Издательство «Оперант» выражает благодарность Виктории Автандиловне Шамликашвили за неоценимую помощь в публикации данной книги В. F. Skinner Beyond Freedom and Dignity Б.Ф. Скиннер По ту сторону свободы и достоинства ОПЕРАНТ 2015 УДК 101.1:316 ББК 87.6 С42 Редактор: Зуев Б.А. Перевод: Федоров А.А., кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии личности Новосибирского национального исследовательского государственного университета Оформление: Анкудинова А.Т. Верстка: Селиванов А.А. Скиннер Б.Ф. С42 По ту сторону свободы и достоинства / Скиннер Б.Ф.; Пер. с англ. — М.: Оперант, 2015. — 192 с. ISBN 978-5-9906841-3-3 В своей знаменитой книге «По ту сторону свободы и достоинства» основоположник науки о поведении Б.Ф. Скиннер раскрывает перед читателем философские, социологические и культурологические следствия научного анализа человеческого поведения. Хотя у себя на родине в США книга была воспринята крайне негативно, она разошлась тиражом более одного млн экземпляров. Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся вопросами философии, психологии, социальной инженерии. На русский язык переводится впервые. УДК 101.1:316 ББК 87.6 Все права защищены. Любая часть настоящего учебно-методического пособия не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами без письменного разрешения владельца авторских прав. © Издательство «Оперант», 2015 © 1971 by B.F. Skinner Reprinted 2002 by arrangement with the B.F.Skinner Foundation Authorized translation from English language edition published by HACKETT Publishing Co., Inc. Russian edition published by arrangement with the Literary Agency Eulama Lit.Ag. 5 Предисловие Б. Ф. Скиннер прожил почти весь XX век. Середина его карье­ ры пришлась на начало бурных 1960-х годов. В это десятилетие Европа, Африка, Ближний Восток и Азия страдали от жестоких конфликтов. Усиливался разрыв между Востоком и Западом, что было ознамено­ вано возведением Берлинской стены. Во время Карибского кризиса Советский Союз и Соединенные Штаты едва избежали ядерной ката­ строфы. В Соединенных Штатах происходили ожесточенные расовые столкновения не только на юге, но и в Лос-Анджелесе и других городах. Контркультура хиппи бросила вызов капиталистическим ценностям. В 1963 году был убит президент Кеннеди, что шокировало не только Америку, но и весь остальной мир. Затем, в 1965 году, Соединенные Штаты направили во Вьетнам свои войска, что привело к усилению во­ енных действий. И в этом же году Скиннер отошел от написания на­ учных книг с тем, чтобы рассказать широкой общественности о науке, которая может поспособствовать решению мировых проблем. В начале своей книги Скиннер перечислил проблемы, стоящие перед миром: перенаселение, угроза ядерной катастрофы, голод и де­ градация окружающей среды. В наши дни к этому можно добавить еще и изменение климата. Как отмечал Скиннер, все эти проблемы являют собой результаты человеческой деятельности. В прошлом человечество справлялось с физическими и биологическими проблемами при по­ мощи науки. Наука может также помочь и в решении поведенческих проблем. И 30 лет назад Скиннер дал начало той науке, в которой ну­ ждается мир. Наука Скиннера шла наперекор традиционному мышлению. Она бросила вызов американскому прославлению индивидуальной «свободы». Скиннер утверждал, что идея, будто люди свободно «вы­ бирают», что им делать, не способствует, а препятствует созданию лучшего общества. Когда мы приписываем поведение чему-то внутри индивида (тому, что Скиннер называл «автономным человеком»), мы оправдываем наказание как метод контроля. В конце концов, человек был свободен сделать иной «выбор». Таким образом, теория «свобод­ ного выбора» одобряет карательный контроль — тот самый контроль, к которому поборники свободы питают отвращение. Чтобы устранить насильственные практики, люди должны признать, что поведение не является свободным. Только тогда общество сможет создать лучший и более гуманный социальный контроль. Скиннер написал «По ту сто­ рону свободы и достоинства» для того, чтобы объяснить, как его наука 6 По ту сторону свободы и достоинства о поведении может помочь справиться с поведенческими проблема­ ми, с которыми сталкивается мир. Это была нетривиальная задача. Скиннер давно собирал материал о социальном контроле. Он опи­ сал, как организовал материалы в своем домашнем кабинете: «В откры­ вающемся сверху картотечном ящике около моего письменного стола находится моя интеллектуальная повестка дня. Здесь я держу вещи, ко­ торые еще должен сделать». В свои маркированные папки он складывал заметки, вырванные из небольшого пружинного блокнота, который он носил с собой для того, чтобы записывать идеи, а также вырезки из га­ зет и журналов. Названия папок были наподобие таких: «Вербальное поведение», «Эпистемология» и «Этика». Принявшись за новую книгу, Скиннер начинал с просмотра содержимого этих папок. В конце «По ту сторону свободы и достоинства» приведены примечания со ссылками на книги, поэтические произведения, журналы и газеты, принадлежа­ щие перу 75 разных авторов и собиравшиеся на протяжении многих лет. В некоторых примечаниях отсутствуют номера страниц; возможно, они были упущены, когда вырезалась заметка. Когда Скиннер начал писать «По ту сторону свободы и достоинства», он попеременно занимался своей новой книгой и написанием других работ. Но вскоре работа над книгой стала напряженной. Отослав издателю законченную рукопись, он сделал несколько заметок о том, как писалась книга: 02.03.71: «Прежде чем я закончил BF&D, месяц или чуть больше меня почти все время мучила тупая зубная боль. Я плохо переваривал пищу и почти после каждого ее приема выпивал антацидную таблетку. Как только я закончил рукопись, все это прекратилось». 21.03.71: «Почти два с половиной года - с июня 1968 по ян­ варь 1971 — я избегал всех дел, которые могли помешать написанию BF&D». 17.04.71: «Я трачу слишком много времени на написание своих работ. Две минуты на опубликованное слово — вот довольно точная оценка. По-видимому, BF&D потребовало примерно вдвое больше. 07.05.71: НЕТ! 75000 слов / 2000 часов». 10.07.71: «Читатель никогда не узнает, как сильно я старался. Лично мне кажется, что текст льется — что ж, я не скажу, что с неверо­ ятной легкостью, потому что он сложен, — но, скажем, с цельностью, связностью и простотой». Его также волновало то, как книгу примет публика: 07.06.71: «Я начинаю беспокоиться. Я хочу, чтобы книга вышла… Что скажут люди? Нет ни единого шанса, что ее поймет и полюбит каждый. Но на какое количество я могу рассчитывать?» Предисловие 7 В сентябре 1971 года книга была опубликована, и страхи Скиннера по поводу ее непонимания полностью оправдались. Time Magazine, крупнейший журнал в США, напечатал на своей обложке изображе­ ние хмурого мужчины под словами: «Б. Ф. Скиннер утверждает, что мы не можем позволить себе свободу». В передовой статье «Утопия Скиннера: панацея или дорога в ад» была помещена симпатичная фо­ тография, подписанная «Скиннер во время работы в цокольном каби­ нете», но ее подзаголовок потрясал читателя: «Врожденная наивность и полунамеренная жестокость». В других обзорах неодобрение выража­ лось малоприятными рисунками, наподобие того, где лицо Скиннера было изображено на теле крысы. (Хотя параллель с рисунком, на ко­ тором голову Дарвина пририсовали к телу обезьяны, Скиннеру понра­ вилась.) Во многих случаях обозреватели обрушивались с критикой на взгляды, которых Скиннер никогда не придерживался. Например, в га­ зете Washington DC утверждали, будто Скиннер настаивает на том, что «поведение человека — это всегда реакция на внешний раздражитель». Но эта формула Уотсона, а не Скиннера. Скиннер сохранил более сотни обзоров и статей, посвященных его книге, в большом 100-страничном альбоме. Но кроме отрицательных обзоров было и много положитель­ ных. В одном из них автор писал: «В разговорах с некоторыми откровен­ ными критиками этой книги я с тревогой обнаружил, что ко времени наших бесед ни один из них (а это были профессора из близлежащего университета) на самом деле ее не читал». Вероятно, эти не-читатели просто реагировали на название книги. Неправильное понимание книги может быть связано с ее назва­ нием. Изначально Скиннер назвал ее «Свобода и достоинство». Когда его издатель отметил, что в книге эти традиционные понятия отверга­ ются, Скиннер добавил к названию «по ту сторону». Многие ошибочно истолковывают «по ту сторону» как «уничтожение». И в таком случае остался бы только тоталитарный контроль. Но «по ту сторону» озна­ чает движение дальше, туда, куда ведет нас наука. Вот что имел в виду Скиннер. Окончательное название имело один несомненный положи­ тельный эффект. Ажиотаж вокруг книги спровоцировал большие про­ дажи. Ко всеобщему удивлению, эта небольшая книга о науке и этике стала бестселлером. В течение нескольких лет было продано более мил­ лиона экземпляров. Книга «По ту сторону свободы и достоинства» не решает мировые проблемы. Но она расширяет знание людей о науке, которую создал Скиннер, и ее возможностях. Интересно то, что в начале своей экспе­ риментальной работы Скиннер считал, что идет по следам Павлова. 8 По ту сторону свободы и достоинства Ирония заключается и в том, что его исследования открыли действия, которые не контролируются предшествующими раздражителями. Они контролируются постцедентами, то есть тем, что следует непосред­ ственно за действием. Он назвал такое поведение «оперантным», что­ бы отличить его от «респондентного», — того, которое изучал Павлов. Но контроль, основанный на последствиях, вовсе не сводит работу Павлова к нулю. Два этих процесса совместно воздействуют на наслед­ ственность, а также действуют внутри культурной среды, представители которой говорят, пишут и мыслят. Все эти факторы взаимодействуют в обшей науке о поведении. Фотография Павлова всегда висела на стене кабинета Скиннера. Ни один другой ученый не был удостоен им такой чести. Перевод «По ту сторону свободы и достоинства» на русский язык доставил бы Скиннеру особое удовольствие, будь он сейчас жив. ведь это язык уче­ ного, который подвигнул его на дело всей его жизни. Джули С. Варгас Фонд Б. Ф. Скиннера Кембридж, Массачусетс Ноябрь 2015 9 Предисловие переводчика Молодое вино бихевиоризма Современная психология напоминает безумное чаепитие Льюиса Кэрролла. Долгое время психологи задаются вопросами, напомина­ ющими загадку Шляпника: «Чем ворон похож на письменный стол?» И хотя эта загадка, по замыслу автора, изначально не имела никако­ го ответа, с тех пор было предложено множество возможных решений, основанных на игре слов. Собственно, последнее во многом и харак­ теризует современную психологию: психологи зачастую лишь играют в слова, что ведет ко все большей и большей путанице. Как выразился Людвиг Витгенштейн: «В психологии сосуществуют эксперименталь­ ные методы и путаница понятий»1. На этом чаепитии бихевиоризм по­ хож на Алису, которая, не выдержав безумия и абсурда, молча встала из-за стола и пошла прочь. А оставшиеся чаевники продолжили пить чай, играть в слова и засовывать друг друга в чайник. Возможно, основной ошибкой, которую совершил бихевиоризм, и был приход на это чаепитие — попытка стать частью психологии, которая закончилась неудачей. Когда в 1913 году основатель бихевио­ ризма Джон Уотсон написал свой знаменитый манифест «Психология глазами бихевиориста», он вовсе не пытался создать новую науку. Он хотел реформировать старую психологию, построив ее на основе экс­ периментального метода. Если мы вспомним слова Витгенштейна, то задача, которую ставил перед собой Уотсон, была проста — и одно­ временно практически невыполнима. Он жаждал уничтожить одну из частей психологии — путаницу понятий, оставив только эксперимен­ тальный метод и ясный язык. Кредо бихевиоризма сам его создатель выразил следующими словами: «Бихевиоризм — это молодое вино, которое нельзя разливать в старые бутылки». Нельзя создать подлин­ но научную концепцию человека, используя термины, пришедшие из философии и религии, термины, не прошедшие критического анализа. Его героический энтузиазм воодушевил многих, но может ли астро­ ном реформировать астрологию, заставив астрологов отказаться от знаков зодиака, гороскопических домов и прочих мифических идей? Бихевиоризм — а слово это происходит от английского behavior (по­ ведение) — хотел быть психологией, построенной по образцу физики и биологии. Вместо души бихевиорист, вооружившись точными мето­ дами естественных наук, изучал поведение. Не более, но и не менее. Практически сразу на бихевиористов обрушился шквал критики со 10 По ту сторону свободы и достоинства стороны психологов. Кроме того, старая психология имела множе­ ство союзников. Религия, государственная машина и обыденные пред­ ставления людей о себе самих — все это покоилось на картине мира, против которой восстал бихевиоризм. Но нельзя сказать, что критика бихевиористских идей была оригинальной. На протяжении столетий многие философы и ученые высказывали мысль о том, что человек — это такая же часть естественного мира, как и все остальное, а потому и изучать его стоит точно так же, как мы изучаем диких животных или небесные объекты. И каждый раз их обвиняли в том, что они низводят человека до уровня машин и лишают его некой таинственной челове­ ческой сущности, которая свободна, а потому не может быть сведена к природным законам. Это представление об уникальности человека, мистическое по своей природе, не раз подвергалось атакам со сторо­ ны развивающейся науки. Три таких удара науки по человеческому самолюбию хорошо известны: Коперник лишил человечество места в центре Вселенной, Дарвин продемонстрировал наше происхождение от животных, а Фрейд показал, что разум не является хозяином в соб­ ственном доме. Бихевиоризм нанес четвертый удар: он лишил человека «души», таинственного Я внутри его кожи, которое свободно в своих поступках и несет за них ответственность. Книга «По ту сторону свободы и достоинства» — квинтэссенция четвертого удара. Ее написал Б. Ф. Скиннер, который был не толь­ ко самым известным бихевиористом, но и, по многим оценкам, са­ мым влиятельным психологом XX столетия. Она была опубликована в 1971 году и на протяжении 18 недель входила в список бестселлеров New York Times, что весьма необычно для книг такого жанра. К сожале­ нию, ни одна из книг Б. Ф. Скиннера пока так и не была издана на рус­ ском языке, поэтому нет сложившейся практики перевода, что вызвало при подготовке русского издания «По ту сторону свободы и достоин­ ства» определенные трудности. О выборе перевода некоторых понятий мы считаем важным сказать несколько слов отдельно. Контингенция/Contingency Вероятно, наибольшие сложности вызывает перевод термина contingency, который является центральным в современном анализе поведения. В отечественной психологии этот термин переводят по-разному — «фактор», «условие», «обстоятельство» или «случай­ ность», но все эти варианты имеют недостатки. По этой причине в дан­ ном переводе мы сохранили контингенции ее собственное имя. Как правило, в бихевиоризме особенно важны реляционный и вероятност­ Предисловие переводчика 11 ный аспекты термина «контингенция». Он, во-первых, подразумевает связь одного события с другим (реляционный аспект) и, во-вторых, указывает на то, что эта связь образовалась случайно (вероятностный аспект). Таким образом, под контингенцией часто понимается вероят­ ное, случайное событие, с которым связано другое явление (как пра­ вило, действие). Таким образом, это не просто обстоятельство или условие (как часто этот термин переводится в отечественной психо­ логии), но обстоятельство, взятое в контексте случайной связи, суще­ ствующей между ним и другим событием (как правило, изменением в поведении). «Контингентный», таким образом, также означает не просто «случайный» или «вероятный», но и «имеющий связь с чем-то другим». Рассмотрим, например, термин contingency of reinforcement, ко­ торый обычно переводят как «фактор подкрепления» или «условие под­ крепления». Касательно него Скиннер пишет следующее: Адекватное представление о взаимодействии между организмом и средой, в которой он находится, всегда должно устанавливать три веши: (1) случайное обстоятельство, при котором возникает реакция, (2) саму реакцию и (3) подкрепляющие последствия. Взаимосвязи между ними и есть «контингенции подкрепления» 2. Таким образом, контингенция подкрепления — это связь между действием, его последствиями и случайными условиями, в которых дей­ ствие приводит к этим последствиям. Некоторые ученые делают акцент на одном из звеньев этой цепи и понимают контингенции как условия, существующие в момент, когда за реакцией следует подкрепление. Контроль/Сопtrol Еще один термин, который вызывает сложности, — это control. В отечественной литературе его переводят либо как «управление», либо как «контроль», и соответственно говорят либо об «управлении поведением», либо о «контроле поведения». С нашей точки зрения, более правильным вариантом будет перевод «контроль», поскольку в теории Скиннера control of behavior — это зачастую вовсе не управление, а скорее отбор, направле­ ние и корректировка. Также отметим, что практика употребления термина «контроль» давно уже вышла за пределы надзора и проверки. Противодействие контролю / Countercontrol Countercontrol Скиннер рассматривает как реакцию на аверсивный контроль, которая имеет две основные формы: контратаку и ненасиль­ 12 По ту сторону свободы и достоинства ственное сопротивление (например, бегство). При желании эту реак­ цию можно рассмотреть как специфическую форму обратной связи. В тексте мы переводим этот термин как «противодействие контролю», посчитав другие варианты («контрконтроль» или «обратный контроль») менее подходящими. Проектирование культуры / Design of a culture Особое внимание в книге уделяется тому, что Скиннер называет design ofa culture. Мы сочли возможным перевести термин design как про­ ектирование, поскольку другие переводы (конструирование, создание, разработка) еще меньше соответствуют термину design. В любом случае просим читателя учитывать, что проектирование в данном случае вклю­ чает в себя не только планирование (хотя именно оно подразумевается в первую очередь), но и воплощение плана в жизнь (то есть конструи­ рование рассматривается как часть проектирования). Здесь ближайшим аналогом проектирования культуры может быть социальное проектиро­ вание (socialdesign) или градостроительное проектирование (urban design). Проектировщик культуры, согласно Скиннеру и учитывая вышесказан­ ное, не только разрабатывает проект культуры, но и реализует его. Для удобства читателя некоторые из вышеуказанных пояснений мы оставили в тексте в виде примечаний. Путь перевода книги «По ту сторону свободы и достоинства» к рос­ сийскому читателю был долгим. Он мог увидеть свет уже в 2006 году, но некоторые обстоятельства этому помешали. И только в 2015 году, благодаря издательству «Оперант», публикация стала возможной, за что я ему весьма признателен. Также хочу выразить свою благодарность Александру Васильеву и Борису Зуеву за полезные обсуждения тонко­ стей перевода. Александр Федоров 1 Витгенштейн Л. Философские исследования // Философские работы. М.: Гнозис, 1994. С. 319. 2 Skinner B.F. Contingencies of reinforcement. New York: AppletonCentury-Crofts, 1969. P. 7. 13 Б. Ф. Скиннер По ту сторону свободы и достоинства пер. Александра Федорова 1 Технология поведения Пытаясь решить ужасающие проблемы, стоящие перед нами в современном мире, мы естественным образом обращаемся к тому, что делаем лучше всего. Мы опираемся на силу, а наша сила — в науке и технологиях. Чтобы сдержать демографический взрыв, мы ищем более надежные методы контроля над рождаемостью. Сталкиваясь с угрозой ядерного уничтожения, мы создаем более совершенные средства сдер­ живания и системы противоракетной обороны. Мы стараемся пред­ отвратить всемирный голод с помощью новых продуктов и современных способов их выращивания. Мы надеемся, что развитая медицина и улуч­ шение санитарных условий сдержат распространение болезней, лучшее обеспечение жильем и более совершенная транспортная система раз­ решат проблему трущоб, новые способы сокращения количества от­ ходов или их переработки остановят загрязнение окружающей среды. Мы можем указать на выдающиеся достижения во всех этих областях, и неудивительно, что мы должны пытаться их приумножить. Тем не ме­ нее ситуация постоянно ухудшается, и то, что технология сама по себе оказывается все более несостоятельной, обескураживает. Санитария и медицина сделали проблемы населения более острыми, изобретение ядерного оружия придало войне новый ужас, а бесконечная погоня за счастьем в значительной степени ответственна за загрязнение окружа­ ющей среды. Как сказал Дарлингтон: «Каждый новый источник при­ умножения своего могущества на земле человек использовал так, что перспективы его потомства значительно сузились. Весь прогресс был достигнут ценой ущерба его окружению, который он не может испра­ вить и не мог предвидеть»1. Мог или нет человек предвидеть нанесенный им вред, но он обя­ зан его исправить, или все потеряно. И он будет способен это сделать, 14 По ту сторону свободы и достоинства если осознает сущность затруднения. Применение только физических и биологических наук не решит наших проблем, потому что решения лежат в другой области. Более надежные противозачаточные средства сдержат рост населения, только если люди будут использовать их. Новое оружие способно уравновесить новые средства обороны, и наоборот, но ядерное уничтожение можно предотвратить, только изменив обсто­ ятельства, побуждающие нации вести войны. Новые методы ведения сельского хозяйства и оказания медицинских услуг не помогут, если их не использовать, а жилищное строительство — это вопрос не только зданий и городов, но и того, как люди в них живут. Перенаселенность можно предупредить, лишь побуждая людей сдерживать темпы приро­ ста населения, а состояние окружающей среды будет продолжать ухуд­ шаться до тех пор, пока не прекратится ее загрязнение. Иными словами, нам необходимы огромные изменения в поведе­ нии человека, и они невозможны лишь при помощи физики или био­ логии, как бы мы ни старались. (Существуют также другие проблемы, такие как упадок нашей образовательной системы и недовольство и бунтарство молодежи, в отношении которых физические и биологиче­ ские технологии настолько неуместны, что их никогда и не пытались применить.) Недостаточно «использовать технологию, глубже пони­ мая человеческие проблемы», или «посвящать технологию духовным потребностям человека», или «поощрять интерес технических специ­ алистов к проблемам человечества». Подобные высказывания подра­ зумевают, что там, где начинается человеческое поведение, технология кончается, и что мы должны исходить, как и в прошлом, из личного опыта или из той совокупности «личных опытов», которую называют историей, или из квинтэссенции опыта, которую можно найти в на­ родной мудрости и практических правилах. Все это было доступно нам столетиями, но все, что мы можем предъявить, — это состояние мира в наши дни. Технология поведения — вот что нам необходимо. Мы разрешим наши проблемы достаточно быстро, если сможем регулировать рост народонаселения точно так же, как мы корректируем курс космиче­ ского корабля, или развивать сельское хозяйство и промышленность с той же уверенностью, с какой мы ускоряем высокоэнергетические ча­ стицы. или приближаться к мирному сосуществованию с таким же не­ изменным прогрессом, с каким физика приближается к абсолютному нулю (даже если и то и другое остается, по-видимому, недостижимым). В сравнении с физическими и биологическими технологиями поведен­ ческая технология обладает меньшими возможностями и точностью, и Технология поведения 15 те, кто не находит существующие возможности смехотворными, скорее всего напуганы ими, а не успокоены. Это показывает, насколько далеки мы от «понимания проблем человечества» в том смысле, в каком физи­ ка и биология понимают свои предметные области, и насколько далеки мы от предотвращения катастрофы, к которой, судя по всему, неотвра­ тимо движется мир. Двадцать пять столетий назад можно было утверждать, что чело­ век понимает самого себя не хуже, чем любую другую часть своего мира. Сегодня он понимает себя менее всего. Физика и биология проделали длинный путь, но наука о поведении человека не претерпела подобно­ го развития. Древнегреческая физика и биология ныне представляют только исторический интерес (ни один современный физик или биолог не стал бы обращаться к Аристотелю за помощью), но диалоги Платона до сих пор дают студентам для изучения и цитируют так, как если бы они проливали свет на поведение человека. Аристотель не смог бы понять ни страницы из современной физики или биологии, но Сократ и его последователи испытали бы лишь небольшие трудности, следуя наибо­ лее современным дискуссиям по проблемам человека. Что же касается технологии, то мы достигли больших успехов в управлении физическим и биологическим мирами, но наша деятельность в управлении, обра­ зовании, в большей части экономики хотя и приспособлена к весьма разнообразным условиям, усовершенствована незначительно. Едва ли мы можем объяснить это, заявив, что греки знали все, что только можно знать о поведении человека. Несомненно, о нем они знали больше, чем о физическом мире, но это не много. Более того, их образ мыслей о человеческом поведении, должно быть, содержал роко­ вую ошибку. Греческие физика и биология (неважно какими путями) привели в конце концов к современной науке, но греческие теории по­ ведения человека вели в никуда. Если они и сегодня с нами, то не пото­ му, что содержат некую непреходящую истину, но лишь потому, что не содержат зерен чего-то лучшего. Неизменно утверждается, что поведение человека — чрезвычай­ но сложная для изучения область. Да, но мы, вероятно, так думаем главным образом потому, что оказались столь некомпетентными в его познании. Так, современные физика и биология успешно обращают­ ся с объектами, которые, безусловно, не проще, чем многие аспекты человеческого поведения. Различие состоит в том, что они использу­ ют средства и методы соответствующей сложности. То обстоятельство, что в области поведения человека нет средств и методов той же мощ­ ности, не является объяснением. Это только часть головоломки. Было 16 По ту сторону свободы и достоинства ли легче послать человека на Луну, чем усовершенствовать образование в средних школах? Или создать более достойные условия жизни для каждого? Или дать возможность каждому получать хорошую зарплату и в результате наслаждаться более высоким уровнем жизни? Выбор не был вопросом приоритетов, так как никто не мог бы сказать, что важ­ нее было достичь Луны. Осуществимость полета на Луну захватывала. Наука и технология достигли такого уровня, на котором это — одним значительным рывком — могло быть сделано. Те проблемы, что ставит поведение человека, не так захватывающи. Мы далеки от их решения. Легко прийти к выводу, что в поведении человека должно быть нечто, что делает научный анализ, а следовательно и эффективную тех­ нологию, невозможными, но мы, как бы то ни было, не исчерпали всех возможностей. В некотором смысле можно сказать, что вряд ли мето­ ды науки уже применялись к анализу человеческого поведения. Мы использовали средства науки; мы считали, измеряли и сравнивали, но почти во всех современных исследованиях поведения человека упуще­ но нечто для научной деятельности существенное. И это «нечто» каса­ ется нашего толкования причин поведения. (В настоящее время термин «причина» редко употребляется в сложных научных текстах, но здесь он будет уместен.)2 Наверное, первый опыт человека, касающийся причин, исходит из его собственного поведения: предметы двигаются, потому что чело­ век двигает их. Если движутся другие предметы, то это потому, что ктото другой двигает их, и если тот, кто двигает, не может быть увиден, то это потому, что он невидим. Подобным образом греческие боги служи­ ли причинами физических явлений. Как правило, они находились вне предметов, приводимых ими в движение, и должны были «войти» в них и «овладеть» ими. Физика и биология вскоре отказались от подобных объяснений и обратились к более действенным категориям причин, но в области изучения человеческого поведения этот решительный шаг так и не был сделан. Здравомыслящие люди больше не верят, что людьми овладевают демоны (хотя и в наши дни порой практикуется изгнание нечистой силы, и «одержимые» снова стали появляться в работах пси­ хотерапевтов), но поведение человека в большинстве случаев до сих пор приписывается внутренним агентам3. Считается, например, что мало­ летний преступник страдает от нарушений личности. Эти слова были бы бессмысленными, если бы личность не являлась чем-то отличным от тела, которое и попало в переплет. Это различие становится ясным, когда утверждается, что одно тело содержит несколько «личностей», которые контролируют его различными способами в разное время. Технология поведения 17 Психоаналитики насчитывают три таких «личности» — Я, Сверх-Я и Оно — и считают, что взаимодействия между ними отвечают за пове­ дение человека, в котором они находятся. Несмотря на то, что физика вскоре перестала персонифицировать объекты подобным образом, еще долгое время об объектах говорили так, словно у них есть желания, влечения, чувства, цели и другие от­ дельные атрибуты внутренней движущей силы. Согласно Баттерфилду4, Аристотель утверждал, что падающее тело ускоряется, потому что в нем растет «ликование» по мере приближения к дому. Позднее авторитет­ ные ученые считали, что снаряд движим импульсом, который иногда называли «импульсивностью». Со временем от всего этого отказались (что дало хорошие результаты), однако науки о поведении до сих пор обращаются к подобным внутренним состояниям. Никто не удивится, услышав, что человек, несущий хорошие вести, идет быстрее, потому что он исполнен ликования, или действует неосторожно в силу своей импульсивности, или противостоит ходу событий только благодаря силе воли. До сих пор и в физике, и в биологии можно обнаружить не­ брежные ссылки на цели, однако им уже нет места в добросовестной научной работе. Но тем не менее почти все объясняют человеческое по­ ведение намерениями, стремлениями, замыслами и целями. До сих пор многозначительный вопрос о способности машины вести себя целена­ правленно подразумевает, что наличие такой способности означало бы ее более близкое сходство с человеком. Физика и биология еще дальше отошли от персонификации причин, когда стали приписывать активность объектов «сущностям», «качествам» или «природе». Средневековый алхимик, например, неко­ торые свойства вещества относил к ртутной эссенции, а сравнительным изучением самих веществ занималась наука, которая могла бы быть названа «химией индивидуальных различий». Ньютон был недоволен деятельностью своих современников: «Сказать нам, что каждая кате­ гория объектов наделена особым таинственным качеством, благодаря которому они действуют и имеют очевидные результаты, — значит ни­ чего не сказать». (Таинственные качества являются примерами гипотез, которые Ньютон отвергал, когда говорил: «Hypotheses поп fingo»5, хотя сам и не всегда следовал своим словам.) Биология полностью не отка­ зывалась от жизненных сил до XX века и продолжала обращаться к при­ роде живых существ. Поведение тем не менее до сих пор приписывается человеческой природе, а сравнительным изучением и описанием людей в терминах черт характера, задатков и способностей занимается обшир­ ная «психология индивидуальных различий». 18 По ту сторону свободы и достоинства Едва ли не каждый, кто занимается человеческими отношения­ ми, — политолог, философ, писатель, экономист, психолог, лингвист, социолог, теолог, антрополог, педагог или психотерапевт — продолжа­ ет говорить о поведении человека в этой донаучной манере. Примеры предоставит любой выпуск ежедневной газеты, любой журнал, включая научные, любая книга, касающиеся какого бы то ни было аспекта чело­ веческого поведения. Нам говорят, что для предотвращения перенасе­ ленности в мире мы должны изменить отношение к детям, преодолеть чувство гордости за размер семьи или за сексуальную потенцию, сфор­ мировать некое чувство ответственности по отношению к потомкам и уменьшить участие большой семьи в заботе о старости. Борясь за мир, мы должны вести борьбу с волей к власти или параноидальными идеями лидеров. Мы обязаны помнить, что войны начинаются в умах людей, что в самом человеке есть нечто смертоносное — возможно, инстинкт смерти, — ведущее к войнам, и что человек агрессивен по своей природе. Чтобы разрешить проблемы малоимущих, мы должны вселять чувство собственного достоинства, поощрять инициативность и бороться с чув­ ством неудовлетворенности. Чтобы ослабить недовольство молодежи, мы обязаны дать ей веру в успех и избавить от чувств отчужденности и безнадежности. Осознав, что у нас нет эффективных способов сделать хоть что-нибудь из перечисленного, мы можем пережить кризис веры или потерю уверенности, которые можно преодолеть только возвратом к вере во внутренние возможности человека. Это основная идея, которую почти никто не оспаривает. Но в современной физике и большей части биологии нет ничего подобного, и этот факт хорошо объясняет, почему так долго сдерживалось развитие науки и технологии поведения. Обычно полагают, что «бихевиористский» протест против идей, чувств, черт характера, воли и т. д. затрагивает проблему субстанции, из которой они состоят. Безусловно, подобные трудноразрешимые вопросы о природе сознания обсуждаются уже более 25 столетий и до сих пор остаются без ответа. Как, например, сознание может приводить тело в движение? Только в 1965 году Карл Поппер смог сформулировать эту проблему так: «Мы хотим понять, как такие нефизические сущно­ сти как цели, мысли, планы, решения, теории, напряжение и ценности могут играть роль в осуществлении физических изменений в физи­ ческом мире»6. И, разумеется, мы хотим знать, откуда эти нефизиче­ ские сущности происходят. На этот вопрос греки отвечали просто: от богов. Как отмечает Доддс7, греки верили, что если человек ведет себя безрассудно, то это происходит потому, что враждебный бог вселил άτη (одержимость) в его душу. Дружелюбный бог был в состоянии дать вой­ Технология поведения 19 ну дополнительную силу (μένος), с помощью которой тот мог блестяще сражаться. Аристотель полагал, что в мысли есть нечто божественное, а Зенон считал, что разум — это и есть бог. В наши дни мы не можем придерживаться таких объяснений, и наиболее общая альтернатива состоит в обращении к предшествую­ щим физическим событиям. Считается, что генетическая конституция человека, которая является результатом эволюции видов, объясняет часть механизмов сознания, а его собственная жизнь — все остальные. Например, вследствие (физической) конкуренции в ходе эволюции люди теперь испытывают (нефизические) агрессивные чувства, кото­ рые ведут к (физическим) враждебным действиям. Или (физическое) наказание маленького ребенка за сексуальные действия вызывает (нефизическое) чувство тревоги, которое мешает его (физическому) сексуальному поведению в зрелом возрасте. Нефизическая стадия, несомненно, связывает длительные периоды времени: агрессия ухо­ дит в прошлое на миллионы лет эволюции, а приобретенная тревога — в детство. Избежать проблемы взаимодействия субстанций можно было бы при условии, что все является или ментальным, или физическим. И обе эти возможности были учтены. Одни философы пытались остать­ ся в границах мира сознания, утверждая, что реален только непосред­ ственный опыт и экспериментальная психология возникла как попытка открыть ментальные законы, определяющие взаимодействия элемен­ тов сознания. Современные «интрапсихические» теории психотерапии показывают нам, как одно чувство ведет к другому (например, как фру­ страция порождает агрессию), как чувства взаимодействуют и как они, будучи вытесненными из сознания, прокладывают себе дорогу обратно. Комплементарной позиции, согласно которой ментальное есть в дей­ ствительности физическое, придерживался, как ни странно, Фрейд, который полагал, что физиология со временем объяснит деятельность психического аппарата. В схожем русле многие психофизиологи про­ должают охотно говорить о состояниях сознания, чувствах и других подобных вещах с надеждой на то, что понимание их физической сущ­ ности — это только вопрос времени. Измерения мира сознания и переход из одного мира в дру­ гой поднимают неудобные вопросы, которые, тем не менее, в большинстве случаев можно игнорировать — и, вероятно, это неплохая стратегия — ввиду важности отрицания всевозможных разновидностей идеализма. Мир сознания оказался в центре внимания. Поведение не признается объектом со своими собственными правами. В психотерапии, 20 По ту сторону свободы и достоинства например, жалобы клиента почти всегда рассматривают просто как симптом, и в сравнении с завораживающими трагедиями, которые разворачиваются в глубинах сознания, само поведение и в самом деле кажется поверхностным. В языкознании и литературной критике сло­ ва человека почти всегда трактуют как выражение мыслей или чувств. В политологии, теологии и экономике поведение обычно рассматри­ вают как исходные данные, на основании которых определяются уста­ новки, намерения, потребности и т. д. Более 25 столетий пристальное внимание оставалось обращенным к внутренней жизни, и лишь недав­ но были предприняты какие-то попытки изучить поведение человека как нечто большее, нежели просто побочный продукт. Условия окружения, функцией которых является поведение, так­ же игнорируют. А менталистские объяснения сводят любопытство на нет. Этот эффект мы можем увидеть в любом случайном разговоре. Если мы кого-нибудь спрашиваем: «Почему ты пошел в театр?» и он говорит: «Потому что я хотел пойти», то мы, вероятно, примем его ответ за объ­ яснение. Но было бы гораздо уместнее узнать, что происходило, когда он ходил в театр раньше, что он слышал или читал о пьесе, которую пошел смотреть, и какие другие события в его прошлом и нынешнем окружении могли побудить его туда пойти (а не делать что-нибудь еще). Однако мы принимаем «Я хотел пойти» как некое резюме всего этого и не намерены вдаваться в подробности. Профессиональный психолог тоже редко идет дальше этого. Много лет назад Уильям Джемс изменил господствующие представле­ ния о связи между эмоциями и действием, утверждая, например, что мы убегаем не потому, что боимся, а боимся, потому что убегаем8. Иначе говоря, то, что мы чувствуем, когда боимся, и есть наше поведение, то самое поведение, которое, согласно традиционной точке зрения, выра­ жает эмоцию и объясняется ею. Но кто из принявших аргумент Джемса заметил, что в действительности в нем не было указано ни на одно из предшествующих событий? Ни то, ни другое «потому что» не следует принимать всерьез. Не было объяснено ни почему мы убегаем, ни по­ чему боимся. И тогда, когда мы видим в самих себе объяснение наших чувств, и тогда, когда полагаем чувства причиной поведения, мы уделяем очень мало внимания предшествующим обстоятельствам. Психотерапевт уз­ наёт о детстве своего пациента практически только из его воспомина­ ний, которые, как известно, ненадежны, и он может даже утверждать, что важно не то, что в действительности произошло, а то, что пациент помнит. Должно быть, в психоаналитической литературе приходится Технология поведения 21 как минимум сотня упоминаний чувства тревоги на каждое упомина­ ние о травмирующем событии, к которому тревога могла бы восходить. Кажется даже, что мы предпочитаем истории о таком прошлом, ко­ торое явно недоступно для непосредственного изучения. В наши дни существует, например, огромный интерес к изучению того, что долж­ но было случиться в ходе эволюции, что объясняло бы поведение че­ ловека, и мы, кажется, говорим об этом с особой уверенностью лишь потому, что о том, что в действительности происходило, можно толь­ ко гадать. Будучи неспособными понять, почему человек, которого мы видим, ведет себя так, а не иначе, мы приписываем его поведение че­ ловеку, которого не видим, чье поведение мы также не можем объяс­ нить, но в отношении которого мы не склонны задаваться вопросами. Вероятно, мы приняли эту стратегию не столько из-за отсутствия инте­ реса или способностей, сколько в силу давней убежденности в том, что события прошлого не могут объяснить все многообразие человеческого поведения. Назначение внутреннего человека — дать такое объяснение, которое в свою очередь не потребует другого объяснения. На нем объ­ яснение заканчивается. Он не посредник между событиями прошлого и текущим поведением человека, он центр, являющийся источником поведения. Он инициирует, созидает и творит, оставаясь, как и для гре­ ков, чем-то божественным. Мы называем его автономным, что подразу­ мевает, когда речь идет о поведенческих науках, сверхъестественность. Несомненно, эта позиция уязвима. Автономный человек нужен только для того, чтобы объяснять то, что мы не можем объяснить дру­ гим образом. Его существование зависит от нашего невежества, и он естественным образом теряет свою автономность по мере того, как мы все больше узнаем о поведении. Задача научного анализа — объяснить, каким образом поведение человека как физической системы соотно­ сится с условиями, в которых эволюционировал человеческий род, и с условиями, в которых живет индивидуум. И эти события обязаны быть связанными, если в естественный ход событий действительно не вторгается некая капризная или созидательная сила, но подобное вмешательство фактически нет никакой необходимости предполагать. Контингенции9 выживания, ответственные за генетическое наследие человека, порождают склонность действовать агрессивно, а не чувство агрессии. Наказание за сексуальные действия изменяет сексуальное по­ ведение, и любые чувства, которые могут при этом возникать, являются в лучшем случае побочным продуктом. Наш век страдает не от тревоги, а от катастроф, преступлений, войн и других опасных и тягостных со­ бытий, с которыми так часто сталкиваются люди. Молодежь бросает 22 По ту сторону свободы и достоинства учебу, отказывается работать и общается только со сверстниками не потому, что она чувствует себя отчужденной, но вследствие несовер­ шенного социального окружения в домах, в школах, на предприятиях и в других местах. Мы можем последовать по пути, по которому идут физика и био­ логия, обратившись к непосредственной связи между поведением и окружением, игнорируя мнимые промежуточные состояния сознания. Физика не развивалась, тщательно изучая ликование падающего тела, или биология — исследуя сущность животных духов, и нам нет нужды открывать, что на самом деле представляют собой личность, состояния сознания, чувства, черты характера, планы, цели, намерения или чтото другое, характеризующее автономного человека, для того чтобы про­ двинуться в научном анализе поведения. Существуют определенные причины, почему нам потребовалось так много времени для того, чтобы понять это. Объекты, которые из­ учают физика и биология, не ведут себя в точности так, как люди, и в конечном счете кажется довольно нелепым говорить о ликовании па­ дающего тела или импульсивности снаряда. Но люди ведут себя как люди, и внешний человек, чье поведение необходимо объяснить, мо­ жет быть очень похож на внутреннего человека, к поведению которого мы обращаемся. Внутренний человек был создан по образу и подобию внешнего. Более значимая причина состоит в том, что временами кажет­ ся, будто мы наблюдаем внутреннего человека непосредственно. Мы можем строить лишь догадки о ликовании падающего тела, но разве можем мы не чувствовать наше собственное ликование? И мы действи­ тельно чувствуем события (things) под собственной кожей, но мы не чувствуем тех конструктов (things), которые были выдуманы для того, чтобы объяснить поведение. Одержимый не чувствует дьявола, вселив­ шегося в него, и даже может отрицать его существование. Малолетний преступник не чувствует своей нарушенной личности. Умный человек не чувствует свой интеллект, или интроверт - свою интроверсию. (В сущ­ ности, считается, что эти измерения сознания можно наблюдать лишь посредством сложных статистических процедур.) Говорящий не чув­ ствует грамматических правил, которые, как утверждается, он исполь­ зует для составления предложений, а люди говорили грамматически правильно за тысячи лет до того, как эти правила были сформулиро­ ваны. Респондент опросника не чувствует установок или убеждений, в соответствии с которыми он отмечает пункты так, а не иначе. Мы дей­ ствительно чувствуем определенные состояния наших тел, связанные с Технология поведения 23 поведением, но, как отмечал Фрейд, мы поступаем точно так же, когда их не чувствуем. Они являются побочными продуктами поведения и не должны приниматься за его причины. Существует гораздо более важная причина того, что мы так мед­ ленно отказываемся от менталистских объяснений: им очень трудно найти альтернативы. Вероятно, их следует искать во внешней среде, роль которой, однако, отнюдь не очевидна. Эту проблему иллюстрирует история теории эволюции. До XIX века считалось, что среда — это лишь пассивное окружение, в котором рождаются, размножаются и умирают разнообразные виды организмов. Никто не понимал, что именно окру­ жающая среда ответственна за то, что существует множество разно­ образных видов (довольно знаменательно, что этот факт приписывался Творцу). Проблема состояла в том, что среда действует незаметно: она не толкает и не тянет, она отбирает. В течение тысячелетий истории че­ ловеческой мысли процесс естественного отбора оставался незамечен­ ным, несмотря на свою исключительную важность. Когда он, наконец, был открыт, то стал, безусловно, ключом к эволюционной теории. Влияние окружающей среды на поведение оставалось неяс­ ным в течение еще более долгого времени10. Мы можем видеть, что ор­ ганизмы воздействуют на мир вокруг них, когда берут от него то, что им нужно, и избегают его опасностей, но гораздо сложнее увидеть, как мир воздействует на них. Декарт11 был первым, кто предположил, что окружа­ ющая среда может играть деятельную роль в детерминации поведения, да и он, очевидно, смог допустить это лишь потому, что получил большую подсказку. Он знал о неких автоматах в Королевском парке Франции, которые приводились в движение гидравлически посредством скрытых клапанов. Как об этом рассказывал Декарт, люди, вошедшие в парк, «обязательно наступают на определенные плиты или площадки, распо­ ложенные так, что если люди приближаются к купающейся Диане, то за­ ставляют ее прятаться в розовых кустах, и если они пытаются следовать за ней, то приводят в действие Нептуна, который выходит им навстре­ чу, угрожая своим трезубцем». Эти фигуры забавляли только потому, что вели себя как люди, из чего следовало, что нечто, очень похожее на по­ ведение человека, могло быть объяснено механически. Декарт восполь­ зовался подсказкой: возможно, и живые существа двигаются по схожим причинам. (Из этого списка он исключал человека, по-видимому, чтобы избежать разногласий с церковью.) Инициирующее воздействие среды стали называть «стимулом»12 (латинское название палки, использующейся для того, чтобы подго­ нять животных), а его влияние на организм — «реакцией», а вместе они 24 По ту сторону свободы и достоинства составляли «рефлекс». Впервые рефлексы были продемонстрированы на обезглавленных животных, таких как саламандры, и знаменательно, что этот принцип оспаривался на протяжении всего девятнадцатого столетия, потому что, казалось, он отрицает существование автоном­ ного агента — «души спинного мозга», — которому приписывались дви­ жения обезглавленного тела. Когда Павлов показал, как могут быть сформированы новые рефлексы посредством обусловливания, возник­ ла вполне развитая «стимул — реакция» (S-R) психология, в которой любое поведение рассматривалось как реакция на стимулы. Один автор так писал о ней: «Нас подгоняют и стегают всю жизнь»13. Однако модель «стимул — реакция» никогда не была слишком убедительной и не реши­ ла основной проблемы, поскольку и в ней было изобретено нечто вроде внутреннего человека, необходимого для того, чтобы преобразовывать стимул в ответную реакцию организма. Теория информации столкну­ лась с той же проблемой, когда был выдуман внутренний «процессор», преобразующий входные данные в выходные. Обнаружить влияние выявленного стимула относительно легко, и не удивительно, что гипотеза Декарта долгое время доминировала в теории поведения, но это был ложный путь, и только недавно науч­ ный анализ стал с него сходить. Окружающая среда не только «подгоня­ ет» и «стегает», она отбирает. Ее роль подобна той, которую она играет в естественном отборе, хотя и в совершенно другом временном мас­ штабе. По этой причине она и не была замечена. Теперь ясно, что мы должны учитывать не только воздействие среды на организм до реак­ ции, но и после нее. Поведение формируется и подкрепляется своими последствиями. Однажды зафиксировав этот факт, мы можем гораздо всестороннее описать взаимодействие среды и организма. Существуют два важных следствия. Одно из них касается фунда­ ментального анализа. Поведение, воздействующее на окружающую среду с целью изменить события («оперантное» поведение14), можно изучать, формируя такое окружение, в котором от поведения зависят определен­ ные последствия. Исследуемые контингенции постоянно усложняются, и одна за другой они принимают на себя объяснительные функции, ра­ нее приписываемые личностям, состояниям сознания, чувствам, чертам характера, целям и намерениям. Второе следствие носит практический характер: средой можно управлять. Генотип человека действительно из­ меняется очень медленно, но изменения в окружающей индивида среде имеют незамедлительные и впечатляющие результаты. Как мы увидим, технология оперантного поведения уже достаточно хорошо развита и мо­ жет быть испытана на соответствие нашим задачам15. Технология поведения 25 Эта возможность, однако, ставит перед нами другую проблему, которая должна быть решена, если мы хотим воспользоваться нашим преимуществом. Мы продвинулись вперед, выселив автономного че­ ловека, но он еще не ушел. Он ведет арьергардный бой, в котором, к сожалению, располагает сильной поддержкой. Он все еще является важной фигурой в политологии, правоведении, религии, экономике, антропологии, социологии, психотерапии, философии, этике, исто­ рии, образовании, в социальном обеспечении ребенка, в лингвистике, архитектуре, городском планировании и семейной жизни. В этих обла­ стях работают свои специалисты, каждый из которых располагает те­ орией, и почти в каждой теории автономность индивида неоспорима. Внутренний человек не подвергается серьезной опасности со стороны данных, полученных посредством каузального наблюдения или посред­ ством изучения структуры поведения. Многие из этих областей имеют дело лишь с группами людей, где статистические или актуарные данные налагают некоторые ограничения на индивида. Следствием этого явля­ ется огромный удельный вес традиционных знаний, которые должны быть исправлены или заменены научным анализом. Две характеристики автономного человека доставляют особое беспокойство. С традиционной точки зрения человек свободен. Он ав­ тономен в том смысле, что его поведение беспричинно. Следовательно, он способен нести ответственность за свои поступки и может быть справедливо наказан за нарушение правил. Эта точка зрения вместе с сопутствующей ей практикой должна быть пересмотрена, когда науч­ ный анализ выявит не вызывающие сомнений связи между поведением и окружающей средой. Определенный внешний контроль при этом мо­ жет допускаться. Богословы соглашались с тем, что поступки человека предопределены всеведущим Богом, знающим, что тот будет делать, а безжалостная судьба была излюбленной темой греческих драматургов. Прорицатели и астрологи часто заявляют, что предсказывают будущее человека, и на них всегда будет спрос. Биографы и историки изуча­ ют «влияния» в жизни отдельных людей и наций. Народная мудрость и проницательные суждения эссеистов, таких как Монтень и Бэкон, предполагают некоторую предсказуемость человеческого поведения, а статистические и актуарные данные социальных наук указывают в том же направлении. Автономный человек продолжает существовать вопреки всему это­ му, потому что он счастливое исключение. Богословы совмещали пре­ допределение со свободной волей, а греческие зрители, растроганные представлением о неотвратимой судьбе, выходили из театра свободными 26 По ту сторону свободы и достоинства людьми. Смерть вождя или шторм меняли ход истории, так же как учи­ тель или любовная интрига меняли жизнь человека, но такие события не случаются с каждым и не влияют на всех одинаково. Некоторые исто­ рики считали непредсказуемость истории достоинством. Данные страхо­ вой статистики совершенно игнорируются. Мы читаем о том, что сотни людей гибнут в дорожно-транспортных катастрофах в выходные дни, а затем отправляемся в путь, как будто нас это не касается. Лишь немно­ гие науки о поведении воскрешают «призрак предсказуемого человека». Напротив, многие антропологи, социологи и психологи используют свои профессиональные знания для того, чтобы доказать, что человек свобо­ ден, целеустремлен и ответственен. Фрейд был детерминистом — по вере, если не по фактам, — но многие фрейдисты без колебаний заверяют сво­ их пациентов в том, что они свободны в выборе образа действий и в ко­ нечном счете являются хозяевами своих судеб. Однако новые доказательства предсказуемости поведения человека медленно отрезают этот путь к отступлению. Индивидуальное избавле­ ние от абсолютного детерминизма отменяется по мере прогресса науч­ ного анализа, особенно в объяснении поведения индивидуума. Джозеф Вуд Крутч признает данные страховой статистики, хотя и настаивает на личной свободе: «Мы можем предсказать с большой степенью точно­ сти, как много людей поедет на морское побережье в день, когда темпе­ ратура достигнет определенной точки, и даже сколько людей спрыгнет с моста… хотя ни я, ни вы не обязаны делать ни то ни другое»16. Но едва ли он имеет в виду, что те, кто едет на побережье, едут без убедительной причины, или что обстоятельства в жизни самоубийцы не имеют неко­ торого отношения к тому, что он прыгает с моста. Это различие является разумным только до той поры, пока слово наподобие «обязан» означает насильственный и бросающийся в глаза метод контроля. Научный ана­ лиз естественно движется в направлении объяснения всех видов контро­ лирующих отношений. Подвергая сомнению контроль, осуществляемый автономным человеком, и обосновывая контроль, осуществляемый средой, наука о поведении, по-видимому, также ставит под сомнение достоинство или добродетель. Человек несет ответственность за свое поведение, но не только в том смысле, что он может быть справедливо осужден или на­ казан, но и в том смысле, что за его достижения им следует восхищаться и отдавать ему должное. Научный анализ возлагает ответственность на окружающую среду, а значит, традиционным порядкам нет более оправ­ дания. Это радикальные перемены, и те, кто предан традиционным тео­ риям и порядкам, им, разумеется, сопротивляются. Технология поведения 27 Существует третья причина для беспокойства. Поскольку акцент смещается на среду, индивид подвергается новому виду опасности. Кому надлежит формировать контролирующую среду и с какой це­ лью? Предположительно, автономный человек контролирует самого себя в соответствии с врожденным набором ценностей: он стремит­ ся к тому, что считает хорошим. Но что будет предполагаемый «кон­ тролер» считать хорошим и будет ли это хорошим для тех, кого он контролирует? Считается, что ответы на подобные вопросы, вне вся­ кого сомнения, требуют ценностных суждений. Свобода, достоинство и ценности — вот узловые вопросы, и, к сожалению, они становятся все более насущными по мере того, как возможности технологии поведения становятся все более соизме­ римыми с задачами, которые необходимо решить. Однако те самые перемены, которые принесли некоторую надежду на решение проб­ лем, стали причиной и растущего неприятия предлагаемого метода решения. Это противоречие само по себе является проблемой в чело­ веческом поведении, и к нему можно подходить как к таковому. Наука о поведении отнюдь не достигла уровня развития физики или биоло­ гии, но она имеет то преимущество, что может пролить некоторый свет на свои собственные трудности. Наука — это человеческое пове­ дение, равно как и противодействие науке. Что произошло в борьбе человека за свободу и достоинство и какие проблемы возникли, когда научное знание стало значимым в этой борьбе? Ответы на эти вопросы смогут подготовить почву для технологии, в которой мы так сильно нуждаемся. В дальнейшем эти проблемы обсуждаются «с научной точки зре­ ния», но это не означает, что читателю потребуется знать детали научно­ го анализа поведения. Простого объяснения будет вполне достаточно. Однако сущность такого объяснения легко понять неправильно. Мы часто говорим о вещах, которые не можем наблюдать или измерить с точностью, необходимой для научного анализа, и мы добьемся го­ раздо большего успеха в этом, если будем пользоваться терминами и принципами, выработанными в более точных условиях. В сумерках море озарено удивительным светом, мороз рисует на оконном стекле необычные узоры, а суп не загустевает на печи, и специалисты могут сказать нам почему. Конечно, мы можем оспорить их слова: у них нет «фактов», и то, что они говорят, нельзя «доказать», но они, тем не ме­ нее, скорее окажутся правы, нежели те, у кого нет экспериментально­ го базиса, и только специалисты скажут нам, как продвинуться к более точному исследованию, если таковое покажется полезным. 28 По ту сторону свободы и достоинства Экспериментальный анализ поведения дает такие преимуще­ ства. Когда мы наблюдаем поведенческие процессы в контролируе­ мых условиях, мы с большей легкостью можем опознать их в мире за стенами лаборатории. Мы способны выявить значимые характери­ стики поведения и окружающей среды и, следовательно, можем пре­ небречь незначимыми, неважно, какими бы пленительными они ни казались. Мы можем отказаться от традиционных объяснений, если они не выдержат испытания экспериментальным анализом, а затем устремиться вперед в нашем исследовании с неослабевающим инте­ ресом. Примеры поведения, упоминаемые ниже, не предлагаются как «доказательства» нашего объяснения. Доказательства следует ис­ кать в фундаментальном анализе. Принципы, используемые для тол­ кования примеров, обладают правдоподобием, которого не хватало бы принципам, полученным целиком из каузальных наблюдений. Текст будет часто казаться противоречивым. Английский язык, как и все другие, полон донаучных понятий, которые обычно ис­ пользуются в повседневном общении. Никто не посмотрит косо на астронома, если тот скажет, что солнце восходит или что звезды по­ являются ночью, ибо было бы довольно нелепо настаивать на том, что он всегда должен говорить, что солнце появляется над горизон­ том, потому что вращается Земля, или что звезды становятся видны, когда атмосфера прекращает преломлять солнечный свет. Все, что нам нужно, это чтобы он мог дать более точный перевод на науч­ ный язык, если это кому-нибудь понадобиться. В английском языке содержится гораздо больше выражений, относящихся к поведению человека, нежели к другим аспектам мироздания, а альтернативная специальная терминология значительно менее привычна. Поэтому использование разговорных выражений, скорее всего, вызовет опре­ деленные сомнения. Может показаться непоследовательным про­ сить читателя «держать предмет разговора в уме», если ему сказали, что ум — это объяснительная фикция, или «обдумать идею свободы», если идея — это только воображаемый предвестник поведения, или «обнадежить тех, кому наука о поведении внушает страх», в то время как это означает лишь изменение их поведения в отношении науки. Книга для специалиста могла бы быть написана без подобных вы­ ражений, но эти проблемы важны и для неспециалистов и должны быть изложены в популярной манере. Несомненно, многие мента­ листские фразы, укоренившиеся в английском языке, не могут быть также точно переведены на язык науки, как «восход солнца», однако приемлемый перевод все же достижим. 29 *** Почти все наши основные проблемы затрагивают поведение че­ ловека, и они не могут быть решены лишь посредством физических и биологических технологий. Необходима технология поведения, но мы все медлим с развитием науки, с помощью которой такая техноло­ гия может быть получена. Единственная трудность заключается в том, что практически все науки, связанные с поведением, продолжают сво­ дить его к состояниям сознания, чувствам, чертам характера, челове­ ческой природе и т. д. Физика и биология когда-то придерживались подобной практики и развились лишь тогда, когда отказались от нее. Поведенческие науки изменяются медленно отчасти потому, что объяс­ нительные сущности часто кажутся непосредственно наблюдаемыми, а отчасти по той причине, что было трудно найти другие виды объяс­ нений. Важность окружающей среды очевидна, но ее роль остается не­ ясной. Она не толкает и не тянет, она отбирает, а эту функцию трудно обнаружить и проанализировать. Роль естественного отбора в эволюции была определена лишь немногим более столетия назад, а избирательная роль окружающей среды в формировании и подкреплении поведения индивида только начинает осознаваться и подвергаться изучению. По мере понимания взаимодействия между организмом и средой, влия­ ния, некогда приписанные состояниям сознания, чувствам и чертам характера, начинают переходить к понятным всем условиям, а, следо­ вательно, может стать доступной и технология поведения. Но и она не решит наших проблем до тех пор, пока не сменит традиционные дона­ учные взгляды, которые решительно защищают свои позиции. Свобода и достоинство иллюстрируют эту трудность. Они являются собствен­ ностью автономного человека в традиционной теории и крайне важны для существующих порядков, в которых человек несет ответственность за свое поведение и получает признание за свои достижения. Научный анализ возлагает и ответственность, и достижения на окружающую сре­ ду. Также он поднимает вопросы, касающиеся «ценностей». Кто будет использовать технологию и с какими целями? Пока не будут найдены ответы на эти вопросы, технологию поведения и дальше будут отвер­ гать, а вместе с ней, возможно, и единственный путь решения наших проблем. 30 2 Свобода Почти все живые существа ведут себя так, чтобы освободиться от вредных воздействий. Нечто вроде свободы достигается посредством относительно простых форм поведения, называемых рефлексами. Человек чихает и освобождает свои дыхательные пути от раздражающих веществ. Его рвет, и желудок освобождается от неудобоваримой или ядовитой пищи. Он отдергивает свою руку и освобождает ее от острого или горячего предмета. К схожим результатам приводят и более слож­ ные формы поведения. Лишенные свободы люди «неистово» борются и добиваются освобождения. Находясь в опасности, они спасаются бег­ ством или нападают на источник угрозы. По-видимому, поведение по­ добного рода возникло вследствие его полезности для выживания: оно является частью того, что мы называем генетическим наследием чело­ века, как и дыхание, потоотделение или переваривание пищи. И по­ средством обусловливания подобное поведение можно выработать по отношению к новым объектам, которые могли не играть никакой роли в эволюции. Несомненно, это лишь незначительные частные примеры «борьбы за свободу», но они весьма показательны. Мы не приписываем их некой любви к свободе; они являются простыми формами поведе­ ния, которые в ходе эволюции оказались полезными в снижении раз­ личных угроз для индивида и, следовательно, для всего вида. Гораздо более значительную роль играет поведение, ослабляющее вредные стимулы другим способом. Оно не приобретается в виде услов­ ных рефлексов, а является результатом другого процесса, называемо­ го оперантным обусловливанием. Когда за неким поведением следует определенное последствие, то такое поведение с большей вероятностью возникнет снова. Последствие, которое производит подобный эффект, называется подкрепляющим стимулом. Например, пиша является подкрепляющим стимулом для голодного организма; любое действие организма, за которым следует получение пищи, с большей вероятно­ стью повторится снова, когда он будет голоден. Некоторые стимулы называются отрицательно подкрепляющими: любая реакция, которая уменьшает силу подобного стимула или прекращает его воздействие, будет с большей вероятностью эмитироваться17 при его повторном возникновении. Так, человек, который прячется от палящего солнца, Свобода 31 уходя в помещение, скорее всего, опять пойдет туда, когда солнце сно­ ва станет палящим. Понижение температуры подкрепляет поведение, от которого оно зависит, то есть то поведение, за которым оно следует. Оперантное обусловливание также происходит тогда, когда человек просто избегает палящего солнца, — когда он, грубо говоря, спасается от угрозы палящего солнца18. Отрицательные подкрепляющие стимулы называются авер­ сивными в том смысле, что они представлены предметами, которых организмы «сторонятся». Это понятие означает пространственное дис­ танцирование (когда от чего-то уходят или убегают), однако основная зависимость является временной. В обычном аппарате, который приме­ няется для изучения этого процесса в лаборатории, случайная реакция просто ослабляет аверсивный стимул или прекращает его воздействие. Следствием подобной разновидности борьбы за свободу стало разви­ тие многих физических технологий. В течение столетий люди создавали мир, в котором они относительно свободны от многих видов угрожа­ ющих или вредных стимулов: экстремальных температур, источников инфекций, каторжного труда, опасностей и даже тех незначительных аверсивных стимулов, которые именуются дискомфортом. Бегство (escape) и уклонение (avoidance) играют гораздо более значительную роль в борьбе за свободу тогда, когда аверсивные усло­ вия создаются другими людьми. Другие люди могут быть аверсивными, так сказать, ненамеренно: они могут быть грубыми, опасными, зараз­ ными или надоедливыми, и поэтому мы бежим от них или сторонимся. Кроме того, они могут быть «умышленно» аверсивными, то есть обра­ щаться с другими людьми аверсивно из-за того, что за этим следует. Так, надсмотрщик заставляет раба работать, ударяя его кнутом, когда тот останавливается; возобновляя работу, раб избегает побоев (и, кстати, подкрепляет надсмотрщика использовать кнут). Родитель ворчит на ребенка, пока тот не выполнит задание; выполняя задание, ребенок избегает ворчания (и подкрепляет поведение родителя). Шантажист угрожает разоблачением до тех пор, пока жертва не заплатит; заплатив, жертва избегает угрозы (и подкрепляет подобную практику). Учитель угрожает телесным наказанием или провалом в учебе до тех пор, пока учащиеся не сосредоточатся; концентрируя внимание, учащиеся избе­ гают наказания (и подкрепляют использование учителями угроз). В той или иной форме намеренно аверсивный контроль является правилом в большинстве социальных взаимодействий: в этике, религии, управле­ нии, экономике, образовании, психотерапии и семейной жизни. 32 По ту сторону свободы и достоинства Человек избегает аверсивного обращения или уклоняется от него, действуя так, что это служит подкреплением для тех, кто на него авер­ сивно воздействует, до тех пор, пока не добьется своего. Однако избе­ жать этого можно и другими способами. Например, он может просто выйти за пределы досягаемости. Человек может сбежать от рабовла­ дельца, эмигрировать или уехать из страны, дезертировать из армии, отречься от веры, прогулять уроки, уйти из дома или отказаться от культуры, как бродяга, отшельник или хиппи. Это поведение в такой же степени является следствием аверсивных условий, как и поведение, для формирования которого эти условия были созданы. Последнее может быть гарантировано только посредством усиления контингенций или же использованием более сильных аверсивных стимулов. Другой аномальный способ ухода — напасть на тех, кто создает аверсивные обстоятельства, и ослабить или разрушить их власть. Мы можем напасть на тех, кто оказывает на нас давление или раздражает нас так же, как мы набрасываемся на сорняки в нашем саду, но опять же борьба за свободу главным образом направлена против тех, кто осу­ ществляет намеренный контроль, против тех, кто обращается с другими аверсивно, для того, чтобы заставить их поступать определенным об­ разом. Так, ребенок может перечить своим родителям, гражданин мо­ жет свергнуть правительство, причащающийся может реформировать религию, учащийся может напасть на учителя или испортить школьное имущество, а маргинал может пытаться разрушить культуру. Вполне возможно, что генетическая конституция человека под­ держивает подобную разновидность борьбы за свободу: когда с людьми обращаются аверсивно, они склонны действовать агрессивно или под­ крепляться признаками нанесения ущерба от агрессии. Обе тенденции должны иметь эволюционные преимущества, и они легко могут быть продемонстрированы. Если два до этого мирно сосуществующих орга­ низма получают болезненные удары, то они немедленно начинают про­ являть характерные признаки агрессии по отношению друг к другу19. Агрессивное поведение не обязательно направлено на реальный источ­ ник стимуляции: оно может быть «смещено» на любого подходящего человека или предмет. Вандализм и бунты часто возникают из ненаправ­ ленной или неправильно направленной агрессии. Если это возможно, организм, получивший болезненный удар, будет действовать так, чтобы получить доступ к другому организму, по отношению к которому он мо­ жет действовать агрессивно. Не ясно, насколько человеческая агрессия реализует врожденные наклонности, но вполне очевидно, что многие способы, которыми люди нападают и, следовательно, ослабляют или Свобода 33 разрушают власть тех, кто осуществляет намеренное управление ими, являются результатом научения. То, что мы можем назвать «литературой свободы» (literature of freedom), было предназначено для того, чтобы побуждать людей избе­ гать или нападать на тех, кто действует так, чтобы аверсивно их контро­ лировать. Сущность подобной литературы заключается в философии свободы, а философские доктрины сами находятся среди тех внутрен­ них причин, которые необходимо тщательно изучить. Мы говорим, что человек ведет себя определенным образом, потому что придерживается некой философии, но мы выводим эту философию из его поведения и поэтому не можем использовать ее как удовлетворительное объяс­ нение, по крайней мере до тех пор, пока она в свою очередь не будет объяснена. С другой стороны, литература свободы имеет простой объ­ ективный статус. Она состоит из книг, памфлетов, манифестов, речей и других вербальных продуктов, предназначенных для того, чтобы по­ буждать людей освобождать самих себя от различных видов намерен­ ного контроля. Она не выражает философию свободы, она заставляет людей действовать. Эта литература часто подчеркивает аверсивные обстоятельства, в которых живут люди, возможно, противопоставляя их условиям более свободного мира. Этим она делает существующие обстоятельства еще более аверсивными, «умножая страдания» тех, кого пытается спасти. И она указывает на тех, кого следует избегать, или на тех, чью власть необходимо ослабить нападением. Типичными злодеями в такой лите­ ратуре являются тираны, священники, военачальники, капиталисты, придирчивые учителя и деспотичные родители. Литература свободы предлагает и способы действий. Обычно речь об уходе в ней не идет, вероятно, потому, что в подобных советах нет необходимости. Вместо этого она акцентирует внимание на том, как можно ослабить или уничтожить управляющую власть. Тиранов следу­ ет свергать, изгонять или убивать. В законности правительства нужно сомневаться. Способность религиозных организаций служить прово­ дником сверхъестественных решений следует поставить под вопрос. Чтобы ослабить экономическую власть, которая поддерживает авер­ сивные порядки, необходимо организовывать забастовки и бойкоты. Аргументация усиливается призывами к действию, описанием возмож­ ных результатов, обзором успешных примеров и т. д. Конечно, предполагаемые управляющие органы не бездействуют. Правительства делают бегство невозможным, запрещая путешествия, 34 По ту сторону свободы и достоинства сурово наказывая или заключая в тюрьмы изменников. Они не допуска­ ют революционеров к оружию и другим источникам власти. Они унич­ тожают написанные книги, посвященные свободе, и сажают в тюрьмы или убивают тех, кто передает их устно. Вряд ли можно усомниться в важности литературы свободы. Без помощи или руководства люди покоряются аверсивным условиям са­ мым удивительным образом. Это верно даже тогда, когда аверсивные условия являются частью естественного окружения. Например, Дарвин наблюдал, что жители Огненной Земли, похоже, совсем не пытались защитить себя от холода20. Они носили только скудную одежду и почти не использовали ее от непогоды. И одной из наиболее поразительных особенностей борьбы за свободу против намеренного контроля являет­ ся то, что очень часто ее недостаточно. В течение столетий множество людей подчинялось явному религиозному, правительственному и эко­ номическому контролю, борясь за свободу, если вообще борясь, лишь время от времени. Литература свободы внесла существенный вклад в устранение многих аверсивных практик в правлении, религии, обра­ зовании, семейной жизни и производстве товаров. Однако обычно вклад литературы свободы не описывают в этих терминах. Вероятно, можно было бы сказать, что некоторые традици­ онные теории определяют свободу как отсутствие аверсивного кон­ троля, но главное внимание в ней было уделено тому, как чувствуется это состояние21. По-видимому, можно было бы сказать, что в других традиционных теориях свобода определяется как такое состояние че­ ловека, когда он действует в условиях неаверсивного контроля, однако акцент был сделан на состоянии сознания, связанном с совершением того, что хочешь. Согласно Джону Стюарту Миллю, «свобода состоит в том, чтобы поступать так, как этого желаешь»22. Литература свободы была важна для изменения установленного порядка (она изменяла по­ рядки всякий раз, какого бы результата ни достигала), но, несмотря на это, она по-прежнему определяла свою задачу как изменение состоя­ ний сознания и чувств. Свобода - это «одержимость». Человек бежит от власти контролирующего лица или уничтожает ее для того, чтобы почувствовать себя свободным, и когда он чувствует себя свободным и может делать то, что хочет, литература свободы более не предлагает ему дальнейших действий, за исключением разве что постоянной бди­ тельности, дабы контроль вновь не возобновился. Чувство свободы перестает быть надежным руководством к дей­ ствию, как только предполагаемые контролирующие лица обращаются к неаверсивным мерам, что они делают, вероятно, для того, чтобы избе­ Свобода 35 жать проблем, возникающих тогда, когда от них сбегают или на них напа­ дают. Неаверсивные меры не так заметны, как аверсивные, и, возможно, внедряются более медленно, однако они имеют заметные преимущества, которые способствуют их применению. Например, когда-то производи­ тельный труд был результатом наказания: раб работал для того, чтобы избежать последствий безделья. Заработная плата иллюстрирует другой принцип: человеку платят тогда, когда он ведет себя определенным об­ разом, и поэтому он продолжает вести себя так. Но несмотря на то, что о полезном действии вознаграждения было известно давно, система вы­ платы заработной платы развивалась медленно. В XIX веке считали, что индустриальному обществу требуется голодная рабочая сила; заработ­ ная плата будет эффективной, только если голодный рабочий сможет обменять ее на еду. Делая труд менее аверсивным, например, сокращая рабочие часы и улучшая условия, можно было заставить людей рабо­ тать за меньшее вознаграждение. До недавнего времени обучение было практически полностью аверсивным: учащийся занимался для того, чтобы избежать последствий неучения, но и неаверсивные методы по­ степенно открывают и внедряют в практику. Опытный родитель учится вознаграждать ребенка за хорошее поведение, а не наказывать за плохое. Религиозные учреждения переходят от угроз адского пламени к акценту на любви Бога, а правительства отказываются от аверсивных санкций в пользу различных стимулов и поощрений, на что мы вскоре снова об­ ратим внимание. То, что неспециалист называет вознаграждением, — это «положительно подкрепляющий стимул»23, эффекты которого были исчерпывающе изучены в экспериментальном анализе оперантного по­ ведения. Действие вознаграждения не так легко распознать, как дей­ ствие аверсивных контингенций, поскольку оно часто отсрочено во времени. Именно поэтому и задерживалось его использование, однако в наше время уже доступны методы, столь же действенные, как и более старые аверсивные техники. Для защитника свободы возникает проблема, когда поведение, порожденное положительным подкреплением, отодвигает во времени свои аверсивные последствия. Наиболее вероятно, что так происходит при намеренном контроле, когда выгода того, кто осуществляет этот контроль, означает потерю для контролируемого лица. То, что назы­ вается условным положительным подкрепляющим стимулом24, часто может использоваться с отсроченными аверсивными результатами. Например, деньги. Они подкрепляют только после того, как будут об­ менены на подкрепляющие предметы, однако их могут использовать как подкрепляющий стимул и тогда, когда такой обмен невозможен. 36 По ту сторону свободы и достоинства Поддельные банкноты, фальшивый чек, чек, по которому прекраще­ ны выплаты, или необеспеченный залог являются условными подкреп­ ляющими стимулами, хотя аверсивные последствия их использования обычно быстро обнаруживаются. Типичный пример: поддельный зо­ лотой слиток. Противодействие контролю следует незамедлительно: мы избегаем или атакуем тех, кто подобным образом злоупотребляет условными подкрепляющими стимулами. Тем не менее неправильное использование социальных подкреплений часто остается незамечен­ ным. Персональное внимание, одобрение и привязанность обычно влияют подкрепляюще только тогда, когда была установлена некая связь между ними и уже эффективными подкрепляющими стимулами, однако они могут использоваться и тогда, когда такая связь отсутствует. Притворное одобрение или привязанность, с помощью которых роди­ телям и учителям часто советуют решать проблемы с поведением, яв­ ляются фальсификацией. То же относится и к лести, похлопыванию по плечу и многим другим способам «завоевания друзей». Но и подлинные подкрепляющие стимулы возможно использо­ вать способами, имеющими аверсивные последствия. Правительство может предотвратить отступничество, делая жизнь более интерес­ ной, обеспечивая хлеб и зрелища, поощряя спортивные состязания, азартные игры, употребление алкоголя и наркотиков, а также различ­ ные виды сексуального поведения, назначение которых заключает­ ся в том, чтобы держать людей в пределах досягаемости аверсивных санкций. Братья Гонкур отмечали рост порнографии во Франции их дней: «Порнографическая литература, — писали они, — вполне устраи­ вает нашу византийскую империю — ведь такая литература ей служит… Народы, как и львов, укрощают посредством мастурбации»25. Подлинным положительным подкреплением также можно зло­ употреблять в связи с тем, что общее количество подкрепляющих стиму­ лов не пропорционально их воздействию на поведение. Подкрепление обычно является прерывистым, и режим подкрепления играет бо­ лее важную роль, нежели получаемое количество подкрепляющих стимулов26. Определенные режимы порождают большое количество поведенческих реакций в ответ на очень маленький объем подкрепле­ ния, и, разумеется, эта возможность была замечена предполагаемыми «контролерами». Можно отметить два примера режимов, которые легко используются во вред подкрепляемым лицам. В системе материального стимулирования, известной как сдель­ ная оплата, рабочему платят определенную сумму за каждую единицу выполненной работы. Кажется, что такая система гарантирует равно- Свобода 37 весне между произведенными товарами и полученными деньгами. Этот режим привлекателен для администрации, которая может заблаговре­ менно подсчитать затраты на труд, а также для работника, который мо­ жет контролировать сумму зарабатываемых денег. Тем не менее этот так называемый режим подкрепления с фиксированным соотношением может использоваться для того, чтобы порождать большое количество поведенческих реакций за очень небольшую плату. Он побуждает работ­ ника трудиться быстро, а затем соотношение может быть «растянуто», то есть может возникнуть требование выпустить больше продукции за каждую единицу оплаты без риска, что работник прекратит трудиться. Предельное условие этого режима — тяжелый труд за очень маленькую плату — может быть крайне аверсивным. Близкий к нему режим с вариативным соотношением лежит в основе всех азартных игр. Игорный дом платит людям за то, что они отдают ему деньги, то есть платит тогда, когда люди играют. Но он пла­ тит в определенном режиме, который поддерживает совершение ста­ вок даже при том, что в конечном счете уплаченная им сумма меньше, чем сумма сделанных ставок. Сначала среднее соотношение может быть благоприятно для игрока, он «выигрывает». Однако соотношение может быть изменено таким образом, что он продолжает играть даже тогда, когда начинает проигрывать. Увеличение может быть случайным (начальный этап везения, которое затем неизменно уменьшается, спо­ собен сделать из человека заядлого игрока), или же соотношение может быть преднамеренно увеличено теми, кто управляет вероятностью вы­ игрыша. В конечном счете «польза» отрицательна: игрок теряет все. Эффективно бороться с отсроченными аверсивными последстви­ ями тяжело, поскольку они не проявляются в тот момент, когда уход или нападение возможны, например, когда можно определить источ­ ник контроля или когда он находится в пределах досягаемости. Само по себе подкрепление является положительным и не вызывает никаких возражений. Задача, которая должна быть решена теми, кто обеспоко­ ен свободой, состоит в том, чтобы создать немедленные аверсивные последствия. Классическая проблема связана с «самоконтролем» 27. Человек ест слишком много и заболевает, однако выздоравливает, но лишь с тем, чтобы снова слишком много есть. Очень вкусную пишу или поведение, вызванное ею, необходимо сделать достаточно аверсивны­ ми для того, чтобы человек «избегал пищи», не съедая ее. (Можно поду­ мать, что он может избавиться от нее только до того, как съест, однако римляне избавлялись от нее и после, используя vomitorium — рвотную комнату28). Для этого можно обусловить широко распространенные 38 По ту сторону свободы и достоинства аверсивные стимулы. Нечто подобное происходит, когда чрезмерное поглощение пищи объявляют неправильным, прожорливым или гре­ ховным. Другие виды поведения, которые следует прекратить, могут быть объявлены незаконными и соответственно наказуемыми. Чем бо­ лее отсрочены во времени аверсивные последствия, тем больших разме­ ров достигает проблема. Потребовалась большая работа для того, чтобы отдаленные последствия курения сигарет начали оказывать влияние на поведение. Увлекательное любимое занятие, спорт, любовные отноше­ ния или большой заработок способны конкурировать с деятельностью, которая могла бы быть более подкрепляющей в отдаленной перспек­ тиве, но эта перспектива слишком отдалена для того, чтобы сделать противодействие контролю возможным. Именно поэтому противо­ действуют контролю лишь те, кто страдает от аверсивных последствий, но не получает положительного подкрепления. Принимаются законы против азартных игр, профсоюзы выступают против сдельной оплаты, и запрещено платить маленьким детям за работу или платить кому-либо за безнравственное поведение, однако этим мерам могут сильно про­ тивиться те же самые люди, для защиты которых они и были разрабо­ таны. Игрок протестует против законов, запрещающих азартные игры, алкоголик — против любых запретов на продажу спиртных напитков, а ребенок или проститутка вполне могут хотеть работать за те деньги, что им предлагают. Литература свободы никогда не боролась с теми методами кон­ троля, которые не вызывают бегства или контратаки, потому что рас­ сматривала проблему в терминах состояний сознания и чувств. В своей книге «Независимость» Бертран де Ювенал ссылается на две значи­ тельные фигуры в этой литературе28. Согласно Лейбницу, «свобода со­ стоит в возможности делать то, что хочется», а Вольтер писал: «Для меня моя свобода реализуется тогда, когда я могу делать то, что я хочу делать». Однако оба автора добавляют заключительную фразу: Лейбниц — «... или в возможности хотеть то, что можно получить», и Вольтер, более откровенно — «... но я не могу не хотеть того, чего я действительно хочу». Ювенал низводит эти пояснения до простой сноски, говоря, что способность хотеть — это вопрос «внутренней сво­ боды» (свободы внутреннего человека!), которая выходит за пределы простой «уступки свободе». Человек чего-то хочет, если он действует так, чтобы получить это, когда появляется такая возможность. Человек, который говорит: «Я хочу что-нибудь съесть», вероятно, будет есть, если еда станет до­ ступной. Если он говорит: «Я хочу согреться», вероятно, он пойдет Свобода 39 в теплое место, если сможет. Эти действия подкреплялись в прошлом всем тем, что он хотел. То, что человек чувствует, когда он чувствует, что чего-то хочет, зависит от обстоятельств. Пища подкрепляет только в состоянии депривации, и человек, который хочет есть, может ощу­ щать какие-то элементы этого состояния, например, муки голода. Человеку, который хочет согреться, вероятно, холодно. Также можно почувствовать состояния, связанные с высокой вероятностью реак­ ции, вместе с теми аспектами текущей ситуации, которые схожи с та­ ковыми прошлых ситуаций, где поведение получало подкрепление. Желание, однако, не является чувством, также как чувство не является причиной, по которой человек действует так, чтобы получить то, что он хочет. Определенные контингенции повышают вероятность поведения и одновременно создают состояния, которые можно почувствовать. Свобода — это вопрос контингенций подкрепления, а не чувств, кото­ рые порождаются контингенциями. Это различие становится особенно важным, когда контингенции не вызывают бегства или контратаки. Неопределенность, которая окружает противодействие не­ аверсивным мерам контроля, может быть легко проиллюстрирована. В 1930-х годах казалось необходимым сократить производство сель­ скохозяйственной продукции. Закон о стабилизации цен на сельско­ хозяйственные товары уполномочил министра сельского хозяйства на «покрытие аренды и выплату пособий» тем фермерам, которые согла­ сились выпускать меньше продукции — фактически, заплатить ферме­ рам те деньги, что они могли бы получить от продажи продовольствия, которое согласились не производить. Было бы антиконституционно заставить их снизить производство, однако правительство утверждало, что оно лишь призывало их поступить так. Но Верховный суд признал, что положительное стимулирование может быть столь же непреодо­ лимым, сколь и аверсивные меры, когда постановил, что «ничем не ограниченные полномочия выдавать пособия или отказывать в них — это полномочие принуждать или уничтожать»30. Хотя позже это реше­ ние было аннулировано, когда Суд постановил, что «считать мотив или соблазн равносильными принуждению означает погружать закон в бесконечные трудности»31. И некоторые из этих трудностей мы здесь обсуждаем. Этот же вопрос возникает в случае, когда правительство прово­ дит лотерею, для того чтобы увеличить доходы бюджета, вместо того чтобы поднять налоги. В обоих случаях правительство получает одно и то же количество денег от своих граждан, хотя не обязательно от од­ них и тех же. Проводя лотерею, оно избавляется от определенных не­ 40 По ту сторону свободы и достоинства желательных последствий: люди переезжают, чтобы избежать высокого налогообложения, или контратакуют, вынуждая уйти в отставку пра­ вительство, которое ввело новые налоги. Лотерея, обладая преимуще­ ством режима подкрепления с вариативным соотношением, не имеет этих негативных эффектов. Единственными ее противниками являют­ ся люди, которые выступают против азартных игр в принципе, и те, кто играет изредка. Третьим примером может служить практика, когда заключен­ ным предлагают стать добровольцами при проведении потенциально опасных экспериментов, например, при тестировании новых лекарств. Взамен им обещают лучшие условия содержания или сокращение срока. Любой был бы против, если бы заключенных принуждали к уча­ стию в таких исследованиях, но действительно ли они свободны, если их положительно подкрепляют, особенно когда обещание улучшить ус­ ловия или сократить срок исходит от государства? Проблема часто возникает и в более тонких формах. Говорят, на­ пример, что неконтролируемые контрацептивные услуги и аборты не «дают неограниченную свободу рожать или не рожать, потому что они стоят времени и денег»32. Неимущим членам общества, для того чтобы у них мог быть действительно «свободный выбор», следует предостав­ лять компенсацию. Если справедливая компенсация полностью покры­ вает время и деньги, которых требует практика контроля рождаемости, тогда люди действительно будут свободны от контроля со стороны по­ терянного времени и денег, но и в этом случае то, будут у них дети или нет, зависит от других обстоятельств, которые не были конкретизирова­ ны. Если нация щедро подкрепляет практики контрацепции и аборта, то до какой степени граждане свободны в вопросе деторождения? Неопределенность по поводу положительного контроля очевид­ на в двух комментариях, которые часто встречаются в литературе сво­ боды. Так, в ней говорится, что, хотя поведение и является полностью детерминированным, все-таки лучше, если человек «чувствует себя свободным» или «верит в то, что он свободен». Если сказанное озна­ чает, что лучше осуществлять контроль таким образом, чтобы у него не было аверсивных последствий, то с этим можно согласиться. Но если это значит, что контроль должен быть таким, чтобы против него ни­ кто не восставал, то возможность существования отсроченных авер­ сивных последствий упускается из виду. Второй комментарий кажется более подходящим. «Лучше быть рабом, осознающим, что он раб, чем счастливым рабом». Слово «раб» проясняет природу предельных по­ следствий, которые здесь обсуждаются: они эксплуататорские и, таким Свобода 41 образом, аверсивные. Собственные страдания — вот что должен осоз­ нать раб, а система рабовладения, которая устроена настолько хорошо, что не вызывает протестов и бунтов, представляет собой настоящую угрозу. Литература свободы устроена таким образом, чтобы заставить людей «осознать» аверсивность контроля, но выбранные ею методы не могут спасти счастливого раба. Жан-Жак Руссо, один из наиболее великих представителей лите­ ратуры свободы, не боялся силы положительного подкрепления. В сво­ ей замечательной книге «Эмиль» он дает следующий совет учителям: Пусть он [воспитанник] считает себя господином, а на деле вы [учитель] будьте сами всегда господином. Нет подчинения столь совер­ шенного, как то, которое сохраняет наружный вид свободы; тут пора­ бощают самую волю. Разве бедный ребенок, который ничего не знает, ничего не может сделать, ни с чем не знаком, не в вашей власти? Разве вы не располагаете по отношению к нему всем окружающим? Разве вы не властны производить на него какое вам угодно влияние? Разве его занятия, игры, удовольствия, горести не в ваших руках, даже без его ве­ дома? Конечно, он должен делать только то, что хочет; но он должен хо­ теть только того, чего вы от него хотите; он не должен делать ни одного не предусмотренного вами шага; не должен открывать рта, если вы не знаете, что он скажет33. Руссо мог утверждать подобное, поскольку имел безграничную веру в благожелательность учителей, которые использовали бы свой абсолют­ ный контроль на благо учеников. Но, как мы позже увидим, благожела­ тельность не является гарантией против злоупотребления властью, и лишь немногие деятели в истории борьбы за свободу проявляли в этом вопросе беззаботность, свойственную Руссо. Напротив, они занимали крайнюю позицию, согласно которой любой контроль представляет собой зло. Она является иллюстрацией поведенческого процесса, который называ­ ется генерализацией34. Многие примеры контроля аверсивны — либо по своей природе, либо по своим последствиям, — а потому избегать следу­ ет их всех. Пуритане пошли еще дальше по пути генерализации, сочтя, что большая часть положительного подкрепления пагубна (независимо от того, намеренно или нет оно было организовано) просто потому, что порой оно доводит людей до беды. Литература свободы поощряет бегство от всех контроле­ ров или атаку на них. Она делает это, объявляя любые проявления контроля аверсивными. Так, говорится, что те, кто манипулируют 42 По ту сторону свободы и достоинства поведением человека, злы и настроены на эксплуатацию. Контроль очевидно является противоположностью свободы, и если свобода — это добро, то контроль должен быть злом. Тут игнорируется контроль, у ко­ торого в любой момент времени нет аверсивных последствий. Многие социальные практики, необходимые для благополучия вида, включа­ ют в себя контроль одного человека над другим, и никто, кого заботят человеческие достижения, не может быть против них. Как мы дальше увидим, чтобы придерживаться того взгляда, что любой контроль есть зло, необходимо искажать или утаивать природу полезных практик, предпочитать слабые практики только потому, что их можно исказить или скрыть, и — поистине самый выдающийся результат! - увековечи­ вать карательные меры. Проблема заключается не в том, чтобы освободить человека от управления вообще, но от определенных форм управления, и она может быть решена, только если наш анализ будет принимать во внимание все последствия. То, что чувствуют люди по поводу контроля (до или после того, как литература свободы поработала над их чувствами), не приве­ дет к полезным разграничениям. Если бы не необоснованная генерализация, согласно которой любой контроль представляет собой зло, то мы должны были бы об­ ращаться с социальной средой точно так же, как с несоциальной. Хотя технология освободила людей от ряда аверсивных свойств среды, она не освободила их от самой среды. Мы принимаем тот факт, что зависим от мира, окружающего нас, и просто меняем природу этой зависимости. Подобным же образом, для того чтобы сделать социальную среду как можно более свободной от аверсивных стимулов, нам не нужно разру­ шать саму среду или бежать от нее; нам необходимо ее преобразовать. *** Борьба человека за свободу связана не с его волей к свободе, а с определенными поведенческими процессами, присущими человече­ скому организму, главным эффектом которых является уклонение или бегство от так называемых неприятных (аверсивных) свойств среды. Физические и биологические технологии связаны главным образом с природными аверсивными стимулами; борьба за свободу связана со стимулами, которые были намеренно организованы другими людьми. Литература свободы обозначила этих людей и предложила способы бегства от них либо ослабления или разрушения их власти. Она была успешна в сокращении аверсивных стимулов, используемых в наме­ 43 ренном контроле, но совершила ошибку, определяя свободу в терминах состояний сознания или чувств. Ошибка привела к тому, что она оказа­ лась неспособна эффективно бороться с методами контроля, которые не приводят к бегству или бунту, но тем не менее имеют аверсивные последствия. Она была вынуждена объявить любой контроль злом и представить в ложном свете многие преимущества, которые дает нам социальная среда. Она не готова к следующему шагу, который заключа­ ется не в том, чтобы освободить человека от контроля, но в том, чтобы проанализировать и изменить формы контроля, которые применяются по отношению к нему. 44 3 Достоинство Кажется, что любые свидетельства того, что поведение человека может быть приписано внешним обстоятельствам, угрожают его до­ стоинству или ценности. Мы не готовы воздать человеку должное за его достижения, если в действительности они обусловлены силами, над которыми он не властен. Мы допускаем лишь некоторое количе­ ство подобных свидетельств, как без беспокойства принимаем неко­ торые доказательства того, что человек не свободен. Никого особо не тревожит то, что важные аспекты создания произведений искусства и литературы, продвижения по политической лестнице или соверше­ ния научных открытий приписывают «влияниям» в жизни художника, писателя, государственного деятеля и ученого соответственно. Но по мере того, как анализ поведения добавляет все новые и новые такие свидетельства, объем достижений, являющихся заслугой самого чело­ века, по-видимому, стремится к нулю, а сами эти свидетельства вместе с наукой, которая их добыла, подвергаются сомнению. Если проблема свободы возникает в контексте аверсивных последствий поведения, то проблема достоинства связана с поло­ жительным подкреплением. Когда кто-то ведет себя таким образом, который мы считаем подкрепляющим, мы способствуем тому, чтобы он снова так поступил, одобряя или хваля его. Мы аплодируем ис­ полнителю именно для того, чтобы побудить его повторить свое вы­ ступление, что и обозначают крики вроде «бис», «еще» и encore. Мы подтверждаем ценность поведения человека, хлопая его по спине, говоря ему: «Хорошо», или «Правильно», или награждая его «симво­ лом нашей признательности», таким как приз, награда или почести. Некоторые из этих вещей подкрепляют сами по себе — похлопыва­ ния по спине могут рассматриваться как проявление заботы, а призы включают в себя безусловные подкрепляющие стимулы. Другие же являются условно подкрепляющими стимулами, то есть подкрепля­ ют только потому, что сопровождаются безусловными подкрепляю­ щими стимулами либо могут быть на них обменяны. Как правило, похвала и одобрение подкрепляют, потому что любой, кто хвалит человека или одобряет его действия, склонен подкреплять его и дру­ гими способами. (Подкреплением может служить снижение угрозы: Достоинство 45 одобрить проект резолюции часто означает всего лишь прекратить ему препятствовать.) Существует естественная склонность подкреплять тех, кто под­ крепляет нас, равно как мы нападем на тех, кто нападает на нас, но та­ кое поведение порождается многими социальными контингенциями. Мы хвалим тех, кто работает нам на благо, потому что получаем подкре­ пление, когда они продолжают так делать. Когда мы хвалим человека за что-то, мы тем самым указываем на дополнительное подкрепляющее последствие. Похвалить человека за победу в игре — значит подчеркнуть тот факт, что победа была связана с его действиями, и благодаря этому победа может стать для него более сильным подкрепляющим стимулом. Величина вознаграждения, которое получает человек, любо­ пытным образом связана с очевидностью причин его поведения. Мы воздерживаемся от вознаграждения, когда эти причины бросаются в глаза. Например, обычно мы не хвалим человека за рефлекторные действия — кашель, чихание или рвоту, хотя и они могут приводить к ценному результату. По тем же причинам мы не склонны ставить в заслугу человеку поведение, которое происходит под очевидным авер­ сивным контролем, хотя таковое тоже может быть полезным. Как писал Монтень, «всякое приказание доставляет больше удовольствия тому, кто его отдает, чем тому, кто его выполняет»35. Мы не одобряем подха­ лима, даже если он выполняет важную функцию. Равным образом мы не восхваляем поведение, которое можно проследить до очевидного положительного подкрепления. Как и Яго, мы презираем людей, Которые, почтительно сгибаясь И ползая, влюбленные в свое Презренное лакейство, как ослы, Работают из-за одной лишь пищи36. Находиться под чрезмерным контролем сексуального подкрепле­ ния означает быть «сведенным с ума», «поглупеть от любви» (infatuated). Этимология слова увековечена в знаменитых строках Киплинга: «Жилбыл дурак. Он молился всерьез … / Тряпкам, костям и пучку волос»37. Представители праздного класса обычно теряют статус, если подчиня­ ются денежному подкреплению, «уходя в торговлю». Среди тех, кого подкрепляют деньгами, репутация обычно зависит от очевидности под­ крепления: менее достойно работать за понедельную, чем ежемесячную зарплату, хотя общий доход при этом одинаков. Потери в статусе объ­ 46 По ту сторону свободы и достоинства ясняют то, почему многие профессии так долго не поддавались эконо­ мическому контролю. Долгое время учителям не платили, возможно, потому, что плата была бы ниже их достоинства. Ссужать деньги под проценты было позорно в течение столетий, и такая практика даже ка­ ралась как ростовщичество. Мы не склонны воздавать особые почести писателю за литературную поденщину или художнику — за картину, ко­ торая явно была написана согласно последней моде с тем, чтобы быть проданной. Кроме того, мы не воздаем почести тому, кто явным обра­ зом работает за почести. Мы щедро воздаем почести тогда, когда у поведения нет очевид­ ных причин. В некотором роде любовь достойна большего одобрения тогда, когда она безответна, а произведения изобразительного искус­ ства, музыки и литературы — когда они непризнаны. И мы воздаем должное особенно тогда, когда существуют довольно очевидные при­ чины вести себя иначе: например, когда с влюбленным жестоко обра­ щаются, или когда изобразительное искусство, музыка или литература подвергаются гонениям. Если мы хвалим человека, который поставил долг выше любви, то это обусловлено тем, что, когда человеком управ­ ляет любовь, это легко увидеть. Принято одобрять тех, кто дает обет безбрачия, раздает свое богатство или остается верным своему делу во­ преки преследованиям, потому что существуют явные причины к тому, чтобы вести себя иначе. Степень признания связана с силой противо­ действующих условий. Мы одобряем верность пропорционально силе гонений, щедрость — пропорционально отданному имуществу, а без­ брачие — пропорционально потребностям человека в сексуальных кон­ тактах. Как писал де Ларошфуко, «похвалы за доброту достоин лишь человек, у которого хватает твердости характера на то, чтобы иной раз быть злым; в противном случае доброта чаще всего говорит лишь о без­ деятельности или о недостатке воли»38. Обратно пропорциональное отношение между воздаянием за заслуги и очевидностью причин поведения особенно очевидно тогда, когда стимулы управляют поведением явным образом. Когда человек работает со сложным оборудованием, степень нашего одобрения его действий зависит от обстоятельств. Мы не считаем их заслуживающи­ ми особой похвалы, если нам очевидно, что он просто подражает друго­ му оператору, что кто-то «показывает ему, что нужно делать». В лучшем случае мы отдадим должное его способности подражать и выполнять указания. Если человек следует устным указаниям, если кто-то «гово­ рит ему, что делать», то мы признаем его заслуги чуть в большей степе­ ни — как минимум за его способность понимать язык в достаточной, Достоинство 47 для того чтобы следовать инструкциям, мере. Если человек выполняет письменные инструкции, то мы дополнительно отдадим должное его способности читать. Но мы признаем заслуги человека в «умении рабо­ тать с оборудованием», только если он делает это без прямых указаний, хотя он и мог этому научиться посредством имитации или следования устным или письменным инструкциям. В наибольшей степени мы воз­ дадим ему должное, если он научился работать с ним без посторонней помощи, поскольку в этом случае он ничем не обязан никаким ин­ структорам, а его поведение было сформировано исключительно отно­ сительно неявными контингенциями, связанными с оборудованием, а это уже дела минувших дней. Схожие примеры можно обнаружить и в вербальном поведении. Мы подкрепляем людей за то, что они говорят: мы платим им для того, чтобы они читали нам, давали лекции или играли в фильмах и пьесах, но мы скорее подкрепляем то, что говорится, нежели сам акт говорения. Предположим, некто произносит важное утверждение. Мы поставим ему это в минимальные заслуги, если он просто повторил то, что до него сказал другой. Если он прочитал это по книге, то мы дополнительно от­ дадим должное его «способности читать». Если он «говорит по памяти», то в текущий момент никаких явных стимулов нет, и мы отдадим ему должное за «знание утверждения». Если же очевидно, что его наблю­ дение оригинально, что ни одна его часть не выводится из вербального поведения других людей, то мы воздадим ему должное по максимуму. Мы скорее похвалим ребенка, который все делает вовремя, чем того, кому нужно напоминать о его делах и обязанностях, потому что напоминание — это особенно заметная характеристика временных контингенций. Мы скорее воздаем должное тому, кто считает в уме, а не на бумаге, потому что стимулы, контролирующие последователь­ ные шаги, видны на бумаге. Физик-теоретик пользуется большим ува­ жением и признанием, чем экспериментатор, потому что поведение последнего явным образом зависит от лабораторной работы и наблю­ дений. Мы в большей степени хвалим тех, кто ведет себя хорошо без присмотра, чем тех, за кем нужно приглядывать, а также тех, кто сво­ бодно пользуется языком, чем тех, кому нужно сверяться с граммати­ ческими правилами. Мы признаем эту любопытную связь между признанием и не­ заметностью контролирующих условий, когда скрываем факт своего подчинения им для того, чтобы не потерять свою репутацию или предъ­ явить свое право на заслуги, которые в действительности не являются нашими. Генерал прикладывает все усилия для того, чтобы не потерять 48 По ту сторону свободы и достоинства достоинства во время поездки во внедорожнике по ухабистой местно­ сти, а флейтист продолжает играть, хотя муха ползает по его лицу. Мы стараемся не чихнуть или не рассмеяться в торжественной обстановке, а после неловкой оплошности стараемся вести себя как ни в чем не бы­ вало. Мы терпим боль, не морщась, мы едим, соблюдая правила прили­ чия, хотя и очень голодны, приписываем случаю наш выигрыш в карты и рискуем обжечься, осторожно ставя на стол тарелку. (Д-р Джонсон39 поставил под сомнение ценность такого поведения: выплюнув из на­ битого рта горячий картофель, он воскликнул своим удивленным сотрапезникам: «Дурак бы его проглотил!»). Другими словами, мы со­ противляемся любым состояниям, в которых можем повести себя недо­ стойным образом. Мы пытаемся получить признание, маскируя или скрывая факт своей подчиненности. Ведущий использует телесуфлер, невидимый зрителям, а лектор лишь украдкой смотрит в свои записи, и поэтому создается впечатление, что они оба говорят либо по памяти, либо экс­ промтом, хотя на самом деле они читают, что менее похвально. Мы пы­ таемся получить признание, придумывая своему поведению причины, которые кажутся менее принуждающими. Мы «сохраняем лицо», при­ писывая свое поведение менее очевидным или менее действенным при­ чинам, например, поступая так, словно нам ничего не угрожает. Следуя Иерониму Стридонскому, мы представляем вынужденное благодеяние добродетельным поступком, действуя по принуждению, но так, словно принуждения нет. Мы скрываем факт принуждения, делая больше, чем требуется: «И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два»40. Мы пытаемся избежать дискредитации в связи с нашими сом­ нительными поступками, приводя непреодолимые причины. Как пи­ сал в «Опасных связях» Шодерло де Лакло: «Как бы нам [женщинам] ни хотелось отдаться, как бы мы ни спешили это сделать, нужен все же предлог, а есть ли предлог более для нас удобный, чем тот, что позволяет нам изображать дело так, будто мы уступаем силе?»41. Мы укрепляем нашу репутацию, ставя себя в условия, в которых обычно проявляется недостойное поведение, но при этом воздержива­ ясь от недостойных поступков. Мы ищем условия, в которых некие дей­ ствия получают положительное подкрепление, а потом отказываемся их совершать. Мы подвергаем себя соблазнам, подобно святым в пустыне, которые доводили до предела добродетель аскетической жизни, окружая себя прекрасными женщинами или превосходной едой. Мы продолжаем наказывать себя, подобно флагеллантам42, хотя охотно бы остановились, или покоряемся судьбе мученика, хотя могли бы спастись. Достоинство 49 Когда мы заинтересованы в сохранении репутации других людей, мы пытаемся уменьшить очевидность причин их поведения. Мы выска­ зываем мягкое замечание вместо того, чтобы прибегнуть к наказанию, потому что условное подкрепление менее заметно, чем безусловное, а избегание похвальней, чем бегство. Мы даем студенту подсказку, а не весь ответ, и мы признаем знания студента, если подсказки будет до­ статочно. Мы скорее просто предлагаем или советуем, нежели отдаем приказы. Мы даем разрешение тем, кто в любом случае собирается ве­ сти себя нежелательным образом, как тот епископ, председательство­ вавший на обеде, который воскликнул: «Те, кто должен курить, могут курить!». Мы помогаем людям сохранить лицо, принимая их объясне­ ния своего поведения, сколь невероятными бы они ни были. Мы прове­ ряем похвальность, давая людям причины вести себя образом, который не заслуживает одобрения. В рассказах Чосера терпеливая Гризельда доказала верность мужу, сумев воспротивиться всем тем веским пово­ дам, что он дал ей к тому, чтобы нарушить верность. Обратно пропорциональное отношение между воздаянием за за­ слуги и очевидностью причин поведения может быть простым проявле­ нием полезной бережливости. Мы стараемся разумно использовать свои ресурсы. Нет никакого смысла хвалить человека за то, что он в любом случае собирается сделать, и мы оцениваем вероятность, опираясь на зримые свидетельства. Мы особенно склонны похвалить человека тогда, когда не знаем других способов получить нужный нам результат, когда у него нет никаких других причин причин, мешающих ему повести себя иначе. Мы не будем воздавать должное, если это ничего не изменит. Мы не хвалим за рефлекторные действия, потому что их очень сложно, если вообще возможно, усилить посредством оперантного подкрепления. Мы не тратим наше признание на то, что было сделано по случайности. Мы не воздаем по заслугам, если это сделают другие. Например, мы не хва­ лим людей за подаяние милостыни, если они трубили перед собой, ведь «они уже получили свою награду»43. (Разумное использование ресурсов зачастую лучше видно на примере наказания. Мы не тратим на него уси­ лий тогда, когда наказание все равно не будет работать: например, когда действия имеют случайный характер или совершаются людьми с ум­ ственной отсталостью или психотическими расстройствами.) То, что мы не хвалим людей, которые явно стараются лишь ради похвалы, также может объясняться полезной бережливостью. Поведение достойно похвалы, если оно не исчерпывается похвально­ стью. Если работающие ради похвалы люди во всем остальном беспо­ лезны, то похвала будет потрачена впустую. Кроме того, похвала может 50 По ту сторону свободы и достоинства препятствовать действию других последствий: спортсмен, пытающийся сорвать аплодисменты, «работающий на публику», менее чувствитель­ но реагирует на контингенции игры. По-видимому, когда мы называем вознаграждения и наказания справедливыми или несправедливыми, честными или нечестными, мы заинтересованы в разумном их использовании. Неважно, чего «заслу­ живает» человек, или, если обратиться к словарю, чего он «достоин по заслугам, что полагается ему по справедливости, или на что он может по праву претендовать в силу совершенных им действий или проявлен­ ных качеств». Слишком щедрая награда — это больше, чем требуется для сохранения поведения. Особенно нечестно, если ничего не было сделано для того, чтобы ее заслужить, или если то, что сделано, на са­ мом деле заслуживает наказания. Слишком сильное наказание так­ же несправедливо, особенно тогда, когда ничего не было сделано для того, чтобы его заслужить, или тогда, когда человек вел себя хорошо. Несоразмерные последствия могут приводить к проблемам: напри­ мер, удача часто подкрепляет леность, а усердие может быть наказано невезением. (Рассматриваемым подкреплением вовсе не обязательно управляют другие люди. Удача или неудача приводит к ничем не заслу­ женным проблемам.) Мы пытаемся исправить контингенции «с изъяном», когда го­ ворим, что человек должен «быть благодарен» своей удаче. Мы имеем в виду, что и впредь он должен действовать таким же образом, потому что уже получил за это справедливое подкрепление. Фактически, мы можем утверждать, что человек способен ценить вещи, только если он добился их своим трудом. (Важна этимология слова «ценить»: ценить поведение человека — значит оценить его, назначить ему цену. «Ценить» и «уважать» — связанные слова. Мы ценим поведение в смысле оценки целесообразности его подкрепления. Мы проявляем уважение, просто обратив внимание. Таким образом, мы уважаем достойного противника в том смысле, что его сила заслуживает нашего внимания. Завоевывая внимание, человек обретает уважение, и мы совершенно не уважаем тех, кто «недостоин нашего внимания». Несомненно, особое внимание мы обращаем на те вещи, которые уважаем и ценим, но при этом мы не обязательно устанавливаем на них цену.) Наш интерес к достоинству или ценности связан не только с полезной бережливостью или оценкой соразмерности подкреп­ ления. Мы не только хвалим, одобряем или аплодируем человеку, мы «восхищаемся» им, а это слово близко по значению к словам Достоинство 51 «изумляться» или «удивляться». Необъяснимое вызывает в нас благо­ говейный трепет, а потому неудивительно, что чем меньше мы пони­ маем поведение, тем больше оно нас восхищает. И, конечно, то, что мы не понимаем, мы приписываем автономному человеку. Трубадур прошлого, декламирующий длинную поэму, должен был казаться одержимым (да и сам он призывал музу для вдохновения), как и в наши дни актер, говорящий по памяти слова своей роли, как кажется, одер­ жим персонажем, которого он играет. Боги вещали устами оракулов и жрецов, которые декламировали священные тексты. В ходе бессоз­ нательного мыслительного процесса у математиков-интуитивистов чудесным образом возникают идеи, и ими юные математики восхи­ щаются больше, чем теми, чьи размышления состоят из логически обоснованных шагов. Творческий гений художника, композитора или писателя сродни мифическому джинну. По-видимому, мы апеллируем к сверхъестественному, когда вос­ хищаемся поведением, поскольку не можем подкрепить его иным способом. Мы можем заставить солдат рисковать своей жизнью или щедро платить им за этот риск и вполне можем в этих случаях ими не восхищаться. Но, кажется, восхищение — это единственное, с помо­ щью чего можно побудить человека рисковать своей жизнью, когда он «не обязан» и не получает за это очевидного вознаграждения. Разница между выражением восхищения и признанием заслуг ясна тогда, когда мы восхищаемся поведением, на которое наше восхищение не может повлиять. Мы называем научные достижения, картины, музыкальные произведения или книги восхитительными тогда, когда мы не можем повлиять на ученого, художника, композитора или писателя, хотя если бы у нас была такая возможность, нам следовало бы признать его за­ слуги и предложить иную поддержку. Мы восхищаемся дарами наслед­ ственности — физической красотой, ловкостью или отвагой народа, семьи или индивида, — но не для того, чтобы изменить их. (Со време­ нем восхищение может изменить генетический фонд, поменяв условия отбора, но для этого потребуется огромное время.) То, что мы можем назвать борьбой за достоинство, имеет много схожего с борьбой за свободу. Устранение положительного подкрепля­ ющего стимула оказывает аверсивное влияние, и когда людей лишают признания или восхищения, или даже шанса на них, они реагируют соответственно. Они бегут от тех, кто лишает их всего этого, или на­ падают на них для того, чтобы ослабить их влияние. Литература до­ стоинства выявляет тех, кто посягает на ценность человека, описывает методы, которые они используют, и предлагает меры противодействия. 52 По ту сторону свободы и достоинства Подобно литературе свободы она не слишком много внимания уделя­ ет простому бегству, по-видимому, потому что этому не нужно учить. Вместо этого она сосредотачивается на ослаблении тех, кто вредит до­ стоинству других людей. Предлагаемые ею меры редко бывают столь насильственными, как те, что рекомендует литература свободы, что, возможно, связано с меньшей, как правило, аверсивностью репутаци­ онных потерь по сравнению с болью и смертью. Зачастую они носят ис­ ключительно словесный характер: мы реагируем на тех, кто лишает нас должного достоинства, протестуя, противодействуя или осуждая их и их действия. (Чувство, которое охватывает протестующего человека, обыч­ но описывают словом «негодование», значение которого определяется как «выражение возмущенного неудовольствия»; но мы не протестуем, потому что мы чувствуем негодование. Мы одновременно протестуем и чувствуем негодование из-за того, что лишены возможности добиться восхищения или признания.) Значительная часть литературы достоинства посвящена вопро­ сам справедливости и адекватности наград и наказаний. И свобода, и достоинство находятся под ударом тогда, когда обсуждается про­ блема целесообразности наказания. Экономические традиции внесли в литературу принцип определения справедливой цены и справедли­ вой платы. Первый протест ребенка — «Это нечестно» — обычно свя­ зан с величиной вознаграждения или наказания. Здесь мы касаемся той области литературы достоинства, которая противостоит посяга­ тельствам на ценность личности. Человек протестует (и одновременно чувствует негодование) тогда, когда его излишне притесняют, сбива­ ют с толку, помыкают им, заставляют работать неисправными инстру­ ментами, ставят в глупое положение розыгрышами или принуждают вести себя унизительно, как бывает в тюрьме или в концлагере. Он возмущается и протестует против любых излишних мер контроля. Мы оскорбляем его, предлагая заплатить за услуги, которые он оказал безвозмездно, потому что тем самым намекаем, что он не настолько великодушен или доброжелателен. Студент протестует, когда мы под­ сказываем ему ответ, которой он и так знает, поскольку мы лишаем его признания, которое он мог бы получить за это знание. Приводя набож­ ному человеку доказательство бытия Бога, мы разрушаем его притяза­ ния на чистую безусловную веру. Мистикам не нравятся ортодоксы; антиномисты44 придерживаются того взгляда, что вести себя хорошо, следуя заповедям, — отнюдь не подлинная добродетель. Гражданское мужество не так уж легко проявить перед лицом полиции. Требовать от гражданина присягнуть на верность — значит уничтожить опреде­ Достоинство 53 ленную часть его преданности, поскольку в дальнейшем любое лояль­ ное поведение может быть приписано присяге. Художник возражает (и негодует), когда ему говорят, что он рисует картины, которые хорошо продаются, писатель — что он пишет ради денег, а законодатель — что он поддерживает определенную инициа­ тиву для того, чтобы получить голоса избирателей. Мы склонны про­ тестовать (и негодовать) тогда, когда нам говорят, что мы подражаем человеку, который вызывает всеобщее восхищение, или всего лишь по­ вторяем то, что услышали от другого человека или прочитали в книгах. Мы протестуем (и негодуем) против любого мнения, согласно которо­ му аверсивные последствия, вопреки которым мы поступаем хорошо, не имеют значения. Соответственно, мы протестуем, если нам говорят, что гора, на которую мы собираемся подняться, не такая уж трудно­ доступная; что враг, на которого мы собираемся напасть, не столь уж грозен; что выполняемая нами работа не так уж и тяжела; или, как пи­ сал Ларошфуко, что мы ведем себя хорошо, потому что у нас не хвата­ ет твердости характера на то, чтобы иной раз поступать плохо. Когда П. У. Бриджмен заявил, что ученые склонны признавать и исправлять свои ошибки главным образом потому, что любая научная ошибка вско­ ре будет обнаружена кем-то другим, ему дали понять, что он ставит под сомнение добродетель ученых. Время от времени казалось, что прогресс в физических и био­ логических технологиях ставит под угрозу ценности или достоинство людей. Это происходило тогда, когда они уменьшали возможность добиться признания или восхищения. Медицина уменьшила надоб­ ность молча переносить страдания и, соответственно, возможность вызвать этим восхищение. Огнеупорным зданиям не нужны отважные пожарные, безопасным кораблям - отважные моряки, а безопасным самолетам — отважные пилоты. Современному животноводству не нуж­ ны услуги Геракла. Когда изнурительная и опасная работа становится ненужной, трудолюбивые и отважные люди кажутся просто глупцами. В этом вопросе литература достоинства вступает в конфликт с литературой свободы, которая призывает к сокращению аверсив­ ных факторов повседневной жизни, стремясь сделать поведение менее трудным, опасным или болезненным. Порой, однако, забота о достоин­ стве личности берет верх над свободой от аверсивных воздействий — на­ пример, когда совершенно независимо от медицинской стороны дела обезболивание при родах принимается не так охотно, как при лечении зубов. Военный эксперт Дж. Ф. Ч. Фуллер писал: «Высшие военные награды вручаются за храбрость, а не за ум, а внедрение любого ново­ 54 По ту сторону свободы и достоинства го вида оружия, принижающего личную отвагу, встречает сопротивле­ ние». Некоторые трудосберегающие устройства до сих пор отвергаются на том основании, что они снижают ценность продукта. По всей ви­ димости, пильщики вручную выступали против внедрения лесопилен и разрушали их, потому что те угрожали их рабочим местам, но не ме­ нее важно, что лесопильни снизили ценность их труда, уменьшив стои­ мость пиленых досок. В этом конфликте, однако, свобода обычно берет верх над достоинством. Людьми, которые подвергают себя опасностям, тяжкому труду и страданиям, восхищаются, но практически каждый го­ тов отказаться от подобной чести. Поведенческим технологиям приходится гораздо труднее, чем физическим и биологическим, потому что они угрожают слишком мно­ гим мистическим качествам человека. Алфавит был великим изобре­ тением, которое позволило человечеству хранить и передавать записи своего вербального поведения и с легкостью учиться тому, что раньше давалось людям непросто, то есть учиться по книгам, а не при помощи непосредственного и, возможно, болезненного взаимодействия с реаль­ ным миром. Но пока человек не открыл тех невероятных преимуществ, которые дает возможность учиться на опыте других, явное посягатель­ ство на личные заслуги считалось нежелательным. В диалоге Платона «Федр» египетский царь Тамус уверял, что те, кто учится по книгам, обладают не мудростью, а лишь ее тенью. Простое прочтение того, что написал другой человек, менее похвально, чем те же слова, произ­ несенные по скрытым причинам. Человек, читающий книгу, кажется всезнающим, хотя, если верить Тамусу, он «ничего не знает». А когда текст используют для того, чтобы помогать памяти, Тамус утверждает, что память перестает использоваться. Читать менее похвально, чем произносить выученное по памяти. И существует множество других способов, при помощи которых поведенческие технологии, снижая не­ обходимость в изматывающей, полной страданий и опасностей работе, уменьшают шансы добиться восхищения. Логарифмическая линейка, счетная машина и компьютер — враги арифметических вычислений в уме. Но и в этом случае преимущества освобождения от аверсивных воздействий могут компенсировать любую потерю восхищения. Может показаться, что, если не считать технологических прило­ жений, нет никаких преимуществ, которые могли бы компенсировать умаление чести и достоинства по вине фундаментального научного анализа. Сама природа научного прогресса такова, что функции ав­ тономного человека исчезают одна за другой по мере все лучшего по­ нимания роли окружающей среды. Научный подход кажется угрозой 55 достоинству, потому что в конечном счете не останется ничего, что происходит благодаря автономному человеку. А если говорить о восхи­ щении в смысле удивления, то нас восхищает поведение, которое мы не можем объяснить. Для науки естественно искать более полное объ­ яснение такого поведения; ее цель - разрушение тайны. Защитники достоинства продолжат протестовать, но этим они лишь задержат до­ стижения, за которые, говоря традиционными терминами, человек может получить величайшее признание и за которые он будет достоин наибольшего восхищения. *** Мы признаем достоинство и значимость человека тогда, когда отдаем ему должное за то, что он сделал. Величина нашего признания находится в обратном отношении к очевидности причин его поведения. Если мы не знаем, почему человек совершает свои действия, то мы при­ писываем их ему самому. Мы пытаемся добиться дополнительного при­ знания, скрывая причины своего поведения или утверждая, что наши действия связаны с менее значимыми причинами. Мы избегаем пося­ гательств на достоинство других людей, незаметно их контролируя. Мы восхищаемся другими людьми в той степени, в которой не можем объ­ яснить их поведение, и, следовательно, слово «восхищаться» означает «удивляться». То, что можно назвать литературой достоинства, касается проблемы сохранения должного признания. Она может противостоять технологическим достижениям, включая технологию поведения, по­ тому что они уничтожают возможности добиться восхищения, а также фундаментальному анализу, потому что он предлагает альтернативное объяснение поведению, которое ранее индивид ставил себе в заслугу. Таким образом, эта литература стоит на пути дальнейших достижений человечества. 56 4 Наказание Свободу подчас определяют как отсутствие противодействия или ограничений. Колесо крутится «свободно» тогда, когда его трение об ось минимально, лошадь «освобождается» от своей узды, стряхивая ее с себя, человек «высвобождается» из веток, за которые он зацепил­ ся, когда лез на дерево. Физическое ограничение - это наблюдаемое состояние, что кажется особенно полезным при определении свобо­ ды, однако в том, что касается важных вопросов, это лишь метафора, и притом не самая лучшая. Да, людей отчасти можно контролировать с помощью кандалов, наручников, смирительных рубашек, ограничи­ вать стенами тюрьмы или заборами концентрационных лагерей, одна­ ко то, что мы можем называть контролем поведения, — установление ограничений при помощи контингенций подкрепления — есть нечто совершенно иное. За исключением пребывания в состояниях физического ограни­ чения, у человека меньше всего свободы и достоинства тогда, когда он находится под угрозой наказания. К сожалению, подавляющая часть людей находится именно в такой ситуации. Наказания в природе до­ вольно распространены, и мы извлекаем из них весьма полезные уроки. Совершая неловкие первые шаги, ребенок падает и набивает шишки; он хватает осу, и та жалит его в ответ; он отбирает у собаки кость, и со­ бака кусает его. В результате ребенок приучается избегать подобных си­ туаций. Люди создают вокруг себя все более комфортную и все менее опасную среду как раз для того, чтобы избежать подобного рода нака­ заний от природы. Термин «наказание» больше относится к негативному воздей­ ствию, сознательно производимому другими людьми с целью совершить некое принуждение. (Такого рода воздействие, впрочем, отличается от аверсивного контроля, благодаря которому люди, находящиеся под кон­ тролем, предпочитают вести себя определенным образом. Наказание как таковое применяется для того, чтобы заставить человека не вести себя каким-то определенным образом.) Когда люди критикуют, высме­ ивают, обвиняют или просто атакуют других людей физически с целью предупредить, подавить их нежелательное поведение, они обращаются к наказанию. Государство часто определяется в терминах способности Наказание 57 покарать, и многие религии проповедуют, что воздаянием за греховное поведение будут самые ужасные и вечные муки. Следовало бы ожидать, что литература свободы и достоинства, противостоя мерам подобного рода, станет бескомпромиссно добивать­ ся возникновения такого мира, в котором эти меры не будут настолько обыденными или даже исчезнут полностью, и что она будет делать это до тех пор, пока не добьется успеха. Однако карательные меры все еще повсеместно распространены. Люди все еще контролируют друг друга скорее с помощью порицания и осуждения, чем благодарности и по­ хвалы; армия и полиция все еще остаются сильнейшими средствами управления государством; священники порой напоминают об адском огне, а учителя отказались от розог лишь с тем, чтобы применять дру­ гие, более мягкие формы наказания. Любопытный факт: люди, отста­ ивающие ценность свободы и достоинства, не только не противостоят практике наказаний, но и несут значительную долю ответственности за то, что таковые все еще находят широкое применение. Это странное положение дел можно объяснить только обратившись к рассмотрению того, как организм реагирует на карательные контингенции. Предназначение наказания заключается в том, чтобы предотвра­ тить неумелое, опасное или иное нежелательное поведение так, чтобы человек, понесший наказание, с меньшей вероятностью вел себя подоб­ ным образом в будущем. К сожалению, все не так просто: вознаграж­ дение и наказание различаются не только направлением изменений, которые они провоцируют. Ребенок, сурово наказанный за сексуальные игры, не обязательно будет менее склонен к ним в будущем, и человек, который был отправлен в тюрьму за драку, не обязательно потеряет вкус к насилию. Наказуемое поведение часто проявляется вновь, стоит толь­ ко подавляющим мерам прекратиться. То, что кажется ожидаемым эффектом наказания, часто мо­ жет быть объяснено другим способом. Например, наказание может порождать противоречивые эмоции. Мальчик, сурово наказанный за сексуальные игры, может оказаться, так сказать, не в настроении продолжать ими заниматься, а бегство от наказывающего несовмести­ мо с борьбой против него. В будущем ситуации сексуальных игр или жестокого обращения могут, путем обусловливания, вызывать такое же амбивалентное поведение. В зависимости от того, кто осуществля­ ет наказание — родитель или ровесник, государство или церковь, — результат воздействия переживается как стыд, вина или ощущение собственной греховности. 58 По ту сторону свободы и достоинства Кроме того, аверсивные состояния, возникающие благодаря на­ казанию (и различным образом переживаемые), имеют намного бо­ лее важный эффект. В буквальном смысле, человек может вести себя в дальнейшем так, «чтобы только избегнуть наказания». Конечно, он может просто избегать поведения, связанного с наказанием, однако у него есть и другие возможности. Некоторые из них деструктивны, связаны с дезадаптацией и неврозами, вследствие чего должны быть внимательно изучены. Так называемые динамизмы Фрейда служат спо­ собами, которыми подавленное желание может, обойдя «внутреннего цензора», найти свое выражение; однако, они могут быть истолкова­ ны просто как способы избегнуть наказания45. Таким образом, человек, чтобы не столкнуться с наказанием, может достигать своей цели скрыт­ но от других, например, в фантазиях или сновидениях. Он может прибег­ нуть к сублимации путем нахождения занятия, приносящего похожий эффект, но не подлежащего наказанию. Он может осуществлять перенос наказываемого поведения на более безопасные объекты, например, по­ ступать агрессивно по отношению к физическим объектам, детям либо мелким животным. Также он может наблюдать за теми или читать о тех, чье поведение заслуживает наказания, идентифицируя себя с ними, или усматривать в поведении других предосудительные мотивы, проецируя свои собственные наклонности. Он может рационализировать свое по­ ведение, находя причины, благодаря которым его действия не подлежат наказанию в глазах других или в своих собственных, утверждая, напри­ мер, что наказывает ребенка для его же собственного блага. Впрочем, существуют и более эффективные пути избегания на­ казаний. Человек может начать попросту избегать ситуаций, в которых проявляется его нежелательное поведение. Например, будучи порица­ ем за пьянство, человек может «уйти от соблазна», избегая визитов в те места, где есть возможность напиться; ученик, наказанный за невы­ ученные уроки, может избегать того, что отвлекает его от выполнения домашнего задания. Другая стратегия может заключаться в изменении окружения таким образом, чтобы расплата за возможные ошибки стала менее болезненной. Мы уменьшаем естественные карательные контин­ генции, когда чиним сломанную лестницу и благодаря этому не падаем с нее, и мы ослабляем карательные контингенции социального плана, выбирая себе в друзья более терпимых и снисходительных людей. Еще одна стратегия заключается в снижении вероятности прояв­ ления собственного наказуемого поведения. Человек, часто наказывае­ мый за проявления гневливости, может считать мысленно до 10, прежде Наказание 59 чем совершить некое действие; если за время этого счета его предраспо­ ложенность поступать агрессивно падает до уровня, на котором с нею можно совладать, то он избегает наказания. Или он может изменить вероятность наказываемого поведения, изменив свое физиологическое состояние, например, приняв транквилизатор. Некоторые порой даже прибегают к хирургическим мерам, кастрируя себя, к примеру, или сле­ дуя библейскому предписанию отрубить себе руку, что соблазняет46. Карательные контингенции также могут побудить человека искать или создавать себе такие условия, в которых наказуемые формы поведения с большой вероятностью будут сменяться другими; он держится в уда­ лении от неприятностей, занимаясь незапрещенной деятельностью, в частности, упорно занимаясь «чем-то еще». (Большая часть пове­ дения, выглядящего иррациональным и бесполезным, может иметь эффект избегания наказания путем замены наказуемых действий на любые другие.) Некоторые люди могут даже усиливать контингенции, научающие не поступать определенным образом: кто-то принимает таблетки, под воздействием которых курение и употребление алкоголя приобретает сильный аверсивный эффект (например, вызывает тошно­ ту и рвоту), а кто-то может специально разоблачать себя для того, чтобы подпасть под более суровые общественные, религиозные или админи­ стративные санкции. Все это человек может делать для снижения вероятности наказа­ ния сам, однако это может быть проделано относительно него и другими людьми. Физические технологии сократили число случаев наказания со стороны природы, и социальные условия изменяются так, чтобы уменьшить возможность понести наказание от других. Некоторые из этих изменений имеет смысл рассмотреть подробнее. Наказуемое поведение может быть минимизировано с помо­ щью создания таких обстоятельств, в которых оно менее вероятно. Архетипический пример — обстановка монастыря. Когда доступна лишь простая еда и в ограниченном количестве, никто не может быть наказан природой за переедание, или понести общественное наказа­ ние, или подвергнуться осуждению, а также наказанию, связанному с религиозными представлениями о чревоугодии как о смертном грехе. Гетеросексуальное поведение невозможно в ситуации, когда представи­ тели разных полов отделены друг от друга, а замещающее сексуальное поведение, связанное с порнографией, невозможно ввиду отсутствия порнографических материалов. Сухой закон есть попытка ограни­ чить употребление алкоголя, удалив его из окружающей обстановки. 60 По ту сторону свободы и достоинства Он до сих пор строго соблюдается в некоторых штатах и применяет­ ся практически везде в виде запрета на покупку алкоголя некоторыми категориями населения или же в определенные часы или дни. Уход за алкоголиками в специальных лечебных учреждениях, как правило, включает запрет на употребление спиртного. Использование других веществ, вызывающих привыкание, контролируется схожим образом. Агрессивное поведение, не поддающееся обычным мерам коррекции, пресекается путем заключения в одиночную камеру, где нет никого, на кого можно было бы напасть. Кражи предотвращают, запирая все, что может быть украдено. Другая возможность кроется в разрушении контингенций, под­ крепляющих наказуемое поведение. Истерические припадки часто исчезают, когда больше не привлекают внимания, агрессивное по­ ведение уменьшается при субъективной убежденности в том, что оно не приведет к желаемому результату, и переедание обуздывается с по­ мощью снижения привлекательности пищи. Другой подход заключа­ ется в организации обстоятельств, при которых поведение не может сопровождаться наказанием. Апостол Павел рекомендовал брак как средство уменьшения предосудительных форм сексуального поведе­ ния, и порнография рекомендуется ныне по той же самой причине. Литература и искусство позволяют человеку «сублимировать» другие формы нежелательного поведения. Последние могут быть также по­ давлены и за счет усиленного подкрепления альтернативных форм по­ ведения. Организованный спорт иногда популяризируется как способ отвлечь молодежь и удерживать ее в таком состоянии, когда молодые люди слишком заняты для того, чтобы попадать в разного рода непри­ ятные истории. Если же все это не приносит результата, то наказуемое поведение может быть редуцировано при помощи изменения физио­ логического состояния. Гормоны могут использоваться при контроле сексуального поведения, хирургия (в виде лоботомии, например) - для купирования жестокости, транквилизаторы — для снижения агрессии, а подавители аппетита — для контроля над пищевым поведением. Без сомнений, все меры подобного рода плохо совместимы меж­ ду собой и могут спровоцировать неожиданные последствия. Практика показывает, что контролировать производство алкоголя во времена су­ хого закона невозможно, а сегрегация по половому признаку может ве­ сти к гомосексуальным эксцессам. Излишнее подавление поведения, способного получить подкрепление где-то еще, в иных обстоятельствах, может вести к бегству из состава контролируемой группы. Эти пробле­ мы, впрочем, по сути своей решаемы, и в принципе мы можем постро­ Наказание 61 ить мир, в котором нежелательное поведение, подлежащее наказанию, встречается редко или не встречается никогда. Мы уже пытаемся стро­ ить такой мир для тех, кто не способен решить проблему наказания са­ мостоятельно, — для детей, умственно отсталых или душевнобольных, и если бы мы смогли сделать это для всех, то сэкономили бы много вре­ мени и труда. Защитники свободы и достоинства возражают против подобного решения вопроса о наказаниях. Такой мир, по их воззрениям, порождает только автоматическую доброту. Но Томас Гексли не видел в этом ниче­ го плохого: «Если бы некая великая сила согласилась сделать так, чтобы я всегда думал верно и поступал правильно, при условии, что это превратит меня в своего рода часовой механизм, заводящийся каждое утро до того, как я встану с кровати, я принял бы это предложение без колебаний»47. Но другой мыслитель, Джозеф Крутч, относит такое воззрение к малоправдо­ подобному «протомодернизму», разделяя презрение Томаса Элиота к «си­ стемам столь совершенным, что никому не нужно быть добрым»48. Проблема состоит в том, что, когда мы наказываем человека за плохое поведение, мы предоставляем ему самому решать, как посту­ пать правильно, с тем чтобы он в дальнейшем мог получить за это наше признание. Но если он поступает правильно, исходя лишь из вы­ шеописанных условий, нашу благодарность должна получить только среда, окружающая его. Проблема кроется в концепции «автономного человека». Люди якобы должны вести себя хорошо лишь потому, что они добродетельны. Однако в «совершенной» системе никто не обязан обла­ дать добродетелью. Разумеется, есть серьезные причины пренебрежительно относить­ ся к человеку, который добродетелен лишь автоматически, поскольку он является личностью в меньшей степени. В мире, в котором нет тяжелого труда, он не научится справляться с ним. В мире, где медицинская наука избавляет от боли, он не научится переносить сильную боль. В мире авто­ матической добродетели он не научится принимать наказания, связанные с плохим поведением. Для подготовки людей к жизни в мире, в котором они не могут быть хорошими автоматически, мы должны вводить соот­ ветствующее обучение, но, конечно, его не следует сводить к созданию чрезмерно агрессивной и подавляющей среды, и нет причин считать, что наше движение в направлении создания мира «автоматической доброты» должно быть заторможено. Настоящая проблема заключается не столько в том, чтобы побудить человека быть добрым, сколько в том, чтобы на­ учить его поступать правильно. 62 По ту сторону свободы и достоинства Важным аспектом этого вопроса является очевидность контроля. В той мере, в какой внешние контингенции становятся трудноулови­ мыми для восприятия, доброта автономного человека становится более очевидной, и существует несколько причин для того, чтобы каратель­ ный контроль становился более неприметным. Простой путь избежать наказания — избегать тех, кто наказывает. Сексуальное поведение ста­ новится скрытым, а человек, предрасположенный к жестокости, на­ падает лишь тогда, когда рядом нет полицейского патруля. Но те, кто наказывают, могут обойти это с помощью конспирации. Родители ре­ гулярно шпионят за своими детьми, а полицейские ходят в штатском. При этом и избегание их, в свою очередь, становится более утонченным. Если автолюбители избегают превышения скорости только в пределах видимости дорожного патруля, то их скорость измеряют радарами. Однако автомобилисты могут установить себе в машину электронное устройство, которое предупреждает их о том, что они находятся в зоне действия радара. Государство, превращающее своих граждан в шпионов по отношению друг к другу, и религия, распространяющая концепцию всевидящего Бога, делают наказание практически неминуемым, и ка­ рательные контингенции, таким образом, становятся максимально эффективными. Так люди ведут себя хорошо, несмотря на видимое от­ сутствие надзора. Однако такое отсутствие надзора не должно вводить в заблужде­ ние. Принято говорить, что контроль становится интернализованным, а это есть лишь другой способ сказать, что он переходит от среды к автономному человеку; но, на самом деле, он становится всего лишь менее заметным. В качестве примеров такого интернализованного кон­ троля можно привести иудео-христианскую совесть или фрейдовское Сверх-Я. Эти внутренние сущности говорят слабым тихим голосом, на­ шептывая о том, как вести себя, какие поступки совершать, а какие — нет. Совесть и Сверх-Я есть представители общества, и как теологи, так и психоаналитики признают внешнее происхождение этих сущностей. Если внутренний ветхий Адам49, или Оно, рекомендуют нам то, что со­ ответствует нашим личным интересам, заданным генетическим кодом, то совесть и Сверх-Я направляют наше внимание на то, что хорошо для общества. Совесть, или Сверх-Я, не возникают просто благодаря сокрытию тех, кто осуществляет наказание. Они связаны с рядом вспомогатель­ ных практик, делающих контроль при помощи наказаний более эф­ фективным. Мы помогаем человеку избегнуть наказания, рассказывая ему о карательных контингенциях, мы предупреждаем его об опасно­ Наказание 63 сти определенного поведения, и мы советуем ему вести себя так, что­ бы не понести наказания. Многие религии и государственные законы обеспечивают такое воздействие. Они описывают контингенций, под действием которых одни формы поведения являются наказуемыми, а другие — нет. Пословицы, поговорки и другие формы народной мудрости часто предлагают полезные правила. «Не зная броду, не суйся в воду» — предписание, обусловленное анализом ряда контингенций: действие без оглядки скорее будет связано с неприятными последстви­ ями, чем предварительный анализ ситуации и последующее решение не действовать либо действовать более умело. «Не воруй» — предписание, вытекающее из социальных контингенций: воров наказывают. Следуя таким правилам, созданным другими людьми, наблюдаю­ щими за карательными контингенциями в естественной или социаль­ ной среде, человек часто может избежать наказания или уклониться от него. Как сами правила, так и контингенции, благодаря которым фор­ мируется управляемое правилами поведение, могут быть как достаточно очевидными, так и заученными когда-то и запомненными, и тогда про­ цесс их воспроизведения и применения становится скрытым. Индивид говорит себе, что делать и что не делать, и легко упустить из виду тот факт, что он был научен этому вербальным сообществом. Когда чело­ век формулирует собственные правила, исходя из анализа карательных контингенций, мы особенно склонны поставить ему в заслугу его даль­ нейшее хорошее поведение; правда, очевидные предшествующие ста­ дии при этом просто теряются во мраке истории. Когда карательные контингенции являются частью естественной среды, достаточно ясно, что происходит. Мы не позволяем человеку просто так взять да и начать водить машину, сразу подвергая его дей­ ствию серьезных карательных контингенций. Мы не посылаем его без подготовки на загруженную трассу, возлагая на него самого всю полно­ ту ответственности. Мы предлагаем ему инструкции относительно того, как водить машину умело и безопасно. Мы учим его правилам дорож­ ного движения. Сначала он обучается на специальном тренажере, в ко­ тором карательные контингенции минимизированы или полностью отсутствуют. Затем мы предоставляем ему относительно безопасную трассу. В случае успеха мы получаем достаточно умелого и осторожного водителя, вообще не прибегая к наказаниям, хотя контингенций, под влиянием которых он будет водить машину весь остаток жизни, тесно связаны с серьезными наказаниями. В этом случае мы можем сказать, не давая, впрочем, никакой гарантии, что он получил «знание» того, как безопасно водить машину, или же что он теперь «хороший водитель», 64 По ту сторону свободы и достоинства а не человек, который хорошо водит машину. В то же самое время, ког­ да речь идет о действии социальных контингенций, особенно если они организованы религиозными институтами, мы гораздо более склонны говорить о «внутреннем чувстве правильного и неправильного» или «внутренней добродетели». Добродетель, которой приписывают хорошее поведение, — это часть ценности или достоинства человека, и она находится в том же обратном отношении к тому, насколько очевиден контроль. Мы счи­ таем наиболее достойными тех людей, которые никогда не вели себя плохо и, благодаря этому, никогда не бывали наказанными, и тех, кто ведет себя хорошо без необходимости следовать каким-либо правилам. Иисуса Христа обычно изображают именно таким человеком. Мы при­ писываем меньшую добродетель тем, кто ведет себя хорошо из-за того, что в прошлом пережил наказание. Раскаявшийся грешник может во всем походить на святого, но тот факт, что он когда-то попал под дей­ ствие карательных контингенций, накладывает ограничения на при­ знание нами его естественной добродетели. Рядом с раскаявшимися грешниками находятся те, кто проанализировал карательные контин­ генции окружающей среды и вывел правила, которым следует, чтобы избежать наказания. Еще меньше добродетели мы видим в людях, дей­ ствующих согласно правилам, сформулированным другими, и совсем мало — в тех, кто находится под открытым управлением государства, задающего как правила, так и контингенции среды. Наконец, мы со­ всем не считаем добродетельными тех людей, которые ведут себя хоро­ шо лишь под постоянным надзором такой карательной инстанции, как, например, полиция. Добродетель, как и другие аспекты достоинства или ценности личности, растет по мере ослабевания видимого контроля, и то же самое касается, без сомнения, свободы. Поэтому доброта и свобода тяготеют друг к другу. Джон Стюарт Милль утверждал, что лишь та добродетель достойна своего названия, что проявлена человеком, вольным посту­ пать плохо, и только такой человек может именоваться свободным50. Милль не одобрял идеи закрыть публичные дома: они нужны для того, чтобы люди имели возможность достигать свободы и достоинства через самоконтроль. Но этот аргумент убеждает только в том случае, если мы пренебрегаем теми причинами, по которым люди ведут себя хорошо, когда им предоставлена явная возможность поступать иначе. С одной стороны, мы можем запретить игральные кости и карты, прекратить продажу алкоголя и закрыть публичные дома. С другой — мы можем сделать все соответствующие занятия аверсивными, наказывая за них Наказание 65 как за нежелательное поведение, или именуя их дьявольскими иску­ шениями, или описывая трагическую судьбу пьянчуги, или живописуя последствия венерических заболеваний, подхваченных от проституток. Эффект может быть тем же самым: люди не станут предаваться азарт­ ным играм, пьянству или продажной любви; однако тот факт, что в одних условиях они не могут делать этого, а в других — не делают, относится к технике контроля, а не к добродетели или свободе. В одних обстоятельствах причины хорошего поведения очевидны, в других — их легко не заметить или позабыть о них. Принято считать, что дети не готовы к самоконтролю до тех пор, пока не достигнут совершеннолетия, и поэтому должны находиться в безопасных условиях либо подвергаться наказанию. Если наказание может быть отложено до возраста разума51, его предпочтительно пол­ ностью отменить. Однако это означает всего лишь то, что безопасная среда и наказание — единственные средства, доступные нам до тех пор, пока ребенок не будет выпущен в среду, содержащую контингенции, благодаря которым он может обрести иные причины вести себя хорошо. Соответствующие условия часто не могут быть созданы для представи­ телей примитивных племен, и та же самая путаница между открытым и интернализованным, скрытым, контролем возникает, когда начи­ нают говорить о том, что примитивные народы не готовы к свободе. К чему они точно не готовы, так это к контролю, связанному с особой историей контингенций. Множество вопросов, связанных с карательным контролем, воз­ никает благодаря понятию ответственности — свойству, отличающему людей от других представителей животного царства. Ответственный че­ ловек — это «достойный» человек. Мы отдаем ему должное тогда, когда он ведет себя правильно, для того чтобы он вел себя так и в дальней­ шем, однако термин «ответственность» используется скорее тогда, ког­ да тем, чего этот человек достоин, становится наказание. Мы возлагаем на человека ответственность за его действия, подразумевая, что он мо­ жет быть и заслуженно, и справедливо наказан. Опять же, это вопрос эффективности, вопрос правильного использования подкреплений, вопрос «соответствия преступления и наказания». Слишком сильное наказание способно подавлять и желательное поведение, тогда как не­ достаточное будет напрасной тратой усилий и не даст никакого эффек­ та вообще. Юридическое определение меры ответственности (в том числе и правосудие) частично связано с установлением фактов. На самом ли 66 По ту сторону свободы и достоинства деле человек совершил то, что ему приписывают? Были ли в прошлом прецеденты наказания за подобное поведение? Если так, то какая нор­ ма регулирует данный случай и какое наказание ему соответствует? Однако другие вопросы, по-видимому, относятся к «внутреннему че­ ловеку». Было ли деяние преднамеренным или осознанным? Знал ли человек, как правильно поступить в такой ситуации? Был ли он осве­ домлен о возможных последствиях? Все эти вопросы касательно целей, желаний, осведомленности и так далее могут быть заменены вопросами о среде, в которой человек находился. То, что «замышляет» человек, за­ висит от того, что он делал в прошлом и к чему это привело. Человек не действует, потому что «чувствует злость»; он и действует, и чувствует злость по какой-то причине. Заслуживает ли человек наказания после принятия во внимание всех этих условий, должно определяться ответом на вопрос: будет ли он, будучи наказанным, вести себя по-другому при возникновении схожих обстоятельств в будущем? Сегодня повсеместно можно наблюдать склонность заменять контролируемость ответствен­ ностью, а контролируемость не признается свойством автономного че­ ловека, поскольку она явно указывает на внешние условия. Утверждение «только свободный человек может быть ответ­ ственным за свои поступки» имеет два значения, зависящих от того, на чем мы делаем акцент: на свободе или на ответственности. Если мы говорим, что люди являются ответственными, то мы не должны делать что-либо, нарушающее их свободу, поскольку если они не сво­ бодны в своих действиях, то и не должны нести ответственность. Если мы говорим, что они свободны, то мы должны возлагать на них ответ­ ственность за их поступки, поддерживая карательные контингенции, поскольку если бы они повели себя точно так же в условиях очевид­ ных некарательных контингенций, стало бы ясно, что свободными они отнюдь не являются. Любое продвижение в сторону создания условий, в которых че­ ловек становится добрым автоматически, угрожает ответственности. Касательно контроля алкоголизма, к примеру, традиционная практика носит карательный характер. Пьянство называют плохим поведением, и окружающие люди накладывают общественные санкции (результи­ рующее состояние переживается как стыд), или оно классифицирует­ ся как нелегальное деяние и становится объектом административных санкций (результат — чувство вины), или же оно именуется грехом и ка­ рается религиозными инстанциями (результат — чувство греховности). Традиционный подход, впрочем, не показал себя особо успешным, поэ­ тому стали искать иные способы контроля. По-видимому, в данной си­ Наказание 67 туации важны некоторые медицинские данные. Люди различаются по своей толерантности к алкоголю и спецификой своей зависимости от него. Когда люди становятся алкоголиками, они могут пить лишь для того, чтобы снять симптомы абстиненции, тяжесть которых не всегда принимается во внимание теми, кто их не испытывал. Медицинские факты ставят вопрос об ответственности: насколько справедливо на­ казывать алкоголика? С точки зрения эффективности можем ли мы ожидать, что наказания окажутся лучше, чем положительные альтер­ нативы? Разве мы не должны прибегнуть к лечению? (Наша культура отличается от романа «Едгин» Сэмюэля Батлера тем, что у нас не нака­ зывают за болезни.) По мере уменьшения ответственности снижается и суровость наказания. Другой пример - подростковая преступность. С традиционной точки зрения молодой человек несет ответственность перед законом и должен быть справедливо наказан в случае его нарушения, однако здесь довольно трудно поддерживать эффективные карательные кон­ тингенции, и вследствие этого велись поиски иных способов воз­ действия. По-видимому, имеют большое значение данные о том, что преступность более распространена в определенных районах и среди бедных людей. Человек более склонен к кражам, если он ничего не имеет или имеет очень мало; если его образование не подготовило его к тому, чтобы искать работу и держаться ее, что дает возможность купить себе все необходимое; если подходящей работы нет вообще; если его не научили подчиняться закону; или он часто наблюдает безнаказанное нарушение закона. В таких условиях преступное поведение получает сильное подкрепление и вряд ли будет подавлено правовыми санкци­ ями. В этом случае контингенции смягчают: преступник может быть просто предупрежден, либо приговор для него может быть заменен на условный. Одновременно смягчаются и ответственность, и наказание. То, на что действительно следует обратить внимание, — это эффек­ тивность методов контроля. Мы не решим проблемы алкоголизма и под­ ростковой преступности путем взращивания чувства ответственности. Именно среда «ответственна» за предосудительное поведение, и изменять нужно именно среду, а не какой-то атрибут личности. Мы признаем это, когда говорим о карательных контингенциях естественного характера. Удар с разбега головой о стену наказывается травмой черепа, но мы не считаем человека ответственным за то, чтобы не биться головой о стену, и не говорим, что природа возложила на него ответственность. В этом случае природа просто наказывает человека, вот и все. Когда мы делаем мир менее опасным местом или объясняем человеку, как избежать не­ 68 По ту сторону свободы и достоинства счастных случаев, даем ему правила поведения, технику безопасности, мы не разрушаем ответственность или какое-либо другое таинственное качество личности. Мы просто делаем мир безопаснее. Понятие ответственности выглядит особенно слабым, когда кор­ ни поведения можно проследить по генетической линии. Мы можем восхищаться красотой, грацией и чувствительностью, но мы не порица­ ем человека за отталкивающую внешность, неуклюжесть или неспособ­ ность различать цвета. Менее явные формы генетического наследия, тем не менее, также оказывают свое влияние. Люди, как и виды в при­ роде, по-видимому, различаются в том, что вызывает или подкрепляет их агрессию, или в том, насколько выражено у них сексуальное пове­ дение, или в том, как на них влияет сексуальное подкрепление. Несут ли они вследствие этого равную ответственность за контроль своего агрессивного или сексуального поведения и справедливо ли наказывать их в равной степени? Если мы не наказываем человека за косолапость, должны ли мы подвергать его наказанию за вспыльчивость или особую восприимчивость к сексуальному подкреплению? Эту проблему нача­ ли обсуждать с появлением данных о том, что у многих преступников имеются различные хромосомные нарушения. Понятие ответственно­ сти в данном случае приносит мало пользы. Суть в контролируемости. Мы не устраним генетические дефекты с помощью наказания; это мож­ но сделать лишь генетическими мерами, воздействие которых требует гораздо большего времени. Что мы действительно должны изменить, так это не ответственность автономного человека, но условия, средовые или генетические, функцией которых и является поведение отдельного человека. Хотя люди и возмущаются, когда научный анализ объясняет их поведение внешними причинами, лишая их таким образом признания и шанса на восхищение, они редко жалуются на то, что тот же самый анализ освобождает их от обвинений. Грубый энвайронментализм52 XVIII—XIX веков быстро нашел применение с целью реабилитации и оправдания. Джордж Элиот высмеивала это. Приходской священ­ ник из романа «Адам Бид» восклицал: «Разумеется, стащить банкноту с полным удобством человек может только тогда, когда она плохо ле­ жит. Но мы не поверим, что он честный человек, только потому, что он будет ругать банкноту за то, что она сама подвернулась ему под руки»53. Алкоголик первым заявит, что он болен, а молодой преступник — что стал жертвой неблагоприятных обстоятельств: если они не несут ответ­ ственности, то их нельзя справедливо наказать. Наказание 69 Оправдание — это в известной степени оборотная сторона ответ­ ственности. Те, кто берется воздействовать на поведение человека, — неважно, по какой причине, — становятся частью среды, на которую теперь переносится ответственность. Прежде считалось, что именно ученик есть тот, кто проваливается на испытаниях; ребенок — тот, кто поступает плохо; гражданин — тот, кто нарушает закон, и бедняк — тот, кто становится бедным из-за своей бездеятельности; однако сейчас распространено мнение, что не существует глупых учеников, а есть плохие учителя, нет плохих детей — есть лишь плохие родители, нет преступности, а есть халатность стражей порядка, и нет ленивых лю­ дей — есть лишь плохие системы стимулирования. Но тут мы, ко­ нечно, должны спросить, почему это учителя, родители, чиновники и воспитатели являются плохими. Ошибка, как мы увидим позже, за­ ключается в привычке усматривать ответственность повсюду, исходя из предположения о причине, которая должна приводить в действие цепь событий. Коммунистическая Россия дала нам интересный исторический пример отношений между энвайронментализмом и личной ответ­ ственностью, на что указал Раймонд Бауэр54. Сразу после революции правительство могло ссылаться на то, что многие русские необразо­ ванны, непродуктивны, ведут себя плохо и несчастны из-за того, что среда сделала их такими. Правительство могло бы изменить среду, опираясь на учение Павлова об условных рефлексах, и все стало бы хо­ рошо. Однако, несмотря на то что к началу 1930-х годов правительство имело все возможности для исправления ситуации, многие русские не стали явным образом лучше образованными, более продуктивными, совершающими больше добрых поступков или более счастливыми. Официальная позиция изменилась, и Павлов потерял свою попу­ лярность. На его место пришла целевая психология: теперь сами рус­ ские граждане должны были стремиться получить образование, стать продуктивными, хорошо себя вести и быть счастливыми. Русский воспитатель должен был лишь обеспечить взятие ими на себя такой ответственности, не научая их с помощью науки об условных рефлек­ сах. Победа во Второй мировой войне, впрочем, вернула им уверен­ ность в прежнем подходе, ведь в итоге правительство все же добилось успеха. Может быть, успех не был полным, но движение шло в пра­ вильном направлении. Учение Павлова вновь обрело популярность. Самооправдание контролеров редко бывает документирован­ ным настолько подробно, но нечто в таком роде всегда имеет место при обосновании дальнейшего использования карательных методов 70 По ту сторону свободы и достоинства контроля. Атаки на «автоматическую» добродетель могут казаться за­ ботой об автономном человеке, но практические контингенции более убедительны. Литература свободы и достоинства сделала контроль над поведением человека наказуемым деянием, в основном возлагая на контролера ответственность за плохие результаты. Последний может избежать ответственности, придерживаясь той позиции, что личность сама должна себя контролировать. Учитель, поощряющий ученика за усердие, может также обвинять его в том, что он не учится как следует. Родитель, хвалящий своего ребенка за успехи, может обвинять его в сделанных ошибках. Ни учитель, ни родитель, таким образом, не мо­ гут считаться ответственными за поведение своих подопечных. Генетические истоки человеческого поведения особенно по­ лезны для оправданий. Если некоторые расы менее разумны, чем другие, то учитель не может быть обвинен в том, что не обучает всех одинаково. Если некоторые люди рождаются преступниками, то за­ кон всегда будет нарушаться, неважно, хорошо или плохо работают правоохранительные учреждения. Если кто-то устраивает войны из-за своей врожденной агрессивности, то нам не следует стыдиться про­ вала в попытках установить мир. Заинтересованность в оправдании проявляется также и в том, что мы объясняем генетическими при­ чинами скорее неудачи, чем достижения. Те, кто в настоящее время занимается изменением человеческого поведения в лучшую сторону, не могут ставить себе в заслугу то, что связано с генетической пред­ расположенностью, или быть обвиненными в неудачах, причиной которых она стала; если они и несут какую-либо ответственность, то лишь за будущее вида. Тенденция объяснять поведение генетическим наследием — всего вида или такой его части, как раса или семья — мо­ жет повлиять на практики продолжения рода либо, со временем, на иные способы изменения генофонда, и современный индивид может в известном смысле нести ответственность за свое действие или без­ действие в этом направлении. Однако последствия этого удалены во времени и связаны, конечно, с другого рода проблемой, на которую в конечном счете придется обратить внимание. Люди, прибегающие к наказанию, казалось бы, находятся в без­ опасности. Все поддерживают репрессии по отношению к неправиль­ ным действиям, кроме, разумеется, тех, кто им подвергается. Если наказанный не ведет себя в дальнейшем правильно, то это не вина на­ казывавшего. Но оправдание тут все же неполно. Даже те, кто посту­ пает правильно, могут потратить много времени, чтобы узнать о том, Наказание 71 как поступать правильно, и могут действовать не слишком умело. Они тратят время, возясь с не относящимися к делу фактами, борясь с ветряными мельницами или прибегая без необходимости к методу проб и ошибок. Кроме того, наказание вызывает боль, и никто пол­ ностью не избегает ее даже тогда, когда боль испытывают другие. Наказывающий, таким образом, не может считать себя полностью свободным от критики и вынужден оправдывать свои действия, ука­ зывая на позитивные последствия наказания, перевешивающие его аверсивные аспекты. Было бы абсурдным включать сочинения Жозефа де Местра55 в корпус литературы свободы и достоинства, так как он ядовито спо­ рит с самими их основами, нашедшими свое особое выражение в со­ чинениях деятелей эпохи Просвещения. Тем не менее, противостоя эффективным альтернативам наказанию на том основании, что толь­ ко наказание дает человеку свободу выбирать, вести ли себя хорошо или нет, литература свободы и достоинства порождает необходимость в своеобразном оправдании наказания, касательно чего де Местр — просто мастер. Ниже его защита самого, пожалуй, ужасающего кара­ теля — палача. «Зловещий сигнал прозвучал: смиренный служитель правосудия постучал в дверь и дал ему знать, что время пришло. Он выходит наружу, он появляется на площади, запруженной страстно вожделеющей тол­ пой. Заключенный, убийца или богохульник, передан в его руки. Он принимает его, растягивая и связывая его на горизонтальном кресте; он вздымает свою руку, и воцаряется ужасающая тишина. Ничто не нару­ шает ее, кроме хруста ломающихся от тяжелого жезла костей и криков жертвы. Затем он развязывает ее и несет к колесу; разбитые конечности продеты между спиц; голова висит, волосы откинуты в сторону; изо рта, зияющего подобно внутренностям печи, вырываются всего несколь­ ко окровавленных слов, через некоторые промежутки складывающие­ ся в мольбы о смерти. И вот, палач заканчивает свое дело; его сердце сильно бьется, но это от счастья; он мысленно аплодирует себе, он гово­ рит в своем сердце: «Никто не сравнится со мной, когда я у колеса!». Он спускается и протягивает свою окровавленную руку, и Правосудие с не­ которого расстояния швыряет в нее несколько золотых монет, которые он уносит с собой, неспешно проходя через почтительно расступившую­ ся толпу. Он садится за стол и ест; затем ложится в кровать и спит. Когда он просыпается утром следующего дня, он начинает думать о чем-то со­ вершенно другом, чем та работа, что он делал вчера... Все величие, вся власть, вся существующая дисциплина основаны на палаче. Он — ужас для людских сообществ и то, что скрепляет их вместе. Уберите из мира 72 По ту сторону свободы и достоинства этого таинственного вершителя, и в тот же миг порядок уступит место хаосу, династии падут, и цивилизация исчезнет. Бог, являющийся источ­ ником всякой власти, есть поэтому и источник наказания»56. Если в так называемом цивилизованном мире мы уже не прибе­ гаем к пыткам, то мы, тем не менее, все еще пользуемся избыточными карательными мерами в делах как внутренних, так и международных. И как будто обоснованно. Природа, если не Бог, создала человека та­ ким, что его можно контролировать с помощью наказаний. Люди бы­ стро становятся умелыми карателями (и даже умелыми контролерами), в то время как альтернативные позитивные меры освоить не так просто. Необходимость наказания, кажется, оправдывается самой историей, а альтернативные меры угрожают тщательно оберегаемым ценностям свободы и достоинства. Так что мы продолжаем наказывать и защи­ щать наказание. Современник де Местра вполне мог защищать и войну, причем теми же словами: «Все величие, вся власть, вся существующая дисциплина основаны на солдате. Он — ужас для людских сообществ и то, что скрепляет их вместе. Уберите из мира этого таинственного вер­ шителя, и в тот же миг порядок уступит место хаосу, династии падут, и цивилизация исчезнет. Бог, являющийся источником всякой власти, есть поэтому и источник войны». Тем не менее существуют лучшие способы контроля, но литерату­ ра свободы и достоинства не говорит о них. *** Исключая условия физических ограничений, у человека меньше всего свободы и достоинства тогда, когда он находится под угрозой на­ казания. Мы могли бы ожидать, что литература свободы и достоинства будет противостоять карательным практикам, но в реальности она за­ щищает их. Человек, которого наказали, не будет меньше склонен ве­ сти себя определенным образом; в лучшем случае он научится избегать наказания. Некоторые способы такого избегания деструктивны или невротичны, как, например, «фрейдовские динамизмы». Другие спо­ собы заключаются в избегании ситуаций, в которых возможно наказу­ емое поведение, и в осуществлении действий, не совместимых с ним. Окружающие могли бы предпринять похожие шаги для того, чтобы снизить для человека вероятность наказания, однако литература сво­ боды и достоинства отвергает их, ссылаясь на то, что они ведут лишь к автоматической добродетели. Создается впечатление, что, находясь 73 под действием карательных контингенций, человек свободен посту­ пать хорошо и заслужить тем самым признание. Некарательные кон­ тингенции также могут приводить к хорошему поведению, но человек не может в таких условиях именоваться свободным, и в таком случае только контингенции заслуживают благодарности за это его поведе­ ние. В таких условиях у автономного человека немного возможностей (или их нет совсем) для действий и получения соответствующего при­ знания. Перед ним не стоит моральный выбор, и он не может, таким образом, совершить моральный подвиг или заслужить высокую оценку своих внутренних качеств. Но наша задача не в том, чтобы устраивать моральную борьбу или демонстрировать другим свои внутренние до­ бродетели. Она заключается в том, чтобы сделать наше существование менее тяжелым и через это освободить для более подкрепляющей дея­ тельности то время и энергию, которые мы тратим на избегание нака­ зания. Частично именно из-за литературы свободы и достоинства мы так медленно и с такими ошибками устраняем аверсивные аспекты че­ ловеческой жизни, включая аверсивные факторы, используемые в це­ ленаправленном контроле. Но эта литература сформулировала задачу таким образом, что ее сторонники теперь не могут принять тот факт, что любой контроль осуществляется со стороны среды, и приступить к созданию лучшей среды, а не лучшего человека. 74 5 Альтернативы наказанию Безусловно, поборники свободы и достоинства не призывают лишь к использованию карательных мер, однако к имеющимся альтер­ нативам они подходят с некоторой неуверенностью и даже робостью. Их поглощенность идеей автономного человека позволяет им прини­ мать во внимание только неэффективные меры, некоторые из которых мы сейчас рассмотрим. Вседозволенность Полная вседозволенность выдвигается в качестве полноцен­ ной альтернативы наказанию. В этом случае отсутствует какой бы то ни было контроль, и, следовательно, автономия отдельного человека остается неприкосновенной. Если кто-то ведет себя хорошо, то это результат его врожденной добродетели или самоконтроля. Свобода и достоинство гарантированы. Свободный и праведный человек не ну­ ждается в управлении (оно лишь развращает), и, находясь в состоянии природной анархии, он может быть естественным образом добродете­ лен и достоин восхищения. Он не нуждается в какой-либо общеприня­ той религии: он благочестив и совершает благочестивые поступки, не следуя каким-либо правилам, возможно, с помощью непосредственных мистических озарений. Он не нуждается в организованной экономике: он трудолюбив от природы и будет делить плоды своего труда с други­ ми на справедливых условиях и с учетом естественных законов спроса и предложения. Он не нуждается в учителе: он учится потому, что любит учиться, и его природное любопытство указывает ему, какие области де­ ятельности стоило бы освоить. Если его жизнь в какой-то момент ста­ новится слишком сложной, а его естественное состояние нарушается несчастными случаями или вмешательством самозваных надзирателей, то он, конечно, может испытывать некоторые личные затруднения; од­ нако он достаточно скоро найдет способ от них избавиться, и безо вся­ кой помощи со стороны психотерапевта. Практики вседозволенности имеют свои преимущества. Они освобождают от необходимости тратить время на контроль и усилия на осуществление санкций. Они не вызывают негативных ответных реакций. Они позволяют тому, кто к ним прибегает, не подвергаться Альтернативы наказанию 75 обвинениям в ограничении свободы или попрании достоинства. Они оправдывают его, когда дела идут плохо. Если люди плохо ведут себя в мире вседозволенности, то это происходит из-за небольших несовер­ шенств человеческой природы. Если они устраивают беспорядки при отсутствии правительства, следящего за порядком, то потому, что ру­ ководствуются агрессивными инстинктами. Если ребенок совершает правонарушения при отсутствии контролирующих действий со сторо­ ны родителей, то потому, что он связался с плохими людьми или сам по себе отличается криминальными наклонностями. Вседозволенность, разумеется, не является каким-либо курсом действий. Это отказ от действий вообще, и все ее кажущиеся преиму­ щества иллюзорны. Отказаться от контроля не значит передать бразды правления самоконтролю личности, это означает передать контроль другим частям социального и природного окружения. Контролер как повитуха Метод изменения поведения без видимого контроля раскры­ вается с помощью сократовской метафоры повитухи: один человек помогает другому «дать рождение» новому поведению57. Поскольку по­ витуха не участвует в процессе зачатия, а при родах лишь ассистирует, постольку человек, порождающий собственное поведение, может ставить его в заслугу только себе. Сократ демонстрировал повиваль­ ное искусство, или майевтику, в области обучения. Он описывал его на примере неграмотного мальчика-раба, которого удалось подвести к доказательству теоремы Пифагора. Мальчик выполнил все шаги до­ казательства, и Сократ утверждал, что это было сделано без прямого обучения - другими словами, мальчик все время «знал» эту теорему, и ему надо было лишь помочь это понять. Сократ учил, что любое зна­ ние может быть извлечено точно таким же образом, поскольку душа уже знает истину и нуждается лишь в демонстрации того факта, что она ее знает. Этот эпизод часто приводят как соответствующий совре­ менному подходу в образовании. Метафора повивального искусства также находит себя и в психо­ терапевтических теориях. Пациенту не говорят, как действовать более эффективно, и не дают ему наставлений относительно решения его проблем; решение уже находится внутри него и должно лишь быть про­ явлено вовне с помощью повитухи-психотерапевта. Как заметил один писатель: «Фрейд воспринял три принципа Сократа: «познай себя», «ответ сокрыт внутри» и майевтический метод, то есть искусство аку­ шерства, которое, конечно, выступает в форме психоаналитического 76 По ту сторону свободы и достоинства процесса»58. Схожие практики в религии связаны с мистицизмом: чело­ век не нуждается в правилах, которые установлены церковной ортодок­ сией; его праведное поведение имеет внутренний источник. Интеллектуальное, терапевтическое и моральное повивальное искусство вряд ли проще, чем контроль, основанный на наказании, по­ скольку требует особых умений и концентрации внимания; однако оно обладает рядом преимуществ. Кажется, что оно дает загадочную силу тому, кто им владеет. Подобно каббалистическому использованию на­ меков и аллюзий, оно приводит крезультатам, которые, как кажется, на­ много превышают затраченные усилия. Оно, однако, не умаляет заслуг самого индивида. Полностью признается, что он все знает уже до того, как начинает учиться, что в нем самом заложены семена психического здоровья и что он способен напрямую общаться с Богом. Важное пре­ имущество, опять же, заключается в том, что человек, практикующий «повивальное искусство», не несет ответственности. Не вина повитухи, если ребенок родился бездыханным или нездоровым, так же и учитель не несет ответственности, если ученик терпит неудачу на экзаменах, психотерапевт — когда пациент не решает свою проблему, и даже ми­ стик-гуру - когда его ученики совершают неправедные деяния. Майевтические практики получили широкое распространение. Насколько большой должна быть помощь учителя, когда ученик овладе­ вает новой формой поведения, — вопрос деликатный. Учителю следует скорее ожидать от ученика ответа, чем диктовать ему то, что он должен говорить или делать. Как утверждал Ян Амос Коменский, чем больше учитель учит, тем меньше учит ученик59. Ученик должен добиваться успеха другим способом. В целом нам не слишком нравится, когда нам объясняют то, что мы и так поняли, или то, что мы вряд ли когда-нибудь сможем понять сколь-нибудь хорошо. Мы не читаем книгу, если уже хорошо знакомы с тем, что в ней написано, или когда написанное пол­ ностью для нас непонятно и, скорее всего, останется таковым и впредь. Мы читаем книги, которые помогают нам формулировать мысли, кото­ рые и так уже крутятся у нас на языке, но не обретают полной ясности без некоторой помощи со стороны. Мы понимаем сказанное автором, несмотря на то, что сами не могли сформулировать то, что мы пони­ маем, до тех пор пока автор не облек это в слова. Схожие преимуще­ ства есть также у пациента в психотерапии. Майевтические практики полезны и тем, что позволяют контролировать поведение сильнее, чем обычно принято считать, и порой это может быть ценно. Тем не менее все эти преимущества оказываются пустыми при­ тязаниями. Сократовский неграмотный мальчик так ничего и не выу­ Альтернативы наказанию 77 чил; в любом случае не осталось свидетельства, что он мог бы доказать эту теорему снова. Положительные результаты и майевтики, и вседо­ зволенности достигаются благодаря некоторым видам незамеченного контроля. Если пациент находит решение без помощи психотерапевта, то потому, что где-то в другом месте он подвергся воздействию благо­ приятных условий. Взращивание (направление) Другая метафора, связанная с неэффективными практиками, при­ шла из садоводства. Поведение, «рожденное» человеком, растет, и его рост можно направлять подобно тому, как можно направлять рост рас­ тений. Поведение можно «взращивать». Эта метафора особенно укоренилась в образовании. Учреждение для маленьких детей называют «детским садом». Поведение ребен­ ка «развивается», пока не достигнет «зрелости». Учитель может уско­ рить этот процесс или несколько изменить его направление, однако он не может учить в классическом смысле этого слова и лишь помога­ ет ученику учиться самому. Метафора взращивания распространена и в психотерапии. Фрейд утверждал, что личность должна пройти сквозь несколько стадий развития, и если пациент «зафиксировался» на опре­ деленной стадии, то терапевт должен помочь ему освободиться от пут и двигаться дальше. Правительства тоже прибегают к взращиванию, например, стимулируя «развитие» отрасли путем введения налоговых льгот или создавая «климат», который способствует улучшению межра­ совых отношений. Взращивание не дается так просто, как вседозволенность, однако обычно оно легче в реализации, чем повивальное искусство, и облада­ ет рядом схожих преимуществ. Тот, кто лишь направляет естественное развитие, не может быть заподозрен в захвате контроля над ним. Рост остается достижением личности, подтверждающим факт ее свободы и ценности, «скрытых внутри талантов», и тот, кто, подобно садовнику, лишь направляет рост, не отвечает за конечную форму того, что вырас­ тет, и может быть оправдан, если дела пойдут плохо. Тем не менее взращивание эффективно лишь в той степени, в которой в нем присутствует контроль. Направлять — значит откры­ вать новые возможности или блокировать рост в каком-то направле­ нии. Создание возможностей не есть действие в полном смысле слова, но тем не менее это форма контроля, ведь таким образом увеличивается вероятность желаемого поведения. Учитель, лишь отбирающий мате­ риал для изучения, и терапевт, предлагающий рассмотреть иные вари­ 78 По ту сторону свободы и достоинства анты трудоустройства или рекомендующий сменить обстановку, все же осуществляют контроль, несмотря на то что его труднее обнаружить. Контроль становится более очевидным тогда, когда рост или раз­ витие сдерживается. Цензура блокирует доступ к материалам, необ­ ходимым для развития в определенном направлении, она закрывает возможности. Алексис де Токвиль заметил нечто похожее в современ­ ной ему Америке: «Воля людей не сокрушается, но размягчается, сги­ бается и направляется. Люди редко принуждаются к действию, но их действия постоянно сдерживаются»60. Как заметил Ральф Перри: «Тот, кто определяет, какие альтернативы будут известны человеку, контролирует возможности его выбора. Человек лишен свободы в той степени, в какой он ограничен в доступе к любым идеям или связан не­ которым диапазоном идей, малым по сравнению со всеми существую­ щими возможностями»61. Вместо «лишен свободы» в нашем случае следует читать «контролируется». Впрочем, без сомнений, стоит лишь приветствовать создание среды, в которой человек быстро научается эффективному поведению и сохраняет способность вести себя эффективно. Создав подобную среду, мы можем устранить противоречия и открыть возможности, что и является ключевым моментом в метафоре взращивания, роста и раз­ вития. Но в действительности за наблюдаемые изменения ответственны организованные нами контингенции, а не раскрытие неких предзаданных структур. Установление зависимости от вещей Жан-Жак Руссо предупреждал об опасностях социального кон­ троля, и он предполагал, что их можно избежать, сделав человека зави­ симым не от других людей, а от объективно существующих элементов окружения. В «Эмиле» он показал, как ребенок может изучать различ­ ные явления, отталкиваясь скорее от самих явлений, чем от знаний, почерпнутых в книгах. Подобная практика получила широкое распро­ странение, в том числе благодаря Джону Дьюи с его требованием при­ ближенности классных занятий к реальной жизни. Одним из преимуществ зависимости от вещей, а не от других людей, является экономия времени и усилий со стороны этих людей. Ребенок, которому нужно напоминать о том, что ему пора в школу, за­ висит от своих родителей, но ребенок, знающий, как реагировать на Альтернативы наказанию 79 сигнал будильника и другие свойства окружающего мира, связанные со временем (реагировать именно на объективные свойства, а не на субъективное «чувство времени»), зависит больше от вещей и предъ­ являет меньше требований родителям. Учась водить машину, человек остается зависимым от инструктора до тех пор, пока тот указывает ему, когда использовать педаль тормоза, когда подавать сигнал поворота, переключать скорость и так далее; когда же его поведение переходит под контроль естественных последствий вождения машины, он сможет справиться и без инструктора. Среди «вещей», от которых человек дол­ жен стать зависимым, могут быть и другие люди, когда они не предпри­ нимают чего-либо специально для того, чтобы изменить его поведение. Ребенок, которому указывают, что говорить и как себя вести по отноше­ нию к другим людям, зависит от тех, кто ему указывает; ребенок, кото­ рый научился ладить с другими людьми, может обойтись и без советов. Другое важное преимущество зависимости от объективных явле­ ний заключается в том, что контингенции, вовлекающие вещи, более точны и формируют более эффективное поведение, чем контингенции, созданные людьми. Временные свойства среды универсальнее и точ­ нее любых последовательностей напоминаний. Человек, чье поведение в вождении машины зависит от поведения самой машины, управляет ею более искусно, чем тот, кто просто следует инструкциям. Те, кто ла­ дят с людьми потому, что вынесли опыт общения из непосредственного воздействия социальных контингенций, более приспособлены, чем те, которым просто подсказывали, что говорить и что делать. Это значительные преимущества, и мир, в котором любое пове­ дение зависит от вещей, — привлекательная перспектива. В таком мире каждый смог бы вести себя по отношению к другим с уважением, по­ скольку он этому научился бы, подвергаясь воздействию их одобрения или неодобрения; он работал бы продуктивно и осторожно и обмени­ вался вещами с другими людьми, основываясь на их природной цен­ ности; он изучал бы вещи, которые вызывают естественный интерес и обладают естественной ценностью. Все это было бы лучше, чем хоро­ шо себя вести, повинуясь законам, соблюдение которых обеспечивает полиция; плодотворно работать ради искусственного подкрепления, называемого деньгами; и учиться ради высоких баллов и оценок. Однако передать контроль вещам не так легко. Порядок действий, который описывает Руссо, непрост и довольно часто не срабатывает. Влияние сложных контингенций, в которых задействованы вещи (в том числе и люди, действующие «непреднамеренно»), на человека в течение его жизни может оказаться совершенно мизерным без дополнительной 80 По ту сторону свободы и достоинства поддержки, — и это факт огромной важности по причинам, которые мы обсудим позднее. Кроме прочего, мы должны помнить о том, что контроль со стороны вещей может быть деструктивным. Объективный мир бывает совершенно тираническим. Естественные контингенции заставляют людей быть суеверными, подвергаться все большей и боль­ шей опасности, работать бессмысленно и на износ и так далее. Только противодействие со стороны социальной среды может предложить ка­ кую-то защиту от таких неприятностей. Зависимость от вещей не есть независимость. Ребенок, которому не надо говорить, когда ему идти в школу, просто перешел под контроль более точных и полезных стимулов. Ребенок, которого научили, что го­ ворить и что надо делать для того, чтобы ладить с другими людьми, все же находится под контролем социальных контингенций. Люди, которые ладят между собой, находясь под воздействием относительно мягких контингенций одобрения или неодобрения, находятся под столь же эф­ фективным контролем (а в некоторых случаях — гораздо более эффек­ тивным), что и граждане в полицейском государстве. Ортодоксальная религия управляет людьми через установление правил, но мистик не становится свободнее от того, что контингенции, формирующие его поведение, более индивидуальны и специфичны. Те, кто работает ради подкрепляющей ценности плодов своего труда, находятся под их чутким и сильным контролем. Те, кто обучается в естественном окружении, на­ ходятся под контролем не менее сильным, чем контроль учителя. Человек никогда не станет полностью самодостаточным. Хотя он и может эффективно управляться с вещами, он зависит от тех, кто его этому научил. Именно они выбрали для него те объекты, от кото­ рых он стал зависим, и определили род и степень этой зависимости. (Таким образом, они все же не могут сложить с себя ответственность за результаты.) Изменение сознания Любопытный факт — те, кто наиболее яростно возмущаются мани­ пуляциями поведением, тем не менее прилагают энергичнейшие усилия с целью манипуляции сознанием. Очевидно, что свободе и достоинству угрожает лишь такое изменение поведения, которое происходит вслед­ ствие изменения физических свойств среды. Видимо, нет никакой угрозы в том, что изменяется состояние ума, которое считается ответственным за поведение; наверное, это потому, что автономный человек обладает чудесными силами, позволяющими ему соглашаться с манипуляциями или сопротивляться им. Альтернативы наказанию 81 К счастью, те, кто отвергает манипулирование поведением, чув­ ствуют себя совершенно свободными в манипулировании умом, по­ скольку в ином случае им пришлось бы хранить молчание. Однако никто не может изменить состояние ума напрямую. Манипулируя внешними контингенциями, человек вызывает изменения, которые он называет изменениями ума, но если в данном случае и можно конста­ тировать какие-то изменения, то они касаются лишь поведения. Такой контроль весьма неочевиден и не очень эффективен, и поэтому кажет­ ся, что часть этого контроля находится в руках человека, чье сознание подвергают изменениям. Некоторые характерные способы изменения сознания мы сейчас опишем. Иногда мы побуждаем человека к действию, давая ему подсказки (например, когда он не может решить какую-нибудь задачу) или ука­ зывая направление дальнейших действий (например, когда он не знает, что ему дальше делать). Подсказки, намеки и указания представляют собой стимулы, которые, как правило (но необязательно), имеют вер­ бальный характер и обладают важным свойством лишь частичного кон­ троля62. Никто не следует подсказкам, намекам и предложениям, если еще не имеет тенденции поступать каким-то определенным образом. Когда контингенции, объясняющие превалирующую тенденцию, не идентифицированы, часть поведения может быть описана как результат внутренней деятельности ума. Внутренний контроль кажется особенно убедительным, когда внешний скрыт: например, когда кто-то расска­ зывает историю, которая не имеет явного отношения к делу, но служит тем не менее подсказкой, намеком либо указанием. Приведение приме­ ров также относится к контролю подобного рода, поскольку опирается на общую предрасположенность к подражанию. Рекламные рекомен­ дации «контролируют сознание» схожим образом. Нам кажется, что мы влияем на сознание человека и тогда, когда мы настаиваем (urge) на каком-либо действии или убеждаем (persuade) человека совершить его. Этимологически слово urge значит «давить» или «подталкивать»63, и оно соответствует ситуации, аверсивные аспекты которой настоятельно требуют немедленных действий. Мы настаиваем на совершении действия, как бы подталкивая к нему. Такие стимулы обычно бываю довольно мягки, но эффективны, если в прошлом они были связаны с сильными аверсивными последстви­ ями. Так, мы подгоняем медлительного человека: «Взгляни, который час!», и наше внушение достигает успеха в том случае, если в прошлом он понес какое-то наказание за свое промедление. Мы настаиваем на том, чтобы человек не тратил слишком много денег, указывая ему на 82 По ту сторону свободы и достоинства плачевное состояние его банковского счета, и достигаем успеха, если в прошлом этот человек страдал от отсутствия денежных средств. Напротив, мы убеждаем человека, когда указываем ему на стимулы, связанные с положительными последствиями. Этимологически сло­ во persuade связано со словом «подсластить»64. Мы убеждаем человека, описывая ситуацию как более благоприятную для действия, напри­ мер, указывая ему на возможные подкрепляющие последствия. Здесь снова заметно явное расхождение между силой используемых стиму­ лов и величиной эффекта. Настояние и убеждение эффективны, толь­ ко если человек уже склонен вести себя определенным образом, а его поведение может приписываться «внутреннему человеку» лишь до тех пор, пока эта склонность не получит объяснения. Убеждения, предпочтения, восприятие, потребности, цели и мне­ ния — это другие атрибуты автономного человека, о которых говорят, что они изменяются, когда меняется сознание. В действительности в каждом случае меняется лишь вероятность действия. Убежденность человека в том, что пол выдержит его, когда он будет по нему ходить, зависит от его прошлого опыта. Если он без происшествий ходил по нему много раз, то с готовностью сделает это снова, а его поведение не будет создавать аверсивных стимулов, ощущаемых как тревога. Он мо­ жет сказать, что «верит» в прочность пола или «убежден», что тот его выдержит, но то, что воспринимается как «вера» или «уверенность», — это не состояния сознания. В лучшем случае это побочные продукты поведения в его отношении к предшествующим событиям, и они не объясняют, почему человек ходит так, как он ходит. Мы формируем «убеждение», когда увеличиваем вероятность действия, подкрепляя поведение. Когда мы уверяем человека в том, что пол его выдержит, побуждая его ходить по полу, нельзя сказать, что мы изменяем его убеждение; но мы делаем именно это в традиционном по­ нимании, когда даем человеку вербальные заверения, что пол прочен, демонстрируем прочность пола, ходя по нему сами, или описываем его устройство и состояние. Но единственное различие здесь кроется лишь в наглядности методов. Изменение, которое происходит, когда человек «учится доверять полу», ходя по нему, является характерным результа­ том подкрепления. Изменение, которое происходит, когда ему говорят, что пол прочный, когда он видит, как по нему ходит кто-то еще, или когда он «убеждается» заверениями, что пол его выдержит, зависит от прошлого опыта, который более не вносит видимого вклада в поведе­ ние. Например, человек, который ходит по поверхностям, прочность которых может меняться (к примеру, по замерзшему озеру), быстро Альтернативы наказанию 83 начинает отличать поверхности, по которым ходят другие люди, от поверхностей, по которым никто не ходит, или поверхности, которые называются безопасными, от тех, которые зовутся опасными. Он учит­ ся уверенно ходить по первым и осторожно — по вторым. Вид человека, который идет по поверхности, или заверение в том, что она безопас­ на, переводит ее из второй группы в первую. История формирования этого различения может быть забыта, и тогда возникает впечатление, что тут задействовано и внутреннее событие, называемое «изменением сознания». Изменения предпочтений, восприятия, потребностей, целей, установок, мнений и других атрибутов сознания могут быть проана­ лизированы таким же образом. Мы меняем то, как человек смотрит на что-то, а также то, что он видит, когда смотрит, изменяя контингенции; мы не изменяем того, что зовется «восприятием». Мы изменяем относи­ тельную силу реакций посредством дифференциального подкрепления альтернативных действий; мы не изменяем нечто, называемое «предпо­ чтением». Мы изменяем вероятность действия путем изменения состо­ яния депривации или аверсивного стимулирования; мы не изменяем «потребность». Мы определенным образом подкрепляем поведение, а не даем человеку новые «цели» или «намерения». Мы изменяем пове­ дение человека по отношению к чему-либо, а не изменяем «установку». Мы наблюдаем и изменяем вербальное поведение, но не «мнения». Другой способ изменения сознания заключается в указании при­ чин, по которым человек должен вести себя так, а не иначе, и эти причины почти всегда сводятся к последствиям, которые будет иметь определенное поведение. Например, ребенок пользуется ножом опасным образом. Мы можем избежать неприятностей, сделав среду безопасней, убрав нож из зоны доступа или выдав ему безопасный аналог, однако это не подготовит его к жизни в мире, полном ножей. Без присмотра он сможет научиться обращению с ножом, получая порезы каждый раз, когда использует нож неправильно. Мы можем помочь, используя менее болезненное наказа­ ние — отшлепать его, к примеру, или, может быть, просто стыдить каж­ дый раз, когда видим, что он пользуется ножом опасным образом. Мы можем рассказать ему, что некоторые способы использования ножа яв­ ляются хорошими, а другие — плохими, если слова «плохо» и «хорошо» уже выработаны в качестве условного положительного и отрицательного подкрепления. Предположим, однако, что все эти методы имеют непри­ ятные побочные эффекты, такие как изменение его отношения к нам, и из-за этого мы решили обратиться «к разуму». (Конечно, такое возмож­ но, только если ребенок достиг «возраста разума».) Мы объясняем кон­ 84 По ту сторону свободы и достоинства тингенции, демонстрируем, что происходит, когда кто-то использует нож так, а не иначе. Мы можем показать ему, как из соответствующих кон­ тингенций могут быть извлечены правила («Никогда не режь по направ­ лению к себе»), В результате мы можем побудить ребенка к правильному обращению с ножами и сказать, что передали ему это знание. Но перед этим была проделана большая работа по предварительному обусловли­ ванию в отношении инструкций, указаний и прочих вербальных стиму­ лов, о чем легко забыть, и в результате их вклад может быть приписан «внутреннему человеку». Еще более сложная форма аргументации связа­ на с выведением новых суждений из прежних — с процессом дедукции, который зависит от гораздо более долгой вербальной предыстории и ко­ торый особенно склонны называть «изменением сознания». К изменению поведения путем изменения сознания, когда его эффективность слишком очевидна, редко относятся терпимо, несмо­ тря на то что изменению по-прежнему подвергается именно сознание. Мы не миримся со скрытым изменением сознания, потому что это не­ честная игра и «злоупотребление влиянием». И мы не одобряем скры­ тые манипуляции разумом. Если человек не может видеть того, что с ним делает скрытый манипулятор, то он не может и сбежать от него или оказать ему сопротивление; он становится жертвой «пропаган­ ды». «Промывка мозгов» запрещена теми, кто, в общем-то, не против манипуляций сознанием человека в том случае, если контроль будет видимым. Распространенная техника «промывки мозгов» — создание аверсивного состояния, такого как голод или недостаток сна, и под­ крепление — путем их смягчения — поведения, «демонстрирующего лояльное отношение» к существующей политической или религиозной системе. Предпочтительное «мнение» в таком случае воспитывается просто через подкрепление соответствующих высказываний. Эта метода может не быть столь очевидной для тех, против кого она использована, однако она слишком очевидна для других, чтобы быть ими принятой в качестве допустимого способа изменения сознания. Иллюзия уважения свободы и достоинства, возникающая в том случае, когда контроль кажется неполным, частично проистекает из вероятностной природы оперантного поведения. Воздействия среды редко «вызывают» поведение подобно рефлексу, по принципу «все или ничего»; они лишь делают более вероятным появление некоторых эле­ ментов поведения. Намек сам по себе не вызывает реакцию, но он при­ дает силу той слабой реакции, которая может появиться впоследствии. Намек очевиден, но другие события, обусловливающие появление ре­ акции, — нет. Альтернативы наказанию 85 Защитники свободы и достоинства допускают изменение созна­ ния, как и вседозволенность, майевтику, взращивание и установление зависимости от вещей, поскольку оно представляет собой неэффектив­ ный способ контроля за поведением, а значит, манипулирующий мо­ жет избегнуть обвинений в том, что он осуществляет такой контроль. Он освобождается и от ответственности, если дела пойдут плохо. Автономный человек по-прежнему на месте: его уважают за достиже­ ния и порицают за ошибки. Мнимая свобода, соблюдаемая при применении всех этих мер, есть лишь скрытая форма контроля. Когда мы, казалось бы, передаем контроль самому человеку, мы, на самом деле, просто переходим от од­ ного типа контроля к другому. Еженедельная газета, касаясь обсуждения правовых мер по контролю за абортами, утверждает, что «справедливый способ решить эту проблему заключается в том, чтобы создать условия, позволяющие индивиду, руководствуясь собственной совестью и рас­ судком, сделать выбор, свободный от архаичных и лицемерных поня­ тий и правил»65. Эта рекомендация не есть рекомендация по переходу от административного контроля к «выбору», но по переходу к иному типу контроля, такому, что ранее осуществлялся религиозными, соци­ альными, правительственными и образовательными учреждениями. Человеку «разрешено» решать проблему самому лишь в том смысле, что он будет действовать исходя из последствий, которые по закону более не наказуемы. Правительство вседозволенности — это правительство, которое передает контроль в другие руки. Если люди, находящиеся под его вла­ стью, ведут себя хорошо, то потому, что находятся под эффективным этическим контролем либо под контролем вещей, либо их побуждают вести себя лояльно, патриотично и законопослушно образовательные и иные учреждения. Только когда иные формы контроля доступны, тогда лучшее правительство — то, которое правит как можно меньше66. Литература свободы ценна своей борьбой за переход к другим методам управления ровно в той степени, в которой правительство определяется властью карать, но ни в каком другом смысле она не освободила людей от государственного контроля. Свободная экономика не означает отсутствия экономического контроля, поскольку ни одна экономика не свободна до тех пор, пока товары и деньги остаются подкреплениями поведения. Когда мы отка­ зываемся вводить контроль над заработной платой, ценами и за добычей природных ресурсов ради того, чтобы не мешать частной инициативе, 86 По ту сторону свободы и достоинства мы ставим человека под контроль стихийных экономических контин­ генций. И ни одна школа не может быть «свободной». Если учитель не учит, то ученики будут учиться лишь в том случае, если менее явные, но не менее эффективные воздействия будут определять их поведение. Недирективный психотерапевт может освободить пациента от влияния некоторых вредных контингенций повседневной жизни, но человек «сам найдет решение» своих проблем лишь в том случае, если к этому его побудят общественные, административные, религиозные, образо­ вательные или иные контингенции. (Контакт между психотерапевтом и пациентом — вопрос особый. Терапевт, неважно насколько он будет «недирективным», видит своего пациента, разговаривает с ним и выслушивает его. Он профессионально озабочен его благополучием, и если он человек сочувствующий, то забо­ тится о клиенте. Все это — подкрепления. Считается, тем не менее, что врач может избегнуть ненужных изменений поведения пациента, если сделает эти подкрепления безусловными, то есть не будет связывать их с определенными формами поведения. Как писал один автор: «Терапевт реагирует как конгруэнтная личность, проявляя тонкую эмпатию и без­ оговорочную заботу, что, в терминах теории научения, вознаграждает клиента за какое-то конкретное поведение точно так же, как и за лю­ бое другое». Это, по-видимому, невыполнимое предписание, которое в любом случае не будет обладать заявленным эффектом. Безусловные подкрепляющие стимулы не могут не иметь эффекта: подкрепляющий стимул всегда подкрепляет какое-то поведение. Когда психотерапевт проявляет свою заботу и участие, он подкрепляет любое действие, ко­ торое только что совершил пациент. Даже единственное подкрепление, несмотря на всю свою случайность, подкрепляет какое-то поведение, и вероятность повторного появления такого поведения и его последу­ ющего подкрепления растет. Возникающие «суеверия» можно проде­ монстрировать на голубях, и нет оснований полагать, что люди менее чувствительны к случайному подкреплению. Предписание быть до­ брым к любому безо всякой причины, относиться к нему с любовью вне зависимости от того, плох он или хорош, имеет библейские корни: милосердие не должно зависеть от деяний, иначе оно не будет милосер­ дием. Тем не менее стоит учитывать и имеющие место поведенческие процессы.) Фундаментальная ошибка, совершаемая всеми, кто предпочитает слабые методы контроля, заключается в предположении, что остальной контроль переходит к личности, тогда как на самом деле он переходит к другим условиям. Их бывает очень трудно разглядеть, однако игнори­ 87 ровать их и приписывать их влияние автономному человеку — значит навлекать беду. Когда контроль скрыт или замаскирован, противодей­ ствие контролю становится затруднительным; становится неясным, кого избегать или кого атаковать. Литература свободы и достоинства когда-то была блестящим примером противодействия контролю, одна­ ко предлагаемые ею меры более не соответствуют поставленной задаче. Напротив, у них могут быть серьезные последствия, о которых мы по­ говорим далее. *** Когда используются лишь слабые формы неаверсивного контро­ ля, свобода и достоинство автономного человека кажутся неприкосно­ венными. Создается впечатление, что те, кто их использует, защитили себя от обвинений в попытке установить контроль над чужим пове­ дением, и что они освобождаются от ответственности, если дела идут плохо. Вседозволенность есть отсутствие контроля, и если она приво­ дит к желаемым результатам, то только благодаря другим контингенциям. Кажется, что майевтика, или повивальное искусство, оставляет поведение среди заслуг того, кто «дает ему рождение», а «взращивание» определенного поведения — того, кто «растет». Вмешательство других людей выглядит минимальным тогда, когда человек ставится в зависи­ мость от вещей, а не от других людей. Разные способы контролировать поведение посредством изменения сознания не только допускаются, но и энергично используются защитниками свободы и достоинства. Многое можно сказать в пользу минимизации нынешнего контроля со стороны окружающих, но и другие методы по-прежнему действуют. Человек, приемлемым образом реагирующий на слабые формы контроля, мог быть изменен контингенциями, которые более не дей­ ствуют. Отказываясь признать их существование, поборники свобо­ ды и достоинства поощряют злоупотребление практиками контроля и препятствуют прогрессу в создании более эффективной технологии поведения. 88 6 Ценности С точки зрения, которую мы можем назвать «донаучной» (и это слово не обязательно уничижительно), человеческое поведение, как минимум в некоторой степени, есть достижение самого человека. Он свободен обдумывать, решать и действовать, возможно, даже каким-то оригинальным образом, и ему следует воздавать должное за его успехи и порицать за неудачи. С «научной» точки зрения (и это слово не обя­ зательно почетно) поведение человека обусловлено его генетическим наследием, прослеживаемым вплоть до эволюционной истории видов, а также обстоятельствами среды, в которую был помещен человек. Ни одна из этих точек зрения не может быть полностью доказана, однако специфика научного исследования требует строить доказательство на основе второй из них. Чем больше мы узнаем о влиянии среды, тем все меньше у нас причин относить какую-либо часть человеческого пове­ дения к действиям автономной сущности, контролирующей саму себя. Кроме того, вторая точка зрения дает заметные преимущества тогда, когда мы начинаем воздействовать на поведение. Автономный человек не может так легко изменяться; фактически, в той степени, в которой он является автономным, он, согласно определению, не поддается из­ менениям. Но окружение может изменяться, и мы учимся его изменять. Применяемые нами методы относятся к физическим и биологическим технологиям, но мы используем их специфическим образом для воз­ действия на поведение. В этом переходе от внутреннего контроля к внешнему кое-что упускается из виду. Внутренний контроль, предположительно, осу­ ществляется не только автономным человеком, но и в его интересах. Но в чьих именно интересах должна быть использована технология по­ ведения? Кто будет использовать ее? И с какой целью? Мы предпола­ гаем, что результат одной практики будет лучшим, чем другой, но на каком основании? Можем ли мы сказать, что такое лучшая жизнь? Или прогресс по направлению к лучшей жизни? И что такое, собственно, прогресс? Одним словом, каков смысл жизни — для индивида или вида в целом? Вопросы такого рода кажутся направленными в будущее и свя­ занными, скорее, не с происхождением человека, но с его судьбой. Их Ценности 89 задают, конечно, для того, чтобы вовлечь в дискурс «ценностные сужде­ ния», то есть спрашивают не о фактах, но о том, что люди чувствуют по поводу этих фактов; не о том, что люди могут сделать, но о том, что они должны делать. Обычно предполагается, что ответы находятся вне компетенции науки. Физики и биологи часто согласны с этим, и впол­ не обоснованно, поскольку их науки действительно не могут дать отве­ тов на такие вопросы. Физика может рассказать нам о том, как сделать атомную бомбу, но не о том, следует нам ее делать или нет. Биология может рассказать о том, как контролировать рождаемость и уменьшать смертность, но не о том, следует это делать или нет. Решения относи­ тельно использования науки требуют, по-видимому, особой мудрости, которой по какой-то странной причине у ученых нет в достатке. Если они и могут выносить некие суждения в этой области, то на основе обычной человеческой мудрости. Впрочем, для специалиста в области поведения согласиться со всем этим было бы ошибкой. Что люди чувствуют по поводу фактов или, другими словами, что означает что-либо чувствовать, — вопрос, на который наука о поведении должна иметь ответ. Безусловно, факт отли­ чается от того, что по его поводу чувствует человек, но последнее так­ же является фактом. Здесь, как и в других вопросах, проблемы связаны с интересом к тому, что чувствуют люди. Более полезная формулировка вопроса должна бы звучать следующим образом: «Если научный анализ способен научить нас изменять поведение, то может ли он подсказать нам, что именно в нем следует изменить?». Этот вопрос касается пове­ дения тех, кто на деле предлагает и осуществляет изменения. Эти люди действуют для того, чтобы изменить мир к лучшему и двигаться клучшему образу жизни, исходя из весомых причин, и среди этих причин есть некоторые из последствий их поведения, а среди этих последствий — те вещи, которые люди ценят и называют хорошими. Мы можем начать с нескольких простых примеров. Существуют вещи, которые почти все называют хорошими. Некоторые вещи хоро­ ши на вкус, некоторые приятны на ощупь, а некоторые хорошо выгля­ дят. Мы говорим это с той же уверенностью, с какой говорим, что они сладкие на вкус, на ощупь шероховатые и выглядят красными. Есть ли тогда какое-то физическое свойство, общее для всех хороших ве­ щей? Практически наверняка его нет. Не существует какого-либо об­ щего свойства даже для всех сладких, шероховатых и красных вещей. Серая поверхность кажется красной, если мы до этого смотрели на си­ не-зеленую; обычная бумага кажется гладкой, если мы до нее ощупы­ 90 По ту сторону свободы и достоинства вали наждачную бумагу, или шероховатой, если до нее мы ощупывали стекло; водопроводная вода кажется сладкой, если мы ели артишоки. Следовательно, какая-то часть того, что мы называем красным, или гладким, или сладким, должна быть в глазах, или в кончиках пальцев, или на языке того, кто смотрит, чувствует на ощупь или на вкус. То, что мы приписываем объекту, который называем красным, шероховатым или сладким, частично представляет собой состояние нашего тела, воз­ никающее, как видно по нашим примерам, в результате недавней сти­ муляции. Но состояние тела, возникающее тогда, когда мы называем нечто хорошим, намного более важно и по другой причине. «Хорошие» вещи выступают в качестве положительных подкре­ пляющих стимулов. Вкусная еда подкрепляет нас, когда мы пробуем ее на вкус. Вещи, приятные на ощупь, подкрепляют нас, когда мы ощупы­ ваем их. Вещи, хорошо выглядящие, подкрепляют нас, когда мы смо­ трим на них. Когда мы в просторечии говорим, что стремимся к таким вещам, мы указываем на тот тип поведения, который часто ими под­ крепляется. (Вещи, которые мы называем плохими, также не имеют общего свойства. Все они являются отрицательными подкрепляющими стимулами, то есть мы получаем подкрепление, когда избегаем их или избавляемся от них.) Когда мы говорим о том, что ценностное суждение опирается не на факт, а на то, как некто относится к этому факту, мы просто разли­ чаем собственно вещь и ее подкрепляющий эффект. Собственно вещи изучают физика и биология, обычно вне связи с их ценностью, однако подкрепляющий эффект вещей относится к области поведенческой на­ уки, которая в той степени, в какой она изучает оперантное подкрепле­ ние, представляет собой науку о ценностях. Вещи являются хорошими (положительно подкрепляющими) или плохими (отрицательно подкрепляющими), по-видимому, потому, что они связаны с контингенциями выживания, под влиянием кото­ рых развивался наш вид67. Существует очевидная ценность для выжи­ вания в том, что определенная пища действует как подкрепление. Это значит, что люди быстрее учатся находить, выращивать или ловить ее. Чувствительность к отрицательному подкреплению не менее важна; те, кто получал сильное подкрепление, избежав или покинув потен­ циально опасные обстоятельства, наслаждались очевидными преи­ муществами. В результате способность подкрепляться определенным образом определенными вещами стала частью генетического насле­ дия, именуемого человеческой природой. (Частью этого генетического наследия стало и то, что новые стимулы становятся подкреплениями Ценности 91 через «респондентное» обусловливание; так, вид фрукта, например, становится подкрепляющим, если мы, после того как посмотрели на фрукт, откусили от него кусочек и убедились, что он приятен и на вкус68. Возможность респондентого обусловливания не отменяет того факта, что все возможные подкрепления в конечном счете черпают свою силу из эволюционного отбора.) Высказать ценностное суждение, назвав нечто хорошим или пло­ хим, означает квалифицировать это нечто, исходя из его подкрепляю­ щего эффекта. Такая квалификация, как мы увидим чуть позже, очень важна, когда подкрепляющие стимулы начинают использоваться дру­ гими людьми (когда, например, вербальные реакции «Хорошо!» или «Плохо!» начинают функционировать в качестве подкрепляющих сти­ мулов), однако веши подкрепляли нас задолго до того, как их назвали хорошими или плохими, — и они остаются таковыми для животных, которые не называют их хорошими или плохими, а также для детей и других людей, которые не могут сделать этого. Подкрепляющий эф­ фект — важная вещь, но его ли имеют в виду, когда говорят о том, «как люди ощущают вещи»? Не являются ли вещи подкреплением потому, что они ощущаются как хорошие или плохие? Чувства принято считать частью инструментария автономного человека, и поэтому здесь уместны некоторые комментарии. Человек чувствует нечто внутри своего тела так же, как и нечто на его поверх­ ности. Он чувствует поврежденную мышцу так же, как чувствует поще­ чину, он чувствует себя подавленным так же, как чувствует холодный ветер. Из этой разницы в местоположении возникают два важных раз­ личия. В первую очередь человек может чувствовать вещи вне собствен­ ной кожи в деятельном смысле; он может почувствовать какую-либо поверхность, пробежавшись по ней кончиками пальцев для того, чтобы обогатить свои ощущения от этой поверхности, но хотя и существуют способы, при помощи которых человек может «усилить осознание» со­ бытий внутри своего тела, он не может переживать их подобным дея­ тельным образом. Более важное различие кроется в том способе, благодаря кото­ рому человек обучается чувствовать вещи. Ребенок учится различать разные цвета, звуковые тона, запахи, вкусы, температуру и так далее только тогда, когда они вовлекаются в контингенции подкрепления. Если красные свечи имеют подкрепляющий вкус, а зеленые — нет, то ребенок берет и ест красные свечи. Некоторые важные контингенции носят вербальный характер. Родители учат ребенка называть цвета, под­ крепляя правильные ответы. Если ребенок говорит: «Синий» и объект 92 По ту сторону свободы и достоинства перед ним — синий, то родитель говорит: «Хорошо!» или «Правильно!». Если объект — красный, то родитель говорит «Неправильно!». Такое не­ возможно в случае, когда ребенок учится реагировать на то, что про­ исходят внутри его тела. Человек, который учит ребенка разбираться в собственных чувствах, чем-то похож на дальтоника, обучающего ре­ бенка называть цвета. Такой учитель не может быть уверенным в на­ личии или отсутствии того состояния, которое определяет, следует ли подкреплять ответ или нет. Как правило, вербальное сообщество не может создать настоль­ ко точные контингенции, которые нужны для того, чтобы научить нас выделять тонкие различия между стимулами, для него недоступными. Оно должно полагаться на видимые свидетельства наличия или отсут­ ствия внутреннего состояния. Родитель может научить ребенка гово­ рить «Я голоден» не потому, что способен почувствовать то же самое, что и ребенок, но потому, что видит, как тот жадно ест или ведет себя каким-то иным образом, связанным с пищевой депривацией либо под­ крепляющим действием пищи. Такое свидетельство может оказаться вполне пригодным для того, чтобы ребенок научился «выражать свои чувства» с большей точностью, однако так происходит далеко не всегда, потому что многие чувства имеют неочевидные поведенческие манифе­ стации. В результате язык эмоций оказывается довольно неточным. Мы склонны описывать эмоции при помощи терминов, которые усвоили при взаимодействии с другого рода вещами; почти все слова, которые мы при этом используем, были изначально метафорами. Мы можем учить ребенка называть определенные вещи хороши­ ми, подкрепляя его в зависимости от того, как они воспринимаются на вкус, выглядят или ощущаются нами, но все не могут считать хорошими одни и те же вещи, и мы тоже можем ошибаться. Единственное альтер­ нативное свидетельство вытекает из поведения ребенка. Если мы даем ребенку новую еду, и он начинает активно ее есть, то очевидно, что пер­ вое знакомство со вкусом этой еды стало положительным подкрепле­ нием, и мы говорим ему, что эта еда хорошая, и соглашаемся, когда он называет ее хорошей. Однако у ребенка есть и другая информация. Он чувствует иные эффекты и в дальнейшем может называть хорошими другие вещи, если они имеют такие же эффекты, даже если активного поглощения пищи среди них не будет. Не существует значимой причинной зависимости между подкре­ пляющим эффектом стимула и чувствами, с ним связанными. Мы мог­ ли бы сказать, следуя Уильяму Джемсу с его новой трактовкой эмоций, что стимул подкрепляет не потому, что кажется приятным, а кажется Ценности 93 приятным, потому что подкрепляет. Однако связка «потому что» снова ведет к ошибочным заключениям. Стимулы и подкрепляют, и создают состояние, которое воспринимается как приятное, по одной и той же причине, которую следует искать в эволюционной истории. Ключ к разгадке в том, что по-настоящему важно не само чувство, но те веши, которые его вызывают. Именно стекло чувствуется гладким, а не «чувство гладкости». Приятен подкрепляющий стимул, а не при­ ятное чувство. Люди обобщили те чувства, что вызываются хорошими вещами, и назвали их удовольствием, а также чувства, что вызывают­ ся плохими вещами, и назвали их болью; но мы не даем человеку само удовольствие или боль, мы даем ему вещи, которые он чувствует как приятные или причиняющие боль. Люди не действуют ради того, что­ бы максимально увеличить наслаждение и минимизировать боль, как утверждают гедонисты; они действуют так, чтобы получить приятные вещи и избежать болезненных. Эпикур был не совсем прав: наслаждение не есть конечное добро, а боль — конечное зло; единственно хорошие вещи - это положительные подкрепляющие стимулы, а единственно плохие — это отрицательные подкрепляющие стимулы. То, что макси­ мизируется или минимизируется, то есть то, что в конечном счете явля­ ется хорошим или плохим, — это вещи, а не чувства, и люди действуют для того, чтобы получить их или избавиться от них не потому, что они чувствуют их так или иначе, а потому, что эти вещи являются положи­ тельными или отрицательными подкрепляющими стимулами. (Когда мы называем что-то приятным, мы можем иметь в виду чувство, но чув­ ство есть лишь побочный продукт того факта, что приятная вещь явля­ ется, почти в буквальном смысле, подкрепляющей вещью. Мы говорим о сенсорном удовлетворении как о чувстве, однако удовлетворять значит подкреплять, а благодарность имеет отношение к реципрокному под­ креплению. Мы говорим, что подкрепление доставляет удовольствие, как если бы мы говорили о чувстве, но это слово буквально означает из­ менение состояния депривации, что и делает объект подкрепляющим. Быть довольным значит быть удовлетворенным.) Некоторые из простых благ, функционирующих как подкре­ пляющие, исходят от других людей. Чтобы быть в тепле и безопасно­ сти, люди держатся ближе друг к другу, они подкрепляют друг друга сексуально, и они делятся, одалживают или крадут вещи друг друга. Подкрепление со стороны других людей не обязательно бывает пред­ намеренным. Один человек учится хлопать в ладоши для того, чтобы привлечь чье-либо внимание, но другие поворачиваются к нему вовсе 94 По ту сторону свободы и достоинства не для того, чтобы побудить его снова хлопать. Мать учится успокаивать встревоженное дитя, лаская его, но ребенок успокаивается не для того, чтобы побудить мать ласкать его и дальше. Человек учится отгонять не­ приятеля, ударяя его, однако последний отступает не для того, чтобы побудить его нанести удар при новой возможности. Во всех этих слу­ чаях мы можем назвать подкрепляющее действие ненамеренным. Но оно может стать намеренным, если результат подкрепляет поведение. Как мы видели, человек действует намеренно не в том смысле, что он обладает намерением, которое и осуществляет, а в том смысле, что его поведение усиливается последствиями. Ребенок, который плачет, пока его не приласкают, начинает плакать намеренно. Инструктор по боксу может учить своего воспитанника бить определенным образом, при­ творяясь, что такой удар причиняет боль. Человек вряд ли расположен обращать внимание на другого для того, чтобы побудить его хлопать в ладоши, но он может начать делать это намеренно, если этот способ привлечения внимания менее неприятен по сравнению с другими. Когда другие люди намеренно создают и поддерживают контин­ генции подкрепления, человек, находящийся под их действием, может рассматриваться как действующий «на благо других». Вероятно, первые и все еще самые распространенные контингенции, вызывающие такое поведение, являются аверсивными. Любой, кто обладает необходи­ мой для этого силой, может обращаться с другими людьми аверсивно до тех пор, пока те не отреагируют подкрепляющими его способами. Методы, вовлекающие положительное подкрепление, труднее освоить, и они реже используются из-за того, что их результаты обычно носят отложенный характер; однако у них есть преимущество, которое заклю­ чается в отсутствии ответного нападения. Используемый метод часто зависит от доступной силы: сильный угрожает физическим ущербом, безобразный запугивает, физически привлекательный подкрепляет сексуально, а богатый — платит. Вербальные подкрепления получают свою силу от специфических подкрепляющих стимулов, с которы­ ми они используются, а поскольку они используются в разных случа­ ях с разными подкрепляющими стимулами, их действие может быть обобщено. Мы даем человеку положительное подкрепление, восклицая «Хорошо!» или «Правильно!», а отрицательное — произнося «Плохо!» или «Неправильно!», и эти вербальные стимулы эффективны, так как они сопровождаются другими подкрепляющими стимулами. (Заметим, что между этими парами слов может быть введено разгра­ ничение. Поведение может быть названо хорошим или плохим — и этиче­ ские оттенки тут не случайны — соответственно способу, которым оно Ценности 95 обычно подкрепляется другими. Поведение обыкновенно называется правильным или неправильным в зависимости от других континген­ ций. Существует правильный и неправильный способ что-то делать; установленный способ вести машину скорее правилен, чем просто хо­ рош, иной же способ скорее неправилен, чем просто плох. Похожее различение может быть введено между похвалой и порицанием, с одной стороны, и воздаянием должного и обвинением, с другой. Обычно мы хвалим или порицаем тогда, когда поведение человека служит отрица­ тельным или положительным подкреплением для нас, безотноситель­ но к результатам этого поведения, однако, когда мы воздаем человеку должное за его достижения или обвиняем его в неприятностях, мы ука­ зываем на достижения или неприятности и делаем акцент на том, что они несомненно являются результатами его поведения. Тем не менее мы используем слова «хорошо» и «правильно» почти как синонимы, да и, возможно, проводить различие между похвалой и воздаянием долж­ ного не всегда имеет смысл.) Эффект подкрепления, который нельзя связать с его ценностью для выживания (эффект употребления героина, например), выглядит аномальным. Может показаться, что условные подкрепления подра­ зумевают другой тип чувствительности, однако они являются эффек­ тивными в силу обстоятельств предыстории человека. Согласно Эрику Доддсу, греки во времена Гомера сражались, вдохновляясь рвением стремиться не к счастью, но к уважению своих соратников69. Счастье может быть понято как результат личного подкрепления, связанного с ценностью для выживания, а уважение — как некое условное подкре­ пление, используемое, чтобы побудить человека действовать на благо других; однако все условные подкрепления черпают свою силу из лич­ ных подкреплений (с традиционной точки зрения можно сказать, что общественный интерес всегда основан на частных интересах) и, следо­ вательно, из эволюционной истории видов. То, как человек рассматривает действия на благо других, зависит от использованных подкреплений. Чувства - это побочные продукты контингенций, и они ничего не говорят о различии между публичным и личным. Мы не говорим, что простые биологические подкрепления эффективны из-за человеческого самолюбия, и мы не должны связы­ вать поведение, направленное на благо других, с любовью к другим. Действуя на благо других, человек может переживать любовь или страх, испытывать чувство преданности или наличия обязательств, или лю­ бое иное чувство, вызванное контингенциями, ответственными за поведение. Человек не действует на благо других из-за чувства принад­ 96 По ту сторону свободы и достоинства лежности к сообществу, как не отказывается действовать из-за чувства отчуждения. Его поведение зависит от контроля со стороны социально­ го окружения. Когда один человек побуждается действовать на благо другого, мы можем задать себе вопрос: будет ли результат честным и справед­ ливым? Будет ли благо, полученное обеими сторонами, соразмерным? Когда один человек контролирует другого аверсивными методами, со­ размерного распределения благ не происходит, да и положительные подкрепляющие стимулы могут использоваться таким образом, что результаты будут далеки от справедливых. В поведенческих процессах нет ничего, что гарантировало бы честное взаимодействие, поскольку поведение, производимое подкреплением, зависит от контингенций, в которых оно возникает. В экстремальном случае другие люди могут подкреплять человека в режиме, который будет стоить ему жизни. Предположим, например, что группе людей угрожает хищник (мифи­ ческое «чудовище»). Человек, обладающий необходимой силой и уме­ ниями, убивает чудовище или прогоняет его. Группа, освобожденная от угрозы, вознаграждает героя одобрением, похвалой, прославле­ нием, любовью, празднованиями, статуями, триумфальными арками и рукой принцессы. Что-то из этого может быть непроизвольным, но тем не менее все это подкрепляет героя. А что-то может быть намерен­ ным — таким образом, герой подкрепляется в точности для того, чтобы побудить его сражаться и против других чудовищ. Важный аспект по­ добных контингенций заключается в том, что чем больше угроза, тем большей становится и награда для героя, устраняющего ее. Вследствие этого герой берется за все более и более опасные задания до тех пор, пока не погибнет. Такие контингенции не обязательно носят социаль­ ный характер, они могут быть обнаружены и в других опасных заняти­ ях, таких как скалолазание, когда преодоление опасности становится тем более подкрепляющим, чем сильнее эта опасность. (Тот факт, что этот поведенческий процесс может пойти неправильно и привести к смерти, нарушает принципы эволюционного отбора не больше, чем фототропическое поведение мотылька, имеющее значение для вы­ живания тогда, когда ведет его к солнечному свету, но становящееся гибельным тогда, когда начинает вести его в огонь.) Как мы видим, вопрос честности и справедливости часто сво­ дится к вопросу хорошего управления. Этот вопрос заключается в том, мудро ли используются подкрепления. Два других понятия, связан­ ных с ценностными утверждениями, но не столь очевидно с хорошим управлением, это «должно» и «следует»70. Мы можем использовать их Ценности 97 и вне социальных контингенций. «Чтобы добраться до Бостона, ты дол­ жен (тебе следует) выбрать автостраду 1», — это просто другой способ сказать: «Если прибытие в Бостон будет для тебя подкреплением, то ты будешь подкреплен, выбрав автостраду 1». Сказать, что трасса 1 есть «правильный» маршрут для поездки в Бостон — это не этическое или моральное суждение, но утверждение относительно дорожной системы. Может показаться, что утверждение «Ты должен (тебе следует) прочи­ тать “Дэвида Копперфильда""'», которое может быть переведено как «Ты получишь подкрепление, если прочитаешь “Дэвида Копперфильда”», ближе к оценочному суждению. Это — ценностное суждение в той мере, в какой оно подразумевает, что эта книга будет давать подкрепление. Мы можем выразить подтекст открыто, приведя аргумент: «Если тебе понравились "Большие надежды”, то ты должен (тебе следует) прочи­ тать "Дэвида Копперфильда”». Это ценностное суждение оказывается правильным, если для большинства случаев верно, что тот, кто получил подкрепление, прочитав «Большие надежды», так же был подкреплен чтением «Дэвида Копперфильда». «Должен» и «следует» начинают вызывать более сложные вопросы тогда, когда мы касаемся контингенций, под влиянием которых чело­ век побуждается действовать на благо других. «Ты должен (тебе следует) говорить правду» — это ценностное суждение в той степени, в какой оно затрагивает подкрепляющие контингенции. Мы можем перевести его так: «Если одобрение твоих товарищей является для тебя подкреплени­ ем, то ты будешь подкреплен, говоря правду». Эта ценность может быть обнаружена в социальных контингенциях, созданных для поддержания контроля. Это этическое и моральное утверждение в том смысле, в ко­ тором традиции и нравы касаются принятых в группе практик. Это область, в которой очень легко упустить из виду континген­ ции. Человек хорошо водит машину из-за контингенций подкрепления, которые сформировали и продолжают поддерживать его поведение. Такое поведение традиционно объясняют тем, что водитель обладает знаниями и умениями, нужными для того, чтобы водить машину, одна­ ко эти знания и умения могут быть отслежены до контингенций, кото­ рые и следовало бы использовать для объяснения поведения в первую очередь. Мы не говорим, что человек делает именно то, что ему «следует делать» при вождении машины, опираясь на свое внутреннее чувство, говорящее нам, что является правильным в этой ситуации. Тем не ме­ нее мы склонны обращаться к некоторым внутренним добродетелям для объяснения того, почему человек ведет себя хорошо по отношению к своим товарищам. Но он поступает так вовсе не потому, что его то­ 98 По ту сторону свободы и достоинства варищи наделили его чувством ответственности или долга, либо пре­ данностью или уважением к другим, а потому, что они создали для него эффективные социальные контингенции. Поведение квалифицирует­ ся как дурное или хорошее, как правильное или неправильное не из-за внутренней добродетельности или порочности, плохого или хорошего характера, или способности к различению добра и зла. Это происходит из-за контингенций, включающих большое разнообразие подкрепле­ ний, в том числе и такие обобщенные вербальные подкрепления, как «Хорошо!», «Плохо!», «Правильно!» и «Неправильно!». Стоит лишь обнаружить контингенции, которые контролируют так называемое плохое или хорошее и правильное или неправильное поведение, как становится ясным различие между фактами и тем, что чувствуют люди относительно фактов. То, что люди чувствуют в связи с фактами, — это побочный продукт. По-настоящему важным является то, что они делают исходя из фактов; и то, что они делают, тоже стано­ вится фактом, который можно объяснять, анализируя соответствующие контингенции. Карл Поппер высказал традиционную точку зрения, противоположную вышесказанной, когда написал: «Вопреки тому социологическому факту, что большинство людей следуют норме “Не укради”, все же существует возможность решать, ка­ кую норму принять — эту или противоположную ей; и также возможно вдохновлять людей придерживаться принятой ими нормы или смутить их и убедить принять противоположную норму. Невозможно вывести суждение, утверждающее норму или решение, из суждения, описываю­ щего какой-либо факт; иначе говоря, невозможно выводить нормы или решения из фактов»72. Этот вывод верен только в том случае, если «существует возмож­ ность решать, какую норму принять». Здесь автономный человек мог бы проявить себя во всем блеске, но принимает ли человек норму «Не укради», зависит от наличествующих контингенций, которые нельзя упускать из вида. Тут можно привести некоторые факты, имеющие отношение кделу. Задолго до того, как кто-либо утвердил это как «норму», люди нападали на тех, кто у них крал. С некоторого времени воровство было названо преступлением и в качестве такового стало наказываться в том числе и теми, кто не становился его жертвой. Человек, знакомый с этими кон­ тингенциями, возможно на собственном опыте, мог дать совет другому: «Не воруй». Если он обладал достаточным статусом и авторитетом, то Ценности 99 ему можно было и не упоминать о сопутствующих воровству контин­ генциях. Более сильная формулировка «Не укради» как одна из 10 запо­ ведей подразумевает сверхъестественные санкции. Соответствующие ей социальные контингенции подразумеваются в выражении «Тебе не следует красть», которое может быть переведено как «Если ты желаешь избежать наказания, избегай воровства» или «Воровство — это плохо, а плохое поведение будет наказано». Такие утверждения нормативны не более, чем фраза «Если кофе не дает тебе заснуть, когда ты хочешь спать, — не пей его». Правило или закон включают в себя утверждения о преобла­ дающих контингенциях, природных или социальных. Человек мо­ жет соблюдать правило или повиноваться закону просто благодаря контингенциям, подразумеваемым правилом или законом, но те, кто формулирует правило или закон, обычно создают вспомогательные контингенции. Строитель подчиняется правилу, когда носит прочную каску. Природные контингенции, побуждающие иметь защиту от па­ дающих предметов, не очень эффективны, и правило, таким образом, должно быть усилено: тот, кто не носит каску, будет уволен. Не суще­ ствует естественной связи между ношением каски и сохранением ра­ боты; эта контингенция поддерживается для того, чтобы дополнить естественные, но недостаточно эффективные контингенции, связан­ ные с защитой от падающих предметов. Сходные аргументы можно привести в отношении любого правила, которое касается социальных контингенций. В конечном счете люди ведут себя более эффективно, если следуют правилу говорить только правду, однако получение поль­ зы от этого слишком отдалено для того, чтобы повлиять на говорящего правду, и поэтому нужны дополнительные контингенции, создающие и поддерживающие соответствующее поведение. Поэтому правдивость называют добродетелью. Говорить правду — правильно, а лгать — пло­ хо и неправильно. «Норма», таким образом, есть просто констатация контингенций. Целенаправленный контроль «ради блага других» становится более сильным тогда, когда его осуществляют религиозные, государ­ ственные, экономические и образовательные институты73. Группа мо­ жет поддерживать определенный порядок, наказывая своих членов за плохое поведение, однако когда контроль переходит к государству, функции наказания переходят к специалистам, способным реализовать более сильные формы наказания, такие как штрафы, тюремное заклю­ чение или смертный приговор. «Плохое» и «хорошее» становится «за­ 100 По ту сторону свободы и достоинства конным» или «незаконным», а контингенции закрепляются в законах, определяющих поведение и возможное наказание. Законы полезны для тех, кто должен их соблюдать, поскольку они определяют, како­ го поведения следует избегать, и они полезны для тех, кто их приме­ няет, поскольку определяют, какое поведение должно быть наказано. Социальная группа заменяется гораздо более определенной инстанци­ ей — государством или страной, — чьи полномочия или власть наказы­ вать могут обозначаться церемониями, флагами, музыкой и рассказами о славных законопослушных гражданах и отъявленных преступниках. Религиозная организация представляет особую форму управле­ ния, при которой «хорошее» и «плохое» становится «благочестивым» и «греховным». Контингенции, содержащие отрицательные и положи­ тельные подкрепления (часто самого экстремального характера), закре­ пляются, например в виде заповедей, и поддерживаются специалистами обычно с помощью церемоний, ритуалов и историй. Подобным обра­ зом, если члены неорганизованной группы обмениваются товарами и услугами, подчиняясь действию неформальных контингенций, то эко­ номический институт или учреждение определяет особые роли — такие, как работодатель и работник, покупатель и продавец — и конструирует особые типы подкрепляющих стимулов, таких как деньги или кредиты. Контингенции закрепляются в виде соглашений, контрактов и так да­ лее. Схожим образом, члены неформальной группы учатся друг у друга, и при этом процесс обучения может быть как целенаправленным, так и нет; но институциональное образование нанимает особых специа­ листов, называемых учителями, которые работают в особых местах, называемых школами, создавая контингенции, содержащие особые подкрепляющие стимулы, такие как оценки и аттестаты. «Хорошо» или «плохо» превращаются в «правильно» и «неправильно», а поведение, которое следует освоить, может закрепляться в учебных планах и кон­ трольных работах. Так как организованные институты побуждают людей действо­ вать «ради блага других» более эффективно, они изменяют то, что люди чувствуют при этом. Человек поддерживает правительство не потому, что лоялен, но потому, что правительство создало особые континген­ ции. Но мы называем его лояльным и приучаем его называть себя ло­ яльным, а также сообщать о любых особенностях своего состояния, которые могут соответствовать чувству лояльности. Человек соблюдает религиозные предписания не потому, что благочестив; он соблюдает их из-за контингенций, создаваемых религиозными учреждениями. Мы называем его благочестивым, учим его называть себя благочести­ Ценности 101 вым и сообщать о том, что соответствует его «чувству благочестия». Конфликты между разными чувствами, как, например, в классических литературных сюжетах «любовь против долга» или «патриотизм против веры», на самом деле представляют собой конфликты между контин­ генциями подкрепления. По мере того, как контингенции, побуждающие человека действо­ вать «на благо других», становятся сильнее, они оттесняют континген­ ции, связанные с личными подкрепляющими стимулами. И тогда им могут бросить вызов. Безусловно, в данном случае вызов — это метафора, предполагающая состязание или схватку. Действия людей в ответ на чрез­ мерный или противоречивый контроль можно описать более конкретно. Пример — борьба за свободу, описанная во второй главе. Человек может отказаться от государства, встав под неформальный контроль небольшой группы или, следуя примеру Генри Торо, уединившись от общества. Он может отступиться от традиционной религии, обратившись к этическим практикам какой-либо неформальной группы или став отшельником. Он может уклониться от организованного экономического контроля, перейдя к неформальному обмену товарами и услугами либо к ведению самодостаточного обособленного хозяйства. Он может отвергнуть орга­ низованное научное знание, отдав приоритет личному опыту (перейти от Wissen — знания к Verstehen — пониманию). Другая возможность — ослабить или уничтожить тех, кто навязывает свой контроль, возможно, путем создания конкурирующей системы. Подобные шаги часто сопровождаются таким вербальным пове­ дением, которое способствует невербальным действиям и побуждает остальных к содействию. Так, ценность и пригодность подкреплений, используемых другими людьми и организациями, можно поставить под сомнение: «Почему я должен искать восхищения или избегать осужде­ ния со стороны ближних?», «Что мое — или любое другое — государ­ ство может на самом деле мне дать?», «Может ли церковь действительно определить, буду ли я навеки проклят или благословлен?», «Что такого восхитительного в деньгах и нужны ли мне все те вещи, которые можно на них купить?», «Почему я должен изучать именно те предметы, кото­ рые входят в учебный план колледжа?». Короче говоря: «Почему я дол­ жен действовать “во благо других”?» Когда в результате таких действий получается обойти или раз­ рушить контроль со стороны других, остаются только личные под­ крепления. Индивид начинает искать немедленного удовлетворения, возможно, в сексе и в наркотиках. Если он не должен прилагать много 102 По ту сторону свободы и достоинства усилий для того, чтобы найти еду, кров и безопасность, то его поведен­ ческая активность будет ничтожна. Описывая состояние такого инди­ вида, говорят, что он страдает от отсутствия ценностей. Как указывал Маслоу, состояние отсутствия ценностей «описывается по-разному: как аномия, аморальность, ангедония, неприкаянность, пустота, без­ надежность, отсутствие того, во что можно верить или чему можно себя посвятить». Кажется, что эти слова имеют отношение к чувствам или состояниям сознания, однако в действительности они относятся к не­ достатку эффективных подкреплений. Аномия и аморальность имеют отношение к отсутствию искусственных подкреплений, побуждающих людей повиноваться правилам. Ангедония, неприкаянность, пустота и безнадежность указывают на полное отсутствие подкреплений. «То, во что можно верить или чему можно себя посвятить», следует искать среди искусственных контингенций, побуждающих людей действовать «ради блага других». Различие между чувствами и контингенциями становится осо­ бенно важным, когда дело касается практических действий. Если ин­ дивид действительно страдает от некоторого внутреннего состояния, называемого отсутствием ценностей, то решить эту проблему мы мо­ жем только изменив его состояние, например, «возродив моральную силу», «пробудив моральную энергию» или «укрепив моральную устой­ чивость или приверженность духовным ценностям». Но на самом деле следует изменить контингенции, и неважно, возлагаем ли мы на них ответственность за дефектное поведение или за те чувства, которые его якобы объясняют. Общепринятый план действий заключается в усилении перво­ начального контроля, устранении конфликтов, использовании более сильных подкреплений и оттачивании контингенций. Если люди не ра­ ботают, то не потому, что они ленивы или беспомощны, а потому, что не получают за работу достаточной платы, или потому, что социальное обслуживание и рост благосостояния общества сделали экономические стимулы менее эффективными. Нужно сделать так, чтобы все хорошие вещи в жизни могли быть получены только в результате производитель­ ного труда. Если граждане не соблюдают законы, то не потому, что они нарушители или преступники, но потому, что ослаб контроль правоох­ ранительных органов; эта проблема может быть решена путем отказа от отсрочки или смягчения приговоров, усиления полиции и ужесточения законов. Если ученики не учатся, это не потому, что им стало неинте­ ресно, а потому, что были снижены стандарты преподавания, или по­ тому, что изучаемые предметы больше не имеют отношения к реальной Ценности 103 жизни. Ученики будут заинтересованы в образовании, если престиж знания и умений будет восстановлен. (Побочным результатом станет то, что люди начнут чувствовать себя трудолюбивыми, законопослуш­ ными и заинтересованными в получении образования.) Такой подход, заключающийся в усилении старых способов кон­ троля, с полным правом может быть назван реакционным. Он может привести к успеху, но не устранит основную проблему. Организованный контроль «ради блага других» продолжит соперничать с личными под­ креплениями, а различные формы контроля будут противоречить друг другу. Баланс распределения благ между контролирующим и контро­ лируемым останется несправедливым или нечестным. Если проблема состоит лишь в том, чтобы исправить этот баланс, то любое действие, которое делает контроль эффективнее, будет неверным, как будет не­ верным и любое действие в направлении полного индивидуализма или полной свободы от контроля. Первый шаг в решении этой проблемы - определить все блага, по­ лучаемые индивидом тогда, когда его контролируют «на благо других». Окружающие осуществляют контроль, манипулируя личными под­ креплениями, к которым чувствителен человеческий организм, вкупе с условными подкреплениями, такими как похвала или осуждение, ко­ торые выводятся из первых. Однако существуют и другие последствия поведения, и их легко упустить из виду, потому что они не возникают немедленно. Мы уже рассматривали проблему эффективности отло­ женных аверсивных последствий. Похожая проблема возникает тогда, когда отложенные последствия являются положительными подкрепле­ ниями. Этот момент достаточно важен для того, чтобы остановиться на нем подробней. Предположительно, процесс оперантного обусловливания воз­ ник потому, что организмы, более чувствительные к последствиям своего поведения, могли лучше приспосабливаться к окружающей среде и выживать. При этом эффективными могли быть только немед­ ленные последствия. Одна из причин такого положения вещей связана с феноменом «конечных причин». В действительности на поведение не могут влиять события, которые следуют за ним, однако если «по­ следствие» наступает незамедлительно, то оно может накладываться на поведение во времени. Вторая причина кроется в функциональной связи между поведением и его последствиями. Контингенции выжива­ ния не могли породить процесс обусловливания, который учитывал бы то, каким образом поведение вызывает свои последствия. Единственная 104 По ту сторону свободы и достоинства полезная связь основана на времени: развиться мог только такой про­ цесс, в котором подкрепление усиливает любое предшествующее ему поведение. Но этот процесс мог быть значимым только в том случае, если он усиливал то поведение, которое действительно приводило к ре­ зультатам. Отсюда следует важность того факта, что любое изменение, происходящее сразу после реакции, скорее всего, и было ею вызвано. Третья причина, связанная с первой, но имеющая более практический характер, состоит в том, что подкрепляющий эффект любого отложен­ ного последствия может быть, так сказать, захвачен вклинившимся по­ ведением, которое и получит подкрепление, даже не имея отношения к появлению подкрепляющего события. Процесс оперантного обуслов­ ливания имеет дело с немедленными эффектами, однако отдаленные последствия также могут быть значимыми, и индивид выигрывает, если становится подконтрольным им. Временной разрыв можно пре­ одолеть с помощью ряда «условных подкреплений», примеры которых мы уже рассматривали. Человек, часто убегающий от дождя под навес, в конечном счете избегает дождя, прячась под навес заблаговременно. Стимулы, обычно предшествующие дождю, становятся отрицательны­ ми подкрепляющими стимулами (мы называем их признаками надвига­ ющегося дождя или угрозой дождя). Они более аверсивны в тот момент, когда человек не находится под навесом, и, прячась под навес, он убега­ ет от них и избегает промокания. Эффективное следствие заключается не в том, что он не промокнет, когда наконец пойдет дождь, а в том, что условный аверсивный стимул немедленно утрачивает свою силу. Это опосредование отдаленных последствий легче проанализи­ ровать, когда речь идет о положительных подкрепляющих стимулах. Рассмотрим, например, такой акт «палеоповедения»74, как сохранение огня. Практика сгребания на ночь золы поверх горячих углей с тем, что­ бы утром было легче развести огонь, должна была быть очень важной в те времена, когда добыть огонь было затруднительно. Как эта практи­ ка могла быть усвоена? (То, что у кого-то появилась идея сохранять та­ ким образом огонь, не является объяснением, поскольку нам все равно бы пришлось выяснять, каким образом она появилась.) Горящий уголь, найденный утром, вряд ли мог бы сам по себе подкрепить ночные дей­ ствия по сгребанию золы, однако временной разрыв может быть пре­ одолен посредством ряда условных подкреплений. Довольно легко научиться разводить новый огонь из старого, еще не совсем потухшего, и, если видно, что огонь потух недавно, должно быть несложным на­ учиться разгребать кучку золы для того, чтобы найти тлеющий уголек. Большая куча золы, благодаря этому, могла стать для кого-то условным Ценности 105 подкрепляющим стимулом — возможностью разгрести старый костер и найти все еще тлеющий уголь. Таким образом, сгребание золы в кучу будет получать автоматическое подкрепление. Промежуток времени мог быть сначала очень коротким - огонь засыпался золой и недолго находился в таком состоянии, — но. когда сохранение огня стало устой­ чивой практикой, временные аспекты соответствующих контингенций могли измениться. Как и все остальные подходы к происхождению палеоповедения, это построение весьма умозрительно, однако оно может быть исполь­ зовано для следующего объяснения. Контингенции, под влиянием которых люди научились сохранять огонь, должны были быть крайне редкими. Нам придется положиться на правдоподобность того факта, что для возникновения подобных контингенций требовались сотни тысяч лет. Однако, как только практика сгребания золы или какая-ли­ бо часть этой практики была усвоена одним человеком, другие могли усвоить ее гораздо быстрее, и в дальнейшем уже не было необходимости в случайных контингенциях. Одно из преимуществ общественных животных заключает­ ся в том, что никто не должен в одиночку изобретать все практики. Родитель учит своего ребенка, а мастер — своего ученика, потому что так они получают полезного помощника, а в процессе ребенок и ученик научаются полезному поведению, которое было бы, скорее всего, не­ доступно им вне социальных контингенций. Возможно, никто не сеет весной лишь для того, чтобы собирать осенью урожай. Высадка семян не была бы адаптивной или «рациональной» практикой, если бы ни­ как не была связана с урожаем, но человек сажает семена весной под действием более непосредственных контингенций, организованных по большей части социальной средой. Урожай в лучшем случае оказывает эффект поддержания ряда условных подкреплений. Важный репертуар поведения, который усваивается только от дру­ гих людей, имеет вербальный характер. Предположительно, вербаль­ ное поведение возникло под влиянием контингенций, включающих практическое социальное взаимодействие, однако индивид, ставший одновременно и говорящим, и слушателем, становится обладателем поведенческого репертуара необычайной широты и мощи, который он может использовать и полностью самостоятельно. Часть этого ре­ пертуара связана с самосознанием и самоконтролем, которые, как мы увидим в главе 9, имеют социальное происхождение, несмотря на это, их обычно неверно истолковывают как весьма индивидуализирован­ ные и личностные феномены. 106 По ту сторону свободы и достоинства Тем не менее еще одно преимущество может быть усмотрено в том, что индивид, в конце концов, является одним из тех «других», кто осуществляет контроль, и делает он это ради собственной выгоды. Существование общественных институтов часто оправдывается указани­ ем на некие общие ценности. Человек, подчиняющийся правительству, пользуется определенной долей порядка и безопасности. Экономическая система оправдывает себя указанием на благосостояние, которое она про­ изводит, а образовательные учреждения — на умения и знания. Вне социального окружения человек остается по существу ди­ ким, как те дети, которые якобы были выращены волками или с ранних лет смогли прокормить себя сами, находясь в благоприятном климате. Человек, пребывающий с рождения в одиночестве, не обладает вер­ бальным поведением, не осознает себя отдельной личностью и не вла­ деет навыками самоуправления, а — в зависимости от окружающего его мира — обладает лишь скудными умениями, которые можно усвоить за одну короткую жизнь, находясь под влиянием естественных континген­ ций. В дантовском аду ему уготованы муки, назначенные тем, кто «жил без осужденья и хвалы», как «ангелы, что жили для себя»75. Жить только «для себя» значит быть практически никем. Великие индивидуалисты, столь часто цитируемые ради того, чтобы подчеркнуть ценность индивидуальной свободы, обязаны сво­ им успехом прошлому социальной среды. Невольный индивидуализм Робинзона Крузо или добровольный — Генри Торо говорят о явном долге перед обществом. Если бы Крузо попал на своей остров ребенком, и если бы Торо рос беспризорником на берегу Уолденского пруда, то их жизнен­ ные истории пошли бы по-другому. Мы все должны начинать как дети, и никакая степень самоопределения, самодостаточности или самостоя­ тельности не сделает нас индивидуальностями в каком-то ином смысле, кроме как в смысле представителей человеческого вида. Великий прин­ цип Руссо — «природа создала человека счастливым и добрым, но об­ щество искажает его и делает несчастным»76 — ошибочен, и есть особая ирония в том, что, жалуясь на плохое понимание его книги «Эмиль» чи­ тателями, Руссо описывает ее как «трактат о врожденной доброте челове­ ка, чей замысел в том, чтобы показать, как порок и заблуждение, чуждые его природе, проникают извне и незаметно его меняют»77, потому что его книга в действительности является одним из величайших практических руководств по изменению человеческого поведения. Даже те, кто выступает в качестве революционеров, почти пол­ ностью представляют собой обычный продукт систем, которые они намерены свергнуть. Они используют язык, логику и науку, соблюда­ Ценности 107 ют множество этических и правовых принципов и используют те прак­ тические умения и знания, что дало им общество. Небольшая часть их поведения может представлять собой исключение — возможно, пора­ зительное, — и мы должны искать исключительные причины этого в их уникальной жизненной истории. (Приписывание их оригиналь­ ного вклада чудодейственным свойствам их внутреннего автономного человека, разумеется, вовсе не является объяснением.) Таким образом, выше описаны некоторые преимущества контро­ ля со стороны окружающих, помимо собственно благ, которые в этом контроле используются. Отдаленные выгоды значимы при любой оцен­ ке справедливости или честности обмена между человеком и его соци­ альным окружением. Нельзя достичь никакого разумного равновесия до тех пор, пока радикальный индивидуализм или либертарианство пренебрегают этой отдаленной выгодой или пока эксплуататорская си­ стема столь же сильно нарушает равновесие, но уже в противополож­ ную сторону. Вероятно, некоего оптимального состояния, при котором каждый получает максимальное подкрепление, достичь можно. Однако сказать это — значит ввести в обиход новый вид ценностей. Почему хоть кто-то должен быть озабочен вопросами законности или спра­ ведливости, даже если их можно свести к разумному использованию подкрепляющих стимулов? Вопросы, с которых мы начали, очевидно нельзя разрешить простым указанием на то, что хорошо для человека лично и что хорошо для других. Существует иной вид ценностей, к рас­ смотрению которого мы сейчас и перейдем. *** Формула борьбы за свободу и достоинство — это борьба за авто­ номного человека, а не пересмотр контингенций подкрепления, под влиянием которых живут люди. Технология поведения, которая позво­ лит успешнее бороться с аверсивными последствиями поведения — как непосредственными, так и отдаленными — и максимизировать дости­ жения, на которые способен человеческий организм, уже нам доступна, но защитники свободы противостоят ее применению. Такое сопротив­ ление порождает определенные вопросы касательно «ценностей». Кто должен решать, что для человека хорошо? Как мы будем использовать более эффективную технологию? Кто именно ее будет использовать и с какими целями? Все это, на самом деле, вопросы о подкреплении. Некоторые веши стали «хорошими» в ходе эволюционной истории ви­ дов, и их можно использовать для того, чтобы побуждать человека дей­ 108 ствовать «ради блага других». При неправильном использовании они могут стать сомнительными, и тогда человек может обратиться к тому, что хорошо только для него. Этому можно противостоять усилени­ ем контингенций, побуждающих людей действовать во благо других, или указанием на ранее упущенные из виду выгоды, концептуали­ зированные в таких понятиях, как безопасность, порядок, здоровье, благосостояние или мудрость. Другие люди, возможно и косвенно, ставят человека в зависимость от отдаленных последствий его поведе­ ния, и тогда благо других переходит в благо для самого человека. Нам осталось проанализировать еще один вид блага, которое способствует прогрессу человечества. 109 7 Эволюция культуры По факту рождения ребенок есть представитель человеческого вида, наделенный многими уникальными генетическими задатками, и он сразу же, как индивид, находящийся под влиянием контингенций подкрепления, начинает овладевать репертуаром человеческого пове­ дения. Большая часть этих контингенций создается другими людьми. Фактически эти контингенции и составляют то, что мы называем куль­ турой, хотя этот термин обычно определяют иначе. Например, два из­ вестных антрополога считают, что «основное ядро культуры состоит из традиционных (то есть исторически возникших и отобранных) идей, а главное — связанных с ними ценностей»78. Но те, кто изучает культуры, не наблюдают за идеями и ценностями. Они видят, как люди живут, как они воспитывают своих детей, как добывают или выращивают пищу, в каких домах живут, что они носят, в какие игры играют, как они ведут себя по отношению друг к другу и управляют своей жизнью и так далее. Это и есть обычаи, то есть обычное поведение людей. Для того чтобы объяснить его, мы должны обратиться к контингенциям, которые по­ родили это поведение. Некоторые контингенции являются частью физического окру­ жения, но обычно они действуют совместно с социальными контин­ генциями, которым исследователи различных культур придают особое значение. Социальные контингенции или поведение, порожденное ими, являются «идеями» культуры; а подкрепления, вовлеченные в контингенции, — ее «ценностями». Человек не просто подвергается воздействию контингенций, ко­ торые составляют культуру, он участвует в их сохранении, и в той сте­ пени, в которой контингенции вынуждают его поступать так, культура самовоспроизводится. Эффективные подкрепляющие стимулы доступ­ ны наблюдению, и поэтому их действие неоспоримо. То, что данная группа называет благом, есть факт: это то, что члены данной группы считают подкреплением в силу своей наследственности, а также есте­ ственных и социальных контингенций, которые на них действуют. В каждой культуре есть свой набор ценностей, и то, что одна культура признает как благо, другая может отвергать. Осознание этого факта оз­ 110 По ту сторону свободы и достоинства начает принятие позиции «культурного релятивизма». То, что является благом для тробрианца79, благо для тробрианца, и только. Антропологи часто указывают на релятивизм как на толерантную альтернативу мис­ сионерскому устремлению подогнать все культуры под один набор эти­ ческих, государственных, религиозных и экономических ценностей. Имеющийся в культуре набор ценностей может объяснять, поче­ му она функционирует, — и возможно без особых изменений — в тече­ ние долгого времени; но ни одна культура не находится в постоянном равновесии. Контингенции неизбежно меняются. Физическое окруже­ ние меняется тогда, когда люди переезжают, когда изменяется климат, когда природные ресурсы истощаются или направляются на другие нужды, становятся непригодными и так далее. Социальные контин­ генции также меняются, если изменяется размер группы или характер ее взаимодействия с другими группами, или тогда, когда контролиру­ ющие институты становятся более или менее влиятельными, или на­ чинают конкурировать между собой, или когда контроль встречает противодействие в форме бегства или мятежа. Контингентные характе­ ристики культуры могут передаваться с искажениями, поэтому способ­ ность быть подкрепляемым прежним набором ценностей может быть утеряна. Следовательно, пределы совладания с возникающими ситуа­ циями могут быть расширены или сужены. В общем, культура может усиливаться или ослабевать, а мы в состоянии предвидеть, выживет она или погибнет. Поэтому выживание культуры становится новой ценно­ стью, которую необходимо принимать во внимание наряду с ценностя­ ми личными или групповыми. Тот факт, что культуры гибнут или выживают, подразумевает не­ который вид эволюции; особенно часто проводится параллель с эволю­ цией видов. С этой параллелью нужно обращаться аккуратно. Культура соответствует виду. Мы описываем культуру, перечисляя ее традиции, так же, как мы описываем вид, перечисляя его анатомические особен­ ности. Две или несколько культур могут иметь какую-либо общую тра­ дицию, а два и более вида — одну и ту же анатомическую черту. Традиции культуры так же, как и видовые особенности, свойственны определен­ ным ее представителям, которые так же передают их другим. В целом чем большее количество индивидов представляют вид или культуру, тем большими становятся шансы на выживание последних. Культура, подобно биологическому виду, выживает благодаря адаптации к среде: в той степени, в которой она помогает своим членам получить желаемое и избегнуть нежеланного, она помогает им выжить и передать культуру своему потомству. Эти два типа эволюции перепле­ Эволюция культуры 111 тены друг с другом. Люди передают одновременно и культурное, и гене­ тическое наследие — хоть и разными путями и в разные периоды своей жизни. Способность перевешивать случайные вариации поведения, сделавшая существование культур возможной, была приобретена в ходе биологической эволюции, а культура, в свою очередь, определила мно­ гие переданные и сохранившиеся биологические особенности. Многие из существующих культур, например, позволяют выжить и участвовать в размножении тем индивидам, которые иначе потерпели бы в этом не­ удачу. Не все культурные практики адаптивны, как и не все биологи­ ческие особенности: неадаптивные культурные и биологические черты могут передаваться далее благодаря адаптивным, и плохо адаптирован­ ные культуры и виды могут сохраняться в течение долгого времени. Новые практики соответствуют генетическим мутациям. Такая практика может ослабить культуру — к примеру, приводя к избыточному потреблению ресурсов или ухудшению здоровья ее членов, либо усилить ее — к примеру, позволяя расходовать ресурсы более эффективно или укрепляя здоровье входящих в нее членов. Подобно мутации, представ­ ляющей собой изменение генетической структуры и не имеющей пря­ мого отношения к контингенциям отбора, действующим на возникшую благодаря ей черту, новая практика не обязана соответствовать своим происхождением ценности выживания. Пищевая аллергия влиятельного вождя могла спровоцировать появление заповедей, касающихся пищи, сексуальные предпочтения — брачных обычаев, особенности террито­ рии — военной стратегии, и такие практики могут оставаться ценимы­ ми в культуре по достаточно случайным причинам. Многие культурные практики были, конечно, прослежены до вызвавших их обстоятельств. Древний Рим, расположенный в плодородной долине и подвергавший­ ся нападениям соседних племен, которые обитали на окружающих ее холмах, служивших им естественными крепостями, разработал законы, касающиеся собственности, которые надолго пережили существование этой проблемы80. Египтяне, ежегодно восстанавливая границы земель­ ных участков после разливов Нила, разработали тригонометрию, ока­ завшуюся полезной и во многих других случаях. Параллель между биологической и культурной эволюцией рушит­ ся тогда, когда речь заходит о способах передачи. Нет ничего, похожего на генно-хромосомный механизм там, где дело касается передачи куль­ турных практик. Культурная эволюция соответствует теории Ламарка в том плане, что появляющиеся практики могут передаваться. Мы мо­ жем вспомнить хрестоматийный пример: длинные шеи жирафов поя­ вились не потому, что те вытягивали их, пытаясь достать пищу, иначе 112 По ту сторону свободы и достоинства недоступную, а затем передавали свою удлинившуюся шею потомкам, а потому, что жирафы, получившие удлиненную шею в результате му­ тации, с большей вероятностью доставали труднодоступную пищу и передавали этот признак своему потомству. Однако культура, раз­ вившая такую практику, которая позволяет использовать новые, иначе недоступные источники пищи, может передать эту практику не толь­ ко новым поколениям, но и современникам, и даже живущим рядом представителям предыдущих поколений. Более того, практика может быть передана через «диффузию» представителям иных культур — как если бы антилопы, заметившие преимущества удлиненной шеи у жира­ фов, решили отрастить себе такие же. Разные виды изолированы друг от друга из-за неспособности обмениваться генетическим материалом, однако подобной границы между культурами нет. Культура есть набор практик, но этот набор вполне может смешиваться с другими. Мы склонны ассоциировать культуру с группой людей. Людей легче увидеть, чем их поведение, а поведение увидеть легче, чем кон­ тингенции, порождающие его. (Также хорошо видимы, и оттого часто применяются при определении культуры, язык, на котором говорят люди; веши, используемые в культуре, такие как инструменты, оружие, одежда; а также формы искусства.) Только в той степени, в какой мы идентифицируем культуру с людьми, практикующими ее, мы говорим о «членах культуры», поскольку не можем говорить о «членах» набо­ ра контингенций подкрепления или набора артефактов (или, другими словами, «набора идей и ассоциированных с ними ценностей»). Некоторые типы изоляции, действующие через ограничение воз­ можностей для передачи практик, могут способствовать становлению хорошо очерченной культуры. Мы вспоминаем о географической изо­ ляции, когда говорим о самоанской культуре, и о расовых различиях, которые могли помешать обмену практиками с полинезийской культу­ рой. Доминирующий институт или система, осуществляющая контроль, могут сохранять целостность набора практик. Демократическая куль­ тура, например, представляет собой социальную среду, определенную некоторыми государственными практиками, которые поддерживают сочетающиеся с ними этические, религиозные, экономические и обра­ зовательные практики. Христианская, мусульманская или буддистская культуры подразумевают наличие доминирующего религиозного кон­ троля, а капиталистическая или социалистическая культура - доми­ нирующего набора экономических практик, каждый вариант которых сочетается со вспомогательными практиками из других сфер. Культура, Эволюция культуры 113 определяемая государственным строем, религией или экономической системой, не требует географической или расовой изолированности. Несмотря на то, что параллель между биологической и культурной эволюцией начинает хромать, когда дело касается способов передачи новых особенностей, представление о культурной эволюции остается полезным. Новые практики появляются и могут быть переданы далее, если они вносят свой вклад в выживание тех, кто их использует. На са­ мом деле, мы в состоянии проследить культурную эволюцию лучше, чем эволюцию видов, поскольку ее важные проявления могут скорее наблюдаться, чем предполагаться, и ими даже можно манипулировать напрямую. Тем не менее, как мы видим, роль окружения только начи­ нает осознаваться, и социальная среда — она же культура — часто не мо­ жет быть с легкостью идентифицирована. Она постоянно меняется, не имеет твердой субстанции и легко может быть спутана с людьми, кото­ рые поддерживают эту среду и подвергаются ее воздействию. Так как культура довольно часто определяется через людей, ее практикующих, в так называемом социал-дарвинизме, для того чтобы оправдать соперничество между культурами, используется принцип эволюции81. Войны между политическими, религиозными, экономиче­ скими системами, расами и классами оправдываются тем, что выжива­ ние сильнейшего есть закон природы, а ее «клыки и когти окрашены кровью»82. Если человек — господствующий вид, то почему бы не пойти дальше и не выделить господствующий подвид или расу? Если эволю­ ция культуры похожа на эволюцию видов, то почему бы и не появить­ ся некой господствующей культуре? Действительно, люди убивают друг друга, и часто из-за практик, составляющих, по-видимому, стер­ жень культуры. Одно правительство или форма правления соперничает с другими, и главным показателем силы становится военный бюджет. Религиозные и экономические системы также обращаются к военным мерам. Нацистским «окончательным решением еврейского вопроса» стала деятельность, направленная на полное уничтожение. И ожидается, что по окончании борьбы такого рода выживет сильнейший. Однако ни один человек не выживает в течение долгого времени, и ни одно госу­ дарственное, религиозное или экономическое образование — в течение очень долгого времени. То, что эволюционирует, — это практики. Ни в биологической, ни в культурной эволюции соперничество с другими формами не является единственным важным условием от­ бора. И биологические виды, и культуры соперничают, прежде всего, с физическим окружением. Большая часть анатомии и физиологии ви­ 114 По ту сторону свободы и достоинства дов соответствует потребностям дыхания, пропитания, поддержания комфортной температуры тела, преодоления опасности, борьбы с ин­ фекциями, размножения и так далее. Лишь небольшая их часть связана с успешной борьбой против представителей своего либо иных видов, благодаря чему она и сохранилась. Похожим образом, большинство составляющих культуру практик связано с поддержанием собствен­ ного существования и безопасностью больше, чем с борьбой против представителей других культур, и они были отобраны в результате кон­ тингенций выживания, в которых успешное соперничество играло вто­ ростепенную роль. Культура не есть продукт «коллективного сознания» или выра­ жение «общей воли». Ни одно общество не начиналось с социального контракта, ни одна экономическая система — с идеи бартера или нало­ гов, ни одна форма семьи — с интуитивного постижения преимуществ совместного существования. Культура развивается тогда, когда новые практики способствуют выживанию тех, кто ими пользуется. Когда становится ясно, что культура может выжить, а может и по­ гибнуть, некоторые ее члены могут начать действовать для того, чтобы обеспечить ей выживание. К тем двум типам ценностей, которые, как мы видели, способны побуждать людей, находящихся на соответству­ ющих должностях, к использованию технологии поведения, — лич­ ному «благу», которое подкрепляет из-за особенностей человеческого генетического наследия, и «благу других», которое черпает свою силу из личных благ, — мы должны теперь добавить третий тип — благо куль­ туры. Но почему оно будет эффективным в плане воздействия на пове­ дение? Почему люди последней трети XX века должны думать о людях последней трети XXI века, о том, как они будут выглядеть, как ими бу­ дут управлять, как и почему они будут эффективно работать, что они будут знать и какими будут их книги, картины и музыка? Не существует действенных подкреплений, которые могут быть выведены из чего-ли­ бо столь отдаленного. Почему тогда человек должен считать выживание своей культуры благом? Конечно, утверждение, что человек действует так, «потому что беспокоится о выживании своей культуры», не будет ответом на этот вопрос. Чувства по поводу какого-либо института зависят от под­ креплений, им предлагаемых. То, что человек чувствует в отношении своего правительства, может варьировать от самого ревностного патри­ отизма до самого жалкого страха, в зависимости от природы использу­ емых практик. То, какие чувства вызывает в человеке экономическая Эволюция культуры 115 система, зависит от положительных и отрицательных подкреплений. И то, какие чувства в человеке вызывает выживание его культуры, бу­ дет зависеть от мер, используемых культурой для того, чтобы побудить своих членов работать на ее выживание. Эти меры и объясняют нали­ чествующую поддержку, а чувства, скорее, являются некими побочны­ ми продуктами. Не будет ответом и утверждение, что у кого-то вдруг появляется идея работать для выживания культуры, и он начинает пе­ редавать ее другим. «Идею», как минимум, так же трудно объяснить, как и соответствующие практики, в которых она якобы выражает себя, и она гораздо менее доступна для изучения. Но как тогда мы можем объяснить эти практики? Многое из того, что делает человек для выживания своей культуры, не является «намеренным», — таким образом, он делает это не потому, что увеличивает шансы на ее выживание. Культура выживает, если вы­ живают ее носители, и это частично зависит от определенной генетиче­ ской чувствительности к подкреплениям, вследствие которой поведение, направленное на выживание в определенных условиях, сформирова­ лось и поддерживается. Практики, побуждающие индивида действовать на благо других, по-видимому, способствуют выживанию этих других и, следовательно, культуры, носителями которой они являются. Различные учреждения и институты могут извлекать эффектив­ ные подкрепляющие стимулы из событий, которые произойдут только после смерти индивида. Они сосредоточены на обеспечении безопас­ ности, правосудия, порядка, знаний, богатства, здоровья и так далее, но индивид будет довольствоваться только малой их частью. При пя­ тилетием плане или в плане по сокращению государственных расходов людей побуждают к тяжелой работе и отказу от некоторых важных под­ креплений взамен на обещание, что эти подкрепления будут получены позже; однако многих из этих людей уже не будет в живых, и они не насладятся отсроченными последствиями. (Руссо заметил это приме­ нительно к образованию: половина детей его времени, подвергавшихся карательным практикам в образовании, просто не доживала до того вре­ мени, когда могла бы воспользоваться их предполагаемыми преимуще­ ствами.) Почести, оказываемые герою-современнику, переживают его в виде памятников. Накопленное богатство переживает накопителя так же, как и накопленное знание; богатые люди основывают фонды своего имени, и наука с образованием тоже имеют своих героев. Христианская идея о жизни после смерти могла развиться из социальных континген­ ций, будучи адресованной тем, кто страдал ради своей религии еще при жизни. Рай описывается как совокупность положительных подкрепле­ 116 По ту сторону свободы и достоинства ний, в то время как ад — отрицательных, хотя и зависящих от поведения до смерти. (Личное выживание после смерти могло быть метафориче­ ским прообразом эволюционной концепции ценности выживания.) Все это, конечно, не влияет непосредственно на индивида; он лишь по­ лучает обусловленные подкрепления, используемые другими членами его культуры, переживающими его и получающими непосредственную выгоду от его деятельности. Ничто из вышесказанного не объяснит того, что мы можем на­ звать чистой заботой о выживании культуры; но мы, на самом деле, и не нуждаемся в подобном объяснении. Как мы не нуждаемся в объ­ яснении причин генетических мутаций для того, чтобы изучать их роль в естественном отборе, так мы и не должны объяснять происхождение культурной практики для того, чтобы изучить ее вклад в выживание культуры. Простой факт — культура, по любой причине побуждающая своих членов работать для ее выживания или выживания хотя бы не­ которых ее практик, выживет с большей вероятностью. Выживание является единственной ценностью, в соответствии с которой в итоге оценивается культура, и любая практика, обеспечивающая выживание, представляет собой ценность по определению. Если нас не вполне удовлетворяет заявление о том, что любая культура, побуждающая своих членов действовать — по какой-либо причине — ради ее выживания, с большей вероятностью выживет и будет воспроизводиться в дальнейшем, то нам следует вспомнить, что тут вообще мало что нуждается в объяснении. Культуры редко порождают «чистую» заботу о своем выживании — заботу, полностью свободную от ура-патри­ отических атрибутов, расовой специфики, географических границ или утвердившихся практик, с которыми обычно отождествляют культуру. Когда необходимость работы на благо других людей подвергают со­ мнению (особенно необходимость работы на благо организованных дру­ гих), сложно возразить, просто указав на отдаленные последствия. Так, правительство сталкивается с трудностями, когда граждане отказывают­ ся платить налоги, служить в вооруженных силах, участвовать в выборах и так далее, и оно может ответить усилением выработанных им контин­ генций, или увязыванием отдаленных выгод с конкретными поступками. Но как оно может ответить на вопрос: «Почему меня должно заботить, будут ли мое государство или форма правления существовать в течение длительного времени после моей смерти?». Похожим образом, ценность религиозной общины может быть поставлена под сомнение тогда, ког­ да ее члены отказываются ходить в церковь, делать пожертвования, со­ вершать политические действия в ее интересах и так далее, и она так же Эволюция культуры 117 может отреагировать усилением своих контингенций либо указанием на отдаленные преимущества. Но каков будет ее ответ на вопрос: «Почему я должен трудиться ради долгосрочного выживания своей религии?». Экономическая система оспаривается тогда, когда люди прекращают продуктивно работать, и она тоже может ответить, обострив свои кон­ тингенции или указывая на отсроченную выгоду. Но что она ответит на следующее: «Почему я должен думать о выживании некоторого особого типа экономической системы?» Единственный честный ответ на вопро­ сы такого рода, наверное, будет таким: «Не существует веского довода в пользу того, что вас это должно заботить, но если ваша культура не убе­ дила вас, что это так, тем хуже для вашей культуры». Еще более трудно объяснить какие-либо действия, направленные на выживание единой для всего человечества культуры. Pax Romana или Americana, безопасный демократический мир, мировой коммунизм или «всеобщая» церковь располагают поддержкой сильных институтов, но «чистая» мировая культура — нет. Она вряд ли станет результатом со­ ревнования между религиозными, правительственными или экономи­ ческими учреждениями. Тем не менее мы можем указать на множество причин, по которым люди в наше время должны быть заинтересова­ ны во благе всего человечества. Великие мировые проблемы носят глобальный характер. Перенаселение, истощение ресурсов, загрязне­ ние окружающей среды и угроза ящерного холокоста — вот не столь уж отдаленные возможные последствия нынешнего курса. Но указать на последствия недостаточно. Мы должны организовать такие континген­ ции, при которых эти последствия будут действенными. Как могут ми­ ровые культуры увязать эти ужасающие последствия с повседневными решениями и поступками своих членов? Процесс культурной эволюции, конечно, не закончится, если останется всего одна культура, и биологическая эволюция не остано­ вится. если останется только один главный вид — по-видимому, человек. Некоторые важные условия эволюции могут измениться, а другие — ис­ чезнуть, но мутации все еще будут происходить, отбор продолжит осу­ ществляться, а новые культурные практики — развиваться. В целом у нас нет особых причин говорить об отдельных культурах. Должно быть ясно, что мы имеем дело только с практиками, так же как относительно одного вида можно говорить только о его признаках. Эволюция культуры ставит некоторые не получившие еще исчер­ пывающего ответа вопросы о так называемых «ценностях». Является ли эволюция культуры «прогрессом»? В чем ее цель? Состоит ли эта цель 118 По ту сторону свободы и достоинства в чем-то кардинально отличающемся от последствий — реальных или ложных, — которые побуждают людей трудиться ради выживания своей культуры? Структуралистский анализ как будто обходит эти вопросы. Если мы ограничиваемся только тем, что делают люди, тогда культура эволю­ ционирует, просто проходя через последовательность стадий. Несмотря на то, что культура может и пропустить некоторую стадию, все равно можно продемонстрировать некий характерный порядок в ее развитии. Структуралист ищет объяснение тому, почему одна стадия сменяет другую в определенном порядке. Технически говоря, он пытается ис­ следовать зависимую переменную вне ее соотношения с какой-либо независимой переменной. Тот факт, что эволюция происходит во вре­ мени, наталкивает на мысль, что время само по себе может быть важной независимой переменной. Как сказал Лесли Уайт: «Эволюцию можно определить как последовательную смену форм во времени: одна фор­ ма вырастает из другой; культура продвигается вперед от одной стадии к другой. В этом процессе время является столь же интегрирующим фактором, как и изменение формы»83. Изменение, направленное во времени, часто называют «разви­ тием». Геологи прослеживают развитие Земли через несколько разных эпох, палеонтологи исследуют развитие видов. Физиологи исследуют развитие, скажем, психосексуальной регуляции. Развитие культуры мо­ жет быть прослежено по использованию материалов (от камня и брон­ зы до железа), по способам получения пищи (от собирательства, охоты и рыболовства до земледелия), использованию экономических сил (от феодализма, меркантилизма и индустриализма до социализма) и так далее. Факты такого рода полезны, но изменения происходят не изза того, что проходит время, а из-за того, что в это время происходит. Меловой период в геологии возник на определенной стадии развития Земли не благодаря некой предопределенной последовательности, но благодаря предшествующему состоянию Земли, приведшему к опре­ деленным переменам. Копыто лошади появилось не благодаря про­ шедшему времени, а благодаря отбору ряда мутаций, способствующих выживанию в тех условиях, в которых она живет. Объем словарного запаса ребенка или грамматические формы, им используемые, не яв­ ляются функцией стадии развития, но соответствуют вербальным контингенциям, принятым в сообществе, в котором он развивается. Ребенок в определенный момент формирует «понятие об инерции» только благодаря социальным и не социальным контингенциям под­ Эволюция культуры 119 крепления, породившим поведение, о котором говорят, что оно де­ монстрирует владение этим понятием. Контингенции «развиваются» так же, как и поведение, которое они порождают. Если стадии развития следуют друг за другом в фиксированном порядке, то это потому, что одна стадия подготавливает условия для другой. Ребенок должен на­ учиться ходить перед тем, как он сможет бежать или прыгать; он должен освоить начальный словарный запас для того, чтобы «располагать слова в грамматически правильном порядке»; он должен научиться простым формам поведения до того, как сможет овладеть поведением, о котором говорят, что оно показывает владение «сложными понятиями». Похожая проблема возникает и тогда, когда речь заходит о раз­ витии культуры. Практика собирательства естественным образом предшествует земледелию не из-за того, что такая последовательность сущностно необходима, но из-за того, что люди должны были както выживать (например, собирая пищу) до тех пор, пока не овладеют практикой земледелия. Необходимый порядок в историческом детер­ минизме Карла Маркса связан с контингенциями. Классовая борьба — это весьма приблизительное описание того, как люди контролируют друг друга. Усиление влияния торговцев, упадок феодализма и по­ следующий переход к индустриальной стадии (а затем, возможно, в будущем — к социализму или государству всеобщего благосостоя­ ния) в значительной мере зависит от изменений экономических кон­ тингенций подкрепления. «Чистая» теория развития, довольствуясь лишь схемами после­ довательных структурных изменений, упускает шанс объяснить по­ ведение, исходя из особенностей генетической истории и истории среды. Она также упускает возможность изменить порядок стадий или скорость, с которой они сменяют друг друга. В стандартном окруже­ нии ребенок может усваивать понятия в стандартной последователь­ ности, однако эта последовательность обусловлена контингенциями, которые могут быть изменены. Схожим образом, культура может раз­ виваться, проходя последовательность стадий по мере развития кон­ тингенций; однако может быть создан и альтернативный порядок контингенций. Мы не можем изменить возраст Земли или ребенка, но в последнем случае нам не обязательно ждать, пока пройдет время, чтобы изменить ход событий. Концепцию развития часто связывают с так называемыми ценностями, когда направленные изменения трактуют как рост. Растущее яблоко проходит через ряд стадий, и одна из них объявляет­ ся наилучшей. Мы отвергаем зеленые или гнилые яблоки; только спе­ 120 По ту сторону свободы и достоинства лое яблоко является хорошим. Так же мы говорим о зрелом человеке и зрелой культуре. Фермер работает для того, чтобы обеспечить без­ опасный переход своих посевов в стадию зрелости, и родители, учи­ теля и терапевты стремятся создать «зрелую личность». Изменения, направленные в сторону созревания, часто ценятся как «становле­ ние». Если процесс изменений нарушается, то мы говорим об остано­ вившемся развитии или фиксации на определенной стадии развития и пытаемся это исправить. Когда изменения происходят слишком медленно, мы говорим об отставании в развитии и работаем над его ускорением. Однако все эти высоко ценимые перемены становятся бессмысленными (если не сказать хуже), когда зрелость уже достиг­ нута. Никто не стремиться «стать» дряхлым стариком; зрелый человек был бы рад задержаться в развитии или оказаться фиксированным на этой стадии; с этой точки зрения он не имел бы ничего против того, чтобы считаться отстающим в развитии. Будет ошибкой предполагать, что любое изменение или разви­ тие есть рост. Современное состояние земной поверхности не являет­ ся зрелым или незрелым; лошадь не достигла, насколько мы можем знать, финальной и, предположительно, оптимальной стадии своего эволюционного развития. Если речь ребенка кажется развивающей­ ся подобно эмбриону84, то это лишь потому, что мы пренебрегаем контингенциями среды. Ребенок-маугли не имеет способности про­ износить слова не потому, что его изоляция прервала некий процесс созревания, но потому, что он в свое время не оказался в вербальном сообществе85. У нас нет причин называть какую-либо культуру зре­ лой в том смысле, что ее дальнейший рост маловероятен или приведет к некоему роду упадка. Мы называем некоторые культуры недоразви­ тыми или незрелыми по контрасту с другими, которые мы именуем «продвинутыми», однако предполагать, что какое-либо правитель­ ство, религия или экономическая система являются зрелыми — есть лишь грубая форма шовинизма. Главное возражение против метафоры роста, касающееся как развития индивида, так и эволюции культуры, заключается в том, что она выделяет некую финальную стадию, не подразумевающую продолжения. Мы говорим, что организм растет в сторону зрелости или для того, чтобы достичь зрелости. Зрелость становится целью, и прогресс становится движением к цели. Цель становится букваль­ но границей — концом чего-то, и это напоминает состязание в беге. Она не оказывает эффекта на все состязание и лишь обозначает его конец. Мы используем это слово в таком относительно пустом зна­ Эволюция культуры 121 чении, когда говорим, что цель жизни заключается в смерти, а цель эволюции — в том, чтобы наполнить Землю жизнью. Смерть, без со­ мнения, является концом жизни, а наполненная жизнью Земля может стать концом эволюции, но эти пограничные состояния не оказывают прямого влияния на процессы, благодаря которым они достигаются. Мы не живем для того, чтобы умереть, и эволюция не происходит для того, чтобы наполнить Землю жизнью. Цель как финиш забега довольно легко можно спутать с победой, а следовательно, и с причинами участия в забеге и конечной целью бегуна. Ранние исследователи поведения использовали лабиринты и другие устройства, в которых целью, как можно было бы подумать, являлось обнаружение местонахождения подкрепляющего стимула и выявление действия, ведущего к нему; подопытный организм дви­ гался по направлению к своей цели. Но действительно важная связь является временной, а не пространственной. За поведением следует подкрепление; поведение не преследует его и не овладевает им. Мы объясняем развитие видов и поведение индивида, указывая на селек­ тивное воздействие контингенций выживания и контингенций под­ крепления. И виды, и поведение отдельного индивида развиваются, будучи сформированными и сохраняемыми своим воздействием на мир вокруг. Это та единственная роль, которую играет будущее. Но это не означает, что в развитии нет никакого направления. Большие усилия были положены на то, чтобы описать эволюцию как совокупность направленных изменений: например, как постоянное увеличение сложности структуры, чувствительности к стимулам или эффективности использования энергии. Существует и другая важ­ ная возможность: оба вида эволюции делают индивидов более чувстви­ тельными к последствиям своих действий. Индивиды, более склонные изменяться под влиянием определенного рода последствий, по-ви­ димому, получают преимущество, и культура ставит индивида под контроль отдаленных последствий его поведения, чего не было в биологической истории видов. Отдаленное личное благо становит­ ся эффективным тогда, когда человек руководствуется благом других, а культура, побуждающая хотя бы некоторых своих членов работать ради ее выживания, делает для них актуальными еще более отдален­ ные последствия. Задача проектировщика культуры заключается в том, чтобы ускорить развитие практик, приводящих в действие отдаленные по­ следствия поведения. И сейчас мы рассмотрим некоторые проблемы, с которыми такой проектировщик может столкнуться. 122 *** Социальная среда и есть то, что мы зовем культурой. Она форми­ рует и поддерживает поведение тех, кто в ней живет. Культура развива­ ется с появлением, не столь важно по какой причине, новых практик, отбираемых по их вкладу в укрепление культуры, которая «соперничает» с физическим окружением и другими культурами. Важным шагом яв­ ляется появление практик, побуждающих людей действовать ради выживания своей культуры. Эти практики не могут быть выведены из личных благ даже тогда, когда они используются на благо других людей, поскольку выживание культуры вне рамок жизни отдельного человека не может быть источником обусловленных подкреплений. Другие люди могут пережить человека, побуждаемого ими действовать ради их блага, и культура, выживание которой и является задачей, часто идентифи­ цируется с другими людьми и их организациями, но эволюция куль­ туры предлагает дополнительную разновидность блага или ценности. Культура, которая по любым причинам побуждает своих членов работать для своего выживания, выживет с большей вероятностью. Это вопрос блага для культуры, а не для индивида. Целенаправленное проектиро­ вание культуры способствует этому благу через ускорение эволюци­ онного процесса, а так как наука и технология поведения созданы для того, чтобы усовершенствовать этот процесс, они являются полезными «мутациями» в эволюции культуры. Если и существует какая-то цель или направление в эволюции культуры, то они заключаются в том, что­ бы ставить людей под контроль все большего и большего числа послед­ ствий их поведения. 123 8 Проектирование культуры86 Многие люди заняты проектированием (design) и перестройкой (redesign) культурных практик. Они изменяют вещи, которыми пользу­ ются, и сами способы их использования. Они совершенствуют мыше­ ловки и компьютеры и открывают лучшие способы воспитания детей, выплаты заработной платы, сбора налогов и помощи людям. Нам ни к чему долго разбираться со словом «лучше» (better): это просто сравни­ тельная степень слова «хорошо» (good), а что хорошо (goods), то может служить подкреплением87. Мы говорим, что один фотоаппарат лучше другого из-за особенностей его использования. Производитель побу­ ждает потенциальных покупателей «ценить» производимый им фотоап­ парат, гарантируя, что он будут удовлетворительно функционировать, цитируя слова других покупателей о его эксплуатационных качествах и т. д. Но, конечно, гораздо сложнее говорить о том, что одна культура лучше другой, отчасти потому, что нужно учесть больше последствий. Никто не знает наилучшего способа воспитывать детей, платить ра­ бочим, сохранять правопорядок, обучать или развивать в людях творче­ ские способности, но вполне возможно предлагать способы, лучшие по сравнению с теми, что в ходу сейчас, и способствовать их распростране­ нию, предсказывая и со временем демонстрируя более подкрепляющие результаты. В прошлом это происходило с опорой на личный опыт и на­ родную мудрость, но очевидно, что научный анализ человеческого пове­ дения здесь также уместен. Он оказывает двоякую помощь: определяет то, что должно быть сделано, и предлагает способы реализации. То, насколь­ ко он нам необходим, видно на примере недавних дискуссий на страни­ цах газет о том, что не так с Америкой. Проблема описывалась такими словами: «нарушенное психическое состояние молодежи», «упадок духа», «психический спад» и «духовный кризис», что связывалось с «тревогой», «неопределенностью», «недомоганием», «отчуждением», «всеобщим от­ чаянием» и другими видами настроения и состояний сознания, взаимо­ действующими по привычным интрапсихическим шаблонам (например, утверждалось, что недостаток социальной помощи ведет к отчуждению, а фрустрация — к агрессии). Вероятно, многие читатели знают о том, что говорит автор, и решили, что он сказал что-то полезное, но приведенный пассаж — к тому же довольно заурядный — обладает двумя характерны­ 124 По ту сторону свободы и достоинства ми недостатками, которые объясняют наши неудачи в области решения культурных проблем: поведение, доставляющее беспокойство, на самом деле в нем не описывается, и ничего не говорится о том, что можно было бы сделать для его исправления. Представим себе юношу, чей мир внезапно изменился. Скажем, он окончил университет и пошел работать или был призван в армию. Большая часть усвоенного им до этого поведения оказывается беспо­ лезной в новой среде. Можно описать его нынешнее поведение и пере­ вести это описание следующим образом88: ему недостает уверенности, или он чувствует себя неуверенно, или сомневается в себе (его поведение неустойчиво и неадекватно)·, он недоволен или удручен (он редко полу­ чает подкрепление, и в результате его поведение угасает); он расстро­ ен (угасанию сопутствуют эмоциональные реакции)', он беспокоится и тревожится (его поведение часто приводит к неизбежным аверсивным последствиям, которые оказывают эмоциональное воздействие); у него нет возможности делать то, что он хочет, или то, что ему нравится, он не чувствует себя компетентным, не видит смысла в жизни и не ощуща­ ет себя успешным (он редко получает подкрепление хоть за что-либо); он чувствует вину и стыд (ранее его наказывали за безделье или неудачи, те­ перь это вызывает эмоциональные реакции); он разочарован в себе и сам себе противен (он больше не получает подкрепления в виде восхищения других людей, и следующее за этим угасание поведения оказывает эмоцио­ нальное воздействие); он впадает в ипохондрию (приходит к выводу, что болен) или в невроз (демонстрирует разнообразные неэффективные моде­ ли бегства); и он переживает кризис идентичности (он больше не ценит личность, которую раньше называл своим «Я»). Выделенные курсивом фразы слишком коротки, чтобы быть точ­ ными, но и в них видна возможность альтернативного подхода, кото­ рый дает руководство к эффективным действиям. Вне сомнения, для самого юноши имеют значение различные состояния его тела. Они представляют собой яркие стимулы, которые он научился использовать традиционным образом для объяснения своего поведения самому себе и другим. Его слова о собственных чувствах могут позволить нам выска­ зывать информированные догадки о том, что не так с контингенциями, но нам нужно обратиться непосредственно к самим контингенциям, если мы хотим быть уверенными в своих догадках. И менять нужно именно контингенции, если необходимо изменить его поведение. По многим причинам чувства и состояния психики до сих пор за­ дают тон в дискуссиях о человеческом поведении. Прежде всего, они долгое время скрывали альтернативы, которые могли бы их заменить. Проектирование культуры 125 Сложно взглянуть на поведение как таковое, не связывая с ним мно­ жества вещей, которые оно якобы выражает. Селективное воздействие среды оставалось скрытым в силу своей природы. Для открытия значи­ мости контингенций подкрепления требуется не что иное, как экспери­ ментальный анализ, и обычное наблюдение практически не способно их обнаружить. Это легко продемонстрировать. Зачастую континген­ ции, создаваемые в лаборатории, имеют довольно сложную природу, но они все равно проще, чем многие контингенции мира за ее стена­ ми. К тому же любому, кто не знаком с лабораторной работой, будет сложно понять, что происходит в экспериментальном пространстве. Он видит, как организм совершает простые действия в присутствии различных стимулов, которые время от времени меняются, и он может заметить периодическое подкрепляющее событие — например, появле­ ние пищи, которую ест организм. Все факты ясны, но выявить контин­ генции одним бессистемным наблюдением практически невозможно. Наш наблюдатель не сможет объяснить, почему организм демонстри­ рует определенное поведение. А если он не может понять то, что видит в упрощенных лабораторных условиях, как мы можем надеяться на то, что он поймет происходящее в повседневной жизни? Безусловно, экспериментатор обладает дополнительной ин­ формацией. Он кое-что знает о генетике подопытного организма, по крайней мере в силу того, что он уже изучал организмы той же линии89. Он кое-что знает о его прошлой истории: о предшествующих контин­ генциях, режимах депривации и т. д. Однако наш наблюдатель терпит неудачу вовсе не потому, что ему не хватает этих дополнительных фак­ тов, а потому, что он не понимает того, что происходит у него на глазах. В эксперименте по оперантному поведению значимыми данными явля­ ются изменения в вероятности реакции, которые обычно наблюдают­ ся как изменения ее частоты. Но следить за изменениями частоты при помощи обычного наблюдения сложно, если вообще возможно. Мы не очень хорошо приспособлены для того, чтобы видеть изменения, происходящие в течение довольно длительного промежутка време­ ни. Экспериментатор может увидеть эти изменения в своих графиках. То, что кажется случайным реагированием, на поверку может оказаться стадией закономерного процесса. Экспериментатору также известны преобладающие контингенции (они задаются экспериментальной уста­ новкой, которую сконструировал именно он). Если наш обычный на­ блюдатель потратит достаточно времени, то он, возможно, обнаружит некоторые из этих контингенций, но только в том случае, если знает, что нужно искать. Пока контингенции не стали организовывать в лабо­ 126 По ту сторону свободы и достоинства раторных условиях и в них же изучать их воздействия, мало кто пытался обнаружить их в повседневной жизни. Именно в этом смысле, как от­ мечалось в первой главе, экспериментальный анализ делает возможной эффективную интерпретацию человеческого поведения. Он позволяет нам пренебречь несущественными деталями, сколь бы драматичными они ни были, и сделать акцент на особенностях, которые без помощи такого анализа были бы проигнорированы как тривиальные. (Возможно, читателю захочется проигнорировать частые ссылки на контингенции подкрепления, посчитав их новомодным словом из профессионального жаргона, но дело здесь не в том, чтобы называть старые вещи новыми именами. Контингенции вездесущи. Они охва­ тывают традиционные вопросы намерения и цели, но объясняют их гораздо более полезным образом, а также дают альтернативные форму­ лировки так называемым психическим процессам. Но многие детали прежде вообще не рассматривались, а потому для их обсуждения нет привычных терминов. Без сомнения, вся значимость этого понятия пока далека от адекватного признания). За интерпретацией следует практическая деятельность. На кон­ тингенции можно воздействовать, и по мере продвижения к понима­ нию связей между поведением и средой мы открываем новые способы изменения поведения. Контуры технологии уже ясны: формулируется задание, говорящее о том, какое поведение нужно сформировать или изменить, а затем организуются соответствующие контингенции. Также может потребоваться запрограммированная последовательность кон­ тингенций. Эта технология наиболее успешна в тех областях, в которых сравнительно легко определить нужное поведение и сконструировать подходящие контингенции — например, в уходе за детьми, в школах и в управлении поведением умственно отсталых и госпитализирован­ ных больных с психотическими расстройствами. Однако те же прин­ ципы применяются в разработке учебных материалов на всех уровнях образования, в психотерапии, выходящей за рамки простого управле­ ния поведением, в реабилитации, в управлении промышленностью, в городском планировании и многих других областях человеческого по­ ведения. Существует множество разновидностей «модификации пове­ дения» и много различных формулировок, но все они сходятся в одном существенном пункте: поведение можно изменить путем изменения ус­ ловий, функцией которых оно является. Такая технология этически нейтральна. Ее может использовать и злодей, и праведник. В методологии нет ничего, что определяло бы Проектирование культуры 127 ценности, которые управляют ее применением. Однако здесь мы име­ ем дело не только с практической деятельностью, а с проектированием всей культуры, и в этом случае выживание культуры становится цен­ ностью особого рода. Человек может придумать лучший способ вос­ питания детей прежде всего для того, чтобы не столкнуться с детьми, которые плохо себя ведут. Например, он может решить свою проблему, прибегнув к строгой дисциплине. Или его новый метод может способ­ ствовать проявлению всего лучшего в детях и в родителях. Метод может требовать времени, усилий и потерь с точки зрения личных подкрепле­ ний, но человек предложит и будет использовать его, если у него бу­ дет достаточно стимулов работать на благо других. Например, если вид того, как радуются другие, является для него сильным подкреплением, то он создаст среду, в которой дети счастливы. Однако если культура пробудила в нем интерес к ее выживанию, то он может изучить вклад людей в культуру как результат их ранней истории и разработать луч­ ший метод увеличения этого вклада. Люди, перенявшие этот метод, могут смириться с некоторыми потерями с точки зрения личных под­ крепляющих стимулов. Те же три вида ценностей обнаруживаются при проектирова­ нии других культурных практик. Школьный учитель может разрабо­ тать новые методы обучения, которые сделают его жизнь легче, или такие, которые доставят удовольствие его ученикам (а те в ответ будут подкреплять его), или такие, применение которых с большей вероят­ ностью позволит его ученикам внести максимальный вклад в их куль­ туру. Промышленник может изобрести систему оплаты труда, которая максимизирует его прибыль, или будет работать на благо его сотруд­ ников, или будет наиболее эффективно способствовать производству товаров, в которых нуждается культура, с минимальным потреблени­ ем ресурсов и загрязнением окружающей среды. Правящая партия может действовать главным образом ради сохранения своей власти, или чтобы подкреплять тех, кем она правит (а те в свою очередь будут подкреплять ее), или работать на благо государства, например, приняв программу строгой экономии, которая может стоить партии и власти, и поддержки избирателей. Те же три уровня можно обнаружить и в проектировании куль­ туры в целом. Если проектировщик индивидуалист, то он создаст мир, в котором будет находиться под минимальным контролем, и станет рас­ сматривать свои личные потребности как предельные ценности. Если на него влияла соответствующая среда, то он будет творить на благо других, возможно, жертвуя собственной выгодой. Если его заботит, 128 По ту сторону свободы и достоинства прежде всего, ценность выживания, то он будет проектировать культу­ ру, присматриваясь ко всему, что будет эффективно работать. Что должны сделать представители культуры, которых она побу­ ждает трудиться ради ее выживания? Они должны предвидеть некото­ рые из трудностей, с которыми может столкнуться культура. Обычно они отнесены в далекое будущее, и поэтому детали их не всегда раз­ личимы. Апокалиптические видения имеют давнюю историю, но пред­ сказанию будущего лишь недавно стали уделять большое внимание. По поводу абсолютно непредсказуемых трудностей сделать ничего нельзя, однако некоторые проблемы можно предвидеть, экстраполируя существующие тенденции. Достаточно просто взглянуть на неуклон­ ный рост численности земного населения, увеличение запасов ядерного оружия и количества мест их размещения, на усиливающееся загрязнение окружающей среды и на исчерпание природных ресурсов. После этого мы можем изменить существующие культурные практики так, чтобы побудить людей рожать меньше детей, меньше тратить на ядерное оружие, остановить загрязнение окружающей среды и менее интенсивно потреблять природные ресурсы. Не нужно предсказывать будущее для того, чтобы увидеть, ка­ ким образом сила культуры зависит от поведения ее представителей. Культура, поддерживающая гражданский порядок и защищающая себя от внешних атак, избавляет своих членов от определенных угроз и, по-видимому, дает больше времени и энергии для других вещей (осо­ бенно в том случае, когда порядок и безопасность не поддерживают насильно). Для выживания культуры необходимы различные вещи и то­ вары, и ее сила частично зависит от экономических контингенций, ко­ торые способствуют активному и продуктивному труду, от доступности средств производства и от развития и сохранения ресурсов. Культура, предположительно, сильнее тогда, когда она побуждает своих членов сохранять безопасную и здоровую среду, предоставлять медицинское обслуживание и поддерживать плотность населения на уровне, соответ­ ствующем ее ресурсам и пространству. Культура должна передаваться из поколения в поколение, и ее сила, по-видимому, зависит от того, чему и как долго учатся ее члены либо под влиянием неформальных учеб­ ных контингенций, либо в образовательных учреждениях. Культура нуждается в поддержке со стороны своих членов, и она должна спо­ собствовать поискам и достижению счастья, если это предотвращает недовольство или отступничество. Культура должна быть достаточно устойчивой, но при этом она должна и изменяться, и, вероятно, она бу­ Проектирование культуры 129 дет сильнее всего, если сможет избежать, с одной стороны, чрезмерного пиетета перед традициями и страха новизны, а с другой — слишком бы­ стрых изменений. Наконец, у культуры будет особая мера для ценности выживания, если она поощряет своих членов критически изучать суще­ ствующие практики и экспериментировать с новыми. Культура очень похожа на экспериментальное пространство, ис­ пользуемое в анализе поведения. Они образованы наборами континген­ ций подкрепления. Ребенок приходит в культуру так же, как организм помещается в экспериментальное пространство. Проектирование куль­ туры подобно планированию эксперимента: организуются контин­ генции и фиксируются результаты. В эксперименте нас интересует то, что происходит, а в проектировании культуры — будет ли она работать. В этом и заключается различие между наукой и технологией. В утопической литературе можно найти множество культурных проектов. Писатели описывали свои версии хорошей и правильной жизни, предлагая способы их достижения. Платон в своем «Государстве» выбрал политическое решение, а Августин Блаженный в труде «О граде Божием» — религиозное. Томас Мор и Фрэнсис Бэкон, которые начи­ нали как юристы, обратились к закону и порядку, а утописты XVIII века в традиции Руссо — к предполагаемой врожденной доброте человека. В XIX веке искали экономические решения, а XX век увидел расцвет того, что можно назвать поведенческими утопиями, в которых стали об­ суждать (и часто сатирически) весь спектр социальных контингенций. Авторы утопий изо всех сил старались упростить себе задачу. Утопическое общество обычно состоит из относительно малого числа людей, которые сообща живут в одном месте и постоянно взаимодей­ ствуют друг с другом. Они могут использовать неформальный этический контроль и минимизировать роль организованных структур. Они могут учиться друг у друга, а не у специалистов, называемых учителями. Они могут избегать нежелательного поведения по отношению друг к другу скорее посредством общественного порицания, чем законодательно оформленных специализированных наказаний. Они могут произво­ дить и обменивать товары, не определяя их стоимость в денежном вы­ ражении. Они могут помогать больным, инвалидам, умалишенным и старикам с минимальным использованием системы здравоохранения. Географическая изоляция спасает их от опасных контактов с другими культурами (обычно утопии находятся на островах или окружены вы­ сокими горами), а переходу к новой культуре способствует формализо­ ванный разрыв с прошлым, подобный ритуалу перерождения (утопии часто находятся в далеком будущем, и необходимая культурная эво­ 130 По ту сторону свободы и достоинства люция выглядит правдоподобно). Утопия — это целостная социальная среда, все части которой работают сообща. Домашняя среда не вступает в противоречия со школой или улицей, религия не конфликтует с госу­ дарством и т. д. Однако, возможно, важнейшая особенность утопического устрой­ ства заключается в том, что выживание сообщества можно сделать значи­ мым для его членов. Малый размер, изоляция, внутренняя связность—все это формирует у сообщества идентичность, которая делает невозможным игнорирование его успехов или неудач. Фундаментальный вопрос для всех утопий таков: «Будет ли она успешно функционировать»? Такая ли­ тература имеет ценность уже просто потому, что придает особое значение экспериментированию. Она критически оценила традиционную куль­ туру и увидела ее неполноценность, и создала новые модели, для того чтобы их можно было опробовать и реконструировать соответственно требованию обстоятельств. Упрощения в утопических произведениях, которые ничем не отличаются от упрощений, характерных для науки, редко осуществи­ мы в реальном мире, и существует множество других причин, почему сложно воплотить в жизнь разработанный проект. Большим измен­ чивым населением нельзя управлять при помощи неформального социального и этического контроля, поскольку социальные подкре­ пления, такие как одобрение и порицание, нельзя обменять на лич­ ные подкрепления, лежащие в их основе. Почему на человека должно влиять одобрение и порицание человека, которого он больше никогда не увидит? Этический контроль может прижиться в малых группах, но контроль населения в целом следует поручить специалистам — поли­ ции, священникам, собственникам, учителям, терапевтам и т. д. с их специализированными подкреплениями и формализованными кон­ тингенциями. Возможно, они уже конфликтуют друг с другом и почти наверняка вступят в противоречие с любым новым набором контин­ генций. В то время как не очень трудно изменить неформальное обуче­ ние, практически невозможно изменить образовательное учреждение. Относительно легко изменить обычаи брака, развода или деторождения по мере того, как меняется их значимость для культуры, но практически невозможно изменить религиозные принципы, которые их диктуют. Легко изменить то, в какой степени различные формы поведения вос­ принимаются как нормальные, но сложно изменить государственные законы. Подкрепляющая ценность благ гибче, чем цена, устанавлива­ емая на них экономическими структурами. Слово власти тверже, чем факты, о которых она говорит. Проектирование культуры 131 Неудивительно, что коль скоро речь идет о реальном мире, слово «утопический» значит «неосуществимый». И, по-видимому, это под­ тверждается историей: на протяжении двух с половиной тысячелетий предлагались различные утопические проекты и почти все попытки во­ плотить их в жизнь заканчивались постыдным провалом. Но история всегда свидетельствует против всего нового: собственно, это и подразу­ мевается под историей. Научные открытия и изобретения, в свою оче­ редь, маловероятны: такова природа открытий и изобретений. И если плановые экономики, благожелательные диктатуры, перфекционист­ ские общества и другие утопические проекты провалились, то нельзя забывать, что неудачи также терпели и стихийные, демократичные и не­ совершенные культуры. Провал не всегда означает ошибку: возможно, это просто лучшее, на что можно рассчитывать в определенных услови­ ях. Прекратить пытаться — вот настоящая ошибка. Возможно, пока мы не можем спроектировать преуспевающую культуру как целое, но мы можем шаг за шагом проектировать лучшие практики. Поведенческие процессы во всем мире — те же, что в утопическом сообществе, а прак­ тики приводят к тем же результатам по тем же причинам. У акцента на контингенциях подкрепления вместо состояний пси­ хики или чувств те же преимущества. Безусловно, серьезной проблемой является, например, то, что ученики больше не реагируют традицион­ ным образом на образовательную среду: они бросают учебу и, возмож­ но, надолго; они выбирают только те предметы, которые им нравятся, или те, которые кажутся важными в контексте их проблем; они разру­ шают школьное имущество и нападают на учителей и служащих. Но мы не должны решать эту проблему, «культивируя уважение к самому обра­ зованию и деятельности учеников и учителей у той части общества, ко­ торая его сейчас не имеет» (культивирование уважения — это метафора из области садоводства). Сама образовательная среда - вот где стоит искать изъяны. Мы должны создавать контингенции, под действием которых ученики будут усваивать поведение, полезное как для них, так и для их культуры — контингенции, не обладающие вредными побоч­ ными эффектами и формирующие поведение, о котором говорят, что оно «свидетельствует об уважении к обучению». Несложно увидеть, ка­ ковы изъяны большинства образовательных структур, и было уже нема­ ло сделано для того, чтобы создать учебные материалы, которые делают процесс учебы как можно легче, и чтобы сконструировать континген­ ции — в школьных классах и других местах, — которые дают учащимся веские основания для получения образования. 132 По ту сторону свободы и достоинства Серьезная проблема возникает и тогда, когда молодые люди от­ казываются служить в вооруженных силах и дезертируют или бегут за границу, но у нас не получится существенно изменить ситуацию, «вдох­ новляя их быть более верными и патриотичными». Нам нужно изме­ нить контингенции, которые побуждают молодых людей вести себя таким образом по отношению к своему правительству. Государственные санкции большей частью продолжают основываться исключительно на наказании, и плачевные побочные эффекты прекрасно видны по ин­ тенсивности внутренних беспорядков и международных конфликтов. Серьезную проблему представляет и то, что мы практически непрерыв­ но находимся в состоянии войны с другими народами, но мы мало чего добьемся, критикуя «напряженность, которая ведет к войне», или усми­ ряя воинственные настроения, или изменяя умы людей (в которых, по мнению ЮНЕСКО, и начинаются войны). Менять нужно обстоятель­ ства, при которых люди и народы ведут войны. Нас также может беспокоить тот факт, что многие молодые люди стараются работать как можно меньше, или что рабочие не очень про­ дуктивны и часто отлынивают от работы, или что продукция часто плохого качества, но мы не далеко уйдем, пытаясь внушить им «чув­ ство мастерства или гордости за свою работу», или «ощущение величия труда»90, или, как выразился один автор, изменяя «глубинную эмоцио­ нальную невосприимчивость кастового Сверх-Я» там, где профессио­ нальные приемы и навыки составляют часть кастовых устоев. Что-то не так с теми контингенциями, которые способны побуждать людей стара­ тельно и усердно трудиться. Уолтер Липпман сказал, что «величайшая проблема человечества» состоит в том, как спасти себя от угрожающей ему катастрофы, но что­ бы решить ее, мы должны сделать больше, нежели просто понять, как люди могут «развить в себе стремление и способность спасти себя»91. Мы должны позаботиться о контингенциях, которые побуждают людей совершать действия, повышающие шансы их культур на выживание. У нас есть физические, биологические и поведенческие технологии, не­ обходимые для того, чтобы «спасти себя». Проблема заключается в том, как заставить людей их использовать. Возможно, «утопию нужно лишь пожелать», но что это значит? Каковы основные характеристики куль­ туры, которая выживет потому, что побуждает своих членов трудиться ради ее выживания? Применение науки о поведении к проектированию культуры — это амбициозный план, который часто считают утопическим в уничижи­ Проектирование культуры 133 тельном смысле, и некоторые скептические соображения заслуживают комментария. Например, часто утверждают, что существуют фундамен­ тальные различия между реальным миром и лабораторией, в которой изучают поведение. Лабораторные условия искусственны, а реальный мир естественен; лабораторные условия просты, а мир сложен; про­ цессы, наблюдаемые в лаборатории, раскрывают порядок, а поведение в иных обстоятельствах обычно бессистемно. Эти различия реальны, но они могут исчезнуть по мере развития науки о поведении, и даже сейчас их зачастую не следует принимать всерьез. Различия между искусственными и естественными условиями не так уж велики. Для голубя может быть естественным переворачивать листья и находить под некоторыми из них кусочки пиши, в том смыс­ ле, что эти контингенции являются обычным элементом окружения, в котором эволюционировал голубь. Контингенции, в условиях кото­ рых голубь клюет светящийся диск на стене, а затем внизу в раздаточ­ ном устройстве появляется пища, безусловно, неестественны. Но хотя программируемое оборудование лаборатории разработано человеком, а листья и семена образуют естественную систему, режимы, соглас­ но которым подкрепляется поведение, можно сделать идентичными. Естественный режим — это режим подкрепления «с вариативным соот­ ношением» в лаборатории, и у нас нет поводов сомневаться, что и в тех, и в других обстоятельствах этот режим влияет на поведение одинаково. Когда влияние режимов подкрепления изучается при помощи про­ граммируемого оборудования, мы начинаем понимать и поведение, наблюдаемое в природе; и по мере того, как в лаборатории изучаются все более и более сложные контингенции, все больше и больше света проливается на контингенции естественные. С упрощением дела обстоят также. Любая экспериментальная на­ ука упрощает условия, в которых она работает, особенно на начальных стадиях исследования. Разумеется, анализ поведения начинается с из­ учения простого поведения простых организмов в простых ситуациях. Когда в поведении выявляется достаточная степень закономерности, ус­ ловия можно сделать более сложными. Мы движемся вперед так скоро, как только позволяют наши успехи, и зачастую прогресс кажется не­ достаточно быстрым. Поведение — это область исследований, которая обескураживает, поскольку она касается нас непосредственно. Первые физики, химики и биологи наслаждались подобием естественной защи­ ты от сложности своих предметных областей: их не затрагивал обширный круг значимых фактов. Они могли выбрать для изучения несколько явле­ ний и выбросить из головы остальные либо как не относящиеся к делу, 134 По ту сторону свободы и достоинства либо как те, которые явно находятся за пределами досягаемости. Если бы Гильберт, Фарадей или Максвелл могли лишь бегло познакомиться с тем, что известно об электричестве в наши дни, то им было бы гораздо сложнее найти отправные точки для своих исследований и сформули­ ровать принципы, которые не казались бы «чрезмерно упрошенными». К счастью для них, многое из того, что сейчас известно в их областях, стало известно в результате исследований и технического применения полученных ими результатов, и все это не нужно было принимать в рас­ чет до тех пор, пока наука не продвинулась далеко вперед. Ученый, изу­ чающий поведение, лишен такого везения. Он слишком хорошо знаком с собственным поведением как частью своей предметной сферы. Едва различимые ощущения, обманы памяти, причуды сновидений, откро­ венно интуитивные решения задач — эти и другие вещи, касающиеся че­ ловеческого поведения, настойчиво требуют внимания. И здесь гораздо сложнее найти отправную точку для изучения и сформулировать поло­ жения, которые не казались бы слишком упрощенными. Безусловно, интерпретация сложного мира человеческих дел в терминах экспериментального анализа часто бывает чрезмерно упро­ щенной. Притязания непомерны, а ограничения не берутся в расчет. Но подлинным чрезмерным упрощением является традиционное обращение к состояниям психики, чувствам и другим чертам автономного человека, и он вытесняется анализом поведения. Та легкость, с которой можно мгновенно придумать менталистские объяснения, является, возможно, лучшим индикатором того, как мало внимания они заслуживают. То же можно сказать о традиционных практиках. Технология, берущая начало в экспериментальном анализе, должна оцениваться только в сравнении с тем, что можно сделать другими методами. В конце концов, чего мы смогли добиться, опираясь на ненаучное и донаучное мышление, здра­ вый смысл или догадки на основе личного опыта? У науки нет альтер­ нативы, и единственное решение проблемы упрощений — учиться иметь дело со сложностями. Наука о поведении пока не готова решить все наши проблемы, но это развивающаяся наука, и пока нельзя судить о ее предельных возмож­ ностях. Когда критики заявляют, что она не может объяснить тот или иной аспект человеческого поведения, они, как правило, подразумевают, что она никогда не сможет этого сделать, но анализ поведения продол­ жает развиваться и в действительности продвинулся гораздо дальше, чем это обычно осознают его критики. Важная деталь состоит в том, что не столь важно знать, как ре­ шить задачу, сколько знать, как искать ее решение. Ученые, предло­ Проектирование культуры 135 жившие президенту Рузвельту создать бомбу настолько мощную, что она положила бы конец Второй мировой войне за несколько дней, не могли сказать, что они знают, как ее сделать. Все, что они могли ска­ зать, — что знают, как вести поиски решения. Вне всякого сомнения, поведенческие проблемы, которые нужно решить в современном мире, более сложны, чем практическое применение деления атомного ядра, а фундаментальная наука отнюдь не продвинулась далеко, но мы знаем, где начать поиск решений. Предложение проектировать культуру с помощью научного ана­ лиза часто вызывает к жизни пророчества Кассандры. Культура не функционирует так, как запланировано, и непредвиденные послед­ ствия могут быть катастрофичными. Доказательств при этом обычно не приводят, возможно потому, что кажется, будто история сама под­ тверждает неудачи: многие планы пошли наперекосяк, и вероятно, лишь потому, что их запланировали. Как говорил Джозеф Крутч, угроза плановой культуры заключается в том, что незапланированные события «могут больше никогда не произойти»92. Но доверие, которое оказано случайности, сложно оправдать. Это правда, что почти все, что достиг­ нуто человеком к нашему времени, связано со случайностями, и, несо­ мненно, они продолжат вносить свой вклад в человеческие свершения, но сама по себе случайность не есть добродетель. Незапланированные события также идут вкривь и вкось. Особенности поведения ревнивого правителя, который любое нарушение порядка воспринимает как лич­ ную угрозу, могут случайным образом оказаться ценными для выжива­ ния, если ведут к соблюдению закона и порядка, но военные стратегии параноидального вождя, имеющие то же самое происхождение, могут привести к совсем другому эффекту. Промышленность, развивающаяся ради безудержной погони за счастьем, может оказаться случайно цен­ ной для выживания, если вдруг потребуется военная техника, но она также может приводить к истощению природных ресурсов и загрязне­ нию окружающей среды. Если плановая культура непременно подразумевает единообразие или строгую регламентацию, то она действительно может препятство­ вать дальнейшему развитию. Если бы все люди были очень похожи, то они с меньшей вероятностью открывали бы или создавали новое, а куль­ тура, которая заставляет людей быть как можно более похожими друг на друга, может попасть в заезженную колею, из которой уже не выйдет. Это был бы весьма плохой план, но если мы ищем разнообразие, это не значит, что мы должны полагаться на случайности. Многие случай­ но возникшие культуры характеризовались единообразием и строгой 136 По ту сторону свободы и достоинства регламентацией. Требования администрирования порождают едино­ образие в правительственных, религиозных и экономических системах, потому что единообразие упрощает задачу контроля. Традиционные образовательные учреждения определяют, чему и в каком возрасте нуж­ но учить, и организуют проверки знаний с тем, чтобы удостовериться в выполнении своих требований. Законы государств и религий, как пра­ вило, точно сформулированы и допускают совсем немного отклонений или изменений. Поэтому единственная надежда — планируемое много­ стороннее развитие, признающее важность разнообразия. Селекция растений и животных приводит к их единообразию, когда это важно (например, для упрощения растениеводства или животноводства), но и она требует планируемого многообразия. Планирование не исключает полезных случайностей. Тысячелетиями люди использовали волокна (такие как хлопок, шерсть или шелк) из источников случайных в том смысле, что они являлись продуктами контингенций выживания, не имевших тесной связи с контингенциями, которые сделали их полезными для людей. С другой стороны, синтетические волокна явно разрабатывались специально, и при этом учитывалась их полезность. Но производство синтетических волокон ни в коей мере не делает менее вероятным появление новых видов хлопка, шерсти или шелка. Случайности по-прежнему проис­ ходят, и более того, те, кто исследует новые возможности, им способ­ ствуют. Можно сказать, что наука максимизирует случайности. Физик не ограничивает себя температурами, возникающими по погодным капризам: в своих исследованиях он использует очень широкий диа­ пазон последовательных значений температуры. Ученый, изучающий поведение, не ограничивает себя режимами подкрепления, которые наблюдаются в естественной среде: он конструирует большое разнооб­ разие режимов, некоторые из которых могут никогда не возникнуть случайно. В случайной природе случайных событий нет ничего хоро­ шего. Культура развивается по мере того, как появляются новые модели поведения и происходит их отбор, и нам незачем ждать их случайного возникновения. Другой вид сопротивления проектированию новой культуры мо­ жет быть выражен словами: «Мне это не понравится»93, или (в переводе) «Эта культура будет аверсивной и не будет давать мне подкреплений в той форме, к которой я привык». Слово «реформа» не пользуется популяр­ ностью, поскольку обычно ассоциируется с разрушением подкрепляю­ щих стимулов: «Пуритане вырубили майские деревья, а конек-скакунок Проектирование культуры 137 позабыт»94. Однако проектирование новой культуры неизбежно схоже с реформированием и практически всегда подразумевает замену одних подкрепляющих стимулов другими. Например, устранить угрозу — зна­ чит устранить волнующий трепет бегства. В лучшем мире никто не бу­ дет «в зарослях крапивы опасностей срывать цветок — безопасность»95. Подкрепляющая ценность отдыха, развлечений и досуга неизбежно снижается по мере того, как труд становится менее принудительным. Мир, в котором отсутствует необходимость духовно-нравственной борьбы, не даст подкрепления за ее благоприятный исход. Ни один но­ вообращенный не испытает облегчения, которое почувствовал карди­ нал Ньюмен, освободившись «от гнета тяжкой тревоги». Искусство и литература больше не будут опираться на такие контингенции. У нас больше не будет причин восхищаться людьми, которые терпят лишения, сталкиваются с опасностями или стараются стать лучше. Возможно, даже фильмы и книги о них не будут представлять для нас большого интереса. Искусство и литература новой культуры будут посвящены другим темам. Это невероятные изменения, и их, естественно, стоит тщатель­ но обдумать. Проблема заключается в том, что нужно спроектировать мир, который понравится не нынешним людям, а тем, кто будет жить в нем. «Мне это не понравится» есть жалоба индивидуалиста, который собственную чувствительность к подкреплениям рассматривает в ка­ честве универсальной ценности. Мир, который пришелся бы по душе современным людям, лишь увековечил бы статус-кво. Он будет им нра­ виться, потому что людей научили любить его, причем по причинам, которые не всегда изучены. Лучший мир понравится живущим в нем, потому что он будет создан с учетом того, что дает или может давать наибольшее подкрепление. Полный разрыв с прошлым невозможен. Проектировщик но­ вой культуры всегда будет ограничен рамками своей культуры, потому что он никогда не сможет полностью освободиться от особенностей, сформированных той социальной средой, в которой он жил. В ка­ кой-то степени он неминуемо спроектирует мир, который нравится ему самому. Более того, новая культура должна быть привлекатель­ на для тех, кто станет в ней новоселом, а они неизбежно являются продуктами старой культуры. Однако в рамках этих практических ограничений нужно суметь минимизировать влияния случайных ха­ рактеристик существующих культур и обратиться к источникам того, что люди называют благом. А первоисточник следует искать в эволю­ ции видов и эволюции культуры. 138 По ту сторону свободы и достоинства Иногда говорят, что научное проектирование культуры невоз­ можно, поскольку человек просто не примет того факта, что им можно управлять. Как писал Достоевский, даже если смогут доказать, что че­ ловеческое поведение полностью детерминировано, человек «…и тут не образумится, а нарочно напротив что-нибудь сделает, единственно из одной неблагодарности; собственно чтоб настоять на своем. А в том случае, если средств у него не окажется, — выдумает раз­ рушение и хаос, выдумает разные страдания и настоит-таки на своем! […] Если вы скажете, что и это все можно рассчитать по табличке, и хаос, и мрак, и проклятие, так уж одна возможность предварительного расче­ та все остановит и рассудок возьмет свое, — так человек нарочно сумас­ шедшим на этот случай сделается, чтоб не иметь рассудка и настоять на своем!»96 Здесь подразумевается, что в этом случае человек был бы неуправ­ ляемым, как будто безумие — это особый род свободы или будто пове­ дение больного психозом нельзя предсказывать или контролировать. В определенном смысле Достоевский, может быть, и прав. Литература свободы может вдохновлять на вполне безумное сопро­ тивление контролирующим условиям, что может приводить к возник­ новению невротических, если не психотических реакций. У людей, которые находятся под глубоким влиянием этой литературы, видны признаки эмоциональной нестабильности. Нет лучшего свидетель­ ства бедственного положения традиционного либертарианца, чем то раздражение, с которым он обсуждает возможности существования науки и технологии поведения и их использования в целенаправ­ ленном проектировании культуры. Он часто переходит на личности. Артур Кёстлер назвал бихевиоризм «грандиозной тривиальностью»97. По его словам, он представляет собой «уход от ответа на вопросы в эпических масштабах». Он погрузил психологию в «современное подобие Темных веков». Бихевиористы используют «жаргон педан­ тов», а подкрепление — «грязное словечко». Оборудование оперант­ ной лаборатории — «непонятная дребедень». Питер Гей, которого его собственные научные труды по Просвещению должны были бы под­ готовить к современному интересу к проектированию культуры, гово­ рил о «врожденной наивности, интеллектуальной несостоятельности и полусознательной жестокости бихевиоризма»98. Другим симптомом является своего рода слепота к современно­ му состоянию науки. Кёстлер писал, что «самый впечатляющий экс­ перимент в области “предсказания и контроля поведения” состоит Проектирование культуры 139 в том, чтобы посредством оперантного обусловливания выдрессиро­ вать голубей напыщенно вышагивать с неестественно высоко подня­ той головой». Вот как он пересказывает «теорию научения»: Согласно Бихевиористской доктрине, все научение проис­ ходит посредством действий вслепую или методом проб и ошибок. Правильная реакция на заданный стимул возникает случайно и име­ ет полезный или, если использовать жаргон, подкрепляющий эффект. Если подкрепление сильно или повторяется достаточно часто, то реак­ ция «запечатлевается» и формируется связь между стимулом и реакци­ ей по типу S-R. Этот пересказ устарел примерно лет на 70. Другие типичные заблуждения включают утверждения, будто научный анализ рассматривает любое поведение как совокупность ре­ акций на стимулы или что «все дело в условных рефлексах», будто он не признает влияния генетических факторов на поведение или будто он игнорирует сознание. (В следующей главе мы убедимся, что именно благодаря бихевиористам велись наиболее яростные дискуссии о при­ роде и использовании того, что именуется сознанием.) Утверждения такого рода обычно появляются в гуманитарных науках, которые ког­ да-то славились своей ученостью, но историку будущего будет очень непросто реконструировать современные науку и технологию поведе­ ния по тому, что написано о них критиками. Еще одна практика состоит в том, чтобы винить бихевиоризм во всех наших бедах. Она имеет долгую историю: в землетрясениях и эпи­ демиях римляне винили христиан, а христиане — римлян. Возможно, никто не зашел настолько далеко в обвинении научного подхода к че­ ловеку в серьезных проблемах современности, как анонимный автор из Times Literary Supplement. Последние полстолетия наши всевозможные властители дум приучали нас (само слово является продуктом бихевиоризма)100 рас­ сматривать мир в количественных и неявно детерминистических по­ нятиях. Как философы, так и психологи разрушали все наши давние представления о природе воли и моральной ответственности. Нас учили верить, что единственная реальность - это физический порядок вещей. Мы не являемся источником своих действий: мы реагируем на после­ довательность внешних стимулов. И лишь в последние годы мы нача­ ли видеть, куда привело нас это мировоззрение: к мрачным событиям в Далласе и Лос-Анджелесе…101 140 По ту сторону свободы и достоинства Другими словами, научный анализ человеческого поведения несет ответственность за убийства Джона и Роберта Кеннеди102. Повидимому, настолько бредовые идеи лишь подтверждают предсказание Достоевского. У политических убийств слишком давняя история, что­ бы приписывать их влиянию науки о поведении. Если и стоит обвинять какую-то теорию, то только универсальную теорию о свободном и до­ стойном автономном человеке. Конечно, существуют веские причины того, что контроль че­ ловеческого поведения встречает сопротивление. Самые распростра­ ненные техники основаны на наказании, а потому противодействие контролю вполне ожидаемо. Контролируемый человек может выйти за пределы досягаемости (а тот, кто осуществляет контроль, будет пы­ таться его удержать) или напасть, и разработка способов ухода и на­ падения стали важными шагами в развитии культуры. В итоге члены группы установили принцип, согласно которому нельзя применять силу, и стали всеми доступными средствами наказывать тех, кто так делает. Государства включили этот принцип в систему права и назва­ ли применение силы незаконным, религии назвали его греховным, и все они создали контингенции для его подавления. Кроме того, ког­ да контролеры используют неаверсивные методы, имеющие, однако, отсроченные аверсивные последствия, появляются дополнительные принципы. Например, группа объявляет несправедливым контроль посредством обмана, и за этим следуют государственные и религиоз­ ные санкции. Мы уже видели, что литература свободы и достоинства расшири­ ла эти меры противодействия контролю в попытке подавить абсолют­ но все контролирующие практики, даже если у них нет аверсивных последствий или есть компенсирующие подкрепляющие последствия. Проектировщик культуры подвергается нападкам, потому что откры­ тое проектирование подразумевает контроль (даже если контроль осу­ ществляет лишь сам проектировщик). Проблема часто формулируется в виде вопроса: «Кто станет контролировать?» И этот вопрос обычно задается так, словно ответ будет непременно угрожающим. Однако для того чтобы предотвратить злоупотребление властью контролировать, мы должны взглянуть не на самого контролера, а на те контингенции, в которых он осуществляет контроль. Нас вводят в заблуждение различия в очевидности мер контроля. Египетский раб, добывающий в каменоломне камень для пирамиды, работал под надзором солдата с кнутом, которому за владение кнутом Проектирование культуры 141 платил казначей, которому в свою очередь платил фараон, убежден­ ный в необходимости строительства несокрушимой гробницы жреца­ ми, которые внушали ему это ради получения жреческих привилегий и власти, и т. д. Кнут — более очевидный инструмент контроля, чем заработная плата; заработная плата очевидней жреческих привиле­ гий; а привилегии очевиднее перспективы благополучной загробной жизни. Соответствующие различия есть и в результатах. Раб сбежит, если сможет; солдат или казначей не станут работать, если эконо­ мические контингенции будут слишком слабыми; фараон прогонит жрецов и установит новую религию, если траты казны будут чрез­ мерными; а жрецы перейдут на сторону противника, претендующего на трон. Мы склонны выделять очевидные образчики контроля, по­ скольку в силу их грубости и прозрачности их результатов нам кажет­ ся, будто они дают чему-то начало, но игнорировать неявные формы контроля — большая ошибка. Отношение между контролером и контролируемым является взаимным. Ученый, изучающий поведение голубя в лаборатории, соз­ дает контингенции и наблюдает за их эффектами. Голубь находится под явным контролем оборудования, но нам не следует упускать из вида контроль, осуществляемый голубем. Поведение голубя опреде­ лило конструкцию оборудования и те экспериментальные методики, в которых оно используется. Такой обоюдный контроль в определен­ ной степени характерен для всей науки. Как писал Фрэнсис Бэкон, управлять природой можно, лишь подчиняясь ей. Ученый, созда­ ющий циклотрон, находится под контролем элементарных частиц, которые он изучает. Поведение, с помощью которого родитель кон­ тролирует своего ребенка, — либо наказанием, либо положительным подкреплением — формируется и поддерживается ответными реакция­ ми ребенка. Психотерапевт изменяет поведение своего пациента теми способами, которые были сформированы и поддерживаются успехом в изменении поведения. Государство и религия устанавливают и при­ меняют санкции, отобранные по их эффективности в контроле над гражданином и верующим. Работодатель стимулирует своих сотруд­ ников к усердной и старательной работе при помощи систем заработ­ ной платы, выбранных на основании их воздействия на поведение. Поведение учителя в школьном классе формируется и поддерживает­ ся теми воздействиями, которые оно оказывает на учеников. В самом прямом смысле слова, раб контролирует надсмотрщика, ребенок — ро­ дителя, пациент — терапевта, гражданин — государство, верующий — священника, работник — работодателя, а ученик — учителя. 142 По ту сторону свободы и достоинства Это правда, что физик создает циклотрон для того, чтобы контро­ лировать поведение определенных субатомных частиц; частицы не дей­ ствуют для того, чтобы заставить его создавать циклотрон. Надсмотрщик использует кнут для того, чтобы заставить раба трудиться; раб не трудится для того, чтобы побудить надсмотрщика взяться за кнут. Намерение или цель, подразумеваемые фразой «для того, чтобы», определяются тем, на­ сколько эффективно последствия изменяют поведение, и, следовательно, тем, насколько их нужно учитывать, чтобы это поведение объяснить. На элементарную частицу не действуют последствия ее действий, а потому нет оснований говорить о ее намерениях и целях, но последствия соб­ ственных действий вполне могут влиять на раба. Обоюдный контроль не обязательно является намеренным хотя бы в одном направлении, но он становится таковым тогда, когда последствия становятся ощутимыми. Мать учится брать ребенка на руки для того, чтобы он перестал плакать, и она может научиться этому до того, как ребенок научится плакать ради того, чтобы его взяли на руки. Какое-то время лишь поведение матери является намеренным, но таковым может стать и поведение ребенка. Благожелательный диктатор - архетипический образец контроля во благо контролируемого, но нас не удовлетворит объяснение, что он творит благо, потому что добр или потому что его чувства добры. Мы бу­ дем относиться к нему с естественным недоверием до тех пор, пока не сможем указать на контингенции, продуцирующие благожелательное поведение. Чувства благожелательности или сострадания могут сопут­ ствовать этому поведению, но они могут возникать и в силу несуще­ ственных обстоятельств. Следовательно, они не гарантируют того, что контролер обязательно будет осуществлять свой контроль на благо себе и другим людям, потому что чувствует сострадание. Рассказывают, что Рамакришна, выйдя на прогулку с богатым другом, был поражен бедно­ стью некоторых крестьян. Он обратился к своему другу: «Дай этим лю­ дям какую-нибудь одежду, накорми каждого и дай масла для их голов». Его друг сперва отказался, и Рамакришна заплакал. «Ты негодяй! — вос­ кликнул он. - Я останусь с этими людьми. О них некому заботиться. Я не оставлю их». Как мы видим, Рамакришну заботило не духовное состоя­ ние крестьян, а их одежда, еда и защита от солнца. Но его чувства не были побочным продуктом результативных действий: вся сила его самадхи'03 не могла предложить ничего лучше сострадания. И хотя культуру улуч­ шают люди, чья мудрость и сострадание могут подсказать причины их поступков, конечный источник улучшений находится в окружающей среде, которая сделала их мудрыми и сострадательными. Проектирование культуры 143 Огромная проблема заключается в том, как организовать эффек­ тивное противодействие контролю и таким образом подчинить пове­ дение контролера некоторым значимым последствиям. Некоторые классические примеры отсутствия равновесия между контролем и противодействием ему возникают тогда, когда функции контроля передаются другим лицам, а противодействие в силу этого становит­ ся неэффективным. Психиатрические больницы, дома для умственно отсталых, сирот и престарелых известны своим слабым противодей­ ствием контролю, потому что те, кто заботится о благополучии таких людей, часто не имеют представления о том, что с ними происходит. Возможности противодействия контролю в тюрьмах минимальны, о чем свидетельствуют наиболее распространенные меры контроли­ рования заключенных. Существует тенденция к разрушению связи между контролем и противодействием ему, когда контролирующие функции берут на себя организованные учреждения. Неформальные контингенции быстро адаптируются к изменению своих эффектов, но контингенции, организацию которых поручают специалистам, могут быть нечувствительными ко многим последствиям. Например, те, кто платят за свое образование, могут потерять связь с тем, чему и как их учат. Учительскому же контролю противодействует только ученик. В результате школа рискует скатиться в полную автократию или полную анархию, а содержание обучения может устареть, утра­ тив связь с переменами в мире, или свестись к тому кругу дисциплин, которые ученики согласны изучать. Похожие проблемы возникают в юриспруденции, когда законы, которые более не соответствуют об­ щественным отношениям, продолжают навязывать. Правила не спо­ собны создавать такое поведение, которое полностью соответствовало бы контингенциям, из которых они были выведены, и это расхожде­ ние усугубляется, если контингенции изменяются, а правила остаются нетронутыми. Аналогичным образом цены, установленные на товары экономическими структурами, могут перестать соответствовать под­ крепляющему воздействию товаров по мере изменения последних. Словом, организованные учреждения, нечувствительные к послед­ ствиям собственной деятельности, не подвержены воздействию важ­ ных видов противодействия контролю. Часто кажется, что проблему решает самоуправление, в котором контролер отождествлен с контролируемым. Принцип, согласно ко­ торому контролер должен быть членом группы, которую он контроли­ рует, следует применить и при проектировании культуры. Вероятно, человек, создающий оборудование, которым он будет пользоваться 144 По ту сторону свободы и достоинства сам, учитывает интересы пользователя, и, по-видимому, человек, про­ ектирующий социальную среду, в которой будет жить и он сам, сдела­ ет то же. Он будет отбирать блага или ценности, которые важны для него самого, и создавать такие контингенции, к которым сам может приспособиться. В демократическом обществе контролер находится среди тех, кого он контролирует, хотя и ведет себя по-разному в раз­ ных ролях. Позже мы увидим, что в определенном смысле культура контролирует себя подобно тому, как себя контролирует человек, но сам этот процесс требует тщательного анализа. Порой целенаправленное проектирование культуры, предпо­ лагающее контролируемость поведения, называют неэтичным или аморальным. Этика и мораль особо тесно связаны с приведением в действие отсроченных последствий поведения. Есть мораль есте­ ственных последствий. Каким образом человек воздерживается от поедания лакомой пищи, если позже ему от нее станет плохо? Или каким образом он терпит боль или усталость, если этого требует его безопасность? Социальные контингенции гораздо чаще поднимают моральные и этические вопросы. (Как мы уже отмечали, эти термины касаются групповых норм и обычаев.) Каким образом человек воздер­ живается от воровства чужих вещей, чтобы избежать наказания, ко­ торое может за этим последовать? Или каким образом он терпит боль и усталость, чтобы получить одобрение других людей? Практический вопрос, который мы уже рассматривали, заклю­ чается в том, как сделать отдаленные последствия эффективными. Без чужой помощи и лишь под воздействием естественных или социаль­ ных контингенций человек усваивает очень немногие модели мораль­ ного и этического поведения. Группа формирует вспомогательные контингенции, описывая принятое в ней поведение правилами и за­ конами, сообщающими индивиду о том, как себя вести, и с помощью дополнительных контингенций вынуждая его следовать этим пра­ вилам. Крылатые выражения, пословицы и другие формы народной мудрости дают человеку основания для подчинения этим правилам. Государства и религии формулируют наиболее явно поддерживаемые контингенции, а образование обеспечивает передачу правил, которые дают возможность вести себя соответственно естественным и соци­ альным контингенциям без их непосредственного воздействия. Все это является частью социальной среды, которая называ­ ется культурой, и, как мы увидели, ее основное воздействие заклю­ чается в том, чтобы поставить индивида под контроль отдаленных Проектирование культуры 145 последствий его поведения. Это воздействие обладает ценностью для выживания в ходе культурной эволюции, так как модели поведения эволюционируют потому, что люди, которые их придерживаются, в результате оказываются в лучшем положении. Как в биологической, так и в культурной эволюции есть некое подобие естественной морали. Биологическая эволюция сделала человеческий род более восприим­ чивым к своему окружению и более способным к взаимодействию с ним. Культурная эволюция стала возможной благодаря эволюции биологической, и она поставила человеческий организм под гораздо более широкий средовой контроль. Мы говорим, что есть нечто «аморальное» в тоталитарном госу­ дарстве, игорных притонах, бесконтрольной сдельной оплате, торговле наркотиками или злоупотреблении личным влиянием не по причине существования каких-то абсолютных ценностей, а потому что у всех этих явлений есть аверсивные последствия. Но эти последствия отсро­ чены, и наука, которая проясняет их связь с поведением, лучше других может точно определить этические и моральные параметры лучшего мира. Следовательно, неверно, что ученый-эмпирик должен отрицать возможность «какого бы то ни было научного подхода к человеческим и политическим ценностям и целям» или что мораль, справедливость и правопорядок «не имеют отношения к выживанию». В научной практике определенные ценности также имеют зна­ чение. Ученый работает под влиянием контингенций, которые ми­ нимизируют непосредственное личное подкрепление. Нет ни одного «чистого»104 ученого, в том смысле, что он находится вне действия не­ посредственного подкрепления, однако в поведении ученого важную роль играют другие последствия. Если он определенным образом пла­ нирует эксперимент или в определенный момент останавливает про­ ведение эксперимента, для того чтобы результат подтвердил теорию, которая носит его имя, или потому что результат можно будет приме­ нить в производстве, и это принесет ученому прибыль, или впечатлит организации, спонсирующие его исследование, то он почти навер­ няка столкнется с неприятностями. Его коллеги быстро проверят опубликованные результаты, и ученый, который поддается влиянию последствий, не имеющих отношения к предмету исследования, веро­ ятно, попадает в неприятную историю. Сказать, что вследствие этого ученые более высоко моральны или этичны, чем другие люди, или что у них лучше развито нравственное чувство, значит совершить ошибку, приписывая ученому то, что в действительности является свойством среды, в которой он работает. 146 По ту сторону свободы и достоинства Практически каждый высказывает этические и моральные суждения, но это вовсе не означает, что человеческий род имеет «врожденную потребность или влечение к этическим нормам»105. (Таким же образом мы могли бы утверждать, что существует врожден­ ная потребность и влечение к неэтичному поведению, раз уж почти все время от времени совершают неэтичные поступки.) Человек не эволюционировал как этичное или моральное животное. Просто его эволюция дошла до той ступени, на которой он создал этическую или моральную культуру. И отличает его от других животных не моральное или нравственное чувство, а способность создавать моральную или этическую социальную среду. Целенаправленное проектирование культуры, и контроль за чело­ веческим поведением, который оно предполагает, жизненно необходи­ мы для дальнейшего развития человеческого рода. Ни биологическая, ни культурная эволюция не могут гарантировать нашего движения к непременно лучшему миру. Дарвин завершил «Происхождение ви­ дов» знаменитой фразой: «А так как естественный отбор действует только в силу и ради блага каждого существа, то все качества, телесные и умственные, будут стремиться к совершенству»106. А Герберт Спенсер утверждал, что «окончательное развитие идеального человека логиче­ ски достоверно»107 (хотя Медавар отметил, что Спенсер изменил свою точку зрения, когда термодинамика, введя понятие энтропии, предло­ жила совсем другой вариант конца света108). Теннисон разделял эсхато­ логический оптимизм своего времени, указывая на «одно божественное событие, к которому движется весь сотворенный мир»109. Но вымершие виды и исчезнувшие культуры свидетельствуют о том, что фиаско впол­ не возможно. Ценность для выживания меняется вместе с изменениями условий. Например, большая чувствительность к подкреплению определенными видами пищи, сексуальными контактами или вредом, причиненным в результате агрессии, когда-то была крайне важна. Когда человек про­ водил большую часть каждого дня в поисках пищи, было важно быстро обучаться тому, где ее искать или как ее ловить. Но с появлением земле­ делия, животноводства и способов хранения пищи преимущество это­ го было потеряно, и в наши дни способность получать подкрепление от пищи ведет к перееданию и заболеваниям. Когда голод и эпидемии часто сокращали численность населения, людям было важно размно­ жаться при любой возможности, но теперь с улучшением санитарных условий, развитием медицины и сельского хозяйства чувствительность Проектирование культуры 147 к сексуальному подкреплению ведет к перенаселению. Во времена, ког­ да человек должен был защищаться от хищников, в том числе от других людей, было важно, чтобы любое нанесение вреда хищнику служило подкреплением поведения, результатом которого оно стало. Однако по мере эволюции организованного общества чувствительность к такого рода подкреплению стала менее важной и в настоящее время может препятствовать более полезным социальным отношениям. Собственно, одной из функций культуры является корректировка этих врожденных диспозиций посредством создания техник контроля и, что особенно важно, самоконтроля, которые ослабляют действие подкрепления. Даже в стабильных условиях у вида могут развиться неадаптив­ ные или дезадаптивные свойства. Сам процесс оперантного обуслов­ ливания дает пример этого. Быстрая реакция на подкрепление должна была иметь ценность для выживания, и многие виды достигли такого этапа развития, когда уже единичное подкрепление оказывает суще­ ственное влияние на поведение. Но чем быстрее организм научается, тем более уязвим он для случайных контингенций. Случайное подкре­ пление усиливает любое текущее поведение и ставит его под контроль присутствующих в текущий момент стимулов. Мы называем такой ре­ зультат суеверием. Насколько нам известно, суеверное поведение мо­ жет возникнуть у любого вида, способного научаться при воздействии малого количества подкрепления, и это часто приводит к катастрофи­ ческим последствиям. Культура исправляет эти недостатки, разраба­ тывая статистические процедуры, которые компенсируют воздействие случайных контингенций и ставят поведение под контроль только тех последствий, которые с ним функционально связаны. Нам требуется больший, а вовсе не меньший контроль над по­ ведением, что само по себе является прикладной проблемой перво­ степенной важности. Благо культуры не может служить для индивида источником подлинного подкрепления, и подкрепления, придуман­ ные культурой для того, чтобы побудить своих членов работать ради ее выживания, часто противоречат личным подкреплениям. Например, число людей, занятых разработкой автомобилей, существенно превы­ шает число тех, кто занят улучшением жизни в городских гетто. И это не потому, что автомобили важнее, чем образ жизни, а скорее потому, что уж очень сильны экономические контингенции, побуждающие людей разрабатывать автомобили. Их источником являются личные подкрепления самих конструкторов автомобилей. А подкрепления сравнимой силы, которые бы поощряли разработку технологий, пред­ назначенных исключительно для выживания культуры, отсутствуют. 148 По ту сторону свободы и достоинства Без сомнения, именно поэтому технология автомобильной промыш­ ленности намного более развита, чем технология поведения. Эти фак­ ты лишь подчеркивают серьезность угрозы со стороны литературы свободы и достоинства. Точным мерилом того, насколько культура заботится о собствен­ ном будущем, является ее отношение к безделью. У некоторых лю­ дей достаточно возможностей заставить или побудить других людей работать на них столько, чтобы самим почти ничего не приходилось делать. Они ведут «праздную жизнь». Ее ведут и те, кто живет в усло­ виях особо благоприятного климата. Ее ведут дети, умственно отста­ лые, психически больные, старики и все остальные, за кем ухаживают другие люди. Наконец, ее ведут члены общества изобилия и общества благоденствия. Кажется, что все эти люди могут «поступать как им угодно», и именно в этом заключается естественная цель либертари­ анцев. Праздность — вот воплощение свободы. Наш вид подготовлен к коротким периодам безделья. Полностью насытившись обильной пищей или успешно избежав опасности, люди, подобно другим видам, отдыхают или спят. Если такое состоя­ ние продлится чуть дольше, то они могут увлечься игрой — серьезным поведением, которое в данный момент имеет несерьезные послед­ ствия. Но если безделье затянется на долгое время, то результат будет совсем другим. Запертый в клетке зоопарка лев в сытости и безопас­ ности ведет себя не так, как сытый лев в природных условиях. Как и цивилизованный человек, он сталкивается с проблемой безделья в ее худшей форме: совершенно нечего делать. Праздность — это состоя­ ние, к которому человеческий вид плохо подготовлен, потому что до самого недавнего времени ей предавались лишь немногие люди, чей вклад в генофонд весьма незначителен. В наши дни большое коли­ чество людей подолгу бездельничает, но никакой возможности для эффективного отбора соответствующих этому генетических задатков и соответствующей культуры не было. Когда сильные подкрепляющие стимулы больше не действуют, более слабые занимают их место. Сексуальное подкрепление пережило наступление изобилия и благоденствия, потому что оно теснее связа­ но с выживанием вида, а не индивида, и получение сексуального под­ крепления — не то занятие, которое можно перепоручить другим. По этой причине сексуальное поведение занимает видное место в празд­ ном времяпрепровождении. Подкрепления, которые будут оставаться эффективными, можно изобрести или найти: это пища, которая про­ Проектирование культуры 149 должает подкреплять даже того, кто не голоден; наркотики, такие как алкоголь, марихуана или героин, которые подкрепляют по неприем­ лемым причинам; или массаж. Любой слабый подкрепляющий стимул становится действенным при правильном режиме, и режим с вариатив­ ным соотношением, который можно встретить в каждом игорном доме, вступает в свои права в периоды безделья. Этот же режим объясняет пристрастие к охоте, рыбалке или коллекционированию, когда пой­ манное или собранное не имеет большого значения. В играх и спорте контингенции специально разработаны так, чтобы придать несуще­ ственным событиям большое значение. Также во время безделья люди превращаются в зрителей, наблюдающих за серьезным поведением других на древнеримских аренах или современных футбольных матчах, в театре или кино; или они слушают или читают сообщения о серьезном поведении других людей, примером чего служат сплетни и художествен­ ная литература. Мало что из этого поведения способствует выживанию личности или выживанию культуры. Долгое время досуг связывался с продуктивностью в изобра­ зительном искусстве, литературе и науке. Нужно иметь свободное время для того, чтобы ими заниматься, и только достаточно богатое общество может их поддерживать в течение долгого времени. Но на­ личие свободного времени само по себе не ведет к развитию искус­ ства, литературы или науки. Необходимы особые культурные условия. Поэтому люди, заинтересованные в выживании своих культур, долж­ ны приглядеться к контингенциям, которые продолжают действовать тогда, когда ослабевает действие контингенций, крайне необходимых в повседневной жизни. Часто утверждается, что общество изобилия может позволить себе безделье, но мы не можем быть в этом уверены. Тот, кто тяжело работает, легко путает состояние праздности с подкреплением, отча­ сти потому, что оно часто сопутствует подкреплению, и со счастьем, подобно тому, как свобода долгое время ассоциировалась с тем, чтобы поступать так, как вздумается. Но все же фактическое влияние сво­ бодного времени на поведение человека может угрожать выживанию культуры. Нельзя игнорировать колоссальный потенциал влияния тех, кому нечем заняться. Они могут создавать и разрушать, сохранять и потреблять. Они могут достичь пределов своих возможностей или превратиться в машины. Они могут способствовать развитию своей культуры, если та дает им сильное подкрепление, а могут бросить ее, если жизнь скучна. Они могут быть как готовы, так и не готовы к тому, чтобы результативно действовать, когда досуг закончится. 150 По ту сторону свободы и достоинства Свободное времяпрепровождение — один из серьезнейших вызо­ вов для тех, кто заботится о выживании культуры, потому что любая по­ пытка контролировать то, чем занят человек, когда он ничего не обязан делать, с большой вероятностью будет встречена в штыки как недопу­ стимое вмешательство. Жизнь, свобода и стремление к счастью — фун­ даментальные права. Но это права отдельного человека, и они были провозглашены в то время, когда литература свободы и достоинства стремилась возвеличить личность. Они лишь незначительно связаны с выживанием культуры. Проектировщик культуры — это не тот, кто всюду сует свой нос и лезет в чужие дела. Он не вмешивается в естественный ход событий с тем, чтобы нарушить его, он — его часть. Может казаться, что генетик, изменяющий свойства вида при помощи селекции или генной инжене­ рии, вмешивается в биологическую эволюцию, но он делает это лишь потому, что его вид достиг той стадии, на которой смог создать генетику и культуру, побуждающую своих членов учитывать будущее своего вида. Те, кого культура побудила заботиться о ее выживании посред­ ством проектирования, должны принять тот факт, что они изменяют условия, в которых живут люди, и, следовательно, вовлечены в кон­ троль человеческого поведения. Хорошее правительство контролирует поведение человека не меньше, чем плохое; хорошие условия стимули­ рования труда — не меньше, чем эксплуатация; хорошее обучение — не меньше, чем грубая муштра. Мы ничего не выиграем, используя более мягкие формы. Если нам довольно простого «влияния» на людей, то мы недалеко уйдем от первоначального значения этого слова — «бес­ плотная жидкость, якобы истекающая от звезд и влияющая на поступки людей»110. Безусловно, нападки на практики контроля — это форма про­ тиводействия контролю. Польза от него может быть безмерна, если в результате будут отобраны лучшие практики контроля. Но литера­ тура свободы и достоинства совершила ошибку, полагая, что нужно подавлять контроль, а не исправлять его. В этом случае нарушается взаимный контроль, благодаря которому развивается культура. Отказ от использования доступных методов контроля на основании того, что в некотором смысле любой контроль — зло, означает и отказ от возмож­ но важных форм противодействия контролю. Некоторые последствия этого мы уже видели. Карательные меры, которые в ином случае лите­ ратура свободы и достоинства помогла бы устранить, вместо этого еще больше укореняются. Предпочтение методов, которые делают контроль незаметным или позволяют его замаскировать, обрекает тех, кто в со­ Проектирование культуры 151 стоянии оказать конструктивное противодействие контролю, на ис­ пользование слабых мер. Это может стать смертельной культурной мутацией. Наша культура создала науку и технологию, необходимые для ее собственного спасения. У нее достаточно ресурсов для эффективных способов действий. И она в значительной мере заботится о своем будущем. Но если она продол­ жит считать своими основными ценностями свободу и достоинство, а не собственное выживание, тогда вполне возможно, что какая-нибудь дру­ гая культура внесет больший вклад в будущее. В этом случае поборник свободы и достоинства может, подобно Сатане Мильтона, продолжать говорит себе, что его «дух не устрашат ни время, ни пространство»111, а его личность самодостаточна («Где б я ни был, все равно собой останусь»), но он, тем не менее, окажется в аду, не имея иного утешения, кроме иллю­ зии, что «здесь, по крайней мере, мы свободны». *** Культура подобна экспериментальному пространству, которое используют при изучении поведения. Она представляет собой набор контингенций подкрепления (и это лишь недавно стали понимать). Возникающая технология поведения этически нейтральна, но, ког­ да она применяется для проектирования культуры, ее ценностью ста­ новится выживание культуры. Люди, стремящиеся работать на благо своей культуры, должны предвидеть некоторые проблемы, которые потребуется решить, а многие современные особенности культуры имеют очевидную связь с ценностью ее выживания. Проекты, ре­ ализованные в литературных утопиях, основаны на определенных упрощающих принципах. Они обладают тем достоинством, что под­ черкивают ценность выживания: «будет ли утопия успешно функцио­ нировать?». Безусловно, реальный мир намного сложнее, но процессы в нем все те же, а практики работоспособны по тем же причинам. Кроме того, постановка целей в поведенческих терминах имеет то же самое преимущество. Использование науки в проектировании культуры в большинстве случаев встречает сопротивление. Говорят, что наука тут неприменима, что ее использование может привести к катастрофиче­ ским последствиям, что она не создаст культуру, привлекательную для членов других культур, и что в любом случае люди так или иначе отка­ жутся от того, чтобы их контролировали. Злоупотребление технологией поведения — серьезная проблема, но лучше всего мы сможем защитить­ ся от него, если обратим внимание не на предполагаемых контролеров, 152 а на контингенции, в которых они осуществляют свой контроль. Нам нужно изучать не благожелательность контролера, а контингенции, в которых его контроль является благим. Любой контроль обоюден, и взаимосвязь между контролем и противодействием ему жизненно важна для эволюции культуры. Эту связь нарушает литература сво­ боды и достоинства, которая интерпретирует противодействие кон­ тролю как подавление, а не исправление методов контроля. Результат может быть смертельным. Может оказаться, что, несмотря на все ее поразительные преимущества, у нашей культуры есть роковой изъян. И тогда какая-нибудь другая культура сможет внести больший вклад в будущее. 153 9 Что такое человек По мере того как наука о поведении перенимает подходы физи­ ки и биологии, место автономного человека, с которым традиционно связывалось поведение, занимает среда - среда, в которой эволюцио­ нировал наш вид, и в которой формировалось и поддерживалось по­ ведение индивида. Превратности «энвайронментализма» показывают, насколько трудными были эти перемены. Уже давно было понятно, что поведение человека каким-то образом связано с предшествующими событиями, и что среда представляет собой более обещающую точку приложения силы, нежели сам человек. Как отмечал Крейн Бринтон, важной частью Английской, Французской и Русской революций была «программа по изменению положения вещей, а не только людей»112. Согласно Тревельяну, именно Роберт Оуэн был первым, кто «отчетливо понял и стал учить тому, что среда определяет характер и что она нахо­ дится под контролем человека»"3. Или, как писал Гилберт Селдс, «что человек — дитя обстоятельств, и что если бы вы изменили среду тридца­ ти маленьких готтентотов и тридцати маленьких английских детей из аристократических семей, аристократы фактически стали бы готтенто­ тами, а готтентоты — маленькими консерваторами»114. Свидетельства в пользу грубого энвайронментализма достаточно очевидны. Люди из разных мест удивительно отличаются друг от друга, и возможно, именно из-за среды обитания. Кочевник верхом на лошади где-то в степях Внешней Монголии и астронавт в открытом космосе — разные люди, но, насколько мы знаем, если бы их подменили при рожде­ нии, то они заняли бы места друг друга. (Само выражение «поменяться местами» показывает, насколько тесно мы связываем поведение челове­ ка со средой, в которой оно происходит.) Но нам нужно узнать гораздо больше, прежде чем мы сможем извлечь пользу из этого факта. Какова среда, создающая готтентота? И что в ней нужно было бы изменить для того, чтобы создать вместо него английского консерватора? Как энтузиазм по поводу энвайронментализма, так и его, как правило, постыдные провалы видны на примере утопического экспе­ римента Оуэна в «Новой гармонии». Долгая история реформ в образо­ вании, пенологии, промышленности, семейной жизни, не говоря уже о государстве и религии, свидетельствует о том же. Окружение создается 154 По ту сторону свободы и достоинства с опорой на модель среды, в которой наблюдалось хорошее поведение, но соответствующее поведение при этом не возникает. Два столетия та­ кого рода энвайронментализма мало к чему привели, и этому есть про­ стое объяснение. Мы должны понять, как действует среда, прежде чем сможем менять ее так, чтобы изменить поведение. Сам по себе простой сдвиг акцента с человека на среду мало что дает. Давайте рассмотрим несколько простых примеров, в которых сре­ да берет на себя функцию и роль автономного человека. Первый при­ мер, о котором часто говорят, что он касается природы человека, — это агрессия. Люди часто действуют так, что причиняют вред другим, и ча­ сто кажется, что признаки нанесения вреда другим их подкрепляют. Этологи придают особое значение контингенциям выживания, кото­ рые могли способствовать закреплению таких особенностей в генотипе вида, но контингенции подкрепления на протяжении жизни индиви­ да также имеют большое значение, поскольку любой, кто ведет себя агрессивно для того, чтобы причинить вред другим, вероятно, будет получать подкрепление и другими способами — например, присваивая имущество. Контингенции объясняют такое поведение, совершенно не обращаясь к состоянию или чувству агрессии, или какому-то побуди­ тельному действию автономного человека. Еше один пример, связываемый с так называемой чертой харак­ тера, — это усердие. Некоторые люди усердны в том смысле, что они в течение долгих периодов времени трудятся с полной отдачей сил, в то время как другие ленивы и праздны в том смысле, что они так не посту­ пают. «Усердие» и «леность» — лишь две из тысяч так называемых черт. Поведение, с которым они связаны, можно объяснить другими спо­ собами. Какое-то поведение можно объяснить генетическими осо­ бенностями (и менять — только посредством генетических методов), а остальное — формируемыми средой контингенциями, которые гораз­ до важнее, чем это обычно осознается. Безотносительно к любым нор­ мальным генетическим задаткам поведение организма варьирует между энергичной активностью и полным покоем в зависимости от режимов подкрепления. Объяснение сдвигается с черт характера на средовую историю подкрепления. Третий пример, уже из области «когнитивной» деятельности, внимание. Человек реагирует только на малую часть воздействующих на него стимулов. Традиционная точка зрения заключается в том, что он сам определяет, какие стимулы должны быть действенными, «обра­ щая на них внимание». Утверждается, что некий внутренний приврат­ Что такое человек 155 ник позволяет некоторым стимулам попасть внутрь, а остальным — нет. Неожиданный или сильный стимул может прорваться и «привлечь» внимание, но, кажется, в остальных случаях все контролирует сам че­ ловек. Анализ средовых условий изменяет это отношение на прямо противоположное. Стимулы, которые «добиваются внимания», де­ лают это, поскольку в ходе эволюционной истории вида или личной истории индивида они оказались связанными с важными, например, опасными, вещами. Менее сильные стимулы привлекают внимание лишь постольку, поскольку они включены в контингенции подкре­ пления. Мы можем создать контингенции, которые гарантируют, что организм — даже такой «простой» организм, как голубь — будет уделять внимание одному объекту, а не другому, или одному свойству объекта, например, его цвету, а не другому, например, его форме. Внутренний привратник заменяется контингенциями, действующими на организм и отбирающими стимулы, на которые он реагирует. Согласно традиционной точке зрения человек воспринимает мир вокруг себя и воздействует на него для того, чтобы познать его. В извест­ ном смысле, он «тянется» к нему и «овладевает им». Он «принимает» его и «обладает» им. Он «познает» его в библейском смысле, в том са­ мом, в котором мужчина познает женщину. Доказывалось даже, что мир не существовал бы, если бы его никто не воспринимал. В средовом анализе все совершенно иначе. Безусловно, если бы не было мира, ко­ торый можно воспринимать, не было бы и восприятия, но существую­ щий мир не воспринимался бы, если бы для этого не было подходящих контингенций. Мы говорим, что младенец воспринимает лицо своей матери и узнает его. Наше доказательство заключается в том, что ребе­ нок реагирует на лицо своей матери одним образом, и иным — на другие лица или другие вещи. Он делает различие между ними не посредством психического акта восприятия, а в силу предшествующих контин­ генций. Некоторые из них могут быть контингенциями выживания. Физические свойства вида являются теми наиболее устойчивыми ча­ стями среды, в которой вид эволюционирует. (Именно поэтому этологи отводят такое видное место ухаживанию, сексу и отношениям между родителями и потомками.) В течение как эволюции вида, так и жиз­ ни ребенка лицо и мимика человеческой матери оказались связанны­ ми с безопасностью, теплом, пищей и другими важными вещами. Мы учимся воспринимать в том смысле, что мы учимся реаги­ ровать на вещи особым образом из-за контингенций, частью которых они являются. Например, мы можем воспринимать солнце просто потому, что оно является чрезвычайно сильным стимулом, но в ходе 156 По ту сторону свободы и достоинства эволюции вида оно оставалось постоянной частью среды, и по отноше­ нию к нему контингенции выживания могли отобрать более специфи­ ческое поведение (как это произошло у многих других видов). Солнце также фигурирует во многих современных контингенциях подкрепле­ ния: мы выходим на солнце или уходим в тень в зависимости от темпе­ ратуры; мы ждем, когда солнце встанет или сядет, чтобы предпринять какие-то практические действия; мы разговариваем о Солнце и его воздействии; наконец, мы изучаем Солнце при помощи научных ин­ струментов и методов. Наше восприятие Солнца зависит от того, что мы делаем по отношению к нему. Что бы мы ни делали и, следователь­ но, как бы мы его ни воспринимали, фактом остается то, что именно среда воздействует на воспринимающего человека, а не воспринима­ ющий человек — на среду. Восприятие и познание, возникающие из вербальных контин­ генций, являются еще более очевидными продуктами среды. Мы реа­ гируем на объект множеством практических способов из-за его цвета: например, мы выбираем и едим красные, а не зеленые яблоки опреде­ ленного сорта. Понятно, что мы можем «видеть разницу» между красным и зеленым, но когда мы говорим, что это яблоко красное, а то — зеле­ ное, в наше утверждение вовлечено нечто большее. Заманчиво сказать, что познание — это когнитивный процесс, совершенно не связанный с действием, но контингенции позволяют провести более полезное раз­ личие. Когда кто-нибудь спрашивает о цвете объекта, который он не может видеть, и мы говорим, что он красный, мы более ничего не де­ лаем с этим объектом. Лишь человек, который задал вопрос и услышал наш ответ, предпринимает практические действия, зависящие от цвета. Только под действием вербальных контингенций говорящий может реагировать на отдельное свойство, на которое нельзя отреагировать невербально. Реакция на отдельное свойство объекта, не сопровожда­ емая любой другой реакцией на сам объект, называется абстрактной. Абстрактное мышление - это продукт среды особого рода, а не когни­ тивных способностей. Как слушатели мы извлекаем из чужого вербального поведения определенные знания, которые могут оказаться чрезвычайно ценными, позволяющими нам избежать прямого воздействия контингенций. Мы учимся на опыте других людей, реагируя на то, что они говорят о кон­ тингенциях. Когда нас предупреждают о том, что нам следует воздер­ жаться от определенных действий, или, наоборот, советуют что-нибудь сделать, возможно, нет смысла говорить о знании, но когда мы получаем советы или предупреждения более долговременного характера в форме Что такое человек 157 принципов или правил, тогда можно сказать, что у нас появляется осо­ бый вид знаний о контингенциях, к которым они применимы. Законы науки — это описания контингенций подкрепления, и тот, кто знает научный закон, может эффективно действовать без непосредствен­ ного воздействия контингенций, которые он описывает. (У человека, конечно, будут совершенно разные чувства по отношению к контин­ генциям в зависимости от того, следует он правилу или подвергается их прямому воздействию. Научное знание «холодное», но поведение, которое оно порождает, столь же эффективно, как и поведение, по­ рожденное «горячим» знанием, извлеченным из личного опыта115.) Исайя Берлин рассуждал о «знании в особом смысле», которое, как говорят, было открыто Джамбаттиста Вико. Это знание «…в том смысле, в котором я знаю, что значит быть бедным, бо­ роться за правое дело, принадлежать к нации, вступить в церковь или партию или выйти из них, чувствовать тоску по родине, страх, всемо­ гущество бога, понимать жест, произведение искусства, шутку, характер человека, что кто-то изменился или обманывает сам себя»116. Вероятнее всего, все это человек узнает при непосредственном воздействии контингенций, а не из вербального поведения других, и, вне всякого сомнения, с этими вещами связаны особые чувства, но даже в этом случае знание не дается напрямую. Человек может знать, что значит бороться за правое дело, только после долгой предыстории, в ходе которой он научился воспринимать и узнавать состояние, назы­ ваемое борьбой за правое дело. Роль среды особенно сложно увидеть тогда, когда речь идет о по­ знании самого себя. Если нет внешнего мира, запускающего процесс познания, разве не должны мы сказать, что первым начинает действо­ вать сам познающий? Речь, конечно, идет о поле сознания или осоз­ нании, и анализ поведения часто обвиняют в игнорировании этой предметной области117. Это серьезное обвинение, и к нему следует от­ нестись соответствующе. Говорят, что человек отличается от других животных главным образом тем, что «осознает собственный опыт». Он знает, что делает; он знает, что делал в прошлом и сделает в будущем; он «размышляет о собственной природе»; и он единственный, кто следу­ ет классическому предписанию: «Познай самого себя». Любой анализ человеческого поведения, пренебрегающий этими фактами, и в самом деле будет неполноценным. И некоторые подходы в анализе поведения такими и являются. Подход, называемый «методологическим бихевио­ 158 По ту сторону свободы и достоинства ризмом», ограничивает себя тем, что можно публично наблюдать. При этом ментальные процессы могут существовать, но самой своей при­ родой они исключены из научного рассмотрения. «Бихевиоралисты»118 в политологии и многие логические позитивисты в философии при­ держивались похожих взглядов. Но самонаблюдение можно изучать, и оно должно быть частью любого достаточно полного подхода к че­ ловеческому поведению. Вместо того, чтобы игнорировать сознание, экспериментальный анализ поведения подчеркивает определенные критически важные моменты. Вопрос заключается не в том, может ли человек познавать себя, а в том, что он узнаёт в процессе самопознания. Отчасти эта проблема берет свое начало в неоспоримом факте приватности: небольшая часть Вселенной заключена под человече­ ской кожей. Было бы глупо отрицать существование этого личного мира, но не менее глупо утверждать, что поскольку он приватный, то имеет иную природу, нежели внешний мир. Различие заключается не в субстанции, из которой образован личный мир, а в его доступности. Головная боль, душевные страдания или беззвучный монолог с самим собой обладают исключительной интимностью, то есть они доступны для восприятия лишь самим человеком. Эта интимность порой мучи­ тельна (нельзя закрыть глаза на головную боль), но не обязательна, и она, как ранее казалось, поддерживает доктрину о том. что знание является своего рода обладанием. Сложность состоит в том, что хотя приватность может сблизить познающего с тем, что он познает, она вмешивается в сам процесс познания. Как мы увидели в шестой главе, контингенции, под дей­ ствием которых ребенок учится описывать свои чувства, неизбежно содержат изъяны: вербальное сообщество не может использовать те же процедуры, при помощи которых оно учит ребенка описывать объек­ ты. Безусловно, существуют естественные контингенции, в которых мы учимся реагировать на личные стимулы, и они порождают пове­ дение высокой точности. Мы не смогли бы прыгать, ходить или ку­ выркаться, если бы нас не стимулировали части нашего собственного тела. Но поведение такого типа очень мало связано с осознанием, и, по сути, большую часть времени мы исполняем это поведение, не осозна­ вая тех стимулов, на которые реагируем. Мы не приписываем созна­ ние другим видам, которые очевидно пользуются такими же личными стимулами. Знать личные стимулы — это нечто большее, нежели просто реагировать на них. Вербальное сообщество специализируется на самоописательных контингенциях. Оно задает такие вопросы, как: «Что ты делал вчера?», Что такое человек 159 «Что ты делаешь сейчас?», «Что ты будешь делать завтра?», «Почему ты это сделал?», «Действительно ли ты хочешь это сделать?», «Что ты чувствуешь по этому поводу?». Ответы помогают людям более эффек­ тивно приспосабливаться друг к другу. И именно потому, что человеку задают такие вопросы, он реагирует на самого себя и на свое поведе­ ние тем особым образом, который называют самопознанием или осоз­ нанием. Без помощи вербального сообщества все поведение было бы бессознательным. Сознание — это социальный продукт. Оно не про­ сто не является особой сферой деятельности автономного человека, оно вообще выходит за пределы отдельного индивида. А полная точность осознания вообще недостижима. Приватность, которая, казалось бы, ведет к самопознанию, по сути, не дает вер­ бальному сообществу возможности создать точные контингенции. Интроспективный словарь неточен по самой своей природе, и в этом заключается одна из причин того, почему среди философских и пси­ хологических школ существует такое разнообразие. Даже тщательно обученный наблюдатель столкнется с трудностями при изучении но­ вых личных стимулов. (Независимое подтверждение личной стиму­ ляции, например, посредством физиологических измерений, сделало бы возможным повышение точности контингенций, порождающих самонаблюдение, и попутно подтвердило бы истинность данной ин­ терпретации. При этом, как мы отметили в первой главе, подобное под­ тверждение ни в коей мере не послужило бы поддержкой для теории, которая приписывает человеческое поведение наблюдаемой внутрен­ ней сущности.) Теории психотерапии, придающие особое значение осознанию, приписывают автономному человеку роль, которую в действительно­ сти — и при этом гораздо эффективней — выполняют контингенции подкрепления. Осознание поможет, если проблема отчасти заключа­ ется в недостаточной осознанности, а «понимание» клиентом своего состояния поможет, если за этим последуют корректирующие тера­ певтические действия, но самого по себе осознания и понимания не всегда достаточно, а порой они могут быть излишними. Человеку не обязательно осознавать свое поведение или условия, которые его контролируют, для того чтобы действовать эффективно или неэф­ фективно. Напротив, постоянное самонаблюдение может стать по­ мехой, о чем свидетельствует история о лягушке и сороконожке119. Превосходный пианист загубит свое выступление, если будет столь же ясно осознавать собственное поведение и следить за ним, как ученик, который только учится играть. 160 По ту сторону свободы и достоинства О культурах часто судят по тому, насколько они способствуют са­ монаблюдению. Говорят, что некоторые культуры воспитывают бездум­ ных людей, и Сократом восхищались, поскольку он побуждал людей изучать собственную природу; но самонаблюдение — это лишь прелю­ дия к действию. То, насколько человек должен осознавать самого себя, зависит от важности самонаблюдения для эффективного поведения. Самопознание имеет ценность лишь в той мере, в которой оно помога­ ет соответствовать контингенциям, которые его вызвали. Возможно, последним оплотом автономного человека является сложная «когнитивная» активность, называемая мышлением. Ввиду ее сложности ее объяснение в терминах контингенций подкрепления идет медленно. Когда мы говорим, что человек различает красный и оран­ жевый, мы подразумеваем, что различение — это разновидность мен­ тального действия. Но сам человек, по-видимому, ничего не делает: он по-разному реагирует на красные и оранжевые стимулы, но это резуль­ тат различения, а не само действие. Аналогичным образом мы говорим, что человек обобщает — скажем, своей собственный ограниченный опыт переносит на весь мир, — но все, что мы видим, это то, что он ре­ агирует на весь мир так, как научился реагировать на свой собственный маленький мирок. Мы говорим, что человек формирует понятие или аб­ стракцию, но мы лишь видим, что определенные виды контингенций подкрепления поставили реакцию под контроль отдельного свойства стимула. Мы говорим, что человек вспоминает или помнит, что он уви­ дел или услышал, но мы лишь видим, что актуальная ситуация вызывает реакцию, возможно, в ослабленной или измененной форме, усвоенную в другой ситуации. Мы говорим, что человек ассоциирует одно слово с другим, но мы лишь наблюдаем, что некий вербальный стимул стал вызывать такую же реакцию, которую ранее вызывал другой. Вместо того, чтобы предполагать, будто все это происходит благодаря авто­ номному человеку, который различает, обобщает, формирует понятия и абстракции, вспоминает, помнит или ассоциирует, мы можем приве­ сти эту путаницу в порядок, просто заметив, что все эти термины не указывают на формы поведения120. Тем не менее человек, решая задачу, может предпринимать явные действия. Собирая пазл, он может перемещать его фрагменты так, что­ бы повысить шансы на нахождение совпадающих частей. Решая урав­ нение, он может переносить его члены, освобождаться от знаменателя или извлекать корни для того, чтобы повысить шансы на нахождение той формы уравнения, которую он уже научился решать. Люди искусства могут манипулировать своим материалом до тех пор, пока не получат Что такое человек 161 что-нибудь интересное. Многое из перечисленного можно сделать скры­ тым образом, в уме, и тогда все это, вероятно, припишут системе другого уровня, но все это всегда можно сделать и открыто, — возможно, медлен­ ней, но зачастую и эффективней, и за редкими исключениями учиться этому приходится в открытой форме. Культура способствует мышлению, конструируя специальные контингенции. Она учит человека проводить более тонкие различия, делая дифференциальное подкрепление более точным. Она учит техникам, которые используются при решении задач. Она дает правила, которые избавляют от необходимости подвергаться воздействию контингенций, из которых эти правила были выведены, а также дает правила для нахождения новых правил. Самоконтроль, или самоуправление, — это особый вид реше­ ния проблем, который, как и самопознание, затрагивает все вопросы, связанные с приватностью. В четвертой главе мы обсудили некоторые техники в контексте аверсивного контроля. Именно среда формирует поведение, при помощи которого решают проблемы, даже тогда, когда эти проблемы касаются внутреннего мира под кожей человека. Ничего из этого пока не исследовали достаточно продуктивным образом, но неполнота нашего анализа не является поводом для того, чтобы вновь прибегнуть к помощи чудотворного разума. Даже если нашего пони­ мания контингенций подкрепления пока недостаточно для того, чтобы объяснить все виды мышления, мы должны помнить, что обращение к разуму вообще ничего не объясняет. Передавая контроль над поведением от автономного человека наблюдаемой среде, мы не оставляем организм пустым. Под кожей происходит множество процессов, и со временем физиология расска­ жет нам о них больше. Она объяснит, почему поведение действитель­ но связано с предшествующими событиями, функцией которых — что можно продемонстрировать — оно является. Эту задачу не всегда пра­ вильно понимают. Многие физиологи полагают, что заняты поиском «физиологических коррелятов» ментальных событий121. При этом фи­ зиологическое исследование рассматривается просто как более науч­ ный вариант интроспекции. Но, конечно, физиологические методы не предназначены для того, чтобы выявлять и измерять личности, идеи, отношения, чувства, побуждения, мысли и цели. (Если бы это было так, нам пришлось бы отвечать и на третий вопрос дополнительно к тем, что поднимались в первой главе: как может личность, идея, чувство или цель воздействовать на оборудование физиолога?) В настоящий момент ни интроспекция, ни физиология не дают приемлемой ин­ формации о том, что происходит внутри человека, когда он совершает 162 По ту сторону свободы и достоинства действия, а поскольку взгляд и той и другой направлен вовнутрь, они в равной степени отвлекают внимание от внешней среды. Многое в неправильном понимании природы «внутреннего че­ ловека» проистекает из метафоры хранилища. Эволюционная и средо­ вая история изменяет организм, но она не хранится в нем. Например, наблюдая, как младенец сосет грудь своей матери, мы можем легко представить, что сильная предрасположенность к такому поведению обладает ценностью для выживания, но нечто гораздо большее подразу­ мевается под «сосательным инстинктом», который рассматривается как нечто, чем обладает младенец и что дает ему способность сосать. Когда концепция «человеческой природы» или «генетического наследия» по­ нимается в этом смысле, она представляет собой опасность. Мы ближе к человеческой природе, будучи детьми, а не взрослыми, или принад­ лежа первобытной культуре, а не развитой, в том смысле, что в пер­ вом случае меньше вероятность того, что генетическое наследие будет скрыто действием средовых контингенций, и мы склонны преувеличи­ вать роль наследственности, полагая, что более ранние стадии сохрани­ лись в замаскированной форме: будто бы человек — это голая обезьяна, «и быковатый самец эпохи палеолита, сохранившийся во внутренней сущности мужчины, до сих пор “бьет копытами” всякий раз, когда на социальной сцене делается угрожающий жест»122. Но анатомы и физи­ ологи не найдут ни «обезьяну», ни «быковатого самца», ни, уж если на то пошло, инстинкты. Они найдут анатомические и физиологические особенности, которые являются продуктом эволюционной истории. Не менее часто говорят, что в индивиде хранится его личная история. Просто замените «инстинкт» на «привычку». Считается, что привычка курить — это нечто большее, нежели поведение, о котором говорят, что оно свидетельствует о том, что человек ей обладает. Но вся дополнительная информация, которая у нас есть, касается подкрепля­ ющих стимулов и режимов подкрепления, которые заставляют чело­ века много курить. Контингенции не «хранятся», они просто меняют человека. Часто говорят, что среда хранится в нас в форме воспоминаний: чтобы что-то вспомнить, мы ищем копию, которую можно увидеть точ­ но так же, как мы видели ее оригинал. Однако, насколько нам извест­ но, в индивиде вообще нет копий среды, даже когда предмет перед нами и мы его непосредственно наблюдаем123. Говорят, что хранятся и про­ дукты более сложных контингенций: репертуар поведения, усвоенный человеком, который учится говорить по-французски, называют «зна­ нием французского языка». Что такое человек 163 Часто также говорят о том, что внутри нас хранятся черты ха­ рактера, которые являются производными контингенций выжива­ ния или контингенций подкрепления. Любопытный пример приведен в работе У. Фоллета «Современный американский английский»: «Мы гово­ рим: “Он смело взглянул в лицо невзгодам”, без раздумий осознавая, что смелость — это качество человека, а не взгляда. Смелый поступок — это условное поэтическое обозначение поступка человека, который прояв­ ляет смелость, совершая его»124. Но мы называем человека смелым из-за его поступков и действий, а он ведет себя смело тогда, когда окружающие обстоятельства побуждают его к этому. Обстоятельства изменяют его по­ ведение, но они не прививают ему черты характера или достоинства. О мировоззрении также говорят как о чем-то, чем обладают. Считают, что человек говорит или ведет себя определенным образом, потому что имеет определенное мировоззрение — например, привер­ жен идеализму, диалектическому материализму или кальвинизму. Термины подобного рода обобщают воздействие окружающих условий, возникновение которых теперь сложно проследить, но эти условия не­ пременно существовали, и их нельзя игнорировать. Человек, обладаю­ щий «мировоззрением свободы», — это тот, кого определенным образом изменила литература свободы. Эта проблема занимает любопытное место в богословии. Грешит ли человек, потому что греховен, или греховен, потому что грешит? Ни один из вопросов не указывает на что-либо по-настоящему полез­ ное. Сказать, что человек греховен, потому что грешит, — значит дать операциональное определение греха. Сказать, что он грешит, потому что греховен, — значит, проследить его поведение до предполагаемой внутренней черты. Но совершает или нет человек действия, которые называют греховными, зависит от обстоятельств, которые ни в од­ ном вопросе даже не упомянуты. Грех, определяемый как внутренняя одержимость (грех, который человек «познал»), следует искать в исто­ рии подкреплений. (Выражение «богобоязненный» намекает на такую историю, а благочестие, добродетель, имманентность Бога, моральное чувство или нравственность — нет. Как мы увидели, человек — это не моральное животное в смысле обладания специфической чертой или добродетелью; он создал особую социальную среду, которая побуждает его вести себя моральным образом.) Эти различия имеют практическое значение. Говорят, что недав­ ний опрос белых американцев показал, что «более половины из них возлагают вину за худший образовательный и экономический статус черных американцев на “нечто в самих неграх”»125. Это «нечто» в даль­ 164 По ту сторону свободы и достоинства нейшем определили как «недостаток мотивации», который следовало отличать и от генетических, и от средовых факторов. Важно отметить, что мотивация в описании этого опроса связывалась со «свободой воли». Такое пренебрежение ролью окружающей среды препятствует любому изучению дефектных контингенций, ответственных за «недо­ статок мотивации». Сущность экспериментального анализа человеческого поведения заключается в том, что он лишает автономного человека приписан­ ных ему ранее функций и одну за другой передает их контролирующей среде. Чем дальше продвигается этот анализ, тем меньше дел остается у автономного человека. Но что можно сказать о нем самом? Есть ли в человеке нечто большее, чем живое тело? Если от того, что называет­ ся «самостью» или «Я», ничего не останется, как мы сможем говорить о самопознании или самоконтроле? Кому адресуем предписание «по­ знай самого себя»? Важной частью контингенций, действию которых подвергается маленький ребенок, является то, что лишь его собственное тело являет­ ся единственным элементом его среды, который остается тем же (idem) из мгновения в мгновение, изо дня в день. Мы говорим, что он откры­ вает свою идентичность по мере того, как учится отличать свое тело от остального мира. Он делает это задолго до того, как общество научит его называть вещи по именам и отличать «я» от «оно» или «ты». «Я» (самость, self) - это репертуар поведения, подходящий опре­ деленному набору контингенций126. Значительная часть условий, дей­ ствующих на человека, может играть доминирующую роль, поэтому в других условиях человек может сказать: «Я сегодня сам не свой» или «Я не мог сделать того, о чем ты говоришь, потому что это на меня не похоже». Идентичность, которой наделяют самость, на самом деле про­ истекает из контингенций, ответственных за поведение. Два и более ре­ пертуара поведения, порождаемые разными наборами контингенций, создают две и более самости. Один репертуар поведения человека соот­ ветствует его отношениям с друзьями, а другой — отношениям с семьей, и друг может посчитать друга совсем другим человеком, увидев его в кругу семьи, а семья — если увидит его с друзьями. Проблема идентич­ ности возникает тогда, когда ситуации смешиваются, например, когда человек одновременно должен общаться и с семьей, и с друзьями. В этом смысле самопознание и самоконтроль подразумевают существование двух Я. Самопознающее Я почти всегда является про­ дуктом социальных контингенций, но познаваемое Я может происхо­ дить их других источников. Контролирующее Я (совесть, или Сверх-Я) Что такое человек 165 также имеет социальное происхождение, но контролируемое Я с боль­ шей вероятностью является продуктом генетической чувствительности к подкреплению (Оно, или ветхий Адам). Контролирующее Я обычно представляет интересы других, в то время как контролируемое Я — ин­ тересы индивида. Картина, которую рисует научный анализ, — это не тело с лично­ стью внутри него, а тело, которое и есть личность в том смысле, что она демонстрирует сложный репертуар поведения. Безусловно, это непри­ вычная картина. В ней человек изображен незнакомцем, и с традици­ онной точки зрения может показаться, что это вообще не человек. По мнению Джозефа Вуда Крутча, «…уже по меньшей мере сто лет нас ущемляет каждая из теорий, включая экономический детерминизм, механистический бихевиоризм и релятивизм, которая унижает достоинство человека до тех пор, пока он вообще не перестает быть человеком в любом из смыслов, которые в это вкладывали гуманисты предыдущего поколения»127. Мэтсон утверждал, что «бихевиорист-эмпирик отрицает, пусть даже неявно, что существует уникальная сущность, называемая Человеком»128. Маслоу сказал, что «в наши дни именно “сущность” человека подвергается нападкам»129. К. С. Льюис выразился предельно прямо: человек отменяется130. Ясно, что существуют сложности в определении того человека, к которому эти высказывания относятся. Льюис не мог иметь в виду человеческий род, поскольку он не только не отменяется, но, напротив, заполняет собой землю. (В результате он может «отменить» сам себя — посредством болезней, голода, загрязнения окружающей среды или ядерной катастрофы, — но Льюис имел в виду вовсе не это.) Отдельно взятые люди также не становятся менее эффективными или продуктив­ ными. Нам говорят, что под угрозой находится «человек как таковой», или «человечность человека», или «человек как Ты, а не Оно», или «че­ ловек как личность, а не вещь». Пользы от этих выражений немного, но зато они дают ключ к разгадке. Тот, кто «отменяется», — это автоном­ ный человек — внутреннее Я, гомункулус, вселившийся дух, человек, защищаемый литературой свободы и достоинства. Его упразднение откладывали слишком долго. Автономный чело­ век — это уловка, используемая для объяснения того, что мы не можем объяснить иначе. Он был создан из нашего невежества, и по мере роста наших знаний исчезает сама субстанция, из которой он состоит. Наука 166 По ту сторону свободы и достоинства не дегуманизирует человека, она его дегомункулизирует, и она обязана это делать для того, чтобы предотвратить исчезновение человечества как биологического вида. «Скатертью дорога!» — охотно скажем мы че­ ловеку как таковому. Только изгнав его, мы сможем обратиться к под­ линным причинам человеческого поведения. Только тогда мы сможем перейти от воображаемого к наблюдаемому, от сверхъестественного к природному, от недоступного к управляемому. Часто говорят, что тем самым мы вынуждены относиться к «оста­ точному» человеку как к простому животному. «Животное» — это уничи­ жительный термин, но лишь потому, что слову «человек» было придано ложное величие. Крутч утверждал, что если традиционный взгляд под­ держивает восклицание Гамлета: «Как похож на бога»131, то Павлов, ис­ следователь поведения, подчеркивает: «Как похож на собаку!». Но это шаг вперед. Бог — это исходная модель объяснительной фикции, чудо­ творного разума, всего метафизического. Человек — это нечто гораздо большее, чем собака, но подобно собаке он доступен научному анализу. Это правда, что значительная часть экспериментального анализа поведения связана с изучением низших организмов. В их случае гене­ тические различия минимизируются использованием чистых линий; можно контролировать историю среды, вероятно, с самого рождения; можно поддерживать строгий режим в течение длительных экспери­ ментов; и очень немногое из этого осуществимо тогда, когда в качестве испытуемых выступают люди. Более того, работая с низшими организ­ мами, ученый с меньшей вероятностью искажает получаемые данные своими реакциями на экспериментальные состояния, а также с мень­ шей вероятностью создает контингенции, ориентируясь на их воздей­ ствие на него самого, а не на изучаемый экспериментальный организм. Никого не тревожит, что физиолог изучает дыхательную, репродук­ тивную, пищеварительную или эндокринную системы у животных. Он делает это для того, чтобы извлечь пользу из нашего поразитель­ ного сходства с животными. Соизмеримые сходства были обнаружены и в поведении. Конечно, всегда существует опасность того, что методы, созданные для изучения низших животных, будут подчеркивать только те характеристики, которые являются общими для них и для людей, но мы не сможем узнать, что является именно человеческим до тех пор, пока не изучим других живых существ. Традиционные теории об авто­ номном человеке преувеличивают видовые различия. В современных исследованиях некоторые сложные контингенции подкрепления соз­ дают поведение, о котором, будь испытуемые людьми, традиционно сказали бы, что оно включает в себя высшие психические процессы. Что такое человек 167 Анализ человеческого поведения в механистических терминах не превращает человека в машину. Как мы уже увидели, ранние теории поведения изображали человека как двухтактный («тяни-толкай») ав­ томат, что близко к тому, как представляли машину в XIX веке, но с тех пор мы продвинулись вперед. Человек — это машина в том смысле, что он является сложной системой, поведение которой закономерно, но сложность ее исключительна. Возможно, со временем его способность приспосабливаться к контингенциям подкрепления будет воспроизве­ дена машинами, но пока это не сделано, и к тому же живая система, бу­ дучи воспроизведенной в этом аспекте, останется уникальной в других. Мы также не превращаем человека в машину, побуждая его ис­ пользовать машины. Некоторые машины требуют повторяющегося и монотонного поведения, и мы их избегаем, когда можем, но другие значительно повышают нашу эффективность во взаимодействии с внеш­ ним миром. С помощью электронного микроскопа человек может реа­ гировать на очень маленькие объекты и на очень большие — с помощью радиотелескопов, и это может показаться совершенно нечеловеческим тем, кто использует только невооруженные чувства. Человек может воздействовать на среду с величайшей точностью микроманипулятора или с дальностью и силой космической ракеты, но его поведение может показаться нечеловеческим тем, кто полагается лишь на мышечные со­ кращения. (Утверждалось, что оборудование, используемое в оперантной лаборатории, искажает естественное поведение, потому что вводит внешний источник энергии, но люди используют внешние источники энергии, когда запускают воздушных змеев, ходят под парусами или стреляют из лука. Им пришлось бы отказаться практически от всех сво­ их достижений, если бы они использовали только силу собственных мышц'32.) Люди записывают свое поведение в книгах и на других носи­ телях, и использование этих записей может показаться довольно нечело­ веческим для тех, кто может пользоваться лишь тем, что они запомнили. Люди описывают сложные контингенции в форме правил, а также пра­ вил по использованию правил, и они вводят их в электронные системы, которые «думают» со скоростью, которая кажется совершенно нечело­ веческой невооруженному такими системами мыслителю. Все это люди делают при помощи машин, и они были бы чем-то меньшим, нежели человек, если бы так не поступали. То, что мы сейчас рассматриваем как машиноподобное поведение, было на самом деле гораздо более рас­ пространенным до изобретения этих устройств. Раб на хлопковом поле, счетовод за своей высокой конторкой, ученик, которого натаскивает преподаватель, — они и были машиноподобными людьми. 168 По ту сторону свободы и достоинства Машины заменяют людей, когда делают то, что раньше делали люди, и это может иметь серьезные социальные последствия. По мере того, как развиваются технологии, машины будут принимать на себя все больше и больше функций людей, но лишь до определенного момента. Мы строим машины, которые уменьшают аверсивные свойства нашей среды (например, изнурительный труд) и производят больше положи­ тельного подкрепления. Именно поэтому мы их и строим. Нет смысла создавать машины, которые сами подкреплялись бы этими последстви­ ями, поскольку это значило бы лишить подкрепления себя. Если маши­ ны, которые создает человек, в конечном счете сделают его абсолютно ненужным, это произойдет случайно, а не намеренно. Важная роль автономного человека заключалась в том, чтобы да­ вать направление человеческому поведению, и часто говорят, что ли­ шая человека этой внутренней сущности, мы оставляем его без цели. Как писал один автор: «Поскольку научная психология должна рас­ сматривать человеческое поведение объективно, как обусловленное необходимыми законами, она должна представлять человеческое пове­ дение лишенным намерений». Но «законы необходимости» имели бы такое действие, только если бы относились исключительно к предше­ ствующим условиям. Намерение и цель указывают на отбирающие по­ следствия, действие которых можно сформулировать в «необходимых законах». Есть ли у жизни, во всех ее формах, существующих на земной поверхности, цель, и свидетельствует ли это о разумном замысле? Рука приматов эволюционировала, для того чтобы можно было успешней манипулировать предметами, но цель этого изменения следует искать не в предшествующем замысле, а в процессе отбора. Схожим образом, при оперантном обусловливании цель умелого движения руки следует искать в последствиях такого движения. Пианист усваивает гаммы — и играет их плавно — не из-за предварительного намерения это сделать. Плавно сыгранные гаммы подкрепляют поведение по многим причи­ нам, и именно они отбирают умелые движения. Ни в эволюции руки человека, ни в приобретенном умении использовать руку нет никакого предварительного намерения или цели. Кажется, что аргумент в пользу целенаправленности усиливает­ ся при отступлении в темные тайники мутаций. Жак Барзен утверж­ дал, что и Дарвин, и Маркс пренебрегали не только целью человека, но и созидательной целью, ответственной за все те вариации, на которые действует естественный отбор. Может оказаться, что это так, поскольку некоторые генетики утверждают, что мутации не являются абсолютно Что такое человек 169 случайными, но неслучайность не обязательно доказывает существова­ ние Творческого разума. Мутации не будут случайными, когда их явно спроектируют генетики для того, чтобы организм лучше соответствовал специфическим условиям отбора, и тогда будет казаться, что именно генетики играют роль Творческого разума в доэволюционной теории. Но проявляющиеся в их поведении цели, несомненно, следует искать в их культуре, в социальной среде, которая побудила их создавать ге­ нетические изменения, соответствующие контингенциям выживания. Между биологической и индивидуальной целью существует от­ личие, заключающееся в том, что последнюю можно почувствовать. Никто не мог чувствовать цели развития человеческой руки, в то время как человек может в известном смысле почувствовать цель, с которой он играет плавную гамму. Но он не играет плавную гамму, потому что чувствует цель. То, что он чувствует, является побочным продуктом его поведения в связи с его последствиями. Безусловно, связь устройства руки человека с контингенциями выживания, в которых она эволю­ ционировала, не доступна для непосредственного индивидуального наблюдения, а вот связь поведения с формирующими его континген­ циями подкрепления — доступна. Научный анализ поведения «изгоняет» автономного человека и передает контроль, который ему приписывали, среде. В этом случае индивид может показаться особенно уязвимым. Отныне его контро­ лирует окружающий мир и — в значительной степени — другие люди. Разве тогда он не становится просто жертвой? Безусловно, люди мо­ гут быть жертвами, так же как и хищниками, но это слишком силь­ ные слова. Они подразумевают насилие, которое отнюдь не является неотъемлемым следствием межличностного контроля. Но разве даже в условиях благожелательного контроля индивид не является в луч­ шем случае простым зрителем, который может лишь наблюдать за тем, что происходит, но не в силах что-либо с этим поделать? Разве он «не достиг тупика в своей долгой борьбе за возможность контролиро­ вать собственную судьбу»? Нов тупике оказался лишь автономный человек. Человека может контролировать его среда, но эта среда практически полностью созда­ на им самим. Физическое окружение большинства людей в значитель­ ной степени является рукотворным. Поверхности, по которым ходит человек, стены, в которых он живет, одежда, которую он носит, мно­ гое из пищи, которую он ест, инструменты, которыми он пользуется, транспортные средства, в которых он передвигается, большинство из 170 • По ту сторону свободы и достоинства того, что он слушает и на что смотрит — все это создано человеком. Социальная среда также очевидно рукотворна: она создает язык, на котором говорит человек, обычаи, которым он следует, и поведение, которое он проявляет в отношении контролирующих его этических, религиозных, государственных, экономических, образовательных и психотерапевтических учреждений. По сути, эволюция культуры является грандиозным упражнением в самоконтроле. Подобно тому, как индивид контролирует сам себя, манипулируя миром, в котором живет, так и человеческий род конструирует среду, в которой его пред­ ставители действуют крайне эффективным образом. Были и ошибки, и у нас нет гарантий того, что среда, которую создает человек, продол­ жит давать ему преимущества, перевешивающие потери, но человек, каким мы его знаем, хорошо это или плохо, сам себя таким сделал. Это не убедит тех, кто кричит: «Жертва!». К. С. Льюис проте­ стовал: «власть человека изменять себя по своему вкусу ... означает ... власть некоторых людей лепить из других то, что им нравится»133. Это неизбежно заложено в самой природе культурной эволюции. Контролируемое Я нужно отграничить от контролирующего Я даже если и то, и другое находятся под одной кожей, а когда контроль осуществляется посредством конструирования окружающей среды, все Я, за редкими исключениями, различны. Человек, который не­ преднамеренно или преднамеренно создает новую культурную прак­ тику, — лишь один среди, возможно, миллиардов людей, на которых она повлияет. Если это не выглядит как акт самоконтроля, то только потому, что мы неправильно понимаем природу индивидуального самоконтроля. Когда человек «намеренно» изменяет свое физическое или со­ циальное окружение, — то есть делает это для того, чтобы изменить че­ ловеческое поведение, включая, возможно, и свое собственное, — он выступает в двух ролях: в одной из них он контролер, проектировщик контролирующей культуры, а в другой — контролируемый, продукт культуры. Здесь нет никакого противоречия: такое положение дел вытекает из природы культурной эволюции, независимо от преднаме­ ренности проектирования. Вероятно, за время обозримой истории человеческий род не претерпел сильных генетических изменений. От художников в пещере Ласко нас отделяет лишь тысяча поколений. Свойства, влияющие на выживание (такие как сопротивляемость болезням), сильно меняются за тысячу поколений, но если бы мы могли перенести ребенка худож­ ников из Ласко в наше время, то он был бы практически неотличим Что такое человек 171 от современного ребенка. Возможно, он учился бы медленнее, чем его современный двойник, мог бы без проблем поддерживать лишь меньший репертуар поведения, или быстрее забывал: нельзя сказать наверняка. Но мы можем быть уверены в том, что ребенок XX века, помещенный в цивилизацию Ласко, не сильно отличался бы от детей, которых там встретил, поскольку мы видим, что происходит, когда со­ временный ребенок растет в нищем окружении. Но за тот же период времени человек, меняя мир, в котором он живет, сильно изменил себя как личность. Развитие современных ре­ лигиозных практик охватывает период в районе ста поколений, и раз­ витие современных форм правления и закона — примерно такой же. Возможно, не больше 20 поколений насчитывают современные про­ мышленные практики, и, возможно, не больше четырех или пяти — образование и психотерапия. Развитие физических и биологических технологий, которые увеличили чувствительность человека к окружа­ ющему его миру и его власть изменять этот мир, потребовало не более четырех или пяти поколений. Человек «контролирует собственную судьбу», если это выраже­ ние хоть что-то значит. Человек, созданный самим же человеком, — это продукт культуры, которую изобрел человек. Он возник в ходе двух совершенно различных эволюционных процессов: биологической эволюции, ответственной за развитие человеческого вида, и культур­ ной эволюции, осуществляемой самим этим видом. В наше время оба этих эволюционных процесса могут ускориться, поскольку подверга­ ются целенаправленному проектированию. Люди уже изменили свое генетическое наследие избирательным размножением и изменением контингенций выживания, и в наше время они могут начать вносить мутации, напрямую связанные с выживанием. Долгое время люди разрабатывали новые культурные практики, служившие культурными мутациями, и изменяли условия, в которых эти практики отбирались. В наше время они могут начать делать и то и другое, яснее понимая роль последствий. По-видимому, человек продолжит меняться, но мы не можем сказать, в каком направлении. Никто не мог предсказать эволюцию че­ ловеческого вида в какой бы то ни было момент его ранней истории, и направление целенаправленного генетического проектирования будет зависеть от эволюции культуры, которая сама непредсказуема по схо­ жим причинам. «Пределы усовершенствования человеческого рода, — писал Этьен Кабе в «Путешествии в Икарию», — еще неизвестны»134. Но, конечно, нет никаких пределов. Человеческий род никогда не до­ 172 По ту сторону свободы и достоинства стигнет конечного состояния совершенства прежде своей гибели — «кто говорит, в огне, кто — во льду»135, а кто твердит о радиации. Место индивида в культуре подобно тому месту, что он занима­ ет в человечестве как биологическом виде, и в ранней эволюционной теории об этом месте шли горячие споры. Является ли вид просто ти­ пом индивида, а если так, то в каком смысле он может эволюциони­ ровать136? Сам Дарвин объявил, что вид «является чисто субъективным изобретением систематиков»137. Вид не существует иначе как совокуп­ ность индивидов, как и семья, племя, раса, нация или класс. Культура не существует вне поведения индивидов, которые следуют ее обыча­ ям. Именно индивид совершает поступки, воздействует на среду и из­ меняется в результате последствий собственных действий. И именно индивид поддерживает социальные контингенции, которые и есть культура. Индивид — это носитель как своего вида, так и своей куль­ туры. Культурные практики, подобно наследственным чертам, пе­ редаются от индивида к индивиду. Новая практика, подобно новой наследственной черте, сначала появляется у индивида и имеет тенден­ цию передаваться, если способствует его выживанию как индивида. И все же индивид — это в лучшем случае точка, в которой мно­ жество линий развития сходятся в уникальной комбинации. Его ин­ дивидуальность бесспорна. Каждая клетка его тела — это уникальный генетический продукт, столь же уникальный, как и классический при­ знак индивидуальности, — отпечаток пальца. И даже в самой регла­ ментированной культуре каждая личная судьба уникальна. Никакая плановая культура не сможет разрушить эту уникальность, и, как мы уже видели, любая попытка сделать это свидетельствует о негодности плана. И тем не менее индивид остается лишь этапом процесса, ко­ торый начался задолго до того, как он появился на свет, и который надолго его переживет. Он не несет конечной ответственности за видовую черту или культурную практику, даже если именно он пе­ ренес мутацию или придумал практику, которые стали частью вида или культуры. Даже если бы Ламарк был прав, полагая, что индивид может личными усилиями изменять свою генетическую структуру, то мы должны были бы указать на условия среды, ответственные за эти усилия, как мы укажем на это, когда генетики начнут изменять чело­ веческий генотип. А когда индивид занят целенаправленным проек­ тированием культурной практики, мы должны обратиться к культуре, которая побуждает его к этому и дает ему искусства и науки, которые он использует. Что такое человек 173 Одна из больших проблем индивидуализма, редко признаваемая как таковая, это смерть - неизбежная судьба индивида, завершающий удар по свободе и достоинству. Смерть — одно из тех отдаленных со­ бытий, которые влияют на поведение только при помощи культурных практик. То, что мы видим, — это смерть других, как в знаменитой ме­ тафоре Паскаля: «Представьте себе толпу людей в цепях, приговоренных к смерти; каждый день некоторые из них умерщвляются на виду у остальных; ос­ тающиеся видят свое собственное положение в положении им подобных и, смотря друг на друга с чувством скорби и безнадежности, ожидают своей очереди. Вог картина положения человечества138...». Некоторые религии придали смерти еще большее значение, нари­ совав картины будущего пребывания на небесах или в аду, но у индиви­ дуалиста есть особая причина бояться смерти, созданная не религией, а литературой свободы и достоинства. Это перспектива личного уничто­ жения. Индивидуалист не может найти утешения в размышлениях о ка­ ком-либо достижении, которое переживет его. Он отказался действовать на благо других, и, следовательно, для него не является подкреплением тот факт, что люди, которым он помог, его переживут. Он отказался забо­ титься о выживании своей культуры, и его не подкрепляет тот факт, что культура еще долго будет существовать после него. Защищая собствен­ ную свободу и достоинство, он отверг достижения прошлого и, следова­ тельно, должен отказаться от всех притязаний на будущее. Возможно, наука никогда не требовала более радикальных пе­ ремен в традиционном образе мышления о предмете, да и никогда не было более важного предмета. В традиционной картине мира человек воспринимает мир вокруг себя, отбирает признаки, которые следует воспринимать, проводит между ними различия, оценивает их как хо­ рошие или плохие, изменяет их так, чтобы сделать их лучше (или, если он небрежен, хуже), и может нести ответственность за свои действия, заслуженно получая награду или неся наказание за их последствия. В научной картине мира человек является представителем биологи­ ческого вида, сформированного контингенциями выживания, демон­ стрирующим такие поведенческие процессы, которые ставят его под контроль среды, в которой он живет, и в значительной степени под контроль социального окружения, которое он и миллионы других ему подобных создавали и поддерживали в ходе эволюции культуры. 174 По ту сторону свободы и достоинства Направление контролирующей связи становится обратным: не человек воздействует на мир, а мир - на него. Такое изменение сложно принятьлишьпоразумным основаниям, а его следствия принять практически невозможно. Реакция тради­ ционалиста обычно описывается в терминах чувств. Одно из чувств, на которое ссылаются фрейдисты, объясняя сопротивление психо­ анализу, — это уязвленное самолюбие. Как указывал Эрнест Джонс, сам Фрейд рассматривал «три серьезных удара, которые наука нанес­ ла человеческому нарциссизму и себялюбию. Первый, космологиче­ ский, был нанесен Коперником; второй, биологический, был нанесен Дарвином; а третий, психологический, нанес сам Фрейд»139. (От удара Фрейда пострадала вера в то, что нечто в центре человека знает все, что происходит внутри него, и что орудие, называемое силой воли, осуществляет управление и контроль над всей остальной личностью.) Но каковы признаки или симптомы уязвленного самолюбия и как нам следует их объяснять? Люди делают следующее относительно такой научной картины человека: они называют ее неверной, унизи­ тельной и опасной, они спорят с ней и критикуют тех, кто предлагает или защищает ее. Но они делают это не из-за уязвленного самолюбия, а потому что такая научная формулировка разрушает привычное под­ крепление. Если человек больше не может получать признание или восхищение за то, что он делает, тогда кажется, что он страдает от потери достоинства или ценности, а поведение, которое прежде под­ креплялось признанием или восхищением, будет угасать. А угасание часто ведет к агрессивному нападению. Другой эффект научной картины был описан как потеря веры или «силы духа», то есть как сомнение или беспомощность, или как подавленность, депрессия или отчаяние. Говорят, человек чувствует, будто он не в силах управлять собственной судьбой. Но на самом деле он чувствует ослабление старых реакций, которые больше не подкре­ пляются. Люди действительно становятся «беспомощными» тогда, когда вербальные репертуары, освященные временем, оказываются бесполезными. Например, один историк жаловался на то, что если де­ яниями людей «пренебрегают, как простым результатом физиологиче­ ского и психологического обусловливания», то о них вообще не стоит писать; «исторические перемены хотя бы отчасти должны быть резуль­ татом сознательной психической деятельности»140. Еще один эффект напоминает ностальгию. Старые репертуары поведения прорываются наружу тогда, когда люди хватаются за сход­ ства между прошлым и настоящим и преувеличивают их. О прошлом Что такое человек 175 говорят, как о «добрых старых временах», когда признавали неотъем­ лемое достоинство человека и важность духовных ценностей. О таких фрагментах устаревшего поведения «вспоминают с тоской», то есть они имеют характер все более бесплодного поведения. Безусловно, такие реакции на научную концепцию человека прискорбны. Они мешают людям доброй воли, и любой, кто заботит­ ся о будущем своей культуры, сделает все, что в его силах, чтобы ис­ править их. Ни одна теория не меняет того, о чем она сформулирована. Ничто не меняется просто потому, что мы смотрим на это, говорим об этом или анализируем это в новом ключе. Китс выпил за посрамле­ ние Ньютона, подвергшего анализу радугу141, но радуга осталась столь же прекрасной, как и всегда, а в глазах многих обрела даже большую красоту. Человек не меняется потому, что мы смотрим на него, гово­ рим о нем и анализируем его с научной точки зрения. Его достижения в науке, управлении государством, религии, искусстве и литературе остаются, как и прежде, достойными восхищения, как мы восхищаем­ ся морским штормом, осенней листвой или горными вершинами со­ вершенно независимо от их происхождения и без мыслей о научном анализе. Что меняется, так это наши возможности воздействовать на предмет теории. Ньютоновский анализ преломления света в радуге был шагом в направлении лазера. Традиционная концепция человека полна лести: она дарует при­ вилегии, дающие подкрепление. Поэтому' ее легко защищать, а вот из­ менить можно лишь с трудом. Она была разработана для того, чтобы создать индивида, служащего орудием противодействия контролю, и в этом она преуспела, что привело к ограничению прогресса. Мы уже видели, как литература свободы и достоинства со всей ее заботой об автономном человеке увековечила применение наказаний и смири­ лась с использованием лишь слабых мер, не основанных на наказании. Нетрудно показать связь между безграничным правом индивида на по­ иски счастья и катастрофами, которыми угрожают неконтролируемое размножение и неумеренное потребление, истощающие ресурсы и за­ грязняющие окружающую среду, а также близость ядерной войны. Физические и биологические технологии смягчили эпидемии, голод и многие болезненные, опасные и изнурительные аспекты по­ вседневной жизни, а поведенческие технологии могут начать смягчать другие проблемы. Вполне возможно, что в анализе человеческого по­ ведения мы ушли немного дальше той точки, которую достиг Ньютон в анализе света, поскольку мы начинаем создавать и применять осно­ ванные на ней технологии. Это таит удивительные возможности, тем 176 более удивительные, поскольку традиционные подходы доказали свою неэффективность. Трудно представить себе мир, в котором люди жи­ вут сообща без раздоров, производят нужную им пищу, жилье и одежду, наслаждаются сами и способствуют удовольствию других, занимаясь искусством, музыкой, литературой и играми, потребляют только раз­ умную часть мировых ресурсов и как можно меньше загрязняют мир, не рожают детей больше, чем могут достойно вырастить, продолжают исследовать окружающий мир и открывать лучшие способы воздей­ ствия на него, достигли точного знания о себе и, следовательно, эф­ фективно собой управляют. И все это еще возможно, и даже малейший знак прогресса должен принести перемены, о которых традиционным языком можно сказать, что они лечат уязвленное самолюбие, компен­ сируют чувство безнадежности или тоски, исправляют впечатление, что «мы ничего не можем и не обязаны сделать для самих себя», под­ держивают «чувство свободы и достоинства», создавая «чувство уве­ ренности и собственной ценности». Другими словами, он должен дать щедрое подкрепление тем, кого культура побудила трудиться ради ее выживания. Экспериментальный анализ смещает детерминацию поведения с автономного человека на среду - именно среда ответственна как за эволюцию вида, так и за репертуар поведения, усваиваемый каждым его представителем. Ранние версии энвайронментализма были ущербны, поскольку не могли объяснить, как действует среда, и многое казалось оставленным автономному человеку. Но сейчас контингенции среды берут на себя функции, которые прежде приписывались автономному человеку, и в связи с этим возникают определенные вопросы. «Отменен» ли тогда человек? Безусловно, нет — и как вид, и как индивид, идущий к успеху. Отменили автономного человека, что стало шагом вперед. Но не становится ли тогда человек просто жертвой или пассивным наблю­ дателем того, что с ним происходит? Его действительно контролирует среда, но мы должны помнить, что эта среда в значительной степени создана им самим. Эволюция культуры является грандиозным упраж­ нением в самоконтроле. Часто говорят, что научный взгляд на человека ведет к уязвленному самолюбию, чувству безнадежности и тоске. Но ни одна теория не меняет того, о чем она сформулирована: человек остает­ ся тем, кем он всегда был. Но новая теория способна изменить то, что можно сделать с ее предметом. Научный взгляд на человека предлагает нам захватывающие возможности. Пока мы еще не увидели, что может создать человек из самого человека. 177 Примечания 1 Darlington С. D. The Evolution of Man and Society // Quoted in Science, 1970, 168, 1332. 2 В сложных научных текстах больше практически не использу­ ют механическую модель причинности (push-pull causality), которая была распространена в науке XIX столетия. Термин «причина», используемый здесь, относится, технически говоря, к независимым переменным, функ­ цией которых является поведение как зависимая переменная. См. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение», гл. 3. 3 Об «одержимости» см. «Контингенции подкрепления: теоретиче­ ский анализ», гл. 9. 4 Butterfield Н. The Origins of Modem Science. London, 1957. 5 Гипотез не измышляю (лат.). — Прим. пер. 6 Popper К. R. Of Clouds and Clocks. St Louis: Washington University Press, 1966. P. 15. 7 Dodds E. R. The Greeks and the Irrational. Berkeley: University of California Press, 1951. Существует перевод на русский язык: Доддс Э. Р. Греки и иррациональное. СПб.: Алетейя, 2000. — Прим. пер. 8 James W. What Is an Emotion? // Mind. 1884. Vol. 9. P. 188—205. 9 Контингенция (contingency) — один из наиболее часто использу­ емых в современной бихевиорологии терминов. Он весьма многозначен, но в контексте бихевиорологической теории особенно важны реляцион­ ный и вероятностный его аспекты. Этот термин, во-первых, подразуме­ вает связь одного события с другим (реляционный аспект) и, во-вторых, указывает на то, что эта связь образовалась случайно (вероятностный аспект). Под контингенцией в бихевиорологии часто понимается веро­ ятное, случайное событие, с которым связано (или, более жестко, от ко­ торого зависит) другое явление (как правило, действие). Таким образом, это не просто обстоятельство или условие (как часто этот термин перево­ дится в отечественной психологии), но обстоятельство, взятое в контек­ сте связи, существующей между ним и другим событием (как правило, изменением в поведении). «Контингентный», таким образом, также оз­ начает не просто «случайный» или «вероятный», но и «имеющий связь с чем-то другим». — Прим. пер. 10 О роли среды см. работу Б. Ф. Скиннера «Контингенции подкре­ пления: теоретический анализ», гл. 1. 11 Descartes R. Traite del’homme, 1662. 12 В качестве синонима понятия «стимул» часто используется тер­ мин «раздражитель» (например, в трудах И. П. Павлова). — Прим. пер. 178 По ту сторону свободы и достоинства 13 Holt Е. В. Animal Drive and the Learning Process. New York: Henry Holt & Co, 1931. 14 См. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и поведение человека», гл. 5. 15 О практических приложениях оперантного поведения см.: Ulrich R., Stachnik Т, and Mabry J., eds., Control of Human Behavior, vols. 1 and 2 (Glenview, Ill.: Scott, Foresman & Co., 1966 and 1970). 16 Krutch J.W. New York Times Magazine, 30 July 1967. 17 Термин «эмитироваться» (от англ, to emit — излучать, испу­ скать) использовался Скиннером, чтобы подчеркнуть тот факт, что сти­ мул не является причиной оперантной реакции. Это означает, что она просто возникает в координации со стимулом. — Прим. пер. 18 Об оперантном обусловливании см. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение», гл. 5 и 11. 19 Об агрессии, вызванной ударами током, см.: Azrin N. Н., Hutchinson R. R., and Sallery R. D. Pain-aggression Toward Inanimate Objects U J. Exp. Anal. Behav. 1964. Vol. 7. P. 223-228. См. также: Azrin N. H., Hutchinson R. R., and McLaughlin R. The Opportunity for Aggression as an Operant Reinforcer During Aversive Stimulation // J. Exp. Anal. Behav. 1965. Vol. 8. P. 171-180. 20 Cm. Bates M. Where Winter Never Comes. New York: Charles Scribner’s Sons, 1952. P. 102. 21 О чувствах см. работу Б. Ф. Скиннера «Контингенции подкре­ пления: теоретический анализ», прим. 8.7. 22 Mill J. S. Liberty, 1859, chap. 5. 23 О положительном подкреплении см. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и поведение человека», гл. 5 и 6. 24 Об условных подкрепляющих стимулах см. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и поведение человека», с. 76. 25 Цит. по изданию: Де Гонкур Э., Де Гонкур Ж. Дневник. Записки о литературной жизни. Избранные страницы. В 2 томах. М.: Худ. лит., 1964. Т. 1. С. 257-258. 26 О режимах подкрепления: Краткий обзор можно найти в рабо­ те Б. Ф. Скиннера «Наука и поведение человека», с. 99—106. Обширный экспериментальный анализ содержится в «Режимах подкрепления». 27 О самоконтроле см. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и поведение человека», гл. 15. 28 Тут стоит отметить, что Скиннер, как и многие, совершает ошибку, полагая, что срыгивание было обычным элементом застолья у древних римлян. Хотя латинское слово vomitorium созвучно с англий­ ским vomit (тошнить) и происходит от латинского vomere (рвать, тош­ Примечания 179 нить, извергать), vomitorium являлся не местом, где римляне очищали желудок во время трапез (пресловутый вомиторий, «тошниловка», «рвотная комната»), а всего лишь архитектурным элементом — входом и выходом со стадиона. — Прим. пер. 29 De Jouvenel В. Sovereignty / trans. J. F. Huntington. University of Chicago Press, 1957. 30 Justice Roberts in United States v. Butler, 297 U.S. I, 56 Sup. Ct 312 (1936). 31 Justice Cardozo in Steward Machine Co. v. Davis, 301 U.S. 548, 57 Sup. Ct 883 (1937). 32 См. письмо в Science, 1970, 167, 1438. 33 Перевод приводится по изданию: Руссо Ж.-Ж. Эмиль, или О воспитании // Руссо Ж. Ж. Педагогические сочинения: В 2 т. / Под ред. Г. Н. Джибладзе; сост. А. Н. Джуринский. М.: Педагогика, 1981. Т. 1. 34 Генерализацией (или обобщением) в бихевиоризме называ­ ют распространение реакции с одного стимула на другие, схожие с ним. — Прим. пер. 35 Цит. по: Монтень М. Опыты. В 3 книгах. Кн. 3. М., Л.: АН СССР, 1960. С. 234. В действительности эти слова принадлежат, на что указывает сам Монтень, римскому писателю Валерию Максиму. В оригинале фраза звучит так: «quia quicquid imperio cogitur, exigenti magis quam praestanti acceptum refertur». — Прим. пер. 36 Шекспир В. Отелло. Цит. по переводу П. Вейнберга. Более точно (но не так поэтично) слова Шекспира передает перевод Μ. М. Морозова: «Есть много услужливых, преклоняющих колена ду­ раков, которые, влюбившись в собственное подобострастное рабство, тратят жизни, подобно ослам своих хозяев, за один только корм». — Прим. пер. 37 Киплинг Р. Вампир. Цит. по переводу К. Симонова, который, что любопытно в контексте данной главы, решил озаглавить свой пе­ ревод не «Вампир», а «Дурак». - Прим. пер. 38 Де Ларошфуко Ф. Максимы и моральные размышления. М.: «Наука», 1993. Максима 237. 39 Речь идет о Сэмюэле Джонсоне (1709-1784), знаменитом ан­ глийском поэте и критике. — Прим. пер. 40 Евангелие от Матфея, 5:41. 41 Де Лакло Ш. Опасные связи. Цит. по переводу Н. Я. Рыковой. Эти слова в романе приведены в письме от маркизы де Мертей к ви­ конту де Вальмону. — Прим. пер. 180 По ту сторону свободы и достоинства 42 Флагелланты — католическое братство, существовавшее в XIII—XV вв., члены которого подвергали себя публичному самоби­ чеванию ради искупления грехов. — Прим. пер. 43 Евангелие от Матфея, 6:2. Полностью звучит так: «Итак, ког­ да творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою». — Прим. пер. 44 Антиномисты — сторонники течения в христианстве, кото­ рое отрицает необходимость соблюдать нравственный закон Бога, поскольку спасение приходит от веры и общения с Богом, а не от сле­ дования закону. — Прим. пер. 45 О фрейдовских динамизмах см. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение», с. 376—378. 46 Евангелие от Матфея, 18:8: «Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный». — Прим. пер. 47 Т. Н. Huxley, «”Оп Descartes” Discourse on Method», in «Methods and Results» (New York: Macmillan, 1893), chap. 4. 48 Cm. Joseph Wood Krutch, «The Measure of Man» (Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1954), pp. 59-60. Позже м-р Крутч сообщал, что «лишь немногие заявления потрясли его больше этого. Кажется, Гексли го­ ворил о том, что, если бы он мог, он бы лучше стал термитом, нежели человеком» («Men, Apes, and Termites», Saturday Review, 21 September 1963.). 49 Ветхий Адам — принятое в христианстве иносказатель­ ное обозначение греховной природы человека, человек греха. Противопоставляется новому Адаму, то есть Спасителю. — Прим. пер. 50 Мнение Милля о добродетели см. в обзоре: James Fitzjames Stephen, «Liberty, Equality, Fraternity», in Times Literary Supplement, 3 October 1968. - Прим. авт. 51 «Возраст разума» — возраст ребенка 6—8 лет, с которого он способен отличить хорошее от плохого. — Прим. пер. 52 Энвайронментализм — концепция, согласно которой реша­ ющую роль в формировании личности играет окружающая среда. — Прим. пер. 53 Перевод с рядом изменений дан по: Элиот Дж. Адамъ Бидъ. СПб.: Народная Польза, 1902. С. 219. - Прим. пер. 54 Bauer Raymond, The New Man in Soviet Psychology (Cambridge: Harvard University Press, 1952). Примечания 181 55 Жозеф-Мари, граф де Местр (1753—1821) - католический фи­ лософ и дипломат, один из наиболее влиятельных представителей по­ литического консерватизма конца XVIII — начала XIX в. — Прим. пер. 56 Joseph de Maistre / Отрывок процитирован в The New Statesman for August-September 1957. 57 О Сократе как повитухе см. диалоги Платона «Менон» и «Теэтет». — Прим. пер. 58 Цит. Walter A. Kaufmann по David Shakow, Ethics for a Scientific Age: Some Moral Aspects of Psychoanalysis, The Psychoanalytic Review, fall 1965, vol.52, no. 3. 59 Ян Амос Коменский (1592—1670) — чешский гуманист, осно­ воположник научной педагогики. — Прим. пер. 60 Alexis de Tocqueville, Democracy in America, trans. Henry Reeve (Cambridge: Sever & Francis, 1863). Русский перевод с французского издания: Де Токвиль А. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. — Прим. пер. 61 Ralph Barton Perry, Pacific Spectator, spring 1953. 62 О подсказках и намеках см. работу Б. Ф. Скиннера «Вербальное поведение», гл. 10. 63 Английское слово urge происходит от латинского urgere, что означает «давить, толкать, мучить, понуждать». — Прим. пер. 64 Английское слово persuade происходит от праиндоевропейского корня *swad — «сладкий, приятный». — Прим. пер. 65 Редакционная статья об абортах, Time, 13 October 1967. 66 Намек на утверждение That government is best which governs least («Лучшее правительство то, которое правит как можно меньше»), которое часто приписывают Томасу Джефферсону, одному из отцов — основателей США. На самом деле, этому нет достоверных свидетельств. Рождение фразы также часто приписывают Г. Торо, который использует ее в своем эссе 1849 г. «Гражданское неповиновение». Но сейчас счита­ ется, что впервые в печатном виде фраза использована в 1837 г. в United States Magazine and Democratic Review (это издание, по-видимому, и ци­ тирует Торо). — Прим. пер. 67 О важности подкрепления в эволюции видов см. работу Б. Ф. Скиннера «Контингенции подкрепления», гл. 3. 68 О «респондентом» обусловливании см. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение», гл. 4. 69 Dodds E. R., The Greeks and the Irrational (Berkeley: University of California Press, 1951). Существует перевод на русский язык: Доддс Э. Р. Греки и иррациональное. СПб.: Алетейя, 2000. — Прим. пер. 182 По ту сторону свободы и достоинства 70 О «должно» (should) и «следует» (ought) см. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение», с. 429. 71 Имеется в виду роман Чарльза Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим». — Прим. пер. 72 Karl R. Popper, The Open Society and Its Enemies (London: Routledge & Kegan Paul, 1947), стр. 53. Существует русский перевод: Поппер К. Открытое общество и его враги. Том 1. Чары Платона. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. Однако этот перевод выполнен по пятому изданию, а Скиннер цитирует первое. В 1 -м и 5-м изданиях этот фрагмент имеет отличия, поэтому мы даем пе­ ревод по английскому тексту. — Прим. пер. 73 Более подробное обсуждение таких институтов, как государ­ ство, религия, экономика, образование и психотерапия можно найти в работе Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение», раздел 5. 74 Термин предложен Скиннером в контексте изучения древних (первобытных) форм поведения, развитие которых требовало сотен ты­ сяч лет. — Прим. пер. 75 Данте. Божественная комедия. Ад. Часть 3. В русском переводе М. Лозинского этот отрывок передан следующим образом: То горестный удел Тех жалких душ, что прожили, не зная Ни славы, ни позора смертных дел. И с ними ангелов дурная стая, Что, не восстав, была и не верна Всевышнему, средину соблюдая. Нами дан перевод по английскому тексту. - Прим пер. 76 Это слова из письма Руссо к Ф. Крамеру от 13 октября 1764 г. Цит. по.: Жан-Жак Руссо об искусстве. М., 1959. с. 111. — Прим. пер. 77 Цитата из автобиографического произведения Ж.-Ж. Руссо «Диалоги: Руссо судит Жан-Жака» (1772—1776). 78 Alfred L. Krober and Clyde Kluckhohn, Culture: A Critical Review of Concepts and Definitions, published in the Harvard University Peabody Museum ofAmerican Archaeology and Ethnology Papers, vol. 47, no. 1 (Cambridge, 1952). 79 Тробрианцы — меланезийский народ, населяющий тихоокеан­ ские острова Тробриан (Острова Киривина), принадлежащие Папуа — Новой Гвинее. — Прим. пер. 80 См., например, Е R. Cowell, Cicero and the Roman Republic (London: Pitman & Sons, 1948). 81 Cm. Richard Hofstadter, Social Darwinism in American Thought (New York: George Braziller, 1944). Примечания 183 82 Строки из поэмы In Memoriam А.Н.Н. (1850) А. Теннисона. — Прим. пер. 83 Leslie A. White, The Evolution of Culture (New York: McGraw-Hill Book Co., 1959). Цит. по русскому переводу: Уайт Л. Избранное: Эволюция культуры. М.: РОССПЭН, 2004. С. 80—81.— Прим. пер. 84 Сравнение развития речи с эмбрионом см.: Roger Brown and Ursula Bellugi, Three Processes in the Child’s Acquisition of Syntax, Harvard Educational Review, 1964, Vol. 34, №. 2, 133—151. 85 Эрик X. Леннеберг в работе «Биологические основания языка» (Eric Н. Lenneberg, Biological Foundations of Language. New York: John Wiley &Sons, Inc., 1967) занимает позицию, противоположную мне­ нию большинства лингвистов, которая состоит в том, что некая внутрен­ няя способность не претерпевает «нормального развития» (с. 142). 86 В оригинале глава называется The Design of a Culture. Мы соч­ ли возможным перевести термин design как проектирование, поскольку другие переводы (конструирование, создание, разработка) еще меньше соответствуют термину design. В любом случае просим читателя учиты­ вать, что проектирование в данном случае включает в себя не только планирование (хотя именно оно подразумевается в первую очередь), но и воплощение плана в жизнь (то есть конструирование рассматривается как часть проектирования). Здесь ближайшим аналогом проектирова­ ния культуры может быть социальное проектирование (social design) или градостроительное проектирование (urban design). Проектировщик куль­ туры, согласно Скиннеру и учитывая вышесказанное, не только разра­ батывает проект культуры, но и реализует его. — Прим. пер. 87 В оригинале — игра слов. На английском good имеет множество значений, среди которых «хороший», «благо», «польза», а во множествен­ ном числе (goods) переводится как «товары», «имущество». — Прим. пер. 88 Имеется в виду перевод в бихевиористскую терминологию. — Прим. пер. 89 Термин, используемый в генетике. Имеется в виду группа род­ ственных особей, характеризующаяся определенными признаками, по­ стоянно воспроизводящимися в ряду поколений. — Прим. пер. 90 По всей видимости, это намек на известные слова Дж. Рокфеллера: «Я верю в величие труда, будь то умственный или фи­ зический; в то, что мир не должен людям жизнь, но должен дать каждо­ му человеку возможность зарабатывать на жизнь». — Прим. пер. 91 Walter Lippmann, New York Times, 14 September 1969. 92 Joseph Wood Krutch, The Measure of Man (Indianapolis: BobbsMerrill, 1954). 184 По ту сторону свободы и достоинства 93 По словам Дж. Крутча, Бертран Рассел ответил на его претен­ зии следующим образом: «Я не согласен с м-ром Крутчем по поводу того, что мне нравится и не нравится. Но нам не следует судить об об­ ществе будущего по тому, хотели бы мы сами в нем жить или нет. Вопрос заключается в том, будут ли те, кто в нем вырос, счастливее, чем те, кто вырос в наше время или прошлые века». Joseph Wood Krutch, «Danger: Utopia Ahead», Saturday Review, 20 August 1966. To, нравится ли людям их образ жизни, имеет отношение к проблеме неудовлетворенности, но не указывает на предельную ценность, в соответствии с которой следует судить об этом образе жизни. 94 Последние слова принадлежат Гамлету, герою одноименной трагедии Шекспира. Конек-скакунок (hobbyhorse) — конская кукла, которая использовалась в театрах. Она крепилась на теле актера, ко­ торый таким образом превращался во всадника. Под влиянием пури­ танской морали она вышла из обихода. Пуритане также поставили вне закона и вырубили майские деревья, которые использовались в обрядах Майского дня, языческого праздника. — Прим. пер. 95 Слова Хотспера из трагедии У. Шекспира «Генрих IV». Полностью звучат так: «Что ж, это верно, все на свете опасно: напри­ мер, простудиться, спать и даже пить. А я вам говорю, господин глупец, в зарослях крапивы опасностей мы сорвем цветок — безопасность» (пер. Е. Бируковой). — Прим. пер. 96 Это слова героя (вернее, антигероя)повестиФ.М. Достоевского «Записки из подполья» (1864). Перевод, по которому Скиннер цитирует Достоевского, нам не известен и не очень точно отражает русский текст. Скиннер точно не опирается на распространенный перевод Констанс Гарнетт. Перевод Ричарда Певира и Ларисы Волохонской был сделан позже написания «По сторону свободы и достоинства». Мы сочли воз­ можным процитировать Достоевского по оригинальному русскому тексту. — Прим. пер. 97 Arthur Koestler, The Ghost in the Machine (London: Hutchinson, 1967). См. также «The Dark Ages of Psychology», Listener, 14 May 1964. Есть русский перевод одной из глав этой книги: Кёстлер А. Дух в ма­ шине. Глава XIII. Слава человека // Вопросы философии. 1993. № 10. — Прим. пер. 98 Peter Gay, New Yorker, 18 May 1968. 99 Times Literary Supplement (Литературное приложение к «Таймс») — известный еженедельный литературно-критический журнал Великобритании, связанный с газетой The Times. — Прим. пер. 100 В оригинале — игра слов, поскольку слово conditioned (пере­ Примечания 185 веденное здесь как «приучали») используется в известном словосочета­ нии conditioned reflex (условный рефлекс). — Прим. пер. 101 Times Literary Supplement (London), 11 July 1968. 102 Джон Кеннеди, президент США, был застрелен в Далласе в 1963 г. Его брат, Роберт Кеннеди, бил убит в Лос-Анджелесе в 1968 г. во время предвыборной кампании в ходе президентских выборов. — Прим. пер. 103 Самадхи — в индуизме и буддизме состояние просветления, которое выражается в спокойствии сознания и слиянии с космиче­ ским Абсолютом. Самадхи — последняя ступень на пути к нирване. — Прим. пер. 104 О «чистом» ученом см. Р. W. Bridgman, «The Struggle for Intellectual Integrity», Harper’s Magazine, December 1933. 105 George Gaylord Simpson, The Meaning of Evolution (New Haven: Yale University Press, 1960). 106 Цит. по: Дарвин Ч. Происхождение видов. M.-Л., 1935. С. 591. — Прим. пер. 107 Цит. по: Спенсер Г. Социальная статика. К.: Гама-Принт, 2013. С. 66. — Прим. пер. 108 См. Р. В. Medawar, The Art of the Soluble (London: Methuen & Co., 1967), p. 51. Согласно Медавару, мысли Спенсера в последние годы стали мрачнее главным образом по термодинамическим при­ чинам. Он осознал возможность «медленного разложения порядка и рассеивания энергии». Принцип возрастания энтропии предпола­ гает достижение необратимого терминального состояния («тепловая смерть Вселенной». — Прим. пер.). Спенсер был уверен, что эволюция «подойдет к концу, когда будет достигнуто определенное состояние равновесия». 109 Последние строки поэмы In Memoriam А.Η.Η. (1850) А. Теннисона. — Прим. пер. 110 Английское слово influence («влияние») происходит (через французский язык) от средневекового латинского термина influentia, который имел как астрологическое значение (воздействие небесных светил на судьбы общества и отдельных людей), так и общее (влия­ ние). Само же слово influentia восходит к глаголу influere («вливаться»). Некоторое время оно использовалось в России («инфлюенция»), но уже во второй половине XVI11 века его вытеснило русское слово-каль­ ка «влияние». — Прим. пер. 111 Строки из поэмы Джона Мильтона «Потерянный рай» (1667) даны в переводе Аркадия Штейнберга. — Прим. пер. 186 По ту сторону свободы и достоинства 112 Crane Brinton, Anatomy of a Revolution (New York: W. W. Norton &Co., Inc., 1938), p. 195. 113 G. M. Trevelyan, English Social History (London: Longman’s, Green & Co., 1942; Penguin Books, 1967). 114 Gilbert Seldes, The Stammering Century (New York: Day, 1928). 115 Здесь можно вспомнить о таком устойчивом выражении в русском языке, как «холодный ум». — Прим. пер. 116 Vico George Steiner, quoting Isaiah Berlin, New Yorker, 9 May 1970, pp. 157-158. 117 Сознанию и осознанию посвящена 17 глава работы Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение». 118 Бихевиорализм — направление в политологии, связанное с попыткой применить методы и принципы бихевиоризма к политиче­ ским явлениям. — Прим. пер. 119 Имеется в виду известная история о том, как лягушка, удив­ ленная количеством лапок сороконожки, спросила ее, как она вообще может ходить. Та, задумавшись об этом, оказалась не в состоянии сдви­ нуться с места. — Прим. пер. 120 О ментальных процессах обобщения, абстрагирования и т. д. см. работу Б. Ф. Скиннера Contingencies ofReinforcement (стр. 274 и далее) и The Technology of Teaching (стр. 120). 121 Об интерпретации «физиологических коррелятов» см. книгу Brain and Conscious Experience (New York: Springer-Verlag, 1966), в кото­ рой, согласно обзору («Science and Inner Experience», Josephine Semmes, Science, 1966, 154, 754-6), сообщается о результатах конференции, про­ веденной с целью «обсуждения материальной основы психической деятельности». 122 Метафора «быковатого самца эпохи палеолита» приписыва­ ется проф. Рене Дюбуа (в статье Джона А. Осмундсена, New York Times, 30 December 1964). 123 О внутренних копиях среды см. работу Б. Ф. Скиннера Contingencies of Reinforcement (стр. 247 и далее). 124 Wilson Follett, Modem American Usage (New York: Hill & Wing, 1966). 125 Cm. Science News, 20, December 1969. 126 О Я см. работу Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение». 127 Joseph Wood Krutch, «Epitaph for an Age», New York Times Magazine, 30 June 1967. 128 Цитата из обзора книги Флойда У. Мэтсона The Broken Image: Man, Science, and Society (New York: George Braziller, 1964) in Science, 1964, 144,829-30. Примечания 187 129 Abraham Н. Maslow, Religions, Values, and PeakExperiences (Columbus: Ohio State University Press, 1964). 130 C. S. Lewis, The Abolition of Man (New York: Macmillan, 1957). Существует русский перевод этого эссе (Льюис К. С. Человек отменяет­ ся//Любовь. Страдание. Надежда: Притчи. Трактаты. М.: Республика, 1992. С. 185-207). - Прим. пер. 131 Слова Гамлета, героя одноименной трагедии Шекспира. Полностью звучат так: «Что за мастерское создание — человек! Как благороден в основе! Как беспределен в своих способностях, обли­ чьях и движениях! Как точен и восхитителен в действии! Как похож на ангела уменьем постигать! Как похож на бога! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что для меня эта квинтэссенция праха?» (Цит. по пер. М. Лозинского с некоторыми исправлениями). — Прим. пер. 132 О внешних источниках энергии см. J. Р. Scott, «Evolution and the Individual», Memorandum prepared for Conference C, American Academy of Arts and Sciences Conferences on Evolutionary Theory and Human Progress (28 November 1960). 133 Это цитата из работы К. С. Льюиса «Человек отменяется». В переводе, сделанном Н. Трауберг, эта фраза пропущена. Фраза стано­ вится понятнее в следующем контексте: «Общим местом стали сетова­ ния на то, что мы используем во вред, а не во благо силы, дарованные наукой. Однако я говорю об ином. Многие злоупотребления могут исчезнуть, если люди станут лучше; но я хочу поговорить о том, что неотъемлемо от «победы над природой». Даже если все достижения техники будут употребляться только во благо ближним, воспитатель­ ные эксперименты все равно означают власть более ранних поколе­ ний над более поздними.Об этом часто забывают, так как социологи и прочие исследователи общества отстали от физиков в одном — они не включают в свои расчеты фактор времени. А без этого мы не пой­ мем, каким образом человек распоряжается природой. Каждое по­ коление влияет на следующее и в той ли, иной ли мере противится предыдущему. Поэтому речь о непрестанном улучшении и усилении здесь не совсем уместна. Если кто-нибудь и впрямь научится лепить своих потомков по своему вкусу, все последующие поколения будут слабее тех, кому выпала такая удача. Какие бы поразительные меха­ низмы ни дали мы им, мы, а не они уже решили, как эти механизмы использовать» (пер. Н. Трауберг). — Прим. пер. 134 Etienne Cabet, Voyage en Icarie (Paris, 1848). Цит. по изданию: Кабе Э. Путешествие в Икарию (в 3 частях). М.: Издательство Академии Наук СССР, 1948. — Прим. пер. 188 По ту сторону свободы и достоинства 135 Неполная цитата первых двух строчек знаменитого стихотво­ рения Роберта Фроста «Огонь и лед». - Прим. пер. 136 Речь идет о типологической концепции вида, согласно кото­ рой живые организмы — это копии своих «типов». Т. е. у каждого вида есть эталон («тип»), и особи, схожие с этим эталоном, могут быть от­ несены к данному виду. Этой концепции, восходящей к философии Платона, придерживался, например, К. Линней, но с ней был не согла­ сен Дарвин, на что и указывает Скиннер. - Прим. пер. 137 См. Ernst Mayr, «Agassiz, Darwin and Evolution», Harvard Library Bulletin, 1959, 13, №.2. 138 Цит. по: Паскаль Б. Мысли. M.: «REFL-book», 1994. - С. 120. 139 Ernest Jones, The Life and Work of Sigmund Freud (New York: Basic Books, 1955). Разворачивается этот постулат так: Коперник лишил человечество места в центре Вселенной; Дарвин продемонстрировал наше происхождение от животных, а Фрейд показал, что разум не явля­ ется хозяином в собственном доме. — Прим. пер. 140 Н. Stuart Hughes, Consciousness and Society (New York: Alfred A. Knopf, 1958). 141 Об отношении Китса к Ньютону сообщает Оскар Уайльд в своем письме Эмме Спид от 21 марта 1882 г. Существует русский пере­ вод письма в издании: Уайльд О. Письма. М.: Аграф, 1997. 189 Оглавление Технология поведения................................................... 13 Свобода............................................................................. 30 Достоинство.................................................................... 44 Наказание.........................................................................56 Альтернативы наказанию............................................. 74 Ценности.......................................................................... 88 Эволюция культуры .................................................... 109 Проектирование культуры......................................... 123 Что такое человек........................................................ 153 Примечания................................................................... 177 Скиннер Б.Ф. По ту сторону свободы и достоинства Подписано в печать 08.12.2015 г. Формат 70 ×100/16 Бумага офсетная. Печать офсетная Объем 12 п.л. Тираж 1000 экз. Заказ № 1660 Отпечатано в ОАО «Можайский полиграфический комбинат». 143200, г. Можайск, ул. Мира, 93. www.oaompk.ru, www .оаомпк.рф тел.: (495) 745-84-28, (49638) 20-685
