Принцип историзма в переходные периоды

Бахтин М.В.
Принцип историзма в переходные периоды
В истории народов, как и в жизни каждого человека, бывают, как
известно,
периоды
длительного,
относительно
спокойного
поступательного развития в избранном направлении и пункты переломов,
исторические перекрестки и развилки – чаще всего небольшие по
длительности фазы смены вектора движения, периоды кризисов и
катастроф.
В периоды медленного, мирного движения истории горизонт
обозримости будущего предельно далек и возможность прогнозирования
довольно-таки велика. Иное дело – время перелома. Горизонт обозримости
будущего и возможность его прогнозирования здесь сжимается до
минимума в силу множества крутых поворотов. Поэтому, раз будущее
страшит своей неизвестностью и уверенность в завтрашнем дне резко
снижается, возникает жизненная необходимость постоянного обращения к
пройденному, прожитому и поиску в нем фундаментальных оснований
существования. Следовательно, одной из характерных черт таких периодов
всегда является обращение к историко-культурной традиции и поиск в ней
новых ценностных ориентиров исторического движения вперед.
Невозможно понять сущность того или иного события человеческой
истории, феномена мысли, если не изучить это событие, феномен во всей
его полноте, становлении, развитии. Каждый в отдельности элемент,
черточка той или иной философской теории, идеи, принципа возникает не
на пустом месте, а определяется всем предшествующим движением
философской мысли. Это относится в равной степени и к тому
фундаментальному принципу наук об обществе, который избран в данном
случае объектом нашего рассмотрения — принципу историзма.
Под историзмом чаще всего понимается живой интерес к прошлому
как хранилищу полезного или назидательного, причем интерес не
2
музейный, не эрудитско–эстетический, а такой, который стремится
мобилизовать прошлое в качестве ценностно–нормативного ресурса или
стремится утвердить настоящее как достойный итог прошлого развития.
Для ученых, стоящих на позициях историзма, историческая жизнь значима
в своем прошлом, причем значима и сама по себе, и для настоящего и для
будущего.
Обострение исторического
которого
является
принцип
мышления,
историзма,
одним из
всегда
было
проявлений
связано
с
катастрофическими этапами развития истории. Н.А. Бердяев в своей
работе «Смысл истории» отмечал, что исторические катастрофы и
переломы, которые достигали особой остроты в известные моменты
всемирной истории, всегда располагали к размышлениям в области
философии истории, к попыткам осмыслить исторический процесс,
построить ту или иную философию истории. Момент философскоисторической рефлексии всегда есть следствие завершения того или иного
этапа
развития
истории,
следствие возможности
абстрагироваться,
дистанцироваться от него. История философской мысли предоставляет нам
достаточное количество примеров, подтверждающих этот вывод.
Так, модель истории Гесиода — одна из первых попыток
осмысления исторического процесса средствами философского анализа,
относится к переломному этапу в истории Древней Греции, переходу от
родового строя к рабовладельческому. Книга пророка Даниила, эта первая
философия истории, которую знает человечество, по мысли Н.А.Бердяева,
также связана с исключительно катастрофическими событиями в судьбе
еврейского народа. Геродот, Фукидид, Ксенофонт, Платон создали свои
исторические
труды
и
умозрительные
конструкции
исторического
процесса в эпоху развала античного полиса, рабовладения. Теологоисторическая модель Блаженного Августина относится ко времени
крушения античного мира и падения Рима. Освальд Шпенглер написал
свой эпохальный труд «Закат Европы» в 1918 г., в период крушения
3
старого, монархического мира. Русская философия истории эпохи
Духовного Ренессанса, рубежа XIX и XX столетий — не менее яркое
подтверждение обозначенного тезиса. Такой же момент переживает
русская философско-историческая мысль и сегодня.
Рассматривая принцип историзма как преломление в учении об
обществе одного из важнейших философских принципов — принципа
единства бытия, мы убеждены в том, что анализ генезиса и эволюции
историзма
невозможен
антропологических
без
основания
прояснения
этого
онтологических
фундаментального
и
принципа
философии истории. Иначе, являясь высшим уровнем бытия, модели
общественной истории с неизбежностью вырастают из теологических,
космологических и антропологических моделей, но имеют в то же время и
свои специфические черты. Н.А. Бердяев справедливо подчеркивал, что в
«историческом» в подлинном смысле раскрывается сущность бытия,
раскрывается внутренняя духовная сущность мира, а не только внешнее
явление, внутренняя духовная сущность человека. «Историческое»
глубоко онтологично по своему существу, а не феноменально… Для того,
чтобы проникнуть в эту тайну «исторического», необходимо прежде всего
постигнуть это историческое и историю как свою персональную историю,
как до глубины свою жизнь, свою судьбу.
Кризисные
точки
исторических
поворотов
отличаются
от
стабильных периодов тем, что именно в них до предела усиливается и
гораздо в большей степени реализуется одна из главных характеристик
человека  свободная воля. Именно в годы переломов резко повышается
возможность исторического выбора, именно в это время история,
понимаемая здесь не как свершившийся факт, а как живой нескончаемый
творческий процесс, становится в высшей степени вариативна. Поскольку
же раскрепощение свободной воли неизбежно освобождает творческое
начало человека, такие периоды характеризуются наивысшим расцветом
того, что называется свободным историческим творчеством масс, народа.
4
В связи с вышесказанным, судя по всему, переживаемое нами
сегодня время пересечения на исторической оси координат двух столетий
и двух тысячелетий является для нашего Отечества точкой исторической
вариативности, часом выбора той или иной исторической альтернативы.
Вступая в новое столетие, Россия стоит перед фактом стратегического
социально-экономического, политического, культурного и религиозного
выбора.
Иными
словами,
завершив
драматичный
двадцатый
век,
государство Российское и русский народ подошли к очередному своему
историческому перекрестку и стоят на развилке исторических дорог.
Как известно, цель и задача любой, в том числе и исторической,
науки состоит не только в том, чтобы исследовать известные, имевшие
место в реальности феномены, но также и экстраполировать имеющиеся в
распоряжении исследователя методы познания на еще неведомую область
бытия, в данном случае, исторического измерения человеческого бытия.
Применительно
к
истории
это
означает
попытку
построения
умозрительных моделей социальных процессов, еще не имевших место в
действительности,
но
потенциально
заложенных
в
конкретной
исторической ситуации и готовых актуализироваться в той или иной
степени.
На наш взгляд, на рубеже веков в судьбе нашего Отечества
обострилось проявление двух исторических векторов, направленных
прямо в противоположные стороны. Один устремлен в будущее: это
вектор
необратимости
поступательного
прогрессивного
хода
исторического процесса, вечного стремления человечества к новому.
Другой вектор обращен в прошлое: это проявление исторической связи
настоящего с прошлым, отражение неизбежной зависимости настоящего
от прошлого. Этот вектор есть сила культурно-исторической традиции,
закрепленной на социально-психологическом уровне общественного
сознания. О двух таких моментах истории говорил Н. А. Бердяев. Он
выделял момент консервативный, имея в виду под ним связь с духовным
5
прошлым, внутренне предание и момент творческий, понимаемый им как
устремленность в будущее, к финалу.
Оценка и сравнительный анализ моделей возможного развития
нашего Отечества в XXI столетии есть прямое, практическое и самое
актуальное применение метода вариативного моделирования социальных
процессов в нынешней ситуации.
В точке пересечения двух тысячелетий встретились одновременно
несколько эпох: эпоха Руси языческой, догосударственной, России
христианской (княжеской, царской, имперской), эпоха России советской и
эпоха новой России, постсоветской. Не секрет, что обращение к
культурно-историческому наследию дореволюционного времени есть
закономерное
следствие
движения
общественного
сознания,
и
представляет в данном случае явление скорее не рациональное, а
эмоциональное: отторжение всего советского неизбежно привело к поиску
новых оснований и принципов, компенсировавших бы утраченные идеалы.
А поскольку новая идеология, культура и вообще новый уклад чего-либо
создается не так скоро, как разрушается старое, то историческая память
народа с необходимостью обращается к традиции. Чем больший размах в
современном российском общественном сознании приобретает отрицание
исторического опыта почти всего двадцатого столетия, то есть истории
Советского государства, тем с большей силой проявляется стремление
возродить досоветские традиции российской истории.
В этом триумфальном шествии «эпохи возрождения» есть и
грустное, и смешное, исторически оправданное и просто дань моде:
начиная от возрождения дворянских титулов до превращения церковных
праздников в официально-государственные мероприятия. Отделить в этом
широкомасш-табном и набирающем силу процессе позитивное от
негативного, здоровое, актуальное и развитое от устаревшего и
отмирающего  стратегически важная задача современной отечественной
культуры.
6
Поскольку же «первое отрицание» есть всегда эйфория, рано или
поздно проходящая, мы должны помнить, что на смену первому этапу
всегда приходит следующий, когда отринутое со всем революционным
энтузиазмом недавнее прошлое начинает незримо проступать в настоящем,
сочетаясь в превращенных формах с новыми веяниями эпохи. Сегодня,
порвав с недавним прошлым, с его идеалами и ценностями, российский
народ, и в первую очередь российская интеллигенция, начали поиск новых
духовных оснований жизни в самых различных направлениях и эпохах. И
в переживаемой нами точке выбора, где встретились прошлое, настоящее и
будущее России, выбор этот имеет принципиальное значение, поскольку
историческое место и роль нашего Отечества в грядущем столетии
находятся в полной зависимости от степени и вектора духовного
обновления, от возрождения культурно-исторического потенциала нашего
народа.
«Современные проблемы философского знания».
Межвузовский сборник научных трудов. Пенза, 2002 год