Валентина Кужелева Вот такая история 1группа

Валентина Кужелева
1группа
Вот такая история
(Рассказ)
Начало лета. Тёплый июньский день, обласканный несмелыми, робкими лучами солнца.
Шаловливый ветерок играет круглыми, как конфетти, листочками цветущих акаций. От
белоснежных её соцветий разносится повсюду и тает в воздухе тонкий аромат. Весело
подскакивая и размахивая руками, бегут девушки в белых фартуках.
- Ура! Прощай, школа! Сдана история - последний экзамен.
- А помнишь, - вдруг заговорила Маша, - как я потеряла историю, а ты мне не дала, да ещё
растяпой обозвала.
- Как ни помнить? Совесть меня заела совсем, - полушутливо, виновато сказала Даша.
- Как она тебя не съела совсем? - засмеялась Маша и как-то мечтательно протянула. Столько лет прошло!
А было это так. Учились девочки в пятом классе и сидели вместе за одной партой. Жили
рядом в одном доме на одном этаже. И все дела и всё у них было вместе. Где Маша, там и Даша.
Куда пошла одна, туда и другая. Платья носили одинаковые. Имена у них тоже похожие, вся
разница в одну только первую букву. Ну, прямо-таки сёстры-двойняшки! Дружба - водой не
разольёшь. Все девчонки им завидовали во дворе. Но и в хорошей дружбе без ссор не обходится.
Маша была растеряхой. Всё у неё всегда- то теряется, то пропадает. Пришла она однажды к Даше
учебник истории попросить, свой куда-то задевала. А у той, видно настроения не было, вдруг
воспитывать её начала. Надо мол вещи на место класть. Не раскидывать, чтоб не убежали от тебя.
Ну совсем, как учительница в школе! И ко всему этому ещё и растяпой подругу обозвала.
Обиделась Маша, ушла ни с чем. Отправилась в школу на другой день с невыученным уроком.
Сидит за партой ни жива - ни мертва. Боится на учительницу посмотреть. Вдруг по глазам
догадается, что она историю не выучила и спросит её. До самого звонка сидела, как на иголках. А
Даша чувствует свою вину, учебник ей под самый нос подвигает, а та хмурится, локтем его
отшвыривает. Пожадничала мол, а теперь не надо. Прозвенел наконец спасительный звонок.
Повезло! Не спросили!
Домой подруги, всем на удивление, шли порознь. Но вечером вдруг Даша пришла к Маше и
принесла учебник.
- Давай вместе историю учить, - в пол уставилась и полушёпотом говорит, - только ты
читай, а я слушать буду. Не поймёт Маша, в чём дело. Вчера не дала историю, а сегодня сама
принесла. А Даша смотрит куда-то мимо неё и какая-то странная, как больная. Глаза красные
блестят, слезятся.
И уши тоже красные, как у варёного рака. Жалко Маше стало подругу. Про обиду свою забыла и
даже поблагодарила, что учебник принесла. Вместе историю выучили, по пятёрке обе получили.
Шесть лет прошло. Но разве забудешь такую историю?
- А ты знаешь, почему я тогда историю принесла? - как-то загадочно спросила подругу Даша.
Но Маша вместо ответа равнодушно пожала плечами.
- Да мне тогда в больнице глаза закапали. Я, как слепой котёнок, ничего не видела, - НАКОНЕЦ
призналась Даша.
- И ты столько лет молчала? - вдруг засмеялась Маша и пожурила подругу.
- Ай-яй-яй! Но заметив, что та помрачнела, приобняла её и чмокнула в щёку. Улыбается им с
высоты солнце.
До свидания, детство!
Вот такая история.
2группа
Бездомка
(Рассказ)
Провожая мужа на работу, а Люсю с Геной в школу, я стояла у открытой калитки.
Неожиданно на улице показалась большая черная собака. Она мчалась не разбирая дороги.
Устремив вперед безумный взгляд, бежала прямо на нас. Дети шарахнулись в сторону, муж
отпрянул назад.
-Берегись, бешеная!- закричал муж.
Я бросилась в открытый сарай и быстро забралась на кучу угля. Собака- за мной. Тощая,
страшная, с тусклой, всклокоченной шерстью, она тяжело дышала и дрожала всем телом, как от
озноба. Из груди ее вырвался неистовый храп, с языка стекала обильная слюна. Я испугалась.
-Пошла вон! Прочь отсюда! Пошла!- кричала я, размахивая руками. Голос мой дрожал. А
что если она и самом деле бешеная? Собака виновато смотрела на меня. Поджав голову, она
мостилась в углу, пытаясь прилечь. Схватив попавший под руки кусок угля, я запустила его в
собаку. Дико завизжав, она отпрянула к двери. На миг я поймала, скорее почувствовала, на себе ее
взгляд, полный горечи. Черные, полные слез, глаза глянули мне в самую душу безмолвным
укором. Сердце мое дрогнуло от внезапно нахлынувшей жалости к ней. Много бы я сейчас отдала,
чтобы исправить содеянное или хотъ что-нибудь изменить в эту минуту. Но было уже поздно.
Обезумевшая от боли, поджав хвост, бежала собака прочь; тяжело, грузно переваливаясь из
стороны в сторону, едва касаясь земли набухшими красными сосками.
Вечером соседка рассказала мне о том, как она выгнала какую-то бродячую собаку,
забежавшую к ней во двор и спрятавшуюся под крыльцом. Значит, и там она не нашла
человеческого сочувствия, и оттуда ее прогнали.
На другой день Люся с Геной обнаружили собаку в яме, за мусорным ящиком. Там, среди
зарослей полыни, нашла себе она пристанище. Люся, плача, рассказывала мне о том, как ласкала,
облизывала собака своих мертвых щенят.
Снова предстал предо мной её, полный укора и страдания, взгляд. Дети целый день
ухаживали за собакой, носили ей косточки, хлеб и даже молоко.
Целый день она не вылезала из своего укрытия, а к вечеру куда-то исчезла. Люся с Геной
взяли щенков и закопали.
В воскресенье дети прибежали домой с ошеломляющей новостью:
- Мама, она их выкопала! Щенята живы! Ожили!- кричали они наперебой.
- Как выкопала? Как ожили? Вы что-то сочиняете. Такого быть не может.
- Посмотри сама, если не веришь,- обиделись дети.
- Заинтересованная необычайной новостью, я пошла с ними. Собака лежала, вытянув шею.
Худая, высохшая, она лениво помахивала хвостом, отгоняя назойливых мук. Около неё,
действительно, копошилось что-то живое. Увидев меня, собака вздрогнула, подняла голову и сердито зарычала, настороженно следя за каждым моим движением. Я была сбита с толку, не знала,
что и подумать.
-Это же котята!- радостно закричали Люся с Геной. Я рискнула подойти поближе, чувствуя
на себе тяжелый, недоверчивый взгляд. Крошечные котята неумело тыкались мордочками в
теплый собачий живот, отыскивая непомерно большие для них соски. Собака облизывала их
большим горячим языком. Глаза ее светились каким-то особенным теплом и нежностью.
Теперь все стало понятным. Вчера сосед выкинул четверых, только что родившихся котят
на помойку. А эта бездомная собака подобрала их, беспомощных, никому не нужных.
На другой день не было на улице человека, который бы не знал о собаке, подобравшей
слепых котят. Особенно поступок собаки тронул ребят. Они приносили ей пищу, ухаживали за
котятами. Каждому хотелось сделать собаку своей. Придумывали ей разные клички, но никак не
могли прийти к общему согласию.
- Давайте, раз она ничейная,- предложила Люся, - назовем ее Бездомкой.
Кличка понравилась всем, а особенно- собаке. Она стала охотно откликаться на нее.
К Бездомке привыкли, уже никто ее больше не обижал на улице. Ребятишки очень
полюбили общительную собаку. Она сопровождала их всюду, участвовала во всех играх и забавах.
Играют мальчишки в догоняшки – Бездомка несется впереди всех, загорают на песке - она рядом
лежит, растянувшись во всю свою длину. Купаются в речке - она тоже с ними. А смеху-то сколько
было, когда мокрая собака, отряхиваясь, лезла под теплый бочок к кому-нибудь из загорающих!
К Люсе с Геной Бездомка привязалась со всей своей собачьей преданностью. Она ходила за
ними по пятам. Стоило кому-нибудь из чужих приблизиться к ним, как она начинала угрожающе
рычать. Бездомка провожала брата с сестрой в школу и терпеливо ждала у школьной ограды,
когда они пойдут обратно. Люся с Геной хотели ее сделать своей, домашней, но никакими
хитростями им не удавалось заманить ее в квартиру. Стоило мне появиться, как она моментально
забивалась под крыльцо: не могла простить мне нанесенной ей обиды.
Так и жила на улице.
3 группа
Рыжуха
(Рассказ)
Мы учились в шестом классе, когда к нам привели новенькую. Новая ученица была
высокого роста с длинной рыжей косой. Все с любопытством уставились на неё, и кто-то
прошипел довольно громко: «Гля … рыжуха какая».
С тех пор прицепилась к девочке кличка Рыжуха. Не знаю почему, но мы с первых
дней невзлюбили её. Всех раздражал её высокий рост, большие глаза – ромашки, а главное
— не такой, как у всех, ярко-рыжий волос. Даже толстая длинная коса не вызывала в нас,
девчонках, зависть, а скорее раздражение. Раньше приход нового ученика вызывал в нас
любопытство и желание скорее познакомиться. Тут же получалось совсем наоборот. Никто
не захотел подружиться с Рыжухой. Но оставить ее в покое мы тоже не могли. Какой-то
злой интерес овладевал нами. Мы следили за каждым её шагом и радовались её промахам.
Отчуждение к себе девочка почувствовала сразу же и, не зная, как преодолеть такой
барьер, уединилась. На переменах она одна стояла у окна, а мы, девчонки, собирались
кучкой в коридоре и сплетничали об учителях, мальчишках и, конечно, о Рыжухе, какая
она воображала и зазнайка, что не хочет ни с кем знаться. Когда Рыжуха проходила мимо,
мы отворачивались и замолкали, будто она в чём-то была виновата перед нами. На уроках
новенькая отвечала очень хорошо, но тихо, словно боялась оступиться и упасть. Учителя
хвалили её, подбадривали, но это не помогало, скорее злило нас еще больше, особенно тех,
кто плохо учился.
— И за что этой мямле пятёрочки ставят?
— Подлизываться к учителям надо уметь, — язвили девчонки, хотя знали, что это
неправда.
— Зубрит бедненькая ночи напролет и думает, что умнее всех в классе, — ворчала
Зойка,
которая
еле
тянула
на
тройки.
Я не поддерживала подруг, но и не заступалась за Рыжуху. Больше всего доставалось ей от
мальчишек. Во время занятий они ещё помалкивали, а по дороге домой отводили душу:
— Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!
—Рыжая,
рыжая
—
рыжая
бесстыжая!
И что дались им её волосы? Ну и дураки же эти мальчишки.
— Хватит вам, на себя посмотрите, — как-то заступилась я за Рыжуху, — чтоб
языки
ваши
отсохли.
Рыжуха посмотрела на меня блестящими от слез глазами, и мне стало очень жаль её. Мы
стали с ней общаться, хотя подругами стать так и не пришлось. Когда нам давали на дом
трудную работу, мальчишки прикидывались овечками и бессовестно лезли к ней за
помощью, как ни в чём не бывало. Рыжуха оказалась незлопамятной девчонкой, помогала
вчерашним обидчикам, однако авторитет от этого её не поднимался. Какое-то время
мальчишки помалкивали, а потом снова начинали дразнить, будто это доставляло им
удовольствие. Чтобы избежать насмешек, Рыжуха выходила из дома поздно и иногда
опаздывала. Это давало нам новый повод посмеяться над ней. Однажды, когда она,
несмело постучавшись, вошла в класс, насмешник - Игорь Щипцов громко сказал:
«Светло-то как стало».
— Солнышко, солнышко, — зашипел кто-то из мальчишек.
А учительница по биологии тогда сказала:
— Да, Соколова, ты, действительно, в классе солнышко. Гордись! Только
постарайся больше не опаздывать.
Опаздывала она ещё и потому, что ездила в музыкальную школу на автобусе,
который часто задерживался.
Однажды дежурных не было в классе, и Татьяна Ивановна, учительница русского
языка, попросила Розу, сидевшую на первой парте, сходить за мелом.
— Что я … рыжая что ли? — дерзко выпалила та.
Это уже было сверх всякой меры. Рыжуха, как ошпаренная кипятком, выбежала из
класса.
Татьяна Ивановна укоризненно и как-то очень грустно посмотрела на Розу, на всех
нас.
— Однажды, — немного помедлив, сказала она, — я видела, как куры щипали одну
слабую больную курицу. Они её клевали-клевали, пока насмерть не заклевали. Так вот и
вы, к сожалению, напомнили мне тех глупых безжалостных кур.
Мне стало ужасно стыдно за себя, за своих одноклассников, за Розу, которая
покраснела и что-то мямлила в своё оправдание. Рыжуха скоро вернулась, положила мел
на стол, торопливо побросала учебники в сумку и, высоко подняв голову, будто никого
вокруг не было, вышла из класса.
— Держите! С урока сбегает! — выкрикнул неугомонный Игорь и, видя, что никто
его не поддерживает, уже тише добавил, — ей всё можно.
— Я бы на её месте поступила также, — сказала Татьяна Ивановна, — каждый
человек должен иметь чувство собственного достоинства.
Мне было не по себе. Почему ни я и никто другой из класса не вернул её? Неужели
мы все такие бессердечные? Думала я и самое страшное находила в том, что нам
нравилось издеваться над Рыжухой, которую никто в классе по имени не называл.
— Больше не дам её в обиду, — решила я, но Рыжуха больше не пришла ни на другой
день, ни на третий. Её перевели в один из шестых классов, которых было много в нашей
огромной школе. Сначала мы помнили о ней, а потом забыли, к тому же она училась в
другую смену.
Прошли годы. Выпускной бал. Цветы, поздравления, музыка. Вручение аттестатов
и, наконец, вручение медалей.
— Наша школа гордится нашими выпускниками, — сказал директор, — в этом году
много серебряных медалей и среди них одна золотая, которую заслужила Ольга Соколова
11б
класса.
На сцену несмело поднялась красивая высокая девушка в белом платье с распущенными
золотистыми волосами. В зале раздались дружные аплодисменты, а в задних рядах, где мы
сидели, зашептались:
— Кто это? — Не узнаёшь что ли? Рыжуха наша… помнишь, ушла от нас.
— Не может быть.
— Красивая какая и умница, — сказал кто-то из родителей
Потом вышел ведущий: «Давайте поздравим Олю ещё с одной победой: недавно она
стала лауреатом областного конкурса по классу фортепиано».
И снова громкие аплодисменты.
— Во, даёт! — не выдержал Игорь Шипцов.
Зал шумел. Девушка села за фортепиано и, пробежав по клавишам, запела чистым,
как родник, слегка дрожащим от волнения, голосом:
— Когда уйдём со школьного двора по звуки нестареющего вальса…
В зале стало тихо, будто все мы растворились в этой песне, слились в единое целое и
задышали одним дыханием, которым завладела юная фея с золотистыми волосами. А
песня летела, уносила нас в далёкое детство, которое картинками всплывало в памяти, и
прощалось с нами навсегда. Но вот растаяли в воздухе последние ноты, смущённо
кланяется всем Ольга, а зал рукоплещет, не унимается.
— Вот вам и Рыжуха! — с восхищением и каким-то внутренним сожалением сказал
Игорь.
Произведения для дальнейшего чтения и
обсуждения
Воровка
(Рассказ)
Шел второй год после войны. Училась я тогда в первом классе женской школы. В то
время все жили бедно, но ученицы ходили в школу в форме: темные платья, сшитые из
дешевых тканей или переделанные из маминых нарядов, с белыми воротниками и
манжетами. Поверх форменного платья надевались сатиновые черные фартуки. Без
формы, в сереньком выцветшем платье, ходила только Соня. Учительница наша
Екатерина Ивановна будто не замечала этого. Портфели, с которыми мы ходили в
школу, были с карманчиками, куда родители клали нам нехитрый завтрак: кусочек
хлеба, сухари или что-нибудь из овощей. На перемене после второго урока мы
доставали свои запасы и торопились их съесть. Самые вкусные завтраки были у Милы.
Нередко она приносила в класс яблоки, обтирала их чистеньким платочком и, не
торопясь, съедала всем на зависть. С каким-то злорадством смотрела она на бедную
Соню, которая ничего не приносила из дома и смотрела на неё голодными глазами.
Однажды Мила принесла большой кусок белого хлеба с маслом и не смогла одолеть его
за перемену. И когда прозвенел звонок, сунула недоеденный кусок в парту. На одной из
перемен она вдруг обнаружила, что хлеб исчез. Красная от возмущения, Мила тут же
набросилась на Соню, стоявшую у окна.
— Это ты своровала мой хлеб? Говори! Ты украла? Воровка! — кричала она на весь
класс. Мы тут же обступили их и тоже вместе с Милой стали стыдить Соню, которая вся
съёжилась, как от холода, и дрожала.
— Бессовестная … воровка. Мы всё расскажем учительнице. Будет тебе от Екатерины
Ивановны.
Не знаю почему, но мне и всем девочкам хотелось, чтобы Соне попало. Какое-то злое
любопытство раздирало нас, как поступит наша учительница.
— Это она съела. Кроме неё некому … голодная, — продолжала наступать Мила, тыкая
плачущую Соню пальцем в грудь.
Мы так возмущались, что не слышали, как в класс вошла Екатерина Ивановна. Она
усадила нас и строго спросила: «В чём дело? Почему вы так все кричите?»
Нетерпеливо потрясая рукой, из-за парты выскочила Мила: «Соня у меня хлеб
своровала».
— Ты видела? — спросила учительница.
— Нет, — замялась Мила, — она завтраки не носит…
— Если не видела, не имеешь права обвинять человека в воровстве, — оборвала её
Екатерина Ивановна.
— Соня, подойди, пожалуйста, ко мне, — позвала она ученицу.
Сжавшись, как от боли, понурив голову, девочка приблизилась к учительнице.
— Скажи нам, Соня, ты съела чужой хлеб? — спросила Екатерина Ивановна, слегка
прижав её к себе.
— Она, она, — закричали мы с места.
— А вот вас-то я и не спрашиваю, — резко одёрнула она нас.
— Ты, наверно, кушать хотела?
Воровка кивнула головой и заплакала, всхлипывая и содрогаясь всем телом.
— Успокойся, Соня, — сказала Екатерина Ивановна, — Я понимаю, что тебе очень
хотелось есть, но чужое брать без спросу нельзя. Не будешь больше так делать?
Девочка отрицательно покачала головой, утирая рукавом мокрый нос.
— Надо было попросить, — продолжала учительница, — очень жаль, что в классе не
нашлось ни одного человека, который бы тебя угостил.
Она укоризненно посмотрела на Милу, на всех нас. Но мне казалось, что она смотрит
только на меня. Было очень стыдно за себя и за девочек. Покрасневшая от смущения,
Мила виновато промямлила: «Попросила, я бы дала ей».
Екатерина Ивановна достала из сумки сухарик и протянула его Соне. И та,
поблагодарив, сунула его в карман.
— Почему ты не ешь? — удивилась она.
— Я для сестренки … маленькая дома у нас.
— Ешь, для неё я дам ещё.
И тут всем стало жалко Соню и её маленькую сестрёнку. Девочки стали доставать из
кармашков остатки своих запасов и совать в руки Соне.
— Бери, бери, мне не жалко.
И каждой хотелось, чтобы её заметила учительница. Мне было очень жаль, что в моём
кармашке ничего не осталось. Но когда мы уходили из школы, я подошла к Соне и
сказала:
— Я буду приносить тебе хлеб каждый день.
Разве это игра?
(Рассказ)
Жарко палило июльское солнце. Я сидел на скамейке и читал газету. Несмотря на жару, в
парке было шумно и оживлённо.
— Ложись! Огонь! Ура-а-а! — слышалось то там, то здесь, В кустах недалеко от меня шла
война. Трещали пулемёты, стрекотали автоматы, разрывались гранаты.
Из-за деревьев показались три маленькие фигуры. Впереди шёл взлохмаченный пленник с
закрученными назад руками. По бокам следовали победители с довольными лицами: один
высокий чернявый, другой маленький рыжий, с золотистыми веснушками на лице.
Неожиданно из-за кустов вынырнул четвёртый. По-видимому, он бежал на выручку
пойманному. Чернявый оглянулся и сказал рыжему: «Глянь, Колька, мертвец бежит!»
Мальчишки дружно рассмеялись.
— Ты убитый, мотай назад!
— Васенька, ты погиб смертью храбрых!.— кричали, ему наперебой.
«Убитому» пришлось снова занять лежачее положение.
Мальчишки подвели пойманного к скамейке и, не обращая на меня никакого внимания,
учинили ему допрос. Спрашивали наперебой, где отряд, какой пароль, куда спрятали
знамя. Пленник вёл себя достойно: сидел, гордо подняв голову, и не отвечал на вопросы.
— Ну, ты у нас быстро заговоришь, — сделав свирепую мину, проговорил чернявый,
доставая из кармана заранее приготовленные палочки, выструганные из веток. Он вставил
их мальчугану между пальцев и стал давить. Сначала легонько, потом всё сильней и
сильней.
— Ну что теперь скажешь?
Пленник молчал. Со лба его стекали крупные капли пота и норовили попасть прямо в
глаза.
— Дай-ка лучше я, Серёж, — сказал рыжий Колька, вырвав его руку из ладони чернявого,
и надавил на неё так, что у крепившегося из последних сил мальчонки брызнули слёзы.
Игра принимала серьёзный оборот.
— Что вы издеваетесь над ним! — сердито сказал я, глядя на красное заплаканное лицо
мальчика.
— Мы играем, — ответил Серёга.
— В войну, — добавил Колька.
— Это не игра! Это безобразие какое-то, — возмутился я. — Вы мучите своего товарища и
называете это игрой?
— Война без жертв не бывает, правда, Гена, — сказал Серёга, похлопывая пострадавшего
по плечу.
— Тебе бы так, — плаксиво протянул тот. — Разве это игра?
— Да зачем вам нужна война эта проклятая? — всердцах воскликнул я.
— Что, играть нельзя, что ли! — возразил Серёга.
— Дяденька, а вы были на войне? — перебил его Колька, разглядывая мои погоны.
— Когда началась война, я был маленьким. Отец мой воевал на фронте. Мама мне
говорила, что он немного повоюет и придёт. Я ждал. Мне очень хотелось винтовку
«живую» в руках подержать, награды отцовские рукой потрогать... Только не пришёл он,
погиб перед самой победой.
Некоторое время ребята молчали, сочувствовали, отчего на душе у меня стало горько, как
от полыни.
— Дела-а, — невесело протянул рыжий Колька и похлопал по плечу Гену.
— Ладно, не сердись... Чего уж там, — процедил сквозь зубы Серега и, повернувшись
лицом к рыжему, скомандовал:
— Собери ребят!
— Есть собрать ребят! — взял под козырёк Колька и, засунув два пальца в рот, громко
свистнул. Со всех сторон тут же прибежали мальчишки. Поднялся невообразимый шум.
Они галдели, кричали, спорили, перебивая друг друга.
Я медленно поднялся со скамейки и скомандовал:
— Прекратить шум!
Военная форма мгновенно произвела впечатление, мальчишки разом замолчали.
— Есть прекратить шум! — звонко отчеканил Колька.
— Есть прекратить шум, есть... есть, — по очереди повторял каждый, отдавая мне честь.
— Война кончилась! — торжественно сообщил Серёга.
1. http://samlib.ru/k/kuzhelewa_w_w/ Lib.ru: Журнал "Самиздат": К
2. http://www.proza.ru/avtor/anna1602 Проза.ру