Новые виды информации, раскрытой по решению иностранного

1
Новые виды информации, раскрытой по решению иностранного
суда: доказательственное значение
Л. В. Головко, и. о. заведующего кафедрой уголовного процесса, правосудия и
прокурорского надзора, доктор юридических наук, профессор
В последние годы появляются новые способы получения информации, к
которым пока еще не слишком хорошо адаптирована ни российская уголовнопроцессуальная теория доказательств, ни российская криминалистическая наука. В
качестве примера назову, допустим, активное собирание доказательств в сети интернет
и социальных сетях, без чего сейчас обходится редкое расследование по уголовному
делу.
Однако, здесь предметом моего анализа будет иной вид новой информации,
который все чаще и чаще возникает в уголовном процессе, причем не только по
инициативе следствия, но и по инициативе потерпевшего, обвиняемого, их защитников,
представителей и т. п. Речь об информации, которая исходит от иностранных судебных
учреждений, имеет официальный характер, но получена не в порядке оказания
традиционной правовой помощи по уголовным делам. Приведу один характерный
пример, который вызвал, в частности, затруднения на практике.
Так, в некоторых иностранных (преимущественно западных) правопорядках
недавно появилась новая судебная процедура, не имеющая аналогов в России. Смысл
ее вкратце сводится к тому, что суд по заявлению частных лиц вправе издать
предписание о раскрытии сведений, составляющих коммерческую или банковскую
тайну, для их использования в ходе уголовного или гражданского процесса, имеющего
место за рубежом. Иначе говоря, частное лицо (например, компания) обращается в суд
некоей страны, указывая на необходимость раскрытия определенных сведений,
защищенных правом данной страны, доступа к которым это лицо не имеет и которые
оно собирается представить в виде доказательств в процессе, идущем за рубежом. Если
суд
признает
ходатайство
обоснованным,
то
он
обязывает
«держателя»
соответствующих сведений (чаще всего банк или иное финансовое учреждение)
раскрыть их путем представления документов или дачи свидетельских показаний. При
этом для суда принципиально важно, что раскрытые сведения могут быть
использованы за рубежом именно в качестве доказательств. В противном случае ни о
каком «раскрытии» речь идти не может – суд не раскрывает материалы, скажем, для
2
прессы или «личного пользования» заявителя. В такой ситуации суд, как это ни
покажется парадоксальным, вынужден входить в оценку доказательственного права
иностранного государства.
В более конкретной плоскости речь, допустим, идет о США, где появилась так
называемая процедура "subpoena" (Закон №1782), которая предполагает, что участники
гражданского или уголовного процесса в зарубежном государстве (то есть вне США)
имеют право обратиться в американский суд для получения информации ("document
discovery") и получения свидетельских показаний (как доказательств), данных под
присягой ("deposition") в случае, если такие доказательства находятся на территории
США и не могут быть получены в другом месте. Логика американского законодателя в
значительной мере понятна: закон был принят для того, чтобы американский суд имел
точно такую же возможность по сбору доказательств за рубежом, допустим, в
Швейцарии.
После принятия в США этого закона (и аналогичных законов в других странах)
в российской практике неизбежно возникли связанные с описанной процедурой случаи.
Так мне известна ситуация (она далеко не единична), когда в иностранный суд
обратилась компания, попросившая раскрыть составляющие банковскую тайну
сведения для их представления в следственные и судебные органы Российской
Федерации. В своем ходатайстве компания указала, что в России рассматриваются
(расследуются) уголовные и арбитражные дела, участниками которых являются
связанные с данной компанией юридические и физические лица, и соответствующие
данные о прохождении в зарубежных банках денежных средств, попавших в эти банки
из России, имеют принципиальные значение для всестороннего и справедливого
разрешения
(расследования)
российскими
судами
и
следственными
органами
указанных дел. Обращу также внимание, что сам следователь никакого отношения к
данной процедуре не имел.
В результате таких действий, которые вполне законны с точки зрения
иностранного права, но никак не отражены в российском праве участники процесса
представляют российскому следствию или суду материалы, допустим, допроса в
иностранном суде определенного лица, давшего очень ценные показания. Сам
следователь к этому допросу отношения не имеет. Каковы должны быть действия
следователя? Имеют ли доказательственное значение полученные им материалы?
Должны ли они учитываться при расследования уголовного дела, в том числе с точки
зрения криминалистической тактики? Обращу также внимание, что в российской
3
практике следователи, а иногда и иные участники процесса нередко придерживаются
позиции, что такого рода материалы недопустимы, так как получены вне процедур
оказания международной правовой помощи по уголовным делам (в порядке,
предусмотренном УПК РФ). Так, какой же подход требуется выработать к данной
ситуации?
С одной стороны, российское право никоим образом не препятствует
участникам уголовного процесса самостоятельно представлять суду или органам
расследования
любую
информацию,
которую
они
получили
законными
и
дозволенными способами (ч. 2 и ч. 3 ст. 86 УПК РФ).
При этом соответствующая информация может быть получена участниками
процесса как от частных юридических и физических лиц (скажем, от компании,
инициировавшей за рубежом процедуру раскрытия доказательств), так и от
официальных лиц, включая иностранные суды и учреждения. При этом участнику
процесса,
представляющему
информацию,
потребуется,
разумеется,
объяснить
российскому суду и другим сторонам источник ее происхождения, что при легальных
способах ее получения (включая использование иностранных юридических процедур)
сделать будет несложно.
Что касается довода о том, что получение информации от иностранных
учреждений и судов может происходить в России исключительно в рамках
межгосударственных процедур по взаимной правовой помощи, то не следует забывать,
что любые межгосударственные процедуры оказания взаимной правовой помощи
направлены на облегчение получения судом и сторонами доказательственной
информации, а не на блокирование доступа к такой информации. Если иностранное
законодательство создает дополнительные возможности участникам российского
процесса в получении доказательств, то нет никаких оснований считать такую
информацию заведомо недопустимой. В этом смысле российское право, следуя вполне
здравой логике, нигде не содержит ограничений на допуск в качестве доказательств
информации, полученной из иностранных государств.
С другой стороны, мы отлично понимаем, что российское доказательственное
право исходит из принципа исчерпывающего перечня так называемых «видов
доказательств» (принцип numerus clausus) в уголовном процессе. Как тогда оценивать
информацию, раскрытую иностранными судами с точки зрения ч. 2 ст. 74 УПК РФ?
Думается, что при оценке как представленных участниками процесса письменных
материалов, раскрытых иностранным судом, так и представленной ими информации,
4
зафиксированной в письменной форме тем же иностранным судом в рамках процедуры
deposition (допрос свидетелей), российский следователь или суд в любом случае не
может считать их «свидетельскими показаниями» по смыслу, вкладываемому в это
понятие российским доказательственным правом. В России под «свидетельскими
показаниями» понимается только информация, полученная в ходе произведенного
непосредственно российским судом судебного допроса, или информация, полученная в
ходе произведенного российскими следственными органами досудебного допроса.
Однако, из того факта, что гипотетически раскрытая и процессуально
зафиксированная иностранным судом доказательственная информация не может
считаться в России «свидетельским показанием», вовсе не вытекает, что она не будет
иметь для российского суда доказательственного значения. Думаю, что раскрытые и
зафиксированные иностранным судом материалы могут считаться по российскому
праву так называемыми «иными документами» (п. 6 ч. 2 ст. 74 и ст. 84 УПК РФ). При
этом они, разумеется, не будут иметь для российского суда преюдициального значения
и должны оцениваться судьей наряду со всеми остальными доказательствами. Иначе
говоря,
соответствующее
иностранное
судебное
решение
по
раскрытию
доказательственной информации не имеет никакого отношения к институту
преюдиции, предусмотренному ст. 90 УПК РФ.
Добавлю также, что современные национальные уголовно-процессуальные
системы все чаще и чаще сталкиваются и будут сталкиваться с «иностранным
материалом», то есть сведениями, почерпнутыми из зарубежных источников. Иного и
быть не может, учитывая «свободное движение людей и капиталов», проявляемое не
только в границах Европейского союза, но и mutatis mutandis в мировом масштабе,
включая,
разумеется,
Россию.
В
такой
ситуации
юридическая
догматика
принципиально не должна более исходить из процессуальной доброкачественности
доказательств, полученных исключительно из национальных источников (в нашем
случае – российских). В противном случае российская юридическая (процессуальная)
техника начнет резко отставать от мировой социально-экономической реальности.
Этого отечественным правоведам нельзя допускать ни на теоретическом, ни на
правоприменительном уровне, принимая как должное неизбежную «глобализацию»
доказательственного права, ярким примером которой является рассмотренная здесь
ситуация.