Посещение кавторанга оставило гнетущее впечатление
реклама
1 ГЛАВА 13 Да, кавторанг! Видно, предчувствовал беду! Или страхом своим вызвал её? Беда не любит одиночества, а страх – её самый верный спутник! В чем-то жестокие мы люди! Удивительно, к злобному эгоизму, зависти, готовности ради самого себя на любые поступки, склонны многие, а к жертвенности только избранные. Почему? Потому, что своё не отдаешь, зато чужое берешь! Забыли – у всех разный путь, конец один, одна участь постигнет и здорового и больного! Повторный? А если вдруг …? Он ненавидел себя, так ждать поездки и так легко попасться в сети скверного настроя! В электричке, в соседнем купе, расположилась парочка. Они о чемто спорили, ожесточенно размахивая руками, громко, но не разборчиво, по базарному. Алик отключил слух, и в абсолютной тишине представил их в виде двух огромных мух, дерущихся друг с другом в сетях паутины и не понимающих, что вот-вот будут съедены жирным пауком, с интересом наблюдающим, кто победит, кто будет первым блюдом, а кто пойдет на второе. Кафкианство какое-то! Он окончательно обозлился. На кого? Покурив, вернулся в вагон, присел рядом с Ксенией. - Алик, пойми, нельзя несчастье другого проецировать на себя. Ты почти здоров, ещё месяц-другой, и я начну заниматься с тобой теннисом. Скажи мне, почему надо смотреть в окно и ничего не видеть, кроме собственного отражения? Забудь о прошлом!? Ксения пожала плечами и демонстративно уставилась в окно. ххх На участке березки – молодые, красивые, как юнкера, и кроной наверху пошевеливают, будто здороваются! Вот и не верь Бредбери! - Алик, делим обязанности. Я чищу-отмываю дом, начну с низа, ты тут будешь разжигать камин и готовить ужин при свечах. Пошел погулять. Когда вернулся, чуть в обморок не упал – поломойка! В резиновых сапогах и перчатках, подоткнутом сарафане, голова повязана косынкой, огромный таз с черной водой и черной тряпкой! - Третий таз меняю, - пожаловалась Ксения, - грязищи – ну и ну! Ещё балкон остался и наша комната, а ты можешь приступать к изготовлению пищи, я голодна. Продукты в холодильнике, он старенький, но работает. ххх Когда Ксения спустилась, Алик охнул! Какая там Троя, какие герцогства, графства, какие республики, партии … Какое платье! - Алик! - укоризненно, - у тебя такие жадные глаза! - Не мешай мне! Мне надо ущипнуть себя, реанимировать, поверить, что не снится, и обязательно выпить рюмку коньяка, тогда я приду в себя! 2 - Комплимент настоящего мужчины юной девушке! – обрадовалась Ксения, - коньяка нет! - выражение её лица было полно трагизма, - Есть джин для меня, с тоником и лимоном, ты очень внимателен, а … - Ксюша, неужли я такой олух, чтоб не взять на этот случай бутылок пять коньяка. - Пять бутылок? – растерялась Ксения, - где ты их запрятал? - В кармане! – торжествующе сказал Алик и вытащил пять пятидесятиграммовых бутылочек "Двина". - Ох – выдохнула облегчённо Ксения, - вы не можете жить без затей, вы все профессиональные мошенники! Ты играешь с огнём, разве так можно? - Ксюшенька! Глупо не выпить бутылочку коньяка за сон, который мне не снится! И он быстро выпил бутылочку. - Хулиган, бандит, пьяница … Да не сиди ты, как истукан, - Ксения рассмеялась, - давай есть, голодна, а ужин у нас сказочный! Спасибо! После ужина. - Когда мы приезжали сюда, я раньше всех вставала. Люблю рассветы: сначала появляются стелящиеся туманы, силуэты, потом медленно, сквозь дымку проявляются сами предметы. Воздух чистый, холодный, такой вкусный! А сейчас такая светлая и теплая ночь! Пойдем, погуляем, я покажу тебе липовую аллею. Минут через пять они добрались до аллеи. Деревья вековые – высокие, раскидистые, верхние ветви словно свод. Аллея прямая, аккуратно высаженная, явно бывшая дорога к барской усадьбе. Ветерок листья шебаршит, они при свете луны серебром переливаются – честертоновского патера Брауна не хватает! И воздух, воздух, воздух … Она обняла его за руку и крепко прижалась. - Как красиво! Я никогда не гуляла здесь ночью, и никогда не предполагала, что луна может так ярко светить! Потом повернулась к Алику и, целуя: "А над немым перелеском, Где разредились кусты, Там проявляешься блеском Неугасимым – Ты! Струями ярких рубинов Жарко бежишь по крови: Кроет крыло серафимов Пламенно очи мои. Бегом развернутых крылий Стала крылатая кровь: Давние, давние были Приоткрываются вновь. В давнем – грядущие встречи; В будущем – давность мечты: Неизречимые речи, 3 Неизъяснимая – Ты!" - Алик, это Андрей Белый. ххх После завтрака Ксения взяла книги и пошла наверх, предупредив его, чтобы часа три не донимал, хочет отдохнуть. Алик барином раскинулся в кресле качалке – всегда мечтал и никогда не имел, расслабленный, в тишине, с легким шелестом березовых листьев. Кто сказал, что покой убивает страсти, увлечения, а порождает зависимость, бессилие, пустоту? Чушь, враньё! Именно в покое ты сколачиваешь силы перед решающим действом, именно в покое независим! Созерцаешь! Лень и покой – движущие силы прогресса! Труд – враг человечества! Не сделал он обезьяну человеком, Дарвин бесстыдно врал – обезьяна осталась обезьяной! А ближе всего к человеку свинья! По духу ближе! И стал готовить бараньи ребрышки. Вернувшаяся с купания посвежевшая Ксения удивилась – помочь? - Не женское дело мясо готовить на углях - Он прав! Чисто мужская готовка!– раздался из-за забора густой баритон. Огромный мужик, борода лопатой, расцеловался с обрадованной Ксенией, и протянул руку Алику. - Сергей. - Алик. - Пришел на запах, над всем поселком разнеся. Все приехали? - Нет, Сережа, только мы. Маринка завтра, а Юрик у дяди на юге. Мама в командировке в Болгарии. Сергей внимательно посмотрел на Ксению и Алика. - За знакомство надо выпить и кое-чем со стола закусить, - и вытащил их кармана необъятных шаровар бутылку водки. - Нет, нет, - с ужасом закричала Ксения, - сам пей, а нас не трогай. Я тебе "эддиков" бутерброд сделаю, только с рыбой, жаль, нет килек. - Как это нет? – удивился Сергей и вынул из другого кармана коробку килек. Алик расхохотался, Сергей нравился ему всё больше и больше. - А черный хлеб из третьего кармана? – спросил он сквозь смех. - А как же! – и извлек пол буханки черного хлеба. - Садист! Мучитель! – заорал Алик. - А что, ты временно не пьёшь? Тогда за ваше здоровье, - и выпил полстакана. – Ребрышком угостите? - Конечно, Сереженька, но сначала это, - и приготовила ему бутерброд с килькой и крутым яичком. - Слушай, Алик, давай узаконим на ты, свои люди, до тебя в этом доме таких нашенских бутербродов не бывало. Чем занимаешься? - Фотокорреспондент, в АНИССе работаю. - А я-то мучаюсь, где я тебя видел! Ты Женьку Ермолова знаешь? Конечно, знаешь, у него на выпивоне и встретились как-то. Тогда нормальным человеком был, хорошо принимал, так хорошо, что меня не 4 припомнишь, а это трудно – я большой, меня много! А я вот запомнил, ты чуть не до драки заспорил с Федькой Малышевым о Хрущеве и Берии. Орал, что сделали из Лаврентия Палыча монстра, повесили на него всю кровь, которую сами и проливали, и что в пятьдесят третьем был не арест Берии, а убийство. Твой приятель, якобы, случайно днем проходивший мимо особняка его, слышал перестрелку за забором. Мне ещё врезалась в голову гениальная эпитафия на памятнике, которая, ты утверждал, будто бы действительно существует, а все подозревали, что сам придумал: "Капитану МВД, павшему в бою против Советской Армии". А ещё один генерал, забыл фамилию, помню еврейская, ты рассказывал … - Мильштейн, - вяло напомнил Алик. - Во-во! Тоже устроил перестрелку при аресте, лишь бы не давать показания. Знал, как там умеют выбивать. Алик помнил это ситуацию, спор тогда разгорелся нешуточный, но совершенно не помнил Сергея! - Слушай, - завелся Сергей, - а почему ты так защищал мерзавца, ты, что, связан с КГБ, или отец был связан? Ксения вспыхнула, еле сдержалась, но промолчала. - Отец. - Тогда понятно. В каком звании пребывал? - Заключённый. Выслуга в звании пять с лишним лет. Реабилитирован. - Старик, извини, прости меня, я ведь не знал. Тем более, мне непонятно, но, может, ты знаешь больше моего, раз сам натерпелся. Батя жив? - Нет. - Ну, выпьем за помин души страдальца, пусть земля ему будет пухом. Ещё раз прости меня. Ксюш, разреши ему за помин бати глоток водки с огурцом, извини, рану ему разбередил. Ксения с каменным лицом сама налила Алику немного водки, Сергей наполнил свой стакан, выпили, и от души хрустнули огурцом. - Ксюш, у тебя попить есть что? - Сейчас принесу. - Алик, пока её нет, конечно, ты можешь сказать – не твоё дело, но как мне …, понимаешь, мы очень любим эту семью … - Я понимаю, что ты хочешь узнать. Я люблю Ксению! Не знаю, что будет дальше, но пока я не мыслю свою жизнь без неё. - Четко и откровенно! Весьма достойно. Спасибо! Отец её, Николай, замечательный мужик был, большой человечище, я таких образованных офицеров не видал и уж никогда не увижу. Пока её нет, давай понемножку за её счастье, и за то, чтобы ты забыл мою глупость. Выпили вовремя. Появившаяся Ксения с подозрением посмотрела на них. - Сереж, насколько я понимаю, вода тебе не к чему, все вопросы ты уже задал. Завтра к обеду приходи с Риммой, я с вами двумя не справлюсь. - Клянусь всеми святыми, вопросы задавал, а прикладывался один. 5 - А что у тебя святого, чтобы клясться, кроме невинных глаз, да и то, давно винных! – она чуть не плакала. - Ксюш, я отлично себя чувствую, особенно, когда ты рядом! - весь вид Алика свидетельствовал о его ангельской наивности, Ксения даже улыбнулась, но горестно. ххх Сюрпризы посыпались на следующий день. Они ещё не кончили пить чай, как за забором раздался весёлый Маринкин возглас – дома есть кто? Приехала! Да не одна! С ней была девушка и, кто бы мог подумать? Ремнёв! Алик чуть со стула не свалился. - Ты? Как тебя сюда занесло? Кривые твоего пути почти как сказки Володьки – конец лежит в начале! Стой, дай с девушкой познакомиться. - Я знаю, вас зовут Алик, меня – Соня, я подруга Ксюшеньки. Мы с ней давно не виделись, а тут такой случай, я и поехала. Заодно и на меня посмотреть! Появилась Ксения, со всеми расцеловалась. - Эдик, ты легок на помине, вчера я делала бутерброд твоего имени нашему соседу на закуску, и … Раздался смех. - Ксения, когда звонил вам домой и представился Марине, та воскликнула – а, вы реаниматор знаменитого бутерброда с килькой! Теперь уже рассмеялись все. - Эдик, Маринка и ты, Сонечка, купаться хотите? - Соня отрицательно покачала головой, - тогда ты погуляй немного с Аликом, потом помоги ему, он обещал всем нам сварить суп такой, из бараньих ребрышек. - Вот нахватался у матери – суп варить вздумал! – поразился Эдик, - он же кухню ненавидит, кроме мытья посуды, ничего не признает. - Что означает «кроме мытья посуды»? - заинтересовалась Марина. - А он спать не ложится, если есть хоть одна грязная тарелка на кухне. Бзик: в два ночи, в три, в пять семь утра кончаем карты – все кто домой, кто спать, а этот на кухню, пока не перемоет всё. - Прекрасное качество! – восхитилась Марина. - Алик, пройдемся по поселку, - сказала Соня, - лень далеко идти. - Прекрасно. Тема для разговора? - Ищите, кавалер, - засмеялась Соня. - Сразу перейдем на личности, или после преамбулы? Соня опять засмеялась. Обыкновенная девица, не красивая, но симпатию вызывает. Умные глаза, с хитринкой, иссиня-черные волосы с маленькой челкой, чуть полновата для своего возраста, хотя и следит за собой. Ничего особенного, таких много. Из них получаются хорошие, верные жены, но они привередливы, из-за своего ума и образованности нередко остаются девицами, делаются любимыми тётушками для племянников и племянниц, или решаются на поздний брак. Фамилия Киршбаум, героиня национального конфликта в школе. Она единственная подруга Ксении. 6 - Вы очень настороженно встретили меня. Зря, я уже давно про вас знаю, с того момента, как вы въехали в больницу. По рассказам вы мне были очень симпатичны! - Спасибо! – пробурчал Алик, - подпоручик Дуб солдату Швейку: "ты меня знаешь с хорошей стороны, но ты меня узнаешь теперь с плохой"! Соня засмеялась, - А теперь о погоде. Где учитесь, кем будете? - Учусь в Плехановке, буду экономистом-прогнозистом. Ваш друг Эдик, - она поменяла тему разговора, - большая умница, интеллигентный человек, но на нем печать грустного, невезучего в жизни человека. - Он слишком умен для везучести. - Красивая фраза! Алик, мы уже два раза прошли мимо этого дома, не пора ли возвращаться и приступать к обеду. Я вам помогу. ххх Базартма была уже готова, когда появились Сергей и Римма. Маленькая, худенькая женщина, в простеньком сарафане, открытое, симпатичное лицо. Рядом с Сергеем она казалась вдвое меньше. Алик не раз замечал, что большие, сильные мужчины, как правило, влюбляются в маленьких, на вид слабых, но сильных характером, женщин. - Ксюшенька, как я рада тебя видеть, - они расцеловались, - ой, спохватилась она, - меня зовут Римма, я жена этого человека-горы, якобы художника, на самом деле халтурщика. Он зарабатывает деньги и тут же тратит – коллекционирует ерунду, теперь патефоны и старинные пластинки, марши разных военных дореволюционных полков! Знаете, очень интересно, оказывается, чуть ли не каждый полк до революции имел свой марш, и многие мелодии узнаешь в творениях современных композиторов, особенно песенников. - Воруют, - пророкотал Сергей, - только теперь это называется переработка или обработка, не пойму, в чем разница. - Ну, издавна композиторы использовали народные мелодии в качестве главных тем, например, Чайковский, - возразил Эдик, любитель игры на банджо, - если это сделано талантливо, то почему нет? Джордж Гершвин использовал песню древних еврейских пастухов для основной темы "Порги и Бесс", между прочим, негритянской оперы! Уселись за стол. Ксения, увидев водку, грозно посмотрела на Сергея, тот даже стал меньше, но выручил Эдик, сказав, что случайно нашел у себя в сумке пару бутылок, видимо, уже залежалые, но ничего, пойдут. - Старик, будь счастлив, не болей и не пугай друзей! - Эдик выпил водки и совсем по-подворотнему вытер рот рукавом. – Кого из поэтов изучаешь? - Нет, Эдик, - Ксения весело улыбнулась, - это я изучаю прозу. Орвелла вчера прочла на едином дыхании. - Всё-таки потрясающая у нас страна – всё запрещено, но все читают, смотрят, знают! Вчера в Белом зале Дома кино запрещённого "Комиссара" показали. Для очень "узкого круга", а зал битком набит! Оказывается, все принадлежат к "узкому кругу"! – Эдик пожал плечами. 7 - Эд, действительно интересно? - Не то слово! Нона Мордюкова – комиссар, Ролан Быков – маленький еврей! Потрясающее актерство! Рассказывать не буду, надо смотреть. - Слушай, Алик, - вдруг встрепенулся Сергей, - извини, меня крайне заинтересовало то, что ты говорил сначала у Женьки и вчера тоже. Я имею в виду Берию. Почему ты, всё-таки, оправдываешь этого бандита? - Сереж, я не оправдываю, но в вопросе с Берией произошла странная история – многих бандитов реабилитировали, - нехотя пробурчал Алик, - а с ним, как обнародовали в начале царствия Хрущева бред, так до сих пор за ним тащится. Козёл отпущения на все времена. - Например? - После смерти Сталина на него списали все антисемитские гонения, всю волну арестов, в которую, кстати, попал мой отец, но только Берия после войны занимался тем, что отвечал за разработку атомной бомбы в том числе по чертежам, раздобытыми разведкой, он единственный из членов ПБ понимал, что такое наука. А министром внутренних дел в те времена был Абакумов, человек не без таланта – с четырьмя классами образования дорос до начальника Смерша во время войны, не самостоятельная фигура, а верный сталинский пёс, губитель невинных душ, руки по плечи в крови. Его сменил партаппаратчик Игнатьев, один из самых тёмных и страшных партийных клевретов, заявивший в своей тронной речи на Лубянке: чекистам пора снять белые перчатки при поисках врагов советской власти. Помощник Маленкова, некто Суханов, был автором и разработчиком "дела врачей", реабилитированных после смерти Сталина кем? Берией! А Игнатьев – креатура Маленкова. Суханов впоследствии сел, и знаешь за что? Не за сфабрикованное дело, не за неисчислимый вред медицине, а за пошленькое воровство! Помощник Председателя совета министров, правая рука его – деньги и облигации из сейфа Берии скоммуниздил! – Алик! – возмутилась Ксения. - Извини! Игнатьев при Хрущеве стал секретарём ЦК, умер в отставке, в своей постели, а не вполне заслуженной собачьей смертью – много бед принёс народу, практически легализовал пытки. А что Берия? Мне рассказывал один сотрудник ИМЭЛА, он лежал вместе со мной в больнице, Берия выступал чуть ли не за частную собственность на землю, и резко был против того, что Ульбрихт с Пиком творили в своей части Германии с организацией там колхозов. Вот это партия не могла простить! А Берия оказался прав – в пятьдесят, по-моему, четвертом, году в ГДР состоялась репетиция того трагического спектакля, премьера которого состоялась в пятьдесят шестом в Венгрии, а на бис в шестьдесят восьмом в Чехословакии. - Алик, вопрос не однозначный, так его обелять нельзя, на нем кровищи до фига, - Эдик даже есть перестал, - Машу Спиридонову и остальных эсеров кто расстрелял, кто генералов добил уже после начала войны? - Эдик, немцы под Москвой, а это военные враги. Скажи-ка мне, есть уверенность, что подкинутая Бенешом информация, была фальшивкой? 8 Уверен ты, что не было заговора генералов? Думаешь, было лучше, если бы им удалось свернуть шею Сталину? Такие же бандиты, душегубцы! Один убивает прохожих на улице, грабя банки ради денег для партии, другой талант свой военный проявляет на тамбовщине, газами душит недовольных крестьян – мертвые хлеб не имут! Реабилитировали победителя крестьян Тухачевского, а надо было повесить за преступления против человечества! - Я до сих пор не могу понять, - грустно сказал Сергей, - почему Достоевский устами своего Карамазова утверждает – "Бог есть – ничего не дозволено, бога нет – всё дозволено"? Что же, Бога нет? - Сереж, не люблю, не понимаю Достоевского. - Алик, как можно не любить Достоевского, вершину русской литературы! - встряла в разговор Римма. - А кто вам сказал, - разозлился Алик, - что я вообще люблю русскую литературу восемнадцатого-девятнадцатого века? Настоящая русская литература началась в начале двадцатого века, потом она называлась советской, и кто-то, например Павленко, Бабаевский, Первенцев и другие, действительно являлись только советскими писателями, но вот, скажем, Фадеев уже русский писатель, мог бы стать великим, начинал-то он с прекрасной книжки, с "Разгрома"! Появились Куприн, Бунин, Замятин, Шолохов, Бабель, Платонов, Зощенко, следующие Гроссман, Трифонов, Айтматов, Васильев, Астафьев, Можаев! Быков какие две повести опубликовал! Астафьев, Распутин, да разве всех перечислишь! Не дворянская, русская литература! Каков подъём, фантастический! Хоть я и плохо знаю поэзию, но как она расцвела – Волошин, Северянин, Есенин, Цветаева, Ахматова, Гумилев, Мандельштам, Пастернак, Павел Васильев, Самойлов, Слуцкий, Евтушенко, Вознесенский! Разве сравнить с девятнадцатым веком! Пушкин – и никого рядом! А здесь все гении! К тому же, литература золотого века была не русской, как и дворянство, которое офранцузилось или онемечилось. Грамотное написание фамилии автора "Недоросля" – Фон Визин, немец, издевавшийся над Россией, и непонятно, кого надо было преследовать – Радищева или Фон Визина! Гоголь – украинец, Державин – татарин, Лермонтов – швед, Пушкин – арап, Фет еврей! Говорят, Салтыков-Щедрин сказал – любого русского пятаком потри, тут же татарина увидишь, на самом деле не он, то ли Наполеон, то ли другой француз, не помню! Диккенс знал Англию, Золя – Францию, Драйзер – Америку, а в России только Салтыков-Щедрин по настоящему чувствовал матушку, и знал её изнутри. И только в такой рабской стране могли родиться такие литературные холуи, как Державин или Тредиаковский, заложившие традиции российского лизоблюдства! Кочетов возродил традиции Булгарина и Греча писать не доносы, а роман-доносы! Так возродил же, не придумал сам, оттуда гниль пошла! Всё остальное – дворянские сопли или бредовые сны! - Пушкина не трожь, - пробасил Сергей, отправляя в рот водку и рыбку с огурчиком. 9 - А вот и трону, - внезапно взъелся Эдик, - мемуары, письма не читаете, поэтому и не имеете законченного образа личности. "Я помню чудное мгновение" шедевр, а на следующий день пишет своему другу Батюшкову – вчера, там употреблен мат, мягко скажу, дети за столом, целый день кувыркался в постели с этой коровой Кёрнихой! - Ну, и что, нормальный человек с нормальной ориентацией, - Сергей удивился претензиям, вызвав смех за столом. - Ребята, у моего друга Вити, поэта-любителя есть цикл четверостиший о Римах разных веков. Помните – боярское утешение: "Москва – есть третий Рим!" – и дальше спать на печи! Так вот, о четвёртом, нашего времени: "Прибрав в мошну не своего, а спёртого добра, Не надобно сипеть, что "наше все – ты, Пушкин!" Когда несет мочой из каждого столичного двора, А главный политмен смердит из Мавзолея!" - Алик, это он офицер флота? – задумалась Соня. - Да. - Надеюсь, - Рима пожала плечами, - он отличник боевой и политической подготовки? – вызвав смех у остальных и раздражение у Алика. - Фраза великая – "Народ безмолвствует", - не унимался Эдик, - не пушкинская, цензор вписал, а кто у него цензором был? Лично царь! То-то! Николай слово взял с поэта, что не будет драться с Дантесом, понимал "изверг", что такое Пушкин для России, так тот наплевал на слово, и "погиб поэт, невольник чести …"! А "жандарм Европы" после смерти долги его взял на себя, что-то около ста пятидесяти тысяч, при том, что корова тогда три рубля стоила, пенсии жене и детям назначил, а мы всё "вешатель, вешатель"! Другой, Лермонтов, как все карлики характер имел пресквернейший, сколько Мартынов натерпелся его эпиграмм и грязных рисунков, пока на дуэль не вызвал! А Фет? Всю свою жизнь посвятил доказательству того, что не еврей! Любимое развлечение – пить чай в беседке и слушать, как орут мужики под розгами! Лирик, нежный! - Русская литература девятнадцатого века, - не утерпел Алик, изобилует странными гениями, от того и сама странная, то "Муму" – плач вселенский об утопной собаке выскочит, то "Бульба" – гимн пьяным бандитам! Ольга Сократовна, жена властителя дум, переспавшая со всеми студентами из кружка мужа, героиней литературной становится, Верой Павловной! Некрасов на карточные деньги журнал содержит, а главный автор, Белинский, всеми вечерами в преферанс дуется! Из-за трёх копеек расстроится, и ну наутро выяснять, как далеко Онега от Печоры! Раздули из Печорина личность, на самом-то деле пакостный человечек, примитивный подлец! Почему он "лишний человек"? Лишь потому, что их много – страна такая, лишние на не лишних в бой пойдут! Революция подтвердила – брат пошел убивать брата! Нежный Жуковский, классик сентиментализма в России, царей воспитатель, за смертную казнь выступает, но чтобы мистикой была обставлена, чтоб приговоренный на народе не геройствовал! От Бульбы 10 пошло – сына за измену убивать! Так не за деньги Андрий перешел на другую сторону – любимую спасать! Он – герой, а не тупая пьянь Сечи Запорожской, что "жидов" за ноги подвешивает"! А вслед за Бульбой ещё один – "маршалов на солдат не меняю" и отправил сына на казнь! Четырнадцатилетний пионер, отца родного предавший, Павлик Морозов – возведён в герои! Дедушка Левушка все деревни осеменил в Ясной поляне – "Ой, барин, да как же можно-то?", "Можно, можно!", пока шесть раз "Войну и мир" переписывал! - Что ты на Золотой век накинулся, нельзя же всё так отрицать! - Еще одна странность, Алик упустил, - не унимался Эд, - эверест русской литературы Салтыков-Щедрин! Почему почти не издают Салтыкова, скоро библиографической редкостью станет? Кто бы мог подумать сто с лишним лет назад, что сегодня, читая его, будешь удивляться – это же наш день, наш быт, ничто не изменилось, всё те же города Глуповы, и мы, карасилибералы! Глыба русско-советской литературы Максимушка Горький, путешествует по Беломорканалу, на костях десятков тысяч заключенных построенном! И славит его, восхищается талантом русского народа, забывая про главное – кости лучших представителей народа, так любимого им, на дне канала лежат! Вот они великие, пророки наши! - Пойдем, пройдемся - решительно сказала Ксения и встала. Они вышли на улочку и потихоньку двинулись. Прошлись немножко, и Алик, увидев реакцию дачников на мини платье Ксении, развеселился: - Ксюш, а не вернутся ли нам домой? Не то платье, чтоб по деревне гулять, народ шеи обломает! – смутил её. - Эдик, - вскинулся Сергей, - интересно, есть ли тот человек, который придумал слово "самиздат"? - Есть! Говорят, Коля Глазков, поэт, первый употребил его, а уж потом какой-то острослов эмигрантскую литературу, которая так открыто лежит у Ксении на столе, назвал "тамиздат!" Сергей, а ты выставлялся где-нибудь? - А не был дома у Костакиса? - Был, но давно и случайно. - Там пять моих висело. - Ого! К Костакису попасть на стену, все равно, что в музей современного искусства в Нью-Йорке! Непременно приду, как интересно. Успокоились. Чай пили молча, все млели от удовольствия, дискуссионный пыл пропал. ххх Алик проснулся от тишины. Открытое окно, а звуков никаких. Почти стемнело, стало чуть прохладнее, посвежей. Заскрипела калитка, вернулись Ксения с Соней, провожавшие Марину и Эдика, обоим нужно было в Москву. - Спит, - это Ксения, - не будем будить, посидим на крылечке, давно не виделись. Сядем, как раньше, пока папа не построил беседки. - Давай. 11 Этого ещё не хватало – прямо под окнами, подслушивать буду. Нехорошо! Ведь не шелохнёшься, дабы ни одного слова не пропустить! Однако, что сказано: будучи подлецом, не думай, что это оригинально – обыкновение есть! Утешает! - Ты знаешь, - видимо продолжили тему, начатую по дороге, - Алик легкий человек, вернее легкомысленный, но, - она засмеялась, - его товарищ Гоша потихоньку предупредил меня, что он умеет быть жестким и принимать резкие решения! Трудно загадывать, что будет впереди, но сейчас я чувствую, как он любит меня, нежно относится, и я верю ему. Ты знаешь, Сонечка, когда мы с ним не вместе, передо мной всё время его первый, восторженный и очень чистый взгляд на меня, так на меня никто никогда не смотрел, и я мгновенно поняла – это он. И не ошиблась! Я счастлива. - Ксюшенька, я так рада за тебя, вы должны быть вместе. Прохладно стало, давай разбудим Алика и попьём чай. Иди, буди, я пока в беседке займусь сервировкой. ххх Молча посидели за столом, потом Ксения повернулась к Соне: - Соня, послушай: "Густой и звонкой ерундой Цветы и очертания, И ночь нас тащит за собой И путает названия. Бездомной дребеденью слов Веселою весною Мне всё равно, и я готов На самое простое. Уйти и скрыться позади И видеть, как звеня, Идут веселые дожди, Блестя по зеленям. Туман посеребрил пруды, Трезвонят птицы-птахи, И землю, накачавшись в дым, Качают черепахи". - Чьи стихи? Я не знаю! – поразилась Соня, - какие красивые! - Они лежали на секретере у Алика. Если не его, то его школьного товарища. - Когда ты успела выучить, - удивился Алик, - это, Сонечка, стихи Илюши Иословича, моего друга, математика. - Прекрасные стихи! Алик, поскольку нам предстоит долгая дружба, давайте перейдем на "ты" и скрепим это бокалом джина и поцелуем! Ксюш, ты не против? - Нет, я за, и очень! - Ксения повеселела. Они соблюли полный ритуал – через руку с крепким поцелуем. 12 - А теперь у меня к тебе вопрос, - прищурила глаза Соня, - в истории ты специально интересовался тем периодом? Из-за отца? - Не только, период интереснейший, самый лживый и подлый период в нашей истории! Вот Витькин стих, выйдя из лирических штанишек, принимает вид почти политического манифеста: "Серьёзно обездоленных от мысленных запоров, Не знающих пьянящего веселия свободы, Чарующего духа кухонных споров, Не очень мудрого прохода чрез невзгоды, Не ведающих мягкой самоиронии цены, Внутри культуры как-то неуместных, Считающих: перед державой все равны, И кто азы зубрит и кто умом известны. Мечтательных волчат у края леса, Гипнозом страха зайцев тормозящих, Ох, много старики накуролесят Удвоив пятилетку – сонм скорбящих". - Морской офицер, наверняка член партии, пишет такое стихотворение? Перекликается с твоими спорными, на мой взгляд, слишком злыми и несправедливыми взглядами на литературу. Мне кажется, ты не совсем хорошо её знаешь и не чувствуешь. И много у него таких стихов? "Ну, можно ли сказать стервятнику, Правопреемнику концлагеря десятника: "Опомнись, когти разожми, мементо мори! Почто, паскуда, ты народ позоришь?" Ксения встала, подошла к Алику, обняла за плечи, прижалась к нему. - Меня поражает – он не запоминает стихи Волошина, Ахматовой, Пастернака, Мандельштама, не понимает мелодий поэзии, но в голове сидят политические стихи своего друга и триста похабных частушек, которые он записывает, колеся по всей стране! - Фольклор, народное творчество, это же очень интересно. Ты мне покажешь свою коллекцию? - заинтересовалась Соня. - Если ты не боишься мата. - Из песни слов не выкинешь. - Ненавижу мат, никогда при мне не ругайся, - вспыхнула Ксения, отвратительно, значит, не хватает слов, чтобы выразиться. - Ксюш, ты представляешь себе сцену на улице, - Алик оживился, строитель с лесов роняет жидкий цемент на прохожих и произносит: "Уважаемые леди и джентльмены! Я приношу вам свои глубокие извинения по поводу случившегося и готов компенсировать убытки, которые вы понесли в результате моей неловкости. Прошу вас, леди и джентльмены, совсем немного подождать, пока я спущусь вниз и вручу вам свою визитную карточку с адресом и телефоном, по которым вы всегда меня найдете. Ещё раз приношу вам свои извинения и надеюсь на вашу снисходительность"! А снизу: "Что вы, сэр, убытки столь незначительны, что не стоит вам 13 беспокоиться и отрываться от вашей тяжелой, но очень важной работы! Не беспокойтесь, сэр, всё в порядке"! Девушки расхохотались. - Алик, импровизация, сейчас придумал? – сквозь смех спросила Соня. - Импровизация, хотя на заданную тему, кажется, в "Юности" было напечатано нечто подобное, рассказ Славкина, но более талантливый. ххх После уборки девушки расхотели гулять, Алик пошел один. Вернувшись, стараясь не скрипеть половицами, пробрался наверх и тихо поскрёбся в дверь. - Да, заходи, - тоже тихо ответила Ксения, - я уже волноваться начала. Ложись и отчитывайся, где ходил, но не приставай, читать хочу. - Ксюша, скоро закончится ремонт на Арбате, надо будет переезжать ко мне, я представил, как тяжело тебе будет бросать своих. Ксения улыбнулась. - Алик, это надо понимать, как предложение руки и сердца? - Ксюшенька, а ты думала, наша жизнь сложится иначе? - Нет, конечно, она не может сложиться по-другому. Он уткнулся ей в шею, очень бережно, нежно обнял её, он давно уже понял – нельзя быть немного счастливым, счастье должно переполнять человека, только тогда его можно назвать по настоящему счастливым! Но к этому надо быть ещё и красивой, усмехнулся Алик, не понимаю счастья без красоты! Они долго лежали и молчали. В раздумье! ххх Мать была дома. - Ма! Тебе скажу: я решил жениться на Ксении, и она согласилась! - Ну, я не сомневалась, рано или поздно это должно было свершится, она искренне любит тебя. Когда? Ей надо поступить в институт . - Она обязательно поступит! Ма, пока никому! Ей хочется, как своей маме, выйти замуж именно на втором курсе. - Мама её, наверное, прожила счастливую жизнь с отцом, - грустно улыбнулась мать, - конечно, счастливую – трое детей! Хорошо, сын, - в мыслях она будто вернулась в комнату, - она более чем достойная девушка, разумная и порядочная, единственный недостаток – уж очень красива! - Ма, ты считаешь это недостатком? Наоборот, свидетельствует о хорошем вкусе твоего сына. - Прекрасно! Но ты пойми, ум и красота в одной женщине – это сильнейшее оружие, - мать улыбнулась, - помни, сын, восточную мудрость: если у жены красивый муж – значит, она мудрая женщина, а если у мужа красивая жена, значит, он глупец! Алик вздохнул. ххх Проснулся он от стука в дверь. Продрав глаза, вскочил и, открыл дверь и обалдел! Егор Сидоров! Собственной персоной! Откуда? После первых 14 радостных объятий – ну, бригадир бригады коммунистического труда, рассказывай, как жизнь? - Алик, уже давно не бригадир, знаешь же, в обкоме тружусь. А сегодня вызвали в ЦК на собеседование по новому назначению, потом расскажу. Гораздо интереснее, как тебя угораздило? - Ну, Егор, случайность, скоро забуду, а ты надолго в дерьмо вляпался? - Алик, не всё ли равно, где протекут сапоги – в болоте или в реке? Там посмотрим. Слушай, давай зайдем к Вассе Владимировне, я тут омуля нашего привез, мать же любит рыбку, а потом поедем в ДЖ поужинаем, мне там кухня нравится, но при условии – плачу я! - Егор, зайти, конечно, зайдем, но мне надо к пяти часам подойти к больнице, мне кардиограмму должны снять. - Я даже знаю, кто! – засмеялся Егор, - Боря, он объяснил, где ты живёшь, и с гордостью рассказал, как ты лежа ухитрился прельстить самую красивую медсестру в стране! - Егор, по-моему, только Леонид Ильич не знает об этом. - Ты на него не обижайся, у него другие заботы! Пошли к маме. Он взял огромный букет цветов, который почему-то оставил за дверями и они зашли к матери. Она обрадовалась, всегда была рада его видеть. - Васса Владимировна, мы с Аликом сейчас пойдем в больницу, я подожду, пока доктора и медсёстры, - оба рассмеялись, - убедятся в его полном и абсолютном здравии, а потом поедем в ДЖ, где посидим, потреплемся за жизнь. Трезвость беседы со стороны Алика гарантирую своей партийной карьерой. - Ты что, Егор, стал партийным работником? - Судьба, Васса Владимировна, судьба. - Ну, что ж, среди них тоже попадаются приличные люди. А как Люда реагировала на это? - Резко отрицательно. Она говорит, что выходила замуж за умного рабочего, а не за глупого инструктора. И сколько я не убеждал её, что не будет умных инструкторов, если в аппарат не будут приходить умные рабочие, но ничего не доказал, единственный довод – по дороге глупеете! - Пойдем, Егор, опаздываем! Ксения уже ждала у памятника. - Алик, - кинулась она к нему, - позвонила Катя, сказала, что она сегодня должна выйти, я отработаю её смену потом. - Ксюшенька, мой друг Егор Сидоров, мы познакомились на двадцать четвёртом съезде, был делегат-рабочий, теперь партийный функционер. - Здравствуйте, живая легенда, наш спаситель и утешитель, я уверен, мы с вами тоже подружимся! - Здравствуйте. Извините, я просто торопилась сказать Алику … - Ксюш, значит, снимать кардиограмму не будем? - Ты что, - Ксения почти испугалась, - нас уже ждут, только в другом корпусе. Егор, придется вам подождать некоторое время в коридоре. - Конечно, подожду, потом мы все поедем ужинать в ДЖ. 15 - Что покажет кардиограмма, она всё определит. И ещё, Маринка, она ждёт нас с Аликом. Слушайте, а может быть, лучше к нам поедем? Алик на даче сварил чудесный суп, базартма называется, я уже выучила название. Маришка испекла очень вкусные пирожки с капустой, яйцами и луком, она соскучилась по Алику, давно не видела – полтора дня! – улыбнулась она, нет смысла торчать среди его коллег и отвечать на вопрос, кто я такая и нет ли у Маринки домашнего телефона. - Я готов согласиться с вами, Ксения. Уж больно точно вы описали, что будет в ДЖ, его посетители особой деликатностью не отличаются. - Егор, - расхохотался Алик, - если я кому-нибудь расскажу, что бывший бригадир бригады металлистов на заводе затевает разговор о деликатности, подчёркиваю, деликатности журналистов, меня обвинят в лакировке действительности. Ладно, пошли ложиться под датчики. ххх Алик улегся на топчан и показал Ксении язык. Через минуты тричетыре она сняла датчики. Черт, садистское действо – сначала приклеивают их с помощью лейкопластыря, а потом отрывают вместе с волосяным покровом! - Одевайся, и жди в коридоре. Минут через пятнадцать – показались часами – вышла с пакетом Ксения. Уже по светящимся глазам Алик понял – всё в порядке! - Ксюша, что, жить будем? - Алик, родной, даже я не ожидала такого эффекта! Случайно зашел Брынза, они вместе смотрели, - ага, рояль в кустах, подумал Алик, - Абрам Львович удивился, так здорово. Ещё месяц в санатории для закрепления, и будешь здоров, - она обняла Алика и вдруг всхлипнула, уткнувшись ему в плечо, потом повернулась к Егору, - Егор, не обращайте внимания, это от радости, я так волновалась! Только ему всё нипочем, не понимает ничего! – она забарабанила кулачками по спине. - Давайте заедем к Вассе Владимировне, она беспокоится, зачем ей нервничать и ждать твоего прихода. - Алик, Ксения совершенно права, успокоим мать, тем свободнее будем. Мать побледнела, когда увидела их, присела на стул. - Что, плохо? Что вы приехали? - Васса Владимировна, специально приехали обрадовать вас! Замечательная кардиограмма! Остаточные явления какие-то есть, но это мелочи. Случайно оказавшийся Брынза глазам не поверил, сравнив старые и новую! Алик почти здоров, надо только правильно вести себя и начинать привыкать к физическим нагрузкам, но это в санатории, под наблюдением врачей, я буду приезжать. Вот пакет с его кардиограммами и заключение Брынзы. Мать жадно прочитала заключение и облегченно вздохнула. - Ксюшенька, милая, спасибо тебе, дорогая! Брынза очень авторитетный врач, как хорошо, что он "случайно" – мать тоже почувствовала "случайность" - оказался в ординаторской, - она подошла к 16 смущённой Ксении и, обняв за плечи, совсем по-родственному прижала к себе и поцеловала в лоб. - Васса Владимировна, нет ли чем успокоиться вам и Ксении, напряг снять, она от счастья расплакалась, а вы побледнели? – поинтересовался Егор. - Есть, Егор, конечно, есть, - и она достала бутылку коньяка, лимоны, конфеты и … четыре коньячных бокала. - Наливать буду по питейным возможностям, но сегодня, сын, ты тоже выпьешь капельку – неожиданный праздник, - она подошла к Ксении и ещё раз поцеловала её, - мой добрый вестник! Егор с блаженством посмотрел на свою порцию, Алик недоуменно на свою рюмку. - Лучше бы пипеткой отмерила тридцать капель, - пробурчал недовольно он, глядя на свой бокал, - до рта не дотечёт. Выпили, и поехали ужинать, но предварительно Ксения пошепталась о чем-то с матерью. ххх Маринка обалдела от счастья! Расцеловав Алика – мне Ксюшка по телефону сказала, что у тебя всё в порядке, повернулась к Егору и, церемонно сделав книксен, сказала сладким голосом: - Вас зовут Егор, я уже знаю, прошу мыть руки и – к столу! Она постаралась. Все было очень красиво, есть захотелось ещё больше. - Да, хорошо вы живете, москвичи, с продуктами, - присмотрелся Егор, - у нас такое только в обкомовской столовой посмотреть можно. - Да и в Москве в основном тоже с барского стола, но, Егор, когда твоя мама принесла с мороза только что, на моих глазах, закатанные сибирские пельмени и отварила их, было не хуже, а омуль ваш байкальский, с душком который, под водочку прямо сам заплывал в рот. - Давайте по первой за знакомство, мы с Аликом давно дружим, он почти сразу после съезда приехал к нам в бригаду и породнился с нами. Знаете, мы все думали, что приедет этакая столичная штучка, начнёт выпендриваться, и действительно, одет пижончиком, каждый день выбрит, да наш человек оказался, а после того, как стакан спирта не отрываясь выпил, – о, господи, охнула Ксения, - то зауважали! Сейчас ребята велели передать, чтоб прилетал на Байкал долечиваться, воздухом чистым подышишь, водичку нашу попьёшь, хариуса на Ангаре половишь, медвежатинки поешь, знаешь, какая она полезная, сразу здоровее будешь, - он протянул рюмку Ксении и Марине, - давайте все выпьем за наше знакомство, уверен, оно перерастет в настоящую дружбу. За нас! - Егор, теперь отчитывайся, зачем тебя на собеседование в ЦК вызывали, такое делается только при назначении на ответственный пост. - Так оно и есть, я немного растерян. Приняли меня два уважаемых товарища – Кириленко и Черненко. - Ого! Кириленко догадываюсь, кто такой, а Черненко? 17 - Константин Устинович, теневая, но очень влиятельная фигура, заведующий общим отделом ЦК. Догадываешься – все нити в его руках, личный друг Леонида Ильича, а сообщили они мне решение о выдвижении на предстоящем городском пленуме первым секретарём Байкальского горкома и провели инструктаж. - Мама моя, ничего себе, - поразился Алик, - Начали выдвигать молодых, образованных людей! Лёд тронулся! Слушай, - спохватился Алик, так на это место метил этот дубина, как его, первый секретарь обкома комсомола, Алексей, Алексей … - Лопатин. Трагедия, его отправили учиться в Академию общественных наук, а оттуда прямая дорога преподавателем общественных дисциплин в институт! Помнишь, как мы с тобой хохотали на пленуме обкома комсомола, когда он призвал Союз писателей прислать Евгения Евтушенко к ним на стройку для исправления, кажется, Евтух тогда свою автобиографию опубликовал на Западе, - и оба рассмеялись, а Алик … воспоминание идет съезд, я в перерыве около лестницы. Чуть внизу делегаты тудасюда шастают, а около колонны стоит молодой человек со значком делегата, на лице написано – что я здесь делаю? Скучно! По соседней лестнице, окружённый табуном подхалимов, спускается не торопясь, раздавая направо и налево улыбки, высокий, холёный, красивый первый секретарь ЦК КП Азербайджана Гейдар Алиев, хозяин республики! Окружение его сверкает золотыми зубами, женским панбархатом, мятыми мужскими воротничками – у всех преданнейший взгляд, каждое его слово ловится на лету и сопровождается восторженным "да, да, вы правы …", либо лакейским смехом при сомнительной шутке большого начальника.. Гейдар Алиевич в народ вышел! Как истинный демократ, здоровается подряд со всеми встречными, и, проходя мимо молодого человека, бросает в его сторону – "Здорово", так, по-нашему, по народному, на что тот, ни секунды не задумываясь, также и отвечает – "Здорово"! И тут Алиев останавливается! Дальше диалог при полном молчании окружения, комар пролетел, было бы слышно: - Как дела у тебя? - Хорошо, а у тебя? - И у меня хорошо. Тебя как зовут? - Егор. А тебя? – Холуи замерли, чувствую, как у одних пистолеты в карманах зашевелились, другие зубами готовы изгрызть хама – у самого товарища Алиева, его вся страна знает и любит, спросить, как его зовут, да ещё на ты!! Третьи молча стоят, обалделые – не может быть! - А меня Гейдар. Ну, что ж, будем знакомы! – они пожали друг другу руки, и Алиев двинулся дальше. - Честное слово, я вспотел, не выдержал, подошел к парню и пожал руку. Так вот и познакомились. Но и Алиева зауважал, не каждый кандидат в члены ПБ способен на это, а прямо скажем, никто! Я, когда своему приятелю Айдыну Мустафаеву, тамошнему гебешнику, рассказал, так тот раздулся от 18 гордости – такой у нас руководитель, он ведь их бывший, генерал. А потом тихо спрашивает – слушай, а парень действительно не знал? Да конечно знал, Алиев весь съезд просидел в Президиуме, но уступать не хотел. Слушай, а ты его знаешь? Знаю, говорю. Познакомь меня с ним, я ему руку пожму. - Насколько я разбираюсь в ситуации, Марина … - начал Егор. - Егор, - перебил Алик, - ты скоро улетишь, пока до тебя доберешься, поэтому, - он посмотрел на Ксению, и она смутилась, - тебе первому, и Маринке, нашей родной сестре, хочу сказать, вчера я торжественно предложил Ксении руку и сердце, и мое предложение было принято! Егор зааплодировал, а Маринка фыркнула: - Нашли чем удивить! Мама давно уверена, не знаю, как твоя. Егор всем разлил коньяк. - Ксения, я вас поздравляю от души, - Егор был тронут, - о дне свадьбы, надеюсь, буду извещен заранее, - он церемонно поцеловал руку Ксении. - Не так, - воскликнула она, - вы друг Алика, - и обняла его и поцеловала в обе щеки! - Ксения, когда я расскажу подробно Людмиле, она будет рыдать от счастья, она очень любит Альку, несмотря на их вечные споры до воплей по поводу литературы вообще, и его отношения к поэзии. - Меняет, - убежденно сказала Ксения, - но если ваша жена увлекается поэзией, то в память нашего знакомства, я хочу подарить ей томик стихов моего любимого Максимилиана Волошина и, хоть вы и ответственный партийный работник, но друг Алика, а это я ставлю гораздо выше, то, - она вышла из комнаты и тут же вернулась, - передайте жене распечатанный на машинке маленький сборник молодого Иосифа Бродского. Алик, что ты так изумленно смотришь, Соня привезла мне на дачу, у неё есть ещё один экземпляр. - Ксения, - воскликнул Егор, - невероятно! Единственный заказ Людмилы – это стихи Бродского, но не в ЦК же их просить, а в "Самиздате" нет у меня знакомых. Спасибо, огромное спасибо! - Егор, вы учились партийной работе? - заинтересовалась Маринка. - Нет, - рассмеялся Егор, - это даётся свыше! Но прошел аспирантуру в Высшей партийной школе. Там и защитил кандидатскую по закрытой теме. - Что значит – закрытая тема? "Самиздат" для членов партии? Все покатились со смеху! Отсмеявшись, Егор пробормотал: - Знаете, Марина мне и в голову такое не приходило, но мысль отличная и очень верная, довольно точное определение. Уже поздно, мне пора! - Извините, Алик, можно тебя на минутку? - и шепотом, - ты останешься, я предупредила Вассу Владимировну? - Ксюшенька, нет. Хочу потрепаться с Егором, давно его не видел, есть, что спросить у него, а во-вторых, ну, неловко мне перед Маринкой и перед отсутствующей мамой, будто я что-то сворую в доме. - Алик, ты ду-ра-чок, - она произнесла по слогам, - но может быть, ты и прав! 19 ххх Дошли почти до СЭВа. - Егор, хватит, меня больше интересует, что сейчас творится у нас. Ты теперь особа, приближенная к власти! - Алик, ничего не изменилось! Едва-едва пробиваются какие-то свежие ростки – и стена! Вертикаль так выстроена, что любая инициатива обсасывается в соответствующем кругу, потом отправляется выше, тем, кто принимает решения, но с соответствующими комментариями. Всё зависит от болота, куда спускаются решения, а там принцип – лучше ничего не делать, чем делать, но рисковать! Должен быть закон власти и закон подчинения, а у нас воля власти и безволие подчинения! Чем занимаемся? Смеху подобно, мне рассказал один приличный мужик, мой знакомый из ЦК, что Кадар посоветовал Андропову вернуть Волгограду историческое имя, и вопрос обсуждается, время на него тратится, проблема – какое историческое: Сталинград? Царицын? Ещё древнее? Надо же уважать себя – нельзя же при каждом новом руководителе менять названия! Авторитет Леонида Ильича в народе "безграничен"? А куда деться? Шестой год вместо того, чтобы искать пути экономического и политического развития страны, команду укрепляет! Судьба Хрущева урок для следующего! Вот каждое утро Леонид Ильич и звонит секретарям обкомов узнать, как дела, как семья – они же составляют большинство не пленуме ЦК! Умаслил, удобрил, те растрогались, как же, о них заботу проявляет сам Генсек! А в их жизни главное уцелеть, чтоб тихонько всё было, спокойненько, а где совсем плохо, там припишем или планчик скорректируем. На каком этапе обман начинается, не знаю, бороться с ним, как говорил вождь, архитрудно, но буду! Опять промелькнуло в голове … воспоминание К шестьдесят пятому году с Алика так и не сняли "наказание" за несанкционированные разговоры с Никитой Сергеевичем. Хрущева уже не было, а наказание всё ещё работало. Начинался партийный съезд. Агентству было поручено готовить альбомы фотографий о пребывании каждой зарубежной делегации, начиная с прибытия на аэродром, митинги и встречи на предприятиях, во время заседаний съезда, в кулуарах, и Алик попал в список аккредитованных. Каждое утро, перед началом заседания, наставляли в редакции, будете отдавать свои снимки на визу инструктору из ЦК Ивану Ильичу Царюке, его стол в холле третьего этажа. Контроль необходим – в кадр могут попасть нелегалы, некоторые компартии работают в подполье, его обязанность следить за этим. День перед съездом Алик провел на аэродроме. Прилетали делегации компартий каких-то карликовых непонятных стран, их весьма почтительно встречали работники международного отдела ЦК, пыжащиеся, надутые – их день. Но вот зал встреч аэродрома стал пустеть, оживилась "девятка". Остроносов собрал вокруг себя фотокорреспондентов. 20 - Так, Егоров, Озеровский и Иванов к трапу, больше никто! - он оглядел своё войско, - ты, ты и ты, - Алик попал в тройку, - снимаете проход, остальные за заграждения. Понятно? Кто-то, недовольный решением, начал ныть, а Алик вопросительно уставился на Озеровского. - Батенька, ну, вы как с неба свалились, прилетает Чжоу Эньлай с китайской делегацией, потом Янош Кадар, Антонин Новотный и Чаушеску. Встречать их будет лично Леонид Ильич. - Ага, значит, собрали в кучу, чтоб двадцать раз в аэропорт не гонять. - Батенька, засунули бы вы свой язычок куда подальше, не к месту умничаете, - и отошел. Он был опытный мастер, но очень осторожный, почти трусливый человек – прошел через тридцатые и сороковые годы, знал, что такое длинный язык. Проход, так проход. Пару раз успею нажать на кнопку, основное старик снимет у трапа. Брежнев и Чжоу, под ручку, не торопясь, шли по проходу. Леонид Ильич, повыше ростом, наклонился к китайскому товарищу, как к любимой девушке, и на подходе Алик услышал, как он тоном отчитывающегося говорил: - … сегодня закончился пленум ЦК, продемонстрировали полное единство партии, выступали многие товарищи и поддержали идеи … - далее Алик уже не слышал, видел, как величественно кивал головой Чжоу. Совсем другая была встреча Яноша Кадара. Высокие, красивые мужики шли по проходу, о чём-то дружески разговаривая, и даже посмеивались – полное единство душ! Прилетел Вальтер Ульбрихт. Несмотря на профессорские усы и бородку, крайне неприятное лицо. Ростом больше половины Брежнева. Рядом с ним Леонид Ильич красавец, Хемфри Богард, при этом воплощение гостеприимства. У Ульбрихта поблескивающие стёкла очков напоминали пенсне Берии. Весь съезд шел под знаком перемен. Вон хрущевизм из партии! Придумали термин – "волюнтаризм"! Для сидящих в зале, повеселился про себя Алик – "холуизм"! Прочь должность "Первый секретарь", да здравствует "Генеральный"! Забыли, что не Хрущев отменил Генерального, а Сталин! Что по его инициативе стало не Политбюро, а Президиум с расширенным представительством. Но с какой бурной радостью делегаты голосовали за изъятие из Устава положения о периодической сменяемости партийных руководителей! Ещё бы, за себя голосовали, все проснулись! Теперь можно руководить до глубокой старости, если не поссоришься с вышестоящим начальником или не попадешь по случаю в антипартийную группу. Прав был Леонид Ильич, когда говорил Чжоу Эньлаю о полном единстве в партии! О Сталине ни слова. Видно, сочли – рано, осторожные головы победили. Только Егорычев, первый секретарь московского горкома, позволил себе еще раз покритиковать мертвого вождя. 21 В общем, скука, если бы … Алик с Ванькой Ольгиным стояли около стола Царюки в ожидании разрешенных для публикации фотографий, когда из незаметных дверей появился Николае Чаушеску, и торопливо проследовал к эскалаторам наверх. Ничего особенного, но Царюка, подняв голову, вдруг, почти с ненавистью, проговорил остолбеневшему Алику: - Ты посмотри, какая надменная морда у него! Ничего, не надолго! Алик и Ванька переглянулись в изумлении, но промолчали, будто не слышали, однако Алик про себя отметил, если Царюка так говорит в открытую, значит, наверху есть мнение! Значит, не всё в порядке в партийном доме! - Да, Егор, ступил ты на скользкий паркет партийного работника, натертого многими задницами! Жаль мне тебя! Политик – змея и лев одновременно, должен помнить ежесекундно – умные имеют гордость, глупые – гордыню. - Красивая фраза, где вычитал? Сам придумал? - Сейчас родилась, - буркнул Алик, - ты команду свою создаёшь? У тебя кандидаты на должности есть? - Алька, я не создаю команду преданных себе людей, а профессионалов подбираю, работать надо, а не шпионить, стучать, базарными склоками заниматься! Другие люди должны придти в руководство, с новыми идеями и не зашоренными глазами! Ладно, иди, мать волнуется, где ты? - Нет, ничего она догадается. Так оно и было, но первое – звони Ксении, она ждет. Попал, обозлился Алик, то одной звони, отчитывайся, то другой! Автомат в подъезде работал, Ксения тут же сняла трубку. - Дома уже? Наговорились? Очень славный человек, нам понравился! Маринка, - Ксения засмеялась, - потребовала, чтобы я быстрее выходила за тебя замуж, жили у нас, тогда все друзья Алика будут к нам ходить. Целую. Алик ушел к себе, улегся, пытался читать, но не читалось, мысли бродили вокруг собачьего поводка и Егора … воспоминания по рассказам Егора Всякий человек находит одну, но свою дорогу! Загадка – почему из одного источника вытекает прекрасная чистая река, а рядом, из такого же, слабый грязненький ручеёк? Почему в одной семье вырастают разные, подчас диаметрально противоположные по характерам, дети? Вопрос риторический, ответов много, в данном случае возможно медицинский? В семье Сидоровых, Ивана и Устиньи, детей ждали долго. Поженились они рано, ему было девятнадцать, а ей едва исполнилось шестнадцать. До Ивана Усте жилось тяжело. Отец рано умер, мать вышла замуж второй раз, родились двое детей, сводные братья. Отчим, явление не редкое, стал приставать к подросшей падчерице, однажды соседи спасли её от изнасилования пьяным "папашей", а мать вдруг начала ревновать! Жизнь 22 стала совсем невыносимой. Тут подвернулся Иван, тихий, спокойный парень, мастер на все руки. Любви не было, она пришла потом, но замужество стало спасением. Съездили они к родителям Ивана, они в городе жили, но далеко, там под пельмени выпили по стакану крепкого самогона – вот и вся свадьба. Иван токарил на маленьком заводе, да и не завод, скорее, мастерские. Там же, в канцелярии, работала и Устинька, девушка она была грамотная, в школе, несмотря ни на что, училась хорошо. Егор говорил: помнишь, когда из аэропорта едешь в город, проезжаешь мимо стареньких, скоре старинных домов, район чуть ли не восемнадцатого века: перекошенные дома, окна у самой земли – вросли! Маленькие комнатки, в пять-шесть квадратных метров в коридорной системе с диким количеством соседей, считались счастьем – ульи с пчелами, да спившимися от уродливой жизни трутнями! Иван с Устиньей жили в приличной по тем временам комнате, с печкой, большим окном, на втором этаже двухэтажного дома. Дом был странный, он имел два входа – оба с торцов, построен до революции, на первом и на втором этаже квартиры в несколько комнат "Лампочка Ильича" добралась до них! Радость была неописуема. Иван купил фонарь и повесил его над дверью. Фонарь выглядел одинокой звездочкой на черном небе – в округе темнота была непроглядная! На втором этаже жило пять семей, по числу комнат. Жили мирно, никто не скандалил, не ругался, в борщи на кухне старые ботинки не кидали, всегда выручали, если у кого кончались спички или соль. Иван любил по воскресеньям с кем-нибудь из соседей перед доминошными баталиями пропустить стаканчик самогона, им и ограничивался, в пьянках не участвовал, всегда разнимал пытавшихся подраться разгоряченных соседей, сам был сильный, и, как многие природой наделённые физической силой люди, не любил ею пользоваться. Летними вечерами, наигравшись в домино, мужики вели длинные разговоры о житье-бытье, обсуждая цены на керосин, спички и папиросы, но политических тем не касались, хотя Иван изредка хвалился, что принимал участие в революции девятьсот пятого года – родился в тот год, пополнил ряды революционных рабочих! Среди пяти семей, живших на втором этаже, две были бездетными, две имели двоих детей, в одной один ребенок, как шутили на кухне, и то будущая баба! Иван любил соседских детей, возился с ними, чинил немудреные, по большей части, самодельные, игрушки. Когда кто-то принес найденный на свалке сломанный велосипед, Иван месяц возился с ним, довел до ездового состояния, и тот стал общим владением в доме. Он следил за порядком катания, пресекал любые склоки. И страдал от отсутствия детей. Страдал молча, ни разу не попрекнув жену, но Устя и так всё понимала, терзаясь в душе, глядя, как Иван возится с чужими детьми. Не 23 будучи верующей, тайком от мужа ходила в церковь, ставила там свечки и молилась о ниспослании детей, моталась по ворожеям и знахаркам, но … На десятом году совместной жизни свершилось – она забеременела! У Ивана глаза заблестели, когда узнал. Он целыми днями ходил и постукивал то по дереву, то по лбу, чтобы не сглазить, и выстукал – Устинья благополучно родила сына – пухленькое, маленькое существо, молча и вопросительно смотревшее голубыми глазами на мир, названное Петром в честь деда. Потихоньку от всех, особенно от мужа, заведомо не давшего согласия это сделать, Устинья крестила Петра в церкви, упросив соседку и её мужа стать крестными родителями. На радостях она купила бутылку водки и сосед, вроде бутылка его, заглянул вечером к ним и распил с удивленным Иваном, так и не понявшим, по какому случаю сосед, довольно скупой мужик, вдруг расщедрился на выпивку, да ещё на водку, а не самогон. Если есть на свете счастье, то оно переполняло душу Ивана. Он часами мог сидеть возле мальчика и молчать, любуясь им. Мальчик тоже молчал. Так они и проводили время. Через два года родился второй ребёнок. Тоже мальчик. Крикун, скандалист с самой минуты рождения. Когда Устинья вернулась с ним из родильного дома, в квартире начался ад! Мальчик, его назвали Егором в честь другого деда, целыми днями орал, прерываясь только на сон, о его пробуждении знала не только квартира, но вся округа. Иван и Устинья смущенно, извинительно поглядывали на недовольных соседей, их можно было понять – редкой ночью они не просыпались от его мощного крика, но что могли супруги поделать! Уже в два-три года Егор начал проявлять самостоятельность. И если Петр почти не выходил из дома, рос угрюмым, молчаливым мальчиком, явно отстававшим в своём развитии, то Егор полностью компенсировал его своей непоседливостью и энергией. Началась война, Ивана одним из первых мобилизовали. Стало трудно, продуктовых карточек не хватало, Устинья после работы подрядилась уборщицей в госпитале, уставала на двух работах, но терпела – все так жили. В сорок четвертом, ребята уже учились в школе, она вместо привычного треугольника получила письмо-похоронку. Её вызвали в военкомат и, к удивлению всех, значит, решили бабы, в госпитале отдал богу душу, передали ей две медали и два ордена Славы, третьей и второй степени. "Вот если бы он успел получить первую ещё и стал бы полным кавалером, то тебе вышла бы хорошая пенсия, а так …" майор сочувственно развел руками. Печаль не станет слабее, если ты будешь кричать и рвать волосы, Устинья с ненавистью и презрением молча посмотрела на сытого майора, который всю войну только и занимался рассылом похоронок, и ушла. И сколько её не пригашали потом в военкомат, она даже не спрашивала, зачем. В школе Петр учился плохо, уже в пятом классе младший догнал старшего брата. Егору учеба давалась легко, играючи. Всегда на виду, всегда 24 во главе, и как-то так получилось, что вскоре все забыли, что они родные братья. Петр же избегал людей, время в основном проводил в одиночестве, и сколько Егор не пытался узнать, о чем Петр думает, он, не отвечая, уходил в сторону. Мать изводилась, плакала по ночам над ним, таскала по докторам, психотерапевтам – ничего не помогало. Наконец, один из врачей посоветовал ей прекратить его мучить, типичный пример слабоумия, не лечится. За семь лет учебы в школе он едва добрался до пятого класса, и вдруг, оставшись очередной раз на второй год, в начале лета сказал, что уезжает к двоюродному деду в деревню, и будет жить там. Наверное, это был лучший выход, в городе ему тяжело жилось, сверстники народ жестокий. Но, оказалось, не дед был главной причиной – сравнительно недалеко от деревни был скит, где жили несколько монахов-старообрядцев. Как он с ними сошелся – никто не знал! Потом и вовсе исчез, монахи на все вопросы отвечали – не знаем, ушел, ничего не сказал. Но он жив, здоров, ему хорошо. Поди, найди в сибирской тайге человека, которому и паспорт не нужен, в таежных скитах кто его спрашивает, человек есть – и хорошо, тем более страдалец! Мать долго горевала – сын всё-таки, вымученный, долгожданный! Со временем утихла, но по ночам всё равно плакала – обиделся он, говорила она, на меня за своё слабоумие. А Егор вступил зимой в комсомол, отлично окончил седьмой класс, после восьмого ушел работать на завод, надо было помогать матери, сил у неё уже было совсем немного. Завод находился далеко, много времени отбирала дорога, он устроился в вечернюю школу рядом с заводом, поздно приходил домой, отсыпаясь вволю в воскресение. Он успел кончить школу до армии, чуть-чуть не дотянув до медали. Отслужил в суровых условиях одного из Курильских островов на каком-то сверхсекретном объекте, там и вступил в партию. Егор не любил вспоминать это время, чем-то оно запомнилось ему нехорошим, он никогда никому не рассказывал. С возвращением на завод началась его настоящая жизнь. К тому времени они с матерью получили однокомнатную квартиру в новом, пятиэтажном доме, мать была счастлива – отдельная квартира, не мечтала никогда! Егор поступил в вечерний институт, где так же, как в школе, учился легко, с удовольствием. Он быстро стал бригадиром, и целый год, как он рассказывал, подбирал бригаду. И подобрал! Отличные все были ребята, работали как звери, и отдыхали нормально – недалеко от Листвянки, на берегу Байкала, откупив у рыбака избушку, построили своими руками чуть ли не маленький дом отдыха со своей биллиардной, баней и баскетбольной площадкой. Профком косо поглядывал на, как сказал один завидующих его членов, "малину", но сделать ничего не мог – дом был записан на одного из членов бригады, ездили туда только с женами, не придраться! На самом деле, он был как бы коллективной собственностью, ребята были дружные, с уважением относились друг к другу, Егор же был безусловный авторитет для всех. Алик пожил в этом доме дней пять, когда снимал бригаду, за счёт 25 биллиардной и бани материал получился нестандартный, не всё же работа, собрание и театр! Алик усмехнулся: на отчёте возник спор, можно ли показывать, хоть и сзади, бегущих из бани к Байкалу голых мужиков. Спорили долго, вердикт был – в материале можно! Для заграницы, подчеркнула Бабка. А Егор продолжал шагать по карьерной лестнице. Совсем молодым, ему было двадцать четыре года, избрали его членом парткома. Год был у него насыщенным – кончил институт; наконец, уломал родителей Людмилы, он за ней долго ухаживал, но они: что это такое – рабочий, зачем он тебе, тебе в аспирантуру надо, мешать будет, но они кривили душой, за ней волочился сын заместителя председателя горисполкома – другой социальный уровень. В аспирантуру она не пошла, замуж вышла за Егора, а вот он стал аспирантом в ВПШ с воплем, сколько можно учиться и чему они там меня научат, но самое главное – был избран делегатом съезда! Однажды Егор и Алик, Алик прилетел с французской делегацией общества Франция-СССР, и, переправив плёнки с переводчиком, сумел остаться на два дня, задержались на берегу Амура, остальные ушли спать, и разговорились, обнаружив общие взгляды на многие проблемы жизни. Оба были убежденными коммунистами, но оба считали, что партия из политической организации превратилась в жесткого, не очень умного, хозяина страны. Упал интеллект, разве можно сравнить нынешнее Политбюро и то, которое совершило революцию! Отсутствие дискуссий привело к убогой идеологии. Нет экономических идей, нет политических идей, нет никаких идей, и нет личностей. Самая большая трагедия – верят радетелям народным, именно они пекутся о благе народном! А что радетели? Лозунги изобретают, так ведь они урожайность не повысят. Помнишь: "Догнать и перегнать Америку". Результат? Из твоей же коллекции частушек: "Мы Америку догнали по надою молока, а по мясу не догнали – член сломался у быка"! Сняли жизнерадостного плясуна Хрущева, но десятилетие страна вставала и аплодировала "нашему Никите Сергеевичу"! Ну, и что, что сняли? Что изменилось? Новые люди пришли? Да колоду перетасовали, удалив надоевшего уже всем короля. - Ты рассуди, - говорил Егор, - сам русский, руссее не придумаешь, а мне до слёз обидно – народ ленив, необразован! Пить, гулять, заниматься мордобоем – пожалуйста! Работать – нет! Что и отражено в народном творчестве: "работа дураков любит", "умный в город не пойдет, умный гору обойдет", "работа не волк, в лес не убежит"! Ломать надо, менять сознание! Всероссийская итальянская забастовка – все работают, но никто ничего не делает! Гонка собак за искусственным зайцем – никогда не поймаешь! Низкая культура быта, отсутствие всяких запросов – однокомнатная квартира – счастье, а там семья из четырех-пяти человек, но сравнение идет не с развитыми странами, а с прошлым и настоящем страны – коммуналками. Капуста, картошка, лук и петрушка на огороде, рыбу наловим, там малинки немного, водка – не хлеб, в магазине всегда есть, вот и все запросы! Скажут за царя голосовать – проголосуют за царя, 26 скажут за капитализм – ура, товарищи! Коммунизм – экономическая и политическая формация, идеальная по своей гуманности, но и по наивности тоже, должна привлекать людей, а никто ни во что не верит, а если говорит – верю, значит врёт! Ради карьеры врёт! Надо общество делать открытым и откровенным. Запретить слово "вождь", оставив его индейским племенам. Есть же прекрасное слово – лидер! Не бог, а первый! Чтобы хоть что-то сдвинуть с места, возможен только один путь – идти во власть! Ты, Алик, мне рассказывал, как Космачёв со своими "Ленинцами" пробивался на сцену, запрещали ведь, но нашелся человек во власти, который взял на себя ответственность вопреки воле истуканов от идеологии Суслова и Демичева! Но ведь нашелся! – Егор окончательно возбудился, - и таких, как Фурцева, твоя любимица, между прочим, должно быть больше и больше, а в конце пути – все! А всего-то претензий, мы же вместе смотрели спектакль – не нужно показывать отдельные исторические фигуры, да ведь коммунисты ведь, большевики, реабилитированные, да предполагаемый сусловятами намёк на тридцать седьмой, расстрельный, год! Побоялись! Потому что те, кто расстреливали, потом страной руководили, а те, кто живы остались – ушли на кухни. Прав Егор, сегодня поменять можно что-то в системе только сверху, вот он и пошел! Посмотрим. Вопрос: что он говорил на приеме у Кириленко, утвердили ведь? Наивно предполагать, что он был откровенен, как ни крути, работа откладывает отпечаток на личность, однако, и личность тоже ставит печать на работу, но противно, когда люди должны убеждения прятать на дно души! 27
