«Вестник Европы» 2004, №11

Закон и нравственность в отсветах пожара
«Вестник Европы» 2004. №11
14 марта 2004 года подарило всей стране и особенно москвичам зрелище, все
последствия которого вырисовываются лишь постепенно. Невероятная и страшная
красота пожара московского Манежа одними воспринималась в тот вечер как нечто
эпохальное и трагическое, другие гордились ролью свидетелей исторического события.
Были и такие, кто радовался решению всех проблем по упрощению и удешевлению
проблем предполагающейся коммерческой реконструкции, были и беспомощные борцы с
пожаром, раздраженно перекладывавшие ответственность за свое бессилие на сам объект,
собравший слишком много горючего материала под одну кровлю. Мелькали упреки в
адрес (нет, не поджигателей!) реставраторов, не давших тремя годами раньше санкцию на
варварское разрушение подлинных конструкций и замену их металлом – мол, если
сломали бы раньше, то сейчас не сгорели бы. Телевидение потом умудрилось дополнить
картину лирической прогулкой президента в разгар пожара по Красной площади.
Зрители, собравшиеся вокруг огромного здания, горячо обсуждали причину
невероятного огня, вмиг (буквально в 20 минут) охватившего всю кровлю. Практически
никто не сомневался – поджог. Спорили лишь о том, кто поджег – коммерсанты или
власть. Какой же должна быть жизнь и какими же должны быть понятия народа о
коммерсантах и власти, чтобы подобная точка зрения стала первой и общей! Лично я,
глядя на пламя и не зная еще скорости развития пожарища, отвергал общее мнение и
склонялся к обычному – праздник1, пустой дом, празднующая охрана, российское
разгильдяйство.
Приехав на следующее утро к Манежу, я был потрясен необыкновенной
сохранностью его фасадов и всей декорации. Поверхности стен даже внутри не казались
подвергшимися существенной деградации. Всю температуру и мощь пламени выносило
вверх, десятки слухов2 способствовали тяге – но это же обстоятельство спасло фасады.
Сгоревшая кровля была уникальным элементом русской архитектуры начала ХIХ века, и
как таковой он исчез навсегда. Однако предметом государственной охраны в здании
Манежа была не только строительная и инженерная конструкция кровли, Манеж был и в
самом существенном остался памятником архитектуры классицизма, он ничего не потерял
как памятник истории, триумфа победы 1812 года, как исторический памятник он даже
обогатился случившейся трагедией и ее отзвуком в народном сознании.
Последовавшие выступления ответственных лиц немедленно зафиксировали
намерение восстановить здание. После некоторого замешательства было принято и
предъявлено публике решение сделать новую конструкцию из дерева – как доказательство
чистоты реставрационных намерений. События развивались стремительно, чему
способствовало и значительная, на протяжении предыдущих трех лет, проработка
исследовательской и проектной документации. Правда, подготовленный проект под
давлением общественности предусматривал сохранение подлинной деревянной кровли и
усиление ее металлическими фермами, теперь он вбирал в себя идею чисто деревянной
новой конструкции и выносился на обсуждение. Юрий Михайлович Лужков находился в
Грузии, но в первый же день по его возвращении под его председательством состоялся
Общественный градостроительный совет.
Власть стремилась овладеть общественным мнением и заслонить страшные
толкования благородством реставрационных позиций. Именно поэтому вступительное
слово мэра на Совете и доклад главного архитектора города А.В. Кузьмина имели почти
триумфальные интонации – стены замечательно сохранились, крепкие, работам не
мешают, повторим подлинную конструкцию из дерева, возродим общественную
доступность и функцию Центрального выставочного зала, намного увеличим удобства для
пользователя и посетителей – в общем, все будет еще лучше, чем было. В воздухе витала
крылатая фраза Скалозуба – «Пожар способствовал ей много к украшенью», будущее
казалось прекрасным.
Плохое, как обычно, находилось в деталях и постепенно стало обнаруживаться.
Мэр, чего с ним обычно не случалось, стал уже после доклада принимать новые
реставрационные решения. Традиция, когда администраторы все понимают в культуре, у
нас никогда не прекращалась. Вот если дело касается физики – то обычно зовут физиков.
В искусстве разбираются все, массовая доступность культуры и связанных с ней вопросов
позволяет каждому считать себя в них вполне компетентным. В истории Манежа
отпечаталась художественная компетентность Н.С. Хрущева, теперь же дошла очередь до
реставрационных проблем. Недовольно глядя на ряды злосчастных слуховых окон в
кровле здания, мэр спросил – «А зачем их так много? Нельзя ли убрать половину? Нельзя
ли заменить плоскими окнами (велюксами)?» Выслушав ответы и, скрепя сердце,
согласившись с необходимостью окон для архитектурного облика Манежа, Ю.М. Лужков
резюмировал – сделать крышу ровной, а сверху на нее приладить декоративные будочки
окон.
Подобная позиция была неожиданностью, но впереди еще много реставрационных
советов, и есть время выработать корректное реставрационное предложение. Гораздо
опаснее для памятника и общего отношения к наследию оказывается предложение об
устройстве под Манежем подземных этажей, столь всегда любезных инвестору и
московскому правительству. Они предлагались и три года назад, именно из-за них и не
был проект согласован специалистами и органами охраны памятников. Обернуты были
эти предложения в белые ангельские одеяния – этажи делаются исключительно для целей
выставочного зала и комфорта публики, там находятся хранилища, служебные комнаты,
ресторан, а на нижнем этаже – гараж. Общее углубление – 6 метров, до подошвы
фундаментов исторического здания.
Эта ситуация является в настоящее время главной для понимания общего
отношения к памятнику и для его благополучного существования в дальнейшем, и на ней
необходимо остановиться детальнее. Сначала о реальной строительной и экологической
ситуации. Капитальное бетонное корыто заполняет пространство между фундаментами
здания. Идея гаража в Манеже, рожденная большевиками3, остается бессмертной и в
рыночном обличье, отношение к памятнику практически совпадает. Поскольку проект
обещает не углубляться под фундаменты, то два рукава въезда и выезда разрушат
немалую часть фундамента со стороны университета, по Моховой улице. Въезд и выезд
будут примыкать к стенам Манежа непосредственно, они же приведут к ним все движение
по Моховой, тротуар, по которому практически непрерывно будут проезжать автомобили,
для прохожих станет недоступен. Вряд ли столь непосредственное внедрение вибрации,
выхлопов и огнеопасных материалов продиктовано заботой о замечательном памятнике.
Существует и правовая сторона проблемы. По двум законам об объектах
культурного наследия, федеральному и московскому, новое строительство на территории
памятника безусловно запрещено. В данном случае его собираются вести даже не на
территории – на самом памятнике. Для Москвы это законоположение ничтожно – в ней
постоянно строят на памятниках, не то что на их территориях, и о законе никто на
обсуждении не вспоминает. Однако о том, что такая норма существует и с ней надо
считаться, предупредил в своем выступлении на совещании М.Е. Швыдкой, хотя и
бывший министр культуры, но вполне авторитетный глава нового Федерального агентства
по культуре.
Автор этих строк, выступая вслед за М.Е. Швыдким, поддержал замечание о
требованиях Закона и предложил разделить подземное строительство на две части.
Первую, связанную с устройством в первом нижнем ярусе действительно необходимых
для выставочного зала помещений, можно без всякой натяжки считать приспособлением
памятника к использованию – и это закон разрешает. Но вторая – капитальный подземный
гараж – никоим образом не является приспособлением, как бы публику ни убеждали в
обратном.
Как всегда на заседаниях Общественного совета, собравшиеся с нетерпением, в
данной ситуации – с особенным, ждали заключительного слова мэра. И оно полностью
оправдало ожидания слушателей. Вначале Ю.М. Лужков предложил (с уже упомянутыми
уточнениями) утвердить предложения по реставрации кровли на основе деревянной
стропильной конструкции, согласился с предложением сосредоточить служебные
помещения у одного торца Манежа, оставив открытым противоположный торец с
огромными окнами, соединив их ритм с рядами окон длинных фасадов. Затем он
подчеркнул необходимость сохранить фермы видимыми и не подшивать к ним потолок.
Во-первых, мэру сказали, что так было изначально, во-вторых, Юрий Михайлович любит
конструкции, и московский Гостиный двор ныне свидетельствует об этом4. Это вероятное
решение, хотя реставраторы располагают документами об изначальном потолке зала,
сделанном неудачно и замененном в середине 1820-х годов. Но пока можно было в эти
детали не вникать, резюме в целом выглядело достаточно благополучным.
Вслед за этим ожидались слова о подземных помещениях. И начал Юрий
Михайлович с вопроса, приковавшего внимание аудитории: «Закон? Говорят, закон
запрещает. Но что такое закон?» И далее присутствующие с восторженным придыханием
услышали: «Закон это не догма, а (тут Юрий Михайлович поискал слово) повод для
философствования». И публика с облегчением и удовольствием от высокой поддержки
собственному пониманию чуть не зааплодировала. Когда на таком уровне утверждают,
что жить надо не по законам, а по понятиям, то это свидетельствует о нездоровье и власти,
и общества. Но в своей откровенности подобное замечание замечательно.
Далее я с удивлением услышал слова Юрия Михайловича о совпадении моей
позиции с предложением о подземной реконструкции здания. Поскольку я выразил
солидарность с необходимостью только одного подземного уровня и категорически
высказался против второго (гаража), то я попросил мэра уточнить позицию решения
Общественного совета по гаражу. Раздражение заставило мэра быть более несдержанным,
чем обычно, и он высказался достаточно откровенно – и на словах, и в интонации. От
досады, понимая, что он сейчас может сказать лишнее, Юрий Михайлович предупредил –
«не для прессы». Но пресса уже все это не раз процитировала, ни разу не додумав
ситуацию до конца, и я теперь свободен от морального обязательства неразглашения.
«Невинность можно потерять только один раз, о чем теперь разговаривать», –
произнес мэр, и аудитория чуть не взорвалась от удовольствия аплодисментами. Секс у
нас любимый прием для юмора, и ободренный сочувствием оратор продолжил: «Ну и
надо же дать пользователю заработать, вдобавок к бюджетному финансированию».
Трогательная забота о заработке достаточно откровенно выдает истинную суть гаражной
затеи, но еще интереснее первое высказывание. Оно замечательно многогранно. Весьма
интересна обвинительная интонация в адрес «потерпевшей». За этим не только эгоизм
мужского восприятия, но и циничное издевательство. Потеря невинности – да простят
меня женщины за вторжение не в свою сферу – обычно связана со светлой стороной
жизни. С Манежем случилось не это – ситуация с Манежем значительно более похожа на
изнасилование. И со стороны московской власти, доведшей памятник до изнасилования,
хотелось бы видеть не циничное презрение к потерпевшей, а хотя бы какое-то сочувствие.
Но нет – ибо следующим подтекстом высказывания становится явное облегчение
ситуации для коммерческого использования, для наживы. Не девица – ну и нечего
противиться спецзаданию, сама виновата, слишком много было для пламени – вот и
сгорела, не надо было провоцировать поджигателей. Отдалась бы сама прежде – и ничего
не надо было бы придумывать.
Я понимаю, что раздраженные слова вылетают часто невольно и могут не
полностью соответствовать тому, что хотел выразить говорящий. Но в данном случае
трудно отделаться от впечатления выгоды (почти удачи!) пожара для данного проекта. И
становится острым воспоминание о дискуссиях публики во время пожара. Пытаясь
сформулировать собственное понимание ситуации, я решаюсь прибегнуть к оценке
прошлого с помощью будущего. Если Манеж будет построен без гаража – чистота
реставрационной ситуации будет свидетельствовать о покаянии за несохранение и о
случайности трагического происшествия. Если же гаражи будут продавлены властью – у
меня не останется никаких аргументов против короткого и страшного слова: сожгли.
Высвеченные пожаром оценки и мнения ярко характеризуют состояние
общественного сознания и его соотношение с позициями власти. Невежественная
самоуверенность и чувство жизненного (=коммерческого) превосходства опасны для
культурного наследия, но поощряемы. Памятники молчаливы и не могут протестовать
против клейма «старье», «руины». Либо они нам нужны, и мы возьмем за них
ответственность на себя, либо их не будет. Манеж может стать тревожным
пробуждающим колоколом для общества, или он превратится в еще один триумфальный
флажок на пути уничтожения Москвы. Не случайно страшный пожар на изувеченной
площади под стенами Кремля воспринимался как погребальный костер на похоронах
исторического города. Нам решать.
Пожар начался вечером в воскресенье, в день, когда происходили выборы Президента России.
Слуховых окон.
3
При советской власти Манеж длительное время использовался в качестве правительственного
гаража. Превращен в выставочный зал в 1957 г.
4
Речь идет о крупнейшем в Европе светопрозрачном покрытии, которое было возведено в 1996 –
1999 гг. над внутреннем двором Большого Гостиного двора, превращенным в атриум.
1
2