Структурирование и конкуренция в постсоветских партийных системах

Структурирование и конкуренция в постсоветских партийных системах
Туровский Р.Ф., профессор факультета политологии МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор
политических наук, [email protected]
Почти 20 лет назад рухнул Советский Союз, на месте которого возникли 15
независимых государств. В данной работе основное внимание уделяется структуре и
современной динамике партийных систем, оцениваемых по уровню электоральной
конкуренции в 15 бывших советских республиках.
Эффект
электорального
маятника,
т.е.
смены
лидирующих
партий
на
парламентских выборах политически важнее там, где по итогам этих выборов происходит
формирование правительства. Эстония и Латвия, как и Литва в целом гораздо ближе к
странам ЦВЕ, чем к странам СНГ, для них очень характерен этот эффект. Самым ярким
примером является Латвия, где партия-лидер менялась по итогам каждых выборов. В
Литве этого не произошло один раз (в 2004 г.), в Эстонии – два (в 2003 и 2011 гг.).
Также эффект электорального маятника, но в гораздо менее ярко выраженном
варианте можно проследить на примерах парламентских выборов в России, Украине,
Грузии и Армении. В России лидер менялся два раза – в 1995 и 2003 гг., при этом далее
КПРФ смогла остаться на первом месте в 1999 г., а «Единая Россия» - в 2007 г. На
Украине новый лидер появился в 2002 г. и затем – в 2006 г. (при этом Партия регионов
сохранила лидерство и на выборах 2007 г.). Дважды смена партии-лидера происходила и в
Армении – в 1999 и 2003 гг. (в 2007 г. лидер остался прежним). Аналогичные по динамике
процессы характеризовали и парламентские выборы в Грузии, где каждый раз партиялидер занимала первое место по два раза, при Шеварднадзе одна и при Саакашвили
другая. Однако, из общего ряда слишком сильно выбивается Молдова. Пример
демократической смены президента там есть, но относится к уже далекому 1996 г., когда в
стране проводились всенародные выборы главы государства (впрочем, уход президента
В.Воронина в 2009 г. и провал его попытки добиться избрания преемника при
голосовании в парламенте тоже можно отнести к варианту демократической смены
власти). Зато в дальнейшем на протяжении многих лет, с 1998 г. первое место на
парламентских выборах занимали коммунисты или (в 1999 г.) блоки, созданные при их
участии.
В «восточной» части СНГ партийная динамика носит иной характер. В Туркмении
сохранился
однопартийный
режим.
В
Таджикистане
пропрезидентская
партия
последовательно выигрывает все выборы. То же происходит в Азербайджане. В
Казахстане и Узбекистане лидеры на парламентских выборах менялись, но все эти
2
изменения происходили по инициативе главы государства, управляющего партийной
системой по своему усмотрению. Особое положение в Центральной Азии занимает
Киргизия, где партийная система носит весьма аморфный характер, и единственными
выборами, по итогам которых можно было говорить о победе определенной партии, были
выборы 2007 г.
В целом по итогам анализа как президентских, так и парламентских выборов
можно выделить в особую группу страны Балтии, часто подверженные эффекту
электорального маятника и этим близкие к странам ЦВЕ. Страны СНГ и Грузия в целом
отличаются от стран Балтии существенно более высоким уровнем стабильности по итогам
выборов. Антиподом Латвии является, несомненно, Туркмения. Стабильность находится
на весьма высоком уровне в Азербайджане, Казахстане, Узбекистане и Таджикистане, а
также Белоруссии (что не исключает управляемые изменения в структуре партийной
системы, как в Узбекистане и Казахстане), а также имеет разную продолжительность (в
Азербайджане – с 1993 г., в Белоруссии и Таджикистане - с 1994 г., в остальных случаях с советского времени).
Возникает вопрос, как все-таки определить политическую динамику в оставшейся,
наиболее сложной группе, куда входят Россия, Украина, Молдова, Грузия, Армения и
Киргизия. Исходя из используемых индикаторов, ясно, что Украина и Молдова входят в
группу государств с более высокой динамикой сменяемости власти, частично
приближающихся к странам Балтии и ЦВЕ. Эти страны прошли тест на поражение
действующего президента, в рамках СНГ они отличаются наибольшим уровнем динамики
партийной системы, причем на Украине эта динамика наиболее велика. Россия, Грузия и
Армения,
вероятно,
составляют
промежуточный
тип,
наиболее
сложный
для
идентификации. В этих странах спектр эмпирически возможных ситуаций особенно
велик, и партийная динамика носит обратимый характер. Но при этом в Армении
сохраняется довольно высокий уровень политического плюрализма, и этим она ближе к
Украине и Молдове, тогда как в России происходит его снижение, сближающее Россию с
Казахстаном и пр. Что касается Грузии и Киргизии, то смена власти в этом государстве
также регулярно происходит, но не имеет демократического характера. Динамика и
структура партийной системы там тоже могут меняться в широких пределах.
Перейдем к более подробному рассмотрению современных тенденций развития
партийных систем, рассматривая их структуру и уровень электоральной конкуренции. Как
отмечал Э.Шаттшнайдер, «политические партии создали демократию, и современная
демократия без партий немыслима» (Schattschneider, 1942, p. 15). Для оценки уровня
электоральной конкуренции мы использовали показатель эффективного числа партий
3
Х.Молинара, особенность которого состоит в том, что он учитывает эффект лидирующей
партии (Molinar, 1991). Как показывает наш опыт применения подобных показателей,
ЭЧП по Молинару дает для постсоветских государств более приемлемые результаты, чем,
например, ЭЧП по Лааксо и Таагепера, значения которого существенно выше (Laakso,
Taagepera, 1979). ЭЧП Молинара дает показатели, эмпирически наиболее близкие к
реальному числу значимых партий. Так или иначе, нам в любом случае важнее оценить
размах различий между изучаемыми странами, опираясь на какой-либо один показатель.
Распространенной тенденцией 2000-х гг. является снижение электоральной
конкуренции. Этот факт свидетельствует о стабилизации партийной системы, отборе и
определении лидеров и их закреплении в политике. Несомненно, в 2000-е гг. наступил
новый этап в развитии постсоветских партийных систем, этап стабилизации, следующий
за определенным хаосом 1990-х гг.
Однако, эта тенденция не характерна для Литвы, где электоральная конкуренция,
наоборот, растет. Литва является главным исключением из общего правила, поскольку от
системы, близкой к двухпартийной, она перешла к весьма атомизированной. В целом
страны Балтии, где роль парламента и партий действительно велики, отличаются и
наибольшим уровнем конкуренции, явно превосходя страны СНГ. По итогам последних
выборов ЭЧП находится на уровне около 4 в Эстонии и Латвии и 7 - в Литве.
Украина и Армения при тенденции к снижению электоральной конкуренции пока
отличаются высоким уровнем партийного плюрализма: там ЭЧП равно примерно трем.
Случай, близкий к двухпартийной системе, демонстрировала Молдова, где теперь
отмечается рост уровня конкуренции, приближающий Молдову к Украине и Армении.
Там лидерство коммунистов уравновешивалось результатами оппозиции, которая, однако,
раздроблена. На выборах 2010 г. произошло повышение конкуренции, и ЭЧП достиг 2,6.
Противоположным полюсом являются страны, где ЭЧП немногим превышает
единицу, т.е. электоральная конкуренция на парламентских выборах практически
отсутствует. Этими примерами служат Туркмения, Азербайджан, Таджикистан, в
последние годы в эту группу попали также Казахстан, Россия и Грузия. Пример России
особенно важен, поскольку в 1990-е г. там отмечался весьма высокий уровень
электоральной конкуренции, но он самым резким образом упал в 2000-е гг., поставив
Россию в один ряд со странами Центральной Азии, тогда как ранее Россия находилась
примерно на уровне Украины.
Особые случаи составляют Киргизия и Узбекистан. Киргизия отмечается самой
большой неустойчивостью партийной системы: выборы 2000 г. по партийным спискам
отличались высоким уровнем конкуренции, на выборах 2007 г. был один явный лидер, а
4
на следующих выборах в 2010 г. произошел рост конкуренции, беспрецедентный для СНГ
и оставляющий далеко позади даже страны Балтии. В Узбекистане же существует
формальная многопартийность, но фактически решения о распределении мест между
лояльными партиями принимает глава государства.
Таким образом, постсоветские страны в 2000-е гг. явно поделились на те, где
электоральная конкуренция остается на более или менее высоком уровне. К ним относятся
страны Балтии, а также Украина, Молдова, Армения и с оговорками из-за крайней
нестабильности партийной системы - Киргизия. Но рост конкуренции происходил только
в Литве и Молдове (в Киргизии расти ему уже некуда, и на следующих выборах надо
ожидать снижения). В Эстонии, Латвии, Украине и Армении этот уровень снижается, хотя
в любом случае выборы в этих странах останутся конкурентными. Остальные страны
отличаются крайне низким уровнем электоральной конкуренции. Их можно поделить на
те, где этот уровень стабильно низок, начиная с начала или середины 1990-х гг.
(Азербайджан, Таджикистан, Туркмения), те, где он понизился в 2000-е гг. (Россия), и те,
где он неустойчив (Грузия). Особняком стоят Белоруссия, где партийная конкуренция
малозначима, и Узбекистан, где она носит искусственный характер.
Рассмотрим особенности формирования
партийных систем в режимах с
пониженной конкуренцией. Здесь можно выделить следующие развилки.
Первая - это выбор между партийным и внепартийным режимом власти.
Постсоветские президенты обычно стремятся управлять партийной системой, но сами
могут дистанцироваться от партий, поскольку на президентских выборах так проще
использовать стратегию «хватай всех» и набирать максимум голосов. Ярким примером
популистского внепартийного режима служит Белоруссия, единственная страна, где так и
не была создана крупная пропрезидентская партия (более того, от выборов к выборам
доля
партийных
депутатов
в
парламенте
Белоруссии
снижается).
Элементы
внепартийного режима есть и в некоторых других странах. Индикатором служит членство
президента и ведущих представителей исполнительной власти в партиях. В России
президент остается беспартийным, а лидер «Единой России», премьер-министр Путин в
партии не состоит. В 1990-е гг. внепартийный характер имел режим власти в России
Ельцина и Киргизии Акаева.
В случае принятия решения о формировании пропрезидентской партии возникает
следующая развилка – между созданием доминирующей партии или управляемой
многопартийностью. Главным примером последней служит Узбекистан, где действует
несколько лояльных партий, ни одна из которых не имеет большинства в парламенте. При
этом уже произошла смена лидера, когда место НДПУ заняла ЛДПУ. Каримов, оставаясь
5
вне партий, тоже выдвигался на президентских выборах от разных партий, один раз от
«Фидокорлар», другой от ЛДПУ. И хотя ЛДПУ в последние годы выделяется на фоне
остальных, доминирующей ее назвать еще нельзя. Схожая ситуация имела место в
Казахстане, но там все-таки было принято решение о слиянии пропрезидентских партий в
одну. Узбекистан же ушел от однопартийного режима начала 1990-х гг., когда ведущие
позиции занимала НДПУ, созданная на базе компартии.
Третья развилка в случае формирования доминирующей партии связана с тем,
будет ли эта партия единственной пропрезидентской, или допускается и культивируется
создание небольших лояльных партий. Вариант с партиями-сателлитами оказывается
довольно популярным, свидетельствуя о том, что руководители постсоветских государств
предпочитают манипулировать партиями, а не делать ставку только на одну партию, т.е.
элементы режима управляемой многопартийности распространены широко. Они
просматриваются и в Белоруссии – в отсутствие основной пропрезидентской партии.
Примеры можно найти в России, Азербайджане, Таджикистане.
Наконец, четвертая развилка определяется выбором между инклюзией или
эксклюзией оппозиции. В одних случаях оппозиционные партии исключаются из
политической
жизни,
не
допускаются
в
парламент,
их
лидеры
подвергаются
преследованиям и эмигрируют. Примерами являются Узбекистан и Туркмения. В более
мягком варианте допускается ограниченное сотрудничество с такими партиями и/или их
парламентское представительство, как в России, Азербайджане, Таджикистане, т.е. как раз
там, где существуют и сателлиты доминирующей партии.
Постсоветский президенциализм не обязательно опирается на одну сильную
партию. Для постсоветских режимов лидеры гораздо важнее партий. Существенное
отличие новых партийных систем от КПСС состоит в том, что партии играют
подчиненную роль в политических системах, являются объектом манипуляций со стороны
президентской власти, которая со своей стороны имитирует плебисцитарную поддержку,
когда выгодна поддержка не одной, а многих партий. В результате полное сращивание
президентской власти с доминирующей партией остается относительно редким явлением,
сложившимся прежде всего в Казахстане, Таджикистане, Туркмении и Азербайджане.
Но в отношении постсоветских режимов можно лишь с оговорками утверждать о
формировании там режимов с доминирующими партиями. Во-первых, институты партий
и парламентаризма находятся в подчиненном положении (кроме Молдовы и Армении).
Во-вторых, многие страны не прошли еще тест Сартори, т.е. ведущая партия еще не
выиграла три избирательных кампании подряд. Есть немного другое - тенденция к
созданию элитами партий, действующих в их интересах. В российской политологии их
6
принято называть «партиями власти», что не синонимично ни доминирующей, ни
правящей партии в их западном понимании (Рябов, 1998; Лихтенштейн, 2002). Структура
партийной системы в этой связи отражает в той или иной степени структуру групп
влияния в элите. Мощная партия возникает только там, где элиты консолидированы
вокруг сильного президента, и где сам президент делает выбор в пользу создания одной
такой партии, а не поддержания режима управляемой многопартийности. Такой более или
менее устойчивый и выраженный режим пока создан только в Туркмении, Таджикистане
и Азербайджане. Вероятно, его можно считать созданным в России, поскольку в 2011 г.
«Единая Россия», несомненно, выиграет третьи по счету выборы. В эту группу с
оговорками следует добавить Казахстан, учитывая, что победе партии «Нур Отан» на
последних выборах предшествовали формирование парламентского большинства партии
«Отан» (основы для созданной позднее партии «Нур Отан») на выборах 2004 г. и первое
место партии «Отан» на выборах 1999 г. по партийным спискам.
При этом тенденции в пользу формирования режимов с доминирующими партиями
отмечаются и в других странах, т.е. как тенденции они очень типичны. В Грузии по
итогам двух парламентских кампаний 1990-х гг. при Шеварднадзе обеспечивалось
доминирование Союза граждан Грузии, а по итогам двух последних кампаний –
Национального движения Саакашвили. В Молдове в парламенте, избранном в 1994 г.,
более половины мест принадлежало Аграрно-Демократической партии Молдовы, после
чего шесть избирательных кампаний подряд выиграли коммунисты (причем в 2001, 2005 и
на весенних выборах 2009 г., т.е. три раза подряд они получили абсолютное большинство
мест в парламенте). В Армении в начале 1990-х гг. парламент контролировало Армянское
общенациональное движение, а в 2000-е гг. растет роль Республиканской партии
Армении, которая по итогам последних выборов получила почти половину мест. В
Киргизии важен пример, пусть и единственный, создания партии «Ак Жол» бывшего
президента Бакиева, которой удалось одержать полную победу на выборах 2007 г. (но этот
партийный проект оказался одноразовым). Отличие, однако, в том, что в этих странах не
определился и, скорее всего, не определится устойчивый лидер, т.е. претенденты на пост
такого лидера будут сменять друг друга, как это уже происходит.
Для многих изученных нами стран применима концепция электорального
авторитаризма, предложенная А.Шедлером. В соответствии с этой концепцией,
политический режим поддерживает формальные демократические процедуры на
минимальном уровне, проводит номинально конкурентные выборы, которые приводят к
победе действующей властной элиты и регулярным поражениям оппозиции или бойкотам
с ее стороны (Schedler, 2006; Голосов, 2008). Этой концепции прекрасно соответствует
7
ситуация в Белоруссии, Казахстане, Таджикистане, Узбекистане и Азербайджане (в
Туркмении
уровень
авторитаризма
был
еще
выше,
с
приходом
президента
Бердымухаммедова можно говорить о движении в сторону электорального авторитаризма
от более жестких авторитарных форм). В 2000-е гг. аналогичной стала ситуация в России.
Операциональной является и концепция конкурентного авторитаризма (Levitsky, Way
2002), в соответствии с которой авторитарный режим предполагает наличие ограниченной
конкуренции на выборах, в законодательной и судебной власти, информационном поле. В
сущности, она может относиться ко всем тем же перечисленным странам.
При этом, на наш взгляд, западные исследователи недооценивают еще одну
составляющую политической конкуренции – борьбу между группами влияния, которая
может быть очень острой, хотя и не всегда приобретает публичные формы. В будущих
исследованиях целесообразно перенести акцент с авторитаризма на конкуренцию, которая
в разных формах существует во всех постсоветских странах. Ее причиной, по нашему
мнению, является более радикальная смена экономического режима, асинхронность
экономических и явно более медленных и неустойчивых политических преобразований.
Как результат, острая борьба за финансово-экономические ресурсы между множеством
групп влияния становится важнейшей составляющей политического процесса. Разница в
том, что в одних случаях эта борьба принимает формы электоральной конкуренции (как
на Украине), а в других реализуется в виде кадровых перестановок в государственном
аппарате, групповых и клановых преференций в его политике (как в России и др.).
1. Bogaards M. 2004. Counting parties and identifying dominant party system in Africa.
European Journal of Political Research, 43, 173-197.
2. Dahl, R.A. 1971. Polyarchy: Participation and Opposition. New Haven: Yale University
Press.
3. Dahl, R.A. 1973. Regimes and Oppositions. New Haven: Yale University Press.
4. Heunks F., Hikspoors F. 1995. Political Culture 1960-1990. Values in Western Societies.
Ed. by R. De Moor. Tilburg.
5. Laakso M., Taagepera R. 1979. Effective number of parties: a measure with application
to West Europe. Comparative political studies, 12, 3-27.
6. Levitsky, S. and Way, L. 2002. Elections without Democracy: The Rise of Competitive
Authoritarianism. Journal of Democracy, 13, 51-65.
7. Linz, J.J. and Stepan, A. 1996. Problems of Democratic Transition and Consolidation.
Southern Europe, South America and Post-Communist Europe. Baltimore-L.: The John
Hopkins University Press.
8
8. Molinar, J. 1991. Counting the number of parties: An alternative index. American
political science review, 85 (4), 1383–1391.
9. O'Donnell, G. and Schmitter, Ph. and Whitehead, L. 1986. Transitions from
Authoritarian Rule: Prospects for Democracy. Baltimore-L.: The John Hopkins
University Press.
10. Schattschneider E.E. 1942. Party Government. N.Y., Rinehart.
11. Schedler, A. (ed.). 2006. Electoral Authoritarianism: The Dynamics of Unfree
Competition. Boulder, Colorado: Lynne Rienner.
12. Schumpeter, J.A. 1992. Capitalism, Socialism and Democracy. L.: Routledge.
13. Голосов Г. 2008. Электоральный авторитаризм в России. Pro et Contra, январьфевраль.
14. Дюверже М. 2005. Политические партии. М.
15. Карл, Т.Л. и Шмиттер, Ф. 2004. Демократизация: концепты, постулаты, гипотезы
(размышления по поводу применимости транзитологической парадигмы при
изучении посткоммунистических трансформаций). Полис, 4, 6-27.
16. Лихтенштейн А. 2002. «Партии власти»: электоральные стратегии российских элит.
Второй электоральный цикл в России 1999-2000. под ред. В.Гельмана, Г.Голосова,
Е.Мелешкиной. М.
17. Пшеворский А. 2000. Демократия и рынок. Политические и экономические
реформы в Восточной Европе и Латинской Америке. М.
18. Рябов А. 1998. «Партии власти» в современной политической системе России.
Формирование партийно-политической системы в России. М.Макфол, С.Марков,
А.Рябов (ред.). М., Московский центр Карнеги.