1) Доклад по IV и V главам статьи В.В. Виноградова «Из истории лексики русского литературного языка XVII – XIX вв. 2) Доклад о слове «творчество». Доклад по IV и V главам статьи В.В. Виноградова «Из истории лексики русского литературного языка XVII – XIX вв. IV. 1) В данной главе речь идет о том, как, собственно, подходить к историческому исследованию слова. Отправным пунктом для этого является исследование современная система употребления и значений этого слова. Однако семантический объем современного слова может быть ограниченнее, хотя и более расчленено с логической точки зрения. Так, например, слова, которые в современном языке являются омонимами, могут восходить к одному «лексическому зерну». 2) Однако смысловой объем слово, то есть совокупность его значений, может исторически изменяться. Таким образом, мы подходим к следующему аспекту исследования, то есть к рассмотрению происхождения, генетической связи и эволюции значения слова. В качестве примера того, что нужно разбирать эволюцию слова, а не опираться лишь на современное значение, В.В. Виноградов приводит слова-омонимы: Приписать – приписывать: написать в дополнении к чему-то Приписать – приписывать: счесть причиной чего-нибудь, отнести за счет кого, чего-нибудь. Виноградов на материале словарей Академии Российской показывает, что в русском литературном языке XVIII в. и первой половины XIX в. внутренняя объединенность разных значений, связанных с одним и тем же звуковым комплексом – приписать, – считалась непосредственно очевидной. Просто в первом случае приставка при отчетливо виделась, а во втором слово начинало носить характер непроизводного. 3) Кроме того, нужно учитывать тот факт, что идеологические противоречия между современным мировоззрением и семантическими системами далекого прошлого часто приводят к искажению смысловой перспективы в истории слова. То есть субъективный подход при анализе слова недопустим. Примером одностороннего освещения семантических процессов могут служить такие историко-лексикологические рассуждения И. Прыжов о слове мужик. Исследователь полагал, что мужик было бранным словом о древнеславянского муж, человек применялся для названия холопа, а слово люди получило оттенок чего-то «злого»: «люд, экой люд». Перед нами разбор значений, затемненный негодованием на социальноем неравенство народника, который в угоду агитационным задачам сильно изменял историю значения слов. 4) Другим словом, полемику вокруг которого приводит Виноградов, показывая идеологический (субъективный) анализ слова, является слово кормление. Эта полемика развернулась в конце 80-х годов XIX в. на страницах Русского Архива. Далее приведу все этапы этого спора: Первым была статься Д. Д. Голохвастова «Историческое значение слова кормление». Он доказывал, что кормление в старинном языке означало не «питание», а «правление». Указывалось, что слова, разумеется, имеют общий корень, однако «эксплуатация в свою личную, частную пользу» прямо указывает на понятие об управлении. Примечательно, что К.С. Аксаков указал на то, что значение этого слова напрямую зависит от общей концепции древнерусского социально-исторического процесса. Мысль Д.Д. Голохвастова поддержал П.Д. Голохвастов. Общее их мнение заключается в следующем: «Если бы лучшие слуги действительно заботились прежде всего о своих личных выгодах, а государственные дела откладывали; если бы наши московские великие князья и цари, после стольких усилий и таких жертв народной кровью, не умели сделать ничего лучшего из вновь завоеванного царства, как отдать его на растерзание этим алчным боярам, то не доросло бы Московское княжество до размеров России». Таким образом, перед нами предстает исследование истории слова, на которое влияет (в той или иной степени) идеология авторов, то есть славянофильство. Однако был все же лингвистический аргумент, подтверждающий эту мысль. П. Голохвастов ссылается на выражение держать кормление, на глаголы кормильствовать «управлять», на фразеологические контексты употребления слова кормление в древнерусских грамотах XIV – XVI вв. (кормление с правдою, т. е. с правом на суд и пошлину; кормление по исправе и т. п.). Между тем, Б.Н. Чичерин характеризовал систему кормления так, что подразумевалось именно изъятие материальных благ (штрафование, передача доходов наместнику и т.п.) Ответом на заявления Д.Д. Голохвастова и П.Д. Голохвастова послужили работы Д.И. Иловайского и В.О. Ключевского. Более филологический характер носит статья В.О. Ключевского, на ней я и остановлюсь. Ключевский напоминает, что «кормлениями... назывались в древней Руси судебно-административные должности, соединенные с доходом в пользу должностных лиц, который получался ими прямо с управляемых... Этот доход носил общее название корма, соответствующее нынешнему (то есть тогдашнему) канцелярскому термину содержание; отсюда и доходная должность получила название кормления». Ключевский считает, что глаголы кормить – «питать» и кормить – «управлять» – омонимы, хотя, быть может, и восходящие к одному корневому элементу. Так, употребление слова кормление уже на базе памятников XIV в. свидетельствует о его значении, например, сидеть на кормлении значило «есть хлеб». Полемика о кормлении завершилась второй работой Д.И. Иловайского. Так, было указано, что слово кормление для обозначения «пользования сборами, кормами» употреблялось не только в Московском княжестве, но и в Новгородском народоправстве с XIV в. В конце Иловайский метко подмечает, что братья Голохвастовы в вопросе об историческом значении слова кормление «вооружились не изучением предмета и серьезным к нему отношением, а одним мнимо-патриотическим взглядом на наше прошедшее». То есть речь снова идет о субъективном восприятии языкового материала. 5) Стоит, правда, заметить, что генетическая связь, устанавливаемая между разными значениями одного и того же слова в разные периоды его истории, – не дана в материале. Она открывается самим исследователем. Следовательно, в ее понимании всегда может быть та или иная степень индивидуального произвола. 6) Ф. де Соссюр указывал, что при применении проекционного метода к изучению языковых фактов необходимо различать две перспективы: проспективную, следующую за течением времени, соответствующую действительному развитию событий, то есть «множестве фотографий языка, снятых в каждый момент его существования», и другую, ретроспективную, направленную вспять. Ретроспективная перспектива требует ««требует метода реконструкции, основанного на сравнении». Виноградов заключает, что в истории слов и выражений связь этих обеих перспектив теснее, чем гденибудь в другой области языкознания. V. Восстанавливаемая историческим исследованием схема изменений значений слова не совпадает с живыми представлениями говорящих или говоривших о функциях и употреблении этого слова. Вот почему субъективные свидетельства современников о семантическом строе слова, о восприятии его в ту или иную эпоху должны быть процежены через сито исторических фактов. Они должны быть проверены и осмыслены с объективно-исторической точки зрения. То есть складывается новая антиномия: между свидетельствами о понимании слова коллектива или отдельных его представителей и объективно-исторической эволюцией слова возникают противоречия. В качестве примера о том, что непосредственные носители языка могут искажать реальную картину свидетельствуют размышления Я.К. Грота о том, что лово даровитый относится к числу «новых словообразований» послекарамзинского периода. Между тем, в начале XIX в. (в 20–30-х гг.) развилось лишь пассивное значение этого слова: «одаренный, обнаруживающий дарования». В значении же «любящий дарить, щедрый» слово даровитый исстари употреблялось в высоком стиле книжного языка и лишь к XIX в. это словоупотребление сильно заглохло в связи с распадом старой системы высокого стиля. Однако, разумеется, субъективные свидетельства о словах очень важны. Но, как и всякие исторические документы и личные впечатления, они подлежат суду исторической критики. Скрытое в них зерно объективной языковой действительности может быть чрезвычайно ценным. Очень часто они помогают исследователю глубже проникнуть в имманентную систему лексико-семантических категорий и отношений, свойственных языку той или иной эпохи. Особенно ценны эти свидетельства живых носителей языковой системы, принадлежащие тонким и глубоким «природным лингвистам», когда они относятся к стилистическому употреблению слов, к их экспрессии, к их внутренним формам и к объему и связи их значений. Ведь объем и содержание слова – при кажущемся единстве его номинативной функции – исторически изменяются. Доклад о слове «творчество». В своей статье о слове творчество Виноградов пишет о том, что это слово входит в группу таких, которые и по своему морфологическому облику, и по смысловой структуре, и даже по непосредственному впечатлению напоминают церковнославянизмы. Так, например, М. Горький писал в статье «О пьесах»: «Не совсем уместно и слишком часто молодые литераторы употребляют громкое и тоже не очень определенное церковное словцо – «творчество». Однако на самом деле они являются литературными русскими новообразованиями XVIII и XIX веков. М. Горький в своей оценке смыслового строя этого слова исходил из непосредственного ощущения его связи со словом творец, на котором и до сих пор еще лежит религиозный отпечаток. Творчество по очевидной модели (иконоборец > иконоборчество) происходит от слова творец. И дейстивтельно, в словаре Срезневского первое определение этого слова – Создатель в значении Бог: «Вѣєрую во єдиного Ба Ѡца всєдєржитєлѧ, творца нбу и ӡємли». Примечательно, правда, что уже тогда есть также значения «сочинитель» и «поэтъ», однако они также имеют религиозную окраску: например, «сочинитель» - сочинитель канонов. Слово творчество, обозначающее в современном литературно-книжном языке, в его торжественных стилях, процесс созидания или производства каких-нибудь культурных, исторических ценностей, а также результат этого процесса, совокупность созданного, сотворенного кем-нибудь, является продуктом предромантической эпохи. Оно возникло или в самом конце XVIII, или в самом начале XIX века. Кроме того, и другие вполне привычные для нас литературные слова разумность, творчество, значимость – казались в начале XIX в. излишними неологизмами, образованными на немецкий лад (ср. Schöpfer – творец, Schöpfung – творчество). О позднем возникновении слова свидетельствует и тот факт, что оно не было включено даже в словарь 1847 года. Можно думать, что особенную активность слово творчество приобретает в языке любомудров 20–30-х годов. Например, в письме Н. В. Станкевича в письме Я. М. Неверову: «Жизнь природы есть непрерывное творчество и хотя все в ней рождающееся умирает, ничто не гибнет в ней, не уничтожается, ибо смерть есть рождение». Есть оно и в лексиконе других видных деятелей культуры того времени – Одоевского, Гоголя, Плетнева, Тургенева, Боткина. С середины XIX в. слова творец, творческий, творчество приобретают оттенок парадной торжественности, величавого, приподнятого стиля. С этим были связаны и изменения в стилистической оценке этих слов. Многим казалось, что на словах творец и творчество лежит налет религиозной и романтической метафизики.
