ВВЕДЕНИЕ Каждый договор, заключаемый сторонами, имеет самостоятельное юридическое значение. Содержание сделки, определение прав и обязанностей сторон устанавливается по соглашению между сторонами. Однако в любом договоре, и прежде всего во внешнеэкономическом, невозможно урегулировать все вопросы, предусмотреть все ситуации, которые могут возникнуть в будущем в ходе исполнения договора. Поэтому нужно знать, какие правовые нормы, содержащиеся в международных конвенциях, внутреннем законодательстве, торговые обычаи могут быть применены к конкретному договору сторон. Законодательство большинства государств позволяет сторонам договора самим избрать право, подлежащее применению к их договорным обязательствам. Под автономией воли в международном частном праве принято понимать предоставленную субъектам права возможность самостоятельно определять право, применимое к возникающим в процессе их деятельности частноправовым отношениям. Речь, таким образом, идет не обо всех случаях, когда воля субъектов тем или иным образом влияет на определение применимого права, а лишь о тех из них, в которых воля является основным фактором определения применимого права. Целью настоящей работы является изучение автономии воли в международном праве. Для достижения заданной цели в работы поставлены следующие задачи: провести исторический анализ возникновения и развития принципа автономии воли в международном праве; показать варианты применения принципа автономии международном праве. В заключении придем к некоторым выводам по работе. воли в 1. ЗАРОЖДЕНИЕ ПОНЯТИЯ АВТОНОМИИ ВОЛИ В МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ .1 ДОКТРИНА АВТОНОМИИ ВОЛИ В МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ Доктрина автономии воли была разработана французским коллизионистом Ш. Дюмулен. В широко известном фрагменте Дюмулен определяет применимое право в следующем случае. Супругами был установлен режим общности имущества. Соответствующий договор был заключен в области, праву которой институт общности имущества супругов был известен, между тем часть недвижимого имущества, которая была приобретена после того, как режим общности был установлен, находилась в области, в которой этот институт не был легализован. После смерти одного из супругов его наследники оспорили тот факт, что переживший супруг является собственником недвижимости, расположенной в той области, где не был известен институт общности имущества супругов, поскольку статут, касающийся недвижимости, является реальным статутом. При решении этого вопроса Дюмулен исходит из того, что имущественные отношения супругов определяются по праву местонахождения принадлежащей им недвижимости, поскольку иное решение не вытекает из договора. Однако само фактическое обладание всем принадлежавшим имуществом в месте жительства супругов должно рассматриваться как согласованное намерение подчинить все без исключения недвижимое имущество (независимо от его места нахождения) режиму общности. «Основной заботой Дюмулена в этом деле было устранение компетенции местных законов, регулирующих имущественный режим супругов в зависимости от места нахождения соответствующей недвижимости. Воля сторон служила, таким образом, только своеобразным «мостиком», позволяющим устранить территориализм в вопросе имущественных отношений супругов в пользу расширения компетенции личного статута супругов. Однако для того, чтобы обосновать эту трансформацию, необходимо было облачить закон в одежды договора. Закон домициля супругов подлежит применению не как выражение государственного суверенитета, а как совокупность содержащихся в договоре частноправовых норм». Оценивая теорию Дюмулена, необходимо учитывать целый ряд обстоятельств. Первое. Как уже отмечалось выше, основной целью французского правоведа было отнюдь не подчинение вопроса о применимом к некоторым частноправовым отношениям праве воле субъектов этих отношений, а максимальное ослабление сферы применения строго территориальных реальных статутов как проявление феодальной архаики. Но для решения этой задачи было использовано обоснование, базирующееся на воле соответствующих субъектов. При этом принципиальная новизна предложенного решения заключается в том, что воля здесь обосновывает не какую-либо привязку, как это уже имело место в построениях предшественников Дюмулена, а непосредственно определяет применимое право. Дюмулен в данном случае прибегает к конструкции договора, заключенного конклюдентными действиями сторон. То есть утверждается, что стороны выразили свою волю относительно права, подлежащего применению, в фактическом поведении либо эту волю выводили из анализа различных ожиданий сторон. Очевидно, что в большинстве случаев «дедуцировать» волю из соответствующего поведения практически невозможно, а в ряде случаев оценка вообще основана на абстрактных критериях, дающих возможность определить, какова должна была быть воля разумных субъектов в соответствующих случаях, а не какой действительно была эта воля (если она вообще была). Между тем какой бы точки зрения ни придерживаться в вопросе о роли юридически значимой воли в понятии сделки, очевидно, что с классических позиций довольно сложно обосновать заключение сделки соображением, согласно которому стороны «разумно» должны были бы ее заключить. Однако только такое чрезмерно широкое понятие «молчаливого» соглашения позволяет Дюмулену использовать категорию договора. Надо отметить, что отделение случаев, когда в конклюдентных действиях действительно содержится воля, направленная на определенный эффект, от случаев, где такая воля отсутствует, и поныне является весьма острой проблемой. Для юридической техники XVI XVII вв. это было совершенно непосильной задачей. С другой стороны, независимо от несовершенства техники (что, видимо, только и позволило Дюмулену обосновать защищаемый тезис) именно воле была придана способность определять применимое право. Из того обстоятельства, что воля сторон во многих, даже в большинстве случаев носит фиктивный характер, не вытекает, что эта воля не может быть выражена действительно. Коль скоро признана возможность конклюдентного консенсуса, очевидно, тем самым признана и возможность заключения соответствующего договора expressisverbis. Более того, признание за волей способности определять применимое право означает, что воля превращается в самостоятельный, даже самодостаточный фактор правообразования, в силу чего она лишается той служебной роли, для выполнения которой она использовалась (борьба с территориализмом). Это, кстати, продемонстрировал и сам Дюмулен. Второе важное обстоятельство, на которое следует обратить внимание, это уже упомянутая«контрактуализация» применимого права. Для понимания этого обстоятельства необходимо иметь в виду тот историко-юридический фон, на котором формировались взгляды Дюмулена, а именно отсутствие в рамках теории статутов понятия коллизионной нормы и определение сферы действия нормы материального права в пространстве исходя из содержания самой нормы. Сторонники теории статутов, как заметил германский исследователь К. Шуриг, вместо того, чтобы оценить проблему формулы прикрепления, пытались определить «природу» соответствующего статута и следовать ей в вопросе о сфере действия статута в пространстве. Учитывая это обстоятельство, также и в случае, когда решающим фактором, определяющим применение права, является воля, эта воля выделяется из самого материально-правового отношения, для которого решается вопрос о применимом праве. Если к этому добавить сделанный выше вывод о фингированном в большинстве случаев характере выбора применимого права, то становится очевидным, что воля, направленная на определение применимого права, имела материально-правовой, а не коллизионный характер. Наконец, третье обстоятельство касается объема возникающих у субъектов возможностей самостоятельно определять применимое право. Немецкий исследователь Ф. Гамильшег выразил сомнение в том, что Дюмулен сформулировал понятие автономии воли в собственном смысле слова: «Действительная свобода выбора может быть обеспечена лишь в том случае, если она устраняет императивные нормы местного права... можно, однако, с уверенностью полагать, что нет ни одного свидетельства того, что Дюмулен признал действительность условия договора, которое нарушало бы принудительное постановление местного закона». Той же точки зрения придерживается известный противник теории автономии воли французский коллизионист Ж.-П. Нибуаэ, а также его ученик, автор фундаментальной монографии об автономии воли М. Калеб. Однако эти сомнения вряд ли оправданны. Как показал швейцарскийколлизионист А. Викки, Ш. Дюмулен учитывал наличие императивных норм. Единственная уступка, которую он сделал для них, заключалась в том, что, согласно теории Дюмулена, императивные нормы местного закона можно устранить лишь недвусмысленным образом выраженным соглашением сторон, «молчаливого» соглашения недостаточно. Конструкция Дюмулена, а также те противоречия, которые она в себе заключала, оказали значительное влияние на дальнейшее развитие теории автономии воли. Основными идеями, определившими конструкцию автономии воли вплоть до конца XIX столетия, стали использование концепции «молчаливого» консенсуса субъектов как основания применения права и материально-правовая квалификация этого консенсуса. Материально-правовая трактовка автономии воли сохранила свое значение, особенно в романской правовой доктрине. Однако ее обоснование не могло не измениться. Дело в том, что дискурс Дюмулена учитывал политико-правовую реальность феодальной Франции с ее многочисленными территориальными кутюмами и в значительной мере не захватывал собственно отношения «с иностранным элементом», составляющие предмет международного частного права. Однако это обстоятельство нисколько не отразилось на благоприятной судьбе материально-правовой трактовки теории нормы автономии воли. Дело в том, что разработка коллизионной и последовательное разграничение коллизионных и материально-правовых норм сложны именно на материале возникающих из договоров обязательственных правоотношений, которые традиционно составляют домен автономии воли. Уже Ф.К. Савиньи встретился с определенными трудностями именно в этой области при разработке своей основанной на локализаторской модели теории «оседлости» правоотношений. Учитывая «бестелесную» (unsichtbare - выражение самого Савиньи) природу договорного правоотношения, довольно сложно однозначно «локализовать» его, подчинив какому-либо правопорядку, при наличии в этом правоотношении элементов (субъектов, объекта, основания возникновения), относящихся к различным правопорядкам. Из того обстоятельства, что на регулирование соответствующего материального отношения могут «претендовать» сразу несколько правопорядков, легко сделать вывод, что никакой из них не может изначально рассматриваться как базовый, признав за индивидуальной волей способность определять этот правопорядок без всякого основания, exnihilo. Этому в значительной мере способствовали два обстоятельства. Первое - господство с начала XIX в. либеральной модели гражданского права. Это означало минимизацию государственного контроля в сфере частного права, перенос центра регулятивной нагрузки на инициативные действия самих субъектов. Сфера государственного вмешательства ограничивается лишь установлением общих границ, в рамках которых «самозаконные», диспозитивные акты субъектов частного права допустимы. Вторая группа включает в себя практически все остальные виды имущественных отношений и подчиняется воле самих субъектов в вопросе о применимом праве. Важным обстоятельством теоретического характера, способствовавшим формированию рассматриваемой модели, была господствовавшая в период ее формирования теория, согласно которой коллизия законов является свидетельством коллизии суверенитетов. Рассматриваемая конструкция была удачно названа А.А. Рубановым теорией «интегрированного отношения». Основу ее составляет тезис о едином источнике материально-правового принципа свободы договора и принципа автономии воли в международном частном праве. Юридическую характеризует конструкцию идея инкорпорации. «интегрированного Поскольку отношения» соответствующие нормы становятся «законом» для сторон только после достижения соглашения, эти нормы, какому бы правопорядку они ни принадлежали, в сфере международного частного права теряют свою общеобязательность, превращаясь в условия договора. Противоречия рассматриваемой модели были вскрыты в конце XIX столетия школой французского коллизиониста А. Пилле. Основным теоретическим постулатом Пилле был тезис об отсутствии своеобразия в отношениях с иностранным элементом в отличие от чисто «внутренних отношений». Согласно взглядам А. Пилле нормы национального правопорядка обладают свойствами непрерывности и общности. Содержание первой из этих характеристик сводится к тому, что норма национального правопорядка распространяется на все субъекты, подчиненные этому правопорядку, независимо от места их пребывания. Одновременно эти нормы носят общий характер, т.е. действуют в отношении всех находящихся на соответствующей территории лиц. Другими словами, национальный правопорядок должен действовать и территориально, и экстерриториально. Это, однако, невозможно, поскольку в таком случае получится, что одно и то же лицо одновременно подчиняется (персонально и территориально) нескольким правопорядкам. Поэтому необходимо определить те статуты, которые действуют строго территориально, и те, которые способны оказывать экстерриториальное действие. Критерием в данном случае должна служить социальная цель, ее определение принадлежит исключительно законодателю, который разрешает ее путем установления коллизионных норм. А. Пилле считал, что многие нормы договорного права не могут быть объектом выбора и подчиняются либо территориальному, либо персональному принципу. Школа А. Пилле нисколько не изменила «элементный состав» концепции «интегрированного отношения», устранен был лишь тезис о самодостаточном характере индивидуальной воли. Сохранилась и даже более активно подчеркивалась трактовка природы международного частного права как «конфликта суверенитетов», по-прежнему удерживалась материально-правовая трактовка автономии воли. Однако поскольку принцип свободы договора оказался отныне жестко связан с законом, а между применением закона во внутренних отношениях и в отношениях с иностранным элементом не делалось никаких различий, то институт автономии воли и формально, и содержательно утратил доселе присущую ему функцию: уже нельзя было сказать, что, реализуя автономию воли, стороны осуществляют выбор права (поскольку всякий акт определения применимого права есть разрешение «конфликта суверенитетов»), так же как нельзя было утверждать, что, реализуя автономию воли, стороны могут устранить действие императивных норм. Важным направлением исследования автономии воли в международном частном праве стало для теоретиков коллизионно-правовой модели определение разграничений между понятиями автономии воли и свободы договора. Прежде всего границы правовых возможностей, предоставляемых субъектам автономией воли, шире, чем границы, полагающие предел свободе договоров в материальном праве. В последнем случае действуют императивные нормы соответствующего правопорядка, в то время как автономия воли позволяет устранить действие императивных норм lexfori. Основанием такого различия, с точки зрения теоретиков коллизионно-правовой модели, является то, что автономия воли выполняет коллизионно-правовую функцию. С точки зрения Р. Мозера, цель материально-правовой нормы заключается в непосредственном регулировании общественных отношений, цель же коллизионной нормы - в разграничении пространственной и материальной сфер действия правовых предписаний. Из вышесказанного о влиянии идеи локализации на институт автономии воли можно сделать вывод, что именно «локализаторская» логика определяет особенности реализации «волевого» элемента института автономии воли. Однако определение и обоснование соотношения между «коллизионным» и «волевым» элементом автономии воли не получили однозначного разрешения. Основным слабым звеном в этих рассуждениях было отсутствие теоретической конструкции, обосновывающей саму возможность предоставления субъектам частного права полномочия на разрешение коллизионного вопроса. Коллизионно-правовая теория исходит из тезиса о наделении субъектов правом разрешать коллизионный вопрос как из фундаментальной предпосылки. Вопрос о дополнительном обосновании этой предпосылки не ставился. Именно в этом заключается, на наш взгляд, причина невозможности совместить в непротиворечивом единстве коллизионно-правовой и «волевой» элементы в рамках коллизионно-правовой модели автономии воли. Учитывая указанное обстоятельство, поиски в этом направлении продолжались. Поэтому заслуживает серьезного внимания теоретическая конструкция автономии воли, предложенная французским коллизионистом А. Батиффолем. Прежде всего существует необходимость в некоторых предварительных замечаниях. Сложившаяся в отечественной и в зарубежной доктрине традиция относит теорию «локализации»Батиффоля к теоретическим конструкциям, на практике приводящим к отрицанию автономии воли. Этот вывод основывается на том, что воля сторон в рамках теории Батиффоля не выполняет сама по себе коллизионно-правовую функцию. С нашей точки зрения, гораздо большее значение для отнесения теории «локализации» к той иной группе теорий имеют общие предпосылки, которые объединяют конструкцию Батиффоля с базовой коллизионно-правовой моделью автономии воли. По сути вся теория французского коллизиониста построена на решении главной проблемы коллизионной модели: совмещения коллизионно-правовой логики «естественной» локализации материально-правового отношения с иностранным элементом с допущением воли в качестве привязки. Более того, именно вследствие некоторой неопределенности отношений между указанными элементами коллизионно-правовой модели теория Батиффоля получила довольно широкое признание в доктрине и практике, особенно в романской. Таким образом, коллизионно-правовая модель автономии воли сформировалась как попытка найти нормативный источник автономии воли непосредственно в коллизионном международном праве. .2 ПОНЯТИЕ И ПРИЗНАКИ АВТОНОМИИ ВОЛИ В МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ В настоящее время во внутреннем законодательстве большинства государств прочно закрепился принцип, согласно которому контрагенты внешнеэкономической сделки вправе по своему усмотрению определять модель договорных отношений, в том числе и право, регулирующее возникшие обязательства, а также суд или арбитраж, который будет компетентен решать возможные или уже возникшие споры. Речь идет об автономии или свободе воли сторон, которая может выражаться не только в возможности выбора любой правовой системы мира для регламентации прав и обязанностей по договору, но и в регулировании этих отношений, сообразуя их с собственным пониманием права. Автономия воли представляет собой институт международного частного права, регулирующий возможность сторон гражданского правоотношения самостоятельно выбрать не только применимое национальное право, определяющее их права и обязанности, но и различные правовые системы, а также осуществлять выбор между источниками права в рамках одной правовой системы. Приведенное определение автономии воли сторон позволяет выделить следующие ее признаки: автономия воли связана с диспозитивностью коллизионных норм; автономию воли необходимо отличать от возможного закрепления сторонами в договоре ссылки на нормативные акты национального права; действие соглашения сторон о выборе применимого права аналогично действию коллизионных норм; возможность выбора права не предусмотрена для договоров, в которых отсутствует иностранный элемент; автономия воли действует лишь в сфере обязательственных отношений, так как именно здесь возможно заключение соглашения о подлежащем применению праве. Практика Международного коммерческого арбитражного суда при Торгово-промышленной палате РФ исходит из того, что автономия воли сторон при выборе применимого права не допускает возможности сторонам по своей воле игнорировать положение выбранного применимого права. Важно отметить, что определение применимого права международным коммерческим арбитражем имеет ряд особенностей. Во-первых, большая свобода сторон в определении применимого права, благодаря которой они могут подчинить спор не только праву конкретного государства, но и нормам, которые относятся lexmercatoria. к вненациональному Во-вторых, значительная праву свобода или к современному арбитража в выборе коллизионных норм, в соответствии с которыми определяется применимое право, поскольку арбитры вправе основываться на коллизионных нормах, которые сочтут применимыми. Закрепление принципа автономии воли сторон находит свое отражение в целом ряде международных соглашений: . Конвенция о праве, применимом к международной купле-продаже товаров, 1955 г., устанавливающая положения, в силу которых стороны сами могут определить в договоре применимое право. Однако если они этого не сделали, то применяется обычно право постоянного проживания продавца в момент заключения им заказа; если заказ получен предприятием продавца, то продажа регулируется внутренним правом страны, в которой находится это предприятие. Кроме того, допускается применение и права покупателя, если заказ получен в этой стране продавцом либо его представителем, агентом или коммивояжером, а в случае продажи на бирже или с аукциона продажа регулируется внутренним правом страны, в которой расположена биржа или происходит аукцион. . Конвенция о праве, применимом к агентским соглашениям, 1978 г., которая исходит из того, что стороны в агентских соглашениях сами могут определить применимое к их отношениям право, т.е. право принципала или право агента. Если они этого не сделали, то данный вопрос решается в Конвенции с помощью ряда коллизионных привязок, а именно применяется право государства, где агент имеет свое коммерческое предприятие, а при его отсутствии - обычное место жительства. Тот же принцип используется и в регулировании отношений агента с третьими лицами. Однако, если агент или принципал имеют предприятием несколько является то, коммерческих которое имеет предприятий, наиболее надлежащим тесную связь с отношениями по представительству. 3. Конвенция <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134> о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г. которая применяется к коммерческим предприятиям договаривающихся государств, а также когда согласно нормам международного частного права применяется право договаривающегося государства. Вопросы, относящиеся к предмету Конвенции <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134>, но прямо в ней не урегулированные, подлежат разрешению в соответствии с общими принципами, на которых она основана, а при отсутствии таковых - в соответствии с правом, применимым в силу норм международного частного права. . Конвенция о праве, применимом к договорам международной купли-продажи товаров, 1986 г., которая предусматривает регулирование договора правом, выбираемым сторонами. Причем соглашение сторон о таком выборе должно быть явно выражено или прямо вытекать из условий договора и поведения сторон, рассматриваемых в их совокупности, а если стороны сами не избрали применимое право, то обычно договор регулируется правом государства, в котором на момент заключения договора продавец имеет свое коммерческое предприятие. . Межамериканская конвенция о праве, применимом к международным контрактам, 1994 г., которая предусматривает возможность сторонам в любое время договориться о подчинении контракта в целом или его части иному праву, чем то, которым договор регулировался ранее, независимо от того, что оно было выбрано сторонами. В случае если сторонами не определено применимое право или если такой выбор оказался не имеющим силы, контракт регулируется правом государства, с которым он имеет наиболее тесную связь. Кроме того, принцип автономии воли сторон находит свое отражение и в документах ненормативного характера, например в п. 1 ст. 33 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=9168;fld=134;dst=100182> Арбитражного регламента ЮНСИТРАЛ 1976 г., в ст. 28 Типового закона ЮНСИТРАЛ о международном торговом арбитраже 1985 г., в §26 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=56566;fld=134;dst=100178> Регламента МКАС 2005г. 2. ПРИМЕНЕНИЕ АВТОНОМИИ ВОЛИ В МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ .1 АВТОНОМИЯ ВОЛИ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА В РОССИЙСКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ Законодательство Российской Федерации также исходит из главенствующего значения воли сторон при выборе правопорядка, которому они намерены подчинить права и обязанности по сделке. Так, в силу положений ст. 1210 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100473> ГК РФ стороны договора вправе в момент его заключения или в будущем выбрать по взаимному соглашению право, применимое к их правам и обязанностям. Таким образом, последовательное применение этого принципа сторонами договора позволяет устранить проблемы, связанные с определением права для регулирования договорных отношений с иностранным элементом. Между тем из этого правила есть исключения, т.е. случаи, когда российское право не позволяет сторонам выбирать иное право, чем то, которое указано в ГК РФ, а именно: а) в отношении формы внешнеторгового договора с участием российских юридических лиц и российских физических лиц - предпринимателей. В этом случае всегда применяется российское право (ст. 1209 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100468> ГК РФ); б) в отношении договоров, предметом которых являются находящиеся на территории Российской Федерации земельные участки, участки недр и иного недвижимого имущества. В этом случае всегда применяется российское право (п. 2 ст. 1213 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100574> ГК РФ); в) в отношении договоров о создании юридического лица с иностранным участием. В этом случае всегда применяется право стороны, в которой согласно договору подлежит учреждению юридическое лицо (ст. 1214 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100521> ГК РФ); г) при решении вопросов о допустимости уступки требования в отношениях между новым кредитором и должником, условиях, при которых это требование может быть предъявлено к должнику новым кредиторам, а также вопросов о надлежащем исполнении обязательства должником. Эти отношения подчиняются праву, подлежащему применению к требованию, являющемуся предметом уступки (п. 2 ст. 1216 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100533> ГК РФ); д) в отношении формы внешнеторгового договора, предметом которого является недвижимое имущество. В этом случае применяется право страны, где это имущество находится, а в отношении недвижимого имущества, которое внесено в государственный реестр в Российской Федерации, - право Российской Федерации (п. 3 ст. 1209 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100472> ГК РФ). В случае, когда стороны внешнеэкономической сделки не определили подлежащее применению право, гражданским законодательством Российской Федерации предусмотрена развернутая система субсидиарных коллизионных норм. В соответствии со ст. 1211 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100479> ГК РФ субсидиарные нормы дифференцированы по видам внешнеэкономических договоров и исходят из отсылки к праву страны, с которой договор наиболее тесно связан, а именно праву страны, где находится место жительства или основное место деятельности стороны, которая осуществляет исполнение. Такой стороной являются: продавец в договоре купли-продажи; даритель в договоре дарения; арендодатель в договоре аренды; ссудодатель в договоре безвозмездного пользования; подрядчик в договоре подряда; перевозчик в договоре перевозки и т.д. Нормы российского права, как и право большинства других государств, исходят из того, что стороны внешнеэкономической сделки свободны в выборе применимого права. Под применимым правом понимаются материально-правовые нормы, содержащиеся в нормативных актах национального законодательства, международно-правовых актах, международных обычаях, которые стороны по взаимному согласию избирают. Анализ существующего законодательства позволяет выделить некоторые особенности соглашения о применимом праве. Во-первых, такое соглашение имеет специфический предмет, т.е. выбор права, которым будут регулироваться права и обязанности сторон по договору, а также иные элементы обязательственного статута, перечисленные в ст. 1215 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100523> ГК РФ. Кроме того, на основе избранного права будут разрешаться возможные споры между сторонами. Во-вторых, заключение такого соглашения является не обязанностью, а правом сторон. Поэтому соглашение содержит условия к числу существенных условий договора, относительно которого заключено соглашение о применимом праве, если ни одна из его сторон не настаивает на ином. В-третьих, заключая соглашение о применимом праве, стороны не намереваются непосредственно установить, изменить или прекратить какие-либо гражданские права и обязанности. Они, наоборот, преследуют цель более полно урегулировать свои права и обязанности по договору, а также иные элементы обязательственного статута договора, перечисленные в ст. 1215 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100523> ГК РФ. В-четвертых, действующее законодательство содержит относительно гибкие правила заключения соглашения о применимом праве. Так, в соответствии с п. 2 ст. 1210 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100475> ГК РФ соглашение о применимом праве должно быть прямо выражено или должно определенно вытекать из условий договора или совокупности обстоятельств дела. Следовательно, соглашение о применимом праве может быть заключено как в письменной, так и в устной форме (ст. 158 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=79569;fld=134;dst=100907> и 434 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=79569;fld=134;dst=102056> ГК РФ). В-пятых, представляется, что положения ст. 1210 ГК РФ о праве сторон выбирать применимое право «в последующем»(п. 1) <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100474> или «после заключения договора»(п. 3) <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100476> дают основания полагать о допустимости изменения ранее заключенного соглашения о применимом праве. Например, в ходе судебного процесса стороны могут достичь соглашения о применении к их договору иного права, чем указано в самом договоре. По общему правилу коллизионной нормы ст. 1211 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100479> ГК РФ при отсутствии соглашения сторон о подлежащем применению праве к договору применяется право страны, с которой договор наиболее тесно связан. Согласно п. 2 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100481> и 3 ст. 1211 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=78016;fld=134;dst=100482> ГК РФ к договору применяется право страны, где находится место жительства или основное место деятельности стороны, являющейся экспедитором в договоре транспортной экспедиции. Для определения национального права, применимого как субсидиарный статут, положениями Венской конвенции <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134> 1980 г. предусмотрено обращение к нормам международного частного права. Однако в арбитражной практике для установления субсидиарного статута не всегда требуется прибегать к его нормам. Возникновение такой необходимости зависит от того, на каком из двух оснований, указанных в пп. «a» п. 1 ст. 1 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134;dst=100011> Венской конвенции 1980 г., она применяется. Так, если Венская конвенция 1980 г. применяется в силу норм международного частного права, т.е. когда в результате выбора права применимо право Договаривающегося Государства, как предусмотрено в пп. «b» п. 1 ст. 1 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134;dst=100012>, этот выбор фактически включает в себя и выбор национального права как субсидиарного статута. Однако, если Венская конвенция 1980 г. применяется согласно пп. «a» п. 1 ст. 1 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134;dst=100011> к договорам купли-продажи между сторонами, коммерческие предприятия которых находятся в государствах - участниках Конвенции, вопрос о выборе субсидиарного статута требует самостоятельного разрешения в соответствии с нормами международного частного права. Итак, в соответствии с международными конвенциями и законами государств стороны обладают полномочиями выбора применимого права для регулирования договорных отношений, что отражает принцип автономии воли сторон. Его особенность состоит в том, что: а) граждане и юридические лица признаются свободными в заключении договора; б) сторонам предоставляется возможность заключать любой договор, как предусмотренный, так и не предусмотренный законом или иными правовыми актами; в) стороны свободны определять условия заключаемого ими договора, в том числе построенного по указанной в законодательстве модели. Только последовательное использование этого принципа субъектами внешнеэкономических сделок позволяет устранить проблемы, связанные с определением права для регулирования договорных отношений с иностранным элементом. 2.2 ПРЕДЕЛЫ АВТОНОМИИ ВОЛИ СУБЪЕКТОВ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА Этот вопрос имеет большое практическое значение, поскольку от того или иного его решения зависит, насколько стороны свободны в правоотношениях, в какой мере они могут отступать от предписаний применимого права. Наиболее наглядно пределы автономии права можно проследить в договорных отношениях. Венская конвенция 1980 г. помимо права сторон исключить ее применение к отношениям по конкретному контракту, содержит общее правило, позволяющее сторонам по их усмотрению отступить в контракте от любого из ее положений или изменить его действие. Исключение предусматривается лишь в отношении возможности отступить от правила о форме договора и документов о его заключении, изменении или прекращении соглашением сторон, когда государство, законодательство которого устанавливает обязательную письменную форму таких договоров, сделало соответствующее заявление. Таким образом, Конвенция исходит из максимально широкой автономии воли сторон при определении условий контракта: практически в силу ст. 6 <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134;dst=100032> всем ее нормам придан диспозитивный характер. Соответственно, когда контракт содержит условие, определяющее отношения сторон по конкретному вопросу, при разрешении спора не могут быть (по общему правилу) приняты во внимание иные подходы, предусмотренные Конвенцией <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134>. Соглашение стран СНГ "Об общих условиях поставок товаров между организациями государств - участников Содружества Независимых Государств от 20.03.1992 (ОУП) стороны прямо оговаривают, что предприятия свободны в выборе предмета договора, определении обязательств, любых других условий хозяйственных взаимоотношений, за исключением случаев поставки товаров по межгосударственным соглашениям. Таким образом, этот документ исходит из автономии воли сторон только применительно к отношениям, не основанным на межгосударственных соглашениях. Большая часть положений документа носит строго императивный характер. Вместе с тем он содержит определенное число альтернативных подходов к решению конкретных вопросов, позволяющих соответствующей стороне выбрать способ исполнения либо полностью или частично отказаться от исполнения. Естественно, что при ссылке в контракте на отдельные положения ОУП к такому контракту применяются только те положения, на которые сделана ссылка, а не весь документ в целом. Соответственно, пределы автономии воли сторон такого контракта не ограничены. Вместе с тем следует иметь в виду, что определенные ограничения, например порядка платежей, могут устанавливаться двусторонними международными договорами (соглашениями), которые заключают компетентные органы соответствующих государств. При наличии в контракте ссылки на ОУП, применяемые в качестве факультативного документа, складывается следующая ситуация: положения ОУП становятся частью самого контракта. Венская конвенция <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134;dst=100032>, как отмечалось выше, предоставляет сторонам право исключить ее применение в целом, изменить действие либо отступить от любого из ее положений. Это означает, что положения ОУП как часть контракта подлежат применению вместо соответствующих норм Конвенции <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134>. По вопросам же, не разрешенным или не полностью разрешенным в контракте и в ОУП, будет применяться материальное право страны продавца в силу содержащихся в этих ОУП коллизионных положений, о которых писалось выше. Если продавцом является субъект, коммерческое предприятие которого находится в Российской Федерации, то соответственно должны применяться положения Венской конвенции <consultantplus://offline/main?base=LAW;n=2648;fld=134>. Аналогично решается этот вопрос и в случае, когда применимым будет право иного государства, которое, как и Россия, участвует в Конвенции. В практике применения ОУП, когда они носили нормативный характер, неоднократно возникал вопрос о последствиях выхода сторонами при определении условий контракта за нормативно установленные границы автономии их воли. В ряде случаев третейские суды требовали, чтобы сторона, ссылающаяся на действительность конкретного условия, представила доказательства обоснованности отступления от положений ОУП. Были и случаи, когда суды требовали доказательств необоснованности отступления от положений ОУП от стороны, оспаривающей действительность условия и приобретающей преимущества от того, что условие не будет иметь силу. Если условие контракта признавалось недействительным, то отношения сторон по данному вопросу регулировались соответствующим положением ОУП. Но возможны и другие подходы - в зависимости от того, когда между сторонами возник спор о правомерности допущенного отступления. Если это произошло до того, как стороны приступили к исполнению контракта, арбитраж может по просьбе одной из них или по собственной инициативе (с учетом характера условия, в отношении которого допущено необоснованное отступление от нормативных предписаний) признать контракт незаключенным. При возникновении такого спора, когда контракт уже полностью или частично выполнен, подход органа, разрешающего спор, будет зависеть от конкретных обстоятельств. Возможно как признание недействительным условия контракта и применение нормы ОУП, так и признание контракта незаключенным, если подобное изменение условий контракта настолько существенно, что другая сторона не заключила бы контракта, если бы предполагала возможность такого изменения. В этом случае в зависимости от оценки добросовестности поведения стороны, возбудившей иск, на нее может быть возложено возмещение убытков другой стороне на основании норм закона о последствиях признания недействительной сделки, совершенной под влиянием заблуждения. Приведенные соображения не утратили своей значимости для ОУП, сохраняющих нормативный характер. недействительный сделка договор законодательство ЗАКЛЮЧЕНИЕ Итак, каждый договор, заключаемый сторонами, имеет самостоятельное юридическое значение. Содержание сделки, определение прав и обязанностей сторон устанавливается по соглашению между сторонами. Однако в любом договоре, и прежде всего во внешнеэкономическом, невозможно урегулировать все вопросы, предусмотреть все ситуации, которые могут возникнуть в будущем в ходе исполнения договора. Поэтому нужно знать, какие правовые нормы, содержащиеся в международных конвенциях, внутреннем законодательстве, торговые обычаи могут быть применены к конкретному договору сторон. Законодательство большинства государств позволяет сторонам договора самим избрать право, подлежащее применению к их договорным обязательствам. Государства проявляют определенное доверие к законодательству других стран, позволяя иностранному праву регулировать отношения на своей территории. Следует, однако, отметить, что в международной практике усилилась тенденция выбора сторонами на основе применения принципа автономии воли сторон не какой-то конкретной правовой системы (норм национального права, которые часто не учитывают специфику международных торговых сделок), а отсылки к «общепринятым принципам и нормам права» либо к «праву международной торговли». СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ 1. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть третья) от 26.11.2001 N 146-ФЗ (принят ГД ФС РФ 01.11.2001) // Парламентская газета. - N 224. 28.11.2001; . Асосков А.В. Проблема свободы формулирования договорных условий в международных контрактах // Вестник гражданского права. - 2007. - N 1; . Богуславский М.М. Международное частное право: Учебник / М.: Юристъ, 2005; . Канашевский В.А. Внешнеэкономические сделки: материально-правовое и коллизионное регулирование / М.: ВолтерсКлувер, 2008; . Николюкин С.В. К вопросу об особенностях применения коллизионных норм в международном коммерческом арбитраже // Гражданин и право. - 2008. - N 6; . Николюкин С.В. Автономия воли сторон и особенности права, применимого к частноправовым отношениям, осложненным иностранным элементом // Нотариус. - 2008. - N 6; . Николюкин С.В. Международный коммерческий арбитраж / М.: Юстицинформ, 2009; 8. Николюкин С.В. Арбитражные соглашения <consultantplus://offline/main?base=CMB;n=15986;fld=134;dst=100560> и компетенция международного коммерческого арбитража. Проблемы теории и практики / М.: ИД «Юриспруденция», 2009; . Розенберг М.Г. Международная купля-продажа товаров: комментарий к правовому регулированию и практике разрешения споров / М.: Статут, 2010; . Рубанов А.А. «Автономия воли» в международном частном праве как теоретическая проблема // СЕМП. 1986. М., 1987; . Третьяков С.В. Формирование юридической конструкции автономии воли в международном частном праве Вестник гражданского права. - 2008. - N 2.
