ИДЕАЛЬНОЕ ПОРОЧНОЕ ОБЩЕСТВО К. Лаваля «Человек экономический»
advertisement
ИДЕАЛЬНОЕ ПОРОЧНОЕ ОБЩЕСТВО О книге К. Лаваля «Человек экономический» М.: Новое литературное обозрение, 2010. Считать, сравнивать, извлекать пользу, блюсти выгоду – эти понятия кажутся естественными для современного общества. Именно на этих принципах выстраивается мировой порядок, где каждый индивид, казалось бы, твёрдо знает свой интерес. Всякое дело должно приносить прибыль, богатство – синоним счастья. Кажется, что так было всегда, что человек, заботящийся о личном интересе, - это и есть идеальный представитель homo sapiens, реализующий свои «естественные права». Между тем знание истории подсказывает нам, что так было не всегда. Только на рубеже средневековья и Нового времени стал вызревать идеологический конструкт, поставивший в центр мира отдельного индивида с его желаниями и страстями, сделавшего его центром мироздания, потребителем, к услугам которого существует весь окружающий мир. Французский профессор Кристиан Лаваль в книге «Человек экономический. Эссе о происхождении неолиберализма» постарался вычленить интеллектуальный процесс, который, в конечном итоге, позволил признать человеческую гордыню и низкие страсти (осуждаемые прежде религией) центральными основами создаваемого нового «гармоничного» общества. Напротив, в античное время «неумеренное стремление к богатству, заключающееся в непомерном и неправильном использовании денежных средств ради бесконечного личного обогащения, является врагом греческого полиса. Оно противно правильному образу жизни, который предполагает регламентированное и разумное использование тех благ, которыми обладает человек. Экономия в бытовом смысле этого слова, как понимали её древние греки, была тем знанием, которым обладал хозяин вещей для правильного с ними обращения. Она противопоставлялась крематистике (искусству наживать состояние) торговца, аппетиты которого непомерны, а безграничные желания порождают «недобродетельную жизнь» и ведут к неумелому использованию своего состояния; такой человек становится простой игрушкой своих неудовлетворённых желаний. Полис и богатство ради самого богатства – это антиномии». Показательно, что «приоритет интересов полиса над личными интересами пронизывает 1 всю культуру античного мира, воплощаясь в моральных и политических воззрениях. Термины «общественной» и «государственной пользы», а также идея индивидуального интереса, подчинённого общественной пользе, долго ещё будут напоминать о приоритетах греческого полиса». Впоследствии «средневековая цивилизация и религиозное мышление утвердили добродетельную жизнь каждого «согласно его жизненным условиям». Именно благодаря нравственной ценности, которую приобрёл труд, и малым собственникам, появившимся в результате этой трудовой деятельности, так успешно осуждается финансовый капитализм. Торговая и финансовая деятельность рассматривается в рамках естественной экономики, сообразной с потребностями каждой социальной группы. И если торговля – это деятельность индивидуальная, то ценообразование касается всего общества. Оно должно быть «справедливым», поскольку затрагивает отношения между субъектами одного и того же общества, которые друг другу – братья… Обогащение ради самого обогащения – удел сатаны. Христианским идеалом является не богатый и процветающий человек, а терзаемая плоть, бедняк, которому даётся шанс показать угодную Богу щедрость. Удалиться от мира, стать аскетом, отказаться от земных интересов – вот достойное человека поведение». Сдерживающая роль христианских догм стала ослабевать в ХII веке. «Капитализм появился на свет не вдруг, и его развитие стало возможно только благодаря ослаблению религиозных запретов на стяжание денег, ростовщичество и доходные вложения. Возникшая нравственная казуистика привела к тому, что к торговле стали относиться терпимее, тогда как эта деятельность обладала всеми качествами, чтобы стать совершенно чуждой для этики братства, проповедуемой христианскими концепциями общественной жизни». Большую роль сыграла сама папская курия, постепенно вовлекаемая в дух стяжательства. В конечном итоге римский папа сам стал крупнейшим ростовщиком средневековья. Изменение практических условий церковной жизни воплотилось в догматических нововведениях. В XIII веке католическое богословие «обогатилось» чистилищем, в котором получили возможность «отмыть грехи» ростовщики и стяжатели. Но бурный всплеск торгово-экономической деятельности был связан всё-таки не с церковной догматикой, а с быстрым распространением грамотности и, главным образом, навыков 2 арифметического счёта. Понятие «пользы» получило количественный эквивалент. Общество в массовом порядке погружалось в расчёты, арифметика вытесняла Священное писание. Дальнейшее упрочение позиций «экономического человека» вырастало из укрепления позиций национальных государств. Политика европейских суверенов также стала строиться на расчёте. Оказалось, что подданные, стремящиеся к собственной выгоде гораздо удобнее в управлении, прибыльнее в плане предоставляемых налогов, лучше понимают «государственные интересы». Вообще, понятие «интерес» становится центральным в политико-идеологическом обосновании новоевропейских государств, вытесняя прежние понятия «добродетели», «справедливости», «обязанности», «долга». Когда всё можно подсчитать, удовлетворить потребности и желания в конкретной материальной форме, зачем прибегать к риторике и пышным ритуалам? С этого времени национальные государства становятся главными проводниками капиталистических отношений. Они щедро раздают патенты на мануфактуры, промышленные и ремесленные предприятия, повсеместно заменяют натуральные повинности денежным оброком, борются с праздностью и бродяжничеством, стремятся всё подвластное население превратить в активных экономических агентов. Для этого создаются «работные дома» и ремесленные школы для обучения детей, вводится жёсткое «рабочее законодательство» и индивидуальная ответственность подданных за обеспечение своего пропитания. Государство начинают рассматривать как Паноптикон – средство постоянного наблюдения за всеми социальными слоями и индивидами с целью постоянного стимулирования и муштровки. Для этого многие функции контроля передаются обществу с целью наблюдения «каждого за каждым». Побочным эффектом этой политики стало вызревание гражданского общества – Паноптикон приобрёл зеркальное отражение, и уже само общество стало надзирать за государственными органами. «Экономическое общество» стало тотальным. Таковы общеисторические механизмы вызревания «экономического человека». Но основное место в книге Кристиана Лаваля посвящено не им, а бесконечным идейным спорам, выросшим на ниве «нового экономического порядка». Лаваль поэтапно прослеживает формирование новой науки – политической экономии, ставшей на рубеже XVII – XVIII веков ведущей формой теоретических изысканий и основой разрешения идеологических 3 споров. Либертарианцы, физиократы, меркантилисты, сторонники свободного рынка («невидимой руки»), утилитаристы (стремившиеся поставить на поток производство «наибольшего количества счастья для наибольшего числа людей) и многие другие искатели «экономической гармонии» проходят перед взором читателя Лаваля. Но мы, в конечном итоге, предприняли данное изложение не столько для расширения эрудиции, сколько для решения вопроса: действительно ли «экономический человек» является вершиной исторической эволюции вида homo sapiens? И мировой Паноптикон – идеал окончательного устроения человечества? И как быть с «фатальной идеей, ведущей нас к неизбежному установлению универсума, подчинённого принципу полезности»? Временное торжество неолиберализма ставит всё больше проблем. Возникают сомнения: может ли индивидуализм и дальше оставаться ведущим принципом человеческой самоорганизации? Или речь должна идти об изменении мотивов самой человеческой личности? По мнению Лаваля, «настоящая критика утилитаризма должна, конечно же, осуществляться через желание, понимаемое как сущность человека, то есть в плане субъективации, образа жизни, отношения к иному. Мы уже видели, что политическая экономия ограничила желание личным интересом. Она утверждает желание и находит в нём свою опору, но только для того, чтобы приручить его в качестве рассчитанного и социально приемлемого интереса. А ведь сама сущность желания заключается в преодолении ограничений нашего «я» и индивидуального самоуправления расчёта. Человеческое желание, изуродованное, канализированное, сведённое к несчастному наслаждению материальными благами потребления, прячется в бессознательном, в искусстве, в революционной политике, то есть в местах иного типа отношений к другим людям и к самому себе». Юрий ЕПАНЧИН 4
