КГВ_1847-02 Белая Церковь. Автор - П.Должиков
advertisement
Должиков П. Заметки во время поездки по Киевской и Волынской губерниям в 1846 году (Из дневника агента одного благодетельного Общества) // Киевские Губернские Ведомости. – 1847. – №2. – 10 января. – Ч. неоф. – С. 13-19. II Белая Церковь, июня 10 1846. Я оставил Белую Церковь с приятным впечатлением потому, что в краткое время пребывание в ней, содействовал обеспечению будущности одного почтенного семейства и потому еще, что в этом местечке утешительно было видеть на каждом шагу следы благодетельных преобразований, поруку ее настоящего и будущего благоденствия. Лет 9 тому назад над обширным имением графов Браницких назначен был главноуправляющим с безответственным полномочием некто .......... и с той поры, и как будто добрый гений бдительно пестует над ними. Я живал когда-то с полком в Белой Церкви в 1820 году, потом в 1830 и 1831 [С. 13] годах и могу несколько судить о разности между прежним и нынешним ее состоянием. В ней явились две каменные красивые церкви; огромное здание: вчерне уже готовое, для помещения гимназии; значительное число каменных и деревянных двух и трехэтажных домов, возводимых жителями – евреями на деньги и материал заимообразно данные им на продолжительный срок, от имени владельца местечка; учреждены три ярмарки в году; приняты меры к устройству свеклосахарного и стеаринового заводов и к распространению уже существующего кожевенного, на коем выделываются кожи на образец английских (посланные недавно в Лондон образцы, оказались ни в чем не уступающим тамошним). Огромные запасы хлеба: прежде по десяткам годов лежащие в скирдах нетронутыми, перемещены ныне в огромные каменные магазины и получили немедленный, верный и выгодный сбыт, как внутри империи, так и заграницей. Для сего сделаны следующие распоряжения: в Киеве на днепровской набережной построен трехэтажный, огромный магазин, сверху до низу всегда наполненный разного рода хлебом, который отправляется по Днепру, в отдаленные пристани, большей частью на собственных графских судах. Жителям же Киева хлеб сбывается во всякое время с уступкой против существующих базарных цен, отчего жители города много выигрывают особенно в те дни, когда подвоз из ближайших селений прекращается по случаю ненастной погоды или непостоянства Днепра. Прежде бывало, крестьяне Браницких сами привозили хлеб на продажу в Киев, теперь экономия графов Браницких сама закупает его, по ценам существующим в Киеве и тем сберегая время и труд своих крестьян избавляет их от дальних поездок иногда до 200 верст, считая вместе обратный путь, для маловажных барышей. Для сбыта хлеба за границу, в особенности пшеницы, в Одессе под фирмою графов Браницких учрежден торговый дом, а за границей в Ливорне, Марселе и других приморских городах конторы – и пшеница графов Браницких, бывшая прежде в руках тамошних промышленников, теперь отправляется за границу и сбывается не иначе, как на местах потребления. Остается только желать, чтобы ее сбывали смолотой, а не в зерне. Теперь в Белой Церкви вы уже найдете магазин новейших польских и французских книг; есть надежда, что при нем вскоре будет открыта библиотека для чтения, это приятное явление. Не у всякого есть средство покупать книги, особенно в Белой Церкви, а читатели всегда найдутся. Заведена порядочная ресторация с хорошей кондитерской – отрада для путешественников, предмет большой для них важности, особенно в еврейском местечке; теперь содержатели постоялых дворов лишены возможности кормить втридорога проезжающих. Кстати о евреях, во всех имениях графских они лишены возможности содержать корчмы, мельницы, входить в разные откупные сделки, чем положена некоторая преграда слишком горячей деятельности их в и разогрета весьма холодная предприимчивость местных жителей христиан, которые теперь в некоторое оправдание свое, не могут жаловаться, как в других местах, что за евреями им нет житья. В Белой Церкви уже 6-й год, как учреждена Окружная контора общества застрахования капиталов. Главноуправляющий сам избрал деятельного агента и дело для местечка пошло [С. 14] хорошо, тем более, что за некоторых отцов семейств платит премию экономическое управление графов, награждая тем и в будущем верно служащим отрадной уверенностью, что семейства их получат от общества значительные денежные вспоможения, коих они сами может быть и не могли бы собрать. Не прекрасный ли это пример для богатых владельцев? Увеличивая жалование иного служащего, они нередко этим делают более вреда, нежели пользы, доставив возможность познакомиться с большими удобствами жизни, лишение коих впоследствии становится крайне тягостным для оставшегося семейства. Вот перечень только некоторой части тех нововведений и улучшений, кои совершенны в Белой Церкви. Нет сомнения, что многое, начиная от превосходной системы внутреннего управления имениями, до отлично устроенного пожарного инструмента, сделавшего бы честь любому уездному и даже губернскому городу, осталось для меня случайного путника неизвестным, но и этого указания достаточно для определения нынешнего цветущего состояния Белой церкви. Конечно, можно и должно еще многого ожидать, особенно при тех золотых, непочатых средствах, находящихся в руках главноуправляющего; но отрадно уже встретить и те улучшения, какие есть в Белой Церкви. Здесь поговаривают о новых предложениях и носится слух о каком-то важном и особенно для Киева полезном предприятии. Но какого рода эти предположения, – это еще тайна. Уж не затея ли железной дороги от Белой Церкви до Киева, ил до Одессы, или до какой-нибудь днепровской пристани? Дал бы Бог. Неужели нам одним отставать в этом от второстепенных и даже третьестепенных держав Европы 1. Местечко резко разделяется на две совершенно одна от другой противоположные части. Первая из них в полном смысле еврейско-польское местечко, с обширной квадратной площадью, обставленной однообразными продолговатыми домами. Каждый дом стоит отдельно от других, не имея никаких особых хозяйственных помещений и дворов, а все это заключает внутри себя, в обширном, темном под одну крышу с домом сарае. Это постройка имеет свои выгоды: в ней скрыто неизбежное и малых городах и местечках безобразие хозяйственных пристроек, часто обветшалых, кривобоких, с соломенной кровлей; от чего можно лучше соблюсти чистоту – статья немаловажная в еврейских местечках; двор, хотя темный, но безгрязный. Я разумею конечно не те корчмы сквозь крыши которых ночью можно считать звезды, а в ненастье промокнуть до костей; кроме того такое устройство предохраняет жильцов от пожара и соседских ссор. Но конечно, не эти выгоды побудили израильтян предпочесть подобную постройку всем прочим: есть еще одна для них единственно важнейшая. Еврей – это род паука, которому ни как нельзя существовать без мух и комашек, ему надобна сосредоточенность действий точка опоры, свой кут, в коем он мог бы безопаснее общипать, обсосать свою жертву; ему надобно, чтобы она была устранена от других соседских пауков-соперников, чтобы все потребности этой жертвы шли чрез его, а не чужие руки. И ни что лучше не соответствует сей цели, как дом внутри коего, как в безмолвной могиле, могут поместиться пять-шесть экипажей, десятка три лошадей, многолюдная дворня приезжего – эти дома всегда напоминают мне Левиафана, древле пожравшего Иону Пророка и снова извергшего его – и что, конечно, Левиафан был бескорыстнее и добросовестнее [С. 15] во сто крат каждого из нынешних содержателей еврейских гостиниц. 1 Загляните в газеты: нынешний папа приступил к постройке пяти железных дорог Особенность еврейских домов образует множество улиц переулков, облегчающих переходы из одного места в другое – и кои, если допустить анатомическое сравнение, как кровеносные вены к сердцу, все стекаются к одному главному центру – площади, или лучше сказать, гостиному двору, этому сердцу торговой еврейской деятельности. Попробуйте войти в это здание, напоминающее собою отчасти восточные караван-сараи и еврей самый благовидный, аристократ своего сословия и еврейка самой непривлекательной наружности встрепенутся от надежды сбыть: тот кусок лежалого сукна или подмоченный сахар, та гнилую тесьму или связку засохших бубликов, и если ваша наружность, приемы не обнаруживают в вас человека решительного, недотроги, будьте уверены, что вас остановят, заступят вам дорогу, упросят войти в лавку и непременно продадут что-нибудь такого, чего бы вы вовсе не думали купить. Нечего сказать, доки в своем ремесле. Подобные проделки встречают вас при въезде в местечко. Не успеет повозка ваша показаться на площади, как ее окружат зазыватели и зазывательницы на квартиры и вы очутитесь среди своего рода Гвельфов и Гибелинов, желающих завладеть вашей особой. Тот тянет ваших лошадей направо, тот налево, те понукают вперед, эти удерживают или стараются повернуть назад, не страшась кучерского кнута, или ваших угроз; все рассыпаются в описании выгод, удобств, ожидающих вас на квартире, клянутся понижают один перед другим цену за наем и поставят вас в такое недоумение, что вы решитесь заехать в первый ближайший дом, или пойдете выбирать себе сами квартиру, чтоб не попасть из худшего в лучший дом и одним разом не рассечь гордиев узел. Наконец вы выбрали или согласились с одним из Гибелинов; оглянитесь же назад, посмотрите, что за сцена: град проклятий и выразительных замашек посыпался на осчастливленного вашим выбором, вот один из соперников вырвал из рук жидовки чулок, который она не переставала вязать во время переговоров с вами и подкинул его вверх, продавец ваксы – мальчик, его союзник, показал ей язык и улепетывает во все ноги, ткут один одного потчует пинками и несмотря на то, вся эта толпа валит за вами, она еще надеется, что может быть вам не покажется выбранная квартира и она снова будет иметь возможность завладеть вами. Эти полные комизма драмы существуют на каждом сколько-нибудь значительном еврейском населении и тоже со мной повторилось в Бердичеве, особенно в Дубно. Настойчивость, или определительнее, навязчивость еврея удивительна; она перебирает все средства и почти всегда достигает цели. Там где немец берет терпением, русский грудью, а англичанин выходкой или отчаянной решимостью, там наш Юдко или Мендель берет навязчивостью и должно признаться чудным знанием сердца людского, знанием, которое сделало бы честь любому романисту. Встретив вас впервые, еврей тотчас разгадает, что вы за человек, о чем и как с вами говорить, где ваша слабая сторона, ваш конек, которого он не замедлить оседлать. И если он потерял надежду получить с вас какую-нибудь пользу, то передает второстепенной собратии своей в добычу продавцов помады, ваксы, ножичков и прочей дребезги. Из внимания вашего этим ничтожествам выводится верное заключение о [С. 16] состоянии вашего кошелька, степени познаний в торговом деле, можно ли надуть вас или нельзя – это пробный камень. Берегитесь же гг. путешественники, если имеете свои виды казаться значащими, богатыми, оказывать внимание мелким торговцам. Но пора мне обратиться к местности. Я сказал уже, что Белая Церковь резко разделяется на две половины. Вторая из них заселена христианами и довольно одного этого слова, чтобы определить все различие между ними, как в постройке жилищ, образе жизни, так в направлении труда, желаний. Эти две противоположности: две полярные точки, которые никогда не сойдутся. Даже не верится, что может существовать такое сближение противоположностей без перехода к постепенностям и к тому в нескольких шагах расстояния, и между тем это несомненно. Крестьянин довольствуется на всю жизнь. возможностью всю жизнь возить плоды своих трудов на рынок уездного города. Еврей как муха летает везде. Что ему Бердичев, Броды, Варшава, для денег туда ли он залетит? Наш бедный селянин, как ни разбогатей, не смеет думать о шелке, жемчуге, бриллиантах, еврей напротив о том только и думает, как бы в шабаш блеснуть этим. В праздник христианин, нечего греха таить, не считает за большую важность поездку куда-нибудь, легкую работу, небытность в церкви, гульню в шинке, ничего подобного не дозволить себе еврей. Между обеими половинами местечка лежит обширная площадь; при других обстоятельствах она непременно была бы прекрасно обстроена. Теперь пустынность ее украшают два здания. Недавно выстроенный собор и гимназия, этот новый рассадник просвещения; на возвышении вроде амфитеатра, господствующем над площадью, высятся прекрасная римско-католическая церковь и жилище графов; за ними, скрываясь от взоров путника, течет громкая именем, грозная скалами, быстрая река Рось, от которой быть может, получило имя и наше отечество; по крайней мере, за недостатком достоверных сведений о происхождении имении этой реки, допускать такую догадку весьма естественно. Безмолвно остановился я над этой рекой и в памяти моей перенеслось минувшее каким-то чудным видением. В соборе прекрасно выстроенном, трехпрестольный иконостас, пленяет взор своей изящностью и соразмерностью в целом; у правого придела чугунная доска и надпись укажут нам на первую жилицу сего храма, графиню Александру Васильевну Браницкую, любимейшую племянницу князя Потемкина Таврического, на руках которой он скончался в степях Бесарабии. Скромный памятник над бывшей владетельницей одного из огромнейших имений в России, в которых удобно может поместиться десяток германских герцогств и маркграфств, сколько дум наводит он? Попробуйте дать кому-нибудь из нас тысячку-другую душ, да десяточек миллионов, посмотрите какой памятник мы себе закажем; наше земное ничтожество прикроют бронза, мрамор и резец какого-нибудь Торвальдена. Великие мира сего иначе думают, им памятник нетленный, вековечный – деяния их. Память А.В.Браницкой пребудет увековечена и без пышного мавзолея над прахом ее. Венценосцы России: Екатерина, Александр и ныне царствующий государь император удостаивали ее особенного своего внимания; неоднократно на алтарь отечества графиня приносила богатые жертвы; многие облагодетельствованные ею доныне получают щедрые пенсии и другие вспоможения, благосостояние крестьян было также одним из главнейших попечений ее во все время многолетней жизни. [С. 17] В нынешней церковной ограде собора и вне оной лежат развалины иной каменной древней церкви, в свое время неоконченной, которую как можно судить по остаткам, предполагали построить на больших размерах. Один из приделов ее сохранился доныне и чем-то занят. Существует предание, что он построен был гетманом Богданом Хмельницким на месте древней небольшой церкви, основанной в первые времена христианства в России, от которой будто бы и самое местечко получило свое название. Трудно ныне отвергать это предание, но оно получает большое вероятие, по той причине, что честолюбивый гетман Мазепа, затеяв построить для увековечивания своего имени большую церковь, развалины коей теперь перед нами, именно сохранил этот придел с тем намерением, чтобы он составлял часть строимой им церкви и вероятно, он питал эту мысль не из одного уважения к памяти освободиться Малороссии. Видно, что и в то время были люди почитавшие святыней: Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой. Жаль очень будет жаль, если в наше время не сохранится этот замечательный памятник многозначительный по преданию. Правда, ему как-то неуместно соседиться рядом с великолепной церковью, вопреки законам архитектурной гармонии, но зато как красноречиво говорит он об отдаленной старине, о том особенно, когда Белая Церковь была полковым малороссийским городом, местом сильно укрепленным. Недавно выкопали здесь закладной камень, в основание храма положенный, частицы св. мощей, разные монеты, доску с надписью, из коей видно, что тому 183 лет храм был заложен Мазепой; камень в соборе; все прочее теперь в Киеве. Долголетнее существование сей церкви в неоконченном виде и народная ненависть к ее зачинателю или лучше сказать к его изменничеству, вероятно, подали повод к поверью, существующему здесь в народе, что кто достроит эту церковь, умрет в тот же год, и, поэтому, церковь столь долгое время оставалась и остается недоконченной, точно как бы жертва от нечистых рук непримятая небом. И надобно же так случится, что графиня Александра Васильевна, среди развалин прежней церкви, решилась выстроить новую, и как будто в подтверждение справедливости поверья, в год освящения оной умерла и первая погребена в ней. Подобное совпадение случайных обстоятельств еще более может усилить веру простого народа к поверьям. Я был в жилище графов Браницких; не смею назвать дворцом весьма обыкновенной наружности дом в два этажа, в коем едва ли насчитывается свыше двадцати комнат. Кто бы мог подумать, чтобы владельцы ста тридцати тысяч душ, из коих ни одна нигде не заложена, и огромных нерушимых капиталов, не имели здесь великолепного помещения, соответствующему их огромному богатству? В моих глазах эта черта принадлежит более почтительному удивлению, нежели дерзкому осуждению. Не думайте, чтобы владельцы были нерасположены к Белой Церкви, напротив, это любимое их местопребывание: где бы не были они: в ущельях ли Закавказья, или в Неаполе, Дрездене, они всегда с любовью возвращаются в свою скромную резиденцию. В первой комнате показанной мне, обращает на себя особенное внимание картина весьма большего размера: Взятие Очакова Потемкиным, рисованная для графини Александры Васильевны, [С. 18] по приказанию победителя, известным польским живописцем Бельским, что видно из его подписи на картине. Можно предполагать, что картина эта должна быть самая вернейшая даже в мелких подробностях копия, сделанная на месте. В прочих комнатах я беспрестанно встречался со многим, что напоминало мне славный век Екатерины и покойную графиню. Вот большая комната, где была ее домовая церковь, а в этой смежной с ней, гостиная, обвешанная портретами во весь рост императрицы Екатерины, императора Александра, Елизаветы, ныне царствующего государя императора и других членов императорской фамилии, замечательных в особенности и разительным сходством с особами, которых они изображают и тем, что некоторые подарены ими самими. И в прочих комнатах находятся драгоценные портреты царской фамилии вдвойне и втройне. Между историческими вещами в гостиной вы заметите редкие столовые часы с медальонным портретом Екатерины II, ее подарок графине. Они обратили справедливое внимание великого князя Константина Николаевича в проезде его высочества чрез Белую Церковь, который и срисовал их в свой дорожный альбом. В спальне графини есть тоже некоторые примечательные вещи, в том числе подарок зятя турецкого султана Галил-паши, посетившего графиню в проезд свой в Петербург. В других комнатах множество фамильных портретов Браницких, Потемкиных, Воронцовых; мое внимание особенно обратил портрет бабки князя Таврического, монахини, быть может, единственный. Между произведениями художественными есть несколько замечательных подлинников, приписываемых Теньеру, Рубенсу, Вандику и превосходных копий, коим не жаль посвятить время для внимательного изучения их красот. Доныне не сходит с памяти моей две картины: Старушки, читающие библию. Что за прелесть, что за живость! Так и кажется, что губы старушек шевелятся и вы слышите самое чтение священной книги. [С. 19]
