iv. прагматическая неоднозначность
реклама
Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 16. Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс,1985. – 500 с. P. С. Столнейкер ПРАГМАТИКА Из трех традиционных разделов науки о знаках — синтаксиса, семантики и прагматики — последним, то есть прагматикой, до недавнего времени практически не занимались. Прагматика - это наука, изучающая_язык в его отношении к тем, кто его использует. Проблемы прагматики на неформальном уровне обсуждались философами школы «обыденного языка» и некоторыми лингвистами; между тем логики и философы формального направления эти проблемы обычно либо игнорировали, либо относили к компетенции семантики или синтаксиса. В настоящей статье я попытаюсь очертить область науки, которая могла бы с полным правом называться прагматикой и при этом соответствовала бы уровню современных исследований по формальной семантике. Я не ставлю перед собой цель решить все затронутые проблемы, но я хотел бы убедить читателя в перспективности предлагаемой теории. Хотя данная статья написана в неформальном стиле, сама теория легко поддается формализации. Полученная таким образом формальная прагматика может стать не менее точной наукой, чем современный логический синтаксис или логическая семантика. На мой взгляд, разработкой формальной прагматики стоит заниматься по крайней мере по двум причинам: во-первых, она позволяет наметить новый подход к изучению некоторых философских проблем, неразрешимых в рамках традиционной формальной семантики; во-вторых, проясняет отношение логики и формальной семантики к изучению естественного языка. Я начну со второго члена традиционной триады — с семантики. Границы этой науки очерчены не так четко, как может показаться; а поскольку прагматика и семантика — дисциплины смежные, важно определить, где начинается собственно прагматика. Выделив область прагматики, я опишу несколько задач, попадающих в ее компетенцию, а затем приведу аргументы в пользу существования кардинального различия между семантикой и прагматикой. Robert С. Stalnaker. Pragmatics. — In: «Semantics of natural language», D. Reidel Publishing Company, Dordrecht-Holland, 1972, p, 380—397. 419 I. СЕМАНТИКА Если присмотреться к общим определениям Морриса и Карнапа, предмет семантики оказывается в значительной мере неясным. По их мнению, семантика рассматривает отношения между знаком и его десигнатом (означаемым, designatum). Десигнат знака, пишет Моррис, это то, что «учитывается (is taken account of)* благодаря наличию знака». Моррис говорит также, что «десигнат является не объектом, но типом объекта или классом объектов» (Morris 1938:4—5). Карнап дает не менее туманное общее определение. «Д е с и г н а т выражения,— говорит Карнап,— это то, к чему намерен отослать (refer) человек, употребивший это выражение, например объект, или свойство, или положение вещей... (Мы сейчас не пытаемся дать точное определение Десигната; этот термин используется просто как удобное общее обозначение для различных сущностей — объектов, свойств и т. д., причем не отвергается существование фундаментальных различий между этими сущностями в других отношениях.)» (Сатар 1939: 4). Хотя четкого общего определения предмета формальной семантики найти не удается, ее историческое развитие прослеживается достаточно хорошо. Центральные проблемы семантики всегда касались выяснения истинности или условий истинности для предложений различных конкретных языков. Формальная семантика описывает условия истинности предложений без учета намерений говорящего. Язык используется человеком для разных целей, в частности для выражения пропозиций (в соответствии с тем или иным намерением говорящего); при этом сами пропозиции —это абстрактные сущности, представляющие условия истинности. Семантика изучает этот аспект языка в отрыве от всех остальных! далее я рассматриваю семантику именно как изучение пропозиций. Экспликация понятия пропозиции в формальной семантике основана на определенных наивно-интуитивных представлениях, которые заключаются в следующем. Истинность или ложность утверждения определяется двумя обстоятельствами: первое — что говорится в утверждении, то есть какая именно пропозиция утверждается; второе — каково положение вещей в мире, соответствует ли оно тому, что было сказано. Чем же должна быть 420 * Здесь мы сохраняем переводы терминов Морриса, предложенные в издании: «Семиотика». М., «Радуга», 1983, е. 39—41; ем. там же, прим. ред. на с. 585—586. — Прим. перев. пропозиция, чтобы это интуитивное представление можно было считать верным? Она должна иметь вид правила, или функции, связывающей положения вещей в мире с истинностными значениями. Но поскольку наше представление о мире меняется и мы можем пожелать включить в рассмотрение утверждения о гипотетических и воображаемых ситуациях, это должна быть функция, сопоставляющая с истинностными значениями не просто действительное состояние мира, но множество возможных его состояний. Истинностных значений существует ровно два, поэтому пропозиция представляет собой способ—вообще говоря, произвольный — разбиения множества возможных состояний мира на две части: те состояния мира, для которых эта пропозиция истинна, и те, для которых она ложна (см. Scott 1970). Тем, кто находит понятие возможного мира неясным, такая экспликация представления о пропозиции может показаться бессодержательной: это понятие, как и понятие индивидуального объекта (индивида), считается в формальной семантике неопределяемым '. Возможно, какое-то объяснение тут и требуется, но мне не очень ясно, какое именно. Понятие возможного мира интуитивно кажется мне в достаточной мере содержательным, чтобы быть полезным для семантики. По этому поводу скажу лишь, что для задания возможного мира необходимо, в числе прочего, задать множество тех индивидуальных объектов, которые считаются существующими в этом мире2. Пропозиция, определенная как функция из множества возможных миров в истинностные значения, будет иметь те свойства, которые ей приписываются традиционно. Пропозиции—это сущности, которые можно рассматривать, отвлекаясь, с одной стороны, от конкретного языка и языкового выражения (то есть от предложения, выражающего пропозицию), а с другой стороны— от типа речевого акта (linguistic act), в котором пропозиция выступает (например, от того, утверждение это или приказ). Таким образом, коль скоро вышеупомянутая наивная интуиция сделала свое дело, мы можем забыть о высказывании и заниматься пропозициями как таковыми наряду с близкими им сущностями, такими, как функции, задающие соответствие между индивидами и пропозициями или между пропозициями и пропозициями. Формально-семантическое исследование строится обычно следующим образом: сначала задается некоторый язык, а затем формулируются правила, по которым предложениям этого языка ставятся в соответствие пропозиции или истинностные значения. Однако сам этот язык вводится, как правило, лишь в качестве средства записи пропозиций—во всяком случае, именно таким образом формализованные языки используются философами. Формализация языка — не более чем способ прояснить условия (421) истинности для предложений этого языка, то есть прояснить, какие пропозиции выражаются предложениями этого языка. Однако при наличии адекватной теории пропозиций как таковых философский анализ в этом направлении может проводиться и без посредства строго описанного и формализованного языка-объекта. Тогда при анализе неясного высказывания можно будет сразу назвать содержащуюся в нем пропозицию — без перевода на такой язык-объект, для которого известно, какие пропозиции выражаются его предложениями; конечный результат будет тот же. Если только мы не занимаемся теорией доказательств, мы можем безо всяких потерь вообще отказаться от языка. Итак, если исходить из предложенного определения семантики, эта наука вообще не имеет прямого отношения к языку, ни к естественному, ни к искусственному. (Конечно, семантические теории излагаются на языке, но то же можно сказать и о теориях горных пород.) Этим я вовсе не хочу сказать, что между языком и нашей концепцией пропозиции не может быть причинной связи. Не исключено, например, что наше представление о возможном мире как о классе индивидов с приписанными им свойствами есть отражение того факта, что наш язык имеет субъектнопредикатную структуру. Не приходится отрицать также, что изучение грамматики естественного языка может способствовать более глубокому проникновению в природу пропозиций, может стать богатым источником сведений о релевантных для пропозиций противопоставлениях. Если мы обнаруживаем грамматическое средство маркировки какого-то смыслового различия, мы можем считать, что это различие действительно существует, поскольку оно требует маркировки. Но как бы то ни было, какие бы соображения и свидетельства ни лежали в основе наших взглядов на пропозицию, представляется возможным отделить изучение пропозиций от изучения языка; и я думаю, что, поступив таким образом, мы получим более ясное представление об отношениях между ними. Итак, хотя мы и можем заниматься изучением пропозиций независимо от языка, выяснение отношений между языком и пропозициями все-таки входит отчасти в компетенцию семантики. Одна из функций естественного языка — выражение пропозиций, и задача семантики — описать правила, по которым предложения естественного языка соотносятся с выражаемыми ими пропозициями. В большинстве случаев, однако, эти правила не будут соотносить предложения непосредственно с пропозициями; пропозиция .будет ставиться в соответствие предложению с учетом свойств контекста, в котором оно употребляется. Эти свойства входят в предмет изучения прагматики, к которой я сейчас и перейду. 422 II. ПРАГМАТИКА Синтаксис изучает предложения, семантика изучает пропозиции. Прагматика занимается изучением речевых актов и тех контекстов, в которых они реализуются. Соответственно перед прагматикой встает два рода проблем: во-первых, определение интересных типов речевых актов и «продуктов» речи; во-вторых, описание признаков и свойств речевого контекста, влияющих на определение того, какая именно пропозиция выражается данным предложением. Анализ иллокутивных актов служит примером проблемы первого рода; изучение дейктических (indexical) выражений относится к кругу проблем второго рода, которые меня в первую очередь интересуют, но, прежде чем перейти к ним, я выскажу несколько общих соображений о проблемах первого рода. Утверждение, приказ, контрфактическое высказывание, требование, догадка и опровержение, просьба, возражение, предсказание, обещание, призыв, рассуждение, объяснение, оскорбление, вывод, умозаключение, предположение, обобщение, ответ и обман—все это суть типы речевых актов. Задачей анализа является обнаружение необходимых и достаточных условий успешного (или, возможно, для некоторых типов нормального)' осуществления речевого акта. Эта задача относится к области прагматики, поскольку необходимые и достаточные условия как таковые обычно связаны с наличием/отсутствием определенных свойств контекста, в котором осуществляется данный речевой акт3, скажем, таких, как намерения говорящего; знания, мнения, ожидания и интересы говорящего и слушающего; Другие речевые акты, уже осуществленные в том же самом контексте; время произнесения высказывания и результат его произнесения; истинностное значение выражаемой пропозиции, а также семантические отношения между этой пропозицией и некоторыми другими, так или иначе включенными в рассмотрение. Почти все перечисленные нами речевые акты включают выражение пропозиции; и при рассмотрении прагматических задач первого типа распознавание самой этой пропозиции считается не представляющим трудностей. В большинстве случаев, однако, контекст произнесения высказывания влияет не только на ту иллокутивную функцию, которую говорящий придает определенной пропозиции,— контекст влияет и на саму эту пропозицию. Вполне вероятно, что семантические правила определения пропозиции, выражаемой данным предложением, могут быть сформированы лишь с учетом некоторых признаков той ситуации, в которой это предложение произносится. Рассмотрим высказывание: Everybody is having a good time (423) 'Все хорошо проводят время'. Я исхожу и» того, что вы понимаете употребленное в нем предложение достаточно хорошо. Предположим, что вы подробно осведомлены о людях, хорошо проводящих время: о каждом когда-либо жившем человеке и о каждом моменте времени вплоть до настоящего вы достоверно знаете, проводил ли данный человек хорошо время в данный момент. Но даже и при этих условиях вы все-таки испытываете сомнения относительно истинности приведенного утверждения— в силу как минимум двух причин: во-первых, вы не знаете, когда было сделано это утверждение; во-вторых, вы не знаете, о какой группе людей идет речь. Вряд ли говорящий имел в виду всех людей в мире. Он мог иметь в виду всех гостей на какой-то вечеринке или всех слушателей какой-нибудь лекции по философии. А коли так, то для того, чтобы понять, что же именно было сказано, не говоря уже об истинности сказанного, нам надо знать, что это за вечеринка или лекция. Наиболее характерными примерами такого рода являются высказывания, содержащие личные и указательные местоимения. Когда вы говорите: We shall overcome 'Мы победим', мне надо знать, кто вы такой и от чьего лица выступаете. Если вы скажете: That is a great painting 'Это великолепная картина', мне необходимо будет знать, на что вы глядите, или на что указываете, или к чему относилось ваше предыдущее высказывание. Зависимость интерпретации модальных слов от контекста также общеизвестна. Для однозначного установления того, какая пропозиция выражается предложением со словами can, may, might, must или ought—'возможно', 'разрешено', 'могло бы быть', 'необходимо', 'обязательно',—нам нужно иметь заранее заданную или подразумеваемую область «всех возможных миров». Это вовсе не должны быть все мыслимые миры в каком бы то ни было абсолютном смысле (если таковой вообще существует). Предложения, содержащие модальности, анализируются обычно относительно множества всех возможных миров, совместимых или со знаниями говорящего, или с некоторым набором пресуппозиций, или с тем, что является правильным с точки зрения морали или закона либо считается нормальным, или, наконец, с тем, что в чьихлибо силах. Если релевантный класс возможных миров из контекста не ясен, то выражаемая пропозиция не определена. Формальный семантический анализ таких понятий, как универсальность и необходимость, вычленяет релевантные контекстные и прагматические параметры интерпретации, например такие, как область дискурса (domain of discourse) в классической логике первого порядка или множество возможных миров с (424) заданным на них отношением относительной достижимости (relation of relative possibility) в семантике Крипке для модальной логики; условия истинности задаются относительно этих параметров. Экспликация отношений между этими параметрами, а также между ними и более просто выделяемыми характеристиками речевого контекста относится к прагматическим проблемам второго типа. Построение, которое я предлагаю, в общих чертах выглядит следующим образом. Синтаксические и семантические правила языка определяют предложение вместе с его интерпретацией; интерпретированное предложение вместе с некоторыми характеристиками контекста его произнесения задает пропозицию. Пропозиция в свою очередь в совокупности с возможным миром определяет истинностное значение. Таким образом, проинтерпретированному предложению соответствует функция, сопоставляющая контекстам пропозиции, а пропозиция — это функция из возможных миров в истинностные значения. Согласно этой схеме, как контекст, так и возможный мир вносят вклад в определение истинности того, что говорится в данном предложении. Можно было бы объединить эти два компонента и рассматривать пропозицию как функцию, сопоставляющую истинностное значение паре «контекст — возможный мир» (эту пару можно назвать точкой референции). Тогда прагмосемантика трактовалась бы как изучение видов зависимости от контекста, свойственных не пропозициям, а истинностным значениям, а сам возможный мир, в котором произносится предложение, был бы частью этого контекста. Именно таков, как мне кажется, способ построения прагматики, предложенный и разработанный Ричардом Монтегю (Montague 1968)4. Его метод проще, чем намечаемый здесь; тем самым мне нужно представить аргументы в пользу необходимости или желательности введения лишнего шага на пути от предложения к истинностному значению. Введение этого шага оправдано только в том случае, если промежуточная сущность — пропозиция — представляет самостоятельный интерес, а также если между контекстом и возможным миром обнаруживается функциональное различие. Пропозиции важны сами по себе уже потому, что они представляют собой содержание (object) иллокутивных актов и пропозициональных установок. Пропозиция считается смыслом, общим для утверждений, оценок, обещаний, желаний и потребностей, вопросов и ответов, суждений о возможности и вероятности. Смыслы (meanings) предложений, понимаемые как правила, определяющие истинностное значение непосредственно из контекста, не могут убедительно представить такого рода общее содержание. 425 Если 0'Лири спрашивает: Are you going to the party? 'Вы идете на вечеринку?' и вы отвечаете: Yes, I'm going 'Да, иду', то ваш ответ уместен, ибо вы подтверждаете именно ту пропозицию, которая выражена вопросом. При более простом анализе не остается ничего, что могло бы быть общим содержанием вопроса и ответа, кроме истинностного значения. Пропозиции, содержащиеся в вопросе и ответе, имеют разные точки референции, и, следуя более простому анализу, это разные пропозиции. Однако очевидно, что истинностным значением общее содержание вопроса и ответа не исчерпывается. Если на вопрос 0'Лири: Are you going to the party? 'Вы идете на вечеринку?' вы ответите: Yes, snow is white 'Да, снег белый', то ваш ответ будет неуместен. Когда 0'Лири говорит на вечеринке: I didn't have to be here you know 'Знаешь, меня могло бы здесь и не быть', он имеет в виду примерно следующее: „Не было необходимо, чтобы 0'Лири присутствовал на этой вечеринке". Слова I 'я' и here 'здесь' вносят вклад в построение пропозиции; эта пропозиция и есть то, что, по утверждению 0'Лири, не является необходимым. При том условии, что 0'Лири действительно не был обязан или вынужден присутствовать на вечеринке, то, что он сказал, является истинным. Если бы, однако, объявленная не необходимой пропозиция была чем-то вроде смысла предложения, 0'Лири был бы не прав: предложение I am here 'Я здесь' является истинным для всех точек референции, а тем самым при более простом анализе и необходимо истинным. Предположим, вы говорите: Не is a fool 'Он дурак', глядя в сторону Даниелса и 0'Лири. Предположим, для меня ясно, что 0'Лири — дурак, а Даниелс — нет, но я не знаю точно, о ком вы говорите. Сравним эту ситуацию с другой, когда вы говорите: Не is a fool, совершенно однозначно указывая на 0'Лири; для меня, однако, не очевидно, так это или нет. В обоих случаях у меня нет уверенности относительно истинности ваших слов, однако источники сомнения в этих случаях совершенно разные. В первом примере неясность касается того, какая пропозиция выражена, в то время как во втором сомнительны сами факты. Из рассмотренных примеров не вытекает никаких критериев того, как разграничивать два типа факторов, влияющих на истинность: тех, которые относятся к контексту, и тех, которые относятся к возможному миру. Однако эти примеры подтверждают тезис об обоснованности такого разграничения, а также свидетельствуют о наличии у нас на этот счет определенной интуиции. Я вовсе не хочу сказать, что можно легко провести такого рода границу, что отнесение того или иного фактора, влияющего на истинностное значение, к числу семантических или (426) прагматических не может быть иногда крайне затруднительным или произвольным 5. Я утверждаю лишь, что в некоторых случаях можно провести четкую границу между контекстом и возможным миром, что существуют расхождения в языковых употреблениях, определяемые способом проведения этой границы. Для более серьезного обоснования этого тезиса я рассмотрю сначала понятие прагматической пресуппозиции — центральное для описания контекстов в противоположность возможным мирам; а затем опишу один тип прагматической неоднозначности основанной на проведенном разграничении. III. ПРЕСУППОЗИЦИИ Пресуппозиция в предлагаемом мной понимании относится к прагматическим явлениям; это понимание следует отличать от семантического понимания пресуппозиции, изложенного ван Фрассеном (van Fraassen 1966; 1968). С семантической точки зрения пропозиция Q является пресуппозицией пропозиции Р тогда, и только тогда, когда Q необходимо следует как из Р, так и из не-Р. Это значит, что Q истинно в любой модели, в которой Р либо истинно, либо ложно. Следуя прагматическому взгляду, пресуппозиция—это пропозициональная установка, а не семантическое отношение. Пресуппозиции в таком понимании имеются скорее у людей, чем у пропозиций или предложений. В общем случае любой участник речевого контекста (отдельное лицо, группа лиц, организация, возможно даже машина) может быть субъектом пресуппозиции. В качестве ее содержания может выступать любая пропозиция. Между понятиями семантической и прагматической пресуппозиции противоречия нет: эти два понятия являются формальными аналогами различных, хотя и связанных, представлений. В общем, можно сказать, что любая семантическая пресуппозиция пропозиции, выраженной в некотором контексте, будет и прагматической пресуппозицией участников этого контекста; обратное, очевидным образом, неверно. Пропозиция является пресуппозицией в прагматическом смысле, если говорящий считает ее истинность само собой разумеющейся и исходит из того, что другие участники контекста считают так же. Это вовсе не значит, что у человека должна быть какая-то особая ментальная установка по отношению к такой пропозиции или что он должен исходить из каких бы то ни было допущений о ментальных установках других участников речевого контекста. По-видимому, пресуппозиции лучше всего рассматривать как сложные предрасположения, которые проявляются в речевом поведении. Набор пресуппозиции человека (427) определяется на основании тех утверждений, которые он делает, вопросов, которые он задает, приказов, которые он отдает, и т. п. Пресуппозиции—это не что иное, как пропозиции, неявно подразумеваемые еще до начала передачи речевой информации. Множество всех пресуппозиций, имеющихся у человека в определенном контексте, задает класс возможных миров, а именно тех, которые совместимы со всеми пресуппозициями из этого множества. Заданный таким образом класс возможных миров определяет границы речевой ситуации. Так, например, в ситуации запроса проблема будет состоять в следующем: какой из возможных миров, совместимых со всеми пресуппозициями запроса, является действительным? Если это ситуация принятия решения, то вопрос в том, какой из этих миров мы сделаем действительным. Если это лекция—задача в том, чтобы информировать аудиторию по возможности более точно относительно расположения действительного мира в данном классе возможных миров. Относительно приказов и обещаний предполагается, что они будут исполняться в рамках набора пресуппозиций. Итак, пресуппозиций играют очень существенную роль в определении того, как будет развиваться речевая ситуация; поэтому для достижения взаимопонимания крайне важно, чтобы участники любого фиксированного контекста имели общий набор пресуппозиций. Тем самым, если кто-либо из участников речевого контекста уверен, что данная пропозиция истинна, это еще не делает ее пресуппозицией; при этом он должен быть уверен, что остальные участники контекста полагают так же. Ограничения, накладываемые пресуппозициями, действуют в двух направлениях. С одной стороны, в нормальном случае нельзя утверждать, велеть, обещать и даже предполагать нечто, что противоречит пресуппозициям. С другой стороны, так же точно невозможно утверждать, велеть, обещать и предполагать сами пресуппозиций. В том случае, если пропозиция не выделяет среди возможных миров альтернативы, актуальные для говорящего в данном контексте, эту пропозицию просто не имеет смысла высказывать. Пресуппозиций, естественно, не обязаны быть истинными. Если они оказываются ложными, то весь смысл запроса, принятия решения, лекции, обсуждения, приказа или обещания в одних случаях теряется, а в других, напротив, не имеет особого значения. Предположим, например, мы обсуждаем, голосовать ли нам за Даниелса или 0'Лири, имея при этом пресуппозицию, что они являются кандидатами на пост президента соответственно от демократов и республиканцев. Если мы действительно заинтересованы в решении вопроса, за кого нам голосовать на президентских выборах, то все дебаты окажутся пустой тратой времени, (428) как только выяснится, что реальные кандидаты — Никсон и Маски. Если, однако, нас на самом деле занимают сравнительные достоинства характеров и деловых способностей Даниелса и 0'Лири, то ложность нашей пресуппозиций существенной роли не играет. Ценой незначительных изменений мы можем привести наш спор в согласие с новыми пресуппозициями. То же самое противопоставление применимо и к научному эксперименту, который выполняется на основе определенной теоретической конструкции, находящейся в пресуппозиций: он может потерять смысл, если старая теория будет отвергнута; или же может статься, что его удастся без труда приспособить к новой теории. И действительно, бывает так, что неясности исчезают, а аномалии получают объяснение именно тогда, когда обнаруживается ложность какой-либо пресуппозиций. Может оказаться, что некоторый экспериментальный результат легче согласовать с новыми пресуппозициями, чем со старыми. В нормальной ситуации человек по меньшей мере убежден в истинности своих пресуппозиций. Именно поэтому мы часто извлекаем из высказываний данного лица больше информации о его убеждениях, чем он нам сообщает. Иногда, однако, в пресуппозиций может быть пропозиция, в истинности которой мы сомневаемся, и даже такая пропозиция, про которую мы считаем или знаем, что она является ложной. Это происходит в ситуации обмана: в качестве пресуппозиций говорящий использует нечто, что слушающий считает истинным; ему же самому известно, что это ложь. Цель говорящего в этом случае — заставить слушающего верить в истинность дальнейших ложных утверждений. Возможен и безобидный случай, когда говорящий использует в качестве пресуппозиций нечто неверное ради облегчения коммуникации. Так поступает, например, этнограф, принимающий в течение опроса своего информанта его наивные пресуппозиций. Самая невинная ситуация — это ситуация вымысла или «делания вида»: говорящий и слушающий могут договориться принимать неверные утверждения в качестве пресуппозиций. Так поступает автор романа, допуская в качестве пресуппозиций рассказанное в предыдущих главах. В некоторых контекстах истинность вообще не имеет никакого значения. В конце концов, реальный мир —не более чем один из многих возможных миров. Общие пресуппозиций участников речевой ситуации являются, возможно, самой важной составляющей контекста. Понятие прагматической пресуппозиций играет большую роль как в определении различных речевых актов—таких, как утверждение, предсказание или контрфактическое высказывание,— так и в обнаружении и описании семантических правил, которые сопоставляли бы предложениям пропозиции в заданном речевом контексте. 429 IV. ПРАГМАТИЧЕСКАЯ НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ Наиболее показательным примером того типа неоднозначности, о которой пойдет речь, является различие между референтным и атрибутивным употреблением определенных дескрипций, описанное К. Доннеланом (Donnellan 1966). Обрисую в общих чертах это различие в рамках теории прагматики, а затем укажу несколько других примеров прагматической неоднозначности, допускающих аналогичное объяснение. Рассмотрим следующие три утверждения (в скобках даны комментарии относительно тех контекстов, в которых эти утверждения были сделаны). (1) Charles Daniels is bald 'Чарлз Даниелс лыс' (сказано о философе по имени Чарлз Даниелс одним из его друзей). (2) I am bald 'Я лыс' (сказано вышеупомянутым Чарлзом Даниелсом). (3) The man in the purple turtleneck shirt is bald 'Человек в лиловом свитере лыс' (сказано кем-то в комнате, в которой находится один, и только один, человек в лиловом свитере, и этот человек—Чарлз Даниелс). Вопрос в том, какая пропозиция выражена в каждом из этих трех высказываний? В первом случае, поскольку Чарлз Даниелс — собственное имя и поскольку говорящий знает подразумеваемый референт, проблемы нет, то есть здесь выражена следующая пропозиция: этот человек имеет свойство быть лысым. В тех возможных мирах, где тот же самый человек, Чарлз Да-нчелс, лыс, соответствующее утверждение истинно; в тех возможных мирах, где он не лыс, утверждение ложно. Каково же истинностное значение этого высказывания для тех возможных миров, где Чарлза Даниелса не существует? Возможно, следует считать, что функция для таких аргументов не определена. Впрочем, для нас это не имеет большого значения, так как существование Чарлза Даниелса будет находиться в пресуппозиции в любом контексте, в котором будет выражена рассматриваемая пропозиция. Второе утверждение выражает ту же самую пропозицию, что и первое, поскольку оно истинно в тех возможных мирах, где референт местоимения I 'я', Чарлз Даниелс, лыс, и ложно в тех возможных мирах, где он не лыс. Считать истинным то, что сообщается в одном из этих двух утверждений,— значит считать истинным и то, что сообщается в другом. Второе утверждение может быть пересказом содержания первого. С другой стороны, для интерпретации первого и второго конкретных предложений необходимо обладать разными сведениями о контексте; однако (430) как только оба эти предложения поняты, между ними уже нет никакой существенной разницы. В обоих случаях возникает одна и та же прагматическая задача: требуется по контексту установить, какой именно индивид обозначен сингулярным термом. Ответ на этот вопрос фиксирует некоторую пропозицию—содержание сказанного. В примере (1) используется относительно произвольное соглашение, задающее соответствие между собственными именами и индивидами. Во втором примере имеется регулярное, системное правило, соотносящее определенный элемент контекста (говорящего) с сингулярным термом I 'я'.' Таким образом, применение разных правил к разным предложениям в разных контекстах дает в результате одну и ту же пропозицию. Перейдем к третьему примеру. Здесь ситуация может быть проанализирована двумя способами: они соответствуют проведенному Доннеланом разграничению референтного и атрибутивного употребления определенной дескрипции. С одной стороны, можно считать, что отношение между сингулярным термом the man in the purple turtleneck shirt 'человек в лиловом свитере' и его референтом, Чарлзом Даниелсом, задается контекстом; тогда здесь выражена та же пропозиция, что и в утверждении (1) и (2). Как и в случае с термом I'я', здесь существуют более или менее регулярные правила соотнесения определенных дескрипций с их денотатами в том или ином контексте: референтом данной дескрипции является тот единственный элемент соответствующей предметной области, относительно которого имеется пресуппозиция, что он обладает названным в этой дескрипции свойством. С другой стороны, мы можем рассматривать само правило выбора предмета, обозначенного сингулярным термом, как часть пропозиции. Это значит, что отношение между определенной дескрипцией и ее денотатом зависит не от контекста, а от возможного мира. В разных возможных мирах истинностное значение пропозиции может быть различным, в силу того что имеются в виду разные индивиды. Это значит также, что мы можем понять пропозицию — содержание высказывания — и не зная, кто такой человек в лиловом свитере, хотя эта информация может нам понадобиться для выяснения истинности самой пропозиции. Более простое изложение прагматики, объединяющее возможные миры с контекстами, не в состоянии объяснить разграничение Доннелана. Если непосредственно от предложения (вместе с контекстом) переходить к истинностному значению, то неоднозначность теряется: условия истинности предложения в фиксированном контексте (по крайней мере в нормальных случаях) (431) совпадают для обоих прочтений. Если же мы переходим от предложения в совокупности с контекстом к пропозиции, а от пропозиции в совокупности с возможным миром — к истинностному значению, то неоднозначность выявляется на промежуточном шаге. Существует по крайней мере три важных различия между референтным и атрибутивным употреблением дескрипций. Эти различия дают дальнейшие аргументы в поддержку теории, позволяющей провести и описать указанное разграничение. Первое. В модальных контекстах и контекстах пропозициональной установки разница между референтным и атрибутивным употреблением определенных дескрипций может влиять даже на истинностное значение высказывания, содержащего дескрипцию. Сравним: (4) The man in the purple turtleneck shirt might have been someone else 'Человек в лиловом свитере мог бы быть и кем-нибудь другим'. (5) The man in the purple turtleneck shirt might have worn white tie and tails 'Человек в лиловом свитере мог бы быть одет . во фрак и белый галстук'. В обоих высказываниях утверждается, в общем, возможность истинности некоторой пропозиции. Но в каждом из этих примеров может иметься в виду по две пропозиции; то, какую из них мы выберем, влияет на истинность утверждения. Если первое высказывание значит, грубо говоря, что Даниелс мог бы быть кем-нибудь другим, то оно ложно, или, может быть, противоречиво. С другой стороны, если оно значит, что кто-нибудь другой мог бы быть одет в лиловый свитер (например, если Даниелс чуть было не одолжил этот свитер мне), то это высказывание вполне может оказаться истинным. Рассмотрим второе высказывание; оно может пониматься как утверждение о том, что Даниелс мог бы быть одет во фрак и белый галстук; но возможно и другое понимание; могло бы быть так, что кто бы ни был одет в лиловый свитер, он мог бы быть одет еще и во фрак и белый галстук. Очевидно, что условия истинности для этих двух прочтений различны. В формальном языке, содержащем модальные или эпистемические операторы и дескрипции, описанное различие может интерпретироваться как различие синтаксическое. Таким образом, высказывания (4) и (5) могли бы быть формализованы каждое двумя синтаксически различными способами — в зависимости от того, попадает ли дескрипция в сферу действия модального оператора (см. Thomason— Stalnaker 1968; S t a 1 n a k e r — Thomason 1968). Такое решение, однако, имеет два недостатка: 432 (а) Предположение о синтаксической неоднозначности английских предложений (4) и (5) кажется малоправдоподобным: нельзя указать ни - одной естественно-языковой синтаксической трансформации этих предложений, которая устраняла бы указанную неоднозначность. (б) Смыслы модальных выражений и выражений пропозициональной установки могут выступать не только в качестве части утверждения; они могут также служить комментариями или выражать отношение говорящего к самому утверждению. Так, содержание предложения (3) может быть объектом различных установок типа подтверждения, сожаления, сомнения или уверенности, в то время как само это предложение даже в формализованном языке не может рассматриваться как синтаксически неоднозначное. Вместе с тем от выбора того или иного прочтения предложения (3) зависит смысл того, что мы, собственно, делаем, принимая по отношению к этому предложению какую-либо из перечисленных установок. Второе. Уже Доннелан отметил, что описанное им разграничение влияет на содержание пресуппозиций, необходимых в данном контексте произнесения высказывания. Вообще говоря, когда делается простое утверждение субъектно-предикатной структуры, то обычно имеется пресуппозиция существования субъекта. Когда мы говорим: «Человек в лиловом свитере лыс», мы предполагаем, что этот человек в лиловом свитере существует. Само собой разумеется, что отмеченная неоднозначность распространяется и на содержание этой пресуппозиций; то, как мы ее понимаем, зависит от того или иного прочтения исходного высказывания. Если высказыванию приписывается референтное прочтение, так же должна пониматься и пресуппозиция — то есть в нашем примере пресуппозицией будет существование Даниелса. При атрибутивном прочтении высказывания пресуппозицией будет существование (в соответствующем классе индивидов) единственного' человека, одетого в лиловый свитер. Именно об этом различии в пресуппозициях говорил Доннелан; в рамках же конструкции, которой пользуюсь я, указанное различие в пресуппозициях может быть описано как частное проявление единого общего принципа. Третье. Рассматриваемое разграничение существенно влияет на то, что происходит, когда не удается однозначно соотнести дескрипцию с контекстом. И при референтном, и при атрибутивном употреблении дескрипций пресуппозиция существования и единственности референта дескрипции является частью контекста; однако последствия ложности этой пресуппозиций для указанных двух случаев совершенно различны. Как отмечает Доннелан, в случае референтного употребления дескрипции ложность пресуппозиции 433 может и не иметь большого значения для самого утверждения: говорящий может все-таки успешно указать на коголибо и сказать о нем что-то. В том случае, однако, когда дескрипция употреблена атрибутивно, ложность пресуппозиции существования и единственности референта этой дескрипции обычно означает, что вообще не было сказано ничего, что было бы истинным или ложным. Эта разница получает естественное объяснение в рамках нашего построения. А именно в том случае, когда правила, определяющие денотат сингулярного терма, рассматриваются как часть контекста, релевантно не то, что является истинным, а то, что предполагается таковым (находится в пресуппозиции). При референтном прочтении определенная дескрипция в высказывании (3) обозначает того индивида, который в силу пресуппозиции является (в релевантном классе индивидов) единственным человеком в лиловом свитере. Если нет никого, о ком предполагалось бы, что он соответствует дескрипции, тогда референция терпит неудачу (даже если и в самом деле есть некое лицо, соответствующее этой дескрипции). Если же, напротив, о ком-либо имеется пресуппозиция соответствия дескрипции, истинность или ложность этой пресуппозиции не играет уже никакой роли. Пресуппозиция помогает определить, какая именно пропозиция выражается; как только пропозиция определена, она может существовать и сама по себе: тот факт, что Даниелс лыс, ни в коей мере не зависит от цвета и фасона его одежды. Однако при атрибутивном употреблении дескрипции правило, определяющее ее денотат, является частью пропозиции; поэтому существенны уже не пресуппозиции, а реальное положение дел. В этом случае сама пропозиция относится к теплу единственному объекту, который соответствует дескрипции, и тем самым если такого объекта не существует, то истинностное значение не может быть определено. Наблюдения, сделанные при разграничении указанных типов употребления определенных дескрипций, могут быть обобщены на другие сингулярные термы. Имена собственные, к примеру, обычно употребляются референтно, для указания на объект; однако и они могут использоваться таким способом, который напоминает атрибутивное употребление определенных дескрипций. Когда вы спрашиваете: Which one is Daniels? 'Который из них Даниелс?' — вы не указываете на Даниелса, и ни к кому конкретно не относится пресуппозиция, что он и есть Даниелс. Отвечая: Daniels is the bald one 'Даниелс—это тот, который лысый', я употребляю дескрипцию „тот, который лысый" референтно, а собственное имя Даниелс — атрибутивно. Я сообщаю вам не то, что Даниелс лыс, но то, что это Даниелс. Используя это различие, можно объяснить, за счет чего утверждение тождества может 434 быть информативным — даже если по обе стороны предиката тождества стоят имена собственные. То, что референция осуществляется не термами как таковыми, но людьми при помощи термов, подчеркивалось многими философами. Именно поэтому проблема референции — это проблема прагматическая, и роль сингулярного терма зависит не столько от синтаксической или семантической категории самого этого терма (то есть, например, от того, является ли он именем собственным, определенной дескрипцией или местоимением), сколько от говорящего, от контекста и от пресуппозиции говорящего в этом контексте. Понятие прагматической неоднозначности может быть расширено таким образом, что оно окажется применимо к некоторым другим случаям. В общем, можно сказать, что предложение потенциально является прагматически неоднозначным, если какое-либо правило, участвующее в его интерпретации, применяется к контексту или к возможному миру. Применяясь к контексту, такое правило будет влиять либо на определение самой пропозиции (как в случае референтного употребления определенных дескрипций), либо на иллокутивную функцию высказывания. Применяясь к возможному миру, правило инкорпорируется в саму пропозицию и влияет на определение истинностного значения. Дополнительными примерами такого рода потенциально неоднозначных предложений могут служить условные предложения, некоторые виды модальных предложений и предложения с глаголами, которые иногда называют парентетическими. Когда мы делаем высказывание вида «Если А, то В», оно может интерпретироваться двояко: либо как категорическое утверждение условной пропозиции, либо как утверждение консеквента, истинность которого ставится в зависимость от истинности антецедента. В первом случае условная пропозиция определяется на семантическом уровне как функция от пропозиций, выраженных антецедентом и консеквентом. Во втором случае антецедент выступает в качестве дополнительной пресуппозиции, принятой лишь на время—либо потому, что говорящий берется утверждать консеквент только при условии истинности антецедента, либо потому, что при ложности антецедента содержание консеквента нерелевантно (как, например, для высказывания There are cookies in the cupboard if you want some 'Если ты хочешь печенья, оно буфете')6. Предложение вида "Возможно, что р" также может быть понято двумя способами: с одной стороны, как выражающее модальную пропозицию, которая.является функцией от пропозиции р; с другой стороны, как эксплицитное выражение того, что отрицание р не является пресуппозицией в данном контексте. В 435 последнем случае р будет единственной пропозицией, содержащейся в высказывании; модальное слово выражает ту иллокутивную функцию, которую оно имеет в высказывании. Предложение вида «Я полагаю, что р» может мыслиться или как сообщение о предположении говорящего, или как несколько неуверенное, некатегорическое утверждение истинности р. Понимать это предложение вторым способом—значит рассматривать Я полагаю как парентетический глагол, поскольку при таком прочтении это предложение синонимично предложению «р, я полагаю». Различия между указанными двумя прочтениями исследуются в знаменитой статье Урмсона о парентетических глаголах (Urmson 1952). Каждый из приведенных примеров имеет свои специфические особенности и ставит свои проблемы. Я вовсе не предлагаю считать их просто частными случаями одного и того же явления. Но в каждом из этих случаев источником неоднозначности является различие между контекстом и возможным миром. V. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Резюмируем основное содержание статьи. В первом разделе я говорил о том, что семантику лучше всего рассматривать как науку, изучающую пропозиции, и что сами пропозиции могут изучаться совершенно независимо от языка. Во втором разделе я определил прагматику как изучение речевых актов и их контекстов, в которых они производятся. Было рассмотрено два типа прагматических проблем: во-первых, определение речевых актов — проблема задания необходимых и достаточных условий успешного выполнения самого речевого акта, а не условий истинности заключенной в нем пропозиции; во-вторых, изучение того, каким образом речевой контекст влияет на пропозицию, выражаемую предложением в этом контексте. Проблемы второго типа формулируются на основании фундаментального различия контекстных детерминантов пропозиции и препозитивных детерминантов истинностного значения. Я старался показать, что существование этого различия подтверждается интуицией и полезно при анализе явлений языка. В последних двух разделах моей целью было представить дальнейшие аргументы в пользу проведенного разграничения: было определено понятие прагматической пресуппозиции, которая является центральной характеристикой контекста, но не возможного мира; затем был описан тип прагматической неоднозначности, основанной на указанном разграничении. В этом наброске теории прагматики я пользовался некоторыми неопределенными и неясными понятиями, такими, как возможный мир, контекст, пресуппозиция. Я старался дать этим понятиям 436 наглядное определение либо опирался на наглядные определения, данные другими; не делалось никаких попыток сведения этих понятий друг к другу или к чему-нибудь еще. Меня могут упрекнуть в том, что все они слишком неопределенны и неясны, чтобы служить базовыми понятиями в теории; но я думаю, что это возражение основано на неверном понимании роли базовых понятий. Вовсе не предполагается, что эти понятия ясны, но одна из задач теории как раз и состоит в том, чтобы сделать их более ясными. В той мере, в какой каждое понятие имеет некое интуитивное содержание, мы можем пытаться прояснить их путем соотнесения друг с другом. Успех теории определяется не тем, можно ли дать этим понятиям строгие дефиниции, а тем, обеспечивает ли теория аппарат для описания интересных языковых явлений и проведения существенных понятийных разграничений. В рамках философских, так же как и научных, теорий теоретические понятия могут объясняться не путем их определения, но через их использование для описания наблюдаемых явлений. ПРИМЕЧАНИЯ ' Это не единственно возможная стратегия. Вместо того чтобы в качестве исходных использовать понятия индивида и возможного мира, а свойства и отношения определять как функции из множества первых в множество вторых, можно поступить и иначе: принять за неопределяемое индивиды, отношения и свойства, а возможные миры определить через них. 2 Теория возможных миров и, далее, пропозиций не привязана ни к какому абсолютному пониманию синонимии или аналитичности. Поскольку пропозиция— это функция, имеющая возможные миры своими аргументами, для того чтобы была задана область определения этой функции, должен быть задан класс возможных миров. Однако этот класс вовсе не должен содержать все возможные миры в абсолютном или метафизическом смысле. Не исключается возможность расширения класса возможных миров за счет развития нашего воображения, за счет совершения новых открытий или изменения наших интересов. Пропозициональное тождество, естественно, определяется только относительно фиксированного класса возможных миров. 3 Это, впрочем, не обязательно так. Определением речевого акта может служить совершенно произвольный способ задания множества конкретных речевых актов; ведь можно определить речевой акт так, что контекст будет совершенно нерелевантен, и задача анализа тем самым сведется к синтаксической или семантической проблеме. В качестве примера можно привести речевой акт произнесения грамматически правильного английского предложения или речевой акт выражения пропозиции X. 4 Монтегю употребляет выражение сточка референции» так же, как и Дана Скотт в своей статье: Scott 1970. 5 Интересным представляется, например, соотношение грамматических времен и реального времени. Выражает ли предложение с временным показателем (tensed sentence) пропозицию, которая для некоторых моментов времени истинна, а для других ложна? Или оно выражает различные вневременные пропозиции в различные моменты времени? Я сомневаюсь, чтобы здесь возможно был» дать единый общий ответ; подозреваю, однако, что склонность принимать ту 437 или иную точку зрения может влиять на наши философские представления о времени. ' О семантической теории условных пропозиций см. Stalnaker 1968. Теорию условных суждений разработал Н. Велнап в В е 1 n a p 1970. ЛИТЕРАТУРА Belnap 1970—В el пар N. Conditional assertion and restricted quantification. — «Nous», 4, 1970. С а г n a p 1939 —Carnap R. Foundations of logic and mathematics. Chicago, 1939. Donnellan 1966—Donnellan K. S. Reference and definite descriptions. — «Philosophical review», 75, 1966, 281—304. (русск. перевод см. в сб. «Новое в зарубежной лингвистике», вып. XIII. М., «Радуга», 1982, с. 134—160). van Fraassen 1966 — va.i FraassenB С. Singular terms, truth value gaps and free logic. — «Journal of philosophy», 63, 1966, 481—495. van Fraassen 1968—van Fraassen В. С Presupposition, implication, and self reference. — «Journal of philosophy», 65, 1968, 136—151. Montague 1968 — М о n t a g u е R. Pragmatics—In: «Contemporary philosophy.—La philosophic contemporaine», R. Klibansky (ed.), La Nuova Italia Editrice, Florence, 1968, Vol. I, 102—122. Morris 1938—Morris Ch. W. Foundations of the theory of signs. Chicago, 1938 (русск. перев.: Моррис Ч. У. «Основания теории знаков.—В сб.; «Семиотика». М., «Радуга», 1983). Scott 1970—Scott D. Advice on modal logic.—In: «Philosophical problems in logic. Recent developments», Lambert (ed.), D. Reidel Publishing Company, Dordrecht, 1970, 143—173 (русск. перевод см. в сб. «Семантика модальных и интенсиональных логик». М., «Прогресс», 1981). Stalnaker 1968 — S t a 1 n a k е г R. A theory of conditionals. — In: «Studies in Logical Theory», N. Rescher (ed.), Oxford. 1968, 98—112. Stalnaker—Thomason 1968 —Stalnaker R. and Thomason R. Abstraction in the first order modal logic. — «Theoria», 34, 1968, 203—207. Thomason — Stalnaker 1968 — Thomason R. and Stalnaker R. Modality and reference. — «Nous», 2, 1968, 359—372. Urmson 1952—U r m son 0. Parenthetical verbs.—«Mind», 61, 1952, 192— 212 (русск. перевод см. в наст. сб., с. 196—216). 438
