И. Анненский. Стансы ночи. 1907

И. Ф. Анненский
Стансы ночи
Наступает конец XIX века. Меняется мировоззрение художника, уходит
классическая ясность и четкость представлений о мире. Приходит
символизм.
Обратимся к стихотворению младосимволиста И.Анненского «Стансы
ночи». Для него избран пятистопный хорей – асимметричный
эмоциональный размер романтизма и неоромантизма. Выдвигается тезис:
Меж теней погасли солнца пятна
На песке в загрезившем саду.
Все в тебе так сладко-непонятно,
Но твое запомнил я: «Приду».
Обратите внимание, что сообщение (собственно тезис) дается только в
последнем стихе катрена; до этого была экспозиция, связанная с описанием
места, времени действия. Не счесть стихотворений, которые начинаются с
того, что она назначила ему свидание. Мы ждем: что же, пришла или не
пришла?
Черный дым, но ты воздушней дыма,
Ты нежней пушинок у листа.
Воспитанные на классической поэзии, мы ждем антитезис, но эти
строчки уводят куда-то в сторону. Данные стихи, выделенные коричневым
цветом, могут быть восприняты как ретардация – замедление действия с
целью повысить напряжение ожидания. Мы ждем, что будет дальше?
Я не знаю, кем, но ты любима,
Я не знаю, чья ты, но мечта.
А вот эти стихи сразу уводят в сторону, причем не совсем понятно, в
какую. Вроде бы в начале сказано определенно, что она обещала ему
свидание, а теперь еще неизвестно, кто ее любит, кто о ней мечтает. Ход
ассоциаций, который привел к этим двум стихам, однозначно восстановить
невозможно. Здесь и речи нет об антитезисе: никаких соответствий тому, о
чем сказано в тезисе. Посмотрим, что же дальше?
За тобой в пустынные покои
Не сойдут алмазные огни…
Очевидно, они встретились в саду (первый катрен), и она обещала
прийти к нему позже в дом. Она опасается, что она не придет, потому и
покои пустынны, и алмазные огни не сойдут. Сам образ алмазных огней
вызван какими-то субъективными ассоциациями; это символ: сверкающими
алмазами воображение поэта украсило женщину, которая не придет и
неизвестно кем любима.
Для тебя душистые левкои
Здесь ковром раскинулись одни.
Снова неожиданный скачок ассоциаций. Значит, свидание назначено
все-таки в саду? Действительность раздваивается, становится зыбкой,
неопределенной. Кто её любит, неизвестно, где предстоит встреча, тоже
неясно.
Эту ночь я помню в давней грезе,
Но не я томился и желал:
«Я помню чудное мгновенье». «Эту ночь я помню в давней грезе».
Насколько ясны, определенны воспоминания в стихотворении Пушкина,
настолько смутны, неопределенны они в стихотворении Анненского. У
Пушкина мысль разворачивается последовательно, одно вытекает из другого;
у Анненского скачки ассоциаций не позволяют установить связь
последующей мысли с предыдущей. Тем более, что последний приведенный
стих утверждает, что не персонаж этого стихотворения томился и желал
свидания. Вообще неизвестно, кому было назначено свидание, кому она
шепнула: «Приду». Впрочем, после синих строчек стоит двоеточие. Может
быть, дальше, в заключительном двустишии всего стихотворения, что-нибудь
прояснится?
Сквозь фонарь, забытый на березе,
Талый воск и плакал и пылал.
Почему перед этим двустишием стоит двоеточие? Что оно объясняет?
Возможно, свеча тает и пылает, как тает и пылает сердце влюбленного, не
дождавшегося своей возлюбленной? Свеча в фонаре – это тоже символ,
символ сердца лирического героя стихотворения, символ трагической любви.
Перед нами замечательное стихотворение. Логические неувязки его –
не недостатки, а достоинства, Просто это совершенно другая поэтическая
школа, иной стиль, новое мироощущение.
Это стихотворение Анненского имеет посвящение
О.П. ХмараБарщевской. И.Анненский был женат на Н.В. Хмара-Барщевской, вдове,
имевшей двух сыновей от первого брака. Иннокентий Федорович Анненский
был на 14 лет моложе своей жены. Ольга Петровна Хмара-Барщевская ,
адресат «Стансов ночи», была женою старшего пасынка Анненского –
Платона. Через 8 лет после смерти Анненского она написала письмо, которое
историкам литературы стало известно совсем недавно. «Вы спрашиваете,
любила ли я Ин.Фед,? Господи! Конечно, любила, люблю… Была ли я его
«женой»? Увы, нет! Видите, я искренно говорю «увы», п.ч. не горжусь этим
ни мгновения: той связи, которой покровительствует «Змея-Ангел», между
нами не было. И не потому, чтобы я греха боялась, или не решалась, или не
хотела, или баюкала себя лживыми уверениями, что «можно любить двумя
половинами сердца», - нет, тысячу раз нет! Поймите, родной, он этого не
хотел, хотя, может быть, любил одну меня… Но он не мог переступить… его
убивала мысль: Что же я? Прежде отнял мать (у пасынка), а потом возьму
жену? Куда же я от своей совести спрячусь?»
Теперь становится понятно, почему все столь зыбко и неопределенно в
«Стансах ночи» со стороны событийной, почему в начале она говорит ему:
«Приду», а в конце не он ее ждет. Становится понятно, какая большая
психологическая правда стоит за этим стихотворением.
В этом анализе стихотворений Пушкина и Анненского были
использованы материалы замечательной книги В.С. Баевского «История
русской поэзии 1730 – 1980», М., Интерпракс, 1994.