Помню - не помню… Сегодня 1 сентября 1994 года. Но первый

Помню - не помню…
Сегодня 1 сентября 1994 года. Но первый день нового учебного года - не для меня. Мне
53 года. Я проснулась в чужой квартире, не сообразив сразу, где нахожусь. Вокруг меня
коробки, тюки, детали от мебели, ящики с книгами - огромное количество книг. Мой взгляд
остановился на маленьком ящике с надписью "болты" и мне стало вдруг весело. Ох, уж эти
болты. Именно их искал вчера мой четырнадцатилетний племянник, искал целый день, чтобы
собрать мебель.
Мы переехали из Ташкента в Симферополь. В город, где я родилась и прожила
неполных три года. Родилась под грохот артиллерии, бомбежки, в город, который я не помню, а
знаю со слов моей мамы. Жизнь, которая мне вспоминается, начиналась в Ташкенте. До него
был совхоз под Андижаном, но и об этом я, слава аллаху, почти не помню. А помню арбу. Она
мне представляется огромной, наверно, из-за своих просто гигантских колес. На ней мы
въезжали во двор, где моя жизнь, которую я вспоминаю, и обрела свойство памяти.
В этом большом дворе, в котором жило несколько эвакуированных русских семей и
много семей евреев с Украины, в основном из Одессы, прошли мое детство и юность. Помню,
как родилась моя сестра, и все соседи помогали, чем могли, потому что это было среди ночи.
Весь двор жил одной большой семьей. Конечно, порой вспыхивали ссоры, затевались
темпераментные скандалы - было все, что обычно бывает в старых дворах. Каждый знал, кто
чем дышит. И может быть, благодаря нашим соседям мы с сестрой выжили. Помню, когда ктонибудь из соседей готовил что-нибудь приличное, обязательно угощал нашу маму. Она была
общая любимица. Но все, что предназначалось ей, получала не она, а мы. Мама... Я всегда
восхищалась ею. Она была для меня самой красивой, а сейчас, когда прошло много лет, я
поняла, что она была образцом истинной женщины.
Помню, обходы квартир соседей. Нас с сестрой все приглашали в гости. Я всегда
любовалась всякими мелочами, безделушками, разными статуэтками и сожалела, что у нас нет
ничего такого, старинного. Я завидовала подругам, когда они показывали какую-нибудь вазочку
или фотографию и говорили: "Это - бабушкина". У некоторых соседей сохранились даже
серебряные вещи. "Почему у нас этого нет?" - задумывалась я и не могла понять, что у нашего
народа все осталось ТАМ. Все, что олицетворяло корни, осталось далеко ТАМ. А с нами
сохранились только наши воспоминания. Точнее, они были у наших родителей. Воспоминания
и больше ничего. Ни-че-го. Даже смены белья. Мебель казенная, кровати и стулья - с
инвентаризационными номерами. Уже позже я иногда думала: "Интересно, у этих людей,
которые вселились в Крыму в наши квартиры, легли в наши постели, одели наши вещи сжалось ли раз у них сердце?"
Вспоминаю, как однажды мама принесла огромный букет цветов, которые она купила
на последние деньги, как принесла куклу, выменянную на хлебные карточки. Куклу в этот же
день разбили мальчишки со двора, а мы остались без хлеба. Не знаю, плакать или смеяться
сейчас, но тогда без этих маленьких глупостей, которые случались в нашей семье, наверно,
можно было бы сойти с ума.
Помню наши очень странные затяжные мрачные семейные походы, казавшиеся
бесцельными. Много позже я поняла, что мы ходили отмечаться в комендатуру. Но я не помню
ни одного дня в нашей семье, чтобы не прозвучали частью какой-либо фразы, теплые слова:
"Вот вернемся в Крым..."
Все это я ворошила в памяти, лежа среди несобранной мебели, разбросанных книг и
всякой всячины. Я - дома, на своей Родине, Родине, которой я не знаю, с которой меня вместе с
мамой грубо и насильно выселили трехлетним ребенком, запихнув в товарный вагон.
Вспомнила опять Ташкент. Перед глазами мать моей подруги. Она строго внушает
дочери: "Не ходи туда, там крымские татары, они звери, они убьют тебя или что-нибудь с тобой
сделают". Я убежала тогда от них и долго плакала.
Таких моментов, которые я не хотела бы вспоминать, было много, но были в моем
детстве и светлые радостные дни. Таково уж свойство детской памяти - сохранять больше
светлые моменты. Вспоминается драматический кружок, самодеятельный кукольный театр, в
котором, я, уже участь в старших классах, была и режиссером, и художником-оформителем, и
портнихой. Моя первая любовь - мальчишка, который через весь город на велосипеде приезжал
ко мне, чтобы помолчать. Затем вторая, "взрослая". Замужество. Двое детей. Они быстро
выросли. И вот я уже - бабушка. Я в своем родном городе, могу сказать своей внучке: "Вот в
этом доме, на улице Жуковского, в доме специалистов я родилась". И все. Я не могу ей сказать,
что бегала по его крутым лестницам я не могу сказать, что играла в городском саду, что моя
мама водила меня в театр, в котором она когда-то играла, что я училась в одной из школ этого
города. Такое право у меня, как и у тысяч моих ровестников-соотечественников, отнято. Я и мои
сестры прекрасно говорим по-русски и не знаем родного языка.
Как-то при посещении кладбища меня потрясла надпись на одной из могильных плит:
"Я - дома, а вы - у меня в гостях". И я подумала: "А наши старики и все крымские татары,
которые остались лежать в чужой земле, могли бы сказать: "Я - дома"?! Нет, никогда!"
Мне 53 года. Надо вставать, надо раскладывать вещи, привезенные в контейнерах из
трех далеких квартир. Эти вещи надо вместить в три комнаты, и мы их обязательно распихаем.
Я лежала и думала - не пропадет народ, который везли, как скот в товарных вагонах,
который умирал от голода и тифа, который пинали ногами и оскорбляли, заставляли отказаться
от своего прошлого, традиций, культуры, держали в унизительном положении полвека, а он
наперекор всему все-таки выжил и двинулся мощным потоком на свою Родину, от которой его
стремились любыми способами отдалиь, - нет, не пропадет! Он поднимется из пепла и
возродится на земле предков.
Пора и мне вставать. Давай, дорогая, поднимайся, твое долгое путешествие по чужбине
длинною в жизнь окончилось, ты - дома. Принимайся за работу, черт тебя подери...
Диляра АЛЯДИНОВА
(газ. "Голос Крыма", 16 декабря, 1994 г., № 50, стр.3).