Задняя центровка

ЗАДНЯЯ ЦЕНТРОВКА
Первыми у ангара оказались Тимоха и Виктор. Когда подошли остальные, они уже
отодвинули большой засов и открывали отчаянно скрипевшую дверь.
— Проходите! — пригласил Тимоха и сам вошел раньше всех.
Сарайчик был очень мал. Сквозь щели в стенах пробивались солнечные лучи, в которых
купались тысячи светлых пылинок.
Переступив порог, мы замерли от восторга. Два стареньких, видавших виды планера,
трогательно прижавшиеся друг к другу, потрепанные, исцарапанные и в заплатах,
показались нам прекрасными сказочными птицами.
С минуту все стояли молча, почти не дыша. Наконец Виктор медленно погладил пыльное
крыло планера и торжественно произнес:
— Вот она, моя мечта! Мечта, которую я давно носил в душе своей и которая… — но,
увидев, как смотрит на него Тимоха, осекся и тут же обиженно протянул, глядя с укором
на своего друга: — Вечно ты, Тимоха, перебиваешь… Никогда не даешь человеку
высказать свои чувства.
Тимоха мрачно взглянул на него, но тут Лека-Длинный вовремя предложил:
— Давайте его выкатим! Можно, товарищ инструктор?
— Выкатывай!
Облепив планер, мы потащили его из ангара. Я крепко держалась за конец крыла и шла
рядом с планером, но почему-то получалось, что не я его тащила, а, скорее, он меня…
Через каких-нибудь две-три минуты сероватый планер, когда-то выкрашенный в красивый
серебристый цвет, уже стоял на бугре с распластанными крыльями, готовый к взлету.
Казалось, он давно ждал этого момента и теперь, выбравшись на волю после долгой
зимней спячки, вздохнул полной грудью, набирая силы, радуясь наступившей свободе.
Некоторое время Короленко, сощурив глаза, молча наблюдал, как ребята ощупывают
планер со всех сторон, вытирают пыль, трогают элероны, рули управления. Выждав
немного, он приказал ввернуть в землю штопоры.
Поскольку ни буксировочного самолета, ни другой техники для запуска планера в воздух
у нас не имелось, мы должны были просто «выстрелить» его, как из рогатки, с помощью
резинового троса, натянув амортизатор своими же силенками.
Процесс запуска заключается в следующем. Пока мы натягиваем амортизатор, планер
стоит на месте, удерживаемый тросом, который крепится к штопорам. По команде
инструктора пилот, сидящий в кабине, двинув рычаг, сбрасывает удерживающий трос с
крючка, и планер устремляется в воздух. Когда планер уже взлетел, сократившийся
амортизатор, прикрепленный к носовой части планера, соскальзывает и падает на
землю…
Наконец все приготовлено для взлета. Перед тем как сесть в кабину и продемонстрировать
нам свое искусство, Короленко приказал Тимохе построить группу.
Моментально мы выстроились в две шеренги.
— Товарищ инструктор, группа выстроена для полетов. Старшина группы Тимохин! —
бодро доложил Тимоха.
Но Короленко не спешил, важно расхаживая перед строем. Остановившись, медленно
обвел всех взглядом, прикидывая что-то. Может быть, решал, в какой очередности нас
выпускать. И опять на меня он смотрел дольше, чем на остальных. Я чувствовала, у
инструктора есть какие-то сомнения, и, переминаясь с ноги на ногу, ждала, что он скажет.
Но, по-видимому, инструктор решил, что из-за меня не стоит беспокоиться, и, бодро
вскинув голову, сказал:
— Внимание! Сейчас я сделаю два полета, а вы смотрите и запоминайте. В первом я
опробую планер. Во втором сделаю то, что следом за мной должен будет повторить
каждый из вас.
Короленко осмотрел планер и сел в кабину, закрывшись по пояс фанерным обтекателем.
Затем он подвигал рулями, проверяя их, и громко скомандовал:
— На амортизатор!
— Бери концы! — весело крикнул Тимоха и сам взял один конец амортизатора.
Другой конец взял Лека-Длинный. Все остальные, разделившись на две группы, тоже
ухватились за амортизатор и, натягивая его, двинулись гуськом, уходя от планера вперед
и одновременно расходясь под углом в стороны. Таким образом, получалась «рогатка».
Тимоха громко отсчитывал шаги:
— …двадцать семь, двадцать восемь…
Тянуть становилось все труднее, мы пыхтели, все больше и больше наклоняясь вперед,
упираясь ногами в сыпучий песок, совсем как бурлаки, тянущие баржу. Туго натянутый
амортизатор стремился отбросить нас назад, но мы упорно шли дальше.
Наконец Короленко подал команду:
— Внимание — сброс!
Он двинул рычаг, и трос, который удерживал планер на земле, соскользнул с крючка.
Освободившись, планер рванулся вперед. Бросив амортизатор, мы замерли, наблюдая за
полетом.
Планер взмыл кверху, набирая высоту, плавно перешел в горизонтальный полет и красиво
полетел над землей. Сделав два разворота, Короленко посадил его на ровной площадке
между двумя пологими склонами. Мы побежали к месту приземления и волоком по песку
притащили планер на старт.
— А теперь я сделаю небольшой подлет: взлет и почти сразу за ним — посадка. Без
разворотов.
Короленко снова сел в кабину.
И опять Тимоха, наш ведущий, громко считал шаги, а мы изо всех сил тянули
амортизатор. Когда планер сел, мы приволокли его на бугор, весело распевая
«Дубинушку».
Теперь была очередь Тимохи. Пока Короленко давал последние указания перед полетом,
Тимоха стоял, наклонившись вперед, вытянув шею, и с нетерпением ждал команды
садиться. Все его мысли были уже там, в полете.
— Все ясно? — спросил Короленко.
— Ясно, товарищ инструктор, — поспешил заверить его Тимоха.
Он быстро уселся в кабине и с видом бывалого летчика уверенно подвигал рулями, будто
собирался лететь уже в сотый раз.
Инструктор заметно волновался: ведь планер был одноместный, и он не мог лететь со
своим учеником.
Мы запустили Тимоху и, забыв обо всем на свете, следили за полетом. Как и следовало
ожидать, Тимоха выполнил его отлично. Когда планер сел, мы дружно крикнули «ура» и
бросились к нему.
— Тимоха! Ты даже не понимаешь, что ты совершил! — издали кричал Виктор. — Ты
открыл новую эру…
— Ой, как ты замечательно посадил его! Не хуже, чем инструктор! — восхищалась Валя.
Довольный собой, Тимоха не скрывал этого. Моментально очутившись рядом со мной,
возбужденный, заглядывая мне в лицо, объяснял, уговаривая, будто я отказывалась лететь:
— Ничего сложного — простой полет… Вот увидишь… Только ручку сразу от себя…
И его оттопыренные уши розово светились.
Следующим был Слава, за ним Лека-Длинный. Оба выполнили полет хорошо. Потом в
кабину села Валя, которая от волнения даже на земле стала делать все наоборот.
Короленко хотел ее высадить, но она упросила его дать ей слетать. В воздухе Валя опять
растерялась и перед самой посадкой двинула ручку управления не на себя, как полагалось,
а вперед. Вместо плавного приземления планер под большим углом с силой ткнулся в
землю, и Валя выпала из кабины вместе с фанерным обтекателем. Короленко накричал на
нее, и, вконец расстроившись, она заплакала. Однако ей пришлось быстро успокоиться,
потому что он пообещал за слезы отчислить ее из группы.
Сестры Инна и Фаина слетали хоть и не блестяще, но весело: со смехом они садились в
кабину, со смехом взлетали и, вылезая из кабины, бурно радовались, довольные полетом.
Наступила моя очередь. Я села в кабину, поставила ноги на педали, взяла ручку
управления. Мне показалось, что я утонула в кабине. Подвигав педалями, обнаружила, что
в крайнем положении педали с трудом дотягиваюсь до нее ногой. Но об этом я решила
пока не говорить, опасаясь, что инструктор не разрешит мне лететь.
— Давай, Птичка, веселее! — подбодрил меня Виктор. — Мы все на тебя смотрим, а
особенно Тимоха!
Действительно, Тимоха смотрел на меня во все глаза, и короткие волосы на его голове
стояли ежиком.
— Натяги-вай! — крикнул Короленко.
Из кабины я видела, как идут, согнувшись в три погибели, ребята, как постепенно
удлиняются обе половины амортизатора, слышала, как считает шаги Тимоха, поглядывая
в мою сторону. И мне вдруг стало казаться, что я иду вместе с ними, вцепившись обеими
руками в резиновый трос, а в кабине планера сидит кто-то другой, и сейчас этот другой
должен будет подняться в воздух, а я с земли увижу все это…
Но вот прозвучала команда, и я послушно отцепила трос. Планер рванулся вперед и сам
поднялся в воздух, а я отжала ручку от себя, чтобы нос не задрался слишком высоко,
иначе упадет скорость и планер просто грохнется на землю. Однако нос почему-то попрежпему лез вверх, и мне пришлось двинуть ручку еще дальше, до упора. Нет, ничто не
помогало — планер явно не хотел слушаться… Неужели я делала что-то не так?.. Я
посмотрела вниз — до земли было довольно далеко, потому что бугор остался позади и
теперь планер находился над впадиной между холмами. Скорость быстро падала, я с
ужасом ждала, что же будет дальше, не зная, что предпринять. А дальше планер
«посыпался» вниз и начал опускать нос, уже почти не имея скорости… К счастью,
подоспел склон соседнего холма, и высота падения оказалась не так уж велика. Удар о
землю хоть и был сильным, но не настолько, чтобы его нельзя было перенести с
достоинством.
Вылезая из кабины, я старалась незаметно растереть рукой ушибленное колено. Нога
болела, и я осталась стоять, опершись о планер. Ребята уже бежали ко мне со всех ног, и
впереди всех Тимоха.
— Ты что же, Птичка… Не ушиблась?
Подошел Короленко, молча постоял, подбоченившись, оглядел меня критически с ног до
головы. Потом вздохнул и, улыбнувшись, как мне показалось, насмешливо, сказал так,
словно знал заранее, что я не справлюсь и дело кончится именно этим:
— Ну?
— Я все делала так, как надо!..
Ожидая, что сейчас он начнет разносить меня, я уже приготовилась возражать, но он
только спросил совершенно спокойно:
— Ты сколько весишь?
От неожиданности я стала заикаться:
— Н-не знаю… К-кажется, сорок семь…
— Сорок се-емь?! — протянул он не то возмущенно, не то презрительно.
Я густо покраснела, словно меня уличили в чем-то предосудительном, и сразу
почувствовала рукой локоть Тимохи, который стоял рядом, нахмурившись, глядя на
инструктора немигающими глазами.
— Все ясно, — продолжал Короленко. — Центровочка… Весу маловато, поняла? Задняя
центровка получается, вот нос и задирается! Куда же с таким весом летать —
разобьешься!
Я растерялась: как же быть? Значит, и летать теперь нельзя? Не могу же я так сразу
прибавить в весе! Да и не получится у меня…
Продолжая растерянно смотреть на инструктора, я чувствовала себя несчастнейшим
человеком. Господи, ну почему я такая щуплая! Все люди как люди…
Тяжко вздохнув, я с нескрываемой завистью посмотрела на высокую полноватую Валю —
у нее-то веса хватает… Да и сестры-близнецы были рослые, крепкие.
— Придется, видно, подождать с полетами, — уже сочувственно произнес Короленко.
— Ой, как же так! — воскликнула Валя с выражением ужаса в круглых глазах.
— Эх, Птичка…
Виктор произнес это укоризненно, будто я нарочно не хотела добавить себе весу. Тут
Тимоха не выдержал и горячо вступился за меня, воскликнув с возмущением и даже с
угрозой:
— Ну при чем тут она! «Вес, вес»… Что — вес самое главное?
Но предложить что-нибудь путное он так и не смог.
Ребята смотрели на меня как на обреченную, будто жизнь моя на этом обрывалась.
— Вот так, — произнес неопределенно Короленко и сделал шаг в сторону, как бы считая
разговор оконченным.
Я готова была расплакаться от обиды, и первая горячая слеза уже медленно поползла по
моей запыленной щеке, как вдруг Лека-Длинный, до сих пор не произнесший ни слова,
сказал:
— Вот так петрушка! Хоть камни в кабину клади…
Камни!.. А может быть, и в самом деле камни? Хотя, конечно, это не годится: смешно,
некуда, да и никто не разрешит. Но все-таки… И вдруг мне в голову пришла счастливая
мысль.
Лицо у меня сразу посветлело, слезы высохли, и я почувствовала прилив радости, так что
Тимоха спросил удивленно:
— Ты чего это… радуешься?
Действительно, радоваться пока было нечему. Но, чувствуя, что выход найден, я ответила,
улыбнувшись:
— Ни-че-го!
На следующий день, к общему удивлению, я приехала на планерку в отличном
настроении. Отойдя в сторону от ребят, развернула аккуратно сложенный мешочек,
который накануне вечером сшила мне мама, и с невозмутимым видом стала набивать его
песком. Откровенно признаться, я, конечно, боялась, что надо мной будут смеяться, но
желание летать было так велико, что я согласна была выглядеть как угодно смешно,
только бы меня оставили в планерной школе.
Виктор, наблюдавший за мной издали, желая отвести возможные насмешки, во
всеуслышание стал расхваливать меня:
— А ты догадливая, Птичка! Ей-богу, ты молодец! Тимоха, посмотри, как Птичка вышла
из положения!
И все же Лека-Длинный, увидев меня с мешочком, долго хохотал, пока Тимоха не
остановил его:
— Не вижу ничего смешного, Длинный!
Я выпрямилась и, прижимая к себе обеими руками довольно тяжелый мешок, спокойно
сказала Леке:
— Ты же сам и подсказал мне это.
— Я? — удивился Лека-Длинный. — Как это?
— А так. Про камни говорил?
— А-а-а. И куда же ты его денешь?
— Сяду на него! — ответила я гордо, будто теперь каждый мог мне позавидовать.
Лека недоверчиво покачал головой, но смеяться перестал.
И я стала летать, добавляя себе около восьми килограммов весу. Этого было достаточно
для того, чтобы планер слушался меня и не задирал нос, когда этого не требовалось.
Очень скоро все привыкли постоянно видеть меня с мешочком, и никому не приходило в
голову посмеиваться надо мной, тем более что Тимоха всегда был на страже.