Закиров А. В., Казань. Р. КОЗЕЛЛЕК: СТРУКТУРНАЯ И
реклама
Р. КОЗЕЛЛЕК1: СТРУКТУРНАЯ И ЭМПИРИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ. А. В. Закиров Казанского (Приволжского) федерального университета Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация В статье рассматриваются методологические и методические подходы понимания феномена исторического времени, развиваемые одним из уникальных историков XX-XXI вв., Р. Козеллеком. Предлагается рассмотрение феномена исторического времени с антропологической точки зрения. Делается вывод, что историческое время представляет собой постоянно развивающуюся систему, деятельность которой зависит от совокупности действия её составляющих, в виде личного индивидуального опыта. Статья посвящена проблеме взаимосвязи и взаимозависимости целого и частей целого. Автор попытался показать, как индивидуальные переживания и ожидания могут влиять на ход событий в прошлом, настоящем и будущем; как ход истории в целом ограничивает и сдерживает индивидуальный опыт. Огромное внимание уделяется языку, как исторической среде. В феврале 2006 года, в некрологе, посвященном одному из актуальных в немецкой историографии историку, философу и антропологу Р. Козеллеку, Ю. Кокка2 подводит итоги процессов, которые происходили как в немецкой, так и во всей западной историографии [3]. Такие воспоминания Ю. Кокка приводит о своём учителе: «Козеллек часто поднимал теоретические, даже, метафорические вопросы. Он сохранял свою независимость, своё расстояние от прочих историков. Его привычка – расстояние, сомнение и смирение – почти всегда с трубкой, часто в галстуке. Он любил разговоры, дискуссии, споры, даже, очень жаркие, но никогда не позволял себе вести спор в оскорбительных тонах. Его библиотека была настолько велика, что её можно бы было поместить в бассейне дома в Билефельде, в котором он часто жил со своей большой семьёй. Р. Козеллек был честным человеком, вдающимся учёным, великим историком. О нём ещё будет написано много книг» [3]. Можно с уверенностью сказать, что Р. Козеллек всегда считался и считается историком, которого нельзя однозначно приписать к определённому течению в исторической науке. Несмотря на то, что он долгое время сотрудничал с историками представителями «структурной истории», историками билефельдского университета, представителями микроистории, он не позиционировал себя с какой-то определённой группой. Возможно, это происходило потому, что большую часть своих исследований он посвятил теоретико-методологическим вопросам исторической науки. Р. Козеллек относился к немногочисленному числу учёных, которые попытались применить не только междисциплинарный подход при изучении существующих проблем. Он по праву может считаться и историком, и философом, и антропологом, который занимался антропологическими параметрами проблемы времени. Англо-американская историческая энциклопедия определяет Р. Козеллека как «одного из важнейших современных немецких историков» [1, P. 663]. Признано, что этот историк занял особое место, отличное от большинства других представителей исторической науки ФРГ. Во время вручения Козеллеку высокой награды имени 3. Фрейда в 1999 г. Фр. В. Граф подчеркнул, что она является воплощением успеха аутсайдера (использовано английское слово outsider) германской историографии. Здесь термин «аутсайдер» следует понимать, как «находящийся вне», за рамками. Это высказывание можно понимать следующим образом: в трудах Р. Козеллека развивались подходы, которые не были типичными для германской историографии. Действительно, он всегда придавал исключительное значение языку, семантике слов в их историческом 1 контексте, тогда как в социальной истории ФРГ большая роль, как правило, отводилась учению М. Вебера, различным вариантам концепции модернизации, а в следующей за ней истории повседневности – менталитету, проблемам «маленьких» людей в истории. Не случайно в одной из самых новых работ по методикам дискурсивного анализа, Козеллеку посвящена специальная глава, и сам он рассматривается как один из немногих создателей оригинального подхода в этой области [4, S. 7.]. Можно признать, что историография второй половины XX века испытала на себе быструю смену тенденций и подходов. Структурная история и макроисторический подход сменились на микроисторический подход и историю повседневности, которая в свою очередь пытается пройти период синтеза. Интерес к этим подходам актуален и сегодня, и дискуссии между историками всё ещё продолжаются [См.: 15, 16]. В настоящее время можно наблюдать не только механический синтез этих двух подходов, а нечто гораздо большее. Это осуществляется при рассмотрении проблемы, вооружившись и методами герменевтики, и методами системно-эволюционной парадигмы. Все противоречия, которые сложились в конце XX века, дали возможность качественного пересмотра проблем и возможность расширить горизонт человеческих ожиданий. Велика в этом процессе и роль Р. Козеллека. Р. Козеллек был историком раздвигающейся современности [3]. Но не понятый этой современностью. Нельзя сказать, что он примыкал к одному из сложившихся в науке течений, но со многими из них он имел общие интересы. Очень выразительно мнение самого мыслителя о тех перипетиях, которые происходили в конце XX века. Цитата: «Когда говорят о повороте к культурной истории, о лингвистическом повороте, я спрашиваю, в чем постановка вопроса. Все начинается с постановки вопроса, и никакого догматически установленного метода не существует, метод определяется в зависимости от постановки вопроса. Некоторые марксисты говорят, что история языка – это чистая идеология, но я не могу сказать, что это полностью так. В общем, язык – это самостоятельная область, и его надо воспринимать всерьез… Лингвистический поворот пришел из Америки. Когда немецкие социальные историки внезапно узнали, что слово можно рассматривать исторически, то тоже стали за лингвистический поворот. Не знаю... Меня два десятилетия не воспринимали всерьез, но сейчас, если это идет из Америки, то это похвально. Вот так обстоит дело. Велер и Кока, после лингвистического поворота, изобретенного в Америке, занимаются культурной историей, это теперь допускается и в Билефельде, а я всю жизнь занимался историей языка, но говорили, что это неприемлемо, что это не социальная история» [17, C. 336]. В мировой историографии Р. Козеллека знают, как одного из создателей самой впечатляющей крупной и значимой не только для немецкой исторической науки, но, пожалуй, и для всего научного сообщества акции. В соавторстве с В. Конце, О. Бруннером им была создана восьмитомная «Энциклопедия основных исторических понятий». Этот труд интересен тем, что он является словарём политического и социального языка Германии. Профессор университета г. Билефельда Н. Бульст – видный специалист в области культурной истории, хорошо знавший Козеллека. На вопрос о том, как сами немецкие ученые видят его вклад в историографию, заметил, что этот историк явился не только создателем нового теоретического подхода, но и сумел с успехом применить его в конкретных исследованиях; такое сочетание редко встречается в одном лице. И добавил, что никто не смог на том же высоком уровне повторить это [17, C. 327]. Р. Козеллек с помощью различных подходов попытался исследовать исторические временные опыты и временные понятия. При этом он обращается, прежде всего, к нашей современности, но постоянно проводит сравнения с более ранними периодами. Методически заостряя внимание, в первую очередь, на социально-исторических данных, 2 он проводил анализ языковых свидетельств и сравнивал друг с другом разновременные понятия, так как именно там находил занесённый временем опыт. Р. Козеллек отмечает: «Понятие включает в себя множественность исторического опыта и сумму теоретических и практических отношений, образующие внутри него единое целое, которое в качестве такового может стать данностью и объектом опыта лишь посредством этого понятия» [6, S. 109]. Истолкование в понятиях не что иное, как способ осуществления герменевтического опыта. Именно поэтому столь сложной является лежащая здесь проблема. Толкователь и не подозревает о том, что он привносит в истолкование себя самого и свои собственные понятия. Языковая формулировка так тесно сплетена с самим мнением интерпретатора, что она никогда не становится для него отдельным предметом рассмотрения. Понятно поэтому, что данная сторона герменевтического процесса полностью остаётся без внимания. К этому добавляется ещё и то, что реальное положение дел искажается не соответствующими ему языковыми теориями. Ясно само собой, что инструменталистская теория знаков, рассматривающая слово и понятие как уже готовые или подлежащие изготовлению орудия, не удовлетворяет истине герменевтического феномена. Само употребление обычных слов имеет своей основой вовсе не акт логического субсуммирования, с помощью которого нечто единичное подводилось бы под всеобщность понятия. Герменевтический опыт является коррективом, с помощью которого мыслящий разум освобождается от оков языка, хотя сам этот опыт получает языковое выражение. Современное понятие языка имеет своей предпосылкой языковое сознание, которое само является результатом исторического процесса и потому не соответствует его началу [10, C. 460-470]. Язык есть та среда, в которой происходит процесс взаимного договаривания собеседников и обретается взаимопонимание по поводу самого дела [10, C. 447]. Герменевтическая проблема состоит, таким образом, вовсе не в правильном пользовании языком, но в истинном взаимопонимании по тому или иному поводу, осуществляемом в среде языка. При любой интерпретации определяющую роль для понимания играет собственный горизонт интерпретатора. Слияние горизонтов приводит к некой структуре языка, которая становится общей и приобретает системность. Исторические понятия представляют собой некое рассуждение, растянутое во времени. Они являются тем, что Макс Вебер называл идеальными типами. Задача исторического исследования состоит в том, чтобы в каждом отдельном случае установить, насколько действительность близка или далека от созданного наукой идеального типа, мысленного образа, который сам по себе не является исторической реальностью. Идеальный тип – это понятие, конструкция: «в них мы строим, используя категорию объективной возможности, связи, которые наша ориентированная на действительность, научно дисциплинированная фантазия рассматривает в своём суждении как адекватные» [9, C. 380-393]. Как уже говорилось выше, Р. Козеллек интересовался антропологическим параметрам проблемы времени. Ощущая, то насколько мобильность современного человека порождает необходимость самоопределения: «найти себя в череде поколений», он восклицает: «Кто задаёт вопрос о связи истории и времени, не думает о таком роде естественной гипотезы нашей периодизации времени, в которой уже должно существовать что-то вроде «исторического времени». Кто стремится доискаться созерцания исторического времени в повседневности, тот может обратить внимание и на морщины пожилого человека или на шрамы, в которых запечатлены в настоящем результаты прошедших событий. … Или он в воспоминаниях будет окликаться и на сочетания «обломков разрушенного – модернизированного», и он будет обращать внимание на очевидные стилевые изменения, которые передают пространству глубину измерения своего времени, или он будет 3 смотреть на наслоения по-разному модернизированных средств передвижения, среди которых на протяжении всего века встречаются от саней до самолета. Наконец, и, прежде всего, он будет думать о смене поколений в собственной семье или профессиональном мире, в которых перекрываются различные пространственные опыты и пересекаются перспективы на будущее, вместе со всеми конфликтами, которые там заложены. Уже эта панорама настоятельно рекомендует не переносить неожиданно параллели природного времени – даже если у нее есть собственная история – на историческое понятие времени. Уже единственное число неповторимого исторического времени, которое должно отличаться от измеримого природного времени, можно подвергать сомнению. Так как историческое время, если у понятия есть собственный смысл, привязано к социальным и политическим единицам действия, конкретным действующим и бездействующим людям, к ее учреждениям и организациям. У всего есть определенные, собственные временные ритмы и способы исполнения присущие только ему» [6, S. 9-10]. Здесь вполне уместны слова Гердера: «Каждая переменная величина имеет в себе своё собственное время; это имеет силу, даже если нет рядом другого; ни у каких двух вещей мира нет одной меры времени... Во вселенной времени имеется бесчисленно много времён (можно говорить это, собственно, и смело)» [2, S. 68]. Современный человек идентифицирует себя не в определённой временной точке, а в определённой культуре. В связи с чем, Р. Козеллек писал: «Можно пробовать тематизировать исторические времена только исторически, измеряя и датируя с помощью естественного разграничения времени, заимствованного из физико-математического измерения природы (дата или период жизни или института, узловые или переворотные точки политических или военных рядов событий, скорость транспортных средств и их увеличение, увеличение или спад производства, скорость оружия). …Но уже интерпретация контекста, которая исходит из упомянутых факторов, выходит из определений времени, естественно, физически или астрономически подготовленных. …Политические решения вынуждаются под давлением сроков, реакцией скорости транспортных средств и средств сообщения на экономику или на военные акции, устойчивостью или подвижностью социального поведения в контексте времени установленного политическими или экономическими требованиями. Наконец, всё это и другое во взаимодействии и взаимозависимости принуждает к временным определениям, которые обусловлены природой, но должны определяться как специфически исторические. Каждый краткий обзор таких связей события ведет в дальнейшем к определениям эпох, но которые могут абсолютно поразному отменяться, а также перекрываться в зависимости от исследуемых областей. …При этом все свидетельства показывают то, как в конкретной ситуации опыт обрабатывает в языке прошлое и ожидаемое, надежды и прогнозы на будущее. Везде спрашивается о том, как в настоящем заняты один за другим временные измерения прошлого и будущего. …Существует гипотеза, что переворот происходит в определении разницы между прошлым и будущим, или антропологически, между опытом и ожиданием, таким образом, как что-либо поддаётся охвату «исторического времени». … Единица времени узнаётся как всегда новое время, как «современность», которая постоянно увеличивает вызовы будущего» [6, S. 10-12]. Таким образом, существует необходимость расшифровывать тексты и все прочие источники и, вообще, понимать всю историю, исходя из подспудных коллективных представлений, участвовавших в их создании. Как писал А. Про: «История не может происходить из фактов: не бывает фактов без вопросов, без предварительных гипотез. Бывает, что вопрос поначалу кажется расплывчатым; если же он не уточнятся и в дальнейшем, то исследование обречено на провал. Мы никогда не находим ответов на вопросы, которые не задавали» [14, С. 77]. Есть возможность только того, что наши вопросы изменялись в соответствии с изменением нашего горизонта ожидания. 4 Анализируя проблемы семантики исторического времени, Р. Козеллек пришел к необходимости введения специальных методологических понятий, которые он называет метаисторическими категориями. По его мнению, метаисторическими они становятся в силу того, что выступают как антропологические предпосылки «возможных историй», оказывая влияние на формирование и развитие событий. Метаисторические категории, первую из которых Козеллек называет «пространством опыта», а вторую – «горизонтом ожидания», образуют особое семантическое поле, которое формирует будущее. Семантическая структура исторических понятий определяется, с его точки зрения, напряжением, возникающим между их различно ориентированными во времени элементами, которые он называет соответственно «пространством опыта» (Erfahrungsbereich) и «горизонтом ожидания» (Envartungshorizont), иными словами, между обобщенным в понятии наличным бытием и проектом будущего, который оно пытается сформулировать и навязать как логическую неизбежность, как естественный порядок вещей [6, S. 354]. Таким образом, можно сказать, что Р. Козеллек рассматривал историю как систему (аналогичную системе Д. И. Менделеева), в которой важна роль каузальных связей, как по вертикальной, так и по горизонтальной, как по восходящей, так и по нисходящей, как в пространственной, так и во временной плоскостях. А так же система, которая зависит от изменения положения различных компонентов, в различных плоскостях. Особое место в этой системе занимает время. Можно говорить о взаимной зависимости не только настоящего от прошлого, будущего от настоящего, но так же и о зависимости настоящего от будущего, прошлого от настоящего, будущего от прошлого, прошлого от будущего. Для истории недостаточно, чтобы факты располагались в хронологическом порядке. Вопервых, необходимо влияние одних фактов на другие; во-вторых, при наличии определённого круга степеней свободы, согласно теории И. Пригожина, «система может приспосабливаться к своему окружению несколькими различными способами» [13, C. 19]. Лишь случай решает какая одна из многих из возможностей будет реализована во временном пространстве. Такая взаимозависимость времён в истории происходит в связи с их антропологическими характеристиками. История – это не память. Время истории строится вопреки времени памяти. Память, как и история, имеет дело с уже прошедшим временем. Разница лишь в отстранённости, в объективации. Время памяти искривлено, видоизменено, переработано в зависимости от последующего опыта, наделившего его новыми значениями. «Опыт» и «ожидание» постоянно подвержены сдвигам и изменениям во времени. Напряжение между ними «провоцирует» различные варианты новых решений и действий, создавая и оформляя рамки исторического времени. По мнению Козеллека, это наглядно видно на примере прогноза. Вероятностное содержание прогноза основывает не то, что кто-то чего-то ожидает. Ожидать можно совершенно невероятного. В то же время вероятностное воссоздание вариантов будущего, которые могли бы иметь место, есть единственное средство, позволяющее вскрывать причины и устанавливать их иерархию в истории. Воображение, к которому здесь настойчиво взывают, не является чистой фантазией. Да, ирреальные конструкции, которые оно создает, – это, конечно, вымысел, но они не имеют ничего общего с бредом или сном. Они укоренены в реальном и вписываются в воссоздаваемые историком факты. Вероятность предсказанного будущего выводится из предпосылок прошедшего, обогащенного опытом. Прогноз содержит в себе этот опыт, «пространство» которого формирует определенный «горизонт ожиданий». Как выражается Козеллек: «Опыт освобождает прогноз и управляет им» [6, S. 359]. Если прогноз управляется определенным «ожиданием», то предусмотренность или планирование определенного действия должны проектировать «ожидание», в котором всегда присутствуют такие человеческие факторы как страх и надежда. Однако прогноз лишь открывает возможность «ожидания», которое выводится не только из опыта. «Если делается прогноз, значит ситуация из которой он возник уже изменилась… Прежнего 5 «пространства опыта» никогда не хватает, чтобы определить точно «горизонт ожидания»подчеркивает Р. Козеллек [6, S. 359]. «В то время как пророчество выходит за горизонт просчитываемого опыта, прогноз, как известно, сам вкраплён в политическую ситуацию. Причём в такой степени, что сделать прогноз уже само по себе означает изменить ситуацию. Прогноз таким образом, – это сознательный фактор политического действия, он делается в отношении событий путём обнаружения их новизны. Поэтому каким-то непредсказуемо предсказуемым образом время всегда выносится за пределы прогноза» [6, S. 28-29]. Отказ от телеологической точки зрения не позволяет историку допустить существование чётко направленного времени, каким оно представляется современникам. Сами исследуемые процессы своим ходом сообщают времени определённую топологию [14, C. 115]. Следуя логике Р. Козеллека, время перемещает именно «опыт» в «горизонт ожидания», а не наоборот. Присутствие прошлого проявляется иначе, чем присутствие будущего. Чтобы произошедший из прошлого опыт явился пространственно, его надо связать с неким рациональным, осмысленным целым, где представлены другие «слои» времени без их идентификации, анонимно. Целое играет существенную роль в тех случаях, когда задача исследования заключается в получении синтетического знания об объекте, когда объект сложен или рассматривается как определенный процесс [18, C. 645646]. Таким образом, Р. Козеллек делает акцент лишь на возможное «будущее», которое выводится отнюдь не из совокупности отдельных событий. Возможность обозначает внутренние тенденции развития события и условия его реализации, которые формирует структура. Именно она, с одной стороны, обуславливает, а с другой, ограничивает, возможные действия будущего. Структура формирует границы «возможных историй», отнюдь, не исключая условий повторяемости определенных событий. «Вывод должен делаться не из самой истории, а из развития ее структуры» – пишет он [6, S. 157]. Но каждая бесспорно неповторимая история скрывает в себе структуры своего осуществления, ограниченные возможностью эволюционного развития, которое происходит с другой скоростью, чем протекают сами события [5, S. 66]. Повторное познавание предполагает дистанцию. Однако, повторное познавание в то же время поднимает дистанцию. …В широте выделяется далёкий горизонт «Там» на фоне человеческих миров» [5, S. 131]. Все понимание без временного индекса остается немым [5, S. 97]. Мы приходим к выводу, что время имеет собственную структуру. Оно одновременно многолико и универсально, оно необратимо и обратимо. Всё понимание принципиально обусловлено временем, не только в пространстве или духе времени, не только во временной последовательности, во временном развитии или изменении. Но и, тем временем, которое Г.-Г. Гадамер назвал «действенной историей», истоки которой не следует рассчитывать диахронно. Смысл которой состоит в том, чтобы познавать в собственное время. Таким образом, историю можно предполагать как связующее звено во временных слоях. Временной порядок может определяться многообразными факторами: как объективного, так и субъективного характера [12, C. 159-161]. Времена истории не идентичны и так же не полностью выводимы из жизненно важной модальности, которая была развита в человеке как «экзистенция». Времена истории с самого начала учреждены по-человечески, речь всегда идёт об одновременности неодновременного, определении разницы, которые содержат собственную конечность времени, которая не приписывается к экзистенции [5, S. 101]. Истории происходит потому, что заложенные в них потенции происходят взаимосвязано с заложенными в них предпосылках. Этот избыток возможностей должен обрабатываться, чтобы суметь осуществиться «в каком-то времени» [5, S. 110]. Поэтому должны происходить ситуации, благодаря которым осуществляется аккумулирование 6 определённых потенций, которые могут реализоваться в определённом времени и пространстве. В этом горизонте могут происходить кризисы, конфликты и переломы. На перекрестке времен историограф создает «историографическое» время, время спрессованное, многослойное, которое под тяжестью временного давления, совокупности объективных и субъективных причин подвержено определенной деформации. В результате совмещения временных контуров возникает эффект накопленного времени, сжатого во временной клубок, разворачивающийся в историографическом исследовании, в процессе чтения которого хронологическая ориентация читающего намеренно расширяется или сужается и наделяется дополнительными смыслами. Литература 1. Encyclopedia of Historians and Historical Writing / Ed. by K. Boyd. – V. 1. – LondonChicago, 1999. 2. Herder J. G. Metakritik zur Kritik der reinen Vernunft (1759). – Berlin 1955. 3. Kocka J. Die zukunft der vergangenheit [Электронный ресурс] / J. Kocka – Режим доступа: http://www.tagesspiegel.de/weltspiegel/gesundheit/die-zukunft-dervergangenheit/682002.html 4. Koselleck R. Semantyca Historyczna. – Poznan, 2001. 5. Koselleck R. Zeitschichten. Studien zur Historik. – Frankfurt am Main: «Suhrkamp», 2003. 6. Koselleck R.. Vergangene Zukunft. Zur Semantik geschichtlicher Zeiten. – Frankfurt am Main.: «Suhrkamp», 1989. 7. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. – М.: “Медиум”, 1995. 8. Бурдье П. Поле науки // Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. – М.: Институт экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя, 2002 9. Вебер М. Избранные произведения: Пер. с нем. – М.: Прогресс, 1990. 10. Гадамер Х.-Г.Истина и метод: Основы филос. герменевтики: Пер. с нем. / Общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова. –М.: Прогресс, 1988. 11. Ищенко Е. Н. Современная эпистемология и гуманитарное познание: Монография / Е. Н. Ищенко; Воронеж, гос. ун-т. – Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2003. 12. Назарова В. В. Категория времени в переходные эпохи (на примере новой истории) // Материалы международной научной конференции: «Время в координатах истории» (29 – 30 октября 2008). – М., 2008. – С. 159-161. 13. Николис Г., Пригожин И. Познание сложного. Введение: пер. с англ. – М.: Мир, 1990. 14. Про А. Двенадцать уроков по истории. – М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2000. 15. Репина Л. П. Смена познавательных ориентации и метаморфозы социальной истории. Часть I // Социальная история - 1997. – М., 1998. – С. 37-41. 16. Репина Л. П. Теоретические поиски 80-х годов: проблема синтеза // Социальная история - 1998/99. – М., 1999. – С. 11-38. 17. Соколов А. С.. Интервью с Рейнхардом Козеллеком // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. Вып. 15. – М., 2005. 18. Юдин Б. Ю.Целостность.//Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. – М.:Республика, 2001. С.645 – 646. Райнхарт Козеллек родился в 1923 г. в Герлице, где была сильной евангелическая культурная традиция. Там он начал обучение в гимназии, а получил аттестат зрелости в Саарбрюкене в 1941 г. После этого добровольцем ушел в вермахт, и служил главным образом в оккупированной Франции и на восточном 1 7 фронте. Драматический опыт войны повлиял на формирование историка. Оказавшись в 1945 г. в советском плену, он вернулся на родину через год с обозом военнопленных. Став студентом в 24 года, он был одним из тех, для кого дебаты вокруг категории «вины» К. Ясперса были далеко не абстрактными. В Гейдельбергском университете Козеллек изучал широкий спектр гуманитарных и социальных наук, включая историю, философию, право, социологию и историю искусства. На формирование его идей оказали влияние такие видные историки, как Й. Кун и В. Конце, историки культуры А. Вебер и Х.-Г. Гадамер, философ К. Левит. К. Шмитт указывал на влияние на политику правовых понятий, на то, что необходимо выяснить, что означало каждое понятие в определенное время, где, когда и для кого. В 1954 г. под руководством Куна Козеллеком была защищена диссертация «Критика и кризис. Вклад в патогенез буржуазного мира» (Kritik und Krise. Eine Studie zur Pathogenese der bürgerlichen Welt). Она была издана как монография и переведена на многие языки. Большое значение для работы Козеллека по проблеме исторической семантики имело его пребывание в университете Бристоля, а затем работа в Гейдельберге в качестве ассистента сначала у Куна, а затем у Конце В 1967 г. появилась новая важная работа Козеллека, защищенная им в качестве второй диссертации «Пруссия между реформой и революцией. Земельное право, административное управление и социальное движение» Preußen zwischen Reform und Revolution. Allgemeines Landrecht, Verwaltung und soziale Bewegung von 1791 bis 1848). Ее особенностью было стремление связать политическую историю Пруссии с социальным развитием в условиях промышленного переворота, социальную мобильность и устремления различных общественных групп - с господствующими правовыми и административными концепциями. В ней нашли воплощение идеи, разработанные ранее в области исторической семантики. Формирование научных взглядов Р. Козеллека происходило прежде всего под воздействием В. Конце, крупнейшего гейдельбергского историка. Также среди своих учителей Козеллек выделяет Й. Куна, от которого он унаследовал интерес к языку и лингвистическим вопросам. Преподавателем социологии был А. Вебер, брат М. Вебера. Философию преподавали Г.-Г. Гадамер и его друг Левит . Наконец, надо отметить Карла Шмитта . Говоря о более общих влияниях, Козеллек называл Мартина Хайдеггера. С конца 1960-х гг. научная и организационная деятельность Козеллека была в большой мере связана с одним из новых университетов Германии – Билефельдским. Сначала он входил в состав комиссии по его созданию и внес большой вклад в разработку организационных и методологических принципов, на которых было построено это учебное заведение, а также в создание в Билефельде факультета истории. Одна из его идей, до настоящего времени сохранившаяся в практике преподавания, заключается в чтении студентам вводного, «сквозного» курса от древности до современной эпохи, что помогает в создании целостной картины исторических событий в их преемственности. В основу такого курса может быть положена одна проблема, например, проблема войн. С 1973 г. он стал профессором этого университета. В Билефелъдском университете Р. Козеллек занимал кафедру теории истории, а вскоре стал первым директором Центра междисциплинарных исследований. Создание такого центра явилось воплощением центральной идеи: в современных условиях развитие научных исследований возможно только на условиях кооперации, широкого взаимодействия специалистов в различных областях науки . Деятельность на базе Центра временных научных коллективов плодотворно отразилась, в том числе в области гуманитарных исследований. Козеллек возглавлял Центр междисциплинарных исследований в течение пяти лет, и работал в Билефельдском университете вплоть до своей отставки в 1988 г. Уместно напомнить, что это были годы, когда значительные позиции в немецкой историографии приобрела так называемая «билефельдская школа», наиболее известными представителями которой считают Г-У. Велера и Ю. Коку. Велер занимал кафедру истории XIX века, а Кокка – кафедру социальной истории. Эта знаменитая школа социальной истории разрабатывала один из вариантов теории модернизации. Конечно, подходы Козеллека, указывавшего на необходимость «сближения» истории и лингвистики, не во всем совпадали с позициями его коллег. Можно заметить, что при всем разнообразии подходов, свойственных современной историографии, именно труды Козеллека указали на связь между социальными явлениями и языком, как частью культуры и ментальности . Козеллек, использовав 60-е и 80-е гг., для написания статей о новаторской теории истории, издал две фундаментальные монографии по теории исторического вемени: «Прошедшее будущее» (1979) и «Слои времени» (2000). А ранние работы Козеллека, такие как «Террор и мечта. Опыт времени в Третьем Рейхе», относятся к истории памяти. Также он интересовался памятниками войны: систематически посещал, фотографировал и обрабатывал для сравнения. Он опубликовал политические и иконографические изображения по истории культа смерти. 2 Юрген Кокка – историк в Свободном университете Берлина, президент Научного центра социальных исследований в г. Берлин. 8
