годов был исчерпан. «Железная клетка» таблицы не позволяла пойти дальше расчетов показателей и направлений мобильности, определения ее паттернов. К этому добавлялось отсутствие консенсуса по поводу таких основных стратификационных понятий, как «класс» и «статус». По словам Г. В. Пфауца, автора одного из первых обзоров, систематизирующих обширную литературу по стратификационным исследованиям [Pfautz, 1953], исследователями даются абсолютно операциональные определения, основания которых менялись от исследования к исследованию [Pfautz, 1953: 393]. Г. Ганзебум, Д. Трайман и У. Ульти также отмечают, что каждый исследователь создавал классификацию профессий ad hoc [Ganzeboom, Treiman, Ultee, 1991: 280]. Однако основной проблемой было отсутствие понимания, каким образом происходит социальная мобильность. Попыткой предло-жить решение накопившимся вопросам и стала книга Блау и Данкана. Разработанная ими модель, известная как «треугольник OED» (Origin – Education – Destination), содержит принципиально иное понимание социальной мобильности, отличное от того, на которое опирались, к примеру С. М. Липсет 60 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности и Р. Бендикс [Lipset, Bendix, 1959]. Основное отличие заключается в том, что Блау и Данкан исходили из понимания социальной мобильности не как показателя, характеризующего состояние стратификационной системы, а как индивидуального перемещения, которое обладает «стартовой точкой» (origin – социальное происхождение) и «пунктом назначения» (destination), т. е. статусом, достигнутым на момент проведения исследования. Однако перемещение со стартовой точки в пункт назначения осуществляется не напрямую, а пролегает через институт, который стал обязательным для современного общества, – институт образования. Блау и Данкан разработали также количественные шкалы для измерения статусов, расширив тем самым аналитический инструментарий и открыв возможности для применения регрессионного анализа. Используя путевой анализ (path analysis), они пришли к выводу, что образование и является тем институтом, кото-рый нивелирует изначальное неравенство по социально-экономическому проис-хождению и опосредует трансмиссию профессионального статуса. Иначе говоря, проанализировав социальную мобильность как индивидуальное перемещение, Блау и Данкан показали, каким образом происходит межпоколенное изменение профессионального статуса, – оно происходит за счет способности института образования нейтрализовывать изначальное неравенство социального происхождения, присва-ивая новый статус, основанный на достижении, получившем признание в рамках этого института. После выхода книги «The American Occupational Structure» утвердилась концепция образовательного неравенства, под которым понимается зависимость достижений в сфере образования (будь то достигнутый образовательный статус или академическая успеваемость) от характеристик социального происхождения. Иначе говоря, образовательное неравенство является следствием неспособности института образования «снимать» влияние изначального социального неравен-ства. Образовательное неравенство возникает тогда, когда институт образования перестает быть каналом социальной мобильности и становится механизмом вос-производства социального неравенства, заданного характеристиками социального происхождения. Кроме того, закрепленная за институтом образования роль канала социальной мобильности, промежуточной институции на пути от социального происхождения к достигнутому статусу, отодвинула на второй план исследования образовательной мобильности как частного случая социальной мобильности. Точнее, снизила их актуальность. Вопрос об образовательном неравенстве, связанном со способностью института образования выполнять роль канала социальной мобильности, оказался важнее, чем вопрос о межпоколенном изменении образовательно-го статуса. Понятие образовательного статуса Образовательный статус формируется на основе достигнутого уровня образования и является категорией, отражающей различия в возможностях перехода на следующую ступень образования, а также различия в возможностях трудоу-стройства и в оплате труда. Введение категории «образовательный статус» позво-ляет рассматривать достигнутый уровень образования не только с точки зрения 61 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности получаемого объема знаний, умений и навыков, но также с точки зрения открывающегося доступа к ресурсам и социальным позициям. Например, аттестат о законченном основном общем образовании дает возможность поступить в учебные заведения, обеспечивающие получение среднеспециального образования, но поступление в вуз возможно только при завершении среднего общего образования. Существуют также квалификационные ограничения, связанные с достигнутым уровнем образования, при поступлении на работу и должностном продвижении. В настоящее время российская система образования представлена семью уровнями образования, которые могут быть распределены по четырем образовательным статусам (см. таблицу 7.1). Перечисленные в таблице 7.1 образователь-ные статусы различаются по институциональным основаниям: каждый из них связан с определенной социальной институцией, обеспечивающей прохождение образовательной ступени. Так, низкий образовательный статус означает незаконченную школу, отсутствие диплома о среднем общем образовании. Средний образовательный статус ограничен получением образования только на базе шко-лы. Профессиональный образовательный статус связан с получением образова-ния в среднеспециальных и среднепрофессиональных учебных заведениях. Высший образовательный статус означает причастность к учреждениям высшего образования. Иначе говоря, речь идет о статусной стратификации, основу которой состав-ляют институциональные различия российской системы образования. Таблица 7.1 Взаимосвязь образовательных статусов с достигнутым уровнем образования Уровень образования Образовательный статус Начальное общее образование Низкий Основное общее образование Среднее общее образование Средний Среднее профессиональное образование Профессиональный Высшее образование – бакалавриат Высшее образование – магистратура Высшее образование – аспирантура Высший Как и любой другой статус, образовательный статус должен обладать дифференцирующей способностью. Это означает, что должны наблюдаться значимые, статусно обусловленные различия по уровню оплаты труда, квалификационным ресурсам и занимаемой должностной позиции. Для проверки того, производят ли выделенные статусы значимые различия, обратимся к данным исследования «Социальные различия в современном российском обществе» (1998–2015 гг.). Данные трех замеров, проведенных в 1998, 2008 и 2015 г., позволяют утверждать, что носители разных образовательных статусов значимо различаются по совокупной сумме месячного индивидуального дохода, по профессиональному статусу, а также по позициям, занимаемым в управленческой иерархии. Дальнейшие рас-четы проводились на подвыборке группы работающих, т. е. тех респондентов, кто на момент участия в исследовании был включен в рынок труда. Сравнение средних сумм индивидуального месячного дохода, произведен-ное на данных трех волн, выявило, что средние величины дохода значимо разли-чаются в зависимости от образовательного статуса. Наименьшие средние суммы 62 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности индивидуального дохода, полученного в течение месяца, приходятся на низкий и средний образовательный статусы, наибольшие суммы наблюдаются в группе с высшим образовательным статусом. Например, по данным замера, проведен-ного в 2015 г., в группе с низким образовательным статусом средняя величина индивидуального месячного дохода составила 14 041,03 руб., в группе с высшим образовательным статусом – 28 345,74 руб. (различия статистически значимы по результатам ANOVA, F равно 76,121 при уровне значимости 0,000). В исследовании ответы работающих респондентов на вопрос о месте ра-боты, занимаемой должности и содержании работы записывались в открытой форме, а затем кодировались по кодификатору Международной организации труда (ISCO-08). Четырехзначные коды ISCO-08 были переведены в показатели междуна-родного социально-экономического индекса (ISEI) по алгоритму, разработанному Г. Ганзебумом и Д. Трайманом [Ganzeboom, Treiman, 2003]. По сути, ISEI является количественной характеристикой профессионального статуса. Согласно резуль-татам однофакторного дисперсионного анализа (F равно 343,321 при уровне зна-чимости 0,000), наименьшее среднее значение индекса ISEI характеризует группу с низким образовательным статусом (31,0814), наибольшее соответствует группе с высшим образовательным статусом (54,4630). Помимо социально-экономических различий, источником которых становятся образовательные статусы, наблюдаются также различия, не имеющие прямого денежного выражения. Речь идет о социальных благах и льготах, предоставляемых по месту работы, таких, как медицинская страховка, оплата проезда, питания и пр., т. е. о том, что принято называть социальным пакетом. В группе респондентов, относящихся к низшему и среднему образовательным статусам, больше (10,1 и 10,1% соответственно), чем в группе представителей профессионального и высшего статусов (6,7 и 7,4% соответственно) доля тех, кто получает оплату проезда до работы и с работы. При этом предоставление льготных путевок в дома отдыха или санаторий, обеспечение льготным питанием по месту работы не имеют ярко выраженных статусных различий. Вместе с тем, согласно данным исследования 2015 г., респонденты, относящиеся к профессиональному и высшему образовательным статусам, находят-ся в более защищенном положении с точки зрения соблюдения трудовых прав, чем респонденты, относящиеся к низшему и среднему образовательным статусам. В группе респондентов с профессиональным и высшим образовательными стату-сами больше (64,3 и 71,2% соответственно), чем в группе респондентов с низшим и средним образовательным статусом (50,6 и 55,7% соответственно) доля тех, кто получает выплату отпускных; больше тех, кто получает выплаты по бюллетеню. В группе с профессиональным и высшим образовательным статусом доля получаю-щих выплаты по бюллетеню составляет 54,2 и 56,8%, в группе с низшим и средним образовательным статусом –46,8 и 47,7% соответственно. Медицинская страховка предоставляется чаще в группе с профессиональным и высшим образовательным статусом (44,1 и 47,5%), чем в группе с низшим и средним образовательным статусом – 35,4 и 33,9% соответственно. Важно отметить, что образовательный статус связан не только с разли-чиями в том, как соблюдаются трудовые права по месту работы, но также с раз-личиями в позициях, занимаемых носителями различных образовательных ста-тусов в управленческой иерархии. Как следует из данных, представленных на рис. 7.1, в группе респондентов, относящихся к высшему образовательному статусу, 63 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности совокупная доля занимающих руководящие позиции составляет треть (33,9%). По мере снижения образовательного статуса группы совокупная доля руководителей уменьшается (например, в группе с профессиональным статусом совокупная доля руководителей насчитывает уже 15,0%) и увеличивается доля рядовых работников, которая в группе с низким образовательным статусом достигает максимального значения – 94,1%. 89,5 94,1 83,7 63,4 30,6 4,4 0 1,5 13,4 6,8 1,7 2 Низкий 1,6 Средний 1,3 2,8 3,3 Профессиональный Высший Руководитель руководителей Руководитель неруководителей Рядовой работник Ко мне не относится Рис. 7.1. Распределение руководящих и неруководящих должностей по образовательным статусам, % В ходе опроса 2015 г. участникам исследования задавался вопрос: «Как вы полагаете, на вашем предприятии какой примерно будет доля тех, кто, работая на такой же позиции, как и вы, в ближайшие пять лет получит повышение в должности?». Согласно полученным данным, совокупная доля ответов, в которых выражена уверенность в имеющихся перспективах карьерного продвижения («примерно половина», «большинство», «все получат повышение»), нарастает по мере повышения образовательного статуса: в группе с низким образовательным статусом совокупная доля таких ответов составляет 3,8%, со средним – 10,4%, с профессиональным – 11,1%, с высшим – 19,5%. Таким образом, образовательные статусы различаются по средней величине индивидуального дохода, социально-экономическим характеристикам достигнутой профессиональной позиции, месту, занимаемому в управленческой иерархии, а также по субъективной оценке перспектив карьерного продвижения. Образовательный статус означает не просто уровень образования и совокупность полученных при этом знаний и компетенций, но совокупность социальных преимуществ, к кото-рым открывается доступ в случае достижения профессионального или высшего статусов, и отсутствие преимуществ в случае достижения низшего и среднего об64 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности разовательных статусов. Эти социальные преимущества выражены в получаемом доходе, социальной защищенности и соблюдении трудовых прав, руководящей позиции, в оцениваемых шансах на получение продвижения. Следует отметить, что в исследованиях образовательной мобильности принято обращаться к понятию образовательного статуса, под которым пони-мается шкала, редуцирующая уровни образования к трем или четырем группам. Например, в анализе социальной мобильности, проведенном на данных четырех представительных опросов, охватывающих период с 1994 по 2006 гг., Г. А. Ястребов использует «линейку» образовательных статусов, включающую три позиции: «1) среднее образование или начальное профессиональное и ниже; 2) среднее профессиональное или незаконченное высшее; 3) высшее профессиональное и послевузовское» [Ястребов, 2016a: 17]. Не сложно заметить, что в предложенной Ястребовым статусной шкале отсутствуют ступени образования, соответствующие начальному или неполному среднему образованию. Можно предположить, что сделанный исследователем вывод об интенсификации образовательной мобиль-ности в постсоветский период [Ястребов, 2016b: 21] может быть связан с выбранной шкалой статусов, на которой отсутствуют уровни образования, предшествующие получению среднего общего образования. Необходимо подчеркнуть, что в случае нашего исследования под образовательным статусом понимается не обобщающая категория, позволяющая при наличии общего основания, в качестве которого выступает уровень образования, провести «сжатие» данных в аналитических целях. Под образовательным статусом понимается позиция в образовательной иерархии, обладающая дифференцирую-щей функцией и способная становится источником новых видов неравенства. Стратифицирующая функция образования была отмечена М. Вебе-ром, в стратификационной модели которого оно, становясь источником неравен-ства, выступает основой не только статусного деления, но и классового деления. Вебер определяет класс как «шансы на обеспечение и доходы, обусловленные экономически релевантным положением, следовательно, имуществом или ква-лификацией, позволяющей выполнять требуемую работу, и вытекающие из этого общие типичные условия жизни» [Вебер, 1994: 71]. Иначе говоря, образование, дающее право владельцам дипломов претендовать на экономически выгодные по-зиции на рынке труда, выступает таким же основанием для классового деления, как и собственность. В условиях рыночной ситуации, каковой, по сути, является классовая ситуация, диплом об образовании конвертируется в экономические преимущества и повышает шансы его обладателя на овладение экономическими благами. Как было показано выше, образовательный статус является источником значимых различий по доходу, по занимаемой должности и другим показателям, характеризующим позицию на рынке труда. Таким образом, понятие образовательного статуса вводит новый аспект в изучении образовательного неравенства, позволяя рассматривать его не только как неравный доступ различных социальных групп к образованию, но и как источник новых неравенств, связанных, прежде всего, с преимуществами и ограничения-ми позиции, занимаемой на рынке труда. Речь идет о том, что образование рассматривается как один из факторов, определяющих место в социальной иерар-хии. Данное утверждение согласуется с тезисом, изложенным М. Н. Руткевичем и Ф. Р. Филипповым в совместной монографии «Социальные перемещения», согласно которому образовательному выбору предшествует социальная ориентация. 65 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности Выбор учебного заведения для продолжения образования после окончания школы является, по сути, выбором будущей социальной позиции [Руткевич, Филиппов, 1970: 221]. Образовательная мобильность Под образовательной мобильностью понимается любое изменение образовательного статуса либо социальным субъектом, либо социальной группой. В том случае, если изменение образовательного статуса наблюдается относительно предшествующего поколения (условного «поколения родителей») речь идет о межпоколенной образовательной мобильности. Изменение образовательного статуса относительно разных временных точек (периодов) одного и того же поколения принято называть внутрипоколенной образовательной мобильностью. Образовательная мобильность позволяет выявить такой аспект неравен-ства, как различия в шансах, свойственных разным образовательным статусам, на воспроизводство или изменение статуса. Величина шанса на образовательную мобильность или ее отсутствие рассматривается как ресурсная характеристика статуса. То, что структурные единицы могут характеризоваться разными шан-сами на мобильность, было отмечено Вебером, в стратификационной модели которого возможности индивидуальной межпоколенной мобильности являют-ся классовой принадлежностью [Вебер, 2016: 334–339]. Иначе говоря, наряду с различиями в доходах, должностных позициях, защищенности рабочего места, различия в шансах на мобильность могут рассматриваться как еще один вид неравенства, продуцируемый образовательным статусом. В свою очередь ко-гортный анализ образовательной мобильности дает возможность оценить из-менение в шансах на воспроизводство или изменение образовательного стату-са в различные исторические периоды. В российской социологии число исследований, посвященных изучению и анализу образовательной мобильности, невелико. Большинство из них основы-ваются на небольших локальных выборках. Более популярной и изученной явля-ется проблема неравенства в образовании, под которым понимается зависимость получаемого образования от социального происхождения, операционализиро-ванного в качестве социально-экономического статуса [Константиновский, 1999] или в различного вида ресурсах, главным образом материальных, культурных и социальных [Рощина, 2006]. Иными словами, социальный состав учащихся в учебных заведениях различного уровня ставится в зависимость от факторов социального происхождения. Как отмечает Д. Л. Константиновский, сравнивая показатели поступлений в вузы в 2013 г. и 1994 г., несмотря на то, что в 2013 г. поступать в вузы стали чаще, зависимость поступления от социально-экономического статуса семьи сохранилась: «...чем выше статус семьи, тем заведомо больше доля тех, кто начал обучаться в высших учебных заведениях» [Константиновский, 2016: 6581]. В течение последних нескольких лет появился ряд публикаций, содержа-щих результаты анализа межпоколенной образовательной мобильности. В ис-следовании Ч. И. Ильдархановой изучаются образовательные достижения членов сельских семей, проживающих в республике Татарстан, на протяжении трех по-колений: старшего поколения, или «прародителей» (условно «бабушки и дедушки» 66 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности 1942–1951 гг. рождения), «родителей» (1968–1977 гг. рождения) и «старшеклассников» (1997 г. р.) [Ильдарханова 2013]. Объем выборки исследования составил 900 респондентов. Вывод о восходящей межпоколенной образовательной мобильно-сти делается на основе изменения доли лиц в конкретной поколенческой группе, достигших определенного уровня образования. Так, например, от поколения «прародителей» к поколению «старшеклассников» доля лиц, получивших только начальное образование, уменьшилась на 55п. п. [Ильдарханова, 2013: 79]. В каж-дом из поколений увеличивалась доля сельских жителей, получивших среднее специальное образование: в поколении «прародителей» таковых было 8,6%, в поколении «родителей» – 36,0%, в поколении «старшеклассников» – 59,3%. В дан-ном исследовании под образовательной мобильностью понимается межпоколен-ное изменение уровня образования локальной общности, рассматриваемой как единое целое. Сравнительный анализ показателей образовательной мобильности был проведен В. М. Барсегяном на данных двух исследований: во-первых, собствен-ного исследования политических активистов, опрошенных в ходе работы лагеря «Селигер– 2013», и исследования ИС РАН, осуществленного на основе общерос-сийской выборки объемом в 1600 респондентов [Барсегян, 2014]. В данном исследо-вании образовательная мобильность понимается как изменение образовательного статуса социального субъекта относительно родительского. Согласно результатам анализа, в целевой выборке политических активистов наблюдаются более высо-кие значения образовательной мобильности, чем в общероссийской молодежной группе (коэффициент чистой мобильности составил соответственно 8,45 и 2,65) [Барсегян, 2014: 172]. Л. А. Беляева рассматривает особенности образовательной мобильно-сти в России в числе факторов, определяющих воспроизводство культурного ка-питала [Беляева 2011]. По результатам анализа данных Европейского социального исследования (ESS) по России за 2008 г., она делает следующие выводы относительно тенденций межпоколенной образовательной мобильности. Во-первых, наиболее высокие показатели восходящей межпоколенной мобильности наблюдаются в группах родителей, имеющих низкий образовательный статус (соответствует незаконченному среднему образованию либо отсутствию образования): «Если в поколении родителей более 40% имели незаконченное среднее образование или со-всем не учились, то в поколении детей такой уровень образования только у 16%» [Беляева, 2011: 10]. Во-вторых, в России наиболее высокий уровень воспроизводства наблюдается на уровне среднеспециального образования: «По данным ESS-2008 наиболее часто наследуемое образование в нашей стране – среднее специальное, а это значит, что слой людей средней квалификации в России практически воспроизводится» [Беляева, 2011: 11]. Необходимо также отметить анализ межпоколенной образовательной мобильности, предпринятый Я. М. Рощиной на данных «Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения НИУ–ВШЭ (RLMS–HSE)» за 2006– 2011 гг. [Roshchina, 2012]. При помощи регрессионного моделирования Рощина анализирует вероятность получить образование определенного уровня в за-висимости от таких факторов, как пол, возраст, национальность, характеристики родителей и место рождения. Результаты моделирования показали зависимость получения образования от характеристик социального происхождения, в числе которых наиболее важным оказался уровень образования родителей. 67 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности Данные Для проведения анализа образовательной мобильности были объединены данные трех исследований: 1) «Современное состояние и перспективы развития гражданской культуры в российском обществе»1 (2014 г.); 2) «Социальные разли-чия в современном российском обществе»2 (2015 г.); 3) «Межпоколенная социальная мобильность от ХХ века к ХХI: четыре генерации российской истории» (2015 г.) 3. Объединенный массив содержит данные об уровне образования 12 361 респонден-та в возрасте от 24 до 79 лет. Нижняя возрастная граница установлена на уровне 24 лет по двум причинам. Во-первых, именно к этому возрасту в большинстве случаев заканчивается получение основного образования: к 24 годам российские граждане успевают закончить школу и получить послешкольное образование либо в учебных заведениях среднего профессионального обучения, либо в вузах. Во-вторых, массовый опрос в рамках исследования «Межпоколенная социальная мобильность от ХХ века к ХХI: четыре генерации российской истории» ориенти-ровался на получение данных о социальных перемещениях и трудовой биографии российских граждан. В связи с этим предмет исследования накладывал возрастные ограничения и устанавливал нижнюю возрастную границу к тому моменту, с кото-рого начинается трудовая биография. В исследовании по социальной мобильности принимали участие респонденты, начиная с 25-летнего возраста, что соответство-вало 1990 г.р. Эти возрастные требования были распространены на данные двух других исследований, включенных в общий массив. Переменные Одна из задач, возникающих при анализе межпоколенной социальной мобильности, – выбор «точки отсчета», по отношению которой производится измерение и устанавливается факт мобильности. Как правило, в этой роли выступает предшествующее поколение, обозначаемое как «родители». Первоначально в роли «родительского поколения» выступал только «отец», затем, начиная с конца 1970-х гг. мобильность начала измеряться не только по отцовской, но и по мате-ринской линии. При подготовке объединенного массива данных возник вопрос об основа-нии для расчета мобильности. В трех исследованиях социальное происхождение респондента определялось одинаковым образом – посредством вопросов о том, кто из членов семьи выполнял роль основного кормильца, т. е. приносил наибольший доход, обеспечивал семью материально, а также о том, кем такой человек работал. При этом вопросы об уровне образования были различны. В исследовании граж-данской культуры и социальной структуры отмечался уровень образования обоих родителей; в исследовании социальной мобильности – уровень образования ос-новного кормильца. Необходимо отметить, что в роли основного кормильца могут выступать не только родители, но и другие члены семьи. С одной стороны, определение социального происхождения по профессиональному и образовательному статусу основ1 Исследование проведено при поддержке фонда ИСЭПИ, грант № Г-53-2/14. 2 Исследование проведено при поддержке РГНФ, грант № 15-03-18024. 3 Исследование проведено при поддержке РНФ, грант № 14-28-00217. 68 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности ного кормильца снимает проблему отсутствия необходимых данных в случае, если респондент воспитывался в неполной семье. С другой – в ситуации разночтения данных возникает необходимость их приведения к одному основанию. Таким образом, общей для объединенных массивов является информа-ция об основном кормильце (кто именно из членов семьи выступал в этой роли) и уровне его образования. На основании имеющихся данных в качестве «точки отсчета» был выбран образовательный статус основного кормильца. С учетом того, что в массивах двух исследований содержалась информация об уровне образования родителей респондентов, была сформирована новая переменная, фиксирующая уровень образования в том случае, если основным кормильцем был отец или мать. Соответственно, в объединенном массиве были оставлены только те случаи, в которых респонденты указали основным кормильцем отца или мать. Чтобы произвести сравнение и представить данные по образовательной мобильности в динамике, объединенный массив данных был распределен по трем когортам на основании указанного года рождения респондента (см. таблицу 7.2). Основным критерием определения возрастных границ когорт стала их равномерная долевая представленность в объединенном массиве данных. Следует также отме-тить, что однозначных критериев в определении когорт при проведении сравнитель-ного анализа показателей социальной мобильности не существует. Как правило, исследователи, проводящие когортный анализ, стараются соблюсти равномер-ную представленность, а также обеспечить совпадение возрастных границ когорт с историческими периодами в развитии общества. В таком случае интерпретация результатов получает дополнительные объяснительные возможности, связанные с социально-экономическим контекстом, временной функцией которого, по сути, и выступает когорта [Россияне и китайцы... 2012: 47–48]. Примечательно, что выделенные нами когорты по своим границам практически совпадают с теми, кото-рые были определены Рощиной на данных RLMS–HSE: 1946–1960, 1961–1975, 1976–1990 [Roshchina, 2012: 1406]. Таблица 7.2 Основные характеристики когорт Возрастные границы когорты Доля в объединенном массиве, % Средний возраст, лет 1963 г.р. и ранее 33,9 59,5 1964–1978 г.р. 32,8 43,8 1979–1990 г.р. 33,3 29,8 В таблице 7.3 отражены данные по образовательным статусам основных кормильцев, распределенных по трем когортам. Представленные данные характеризуют то, как менялись «стартовые» позиции возрастных когорт при получении образования. Основной характер изменений связан с уменьшением доли низкого образовательного статуса и в увеличении доли профессионального и высшего образовательных статусов. Сравнение когорт по образовательному статусу основного кормильца показывает резкое уменьшение доли основных кормильцев с низким образовательным статусом – с 45,3% (в самой старшей когорте) до 7,5% (в самой младшей) и увеличение доли с профессиональным (с 27,8% в самой старшей до 69 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности 48,7% в самой младшей когорте) и высшим образовательным статусом (с 11,9% в самой старшей до 26,4% в самой младшей когорте). При этом доля основных кормильцев, оставшихся со средним образовательным статусом, изменилась незначительно, оставшись на уровне 15,0–18,8%. Таблица 7.3 Распределение образовательных статусов основных кормильцев в трех возрастных когортах, % Образовательный статус основного кормильца Возрастные когорты Всего 1963 г.р. и моложе 1964–1978 1979–1990 Низкий 45,3 19,8 7,5 24,4 Средний 15,0 18,8 17,5 17,1 Профессиональный 27,8 40,5 48,7 38,9 Высший 11,9 20,8 26,4 19,7 100,0 100,0 100,0 100,0 Всего В таблице 7.4 представлено распределение по когортам образовательных статусов респондентов. В целом, в отличие от основных кормильцев, в когортном распределении которых по образовательным статусам просматривается общая тенденция, направленная на снижение доли низкого образовательного статуса и увеличение представленности профессионального и высшего образовательных статусов, – когортное распределение по образовательным статусам респондентов отличается отсутствием однозначных закономерностей. Во-первых, доля респондентов с низким образовательным статусом незначительно колеблется от самой старшей к самой младшей когорте и составляет 4–6%. Изменение доли респонден-тов со средним образовательным статусом в основном наблюдается при переходе от самой старшей когорты к средней (с 18,2 до 11,9% соответственно). Сопоставление средней и младшей когорт по доле, приходящейся на средний образовательный статус, показывает отсутствие значимых изменений. Доля респондентов с профессиональным образовательным статусом при переходе от старшей к средней когорте незначительно увеличивается с 49,6 до 53,2%, а затем, при переходе от средней когорты к младшей, резко уменьшается до 41,1%. Единственной устойчивой тенденцией является увеличение доли респондентов с высшим образовательным статусом (с 25,8% в самой старшей когорте до 43,6% в самой младшей). Таблица 7.4 Распределение образовательных статусов респондентов по возрастным когортам, % Возрастные когорты Образовательный статус респондента 1963 г.р. и моложе 1964–1978 1979–1990 Всего Низкий 6,3 3,6 4,1 4,7 Средний 18,2 11,9 11,2 13,8 Профессиональный 49,6 53,2 41,1 48,0 Высший 25,8 31,3 43,6 33,5 100,0 100,0 100,0 100,0 Всего 70 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности Показатели абсолютной мобильности Под абсолютной мобильностью понимается доля респондентов, образовательный статус которых отличается от образовательного статуса основного кормильца. Иначе говоря, показатель абсолютной мобильности показывает долю изменений в образовательном статусе возрастной когорты. 60,8 Абсолютная мобильность Общая мобильность 45,4 38,8 Восходящая мобильность 15,8 13,6 Нисходящая мобильность 9,2 1963 г. р. и ранее 1964–1978 1979–1990 Рис. 7.2. Основные показатели образовательной мобильности, по возрастным когортам, % Как следует из данных, представленных на рис. 7.2, наблюдается снижение масштабов мобильности от самой старшей когорты к самой младшей. Если в самой старшей когорте доля респондентов, образовательный статус которых не совпадал с родительским, составляет 70,0%, то в самом молодой – 54,6%. Снижение масштабов абсолютной мобильности означает усиление статусного воспроизводства: доля респондентов, воспроизводящих образовательный статус основного кормильца, увеличивается с 30,0% в самой старшей когорте до 45,4% в самой младшей. Подобное снижение масштабов образовательной мобильности лишь отчасти можно объяснить исчерпанностью низкого и среднего образовательных статусов как потенциала образовательной мобильности. При том, что стартовые точки средней и младшей когорт различаются (совокупная доля низкого и среднего образователь-ного статуса основного кормильцев средней когорте составляет 38,8%, в младшей – 25,0%), итоговый достигнутый статус по совокупной доле низкого и образовательного статуса почти одинаков: в средней когорте – 15,5%, в младшей – 15,3%. Можно предположить, что наблюдаемое снижение масштабов мобильности связано не столько с исчерпанностью потенциала мобильности, выражаемого в сокращении доли образовательных статусов, находящихся внизу статусной иерархии, сколько 71 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности с постепенным сокращением возможностей для восходящей мобильности, связанном с уменьшением позиций образовательных статусов, находящихся вверху иерархии. Наряду с этим, причинами сокращения масштабов мобильности могут выступать институциональные изменения самой системы образования, неравным образом определяющие образовательные возможности различных социальных групп. Компонентами абсолютной мобильности выступают два её типа – вос-ходящая и нисходящая. Восходящая мобильность означает повышение образова-тельного статуса респондента в сравнении со статусом основного кормильца, тогда как нисходящая связана с его понижением. Согласно данным, приведенным на рис. 7.2, доля восходящей образовательной мобильности снижается с 60,8% в самой старшей когорте до 38,8% в самой младшей. Наряду с этим, последовательно увели-чивается доля нисходящей мобильности с 9,2 до 15,8%. Необходимо подчеркнуть, что отмеченная тенденция, заключающаяся в снижении масштабов восходящей мобиль-ности, согласуется с данными, приводимыми Рощиной, согласно расчетам которой доля восходящей мобильности, наблюдаемая в когорте 1946–1960 г.р. и составляющая 76,1%, снижается до 42,5% в когорте 1976–1990 г.р. [Roshchina, 2012: 1412]. В таблице 7.5 приводятся данные по распределению образовательных статусов респондентов в зависимости от «стартовой точки» – образовательного статуса основного кормильца. В терминологии исследований мобильности подобное распределение принято называть «потоком на вход» (inflow), или «притоком». Такие данные позволяют понять, выходцами из групп с каким образовательным статусом являются обладатели определенных образовательных статусов. Иными словами, «поток на вход» характеризует, насколько гетерогенным является каждый из образовательных статусов. Как следует из данных, представленных в таблице 7.5, гетерогенность различных образовательных статусов меняется от когорты к когорте. Например, группа респондентов с низким образовательным статусом, относящаяся к старшей когорте, почти на 80% воспроизводит образовательный статус основного кормильца. В младшей когорте доля респондентов с низким образовательным статусом, воспроизводящих статус основного кормильца, значительно сокращается и составляет чуть более трети (36,9%). При этом, в этой группе примерно до чет-верти (23,6%) увеличивается доля тех респондентов, основные кормильцы которых обладали средним образовательным статусом, и до трети возрастает доля респондентов из семей с профессиональным образовательным статусом. Наряду с этим, сравнение когортного распределения в группах с высшим образовательным статусом позволяет отметить следующую закономерность. В старшей когорте относительно равномерно в долевом отношении представлены вы-ходцы из семей, основные кормильцы в которых обладали низким (25,4%) или профессиональным (34,6%) образовательными статусами. При этом, доля, приходящаяся на воспроизводство высшего образовательного статуса, равна 26,5%. В младшей когорте 85,0% группы с высшим образовательным статусом составляют те, основные кормильцы которых достигли профессионального или высшего образовательных статусов. Таким образом, данные таблицы 7.5, помогают проинтерпретировать изменение показателей абсолютной мобильности, представленных на рис. 7.2. и заключающихся в снижении доли восходящей мобильности при увеличении доли нисходящей мобильности. Подобные изменения означают, что при переходе от старшей когорты к младшей сужается доля воспроизводства в низком образовательном статусе и увеличивается доля выходцев из семей со средним и профессиональным статусом, что, по сути, означает для них нисходящую мобильность. 72 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности Таблица 7.5 Поток на вход по когортам, % Когорта Образовательный статус главного кормильца Низкий Средний Профессиональный Образовательный статус респондента ПрофессиоНизкий Средний Высший нальный 79,6 61,0 46,0 25,4 9,2 17,8 15,3 13,5 10,4 16,9 30,2 34,6 Всего 0,8 4,3 8,4 26,5 45,3 15,0 27,8 11,9 100,0 45,0 100,0 33,3 100,0 21,5 100,0 9,3 100,0 19,8 21,4 25,2 30,2 24,1 19,1 45,4 13,8 40,0 8,4 12,4 14,0 36,8 Всего Низкий Средний 1979–1990 г.р. Профессиональный Высший 100,0 36,9 23,6 33,1 6,4 100,0 9,8 35,6 37,0 17,6 100,0 8,0 18,4 56,1 17,5 100,0 3,6 11,4 46,2 38,8 18,8 40,5 20,8 100,0 7,5 17,5 48,7 26,4 Всего 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 1963 г.р. и моложе Высший Всего Низкий Средний 1964–1978 г.р. Профессиональный Высший Когортные данные по потоку на выход (outflow, отток) представлены в таблице 7.6 и характеризуют возможность достичь определенного образовательного статуса в зависимости от образовательного статуса основного кормильца. Таблица 7.6 Когортное распределение потока на выход, % Когорта 1963 г.р. и моложе Образовательный статус главного кормильца Низкий Средний Профессиональный Высший Образовательный статус респондента ПрофессиоНизкий Средний Высший нальный 10,6 24,4 50,4 14,7 3,7 21,6 50,9 23,8 2,3 11,0 54,0 32,7 0,4 6,5 34,8 58,3 Всего 100,0 100,0 100,0 100,0 Всего Низкий Средний 1964–1978 г.р. Профессиональный Высший 6,0 7,7 3,8 2,1 1,4 18,1 19,7 18,8 6,9 7,0 49,6 57,9 54,3 60,0 36,1 26,3 14,7 23,1 31,0 55,5 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 Всего Низкий Средний 1979–1990 г.р. Профессиональный Высший 3,4 19,9 5,4 2,7 1,0 11,7 14,8 22,9 8,5 7,5 53,5 44,0 43,0 47,0 27,0 31,4 21,3 28,6 41,7 64,6 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 4,0 11,2 40,8 43,9 100,0 Всего 73 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности Индекс ассоциации В таблице 7.7 представлены значения индекса ассоциации, иначе называемого индексом отсутствия мобильности (index of immobility) [Miller, 1960: 7]. Индекс ассоциации основан на сопоставлении доли оттока из конкретной группы с долей принимающей группы в образовательной структуре и помогает представить распределение образовательных статусов между двумя поколениями (поколением кормильцев и поколением респондентов). Иначе говоря, индекс ассоциации показывает, насколько воспроизводима образовательная структура. Таблица 7.7 Индексы ассоциации Когорта 1963 г.р. и моложе Образовательный статус главного кормильца Образовательный статус респондента Низкий Средний Профессиональный Высший Низкий 1,68 1,34 1,02 0,57 Средний 0,59 1,19 1,03 0,92 Профессиональный 0,37 0,61 1,09 1,27 Высший 0,06 0,36 0,70 2,26 В целом по когорте 0,95 0,99 1,00 1,02 Низкий 2,14 1,66 1,09 0,47 Средний 1,06 1,58 1,02 0,74 0,58 0,58 1,13 0,99 Высший 0,39 0,59 0,68 1,77 В целом по когорте 0,94 0,98 1,01 1,00 Низкий 4,85 1,32 1,07 0,49 Средний 1,32 2,04 1,05 0,66 0,69 0,76 1,14 0,96 Высший 0,24 0,67 0,67 1,48 В целом по когорте 0,98 1,00 0,99 1,01 1964–1978 г.р. Профессиональный 1979–1990 г.р. Профессиональный Значение индекса ассоциации, равное «1» означает, что доля оттока из группы, характеризующей образовательный статус основного кормильца, совпа-дает с долей, занимаемой образовательным статусом в образовательной структуре. Значение индекса ассоциации меньше «1» означает сужение, ограничение возможностей мобильности; иначе говоря, в принимающую группу попала меньшая доля, нежели это предусмотрено особенностями образовательной структуры. Соответственно, значение индекса больше «1» означает расширение возможностей мобильности. По данным таблицы 7.7, в самой старшей когорте низкий и высший образовательные статусы характеризуются наивысшими показателями воспроизводства (индекс ассоциации соответственно равен 1,68 и 2,26). Два образовательных статуса характеризуются лучшими возможностями межпоколенной восходящей мобиль74 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности ности. Во-первых, это низкий образовательный статус в качестве «стартовой» позиции для перемещения в группу со средним образовательным статусом (индекс ассоциации равен 1,34). Во-вторых, это профессиональный статус для перемеще-ний в группу с высшим образовательным статусом (индекс ассоциации равен 1,27). Следует также отметить, что низкий и средний образовательный статус характеризуются ограниченными возможностями для мобильности при получении высшего образовательного статуса (в обоих случаях индекс ассоциации составляет меньше 1). Для всех образовательных статусов индекс ассоциации применительно к межпоколенной нисходящей мобильности составляет меньше 1, что свидетельствует об ограниченности мобильности, характеризуемой межпоколенным понижением образовательного статуса. В средней когорте произошли три взаимосвязанных изменения. Во-первых, усилилось социальное воспроизводство, о чем свидетельствуют возросшие показатели индекса ассоциации в «немобильных» ячейках таких образовательных стату-сов, как низкий (с 1,68 до 2,14), средний (с 1,19 до 1,58) и профессиональный с (1,09 до 1,13). При этом социальное воспроизводство в высшем образовательном статусе сократилось (индекс ассоциации уменьшился с 2,26 до 1,77). Во-вторых, следует отметить противоречивые тенденции межпоколенной восходящей мобильности. С одной стороны, явно усилились возможности мобильности при межпоколенном перемещении от низкого образовательного статуса к среднему (индекс ассоциации увеличился с 1,34 в старшей когорте до 1,66 – в средней) и профессиональному. С другой – возможности трех статусов (низкий, средний и профессиональный) на межпоколенное перемещение в высший образовательный статус сократились. Профессиональный статус, в самой старшей когорте характеризовавшийся преимуществами при межпоколенном достижении высшего статуса, в средней когор-те такие преимущества утратил. Следует отметить, что средняя когорта включает тех респондентов, кто заканчивал получение образования во второй половине 1980-х – 1990-е гг. Как отмечают исследователи, именно этот период характеризу-ется усилением неравенства в образовании, выражающемся, прежде всего, в перераспределении шансов на получение образования между социальными группами, занимающими различные позиции в социальной структуре российского общества [Константиновский, 2016]. В результате перераспределения преимущество в получении образования получили более привилегированные в социальном отношении группы. Менее привилегированные группы вынуждены были пожертвовать получением образования ради быстрого устройства на работу и получения заработка. Как отмечает Д. Л. Константиновский, «перераспределение шансов на получение детьми полного общего среднего образования произошло, как свидетельствуют ре-зультаты исследования, в основном между рабочими и крестьянами, с одной сторо-ны, и руководителями – с другой, в пользу последних. (...) Дети рабочих и крестьян стали «отсеиваться» из школы на предыдущих ступенях обучения в значительно большей мере, чем прежде» [Константиновский, 2016: 124]. В младшей когорте продолжились те же тенденции, которые были отмече-ны применительно к средней когорте. Во-первых, это усиление воспроизводства применительно к тем образовательным статусам, которые располагаются в ниж-ней части образовательной иерархии, что означает сужение их возможностей на межпоколенное перемещение. Во-вторых, это дальнейшее сокращение возможно-стей в низком и среднем образовательных статусах на достижение высшего статуса. 75 Глава 7. Когортный анализ образовательной мобильности В-третьих, нарастание нисходящей мобильности, особенно для среднего статуса: значение индекса ассоциации, характеризующего перемещение выходцев из семей со средним статусом в группу низкого образовательного статуса превысило единицу. Выводы На основе массива, объединяющего данные трех исследований, был про-веден когортный анализ межпоколенной образовательной мобильности, представ-ляющей частный случай социальной мобильности и определяемой как изменение образовательного статуса на протяжении двух поколений. Согласно полученным данным, наблюдается покогортное снижение абсолютной мобильности и уси-ление воспроизводства образовательного статуса. Динамика значений индекса ассоциации помогает дополнить данные, представленные на рис. 7.2. Отмеченное усиление социального воспроизводства, выраженное в показателях абсолютной мобильности, связано в первую очередь со статусами, относящимися к нижним сту-пеням образовательной иерархии (это низкий и средний статусы). Такой же вывод отмечен в исследовании Рощиной, сравнивающей шансы «детей», различающихся по социальному происхождению и когортам, воспроизвести достигнутый родите-лями уровень образования. Например, шансы ребенка, который родился в период с 1946 по 1960 гг. и мать которого не получила никакого диплома, остаться на таком же образовательном уровне в 6,2 раза выше, чем шансы на получение университетского диплома. Но для когорты 1961–1976 г.р. этот показатель возрастает до 27,3 [Roshchina, 2012: 1414]. 76 Раздел III Социальная мобильность в культурном измерении Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму Данные и методика В исследовании мобильности ценностей коллективизма – индивидуализма мы опираемся на методику, предложенную Ш. Шварцем. Согласно его концепции, ценностные типы, такие как «конформность», «традиции», «благожелательность», «безопасность» больше относятся к коллективизму, а «самостоятельность», «рискновизна», «гедонизм», «достижения», «власть» – к индивидуализму [Schwartz, 1990]. Мы используем вторичный анализ данных всех волн Европейского социального исследования, в которых Россия принимала участие (2006, 2008, 2010, 2012, 2016 гг.). Данные были взвешены на комбинированный дизайн и популяционные веса. К сожалению, Европейское социальное исследование не дает возможности сравнить ценности одних и тех же респондентов в разные периоды времени, это не лонгитюдное исследование. Мы применяем косвенный метод для обнару-жения межпоколенных различий, предложенный В. С. Магуном и М. Г. Рудневым [Магун, Руднев, 2013]. Авторы считают, что влияние жизненного цикла на базовые ценности в разных странах примерно одинаково, поэтому при сравнении динами-ки различий и сходства между ценностями жителей разных стран, но одной и той же возрастной группы это влияние можно «вынести за скобки». В используемом исследовании различия ценностей объяснялись различиями в условиях и про-цессе социализации. В дальнейшем, сравнивая эти различия у представителей разных возрастов, авторы сделали вывод о межпоколенной ценностной динамике. Эти результаты соотносятся с рассуждениями Р. Инглхарта, который обраща-ет внимание на то, что если бы в более зрелом возрасте люди придавали большее значение традиционным ценностям и ценностям выживания и, значит, различия, присущие возрасту, отражали бы лишь особенности жизненного цикла человека, то младшие возрастные когорты во всех обществах должны были бы демонстриро-вать большую приверженность секулярнорациональным ценностям и ценностям самовыражения. Его исследование показало, что выявленные межпоколенческие различия наблюдаются только в развитых странах, а, следовательно, наличие или отсутствие межпоколенческих различий в ценностях самовыражения зависит от того, достигло ли данное общество высокого уровня социально-экономического развития [Инглхарт, 1997]. В настоящем исследовании ниже подробно будет про-верено, не являются ли полученные результаты эффектом жизненного цикла. В базах данных Европейского социального исследования были подобраны вопросы, отражающие индексы коллективизма и индивидуализма. Вопросы фигурировали в следующей формулировке: «Сейчас я зачитаю Вам краткие описания неко78 Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму торых людей. Пожалуйста, послушайте каждое описание и скажите мне, насколько каждый из этих людей похож или не похож на Вас?». Респонденту предлагалось оценить свое сходство с предложенным описанием по 6-и балльной шкале, на которой 1 означает «Очень похож на меня», а 6 – «Совсем не похож на меня». Ниже приведены переменные, составляющие каждый из индексов. Индексы коллективизма и индивидуализма высчитывались как среднее от переменных, описанных ниже. Коллективизм включает в себя: • Конформность: 1. Он убежден, что люди должны делать то, что им говорят. Он считает, что люди должны всегда следовать правилам, даже если никто за этим не следит. 2. Для него важно всегда вести себя правильно. Он старается не совершать поступков, которые другие люди могли бы осудить. • Благожелательность: 1. Для него очень важно помогать окружающим людям. Ему хочется заботиться об их благополучии 2. Для него важно быть верным своим друзьям. Он хотел бы посвятить себя близким людям. • Безопасность: 1. Для него важно жить в безопасном окружении. Он избегает всего, что может угрожать его безопасности 2. Для него важно, чтобы государство обеспечивало его безопасность во всех отноше-ниях. Он хочет, чтобы государство было сильным и могло защитить своих граждан. • Традиции: 1. Для него важно быть простым и скромным. Он старается не привлекать к себе внимание. 2. Он ценит традиции. Он старается следовать религиозным и семейным обычаям. Индивидуализм включает в себя: • Самостоятельность: 1. Для него важно придумывать новое и подходить ко всему творчески. Ему нравится делать все по-своему, своим оригинальным способом 2. Для него важно принимать самому решения о том, что и как делать. Ему нравится быть свободным и не зависеть от других. • Риск-новизна: 1. Ему нравятся неожиданности, он всегда старается найти для себя новые занятия. Он считает, что для него в жизни важно попробовать много разного. 2. Он ищет приключений и ему нравится рисковать. Он хочет жить полной событиями жизнью. • Гедонизм: 1. Для него важно хорошо проводить время. Ему нравится себя баловать. 2. Он ищет любую возможность повеселиться. Для него важно заниматься тем, что доставляет ему удовольствие. • Достижения: 1. Для него важно показать свои способности. Он хочет, чтобы люди восхищать тем, что он делает 2. Для него очень важно быть очень успешным. Он надеется, что люди признают его достижения. • Власть-богатство: 1. Для него важно быть богатым. Он хочет, чтобы люди делали так, как он скажет 2. Для него важно, чтобы его уважали. Он хочет, чтобы люди делали так, как он скажет1. 1 Европейское Социальное Исследование–2006. Дополнительная анкета. URL: http://www. europeansocialsurvey.org/docs/round3/fieldwork/russian_federation/ESS3_supplementary_questionnaires_RU.pdf (Дата обращения: 10.11.2018). 79 Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму Переменные индексы коллективизма/индивидуализма представляют собой интегральные переменные, вычисленные как среднее от указанных выше переменных: чем меньше значение индекса, тем больше похож респондент на коллективиста/индивидуалиста. Рассмотрим данные, полученные по России, в контексте сравнения с европейскими странами. На рис. 8.1 представлены средние значения индексов индивидуализма, коллективизма в странах Европы. Во всех исследуемых станах преобладают ценности коллективизма. Респонденты из таких европейских стран, как Испания, Словения, Польша, Израиль, Италия в большей степени разделяют ценности коллективизма, чем респонденты других стран. Ценности индивидуализма наиболее выражены в Венгрии, Швейцарии и Австрии. Россия не выделяется из общего европейского контекста по этим ценностям: можно наблюдать, что ценно-сти коллективизма превалируют в нашем обществе (коллективизм 2,62, индивиду-ализм – 3,11) как и во всех европейских странах. Австрия Словения Швеция Россия Португалия Польша Норвегия 3,5 3,0 2,5 2,0 1,5 1,0 0,5 0,0 Бельгия Швейцария Чехия Германия Эстония Испания Нидерланды Финляндия Литва Франция Италия Великобритания Исландия Венгрия Ирландия Израиль Коллективизм Индивидуализм Рис. 8.1. Распространение ценностей индивидуализма, коллективизма в странах Европы Если обратиться к анализу ценностей в разрезе поколений, мы наблюдаем тенденцию увеличения доли молодежи, разделяющей ценности индивидуализма. В таблице 8.1 представлены результаты по оценкам индексов индивидуализма, коллективизма в России в динамике за 10 лет в разных возрастных группах. Можно отметить, что чем старше респондент, тем больше выражена его приверженность ценностям коллективизма. Данные, представленные в таблице, показывают, что 80 Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму ценностная мобильность не фиксируется во всех возрастных группах россиян в разрезе коллективизм/индивидуализм. Возможно, это связано с тем, что вопросы, представленные в базе ESS, не отражают современного понимания индивидуализации общества и требуют изменения в целях приближения к смыслу, о котором писал, например, У. Бек. Таблица 8.1 Межпоколенная ценностная мобильность по показателям индивидуализма и коллективизма (средние значения индексов коллективизма и индивидуализма), 2006–2016 гг. Возраст, Раунд 2006 Раунд 2008 Раунд 2010 Раунд 2012 Раунд 2016 лет Кол. Инд. Кол. Инд. Кол. Инд. Кол. Инд. Кол. Инд. До 20 2,80 2,46 2,77 2,50 2,71 2,48 2,38 2,20 2,93 2,72 20–29 2,78 2,68 2,62 2,66 2,55 2,51 2,50 2,60 2,70 2,68 30–39 2,49 2,99 2,58 2,98 2,48 2,79 2,57 2,90 2,71 2,91 40–49 2,42 3,24 2,36 3,12 2,36 2,96 2,46 2,95 2,68 3,14 50–59 2,34 3,38 2,28 3,37 2,28 3,12 2,24 3,18 2,51 3,25 60 и старше 2,11 3,90 2,20 3,64 2,16 3,46 2,26 3,44 2,42 3,61 Для того чтобы проверить, являются ли наши результаты по России эффектом жизненного цикла, рассмотрим данные по возрастным группам в других странах Европы. Если обнаруженная нами тенденция увеличения важности коллективизма с возрастом обнаружится и в других странах, то это будет являться эффектом жизненного цикла, если же нет, то это можно объяснить действием какихто других факторов. Из- за большого объема мы не приводим все данные, отметим лишь, что почти во всех странах тенденция отличалась от российской. Например, в Исландии в возрастной группе до 20 лет превалируют ценности кол-лективизма, они по своему значению соответствуют показателю по этой ценности для возраста 50–59 лет. Иначе говоря, не происходит увеличения значимости цен-ности коллективизма с увеличением возраста. Данная тенденция не прослежива-ется в Финляндии, Испании, Швейцарии, Австрии, Италии, Литве, Нидерландах, Польше, Португалии, Словении. Можно предположить, что на распространённость ценностей индивидуализма, коллективизма влияют иные факторы. Факторы влияния на индексы коллективизма/индивидуализма в России Анализируя результаты исследований последних лет, знакомясь с работами различных авторов по теме влияния на коллективизм/индивидуализм, мы замети-ли, что отмеченные исследователями факторы влияния, а именно: семьи, дружбы и др. – либо не содержатся в базе ESS, либо не оказывают влияния на предложен-ные индексы. В настоящем исследовании было решено пойти «разведывательным» методом. Иными словами, до проведения регрессионного анализа индексы ин81 Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму дивидуализма/коллективизма были включены в корреляционный анализ практи-чески со всеми переменными, которые есть в базе ESS. Те переменные, которые коррелировали с исследуемыми переменными индивидуализма/коллективизма, были включены в регрессионные уравнения для выявления характера связи. Переменная «индекс коллективизма» легла в основу регрессионного уравнения, а в качестве независимых переменных в нем фигурировали: удовлетворенность жизнью в целом, удовлетворенность состоянием экономики в стране, удовлетворенность национальным правительством, удовлетворенность демократией в стра-не, оценка состояния здравоохранения и образования. Решение уравнения продемонстрировало высокую надежность сконструированной модели: ее R-квадрат оказался равен 0,24. Это означает, что модель объясняет примерно 24% совокупной дисперсии всех включенных в уравнение признаков. Значимыми оказались все семь переменных, включенных в уравнение в качестве независимых. Однако действительно серьезные значения имеют только три из них: удовлетворенность состоянием экономики в стране, оценка состояния здравоохранения, согласие или несогласие с тем, что правительству следовало бы сократить различия в уровнях дохода. Данные регрессии представлены в таблице 8.2. Таблица 8.2 Факторы влияния на индекс коллективизма в России по результатам регрессионного анализа Независимые переменные Нестандартизиро- Стандартная Стандартизированные ванные Значимость ошибка коэффициенты В коэффициенты В Удовлетворенность жизнью -0,03 0,004 -0,094 0,000 Удовлетворенность состоянием экономики в стране 0,059 0,005 0,147 0,000 Удовлетворенность национальным правительством -0,018 0,005 -0,051 0,005 Удовлетворенность демократией в стране -0,018 0,005 -0,048 0,001 Оценка состояния образования в стране 0,042 0,005 -0,048 0,000 Оценка состояния здравоохранения в стране 0,042 0,005 0,113 0,000 Правительству следовало бы сократить различия в уровнях дохода 0,126 0,009 0,149 0,000 Выявлено, что чем позитивнее оценка состояния здравоохранения в стране, тем меньше приверженность ценностям коллективизма; чем более удовлетворённость состоянием экономики в стране, тем меньше приверженность ценности коллективизма. Наибольшее влияние на значение индекса коллективизма оказывает переменная, связанная с восприятием неравенства в уровнях дохода населения. Это вполне ожидаемо, так как в условиях поляризации доходов в постсоветский период мы наблюдаем превращение бедности в норму жизни значительной части российских граждан. Чем сильнее выражена степень согласия респондента с ут-верждением «Правительству следовало бы сократить различия в уровнях дохода», 82 Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму тем больше он разделяет ценности коллективизма. По данным исследований, проводимых Институтом социологии ФНИСЦ РАН, «большинство россиян уверено, что их родственники, друзья, знакомые оказались в бедности в результате экономических реформ, повлекших за собой безработицу (36%), нестабильность материального положения, вызванного невыплатой зарплат или задержкой пенсий (30%), сокращение социальных гарантий и фактический отказ государства от социального обеспечения нуждающихся (37%)» [Социальное неравенство.., 2006]. Нужно отметить, что Россия относится экспертами к странам средней категории, где нет ни запредельного неравенства, ни высокого уровня равенства [Социальное неравенство.., 2018]. Уровень неравенства в России приближен к среднемировому и демонстрирует тенденцию к снижению, тогда как в Китае и США он выше и стремится расти. Переменная «индекс индивидуализма» использовалась в следующем регрессионном уравнении в качестве зависимой, а в качестве независимых были вклю-чены переменные: удовлетворенность жизнью в целом, удовлетворенность состо-янием экономики в стране, удовлетворенность национальным правительством, удовлетворенность демократией в стране, возраст, уровень доверия, субъективная оценка здоровья. R квадрат равен 0,26. Результаты приведены в таблице 8.3. Таблица 8.3 Факторы влияния на индекс индивидуализма в России по результатам регрессионного анализа Независимые переменные Нестандартизированные СтандартизироСтандартная ванные коэффиошибка коэффициенты В циенты В Значимость Удовлетворенность жизнью -0,029 0,004 -0,073 0,000 Удовлетворенность состоянием экономики в стране 0,028 0,005 0,063 0,003 Удовлетворенность национальным правительством -0,008 0,005 -0,020 0,002 Удовлетворенность демократией в стране 0,022 0,005 0,055 0,000 Возраст 0,016 0,001 0,290 0,000 Уровень доверия 0,020 0,003 0,054 0,001 Субъективная оценка здоровья 0,171 0,003 0,144 0,000 Выявлено, что действительно значимое влияние на распространенность ценностей индивидуализма/коллективизма оказывают лишь две переменные. Самое сильное влияние оказывает возраст респондента, чем моложе респондент, тем в большей степени он разделяет индивидуалистические ценности. Влияет также и переменная «субъективная оценка здоровья». Чем лучше респондент оценивает свое здоровье, тем чаще он разделяет ценности индивидуализма. Полученные данные вполне объяснимы: молодой и здоровый человек имеет необходимый потенци-ал для того чтобы самому за себя отвечать, планировать свою жизнь и самореализовываться. Социально-экономические условия, в которых происходит становление современной молодежи, побуждают молодых людей стремиться к практическим успехам и достижению личного благополучия, которые во многом зависят от стар83 Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму товых условий: здоровья, полученного образования, социокультурного капитала семьи. Таким образом, мы видим, что молодежь, принимая индивидуалистические ценности, приспосабливается к изменившимся социально-экономическим усло-виям, к изменениям, связанным с техническими новациями в производстве и по-вседневной жизни, тогда как старшие возрастные когорты, не имея достаточного потенциала для успешного вхождения в изменившиеся условия, придерживаются коллективистских ценностей. Выводы Западная система ценностей включает ценности особенно важные для конкурентной рыночной экономики, для инноваций, спрос на которые рождает конкуренция, для утверждения частной собственности, формирующей сильные мотивации у рыночных агентов. Вместе с тем индивидуализм, свободы, равно-правие, потребительство оказываются недостаточными для постиндустриальной эпохи. Экономика и политика, инновации и модернизация сегодня нуждаются в че-ловеке, уникальных личностях, специалистах, индивидуальностях. Человек и его личностные качества, знания, умения, компетенции становятся высшей ценностью, главными факторами и ресурсами развития. Россияне, а вслед за ними европейцы и американцы, могут опираться на такие ценностные накопления российской культуры, как милосердие, сочувствие, сострадание друг к другу, поддержку и взаимопомощь, безусловную ценность духовности, образования, культуры. В этих ресурсах «человеческое, слишком человеческое», как, например, чувства, переживания, привычки, духовность, нравственность, любовь, занимают чрезвычайно важное место [Вайцзеккер и др., 1999]. В оценку производительности не входит ничего из того, что поистине бесценно: забота о любимых и уход за ними, объем человеческого счастья и даже материальное удовлетворение. Во внимание не принимаются ценности, которые нельзя поло-жить в банк, чтобы снимать с них проценты, такие, как жизнь, свобода, стремление к счастью [Вайцзеккер и др., 1999: 625]. Рынок, экономическая эффективность, прибыль, нажива – это всего лишь средство, стимулы, а не самоцель и тем более не самоценность. «Рынки должны быть эффективными, а не самодостаточными, им свойственна алчность, им чуждо понятие справедливости. Перед ними никогда не ставилась задача обеспечения общности, целостности, красоты, справедливости, устойчивости, не говоря уже о святости. ... (их задачи) далеки от общей цели человеческого существования» [Вайцзеккер и др., 1999: 625]. Экономические теории не могут подменить политику, нравственность и религию. «Подобно любому орудию, экономика способна лишь помочь нам немного продвинуться вперед, она никогда не сможет подменить со-бой нашу обновленную политическую жизнь, наши эстетические принципы, нашу духовность» [Вайцзеккер и др., 1999: 625: 627–629]. От работника сегодня требуется как минимум высокая образованность, а как норма – ответственность, порядоч-ность, творческие способности и оригинальность мышления, другие высшие ка-чества и ценности человека. В производстве на смену индивиду и даже личности приходит индивидуальность с ее свободой, обеспеченностью и уверенностью в себе. Все вышесказанное показывает, что мировое сообщество, государства-цивили84 Глава 8. Ценностная мобильность: от коллективизма к индивидуализму зации испытывают недостаток не в рыночной, а человеческой конкурентоспособности. Страны-лидеры и страны-аутсайдеры одинаково нуждаются в вечных и непреходящих ценностях, опоре на возобновляемые факторы и ресурсы раз-вития в лице человека, духовно-нравственных и демократических ценностей. Ценности гуманизма и разнообразия мира становятся сегодня национальным и одновременно общечеловеческим достоянием, средством сохранения человека, человечности и самой жизни. Ценностная мобильность, под которой мы подразумеваем изменение положения конкретных ценностей в общей ценностной системе, изменение иерархии ценностей, их переоценку, выполняет функцию адаптации к меняющейся информационной среде, социально-экономическим отношениям. Тот факт, что мы не наблюдаем ценностную мобильность в разрезе коллективизм/ индивидуализм может свидетельствовать о том, что даже такие общепризнанные количественные методики изучения ценностей, как методика Ш. Шварца, не фиксируют тех динамичных процессов, которыми сопровождаются общественные изменения. Возможно, для данной темы более чувствительным инструментом было бы качественное исследование. 85 Глава 9. Мобильность политической ориентации в «лево-правом» идеологическом пространстве Пространства и мобильности П. Сорокин понимал под социальной мобильностью «любой переход индивида или социального объекта (ценности), то есть всего того, что создано или модифицировано человеческой деятельностью, из одной социальной позиции в другую» [Сорокин, 1992: 373]. Российско-американский социолог так пишет о социальной мобильности объектов, в том числе нематериальных: «Ими же [примерами горизонтальной социальной мобильности] являются перемещения социальных объектов (радио, автомо-биля, моды, идеи коммунизма, теории Дарвина) в рамках одного социального пласта … Во всех этих случаях «перемещение» может происходить без каких-либо заметных изменений социального положения индивида или социального объекта в вертикальном направлении» [Сорокин, 1992: 373]. В приведенной цитате определенно высказывается мысль о том, что не только индивиды или группы, но и нематериальные объекты, если их положение, статус в какой-либо системе координат изменяется, должны рассматриваться как мобильные, а это изменение – как мобильность. Пространственный аспект всегда сообщает рассматриваемому объекту принципиальную возможность его рассмотрения в движении (или – в покое, в отсутствии движения) в некотором пространстве, т. е. в системе некоторых координат и/или относительно каких-либо других объектов. Это в одинаковой степени каса-ется физического тела или социального объекта. В новой парадигме мобильности, или даже новой социологии, которая была провозглашена, в частности, Дж. Урри [Урри, 2012], М. Шеллер [Шеллер, 2016] и другими теоретиками, пространствен-ность, пространственный аспект связывает изменения, происходящие в разных системах координат, утверждая представления о мобильности как о едином процес-се, происходящем в физическом пространстве, пространстве социальных позиций и статусов, пространстве смыслов, ценностей и убеждений. Метафоры мобильности неизбежно являются пространственными метафорами. Для объяснения различных феноменов социального социологами-теорети-ками активно привлекаются пространственные метафоры и метафоры движения, такие как сеть и узлы (М. Кастельс), потоки (flows) (Дж. Урри, Дж. Ло), «скейпы» (scapes, русла) (Дж. Урри), и множество разных иных, каждая из которых обладает собственной объяснительной ценностью. Среди пространственных метафор, применяемых для описания объектов социального мира, одной из наиболее давних и широко распространенных следует считать метафору «левый/правый» применительно к политической идеологии партий и убеждений индивидов. Определения 86 Глава 9. Мобильность политической ориентации «левый» и «правый» привычны в текстах, описывающих социальную либо политическую реальность, при этом их вполне явственный пространственный смысл, как правило, имеет подчиненное значение. Тем не менее это пространственная метафора, и она задает таким предметам как, например, политическим ориентаци-ям индивидов, определенное пространственное измерение, что делает возможным использовать для изменения расположения в этих заданных пространственных координатах представление о движении и покое, мобильности и иммобильности. В отличие от электорального пространства, как оно именуется в некоторых рабо-тах [Ахременко, 2009], вмещающего в себя партии, то «лево-правое» идеологиче-ское пространство, о котором будет говориться в этой главе настоящей моногра-фии, вмещает в себя общественные идеалы, разделяемые людьми и социальными группами представления о желаемом обществе. «Лево-правое» измерение может пониматься исследователями как единственное измерение, связанное с идеологическими (в широком смысле или политическими) ценностными ориентациями, либо – как одно из двух измерений двумерного политического (идеологического) пространства наряду с измерением «либерализм/ авторитаризм», связанным с ценностями личной свободы. Во втором случае, который шире представлен в литературе, «лево-правое» измерение относится исследователями исключительно к социально-экономическим убеждениям. Такое понимание имеет в западноевропейских странах давнюю традицию. Левая политическая ориентация восходит в эталонных западноевропейских странах к временам Великой французской революции и означает идею равенства людей, заботы об их благосостоянии, приведшую в конце концов к появлению в XX в. государств «всеобщего благосостояния». В противоположность этому правая политическая ориентация, сложившаяся в то же время, в целом имела значение поддержания иерархического социального и экономического порядка. Обогащаясь новыми дополнительными ценностными значениями, эти смыслы «левого» и «правого» в значительной степени сохраняют для эталонных западных стран свою силу и сейчас, несмотря на произошедшие в обществах западноевропейского культурного облика структурные изменения, обычно обозначаемые в целом как вступление в эпоху «высокой современности» или «второй современности», характеризующейся падением значения основных классов и основных конфликтов индустриального общества [Knutsen, 1995]. Самоидентификация в «лево-правом» идеологическом пространстве чаще всего операционализируется как самоотнесение, т. е. субъективная оценка индивидом своей позиции на данной оси координат. В литературе отмечается, что для европейских стран с давними традициями политического многообразия и сложившимся спектром партий и партийных программ, самоидентификация индивида в координатах «левое/правое» упрощает мир политики. «Лево-правая» идеологическая схема в таком случае служит в качестве посредника в интеграции сложных общественных систем, создавая обобщенный механизм понимания в политической, идеологической сфере, механизм уменьшения сложности социального мира, создающий понятные ориентиры для индивидов и дающий возможности для мобилизации разным группам политической элиты. Предполагается, что семантика «лево-правого» идеологического пространства в каждом обществе зависит от основных идеологических разделений в нем и потому может быть наполнена разным содержанием в зависимости от основного конфликта в конкретном обществе [Fuchs, Klingemann, 2011: 205–206]. Главным образом, «лево-правая» самоидентификация привлекает к себе внимание исследователей с практической стороны – она широко используется в каузальных моделях в качестве результирующего политические ори87 Глава 9. Мобильность политической ориентации ентации показателя, призванного объяснить или предсказать итоги голосования на тех или иных выборах. В таких конструкциях «лево-правая» самоидентификация рассматривается как важный предиктор электорального выбора, и, одновременно с тем, сама является результатом действия набора факторов, оказывающих на нее непосредственное воздействие, таких как левая или правая идеология, либеральноконсервативное идеологическое измерение, возраст, религиозность, «субъективный класс», на которые, в свою очередь могут оказывать влияние иные факторы, такие как уровень образования и доход [Middendorp, 1992: 254, 256]. Близкие к нам по времени исследования обнаруживают, что даже в пределах географической Европы в разных обществах сравнительное воздействие ценно-стей, структурных и иных факторов на самоидентификацию людей в идеологиче-ском пространстве «левого» и «правого» может качественно различаться. В работе о влиянии базовых личных ценностей на самоотнесение на лево-правой шкале, написанной на материалах 1-й волны исследования Европейского социального исследования (далее ESS) 2002–2003 гг., автор концепции базовых личных ценностей Ш. Шварц и его соавторы сравнивают данные по 20-ти европейским странам, среди которых представлены страны, обозначенные авторами как «либеральные», «традиционалистские» и «посткоммунистические». Базовые личные ценности, как предполагает эта концепция, репрезентируют представления о предпочитаемых целях и мотивах, которые лежат в основе разнообразных частных убеждений людей, в том числе их экономических и политических предпочтений, относящихся к конкретным политическим контекстам. Используя в своем анализе классификацию базовых личных ценностей (ценностных индексов) Шварца, авторы приходят к выводу, что отчетливая связь базовых личных ценностей с политическими понятиями «левого» и «правого» прослеживается в группе «либеральных» стран, и (в несколько меньшей степени) в «традиционалистских» европейских странах, отличающихся от стран первой группы большим значением религиозного фактора. В то же время, авторы отмечают, что в группе «посткоммунистических» стран Центральной и Восточной Европы эти базовые ценности не демонстрировали существенного влияния на политические ориентации, и, значит, с точки зрения ценностей, политические смыслы определений «левый» и «правый» в странах этого типа еще только пред-стоит выработать [Piurko, Schwartz, Davidov, 2011: 555, 558–559]. Ниже на эмпирических данных рассматривается мобильность «лево-право-го» самоотнесения в российском идеологическом пространстве и влияние на нее основных демографических и социально-структурных факторов, а также отдель-ных экономических и политических убеждений. Применительно к исследуемому субъективному расположению индивида в этом одномерном пространстве термины «самоотнесение», «самоидентификация» и «политическая ориентация» в изложении ниже рассматриваются как синонимы. Данные и анализ Результаты, представленные в главе, основаны на анализе данных ESS, посвященного, в том числе, социально-экономическим и социально-политическим ориентациям по России по пяти волнам исследования. В России исследование проводилось, начиная с третьей волны и исключая седьмую, соответственно, данные были собраны в 2006 г., конце 2008 – начале 2009 г., 2011, 2012 и 2017 годах. 88 Глава 9. Мобильность политической ориентации В исследовании ESS респондентам предлагалось ответить на следую-щий вопрос: «Иногда, рассуждая о политике, люди говорят о «левых» и «правых». Используя эту карточку, скажите, где вы расположили бы себя на шкале? «0» означает «левый», а «10» означает «правый». вы можете выбрать любую цифру между ними, чтобы наиболее точно показать, где вы находитесь на этой шкале». Средний балл самоидентификации по «лево-правой» шкале самоотнесе-ния в целом по российской выборке во всех пяти волнах исследования несколько сдвинут вправо от середины шкалы. Минимальное значение отмечается в тре-тьей волне исследования (5,09 балла), максимальное значение – в следующей, чет-вертой волне (5,39). В пятой волне значение показателя несколько уменьшается (5,22), в шестой (5,34) и восьмой (5,13) волнах вновь незначительно повышается и понижается. В литературе по данному вопросу часто отмечается, что «лево-правая» самоидентификация, замеряемая как средняя по стране, отличается высокой стабильностью, и, соответственно, низкой мобильностью. Для отдельных европейских стран существуют результаты панельных исследований, которые подтверждают тезис о том, что «лево-правая» самоидентификация на индивидуальном уровне может быть весьма стабильной [Zuckerman, Kotler-Berkowitz, Swaine, 1998], и, таким образом, мобиль-ность в «лево-правом» измерении достаточно низка. Данные Европейского соци-ального исследования по России в этой части не расходятся с этими утверждениями. Самая заметная отличительная черта ответов на вопрос о лево-правом самоотнесении в российской выборке – высокая доля «срединных» ответов (зна-чение шкалы «5»), превышающая в некоторых волнах исследования половину от общего числа ответов. Примерно половина жителей России определяют свою по-зицию в идеологическом пространстве как центристскую, либо – как не правую, и не левую. Россия – единственная из стран проведения исследования, в которой доля «срединной» позиции на лево-правой шкале достигает таких высоких значе-ний. В третьей волне исследования (2006 г.) 52,6% российских респондентов рас-положили себя в середине лево-правой шкалы. Эта доля немного снижается в чет-вертой волне (48,2%), вновь повышается в пятой волне (52,1%) и снова несколько снижается в шестой и восьмой волнах (48,1 и 47,7% соответственно) (см. рис. 9.1). Доля левой ориентации (сумма значений шкалы от «0» до «4») изменяется по волнам исследования в незначительных пределах, составляя около одной пятой; наименьшее значение (18,1%) отмечается в четвертой волне, а наиболее высо-кое – в восьмой (23,3%). Доля правой ориентации (сумма значений шкалы от «6» до «10») изменяется по волнам исследования несколько сильнее, причем наиболее заметное изменение происходит в период между 2006 и 2008 годами: если в тре-тьей волне исследования чуть больше четверти отвечавших на вопрос, отнесли себя к правым (25,2%), то в выборке четвертой волны таких оказалось больше трети (33,7%). В пятой волне доля правой ориентации снижается, хотя и не столь зна-чительно; в шестой и восьмой волне колебания ее доли менее значительны. Таким образом, самая общая тенденция, характеризующая мобильность политической ориентации в России в период проведения ESS, является относительно быстрый рост доли правой и снижение доли левой политической ориентации от третьей до четвертой волны, и последующий медленный обратный по направленности процесс. В данных четвертой волны (полевое исследование проходило в конце 2008 – начале 2009 гг.), как отмечалось выше, в отличие от данных предшествую-щей и двух последующих волн, не обнаруживается статистической значимой связи «лево-правой» самоидентификации с показателями возраста и дохода. 89 Глава 9. Мобильность политической ориентации 60 50 40 30 20 10 0 Волна 3 Волна 5 Волна 8 1 Правая ориентация Левая 9 2 8 3 7 6 ориентация 4 5 5 4 6 3 7 2 8 1 9 Левая ориентация Правая ориентация Рис. 9.1. Мобильность политической ориентации (самоотнесение на лево-правой шкале) по волнам исследования, 2006–2017 гг., % Возглавляющий группу российских исследователей Н. И. Лапин так характеризует изменение ситуации после момента проведения третьей волны ESS (2006 г.): «Это было время устойчивого экономического развития большинства стран Европы, включая Россию. Осенью 2008 г. начался финансово-экономический кризис мирового масштаба, который резко ухудшил экономические и социальные условия жизнедеятельности населения во многих обследованных странах, включая самые развитые» [Лапин, 2011: 36]. Резонно предположить, что начальный этап финансовоэкономического кризиса, практически совпавший с проведением по-левого исследования четвертой волны в России (конец 2008 – начало 2009 гг.), мог повлиять на настроения людей, что, вероятно, в самых разных аспектах отразилось на данных четвертой волны. Данные, характеризующие мобильность политической ориентации в разрезе 10-летних когорт, приведены в рис. 9.2. Наибольшим своеобразием с точки зрения мобильности политической ориентации отличается самая старшая когорта – люди, родившиеся до и во вре-мя войны. Это – единственная в полной мере «левая» когорта, в которой за весь период наблюдения преобладает левая самоидентификация: среди респондентов 1934–1945 гг. рождения средний балл самоотнесения на «лево- правой» шкале ни в одной из волн исследования не достигает значения «5». В трех самых молодых когортах во всех волнах средний балл самоотнесения немного превышает значение «5», обозначая, таким образом, правую самоидентификацию этих возрастных групп. Мобильность лево-правой самоидентификации между третьей и восьмой волнами исследования имеет достаточно сложный профиль, но, в целом, из данных, приведенных в диаграмме, следует, что различия между когортами по лево-правой самоидентификации к восьмой волне, по сравнению с третьей волной, уменьшаются. 90 Глава 9. Мобильность политической ориентации 6,0 5,8 5,6 5,4 5,2 5,0 4,8 4,6 4,4 4,2 4,0 Волна3 1935–44 Волна4 1945–54 Волна5 1955–64 1965–74 Волна6 1975–84 Волна8 1985–94 Рис. 9.2. Мобильность политической ориентации в разрезе 10-летних когорт, 2006–2017 гг., средний балл Наряду с переменными возраста и дохода в число переменных-предикторов были включены показатели, в обобщенной форме характеризующие экономические и политические убеждения индивида. В качестве убеждения, характеризующего установку, важную с точки зрения идеи экономической справедливости и, соответственно, с точки зрения «левой» или «правой ориентации, был выбран вопрос об отношении к государственному контролю над экономическим неравенством: в исследовании замерялась по 5-балльной шкале степень согласия с утверждением «Правительство должно принять меры для уменьшения разницы в доходах между людьми». Также в ка-честве переменной-предиктора был выбран тесно связанный с этим вопросом показатель удовлетворенности работой правительства. Вопрос в исследовании задавался в следующей формулировке: «А теперь давайте поговорим о руководстве страны. Насколько вы удовлетворены тем, как оно выполняет свою работу?». В ходе нашего анализа было построено несколько вариантов регрессионных моделей, в которых в качестве зависимой переменной выступал показатель самоотнесения на лево-правой шкале, а в качестве предикторов использовались социально-демографические (пол, возраст, уровень образования, место проживания) и социально-структурные (классовая принадлежность по классовой схеме Эриксона – Голдторпа – Портокареро; децильная доходная группа) переменные. В окончательных вариантах регрессионных моделей оставлены только те из них, которые оказались значимыми хотя бы в одной волне исследования (см. таблицу 9.1). Значения показателя скорректированного коэффициента детерминации R² показывают, что доля объясненной вари-ации признака весьма невелика и колеблется в пределах 2–10%, что объясняется тем, что использованные переменные-предикторы представляют лишь малую часть тех действующих факторов, которые определяют лево-правую самоидентификацию. Это 91 Глава 9. Мобильность политической ориентации можно считать вполне ожидаемым результатом, учитывая предположительно гораздо большее число могущих оказывать влияние на «лево-правую» самоидентификацию факторов, не представленных в данных исследования ESS и отсутствующих в регрессионных моделях. Нестандартизированные коэффициенты в таблице показывают, насколько изменится зависимая переменная (самоотнесение по 10-балльной левоправой шкале) при изменении той или иной переменной-предиктора на 1 единицу. Так, увеличение возраста на 1 год в данных третьей, пятой и шестой волн уменьшает, т. е. «сдвигает» влево, самоотнесение только чуть более, чем на 0,01 балла. В четвертой и восьмой волнах исследования значимого воздействия возрастной структуры на «лево-правую» самоидентификацию не обнаруживается. Несколько неожиданным результатом можно назвать тот, что в регрессионных моделях для пятой и шестой волн исследования переменная, характеризующая доход семьи респондента (децильная доходная группа), оказывается связанной с зависимой переменной отрицательной связью, что означает, что более обеспеченные респонденты располагают себя на шкале левее, чем менее обеспеченные. Таблица 9.1 Детерминанты самоотнесения на лево-правой шкале по волнам исследования ESS, нестандартизированные коэффициенты B, t-статистика (курсивом), и скорректированный R², приведены значимые результаты Детерминанты самоотнесения на лево-правой шкале Отношение к государственной регуляции разницы в доходах Удовлетворенность работой правительства Возраст Волна 3 0,176* 2,556 0,183** 7,001 -0,011** -2,636 Волна 4 0,086** 3,625 Доход Волна 5 0,189** 8,319 -0,014** -3,744 -0,065** -2,928 Высший служебный класс (I) Волна 6 0,230** 3,780 0,195** 7,788 -0,011** -2,969 -0,066** -2,909 -0,844** -3,070 Волна 8 0,175** 6,173 0,359* 2,009 Низший служебный класс (II) Работник рутинного нефизического труда (III) Самозанятый (IV) 1,028** 2,883 Супервайзеры в сфере физического труда (V) -1,626** -5,201 -0,815* -1,982 0,308* 2,036 Квалифицированный рабочий (VI) -0,407* -2,482 Неквалифицированный рабочий (VII) Скорректированный R² * 0,089 0,022 0,073 0,102 0,044 Значимость на уровне 0,05. **Значимость на уровне 0,01. Более существенно проявляется в отдельных волнах исследования воздействие искусственных дихотомических переменных классового статуса. Принадлежность человека к высшему служебному классу (с учетом действия 92 Глава 9. Мобильность политической ориентации остальных факторов) в регрессионном уравнении для шестой волны «сдвигает» ле-воправое самоотнесение на 0,84 балла влево, не оказывая статистически значимо-го влияния в других волнах. Противоречивое воздействие оказывает в разных вол-нах исследования принадлежность респондента к самозанятым: в третьей волне исследования она более чем на балл сдвигала самоотнесение вправо, в то время как в данных шестой волны мы видим противоположное по знаку (и более значи-тельное по модулю) влияние. В целом, именно в шестой волне исследования, кото-рая проводилась в России в конце 2012 г., влияние социально-классовых позиций респондентов на их левое или правое политическое самоопределение проявляется наиболее сильно. Следует учитывать, что фактор социальной структуры обладает значительной инерционностью, и социальные события, определившие наблюда-емый факт, происходили в предшествующий период, и не являются одномомент-ными с исследованием. В восьмой волне исследования (начало 2017 г.) влияние классовой структуры на левое или правое самоопределение не обнаруживается. В то же время, вывод о том, влияние структурных различий на «лево-правое» самоопределение размывается и, соответственно, изменение «лево-правой» самоидентификации предстает вполне самостоятельным видом мобильности, не связанным с социальной мобильностью, по нашему мнению, не представляется оправданным. Включенная в таблицу t-статистика позволяет оценить сравнительную силу воздействия каждого фактора на «лево-правую» самоидентификацию. Из дан-ной таблицы видно, что фактор, представляющий отношение к государственной регуляции разницы в доходах, значим в третьей и шестой волнах. Минимальное значение шкалы переменной обозначает полное согласие с утверждением, а максимальное значение – полное несогласие с ним, и, таким образом, положительные коэффициенты здесь означают, что люди, разделяющие убеждение о необходимости определенного государственного контроля над неравенством в доходах, в большей степени определяют себя как «левых» в третьей и шестой волнах, что представляется вполне логичным. Тем не менее в трех волнах исследования из проведенных в России пяти статистически значимой связи между поддержкой идеи государственной регуляции разницы в доходах и левой политической самоидентификацией не обнаруживается. Детерминантой, оказывающей наиболее сильное влияние на самоотнесение на «лево-правой» шкале, является удовлетворенность работой правительства. Шкала вопроса об удовлетворенности работой правительства (руководства страны) аналогична шкале лево-правой самоидентификации: «0» означает крайнюю степень неудовлетворенности правительством, а «10», соответственно – максимальную удовлетворенность. Положительная корреляционная связь, таким образом, означает большую поддержку работы руководства страны теми, кто определил себя в качестве «правых», и меньшую поддержку – индивидами с левой самоидентификацией. Этот фактор значим во всех пяти волнах исследования, проведенных в России, в отличие от возраста, дохода и вли-яния классовой структуры. Стабильное воздействие этого фактора означает, что опре-деление себя индивидом в качестве «левого» или «правого» тесно связано с представ-лениями о функциональности институтов государства в целом в современной России. В программу четвертой волны ESS дополнительно был включен модуль, посвященный представлениям об ответственности государства в вопросах социально-го обеспечения и шире – обеспечения экономической справедливости в обществе (11балльные шкалы). Респондентам предлагалось по 11-балльной шкале опреде-лить меру необходимого, по их мнению, участия государства в выполнении шести социальных задач: обеспечение полной занятости; предоставление квалифициро93 Глава 9. Мобильность политической ориентации ванной медицинской помощи для всех; обеспечение достойного уровня жизни людям в старости; обеспечения достойного уровня жизни безработным; обеспечение ухода за детьми работающих родителей; предоставление оплачиваемого отпуска людям, которые вынуждены временно ухаживать за заболевшими членами семьи. Распределение ответов на вопросы этого блока демонстрирует высокие средние баллы (обеспечение работой каждого, кто хочет работать – 7,89; обеспечение квалифицированной медицинской помощи тем, кто в ней нуждается – 9,08; обеспечение достойного уровня жизни людям в старости – 9,18; обеспечение достойного уровня жизни безработным – 7,09; обеспечение ухода за детьми работающих родителей – 8,17; предоставление оплачиваемого отпуска людям, которые вынуждены временно ухаживать за заболевшими членами семьи – 8,33), что говорит о том, что жители России согласны в том, что все перечисленные задачи относятся в основном к сфере ответственности государства. Применение статистической процедуры парных корреляций переменной «самоотнесение на лево-правой шкале» и ответов на эти вопросы о функциях социального государства показывает, что в данных четвертой волны исследования не просматривается связи такого рода представлений респондента и его представления о себе самом как носителе левых или правых взглядов (см. табли-цу 9.2). Таким образом, левая или правая самоидентификация, хотя она и связана, как мы указали выше, с удовлетворенностью работой правительства, не связана (по крайней мере, в данных четвертой волны) с представлением о распределительных функциях социального государства. Представление о функциях социального государ-ства, долженствующего (или не долженствующего) производить перераспределение общественных благ в пользу тех или иных социально-демографических групп, не проводит границы между левыми и правыми в российском обществе. В таблице 9.2 результаты парных корреляций из данных исследования по России приведены на фоне аналогичных результатов для некоторых других стран, в которых проводилась четвертая волна ESS. Межстрановое сравнение по-казывает, что значимые корреляции этих переменных и самоотнесения на лево-правой шкале наблюдаются в либеральных (по терминологии Шварца и соавторов) странах, а отсутствие значимых корреляций – в отдельных традиционалистских и посткоммунистических (по той же терминологии) странах (Греция, Польша, Румыния). Российская ситуация, свидетельствующая об отличии «лево-правого» измерения российского идеологического пространства (и соответствующей самоидентификации индивидов в нем) от таковых в образцовых западноевропейских странах, таким образом, не является уникальной для Европы в целом. Мы можем заключить, что в российском обществе левая или правая самоидентификация, в том случае, если она связана с представлениями об экономической справедливости, вероятнее всего, связана не с распределительными функциями государства, а с более фундаментальными вопросами экономического строя современной России, пре-жде всего, – касающимися происхождения в ней собственности и ренты. Эти аспекты не были охвачены социально-экономическим вопросным модулем исследования ESS, но некоторые косвенные признаки могут подводить к такому выводу. В частности, А. В. Андреенкова, координатор российской части ESS, комментируя отношение жителей России к различным моделям, связывающим величину налогов и социаль-ных выплат (вопросы об этом также задавались в четвертой волне исследования), отмечает: «Принципиальное отличие России от большинства других европейских стран – в отсутствии в общественном сознании связи между социальным вкладом (налогами) и социальной отдачей (социальными выплатами и льготами). В представ94 Глава 9. Мобильность политической ориентации лении людей в России задача государства – не перераспределение (забрать у одних и отдать другим), а справедливая раздача людям «государственных» ресурсов, которые возникают из неизвестных или неопределяемых источников» [Андреенкова, 2017: 27]. В этом точном наблюдении, по нашему мнению, отмечается несходство природы основного конфликта в современном российском обществе на данном этапе его развития, сравнительно с таковой в западноевропейских обществах. Таблица 9.2 Корреляционные связи самоотнесения на лево-правой шкале и представлений о сфере ответственности правительства Коэффициенты ранговой корреляции Спирмена СтраныОбеспечение Предостав- Обеспечение Обеспечение Обеспечение Предоставучастницы работой ление достойного достойного ухода за ление четвертой каждого, квалифициуровня уровня детьми оплачиволны ESS кто хочет рованной жизни жизни работающих ваемого работать медицинской в старости безработным родителей отпуска помощи Россия * 0,041 -0,023 -0,007 0,027 -0,004 0,012 Швейцария -0,189** -0,152** -0,131** -0,253** -0,247** -0,153** Чешская Республика -0,229** -0,158** -0,167** -0,168** -0,125** -0,127** Германия -0,107** -0,108** -0,072** -0,151** -0,153** -0,042* Дания -0,190** -0,102* -0,159** -0,265** -0,156** -0,079* Финляндия -0,128** -0,103** -0,116** -0,184** -0,064** -0,091** Франция -0,151** -0,182** -0,128** -0,218** -0,077** -0,116** Великобритания -0,109** -0,053* -0,067** -0,107** -0,133** -0,092** Греция -0,017 -0,015 -0,047 -0,045 -0,015 -0,027 Нидерланды -0,057* -0,045 -0,079** -0,130** -0,145** -0,097** Польша -0,021 -0,032 -0,029 0,013 -0,044 -0,008 Португалия -0,010 0,022 0,030 -0,061* -0,022 -0,036 Румыния 0,014 0,004 -0,005 0,023 0,007 0,052* Швеция -0,230** -0,130** -0,156** -0,241** -0,165** -0,160** Корреляция значима на уровне 0,05. **Корреляция значима на уровне 0,01. Выводы Масштаб мобильности политической ориентации в российском «лево-правом» идеологическом пространстве, какой она предстает в данных пяти волн Европейского социального исследования, невелик по модулю и не характеризуется очевидным и определенным вектором. Таким образом, политическую ориента-цию в пространстве координаты «левое/правое» следует признать маломобильной или иммобильной, что, в целом, не является необычным. Российской особенностью (общей с другими «посткоммунистическими» странами) можно считать обратную 95 Глава 9. Мобильность политической ориентации зависимость «лево-правой» ориентации от возраста, связанную со значительно различающимися условиями социализации разных когорт. Также определенное влия-ние на размещение себя индивидами в идеологическом пространстве оказывает их позиция в социально-классовой структуре, хотя однозначной и легко интерпретируемой картины влияния этого фактора в полученных результатах нет. Отношение к государственной регуляции разницы в доходах является влияющим фактором только в двух волнах исследования из пяти. Наиболее сильным фактором, стабиль-но оказывающим влияние на самоидентификацию в «лево-правом» идеологическом пространстве, является удовлетворенность работой правительства (руководства страны): люди, определяющие себя в идеологическом пространстве в качестве «левых», в меньшей степени удовлетворены работой руководства страны, чем те, кто обозначает себя как «правых». Различие между левой и правой идентичностью означает разную оценку в целом существующего в России государства с точки зрения «левого» и «правого» общественного идеала, и это различие в период проведения исследования стабильно воспроизводилось. 96 Заключение В настоящей монографии поднят ряд тем, которые до настоящего мо-мента либо вовсе не обсуждались в контексте мобильности, либо обсуждались косвенно, как контекст или фон социальных изменений социальной структуры. Действительно, для стороннего наблюдателя не так просто смириться с мыслью о том, что не только перемещения индивидов, но и перемещения больших групп людей в нематериальных пространствах могут быть предметом рассмотрения в работах о мобильности. Идея П. Сорокина, заключавшаяся в том, чтобы объединить материальное, экономическое, вещное и внеэкономическое, не получила значимого развития в социологической перспективе. Можно предположить, что неприятие комплексного подхода было вызвано теми проблемами, которые неизбежно возникали на этапе его эмпирической реализации. Если измерение мобильности индивидов – это, с точки зрения эмпирической социологии, задача невысокой сложности, то наблюдать перемещения ценностей совсем непросто; это намного сложнее, чем изучать систему ценностей как статичное явление. Дело в том, что ценности могут меняться не только вместе с теми изменениями, которые проис-ходят в социальной структуре, но и под влиянием состояний, в которых индивид находится в разные фазы жизненного цикла. Они могут испытывать давление со стороны общих, неиндивидуальных контекстов, например, изменяться в зависи-мости от тех трансформаций, которые индивид наблюдает в политической сфере по мере ухода политиков одной генерации и прихода другой, более современной или более консервативной. Можно ли в таком случае находить в общественном сознании, в свойственных ему типичных ценностях, представлениях или верова-ниях результаты индивидуальной или групповой рефлексии, эволюции, которые обусловлены не только изменениями в статусах, но и то, что упреждает еще не на-ступившие структурные изменения, предваряет их? Сорокин полагал, что это воз-можно, если положить в основу анализа общую схему трансформации социальных институтов и социальных отношений. И те и другие мутируют, собирая в себе опыт предыдущей эпохи, освобождая общества от бремени тех практик, которые име-ли в предшествующие эпохи широкое распространение. От материалистической эпохи общество движется к идеациональной, в которой идеи господствуют над материальным миром, формируют ту ценностную среду, в которой ищут и находят жизненные смыслы индивиды. Природа человека эгоистична, полагал он, и если освободить человека от социальных инстинктов, то он способен к действиям разрушительного или саморазрушительного характера, но если старательно выращивать институты, организуя их так, чтобы они работали на всеобщее благо, то и человек способен меняться в лучшую сторону, отыскивая себе способность к альтруизму, помогающему поведению и креативной деятельности. Индивидуализм, возобладавший в большинстве развитых обществ, наталкивается на институциональные ограничения, работающие на уровне малых сообществ, организованной деятель-ности в муниципальном, локальном масштабе. Идеи присвоения собственности, ожесточенной конкуренции за получение экономических преимуществ уравнове97 Заключение шиваются необходимостью всеобщего блага и всеобщего выживания в ситуации, когда не только низшим слоям, но и всему миру грозит экологическая катастрофа. Можно предположить, что эволюция общественных отношений вовлечет в общий поток изменений не только сферу труда, не только карьерные траектории или образовательные практики, но и ценности. Гипотеза о тотальной мобильности, охватывающей разные стороны жизни общества, рождающей разные, предсказуемые и непредсказанные последствия, заслуживает проверки и дальнейшего изучения. Логика «организованной жизни» или, если быть более точным, организованного социального перехода может быть проверена только в рамках комплексных, многоаспектных исследований, в которых объективное и субъективное изучаются вместе как единая изменяющаяся реальность. 98 Приложение. Некоторые тенденции в трудовой мобильности (по данным Росстата) 1. Трудовые миграции внутри страны Территориальная трудовая мобильность в последние годы характеризовала около 2% занятого населения. По данным обследования рабочей силы, численность занятых, работавших за пределами субъекта Российской Федерации, в котором они проживают (далее – своего субъекта), включая работавших на территории другого государства, в среднем за 2017 г. составила 2,9 млн человек, за 2016 г. – 2,7 млн человек. 2,5 2,4 2,4 2,7 2,9 2,4 1,8 69,9 68,9 2011 69,1 2012 69 2013 69,7 69,2 2014 69,2 2015 2016 2017 Работали за пределами своего субъекта Работали на территории своего субъекта Рис. 1. Занятое население по месту нахождения работы в 2011–2017 гг, млн человек Источник: О Межрегиональной трудовой миграции в 2017 году. URL: http://www.gks.ru/free_doc/new_site/ population/trud/migrac/mtm_2017.pdf (дата обращения: 10.11.2018). 99 Приложение. Некоторые тенденции в трудовой мобильности 9 11 14 14 29 12 5 9 23 23 30 29 42 36 35 30 21 12 10 6 Всего Работающие в организациях Индивидуальные предприниматели Менее 1 года 1–4 года 5–9 лет 10–14 лет Работающие по найму у индивидуальных предпринимателей и физических лиц 15 лет и более Рис. 2. Структура занятого населения, работающего за пределами своего субъекта, по продолжительности стажа на настоящей работе в 2017 г., % Источник: О Межрегиональной трудовой миграции в 2017 году. URL: http://www.gks.ru/free_doc/new_site/ population/trud/migrac/mtm_2017.pdf (Дата обращения: 10.11.2018). Основными субъектами Российской Федерации, принимающими на работу граждан из других регионов, являлись г. Москва (1,5 млн человек или 20,9% к численности занятого населения данного региона), Тюменская область (с автономны-ми округами) (353 тыс. человек, или 18,9%), Московская область (204 тыс. человек, или 5,1%), г. Санкт-Петербург (253 тыс. человек, или 8,4%), Краснодарский край (63 тыс. человек, или 2,4%). Выше среднероссийского уровня (3,9%) доля трудо-вых мигрантов наблюдалась в Республике Саха (Якутия) (6,1%), Республике Коми (4,1%), Камчатском крае (7,1%), Магаданской области (6,5%). Среди населения, работающего за пределами своего субъекта (в сравнении с населением, работающим на территории своего субъекта), выше доля лиц со средним профессиональным образованием по программе подготовки квалифицированных рабочих (служащих) и средним общим образованием, и ниже доля лиц с высшим и средним профессиональным образованием по программе подготовки специалистов среднего звена. Из числа внутрироссийских трудовых мигрантов 663 тыс. человек (23,4%) – заняты в строительстве, 352 тыс. человек (12,4%) – в торговле, 335 тыс. человек (11,8%) – в транспортировке и хранении, 251 тыс. человек (8,8%) – в добыче полезных ископаемых, 248 тыс. человек (8,8%) – в обрабатывающей промышлен-ности. 100 Приложение. Некоторые тенденции в трудовой мобильности Строительство 662,6 Торговля оптовая и розничная; ремонт 351,6 автотранспортных средств и мотоциклов Транспортировка и хранение 335,4 Добыча полезных ископаемых 250,8 Обрабатывающая промышленность 248,4 Деятельность административная и сопутствующие 199,6 дополнительные услуги Государственное управление и обеспечение 119,2 военной безопасности; социальное обеспечение Деятельность в области здравоохранения и социальных услуг 115,4 Деятельность профессиональная , научная и техническая 109 Деятельность гостиниц и предприятий общественного питания 71,5 Образование 66,2 Деятельность в области информации и связи 59,3 Деятельность финансовая и страховая 51,5 Обеспечение электрической энергией, газом и паром; кондиционирование воздуха 41,7 Сельское, лесное хозяйство, охота, рыболовство и 41,3 рыбоводство Прочие виды деятельности 33,3 Деятельность по операциям с недвижимым имуществом 33,2 Деятельность в области культуры, спорта, организации досуга и развлечений 32,3 Водоснабжение, водоотведение, организация сбора и утилизация отходов, деятельность по ликвидации 13,7 Рис. 3. Распределение занятого населения, работающего за пределами своего субъекта, по видам экономической деятельности в 2017 г., тыс. человек Источник: О Межрегиональной трудовой миграции в 2017 году. URL: http://www.gks.ru/free_doc/new_site/ population/trud/migrac/mtm_2017.pdf (Дата обращения: 10.11.2018). 101 Приложение. Некоторые тенденции в трудовой мобильности 2. Неполная занятость Таблица 2.1 Неполная занятость по кварталам 2016 г., тыс. человек Виды неполной занятости 1 квартал 2 квартал 3 квартал 4 квартал По инициативе работодателя 142,1 147,0 109,6 111,7 По соглашению 805,7 811,6 738,7 765,0 В простое 228,1 212,6 166,7 182,8 Составлено по данным Госкомстата: Трудовые ресурсы. URL: http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/ rosstat/ru/statistics/wages/labour_force/# (Дата обращения: 10.11.2018). 3. Стаж работы Таблица 3.1 Численность занятых по стажу работы на последнем месте работы, в том числе имеют стаж работы, 2013–2016, % Год Всего Менее 1 мес. От мес. до 1 года От 1 года до 3 лет От 3 лет до 5 лет От 5 лет до 10 лет 10 лет и более 2013 100 1,1 9,9 15,8 14,4 24,1 34,8 2014 100 0,9 9,0 15,5 14,8 23,9 35,8 2015 100 0,9 8,5 15,2 14,8 24,7 35,9 2016 100 0,8 8,3 14,6 14,6 25,6 36,2 Источник: Труд и занятость в России 2017. Статистический сборник. М.: Госкомстат, 2017. С. 47. 4. Безработица В последнее десятилетие официально регистрируемая безработица поддерживалась на уровне 5%. Распределение численности безработных (имеющих опыт работы) по группам занятий в соответствии с Общероссийским классификатором занятий (ОК 010–2014) по данным Госкомстата за 2016 г. показывает, что доля безработных выше в группах среднего и низкого уровня квалификации (неквалифицированных рабочих; работников сферы обслуживания и торговли, охраны граждан и собственности; квалифицированных рабочих промышленности, строительства, транспорта и рабочих родственных занятий; служащих, занятых подготовкой и оформлением документации, учетом и обслуживанием; операторов производственных установок и машин, сборщиков и водителей). Меньше всего уровень безработицы у руководителей и специалистов высшего уровня квалификации. 102 Приложение. Некоторые тенденции в трудовой мобильности Таблица 4.1 Численность безработных и уровень безработицы по группам занятий* в 2016 г., % к итогу Группы занятий Всего Мужчины Женщины Безработные – всего 100 100 100 Руководители 2,7 3,0 2,4 Специалисты высшего уровня квалификации 8,6 6,0 11,6 Специалисты среднего уровня квалификации 6,7 5,3 8,3 Служащие, занятые подготовкой и оформлением документации, учетом и обслуживанием 2,7 0,7 5,0 Работники сферы обслуживания и торговли, охраны граждан и собственности 15,6 8,2 24,1 Квалифицированные работники сельского и лесного хозяйства, рыбоводства и рыболовства 1,7 1,8 1,7 Квалифицированные рабочие промышленности, строительства, транспорта и рабочие родственных занятий 12,6 19,2 5,0 Операторы производственных установок и машин, сборщики и водители 10,1 16,7 2,6 Неквалифицированные рабочие 13,5 15,8 10,9 Распределение численности безработных по группам занятий в соответствии с Общероссийским классификато-ром занятий (ОК 010–2014) приведено по безработным, имеющим опыт работы. Источник: Труд и занятость в России 2017. Статистический сборник. М.: Госкомстат, 2017. С. 83. * 103 Список литературы 1. Андреенкова А. В. Представления о справедливости и экономическом неравенстве в сравнительном межстрановом контексте // Общественные науки и современность. 2017. № 5. С. 18–30. 2. Ахременко А. С. Пространственный электоральный анализ: характеристика метода, возможности кросснациональных сравнительных исследований // Политическая наука. 2009. № 1. С. 32–59. 3. Барсегян В. М. Межпоколенная образовательная мобильность молодых общественно-политических деятелей в современном российском обществе // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Социальноэкономические науки. 2014. Т. 14. № 3. С. 163–178. 4. Беляева Л. А. Воспроизводство культурного капитала и проблемы социального неравенства в России // Философские науки. 2011. № 10. С. 6–20. 5. Бентам И. Принципы законодательства. О влиянии условий времени и места на законодательство. Руководство по политической экономии. Изд. 2-е. М.: Либроком, 2012. 137 с. ISBN 978-5-397-03051-9. 6. Бессокирная Г. П. Изменились ли мотивы труда рабочих в постсоветской России? // Социологические исследования. 2017. № 1 (393). С. 94–105. 7. Вайцзеккер Э. фон, Ловинс Э. Б., Ловинс Л. Х. Фактор «четыре». В два раза боль-ше богатства из половины ресурсов // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / Под ред. В. Л. Иноземцев. М.: Academia, 1999. С. 596–629. ISBN 5-87444-067-4. 8. Вебер М. Избранные произведения: Пер. с нем. / Сост., общ. ред. и по-слесл. Ю. Н. Давыдова; Предисл. П. П. Гайденко. М.: Прогресс, 1990. 808 с. (Социологическая мысль Запада). ISBN 5-01-001584-6. 9. Вебер М. Основные понятия стратификации // Социологические исследова-ния. 1994. № 5. С. 147–156. 10. Вебер М. Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии: в 4 т. / Макс Вебер; пер. с нем. сост. общ. ред. и предисл. Л. Г. Ионина; Т. 1. Социология. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. 445 с. ISBN 978-5-7598-1513-6 (т. I). 11. Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс. 1984. 183 с. (Экономическая мысль Запада). 12. Весоловски Вл. Классы, слои и власть: Пер. с польского / Влодимеж Весоловский; Под ред. и с предисл. М.: Прогресс, 1981. 231 с. 13. Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество: пер. с англ. М.; СПб.: АСТ: Транзиткнига; Terra Fantastica, 2004. 602 с. 104 Список литературы 14. Ерофеева П. А. Межсекторные переходы в карьере занятых в российском третьем секторе // Социологические исследования. 2017. № 9. C. 48–56. DOI: 10.7868/S013216251709-0013. 15. Запорожец О. Н. «Мобильные методы»: исследование жизни в движении // Социология: методология, методы, математическое моделирование (4М). 2017. № 44. С. 37–72. 16. Ильдарханова Ч. И. Межпоколенческая образовательная мобильность сель-ской семьи (на примере муниципального района Республики Татарстан) // Интеграция образования. 2013. № 3 (72). С. 78–84. 17. Ильин В. И. Профессия как индивидуальная жизненная колея: концептуализация категории // Журнал исследований социальной политики. 2015. Т. 13 № 4. С. 515–528. 18. Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. Политические исследования. 1997. № 4. С. 18–28. 19. Константиновский Д. Л. Динамика неравенства. Российская молодежь в меняющемся обществе: ориентации и пути в сфере образования (от 1960-х годов к 2000-му). М.: Эдиториал УРСС, 1999. 344 с. ISBN 5-8360-0020-4. 20. Константиновский Д. Л. Новая молодежь в новой реальности образования // Образование и наука в России: состояние и потенциал развития. Сборник научных трудов. М.: Центр социологических исследований, 2016. С. 106–162. 21. Константиновский Д. Л. Система показателей для исследования неравенства в образовании [Электронный ресурс] // Социология и общество: социальное неравенство и социальная справедливость (Екатеринбург, 19–21 октября 2016 года) Материалы V Всероссийского социологического конгресса / Отв. ред. В. А. Мансуров. Электрон. дан. М.: Российское общество социологов, 2016. С. 6579–6585. 22. Лапин Н. И. Сверяем человеческие измерения модернизации (по результатам третьей волны Европейского социального исследования, 2006) // Мир России. 2011. Т. 20. № 2. С. 33–73. 23. Ленин В. И. Система Тейлора – порабощение человека машиной // Полное собр. соч. 5-е издание. М.: Политиздат. Т. 24. 1973. С. 369–371. 24. Магун В. С., Руднев М. Г. Межпоколенная динамика базовых ценностей: постсоциалистические страны в сравнении со странами Западной и Северной Европы // XIV Международная научная конференция по проблемам развития экономики и общества: в 4-х книгах. Книга 3 / Отв. ред. Е. Г. Ясин. М.: НИУ ВШЭ, 2014. С. 537–548. 25. Мангутов И. С., Скворцов В. Н. Управление и самоуправление карьерой: монография / И. С. Мангутов, В. Н. Скворцов; Ленинградский гос. ун-т им. А. С. Пушкина. СПб: ЛГУ им. А. С. Пушкина, 2011. 223 с. ISBN 978-5-8290-1122-2. 26. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. М.: Колибри. 2018. 80 с. ISBN 978-5-389-14074-5. 27. Милль Д. С. Размышления о представительном правлении. Санкт-Петербург: Издание Яковлева. 1863. 364 c. ISBN 978-5-4475-8031-5. 105 Список литературы 28. Подольский О. А., Попов Д. С., Рылько Е. Д. Насколько компетентны сегодня взрослые россияне. Результаты Программы международной оценки компетенций взрослых (PIAAC) в Российской Федерации / О. А. Подольский, Д. С. Попов, Е. Д. Рылько; НИУ «Высшая школа экономики», Ин-т образования. М.: НИУ ВШЭ, 2015. 79 с. ISBN 978-5-7598-1246-3. 29. Попова И. П. «Поворотные пункты» в биографиях и профессиональные карьеры специалистов // Социологические исследования. 2011. № 4 (324). С. 81–91. 30. Попова И. П. Невостребованная «востребованная профессия» в карьерах выпускников-юристов // Высшее образование в России. 2014. № 1. С. 45–54. 31. Попова И. П. Несоответствие профессиональных компетенций работников требованиям рабочих мест на рынке труда в международном и российском контекстах. М., 2016. 72 с. (Экономика высшей школы: Аналитические обзоры по основным направлениям развития высшего образования / ФИРО; Вып. 11). 32. Попова И. П. Профессиональная карьера в сфере науки и технологий: к проблеме устойчивости // Социологические исследования. 2017. № 12. С. 124–134. DOI: 10.7868/S0132162517120133. 33. Попова И. П. Самостоятельность в работе: тенденции десятилетия // Мир России. 2008. № 4. С. 135–151. 34. Россияне и китайцы в эпоху перемен: Сравнительное исследование в СанктПетербурге и Шанхае начала XXI века // Под общ. ред. Е. Н. Даниловой, В. А. Ядова, Пан Давэя. М.: Логос, 2012. 452 с. ISBN 978-5-98704-699-9. 35. Рощина Я. М. Социальная дифференциация молодежи в российском профессиональном образовании // Отечественные записки. 2006. № 3. С. 113–132. 36. Руткевич М. Н., Филиппов Ф. Р. Социальные перемещения. М.: Мысль, 1970. 253 с. Семенова В. В. Субъективная социальная мобильность: возможности качественного подхода // Социологические исследования. 2016. № 6. С. 84–93. 38. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо. 2017. 1056 с. ISBN 978-5-699-84994-9. 37. 39. Сорокин П. А. Социальная мобильность / П. А. Сорокин; Пер. с англ. М. В. Соколовой; Пер. с англ. Под общ. ред. В. В. Сапова. М.: Academia; LVS, 2005. 608 с. ISBN 5-87444-221-9. 40. Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество / Общ. ред., сост. и предисл. А. Ю. Согомонов; Пер. с англ. М.: Политиздат, 1992. 543 с. ISBN 5-250-01297-3. 41. Сорокин П. С. Бизнес-карьера как предмет анализа социальных наук: под-ходы и направления // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. Серия: Социальные науки. 2011. № 4 (24). С. 68–73. 42. Социальная группа юристов: мотивация вхождения в профессию и траектория мобильности / М. Ф. Черныш, Ю. Б. Епихина, И. П. Попова, Н. С. Мастикова // ИНАБ № 1. М.: Институт социологии РАН, 2014. 92 с. ISBN 978-5-89697-247-1. 43. Социальное неравенство в России [Электронный ресурс] // РУКСПЕРТ: [вебсайт]. URL: https://goo.gl/WQf17X (Дата обращения: 10.11.2018). 106 Список литературы 44. Социальное неравенство в социологическом измерении. Аналитический доклад. [Электронный ресурс] / [М. К. Горшков и др.]. М.: ИС РАН, 2006. 135 с. URL: http://www.isras.ru/analytical_report_Social_inequality.html (Дата обращения: 10.11.2018). 45. Тейлор Ф. У. Научная организация труда. М.: НКПС Транспечать. 1925. 276 с. 46. Темницкий А. Л. Самостоятельность в работе как фактор формирования субъектности рабочих России // Социологические исследования. 2011. № 12 (332). С. 35–42. 47. Толочек В. А. Профессиональная карьера как социально-психологический феномен. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2017. 262 с. ISBN 978-59270-0352-5. 48. Толочек В. А., Винокуров Л. В., Журавлева Н. И. Условия социальной среды как ресурсы профессиональной успешности субъектов // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. 2015. № 4. С. 39–54. 49. Урри Дж. Мобильности // Пер. с англ. А. В. Лазарева; Вступит. статья Н. А. Харламова. М.: Изд. и консалт. группа «Праксис», 2012. 576 с. (Образ общества). ISBN 978-5-901574-98-0. 50. Урри Дж. Социология за пределами обществ: виды мобильности для XXI столетия. Пер. с англ. Д. Кралечкина; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. 336 с. (Социальная теория). ISBN 978-5-7598-0824-4. 51. Чернышев Я. А. Профессиональная позиция личности в карьере. Ульяновск: Ульяновский госуниверситет, 2010. 384 с. ISBN 978-5-88866-409-4. 52. Шапиро С. А. Управление трудовой карьерой как механизм развития персонала организации. М.: Издательский центр РХТУ им. Д. И. Менделеева, 2012. 195 с. ISBN 978-5-7237-0971-3. 53. Шваб К. Четвертая промышленная революция / К. Шваб. М.: Эксмо, 2016. (Top Business Awards). ISBN 978-5-699-90556-0. 54. 55. 56. 57. 58. Шеллер М. Новая парадигма мобильностей в современной социологии // Социологические исследования. 2016. № 7. С. 3–11. Шумпетер Й. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия / Й. А. Шумпетер; Пер. с нем. В. С. Автономова, М. С. Любского, А. Ю. Чепуренко; Пер. с англ. В. С. Автономова, и др.; Науч. ред., предисл. В. С. Автономова. М.: Эксмо, 2008. 862 с. (Сер. «Антология экономической мысли»). ISBN 978-5-699-19290-8. Энгельс Ф. Рабочее движение в Америке. Предисловие к американскому изданию «Положения рабочего класса в Англии» // Сочинения / К. Маркс и Ф. Энгельс. Издание второе. М.: Политиздат, 1961. Т. 21. С. 345–353. Эфендиев А. Г., Балабанова Е. С., Сорокин П. С. Карьера сотрудников российских бизнес-организаций как социальное явление: опыт эмпирического исследования // Мир России. 2011. № 4. С. 140–169. Ястребов Г. А. Социальная мобильность в советской и постсоветской России: новые количественные оценки по материалам представительных опросов 1994, 2002, 2006 и 2013 гг. Часть I // Мир России. 2016. Т. 25. № 1. С. 7–34. 107 Список литературы 59. Ястребов Г. А. Социальная мобильность в советской и постсоветской России: новые количественные оценки по материалам представительных опросов 1994, 2002, 2006 и 2013 гг. Часть II // Мир России. 2016. Т. 25. № 2. С. 6–36. 60. Archer M. S. The Reflexive Imperative in the Late Modernity. Cambridge: Cambridge University Press. 2012. 61. Arthur M. B. Examining contemporary careers: A call for interdisciplinary inquiry // Human relations. 2008. Vol. 61. Iss. 2. Pp. 163–186. 62. Arthur M., Lawrence B. S. Perspectives on environment and career: An introduction // Journal of Occupational Behavior. 1984. Vol. 5. Iss. 1. Pp. 1–8. 63. Baruch Y. Organizational and labor markets as career ecosystem (Chapter 24) // De Vos A., Van der Heijden B. I. J. (eds.). Handbook of Research on Sustainable Careers. 2015. Pp. 364–380. 64. Bendix R. Kings or people. Berkeley: University of California Press. 1978. 65. Bertaux D. From methodological monopoly to pluralism in the sociology of social mo-bility // Life and work History Analyses: qualitative and quantitative developments / Ed. By Sh Dex. London and New York, 1991. 66. Blau P. M., Duncan O. D. The American occupational structure. N.Y., L., Sydney: John Wiley & Sons, Inc., 1967. 67. Blau P., Duncan O. The American occupational structure. N.Y.: Free Press. 1978. 68. Bugle C. Essais sur le regime des castes. Paris. 2 edition. 1935. 69. Caccamo R. Back to Middletown. Three generations of sociological reflections. Stanford: Stanford University Press. 2000. 70. Dahrendorf R. Class and Class Conflict in Industrial Society. Stanford, CA: Stanford University Press. 1959. 71. Drucker P. Post-capitalist society. N.Y.: Butterworth-Heinemann. 2013. 72. Featherman D. L., Lancaster J. F., Hauser R. M. Assumptions of social mobility research in the U.S.: The case of occupational status // Social Science Research. 1975. Vol. 4. № 4. P. 329–360. 73. Freire A. Bringing social identities back in: the social anchors of left-right orientation in Western Europe // International political science review. 2006. Vol. 27. № 4. P. 359–378. 74. Fuchs D., Klingemann H. D. The Left–Right Schema // Continuities in Political Action. Berlin, New York: de Gruyter, 1990. P. 203–234. 75. Fuchs D., Klingemann H. D. Cultural Diversity, European Identity and the Legitimacy of the EU. Cheltenham, Northampton: Edward Elgar, 2011. 76. Ganzeboom H. B. G., Treiman D. J. Three Internationally Standardised Measures for Comparative Research on Occupational Status // J. H. P. Hoffmeyer-Zlotnik, & C. Wolf (Eds.). Advances in Cross-National Comparison. A European Working Book for Demographic and Socio-Economic Variables. Amsterdam: VU University Press. 2003. P. 159–193. 77. Ganzeboom H. B. G., Treiman D. J., Ultee W. C. Comparative Intergenerational Stratification Research: Three Generations and Beyond // Annual Review of Sociology. 1991. Vol. 17. P. 277–302. DOI: 10.1146/annurev.so.17.080191.001425. 108 Список литературы 78. Gates B. B. Why Inequality Matters [Электронный ресурс] / gates notes: [веб-сайт]. URL: https://www.gatesnotes.com/Books/Why-Inequality-Matters-Capital-in-21stCentury-Review. (Дата обращения 10.11.2018). 79. Goldthorpe J. H. Social mobility and Social Structure in Modern Britain. Oxford: Clarendon Press, 1980. 80. Hout M. Status, Autonomy, and Training in Occupational Mobility // American Journal of Sociology. 1984. Vol. 89. № 6. P. 1379–1409. 81. Humphrey M. Environmentalism, fairness, and public reasons // Critical Review of International Social and Political Philosophy. 2008. Vol. 11. № 2. P. 177–192. 82. Kaufmann V., Montulet B. Between social and spatial mobilities: The issue of social fluidity // W. Canzler, V. Kaufmann and S. Kesselring (eds) Tracing Mobilities: Towards a Cosmopolitan Perspective. Farnham and Burlington, VT: Ashgate, 2008. P. 37–56. 83. Knutsen O. Value orientations, political conflicts and left-right identification: A comparative study // European Journal of Political Research. 1995. 28. P. 63–93. 84. Kohli M. Biography: Account, Text, Method // Biographical Research Methods / Ed by R. Miller. London: SAGE, 2005. IV. P. 59–72. 85. Lash S., Urry J. Economies of signs and space. L.: Sage Publications. 1994. 86. Levels M.; van der Velden R.; Allen J. Educational mismatches and skills: new empirical tests of old hypotheses // Oxford economic papers-new series. 2014. Vol. 66. Iss. 4. Pp. 959–982. 87. Lipset S. M., Bendix R. Berkeley: Univ. Calif. Press., 1959. 88. Lipset S. M., Zetterberg H. L. A theory of social mobility // Trans. Third World Cong. Sociol. 1956. Vol. II. P. 155–77. 89. Matras J. Comparative Social Mobility // Annual Review of Sociology. 1980. Vol. 6. P. 401–431. 90. McGowan A. M., Andrews D. Skill Mismatch and Public Policy in OECD Countries. OECD Economics Department Working Papers, 2015. № 1210. OECD Publishing. Paris. 51 p. DOI: http://dx.doi.org/10.1787/5js1pzw9lnwk-en. 91. Merton R. Bureaucractic structure and personality / Social theory and social structure. IL.: Free Press. 1957. P. 195–206. 92. Middendorp C. Left-Right Self-identification and (Post) materialism in the Ideological Space; their Effect on the Vote in the Netherlands // Electoral Studies. 1992. Vol. 11. № 3. P. 249–260. 93. Miller S. M. Comparative social mobility // Current Sociology. 1960. № 9. P. 1–89. 94. Nussbaum M. C. Creating capabilities: The Human Development approach. Cambridge: Cambridge University Press. 2011. DOI:10.4159/harvard.9780674061200. 95. Pakulski J., Waters M. The Death of Class. L.: Sage Publication, 1996. 173 pp. 96. Pfautz H. W. The Current Literature on Social Stratification: Critique and Bibliography // American Journal of Sociology. 1953. Vol. 58. № 4. P. 391–418. 97. Piurko Y., Schwartz Sh., Davidov E. Basic Personal Values and the Meaning of LeftRight Political Orientations in 20 Countries // Political Psychology. 2011. Vol. 32. № 4. P. 537–561. DOI: 10.1111/j.1467-9221.2011.00828.x 109 Список литературы 98. Roshchina Y. Intergeneration Educational Mobility in Russia and the USSR. Proceedings of the Asian Conference on Education 2012 Conference, Osaka: The International Academic Forum, 2012. P. 1406–1426. 99. Sayer A. The moral significance of class. Cambridge: Cambridge University Press. 2005. 256 p. 100. 101. 102. 103. 104. 105. 106. 107. Schwartz S. H. Individualism–collectivism. Critique and proposed refinements // Journal of Cross Cultural Psychology. 1990. № 21 (2). P. 139–157. Sewell W. H., Haller A. O., Portes A. The educational and early occupational attainment process. American Sociological Review. 1969. Vol. 34. № 1. P. 82–92. Sheller M. Sociology after the mobilities turn // The Routledge Handbook of Mobilities / Adey P. et al. (eds). London and New York: Routledge, 2014. P. 45–54. Sheller M. The new mobilities paradigm for a live sociology // Current Sociology Review. 2014. Vol. 62 (6). P. 789–811. Sorokin P. A. Social and Cultural Mobility. NY.: The Free Press, L.: CollierMacmillan Limited., 1964. Storey Y. A. «Fracture line» in career environment // The Future of career / Ed. by A. Collin, R. A. Young. Cambridge University press, 2000. P. 21–36. Wengraf T., Chamberlayne P., Bornat J. A biographical turn in the social sciences? A British-European view // Sage biographical research / Ed. by J. Goodwin. 2012. Vol. 1. P. 77-100. Zuckerman A. S., Kotler-Berkowitz L. A., Swaine L. A. Anchoring political preferences: The structural bases of stable electoral decisions and political attitudes in Britain // European Journal of Political Research. 1998. Vol. 33. № 3. P. 285–321. 110 Сведения об авторах Черныш Михаил Федорович Доктор социологических наук, первый заместитель директора по координации научной и научно-образовательной работы ФНИСЦ РАН, руководитель Сектора социальной мобильности Института социологии ФНИСЦ РАН Москва, Россия. E-mail: mfche@yandex.ru Епихина Юлия Борисовна Кандидат социологических наук, ведущий научный сотрудник Сектора социологии профессий и профессиональных групп Института социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия. E-mail: epikhina@gmail.com Мастикова Наталья Сергеевна Кандидат социологических наук, научный сотрудник Сектора социальной мобильности Института социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия. E-mail: navor@bk.ru Попова Ирина Петровна Кандидат социологических наук, ведущий научный сотрудник Сектора социальной мобильности Института социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия. E-mail: popova-book@mail.ru Терин Дмитрий Феликсович Научный сотрудник Сектора социальной мобильности Института социологии ФНИСЦ РАН, Москва, Россия. E-mail: terin@isras.ru 111 Научное издание Епихина Юлия Борисовна, Мастикова Наталья Сергеевна, Попова Ирина Петровна, Терин Дмитрий Феликсович, Черныш Михаил Федорович МНОГОМЕРНАЯ СОЦИАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ Корректор: Н. Н. Никс Компьютерная верстка: Е. И. Григорьева, И. М. Ситдиков Издатель: Федеральный научно-исследовательский социологический центр Российской академии наук Адрес: 117218, Москва, ул. Кржижановского, 24/35, корп. 5. Тел.: +7(499) 125-07-71 E-mail: fnisc@isras.ru Уч.- изд. л. 7,0 Подписано в печать 19.12.2018 Тираж 500 экземпляров, заказ
