1 Другой человек В театре РАМС состоялась премьера «ко(с

1
Другой человек
В театре РАМС состоялась премьера «ко(с)мической фантазии»
Рубрика: Культура – № 44 (1619) , газета «Берег»
Автор: Анна Жидких
В этом спектакле Россошанского драматического театра РАМС необычно все – от названия до
жанра. «Код семьи. Доказательство для двух неизвестных» поставил художественный
руководитель коллектива Евгений Хунгуреев. Он же придумал сценографию и музыкальное
оформление, спроектировал декорации и спецэффекты. Создал, одним словом, мир «Другого
человека» – именно так называется пьеса Петра Гладилина, по которой сделан спектакль.
О чем он? Односложного ответа дать не берусь. Раздвоение личности, отношения мужчины и
женщины, единство и борьба противоположностей, вера, надежда, любовь (в вариантах
ассоциативных и опосредованных); традиционные «киты», на которые опирается мировая
литература и драматургия как полноправная ее составляющая, не исчерпывают тем и
направлений, которые разрабатывает спектакль россошанцев.
Шторм под музыку
Даже не скажешь, сюжетна эта вещь или наоборот: гладилинский текст – фантасмагория,
оборотень. Вольный, если не отвязный парафраз каждодневности с переходом на личности. Кто я
такой, чего хочу? Почему одет так, а не иначе? Кого люблю? Кого и за что способен убить, за чьи
страдания в ответе, на что рассчитываю?..
Вопросы подобного толка сопровождают поиск вечных истин – это не новость. Но фишка в том,
что обращены они незнамо к кому. Сам себе человек их задает или во внешнюю среду
транслирует?..
По моему глубокому убеждению, спектакли подобной заданности должны представлять собой
одну большую метафору. Только она, на контрасте с бытовым срезом в «картинках», способна
направить произведение в космос. Не попытаешься это сделать – получишь очередную «сантабарбару» в сценическом, но не факт что занимательном, воплощении. Которое, кроме
недоумения, ничего не способно вызвать в принципе: зачем мне, зрителю, в тысячу пятый раз
пересказывать современную действительность в деталях, от которых в жизни – проходу нет?..
Как емкая, обещающая развитие метафора спектакль россошанцев и заявлен. С экрана,
укрепленного на заднике сцены, на нее (и, соответственно, в направлении зала) накатывают
2
штормовые волны: стихия буйствует. Как у Мандельштама – «витийствуя, шумит». Музыка
(которой в спектакле, в чем зритель быстро убедится, уготована конструктивная роль)
подчеркивает и укрепляет градус напряжения, выдаваемого картинкой. Что-то будет, что-то
произойдет – непременно…
Он и Она
Две стандартных (унифицированных) двери, появляющиеся впереди «штормящего» экрана, ясно
дают понять, о чем пойдет речь. Две судьбы, две правды, два отчаяния, два одиночества, два
сердца. Два человека: один и… Нет, не второй – другой. Оба в равной степени ищут понимания,
сострадания и т.п.
Если говорить о гладилинских смыслах пьесы, «другой человек» – не словосочетание из
существительного и прилагательного-определения. Это – понятие, причем философское: все мы,
люди, разные. Не только незнакомец, но и самый близкий человек всегда остается для каждого из
нас «другим». Как ни печально и даже страшно…
«Альтер эго» – штучка с норовом. Этот норов и демонстрируют герои спектакля, благоразумно
поименованные как «Он» и «Она»: в истории, которую предлагает РАМС, имен собственных быть
не может. Иначе разрушится таинство. И начнется, опять же, голимая бытовуха.
Спектакль – с постановочной точки зрения – сделан в таких продуманных подробностях, что
сомневаться не приходится: режиссер вынашивал свое детище долго, размышлял над каждым
нюансом. А почему он вообще впечатлился пьесой Гладилина?
– Мне очень нравится этот драматург, – говорит Евгений Хунгуреев. – Я не все его пьесы читал, но
те, с которыми познакомился, просто восторг вызывают. Любимый автор, можно сказать. Как он
строит взаимоотношения персонажей, их взаимодействия друг с другом и зрителем, как
выстраивает причинно-следственные связи, какой условностью пользуется!.. В гладилинской
драматургии – постоянно парадоксальные ситуации, ни на что не похожие. Этот автор вообще не
похож ни на кого: говорит вроде как ни о чем, но при том чувствуется, что – о самом главном в
нашей жизни.
Противоположность хаоса
3
Обыденность лепит стереотипы восприятия, которые, по Хунгурееву, не позволяют проникнуть в
суть вещей – она в этих стереотипах теряется.
– Вспоминаю слова Конфуция, сказанные две с половиной тысячи лет назад, – продолжал
режиссер. – «Мир изолгался. Все слова потеряли свой смысл. Давно пора всем вещам и понятиям
давать новые имена». Разве сейчас не та же ситуация? Это какая-то вечная парадигма нашего
бытия! И художественное священнодейство, искусство, должно эту парадигму вскрывать. На
абсолютно простых, но фантастических ситуациях: важна идея. Если идея понятна – форма сама
приходит. И тогда играть можно хоть капитана Врунгеля, хоть отношения двух путешествующих
зародышей; это я вспоминаю еще одну пьесу Гладилина... После описанных событий один
зародыш не родился. А другой – родился… Вот что заставляет драматурга находить такие ситуации?
Простые, как дважды два? Как в мультике, но масштаб – шекспировский. Человековедательный
масштаб, если можно так выразиться… И при том смешно невозможно.
Евгений пояснил, почему поиграл с жанром («комическая – космическая»). Космос – порядок,
устроение. Противоположность хаоса. Всеобъемлющая. А то, что «код» (семьи) на слух
воспринимается «котом» – как раз в гладилинском стиле трюк (от классического трюкачества,
впрочем, далекий – речь о тонкой материи). Недаром кот как таковой в спектакле – собственной
персоной, на своем законном месте. До поры до времени восседает на подоконнике квартиры, в
которой разворачивается действо. А потом вдруг взмывает вверх – в тот самый космос…
Векторные веревки
Космичность, вообще говоря, обозначена уже в первых тактах спектакля: разгул морской стихии –
из той самой оперы. По ходу пьесы «воздушность», эфемерность реальности (ирриальности?)
утверждаются все настойчивей: где, в смысле местоположения на Земле, происходит дело –
сказать трудно. Или оно – не на Земле все-таки?..
На веревках-канатиках сверху вниз и наоборот перемещаются стулья (которые у меня лично
ассоциируются почему-то с театром абсурда). Причем веревки эти зрителю нарочито
демонстрируются; своеобразные наглядные векторы, направленные «отсюда-туда».
Посредине сцены-квартиры – полупрозрачная кабинка, делающая явное неявным. Мизансцены и
сценография однозначно работают на «космическую» идею. А когда требует художественная
задача, режиссер заземляет своих героев по полной программе. То мусорное ведерко на голову
наденет, то костылями «подопрет» две измученные фигуры. Взлеты и падения – они ведь рядом
по жизни идут, в братской связке.
4
Самых добрых слов заслуживают исполнители ролей – оба. Он (Сергей Садовников) и Она (Вера
Алексеенко) на протяжении почти трех часов «держат», как выражается театральный народ, зал
практически безукоризненно. Каждый интересен по-своему: профессиональной актрисе
Алексеенко вполне по силам украсить труппу иного знаменитого театра. Она ведет партию
героини, как говорится, нутром, подкупает органикой актерского существования, что особенно
заметно в монологах. Они, невеликие, завораживают – именно благодаря Вере.
Таланты и поклонники
Глядя на Алексеенко, вспомнила я выражение, бытовавшее в богемных кругах Серебряного века.
Когда актрису хотели похвалить за нечто неуловимо трогательное, отчасти детское, говорили, что
есть в ней особый «трепых» (видимо, от слова «трепыхаться»). Вот этот самый «трепых» сполна
демонстрирует россошанская артистка (потому что он в ней – есть, такого не сыграешь). Браво,
Вера!
Сергей Садовников работает с использованием иных исполнительских средств. Он склонен
показывать в первую очередь графический рисунок роли – порой резкий и нарочитый, как бы
вызывающий. Который, однако, местами «стирается» – когда Он без обычной своей ершистости
неожиданно чутко ловит интонацию, с которой изъясняется Она. В дуэте с психологически
пластичной партнершей такая манера актерства себя оправдывает: отношения этих двоих
действительно способны обозначить «другого человека».
Отмечу и россошанского зрителя: очень благодарный, очень воспитанный. Воспринимающий
театр, как святое место. РАМС, конечно, того заслуживает: далеко не всякий театральный
коллектив, не только провинциальный, но и столичный, осилит материал, который подняли
Евгений Хунгуреев со товарищи.