ОТНОШЕНИЕ К ЦЕРКВИ

ОТНОШЕНИЕ К ЦЕРКВИ
Совершив всё, что полагалось со мною сделать, меня
выпустили из психушки. Перед выпиской дряхлая
старушка-врач (обещавший меня «вылечить» от религии
бугай ушёл в отпуск) дипломатично спросила, лучше ли я
себя чувствую, на что я ответил, как требовалось, что,
конечно, лучше. На том и сошлись. А у меня действительно
было отличное настроение: весна, деревья цветут, и впереди
вся жизнь.
Меня выпустили утром накануне Пасхи, а вечером я уже
стоял в толпе у Елоховского собора. И радостно мне было
сознавать, что много нас, верующих в Бога.
Я сознавал себя христианином, но кем именно –
православным, баптистом или католиком – ещё не решил. И
само различие это было для меня в ту пору не важно.
Главное – верить в Христа и жить по Его заповедям, как я
их понимал тогда. Я не постился и не признавал
необходимости поста. Да и молиться казалось мне
излишним: разве сама вера в Бога не есть постоянная
молитва?
Но, вместе с тем, я стал изучать христианские
исповедания и приглядываться к ним. Я ходил и в
православные храмы, и в костёл, и к баптистам. Меня посвоему привлекало каждое из них и каждое по-своему
отталкивало. Баптисты привлекали (и привлекают теперь)
твёрдостью своей веры и упорной проповеднической
деятельностью. Но по мере ознакомления с православием и
доводами баптистов против него я убеждался всё больше в
богатстве и гармоничности православного учения и в
примитивности баптистских наскоков на него. В конце
концов мне стало ясно, что баптизм может привлекать к
себе тех, кто не знаком по-настоящему с Православием, или
тех, кто по своему развитию не способен на такое
знакомство.
Прошло около года, в течение которого я продолжал
осматриваться, читал, думал, старался жить похристиански, как сам понимал это дело. Я сознавал себя
новорожденным членом Церкви Христовой, немощнейшим
участником вселенской мистерии, находящимся в самом
начале своего пути. На этом пути я уже падал
неоднократно, и эти падения заставляли меня пристальнее
всматриваться в себя и в окружающий меня мир. Учили
понимать, как тонка, хитра и почти победна сила зла,
пленяющего весь мир. Но я уже не верил в торжество зла. И
благая сила поднимала меня снова и снова, как мать,
которая учит ходить ребёнка.
Однажды я зашёл в храм на Преображенской площади
(эту церковь потом взорвали, то было время хрущёвского
гонения на религию), и не только красота православного
богослужения заставила меня остаться здесь до конца
службы. Я почувствовал глубину и праведность
православных молитв. Выходя из храма, заметил, что стал
как-то лучше. Словно напился тишины и благодатного
света. Я решил заходить в эту церковь каждый месяц.
В одно из таких посещений я увидел, как причащаются.
Я не знал, что это такое, но меня потянуло тоже
причаститься (я, как и все мои родственники, был крещён в
детстве). Я спросил какую-то старушку, что для этого
нужно, и она объяснила мне. Исповедь и причастие в ы п р
я м и л и мою жизнь. Я почувствовал их влияние так же
явно, как люди чувствуют влияние вина, еды, тепла или
холода. А поскольку это влияние было благим, то я принял
вслед за ними все остальные православные таинства. Я
отходил от своей первоначальной невольной близости к
протестантизму.
Что же касается католичества, то моё отношение к нему
сложилось, с одной стороны, из чувства искреннего
сочувствия к нему как к ортодоксальной, в основе своей,
вере, а с другой – из чувства недоумения, которое вызывали
во мне некоторые католические догматы, например, учение
о непогрешимости папы. Кроме того (хотя это, может быть,
потому, что я русский), сам дух католичества, насколько он
мне известен по богослужениям в костёле, по
католическому искусству, по жизнеописаниям некоторых
католических святых, мне чужд во многом, если не сказать,
что неприемлем.
Этим я не хочу сказать, что в Православии для меня
приемлемо всё. Мне многое в нём не нравилось, не
нравится и, думаю, не понравится никогда. Но постепенно я
понял, что то, что мне не нравится, есть не суть
Православия, а инородные тела, проросшие в него.
Освобождение от лености, трусости и самодовольства,
которые слишком часто заслоняют Православие и мешают
видеть его, является,думаю, главной задачей всех
православных христиан и в первую очередь высшего
православного духовенства.
Хочу ещё раз повторить, что мои возражения против
католичества и протестантизма не мешают мне относиться к
католикам и протестантам с самой искренней симпатией. Я
думаю, что объединяющая нас вера в Христа гораздо
больше и значительнее всего, что может нас разделять.
Терпимость и взаимная поддержка всех верующих особенно
необходимы в наше время, когда безумие воинствующего
безбожия стремится раздавить любую веру в Бога. Эти
терпимость и взаимная поддержка должны быть законом
для всех верующих в Бога.
-----оОо----Не подлежит никакому сомнению, что воинствующее
безбожие проводит политику удушения Церкви. И если в
первые годы советской власти делался упор на физическое
истребление лучших сынов Церкви, то теперь делается упор
на внутреннее разложение иерархии, на подчинение её
государству и превращение в покорное орудие
антирелигиозной политики. Коммунистам удобнее иметь
дело с такой «церковью» – внутренне обмирщённой,
парализованной внутренними недугами, страхами,
лицемерием, угодничеством перед властями, нежели с
подлинной Церковью – Церковью мучеников и
исповедников. Коммунистам необходимо подорвать
авторитет Церкви в глазах населения нашей страны и в то
же время сохранить видимость её свободы и благолепия – в
глазах всего мира.
Поэтому борьба с религией ведётся не только
дискриминацией верующих, не только демагогической
пропагандой при одновременном зажимании рта
оппонентам, но и разрушительной деятельностью внутри
иерархии. В ряды иерархии засылаются «свои люди»,
поэтому, подходя к священнику или епископу, не знаешь, с
кем имеешь дело, - с рабом Христовым или с агентом КГБ.
Нам не известно, виновен или нет теперешний русский
Патриарх в служении двум господам, но он безусловно
виновен в том, что подобное сомнение существует. На
протяжении десятилетий распинают естественное право
людей на свободу совести, а Патриарх молчит. На
протяжении десятилетий гонят и разоряют Русскую
Церковь, закрывают, поганят и взрывают христианские
храмы, расхищают и оскверняют души, а Патриарх, более
других ответственный за духовное и телесное здоровье
Церкви, молчит.
Нет сомнения в том, что положение православных
христиан в нашей стране несравнимо тяжелее, чем, скажем,
положение негров в США, а люди Патриарха лгут на весь
мир о свободе совести, существующей, якобы, в СССР. И
это в то время, когда открытое исповедание веры для
многих связано с риском потерять работу, быть изгнанным
под благовидным предлогом из института, лишиться
родительских прав, попасть на учёт в КГБ, подвергнуться
общественному остракизму.
Люди Патриарха, вопреки официальному отказу от
политической деятельности, выступают на международных
конгрессах в роли политических демагогов, но выступить в
защиту христианской веры не желают.
Одно слово Патриарха, сказанное со властью в защиту
Церкви, прозвучало бы на весь мир и воодушевило бы всех
верующих; но произносятся слова, которые воодушевляют
врагов Христа и причиняют боль верующим.
Защитники пресмыкательства Церкви перед государством
оправдывают себя тем, что всё в руках Божиих, что не
человеческою силою стоит Церковь, а силой Христа, и
потому, дескать, не следует бояться подчинения Церкви
государству...
Но если Церковь действительно стоит силой Христа (а
это несомненно), то из этого следует только один вывод:
иерархам нечего бояться за Церковь. И они должны не
лицемерить и не запутываться в сетях собственной
хитроумной политики. Но, как чада света, бесстрашно
говорить правду. Воинам Христовым не подобает
превращаться в премудрых пескарей...
Вот моё отношение к Церкви: верую во Единую, Святую,
Соборную и апостольскую Церковь, и никакое человеческое
фарисейство не может изменить этой моей веры.
1969 г.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Эта статья была продиктована уязвлённым чувством
справедливости, возмущённым ложью представителей
Московской Патриархии, отрицавших публично факт
преследования христианства в СССР. Но я в то время плохо
представлял себе действительное положение Церкви в
СССР, как и саму ситуацию в нашей стране и в мире,
потому что правдивой информации о них было мало. А
положение это, как выяснилось потом, было куда хуже, чем
представлялось нам, новообращённым. Кто прав и
насколько в этом затянувшемся споре о политике
Московской Патриархии, узнаем, может быть, только на
Страшном Суде.
Отмечу вот какое ещё обстоятельство. Гонение на
религию не только провоцировало и питало антисоветские
настроения среди православных христиан, оно сближало
всех гонимых, т.е. работало на экуменизм. Гонение на
религию вынуждало православных христиан видеть своего
защитника в либеральном Западе и, таким образом,
дезориентировало их. А если так, то логичнее видеть
причину этого гонения не в личных особенностях Хрущёва,
а в обстоятельствах куда более серьёзных. Это была часть
хорошо продуманного плана демонтажа советской системы.
Плана, который начал осуществляться задолго до Горбачёва
и который подготавливал горбачёвские «реформы».
Ноябрь 2001 г.