9 класс - Колледж связи №54

9 класс
Экология культуры
Воспитание любви к родному краю, к родной культуре – задача
первостепенной важности. Но как воспитать эту любовь?
Она начинается с малого – с любви к своей семье, к своей школе.
Постепенно расширяясь, эта любовь переходит в любовь к человеческой
культуре.
Человек живет в определенной окружающей среде. Загрязнение
среды делает человека больным, грозит гибелью человечеству. Всем
известны
те
гигантские
усилия,
которые
предпринимаются
общественными деятелями, чтобы спасти от загрязнения воздух, леса,
водоемы.
Человечество
тратит
миллиарды
не
только,
чтобы
не
задохнуться, но и чтобы сохранить окружающую природу.
Наука,
которая
занимается
охраной
окружающей
природы,
называется экологией и как дисциплина уже преподается в учебных
заведениях.
Но для жизни человека не менее важна среда, созданная культурой
его предков и им самим. Сохранение культурной среды – задача не менее
существенная. А вопрос о нравственной экологии не только не изучается,
он даже не поставлен наукой как нечто целое и жизненно важное.
Человек воспитывается в определенной
среде, вбирая в себя не
только современность, но и прошлое своих предков. Он учится уважению
к предкам, чувству долга перед потомками. Прошлое и будущее
становятся неразрывными для него, ибо каждое поколение – это
связующее звено во времени.
( По Д. Лихачеву)
(182 сл.)
Прощание
Кончался первый день после смерти Пушкина. Толпа перед домом
Волконских, последней квартиры поэта, заметно редела.
Именно этого часа
и дожидался Тургенев. Неотступная, тайная
мысль им овладевала.
Он быстро вошел в квартиру. У гроба поэта никого не было, только
старый камердинер Никита Козлов стоял в ногах покойного барина и
неотрывно смотрел на него.
Пушкин, прикрытый по грудь погребальной парчой, лежал легко и
спокойно.
Курчавые
волосы
и
бакенбарды
резко
оттеняли
его
побледневшее, осунувшееся лицо и особенно губы, на которых, казалось,
застыла последняя жгучая обида.
Долго стоял Тургенев у гроба, плакал беззвучно, не утирая слез.
"Вот что, голубчик, срежь мне на память локон Александра
Сергеевича",- еле слышно сказал он.
В голосе молодого человека было столько искренней скорби, что
Никита Козлов тотчас же осторожно срезал свисавшую русую прядь.
Тургенев бережно спрятал в карман драгоценную память и вышел на
улицу.
Метель разыгралась. Она выла, стонала, кружила вокруг дома, по
набережной, над застывшей Мойкой.
(152 сл.)
Народный праздник
В центре Москвы, во главе Тверского бульвара, в тысяча восемьсот
восьмидесятом году шестого июня был открыт памятник Пушкину первый памятник писателю.
Обычно памятники воздвигались в Москве только царям, и это
отметил присутствовавший на торжестве Островский, который сказал:
"Сегодня на нашей улице - праздник!"
Хорошо помню красивую голову Тургенева с пышными седыми
волосами, стоявшего у подножия монумента. Помню восторг всей
громадной толпы народа. В гуще него находился и я, тринадцатилетний
юнец.
Помню
сухощавую
фигуру
Достоевского
и
необычайное
впечатление от произнесенной им речи.
Сутулясь и встав как-то немножко боком к публике, он прочитал
пушкинского "Пророка" резко и страстно: "Восстань, пророк!" И завершил
с необычайным нервным подъемом: "Глаголом жги сердца людей!"
Полагаю, что никто и никогда не читал этих вдохновенных слов так, как
произнес их не профессиональный чтец, а писатель, проникнутый
восторженным отношением к памяти величайшего русского поэта.
(По Н. Телешову.)
(138 cл.)
Осень в деревне
Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми
дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева.
На ранней заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся
избы, распахнешь, бывало, окно в прохладный сад, наполненный
лиловатым туманом, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее
солнце, и не утерпишь, велишь поскорее заседлать лошадь, а сам
побежишь умываться на пруд. Мелкая листва почти вся облетела с
прибрежных лозин, и ветви сквозят на бирюзовом небе. Она мгновенно
прогоняет ночную лень, и, умывшись и позавтракав картошками и черным
хлебом, с наслаждением чувствуешь под собой скользкую кожу седла,
проезжая по селу на охоту.
С конца сентября все сады пустели, погода, по обыкновению, круто
менялась. Иногда вечером между хмурыми и низкими тучами пробивался
на западе золотистый цвет низкого солнца. Холодно и ярко сияло на севере
над тяжелыми свинцовыми тучами жидкое голубое небо, а из-за этих туч
медленно выплывали хребты снеговых гор-облаков. Стоишь у окна и
думаешь: "Авось, бог даст, распогодится!" Но ветер не унимался. Он рвал
бегущую из трубы струю дыма. Наступала долгая и тревожная ночь.
(По И. Бунину)
(168 cл.)
Дороги
Мне хочется говорить о дороге. Отчего так прекрасно все дорожное,
временное, мимолетное? Почему важны дорожные встречи, драгоценны
закаты и сумерки? Или хруст колес, топот копыт, ветер в лицо - все
плывущее мимо, мелькающее, поворачивающееся? Как бы ни были
хороши люди, у которых жил, как бы ни было по сердцу место, где
прошли какие-то дни, но ехать дальше - великое наслаждение. Еще раз
хочется обрадоваться движению, поехать неважно на чем: на пароходе, в
телеге, на поезде ли.
А как грустно-сладки прощания, когда хозяева выходят на порог, а
ты пожимаешь им руки и говоришь: "Даст бог, свидимся!"
Какими только не бывают дороги! Тяжелые, разъезженные, блистающие
глянцем асфальта шоссе, каменистые тропы, песчаные берега, где тверд и
скрипуч песок, дороги древние и новые с крашенными известью
километровыми столбиками, дороги полевые и лесные, сумрачные даже в
солнечный день!
И как грустно бывает в дороге! Сидишь, скорчившись в кузове
трясущейся машины между бочками с горючим, задыхаешься от жары в
металлическом вагоне. Но проходит усталость, злость, бешенство,
нетерпение, тупая покорность от дорожных трудностей, не проходит
вовеки только очарование движения, память о счастье, о ветре, о стуке
колес, шуме воды или шорохе собственных шагов.
(По Ю. Казакову.)
(184 сл.)
Весна
Весна в этом году пришла как-то внезапно. Долго стояли холода, и
все развивалось медленно, словно нехотя. Каждую былинку как будто надо
было упрашивать, чтобы она высунула из-под земли кончик зябкого,
нежного листочка. Настоящего весеннего азарта ни в ком не замечалось.
Ночью собрался тихий дождик, и с этой минуты какое-то
волшебство пошло. Все зашевелилось и загорелось желанием жить.
Каждый полез вперед, боясь опоздать к сроку.
Что за одну ночь сделалось! Не узнать ни сада, ни полей. И воздух не тот,
что вчера. И пахнет не так, и дышится иначе.
Наступил разгар весенней горячки. Почки тополя роняют на землю
смолистые чешуйки, наполняя воздух пряным ароматом. Желтая пыльца с
орешниковых сережек носится повсюду. Ели пустили вверх огромные
ростки, которые торчат, как свечи.
С неделю назад на небе обрисовался черный треугольник журавлей.
Ласточки снуют пол крышей балкона и ведут ожесточенную борьбу с
воробьями, успевшими в течение зимы завладеть их собственностью.
(По С. Ковалевской.)
(146 сл.)
Равнодушие
В дремучем лесу, у реки, остановилась толпа мужиков, приехавших
рубить елки. Подрядчик постучал обухом по стволу ели, и великолепное
дерево застонало. Где-то наверху мелькнула белка, с любопытством
глядевшая на необычных гостей. Громкое эхо прокатилось по лесу, точно
заговорили заснеженные зеленые великаны, и замерло далеким шепотом,
словно деревья спрашивали друг друга: "Кто это приехал? Зачем?"
Что было потом, трудно рассказать. Никакое перо не опишет ужаса,
совершенного в две недели. Сто лет рос древний ельник - его не стало в
несколько дней. Люди рубили деревья, не замечая, как из свежих ран
сочились слезы: они принимали их за обычную смолу. Нет, деревья
плакали, как люди, когда их придавит большое горе. С каким стоном
падали подрубленные ели! Некоторые даже сопротивлялись, не желая
подчиняться ничтожному человеку: они хватались ветвями за соседние
деревья во время своего падения. Но все было напрасно: и слезы, и стоны,
и сопротивление! Тысячи елей лежали мертвыми, как на поле сражения, а
топор все стучал. Деревья-трупы очищались и складывались в поленницы,
которые мы видим везде, но не всегда думаем, сколько живых деревьев
изрублено в такие поленницы и сколько нужно долгих-долгих лет, чтобы
такие деревья выросли.
(182 сл.)
На светлом озере
В дождливый летний день хорошо бродить по лесу, особенно когда
впереди есть теплый уголок, где можно обсушиться. А выглянет солнце
после дождя - лес весь загорится алмазными искрами. Что-то праздничное
окружит вас, и вы чувствуете себя на этом празднике желанным, дорогим
гостем.
В такой день я подходил к светлому озеру, к знакомому сторожу на
рыбачьей стоянке Тарасу. На одной стороне неба показались просветы;
еще немножко - и покажется горячее летнее солнце. Лесная тропинка
сделала крутой поворот, и я вышел на отлогий мыс, вдававшийся в озеро.
Мое появление на мысу вызвало сторожевой окрик собаки Тараса.
На незнакомых людей она лаяла особенно, отрывисто и резко, точно
спрашивала: "Кто идет?" Я люблю таких простых собачонок за
необыкновенный ум и верную службу.
Рыбачья избушка издали казалась повернутой вверх дном большой лодкой
- это горбилась старая деревянная крыша, проросшая зеленой травой.
Кругом
избушки
поднималась
поросль
из
иван-чая,
так
что
у
подходившего к избушке человека виднелась одна голова. Такая густая
трава росла только по берегам озера, потому что здесь достаточно было
влаги и почва была жирная.
Когда я подходил к избушке, из травы кубарем вылетела на меня
собачонка и отчаянно залаяла.
(По Ю. Куранову.)
(182 сл.)
В птичьем царстве
Осторожному и наблюдательному охотнику, умеющему хорошо
подслушивать и примечать открывающиеся его слуху и зрению тайны,
приятно наблюдать из засады за жизнью редкостных птиц, чувствовавших
себя в безопасности на глухом озерке. Не замечая скрывшегося человека,
птицы свободно расхаживают по вязкому болоту. Странно видеть, как,
точно нарядные маркизы в старинном чопорном танце, раскланиваясь и
обмахиваясь веерами, следуют друг за дружкой птицы. По поверхности
зеркального озерка, покрытого незаметными глазу листьями водорослей,
птицы проходят, как по паркету. Тонкие, длинные их пальцы опираются на
листья растений, и охотнику кажется: птицы идут по поверхности воды.
Осторожно, как зверь, раздвигаю шелестящий камыш. Чтобы не выдать
себя, приседаю и тихо жду.
Но тщетны ожидания охотника-следопыта, незвано забравшегося в
звериное и птичье царство. Тысячи невидимых глаз продолжают следить
за ним, тысячи ушей прислушиваются к каждому его шагу. Маленькие
птички хлопочут над человеком, и в их осторожном чириканье охотнику
слышится: "Чужой! Чужой!"
Следя за ним, знает о приближении гостя и затаившийся волк, и
кабан. Все притихает, все настораживается.
(По И. Соколову-Микитову)
(158 сл.)
Таинственный скрипач
Я присел отдохнуть на неширокой песчаной отмели среди прибрежных
зарослей.
Было ветрено, и вспененные волны лизали водоросли, выброшенные на
берег. Вдруг среди этих шорохов и всплесков послышались непривычные
своей необычностью звуки. Было похоже, что где-то совсем близко играла
крошечная скрипка. "Что это? - подумал я. - Какая прелестная музыка!"
Прислушавшись, я уловил связь между загадочной трелью и ветром. Ветер
утихал - звук становился низким. Ветер усиливался - звуки забирались
выше, становились острыми, как жало, а скрипка всхлипывала. Но
дирижер - ветер был неутолим, требуя от скрипача новых усилий.
Таинственный музыкант, казалось, не выдерживал темпа, срывался, и
тогда слышались недовольные всплески волн.
Как завороженный слушал я этот удивительный концерт на пустынной
отмели. Я понял, что напев повторялся в тех же сочетаниях звуков.
Приблизившись, установил место, откуда текла эта мелодия, полная
печали. Там был песок, и ничего больше, если не считать полузасыпанной
раковины и несколько листьев лозняка, будто выкрашенных краской.
Широкое отверстие раковины было обращено навстречу ветру. Я
наклонился и окончательно убедился, что волшебный музыкант спрятался
в раковине: оттуда отчетливо слышались звуки скрипки. Я осторожно взял
раковину, чтобы рассмотреть, но ничего необычного не нашел.
(По Е. Носову)
(180сл.)
Источник
Источник мы увидели издали, на самом конце тропинки. Чуть ли не на
цыпочках, еле дыша в неподвижном воздухе леса, мы спустились к
роднику. Справа журчал ручей, и далеко был слышен его ровный
неторопливый голос. По кустикам неспешно, однако весело и деловито
прыгали невесомые синицы. Невдалеке от тропинки была сколочена
скамеечка из жердочек. Источник был и молчалив, и весь незримо и
неслышно разговорчив.
Он остался нетронутым и тогда, когда пожилая проводница зачерпнула
кружкой воду, сделала несколько глотков, замерла, прислонившись
коленками к срубу, и передала нам кружку.
Стоило первому из нас приблизиться к источнику, из илистого, мелко
золотящегося дна поднималось кипение, и в нескольких местах лопнули
светящиеся пузырьки.
В старое время, по словам проводницы, к этой воде приезжали из Москвы
и Петербурга. Да и ныне есть такие дни, в которые сюда происходит
паломничество.
Я пил воду из глубин моей земли неторопливыми глотками, слушал
шелест осин и берез и чувствовал, как неудержимо живительные струйки
не просто наполняют мое сердце, но и омывают его, прохладно стекая по
нему, утешая и омолаживая.
(По Ю. Куранову.)
( 167 сл.)
Утрата
Коляска уже скрылась из виду, а пыль, как густой серый туман, еще долго
висела вдоль дороги.
Вот и пустынный берег. Спрыгнув на ходу, Пушкин бросил извозчику
привычное "подождешь" и стал спускаться к морю. Мелкие камушки и
ракушки шуршали под его ногами и струйками катились вниз. Он подошел
к воде и, постояв несколько минут, стал перепрыгивать дальше от берега
по поднимавшимся над водой камням. Чтобы не упасть на их скользкой,
покрытой водорослями поверхности, он балансировал руками.
На высоком, похожем на гигантскую львиную голову выступе подводной
скалы поэт остановился. Соленый ветер обдавал его лицо мириадами
водяных пылинок. Сбросив плащ, Пушкин прилег на него, подперев
голову рукой.
Волны катились мимо скалы ровными грядами, задевая ее пенными
гребням. Пушкин, сняв шляпу, восторженно созерцал этот раскинувшийся
перед ним простор. Ветер теребил курчавые пряди его волос, волны
захлестывали край его плаща.
"Какой, однако, выпал тяжелый день, - подумал поэт, не отрывая глаз от
моря. - Вот уже истинно говорят: одна беда никогда не приходит".
Пушкина с утра потрясла горестная весть: умер Байрон, которого он,
Пушкин, называл "властителем дум", "пламенным демоном с огромным
человеческим талантом".
(177 сл.)