Н.Н.Глубоковский Славянская Библия София. 1932, XI, 9 (X, 27) - Среда. Николай Никанорович Глубоковский1. Одно из ярчайших имен не только в русской, но и в мировой богословской науке. Он счастливо сочетал в себе широту богословских, филологических, исторических и церковно-общественных интересов с глубиной проникновения в предмет своего рассмотрения при скрупулезном внимании к имевшейся по нему литературе. Историку Древней Церкви и патрологу не миновать его обширной монографии о блаженном Феодорите Киррском, которой нет альтернативы до сих пор. Исследователь Нового Завета должен ознакомиться с его капитальным трудом о благовестии апостола Павла, едва ли не наиболее обстоятельном среди общих работ по данному вопросу. Ждет своего продолжения предпринятый им в свое время труд по изданию "Православной богословской энциклопедии", где он был редактором томов с 5-го по 12-й (на котором и оборвалось издание). Наконец, требуют серьезного внимания его суждения о путях церковного строительства в России, трагически прервавшегося с началом большевистской эры. Как у ученого у Н.Н.Глубоковского судьба также сложилась счастливо. Практически до последнего своего вздоха он занимался столь любимым им ученым творчеством. Почти все им написанное было издано и оценено современниками. А едва ли не единственный его неопубликованный крупный труд - "Замечания на славяно-русский текст Четвероевангелия", выполненный в 1892-1893 гг. по просьбе обер-прокурора Святейшего Синода К.П.Победоносцева, несмотря на все исторические и прочие превратности благополучно сохранился и ждет своего публикатора2. Представленная вниманию читателей небольшая статья Н.Н. в Сборнике в честь Л.Милетича во многом показательна, - демонстрируя глубокие познания автора в многолетнем предмете своего исследования -греческом" тексте Священного Писания, ставшего основой для его славянского перевода. Будучи к тому же историком и историографом русской богословской науки Н.Н. и здесь верен себе, давая краткую, но достаточно наглядную (хотя и не полную) справку о состоянии центральной области отечественной славистики - изучении славянского перевода Священного Писания на момент национальной катастрофы 1917-1918гг. Интересна и личная позиция ученого в вопросе о богослужебном языке славянских Православных Церквей как отражающая определенные общественные настроения своего времени. Цель моих кратких заметок рассмотреть статью замечательного ученого-библеиста как показатель того прогресса, который в последние 60 лет достигли библеистика, славистика, да и церковная жизнь в православной славянской среде. Более всего Глубоковский уделяет внимания в своей статье Септуагинте (переводу LXX) - древнейшему греческому переводу еврейской Библии - как источнику для славянского ветхозаветного перевода. Все, что он пишет в связи с этим, заслуживает самого серьезного внимания, поскольку является результатом глубокой научной проработки такого вопроса, как состояние иудейства в начале христианской эры. Вопрос этот весьма важен для ученого в связи с изучением им происхождения и сути благовестил св. апостола Павла. О том, какое значение играет здесь еврейская Библия и ее распространенная греческая версия, думаю, нет нужды говорить особо. Но что можно сказать о проблеме соотношения Септуагинты и еврейского библейского текста в свете прогресса науки в последующие за выходом рассматриваемой статьи десятилетия? Если для XIX в. подлинными научными сенсациями стали открытия (и публикации) Константином фон Тишендорфом Синайского кодекса греческой Библии и митрополитом Филофеем Вриением "Учения 12-ти апостолов", то в XX в. такая же роль выпала на долю открытых в 1947 г. и впоследствии изученных (и изучаемых до сих пор) рукописей из пещер Хирбет-Кумрана, проливших свет на состояние еврейского библейского текста в III в. до Р.Х. - II в. по Р.Х. Важность этого открытия состоит прежде всего в том, что дает представление о том типе еврейского библейского текста, который был распространен в Палестине к моменту пришествия в мир Христа-Спасителя и который был у Него на устах. Свидетелем этого текста в значительной мере и выступает Септуагинта, причем часто именно там, где она расходится с позднейшей масоретской реконструкцией3. Можно сказать, что кумранские открытия вдохнули новую жизнь в текстуальную критику еврейской Библии, один из главных выводов которой сформулирован в том смысле, что "масоретский текст во многих своих деталях не отражает "оригинальный текст" библейских книг"4. Результатом развития текстуальной критики за последние сорок с лишним лет стали не только новые многочисленные исследования еврейского библейского текста и его свидетельств, но и его принципиально новое критическое издание, готовящееся в рамках проекта "Библии Еврейского университета" (в 1975, 1981 гг. вышли два тома книги пророка Исайи)5. Но какова может быть церковная позиция в подходе к базовому тексту Ветхого Завета? Прежде всего необходимо помнить, что в Церкови Христовой с первых десятилетий ее исторического существования Ветхий Завет как составная часть христианского корпуса Священного Писания стал существовать именно в версии LXX, и в течение веков был его базовым текстом для христианского Востока. С ним связано все церковное учительство и гимнография Восточной Церкви. Это должно побуждать Российскую Церковь иметь современный перевод с Септуагинты, который бы использовался как официальный и для церковного учительства и в качестве литургического, в случае употребления русского языка за богослужением. Упомянутый Глубоковским опыт русского перевода Септуагинты, выполненный в начале нынешнего века крупнейшим тогдашним русским ученымветхозаветником П.А.Юнгеровым (он печатался в журнале Казанской Духовной академии "Православный собеседник" в 1910-1917 гг.) может оказаться весьма полезным при решении этой общецерковной проблемы. Разумеется, это не исключает и появления новых переводов Ветхого Завета с еврейского, который бы использовался в учебных и познавательных целях. Что касается греческого текста Нового Завета, то Н.Н. упоминает о нем как бы мимоходом. Однако эти его замечания тем не менее являются довольно важными для понимания научного прогресса, достигнутого в области новозаветной текстологии в последние десятилетия. Ученый упоминает о датировании самых ранних из дошедших до нас новозаветных греческих рукописей концом IV в., старше которых являются папирусные фрагменты с отрывками новозаветного текста. Между тем здесь в 30-е -50-е гг. науку также ждали открытия (и последующие спустя несколько лет издания), среди которых упомянем папирусы из собраний Бодмера, Честер Битти и др., датируемых III и даже II в. Эти папирусы (к моменту написания Глубоковским статьи их было известно более сорока, сейчас - 88)6 в иных своих представителях содержат значительные объемы текста для Евангелий от Луки и Иоанна и Посланий 1 и 2 Петра и Иуды (папирусы Бодмера, по индексации Курта Аланда: 66, 72, 75 - изданы в 50-е 60-е гг.) и большие отрывки Павловых Посланий (папирус 46 из собраний Честер Битти и Мичиганского университета - издан в 1932-1937 гг.), Четвероевангелия и книги Деяний (папирус 45 из собраний Честер Битти и Венской Национальной библиотеки - издан в 1932-1934 гг.), книги Откровения (папирус 47 Честер Битти - издан в 1934-1936 гг.)7. И хотя эти папирусы не стали такой сенсацией как рукописи Кумрана, они (вместе с другими папирусными фрагментами) обогатили новозаветную текстологию как важные свидетели наиболее ранней из известных форм текста книг Нового Завета. Но зададимся вопросом: почему до нас дошло так мало списков новозаветных текстов ранее IV в.? И почему те, что дошли, имеют египетское происхождение? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к такому известному историческому свидетельству как Послание Константина Великого Евсевию Памфилу, епископу Кесарии Палестинской (последний приводит его в своем "Жизнеописании Константина" приблизительно под 331 г.), где содержится указание императора изготовить кодексы Священных Писаний, которые "необходимо иметь и использовать в церкви" для храмов своей новой столицы8. Опять же возникает вопрос: почему Константин обращается в далекую Палестину, а не в близлежащие крупные церковные центры - Никомидию, Никею, Ефес или, наконец, Фессалоники? Между тем ответ здесь будет довольно простым. В бывшее за два с лишним десятилетия до этого гонение Диоклетиана (303-305) римские власти особое внимание уделяли уничтожению христианских книг. Такие меры предпринимались и ранее во время гонений Декия (249-251) и Валериана (255-256), однако именно последствия последнего масштабного гонения оказались наиболее опустошительными для христианской книжности9. При этом Малая Азия, где, с одной стороны, была едва ли ни наибольшая концентрация христианских общин в империи, а, с другой - находился тогдашний императорский двор (в Никомидии), и близлежащие территории с грекоязычным населением пострадали более всего, в то время как в отдаленных Египте, Палестине и Сирии у христиан оказывалось больше возможностей для сохранения своих священных книг. Более того, в Антиохии уже после этого даже получила развитие библейская школа, связанная с именем пресвитера Лукиана (+312). Видимо, и в Кесарии Палестинской не прерывалась традиция библейской работы, заложенная в III в. знаменитым Оригеном (+253/254). О книжной же славе Александрии, думаю, уже не стоит и говорить. Но та работа по переписыванию библейских, преимущественно новозаветных сборников, которая была связана с Востоком, а затем с Константинополем и его окрестностями, в новых условиях государственной поддержки и возможности привлечения максимально возможного числа уцелевших рукописей привела к образованию нового типа текста, в настоящее время именуемого в науке "византийским". Для него характерны отшлифованность языка, приведение двух или более различающихся в разных рукописях чтений к одному расширенному чтению (конфлация), а также согласование между собой в разных Евангелиях или же внутри одного Евангелия параллельных мест (гармонизация)10. На фоне этого, прошедшего литературную редактуру текста, распространявшегося в течение веков в тысячах списков, особую ценность приобретает архаичный тип текста, который мы находим в древнейших из дошедших до нас пергаменных кодексах IV-V в. и еще более древних папирусах II-III в., с его простотой и безыскусностью языка, без каких-либо намеков на литературную доработку и гармонизацию параллельных мест. Это и позволило в прошлом веке Б.Ф.Хорту и Ф.Дж.Э.Весткоту назвать этот тип текста "нейтральным"11. Критерии его оценки Глубоковский называет в своей статье "аксиоматическими". Достаточно надежными они признаются в новозаветной текстологии до сих пор12. Следует сказать, что Н.Н. считал возможным исправление существующего русского т.н. синодального перевода с учетом чтений, содержащихся в том, что он, как тогда было принято, называл "лучшими рукописями"13. Теперь перейдем к следующей части нашего рассмотрения статьи Н.Н.Глубоковского, где он пишет о задачах изучения славянской Библии и состоянии этого дела в предреволюционной России. Что здесь можно сказать? Упоминаемые в статье труды А.В.Горского, Г.А Воскресенского, А.В.Михайлрва, И.Е.Евсеева - воистину, не умирающая классика. При этом очень важно, что Глубоковский уделяет внимание такой проблеме как соотношение славянского перевода с греческим оригиналом. К тому времени, когда он писал свою статью, в Праге Йозеф Вайс готовил свою реконструкцию старославянского текста Евангелия (вышла в четырех выпусках в 1935-1936 гг.), которая по сей день остается последним словом в вопросе о греческой основе редакции славянского евангельского перевода, принятой в качестве древнейшей. В 70-е гг. прошлого века Г.А.Воскресенский проделал масштабную работу со славянским переводом Евангелия от Марка, во многом установившую характерные черты его разных, точнее даже - разновременных редакций в их соотношении с греческим оригиналом, текст которого он безоговорочно отнес к византийскому типу14. Согласно же наблюдениям Вайса в раннем типе славянского евангельского текста изобилуют чтения, характерные для т.н. западного типа греческого текста (в Евангелии от Иоанна они, согласно Вайсу, даже преобладают), названного так по локализации своего распространения (Северная Африка, Италия, Галлия), к которому близок старолатинский перевод15. Здесь следует отметить, что Вайс в своей работе использовал критическое издание греческого текста Германа фон Зодена (1913) с довольно сложным аппаратом. К этому следует добавить, что теоретические предпосылки работы фон Зодена (классификация основных типов текста) в настоящее время признаны неверными16. С особой теплотой Глубоковский вспоминает скончавшегося от голода в 1921 г. своего коллегу по Петроградской духовной академии И.Е.Евсеева и выдвинутый им проект критического издания славянской Библии в 9-ти томах. При этом задачу как этой, так и других работ, связанных со славянским библейским текстом Н.Н. вслед за своим учителем по Московской духовной академии Воскресенским видит в том, чтобы "подойти к Кирилло-Мефодиевскому оригиналу". Но правомерна ли такая постановка задачи, если Говорить о текстологии переводных памятников вообще и о корпусе славянских библейских переводов в частности? Понятно, что когда речь идет об оригинальном произведении, дошедшем до нас в списках, на века отстоящих от времени его создания, то задача текстологии будет состоять в том, чтобы при наличии нескольких вариантных чтений выбрать то, которое с большей вероятностью можно было бы принять за оригинальное17. Что же касается перевода памятника традиционного содержания (удачный термин Л.П.Жуковской), когда у нас нет достоверно засвидетельствованного протографа, то здесь задача перед текстологом должна стоять несколько иная. Даже если перевод связан с конкретными именами (скажем, с Иеронимом или с КонстантиномКириллом и Мефодием), он все равно в процессе своей трансмиссии и бытования неизбежно становится предметом коллективного редакторско-переводческого труда, порой заметно изменяясь от своего более раннего вида. При этом по мере увеличения числа циркулирующих рукописей, содержащих его текст, происходит на какое-то время (до масштабной ревизии) его относительная унификация, когда тот или иной набор чтений становится преобладающим. А.А.Алексеев, воспользовавшись термином Э.Колвела, назвал это явление "контролируемой текстологической традицией"18. Очевидно, что задача текстолога здесь прежде всего состоит в том, чтобы выявить этот "контролируемый" или "стандартный" (относительно, конечно) текст и опираясь на него идти уже в сторону изучений вариантных чтений, представленных как в более раннем, так и в более позднем рукописном материале. Что касается славянского библейского перевода, то древнейшие рукописи, представляющие его, датируются не ранее середины XI в. (а во многих случаях и гораздо более поздним временем), т.е. почти двумя (а то и более) столетиями от времени жизни славянских первоучителей. При этом судьба их наследия за это время была, как известно, довольно бурной как в плане перемещения локализации славянских книжных центров, так и в плане пересмотров или даже замен исходных переводных материалов. Славянское библейское наследие в некоторых своих разделах весьма велико. Одной Псалтири дошло 4000 (!) рукописей. (Для сравнения: греческая Псалтирь, также занимающая первое место в рукописном наследии Септуагинты, дошла до нас в 880 рукописях). Очевидно, что критическое издание корпуса славянских библейских переводов будет тем ценнее, чем оно сможет максимально вобрать в себя наличный рукописный (и старопечатный) материал. В связи с этим автор этих строк предлагал (если, конечно, этот проект кого-нибудь заинтересует и он будет финансироваться) идти путем издания славянских библейских текстов, распределяя их в соответствии с организацией типов сборников, в которых они находятся (это в первую очередь касается лекционариев) или же в зависимости от четко выраженных черт редакций текста, когда материал обширен (как в случае с рукописями Евангелия-тетра). Потом, когда таким образом достаточно репрезентативный наличный текстовой материал будет введен в научный оборот, можно будет говорить о создании надежной истории славянского библейского текста. Причем стратегически более удобно, да и практически более оправдано начать этот путь с конца - т.е. сначала подготовить издание сборника под названием Библия, имеющего засвидетельствованный протограф: Геннадиевский кодекс 1499 г. -собственно первую славянскую Библию (т.е. сборник всех книг Священного Писания в одном кодексе). Теперь, наконец, рассмотрим уже не ученые взгляды, а личную позицию Н.Н.Глубоковского в таком вопросе как церковнославянский язык богослужения в славянских Поместных Церквах. Н.Н. видит в нем вслед за идеологами русского панславизма XIX в. фактор духовного единства православных славян. Его речь становится здесь эмоциональной. Славянская Библия, славянская литургия выступают у него как фактор будущего славянского и прежде всего русского возрождения. Я не стану сейчас рассматривать эту проблему филологически, а лишь обращусь к фактам. В Болгарии официально признаные литургические переводы появились спустя десятилетие после написания Н.Н. своей статьи. В Сербии и Черногории переход на современный богослужебный язык был осуществлен спустя полстолетия. Если же говорить о России (и Украине), то здесь возможность перевода богослужебных последований на живой язык была предусмотрена и церковно санкционирована еще в 1918 г.19 Что касается Библии, то в тех же странах ее стали переводить на живые языки еще в первой четверти XIX в. и перед Московским Собором 1917-1918 гг. встала задача санкционирования пересмотра русского библейского перевода20. Причем горячим проповедником этой идеи выступил И.Е.Евсеев, бывший подлинной душой Комиссии по научному изданию славянской Библии21. Конечно, славянская Библия, славянская литургия, да и вся литература на церковнославянском языке есть неотъемлемая часть нашего церковного и национального предания. Но означает ли это, что это предание замерло где-то в XVIII веке? Разве св. Софроний Врачанский (создатель первых опытов новоболгарского библейского перевода), Вук Караджич (переводчик Нового Завета на сербский язык) или святитель Московский Филарет не явились его продолжателями, служа тому же, чему в IX-Х вв. по мере сил и разумения послужили свв. Константин-Кирилл и Мефодий, их ученики и последователи? Игумен Иннокентий (Павлов) В числе библейских изданий на 900 языках Славянская Библия не занимает выдающегося положения ни по древности происхождения, ни по обширности влияния. Но это - наша, Славянская Библия, и потому она заслуживает всегдашней памяти нашей и специального воспоминания - особенно по таким достопамятным случаям, каков настоящий. Славянская Библия есть памятник общеславянского христианского воскресения, основа, начало и спутник культуры всех славянских народов. Правильнее сказать, тут одно неразрывно от другого и второе условливается первым, потому что христианство воплощает "свет истинный", призывает всех к чистой просвещенности и обязывает к свободному прогрессу. Значит, Славянская Библия является неизменным и внушительным призывом к религиозно-христианской цивилизации в самом широком, общегуманитарном смысле. С другой стороны, она "по своему происхождению" "в начале своем" (согласно словам знаменитого митрополита Московского Филарета Дроздова, + 1877, XI, 19, в известной его записке "О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания", Москва 1858) не есть произведение обыкновенной учености, но плод апостольской ревности святых Кирилла и Мефодия", озарена сиянием священности по самому возникновению, первоначальному христианско-миссионерскому "применению и всегдашнему церковнобогослужебному употреблению, как священнейшая книга всего христианского славянства. Изложенным решительно констатируется специфическая качественность самого библейского содержания, и лишь достоинством последнего точно определяется степень полезности и благотворности христианского просвещения в прошлом, спасительность его в трагическом настоящем и живительность для смутного будущего, которое непременно должно быть возрождающе-светоносным, ибо без такой бодрящей уверенности все минувшее станет напрасным, а нынешнее бессмысленным. Все эти существенные вопросы решаются тем простым фактом, что наша Славянская Библия дает органическое объединение Ветхого и Нового Завета, где первый свидетельствует об историческом предуготовлении второго, который описывает уже всецелое, божественное завершение всемирного процесса. Посему вся Славянская Библия по своему идейному характеру оказывается христианской книгой, хотя и различной по силе выражения этой стихии согласно ходу вселенской истории. Это несомненное свойство принудительно требует научно выяснить, насколько истинна и законна такая сплошная христианизация Славянской Библии, и нет ли тут пристрастного перенесения позднейшего на раннейшее, которое естественно рисуется подготовляющим и оправдывающим моментом? Понятно, что при подобном положении христианское увенчание не будет обеспеченным сразу своим фактическим предварением и, следовательно, не бесспорным по своей нормальности в историческом развитии человечества. I Отсюда и все дело приобретает глубочайшее значение для нашей веры и культуры и должно быть рассмотрено не менее принципиально. Здесь в отношении Славянской Библии вся разгадка заключается в том, что ветхозаветная ее часть есть воспроизведение греческой передачи еврейского оригинала в "переводе LXX толковников" и по своему содержанию всецело зависит от греческого прототипа. Так неизбежно двигается старый и практически едва ли разрешимый (ранее Рим. XI, 25 сл.) спор о сравнительном достоинстве LXX и нынешнего еврейского текста, именуемого масоретским. Они весьма сильно различаются между собой, а касательно мессианско-христианской стихии чаще всего совсем противоположны, почему при одинаковом библейском основании получились и продолжают существовать столь взаимоисключающие и реально непримиримые выводы, как иудейство и христианство. Не виновны ли в этом LXX толковников, давших произвольную, даже антибиблейскую интерпретацию традиционных библейских текстов? Ведь издавна провозглашалось, что этот перевод равен по своей гибельности акту слития Израильтянами при Синае золотого тельца, и что по окончании работы мрак покрыл всю землю на три дня, как тьмою называется и установленный по сему случаю пост22. По сравнению с этой злочестивой фальсификацией еврейская масоретская редакция рекомендуется божественно неприкосновенной и человечески неповрежденной, для которой справедлива абсолютная догма рабби Акибы бен-Иосефа (+ около 132 г. по р. Хр.), что в ней всякое слово, частица и буква имеют значение и служат специальным целям23. В таком случае и ценность греческой версии будет условливаться тем, насколько последнее утверждение, выдаваемое за некую аксиому, фактически правильно и научно неотразимо. Об этом должна нам точно сказать объективная история формирования масоретского текста. Зарождение его относится к послепленному времени и связывается с именем Ездры (около половины V-го века до р. Хр.), который даже почитается вторым Моисеем, как восстановитель священных еврейских писаний. Говорится и больше того, что ввиду утраты подлинников он вдохновенно "написал" их по памяти. Видимо, участие Ездры в реконструкции библейской письменности было огромное, почти творческое. Подробностей этой работы мы не знаем, но о характере ее можем судить с достаточной вероятностью по всей реставрационной деятельности Ездры. Он стремился создать чистое иудейство, чуждое всяких внешних влияний и самомалейших посторонних соприкосновений. Его идеалом был "народ Божий по закону Господню", свободный от несродных примесей по плоти и номистически корректный по духу. В этом направлении Ездра был непреклонен до крайности и неумолим до беспощадности, чего частью требовала и его непримиримая националистическая задача. В этих интересах новый Моисей расторгнул сотни (если только не тысячи) легализованных браков евреев с иноплеменницами, заставив мужей отпустить таких жен - даже со всем потомством (1 Езд. X, 3). Совершалось это жестокое насилие для того, чтобы отделить семя Израилево от иноплеменников (Неем. IX, 2) и чтобы это "святое семя" не смешивались с отвратительными народами (1 Езд. IX, 2, 14), а впредь воспрещалось Израильтянам всякие брачные связи с иноплеменницами (1 Езд. IX, 12. Неем. X, 10), вплоть до нынешних времен 24. При столь тяжкой заботливости о плотском очищении Израиля для всего будущего - как можно было не поусердствовать еще больше о наичистейшем традиционном легализме? А с другой стороны, и самая безжалостная плотская чистка не могла бы пройти гладко без обязывающего письменного авторитета в богооткровением издревле законе, который посему нужно было представить во всей точности и строгости. Во всех отношениях систематическая ревизия священных еврейских книг оказывалась необходимой и основоположительной во многообъемлющей реформаторской работе Ездры. Мы согласны, что для всесовершенного исполнения этого важного и трудного книжного дела у него едва ли было достаточно свободного времени и сосредоточенного спокойствия, но это требовало лишь опытных помощников, каких Ездра имел и по другим частям осуществлявшейся реогранизации. И предание иудейское утверждает, что тогда была образована и функционировала так наз. "Великая синагога" в количестве 120 членов по примеру совета старейшин при Моисее (Исх. XVIII, 21-26, XXV, 1). По совокупности всех данных я считаю это известие вполне достоверным и фактически соответствующим всем историческим условиям. Дальше понятно, что книжническая пурификация гармонировала с практической очистительностью, а раз последняя была националистическиисключительною, (Неем. XIII, 3: "они отделили все иноплеменное от Израиля"), то одинаковой должна быть и первая, божественно узаконяющей националистический эксклюзивизм. Все сомнительное в этом партизанском смысле было исключено и уничтожено, или ограничено по своему значению и влиянию, как, напр., даже книга пророка Даниила, а остальное внесено в канон, неприкосновенный ни по достоинству, ни по количеству, ибо к этим книгам уже "нельзя ничего прибавить, или отнять от них, ни перетолковать" (Jos. Flavii Contra Apionem I, 8). Всякое непочтительное касание их "оскверняло руки", т.е. делало их святотатственно-скверными. В свою очередь и увеличение канонического сборника стало фактически невозможным по причине объявленного прекращения во Израиле пророчества, которое заменялось каким-то темным суррогатом в "баткол", означавшем туманные отголоски неведомого голоса свыше. Так Ездра создал себе еще и славу "печати завета", заключив путь для дальнейшей канонической литературы и санкционировав окончательный письменный авторитет в своем единственном кодексе. Продолжатели должны были строго охранять его и применять буквалистически пунктуально. На них (в лице мужей Великой синагоги) падала специальная миссия - воздвигать и укреплять ограду вокруг закона в Ездриной редакции, чтобы никто не мог проникать туда и все лишались самомалейших способов к свободному распоряжению там. Напротив, уполномоченные стражи номизма были облечены догматическим величием и решительным самовластием. Провозглашалось и принималось непререкаемо, что слова книжников имеют большее значение, чем слова закона Моисеева25. Практическое осуществление последнего, рассчитанного на полупатриархальные условия быта, нимало не сходные с позднейшими, оказывалось явно невозможным даже относительно по прямому смыслу номистических заповедей, но оно хорошо облегчалось тем, что новым законникам достаточно было найти некую "асмахту", или точку опоры, и они уже вправе были делать всякие выводы и все нужные им приспособления теоретического и практического свойства. Это были господа и владыки веры и дела, бесконтрольные и бесспорные в узко националистическом хранении закона по его специфическому пониманию и тесному толкованию. А о результатах этого раввинистического абсолютизма красноречиво говорят некоторые ясные и яркие факты. Еврейская Библия в своем подлиннике была недоступна большинству иудейского народа и при чтении в синагогах требовала помощи парафразов и таргумов. Казалось бы, последние служат самым благим и разумным целям и должны иметь широкое распространение, однако строжайше воспрещалось записывать их, - конечно, потому, что там могли быть вольности и уклонения от раввинистического трафарета, почему даже (якобы) либеральный Гамалиил I приказал изъять из употребления таргум на книгу Иова26. Правда, все это скрывало подлинное библейское содержание от религиозных еврейских масс, но так тому и полагалось быть у невежественного в законе, проклятого народа (Ин. VII, 49) со стороны забравших ключи разумения, которые сами не входили и входящих не пускали (Лк. XI, 52. Мф. XXIII, 23). Они ревниво преграждали всякие независимые веяния и с фанатической суровостью устраняли "свободную" религиозно-мистическую литературу, как лишающую царства небесного даже простого носителя ее, хотя она выросла и распространялась именно под воздействием раввинистического террора, бесследно уничтожившего все оригиналы апокрифическиапокалиптических произведений27. Мало того, подвергалась подобной немилостивой участи и вполне корректная религиозно-назидательная литература, раз она не способствовала номистическому шовинизму, а проповедовала религиозно-гуманитарную мораль. Пример сему благочестивая книга Сирахова: вскоре после греческого перевода она совсем исчезла в еврейском тексте, каковой случайно и фрагментарно стал отыскиваться лишь с конца прошлого столетия. Значит, узко националистическая работа Ездры продолжалась и укреплялась неизменно библейским ее оправданием. Закон Господа небесе и земли, Творца и Зиждителя всяческих, абсолютного светоча для всего мира и человечества был объявлен и сделан исключительной привилегией избранного Израиля. И вдруг среди такой сгущенной атмосферы воссияло христианство со своим универсалистическим пониманием и богочеловеческим осуществлением библейских предначертаний. Как должны были фанатичные законники реагировать против этой живой и неотрицаемой реальности, которая опрокидывала все их дело и саму религиозную доктрину? В первом отношении они ответили убийством ненавистного им "мятежника", стараясь изгладить самое имя его (Деян. IV. 17-18, V, 28), а воплощенную им истину личного божественного Избавителя Библии подменили националистической идеей о мессианизме всего Израиля, как народа Божия и страждущего искупителя за весь грешный, отверженный мир гоев. Библейский текст не мог противоречить этому деспотическому активизму, но обязывался санкционировать его в качестве богоустановленной нормы, и, следовательно, должен быть вполне соответственным сему по всему содержанию. Так у масоретов оно и есть фактически до столь близкого согласия, что это не может не казаться тенденциозным. И если греческая интерпретация LXX вносила дисгармонию, то ее искусственно дискредитировали измышленными диффамациями и ослабляли созданием и поощрением новых греческих переводов, неудовлетворительных и грубых, но более пригодных для иудейского националистического строительства, буквалистически - тупо поддерживавших его библейскую основу28. Даже самый традиционный распорядок библейских синагогальных чтений претерпел некоторые антихристианские модификации (см. Ludwig Venetianer, Ursprung und Bedeutung der ProphetenLektionen, Leipzig 1909), ибо он допускал персонально-мессианические применения и ограждения, как видно на примерах Христа Спасителя в Назаретской Синагоге (Лк IV, 16 сл.) и Апостола Павла в Антиохии Писидийской (Деян. XIII, 14 сл.). Все должно подражать и подчиняться стереотипному шаблону под строжайшей цензурой иудейских законников. И нам известно из предания, что духовный возродитель иудейства после Римского разгрома, рабби Акиба, уничтожил все библейские манускрипты, легализовав лишь один текстуальный тип, который размножался и распространялся только в удостоверенных копиях по рассмотрении и разрешении их избранными номистическими вершителями, как и ныне все подлинные Библии еврейского издательства до точности совпадают между собой не просто по тексту, но и в самом распределении его по страницам, строкам, слогам и даже буквам. Сказанное сейчас находит подтверждение и в том, что сохранившиеся доныне еврейские рукописи произошли не ранее X века; -как это случилось, когда новозаветные имеются у нас от конца IV столетия, а папирусные фрагменты и старше? Еврейских вариантов там чрезвычайно мало, а старинные отметки keri и ketib весьма немногочисленны и несущественны, между тем необъятное количество новозаветных разночтений создает чисто "вулканические" опасности для реконструкции первоначального вида новозаветных писаний - чем объяснить эту поразительную странность, когда еврейские начертания представляют неизмеримо больше поводов для всяких недоразумений по сравнению с греческими итацизмами (при диктанте)? И как разумно постигнуть, что эта особенность явно направлена против персоналистического мессианизма, который догматически отвергается и еврейской ученостью и иудейской верой? В последние годы свои известный берлинский профессор и академик Адольф фон Гарнак занялся разысканием догматических корректур в греческом новозаветом тексте, в частности - в послании к Евреям (Zwei alte dogmatische Korrekturen im Hebraerbrief: Studien zur Geschichte des Neuen Testaments und der alten Kirche I, Berlin 1931, S. 235-252). В конкретных случаях эта попытка мне кажется необоснованной и неудачной, но если самая эта идея возможна для Нового Завета, то почему она считается научно еретической для Ветхого? По каким соображениям и мотивам провозгласили ее принципиально немыслимой еврейские и иудаистические библеисты? А мы слишком хорошо знаем, что ни один умный преступник не оставляет документальных изобличений своего деяния... И коль скоро с религиозной убежденностью он находит последнее правильным и необходимым, тогда для него обязательно представить и оправдывающую норму, какой здесь являлся соответствующий библейский кодекс. Тут для желательного редактирования находились все моральные побуждения и основания, а фактически данная работа могла совершаться легко и почти незаметно ввиду еврейского начертания, scriptio continua и отсутствия пунктуации и вокализации, где малейшие штрихи способны изменять смысл. После сего в дальнейшем открывался неограниченный простор для всяких нападений и апологий в потребных интересах, ибо твердо свидетельствуется, что раввинистические корифеи могли вешать целые горы законов на едином волоске... Против предшествующего всегда ссылаются на необыкновенную внимательность иудейства к буквалистической скрупулезности и благоговейному охранению текстуальной библейской неповрежденности. Легенд на этот счет столь много, что нельзя не усомниться в их объективной верности и фактическом беспристрастии. А исторические сведения таковы, что иногда надолго пропадала даже "книга закона Господня, данная рукою Моисея", и с нею надо было знакомить самого благочествого царя иудейского Иосию, для которого все содержание оказалось новым и поразительным (4 Цар. XXII, 8-20. 2 Пар. XXXIV, 14-28). Не говорит ли это о крайней небрежности, или - скорее - об умышленной преднамеренности? Что касается частностей, то достаточно напомнить, насколько евреи доселе дорожат своими генеалогиями и чтут "отцов" и предков, а в действительности в этой самой области господствует поразительнейшая путаница в именах множества исторических лиц, не исключая первосвященников, у которых иногда совсем невозможно установить истиное nomen proprium. При указанных условиях никак не следует забывать, что патристические авторитеты, допуская текстуальную hebraicam veritatem (блаж. Иероним), вовсе не считали ее абсолютной, относительность же простирали до того, что знаменитый александриец Ориген, великий знаток Писания и текстуальный критик, предполагал специальное изъятие из оригиналов иудейскими учеными целых библейских отделов (напр., о Сусанне), неблагоприятных для иудейской репутации, а св. Иоанн Златоуст, тоже имевший некоторый доступ к еврейской Библии, часто говорил о намеренных ее искажениях, особенно в мессианских местах, со стороны иудейских справщиков29. Совокупность всех приведенных данных обязывает нас допустить систематическое корригирование оригинального библейского текста еврейскими редакторами с решительным устранением всех других разновидностей, которые или прямо уничтожались, или погибали в генизах. И чем меньше известно нам о подробностях этой "критической" работы, тем более она оказывается неясной и специфически-иудейской, но все-таки некоторые этапы этого процесса достаточно бесспорны в существенных чертах. Первый - в конец VII века до р. Хр. при иудейском царе Иосии, когда первосвященник Хелкия "нашел" в храме книгу закона Господня, где весьма изобличались отступления Израильтян от Иеговы для каждения другим богам и восстановлялась номистически наказующая строгость заповедей Моисеевых. Бесспорно, что это была не новая "книга", а старое Второзаконие, или даже все Пятокнижие, в коем теперь "открыт" был более определенный смысл отмеченного характера. Значит, тут была ревизия в пользу ритуально-номистического ригоризма, чтобы строго и точно соблюдался узаконенный культ богопочитания для обособления иудейства от язычества. Вторую стадию составляет реформа Ездры, направлявшего всю жизнь еврейства по тесному руслу националистической исключительности и в этом именно смысле "написавшего" (при участии членов Великой синагоги) всю Библию. Эта рецензия была более обширной, захватывавшей все ветхозаветные книги и выделившей в "канон" только пригодные для раввинизма писания с безусловным воспрещением увеличивать его состав и перетолковывать легализованный библейский текст. Она продолжала и распространяла прежнюю ревизионную политику в сторону внутренней религиозной замкнутости Израиля, который теперь, естественно, становится отрицательным и потом даже враждебным ко всяким другим течениям, если последние посягли на его "неотъемлемое достояние" и делали "иудейскую собственность" общедоступной вне Израильской номистической огради и, пожалуй, по библейскому разрешению. Этот неизбежный вывод должен был отчетливо формулироваться после успеха греческой версии LXX, популяризировавшей по всему тогдашнему свету персоналистический универсальный мессианизм, и решительно сделан около времен Христа Спасителя, а окончательно закреплен в масоретской редакции (VII-Х в. по р. Хр.), в которой еврейская Библия стала националистическимессианской и потому антихристианской. Для всех этих трех ревизий была величайшая жизненная нужда, и удовлетворение ее являлось религиозной необходимостью, которая морально облегчала и даже поощряла редакционную работу. И к чему она наклонялась, как не к тому, чтобы Библия "смолкла" говорить мессианскихристиански? Но мы знаем и видим, что священную тетраграмму, выражавшую самую сущность божества (ср. Исх. III, 13-14), послепленное иудейство сделало "шем гаммефораш" неизреченным именем, никому неведомым, поскольку и сам первосвященник вспоминал его и мог произносить только одажды в год в великий день очищения (10-го тишри) и лишь в полном уединении во мраке святого святых. После сего что же удивительного и чудесного, если и здесь еврейская Библия "замолчала" поиудейски? II Обратимся теперь к греческому переводу LXX толковников. Главное его отличие заключается в персоналистически-мессианском характере пророчеств, которые потом вполне логично и нормально получили христианское применение в отношении личности Господа Искупителя. Почему это случилось и нет ли тут хронологически-обусловленной тенденциозности? Но в период совершения этого перевода (в Александрии за время от Птоломея Филадельфа до Птоломея III Евергета между 285 и 221 г.г. до р. Хр.), разумеется, не было христианства даже в более и мне ясном предведении и не существовало специальных мессианских напряжений в предполагаемых производящих кругах, а предание уверяет, что запрос исходил из Александрии, однако мотивировался исключительно библиофильскими побуждениями и был удовлетворен с благословенной успешностью самыми компетентными авторитетами на основании апробированных экземпляров, присланных иудейскими вождями из Палестины вместе с уполномоченными переводчиками. И если бы действительно преобладали в александрийских сферах пристрастные мессианские увлечения, то как отсюда объяснить увеличение времени от сотворения мира до Христа у LXX-ти (5508 лет) против еврейского счета (4004 года) почти на целую треть (1504 г. г.) по сравнению с последним? Не гораздо ли правдоподобнее, что тут была точно воспроизведена особая еврейская редакция? То же должно думать и касательно других уклонений текстуально-фактического характера, напр., в различном распределении глав в книге пророка Иеремии. К этому именно заключению склоняют и разные другие наблюдения. Так, Самарянское Пятокнижие в Полиглотах Парижской (1645 г. г.) и в Лондонской Бриана Вальтон (1657 г.) имеет до 6.000 вариантов сравнительно с масоретской рецензией, часто примыкающей к переводу LXX Разве это не свидетельствует документально в пользу текстуальной обоснованности греческой версии30? Для ослабления ее достоинства приводят древние позорящие легенды, но они больше походят на злонамеренные диффамации по партийнорелигиозным предубеждениям. Ведь в тех же древних сказаниях не менее решительно сообщается о безупречности и спасительности переводческой работы, почему совершение ее было для всего мира светлым праздником, который и праздновался торжественно каждый год на острове Фаросе (близ Александрии)31. А некоторые факты удостоверяют, что греческий перевод LXX-ти был в Египте не просто достопримечательной книгой, но имел и богослужебное употребление у тамошних иудеев32. Равным образом он некогда достаточно ценился и в самой Палестине33, где широко ходил сходный с ним текст. Упрекают, что в нем приняты разные сомнительные апокрифы, неведомые иудейству и не постулирующие к еврейским архетипам, а потому весь греческий библейский канон не получил ни распространения, ни авторитетности. И это все крайне преувеличено, ибо, напр., Сирах был знаком Филону34, которого столь уничижительно третировало раввинистическое иудейство, а наиболее греческая по языку и концепциям книга Премудрости Соломоновой допускает догадки (даже со стороны иудейских ученых), что за ней стоят древние еврейские первоисточники35. Сопоставление еврейской масоретской Библии и греческого перевода LXX в объективном историческом освещении и беспристрастном толковании научно заставляет меня формулировать в итоге, что греческая интерпретация воспроизводит независимый от масоретского еврейский текстуальный тип. Об нем мы ничего не знаем в точности, но, очевидно, это один из тех, который не подвергся ревизионному досмотру иудейских цензоров и не испытал корректур от раввинистического правоверия, а в текстуальной новозаветной критике доминирует аксиома, что "нейтральные" тексты, не затронутые ревизиями специальных справщиков, содержат чтения более древние и ближайшие к авторским оригиналам. С этой точки зрения и еврейская первооснова LXX-ти должна почитаться наименее поврежденной текстуально и гораздо древнейшею сравнительно с масоретской редакцией, сформировавшейся под антихристианскими настроениями и законченной уже в поздние христианские времена (X в.). Всем изложенным прямо возвышается текстуальное достоинство LXX-ти, как независимого объективного свидетеля подлинной hebraicae veritatis, превосходящего масоретский ретушированный текст своей древностью и бесспорной достоверностью содержания, напр., в мессианских пророчествах. Это заключение полностью приложимо и к нашей Славянской Библии, которая приобретает особую религиозно-научную важность, как памятник древнейшей библейской традиции и как почтенный свидетель Византийско-греческого оригинала для священного КириллоМефодиевского труда. Твердо держась этого положения, славянская наука и конфессия никогда не доходили до крайностей в оценке своей Библии, как это пыталась сделать Константинопольская церковь, провозглашавшая LXX аутентичным текстуальным выразителем подлинника. Мне известен лишь один случай этого рода, когда латинствующий Обер-Прокурор Русского Св. Синода властный граф Н. А. Пратасов (+ 16 января 1855 год.), "подал (Государю Императору Николаю I) мысль объявить славянский перевод Библии самодостоверным, подобно латинской Вульгате", но (по словам митрополита Московского Филарета) "Святейший Синод... не провозгласил текста славянского исключительно самостоятельным и тем прозорливо преградил путь тем затруднениям и запутанностям, которые в сем случае были бы те же, или еще большие, нежели какие в Римской церкви произошли от провозглашения самостоятельным текста Вульгаты"36. Принималось и применялось только то, что Славянская Библия представляет достопочтенное истолкование слова Божия в меру ее согласия с греческой версией LXX-ти, а последняя уважалась вполне, но ничуть не возвеличивалась исключительно. Напротив, у Русских были колебания в точнейшей дозировке ее корректности по соотошению с масоретской реконструкцией. В истории Русского богословия были увлечения в том и в другом направлении, нашедшие наиболее яркое выражение в новое время (см. у проф. И. Н. Корсунского, Труды Московской Духовной Академии по переводу Св. Писания и творений св. Отцев на Русский язык за семьдесят пять лет (1814 - 1889) ее существования в "Прибавлениях к Творениям св. Отцев" ч. XLV за 1890 г., кн. 2, стр. 341 - 405). Одни решительно превозносили текст еврейский, сводя все разности LXX-ти преимущественно к недоразумениям и перетолкованиям греческих переводчиков (проф. П. И. Горский-Платонов, + 1904, X, 21: Несколько слов о статье Преосвященного Епископа Феофана "По поводу издания священных книг Ветхого Завета" -в "Православном Обозрении" 1875 г., N 11, стр. 504 - 540; О недоумениях, вызываемых Русским переводом свящ. книг Ветхого Завета ibid. 1877 г., NN 1, 2 и 4, стр. 69 -104. 260 - 284, 681 - 702; Народная Библия во времена Христа Спасителя в "Прибавлениях к Творениям св. Отцев" 1880 г, ч. XXVI, стр. 1070 - 1085, в книге "Годичный акт в Московской Духовной Академии 1-го октября 1880 г., Москва 1880, стр. 7 22, и в "Православном Обозрении" 1880 г., N 10, стр. 363 - 375). Другие не менее энергично и убежденно защищали греческую интерпретацию, считая масоретскую рецензию тенденциозноисправленной (епископ Феофан Говоров, + 1894, I, 6: По поводу издания книг Ветхого Завета в Русском переводе в "Душеполезном Чтении" 1875 г., N 11, стр. 342 - 352, и тоже под заглавием "Право - слово об издании книг Ветхого Завета в Русском переводе" в "Домашней Беседе" 1875 г., вып. 47, стр. 1212 - 1219; О нашем долге держаться перевода 70 толковников в "Душеполезном Чтении" 1876 г., N 5, стр. 3 - 21; Об употреблении нового перевода ветхозаветных писаний ibid. 1876 г., N 9, стр. 100 - 106; Библия в переводе 70 толковников есть законная наша Библия в "Домашней Беседе" 1876 г., вып. 20, 22 и 23, стр. 499 - 503, 527 - 529, 579 - 590; Решение вопроса о мере употребления еврейского нынешнего текста по указанию церковной практики ibid. 1876 г., вып. 28, стр. 699 - 709; Какого текста ветхозаветных писаний должно держаться? в "Церковном Вестнике" 1876 г., N 19, стр. 1 - 2; О мере православного употребления еврейского нынешнего текста по указанию церковной практики ibid. 1876 г., N 23, стр. 1 - 5, а к сему относящиеся сюда статьи проф. И. С. Якимова, + 1885, в "Церковном Вестнике" 1876 г., NN 13, 19 и 35, стр. 1 - 3, 2 4, 1 - 4: По поводу мнения одного Епископа о значении Русского перевода ветхозаветных священных книг, изданных по благословению Святейшего Синода; Ответ преосвященному Феофану; О мере православного употребления еврейского нынешнего текста, по указанию церковной практики. См. еще у проф. о. И. Н. Королькова, Преосвященный Феофан, бывший епископ Владимирский и полковник С. А. Первухин в их взаимной переписке... с приложением статьи "Суждения епископа Феофана и епископа Порфирия о переводе Св. Писания на Русский язык", Киев 1915, стр. 65 - 69, 96 - 139). Тем не менее оба эти научные течения никогда не достигали в Русской науке взаимоисключающей крайности и по возможности примирялись, однако с предупреждением митрополита Московского Филарета (в его "Записке"): "дабы при употреблении еврейского текста в пособие к изъяснению Священного Писания не дать места произволу, поставить в сем деле преграду против уклонения от точности православных догматов, и охранить священную важность текста семидесяти в древней его чистоте, -для сего в учении о Священном Писании, или в священной герменевтике, должны быть предлагаемы охранительные правила, извлеченные из существа дела, и из примеров церковных и отеческих". Под этими вдохновениями был начат и, несмотря на авторитетные и обоснованные протесты (напр, митрополита Киевского Филарета Амфитеатрова, + 1857, XII, 21), был совершен (1858 - 1875 гг.) при участии всех Духовных Академий и приглашенных ученых людей - волею и смотрением Св. Синода Русский перевод Библии, который служил первоосновою и для новейшего Болгарского перевода (София 1925)37. Не отказывалась от принципа руководственного верховенства LXX-ти и Русская наука. Так, проф. В. Н. Мышцын писал что "нельзя безусловно и во всем отдавать предпочтение тексту мазоретскому, что в некоторых случаях греческий перевод сохранил лучше сравнительно с подлинником чтение, - чтение верное и первоначальное, вследствие чего перевод LXX имеет не только авторитет изначала в христианской церкви употребляемого перевода, но и авторитет наилучшего критического средства при исправлении текста масоретского; употребление его не церковное только, но и научное" (в "Богословском Вестнике", 1895 г., NN 2 и 3, стр. 214 - 288, 345 - 377: Нужен ли нам греческий перевод Библии при существовании еврейского подлинника?). В свою очередь проф. И. Н. Корсунский в специальной обширной диссертации по данному предмету ("Перевод LXX: его значение в истории греческого языка и словесности", Свято-Троицкая Сергиева Лавра 1897) формулировал два тезиса, что а) "перевод LXX во многих своих местах имеет большое значение для восстановления первоначального вида подлинного еврейского текста Библии", а б) "с другой стороны перевод этот, по разным причинам, во многом отступает от еврейского подлинника". Посему нельзя было встретить в России научного библейско-экзегетического сочинения, где бы не утилизировался систематически этот греческий текст. Но раз он, по меньшей мере, считался равноправным еврейскому, то - наряду с последним должен был стать и общедоступным для беспрепятственного пользования исследователям и любителям Писания. По этим побуждениям предпринимались попытки Русского перевода прямо с LXX-ти, напр., епископом Чигиринским Порфирием Успенским (+ 1885, IV, 19), из подобных работ которого имеется в печати '' лишь "Псалтирь" (2-е изд., С.-Петербург 1906); в новое время этот великий научно-церковный подвиг был подъят и энергически осуществлялся профессором Казанской Духовной Академии П.А.Юнгеровым (+ 1922, III, 27), успевшим выпустить почти весь библейский текст в Русской обработке по LXX-ти (Пятокнижие Моисеево в греко-славянском и Русском переводах, Книга Бытия, Казань 1917. Книга Иова в Русском переводе с греческого текста LXX, с введением и примечаниями, Казань, 1914. Псалтирь в Русском переводе с греческого текста LXX, с введением и примечаниями, Казань, 1918. Книга Притчей Соломоновых в Русском переводе с греческого текста LXX, со славянским переводом, введением и примечаниями, Казань 1908. Книги Екклесиаст и Песнь Песней в Русском переводе с греческого текста LXX, с введением и примечаниями, Казань 1916. Книги пророков - великих: Исайи, Казань 1909, Иеремии и Плач Иеремии, Казань 1910, Иезекииля, Казань 1911, Даниила, Казань 1912; малых пророков, Казань 1913; неканонические книги, Казань 1907). III По своему соответствию LXX-ти и славянский перевод получает высокий и широкий интерес. Это, конечно, драгоценный памятник славянской литературы и с такой стороны справедливо и тщательно изучался в России специалистами в историко-литературном и филологическом отношениях; этому собственно больше служили и многочисленные текстуальные издания. Однако при этом в достаточной мере соображались и библиологические запросы (см., напр., проф. И.С.Якимов, Критические исследования текста славянского перевода Ветхого Завета в его зависимости от текста перевода семидесяти толковников в "Христианском Чтении" 1878 г., ч. I, стр. 706 - 742; ч. II, стр. 235 - 250, 314 - 340, 536 - 562; В.КЛебедев, Славянский перевод книги Иисуса Навина по сохранившимся рукописям и Острожной Библии, С.Петербург 1890; проф. Ф.Г.Елеонский: По поводу 150-летия Елизаветинской Библии, С.-Петербург 1902; Следы влияния еврейского текста и древних, кроме 70-ти, переводов на древнейший славянский перевод Библии, С.-Петербург 1905; проф. А.В.Михайлов, Опыт изучения текста книги Бытия пророка Моисея в древне-славянском переводе, Варшава 1905), ибо славянский перевод является воспроизведением почтенного греческого прототипа и традиционно-авторизованным истолкованием библейского содержания, почему здесь должен подлежать научному изучению уже с текстуально-экзегетической стороны. Работы этого рода в более известной мне Русской науке направлялись главнейшим образом на восстановление древнейшего славянского текста, существовавшего ранее XV века, чтобы подойти к Кирилло-Мефодиевскому оригиналу (см. у проф. Г. А. Воскресенского, Кирилло-Мефодиевский перевод Библии в "Прибавлениях к Творениям Св.Отцев" 1885 г., ч. XXXVI, стр. 229 - 252) и в нем приобрести верного свидетеля его греческого прототипа, который тогда служил бы и объективной мерой точности труда славянских первоучителей, а равно характера библейско-христианской просветительности, принесенной ими славянству и проникавшей всю нашу культура даже до сего дня. Больше всего способствовал этому предприятию приснопатятный ректор Московской Духовной Академии протоиерей А.В.Горский (+ 11 октября 1875 г.), который особенно послужил сему делу в (совершенном им вместе с К.И.Невоструевым) "Описании славянских рукописей Московской Синодальной Библиотеки" (в 1855 - 1869 г. г.) вышло в Москве пять книг, для коих см. Указатель именной и предметный Е.М.Витошинского, Варшава 1915, а шестая, приготовленная еще в 1863 году, выпущена в свет лишь в 1921 году под редакцией Н.П.Попова), где он открыл, собрал и обозрел огромный материал и наметил новые перспективы для плодотворной работы по генезису и реституции Славянской Библии. По справедливому и компетентному суждению проф. Г.А.Воскресенского (+ 1918, III, 10/23), - это "есть, можно сказать, неисчерпаемая сокровищница критически очищенных фактов для истории священного библейского текста" (славянского). Работа пошла гораздо интенсивнее и систематичнее, сосредоточиваясь на достижении завершительного итога. Для Нового Завета особенно важны ученые труды и текстуально-критические издания вышеупомянутого проф. Г.А.Воскресенского (Древний славянский перевод ' Апостола и его судьбы до XV в., Москва 1879; Характеристические черты четырех редакций славянского перевода Евангелия от Марка по ста двадцати рукописям XI - XVI вв., Москва 1898 [к сему см. "поправки, дополнения и замечания" проф. М.Д.Муретова в особой брошюре, Сергиев Посад 1897]; Евангелия Марка по основным спискам четырех редакций рукописного славянского евангельского текста с разночтениями из ста восьми рукописей Евангелия XI - XVI вв., Сергиев Посад 1894; Древне-славянский Апостол: Послания святого Апостола Павла по основным спискам четырех редакций рукописного славянского апостольского текста с разночтениями из пятидесяти одной [- семи - ] рукописи [ - сей] XII - XVI вв.; вып.1-й - Послание к Римлянам, Сергиев Посад 1892; вып. 2-й -Послание к Коринфеянам 1-е, Свято-Троицкая Сергиева Лавра 1906; вып. 3-5 Послание к Коринфеянам II-е, к Галатам и Ефесянам, Сергиев Посад 1908, - с разными руководящими и информирующими трактатами по этому предмету (напр., К вопросу о научном издании славянского перевода Библии в сборнике "В память столетия Московской Духовной Академии", ч.I, Сергиев Посад 1915). У него все рукописные тексты распределены на четыре последовательные стадии согласно их типическим отличиям и все развитие славянского перевода представлено в историко-литературном процессе без непосредственного соотношения с греческими рецензиями, хотя и при случайных иллюстрациях из греческих разночтений. Здесь славянский перевод обрисовывается лишь как научно проверенный и литературно взвешенный специальный памятник славянской письменности. Дальше и прозорливее пошел в отношении Ветхого Завета проф. И. Е. Евсеев (+ 1821, VII, 22 VII, 4), который в двух тщательных диссертациях (Книга пророка Исайи в древне-славянском переводе в двух частях: I - славянский перевод по рукописям XII - XVI вв.; II - греческий оригинал славянского перевода книги пр. Исайи, С.-Петербург 1897. Книга пророка Даниила в древнеславянском переводе: введение и тексты -славянский и греческий, Москва 1905) дал не только реконструкцию славянского перевода книг пророков Исайи и Даниила, но и воссоздание самой греческой первоосновы в предполагаемой для них типической "редакции". Этой идее он посвятил потом все свои труды и для ее реализации употребил энергичные усилия (Рукописное предание Славянской Библии, С.-Петербург 1911. Записка о научном издании славянского перевода Библии и проект означенного издания: к 200-летию со времени первого царского указа об усовершении славянского перевода Библии, СПБ. 1912. Столетняя годовщина русского перевода Библии, Петроград 1916. Очерки по истории славянского перевода Библии, Петроград 1917), чтобы в конце концов обеспечить издание славянского Holmes-Parsons'a с равным ученым совершенством и документальным преизобилием. Так в течение нескольких веков и при участии целых поколений многочисленных ученых накопился в России огромный материал для этого великого общеславянского дела - свыше 4.000 списков славянских рукописей разных типов для ветхозаветных книг и еще больше для новозаветных. Были и полезные справочные пособия (напр., П.А.Гильтебрандта: Справочный и объяснительный словарь к Новому Завету, два тома, С.-Петербург 1883, 1885; Справочный и объяснительный словарь к Псалтири, СПБ. 1898), научные предварения, ученые работы и материальные средства. Настала пора объединить и воплотить совокупными усилиями все главнейшие результаты в наилучшем славянском тексте. Для совершеннейшего выполнения этого грандиозного плана была образована и функционировала (с 1915 года) при Петроградской Духовной Академии Библейная комиссия из авторитетных ученых по научно-критическому изданию Славянской Библии, которое было рассчитано - примерно - на девять больших томов: 6 для Ветхого Завета и 3 - для Нового. Осуществление этой колоссальной задачи было бы чрезвычайно плодотворным приобретением для всей ученой библиологии, не говоря об исключительной ценности для нашего богословия, общеславянской филологии и литературы, но все прекратил бешеный и дикий большевизм... Однако - неужели погибла и самая эта славная задача? Я этого не думаю, ибо в таком случае нужно бы согласиться, что пропала и вся славянская вековая цивилизация, а какой Герострат найдется среди истинных ученых во всем мире?.. И вот я, едва плавающий по перебрасывающему беженскому океану старец, твердо верую, что это святое дело будет доведено до блестящего увенчания совместными трудами славянских жрецов науки, вроде чествуемого юбиляра. Все мы должны неизменно помнить, что Славянская Библия, объемлющая все славянство по его культурно-христианскому рождению и возрастанию, есть живительный источник и органический центр общеславянского единения, которое обязано воспитывать и лелеять в библейской колыбели и с библейскими славянскими благословениями. Посему нельзя сочувствовать, а нужно противиться вытеснению из нашего православного богослужения этого родоначальника и Ангела-хранителя нашего разными националистическими суррогатами, чаще всего вульгарно-грубыми, принижающими божественную выспренность до простонародной ординарности, взаимно разобщающими славянские народы даже в общественной молитве, а тем самым ослабляющими всех братьев-славян и ведущими к внешней и духовной подневольности. Но наша Славянская Библия золотыми письменами начертывает пред нами свой светлый идеал и провозглашает священный завет всем славянам: БУДЕМ ЕДИНЫ И СТАНЕМ СВОБОДНЫ! 1 Николай Никанорович Глубоковский, р. 6. XII (ст.ст).1863, с. Кичменский Городок, Никольского у. Вологодской губ. - ск. 18.III.1937, София, Болгария. Доктор богословия, член-корр. РАН (с 1909 г.). Ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета С.-Петербургской (Петроградской) духовной академии (1891-1918). Состоял профессором Петроградского университета и Петроградского богословского института (1918-1921), Пражского (19211922), Белградского (1922-1923) и Софийского (1923-1937) университетов. Наиболее крупные труды: Блаженный Феодорит, епископ Киррский. Его жизнь и литературная деятельность. Тт. 1-2, М., 1890, т. 3, Сергиев Посад, 1908; Благовестие св. Апостола Павла по происхождению и существу. Тт. 1-3, СПб., 1905, 1910, 1912; Библейский греческий язык в писаниях Ветхого и Нового Завета. Киев, 1914; Высокопреосвященный Смарагд (Крыжановский), архиепископ Рязанский. Его жизнь и труды. СПб., 1914; Дидаскалия и Апостольские Постановления по их происхождению, взаимоотношению и значению. // Христианское чтение, 1916, N 3-4, 5-6, 9-10, 11-12, и отд. изд. София, 1935; Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии. Варшава, 1928; Святой Апостол Лука, Евангелист и Дееписатель. София 1932; Послание к Евреям и историческое предание о нем. София, 1936. Биографический очерк и обстоятельную библиографию работ Н.Н.Глубоковского см.: А.Игнатьев. Памяти профессора Н.Н.Глубоковского. // ЖМП, 1966, №8. С. 57-77. 2 Обширный архив Н.Н.Глубоковского, включающий в себя материалы его ученой и церковно-общественной деятельности (по август 1921 г.), в настоящее время находится в Отделе рукописей Государственной Публичной библиотеки в С.Петербурге. Там же находится и рукопись указанных "Замечаний на славянорусский текст Четвероевангелия". - ОР ГПБ, ф. 194, оп. 1, ед. хр. 53-59. 3 Об этом см.: R.W.Klein, Textual Criticism of the Old Testament. - The Septuagint after Qumran. / Guids to Biblical Scholarship, ОТ Series 4. Philadelphia, 1974. 4 E.Tov, Textual Criticism of the Hebrew Bible. Minneapolis - Assen/Maastricht, 1992, p. 11. 5 M.H.Goshen-Gottstein, The Hebrew University Bible, The Book of Isaiah, Vols. I-II. Jerusalem, 1975, 1981. 6 K.Aland - B.Aland, Der Text des Neuen Testaments. Einfuhrung in die wissenschaftlichen Ausgaben und in Theorie wie Praxis der modernen Textkritik. Stuttgart, 1982, S. 94. 7 Ibid, S. 106-111. 8 Vita Constantini, IV,36. 9 K.Aland - B.Aland, Op. cit, S. 80-81; B.M.Metzger, The Text of the New Testament. Its Transmission, Corruption, and Restoration. 3d ed., New York - Oxford, 1992, p.291. 10 B.M.Metzger, A Textual Commentary on the Greek .New Testament. United Bible Societies - Stuttgart, 1971. - Introduction, p. xx. 11 Ibid., p. xvii. 12 Ibid. 13 Н.Н.Глубоковский. Замечания на славяно-русский текст Евангелия от Матфея. - Рукопись. - СПб., 1892-1893. - ОР ГПБ, ф. 194, оп. 1, ед, хр. 57, с. 91, 112. 14 Г.А.Воскресенский. Характеристические черты четырех редакций славянского перевода Евангелия от Марка по ста двадцати рукописям XI-XV веков. М., 1879. С.VII. 15 B.M.Metzger, The Early Versions of the New Testament. Their Origin, Transmission and Limitation. Oxford, 1977, p. 418- 419. 16 K.Aland - B.Aland, Op. cit., S. 50-53. 17B.M.Metzger, A Textual Commentary... - Introduction, p. xiii 18 А.А.Алексеев. Проект текстологического исследования кирилло-мефодиевского перевода Евангелия. // Советское славяноведение, 1985, №1, с. 87. 19 См.: АТ.Кравецкий. Проблема богослужебного языка на Соборе 1917-1918 годов и в последующие десятилетия. // ЖМП, 1994, N 2, с. 68-72. 20 См.: там же, с. 78-79. 21 См, И.Е.ЕЕсеев. Собор и Библия. Пг., 1917. 22 См. у проф. Н.Н.Глубоковского, Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу, книга II (С.- Петербург 1910), С. 841. 23 См. у Prof. H. В. Swete An Introduction to the Old Testament (Cambridge 1914), p.440. 24 См., напр., в NN 4,237 и 4,262 за 28 октября и 22 ноября 1932 г. Парижских "Последних Новостей" поучительную историю о канторе синагоги в Нотр-Дам-де-Назарет, Каце, которого Парижская еврейская консистория уволила за то, что он женился на христианке, хотя и перешедшей пред браком в иудейство. 25 Ср. проф. Ив. С. Марковски, Введение в Св. Писание на Ветхия Завет (София 1932), стр. 168, п. 3. По Sanhedrin X, 3, "постановления мудрецов важнее предписаний Торы". 26 Проф. Н.Н.Глубоковский, Благовестие св.Апостола Павла II, С. 868. Правда, все это скрывало подлинное библейское содержание от религиозных еврейских масс, но так тому и полагалось быть у невежественного в законе, проклятого народа (Ин. VII, 49) со стороны забравших ключи разумения, которые сами не входили и входящих не пускали (Лк. XI, 52. Мф. XXIII, 23). Они ревниво преграждали всякие независимые веяния и с фанатической суровостью устраняли. 27 Ср. проф. Н. Н. Глубоковский, Благовестив св. Апостола Павла кн.I (С.-Петербург 1905), стр. 832 - 835. 28 Ср. проф. Н. Н. Глубоковский, Благовестив св. Апостола Павла II стр. 844 - 845. 29 См. проф. Ив. С. Марковски, Введение в Св. Писание на Ветхия Завет, стр. 88, 215. 30 Ср. к сему и замечание у Prof. H. В. Swete, An introduction to the Old Testament in Greek (Cambridge 1914), p. 438 "A careful analysys of the Samaritan text led Gesenius to the conclusion, which is now generaly accepted, that the fact of the two Pentateuchs (the Greek and Samaritans often making common cause against the printed [Massoretic] Hebrew Bibles indicates a common origin earlier than fixing of the Massoretic text,whilst their dissensions shew that the text of the Law existed in more than one recension before it had been reduced to a rigid uniformity". 31 См. проф. H. H. Глубоковский, Благовестив св. Апостола Павла II, стр. 843. 32 Ibid II, 1111-1112. 33 Ibid. II, стр. 843. 34 Ibid. II, стр. 163, 330 35 Ibid. II, стр. 440 сл. 36 См. у проф. И. А. Чистовича, История перевода Библии на Русский язык, 2-е издание, С.-Петербург 1899, стр. 130. 37 См. проф. И.А.Чистович. История перевода Библии на Русский язык, 2-е издание, С.-Петербург 1899. Проф. И. Н. Корсунский: в "Прибавлениях к Творениям Св. Отцев" за 1889 - 1891 г.г.; Памяти святителя Филарета, митрополита Московского (к истории редакции Русского перевода Священного Писания), Москва 1894; Филарет, митрополит Московский, в его отношениях и деятельности по вопросу о переводе Библии на Русский язык, Москва 1886. А. В. Гаврилов, Труды митрополита Московского и Коломенского Филарета по переложению Нового Завета на Русский язык, С.-Петербург 1893.
