Известный ученый-лингвист, бывший ректор ИРЯП им.Пушкина

НОРМАЛЬНЫЕ РУССКИЕ ЯЗЫКИ
18.06.2010
Недавно в Крыму завершилась Международная конференция «Русский язык в поликультурном мире».
Проходившая уже в четвёртый раз, в этом году конференция была особенно представительной.
Помимо традиционной встречи российских и украинских русистов, преподавателей русского языка и
литературы, состоялось и заседание президиума Международной ассоциации преподавателей
русского языка и литературы. В эти дни в Ялту прибыли известные российские филологи – Виталий
Костомаров, Леонид Крысин, Людмила Вербицкая и др. Корреспондент сайта «Русский мир»,
присутствовавший на конференции, побеседовал с ректором Государственного института русского
языка им. А. С. Пушкина профессором Юрием Прохоровым о том, ждёт ли нас «регионализация»
русского языка и надо ли бороться за его чистоту.
– Юрий Евгеньевич, на конференции вы говорили о том, что сейчас происходит отрыв русского
языка от русской когнитивной базы. Правильно ли я понял, что это характерно для тех, кто
оперирует русским языком в отрыве от современной русской культуры, то есть для
иностранцев, говорящих по-русски?
– Нет, речь идёт о людях, живущих в других странах, у которых русский язык родной. Но база, на которой они
строят своё общение, другая – социально, культурно другая. Поэтому естественно, что я формулирую что-то
одним образом, в силу пребывания в этой культуре, а они – другим, но формулируют на том же русском
языке. Это явление естественное. Вся наша коммуникация имеет три составляющих. К примеру, я сегодня
здесь, в Ялте, и говорю:«У вас очень тепло». А мой старый приятель Рафаэль Гусман, который приехал из
Испании, где 35 градусов, говорит: «Слава Богу! Здесь прохладно». Мы говорим на одинаковом русском
языке, опираясь на разные представления о действительности. Я знаю что-то об этой действительности, и
знаю, как об этом сказать. Есть действительность, есть «текст» – моё знание о ней, и есть дискурс – то, с чем
я выхожу в общение. И, как голограмма, эта трёхмерная реальность всё время двигается. Ведь если вы
обратитесь к кому-то с вопросом: «Не подскажете ли..?», а в ответ услышите «Чё надо?», этот дискурс
поменяет весь ваш настрой на общение. У нас в сознании тут же всплывает текст – мы понимаем, откуда эта
речевая конструкция, и начинаем этого человека оценивать совершенно по-другому. Общение у нас
когнитивно-прагматическое. Как только меняется представление, на какой когнитивной основе оно будет
происходить, я становлюсь перед прагматическим выбором: вступать в него или нет, как вступать, на каком
языке и т. д.
– Профессор Александр Рудяков из Таврического национального университета им. В. И.
Вернадского высказал на конференции идею, что можно и нужно говорить о разных «мирах»
русского языка: в России он один, на Украине – другой, в Казахстане – третий и т. д. Вы согласны с
таким подходом?
– Да, вполне. Потому что мир, в котором реализует себя носитель русского языка, в разных регионах разный.
Например, он говорит: «Завтра наш любимый праздник Курбан-байрам», но мне нужны пояснения: что это за
праздник, каковы традиции, как его празднуют и т. д. Точно такие же вопросы вызовут у них какие-то наши
праздники, например, выходной ли у нас день 8-е марта? У нас немного разная картина мира, и связано это с
различной социальной реальностью.
– Такое региональное расхождение – нормальное явление? Его нужно принять, или с этим нужно
бороться во имя чистоты русского языка?
– Нельзя бороться – потребовалось бы сражаться с самой действительностью. Это бессмысленно.
– В таком случае через какое-то время мы придём к тому, что появятся отдельные словари
украинского русского, российского русского и т. д. – по аналогии с современными словарями
британского английского, американского и т. д.
– Вы думаете, мы не слышим, что половина людей на Украине говорит на украинском русском – от фонетики
до конструкций? Слышим.
– Так может быть, наоборот, нужно «внедрять в массы» высокую культуру речи, а не мириться с
этим? В конце концов, в Киеве столетиями говорили на чистом русском. Иначе придётся
признавать законность суржика…
– Да, местная интеллигенция говорила практически на чистом русском. А почему? Потому что
действительность была практически одна и та же. Почему мы говорим, что есть американский язык, есть
английский, существуют австралийский и индийский варианты, а у нас это невозможно? У нас больше нет
теперь единой общности советского народа, есть независимые государства, и у носителей русского языка в
этих странах картина мира в чём-то всё равно особенная. К примеру, я не могу назвать украинский парламент
Верховным советом или Думой – это Рада, но ведь в русском языке такого слова нет. И таких явлений очень
много. Мы живём в уже новой – политической и социальной – реальности, и вопрос о суржике не так уж
однозначен. Тут нужно думать.
Если так говорят на Украине, то почему бы и не признать «шо» вместо «что» украинской нормой? Есть
петербургская фонетическая школа, и есть московская – они нормативны. Значит, все, кто живёт за Уралом,
говорят на ненормативном русском языке – ведь у них твёрдое произношение? Всё же это неправильно.
Нормативно говорят не только те, кто живёт между Петербургом и Москвой. Норма гораздо шире.
Вы знаете, что стихотворение «Я помню чудное мгновенье» написано – я утрирую – на олбанскомязыке?
Фраза «гений чистой красоты» в первых изданиях всегда печаталась курсивом, потому что это строчка не
Пушкина, а Державина, и это некое издевательство, пародия, поскольку сам Пушкин не понимал, что она
означает. И дальше: не было тогда в русском языке слов «виденье», «мгновенье», но только «видение»,
«мгновение». Это чистой воды олбанский язык. А Воейков писал про поэму «Руслан и Людмила», что там
рифмы мужицкие, и вопрошал, как автор посмел заменить прелестное русское слово «водомёт» безобразным
нерусским «фонтан».
Часто говорят: «Мы теряем язык Пушкина». Но разве мы сами читаем и понимаем «Евгения Онегина» так, как
написал Пушкин? Комментарии к «Евгению Онегину» толще самой поэмы. Мы сейчас читаем это по-своему,
мы не потеряли пушкинский язык, потому что мы можем читать его на русском языке. Но если бы мы попрежнему говорили на языке того времени, это бы означало, что жизнь давно остановилась.
Любой язык не только обеспечивает трансляцию культуры, он обеспечивает самое главное: моё
существование «здесь и сейчас». Если что-то сейчас пойдёт не так, то у меня «почта» будет «глючить», и
проблему я буду пытаться решить с помощью «мышки» и т. д. Это нормально.
Да, вы читали письма Пушкина к Наталье Николаевне? В письме 1932 года, написанном по-русски, есть
гениальная фраза: «велосифер – по-русски поспешный дилижанс». Он переводит на русский язык
«велосифер» словом дилижанс, тоже явно нерусским.
– Таким образом, борьба за чистоту русского языка, по-вашему, изначально ненужная, обречённая
на провал затея?
– Я не понимаю, что значит чистота русского языка. Вы её по отношению к чему меряете? Если за норму
принимается русская классическая литература девятнадцатого века, то как тогда быть с веком двадцатым?
Тогда была другая модель жизни и общения. Но она меняется с изменением действительности.
– Как относиться к языку многочисленных мигрантов? Может, и их язык – норма? Не приведёт ли
общение с ними к упрощению и даже коверканью языка у самих носителей?
– Мигрантов нужно обучать, чтобы они могли нормально существовать, и мы бы могли с ними общаться. Но
нет ни единого примера, чтобы язык мигрантов повлиял бы на русский язык. Я могу, общаясь с ними,
использовать точно такие же простые языковые конструкции, потому что мне нужно достичь результата –
чтобы меня поняли. Но потом я повернусь к вам и буду говорить совершенно по-другому, потому что я
окажусь в другом коммуникативном пространстве.
Если вы такой сторонник чистоты русского языка, то напомню слова великого Льва Щербы, который говорил,
что литературный русский язык для его носителя всегда немножко иностранный. Чтобы в этом убедиться,
напрягитесь и попытайтесь за ужином в семье поговорить на сугубо литературном русском языке. В лучшем
случае через пять минут вас попросят говорить нормально. Дома я говорю одним образом, на работе – подругому, с иностранцами – иначе. Каждый раз мы находимся в новом языковом пространстве.
Самый бессмысленный, на мой взгляд, призыв к иностранцам: «Учите русский, и вы будете читать Пушкина в
подлиннике». Потому что это не должно быть целью изучения языка. Все языки приспосабливаются.
Повторяю, язык обеспечивает коммуникацию здесь и сейчас – это его главная задача. Поэтому любой язык
меняется, приспосабливаясь к новым условиям. Не меняются только мёртвые языки.
Беседовал Борис Серов