Кирьянова Марина Геннадьевна

Осколки
Великую Отечественную Войну в своём детстве шестидесятницы я
знала только по книгам и фильмам. Наша семья счастливо избежала её жертв.
Дед по матери не подлежал мобилизации, так как был железнодорожником.
Все пять лет Войны он отработал помощником машиниста на тепловозе,
возил грузы на фронт. Бабушка практически не видела своего мужа дома муж был в постоянных разъездах. Она одна растила трёх девчонок и вела
хозяйство. Моя мама 1941 года рождения помнит эти трудные годы так: были
вечно голодные, ели лепешки из лебеды, не хватало теплой одежды и обуви,
чтобы зимой пойти погулять, необходимо было дождаться прихода старшей
сестры из школы.
Старшая же сестра Галина помнит эти годы совсем по-другому.
Бабушка встречала на железной дороге монгольские поезда и покупала яркие
расписные шелковые халаты. Из этих халатов она шила на продажу платья, а
из остатков – своим девчонкам веселые платьица: рукавчики из одного
халата, лиф - из другого, юбочка – из третьего. Голодными они никогда не
были. Мало того, что бабушка рукодельничала, она была еще и отменной
стряпухой. Булки, хоть и из темной муки, с терпкой сибирской ягодкой
жимолостью иногда были и на их столе.
Война напомнила о себе неожиданно. Подобно Снежной королеве из
сказки Х. Андерсена она разбросала осколки кровавой трагедии, резанула
нашу семью страшной, глубокой раной в начале семидесятых. Мои
двоюродные братья, как и все мальчишки тех лет, любили играть «в войну».
Дети часто оставались дома одни. Старший брат Сергей, красивый и
шустрый мальчишка десяти лет и
затеял эту игру. «Играть» фашиста
согласился младший, несмышлёныш Костя. Сергей был «нашим» - отважным
партизаном. Научив Костеньку «пытать» партизан, старший накинул петлю
из крепкой веревки на шею, привязав конец её на ручку входной двери. Во
время «пыток» собака, до этого спокойно гулявшая во дворе, услышала
крики детей и поспешила на помощь. Резко рванула хозяйскую дверь. Петля
затянулась…
Осколки Войны неожиданно появляются в моей жизни то тут, то там: с
рассказами соседки об отце, свекрови об эвакуации и запасах лекарств под
кроватью.
Однажды соседка по дачному участку Александра Александровна,
которую мы попросту зовем Шурочкой, за круглым именинным столом
рассказала, что назвали её в честь отца, которого ей не пришлось увидеть.
Мама её была редкой профессии на войне: снайпером. Война войной, но а
любовь пришла к ней на фронте. Однополчанин Александр покорил смелую
девушку. Весной 1945 года, на берегу озера Балатон в Венгрии молодые
мечтали о мирной жизни, о семье. Конец войны был так близок! Отец не
вернулся из разведки в один из мартовских дней, подорвался на мине. Ни
разу не подбросили маленькую Шурочку в мирное небо сильные отцовские
руки. Никогда мама больше не вышла замуж.
Рассказы об эвакуации во время войны моей свекрови совсем «не
страшные». До войны жили они вполне благополучно в южном городе Сочи.
С юмором рассказывает нам, как устраивали концерты она и её брат близнец
Геннашка в первый год войны:
- Папу отправили на Кавказ. Нас, маму и детей, эвакуировали в
Тбилиси. Жили мы в красивом пятиэтажном здании с колоннами на
проспекте имени Шота Руставели. Эвакуированные семьи располагались на
пятом этаже, где раньше был архив института железнодорожного
транспорта. Жильё каждой семьи разделяли лишь полотняные простыни.
Этажи ниже занимал госпиталь. Мама, закончив краткосрочные курсы
медсестер, день и ночь пропадала в нём, но и мы не отставали, стараясь
однако не попадаться ей на глаза. Вместо уроков устраивали концерты для
раненых. В репертуаре одиннадцатилетних артистов была песня «про
Щорса»:
Шёл отряд по берегу,
Шёл издалека,
Шёл под красным знаменем
Командир полка.
Голова обвязана,
Кровь на рукаве,
След кровавый стелется
По сырой траве.
Или инсценировали куплеты «в лицах». Я пела:
Я приехала в деревню
На Ванюшу посмотреть,
Вижу скрозь народу много,
А Ванюши нет да нет…
Тут выскакивал мой братец Геннашка в кепке набекрень и рубашке,
подпоясанной маминым ремешком, и громко кричал:
- Вот я, Матушка, явился!!!
Солдатики падали от смеха, а мы радовались своим гастрольным
успехам.
Еще помню, как свешивались из окошек, услышав грузинское
звучащее, как «цивин схале, гамарджобо, цивин схале! ». Это означало, что
мальчишки разносили холодную воду.
Потом была какая-то станица, название не помню. Помню, что
собрали на поле морковку и слаще её ничего на свете не было…
Еще эвакуация, еще вагоны, теснота, яблоку негде упасть,
перекрестные огни прожекторов. Собирали хлопок…
Отец мало писал о войне. Мы дети знали, что папа занимается
серьёзной работой: ловит диверсантов. Зато в каждом письме отец писал о
своей любви к маме, велел беречь себя и детей, упрашивал переехать в более
благополучный город, подальше от войны к сестре в Казахстан.
Сестра Катя жила в Акмолинске в своем доме, у неё был хороший
фруктовый сад. Из этого периода ничего не помню. Помню только, что в
день проводов тетя Катя повела нас в продуктовый магазин. Открыли
дверь, а там на всех полках вместо продуктов стоят, красуются,
переливаются лазурью немецкие фарфоровые тарелочки знаменитой фирмы
Weimar. Я взгляд не могла отвести от тех тарелочек и тётя Катя купила
одну. До сих пор эта тарелочка украшает горку с посудой, а на Пасху в ней
непременно лежат крашеные яйца.
Потом ближе к окончанию Войны папу перевели на Дальний Восток.
Мы жили в Свободном, как мне казалось, очень хорошо: в своем коттедже.
Было у нас и своё хозяйство, и даже своя свинья со смешным именем Эдик. Я
потому запомнила это, что к тому времени я была уже «девушкакрасавица» и был у меня женишок в соседней Чесноковке с тем же именем
Эдик. Ну а потом уже Ворошилов-Уссурийск. Там Война закончилась и для
нас. Я поступила в Хабаровский мединститут, перевелась в Омский. Папу
перевели к тому времени в Омск. Так и кочевали за отцом, пока своей семьёй
не обзавелась.
О блокадниках я слышала, конечно, много. Еще в школьные годы
много говорили о Ленинграде и Ладожском озере, читала пронзительные
стихи о войне Ольги Берггольц. О том, что в наш город были эвакуированы
осколки четырех вузов г. Ленинграда: 1-ый, 2-ой медицинский,
педиатрический, стоматологический узнала, когда познакомилась с
удивительной женщиной преподавателем кафедры микробиологии Лидией
Ивановной. К моменту моего знакомства с ней, она уже не работала,
пережила величайшую для любой женщины трагедию: почти одновременно
ушел из жизни супруг, трагически погибли дочь и единственная внучка. Моя
подруга ухаживала за ней. Иногда вместе с ней забегала и я в скромную
«профессорскую», сплошь уставленную книжными полками квартирку на ул.
Карла Маркса. Лидия Ивановна была всегда опрятна одета, вежлива и на
подружкины вопросы о том, не надобно ли ей чего, неизменно отвечала:
- Благодарю, деточка, всё у меня есть, может кофейку?
Мечтала поехать в Санкт-Петербург на юбилейные торжества, как раз
к 300-летию готовились списки жителей блокадного города. Не дожила всего
несколько месяцев до великого праздника. Похоронив Лидию Ивановну,
выдержав положенные сорок дней, мы стали разбирать накопленное Лидией
Ивановной «богатство».
Попросили студентов мединститута забрать
библиотеку, стали раздавать, размещать мебель. Заглянули под кровать, а под
ней…. Кофе в банках, в коробочках, в пачечках и огромное количество
лекарств и бинтов…
И вот уже выдав старшую дочь замуж, я опять столкнулась с военной
трагедией. Прабабушку моего зятя вместе с малолетними детьми
депортировали из Латвии в 1941 году в Сибирь, но там, на далекой родине
рядом с развалинами семейного дома лежат в поле русские солдаты,
погибшие в ходе Двинско-Режицкой операции.
Светлая память всем им: моему брату Серёжке, Шурочкиному отцу,
Лидии Ивановне, советским солдатам, медицинским сестричкам, труженикам
тыла! Всем, кто подарил нам жизнь без страха и мирное небо над головой!
февраль, 2015 год