Это лето было каким-то новым

Название: Гордись тем, что имеешь…
Бета: Lorelis
Жанр: роман
Герои/пейринг: Сириус Блэк/Гермиона Греинджер
Рейтинг: PG-13
Саммари: А романтические, сентиментальные бредни выкинь, пожалуйста, из головы.
Один танец с Виктором Крамом – это все, что тебе было положено. Смирись с этим и
гордись тем, что имеешь. И никогда больше ни о чем не проси. Даже в мыслях своих.
Примечание/предупреждение: написан на конкурс «трое в лодке…».
Это лето было не похоже на все другие. Вместо отдыха с родителями или двух
месяцев дома с книгами в руках, я проводила его на площади Гриммо. Тот, кого нельзя
называть, вернулся, а Гарри должен был судить Визенгамот за нарушение Статута
секретности, хотя он вызвал Патронуса, чтобы защитить себя и своего двоюродного брата
от Дементоров. Это было несправедливо – в случае угрозы жизни волшебника Статут
секретности утрачивает первостепенное значение. Но, похоже, это никого не
интересовало.
Все было непривычно – и мрачный старый дом, безобразно запущенный, и
нервозность людей, которых я привыкла видеть улыбчивыми и доброжелательными. А
особенно – холодная тень неуверенности и страха, окутавшая все то, что раньше было для
меня источником радости и веры. Волшебный мир оказался вовсе не воплощением сказки,
а «взрослая жизнь» - далеко не такой интересной и хорошей, как пригрезилось в тот день,
когда мне в руки упало первое письмо из Хогвартса. И вот мне уже, можно сказать, без
пяти минут шестнадцать, а я по-прежнему одна и в обнимку с книгой. Может быть, иного
мне просто не дано? При рождении на мою долю кто-то большой и сильный, но очень
рассеянный, забыл начислить романтики, и эта ошибка так до сих пор и не исправлена.
Интересно, к кому можно было бы обратиться с жалобой и просьбой о перерасчете?
Ерунда лезет в голову. Как не стыдно, Гермиона! У твоего друга такие
неприятности, а ты, вместо того, чтобы штудировать книгу, мечтаешь, у кого бы
попросить личного счастья. Никто ничего тебе так просто не даст – пора бы привыкнуть,
черт возьми, и перестать быть сентиментальной дурочкой.
По крайней мере, книга в руках – это привычно. Хорошо знакомое, годами
проверенное лекарство от тяжелых мыслей, мои верные друзья и советчики. Книги
помогали мне всегда и во всем.
- Где, к чертям собачьим, моя палочка?! – донесся злобный шепот. Сириус Блек
собственной персоной. Я вздохнула и обернулась на звук голоса.
- Гермиона? Что ты здесь делаешь в … – он взглянул на часы, - три часа ночи?
- А… да… уроки, - улыбка вышла натянутой. И зачем он сюда пришел?
- Третью ночь? - я прикусила губу. Он откуда знает? - Гермиона, я наслышан о твоих
мозгах. И могу сказать одно – все уроки на лето ты давно сделала.
Да уж… По-видимому, врать бесполезно. Сириус почти мгновенно оказался рядом,
взял книгу, которую я читала, и понимающе усмехнулся.
- Для Гарри стараешься? – он повертел в руках первый том «Магического
законодательства» и снова положил его на стол.
- Хочу помочь его защищать, - в голове словно поселились дятлы. Я почти вдавила
пальцы в виски, надеясь, что так будет легче.
- Думаешь, Гарри без тебя не найдет защиты? – спросил Блэк с усмешкой.
- Я волнуюсь за него. Он мне очень дорог. И я хочу помочь ему. Он – мой самый близкий
друг!
- Рад, что у моего крестника такой замечательный друг, - грустно усмехнулся Сириус.
На столе появились два бокала. Он протянул один мне.
- Я не пью, - отказалась я.
- Тогда за твоё здоровье, - Блэк залпом осушил бокал. - Знаешь, иногда надо
успокаиваться. И спать, кстати, тоже. А то как ты вообще собираешься спасать Гарри,
если вдруг возьмешь и упадешь в обморок от истощения? Много от тебя тогда будет
пользы? – Блэк лукаво улыбнулся. На самом деле, очень странно было видеть улыбку на
его лице. Она всегда была какой-то вымученной.
- Я днем спала час, и мне хватило. Сегодня непременно нужно разобраться с вот этим, - я
указала на книгу.
- Знаешь, Грейнджер, тебе стоит быть немного проще. Переизбыток мозгов и
рациональности – не самое лучшее, что может случиться с девушкой твоего возраста. Ей
не идет вечная серьезность и суровый вид, шестнадцатилетней хорошо бы быть
несколько… сентиментальной, что ли. В общем, подумай об этом, раз все равно не спишь,
- и он ушел, оставив меня в возмущении и недоумении. Вот уж чьих жизненных советов я
не просила, и слушать не собиралась.
***
Но с тех пор, как в доме стало многолюдно, я и Блэк приходим сюда по вечерам, не
сговариваясь. Мне слишком нужна тишина и покой, а ему, наверное, такое молчаливое
общество. Это уже традиция – перебрасываться парой ничего не значащих фраз и почти
не обращать внимания друг на друга. Это же не сложно – делать вид, что все в порядке.
Первые дни мне было неловко, а сейчас я привыкла. Сириус даже начал казаться
мне частью этой библиотеки. Одной из книг, которую временами хочется прочитать, но не
хватает смелости.
Сейчас я краем глаза смотрю, как он сидит на стуле, чуть сгорбившись, и пьет чай.
Я вижу, как его пальцы мертвой хваткой сжимают чашку, вижу острое плечо под тонкой
тканью рубашки, прядь черных, как смоль, волос, наискось перечеркнувшую лицо. Но
больше всего в глаза бросаются сбитые костяшки пальцев. Когда великий Мародер пьян,
он становится не только острым на язык, но и злым, и стенам и мебели частенько
достается от его кулаков. А еще он может часами смотреть на колдографию Джеймса и
Лили, и много-много говорит, обращаясь к этому заколдованному кусочку картона.
Я тогда совсем поздно спустилась в кухню. Он уже был там – в одной руке
бутылка, в другой – колдография.
- Такие дела, Джейми. Теперь ничего не бывает хорошо. Я все пью один. А вы там все
танцуете… Дьявол! – он швырнул карточку на стол, а пустая бутылка полетела в стену.
Меня он так и не заметил, а я тихонько прошмыгнула обратно в коридор. Потом мне
было безумно стыдно. Даже не знаю, за что больше. За то, что стала свидетелем его
слабости или за то, что сбежала. Я почему-то была уверена, что смогла бы… помочь ему,
наверное.
Что бы там ни говорили некоторые, отсутствием воображения я никогда не
страдала. Воображение – большое подспорье в учебе. В то время как мои однокурсники
засыпали на уроках Истории магии, передо мной разворачивались увлекательнейшие
картины. Я едва успевала записывать – какой уж тут сон. Трансфигурация, нумерология,
даже зелья – везде умение фантазировать мне пригождалось. Впрочем, когда я рассказала
об этом Рону, он мне не поверил. Ему самому фантазия помогала исключительно на
прорицаниях, да и то не всегда.
Наверное, поэтому мне так легко было представить, каким Блэк был в Хогвартсе,
до всего, что произошло. Воображение рисовало статного, очень красивого молодого
человека с ясной улыбкой и глазами, наполненными жизнью. Легко было представить, как
они идут по коридорам Хогвартса – он и Джеймс (в моих мыслях – копия Гарри).
Молодые, самоуверенные. Оба живые.
Но я открываю глаза – и рядом со мной другой человек. Этот Сириус слишком
горд, слишком замкнут, слишком импульсивен, слишком весел… Даже когда он
заразительно смеется на кухне в обществе Гарри и Рона, я чувствую, что это – ложь. Грош
цена смеху с запредельной тоской в глазах. Или наоборот? Чего ему стоят эти попытки
вернуть хотя бы тень безоблачного вчера? Вползти в остывшую шкуру давно умершего
человека.
Иногда роль ему действительно удается, и тогда никто и ничто не сравнится с ним.
Актерство начинает подпитывать жизнь, и вся атмосфера вокруг заражается этим «ядом
веселья». Может случиться все, что угодно – безумные туры вальса в полуночной кухне,
рассказы взахлеб о бесшабашных Мародерских проделках, нечто похожее на флирт в
лучших куртуазных традициях, поклоны с расшаркиванием, и веселый – о, слишком
веселый – хохот над пустяшными шутками. Чего только не было. И я благодарна Сириусу,
что в библиотеке со мной всегда он сегодняшний, настоящий.
***
- Неужели уже утро, Гермиона? – спросил Сириус, даже не повернувшись в мою сторону.
Я покраснела и решительно прошагала в кухню. Меня раскрыли.
Уже несколько ночей я присматривала за Сириусом, укрывшись во тьме за дверью.
Возникшая недавно смутная тревога за него никак не желала отпускать меня. Можно
списать все на чересчур богатую фантазию, но мне казалось, что от непоправимого его
удерживает очень тонкая нить, и эта нить с каждым днем становится все прозрачнее, все
тоньше. И никто вокруг этого не замечает. Или не желает замечать. Так я сама произвела
себя в ранг бессменного часового. Как же меня угораздило попасться?
- Нет, конечно, - сказала я, тщательно подбирая слова. - Мне не спится, вот я и решила
спуститься и выпить чашку чая.
- Не думал, что чай помогает заснуть, - усмехнулся Блэк, повернувшись, наконец, в мою
сторону.
- Лично мне крепкий зеленый чай помогает.
- О как. Может, и мне нальешь? Вдруг это зелье и на меня подействует, - кривая ухмылка,
уже слишком привычная на этом лице. Я всей кожей чувствовала на себе его колючий,
пристальный взгляд. Словно что-то он хотел спросить, или попросить. Не чай вовсе.
Такое, чего я не смогла бы ему дать.
Я протянула Сириусу чашку и села на стул напротив.
- И часто тебе не спится?
«Часто, Сириус, очень часто. Каждый раз, как не спится тебе, у меня сон тоже пропадает.
Черт знает, что со мной творится», - вот, что мне хотелось сказать.
- Зависит от настроения, - вот что я сказала, и умолкла. Только вертела в руках чашку, а в
голове мельтешили обрывки мыслей - как все это странно, почему такие простые слова
застревают в горле, и почему то, что кажется таким значительным и серьезным в
одиночестве своей комнаты, при столкновении с предметом размышлений превращается в
беспомощный детский лепет.
- Как-то все неправильно, - слова сорвались с языка неожиданно даже для меня самой.
- И что же именно тебе так не нравится? – Блэк склонил голову набок.
- А тебе? – с вызовом спросила я.
- А меня все устраивает, - с выражением абсолютной беззаботности ответил он.
- Ложь! – внезапно стало очень обидно – за свои дурацкие переживания, за ночные
бдения, за мысли и фантазии, совершенно не имеющие прав на существование, и от этого,
должно быть, такие дорогие. – Только слепой не видит, что с тобой происходит. Ты
постоянно в бешенстве, заперт в четырех стенах, готов сорваться на любого, кто тебя
заденет. Рядом с Гарри ты играешь роль этакого беззаботного весельчака, но у тебя это
плохо получается. Тебя глаза выдают.
Меня понесло. Я вскочила, начала ходить по кухне, размахивать руками. Он же
сидел, и, не отрываясь, следил за мной глазами. Молча, и почти без движения. Я заставила
себя успокоиться и снова сесть. Вцепилась в свою злосчастную кружку, так, что пальцы
побелели.
- Иногда невыносимо, хочется сделать что-то безумное, злое. Выпить бутылку чегонибудь крепкого, отрезать волосы, сорваться в финт Вронского на метле, запустить в
Снейпа котлом. Но я никогда этого не сделаю. При всем желании не смогу переступить
через себя. И ты тоже не можешь, но… - я запнулась на полуслове. Сириус резким рывком
поднялся, в три шага преодолел расстояние до двери. Там он обернулся и словно
выплюнул сквозь зубы:
- Не вздумай! Ничего из этого делать.
***
Это был наш последний разговор летом. Он больше не появлялся в библиотеке, я
же взяла себя в руки и перестала пыжиться и выдумывать, что от меня зависит хоть что-то
в жизни Сириуса Блэка. Встречи за ужинами и обедами, когда вокруг гомонил
разномастный табор, заполонивший собой дом, конечно, не представляли никакой
опасности.
Я украдкой изучала его. Как он говорит, как смеется, как преображается его лицо
во время разговоров с разными людьми. Теплота и интерес сменяются грустью, холодом,
откровенной враждебностью. И иногда я пыталась поймать его взгляд, Увидеть, что у него
припасено для меня. Но, похоже, для меня у него не было даже взгляда.
Я твердо решила перестать о нем думать. Совсем. Через три дня мы с Гарри и четырьмя
Уизли возвращались в Хогвартс. Я очень рассчитывала, что там у меня не будет времени
на глупые и пустые мысли.
***
В последнюю ночь на площади Гриммо мне снова не спалось. Джинни давно
сопела, свернувшись калачиком, мои же глаза упорно сверлили взглядом потолок. Одеяло
становилось то колючим, то слишком тяжелым и теплым, а без него я быстро замерзала.
Матрац вдруг превратился в вязкое болото, сплошь утыканное кочками. Я отлично
понимала что все это – результат разыгравшегося воображения и той нервозности,
которая не оставляла меня весь день, но заставить себя успокоиться и спать тоже не
получалось. В отчаянии, я засветила огонек на волшебной палочке, попыталась отвлечься
чтением. Вышло только хуже – все мои книги уже были упакованы, но на столике
Джинни лежала стопка ярко разрисованных томиков. Любовные романы.
Это был ужас-ужасный. Естественно, никакого успокоения я не получила. Стиль и
язык книги были отвратительны, героиня вызывала оторопь несоответствием
приписываемых ей автором достоинств и реального поведения и мыслей. А вот герой…
Высокий темноволосый красавец, многое перенесший – предательство, гибель близких
людей и даже долгое заключение в темнице, но не сломавшийся, а напротив, ставший
сильнее и мудрее… Любовные сцены через каждые двадцать страниц (я считала),
сопливые стихи эпиграфом к каждой главе. В общем, через полчаса меня уже трясло.
Отбросив одеяло и дурацкую книгу, я сунула ноги в тапки и отправилась в кухню в
поисках воды. Я рассчитывала, что прохлада и темнота коридоров и холодное питье
остудят перегревшуюся голову и я смогу, наконец, заснуть.
Перед дверью комнат Сириуса я остановилась. Из щели над полом брезжил еле
заметный свет. Я стояла и сверлила взглядом медную ручку в виде змеиной головы. В
моей собственной голове вертелись какие-то обрывки мыслей и образов. О сусликах,
которых гипнотизируют змеи, о енотах, которые под гипнозом сами снимают с себя
шкуру и ложатся на разведенный ими же костер. Смутная тень смуглых мужских рук,
скользящих по нежному атласу бедра (Господи, это-то откуда!), снова змеи и суслики…
Мои пальцы мягко коснулись змеиной головки. Подушечки мягко погладили ее
выпуклую часть, и вот уже моя рука нежно, но твердо охватывает всю целиком…
Ручку! Дверную!
Из темноты донесся какой-то невнятный шорох. Этого было достаточно, чтобы
сорвать меня с места. Подхватив длинный подол ночной рубашки, едва не выскакивая из
тапок, я мчалась по коридору к лестнице, к своей маленькой, уютной, совершенно
невинной спальне. Это было то, что Рон называет «драпать», а глупая авторша романа –
«паническим бегством в ночи».
Влетев в комнату, я впрыгнула в кровать и с головой укрылась одеялом.
Господи, какую глупость я чуть не совершила. Вот уж действительно, непрошеный
подарочек был бы Сириусу, на ночь глядя. Особенно окажись он не один. Сидят они,
скажем, с Люпином, или с мистером Уизли, потягивают Огневиски, и тут на пороге
бледной тенью воздвигаюсь я, в ночнушке…
Позор! Позор тебе, Гермиона! Вспомни свой возраст, посмотри на себя в зеркало.
Твоя основная задача сейчас – учиться, набирать баллы для факультета, отлично сдать
С.О.В. и всеми силами помогать Гарри. А романтические, сентиментальные бредни
выкинь, пожалуйста, из головы. Один танец с Виктором Крамом – это все, что тебе было
положено. Смирись с этим и гордись тем, что имеешь. И никогда больше ни о чем не
проси. Даже в мыслях своих.
Уснуть так и не удалось. Взбудораженные чувства так и не успокоились. Остаток
ночи я дочитывала идиотский, совершенно бесполезный роман. К утру сама взялась за
перо. Стихи вышли довольно корявые, но уж точно лучше накорябаных в эпиграфах
ненормальной авторшей. Я перечитала строчки и решительно смяла пергамент.
Никому и никогда не покажу. Ни за что.
Наутро мы уехали в Хогвартс, как и планировалось. Сириус в облике Бродяги
провожал Гарри на платформе. Гарри мой друг, но там и тогда мне впервые захотелось его
по-настоящему треснуть. Как можно настолько не замечать чувств близкого человека,
быть таким… погруженным в себя? Впрочем, я быстро устыдилась этих мыслей. Гарри –
не обычный мальчик, и поводов быть отвлеченным у него предостаточно.
Меня тоже подстерегал удар – исчезли плоды моего ночного бдения. Я точно
помнила, что оставила смятый в комок пергамент у изголовья, намереваясь сжечь его
утром в камине. Но ничего не нашла, проснувшись. Дверь в спальню была открыта ночью
Возможно, листок унес Кричер, если случайно забрел к нам. Я попыталась расспросить
старого домовика, но тот быстро ушаркал от меня, громко бормоча свою обычную тираду
про грязнокровок.
Будем надеяться, что он бросил злополучную бумагу в огонь. Туда ей и дорога.
***
Вечером 19 сентября сова принесла мне сверток. Там обнаружились свернутый
вчетверо листок и старая колдография. Юноша и девушка кружились в танце под
осенними листьями, задорно улыбаясь фотографу в объектив.
«Я пью тут один, а вы там все танцуете…»
Джеймс и Лили.
Та самая колдография.
Трясущимися руками я развернула листок. Знакомый почерк сразу бросился в
глаза. Мой потерянный пергамент, теперь тщательно разглаженный.
Мои стихи.
Однажды все забыть, уйти и бросить,
Начать все заново, переписать строку.
Чтоб только ветер знал, где тебя носит.
И звезды улыбались на бегу.
Плевать, что не случился ты на свете,
Не важно, что ты выдумка моя.
Одна свеча во тьме не ярко светит,
Я жду тебя, надежды не тая.
Твои глаза тоскою полыхают
Той, что волков по-волчьи учит выть.
И я ищу твой взгляд, всерьез мечтаю,
Что мой неяркий свет поможет жить.
Не знаю, сколько я просидела так. Не отрывая взгляда от присланных вещей,
прижав ладони к пламенеющим щекам.
Что же это? Что?
Как это понимать?
На что надеяться?
Значит ли это, что мой небесный бухгалтер нашел-таки ошибку в начислениях, и
мне теперь разом выплачивают причитающееся? Или колдография Лили и Джеймса – это
указание на то, насколько глупы и наивны мои стихи и чувства в сравнении с настоящей
жизнью? Но ведь это тот снимок, с которым Сириус почти никогда не расставался.
Может быть, так он сообщает мне, что снимок ему больше не нужен? А нужно…
Что ему нужно?
Я нарисовала на чистом листе огромный знак вопроса. Ответ пришел поздно
вечером, и был лаконичным и бессодержательным.
«Позже».
И когда же оно наступит, это позже?
***
Перед самым Рождеством с мистером Уизли случилось несчастье. Его успели
спасти благодаря Гарри, но он надолго оказался в больнице. Миссис Уизли, их дети и
Гарри снова поселились у Сириуса, чтобы быть поближе к клинике Святого Мунго.
Мне не составило никакого труда приехать к ним на Рождество.
Я не могла понять, что происходит. Наверное, мне надо было радоваться. Казалось,
что Сириус действительно ожил. Глаза его сияли. Ни следа натянутости или притворства.
Он просто летал по дому, и ненавидимая им прежде уборка так и спорилась. Дом
приобретал жилой и уютный вид буквально на глазах – хотя за все лето мы все вместе
даже и не приблизились к такому результату. Дом молодел, расправлял плечи вместе с
хозяином, потрескивая в такт рождественским песням, которые Сириус распевал во все
горло. Понемногу мы – и я, и Гарри, и профессор Люпин, и все Уизли заразились этим
настроением.
Одна беда – поговорить с Сириусом никак не удавалось. Эта его новообретенная
жизнерадостность оказалась ничуть не худшим щитом, чем прежняя колючесть.
Рождество прошло. Постепенно все возвращалось на круги своя. Чем ближе был
день нашего отъезда, тем мрачнее и раздраженнее становился хозяин дома.
Все случилось в день возвращения мистера Уизли из больницы. Назавтра нам
предстояло уехать в Хогвартс. Я твердо решила дождаться.
Было уже за полночь, когда Сириус появился в библиотеке. Уселся в привычное
кресло справа от меня, бросил локти на стол. Я ждала. Я была готова ко всему, и все бы
приняла.
Все библиотеки мира за одну маленькую ясность.
Первым молчание нарушил он.
- Поговорим?
- Давай.
И тишина. Снова эта свистопляска мыслей в голове. Я вздохнула. Что ж, первое
слово было за ним. Будь что будет.
- Ты прислал колдографию с Джеймсом. Почему?
- Много думал, - он не смотрит на меня. Голос звучит приглушенно. Огромные паузы – он
как будто собирается с силами, чтобы произнести следующее слово. Или мучительно
ищет в памяти подходящие.
- Их не вернуть. Ничего не вернуть. Можно орать, можно пить, или, - тут он усмехнулся, свалиться с метлы в финт Вронского. Прошлое закрыто.
Наконец он на меня взглянул. И от этого взгляда словно ток побежал по коже.
- Ничего не изменить в прошлом, - снова, с нажимом повторил он. – А вот в настоящем
есть надежда.
У меня точно покраснели уши. И щеки. И вообще – наверняка вся я целиком стала
пунцовой, столько жара поднялось во мне в единый миг. А моими глазами можно было
осветить самые темные лондонские переулки – так они, должно быть, горели в эти
минуты. Он смотрел на меня, и на лице его начинала играть улыбка.
- Ведь есть? – тихо спросил он.
Я не могла ответить. Только яростно затрясла головой – «Да! Да!». Как она не
отлетела, не понимаю. Сириус рассмеялся.
- А ты смелая женщина, Гермиона. Я ведь признанный пьяница, дебошир, да и вообще
крайне ненадежный тип.
«Ну и что!» - сияли в ответ мои глаза. Миллион раз – ну и что!
Широкая, бесшабашная улыбка в ответ – как в моих мечтах, или на старых
фотографиях в альбоме Гарри.
- Тогда держи.
Мне на ладонь легла монетка-медальон на потертом ремешке. На аверсе
угадывалось изображение поджарой собаки.
- Это талисман, на счастье. Мне его подарил дядя, сказал, что такие монеты чеканили
когда-то на Востоке. Я с ней с шести лет не расставался. Думаю, она меня берегла.
Он взял мою руку, бережно закрыл ладонь с талисманом.
- А теперь пусть будет у тебя. Чтобы я знал – есть, чего ждать. Даже если ждать придется
очень долго.