Рассказ о Великой Отечественной войне

Рассказ о Великой Отечественной войне
После окончания семилетки я уехала учиться в Опочку на медицинскую сестру, и
потом совсем скоро началась война. Вскоре в нашей деревне появились немецкие
солдаты. Двое зашли в наш дом. Увидев на стене портрет Сталина, один из фашистов
хотел расстрелять отца, но другой остановил его. Они разорвали портрет и ушли. Так
началась оккупация.
В ноябре 41-года в родную деревню вернулась сестра Антонина с мужем Адамом
Яковлевым, рассказала о том, что в Белоруссии очень опасно оставаться.
Большинство советских граждан ненавидели оккупантов, но были такие, которые
переходили на сторону фашистов.
Вот, значит, из числа этих, вот так сказать, тех, которые ненавидели, вот, наших,
типа нашу власть советскую, были сформированы карательные отряды. Один из таких
карательных отрядов остановился в деревне Дербыши (это бывший Идрицкий район). Вот
с тех пор жителям деревни Асташово было очень трудно жить, потому что, как бы, они
переодевались в партизан, и они, вот, и ночью могли придти, представиться, что это
партизаны, начинали обирать… там, ну, а народ-то какой был еще. Мы верили во всё, что
партизаны так партизан, ему всё отдавали, а потом после этих карателей приходили
настоящие партизаны, так люди и не понимали, каких.
Всего было, а вот в один прекрасный момент один из карателей, вот из этого
отряда решил уйти к партизанам, ну, а так как он в этом, у него, у этого карателя, как его,
его Василием звали Меньшиковым, был товарищ, я не помню, как его звали, ну, короче
этот товарищ решил его сдать и привел карательную… карательный отряд в деревню, а
вот записку, ту, которую этот Меньшиков написал для партизан, они оставили в нашем
доме, а уже у нашей Антонины был… была дочь маленькая, ее звали Нина. И в [в тетр.
нрзб.] у этой Нины, ну, спрятали эту записку. Ну, куда было больше прятать. Естественно
всё перевернули вверх дном, эту записку нашли и вот, забрали меня в это, карательный…
каратели забрали. Сестру забрали Антонину вместе с ребенком, забрали Адама и увезли
вот в эти Дербыши. Там нас держали, избивали, мучали, ни пить, конечно, ни есть не
давали, естественно. Спасибо, вот там мы трое суток просидели, один раз нам только в
окошечко часовой наш дал кусочек хлеба. Вот, на четвертые сутки решили казнить.
Мы знали, что нас ведут на расстрел. Вот потом по дороге там нас сопровождали
пятнадцать этих, карателей. По дороге мы узнали, что нас ведут в нашу деревню, вот.
Привезли нас в эту деревню, значит, вот. Там был большой дуб, он долго стоял и
после войны, долго стоял потом этот дуб, они, значит, отобрали от моей сестры эту дочку,
кинули, [в тетр. нрзб.], чесал как собачонку, мне в руки и сказали: «Нет, отдай старухе
ребенка и сама сюда возвращайся». Типа того, где казнить должны нас, это где-то
недалеко, там, дома через два.
Ну, я пришла, своей матери эту девочку отдала, про Таню я ничего не говорю,
прихожу, а ей уже на грудь одета доска: «За связь с партизанами», что она предатель. Вот,
и ее, вот значит, вот так вот. Ее повесили, ну, думаю, теперь, наверное, моя очередь. Меня
отправили домой и сказали: «Старухе ничего не говори, и три дня, чтоб вы ее не
снимали». Тело моей сестры. Ну, вот, потом, значит, потом каратели, значит, ушли из
деревни и по дороге. Адам-то бежал, как сказать, из этого лагеря, где они были. Ну, а по
дороге попался он им и, в принципе, получилось так, что и Адама они расстреляли.
И осталась у меня эта девочка круглой сиротой. Вот так вот. Я ее вырастила.
Сейчас уже она сама бабушка, взрослая. Ну, естественно, дождали мы День Победы. Ну,
горя у всех хватало: и нашей семье и другой семье.
А, я забыла сказать, что в нашей деревне потом стоял уже партизанский отряд был.
Недалеко фронты шли и вся деревня у нас, во всех домах были раненые, мы за ними
ухаживали.
Теперь у нас там в деревне братская могила большая. За ней ухаживает сельсовет,
школа ухаживает. Вот. Пока мы с мужем жили в деревне, и мы ухаживали за этой
могилой.
Ну, теперь уже, как бы, деревни не существует, поэтому там уже это, ухаживает
только сельский совет, который перенесли тоже далеко. Ну, школа еще ухаживала, теперь
школу перевели. Одним словом, кто как добрые люди придут, приберут. На могилах там у
нас вот такая чистота. Ну, этих карателей в 67, 72 году их в Пустошке судили. Дали им
различные сроки. Самому главному – Кареву дали расстрел. А этим по 12-15 лет.
Естественно, они раскаивались, но было уже поздно. Так вот я слушала, конечно, слушать
было очень тяжело, и по сему я всего не помню, ну вот, говорили, как они издевались. Там
они штабелями складывали людей, вот так вот ложили, как мост и пытались на лошадях
проехать по этим людям. Так на сколько животное было, вот, благоразумней этих людей,
оно на дыбы становилось, сбрасывало этих седаков, но не шло по людям. Лошадь не шла,
вот такие были дела. Уж не дай Бог, чтоб это повторилось.