В. Трынкин Об экономике статья Microsoft Word
advertisement
Оглавление: 1. В ГОСТЯХ У ЧИСТОГАНА 2. НАСЛЕДИЕ С.БУЛГАКОВА И СОВРЕМЕННОСТЬ (о трудностях решения демографических проблем)…………………………………………………………………..6 В ГОСТЯХ У ЧИСТОГАНА (Влияние англо-американской экономической культуры на менталитет россиян) Современный менталитет россиян подчинён навязанным ему аккордам рынка. Активный рыночный посев 90-х годов ХХ века взошёл на современных российских просторах всходами критериев и принципов англо-американской экономической культуры. Её средоточием является новейшее и как бы универсальное учение – экономикс. Мелодии рыночного экономикса звучат мажорно, обнадёживающе, обещая избавить Россию от всех её тягот. Прелюдией к рыночным напевам является «Laisser fair», иначе – полный либерализм, предполагающий развитие экономики без всяких внешних вмешательств. В тон ему звучит аккорд свободы, обещанной и субъектам, вступающим в рынок, межгосударственному движению цен и ресурсов (Хайек). Мощно увлекает всех мелодия конкуренции, которая обещает рассудить рыночные отношения без всякого воздействия людей (Милль). Привычному российскому равновесию интересов продавца и покупателя экономикс противопоставляет командира-потребителя, как бы наказывающего потерей достатка того, кто не желает служить его командирским интересам (Мизес). Именно потребитель (тщательно акцентируют рыночно поющие) превращает бедных в богатых, а богатых – в бедных. В замысловатых напевах постепенно вызревают контуры теории: если главенствует потребительная стоимость, с нею, прежде всего, согласуется стоимость меновая. А она становится формой как бы универсального коэффициента рыночных взаимоотношений, «вокруг которого вращается вся логика экономических феноменов» [1]. При этом, вроде, не замечают, что при господстве принципа удовлетворения потребностей общество вынуждено активно бороться, например, с распространением порнографии, проституции, наркотиков, тоже относящихся к замысловатым потребностям. Кроме того, при однобокой меновой стоимости главной её природой становятся цены, насильственно навязываемые потребителям. Вследствие искусственно создаваемого дефицита на жизненно важные товары, цены немотивированно взлетают, а потом как бы незаметно остаются на новой планке. Гимны экономикса звучат в честь спроса, но производитель на рынке – не фиктивная фигура. Он всё прекрасно видит, оценивает, предполагает. Если, вдруг, берётся главенствовать в стране банковский бизнес, производителю реальных товаров и услуг становится неуютно, а производство хиреет (Кейнс). Нередко производитель совершает выбор меж заботой о производстве и потребителе исключительно в сторону заботы о собственном кошельке. Ведь частное предприятие – вполне удобное средство для извлечения прибыли посредством поборов да вымогательств в отношении к потребителям (Шумпетер). Уподобляющаяся бизнесу медицина, например, успешно истощает доходы пациента да его здоровье: хирург провоцирует необязательную операцию, психоаналитик растягивает лечение на годы, стоматолог без нужды удаляет из зуба здоровые нервы. Потребление в этом случае, наречённое в экономиксе господином, обретает роль беспомощной жертвы. Жизнь обязывает выдвинуть в противовес командиру-потребителю экономикса другую убеждённость: ныне движет экономикой энергичное предложение. Потому рекламе буквально приказывают быть навязчивой, соблазняющей, пробуждающей самые низкие инстинкты (Мизес). И она действительно становится такой, заглушая лучшие сигналы и нормы культуры. В среде производителей наиболее агрессивны транснациональные корпорации (ТНК): они беспрепятственно повышают цены, привязывают население развивающихся стран к своим полуфабрикатам (деталям иномарок, устаревшим технологиям, даже к куриным ножкам и т.п.), уверенно защищают свой экономический курс (Гэлбрейт). Они легко вводят в обращение негодные товары, и мало кто в этом не признаётся. Рождается явная дисгармония отношений со стороны производителя, завершающаяся агрессивным подавлением инициативы покупателей целой страны. К тому же резко нарушается ценовое равновесие при эпидемиях, когда силы страны обеспечивают восстановление главнейшего – самой жизни. Столь же нелепо оглядываться на рыночную стабильность при военной угрозе, тем более, при масштабной обороне страны от военной агрессии. При многократной оценке действительных событий жизни оказывается, что знаменитая «невидимая рука» рынка проявляет себя лишь в очень ограниченных условиях и весьма своевольно. Экономикс по-своему трактует этику в условиях рыночной практики: научному определению максимальной эффективности претят, мол, этические суждения [2]. Или: «нормальная» амортизация – понятие для этики, а предприятие выбирает тактику, ориентируясь на ситуацию. Но изношенные станки травматичны, изношенные самолёты, как правило, падают, губя людей. Словно не видя реальных событий, экономикс настаивает: зачем в условиях рынка вспоминать об альтруизме и любви к ближнему? Гораздо важней законы стоимости и договора [3]. То есть, заявив о гуманизме конкуренции, экономикс с подлинным гуманизмом преспокойно расстаётся. Рыночное расставание с гуманизмом превращается в бегство, отчуждение и карикатуру на него. Стать преступником, как выясняется – не нравственное перерождение человека, а лишь иной жизненный мотив, иной расчёт затрат и выгод [4]. А чтобы читатель, осознавая эти признания, не счёл себя слегка оторопевшим, его вразумляют: преступник вполне похож на столяра, инженера, учителя, посвящая своему труду «полное или неполное рабочее время» [5]. Впрочем, нравственность в экономиксе не улетучивается вовсе. Если, например, преступника поймали и наказывают, то в отношении к нему, якобы, возникает «ценовая дискриминация» в сравнении с теми, кого не поймали. Проще говоря, пойманные преступники как бы несправедливо ущемлены по сравнению с преступниками, гуляющими на свободе. В этой вывернутой наизнанку этике защищаемой точкой отсчёта становится преступный мир. Привычная нравственность, развивающаяся в духовном мире человечества из глубины веков и сохраняемая в современности народами всего мира, легко схватывает подлинную суть отношений: люди и структуры в экономике капитализма бедны на сострадание. А в подлинной экономической мысли всегда сохраняется надежда на «повышение этических норм в хозяйстве» [6]. Меж тем, превознесённая экономиксом конкуренция вырождается в настоящую конкурентную войну, неизбежно распространяющуюся на ресурсы. И в потоке схваток за них у богатых оказывается безусловное преимущество. Страдающей стороной часто становится малоимущий потребитель: если, например, тестирование вредных лекарств как бы невыгодно из-за некой дороговизны, то людям в данной ситуации приходится расплачиваться своим здоровьем. Конкурентная война подвергает опасности и жизнь общества. Так, из-за удорожания процесса устранения загрязняющих отходов фирмы не стремятся улучшить экологическое состояние природы. Потому ООН вынуждена констатировать: при стихии рынка главенствуют технологии, истощающие ресурсы планеты. Главнейший ресурс планеты – само человечество. Но рыночная конкурентная война плодит лишь суррогатных матерей, продажу человеческих органов, работорговлю, преждевременное старение, смерти людей от перенапряжения нравственных и физических сил, что отчётливо видно в странах «третьего» мира. Экономикс в восторге от частного предпринимательства. Единственный путь понимания рыночной среды и любого социального феномена, провозглашает он – изучение индивидуальных действий. Именно сквозь деятельность конкретных индивидов, учит экономикс, возможно различать особенности наций и государств (Мизес). Да и источником развития цивилизации в целом, как нас убеждают, является дух индивидуализма, непрекращающаяся гонка отдельных обывателей за прибылью. Вслед за экономиксом хвалы частному предпринимательству воздают многие современные учебники по экономике, идея верховенства частного предпринимательства столь же безоглядно поддерживается в ведущих СМИ. Проблема человеческой инициативы, в принципе, велика. Но люди не живут на обособленных островках, их усилия вливаются в реки наций, а те соединяются в мировом океане человечества. Великий океан человеческих отношений имеет свои мощные течения, которые либо подхватывают, либо губят лодки индивидуализма. В экономике, например, зримо проявляется общая тенденция акционирования, консолидации индивидуальных усилий, так как создание того или иного масштабного проекта нуждается в гигантских вложениях [7]. Важно и то, что сама экономика производна от экономии, а она проявляется именно в условиях крупных производств. Поскольку в их рамках (организационно, технологически и финансово) рождается новый мощный феномен – сила общественного труда [8]. При крупной производственной общности, кроме того, для разных проектов используются те же производственные сооружения, оборудование, персонал, что значительно сберегает вложенные инвестиции. Жизнь поправляет индивидуалистические выкладки экономикса: на просторах современных экономических отношений индивидуальную конкуренцию всё мощнее и беспощаднее теснит конкуренция корпоративная (Гэлбрейт: 24). Самыми устойчивыми из таких структур являются естественные монополии, создающие необходимейшие условия жизни общества, например: электроэнергетика, тепло- и газоснабжение и т.п. Не случайно журналисты и граждане России постоянно интересуются событиями, происходящими во внешне далёких от них объединениях: ГАЗПРОМе, структурированном РАО ЕЭС, МПС, ТРАНСНЕФТи, МИНАТОМе, Сбербанке и т.п. Монополистам, вразумляет экономикс, неизвестна будущая реакция потребителей на повышение цены, что, якобы, обяжет их действовать осторожно, с безусловной оглядкой на запросы потребителя. Но экономическая практика принципиально иная: естественных монополистов реакция потребителей на повышение их монопольных цен просто не интересует. Они спокойно и методично наращивают ценовое давление на людей. При рыночных критериях взаимоотношений сознание общества оказывается в полном тупике: с одной стороны, без естественных монополий (электроэнергетики, газоснабжения, железных дорог и т.п.) обойтись невозможно. С другой стороны, с естественными монополистами, при их масштабах и господствующем положении, никто конкурировать не в состоянии. И расчленить их на рыночные сегменты часто бывает невозможно, как российский ГАЗПРОМ, например. Нелепы также попытки внедрения конкуренции меж грузовыми и пассажирскими компаниями на базе единой инфраструктуры. Сложившаяся практика строительства отношений общества с естественными монополиями такова: общество в растерянности и беспомощности взирает на произвол естественных монополистов, а они, подчас, свободно и безнаказанно эксплуатируют весь народ. Население несёт колоссальные убытки, когда, например, за пятилетие цены на ЖКХ возрастают в 4506 раз; на газ в 3254, на горячую воду в 2700 раз [9]. А тут же, на глазах у беднеющего населения, понятно на какие средства возникают шикарные, экзотические лабиринты высотных штабов и загородных поместий естественных монополистов. Менеджеры естественных монополий, в отличие от напряжённо и трудно выживающего населения, живут предельно обеспеченно и без всякого рыночного риска, приобщая к монопольному пирогу своих родственников. Круговая защищённость естественных монополистов от рыночной конкуренции прямо-таки способствует их лени и кумовству. Невольно появляется резкое предостережение: громадное воровство олигархов естественных монополий становится «настоящей раковой опухолью…общества, способствуя его дальнейшему разложению» [10]. Экономическое процветание немыслимо без солнца человеческого творчества. Творец, обладающий профессиональным достоинством и необходимым объёмом прав, способен творить чудеса. Например, в США, с 1880 по 1965 гг., при создании шестидесяти одного важного изобретения, более половины было сотворено независимыми изобретателями вне каких-либо промышленных лабораторий. Не менее важные достижения были сделаны небольшими или средними фирмами в рамках ХХ столетия, причём, относилось это опять к подавляющему большинству (40 из 61) данных открытий. Однако усилия творцов преумножились бы многократно, появись эффективная система их сотрудничества. А.Смит, осознавший вред любого вида монополизма (с включением сюда монополии на управление), был убеждён: «ничего не будет…без содействия и сотрудничества многих тысяч людей» [11]. Подобное сотрудничество является исходным состоянием человеческого бытия, которое обогащается не только процессом наращивания товарной массы, но и ростом солидарности между отдельными людьми, между их малыми и большими общностями. Взаимодействие предприятий, корпораций, отраслей, хозяйственного целого предполагает наличие собственной системы тончайшего взаиморегулирования. При наличии заметных экономических и социальных результатов в ряде корпораций, обновляющих регулятивные структуры, полезно перейти к этапу преобразований по установлению хозяйственно-федеративных отношений между корпорациями, объединёнными в ту или иную отрасль или иной вид консолидированной структуры. Процесс преобразований, разрастающийся до масштаба отрасли (в пределах той или иной страны), не является поводом для усечения или отмены факторов обновления регулятивной структуры. Мастерство и творчество, получающие возможность прямого, чередующегося участия в регулятивных процессах, легко и просто адаптируются к любому масштабу, поскольку регулятивный талант в таком случае начинает принадлежать центростремительным силам всей отрасли. Не отдельные лица, а структурно организованные коллективы предприятий, корпораций и отрасли в целом осуществляют в подобном случае регулятивный процесс. Потому случайные промахи отдельных решений, при данной регулятивной структуре, легко устраняются заинтересованным вниманием и участием каждого специалиста в подлинно общем деле. При наличии совокупности отраслей, организованных внутри себя по принципу федерализма, вполне возможно распространить инновационный процесс в регулятивной сфере на хозяйственные отношения в целом. При этом важно не увеличивать регулятивные уровни у федеральных координационных служб. Поскольку регулятивный процесс и здесь должен принадлежать гармонично взаимодействующим коллективам субъектов хозяйства, а не отдельным фигурам. Модели координационных служб ныне отчасти отработаны. Скажем, в Евросоюзе регуляция происходит так, что его председателей избирают от каждой страны-участницы, и они исполняют свои обязанности поочерёдно в течение шести месяцев. Аналогично, в пределах корпораций, отраслей, хозяйства в целом возможно образование подобных координационных служб, с пропорциональным представительством в них хозяйственных субъектов соответствующего объединения. Возможен и менее затратный способ координации, предполагающий исполнение координационных функций каждым хозяйственным субъектом по очереди (не более года) в масштабе того или иного объединения (корпорации, отрасли, хозяйства). Регламент принятия решений во всех видах координационных служб может соответствовать международной практике Евросоюза, в котором неукоснительно действует договорное начало. Таким образом, взамен губительной для хозяйства и страны в целом хаотичной рыночной экономики, коверкающей менталитет российского народа, важно трансформировать регулятивную основу экономически-нравственных отношений, благодаря чему центробежные процессы в хозяйстве будут поступательно и неотвратимо замещаться процессами центростремительными, гуманными по сути своей. Подобная экономическая организация служит реальной предпосылкой для развёртывания свободной, соревновательной деятельности хозяйственных субъектов, обеспечивающих полноценное благосостояние страны, при деятельном контроле над всеми процессами актуализированной общей волей. Литература и примечания: 1. Шумпетер Й.А. История экономического анализа. В 3-х тт. Т.3. СПб., 2001. С. 1201-1202. 2. Алле Морис. Условия эффективности в экономике. М., 1998. С. 39. 3. Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., 1992. С. 27. 4. Беккер Г.С. Человеческое поведение: экономический подход. Избранные труды по экономической теории. М., 2003. С. 293. 5. Беккер, там же. С. 41. 6. Маршалл Альфред. Принципы экономической науки. Т. 1. М., 1993. С. 389. 7. Энгельс Ф. Дополнения к 3 тому «Капитала» // Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т.3. М., 1970. С. 991. 8. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т.3. М., 1970. С. 90. 9. Глазьев С. и др. Белая книга: Экономические реформы в России 1991-2002 гг. М., 2004. С. 113. 10. Ослунд Андре. Строительство капитализма. М., 2003. С. 286. 11. Смит Адам. Исследование о природе и причине богатства народов. Кн. 1-3. М., 1992. С. 127. Примечание: более подробную информацию о проблемах, поднятых в данной статье, можно почерпнуть из книги: Вадим Трынкин. Онтос экономикса. Нижний Новгород, 2009. НАСЛЕДИЕ С.БУЛГАКОВА И СОВРЕМЕННОСТЬ (о трудностях решения демографических проблем) В интереснейшем наследии С.Булгакова «Философия хозяйства» наиболее актуальна для уяснения сути демографических проблем. В ней православный мыслитель обозначает три принципиальных позиции, которыми пользуются исследователи при изучении причин благополучия или несчастий жизни человечества (эти причины, так или иначе, сказывается на демографическом состоянии общества). Одна из таких позиций – научно-эмпирическая, вторая – трансцендентально-критическая и третья – метафизическая [1]. Остановимся вначале на метафизической позиции. Распространившаяся ныне экономическая теория чурается метафизики, занимаясь преимущественно обработкой финансово-статистических данных. Тем неожиданней и глобальней на этом фоне выглядит мнение С.Булгакова о том, что жизнь утверждается в окружающем её со всех сторон царстве смерти и может быть лишь непрерывной, напряжённой борьбой со смертью. Человеческое хозяйство, с данной точки зрения, есть выражение борьбы этих метафизических начал [2]. Для нас с вами чрезвычайно важно то, что в отношении к реальной экономике С.Булгаковым заложен императивный критерий: она, борясь со смертью, сама никак не может служить смерти. Её сущностная цель - непрерывное, напряжённое воссоздание и развитие жизни. Вторая исследовательская позиция в отношении к хозяйству, сформулированная С.Булгаковым – трансцендентальная: истинным трансцендентальным субъектом хозяйства является не человек, но человечество [3]. Данное суждение мыслителя направлено против одного из ведущих постулатов современной экономики, которое обозначается так: рыночная конкуренция – главное условие перераспределения индивидуальных сил и ресурсов [4]. Православный мыслитель в противоположность этому твёрдо убеждён: вне представления о человечестве отдельные хозяйственные акты рассыпятся в нечто совершенно бесформенное. Если экономисты этим не занимаются, утверждает С.Булгаков, значит, они за деталями не видят целого [5]. Третья исследовательская позиция лишь обозначена православным мыслителем. Краткая суть её такова: методологической базой научной экономической теории является меркантилизм, рассматривающий целостного человека как человека экономического, заинтересованного лишь в финансовых процедурах, что, здравый смысл обозначает как апологию жадности [6]. Подобная экономическая теория направлена реально на истощение ресурсов планеты Земля, включая её главнейший ресурс – само человеческое общество. Если его будущее подчинится силам жадности, человечество обречено на вымирание. В этой связи меркантилистская экономическая теория не оставляет места для нового творчества истории [7]. Глубокие идеи православного мыслителя мало трогают сердца современных меркантилистов. Они уверенно провозглашают со страниц распространённых учебников по экономике, будто совершенная конкуренция – подлинное благо в распределении человеческих и природных ресурсов. Меркантилистам видится, будто даже эволюция держится на конкуренции, будто именно она сохраняет достигнутое. И в этой эволюции, как и встарь, каждая особь борется сама за себя [8]. Трудно не уловить в этих идеях дарвинизма, без всяких оговорок перенесённого в самую суть жизни человеческого общества. Правда, меркантилистами не принимается в расчёт главное: совершенной конкуренции как не было нигде, так и нет, а господствует конкуренция коварная, губительная. Печально иронизировал по этому поводу Ш.Фурье: конкурирующий архитектор мечтает о пожарах, стекольщик – большом граде, врач – об эпидемиях и т.д. То есть, ценой конкурентного индивидуализма становится разрушение органического единства общества, возникает угроза существованию самой жизни. Меж тем построенный храм объединяет в себе множество отдельных камней. Так же и человечество поддерживается совместными усилиями отдельных людей. Надо ли настаивать на известном: всякое хозяйство – именно организованный труд, более того – иерархическая социальная система. Научная экономика стремится устранить из бытия общества даже важнейшую его структурирующую основу – государство: ему, мол, следует минимизировать свою производительно-регулятивную сущность. Главные производственные структуры должны перейти к частным лицам. А социально-регулятивные процессы нужно сократить до минимума. Но опыт российских экономических реформ свидетельствует: трудовая миграция направляется в привлекательные, промышленно освоенные регионы, коих не так уж и много, а остальная территория страны, потенциально богатая природными и человеческими ресурсами, остаётся в запустении. То есть рыночный механизм сам по себе не способен организовать занятость человеческих и обеспечить полноценное освоение природных ресурсов. Меркантилизм, подогреваемый жадностью, не только не считается, но и всячески стремится ущемить социальную сферу общества. Она, состоящая из больных людей, инвалидов, детей и стариков, по определению не вписывается в систему конкуренции, в которой способны преуспевать лишь здоровые, крепкие люди. Потому медицине, например, предписывается быстрее переходить на коммерческую основу. Но её коммерческий успех обусловлен, прежде всего, увеличением роста посетителей и удорожанием услуг. В первом случае медики будут вынуждены заботиться об умножении негативных диагнозов, невольно провоцируя их рост. Во втором случае из сферы качественного медицинского обслуживания уходит значительная часть подлинно нуждающихся в лечении, но неимущих граждан. И в том и другом случае коммерческая медицина – путь к ухудшению демографической составляющей жизни. Но С.Булгаков, как мы помним, предопределил особый императив в адрес экономики: она не должна служить смерти. Следовательно, медицина, как и образование, по сути своей не могут иметь коммерческой составляющей, тем более – коммерческую основу. Меркантилистам важны не дети и старики, не взрослые люди с их глубокими интересами и ценностями, но цены. У конкурентных цен – центральная роль при распределении ресурсов – провозглашают они. Высокие цены снижают покупки, стимулируя производство, низкие цены стимулируют покупателя, хотя топят производство. Иначе говоря, зри в цены – поймёшь жизнь, можно было бы переиначить Козьму Пруткова. Ибо цены – как бы самодовлеющая реальность, подлинный информатор о состоянии Бытия и его непосредственный регулятор. Если цены правят Миром, тогда действительно Laisser fair: мол, пусть всё идёт, как идёт, и в подобном состоянии проявится якобы высшая справедливость. Такова не подлинная, а меркантильная либеральность. На поверку справедливость меркантильной либеральности чудаковата. Если потребление начинает расти, тотчас же, как по команде взлетают вверх цены, ибо такое поведение цен прямо-таки предписано меркантилизмом. Причём не важно, идёт ли речь о пустяковом, или о жизненно существенном предмете. Например, жильё – фундаментальное условие жизни, однако цены на квартиры взлетают без остановки. Опять невольно вспоминается императив С.Булгакова, ведь если цены превращаются в неприступную преграду при получении, скажем, крайне необходимых лекарств, или других неустранимых условий существования людей, тогда вновь экономика начинает служить не жизни, а смерти. Меркантилизм совершенно не обращает внимания на то, что почти повсеместно людям навязывают негодные товары под самыми благопристойными марками. Суррогаты втискиваются в конкурентный рынок со всех сторон. Однако тогда, когда главным критерием развития рынка являются цены, внимание теоретиков к фальшивым товарам становится весьма благосклонным. А дети меж тем страдают аллергией от некачественных игрушек, взрослые люди получают отравления, иногда с летальным исходом, от фальшивых лекарств, напитков, пищевых продуктов. Рынок, вскормленный меркантилизмом, начинает вести экономическую игру по собственным правилам: вместо заявленного принципа Laisser fair, когда спрос должен предопределять предложение, именно предложение берётся диктовать свои условия спросу. Особенно в этом отношении своевольничают естественные монополии. Цены на их услуги вовсе не обусловлены конкурентной борьбой, так как ценовая планка поднимается неотвратимо вне всякой зависимости от возможных колебаний спроса. Диктат предложения повсеместно захватывает и духовную жизнь людей. Средства массовой информации перенасыщены агрессивной рекламой, ведь меркантилизм предписывает ей быть «навязчивой и крикливой», соблазняющей, пробуждающей инстинкты [9]. То сеть, в научной экономике развивается и утверждается особый крен: на словах – рыночная борьба человеческих особей в условиях совершенной конкуренции, на деле – целенаправленное доведение человека и общества до животного состояния. В учебниках по экономике подобных наблюдений не отыщешь. Язык традиционных экономических книг скучен, тосклив, перенасыщен английскими терминами (русская словесность вроде бы стала бедна) и подробнейшими отсылками к аналогичным авторам. Язык этот характерен способностью акцентировать внимание на мелочах и мусолить их, хотя несущественные идеи легко можно было бы пробросить. При нагромождении мелочей либо не фиксируется, либо ненароком ниспровергается по-настоящему главное. В итоге язык экономистов тяготеет к метаязыку, когда реальность человеческих отношений полностью утрачивается: как бы растворяются в нём подлинные субъекты действия, перестают играть свою роль фактические коалиции и структуры. При этом, согласно наблюдению видного историка экономических учений, все ведущие теоретики, как ближайшего прошлого, так и их последователи «не указывают на новые факты или новый угол зрения» [10]. По сути схоластическая экономическая рутина претендует, таким образом, на высшее, современное откровение. Хотя в данном откровении при внешней связности воссоздания историко-экономического процесса наличествует многофакторная разорванность смыслов, огромная внутренняя недосказанность, совершенно смутны перспективы социально-экономического развития. Остановимся ради примера на ключевом звене меркантилистской теории – принципе предельной полезности. На первый взгляд он выглядит внушительно: конкурентен в условиях рынка лишь тот, кто предельно полезен в отношении к спросу. Казалось бы, данный критерий вполне достаточен, удовлетворяя нормам спроса и предложения. Но в систему критериев неотвратимо вторгается социальная сфера – дети, старики, больные, инвалиды, около двух третей общества как такового. Эта сфера в рыночных отношениях предельно бесполезна. Отвернуться от неё окончательно рынок не вправе: представители её расположились во всех порах общественных отношений. Ведь эти самые представители заселились в каждой семье. Рыночник скажет: обеспеченные семьи свои проблемы решают сами. А как быть с малообеспеченными семьями, коих большинство? Меж тем, у малообеспеченных семей двойная нагрузка: с большим трудом хватает средств для поддержания работоспособности дееспособным членам семей, а на дееспособных этих средств катастрофически недостаёт. Мирские отношения – принципиально не рыночные: в них за общим столом люди не делятся на дееспособных и недееспособных. Наоборот, лучшее достаётся больным, детям, инвалидам, старикам, поскольку мирские отношения поддерживаются духовностью, нравственностью. Оказывается, таким образом, что духовность, нравственность невозможно выкорчевать из общественной жизни. Именно их влиянием питается глубинная жизнестойкость общества. Потому, видимо, С.Булгаков уповал на трансцендентальную функцию хозяйства, подчёркивая, что принципиальным субъектом хозяйства является не рыночное сообщество, но человечество. К сожалению, бытие человечества испытывает натиск таких сил, которые беспощадно вытравливают духовность и нравственность – последний оплот жизнестойкости общества. Силы эти – транснациональные корпорации (ТНК), транснациональные банки (ТНБ) и межмировые биржи (ММБ). Суть в том, что у ТНК ныне реальная рыночная власть в экономике и политике многих государств [11].. Сами эти сверхкорпорации – мощнейшая сфера эксплуатации организационных, человеческих и сырьевых ресурсов. Например, именно в слаборазвитых странах ТНК осуществляют процедуры сборки своих изделий, эксплуатируя дешёвую рабочую силу, а вот у себя занимаются разработкой новых открытий и сбывают изготовленную продукцию. В тех же странах третьего мира ТНК отчасти руководят правительствами: получают налоговые льготы, снижают пошлины на свои товары, вытесняют с помощью властных структур возможных конкурентов. Потому рыночные отношения в системе действия сверхкорпораций – лишь информационная завеса. Наряду и совместно с ТНК миром правят транснациональные банковские структуры (ТНБ), причём консолидация этих сил происходит и в собственно банковских союзах, и часто посредством крупных мировых бирж. Окончательное завершение этого производственно-финансового могущества обусловлено образованием специфических союзов крупных бирж мира: Стокгольмская и Амстердамская фондовые биржи даже официально уведомили всех об установлении контактов с биржами США; параллельно образовались альянсы бирж Амстердама и Токио; имеют давние и прочные связи между собой крупнейшие биржи Лондона и США. Казалось бы, ничего особенного в организации межмировых биржевых структур нет: государственные системы постепенно сближаются, естественно увеличиваются товарные, финансовые, информационные потоки, их обработкой и занимаются межмировые биржи. Однако в этом объективном процессе заложена и мощная противоестественная тенденция. Межмировые биржевые союзы, ТНК и ТНБ существенно обособляются от мира людей и начинают доминировать над всем остальным человечеством. Ибо изначально они не стремились и не стремятся обустраивать общий дом – планету Земля. Их цель иная – сделать богатых ещё богаче. Реальным средством накопления и преумножения огромных состояний является спекуляция [12]. Соответственно, как бы движущей силой рыночных отношений становятся не производство и не потребление, а спекулирующие ловкачи. Действительно, специфическая особенность финансовых рынков – краткосрочный спекулятивный капитал. Именно погоня за этим капиталом объединяет колоссальное и как бы разобщённое пространство посредников в сплочённое целое. Оборот краткосрочных финансовых средств настолько огромен, что спекулятивный капитал превышает стоимость международной торговли не в два или в три раза, что уже было бы чрезвычайно странно, но в 50 раз. А поскольку хитрости, подогреваемой жадностью, нет предела, то каждый месяц изощрённые умы изобретают новые так называемые финансовые инструменты (которые потом преподносятся студентам в виде высшей истины) для ещё более совершенного обмана своих жертв, для ещё большего накопления и праздного растранжиривания огромных богатств. Наиболее очевидный признак спекулятивных действий сверхкорпораций – опасные гиперинфляции, обрушивающиеся на те или иные страны, когда годовой рост цен исчисляется четырехзначными цифрами. И тогда обманутые народы вынуждены жить ниже прожиточного минимума, а многие – просто голодать. При систематических болезнях детей, молодёжи ухудшается здоровье следующих поколений. От высокого уровня смертности происходит падение репродуктивности, что представляет собой угрозу национальной безопасности тех или иных стран. Без военного нападения извне некоторые нации как бы тают на планете. Подведём некоторые итоги. Тяжёлое положение низших и средних слоёв населения планеты происходит далеко не от стихийных бедствий, но, прежде всего, от олигархических, мощных изъятий собственности. Соответственно, появляющиеся с настойчивой повторяемостью в тех или иных странах демографические сломы – это прямое следствие масштабных спекулятивных операций, извращённого спекуляциями и коррупцией типа транскорпоративно-финансового олигархического жизнеустройства. ПРИМЕЧАНИЯ 1. Булгаков С.Н Соч. в 2 тт. Т. 1. Философия хозяйства М., 1993. С. 50. 2. Там же. С. 82. 3. Там же. С. 139. 4. Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., 1992. С. 16. 5. Булгаков С.Н Соч. в 2 тт. Т. 1. Философия хозяйства М. 1993., С.139. 6. Там же. С. 262. 7. Там же. С. 270. 8. Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2001. С. 27. 9. Мизес Л. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск, 2005. С. 301. 10. Шумпетер Й.А. История экономического анализа. В 3-х тт. Т. 3. СПб., 2001. С. 1176. 11. Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М-СПб., 2004. С. 83-84. 12. Штиллих О. Биржа и её деятельность. СПб., 1992. С. 186.
