Делор

Чарльз Грант
Добро пожаловать в дом, который
построил Жак
Перевод с английского
Демида Васильева
Московская школа
политических исследований
Москва 2002
Глава пятая Европе
— второе дыхание
Жак Делор прибыл в Европейскую комиссию в январе 1985 года, и подобрать более благоприятное для него
время вступления в должность едва ли было бы возможно. Хотя Европейское экономическое сообщество пребывало в состоянии умиротворенности и неподвижности,
ветры, готовые привести его в движение, судя по ряду
признаков, набирали силу. В январе 1985 года перед всяким, кого бы судьба ни поставила председателем, открывались вдохновляющие возможности. Сомнительно, однако, чтобы многие сумели использовать эти возможности так же искусно, как это сделал Делор.
Комиссия, как и обслуживаемое ею Сообщество,
имела за плечами 35-летнюю историю чередования света
и тени. Корни у Сообщества были политические: Франция и Германия хотели навсегда исключить войну друг с
другом. Добиваться этого они решили экономическими
средствами: созданием общего рынка угля и стали, которые служат сырьем войны. В 1950 году Робером Шуманом, министром иностранных дел Франции, Конрадом
Аденауэром, германским канцлером, и Жаном Монне,
главой французского Генерального Комиссариата планирования, овладела мечта о Европейском сообществе угля
и стали (ЕСУС). Унижаемые контролем, который союзники установили над их угольной и сталелитейной про-
-97-
мышленностью, немцы ухватились за возможность войти
в международную организацию с французами на равных.
Французы, обеспокоенные возможным возрождением немецкого национализма, хотели поставить ведущие отрасли германской промышленности под международное управление.
ЕС УС начало действовать в 1952 году, и к нему присоединились Италия, Бельгия, Голландия и Люксембург.
Образованные им учреждения остаются, в общем, институтами и нынешнего Европейского союза: Верховное управление (которое стало Европейской комиссией), чиновничий аппарат с монополией на законодательную инициативу, ассамблея, где обсуждаются законопроекты, и
представляющий национальные правительства Совет министров, который голосованием утверждает или отвергает
законы и принимает крупные исполнительские решения.
Жан Монне, первый глава Верховного управления,
разделял с Шуманом и Аденауэром надежду, что постепенно, в течение десятилетий правительства европейских
стран уступят свои полномочия федеральным институтам. Он полагал, что начинать лучше всего с постановки
ограниченных, экономических задач, и что в долговременной перспективе наднациональные институты будут
захватывать все новые сферы.
ЕСУС успешно вошел в жизнь, а вот Европейское
оборонное сообщество в 1954 году рассыпалось: Французский парламент, встревоженный перспективой перевооружения Германии, отказался ратифицировать договор о его создании. Начиная с этого времени федералисты
сосредоточились на экономике. В середине 1950-х годов
шесть стран, входивших в ЕСУС, переживали подъем; дешевая нефть, фиксированные обменные курсы, стабильная денежная политика и устойчиво сохранявшееся положительное сальдо торгового баланса — все это заставляло
их размышлять об углублении взаимных связей. Подстегивало шестерку и беспокойство, что без выгод общего
рынка их экономика будет отставать от американской.
В 1955 году они собрались в Мессине, чтобы обсудить,
как бы им обзавестись таким объединенным рынком.
Присутствовавший на конференции в роли наблюдателя британский дипломат по имени Брезертон сделал
следующее заявление:
Нет никаких шансов согласовать обсуждаемый вами
будущий договор; коли все-таки согласовать удастся, у него нет шансов быть ратифицированным, а если будет ратифицирован, нет шансов, что его станут выполнять. Если
же выполнять его будут, для Британии он останется
совершенно неприемлемым. Вы говорите о сельском хозяйстве то, что нам не нравится, о регулировании таможенных пошлин такое, с чем мы не согласны, и намечаете создание институтов, которые нас пугают. Monsieur le
president, messieurs, аи revoir et bonne chance*.
Сказав это, Брезертон встал и удалился.
Не желая допустить, чтобы слова Брезертона оправдались, конференция образовала комитет, который возглавил Поль-Анри Спаак, бельгийский министр иностранных дел. И работа этого комитета проложила путь к
подписанию в марте 1957 года Римского договора, на основе которого образовалось Европейское экономическое
сообщество (ЕЭС). Еще один тогда же подписанный договор дал жизнь Евратому, сообществу в использовании
атомной энергии. «Эти институты внешне выглядели экономическими и техническими, но цель они преследовали
политическую», — писал в то время Монне.
Римский договор наметил сроки и порядок устранения внутриевропейских тарифов и создания таможенного
союза к 1970 году. Он также призвал к выработке Общей
сельскохозяйственной политики (ОСП). Суть сделки, заключавшейся за ширмой ЕЭС, состояла в том, Германия
получала расширенные экспортные рынки для своих промышленных товаров, тогда как Франции ОСП давала новые рынки и субсидии для ее сельского хозяйства.
-98-
-99-
* Господин председатель, господа, до свидания, желаю успехов (фр.).
Все шло гладко, пока генерал де Голль не стал опасаться растущей силы расположившейся в Брюсселе Комиссии во главе с ее председателем, способным и высокомерным немцем Вальтером Хальштейном. В 1960 году
де Голль выдвинул схему образования Европейского союза, которая получила известность как «план Фуше»,
по имени дипломата, готовившего ее проект. Предполагалось, что «межправительственные» учреждения будут
разрабатывать и осуществлять совместные действия в
области экономики, культуры, обороны и внешней политики. Роль ЕЭС и его Комиссии должна была сократиться.
В ходе переговоров вокруг плана Фуше де Голль
обозначил свою цель в ноте, направленной Аденауэру:
наднациональные образования Шестерки, которые неизбежно и во вред делу становятся безответственными
сверхгосударствами, будут реформированы, подчинены правительствам и начнут использоваться для выполнения нормальных консультативных и технических
задач.
В 1962 году страны Бенилюкса отвергли эту схему,
потому что хотели иметь сильную Комиссию, защищающую бы их от больших государств. Тридцать лет спустя
при подготовке Маастрихтского договора Делор и другие
федералисты осуждали Францию за стремление возродить план Фуше.
В 1965 году Хальштейн разозлил де Голля, предложив, чтобы у ЕЭС были собственные бюджетные ресурсы,
а у Комиссии и ассамблеи больше прав ими распоряжаться. Де Голль ответил тем, что отказался исполнять положение Римского договора о введении с января 1966 года
порядка принятия некоторых решений Совета министров
большинством голосов. Остальные пять государств, не
простившие де Голлю его вето на присоединение к Сообществу Великобритании в 1963 году, стали на сторону
Халыптейна. В течение шести месяцев кресло Франции
за столом Совета министров пустовало.
- 100 -
Достигнутый в январе 1966 года люксембургский
компромисс позволил Франции прекратить свой бойкот.
Франция объявила, что в случаях, когда на карте будут
стоять жизненно важные интересы, она не согласится с
порядком принятия решений большинством голосов. С того времени все правительства ссылались на этот принцип,
оправдывая свои вето на решения даже по самым незначительным вопросам. В последующие двадцать лет через
Совет министров законы проходили либо очень медленно, либо вообще не проходили.
Казалось, де Голль остановил утечку власти из правительств в наднациональные институты, и с 1966 по 1984 год
ЕЭС смотрелось как тусклое, не очень-то достойное внимания образование. В эти годы, тем не менее, были созданы многие предпосылки будущего развития. В 1967 году
слились бюрократические аппараты ЕСУСа, Евратома и
ЕЭС. В 1969 году государства-члены начали координировать свою внешнюю политику в рамках процесса, названного «Европейским политическим сотрудничеством». В 1970 году ЕЭС добилось, что у него появились
собственные финансовые средства.
На Парижском саммите в 1972 году ЕЭС взяло
обязательство образовать Валютный союз, хотя система, связывавшая между собой его валюты, так называемая «змея», вскоре развалилась. В 1973 году к Сообществу присоединились Великобритания, Дания и Ирландия. С 1975 года происходившие время от времени
встречи высших руководителей стали регулярными, формально организованными мероприятиями, получившими
известность как Европейские советы. В деятельности ЕЭС
появилось множество перекрещивающихся направлений,
не ограниченных торговлей и сельскохозяйственной политикой. Сообщество занялось установлением правовых
норм в области охраны окружающей среды и трудовых
отношений, были приняты программы НИОКР и образованы фонды структуризации для помощи отставшим регионам.
-101
В 1979 году германский канцлер Гельмут Шмидт,
президент Франции Жискар д'Эстен и председатель
Еврокомиссии Рой Дженкинс учредили Европейскую
валютную систему. Механизм валютных курсов увязал
валюты между собой, установив подлежавшие периодическому уточнению верхний и нижний пределы их курсовой стоимости. Великобритания этот механизм не
приняла. В том же году прошли первые прямые выборы в
Европарламент; в числе избранных депутатов был Делор.
В 1981 году в ЕЭС вступила Греция.
Несмотря на все эти шаги вперед, конец 1970-х-начало 1980-х были особенно мрачным временем в истории
Сообщества. Нефтяной шок 1979 года привел Европу к
экономическому спаду. На состоявшемся тогда Дублинском саммите Маргарет Тэтчер, разгневанная тем, что
Британия вносит в бюджет ЕЭС больше, чем от него получает, заявила: «Я хочу мои деньги назад». Другие члены
Сообщества, поглощенные борьбой за сокращение раздувшихся бюджетных дефицитов, вовсе не были расположены идти ей навстречу. Спор вокруг британских взносов
в бюджет парализовал Сообщество на пять лет. Люксембуржец Гастон Торн, который стал в 1981 году председателем Комиссии, оказался неэффективным руководителем,
и дух организации совсем упал.
Тем временем в деловых кругах раздавалось недовольство по поводу «евросклероза», то есть речь шла о неспособности европейской экономики конкурировать с
азиатской или американской вследствие недостатка исследований и опытно-конструкторских разработок, плохой подготовки кадров и неповоротливости рынков труда. Поступали жалобы на отсутствие всякого продвижения к обещанному Римским договором общему рынку.
Правительства убрали внутриевропейские барьеры, но
воздвигли невидимые препятствия движению торговли —
зачастую в форме технических стандартов.
В июне того же года на саммите в Штутгарте была
принята «Торжественная декларация о Европейском сою-
зе», призывающая к углублению уже проводимой политики, к действиям в новых направлениях и к укреплению
«европейского политического сотрудничества». Штутгартская декларация была велеречива по части высоких
принципов и немногословна в практических предложениях. Но для ее принятия требовалось применить договорное правило голосования большинством. Великобритания, Франция, Ирландия и Дания внесли дополнение, в
котором указали, что остаются приверженцами люксембургского компромисса.
В феврале 1984 года Европейский парламент голосовал за проект договора о Европейском союзе, представленный итальянским депутатом Альтиеро Спинелли. Предлагалось сделать принятие решений большинством голосов
правилом для Совета министров и утверждать новые законы «совместными решениями», причем Совет и Парламент
должны иметь равный вес. Президент Миттеран заявил,
что проект Спинелли заслуживает изучения и что существующие договоры нуждаются в пересмотре. Он хотел, чтобы назначенный на июнь 1984 года саммит в Фонтенбло,
который должен был завершить срок председательства
Франции в ЕЭС, вдохнул в Сообщество новую жизнь, и не
остался, подобно предыдущим встречам в верхах, форумом
для обсуждения бюджетных взносов Великобритании.
В Фонтенбло руководители правительств договорились ввести управление расходами на сельское хозяйство
(путем введения новоизобретенных квот на молоко), пополнить фонды структуризации и возобновить переговоры о приеме Испании и Португалии. С помощью своего
министра финансов Жака Делора Миттеран утряс бюджетный вопрос: Британии будет предоставляться скидка,
равная двум третям суммы, которая составляет разницу
между внесенными ею в бюджет доходами от налога с добавленной стоимости и тем, что приходится на ее долю в
расходах ЕЭС. В заключение на встрече был образован комитет для изучения путей совершенствования деятельности ЕЭС и Европейского политического сотрудничества.
- 102 -
-103-
В комитет под председательством Джеймса Дуджа,
бывшего министра иностранных дел Ирландии, вошло по
одному представителю каждого правительства. В докладе
Дуджа, обнародованном в марте 1985 года, предлагалось
расширить круг задач ЕЭС, дополнив их образованием
«однородного внутриевропейского экономического пространства», технологического сообщества и «европейского социального пространства». Предлагалось усилить общую внешнюю политику, затрагивающую, в том числе,
вопросы безопасности. Для Совета министров предлагался
порядок принятия решений большинством голосов, а для
Европейского парламента процедура «сопринятия»
решений, хотя англичане, датчане и греки заявили о несогласии с этими пунктами. В докладе Дуджа предлагалось,
чтобы межправительственная конференция подготовила
проект Договора о Европейском союзе, исходя из собственных соображений, опираясь на существующие договоры, Штутгартскую декларацию и с учетом проекта Спинелли.
Величайшее достижение Делора
Делор получил в наследство бюрократию, совершенно не похожую ни на одну национальную администрацию. В большинстве демократических стран гражданская служба выполняет чисто управленческую роль, тогда
как выборные правительства выступают с политическими
инициативами и принимают большие решения. Еврокомиссия проводит в жизнь политику Европейского союза,
например, управляет оказанием помощи регионам, и добивается соблюдения законов и договоров, при необходимости привлекая правительства к ответственности перед
Европейским судом. Но также от имени Союза она ведет
переговоры с другими странами, например, о заключении
торговых соглашений или по поводу их заявок на вступление в ЕС. Ей же принадлежит монопольное право предлагать европейские законы.
-104-
Комиссия, таким образом, представляет собой политическую гражданскую службу с собственным кругом обязанностей. В ее повестке дня всегда стояли и, по-видимому, будут стоять задачи преимущественно федерального
значения, поскольку интересам Комиссии соответствует
более тесное объединение Европы. Полномочия, данные
этому учреждению, находятся в руках комиссаров, которых ко времени прибытия Делора насчитывалось 14. Каждое крупное государство назначает двух комиссаров, а малые страны по одному (комиссаров стало 17 после вступления в ЕЭС Испании и Португалии в январе 1986 года).
В начале первого срока своего пребывания на посту председателя Комиссии, — с января 1985 по декабрь
1988 года, — Делор обнаружил, что экономические взгляды некоторых влиятельных коллег сильно расходятся с
его собственными. Лорд Артур Кокфилд, бывший британский министр торговли и единомышленник Тэтчер, стал
комиссаром по делам единого рынка. Личное обаяние, задиристость и вера в рыночные силы отличали бывшего
генерального прокурора Ирландии Питера Сазерлэнда
на посту комиссара по развитию конкуренции. Бельгиец
Вилли де Клерк, ведавший торговлей, и итальянец Лоренцо Натали, который вел переговоры с Испанией и
Португалией — и который, имея за плечами восемь лет
службы в Комиссии, выступал в роли мудрого дядюшкинаставника, — были не столь горячими приверженцами
либерализма. Но во всяком случае среди комиссаров не
было ни одного социалиста.
Осень 1984 года Делор провел в поисках Великой
идеи, которая позволила бы ЕЭС обрести второе дыхание.
Он размышлял о реформе институционального устройст
ва, о Валютном союзе, о более тесном сотрудничестве в
делах обороны и об экономическом возрождении на осно
ве законченного образования внутриевропейского рынка.
Он посетил все столицы, чтобы обсудить эти идеи. Лишь
внутриевропейский рынок находил себе поддержку всех
десяти правительств.
/?
- 105
Той осенью в Брюсселе Делор встретился с группой
официальных лиц и промышленников, приглашенных
Максом Конштаммом, бывшим главным помощником
Монне. После смерти Монне в 1979 году Конштамм стал
одним из хранителей священного огня федерализма. Собранная Конштаммом группа посоветовала Делору сделать создание внутриевропейского рынка первоочередной задачей и составить на восемь лет вперед (срок работы двух комиссий) расписание действий, необходимых
для достижения этой цели. Идею расписания подсказывал Римский договор с его 12-летней программой создания таможенного союза. Группа предупредила Делора,
что на пути к общему внутриевропейскому рынку в Совете министров потребуется чаще принимать решения большинством голосов. В то же время Виссе Деккер, президент компании Philips, выступил несколько раз с призывами к 1990 году устранить в ЕЭС внутренние барьеры.
Делор подхватил Великую идею, время которой как
раз приспело. Маргарет Тэтчер была на вершине своего
могущества и горячо желала, чтобы ЕЭС наметил себе
практичную и либеральную цель. В Западной Германии
коалиция христианских и свободных демократов, если и
не на деле, то в принципе, выступала за свободу рынков.
Французские социалисты развернулись в сторону благоприятствования бизнесу и финансового дерегулирования. Коалиции политических сил, склонявшихся вправо,
стояли у власти в Голландии, Бельгии, Италии и Дании.
Идеи приватизации, снижения налогов и конкуренции
носились в воздухе. И самое главное, в ЕЭС увеличился
годовой экономический показатель роста. При среднем
показателе за период 1982-1984 годов 1,6 он вырос до 2,6
за годы 1985-1987, а в 1988-1990 составил 3,6. Сообщество всегда процветало в периоды стремительного подъема
и погружалось в застой при спаде.
14 января 1985 года Делор объявил Европейскому
парламенту, что Комиссия намерена убрать к концу 1992 года все внутренние барьеры в ЕЭС. Он указал на факт ин-
ституционального паралича и вину за него возложил на
процедуры принятия решений, требовавшие единогласия.
Он сказал, что справиться с этой бедой в рамках существующих нормативных правил можно, если правительства
согласятся не прибегать к люксембургскому компромиссу.
Но этого недостаточно: нужен новый договор.
Делор не выказывал восторгов по поводу единого
рынка, ибо он был прирожденным сторонником дерегулирования. Он считал, что единый рынок остановит упадок Европы, прекратит ее экономическое отставание от
Америки и стран Азии. По поводу места Европы в мире
Делор проявлял озабоченность, сходную с переживаниями де Голля в отношении Франции. Будущее Европы безнадежно, заявил он Парламенту, если она не научится
говорить в один голос и действовать сообща.... Но
способны ли на такое мы, европейцы? Возьмем ли вопрос об
устойчивости валют, взглянем ли на запретительные процентные ставки, обратим ли внимание на скрытый протекционизм, на сокращение помощи беднейшим странам,
всюду ответ: нет, Европа не знает, как идти вперед, как
влиять на ход событий.
Речь Делора имела именно тот результат, какого он
добивался на протяжении четырех лет своей работы в Комиссии. «Европейское социальное пространство» выдвигалось в ряд первоочередных целей.
Что с нами станет, если мы не сблизим хотя бы в
минимальной степени наши правила социальной жизни?
Что мы видим уже сейчас? Некоторые государства-члены
и некоторые компании стараются... захватить преимущества перед своими конкурентами за счет того, что следует назвать социальным отступлением.
В ближайшие четыре года денежного союза не создать. Однако «существенное укрепление валютного сотрудничества и контролируемое расширение роли экю —
это нам по силам, а тогда можно было бы отыскать и столь
желанные для нас пути к Экономическому и валютному
союзу».
-106-
- 107 -
Намеченный Делором план создания общего рынка
не мог быть воплощен в жизнь без выполнения трех условий. Деловые люди должны были осознать смысл поставленной цели и мобилизовать силы на ее достижение. Комиссия должна была выступить с пакетом продуманных и
практичных предложений. А правительствам надлежало
позаботиться, чтобы эти предложения стали законами.
Воображение не только деловых кругов и банкиров,
но и широкой публики захватил лозунг «1992». Лорд
Кокфилд утверждает, что это он придумал назначить
крайний срок на конец 1992 года. Паскаль Лами, в то время начальник канцелярии Делора, говорит, что дата-лозунг родилась на совещании с участием Делора, его самого, Гюнтера Бургхардта (тогда заместителя начальника
канцелярии) и Франсуа Ламурё (эксперта Делора по институциональному устройству) после того, как они последовательно отказались от сроков 1990, 1995 и 2000. Как
Делор, так и Кокфилд говорят, что они выбрали 1992, потому что таким образом для достижения цели отводились
два срока работы Комиссии.
Делор мало чего ждал от 62-летнего Кокфилда. Ни
тому, ни другому не удалось добиться избрания в свои национальные парламенты, но во всем остальном между собой они имели мало общего. Мишель Петит, поработавший в канцеляриях и того, и другого, говорит, что нельзя
было бы найти двух людей, более разных по складу ума.
Кокфилд — холодный картезианец, обладающий той
убийственной логикой, которая постоянно толкает к
крайним выводам. Устроенный таким образом ум необходим для оценки возможных последствий упразднения границ. Делор не так последователен, как Кокфилд, но он более инициативен и гибок. Делор лучше чувствует политику, и ему в большей мере дано видение будущего.
Тем не менее, французский социалист, выходец из
низов, и британский аристократ-консерватор, составившие странную пару, хорошо ладили между собой и в сочетании друг с другом образовали мощную силу. «Успех
Программы-1992 в большой степени зависел от наших
взаимоотношений, — говорит Кокфилд. — Делор предоставил мне продвигать ее. Я ее усыновил, запустил в действие и направлял вплоть до успешного воплощения в
жизнь». Хотя Кокфилд никогда не был склонен преуменьшать собственные заслуги, такая его оценка своей
роли справедлива.
Белую книгу под названием «Завершение строительства единого рынка», содержавшую 297 предложений и расписание мер по их воплощению в жизнь, Кокфилд обнародовал как раз перед Миланским саммитом,
намеченным на июнь 1985 года. Первая глава была посвящена устранению физических барьеров, разделявших все
страны ЕЭС. Таможенные формальности отменялись. Перевозимые растения, животные и продукты питания подлежали досмотру в месте отправления, а не на границе. Государства ЕЭС должны были отказаться от введения ограничительных квот на импорт из третьих стран.
Во второй главе речь шла об устранении технических барьеров в торговле товарами и услугами. «Взаимное
признание» должно было означать, что никакое государство не могло воспрепятствовать ввозу товаров другого
государства, ссылаясь на их несоответствие национальным стандартам. Всякое изделие, отвечающее стандартам
какого-либо государства-члена ЕЭС допускалось к продаже в любой стране Сообщества, коль скоро оно соответствовало минимальному уровню требований охраны здоровья и безопасности, установленных директивами ЕЭС.
Белая книга предусматривала ужесточение правил
проведения тендеров на крупные государственные кон
тракты и распространение этих правил на секторы транс
порта, электроэнергии, водоснабжения и телекоммуника
ций. Принятие законов о взаимном признании дипломов
и свидетельств о профессиональной квалификации долж
но было содействовать свободе передвижения людей. В не
сколько неопределенной форме говорилось о либерализа
ции условий движения капиталов.
-108-
-109-
Одной из самых оригинальных идей Белой книги
было распространение принципа взаимного признания на
сферу услуг. В банковском деле, брокерском бизнесе,
страховании жизни и доверительных трестов «единый паспорт» должен был позволить фирме, имеющей лицензию
в одном государстве, получить регистрацию в другом и
предоставлять свои услуги через границы. Авиалинии и
тарифы на авиаперевозки подлежали частичной либерализации. Для компаний, занятых автомобильными перевозками, предусматривалось право действовать в любой
стране ЕЭС. Телевизионным компаниям предоставлялась
возможность вести вещание в любом месте ЕЭС при условии, что они будут соблюдать нормы общего приличия,
выполнять правила рекламы и наполнять передачи европейским содержанием. Интеллектуальная собственность
подлежала защите торговым знаком Сообщества.
Темой третьей и заключительной главы документа
стали фискальные барьеры. Если пограничный контроль
снимается, а ощутимые различия в ставках НДС и размерах пошлин остаются, покупатели извратят движение торговых потоков, скапливаясь в странах с низкими налогами. Поэтому Кокфилд предлагал сблизить налоги на добавленную стоимость и уровни взимаемых пошлин.
Создаваемая в ЕЭС система сбора налога с добавленной
стоимости устанавливала, что при экспорте товаров из одного государства Сообщества в другое, в стране происхождения пошлины с них не взимаются, на границе об этом делается отметка, а в стране назначения с них уплачивается
НДС. Кокфилд хотел отменить пограничный контроль за
счет сбора НДС в стране происхождения товара; для всей
внутриевропейской торговли он имел в виду ввести обычный режим внутренней торговли западного государства.
При такой системе доходы от НДС из стран с большими
объемами импорта переместились бы в страны, преимущественно экспортирующие. Поэтому Кокфилд предлагал
учредить своего рода клиринговый дом для уравновешивания доходов, чтобы ни одна сторона ничего не теряла.
Все предложенное в Белой книге, кроме системы
сбора НДС, вошло в 1993 году в законы. Правительства
не поддержали идеи клирингового дома и сконструировали временную систему, которая стала действовать с января 1993 года. Она предусматривает сбор НДС в стране
происхождения товара, но потребовав от компаний сообщать налоговым властям о своих торговых связях с другими странами, позволила покончить с проверкой на границе. Полностью ввести систему Кокфилда правительства
решили в 1997 году.
У Комиссии было желание, чтобы государства-члены отменили паспортный контроль на своих границах
друг с другом, но в Белой книге об этом ничего не было
сказано за отсутствием на то юридических полномочий.
Великобритания, Ирландия и Дания решили паспортный
контроль сохранить, тогда как остальные девять государств, подписавших Шенгенское соглашение (по названию
деревушки в Люксембурге), собирались его отменить.
Кокфилд и его сотрудники написали большую
часть Белой книги, хотя Делор внес в нее разделы о корпоративном праве и сближении ставок НДС. Более существенным вкладом председателя была полная энергии и
энтузиазма пропаганда Программы-92. Он выступал на
многих конференциях работодателей и регулярно участвовал в работе Европейского круглого стола, группы промышленников, которую возглавлял тогда руководитель
Volvo Пер Гилленхаммар. Среди тех, кого обхаживал Делор, были Жан Солвэ из фирмы Solvay, Жан-Луи Беффа
из группы Saint-Gobain, Карл-Хейнц Каске от Siemens — и
все они выступали сторонниками планов Комиссии.
Оказывая поддержку Белой книге, Делор должен
был «проглотить» большие, чем ему хотелось бы, дозы дерегулирования. Госпоже Тэтчер, напротив, более всего
нравились положения о либерализации финансовых услуг. Она ворчала насчет того, что меры, предусматриваемые в разделах о пограничном контроле и косвенных налогах, способны подорвать национальный суверенитет.
-110-
-111-
Вскоре она жаловалась, что Кокфилд стал жертвой «чужого влияния». «Кокфилд утратил любовь Тэтчер и завоевал любовь Делора», — вспоминает ее дипломатический
советник Чарльз Пауэлл.
Единый рынок Тэтчер считала самоцелью. Для Делора же и Кокфидда, как разъяснялось в заключительных положениях Белой книги, единый рынок был только средством достижения цели. «Как таможенный союз должен был
предшествовать экономической интеграции, точно так же
экономическая интеграция должна предшествовать европейскому единству». В 1993 году, выступая на французском радио, Делор говорил, с некоторым преувеличением,
что «если бы задача сводилась к созданию единого рынка,
я не пошел бы в 1985 году на эту работу. Мы здесь не для
того, чтобы создавать единый рынок — это меня не интересует, — а для того, чтобы создать политический союз».
Возможно, единый рынок и не интересовал Делора,
но он разглядел стратегическое значение этого начинания, способного получить поддержку сил, представляющих почти все оттенки политического спектра. Делор
предвидел, что он будет иметь не только экономические,
но и политические последствия. Как только в программе
Сообщества появится такая амбициозная задача, давление в пользу институциональной реформы станет расти.
Лучше многих британских политиков Делор понимал,
что, если европейские страны хотят иметь эффективно
работающий рынок с честной конкуренцией и без национального протекционизма, они должны будут передать
Сообществу значительную часть своего суверенитета.
Мышь зарычала
Испания и Португалия добивались вступления в
Сообщество с 1970-х годов. Переговоры об их приеме стали для нового председателя Комиссии первым крупным
вызовом и позволили раскрыться как лучшим, так и худшим его качествам. В феврале 1985 года по завершении
-1 1 2 -
очередного заседания Делор предстал перед группой испанских тележурналистов. Он подверг испанцев критике
за их притязания и недостаточно широкий взгляд на вещи. «C'est аи pied du mur qu 'on rencontre les masons», — объявил он с презрительным видом. Эта французская пословица (буквально: каменщиков надо искать у основания
стены) означала, что мы, мол, еще посмотрим, хватит ли
им прочности, когда пойдут трещины. Однако в Испании
многие телезрители посчитали, что Делор их оскорбил,
назвав не более чем строительными рабочими. «Похоже,
он пропустил стаканчик-другой, — вспоминает один испанский дипломат. — Как бы там ни было с вином, но его
вспышка гнева была расчетливо разыграна, чтобы смягчить нашу позицию на переговорах».
Испанцы вскоре простили Делору его вину, поскольку он проявил свою бесподобную способность отыскивать почву для компромиссов там, где другим это не
удавалось никак. В марте Делор выступил с пакетом предложений, включавшим «Сводную средиземноморскую
программу» (региональной помощи странам оливкового
пояса), предусматривающую скидки на взносы в общий
бюджет и ряд хитроумных форм отчетности по рыболовным квотам, что в совокупности снимало разногласия
между странами Иберийского полуострова и десятью государствами Сообщества.
Обнародованный в том же месяце доклад Дуджа разжег межправительственную битву по поводу будущего
Сообщества. Предстоявшее в июне на саммите в Милане
завершение срока своего председательства в ЕЭС Италия
рассчитывала отметить созывом конференции для пересмотра Римского договора. Поддерживали Италию только
страны Бенилюкса. Джеффри Хау, британский министр
иностранных дел, возглавил контрнаступление, ставящее
целью усовершенствовать правила принятия решений без
изменения договора. Он предлагал, чтобы правительства
заключили джентльменское соглашение, по которому в
случае своего несогласия с законами о внутриевропеиском
-113-
рынке они воздерживались бы от голосования, а не пускали в ход люксембургский компромисс. Предложил он также
заключить новый договор о Европейском политическом сотрудничестве, который бы нормативно закрепил существующую практику и вобрал в себя некоторые рекомендации доклада Дуджа. В начале июня на встрече министров
иностранных дел в итальянском городе Стреза большинство высказалось в поддержку Хау.
За день до начала встречи в Милане Франция и Германия обнародовали проект договора о Европейском союзе, предусматривающий введение должности генерального секретаря, облеченного расширенными полномочиями
для руководства внешней политикой союза. Этот план
привел Делора в бешенство, поскольку положенный в его
основу «межправительственный» подход к делу естественным образом подрывал значение Комиссии. «Я это
прочитал и, разъяренный, помчался к Миттерану и сказал
ему: "налицо план Фуше". Это было равносильно оскорблению, и он проект отозвал». Большинство правительств
отвергло затею по тем же основаниям.
Когда итальянский премьер-министр Беттино
Кракси открыл 28 июня встречу в верхах, британский
план джентльменских соглашений оказался в центре дебатов и, по всем признакам, его должны были принять.
Тэтчер, однако, без околичностей заявила, что, поскольку пересмотр договора возможен лишь на основе единогласия, а Британия выступает против, ничего подобного
произойти не может. После этих резких слов поддержка
британских предложений стала угасать. К великому неудовольствию Гэррет Фицджеральд, премьер-министра
Ирландии, Тэтчер неоднократно повторяла: «мы с ирландцами полагаем...». Хау вспоминает:
Ее тон понравился Андреасу Папандреу, премьерминистру Греции, как понравился он и датчанам. Мы стали частью кровожадного меньшинства вместо того, чтобы сотрудничать с нашими партнерами в поисках общих
решений. Так что мы спровоцировали Кракси.
Делор говорил, что если ЕЭС всерьез намерено воплощать в жизнь предложения Белой книги по внутриевропейскому рынку, в договор необходимо внести изменения. Даже если правительства согласятся не прибегать к
люксембургскому компромиссу, для большинства предложений Белой книги, потребуется, согласно Римскому договору, единогласное утверждение. Он напомнил, что закону, позволяющему архитекторам работать в любой
стране ЕЭС, потребовалось 15 лет, чтобы пробиться через
Совет министров, и что закон о проверке (межфирменных) слияний «торчит там с 1973 года». Он предложил
немедленно внести в три статьи Римского договора поправки, которые позволили бы совету принимать большинством голосов решения по всем законам, касающимся
единого рынка, и наделили бы Европейский парламент
полномочиями вносить дополнительные изменения. Делор предложил внести эти поправки в договор о приеме
Испании и Португалии, который был подписан 12 июня,
но еще подлежал ратификации.
Выступление Делора отвратило собравшихся от
поддержки британской политики сохранения договора в
неизменном виде. Подводя итоги первого дня встречи,
Кракси поддержал план Делора и попросил министров
подготовить к завтрашнему заседанию предложение о поправках к договору. Однако Великобритания, Греция и
Дания дали ясно понять, что на любые поправки наложат
вето. Поэтому ночью Джулио Андреотти, министр иностранных дел Италии, с помощью служащих Делора подготовил альтернативное предложение, для принятия которого единогласие не требовалось.
Открывая заседания второго дня встречи на высшем уровне, Кракси пошел на беспрецедентный шаг. По
наущению Андреотти, Кракси поставил на голосование
вопрос о созыве межправительственной конференции
(МПК). Статья 236 Римского договора гласит, что Совет
министров может принять решение о созыве МПК простым большинством голосов. Ошеломленная Тэтчер воз-
-114-
-115-
разила, сославшись на то, что Европейский Совет всегда
действует на основе консенсуса. Поул Шлютер, датский
премьер, заговорил о насилии, а Папандреу — о государственном перевороте. Но семеро, включая Коля и Миттерана, проголосовали за МП К.
В июле подошла очередь Люксембурга быть председателем ЕЭС, и вместе с секретариатом Совета министров
он занялся проведением межправительственной конференции. С сентября в рамках МПК состоялось несколько
встреч министров иностранных дел и их помощников.
Испания и Португалия присутствовали в качестве наблюдателей. Их предстоявшее вступление в ЕЭС подкрепляло доводы в пользу порядка принятия решений большинством голосов: двенадцати государствам добиться единогласия было бы труднее, чем десяти.
Формально Комиссии никакой роли на МПК не отводилось, но Делор присутствовал на заседаниях министров иностранных дел, а Эмиль Ноэль, генеральный секретарь Комиссии участвовал в работе чиновников аппарата.
Делор, Ноэль и Ламурё самостоятельно, без консультаций с комиссарами, готовили проекты выступлений от
имени Комиссии.
В первые недели конференции набор предложений
Комиссии позволил определить повестку дня и удержал
многие правительства от выдвижения собственных идей.
Первый доклад Делора, проект главы о внутриевропейском рынке, понравился англичанам, поскольку в нем
подчеркивалась важность Программы-1992. Англичане,
начинавшие с возражений против пересмотра договора,
теперь стали склоняться к мысли, что из МПК может
выйти что-нибудь путное.
Делор представил проекты статей об охране окружающей среды, исследованиях и «сплочении» (содействии развитию отсталых регионов), то есть о сферах деятельности, в которых ЕЭС проявлял активность, хотя в
Римском договоре о них не говорилось ни слова, а также
проект статьи о Европейском парламенте. Он отстаивал
116-
ту точку зрения, что как только министры введут порядок
принятия решений большинством голосов, надо будет
расширить полномочия Европейского парламента, потому что у национальных парламентов не останется рычагов воздействия на исход голосования. На этом основании он предложил «процедуру сотрудничества», которая
позволяла бы Европарламенту навязывать определенные
поправки Совету министров, коль скоро Комиссия их
принимает, а совет в своих возражениях не единодушен.
До конца ноября Делор придерживал свой проект
главы об Экономическом и валютном союзе (ЭВС). В нем
утверждалась сложившаяся практика Европейской валютной системы и содержалось положение, позволявшее
правительствам единогласно принять решение об образовании самостоятельного Европейского валютного фонда — зачаточной формы центрального банка. Для немцев,
англичан и голландцев это было чересчур — допускать в
договоре какие бы то ни было упоминания об ЭВС они не
хотели.
Министры иностранных дел выводили Делора из
себя длинным списком оговорок, которые они вносили в
его предложения о едином рынке, и заменой определения
конечной цели как «пространства без границ» расхожим
выражением «общий рынок». На заседании министров
иностранных дел, состоявшемся 25 и 26 ноября, Делор с
неудовольствием отметил, что в тексте образовалось «дырок больше, чем в Грюйере [швейцарском сыре]», и пригрозил бойкотировать оставшуюся часть конференции.
Делор повидался с Колем и Миттераном — и не безрезультатно. На следующем заседании министров на основе
совместной франко-германской инициативы была восстановлена его версия главы о внутриевропейском рынке.
Межправительственная конференция завершилась
2-3 декабря в Люксембурге. Делор помог Миттерану и
Колю договориться о неформальной сделке: Германия, изменив Великобритании, согласится на скромное упоминание об ЭВС, а Франция признает принцип свободного дви-117-
жения капиталов. Таким образом, новая преамбула договора должна была перекликаться с принятым в 1972 году
обязательством о «постепенном образовании Экономического и валютного союза». В главе, названной «Сотрудничество в экономической и денежной политике (Экономический и валютный союз)», всего в 110 словах излагалось,
что для любых перемен в денежных институтах Европы
потребуются решения МПК.
Глава об ЭВС и многое другое в новом договоре
привели в ярость Тэтчер, которая была на грани применения вето. К концу второго и последнего дня конференции,
совсем близко к полуночи, собственное министерство
иностранных дел убедило ее, что крушение встречи в верхах не послужит интересам Британии. Главы десяти правительств одобрили два документа: пересмотренный
Римский договор о Европейском экономическом сообществе и новый межправительственный договор о Европейском политическом сотрудничестве.
После саммита Тэтчер заявила на пресс-конференции, что содержащиеся в договоре слова об ЭВС ровным
счетом ничего не значат, а будь, мол, это не так, она бы никогда под ними не подписалась. В глазах Делора, однако, эта
крохотная статья смотрелась вехой на пути в будущее. «Это
похоже на сказку про то, как потерявшийся в лесу мальчикс-пальчик бросал белые камешки, чтобы по ним его могли
отыскать. По пути я разбрасывал белые камешки, чтобы мы
могли снова выйти на дорогу к Валютному союзу».
Несмотря на упоминание об ЭВС, новый договор
далеко не отвечал федералистским устремлениям Делора.
Наутро после конференции Делор обрушил на собравшихся министров иностранных дел назидательную речь,
полную упреков за то, что они не смогли ответить на брошенный им вызов сделать что-нибудь для Европы и произвели на свет «нечто чудовищное». Он пытался возобновить разговор на смутную тему «комитологии», которую
он — но никто больше — считал чрезвычайно важной. Делору хотелось бы видеть в договоре четкое указание, что
Комиссия, а не представители национальных бюрократий, должна иметь решающее слово в комитетах, управляющих единым рынком. Министры оставили его слова без
внимания.
Тем не менее, когда 19 декабря министры снова собрались, чтобы причесать текст, Делор убедил их, что если межправительственный документ о Европейском политическом сотрудничестве так и будет существовать
отдельно от нового договора, это может ослабить институциональные принципы Сообщества. Поэтому они объединили оба документа, связав их общей преамбулой, которая повторяла федералистскую риторику Штутгартской декларации и подчеркивала общность задач ЕПС и
Сообщества в строительстве союза. Министры приняли
также предложение Делора именовать всю связку документов Единым европейским актом или просто Единым
актом, чтобы подчеркнуть неразрывность обеих составляющих его частей.
Единый акт не мог вступить в силу прежде, чем его
ратифицируют все 12 государств. В десяти из них это
было сделано парламентским голосованием. Датчане
провели в 1986 году референдум и одобрили Единый акт
56 процентами голосов. В Ирландии референдум состоялся в марте 1986 года, и 70 процентов его участников
тоже сказали «да». Единый европейский акт вступил в
силу, 1 июля 1987 года.
Новый договор привлек к себе мало внимания вне
кругов евробюрократии. Тэтчер назвала его «скромным
решением». Журнал «The Economist» определил его как
«улыбающуюся мышь», имея в виду, что при всех содержавшихся в нем добрых намерениях, сам по себе он был
настолько мелким событием, что не мог иметь скольконибудь существенного значения. Немногие политики или
обозреватели допускали, что договор изменит природу
Европейского экономического сообщества, самое название которого новый договор сделал устаревшим, заменив
его на Европейское сообщество (ЕС).
-118-
-119-
Но мышь была с острыми зубами. Глава о едином
рынке обязывала ЕС к концу 1992 года устранить все внутриевропейские барьеры. Совету министров предстояло
решать проблемы единого рынка «квалифицированным
большинством голосов», хотя в том, что касается свободного передвижения людей, прав наемных работников
или налогообложения, сохранялось правило единогласия.
С учетом принятой в совете сложной системы взвешенных голосов квалифицированное большинство означает,
что три страны — две крупные и одна небольшая — могут
наложить вето на любой закон. Решения по законам об
охране здоровья и безопасности работников на производстве должны были отныне приниматься квалифицированным большинством. Новые главы, посвященные охране среды, сплочению, исследованиям и конструкторским
разработкам и Парламенту, — с применением ко всему
этому «процедуры сотрудничества» — более или менее
соответствовали первоначальным предложениям Делора.
По договору о Европейском политическом сотрудничестве (ЕПС) 12 государств брали на себя обязательство «стараться совместно формулировать и осуществлять
европейскую внешнюю политику», проводить взаимные
консультации и учитывать интересы друг друга, прежде
чем совершать какие-либо действия. Они должны были
сотрудничать в решении политических и экономических
вопросов безопасности. Комиссии надлежало «в полной
мере ассоциироваться» с ЕПС, которое будет иметь в
Брюсселе свой секретариат.
Будь то мышь или чудовище, но Единый европейский акт оказался приемлемым для правительств с определенно разным видением долговременных целей ЕС.
Южные страны, те, что победнее, надеялись — не безосновательно, как оно получилось на деле, — что в статьях
о региональной политике появятся конкретные обязательства о выделении денег. Прагматичные британцы и
датчане полагали, что Акт предназначен главным образом для выполнения Программы-1992. Более идеалис-
тично настроенные государства-основатели на первый
план ставили разделы, посвященные ЭВС и Европейскому парламенту, и смотрели на договор, как на ступеньку
лестницы, ведущей в Европу, устроенную на более федеративных началах. Несмотря на свою вспышку после
Люксембургского саммита, Делор признавался: «Я знал,
что если договор пройдет, это станет важным событием и
историки в один прекрасный день обнаружат у мыши высокие достоинства».
Сейчас о Едином европейском акте он говорит с
нежностью отца, наблюдающего, как его отпрыск становится звездой. Он говорит, что хотел
сделать договор в стиле того, что лежит в основе
Сообщества угля и стали, деловым, то есть без излишеств.
[Единый акт] получился четким — в отличие от Маастрихтского договора. Мы ясно сказали, что нам следует и
чего не следует делать.
Единый акт отличается, как он говорит, ясностью и
четкостью, которых нет в гораздо более пространных
Римском и Маастрихтском договорах. Но представление
Делора, будто Единый акт на 85 процентов написан им и
его сотрудниками, — преувеличение. Другие участники
той межправительственной конференции полагают, что
правильнее было бы говорить о 60-70 процентах.
Лишь когда Единый акт вступил в силу, политические деятели Европы начали осознавать, как основательно
изменил он распределение власти, сместив ее от национальных правительств к учреждениям Сообщества — и к
Комиссии от Парламента. Новые статьи договора определили новые «предметы ведения» Комиссии — сферы, в
которых она могла предлагать законы. Еще важнее было
то, что расширение круга вопросов, решать которые можно было большинством голосов, открыло дорогу к превращению в законы гораздо большему числу предложений
Комиссии. Пока действовало правило единогласия, мало
кого интересовали проекты Комиссии, ибо они редко могли пройти через Совет министров.
- 120 -
-121-
Брюссельский царь
Успехи Программы-1992 и Единого европейского
акта были неразрывно связаны между собой. Не было бы
Единого акта без Белой книги Кокфилда. Точно так же
многие из предложений Белой книги не были бы осуществлены, не будь новых правил голосования, введенных
Единым актом.
Делору единый рынок и Единый акт представлялись двумя составными частями того, что он называл
«триптихом» реформ. Согласованный в феврале 1988 года бюджетный «пакет Делора» он считал не менее важным, чем два другие достижения его первой Комиссии.
Под председательством Делора Сообщество продвинулось к федеративному устройству по двум направлениям.
На основании институциональных изменений и новых
законов государства передавали ряд своих полномочий
институтам ЕС. Они также переводили деньги из собственных бюджетов в бюджет Сообщества.
Наиболее трудно улаживаемые споры внутри Сообщества всегда касались денег. Ничто не поглощало столько
времени и энергии, не требовало столько доброй воли,
сколько ежегодные бюджетные дрязги с участием государств, Комиссии и Европейского парламента. Около
двух третей бюджета приходилось на Общую сельскохозяйственную политику (ОСП). Она оказывала поддержку
фермерам, обещая покупать их продовольственную
продукцию по искусственно завышенным ценам даже при
отсутствии спроса. Такое стимулирование перепроизводства вело к тому, что хранилища были забиты зерном, говядиной и маслом. ОСП субсидировала экспорт этих излишков, продававшихся по бросовым ценам на рынках
стран третьего мира, что время от времени ударяло по
жизненному уровню тамошних крестьян.
На Лондонском саммите 5 и 6 декабря 1986 года Делор сделал подробный доклад о состоянии финансов ЕС,
сказав в заключение, что в течение года им грозит полный
крах. Тэтчер попросила его разработать план для решения ряда проблем, в том числе растущих затрат на хранение сельскохозяйственных излишков, а также требований
бедных стран об увеличении фондов структуризации и
общих размеров бюджета.
До этого между Делором и Тэтчер поддерживались вполне хорошие отношения. Она едва ли могла
быть противницей той ставки, которую делал Делор на
единый рынок. Впервые нелады между ними возникли
на совместной пресс-конференции по окончании Лондонского саммита. Тэтчер бралась отвечать на все вопросы и, казалось, забыла о присутствии зло молчащего
Делора.
Когда некий журналист спросил, не были ли на саммите обойдены вниманием проблемы финансов, сельского хозяйства и помощи регионам, один из чиновников напомнил Тэтчер, что рядом с ней Делор. Она сказала, что
Делора просили заняться этими проблемами в ходе его
поездки по странам Сообщества и попросила его ответить
на вопрос.
Делор растерялся. «Нет, нет, весьма признателен за
оказанную мне честь», — сказал он, загоняя себя в довольно глупое положение.
Она настаивала: «Не будете ли вы так любезны подтвердить, что все сказанное мною абсолютно точно, что вы
этим занимаетесь и учитываете, какие в связи с этим возникают проблемы, и что вы надеетесь их разрешить в предстоящие два года вашего председательства в Комиссии?». —
«Надеюсь». — «Я представления не имела, что вы такой
упорный молчун».
Делор воспринял это так, что им помыкают и смотрят на него сверху вниз, посчитал, что она хочет его
унизить, хотя у нее едва ли были такие намерения. Оба
они 9 декабря отправились в Страсбург, чтобы рассказать
о прошедшем саммите Европейскому парламенту. Тэтчер
выступала первой, высказалась и села на место. Делор в
своей речи под аплодисменты парламентариев выразил
- 122 -
-123-
крайнее неудовольствие по поводу того, что ЕЭС не смогло согласовать общую политику развития, достичь договоренности о новых программах НИОКР и об Эразмусе,
новой программе обмена студентами; это были вопросы,
которые Тэтчер ему помешала поднять на саммите.
В нервном возбуждении Тэтчер поднялась, чтобы
ответить. «Хорошо бы он сказал все это в Лондоне. Я ему
предлагала сделать это, когда он сидел рядом со мной на
пресс-конференции. Он был поразительно молчалив».
Потом, за обедом в ресторане страсбургского парка Оранжери Тэтчер говорила с Кокфилдом, соседом по столу.
Она поносила Делора, пуская в ход слова, от которых щеки лорда заливала краска.
В феврале 1987 года Делор обнародовал свои предложения Европейскому парламенту, получившие в дальнейшем известность как пакет Делора. Он призывал ЕС
заранее, на пять лет вперед, установить постоянный объем средств, выделяемых по каждой крупной статье расходов (ОСП, затраты на управление, финансирование
НИОКР и т. д.). В годовых бюджетах будут лишь уточняться подробности, так что Сообщество избавится от
ежегодно повторяющихся финансовых распрей. Делор
предлагал в течение пяти лет удвоить размеры фондов
структуризации, а также оставить для Великобритании
предусмотренные в ее случае скидки по бюджетным
взносам. Предлагалось также обуздать накопление излишков сельскохозяйственной продукции путем введения схемы автоматического снижения цен, если производство превышает определенный заранее установленный уровень.
На свой пакет Делор приклеил этикетку Reussir
I'Acte Unique (Обеспечить успех Единого акта), подчеркивая, что новому договору нужен его бюджетный эквивалент. Он считал, что главы Единого акта, посвященные
исследованиям и помощи регионам, лишатся всякого
смысла, если не нарастить финансовую плоть на их юридические кости.
-124-
Делор знал, что бедные страны Сообщества тревожатся по поводу последствий, которые может иметь для
них Программа-1992. Он рассчитывал успокоить их и
привлечь на свою сторону путем увеличения фондов
структуризации, которое позволит сгладить пугающие их
углы единого рынка.
У предложений Делора не было никаких шансов
быть принятыми, если только Германия не согласится взять
на себя оплату большей части счета. И он «подкатился» к
немцам с кнутом и пряником. Газете «Financial Times» он
заявил:
Мы не можем заставить Германию расстаться с
чувством вины, которое одолевает ее сорок лет; немцев я
стараюсь убедить, что Европа должна стать их родным
делом, а не каким-то проектом, случайно подброшенным
со стороны. Им это нужно, чтобы выразить волю к обретению своей роли в мире.
Но на французском телевидении он жаловался, что
Германия теряет интерес к европейской интеграции:
Мы вам [немцам] говорим, что если вы смотрите на
Европу, как на средство увеличить положительное сальдо
вашего торгового баланса с другими странами, потому
что вы толковые ребята, мы это понять можем. Но если
вам невдомек, что вы должны также участвовать в строительстве Европы, тогда не удивляйтесь, если однажды
эта Европа развалится, и вы потеряете все свои преимущества и получите больше безработных.
Предполагалось, что собравшийся в декабре 1987 Копенгагенский саммит уладит все вопросы, связанные с
пакетом Делора, но завершился он взаимным озлоблением участников. Германия, занявшая в январе 1988 года
пост председателя ЕС, в поисках выхода из тупика решила созвать чрезвычайную встречу в верхах.
Комиссары собрались 27 января, чтобы обсудить
подготовку к саммиту, предстоявшему на следующей неделе в Брюсселе. После обеденного перерыва Делор вернулся за стол Комиссии с бутылкой темного терпкого на-125-
питка, дигестива Фернетп Бранка. Расположение духа у
него было не менее темным, не менее терпким. Перспективы соглашения по его пакету представлялись мрачными. Он также подозревал, что за его спиной некоторые комиссары в критическом свете представляли своим правительствам его бюджетные предложения.
Делор объявил коллегам, что, если на Брюссельском саммите бюджетный пакет не пройдет, он подаст в
отставку и им следует поступить так же. Никто не выразил желания последовать этому призыву, и Делор обвинил комиссаров в трусости и измене. Пригрозил: всякого,
кто будет замешан в грязных играх и нарушит единство
рядов, он после саммита, выйдя в отставку, публично назовет по имени. Когда корабль терпит крушение, сказал
он, никто не должен покидать его, и каждый спасшийся
будет предан позору. Если же они хотят, чтобы на саммите их представлял кто-нибудь другой — пожалуйста.
На беду Делора, два комиссара, которые могли бы
его унять, Натали и Кокфилд, отсутствовали. Когда голландец Франс Андриессен, комиссар по сельскому хозяйству, предложил обсудить вопрос о фондах структуризации, Делор обрушился лично на Григориса Варфиса, милого, но не эффективно работавшего грека, который
управлял этими фондами. Он обвинил Варфиса в некомпетентности и предательстве, сказал, что он и его генеральный директорат — это «ипе honte» ('позор) и «ипе
scandale» (скандал).
Англичанин Стэнли Клинтон-Дэвис, комиссар по
проблемам окружающей среды, не к месту спросил Делора, нельзя ли обсудить вопрос об автомобильных выхлопах. Делор набросился и на него, обвинив в попытке потопить дискуссию в мелочах и навязать разговор о введении тех самых стесняющих правил, которые вызывают
раздражение государств ЕЭС. Мануэль Марин, управлявший социальным фондом, попросил Делора разъяснить, что он имеет в виду. Председатель ответил испанцу,
что устал от царящих в Комиссии «законов джунглей» и
от «ваших мелких игр». В ходе заседания, длившегося
два часа, Делор четырежды предупредил своих коллег,
что им следует быть готовыми уйти в отставку вместе с
ним. В конце концов Делор с шумом удалился в сопровождении Лами.
В течение нескольких дней он не разговаривал ни с
одним из комиссаров. Клод Шейссон, комиссар по развитию, сказал коллегам, что, может быть, Делору следует
пропустить Брюссельский саммит, взять длительный отпуск и лечь в больницу. Один ехидный итальянец, член
Европарламента, предложил депутатам рассмотреть вопрос об употреблении алкоголя на заседаниях Комиссии.
В действительности события развивались так, что
Делору не понадобилось испытывать своих коллег на верность. На встрече в Брюсселе, по сравнению с тем, что
предлагал со своего председательского кресла Коль, бедные страны запросили больше денег для фондов структуризации, а Тэтчер — больше контроля над расходами на
сельское хозяйство. Коль, Делор и другие деятели старались найти новый компромисс, который стал бы выходом
из тупика. Коль согласился на удвоение средств в фондах
структуризации при том, что Германия брала на себя
львиную долю дополнительных взносов. Новым источником пополнения бюджета ЕС, в дополнение к существующим таможенным сборам, пошлинам с импорта сельхозпродуктов и поступлениям от НДС, должны были стать
взносы, пропорциональные ВВП каждого государства,
что служило выгодой бедным странам. Потолок для общих расходов ЕС был установлен с 1,05 процента ВВП
Сообщества в 1988 году до 1,2 процента в 1992 (что означало 70 миллиардов экю в ценах 1992 года).
Тэтчер отклонила компромисс Коля-Делора, посчитав суммы, выделяемые в фонды структуризации,
слишком большими, а инструменты стабилизации сельского хозяйства слишком слабыми. На второй день, около
полуночи, саммит оказался на грани провала. Делор попросил заседание прервать и, вместе с Джеффри Хау, по-
-126-
-127-
слом Великобритании в ЕС сэром Дэвидом Ханнэйем и
генеральным секретарем Комиссии Дэвидом Уильямсоном, стал «уламывать» Тэтчер. В три утра она сдалась, посчитав привлекательными «ориентиры для сельского хозяйства», которые должны были ограничить рост расходов в этом секторе 74 процентами всех прибавок к
бюджету.
Делор был на вершине своего мастерства вести переговоры, представал то перед одной, то перед другой делегацией, и каждой показывал, что хорошо понимает ее
интересы. Все — за исключением, может быть, Тэтчер —
чувствовали, что заключили удачную сделку. За одну неделю со дна отчаяния, от края пропасти и полного крушения Делор выбрался на плато триумфа и славы. Впервые
мировые средства массовой информации подавали Делора как звезду. О бюджетных спорах можно было не вспоминать целых пять лет.
Между тем, Программа-1992 из великой идеи стала
превращаться в практическую реальность. Даже еще до
ратификации Единого акта Совет министров стал утверждать все больше законов, понимая, что к люксембургскому компромиссу прибегать больше не будут (новый договор обошел это средство борьбы молчанием, не
отменил и не закрепил его). После вступления в силу новых правил голосования законы, относящиеся к единому
рынку, стали быстро проходить через Совет министров.
Как таковые, голосования проходили редко, ибо министр, предчувствовавший неудачу, заранее либо сдавал
позиции, либо пытался найти компромисс. Как правило,
на заседаниях министров, занимавшихся делами единого
рынка, верховодил Кокфилд, умевший ясно растолковать, что скрывается за маловразумительной специальной терминологией обсуждаемых текстов. Всех вокруг он
то и дело подстегивал регулярными отчетами о проделанной работе: сколько предложений Комиссия представила и сколько прошло через Совет министров и получило его одобрение.
Делор усиленно добивался более широкой поддержки Программы-1992. В августе 1986 года он говорил на форуме французских социалистов «Демократия-2000»:
Я всегда считал, что рынок, особенно во Франции,
развит недостаточно и что государство в силу исторических причин стало вездесущим, часто душит либо подавляет своим господством. Большинство французов не обладают пока мышлением открытого мира, без чего мы не в
состоянии будем построить конкурентоспособную экономику, не сможем процветать... Рынок, лучше любой речи,
научит нас действовать и производить сообразно нуждам
и вкусам потребителей всего мира.
В марте 1988 года Комиссия обнародовала результаты исследования, посвященного возможным экономическим последствиям выполнения Программы-1992. В докладе, который подготовила группа, работавшая под руководством итальянского экономиста Паоло Чеккини,
говорилось, что устранение пограничных проверок поднимет ВВП Сообщества на 0,2-0,3 процента, ликвидация
технических барьеров добавит к этому 2-2,4 процента, а
еще от 2,1 до 3,7 процента будут получены за счет расширения масштабов производства и большей конкуренции.
В конечном счете это складывалось в прирост ВВП в размере 4,25-6,5 процента или 119-175 миллиардов экю. Авторы доклада предсказывали кратковременное увеличение безработицы, но в долгосрочном плане сулили образование 5 миллионов новых рабочих мест. Доклад
Чеккини был широко разрекламирован и, независимо от
качества содержавшихся в нем прогнозов, помог убедить
деловых людей, что Программу-1992 следует воспринимать серьезно.
В конце 1980-х годов на деловые круги обрушилась
лавина конференций, книг, статей и докладов, заполненных советами, как им следует реструктурироваться в преддверии 1992 года. Организованная правительствами пропаганда призывала их мыслить по-европейски. В порядке
подготовки к условиям нового рынка многие компании
-128-
-129-
увеличили вложения за границей либо шли на поглощение иностранных фирм. Промышленные инвестиции, которые в течение трех лет с 1982 по 1984 год держались на
одном уровне, показали среднегодовой рост 3,5 процента в
период с 1985 по 1987 и 7,5 процента с 1988 по 1990 годы.
В первой половине 1988 года под германским председательством в ЕС был принят ряд законов, направленных на создание единого рынка, включая общее соглашение о введении к 1 июля 1990 года свободы движения капиталов (Испании, Португалии, Ирландии и Греции
разрешалось продлить этот срок). До конца года Совет
министров утвердил более половины предложений Белой
книги. Этот успех изменил представления мира о Комиссии и Сообществе. У стран Европейской ассоциации свободной торговли появилась боязнь остаться за бортом, и
они стали подумывать о присоединении к ЕС. Американцы обратили внимание на человека, который символизировал все эти сдвиги: в феврале 1989 года вышел номер
«Newsweek» с портретом Делора и подписью к нему:
«Царь брюссельский: Строитель Евроимперии-1992».
Париж и Папа
Успехи мер, намеченных пакетом Делора, и образование единого рынка, превратили председателя Комиссии
в одну из ярчайших звезд французского политического
небосклона. Газеты превозносили его достижения, поговаривали о его возвращении в Париж. На протяжении
всего времени, пока он был в Брюсселе, Делор оставался
в руководящем совете Социалистической партии и, не отрывая глаз, следил за развитием событий во Франции.
После марта 1986 года, когда правые партии одержали победу на выборах в законодательное собрание,
Франция жила в условиях «сосуществования» обосновавшегося в Матиньоне Жака Ширака с находившимся в
Елисейском дворце Миттераном. Делор лелеял надежду, что в случае ссоры этих двоих, он мог бы возглавить
-130-
коалиционное правительство социалистов и центристов.
В сентябре 1986 года Делор говорил, что пожелай Миттеран назвать его своим преемником, он будет готов. Но
«морально» он не имел бы ничего против Рокара, своего
потенциального соперника-социалиста, поскольку, мол,
по политическим вопросам они согласны между собой на
90 процентов.
Годом позже Делор потряс многих социалистов, заявив в телевизионном интервью, что он пошел бы в премьер-министры в случае избрания президентом Раймона
Барра, человека правоцентристских взглядов, при условии, что это позволило бы ему располагать поддержкой
65-70 процентов французов. Несмотря на такое открыто
амбициозное устремление, Делор в ходе того же интервью
трижды повторил, что не захвачен вирусом политики. Вопросом о том, случаются ли у него припадки гнева, Делор
воспользовался, чтобы разъяснить, чем он отличается от
других политиков:
Да, иногда это всего-навсего притворство, иногда
по-настоящему. А что вы хотите?В политической жизни,
где все «проложено фетром», и на все есть свои правила,
вы ничего не сможете сделать, не срываясь на крик!
В активной политике он-де пребывает только восемь лет, так что «вируса не подхватил и не собираюсь
подлаживать свое поведение к ее требованиям, даже если
считается, что нужно проявлять больше мудрости и терпимости».
Во время этой телевизионной программы выявились три причины, объяснявшие рост популярности Делора во Франции. Во-первых, он мастер вести долгий, часовой разговор. Его откровенность и горячность покоряют телезрителя. Его стоит слушать, потому что он
обязательно скажет что-нибудь, чего говорить не следовало бы. Формат передачи позволяет ему блеснуть умом и
простейшими словами, в духе школьного учителя, растолковать суть сложных проблем — скажем, как действует
механизм ОСП.
131
Во-вторых, победные очки приносит Делору снова и
снова повторяемое им утверждение, что он не похож на
других политиков. В конце 1980-х и начале 1990-х французы все больше разочаровывались в своей погрязшей в
скандалах политической элите. Многим стал нравиться
этот неполитик, остававшийся в стороне от парижских
внутрипартийных склок.
В-третьих, упоминание имени Раймона Барра подчеркнуло желание Делора найти поддержку в центристских и правоцентристских политических кругах Франции. Он хотел показать, что ему, левому, чуждо сектантство и он намерен объединить всех здравомыслящих
французов. Его проповедь согласия нашла добрый отклик
у многих французских избирателей. С конца 1980-х опросы стали показывать, что Рокару прочную опору обеспечивают избиратели, считающие себя приверженцами левоцентристских взглядов; у Делора относительно больше
сторонников среди избирателей, настроенных в пользу
правых и правоцентристов, а также среди исправно посещающих церковь католиков.
К концу 1987 года Миттеран ничего еще не сказал
относительно своего намерения баллотироваться на
второй срок. Многие приверженцы Миттерана опасались, что в случае его ухода в сторону, кандидатом от социалистов будет выдвинут их злейший враг Рокар. Пьер
Жокс и Луи Мермаз, два самых верных подручных Миттерана, тайно нанесли визит Делору и умоляли, чтобы
он выставил свою кандидатуру, если Миттеран решит
воздержаться.
Миттеран, однако, решился на четвертую в своей
жизни битву за президентский пост и в мае 1988 года одолел Ширака. И снова Делор вынашивал надежды получить должность премьер-министра, но лишь с тем исходом, чтобы увидеть, как предпочтение будет отдано Рокару. Однако в течение трех лет пребывания Рокара в
Матиньоне Делор опережал его по опросам общественного
мнения.
-132-
Между тем, в связи с ростом авторитета Комиссии в
Брюссель устремились с визитами государственные
деятели и знаменитости. Когда в 1985 году город посетил
папа Иоанн-Павел II, общего языка с Делором они не
нашли. Папа сказал Делору, что ЕС не в состоянии помочь
Восточной Европе и что европейское единство надо было
строить на христианской, а не на экономической основе.
Затем папа побеседовал с комиссаром Натали,
итальянским христианским демократом. Согласно ряду
сообщений, папа пренебрежительно отозвался о левых
католических организациях, таких как Христианская рабочая молодежь и ФКТХ, сыгравших существенную
роль в формировании Делора. Узнав об этом, Делор расстроился.
Впоследствии кардинал Люстиже, архиепископ парижский, пытался устроить новые встречи Делора и папы. Сейчас, когда пишутся эти строки, кардинал своего
еще не добился. Один раз, слушая заверения Люстиже,
что Иоанн-Павел II его любит и хотел бы еще раз с ним
встретиться, Делор полюбопытствовал: а почему бы понтифику самому меня не пригласить?
Делор смущается, когда его спрашивают о размолвке с папой:
Он говорит, что я его неправильно понял... возможно, церковь находит мой проект чересчур материалистическим, что совершенно ни с чем несообразно! Разговоры
ходят разные, но между нами глубоко это не обсуждалось
никогда.
Европейская модель общества
С первого месяца работы в Комиссии Делор стремился уравновесить заботы о создании единого рынка и
старания улучшить положение трудящихся. В январе
1985 года он пригласил Unice, конфедерацию европейских организаций работодателей, СЕР, ее аналог в государственном секторе, и Etuc, Европейскую конфедерацию
-133-
профсоюзов на «социальный диалог». «Делор позвал нас
и предложил положить конец идеологическим спорам, —
вспоминает Зигмунт Тышкевич, генеральный секретарь
Unice. — Он сказал, что прекратит обрушивать на нас свои
директивы, если мы и профсоюзы будем разговаривать
друг с другом. И потом в течение четырех лет никаких директив не было».
Эти встречи «социальных партнеров» — работодателей и профсоюзов — позволили выработать общие точки зрения по таким вопросам, как безопасность рабочего
места и профессиональная подготовка. Но вскоре итоги
этой деятельности разочаровали профсоюзы, Делора, и
Европарламент. Они хотели, чтобы переговоры шли глубже и привели к обязывающим соглашениям по таким вопросам, как участие работников в управлении и условия
труда. Unice стремился от этих тем уйти.
В 1988 году у Делора возникло беспокойство, как
бы Программа-1992 не вылилась просто-напросто в рай
для капиталистов. Он прислушивался к профсоюзам, выражавшим тревогу по поводу «социального демпинга»,
под которым понималось устремление инвестиций в страны с наименее строгими режимами регулирования трудовых отношений, и к их просьбам, чтобы ЕС издал директивы, могущие предотвратить это бедствие. «У меня появилось опасение, что профсоюзы могут лишить проект
[«Программу-1992»] своей политической поддержки», —
говорит он.
Поэтому в мае 1988 года на конференции Европро-фа в
Стокгольме Делор представил свою новую стратегию.
Он пообещал, что ЕС, следуя общему духу Социальной
хартии, примет ряд законов, которые установят некоторые
минимальные стандарты. «Статус европейской
компании» позволит фирмам регистрироваться на правовых основах ЕС и получать соответствующие налоговые
выгоды, но при этом они обязаны будут соблюдать порядок консультаций со своими работниками. Он пообещал
также, что рабочим будет предоставлена возможность по-
134-
вышения профессиональной квалификации на протяжении всей их трудовой деятельности.
Выбранная Делором новая линия привлекла на сторону Комиссии профсоюзы, но омрачила его отношения с
промышленниками. В ноябре 1988 года Тышкевич публично подверг Комиссию критике за то, что она тратит
слишком много времени на социальную политику, но
рынку внимания уделяет недостаточно. В том же месяце,
во время торжеств, посвященных тридцатилетию Unice,
Тышкевич пригласил глав ее национальных ассоциаций
на встречу с председателем Комиссии. Делор подверг
Тышкевича жестокой критике, упрекая за вред, якобы
причиненный им Комиссии нападками на ее председателя. После этого Делор взялся за руководителей национальных ассоциаций и заявил, что их неприятие «социального измерения» подрывает строительство Европы.
Если, мол, они не поймут, что Европе надлежит быть не
только зоной свободной торговли, возникнут проблемы.
«Если вам хочется классовой войны, вы ее получите».
Тогда же Делор попросил Экономический и социальный комитет Сообщества, совещательный орган в составе представителей работодателей, профсоюзов и профессиональных ассоциаций, подготовить проект Социальной хартии. Представленный документ Делору не
понравился, поскольку в нем речь шла о защите среды, об
охране здоровья и образовании, а также о правах потребителей и детей. Ему же хотелось, чтобы в центре внимания
стояли права трудящихся.
В июне 1989 года Комиссия представила на рассмотрение правительств собственный проект Социальной
хартии. В течение следующих шести месяцев министры
нсячески обкатывали и смягчали его с расчетом получить
на Страсбургском саммите в декабре 1989 года подпись
Тэтчер. Так что упоминания о минимальной зарплате и
максимальной продолжительности рабочего дня были
н;п.яты. Но в Страсбурге Социальную хартию подписали
гланы только одиннадцати правительств.
-135-
Хартия не имела никакой юридической силы и не
содержала предложений для законодателей. Она состояла
из тридцати расплывчатых благопожеланий, вроде того,
что «всякая работа подлежит достойной оплате» и «у
каждого должна быть возможность получить доступ к
бесплатно предоставляемым услугам государственных
учреждений». Многократно упоминалась субсидиарность, то есть подчеркивалось, что ЕС должен действовать только в случае крайней необходимости. А посему
«предоставление работникам информации, консультации
с ними и их участие в управлении должны строиться в
уместных формах сообразно текущей практике различных государств-членов».
Тэтчер тем не менее была крайне недовольна Хартией. Обуздание британских профсоюзов она относила
к числу своих величайших триумфов и в Социальной
хартии видела символ презираемых ею ценностей корпоративизма. Она даже окрестила ее (в июне 1989 года)
«марксистским интервенционизмом». Ничуть не больше
устраивала Тэтчер «программа социальных действий»,
представленная Комиссией в ноябре 1989 года. Основанная на тех же принципах, что и Социальная хартия, эта Белая книга содержала 47 предложений, из которых 27 предполагали издание обязывающих директив.
Европейский парламент, в котором после выборов в
июне 1989 года самой большой группой депутатов стали
социалисты, оказывал на Делора сильное давление, настаивая, чтобы он не шел на уступки по социальной политике. В 1990 году Парламент задержал несколько директив
по единому рынку и потребовал скорейшего выполнения
программы социальных действий. Комиссия ответила
тем, что приблизила сроки обнародования проектов нескольких директив по трудовому законодательству.
В отличие от Комиссии, Совет министров не стал
обращать внимание на парламентские «охи и ахи». Министры расценивали издание социальных директив как дело
менее срочное, чем принятие законов по единому рынку.
Конфронтационная и бескомпромиссная позиция грека
Вассо Папандреу, комиссара по социальным делам, порой
способствовала задержкам. Некоторые директивы не
смогли пройти потому, что они требовали от министров
единогласия. Так, Великобритания помешала принять директиву, обязывающую любую компанию с числом занятых 1000 и более человек в двух и более странах ЕС создавать консультативный рабочий совет, и другую, предоставлять временно и частично занятым работникам
одинаковые с постоянным персоналом права.
Проекты других директив выдержали все передряги
в Совете министров и в 1992 и 1993 годах попали в число
принятых законов. Одна из них давала матерям 13-месячный отпуск в связи с рождением ребенка, с оплатой на
уровне не ниже предусмотренных в данной стране выплат
по болезни. Согласно другой директиве, устанавливалась
как максимум 48-часовая рабочая неделя (с некоторыми
исключениями) и ежегодный оплаченный отпуск продолжительностью не менее четырех недель.
Когда Комиссия вносит законопроект, она должна
указать, на какой статье договора основывается ее предложение. Эта статья определяет выбор соответствующей
процедуры голосования. Чтобы обезопасить себя от британского вето, Комиссия внесла проекты нескольких директив — в том числе, регулирующих отпуск по рождению
ребенка, продолжительность рабочего дня и детский труд —
в пакете мер по охране здоровья и безопасности, по которым предусматривалось принятие решений квалифицированным большинством голосов. Британское правительство усмотрело в этом мошенничество на том основании,
что речь шла о мерах, которые не относятся главным образом к охране здоровья и безопасности. Комиссия прибегла к той же хитрости в связи с несколькими законами
об охране среды, которые она предлагала в ряду мер, связанных с единым рынком, и следовательно, допускавших
принятие решений квалифицированным большинством.
()т планов Комиссии в отношении социального устройст-
-136-
-137-
ва британских консерваторов ничто не могло отвратить
больше, чем ее лихое обращение с юридическим обоснованием предлагаемых законопроектов.
Кампания, которую Делор вел за социальный пакет
мер, принесла ему мало благодарностей. Профсоюзы и
Европейский парламент обиженно твердили, что он должен был сделать больше. Тем не менее, в 1993 году, во время споров по поводу падающей конкурентоспособности
Европы, лоббисты работодателей и британское правительство утверждали, что трудовое законодательство ЕС
истребило рабочие места.
Сотрудники Делора признавали, что некоторые
предложения Комиссии были без нужды нагружены подробностями. В будущем, говорили они, Комиссия будет
ставить задачи и предоставлять правительствам заниматься их решением. Но они настаивали, что очень немногие из 47 мер, предусмотренных программой действий, поднимут стоимость труда. Например, бремя, которое ляжет на компании при воплощении в жизнь
предложения о рабочих советах, не превысит 10 экю в год
на одного работника. Что касается закона о рабочем времени, то сотрудники Делора указывали, что Комиссия
предложила всего лишь ограничить часы ночных смен;
правила о 48-часовой неделе и 4-недельном отпуске были
добавлены правительствами.
Тышкевича такого рода оправдательные речи не
впечатляют.
Предложения Делора по социальному законодательству сработали как тормоз для программы создания единого рынка. Этот перекос образовался у него как следствие эмоциональной привязанности к корням ФКТХ. Упадок
профсоюзов огорчал Делора, и он захотел помочь им с помощью ЕС.
Тышкевич говорит, что вопрос о возможном воздействии той или иной директивы на стоимость рабочей силы не имеет значения, потому что в любом случае создается общее впечатление о большем регулировании, оттал-
кивающее инвесторов, особенно американские компании,
у которых такие выражения, как «консультации с работниками», вызывают аллергию.
Такие замечания лишь укрепляют Делора во мнении, что «европейской модели общества», как он это называет, грозит опасность. Делор использовал два довода,
оправдывающие привлечение ЕС к социальному законотворчеству. Некоторые директивы — например, те, что касаются минимальных стандартов здравоохранения и безопасности, — нужны для предотвращения социального
демпинга. Другие — например, ограничивающие использование детского труда, — нужны как выражение общих
европейских ценностей.
Энтузиазм Делора по поводу социального измерения проистекает из глубоко укоренившегося желания отстаивать определенные черты европейского общества.
Европейское общество не укладывается в японскую
модель в том смысле, что это общество не оказывает такого психологического или социологического давления на индивидуума; возможностей расцвета личности здесь больше. Но в то же время общество присутствует здесь более
ощутимо, чем в Соединенных Штатах. Европейцы всегда
поддерживали определенное равновесие между личностью
и обществом. Это восходит к основам их цивилизации, к
христианству, к римскому праву, к греческому «civitas», a
из влияний недавнего времени здесь сказываются идеалы
социал -демократии.
В некоторых суждениях Делора Европейская модель
приравнивается к идеалу христианского персонализма:
«Отдельная личность должна быть способна к самореализации, человек должен быть настоящим гражданином,
проявлять активность на работе, но у него есть и обязательства перед обществом».
Выступая в марте 1991 года в Бордо, Делор расхваливал Социальную хартию за то, что она отстаивает модель общества, в котором есть место для рынка, но возможность действовать предоставлена и государству, его
-138-
-139-
учреждениям, органам местного самоуправления, и социальным партнерам. Он вышел за рамки принятых определений социал-демократии, заявив, что важным элементом
Европейской модели является сельское поселение.
Особый способ заселения европейской земли, и не
только Франции, в различных формах присутствует на
всей территории и контрастирует с многонаселенными
городскими конгломератами, которые во всех странах
можно видеть по соседству с совершенно опустошенными
зонами; желание многих европейцев пустить корни на земле
и стремление обрести столь трудно достижимое сегодня
чувство принадлежности к поселению, не оторванному
от своей истории, — вот почему мы можем, как я считаю, говорить о сельской жизни как о краеугольном камне
нашей цивилизации.
Распространяется ли Европейская модель на Великобританию?
На Великобританию в ее коренных основах, да, но не
на тэтчеризм. Англичане по-прежнему верны многим своим низовым коллективным устройствам. Их традиция остается неизменной, даже если они все еще мечтают быть
центром трех кругов — Америки, Содружества и Европы.
Свойственные Тэтчер любовь к личности и презрение к обществу загоняют ее, по мнению Делора, в некую
традицию американского радикализма.
У Жака Делора и Маргарет Тэтчер общего было
больше, чем каждый из них согласился бы признать. Оба
они выступали как идеологи — редкость в век приземленных политиков-управленцев. Они очень дорожили принципами, но имели склонность к авторитаризму и ошибочно
отождествляли самих себя со своими убеждениями. Достижения обоих укладываются в рамки первых пяти-шести
лет их пребывания на высших постах, а к концу своей карьеры оба в значительной мере растеряли авторитет.
Лишь в 1988 году они поссорились окончательно.
В тот год Делор переключил повестку дня ЕС с единого
рынка на социальное измерение и создание Экономического и валютного союза. После того, как в феврале 1988 года Делор добился успеха со своим «пакетом», его уверенность в себе резко возросла. В июне на саммите в Ганновере Тэтчер поддержала назначение Делора председателем
Комиссии на второй четырехлетний срок (она знала, что
помешать этому не сможет, поскольку все остальные хотели видеть его на этом посту). На том же саммите был
образован комитет Делора по Экономическому и валютному союзу. Настроение Делора может быть приподнятым или подавленным, но редко ровным, и летом 1988 года он находился на седьмом небе.
В радостно возбужденном состоянии духа выступал он 6 июля 1988 года перед Парламентом в Страсбурге. Он отметил, что за последние шесть месяцев ЕС
приняло больше решений, чем за все время с 1974 по
1984 год, но тут же следовало предостережение. Мол,
только парламенты Британии и Германии сознают, что законотворчество перемещается в ЕС и что, соответственно,
требуется более активный диалог, между европейским и
национальными парламентами. «Через 10 лет 80 процентов экономических и, может быть, даже налоговых и социальных законов будут исходить от ЕС». Он сказал, что
Сообществу предстоит принимать так много решений,
что в интересах эффективности к 1995 году оно должно
будет положить начало Европейскому правительству. Он
попросил всех подумать, каким образом лучше к этому
подойти.
Критики Делора немедленно ухватились за «80 процентов» и стали подавать их как подтверждение его властолюбивых устремлений. «Перехлесты в его заявлениях нелепы, — сказала Тэтчер корреспонденту Би-би-си
Джимми Янгу в июле 1988 года. — Он никогда бы не дошел до таких крайностей в разговоре со мной». Два месяца спустя Делор пояснял, что это его работа — вызывать
-140-
-141-
Жак и Мэгги
на обсуждение путей и целей развития ЕС. В Страсбурге
он-де старался вызвать у национальных парламентов
больше интереса к ЕС и «ясно, никак не отводя внимания
от поступи истории, показать, что поставлено на карту,
так чтобы не произошло когда-нибудь взрыва или своего
рода упадка духа». Взрыв грянул в 1992 году.
7 сентября Делор посетил ежегодную конференцию
британского конгресса профессиональных союзов (БКТ)
в Борнмауте. БКТ традиционно держался враждебной по
зиции в отношении Сообщества. Однако на обеде, кото
рый Норман Уиллис и другие профсоюзные лидеры дали
в честь Делора, они спели «Frere Jacques»* и растрогали
его до слез. На другой день, выступая перед собравшими
ся на конгрессе, Делор старался рассеять враждебность
профсоюзов к Программе-1992. Он говорил о достигну
том на саммите в Ганновере соглашении, по которому еди
ный рынок должен принести выгоды каждому человеку и
ничем не может повредить благополучию общества. Как и
в Стокгольме, он говорил о минимальном уровне прав
трудящихся, о Статуте европейской компании и о праве
на переподготовку и повышение квалификации. Делега
ты стоя аплодировали Делору и приняли резолюцию в
пользу единого рынка.
Речь Делора привела Тэтчер в бешенство, возможно
потому, что он произнес ее в Англии. Делор говорит, что
обижаться ей не следовало, поскольку ранее, в 1985 году,
он выступал перед конфедерацией британских промышленников. «Она не может найти у меня ни единого пассажа, который можно истолковать как вмешательство во
внутреннюю политику Британии. Моей целью было изменить позицию профсоюзов. В этом я преуспел».
8 1988 году британское рабочее движение расста
лось со своим прежним неприятием Европы. Частично
виновницей этой перемены была сама Тэтчер: раз, мол,
ей так не нравится ЕС, значит, в нем есть что-то хоро* «Брат Жак» (фр.).
142-
шее. А остальное сделали непрестанный шум Делора по
поводу социальных преобразований и его речь в Борнмауте. Под воздействием Делора профсоюзы начали
видеть в Брюсселе противовес власти консерваторов в
Вестминстере.
Тэтчер посчитала, что с нее довольно. Она попыталась расправиться с Делором и его идеями в речи, произнесенной 22 сентября в колледже Европы в Брюгге.
Парадокс в том, что как раз тогда, когда страны,
подобные Советскому Союзу, стараются все убрать из
центра и понимают, что путь к успеху лежит через рассредоточение власти и центров принятия решений, в Сообществе находятся люди, которые, судя по всему, движутся в противоположном направлении. Мы не для того с
успехом сокращали власть государства в жизни Британии, чтобы на общеевропейском уровне нам ее вернули обратно, навязав исходящее из Брюсселя новое господство
европейского сверхгосударства.
Слова Тэтчер вдохновили антиевропейски настроенных консерваторов на создание «группы Брюгге». Делор был уязвлен яростным тоном речи и на несколько месяцев затих.
«С 1984 по 1987 год британская дипломатия в Европе действовала очень успешно: мы заставили ЕС сосредоточиться на вопросах своего расширения и единого
рынка, — говорит Чарльз Пауэлл, дипломатический советник Тэтчер. — Делор, по нашему мнению, был виноват
в том, что подпортил эту общую картину». Он говорит,
что Тэтчер хотела превратить Комиссию в обычную
гражданскую службу, выполняющую пожелания Совета
министров.
Другой ее советник вспоминает, как негодовала Тэтчер по поводу попыток Делора верховодить во внешней
политике — например, его настойчивыми заявлениями на
Римском саммите в октябре 1990 года о необходимости
сохранить Советский Союз. Она считала, что председателю Комиссии говорить о таких вещах не по чину — и в
-143-
смысле его юридической неправомочности, и по причине
недостатка знаний. Этот советник замечает, что ввиду инстинктивно неприязненного отношения Тэтчер как к
французам, так и к комиссарам, у Делора было не оченьто много шансов снискать ее расположение.
Джеффри Хау дорожил, как и Тэтчер, идеалом свободных рынков, но как и Делор, — идеалом Европы; его
повергало в отчаяние, что все старания сблизить двух политиков кончались ничем.
Он никогда не понимал истории борьбы британских
правительств с профсоюзами. Делору не объясняли должным образом, как его политика влияет на другие страны, и
ему не хватало чутья для понимания чужой культуры. Так
же обстояло дело и с Тэтчер, которая не понимала иных
культур и иных классов в собственной стране, не говоря
уже о других странах.
Хау считает, что Делор прилагал больше стараний в
поисках взаимопонимания с Тэтчер, чем она в налаживании отношений с председателем Комиссии, и он вправе
судить, поскольку это входило в круг его собственных обязанностей.
Этот британский дипломат высокого ранга, очень
много общавшийся с обоими, считает, что самые большие
проблемы между ними возникали на почве столкновения
личностей, а не идеологий.
Ошибкой Делора было создаваемое им внешнее впечатление, что он ее побаивается. Как человек задиристый,
она бьет сильнее, если видит, что кто-то ее боится. Он
никогда не выражал ей своего «фа» в глаза, но потом, выйдя за дверь, начинал ее критиковать. Тем не менее, он находил ее достойной восхищения, и неприязни к ней у него
было гораздо меньше, чем у нее к нему.
При всем том к Тэтчер Делор относился с большим
уважением, чем к Мэйджору. «Общение с нею никогда не
было для меня потерей времени, она всегда была хорошо
информирована об экономических и денежных вопросах». Он говорит, что их отношения не портились до по-144-
следнего года ее пребывания у власти, до того, как в июле 1989 года она дала Хау отставку в министерстве иностранных дел. «Она стала сожалеть, что подписала Единый акт, начала замечать его «заразные» последствия.
Она ожесточилась и, находясь во власти какого-то предубеждения против меня, допускала чересчур крепкие выражения».
Неприязненное отношение Тэтчер к Делору привело к тому, что ее сторонники стали обзывать его брюссельской скотиной. Для британских правых Делор превратился
в символ всего отвращающего от ЕС. К концу 1980-х
годов несовместимость федералистски настроенного председателя Комиссии и евроскептика на посту премьер-министра вызвало огромную напряженность во взаимоотношениях Великобритании и Сообщества. Полемика между
Брюсселем и Даунинг-стрит подогрела разгоравшиеся
среди англичан споры вокруг Европы и углубила раскол
внутри консервативной партии, что в конечном счете способствовало падению Тэтчер.
никак, похоже, не мог постичь, что сокращение экспортных субсидий ничем не грозит мелким фермерам.
Несмотря на хорошее знание большинства вопросов
и исключительно сильный ум, торговля сельскохозяйственной продукцией оставалась для него тупиковой проблемой. По всем прочим обсуждавшимся в ГАТТ делам — будь
то промышленная политика, Airbus или даже телевидение
— он следовал велениям разума, но едва разговор заходил о
сельском хозяйстве, он возвышал голос и начинал с чувством повествовать о Коррезе и вымирании деревни.
В целом посол так оценивает отношение Делора к
ГАТТ: «голова твердила, что Уругвайский раунд это важно, сердце же призывало: насчет сельхозпродукции стой
твердо!».
Глава девятая Дорога
на Маастрихт
Год мучительных, полных раздражения и часто изнурительно скучных переговоров завершился подписанием
10 декабря 1991 года в голландском городке Маастрихте
соглашения о новом устройстве Европы. Две межправительственные конференции, посвященные образованию
ЭВС и политического союза, продвигались вперед через
ежемесячные встречи министров иностранных дел и министров финансов, еженедельные заседания чиновников,
«неформальные» беседы министров на уик-эндах, рабочие совещания, подачи памятных записок и представления проектов договорных текстов — через все то, что со
стороны казалось почти непостижимым.
Но за всеми этими дополнениями к договорным статьям, за сложным юридическим жаргоном и препирательствами «по порядку ведения» стояли большие, принципиальные вопросы. Пойдет Сообщество путем федерализма,
проложенным Монне, или направится к голлистской «Европе отечеств»? Быть одному цельному Сообществу или
нескольким образующим его организациям? Будут права
Еврокомиссии расширены или урезаны? Какова будет
роль ЕС в области социальной политики? Что намечаемый договор сделает для восполнения «дефицита демократии»? Какими ограничениями свяжет государства ЕС
их общая внешняя политика? Должны ли 12 стран дого-289-
вориться о собственной военной организации или им следует по-прежнему полагаться на НАТО? Когда должен
начать свою жизнь Валютный союз?
Вспоминая о тех двух МПК, Делор говорит, что это
был «сущий кошмар». Поставив на конференции по политическому союзу слишком амбициозную цель, он потерял
контроль над течением переговоров. Успехи 1988 и 1989 годов — выполнение Программы-1992, принятие пакета Делора, создание Комитета Делора — сделали его излишне
самоуверенным. В 1990 году у Делора появились признаки зазнайства, но его влияние оставалось очень большим.
В 1991 году он проталкивал повестку дня, нацеленную на
федерализацию, забывая, судя по всему, о растущем в национальных столицах неприятии Еврокомиссии.
Выступив за модель политического союза, которая
не имела никаких шансов быть принятой, Делор подорвал
свой авторитет. Казалось, его суждения теряли вес из-за
твердости его позиций. Он страстно верил, что ставкой
были процветание или упадок Европы. Это была ситуация выбора, когда, вопреки своей природе, он не мог идти
на компромиссы.
Объем забот ЕС сам по себе, вероятно, располагал к
тактическим промахам: переговоры об образовании Европейского экономического пространства, переговоры о
«европейских соглашениях» с Польшей, Венгрией и Чехословакией, старания возобновить переговоры в рамках
ГАТТ и пересмотр Общей сельскохозяйственной политики — все это «съедало» его время и энергию. В программе
работы Комиссии на 1991 год Делор перечислил не менее
11 первоочередных задач. Трудностей добавили войны в
Заливе и Югославии: они подорвали престиж ЕС, а, следовательно, и Делора.
Тем не менее, на Межправительственной конференции по Валютному союзу Делор показал свою мощь. Эта
конференция была уже хорошо подготовлена и шла более
гладко, чем другая, посвященная созданию политического союза. Стержнем дискуссий были вопросы, связанные
с переходным этапом: чем заниматься центральному институту, когда он будет образован, и что послужит ЕС основанием для решения о начале заключительного этапа?
Делор, французы и правительства большинства стран хотели работать как можно больше и как можно быстрее.
Немцы и голландцы — как можно меньше и как можно
дольше.
Англичане значительную часть конференции проводили на обочине. Их проект договора, который возрождал идею валютного фонда для выпуска на втором этапе
становления ЭВС «твердых экю», покрывался пылью.
Норман Ламонт, канцлер казначейства, проявлял мало
интереса к главным спорам, разворачивавшимся на МПК,
и все внимание отдавал обоснованию британского решения оставаться за пределами Валютного союза.
Проекты договора, представленные Комиссией и
Францией, призывали к образованию Европейского центрального банка (ЕЦБ) в начале второго этапа в 1994 году. Третий этап ЭВС предлагалось открыть, когда за это
выскажется квалифицированное большинство правительств. Проект Германии, с шумом брошенный на стол
конференции в марте, предлагал просто учредить на втором этапе Совет управляющих центральными банками.
Ни о каком ЕЦБ речь не могла идти до тех пор, пока Европейский совет не примет единогласного решения о начале третьего этапа. Германский проект не оставлял сомнений, что в пределах второго этапа он намечал отдать
валютную политику в руки управляющих центральными
банками (точнее сказать, одним из этих банков).
Делор уполномочил своего представителя Бруно
Детома заявить, что немцы нарушили заключительные
положения первого Римского саммита. Назвав это обвинение «абсурдом», Гельмут Коль заметил: «Жак Делор
умный человек и никак не может сказать такую глупость». Канцлер был прав, ибо в римском заключительном документе речь шла о создании «нового института», а
не центрального банка.
-290-
-291-
В первой половине года Люксембург председательствовал в ЕС и, соответственно, на конференции. В мае
Люксембург представил проект договора, вобравший в себя по частям предложения, разделявшие немцев и французов: совет управляющих намечалось создать в 1994, а ЕЦБ
в 1996 году. Встретившись в мае в Люксембурге, министры
договорились о трех принципах, которыми страны должны руководствоваться при переходе к третьему этапу: никакого принуждения, никакого вето и никаких произвольных отставок. Эти принципы означали, что другие страны
не могут принудительно загонять Британию в Союз, что
Британия не может останавливать продвижение других
государств к Союзу, и что ни одной стране, достигшей требуемого уровня экономической конвергенции, нельзя мешать в дальнейшем продвижении вперед.
Когда в июле председательство перешло к голландцам, они — не без помощи немцев — подготовили еще
один проект договора. Прежние проекты исходили из того, что решение о начале третьего этапа будет принимать
ЕС в целом, а отставшие от этого процесса государства
получат право на временные послабления в обязательствах перед Валютным союзом. Но голландцы предложили,
чтобы при наличии в конце 1996 года шести или более государств, готовых идти вперед и на протяжении двух лет
удовлетворяющих критериям конвергенции, этим странам было позволено учредить Валютный союз между собой. Критериями будут служить самые низкие в ЕС процентные ставки и темпы инфляции, никаких чрезмерных
бюджетных дефицитов и никаких девальваций в рамках
МВК. Страны этой передовой группы смогут налагать вето на присоединение к Союзу той или иной страны, если
сочтут, что она не отвечает установленным критериям.
Для отставших не предусматривалось даже никакого утешительного порядка временных послаблений.
Когда 9 сентября министры финансов обсуждали
этот проект, Делор перешел в яростное наступление. Он
заявил, что «двухскоростной» ЭВС противоречит приня-292
тому в Сообществе принципу единства целей — даже в
случае, если для кого-то предусматриваются отдельные
послабления. К перечню критериев конвергенции Делор
попросил также добавить уровень занятости.
Идею двух скоростей отстаивали только немцы, так
что Вим Кок, голландский министр, вынужден был предложить пересмотр некоторых положений. Он предложил, чтобы решение о переходе к третьему этапу принимал Европейский совет в целом, чтобы условием его начала было удовлетворение критериев конвергенции
семью или восемью странами и чтобы отставшим могли
быть сделаны временные послабления. Эти изменения
имели не столько содержательный, сколько символический характер, но они очень много значили для таких
стран, как Испания, Португалия и Италия, которые опасались, что в первую группу они не попадут. На 1994 год
было намечено создание Европейского валютного института, которому с началом третьего этапа надлежало превратиться в ЕЦБ.
В этих дебатах наибольший вес имела позиция Германии, поскольку другие государства все еще беспокоились по поводу ее отношения к ЭВС. В течение трех месяцев (до сентября) Тео Вайгель, германский министр,
по причине «слишком большой занятости» отсутствовал
на министерских заседаниях МПК. Немцы продолжали
доказывать необходимость санкций в отношении стран
«с чрезмерными дефицитами». Только объединившиеся
в странном союзе Делор и Ламонт выступали за централизацию налоговой политики. Делор утверждал, что
санкции ЕС были бы нарушением принципа субсидиарное™, и к тому же ненужными: любому столкнувшемуся
с трудностями правительству понадобится заем ЕС, а
его дадут на определенных условиях, на таких, например, как сокращение бюджетных расходов. Ламонт говорил, что рынки будут дисциплинировать расточительные правительства, вынуждая повышать процентные
ставки.
-293-
Вайгель отвечал, что полагаться на рынки нельзя:
они никогда не будут принимать всерьез — согласованное
между всеми — правило, согласно которому ЕС не собирается брать на поруки ни одно обанкротившееся правительство, а потому они будут ожидать предоставления Евросоюзом займов даже самым расточительным правительствам. Пьер Береговуа, французский министр финансов,
поддерживал обязывающие правила по другим причинам.
Он рассматривал налоговую политику ЕС как противовес
денежной политике ЕЦБ и полагал, что установление
правил заимствования было бы шагом в этом направлении. В октябре Делор и Ламонт признали свое поражение:
правительства, по-прежнему допускающие «чрезмерные
дефициты», должны будут, после публичных предупреждений со стороны Евросоюза, нести финансовые наказания.
В ноябре министры вели споры о характере Европейского валютного института (ЕВИ). Французы хотели
видеть в нем прочное, солидное учреждение, а немцы —
легкую постройку. Достигнутым в конечном счете компромиссом французы остались довольны, потому что
ЕВИ обрел собственную столицу и возможность управлять инвалютными резервами государств-членов, которые того пожелают. Немцам же понравилось, что ЕВИ получал право координировать, но не направлять денежную
политику стран Евросоюза.
Многие министры финансов скептически относились к самому предмету обсуждения — возможно потому,
что ЭВС должен был стать ограничителем их собственной власти. Но в недели, предшествовавшие саммиту, Делор и французы стали все чаще одерживать верх. Не столь
скептически настроенные премьер-министры и министры
иностранных дел давили на своих министров финансов,
стараясь свести к минимуму риск, что та или иная из их
стран сможет воспрепятствовать переходу к заключительному этапу.
Последняя перед саммитом встреча министров открылась 1 декабря в голландском курортном городке Ше-
294-
венинген и завершилась в Брюсселе после трех дней и
трех ночей непрерывных переговоров. Обсуждавшийся
голландский проект Делор подверг критике за то, что он
давал любому государству право воздержаться от соблюдения требований третьего этапа. Хотя об этом не
было сказано прямо, у него возникло опасение, что Германия может воспользоваться оговоркой, включенной в
договор, чтобы ублажить Великобританию. Делор предложил присовокупить к тексту юридически обязывающий протокол, по которому право на послабления предоставлялось только Англии. Ламонт, не желавший, чтобы Англия выглядела страной с особыми привилегиями,
потребовал распространить это право на все государства. Делор возразил, что «всеобщее право на исключения
будет висеть над ЭВС дамокловым мечом». Датский министр высказал пожелание, чтобы и его стране было дано право на несоблюдение каких-то требований ЭВС, и в
начале заседания поддержал Ламонта. Позднее, однако,
он сказал, что предпочел бы иметь протокол, составленный специально для Дании. В итоге 11 министров выступили против Ламонта. Председательствующий Кок
вычеркнул из текста положение о всеобщем праве на послабления.
Береговуа предложил, чтобы в 1996 году было проведено голосование с целью выяснить, набирается ли, по
меньшей мере, семь стран, отвечающих критериям конвергенции. Если все единодушно это признают, будет начат переход к третьему этапу. Если нет, в 1998 году состоится новое голосование, и тогда для начала третьего этапа
достаточно будет простого большинства. План Береговуа
нашел широкую поддержку, ибо он гарантировал, что Великобритания не сможет налагать вето на фиксированные ставки валютных курсов. Ко времени открытия Маастрихтского саммита почти все раздоры вокруг ЭВС были
улажены. Появившийся в итоге саммита текст договора
представлял собой сплав доклада Делора и германского
списка первоочередных задач.
-295-
Проект Делора
В период, когда 12 государств ЕС трудились над
проектами договора, им пришлось иметь дело с войной
против Саддама Хусейна, началом военных действий в
Югославии и развалом Советского Союза. Все 12 старались держаться общей линии и эффективно отвечать на
эти вызовы, но их неуклюжие действия не оправдывали
надежд, которые связывались с намечавшимся образованием политического союза.
К началу 1991 года стал рушиться единый фронт
стран ЕС в Заливе. Франция хотела, чтобы выступление
с европейской мирной инициативой состоялось до 15 января, то есть до крайнего срока, назначенного Организацией Объединенных Наций для ухода Ирака из Кувейта. Ролан Дюма, французский министр иностранных
дел, уговорил своих коллег по ЕС пригласить Тарика
Азиза на встречу в Люксембурге, но иракский министр
приглашение отклонил. Тогда Миттеран направил в
Ирак Клода Шейссона с миссией, которая не дала никаких результатов. Рокару, французскому премьеру, Делор сказал с сожалением, что соло-дипломатия наносит
Евросоюзу урон.
14 января министры иностранных дел стран ЕС
решили, что дальнейшие мирные инициативы бессмысленны. Однако французские дипломаты ворчали, что
Англия подорвала силы Евросоюза, помешав ему действовать независимо от Америки. Франция представила
Совету безопасности ООН план, увязывающий уход
Ирака из Кувейта с мирной конференцией по Ближнему Востоку. Великобритания и Америка французский
план отвергли, и крайний срок наступил в условиях
препирательств между союзниками. Когда 17 января
началась операция Буря в пустыне, Иордания, Египет и
Турция еще не получили двух миллиардов долларов,
обещанных им Евросоюзом в сентябре (деньги поступили в феврале).
Строго говоря, нельзя возлагать на Сообщество вину
за большинство этих проколов, не делающих ему чести, поскольку организационно дипломатия находилась в ведении
Европейского политического сотрудничества. Правительства, настроенные в пользу федерализма, говорили, что этот
беспорядок лишний раз свидетельствует о необходимости
общей внешней политики. Но Делор знал, что вред уже нанесен. «Говоря честно и прямо, общественное мнение чувствует, что Европа довольно-таки малоэффективна», — сказал
он 23 января в Европейском парламенте. Разнобой в реакции на развитие событий «высветил недостатки Европы».
Казалось, война в Заливе отвратила европейские
страны от мыслей об общем будущем и повернула их вспять
к историческим различиям: Англию к непоколебимому атлантизму, Францию к сосредоточению на поисках влияния
в арабском мире и независимости от Америки, а Германию к
пацифистскому отпору нацизму. Опросы общественного
мнения показывали, что около 80 процентов англичан считали войну оправданной. Так же думали 65 процентов
французов, но 80 процентов немцев оправданий для войны не находили. Немцы проводили демонстрации перед
посольством США, но не перед посольством Ирака. Против войны выступали большинство голландцев, датчан,
испанцев и греков. Бельгия отказалась снабжать оружием
британские войска в Заливе.
К 28 февраля, дню окончания военных действий в
Заливе, Делор замкнулся, впал в мрачное расположение
духа. Начало МПК, посвященной политическому союзу,
не радовало. На стол конференции правительства положили более пятидесяти предложений, но никакие существенные уступки с их стороны еще не последовали. В интервью «Wall Street Journal» он сказал:
Если мы собираемся стать великой мировой державой в партнерстве с американцами, нам следует заплатить положенную цену. Я буду судить о европейцах по
уровню их устремлений. Если этот уровень окажется всего-навсего средним, я хлопну дверью.
-296-
-297-
Он сказал, что настроен менее оптимистично, чем
год назад.
Из более чем 34-летней истории ЕС 18 лет были застойными, шесть кризисными и десять пришлись на динамичное развитие; я все спрашиваю себя: откуда явятся
следующий застой и очередной кризис?
В марте Делор выступил в лондонском Институте
стратегических исследований, где впервые в жизни говорил
о проблемах безопасности. Он призвал ЕС «разделить бремя
политической и военной ответственности, лежащее на
наших многоопытных нациях». Выразил пожелание, чтобы
Западноевропейский союз (ЗЕС) обзавелся собственными
международными силами и поставил их под крыло ЕС.
Своим содержанием речь едва ли могла потрясти, но многие дипломаты, не привыкшие слышать из уст комиссаров
военные термины, такие как «командные структуры», недовольно ворчали, что Делор, мол, берется не за свое дело.
Развернувшиеся на МПК споры вокруг проблемы
обороны принадлежали к числу самых ожесточенных.
Представленный в феврале совместный франко-германский доклад призывал возложить на Европейский совет
общее руководство оборонной политикой ЗЕС. Этой организации надлежало превратиться в европейскую опору
НАТО и наращивать «органические связи» с ЕС. Делору
такая схема нравилась, как нравилась она и министрам
иностранных дел Испании, Италии, Португалии, Греции,
Бельгии и Люксембурга. Не входившие в ЗЕС нейтральная Ирландия и пацифистски настроенная Дания возражали против его связей с Сообществом. Англия и Голландия ничего не имели против установления каких-то связей, но считали, что франко-германский план ведет к
слишком тесной взаимной привязке этих организаций и
тем самым создает угрозу для НАТО.
Франция набрала очки в дискуссии об обороне, состоявшейся 8 апреля на Люксембургском саммите ЕС.
Когда все согласились с тем, что надо направить помощь
курдам в Северном Ираке, Франция, председательствую-298-
щая тогда в ЗЕС, созвала членов этой организации на
краткое совещание, чтобы обсудить возможность создания воздушного моста. Мэйджор согласился на такую демонстрацию «органических связей» в обмен на поддержку Миттераном его собственной идеи устройства надежных убежищ для курдов в Ираке.
Вскоре после этого Джеймс Бейкер, госсекретарь
президента Буша, направил министрам стран ЕС предупреждение: если страны, составляющие ядро ЕС, исключат Америку из обсуждения европейской безопасности,
она предпочтет вернуть свои войска домой. Любая «опорная свая» европейской обороны должна, дескать, находиться внутри НАТО и иметь в своем составе членов альянса, не входящих в ЗЕС. Делор ответил, что в заботах о
собственных стратегических планах НАТО «бросает чересчур сладострастные взоры на межправительственную
конференцию по политическому союзу — будто это какое-то порнографическое шоу».
МПК превратилась в шоу, вызывавшее у Делора все
большее отвращение. Пьер де Буасьё, французский представитель, предложил схему-модель Европейского союза, напоминавшую фасад греческого храма. Три колонны поддерживали портик — Европейский совет. Одна колонна, представлявшая Европейское сообщество, включала в себя ЭВС, и в
ее основании лежал Римский договор. Вторая колонна — общая внешняя политика и политика безопасности, а третья —
сотрудничество министерств внутренних дел в области регулирования иммиграции, выдачи виз, предоставления убежища и работы полиции. В этом «сооружении» Комиссия и
Европарламент играли бы меньшую роль, чем в ЕС.
В министерствах иностранных дел стран ЕС этот
французский проект вызвал ассоциации с далеким историческим прошлым. Делор и Ханс ван ден Брук, министр
иностранных дел Голландии, утверждают, что со стороны
де Буасьё это была попытка возродить направленный
против ЕС замысел его дедушки — «план Фуше». Англичане сказали, что храм красиво смотрится.
-299-
Обнародованный в апреле люксембургский проект
договора принял колонны Буасьё. Разделы об общей внешней политике и политике безопасности соответствовали
франко-германским идеям: Европейскому совету предлагалось устанавливать, в каких сферах достигнут уровень,
достаточный для перехода к совместной политике, а связи
ЗЕС с Союзом подлежали уточнению в 1996 году. В определенных, немногих, сферах Парламенту намечалось дать
право «сопринятия» законов, то есть право не допускать
их принятия. Люксембургский проект был суров в отношении Комиссии — предлагал, в частности, лишить ее
всякой роли в подготовке и осуществлении общих внешнеполитических действий.
Проект политического договора, подготовленный самой Комиссией, Люксембург оставил без внимания. В этом
документе предусматривалось смещение институционального центра тяжести в ЕС в сторону федерализма,
притом, что ряд правительств тянул в противоположное
направление. Делор допустил огромный тактический
промах, полностью одобрив этот документ, отражавший
его собственные, личные предпочтения. Немногие правительства восприняли проект всерьез, и это отодвинуло
Делора на обочину МПК.
Многое в проекте — например, разделы о голосовании большинством, о социальной политике, о взаимной
обороне — воспроизводили ранее выносившиеся Комиссией «заключения». Другие разделы шли дальше. В проекте предлагалась новая система законодательства. Вместо
издания подробных директив Совет министров и Европарламент должны были согласовывать между собой
«законы», закладывающие общие принципы. Так, закон
мог бы установить, что в питьевой воде не должны содержаться такие-то загрязняющие ее вещества. Комиссия
должна была бы затем составить правила, подробно определяющие, например, предельно допустимое присутствие
каждого загрязнителя в единицах на миллион частиц. Как
Европарламент, так и Совет министров предлагалось на-
-300-
делить правом вето на любое вводимое правило до его
вступления в силу. Национальные правительства издавали бы в соответствии с законами ЕС подкрепляющие их
правила, которые не требуют соблюдения одинаково всеми государствами-членами.
Делор говорил, что такой подход к делу освободил
бы Европарламент от ненужных прений по поводу технических подробностей и способствовал бы упрочению
принципа субсидиарности, поскольку позволил бы шире развернуться национальным парламентам. Возможно, предложения Комиссии могли бы посодействовать
повышению эффективности законотворческого процесса, но в них не учитывалось, что несколько государств
были решительно настроены против расширения власти Комиссии.
Многое другое в проекте также вызывало раздражение правительств. Комиссия должна была заменить государства ЕС в международных организациях, таких как
МВФ. В комитетах управления единым рынком полномочия Комиссии предлагалось расширить, а права государств урезать. Особая статья предусматривала разрешение Евросоюзу вводить собственные налоги.
Раздел о внешней политике оказался наиболее вызывающим. Право на инициативу предоставлялось Комиссии или председателю ЕС, или группе в составе, по
меньшей, мере пяти государств-членов, но не правительствам отдельных стран. Комиссия, секретариат Совета
министров и послы при ЕС (но не руководители политических учреждений, находящиеся в своих национальных
столицах) должны были заниматься подготовкой и исполнением общих внешнеполитических действий.
«Комиссия, похоже, больше всего заботилась о расширении собственной власти», — эти слова испанского
министра по делам Европы были одним из типичных откликов. «Задачей Комиссии должен быть поиск почвы
для согласия, заняв же крайнюю позицию, она повела себя как еще одно, 13-е государство в составе ЕС».
-301-
Каково бы ни было содержание проекта, сама задержка с его представлением уменьшила воздействие, которое он мог бы оказать на ход дела. Обещанный на январь, документ поступал частями с февраля по июнь.
Франсуа Ламурё, писавший большую часть, говорит, что
другие комиссары задерживали бумагу дотошным ее изучением. Франс Андриессен старался придать документу
больший уклон в сторону федерализма, тогда как Леон
Бриттан стремился эту линию приглушать. Коллеги Делора не были расположены давать ему карт-бланш, которую он от них получил при подготовке Единого европейского акта.
В 1985 году при подготовке проектов документов
МПК Делор и его советники работали в тесном контакте
с председателем (и в прошлый раз это был Люксембург) и генеральным секретарем Совета министров
Нильсом Эрсболлом. В 1991 году Жозеф Вейланд,
председательствующий на МПК люксембургский посол
при ЕС, работал вместе с Эрсболлом, но исключая первые месяцы, без Комиссии. «От Комиссии никто не появлялся, когда мы и секретариат Совета приглашали их
к себе, — говорит Вейланд. — Мы подозревали, что Делор не хочет связывать себя текстом, исходящим от
страны-председателя ».
Делору же память подсказывает, что «люксембуржцы отказывались работать с нами, а вовсе не мы отказывались работать с ними». Отношения между службой
председателя и Комиссией оказались отравленными. В
Комиссии говорят, что когда Люксембург принял идею
колонн, Делор велел Дэвиду Уильямсону, делегату Комиссии на МПК, избегать контактов со службой председателя. По словам Ламурё, Люксембург к этому времени
«сидел в кармане у французов и секретариата Совета», то
есть у Буасьё и Эрсболла, двух способных и коварных
людей, решительно настроенных на обуздание власти
Комиссии.
-302-
Дрезден и Белград
Всю свою энергию Делор направил на сокрушение
люксембургского проекта политического союза. Он
встретился с несколькими главами правительств, включая Коля, и распространил памятную записку, в которой,
в частности, говорилось:
Руководством для МПК должен служить образ мысли, складывавшийся в течение сорока лет строительства
Европы, а именно понимание, что все достижения на пути
экономической, валютной, социальной или политической
интеграции должны сводиться вместе и воплощаться в
едином Сообществе как предтече Европейского союза.
Колонны «поломали бы существующую модель». В записке предлагалось дополнить проект вводной частью
или шапкой, чтобы, не опрокидывая колонн, соединить их
между собой. Еще одна поправка разрешила бы Комиссии
«в полной мере участвовать» во внешнеполитической деятельности ЕС.
В июне министры иностранных дел собрались в Дрездене — впервые в пределах бывшей Восточной Германии.
Дипломатия Делора принесла плоды: по ходу «Дрезденской битвы», как окрестили встречу, Голландия, Бельгия,
Греция, Испания, Италия, Португалия и Германия поддерживали критику, которой он подверг люксембургский проект. Марк Эйскенс, бельгийский министр, сказал, что Евросоюзу требуется не храм с колоннами, а дерево с ветвями.
Дюма отстаивал храм, настойчиво указывая, как
сложно будет Евросоюзу заниматься внешней политикой,
поскольку — и с этим соглашался Делор — к ней не могут
быть применены обычные процедуры принятия решений.
Он предупреждал об опасности договора, изобилующего
«исключениями, особыми условиями и оговорками о временных послаблениях и изъятиях из механизмов ЕС —
словом, грешащего юридической неразберихой». Только
Херд от Великобритании и Элльманн-Йенсен от Дании
поддержали Дюма и люксембургский проект.
-303-
Глубоко расстроенные люксембуржцы пообещали
пересмотреть свой текст. Делор покидал поле битвы в
приподнятом настроении, уверенный, что семь или восемь стран разделяют идею единого сообщества, и что ему
удалось вернуть себе место в центре переговоров. Херд
оставлял Дрезден подавленным и опасался, что модель
храма не пройдет. Однако ни Делор, ни Херд не осознавали, что некоторые правительства готовы будут расстаться
с деревом, если у них сложится впечатление, что настаивать на этой модели означало бы поставить под угрозу общее соглашение.
Уэйлэнд попросил Делора помочь ему написать новый вводный раздел договора. В результате появилась
ссылка на «процесс, постепенно ведущий к образованию
Союза, цель которого — федерация». Любая страна, вступающая в Союз, должна будет в полном объеме принять
на себя соответствующие обязательства. «Единое институциональное устройство должно обеспечить преемственность и последовательность». Предстоящая межправительственная конференция должна будет «усилить федеративный характер Союза».
Большинство стран одобрило пересмотренный
люксембургский проект. Однако Эйскенс и ван ден Брук
сказали, что шапки недостаточно и что государствам ЕС
требуется все-таки дерево, а не храм. Херд заявил, что
Британский парламент ни за что не примет слова «федеративный». Делор ответил — имея в виду предвыборную
обстановку в Великобритании, — что некоторые министры больше пекутся о предстоящих выборах, чем о долговременных интересах Сообщества.
События, происходившие в реальном мире, мало
способствовали спокойной подготовке конференции по
политическому союзу. Едва улеглись военные действия в
Заливе, как начался распад Югославской федерации. Делор считал, что, поддержи Запад экономические реформы
премьер-министра Анте Марковича, оказав ему достаточную материальную помощь, и федерация могла бы вы-
-304-
жить. Но, посетив Югославию в мае 1991 года, он обнаружил, что руководители составляющих ее республик не
расположены к совместной работе с Марковичем. Они,
казалось, не замечали выгод, которые дает пребывание в
Экономическом союзе. Эта поездка заставила Делора пессимистически оценить шансы ЕС на содействие эффективному решению проблемы. (То же впечатление Делор
вынес из июньской поездки в Советский Союз, где только
Горбачев прислушался к его проповеди о том, что республикам необходим Экономический и валютный союз).
В ответ на появившиеся 25 июня декларации о независимости Словении и Хорватии контролируемая сербами федеральная армия начала военные действия. На втором Люксембургском саммите, проходившем 28 и 29 июня 1991 года, Коль высказался в пользу самоопределения
Словении и Хорватии. Гонсалес, Миттеран и Мэйджор
подчеркивали необходимость сохранить целостность
Югославского государства. В разгар саммита главы правительств отправили в Югославию срочно образованную
«тройку» миротворцев в составе министров иностранных
дел государств-председателей ЕС — предыдущего, нынешнего и следующего.
Не располагая никакими средствами давления, кроме угрозы приостановить поступающую от ЕС помощь,
Джанни де Микелис от Италии, Жак Поо от Люксембурга и Ханс ван ден Брук от Голландии убедили соперничающие югославские стороны принять предложенный им
мирный план. Следующим федеральным президентом
должен был стать хорват, югославским войскам надлежало вернуться в казармы, декларации о независимости
приостанавливались, и предполагалось начать конституционные переговоры. Когда менее чем через 24 часа торжествующая «тройка» вернулась на Люксембургский саммит, де Микелис сказал, что Америку проинформировали, но с ней не консультировались. «Это час Европы, а не
Америки», — заявил Поо. Никто из участников югославского конфликта взятых на себя обязательств не соблю-
-305-
дал. Тем не менее, 7 июля после еще двух визитов «тройки» все собрались на острове Бриони и согласились с
мирным планом. Сообщество отложило рассмотрение вопроса о признании Хорватии и Словении и направило 200
своих наблюдателей (включая нескольких от Еврокомиссии), чтобы следить за выполнением соглашений. В течение нескольких недель казалось, что Евросоюзу удалось
решить югославскую проблему.
Однако к августу между сербами и хорватами началась война, а странам ЕС с трудом удавалось поддерживать единство своих рядов. Великобритания возражала
против любого военного участия и в сентябре отвергла
франко-германо-итальянский план отправки в Югославию миротворческих сил ЗЕС. В том же месяце под председательством лорда Каррингтона в Гааге открылась мирная конференция ЕС. Сербы продолжали территориальные захваты и в ноябре вынудили ЕС приостановить
мирную конференцию и ввести санкции против оставшейся части Югославии. Развернутая немцами кампания
за признание Словении и Хорватии (исторически связанных с Германией) подняла во Франции (имевшей связи с
Сербией) волну обвинений в том, что Германия пытается
создать на Балканах сферу австро-германского влияния.
Когда 17 декабря министры иностранных дел стран
ЕС обсуждали положение в Югославии, Херд, ван ден
Брук и лорд Каррингтон выступили с предупреждением,
что признание Словении и Хорватии может распространить конфликт на Македонию и Боснию. Геншер отмахнулся от этих предупреждений и, вопреки советам своих
чиновников, заявил, что Германия признает новые независимые республики в любом случае. Другие, полагая,
что дух только-только состоявшегося Маастрихтского
саммита обязывает все 12 стран держаться общей линии,
уступили германскому нажиму. 15 января 1992 года было
принято согласованное решение признавать любую югославскую республику, отвечающую определенным условиям, включая соблюдение прав меньшинств.
306-
Два дня спустя Геншер объявил, что Германия признает Словению и Хорватию, хотя последняя не гарантировала соблюдения у себя прав сербского меньшинства.
ЕС не мог больше обходить стороной вопрос о признании
Боснии. 15 января министры сделали роковое заявление,
что Босния будет признана, если проведет референдум о
независимости.
На протяжении всей МПК по политическому союзу
Франция и Германия выступали за общую внешнюю политику. Однако Франция с ее январской дипломатической позицией в Заливе, Германия с ее декабрьским признанием Словении и Хорватии подорвали перспективу
общей внешней политики, показав, что если дело касается их жизненных интересов, они готовы действовать без
оглядки на партнеров.
В делах, касавшихся Югославии, ЭВС и политического союза, объединенная Германия показала себя
мощной и влиятельной силой. В переговорах по ЭВС
Делору требовалась поддержка Франции, чтобы преодолевать германскую тактику проволочек, тогда как в
своих стараниях продвинуться к политическому союзу
он опирался на Германию, помогавшую выправлять
французский крен в сторону межправительственного
подхода к делу. Коль никогда не уставал напоминать
своим партнерам, что Германия не сможет проглотить
Валютный союз, если он не будет смягчен политическим единением. Немецкие политики толковали об «окне возможностей», ограниченном отрезке времени, в течение которого другие европейцы могли бы использовать и свои страхи перед немцами, и европейский
энтузиазм самих немцев, связав всех более глубокими
союзническими обязательствами. Политическая элита
Германии давно утвердилась во мнении, что собственный интерес их страны требовал европейской интеграции. Сообщество представлялось им приемлемым, ненационалистическим средством, позволявшим Германии
добиться большего могущества.
307-
На Люксембургском саммите в июне 1991 года Коль
объявил о новых заботах Германии. На страну обрушился
поток искателей убежища от хаоса в Восточной Европе и
на Балканах. Либеральная конституция не позволяла Германии отказать им в приеме, и Коль обращал свой взор к
ЕС в надежде на какое-то решение проблемы. Он призвал
к выработке общей политики предоставления убежища,
выдачи виз и иммиграции и выдвинул план создания «Европола», объединенных полицейских сил Европы.
В июле 1991 года Швеция подала заявку на полноправное участие в ЕС, а Комиссия обнародовала свое долгожданное «заключение» по поводу обращения Австрии.
В целом благожелательное, оно содержало предупреждение, что прием Австрии повлечет за собой прием и других
стран, а это потребует дальнейших институциональных
реформ, выходящих за пределы тех изменений, что обсуждаются в рамках текущего раунда переговоров о политическом союзе.
В августе, прежде чем уединиться в своем бургундском коттедже, Делор сказал газете «Financial Times», что
он теперь иначе смотрит на желательность расширения.
Сказал, что на ЕС лежит ответственность за организацию Европы, даже если это означает, что в один прекрасный день потребуется принять в Евросоюз восточноевропейские государства. Свой отпуск он намерен был провести
за чтением истории Средней Европы после 1900 года, чтобы набраться знаний, которые помогли бы понять, следует ли допускать вступление этих стран в ЕС. От книги его
оторвал злосчастный путч против Горбачева.
Храбрые голландцы
Ободренный результатами своего дрезденского наступления, Делор надеялся, что конференция по политическому союзу повернет в желательную для него сторону.
Голландское правительство, наиболее федералистски настроенное среди всех 12-ти, заняло место председателя
-308-
ЕС. Как и большинство малых стран Евросоюза, Голландия традиционно выступала за сильную Комиссию, видя
в ней противовес крупным державам. Ван ден Брук, занятый югославскими делами, представителем на МПК вместо себя оставил Пита Данкерта, министра по делам Европы. С этим человеком, прикуривающим одну сигарету от
другой, социалистом и в прошлом председателем Европейского парламента, Делор дружил со времен, когда они
оба были в составе этого высокого собрания.
Но, несмотря на столь добрые предзнаменования, с
голландцами, занявшими командные посты, Делор ладил
не лучше, чем с люксембуржцами в период их председательства. Он по-прежнему выдвигал нереалистические требования и не смог добиться для себя той центральной роли,
какую играл на переговорах о Едином европейском акте.
При поддержке Любберса Данкерт взялся проводить смелую и, в конечном счете, бесплодную линию.
Люксембургский проект договора о политическом союзе
он отправил в мусорную корзину, и к восторгу Делора
предложил строить единое сообщество, а не возводить колонны. Проект Данкерта импонировал Комиссии и Парламенту.
От страны-председателя ожидается исполнение роли
беспристрастного третейского судьи. Однако проект Данкерта отражал собственные пристрастия Голландии — уклон в сторону федерализма, поддержку НАТО и неприятие
передачи больших финансовых средств странам южной
Европы. Испания и более бедные страны стали сетовать,
что новый проект не сулит им никакой финансовой помощи. Франция, Германия, Испания, Италия и Бельгия раскритиковали расплывчатость его формулировок, касающихся политики безопасности. Англичан, французов, датчан и португальцев привела в ужас замена храма деревом.
Голландцы говорили, что не могут понять, из-за чего, собственно, шум. В едином Сообществе, которое они
предлагали, Комиссия и Парламент играли бы лишь ограниченную роль в области внешней политики и в сотруд-309-
ничестве министерств внутренних дел. Например, только
правительствам принадлежало бы право выступать с инициативами, касающимися сотрудничества полицейских
сил и таможенных органов. Англичане на это отвечали,
что стоит, мол, ЕС только коснуться внешней политики, и
сложится представление, что в итоге здесь будут действовать воплощенные в институтах порядки Сообщества. Так
что вопрос об уподоблении Союза храму или дереву имел
более чем метафизический подтекст.
Данкерт усилил положения проекта, касавшиеся общей политики безопасности, рассчитывая тем самым расширить круг своих союзников. Но когда 30 сентября министры иностранных дел оценивали текст, представители
всех стран, кроме Бельгии, высказались против. Де Микелис и Геншер сказали, что единое Сообщество нравится им
больше, но выступить с таким предложением на столь поздней стадии означало бы поставить бы соглашение в Маастрихте под угрозу. Делор текст похвалил, но сказал, что
присоединится к большинству. Ван ден Брук должен был
пообещать, что подготовит новый проект, с колоннами.
Два месяца МП К ушли на то, что голландцы писали
и отстаивали свой проект договора. До Маастрихтского
саммита оставалось десять недель, и некоторые правительства побаивались, что не хватит времени, чтобы распутать множество узлов на пути к политическому союзу.
Были и такие, что обвиняли Делора в том, что это он толкает голландцев создавать безнадежный проект. Один высокопоставленный люксембургский дипломат утверждает, что служащие Еврокомиссии помогали голландцам
писать целые разделы и что в августе Делор обсуждал
проект в Гааге. Французский чиновник высокого ранга говорит, что, читая проект, он обратил внимание на его
шрифтовое оформление: использовались необычные
шрифты, которыми загружены принтеры Комиссии.
Делор признает, что он оказывал поддержку голландцам в работе над проектом, но отрицает, что ездил в
Гаагу или участвовал в написании текста. Служащие Де-310-
лора говорят, что он обсуждал проект с Любберсом по телефону, но голландский премьер его советам не следовал.
Данкерт показал Делору голландский текст в начале сентября, за десять дней до обнародования. Делор убедил его
смягчить некоторые разделы, например, уменьшить роль
Суда. Служащие Делора признают, что в отдельных частях проекта возродились прежние тексты Комиссии.
Почему, успешно снабдив текст своим введением
(«шапкой»), Делор поддержал обреченную на провал попытку Данкерта вовсе похоронить Люксембургский проект? «Философия голландцев была близка взглядам Комиссии, так что нам было бы очень трудно не поддержать
их проект».
В октябре Херд и де Микелис неожиданно для коллег, министров иностранных дел других стран, обнародовали совместный план организации европейской безопасности. Херд соглашался с «принятием в долговременной
перспективе общей оборонной политики». Согласно
предложенному плану, ЗЕС оставался на полпути между
НАТО и Европейским союзом, но его связи с Сообществом подлежали уточнению в 1998 году. Под команду ЗЕС
передавались «силы быстрого реагирования», предназначавшиеся для использования за пределами зоны НАТО.
Подвижки со стороны англичан оказались недостаточными, чтобы удовлетворить Дюма и Геншера, который — в ярости из-за того, что его обошли, — предложил
в конце недели собраться в Париже «всем коллегам, настроенным на одну волну». Улечься страстям ничуть не помогло предложение Делора согласиться с англо-итальянским планом как с краткосрочным решением, а на долговременную перспективу признать более подходящей
франко-германскую схему. Ван ден Брук обвинил французов и немцев в попытке узурпировать прерогативы
страны-председателя, единолично имеющей право назначать встречи. Французы заявили, что своим проектом договора голландцы внесли такую сумятицу, что доверять
им проведение МПК нельзя.
-311-
Лишь испанский министр присоединился к Дюма и
Геншеру на их встрече в Париже. Спустя два дня, однако,
появилось совместное письмо Коля и Миттерана, объявившее о создании под началом ЗЕС еврокорпуса. Другие
государства приглашались внести свой вклад в формирование этого воинского соединения, которое по франкогерманской схеме, в отличие от англо-итальянской, могло
бы действовать в пределах зоны НАТО. ЗЕС предстояло
бы стать «неотъемлемой частью» Европейского союза.
Римский саммит НАТО завершал 8 ноября обзор и
уточнение стратегических задач альянса. Мэйджор и Миттеран воспользовались этой встречей, чтобы согласовать
формулировки, оставлявшие ЗЕС на полпути между Европейским союзом и НАТО. Джорджа Буша, встревоженного сообщением об образовании еврокорпуса, европейцы
успокоили заверениями, что Атлантическому альянсу это
не сулит никаких неприятностей. В отношении оборонной
политики после саммита НАТО остался лишь один вопрос, который надлежало утрясти в Маастрихте, и касался
он больше выбора формулировок, чем существа дела. Англия хотела, чтобы в договоре речь шла об «общей оборонной политике», тогда как французы предпочитали внешне
более сильную формулу «совместной обороны».
Социальная политика, напротив, становилась самой
трудной проблемой политического союза. На протяжении всего года Делор энергично добивался утверждения
порядка голосования квалифицированным большинством при принятии законов о труде. В мае Херд выступил
с возражениями, утверждая, что правило голосования
большинством приведет к росту издержек промышленного
производства. В ответ Делор говорил, что чувствует себя
человеком, «которому в начале века приходилось слушать
утверждения, что запрещение детского труда приведет к
общему краху экономики».
В октябре голландцы опубликовали новый проект,
возвращавший к жизни люксембургскую модель политического союза, с колоннами. Социальная глава расширяла
-312-
круг предметов ведения ЕС, добавляя в него равенство
возможностей на рынке труда, права работников на информацию и консультативное участие и регулирование
«условий труда». По всем этим вопросам решения предполагалось принимать квалифицированным большинством голосов. В социальную главу вошла одна идея из собственного проекта Делора: соглашения, достигаемые работодателями и профсоюзами в масштабах ЕС, Совет
министров может превращать в законы Сообщества.
Джон Мэйджор решил, что трудовое законодательство останется той сферой, где Великобритания ни на какие компромиссы не пойдет. Сэр Джон Керр, британский
представитель на МПК по политическому союзу, отказался
обсуждать любые поправки к положениям о социальной
политике, представленным в действующих договорах.
Другие делегации негодовали на британскую тактику:
помимо оборонной политики, Англия с начала
конференции ни в одном вопросе не проявила желания
идти на компромисс.
На предстоявших весной выборах Мэйджор хотел
иметь своей опорой сплоченную партию. Это означало,
что ему следовало умиротворить евроскептиков в рядах
консерваторов. Херд обрушился на Комиссию с обвинениями, что она «лезет во все щели и трещины повседневной жизни». Петер Лилли, министр торговли и промышленности, сказал, что экономика Делора подобна «роскошному и дорогому автомобилю, рассчитанному на
обман покупателя».
Испанцы показывали себя почти такими же несговорчивыми и жесткими, как англичане. На конференции
они первым делом потребовали расширения фондов
структуризации, прямой передачи денежных средств от
богатых государств бедным и создания специального
фонда для покрытия расходов бедных стран на поддержание более высоких стандартов в области охраны окружающей среды. Люксембургский и голландский проекты договора прошли мимо этих просьб, что толкнуло Карлоса
-313-
Вестендорпа пригрозить применением в Маастрихте права
вето. К ноябрю испанцы сосредоточили свою энергию на
одном требовании: четко указать в особой статье договора, что бюджетные взносы стран должны быть соразмерны их богатству (значительную часть доходов ЕС составляла доля поступлений от НДС, и это ставило в невыгодное положение испанцев с их высоким уровнем трат).
В попытке ублажить испанцев Делор поддержал их требование насчет соответствующей статьи договора и предложил образовать «фонд сплочения» для финансирования природоохранных и транспортных проектов в бедных
странах.
Делору новый голландский проект договора не нравился
так же, как и предшествующий. На встрече министров
иностранных дел, собравшихся 12 ноября в голландском
городке Нордвике, Делор сумел внести в текст несколько изменений. Он восстановил право Комиссии
отзывать законопроекты, в которые вносятся неугодные ей
поправки. Европарламент он лишил права законодательной инициативы и переключил процедуру принятия законов об охране среды на режим голосования большинством.
Делор присоединился к Херду в критике множества
новых «предметов ведения». Он предложил сохранить
главы о «трансъевропейских сетях» (объекты инфраструктуры) и промышленности, но исключить главы, посвященные туризму, энергетике, спасательным работам, правам потребителей, здравоохранению, образованию и культуре. Он сказал, что новый договор должен следовать
образцу Единого европейского акта с его конкретными
указаниями на ограниченный круг предметов ведения, а
не Римского договора, расплывчато говорившего о множестве тем, к которым редко обращались на деле. Главы о туризме, спасательных работах и энергетике были изъяты.
Министры, однако, проигнорировали соображения
Делора по поводу общей структуры договора и положений о внешней политике. Коль воспринял голландский
проект так же отрицательно, как и Делор. В конце ноября
-314-
они вместе начали наступление с позиций федерализма.
Коль потребовал включить ряд «переходных статей». Одна
предполагала расширить в 1996 году права Европарламента на «сопринятие» законов; другая намечала в 1994 Году
передать в ведение Сообщества политику предоставления
убежища, изъяв ее из компетенции межправительственной колонны. Англичане заявили, что отсрочка федерализма на несколько лет отнюдь не добавляет ему привлекательности. Согласия на свои «переходные» формулы
Коль не получил, но зато добился других оговорок, особо
указывающих, что ряд положений — в том числе касавшихся полномочий Парламента — подлежат уточнению в
1996 году.
Выступая 21 ноября в Европейском парламенте, Делор назвал голландский текст «практически неприменимым и сковывающим движение». Ввиду «вероятности того, что политики и бюрократы будут сговариваться за закрытыми дверями, подход на межправительственной
основе нанесет ущерб Европейскому сообществу и отбросит его назад. (Нет) ни единого примера, когда бы та или
иная группа стран смогла выжить на основе межправительственного сотрудничества». План, согласно которому
Сообщество будет заправлять внешними экономическими делами, а государства-члены вести внешнюю политику, способен привести к «организованной шизофрении».
Как только будет подписан Маастрихтский договор, настаивал он, надо начать готовить «наши институты для
Сообщества в составе 15, 20 или 25 государств-членов». В
тот же день в палате лордов Тэтчер, ставшая к тому времени леди Тэтчер, призвала Мэйджора остановить в Маастрихте «конвейерную ленту, движущуюся к федерализму».
В частном порядке Делор ссылался на вето Греции,
сорвавшее нефтяную блокаду Югославии, как на доказательство, что общая политика будет беспомощной без
принятия решений большинством голосов. 27 ноября Комиссия выпустила написанную Делором декларацию о
политическом союзе.
-315-
Дело обстоит таким образом, что Союз призван
действовать наряду с Сообществом, причем нет нужды
воспроизводить уже сделанное в Едином европейском акте
заявление о решимости свести воедино все полномочия, которые государства-члены собираются совместно использовать в политических и экономических делах.
Отсутствие у Европейского союза собственного
юридического лица (международные договоры с его участием должны были подписывать государства-члены
и/или ЕС) могло служить источником путаницы в представлениях о том, кто представляет Союз и кто отвечает
за выполнение его обязательств. Предложение возложить
эти задачи на председателя ЕС «в ассоциации с Комиссией» не обеспечивало согласованности различных внешнеполитических шагов Союза.
Даже некоторые сотрудники Делора с трудом находили объяснения его переживаниям по поводу положений договора, касавшихся внешней политики. В голландском проекте сохранилось многое из июньской шапки, в
том числе ссылки на «единые институциональные рамки», что, как предполагалось, должно было удержать колоннаду от развала. Однако в феврале 1994 года в окружении Делора раздался голос, утверждавший, что, прислушайся лидеры ЕС к Делору и появись в Сообществе
центр, который руководил бы действиями Союза, - и осада
Сараево не продолжалась бы так долго.
Многие правительства полагали, что соображения Делора по поводу внешней политики сводятся просто-напросто
к заявке на расширение полномочий Комиссии. 6 декабря
Делор посетил Миттерана с намерением заручиться его поддержкой, но ничего не добился. «Источники в Елисейском
дворце» заявили газете «Le Monde», что отцы-основатели
ЕС завещали настаивать на франко-германской дружбе, а не
на федерализме. Говорили, что Комиссия слишком часто
вмешивается во внутренние дела государств и что, в случае
полного пересмотра институциональных основ Сообщества,
она лишится своего права на законодательную инициативу.
-316-
В Германии царило настроение, ничуть не более
благоприятное для Делора. Проявляя на протяжении
большей части года мало интереса к межправительственным конференциям, немцы вдруг осознали их значение.
Хлынул поток газетных статей, требующих от лидеров
ЕС отказаться от планов создания ЭВС. Карл Шиллер,
бывший министр финансов, писал в «Der Spiegel» об уроке, извлеченном из образования Германского валютного
союза: ЭВС не будет работать, если только Германия не
станет перекачивать своим партнерам огромные суммы
денег. «Bild» напечатала результаты проведенного ею опроса, который показал, что лишь 17 процентов немцев положительно относятся к ЭВС, а 9 декабря, в день открытия
Маастрихтского саммита, газета вышла с заголовком-призывом на первой полосе: «РУКИ ПРОЧЬ ОТ НАШЕЙ
ВАЛЮТЫ!».
При внесении в проект последних поправок голландцы пренебрегли предписаниями Делора в отношении
раздела о внешней политике. На своей пресс-конференции перед открытием саммита Делор высмеял положение,
требовавшее большинством голосов утрясать детали решений, принятых единогласно. Если, скажем, министрам
стран ЕС предстояло бы встретиться с их восточноевропейскими коллегами,
мы, прежде всего, должны были бы решить, причем
единогласно, где быть этой встрече — в Варшаве, Будапеште или Праге. Затем надо было бы договориться, полетим ли мы туда самолетом. А что с обедом? Надо бы предусмотреть свободу выбора для вегетарианцев. Разумеется, определить места для курящих и некурящих мы могли
бы большинством голосов.
Советники Делора говорили, что он может подать в
отставку, если в Маастрихте будет принят неудачный договор. Однако не существовало никакой уверенности, что
там будет достигнуто хоть какое-нибудь согласие. Споры
вокруг социальной главы, вопрос о полномочиях Парламента, выбор слов для описания оборонной политики,
-317-
проблема голосования при определении правил выдачи
виз, бюджетные требования Испании — все это и многое
другое еще загромождало путь к единству.
Рождение зверя
Для заключения Договора о Европейском союзе едва ли можно найти место лучшее, чем Маастрихт. Торговый городок, имя которого означает «мост через реку Маас», лежит на узкой полоске голландской земли между
Германией и Бельгией. По соседству находятся Аахен в
Германии, столица Карла Великого, и Льеж в Бельгии, а
до Франции и Люксембурга всего 100 километров. Верден, где некогда сражался Луи Делор, лежит в 200 километрах выше по течению Мааса, название которого во
Франции звучит как Мёз. Маастрихт стоит как раз на рубеже, где сходятся европейские культуры — романская и
германская, равно как и религии — протестантская и католическая.
Пусть это и сердце Европейского союза, но Маастрихт далеко не центр Европейского континента. Город дал
свое имя подписанному здесь договору, в котором воплотилась мечта о Союзе, сорок лет вынашиваемая западноевропейскими государствами. Открытым остается вопрос
о том, разделяет ли эту мечту другая половина Европы,
освобождающаяся от коммунизма как раз во время созревания договора. Так уж совпало, что именно в дни, когда
лидеры ЕС заключали свой договор — 9 и 10 декабря, —
Михаил Горбачев терял власть в Советском Союзе и готовился подавать в отставку.
Накануне открытия саммита Делор выступал в Маастрихте на городской площади перед тысячной толпой размахивающих флагами федералистов. «Федерализм — это
маяк, указывающий путь, а не срамное слово. Можете произносить его вслух», — восклицал он, имея в виду всеобщее
предчувствие, что как раз это слово будет вычеркнуто из
голландского проекта. «Мы слишком много внимания уде-
-318-
ляли стране, которая постоянно говорила: нет, нет и нет».
Он выражал надежду, что лидеры ЕС, которые стесняются
и поэтому прячут это слово «под столом», сохранят, по
крайней мере, свои федералистские устремления.
На следующее утро 12 глав правительств и их министры иностранных дел разместились за круглым столом в резиденции правительства провинции Лимбург. Это здание
из природного камня и мрамора, построенное в 1986 году,
находится на Правительственном острове посреди реки
Маас. Несколько тысяч журналистов собрались тем временем на берегу, в центре проведения конференций, у начала моста, ведущего на остров. На протяжении всего саммита каждые несколько часов представители двенадцати
делегаций выходили к журналистам с информационными
сообщениями. Каждый докладывал в основном одно и то
же: что его делегация одерживает верх в спорах по всем
существенным вопросам.
С началом саммита Миттеран и Андреотти огласили составленный ими накануне вечером, за ужином,
план, который, как они надеялись, сделает продвижение
к единой валюте необратимым. Два семидесятилетних
старца предлагали, чтобы в случае, если в 1997 году ЭВС
не начнет действовать ввиду несоответствия большинства стран критериям конвергенции, этот Союз должен будет вступить в силу в 1999 году с участием такого числа
государств, какое будет к этому готово. Коль с этим согласился — к большой радости Делора и к ужасу Бундесбанка (на тот момент пяти установленным в договоре
критериям соответствовали только Дания, Франция и
Люксембург).
Джон Мэйджор одержал ряд символических побед.
«Все более тесный Союз народов Европы» заменил собою
«федерацию как цель». В намечавшихся на 1996 год пересмотре и уточнении договора «с целью усилить федеративный характер Союза» ссылка на федерализм была
опущена. Однако в связи с более существенными разногласиями Мэйджор пошел на уступки: согласился наде-
-319-
лить Европейский парламент множеством новых полномочий, снял возражения против обязательного участия
государств-членов в «совместных» внешнеполитических
действиях и смирился с тем, что решения в области визовой политики будут приниматься большинством голосов.
Вечером в первый день встречи, в попытке снять
возражения Мэйджора против социальной главы, Любберс представил ее в разбавленном варианте. В нем предлагалось немного расширить применение правила голосования квалифицированным большинством, распространив его на право рабочих на информацию (но не на
участие в консультациях), а также на такие составляющие условий труда, как вопросы охраны здоровья и производственной безопасности. Сохранилось положение о
том, что соглашения, достигнутые социальными партнерами — работодателями и профсоюзами — могут становиться законами ЕС.
Второй день саммита был наполнен спорами по социальной главе. Миттеран, Андреотти и Уилфрид Мартене,
бельгийский премьер-министр, объявили, что разбавленный текст главы не примут. Сэр Джон Керр предложил
Мэйджору согласиться на разбавленный вариант, но попытаться разбавить его еще немного. Последуй Мэйджор этому совету своего министерства иностранных дел, и не исключено, что Франция, Италия и Бельгия согласились бы
на расплывчатый вариант главы. Мэйджор связался по телефону с Майклом Ховардом, своим мыслящим в духе Тэтчер министром по делам занятости, который посоветовал
не идти ни на какие уступки. Мэйджор полагал, что Ховард
и другие министры, разделявшие взгляды Тэтчер, могут подать в отставку, если он примет социальную главу в каком
бы то ни было виде. После основательных размышлений
Мэйджор сказал, что для него социальная глава и в таком
обновленном виде неприемлема.
В попытке найти выход из тупика Делор сделал
предложение разрешить Великобритании, в случае если
она пожелает, не связывать себя обязательствами по от-320-
дельным социальным законам, сохранив за ней право
принять эти обязательства позднее. Миттеран предложил
для англичан свободу непринятия социальной политики
в целом. Но к середине дня Мэйджор отклонил все эти варианты исключительного режима для его страны. В кулуарах Паскаль Лами предположил что, если неприглядность положения, в какое попадает страна, и для которой
делаются исключения из общих правил, не позволит англичанам принять такое решение, то, может быть, их устроит идея отдельного объединения 11 стран, согласных
взять обязательства, предусматриваемые социальной главой. Лами и его команда поработали над этой идеей и подготовили кое-какие документы. Ими руководила забота о
том, чтобы сохранить роль институтов ЕС, особенно Комиссии, в любом клубе 11 государств, готовых согласовывать свою социальную политику.
Между тем на официальных заседаниях спор по социальной главе продолжался шесть часов, и уже казалось,
что саммит кончится крахом. Миттеран объявил, что ему
надо возвращаться в Париж. В семь пополудни Любберс
прервал заседание. Встретившись с ним с глазу на глаз,
Мэйджор попытался выяснить, не поможет ли выйти из
тупика сильно разбавленный текст главы, заметив при
этом, что сам он не берет на себя обязательства принять
такой вариант. Любберс сказал: нет.
Коль пригласил к себе Делора и предложил отложить решение вопроса о социальной главе на несколько
лет. Делор убедил Коля, что отложить соглашение по социальной политике значило бы нанести вред Евросоюзу и
что лучше предоставить 11 государствам возможность отдельно принять на себя соответствующие обязательства.
Коль провел с Любберсом и Мэйджором встречу, на которой они согласились, что идея Делора может открыть
путь вперед. Мэйджора все еще одолевали сомнения, и он
опасался, что от лейбористов ему достанется за то, что он
оставляет Британию за рамками договора. Керр же сказал
ему, что лучших условий Англии не добиться.
-321-
Последовал ряд двусторонних и трехсторонних
встреч, в ходе которых Делор, Любберс и Коль по несколько раз беседовали с Мэйджором. «К тому времени за столом оставалось только четыре живых человека: Любберс,
Мэйджор, Коль и я», — говорит Делор. Он утверждает, что
его собственная сила убеждения все-таки склонила Мэйджора к согласию со свободой выбора для 11 стран.
Любберс возобновил заседание, и Делор объяснил
собравшимся суть плана. Он подчеркнул, что в рамках новых образований институты ЕС будут действовать в
обычном порядке. Коль, Миттеран и де Микелис высказались в поддержку предложенной схемы. Никто не возражал, ибо затевать спор в столь поздний час значило бы вести дело к провалу. Любберс попросил Делора подготовить нужные документы.
У Лами бумаги уже были готовы. Лами, Керр и
Жан-Клод Пири, юрисконсульт секретариата Совета министров, сели втроем и занялись редактированием текстов. Социальную главу, изъятую теперь из договора и нареченную «соглашением», намечалось принять отдельно
за подписью 11 правительств. В приложенном к договору
протоколе говорилось, что правительства 11 стран будут
строить свою социальную политику в соответствии с правилами, указанными в «соглашении», и устанавливалось
их право использовать при этом институты и процедуры
ЕС. Протокол вносил изменения в обычные правила голосования с учетом отсутствия в нем Великобритании.
Из протокола вытекали кое-какие странности: комиссарам от Англии предстояло работать над законами для сообщества 11 стран, объединенных социальным соглашением, и англичанам — депутатам Европарламента голосовать «за» или «против» этих законов, а вот министры
британского правительства такой возможности не имели.
Делор принес и положил эти документы на стол, и
глубокой ночью, после переговоров, длившихся 31 час,
двенадцать государств одобрили договор. Многие полагали, что срок жизни «социального зверя», как окрестили
-322-
положения нового раздела, будет недолог. В случае победы лейбористов на всеобщих выборах, Великобритания
непременно в полной мере примет на себя обязательства
по социальным статьям, и вся схема окажется излишней.
«История учит нас, что если одному-двум государствам
случается чуть отстать, потом они обязательно наверстывают упущенное», — сказал Любберс, сидевший рядом с
Делором на пресс-конференции в 2 часа ночи.
Другие присутствовавшие при рождении «зверя»
прониклись опасениями, что, в конечном счете, он начнет
вонзать клыки в тех, кто его создал. Всякий, кому не
очень-то радостно будет видеть, как Великобритания
притягивает иностранные инвестиции мягкостью своих
законов о труде, сможет пожаловаться в Европейский суд
на искажение правил единого рынка. Однако в ту ночь
никто из участников действа, и менее всех Джон Мэйджор, не подозревал, что в июле 1993 года «зверь» вплотную подберется к тому, чтобы свалить его правительство.
Беглый взгляд на договор
Маастрихтский договор учреждает Европейский союз, состоящий из трех частей или колонн. Одна часть, основанная на Римском договоре с внесенными в него поправками, касается Европейского сообщества и ЭВС. Две
новые колонны — это общая внешняя политика и политика
безопасности, раз, и сотрудничество в области правосудия
и поддержания правопорядка, два. В сферах, относящихся к двум новым колоннам, Европейская комиссия,
Европейский парламент и Европейский суд имеют меньший вес, чем в ЕС. Европейский совет «стимулирует развитие» Союза и определяет его общую политику.
Статус гражданина Европейского союза дает право
на содействие со стороны дипломатических и консульских служб всех стран ЕС и право жить и работать в любой из этих стран. Гражданин имеет право голосовать или
выставляться кандидатом на любых муниципальных или
-323-
общеевропейских выборах. Он или она имеют право обращаться в Европейский парламент и просить омбудсмена
разобраться в случаях нарушения прав.
Принцип субсидиарности предполагает, что в вопросах, которые не относятся к предметам исключительного ведения Евросоюза, ЕС
будет действовать лишь тогда и в той мере, когда
задачи предлагаемого действия не могут быть удовлетворительным образом выполнены силами государств-членов
и, соответственно, ввиду масштаба необходимых мер либо с учетом их последствий, могут быть лучше решены
Сообществом.
Каждые три года Комиссия оценивает различия в
уровнях экономического развития богатых и бедных стран
ЕС и при необходимости предлагает меры их сглаживания.
Из фонда сплочения финансируются проекты, связанные с
охраной среды и развитием инфраструктуры в странах, где
ВВП на душу населения не достигает среднего для ЕС
уровня. Создается совещательный комитет регионов. Европейский суд наделяется правом налагать штраф на любое правительство, не выполняющее его постановлений.
Договор распространяет сферу действия ЕС на образование, здравоохранение и культуру, в отношении которых, однако, Евросоюз не может принимать никаких законов, но может заниматься развитием международного
сотрудничества, например, в виде обмена студентами или
осуществления программ медицинского просвещения.
ЕС получает право вносить предложения об охране интересов потребителей и о развитии трансъевропейских сетей — транспортных, телекоммуникационных и энергетических проектов, под которые могут выдаваться гарантированные займы, субсидии на выплату процентов или
деньги из фонда сплочения. Во всех этих случаях министры будут принимать решения квалифицированным большинством голосов.
Вновь появившаяся глава о промышленности позволяет Евросоюзу при условии, что это не повредит кон-
куренции, содействовать развитию малого бизнеса, помогать производственным отраслям справляться с задачами структурной перестройки и обновления. Решения
по промышленности требуют единогласия. Порядок же
голосования по вопросам контроля за движением капитала и развития транспорта меняется (вместо единогласия требуется квалифицированное большинство); так же
изменяется и процедура принятия законов об охране среды, если только они не затрагивают налогообложения,
строительно-планировочных проектов в городе и деревне
или выбора источника энергоснабжения.
Договор вводит «порядок сопринятия» решений в
Европейском парламенте. Если депутаты Европарламента отклоняют текст законопроекта, поступивший от Совета министров, или если министры не принимают парламентских поправок, стороны создают согласительную комиссию. Если комиссия не находит компромиссного
решения, законопроект не проходит; если компромисс находится, тогда и Парламент, и Совет должны проголосовать «за», чтобы закон был принят. Порядок «сопринятия» распространяется на вопросы, касающиеся единого
рынка, образования, здравоохранения, культуры и защиты потребителей, а равным образом и программ защиты
окружающей среды, исследований и развития трансъевропейских сетей.
Любое международное соглашение ЕС, затрагивающее институциональное устройство или бюджетные проблемы, либо влияющее на дела, в отношении которых
действует порядок «сопринятия» решений, требует парламентского утверждения. Парламент должен голосованием одобрить назначение нового председателя Еврокомиссии, прежде чем он или она может приступить к исполнению должности; парламентскому утверждению
подлежит и каждый новый состав коллегии комиссаров.
Комиссия работает в течение пяти лет (вместо прежних
четырех) в соответствии с пятилетним сроком, на который избирается Парламент.
-324-
-325-
Положения социальной главы касаются всех государств-членов, кроме Великобритании. Законы об условиях труда, о правах работников на информацию и участие в
консультациях, о равенстве прав мужчин и женщин на получение работы принимаются квалифицированным большинством голосов. Решения по другим вопросам, таким
как социальная защита или минимальные ставки зарплаты,
требуют единогласия. Если в масштабах ЕС работодатели
и профсоюзы достигают согласия, Совету министров даны
полномочия возводить эти договоренности в ранг закона.
Переход к Экономическому и Валютному союзу начался в январе 1994 года созданием во Франкфурте Европейского валютного института. Это учреждение координирует денежную политику государств-членов, отслеживает динамику экю и ведет подготовку к заключительному
этапу. Государства-члены сохраняют денежный суверенитет, но до завершения переходного этапа обязаны предоставить независимость своим центральным банкам. После
начала завершающего этапа Институту предстоит стать
Европейским центральным банком.
Это произойдет в 1997 году, если квалифицированное
большинство в Европейском совете решит, что большинство государств ЕС отвечает пяти критериям: уровень инфляции не более чем на 1,5 %, а учетные ставки не более чем на
2 % отклоняются от соответствующих величин в трех странах с наилучшими показателями; бюджетный дефицит не
превышает 3 %, а государственный долг 60 % ВВП; национальная валюта не девальвировалась в рамках МВК в течение последних двух лет. В противном случае ЭВС вступит в
силу в 1999 году с участием тех государств, которые к тому
времени будут соответствовать указанным критериям.
Государства, вступившие в заключительный этап создания ЭВС, утвердят обменные курсы своих валют бесповоротно. Впоследствии экю придет на смену национальным
валютам. ЕЦБ будет устанавливать процентные ставки, сообразуясь с задачей поддержания стабильности цен, но без
ущерба для своих обязательств по содействию экономичес-
326-
кой политике ЕС и достижению ее целей, таких как высокий ц I
уровень занятости и устойчивое развитие. Совет банка в составе
управляющих национальными центральными банками и членов
его правления будет действовать независимо от национальных
властей или институтов ЕС. Председатель совета ЕЦБ будет
регулярно отчитываться перед Экофи-ном — комитетом (или
советом) министров финансов стран ЕС и Европейским
парламентом, и отвечать на их запросы.
Экофин, консультируясь с ЕЦБ, будет определять
политику валютных курсов экю. Он будет задавать общие
направления экономической политики Сообщества и если сочтет,
что политика того или иного правительства не соответствует
линии ЭВС, может рекомендовать внесение в нее поправок.
Спасительных выкупов правительств-банкротов не будет. Если,
по мнению Экофина, бюджетный дефицит страны оказывается
«чрезмерным», он может потребовать сокращения расходов.
Если после публичного предупреждения со стороны Экофина
правительство не принимает никаких мер, министры могут настаивать, чтобы оно обнародовало финансовую информацию обо
всех своих долговых обязательствах, либо блокировать все
кредиты, поступающие ему от Европейского инвестиционного
банка, либо подвергнуть его штрафу.
В новой колонне, к которой отнесены внешняя политика и
политика безопасности, право выступать с инициативами
Комиссия делит с правительствами. Министры иностранных дел
стран Союза решают, какие участки внешнеполитической
деятельности заслуживают «совместных действий». По каждому
из этих участков министры на основе единогласия принимают
решение, какова должна быть их общая линия, какие должны быть
сделаны шаги и какие вопросы, связанные с воплощением этой
политики в жизнь, могут быть улажены квалифицированным
большинством голосов.
На страну-председателя Союза возлагается обязанность
представлять его в делах, касающихся общей внешней политики и
политики безопасности и за осуществле-
327-
ние согласованных действий (на практике значительная
часть этой работы ложится на секретариат Совета министров, ставший преемником функций секретариата Европейского политического сотрудничества). Комиссия будет «в полной мере связана» с представительством и
практической работой. Правительства должны следовать
общей линии и придерживаться ее в международных организациях. Это является их политическим обязательством, а не юридической нормой, ибо в сфере внешней политики Суду не дано играть никакой роли.
Аналогичные процедуры (но без какого-либо голосования большинством) приняты в отношении «предстоящего формирования общей оборонной политики, которая со временем может привести к совместной обороне».
Европейский союз будет обращаться к Западноевропейскому союзу (ЗЕС), «неотъемлемой составляющей развития Союза», с просьбами о проведении в жизнь решений,
имеющих оборонное значение. Укрепленный ЗЕС станет
европейской опорой Атлантического альянса без какого
бы то ни было ущерба для последнего.
Еще одна новообразованная колонна — сотрудничество министерств внутренних дел. Еврокомиссия и правительства одинаково имеют право выступать с предложениями по политике предоставления убежища, регулированию иммиграции и пограничным режимам. Любой из этих
вопросов министры могут, на основе единогласного решения, передавать в ведение ЕС. Только национальным правительствам дано право выступать с инициативами, касающимися работы полиции, таможенной службы и борьбы
с терроризмом и наркотиками. Комитет в составе высокопоставленных чиновников министерств внутренних дел
координирует работу этой колонны и готовит встречи министров. Для всех решений требуется единогласие.
Путаницу создает отнесение визовой политики к
компетенции Сообщества. Правила выдачи краткосрочных виз и формы визовых отметок устанавливаются министрами квалифицированным большинством голосов.
С января 1996 года все вопросы визовой политики предполагается решать именно таким образом.
«Единые институциональные рамки» должны соблюдаться во всех колоннах. Совет министров и Комиссия
обязаны обеспечивать последовательность всех внешних
действий Союза — касаются ли они безопасности, экономики или развития. Любая страна, желающая вступить в
европейское объединение, должна вступить прежде всего
в Союз. Межправительственной конференции 1996 года
предстояло уточнить, в частности, положения об оборонной политике и полномочиях Парламента.
К договору прилагались 17 протоколов, имеющих
обязательную юридическую силу, и 33 декларации, такой
силой не обладающие. В одном из протоколов содержатся
уставные основы Европейского центрального банка, в
другом — Европейского валютного института. Испания
добилась принятия протокола, в котором говорится, что
система бюджетного финансирования должна быть преобразована таким образом, чтобы лучше соответствовать
платежеспособности отдельных стран ЕС. Особые протоколы позволяют Великобритании и Дании не участвовать
в действиях заключительного этапа ЭВС. Другие приложения касаются менее существенных вопросов: один из
протоколов практически лишает немцев права на покупку
летних домиков на морском побережье Дании, а декларация, включенная по настоянию британцев, требует от ЕС
«уделять все необходимое внимание условиям благополучного существования животных».
-328-
-329-
Что же произошло в Маастрихте
Сутью соглашения, достигнутого в Маастрихте, была франко-германская сделка. Миттеран уговорил Германию согласиться на единую валюту и на признание целью
Союза общей политики безопасности. Коль уговорил
Францию принять германскую модель ЭВС и согласиться на расширение власти Европейского парламента.
Лагерь федералистов, к которым относились Италия, Голландия, Бельгия и Люксембург, получил основание говорить, что договор закладывает основы будущего
европейского государства: Парламент, наделенный реальными возможностями, общее гражданство, общая внешняя
и оборонная политика и единая валюта. Четверке «бедняков» — Испании, Португалии, Греции и Ирландии — были
обещаны денежные вливания.
Мало что в договоре напрямую отвечало вкусам северных прагматиков — британцев и датчан. Те среди них,
кто был настроен более лояльно, могли видеть в документе набор разумных реформ: ЭВС послужит укреплению
единого рынка, а новый порядок действий в области
внешней политики позволит более согласованно реагировать на события в центре и на востоке Европы. Дания горела желанием усилить социальную и природоохранную
политику ЕС, но Великобритания, в карете, движущейся
к Маастрихту, играла роль просто пассажира.
Неподатливость британцев и датчан впервые заложила «подвижную геометрию» в договорные основы Сообщества. Предоставленная им свобода выбора установила принцип, согласно которому страны ЕС не обязаны
принимать на себя обязательства по всем правилам и нормам Союза. Западноевропейский союз, механизм валютных курсов и Шенгенское соглашение о границах — все эти
клубы с числом членов менее двенадцати существовали и
до Маастрихта, но в договорах не упоминались.
У документа, столь длинного и трудного для чтения,
мало шансов понравиться (многие из 253 страниц текста
совершенно лишены смысла, если читатель не понимает и
не учитывает перекрестных ссылок на другие части договора или прежних договоров). Договору не прибавляло
популярности и то, что ни один из лидеров ЕС не говорил
о его достоинствах и не предпринимал никаких усилий,
чтобы настроить в его пользу своих избирателей (исключения были в Дании и Ирландии, а со временем и во
Франции — в тех странах, где проводились референду-
330-
мы). Текст допускал столько противоречивых толкований, что многие его разделы мало какому политику приходились по душе. Сложности и двусмысленности, возникшие из желания заполучить 12 подписей, затрудняли
всякую защиту документа.
Жака Делора Маастрихтский договор никогда не
вдохновлял. Он был вполне удовлетворен положениями
об ЭВС, но соглашение о политическом союзе называет
«безбожным». Говорит, что «грандиозный замысел вылился в посредственный текст». Он сравнивает договор
с «красивым спортивным автомобилем, оснащенным
двигателем мощностью в две лошадиные силы». К лету
1993 года Делор свел свои критические оценки к пяти
пунктам.
Во-первых, «иметь разные дороги, которые в один
прекрасный день могут сойтись вместе, — это прекрасно.
Но ведь не три же колонны». Во-вторых, документ имеет
«чрезмерный размах. Хотели втиснуть в договор все грани внутренней безопасности и правосудия; это можно было бы отложить и на потом». Внешней политикой и политикой безопасности также можно было бы заняться позднее. В-третьих, «процесс принятия внешнеполитических
решений беспомощен и глуп»». В 1990 году перспективы
в области внешней политики казались ему обнадеживающими. Но в 1991 правительства, как он говорит, забыли о
внешней политике и отдались заботам об обороне. В-четвертых, «дипломаты неспособны, были договориться по
вопросам обороны и ограничились поэтому чисто литературными компромиссами». Принятую в договоре формулировку — «оформление в будущем общей оборонной политики, которая со временем может стать совместной
обороной» — он называет «кучей дерьма». В-пятых, положения, касающиеся Парламента, «достойны сожаления с
технической точки зрения, поскольку теперь появляются
семь различных процедур, регулирующих отношения
между Советом и Парламентом». И вот общий вывод, который задним числом делает Делор:
-331-
Нам не следовало заключать договор о политическом союзе, делать это было слишком рано. Моя глубинная интуиция подсказывает, что мы для этого еще не
созрели. Надо было ограничиться договором об ЭВС и добавить к нему небольшой, совсем простой договор по поводу треугольника Совет-Парламент-Комиссия, с тем,
чтобы упростить процедуры и продвинуться к большей
прозрачности и демократии. Но правительства, одержимые чересчур большими амбициями, хотели пойти
дальше.
В Маастрихте он не подал в отставку потому, что это
только сыграло бы на руку всем тэтчер, ле пэнам и шевенманам. Тем не менее, «с точки зрения логики институционального устройства, я всегда считал, что это плохой договор. Я прикусил язык, потому что надо было добиваться
его ратификации».
В действительности Маастрихтский договор не
так уж ограничивал полномочия Комиссии, как Делору
хотелось бы заставить других думать. В относительных
измерениях процедуры в новых колоннах перемещали
внутрисоюзный баланс сил от институтов ЕС к правительствам. Но в абсолютном выражении Комиссия получила ряд новых полномочий. В их числе оказались
формально признанное за ней право на участие во
внешнеполитических делах, экономическом надзоре за
механизмами Валютного союза и сотрудничестве в области предоставления убежища, иммиграции и пограничного режима. Многие новые предметы ведения ЕС
(например, промышленная политика, защита потребителя, визовая политика) и расширение прежних полномочий (скажем, в области социальной и природоохранной политики) открывают перед Комиссией новые возможности для проявления инициативы. Расширение
сферы принятия решений квалифицированным большинством голосов означает, что все больше предложений, исходящих от Комиссии, будут утверждаться Советом министров.
В договоре представлен сплав межправительственных и федеративных начал, и последние ни в коем случае не загнаны в тень. Как не без преувеличения говорит
Ламурё, «в истории ЕС значение имели две вещи: введенный Единым европейским актом порядок принятия
решений квалифицированным большинством голосов и
открытый Маастрихтским договором третий этап становления ЭВС».
Англичане и французы, навязавшие своим партнерам модель греческого храма, признают гибридную природу договора. Джон Керр считает, что в наибольшем выигрыше оказался Европейский парламент, поскольку договор означал шаг вперед к предоставлению ему права
определять программу действий Сообщества и избирать
Комиссию ЕС. Но к этому он добавляет, что «колонны
имеют большое значение и могли бы стать поворотным
пунктом: впервые мы получили закрепленную договором
альтернативу структуре, унаследованной от Монне (треугольник Комиссия-Совет-Парламент)». Он также считает, что статья о субсидиарности сделает Комиссию менее
назойливой.
Франсуа Шеер, генеральный секретарь французского министерства иностранных дел во время проведения МПК, говорил:
Маастрихт позволяет нам расстаться со старыми
теологическими распрями между Европой Монне и Европой де Голля. Маастрихт это вычурный договор, но нам надо было открыть для европейской интеграции перспективу на 10-20 лет вперед.
Шеер считает, что, подобно велосипеду, Союз должен либо двигаться, либо упасть, и договор придал его
движению необходимую инерцию.
Хотя соглашение о политическом союзе более благосклонно к Комиссии, чем это признает Делор, общее настроение МПК он оценивал совершенно ошибочно. На
стороне Комиссии от начала до конца выступала только
Бельгия. Проект Делора, с точки зрения многих прави-
-332-
-333-
тельств слишком федералистский, чтобы они могли принимать его всерьез, лишил своего автора центральной роли на переговорах. Затем, после успешного возвращения
к ней в Дрездене, Делор опять утратил доверие, оказав
поддержку злополучному проекту голландцев.
Эрсболл, сыгравший большую роль в подготовке
люксембургского и окончательного голландского проектов, говорит:
Делор просчитался, полагая, что Комиссия может
написать проект договора, тогда как это было делом правительств, хотя за Комиссией и оставалась полезная
вспомогательная роль. Он не понимал, что правительствам не хотелось отводить Комиссии сколько-нибудь значительную роль во внешней политике.
Не стал ли Делор жертвой плохих советчиков? Некоторые друзья председателя вину за его ошибки взваливают на Ламурё, написавшего существенную часть проекта Комиссии. Когда в июле 1991 года Ламурё ушел на работу к премьер-министру Эдит Крессон, советником
Делора по вопросам, связанным с политическим союзом,
стал уравновешенный и более технократично мыслящий
Мишель Петит. Другие в ошибках Делора винят Дэвида
Уильямсона, официально представлявшего Комиссию на
МПК. В качестве генерального секретаря Комиссии он
был обременен таким множеством других обязанностей,
что ему просто не хватало времени вникать во все детали
политического союза. Имея в виду Ламурё, Уильямсон
жаловался друзьям на «КГБ, стоявший за его спиной», и
на то, что ему приходилось отстаивать предложения, которые, на его взгляд, были слишком федералистскими.
В способности убеждать он явно уступал другим участникам конференции, таким как англичанин Керр или француз Буасьё.
Но не Ламурё или Уильямсон, а именно Делор — и
другие члены коллегии комиссаров — одобрили предложенный Комиссией проект договора, и на них должна лежать ответственность за его стратегическую направлен-334-
ность. Частично документ был написан самим Делором.
Когда Делор размышлял о наилучшей модели политического союза, его собственная логика — представленная в
ответах на вопросы о том, что было бы всего эффективнее — брала верх над его обычно сильным чувством возможного. «Откуда такое недоверие к Комиссии? — недоумевает Делор. — Мы что, наделали ошибок? Или из-за
того, что мы стали чересчур могущественными? Либо дело
в том, что возрождение Европы люди увязали с моей
скромной персоной?».
Сколь бы пренебрежительно ни отзывался Делор о
Маастрихтском договоре, общественное мнение обоснованно связало их вместе. Делор заставлял Сообщество
продвигаться к Валютному союзу, а политический союз
явился основной платой, которую государства потребовали за свое согласие на образование ЭВС. Без «скромной
персоны» Делора не было бы никакого Маастрихтского
договора.