ОСНОВЫ ГЕОПОЛИТИКИ Мыслить Пространством А. Дугин Издательство: АРКТОГЕЯ-центр, 2000 г. Книга 2. Мыслить пространством Книга является первым русскоязычным учебным пособием по геополитике. В ней систематически и подробно изложены основы геополитики как науки, ее теория, история. Охватывается широкий спектр геополитических школ и воззрений и актуальные проблемы. Впервые формулируется геополитическая доктрина России. Незаменимый справочник для всех тех, кто принимает решения в важнейших сферах российской политической жизни - для политиков, предпринимателей, экономистов, банкиров, дипломатов, аналитиков, политологов и т. д. СОДЕРЖАНИЕ Часть I. ФИЛОСОФИЯ ПРОСТРАНСТВА Глава 1. Пространство и Бытие Часть II. МОСКВА КАК ИДЕЯ Глава 1 Москва как идея Глава 2 Полюс Русского Круга: место Москвы в сакральной географии России Часть III. ЕВРАЗИЙСТВО: ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ Глава 1 Николай Трубецкой: Преодоление Запада Глава 2 Петр Савицкий : Евразийский Триумф Глава 3 Николай Алексеев : Теория Евразийского Государства Часть IV. КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ПРОТИВ НАС Глава 1 Крестовый поход против нас Глава 2 Мондиалистский заговор Глава 3 Карфаген должен быть разрушен Глава 4 Геополитика как судьба Часть V. ХАЗАРСКИЙ ВОПРОС Глава 1 Евреи и Евразия Часть VI. СВЯТЫЕ ПОЧВЫ ВОСТОКА Глава 1 От пространства к культуре (фактор почвы) Глава 2 Русское Сердце Востока Часть VII. ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРИОРИТЕТЫ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ Глава 1 Евразия превыше всего Глава 2 Экономика: Четвертая Зона Глава 3 Изоляция? Глава 4 Украина или Империя? Глава 5 Кавказский вызов Глава 6 Ислам против ислама Часть VIII. КЛАССИКА ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ Карл ХАУСХОФЕР Континентальный блок: Берлин-Москва-Токио Карл ХАУСХОФЕР Геополитическая динамика меридианов и параллелей Карл ШМИТТ Земля и море Жан ПАРВУЛЕСКО Геополитика третьего тысячелетия Эмрик ШОПРАД Большая Игра Генрих Йордис фон ЛОХАУЗЕН Война в персидском заливе — война против Европы -2- Часть I ФИЛОСОФИЯ ПРОСТРАНСТВА Глава 1 Пространство и Бытие (к. постановке некоторых вопросов) "..el quand dans les deux agonisaient les constellations triamphantes du lit arthurien, le Grand Continent tivre aux charognards des inframondes sur les rivages ethiopiques de la recession occidental de I'etre; deliee la Ceinture d'Orion, eteinte laflananepolaire de la Spiga Sdntulans, les etendards de I'Absolu amour en berne dans les excavations antarctiques en nous de la detresse aux drops de tenebres, de deviance metacosmique sous les vents de la supreme deflagration des non-principes; le chant des Vielles Nonnes a peine saississables a I'Est du maidan heliocentrique; metis dans les sables aux reflets deplatine, sous les sapins, ecu. bord du petit etang, queue souche pardonne de I'Anden Sang, des Grands Exterieurs issue, recommencera le cheminement accelere par les fruits du reveti d'une caste plus aubliee que le viol de I'Ange Moi-Meme; car il у cut •«rment; a la terrifiante entaule sur le Coeur de Diamant, et un serment encore plus faudroye...' Jean Parvulesco 1.1 Бытие и время Последние столетия мы живем в рамках историцистской парадигмы. Бытие мы мыслим и рассматриваем сквозь время, и даже если наше сознание обращено к иным аксиологическим или онтологическим проблемам, время и его логика довлеют надо всем остальным, неявно предопределяя траектории нашего интеллектуального взгляда. Мы устойчиво пребываем в плену историцистской парадигмы, и все выходящее (или пытающееся выйти) за ее пределы автоматически причисляется к нонконформистской, субверсивной традиции мышления, вывешивающейся за грани общепринятого. Историцизм наличествует не только в гегельянской перспективе или иных философских моделях, эксплицитно ставящих проблему истории в центр интеллектуального дискурса. Такой явный историцизм — лишь частность. Сам модус современного мышления неявно подразумевает историцизм даже там, где речь идет о рассмотрении абстрактных или статических категорий и явлений. Поступательность воспринимается нами заведомо как основная форма проявления бытия, и это остается постоянным фоном нашей мысли — как профессиональной, так и бытовой. Идея прогресса в области знаний, предполагающая эволюцию гносеологии, выдает историцизм в полной мере. Само понятие "современности", "модерна" есть откровенное признание абсолютизации нами временного фактора, так как в противном случае эта категория утратила бы свое аксиологическое содержание, потеряла бы значение решающего аргумента. Время берется нами как основная категория, причем одной из важнейших характеристик этого понятия считается его однородность, его универсальность. Из этого вытекает представление о единстве истории, которое разбивается на вторичные отрезки лишь под воздействием неких "оптических" (в хайдеггеровском смысле) погрешностей, своего рода "сил трения". Время мыслится как равномерное поступательное развертывание бытия, устойчиво пребывающего только в этом процессе становления и теряющего свою конкретную -3- плотность в иных модусах, превращаясь в представление (Шопенгауэр). Именно категория времени как наличного однородного поступательного развертывания диктует нам и коррелятивное представление о пространстве. Таким пространством, выводимым из историцистской парадигмы, может являться только "пространство Минковского", т.е. абстрактное однородное пространство, в котором соблюдаются без малейших погрешностей все геометрические закономерности. Однородное представление о времени заставило Декарта развести в категории пространства "протяженность" и "массу". Протяженность без массы и есть основа пространства Минковского. Так абсолютизация времени породила особую идею пространства, выстроенную по аналогии со временем. Это — "современное пространство". Осмысление бытия через время может дать три неравнозначные версии, которые, в свою очередь, предопределяют три философские (и в пределе мировоззренческие) ориентации. В одном случае история рассматривается как накопление бытия, как постоянное прибавление онтологии и гносеологии. Это суммарно можно назвать "консервативным историцизмом", яркий образец которого содержится в философии Гегеля. В такой перспективе прошлое не обесценивается вовсе, но рассматривается как предварительная фаза настоящего. Онтологичность прошлого снимается, но не отменяется. Чтобы обосновать такую позицию "консервации времени" необходимо прибегнуть к постулированию определенного действия, которое обеспечивало бы непрерывность перехода от онтологии к гносеологии. "Феноменология Духа" и "Большая Логика" Гегеля подробно иллюстрируют механизмы такого перехода. Вторая линия — футурологическая. Она является абсолютизацией первой версии, но в ней реальная онтологичность полагается не в постепенном накоплении бытия, за которым постулируется к тому же некая предисторическая форма существования реальности (в модусе Абсолютной Идеи, к примеру), а в тяготении недостаточно (зачаточно) бытийного исторического процесса к полной онтологичности, отнесенной в будущее. Абсолютное бытие в данном случае полагается не в сложении моментов, но в финальном преодолении истории, за которым последует "начало" онтологии. Футурологической утопизм можно рассматривать как инвариант консервативного историцизма, но по философской и этической окраске это направление, скорее, "левое", "коммунистическое", воспроизводящее основные черты традиционного для некоторых религий хилиастического ожидания. Ради корректности изложения необходимо заметить, что конечный онтологизм футурологической, коммунистической утопии не является само собой разумеющимся. Он скорее угадывается в коммунизме, нежели эксплицитно постулируется, причем в самом "левом" лагере нет однозначного консенсуса относительно этого вопроса. Забегая несколько вперед, можно сказать, что среди коммунистов устойчиво существует и "ревизионистская" тенденция по отношению к проблеме времени, тяготеющая к сближению с третьей версией историцизма. Эта третья версия историцизма является самой последовательной и радикальной. Она помещает бытие в ускользающие пределы настоящего момента. Единственно реальным признается эфемерное, мгновенное, сиюминутное. Прошлое и будущее совершенно деонтологизируются, вся реальность полагается в момент динамично меняющейся "современности". При этом развитие временной модальности отождествляется с активной деятельностью по преодолению и аннигиляции прошлого. Прошлое рассматривается как постоянно зачеркиваемое, как отрицательное время, как бытие, перешедшее в небытие, как ценность, переставшая быть таковой. В отличие от консервативного историцизма акт гносеологизации истории берется здесь как чисто отрицательная процедура, поскольку представление рассматривается антитетически по отношению к бытию. То, что принадлежит сфере знания или представления, уже в силу этого не есть. Есть же исключительно то, что еще не стало представлением, что есть чистый предгносеологический эмерджентный, сиюминутный, прямой опыт, -4- эвристический всплеск импрессии. Такой радикальный подход к историцистской парадигме не мог проявиться сразу, начиная с эпохи доминации временного подхода. Он является результатом развития историцистской парадигмы от ее "нечистых", контаминированных иными системами мысли, форм до наиболее рафинированных и абсолютизированных выражений. Историцизм как философский подход или мета-подход, как фоновая имплицитная установка, в свою очередь, имеет историю. Эта история движется от полюса онтологического понимания времени к полюсу его дезонтологизированного понимания. Тут тоже есть последовательность и поступательность: начальные формы историцизма — и консервативные и футурологические — остаются связанными с метафизикой и статикой, характеризующими иные, неисторицистские модусы мышления. Преодоление метафизики и самостоятельной онтологии берется только как намерение, как цель, ориентир. Постепенно этот процесс интенсифицируется, И проблематика философии переносится из противоположности историцизма и неисторицизма к оппозиции онтологически нагруженного историцизма и такого историцизма, в котором дезонтологизация является абсолютной, Этот сугубо философский путь прямо отражается в сфере идеологий. Само появление историцистского подхода, доминация категории времени над мыслью о бытии, точно совпадает с Новым Временем, т.е. с переходом Запада от традиционного общества к обществу современному. Концепции прогресса и эволюции зарождаются именно на этом этапе и ложатся в основу тех идейных течений, которые спрессуются в дальнейшем в базис разнообразных идеологий и мировоззрений, характерных для Нового Времени. Далее начинается дифференциация в рамках "современных" мировоззрений, совокупно вытеснивших на периферию остатки мышления предшествующих эпох. В первую очередь, отслаивается консервативный историцизм, распознанный "современностью" как попытка ретранслировать онтологический подход в новые исторические условия. Гегельянство разоблачается как "консервативная революция" в мысли, а все затронутое им ставится под сомнение. Позже это отобразится через идейный крах "фашизма", "неогегельянства" Джованни Джентиле и т.д. На этом этапе футурологический и "эфемеристский" идейные лагеря еще солидарны между собой. Это своего рода альянс "левых сил", "Народный Фронт" в рамках философии. Онтологизм прошлого дружно отрицается и сторонниками онтологизма будущего и противниками любого онтологизма. И наконец, на последнем этапе вычищения историцистской модели конфликт обозначается между футуроонтологами и антионтологами. В блоке "левых" разгорается конфликт между коммунистами и либералами. Так как либеральное отрицание онтологии и абсолютизация эфемерного соответствует более рафинированной и совершенной фазе развития историцизма, не удивительно, что и идеологическая победа в данном споре остается за либерал-демократическим мировоззрением и его выразителями. Историцистская парадигма в самой последней и самой высшей стадии своего развития совпадает с планетарным триумфом либерализма. Понятие современности становится настолько тотальным и универсальным, что либералы объявляют о конце истории, о полном преодолении содержательного времени, времени, "запачканного" бытием, и о начале парадоксального цикла, в котором единственным содержанием времени становится само время, пустое и эфемерное, состоящие из в нерассудочного пучка импрессий. 1.2 Агрессия эфемерного Любопытный момент: когда мы пытаемся ускользнуть от железной логики историцизма, обойти шокирующий вывод о тотальной дезонтологизации бытия, о его окончательном испарении в рамках либеральной картины мира, мы с необходимостью -5- начинаем апеллировать к тому, что предшествовало такой ситуации. Иными словами, первое, что бросается нам в глаза — это иные историцистские парадигмы, еще не пришедшие к столь радикальным выводам. Мы начинаем противопоставлять диктатуре мгновения онтологические модели консервативного историцизма или коммунистическую футурологию. Ужас понимания содержательной стороны триумфа либерализма неизменно толкает нас в лагерь философствования в "красно-коричневых" тонах. Это логично, но безысходно. Триумф эфемерности в либеральной мысли, сопровождающийся соответствующей победой этого мировоззрения на политическом плане в ключевых секторах современного мира, вписан в механизм временной парадигмы с неумолимой жесткостью. Уже первый шаг, направленный на то, чтобы поместить бытие во время, чреват тем, что на более продвинутых этапах время уничтожит бытие вовсе, каким бы неопределенным и далеким это будущее ни казалось нашим философствующим предкам. Консервативный историцизм обречен пасть первым — в силу базового противоречия между онтологией и историей. Это отнюдь не умаляет антикантианского подвига Гегеля, но не снимает главной проблемы, лишь откладывает ее, отдаляет фатальный вывод. Футурологический онтологизм коммунизма (причем, не до конца осознанный и постулированный, скорее предчувствуемый, предвосхищаемый) также не учитывает (или не до конца учитывает) того, что бытие будущего является функцией от субъективного фактора, выраженного в революционной воле пролетариата. Эта коммунистическая онтология является не данностью, но заданием, и на пути осуществления этого задания могут возникнуть непредвиденные помехи или, что еще важнее, вмешательство иной альтернативной воли. Эта воля способна сорвать проект, сбить развертывание времени с его телеологической заданности (т.е. предотвратить Революцию или спровоцировать ее отчуждение от собственной сущности). Следовательно, онтологизм в данном случае не гарантирован только спецификой философского устремления, и более того, сам план основан на субтильном смешении чисто временной парадигмы (абсолютизированной у либералов) с бессознательными пережитками "онтологизма". Поэтому-то "красные" в определенный момент и были постепенно разоблачены как "криптоконсерваторы" (см. критику Поппера, Хайека, Арона, позже Бернар-Анри Леви, Андре Глюксмана и других представителей "минимального гуманизма"). Футурологический онтологизм коммунистов, на самом деле, оказался националбольшевизмом, последней инкарнацией онтологического подхода в реальности абсолютизации историцистской парадигмы. И конечное идеологическое поражение марксизма вытекает из самой логики понимания бытия через время. Иначе все кончиться не могло; но вряд ли мыслители прошлого способны были точно предвидеть это. Для нас же речь идет о финальном аккорде свершившейся истории мысли. Время, содержащее только само себя, и разворачивающееся в порожденным им же самим однородном и свободным от массы пространстве — таков итог истории. Чище всего эта данность проявляется в сфере виртуального. Здесь есть время и геометрические кванты отмеренных сенсорно-рациональных импрессий. Поверхность экрана становится все более плоской, ровной, геометрически безупречной. Сами погрешности, как атрибут жизни, начинают симулироваться виртуальной географией. Конец истории. На самом деле, конец. 1.3 Колеса с глазами Победа либерализма есть победа философская и мировоззренческая. Это победа времени над бытием. Вряд ли это случайно. Скорее закономерно. Онтология изначально предчувствовала такой поворот событий. Историцистская парадигма открыла ящик Пандоры, сняла тайную печать. Время в традиционном обществе было упрятано в темницу онтологии, над ним довлел вес мифа и религиозной аскезы. Время было подчинено границам метафизики, его сфера влияния была строго ограниченной. Традиционное общество — концлагерь времени, там время было заключено в круговой -6- календарь, в замкнутое кольцо цикла. События как такового не существовало, оно было фрагментом мифологической ткани, обращенной сама на себя. Менялись только династии и формы колес бытия. Бытие светилось в мифе, а миф интерпретировал апостериори время. Отсюда типологическое однообразие хроник, смущающее современных ревизионистов от истории. Хроники повествовали — как занудные календари — только о смене сезонов. Снегопады царств и ледоходы чужеземных набегов. Все это повторялось в стройном ритме, рифмовалось и пелось жрецами. Русские богатыри натягивали струны гусель между городами, рифмуя пространство и боевые походы, религиозные обряды и смены времен года. Все это было так, пока не пришло Время. Оно и названо Новым, потому что такого Времени, такой концепции времени никогда ранее не существовало. Антитеза эфемерности не какая-то иная историцистская парадигма, даже самая изобретательная и пытающаяся завязать узел с онтологией. Это обреченный путь. Антитеза времени — пространство. Но не пространство Минковского, которое само порождено историцистской парадигмой. Парадигма пространства — это парадигма неразъемной слитности массы и протяженности. Такое пространство не пустое, не идеальное, не геометрическое. Оно — физическое, природное, сохранившее на себе отчетливые следы генезиса Вселенной, того, что современные физики называют "вселенной де Ситтера". Это пространство неинтегрируемых процессов, несводимых рядов. Это — качественное пространство, порождающее, в свою очередь, плюральность времен, сложную мозаику календарных кругов. Это "офаним", ангельские колеса из видения Иезикииля. Если начинать не со времени, но с пространства, бытие получает стабильность и неподвижность. Оно больше не зависит от времени, оно равномерно разлито по нему, но не субстанциально, а в качестве аромата, тонких испарений. Само же оно не спускается во время, не вовлекается в поступательность. Хранится бытие в узоре качественного пространства, неровного и неравного самому себе. Это волшебная масса, подсущественная плоть мира. В таком пространстве навечно замкнута ткань онтологии. Время же уловлено и кружится спиралевидными вихрями по ячеистым воронкам и выступам. Каждый сектор имеет свой особый календарь, свое прирученное, укрощенное, освоенное время. Время может вырваться из цикла, но только для того, чтобы попасть в новый цикл, в новое орбитальное вращение вокруг живой массы недекартовского пространства. Прошлое, будущее и настоящее в такой парадигме онтологически равноценны. Они одинаково есть. Между ними — лишь статическое напряжение, обусловленное кратностью расстояний. Одно событие дальше от центра цикла, другое ближе. Одно слева, другое справа. Последовательность неважна, важна диспозиция на вечной карте. Развитие — движение по кругу. Оно имеет смысл, но не имеет ни накопительного, ни затратного характера. Бытие ни убывает, ни прибывает. Оно может быть где-то очевидней и наглядней, где-то туманней и скрытей, и это наделяет круговращение подлинным смыслом. 1.4 Закатная родина Времени Парадигма пространства в тотальном ее принятии может охватить и парадигму времени, объяснить и кодифицировать ее, спокойно минуя гипнотический эффект ее претенциозной всеобъемлющести, так как в данном случае интерпретации подвергается не событие, а сама интерпретационная методология. Временная парадигма берется извне, как факт наряду с другими сериями фактов, а не как осевой вектор, устанавливающий нормативы и приоритеты познания бытия (и базис доминирующей политической идеологии). В таком случае парадигма времени раскрывается как результат особого пространства, как его порождение, как продукт одного из секторов реальной синхронной вселенной. -7- Каков этот сектор? Условно можно назвать его "западным". Сразу же все становится на свои места. Каждое пространство порождает свое время, обусловленное уникальностью рисунка расположения массы по протяженности. В одном из секторов, расположенных "слева от центра", масса такова, что создает иллюзию беспрепятственного скольжения. Эта иллюзия автономизируется и порождает гипотезу беспространственного, самостоятельного хроноса, оторванного от топоса. И далее исходя из такого однородного бескачественного хроноса, формируется искусственное предстаряение о структуре топоса. Реальный топос Запада рождает абстрактное представление о бескачественном времени, которое в свою очередь постулирует концепцию фиктивного "топоса", того, которого не существует. И это не аномалия, но выражение особости Запада как места пространственного истощения, испарения, упадка, разреженности. Интенсивность бытия распыляется на "западном" краю качественного пространства. Результат распада концептуализируется и обобщается. Далее, по мере витков времени, и другие сектора пространства подпадают под влияние Запада. В какихто отсеках цикла "западные" характеристики многообразных пространств входят в резонанс. Максимальный резонанс "западных" сторон онтологии выражается в безраздельной доминации парадигмы времени, то есть видимая аномалия встраивается в более общую структуру пространственного порядка. Казалось, что время пожирает бытие. На самом деле, это всего лишь иллюзия, порожденная одной из пограничных пространственных областей самого бытия. Дезонтологизация не вызвана извне парадигмой времени, но сама эта парадигма, претендующая на дезонтологизацию, обнаружилась через отлив массы бытия в одной из особых, критических, экстремальных областей пространства. (Обращаясь к Западу, христиане в момент крещения трижды плюют, произнося "отрицаюсь сатаны"; Люцифер, по православному преданию, опой с небес, приземлился в Европе). 1.5 Заговор квантов Временная парадигма в ее наиболее совершенной — "либеральной" -— форме основана на дисконтинуальном, "квантовом", "дискретном" подходе к реальности. Так как бытие помещается в момент настоящего, то по аналогии только "моменты", "фрагменты", "порции" берутся в расчет. Этому соответствует индивидуалистическая и рационалистическая подоплека временной парадигмы, так как поступательное время может схватываться только через "индивидуацию" его настоящего, через центральную позицию эфемерного сгустка. Континуальность времени как присущая ему основополагающая характеристика здесь фактически отрицается. Это происходит на том основании, что предшествующее и последующее дезонтологизируется, а, следовательно, того, с чем данный "момент" мог бы быть неразрывно, континуально связан, не существует. Так возникает атомарное квантовое время, а, следовательно, и атомарные индивидуумы и дискретные рассудочные формы. Вспомним, откуда проистекает дисконтинуальность: она есть ничто иное, как наложение двух разнородных континуальяостей — временной и пространственной. Движение и меру времени мы измеряем только на основании соотношения времени и пространства, которые континуальны сами в себе, но при наложении дают дискретность. Эта точка пересечения и есть отправная черта дисконтинуальности. В радикальной парадигме времени такое пересечение абсолютизируется, выдвигается как центр. Кванты эфемерного времени скользят в ровном виртуальном пространстве Минковского. Такой "душ моментов" и составляет содержание реальности, как ее понимают наиболее радикальные приверженцы современного духа. Истоки этого следует искать в рационалистических конструкциях и позитивизме. Пространственная парадигма онтологизирует обе континуальности, — и временную и пространственную, — а их пересечение, напротив, берет как предикат, как производную -8- и несамостоятельную категорию. Прошлое, будущее и настоящее континуально сосуществуют и в равной степени онтологичны, в равной степени есть. Есть и сейчас и не сейчас. Есть и здесь и не здесь. Атом-свидетель, принимающий импрессии и выстраивающий на их основании модели, видится как вторичное, подчиненное, преходящее образование. Все есть и может быть вне его и без него. Или при наличии свидетеля совершено иной природы и онтологической конституции. — Время и пространство могут накладываться друг на друга как угодно и в бесчисленном многообразии комбинаций. Пространственная парадигма предопределяет аналоговое мышление и неиндивидуалистическое, но персоналистическое отношение к антропологии. Человек и структуры его сознания становятся не "индивидуальными", т.е. "не подлежащими делению", но вполне "дивидуальными", "масочными" — в этимологическом смысле слова "персона"(по-гречески "маска") или "личность". Атомарность, дискретность, дисконтинуальность, рациональный, рассудочный метод мышления приравниваются к условному, не обеспеченному самостоятельной онтологией фактору, к прагматическому продукту "договора". Для сторонников радикальной временной парадигмы — квантовый индивидуум есть единственная автономная реальность (отсюда "минимальный гуманизм"), а остальная реальность — продукт договора. Для носителей пространственной парадигмы все наоборот: индивидуум и рассудок суть условности, реальность — онтологична сама по себе (отсюда "антигуманизм" либо "максимальный гуманизм" ницшеанского, сверхчеловеческого типа). Аналоговое мышление вытекает из пространственной парадигмы и основано не на двоичной рассудочной логике (есть-нет), но на логике рельефа. Оно знает убывание и прибавление, но и то и другое взаимосвязаны, никогда неразрывны, никогда не переходят в квантовое "есть" и квантовое "нет". "Есть" и "нет" — условности. В онтологическом качественном пространстве все одновременно в каком-то смысле есть, а в каком-то смысле не есть. Наложение пространственных кругов дает сложный узор, порождает пространственную динамику, учреждает разнообразие времен и циклов. Но субъект рельефа остается условным. Онтологический рельеф сам движется по себе самому, создавая созвездия "персон" — "несуществующих" как автономизированные субъекты, но "вечных" в смысле единства с толщей бытия. Антропология пространственной парадигмы основана на отношении к человеку как к переменной величине, как к математическому "х", способному принимать различные видовые значения. Под "человеком" можно разуметь и животное, и растение, и ангела. Это — межвидовая сцена, высветленная резонансом онтологических возмущений. Поэтому существует столько же разновидностей людей, сколько пространств. Порожденное отдельным (но никогда не абсолютно отдельным) сектором качественного пространства особое время, накладываясь снова на это же отеческое пространство, дает псевдоквант, игровую единицу, человеко-роль, персону-маску. Отсюда фундаментальный антропологический плюрализм. Нетемперированная гармония, нагонное старообрядческое пение. Континуален не сам индивидуум, но его базовые конституирующие элементы, его онтологический фон, из которого он соткан и которым предопределено его мышление. Человек в онтологическом смысле не появляется ниоткуда и никуда не отправляется. То, что ему предшествует и ему наследует, и строго говоря, то, что ему соприсутствует, суть в неиндивидуальные онтологические модификации, волны онтологического рельефа. Человек состоит из гор, рек, камней, лесов, пустынь, ветров, болот, света, мыслей и звезд. Причем в их допредметном, довещном, дооформленном состоянии. Это — музыка сфер и глоссолалия планов. -9- 1.6. Стеклянные волны Спор сторонников дискретной и волновой теории выражает дуализм изначальных гносеологических позиций. Временная парадигма не может не привести к триумфу теоретиков дискретного устройства онтологии. Но вместе с тем, самые проницательные из них должны признать, что такова не природа реальности, но природа рассудочного наблюдателя. Отсюда роль измерительных приборов и, соответственно, наблюдателя в теориях квантовой механики. В рамках временной парадигмы все сводится к атомарности индивидуума и к его гносеологическому выражению — т.е. к рассудку. Когда реальность помещается в атом, то единственной реальностью становится рассудочная дуальнокодовая реконструкция, т.е., иными словами, виртуальность. Переход современности к доминации дигитальных технологии не случайность. Это последнее слово в развитии временной парадигмы, это триумфальный аккорд либерализма. Почему волновики проиграли исторический спор? Потому что мы давно вошли в полосу резонанса Запада, к воронке онтологических катастроф, связанных с предельным — но никогда не окончательным — истощением реальности в пространствах вселенского ущерба. Под знаком Запада все измеряется его мерками, и "прав" тот, кто более созвучен критическому рельефу онтологической зимы. "Прав", конечно, в относительном смысле. Раскрепощенному времени кажется, что его движение истинно. Пространство имеет на этот счет свое собственное мнение. Волновая теория базируется на предпосылке континуальности, неразрывности онтологической ткани. Это вытекает из пространственной парадигмы. Волновая природа реальности подразумевала бы многополярную интерферентность полей. Нечто противоположное либеральному проекту "единого мира" и "мирового правительства", основанных на универсалистской логике. Волновой проект — суперпозиция множества одновременных миров, "культурных кругов". Источники больших онтологических масс локализуются, и на основании этой локализации чертится карта реальности. Физические и духовные процессы располагаются в застывшем ангелическом континууме "королевского дворца". В каждой зале — свое время, свой этнос, своя культура. Но волны здесь — застывшие валы хрустального апокалиптического моря. Расплавленные упавшим солнцем груды кварца. 1.7 Wozu Propheten in durftige Zeit? Парентезис: о пророчестве. Пророчество есть результат оперативного применения пространственной парадигмы к гносеологическому процессу. С точки зрения поступательного времени, всякое предвидение есть фальшь, произвол или делирий. Школа пророчеств была основана на созерцании всего онтологического ландшафта вместе взятого. Речь идет не просто о будущем, но о картине всего бытия, увиденного синхронно. Мир пророческого видения принадлежит общей картине реальности, поэтому чаще всего видения пророков описывают равномерную геометрическую фигуру, эквивалент кругового или квадратного календаря. В этой фигуре все сезоны и циклы сосуществуют, отмечены одновременно. Отсюда и энигматический характер пророчеств. Речь идет не о точном описании будущих событии, но о вскрытии вечной парадигмы реальности, распространяющейся и на прошлое, и на настоящее, и на будущее. Поэтому высказывания пророка всегда заведомо перегружены смыслом и значением. Они несут в себе настолько гигантский объем информации о структуре реальности, что не могут адекватно интерпретироваться только во временной парадигме, как требует того банальный рассудок обычных существ. Пророк силится сказать: "я видел все время как пространство, и пространство это было перегружено бытием и переосвещено смыслом; я заблудился и ослеп в этих залитых сиянием бескрайних просторах; я увидел так много и так сразу, что границы сознания моего рухнули, подобно стенам Иерихона; город индивидуальности моей пал; сквозь меня - 10 - зазвучали хоры и оркестры существ, не имеющих длительности... Поэтому я не мог различить деталей, я созерцал Целое, и понял слишком много для того, чтобы сохранить способность говорить на каком-то одном из языков. Я подавлен и уничтожен, способен лишь бормотать и издавать звуки, в которых слились все языки и наречия мира, прошлые, настоящие и будущие. У всех, однако, есть общая ось, но она выходит за пределы рассудка. Если вы хотите что-то понять в моих пророчествах, то могу посоветовать вам только одно — повторите мой опыт. Но нет, нет, лучше оставайтесь там, где вы сейчас есть. Я не могу взять на себя ответственности за прыжок ваш в сферу пространства. Я найду учеников и старательно подготовлю их для того, чтобы толковать мои вопли и стенания. Я огражу их от чудовищной прямоты опыта, но научу тайнам и видениям прикровенно. От них вы и узнаете о том, что было, есть и будет..." На этом основаны школы пророков. В конце концов, это тоже — профессия. Но цикл пророчеств кончается тогда, когда мир вступает под черную тень Запада. Время ядовито кусает пророка за уязвимую ступню. И тащит вниз. 1.8 Где брат твой - Каин? Рене Генон дает интересную интерпретацию сюжета о детях Адама. Он говорит об изначальном дуализме оседлости и кочевничества. Оседлость и кочевничество соответствуют двум изначальным состояниям человеческого общества. Поэтому их архетипы мы находим на заре священной истории. Авель и Каин. Каин — оседлость, его занятие — хлебопашество, его жертва — бескровна. Его царства — растительное и минеральное. Авель — кочевничество, его занятие — скотоводство, его жертва — кровава. Его царство — животный мир. Оба — дети первочеловека, Адама. Но до изгнания из рая Адам "возделывал сад", т.е. тоже был смотрителем растительного царства. Сам символизм рая (он в начале) — растительный, а символизм небесного Иерусалима (он в конце) — минеральный. Каин наследует Адаму в большей степени, нежели Авель. Поэтому он назван первенцем. В ведении Каина и начало, и конец. Каин считается создателем первого города. Возможно, к этому восходят иудаистические концепции о "демонизме городов", воплотившиеся в эсхатологических легендах о Вавилоне... Каин — фиксация, Авель — подвижность. Каин — древнейшее и грядущее, Авель — промежуточное, настоящее. Бескровная жертва Каина связана с доавраамическими культами, с Мельхиседеком. Авель — префигурация Аарона и его священства. Кровавая жертва. У Генона в "Царстве количества" тема получает сложное развитие: "оседлые" (каиниты) работают со временем, "кочевые" пожирают пространство. Убийство Каином Авеля, по Генону, есть прогрессирующая оседлость цивилизации, фиксации, доходящей в своем пике до насильственного "усаживания" на одно и то же место последних кочевых народов в XX веке — евреев и цыган. Далее следует месть Авеля: "извращенное кочевничество" размывает городскую цивилизацию, растворяя фиксацию через субверсивные распыляющие концепции "блуждающих космополитов". Здесь возникает некоторая неясность: "оседлые", логически связанные с пространством, оказываются теперь ответственными за "дела времени", а "кочевые" — наоборот. Это требует дополнительных размышлений. В другой работе. Безусловно, одно: Каин — пространство в обоих его ипостасях: и в адамическом сельскохозяйственном и в эсхатологическом городском. Непонятая фигура в рамках иудаистической этики, возвышающей все кочевое и кровавое, принижающей все бескровное и оседлое. Евразиец Алексеев, верно, заметил по этому поводу, что вся эпоха царств, связанная со строительством Храма, виделась ортодоксальному иудаизму в довольно двусмысленном, если не сказать отрицательном свете. Иудеи тяготели к теократии, к ароновскому служению, к радикальному аврамизму. Цари, оседлость, города, - 11 - все это было чуждым, внешним, подозрительным. ' Вагнер о Монсальвате: "Здесь время переходит в пространство". Генон отождествляет Монсальват с осевой горой древних традиций, на вершине которой находится "земной рай". "Переход времени в пространство" — это для Генона вместе с тем ход экстремальной фазы эсхатологического процесса. Каин добивает Авеля только сегодня. Но вместе с тем это разгадка квадратуры круга — "каменный цветок", "окаменевшее райское растение". Где-то, на тайном плане бытия, это действительно так, но не как данность, а как задание, не как факт, а как цель грандиозной революции... Авель — время, сам дух историцистской парадигмы. Эта парадигма родилась в аврамизме, в иудаизме, и оттуда вползла в современность, сделала современность. Новое Время — время иудейское. Время Авеля. Отдаляясь от Генона, выдвинем свою версию "мести Авеля" — эта месть не в будущем, но в прошлом, в настоящем. Эта месть — сама историцистская парадигма. Либералы не проповедники оседлости. Они носители "нового кочевничества". Неслучайно "царство денег" отождествляется Жаком Аттали с "царством новых кочевников". В Каине же скрыт Монсальват, смычка города и деревни, трудового крестьянства и пролетариата. Пролетариат — металлург, Тубалкаин, металлический мир городов, "кузнецы и алхимики". Крестьянство — сельскохозяйственный труд самого Каина, повторяющего древнее, догрехопаденческое занятие своего отца. (Хотя каббала учит, что у Каина и Авеля были иные отцы, а первенцем Адама и Евы вне адюльтеров был Сиф.) Каин — Восток, демонизированный жрецами по чину Ааронову. Как и Сеир, Исав, другая белокурая бестия, и снова первенец, только у Исаака. Постоянная дискриминация первенцев у евреев — вплоть до Ефрема и Манассии. Это время хочет представить себя первичней пространства, Кронос силится выдать себя за первого и единственного... А он среди титанов младший (и оскопил своего отца — Небо, видимо, застав его однажды пьяным и нагим, как Хам). Римский Сатурн — эквивалент Кроноса — дал название празднику "сатурналий", когда высшие и низшие в иерархии меняются местами, "последние становятся первыми". Время, которое переходит в пространство, это не то время, которое пожирает пространство. "О Каин! Ты просто непонят, как и брат Кроноса, Иапет. Титан Иапет... Деликатный Иафет, голубоглазый златокудрый сын Ноя, верный радуге, строитель великих Империи, вождь четырех вселенских царств. Ты — Каин! Рыцарь Грааля, ты — Каин! Если успешно дошел до цели, и на святой горе — "холме спасения" — обрел пылающую чашу. Добродушный рыжий Исав, большой охотник, ты — Каин! Как радовался тебе проникнутой духом высшего насилия благородный Исаак, чье Божество поминалось под именем "Муж Сильный", "Иш": как любил он твой живой природный лесной запах, твое мужество, твою простоту... Но..." Авель родил Оккама, Окнам родил Декарта, Декарт родил Канта, Кант родил Конта, Конт родил Поппера, Поппер родил Фукуяму... Да иссякнет на Фукуяме лунный род, считающий себя "избранным". Генон не прав, Каин еще не убил Авеля, точнее, убил, но не до конца. "Они входили в печи сотнями, а выходили тысячами..." Не очень приятное Монсальвату чудо с тремя отроками и небесной росой повторилось совсем недавно с обратным смыслом. Пока длится месть Авеля, кудрявого свежевателя покорных тушек невинных овец, "малых сих". Каин невиновен, он исполнял долг — кровь за кровь, кто раз пустил ее у невинной твари, тот ответит сполна. Гуманней приносить в жертву людей, чем зверей. По меньшей мере, человек обязательно в чем-то виновен, а зверь? А Зверь? - 12 - Каин — "ка", свет, воздевающий руки, весенняя руна пространства. Каин — Восток, Авель — Запад. 1.9 Война Иеговы Если Запад так погрешил перед онтологией, посмел восстать на нее, если он оказался родиной Времени, временной парадигмы и Рене Декарта, то, что же остальные стороны света, остальные регионы качественного пространства? Юг акцентировал массу. Север — разрыв и предел, сектор бытия, в котором обе континуальности — время и пространство — задавали себе вопрос о том, что пребывает по ту сторону или с обратной стороны от центра. Восток — крепость парадигмы пространства, восходящая антитеза диверсии, стремящейся к обобщению. Восток — воинствующая истина онтологии. Востоку поэтому принадлежит миссия положить предел западному резонансу катастрофы. Но Восток обязан для этого собрать воедино треугольник, где будет осмыслена роль Севера и роль Юга. Преодолеть западный соблазн в действительности невозможно без того, чтобы заново исследовать содержание всех онтологических областей. Почему время на Западе вышло из-под контроля? Как связаны Юг и Запад? Север и Восток? Резонанс Запада внятен. Но чем мог бы быть резонанс Севера? А Юга? И чем должен стать резонанс Востока? Ответить на катастрофу пространство сможет только в том случае, если сумеет схватить ее онтологическую причину. Это значит, стороны света должны полноценно поведать самим себе о структуре своих бытийных ролей. Все ориентации будут приведены к Востоку, к Востоку вещей, чтобы обрести речь. И только тогда змию Нового Времени удастся свернуть его скользкую шею, размозжить его очковый плешивый череп. Восток должен быть насыщен новым знанием, обменяться с треугольником остальных сторон Света спецификой высвечивания онтологических посланий. Старое время Востока не пригодно. Кризис временной парадигмы провоцирует рождение на Востоке особой хронологической модификации. Эта модификация — ответ на западный резонанс, но активирует она дистанционный диалог Севера и Юга. Все вместе взятое должно добавить общей ткани бытия знания о его истоковой, теневой стороне, о темной стороне онтологической Луны. Или о каббалистическом значении имени демона Солнца... Как соотносится парадигма пространства и парадигма времени сегодня можно описать. Проблема высвечена кризисом современного мира. В этом динамическом катастрофическом действии открылась пространственная механика гносеологического Востока и Запада. Добавим, в их подъестественном состоянии. Гипертрофия Нового Времени, как вопль болезненно пытающегося абсолютизироваться Запада, вывела на поверхность затемненные ранее онтологические структуры. Но пока еще у нас нет инструментария для следующего шага. — Мы не знаем, каким будет ответ Востока на этот вызов. Мы знаем, каков Восток страдательно — как побежденная исторически антитеза Западу. Но мы не знаем пока его триумфальной онтологической поступи, его золотого посткритического самоутверждения. Есть подозрения, что такое утверждение невозможно без фундаментальной перетряски пропорций в общей подоснове бытия. Вопрос Запада — временная парадигма — выставлен как подлежащая преодолению и искоренению аномалия. Какую парадигму в таком случае диктуют Юг и Север, и как их надо учитывать Востоку, чтобы "раздавить гадину"? Север — истоковый импульс, Юг — масса. Север архитипизирует идеальные модели онтологических ориентации. Как Родина и Небо. Юг дает темную почву для облачение фигур в массы. На Востоке оба принципа выливаются в единство духотворящей плоти или телесной духовности. Живое пространство. Запад разделяет Север от Юга, "плотное от тонкого", suaviter cum magno ingenio. Запад превращает Север в пространство Минковского, а Юг покоряет, атомизирует и распыляет. Понятно, как существует Восток - 13 - наряду с Западом и до него. Рассвет перед закатом, до заката очевиден и представим. Но когда Закат-Запад хочет пожрать все, выйдя за отведенные ему рамки, что делать Востоку? Способен ли он сам вытянуть свет из воронки большой полночи? В такой жуткой ситуации нельзя отделаться схемой. Может статься, что резонанс Запада окончится распылением всего. Это произойдет в том случае, если у онтологии есть надвременным образом предрешенный конец. Некоторые религиозные теории так и считают. В этом случае временная парадигма и является инструментом окончательного уничтожения. Все, что она сумеет разъесть, будет превращено в антибытие, вывернуто наружу. Нельзя исключить, что между Западом, этими религиями и антибытием есть сговор. Почти наверняка есть. Если это все же не так, то все просто начнется снова. Запад, разбухая, захватит в свою виртуальную пустоту, в отрицательную ячейку дигитальной парочки ("да"-"нет") лишь сор бытия, и на пустом, освобожденном месте само собой обнаружится Восток и парадигма пространства. Но это будет касаться новых персон, новых волновых пересечений. Есть и такие религии, фаталистичные, стабильные, спокойные, стоически переживающие собственное уничтожение. Но высшей притягательностью обладают сектора мысли, расположенные на пересечении этих кругов. Парадигма времени ужасна. Это — зло и конец. Парадигма пространства — прекрасна. Это истина и перманентность. Но и там и там снята телеология, вопрос о конечной и промыслительной ориентации шагов, предопределяющих не структурализацию онтологических страт, а причину такой структурализации. Иными словами, неопределенность — возможно, в форме особой под вопросом стоящей дискретности — брезжит на внутренней границе волнового всепространства, там, где, казалось бы, располагается Большой Ответ. И в этом случае сами собой связываются — нет, это не точно — шокируют подозрением о наличии возможной связи онтологические дисфункции Запада и мерцающий (не твердо наличествующий, не утвержденный, не засвидетельствованный) разрыв в пункте, где лежит центр онтологической карты. Считается, что пары (дымы) от этого центра идут вверх на Север, а осадок — вниз, на юг. Потом Север смешивается с Югом и появляется Восток. Потом Восток дает импульс вращательной траектории, последующей онтологически за ортогональным жестом распадения полюса на Север и Юг. В результате кругового скитания жизненный ком распадается. Это — Запад. Но отходы жизни, имманентные результаты конца не совпадают с плотскодуховными предопределенностями Севера и Юга. Так осуществляется полный безвозвратный онтологический процесс по ту сторону атомарных иллюзий. Персона- маска, вещь или форма проходят по градусам бытия, говоря о себе на разных стадиях по-разному. Потом временная неделимость развеивается, а имена остаются. В пространственной парадигме все это, на самом деле, не повторяется, но есть одно и то же. Онтологическим и смысловым образом. Неважно, что мнят об этом подпадающие под гипноз мельтешении туманных разнообразий существа, капельки влажного бытия. Все это пребывает неизменным. Необратимость "западного изгнания" (Сохраварди) помимо указания на ограниченность онтологии — вывод самого Запада — или утверждения перманентности пространства, где просто нет никаких перемещений (аксиома Востока), может иметь и третий смысл. Это — путь "войны Иеговы", кираса Востока. Раскол в последних толщах, взятый на щит. Сказать об этом невозможно, поскольку это еще не стало фактом. Более того, это может и не стать фактом, так как выходит за рамки даже пространственной парадигмы. Есть ли что-то за пределом бытия? И не это ли гипотетическое "что-то" навлекло на нас чуму Запада, горячечный недуг картезианства, чтобы косвенно указать на перспективы еще более далекие, опасные и - 14 - глубинные, нежели пропитанный Страхом Божьим торжественный строй неподвижной пространственной Вселенной? Au-dela de la Lumiere primordiale de 1'Orient des choses et des etres... И еще более дерзко: Jenseits des Nordens, des Eises, des heute (Ницше)... Часть II МОСКВА КАК ИДЕЯ Глава 1 Москва как идея 1.1 Религиозное значение Москвы Москва является не просто великим городом, не просто великой столицей, не просто символом гигантской Империи. Москва — базовое понятие богословия и геополитики. Москва названа "Третьим Римом" не просто как метафора или самопотворство узко национальной гордости. Все гораздо, гораздо глубже. В Православии существует особое учение о "трех Римах". Первым являлся имперский Рим до Христа — тот самый, на территории которого Сын Божий сошел на землю. Этот Рим был универсальной реальностью, объединявшей в цивилизационное единство гигантские пространства, многочисленные народы и культуры. Второй Рим, Новый Рим — Константинополь, столица Римской Империи, принявшей благодать святого крещения. Отныне римская Империя приобрела сугубо церковный, глубоко христианский смысл. Православный Император, Василев-с, как глава Империи, был отождествлен с загадочным персонажем из 2-го послания св. Апостола Павла к Фессолоникийцам — "держащим", "катехоном", — который должен препятствовать в конце времен "приходу сыну погибели". Приход Христа — центральное событие мировой истории. Все, что предшествовало ему, было предзнаменованием. То, что за ним последовало, было универсализацией Благой Вести. И центром истории в христианскую эпоху, в православном понимании, был именно Рим, Новый Рим, Константинополь и его глава — православный василевс. Иными словами, после Константина Новый Рим (Второй Рим) был истинным субъектом истории, рычагом таинственного домостроительства Спасения и Обожения Эйкумены. Еретический Запад во главе с германскими королями-узурпаторами и обмирщвленным католическим клиром отпал от Рима, а значит, отпал от Церкви. Ватикан был антимиром, отрицал православное значение "катехина"-басилевса, неправомочно утверждал тотальность папской власти. После раскола Церквей на Западную (католическую) и Восточную (Православную) единственным хранителем истинного христианства остался Новый Рим, Византия, католики же пали в бездну отступничества. От них "катехон" был изъят. Но и Второй Рим обречен был на падение. Когда поколебался в вере и попытался - 15 - прибегнуть к военной помощи Запада против тур-ков, даже ценой отказа от твердого стояния в православной истине и принятия Флорентийской Унии. Но это его не спасло, может быть, напротив, окончательно погубило. И тогда, казалось, нет больше места "катехону", "держащему", двери для прихода "сына погибели" открыты. Но в северном царстве, во снежных и диких землях, населенных странным, задумчивым, созерцательным, погруженным в стихию своей тайной миссии народом, все вещи остались такими, будто страшного события — "удаления держащего" — не произошло. Как рай был избавлен от декаданса грехопадения всех остальных мест земли, Русь оказалась единственной страной, где чудесно сохранились пропорции и нормы подлинного христианства. Итак, вечный город переместился на Север, в Москву. Москва отныне приняла эстафету субъекта истории. Позже было установлено на Руси Патриаршество, в полной мере утверждена "симфония властей". Москва стала синонимом Православия в поствизантийскую эру. Последним оплотом Спасения, ковчегом истины, Новым Израилем. Москва — это печать богоносности русского народа. Этот город вошел в духовную историю последним. Третий Рим, "четвертому не быти". Но последние станут первыми, значит Москва — самая богоизбранная точка земли. А так как именно нашу человеческую землю Спаситель избрал местом Воплощения, значит место это — центрально во всей Вселенной. Москва — истина, жизнь, путь, благо. Москва — абсолют. Тень антихриста пыталась сломить и этот последний оплот Благой Вести. Двести лет петербургской, романовской России — период "мерзости запустения". Нет Патриарха, нет полноценной симфонической монархии, нет Москвы как столицы. Все сходится. И лишь в 1917 странные разномастные одержимые личности — большевики — как высший парадокс, как странная сотериологическая энигма ставят вещи на свои места. В этот период, несмотря на откровенные антицерковные гонения, восстановлено Русское Патриаршество, упразднена предательская династия, и самое главное: Москва — снова столица, снова Третий Рим. Тем временем в резиденции московских (!) царей чудесно обнаружена икона "Державная". На ней — Царица Небесная на троне, как властительница России, как самодержица Третьего Рима, святого города Москвы, прекрасней и трагичней которого нет, не было и не будет во Вселенной. 1.2 Геополитическая миссия Москвы Являясь центром богословской христианской доктрины, связанной с тайной судеб всего человечества, с мистерией Спасения, Москва является осью и более приземленной, чисто геополитической реальности. Если в основе христианского видения истории лежит битва между верными Христу, между Церковью Христовой и миром апостасии, реальностью антихриста, "сына погибели", то в геополитике основная драма разворачивается в противостоянии двух лагерей — Суши и Моря, теллурократии и талассократии. Мир Моря, начиная с Карфагена и кончая современными США, воплощает в себе полюс торгового строя, "рыночной цивилизации". Это — путь Запада, путь технологического развития, индивидуализма, либерализма. В нем доминирует динамика и подвижность, что способствует модернизации и прогрессу в материальной сфере. Цивилизация Моря получила в последние века также название "атлантизма", так как малопомалу основной оплот ее вплоть до возвышения смещался в сторону Атлантического океана (США). Современный Североатлантический альянс является стратегическим выражением этой цивилизационной модели. - 16 - Ему противостоит мир Суши, мир Традиции. Это — "героическая цивилизация", реальность верности древним устоям. Здесь прогресс осуществляется не столько в материальной сфере, сколько в сфере духа, моральное доминирует над физическим, честь над выгодой. От Древнего Рима через Византию тянется геополитическая история Суши к Восточному блоку, противостоявшему Западу в период "холодной войны". Цивилизация Суши — Евразия, континентальные просторы. В центре этого евразийского пространства — Россия, названная крупнейшим английским геополитиком, одним из отцов-основателей этой дисциплины, "срединной землею". И снова в центре России — Москва. Как резюме всех сухопутных пространств, как синоним цивилизации Суши. Макиндер писал: "Тот, кто контролирует Евразию, контролирует весь мир". На этом основана долговременная геополитическая "стратегия анаконды", которую на протяжении веков англосаксы, атлантисты, реализуют внутри континентальных просторов. Это все время продолжающаяся "битва за Москву". Москва — столица цивилизации Суши. Расположенная в глубине континента, вдали от портов и морей, она представляет собой континентальную столицу, объединяющую в себе пространственные массы евразийского Востока и технологическую динамику евразийского Запада. С Запада сюда рвались атлантисты под разными флагами и в иные времена: от поляков, Наполеона до Гитлера. И всякий раз оккупанты Запада были отброшены континентальной мощью назад, к атлантическим берегам. Москва — ось евразийского блока, сердце "сердцевинной земли". 1.3 Московское царство Разные исторические школы no-разному определяют источник русской государственности. Большинство склоняется к тому, что центральным периодом государственной истории является Московское царство или так называемый "московский период", длившийся с XV по XVIII века, т.е. с освобождения от татар до Петра Первого. Именно в это время сформировались основные черты великоросского народа и его государственных и социальных институтов. Подробнее и объемнее других историков этот процесс показал великий русский ученый Лев Гумилев, подчеркнувший, вслед за русскими евразийцами, радикальное отличие Московской Руси в этическом, этническом и культурно-социальном плане, как от остальных славянских образований, так и от Киевской Руси, которая оставалась обычным провинциальным восточно-европейским государством без каких-то особых евразийских геополитических черт. Собственно Русь как уникальное евразийское образование, принявшее на себя географическую и политическую миссию Чингисхана и призванное объединить под своим контролем континентальные земли (и культуры) Востока и Запада, сложилась именно в Московский период, когда московские князья, позже цари, осознали свою ответственность за особый историко-культурный путь, вверенный русскому народу. На религиозном уровне это проявлялось в принятии русскими на себя идеологии византизма, но на практике эта возвышенная идея накладывалась на модель жесткой централизованной административно-хозяйственной системы татарской империи. Такое сочетание делало из провинциального государства колыбель мировой империи, из странного, затерянного в снегах и лесах, парадоксального народа — этнос, осененный вселенской миссией. В Московской идее, в концепции "Третьего Рима" (старец Филофей) воплотилось высшее чаяние национальной воли. Домосковский период был прелюдией к Московскому. Петербургский период, когда Романовы начиная с Петра формально анафематствовали "старый уклад" и "старую веру", обратились на Запад, отреклись от исполнения собственно евразийской миссии и обрекли народ на завуалированное, но от этого не менее тяжкое "романо-германское иго" (по выражению кн. Н.С.Трубецкого), все - 17 - же нес в себе тенденции, заложенные в Москве. Пусть на другом уровне, но связь с колыбелью национальной государственности не порывалась никогда. Если СанктПетербург был воплощением российского "западничества", столицей, максимально приближенной к "атлантизму", то Москва оставалась символом евразийского, традиционного начала, воплощая в себе героическое святое прошлое, верность корням, чистому истоку государственной истории. Все "модернистическое" в России связано с Санкт-Петербургом. Все традиционное — с Москвой. Три исторические столицы России символизируют три геополитические ориентации и одновременно три типа государственности. Киев — этническая, восточнославянская линия. В пределе, она тяготеет к тому, чтобы стать культурно-политической провинцией Европы. Будучи православной, Киевская Русь входила в православный мир, но не была и не могла быть мощным самостоятельным православным государством с особой национальной идеей и со специфическим социальным устройством. Москва — евразийская столица, символ становления русских самими собой, обретения ими смысла своего исторического существования, особого уникального стиля в сочетании с задатками универсальной миссии, как в культурном, так и в политическом, как в религиозном, так и в социально-этическом смыслах. Москва — самостоятельность и законченность, обретение себя. Санкт-Петербург — столица светская, постмосковская, связанная с десакрализацией русского быта, с отказом от духовной исторической миссии, от уникального и универсального одновременно русского пути. Это — линия отчуждения от собственных корней и духовно-исторических традиций. Очевидно, что синодальное "петербургское" Православие имеет мало общего с истинным византизмом, на принципах, которых строилась Русская Церковь в Московский период во главе с Православным Царем и Православным Патриархом. В Санкт-Петербург же в XVIII веке вход людям в простом русском платье вообще был запрещен указом... 1.4 Москва Советская Перенос большевиков столицы в Москву в высшей степени показателен. С геополитической, исторической и, в некотором смысле, духовной точек зрения это было жестом, ориентированным на возврат к евразийской ориентации. Трудно сказать, отдавали ли себе вожди коммунистов отчет в таком поступке. Но с точки зрения высшей логики это было совершенно оправдано. При советском режиме Россия вновь противопоставляет себя Западу (хотя теперь и на основании сугубо идеологических предпосылок), вновь открывается к Азии, вновь вступает на путь культурной, социальной и экономической автаркии. Можно -сколь угодно долго рассуждать о "слишком большой цене", которой было за это заплачено. Но все великое в истории делается, увы, большой кровью. Как бы то ни было, максимального пространственного объема евразийский лагерь достигает именно при большевиках, а СССР остается самым выразительным примером гигантской континентальной империи. В единый блок интегрируются различные континентальные территории, евразийские этносы, культуры. Советский период представляет собой попытку найти новый актуальный и современный, но все же узнаваемый мессианский идеал Третьего Рима. Красная Москва становится столицей Третьего Интернационала. Третье Царство — Империя Святого Духа, Эта теория восходит к христианскому мистику Иаохиму де Флора, и еще глубже к древнему харизматическому проповеднику Монтану, который был, кстати, первым, кто задолго до анабаптистов и патриарха Никона начал строить в Фессалии Новый Иерусалим, земной прообраз Небесного Града. Пусть в еретической и экстремальной форме, но и большевики ясно ощущали тайное - 18 - дуновение евразийской мысли, Московской Идеи в ее универсальном значении. Вместо народа и Церкви был поставлен "пролетариат", вместо "сатаны" — капитал, вместо "цивилизации Моря" — международный империализм и колониализм, э Меняется язык, меняются термины, меняются идеологии... Но суть остается прежней. Москва, столица Суши, Духа, Труда, против океанических стратегий материи и торговых технологий. Снова Рим против Карфагена, идеал иерархии и служения против ценностей наживы, предпринимательства, "разумного эгоизма". На сей раз Москва — становится "Римом пролетарским". Но все же именно Римом. Упованием угнетенных, обездоленных, обобранных и униженных всей земли... Столицей новой империи — империи, которая мыслилась как наступление эры всеобщего счастья и добра... Цена, заплаченная за идеал, слишком огромна. Но дискредитирует она не сам идеал, а лишь пути его реализации. В том, что чуда не произошло, виноваты не те, кто искренне и жертвенно стремились к нему, а те, кто оказались слишком земными и обычными для высокой мечты. 1.5 Быть или не быть... История Москвы есть история идеи. Она лежит не только в прошлом, но и простирается в будущее. Сегодня мы, безусловно, переживаем глубокий кризис государственной и национальной идеи, не можем нащупать правильных пропорций для понимания прошлого. Отсюда растерянность в настоящем. Ощущение катастрофы, связанное с мыслью о будущем. Наше общество судорожно пытается обрести надежный ориентир, непротиворечивую, объемную, емкую концепцию нашего национального пути. Существует определенный общественный сектор, который — вслед за американским политологом Фукуямой — считает, что "история закончилась", что нациям, государствам, религиям и культурам суждено отмереть в едином мире планетарного рынка. Таковы крайние российские либералы, считающие своей главной задачей поставить финальную точку в национальной истории, сделать из России "табула раса", превратить ее в количественный, ничем не отличающийся от других сегмент мирового сообщества. Но совершенно очевидно, что такой экстремистский подход едва ли устроит всех нас. Едва ли мы спокойно примем перспективу исторического исчезновения, безгласного растворения в бескачественном мире. Едва ли мы легко откажемся от нашей религиозной, геополитической, социальной, культурной идентичности, как того хотелось бы технократам "нового мирового порядка". У нашей национальной альтернативы есть имя, есть символ, есть знамя. Это — Москва. Во всем значении этого сложнейшего понятия, во всей глубине и парадоксальности этой законченной и самодостаточной теории. Гамлетовский вопрос "быть или не быть?" в общенародном историческом смысле формулируется для нас сегодня так: "быть или н« быть Москве?", "быть или не быть Московской Идее?" В этой точке, как в фокусе, переплетаются хозяйственные и административные проблемы, политические интересы и философские вопрошания, исторические теории и современные идеологии, экономические связи и социальные кризисы. Но на всех уровнях, в любых срезах и на всех этажах этой сложнейшей темы мы должны ясно помнить те смысловые глубины, которые стоят за каждым конкретным вопросом, за каждым принятым решением, за каждым одобренным или отвергнутым проектом, постановлением. - 19 - Глава 2 Полюс Русского Круга: место Москвы в сакральной географии России 2.1 Контуры страны в "психологии глубин" Вопросы географии теснейшим образом сопряжены с психологическими архетипами. Каждый народ, каждая цивилизация, каждая культура видит и понимает пространство особым уникальным образом. Всегда существует некоторый код, который служит отличительным признаком национального мифа о территории. Реконструкции современных историков религии, социологов и антропологов позволяют говорить о целой науке, — сакральной географии, — которая предопределяла у наших предков восприятие окружающего мира в его пространственном измерении. Нормы сакральной географии легли в основу эпосов, житий, преданий, легенд, мифов и волшебных сказок. По мере развития рациональных сторон жизни сакральная география уходила в сферу бессознательного, предопределяя глубинные психические архетипы, рудиментарные реакции, типологию оговорок и сновидений. Исчезнув с дневного уровня, география мифа переходила в сферу бессознательных реакций, но от этого отнюдь не утрачивала своей гипнотической силы. Есть народы, которые воспринимают свою родину, свою страну как остров. Иные видят ее как равнину, окаймленную горами. Третьи — как пространство между двух или более великих рек. Четвертые — как непрерывную чреду гор. Пятые — как береговую линию. И так далее. И на основании этой сакральной географии родного края формируется представление о всей вселенной. По мере развития обыкновенной (несакральной) географии эти представления отходят в прошлое, но — как показали исследования школы "психологии глубин" Густава Юнга — сохраняют свое влияние на структуру человеческой души. И даже в современном обществе, основанном на точных знаниях и технологическом рационализме, древние представления дают о себе знать с полной силой. 2.2 Русские гусли Киевского периода Сакральная география Руси имеет три основные формулы, соответствующие трем этапам развития русской государственной мысли. Древнейшая модель сакральной географии, свойственная Киевской Руси, рассматривала русское пространство как круг, гигантскую равнину, окруженную со всех сторон кольцом гор. Существовали предания о том, как какой-то русский богатырь (Илья Муромец и т.д.) совершил подвиг, расчистив Русскую Равнину от завалов камней, лесов и басурманок, сдвинув все это на окраину. Упорядоченное'! расчищенное пространство, по краям которого располагаются темные враждебные силы и пейзажи, в огромной степени повлияли на национальную психологию русских, предопределив основные черты народного характера, воплотившись в фольклор, культуру, цивилизационные, социальные и политические клише. Русский Круг воспринимается на этом базовом уровне как поле, т.е. этимологически как гармоничная пустота (слово "поле" от "полый", "пустой"). Киевская Русь была не сильно централизована. В ней параллельно наличествовали несколько полюсов, несколько столиц — Киев, Новгород, Чернигов, Владимир и т.д. В легендах и преданиях эти полюса Русского Круга уподобляются колкам гуслей или иного струнного инструмента, между которыми натянуты дороги. Вся Русь предстает как гусли, - 20 - на которых играет народная воля, по которым идет гармоничная дрожь национальной истории. Вся территория совокупно противопоставляется мирам периферии, а внутри существует такое же различие, как между ладами и струнами одного и того же инструмента. Мир и покой — стройная мелодия. Вражда и усобица — какофония, нестроение звуков. Сакральная география времен Киевской Руси отличается полицентричностью и параллельностью силовых линий, соответствующих часто траекториям течения великих русских рек. Основная "струна" пространства натянута между Севером (Новгород) и Югом (Киев). Такая сакрально-географическая модель сложилась с самого начала истории Руси как государства, с того периода, когда преимущественно славянские племена Русской Равнины осознали свое культурное и социальное единство. 2.3 Колесо Москвы Вместе с татаро-монгольским нашествием эта картина начинает трансформироваться. Единство Русского Круга подорвано изнутри (усобицы), что дало возможность успешным завоевателям включить Русь в контекст совершенно иной территориальной конструкции. В некотором смысле можно сказать, что русские люди в период монгольского присутствия осознали историческую недостаточность полицентрического, параллельного устройства русского пространства, слишком пластичного для того, чтобы оказать сопротивление жесткому и централизированному врагу. Постепенно под влиянием наблюдений за социальными институтами татар русские приходят к выводу о необходимости новой конфигурации сакральной географии. Русский Круг должен иметь жесткий центр. От параллельных "струн" необходимо перейти к модели колеса. Это стягивание пространства к центру, жесткая связь образует второй и самый важный архетип национальной формулы территории — Московское Царство. Между Севером (Новгород) и Югом (Киев) поднимается новая точка — Владимир, позже Москва. Это совершенно новый элемент — единственная ось, исключительный полюс. Новая конфигурация Святой Руси исторически сопрягается с нашей русской "Реконкистой", с отвоевыванием независимости и обратной волне движения русских на татарские земли — к Востоку и Югу, в степи и в Сибирь. Недостаточность древнего круга без центра восполнена. Московская Русь — это круг с центром. Новая Русь. Великая Русь, вошедшая в апогей своего цивилизационного расцвета. Именно в эпоху Московского Царства великороссы окончательно складываются в самостоятельный этнос, имеющий совершенно иное качество и иную национальную психологию. Многое почерпнуто у татар, с новой силой воссиял имперский идеал Византии, славянский гений расцвел в континентальной евразийской Империи Третьего Рима. Этнопсихология русского народа обрела окончательные формы именно в этот период, и строго говоря "Святой Русью" следует называть географически и исторически именно Московское Царство. Сакральная география этого периода — круг с центром. Полюс Москва-Третий Рим, от которого расходятся лучи во все стороны. Все дороги ведут в Третий Рим. Вместе с новым доминирующим этносом — великороссы, собственно "русские" складывается новая картина мира. Русская национальная психология является глубоко московской, москвоцентричной. Этим фактором обусловлен культурный тип того, кого мы называем "русским человеком". - 21 - 2.4 "Российский Вавилон" господ Романовых Кризис Московской модели сакральной географии приходится на период раскола и последующее царствование Петра Первого. Баланс Москвы как абсолютного полюса Святой Руси, как оси Православия нарушен в пользу западной составляющей. Колесо Русского Круга соскакивает с провиденциальной оси. Ясность и гармония великоросского расцвета заканчиваются. Дробится и децентрируется культурно-религиозная жизнь. Жесткие ортодоксы Московской идеи, староверы, уносят великую формулу Святой Руси в бега и гари. В Пустозерске сжигают не страстного обличителя новых порядков, но великий символ верности оптимальной картины сакральной географии. Староверы разрабатывают концепцию "России-Вавилона", России Петра и западных монархов, подменивших царскую власть и церковные таинства. Они совершенно правы в своем диагнозе — идет смена сакрально-географической парадигмы, рушится москвоцентричный строй национальной психологии. Отныне центр переносится в Санкт-Петербург. Но это не новый полюс. Это, скорее, пассивное притяжение к Западу, демонстрация того, что центр находится не внутри, а вовне, за пределом западных границ. Романовская Русь воспринимает себя как провинцию Запада. Аристократия перенимает манеры колониальной администрации. К русским людям, их национальной Психологии, к их легендам, к их сакрально-географическим глубинным представлениям высшее сословие относится отныне как к "предрассудкам дикарей". В отрицательном случае это проявляется в откровенном презрении и русофобии озападненного дворянства. Но даже "народолюбцы" относятся к "простым" как коллекционеры бабочек к своим экспонатам. "Народ — ребенок," — говорят они. Его следует обучать и образовывать." Естественно, глубинные психические пласты национальной жизни и мифология представлений никем всерьез не рассматривается. Петербургский период не породил какой-то новой сакрально-географической картины. В слоях аристократии центр сместился в Европу, т.е. собственно русское пространство потеряло символическую самостоятельность. А на уровне простых людей, либо массово тяготевших к староверию, либо просто верных заветам старины в более общем смысле, продолжали жить и передаваться древние верования, старые русские сакрально-географические картины. Святая Русь — великий Русский Круг — со святым центром в Москве. Москва стала тайной столицей, своего рода Китежем, оплотом тех сословий и слоев русского народа, которые продолжали сохранять: верность древним представлениям, передавали из поколения в поколение тайны национальной традиции, священную формулу русского пространства. 2.5 Большевистская реставрация сакральной географии Парадоксально, но возврат к москвоцентричной модели происходит вместе с Революцией. Казалось бы, большевики, выросшие на западных авторитетах, должны были бы еще далее пойти по петербургскому пути русофобских по сути лженародных Романовых. Но на практике поднятые из народных глубин пласты новой элиты, напротив, принесли с собой спящие силы русской национальной географии. Когда рухнули надежды на скорую победу Революции в Европе, строительство "социализма в одной стране" разбудило древние стихии русской души. Не просто столица была перенесена в Москву, но была на новом уровне возрождена бессознательная структурализация психологического пространства. Как во времена Московских царей, в новой большевистской России роль политического, духовного, психологического, социального центра сконцентрировалась в одном древнем полюсе. Третий Рим стал столицей Третьего Интернационала, а идея всеобщего спасения через истинную Веру, сохранившуюся нетронутой только в пределах Святой Руси, была заменена на миссию построения коммунизма во всем мире, отправляясь от уникального исторического опыта русского - 22 - социалистического государства. По видимости еще более рационалистическое и "прогрессистское" коммунистическое правление на самом деле пробудило спавшие архетипы. На уровне коллективного бессознательного Советская Россия гораздо более напоминала древний Русский Круг с центром в Москве, нежели восточный полуколониальный придаток Европы, как это было во времена Романовых. Ненависть Московской Руса к латинской ереси, папежству, категорическое неприятие религиозной, культурной и цивилизационной апостасии Запада отобразилось в отвержении русскими коммунистами капиталистического мира, буржуазной системы ценностей. Снова, как в древние времена, гигантское колесо с центром в Москве стало восприниматься как оплот гармонии и порядка, как избранный ковчег, окруженный силами мрака, хаоса, зла. Миф большевицкой Революции, социалистического Отечества и нового коммунистического порядка идеально наложился на древние пласты коллективного бессознательного. Советская Москва, Красная Москва в этом контексте было символом, важнейшим, центральным элементом сильного, действенного, активного мифа. 2.6 Антимосковский характер реформ В настоящее время мы переживаем серьезнейший кризис. Снова ломке подвергаются глубинные архетипы национальной психологии. И как всегда в переломные моменты истории, из бездн коллективного бессознательного поднимаются картины сакральной географии, древние фигуры, предопределяющие структуру нашего национального и культурного типа. В этих условиях Москва не может рассматриваться только как административный центр, как столица в прозаическом, утилитарно-техническом смысле. Ее роль, ее значение, ее символическое содержание выходит далеко за рамки прагматики. Русь снова стоит перед выбором. Какую сакрально-географическую модель избрать? Какой исторический период взять за отправную точку? Какой ориентации придерживаться? К какой модели стремиться? В начале реформ выбор казался однозначным. Москвоцентризм выглядел как откровенное зло. И социалистические, и национальные тенденции были заклеймены как "красно-коричневые", как силы реакции" и т.д. Доминирующей идеологией стало "западничество", и весь спор велся лишь о том, с какой скоростью встраивать страну в либерально-демократический мир. При этом реформаторы делились на откровенных радикальных русофобов, открыто признававшихся в ненависти ко всему русскому — истории, государственности, культуре — и предлагавших отбросить все ради некритического копирования универсальных, усреднение западных образцов, и на умеренных западников, позитивно оценивавших романовский период и терпимо относившихся к идее "просвещенной монархии". В принципе, обе разновидности реформаторов действовали в рамках одной и той же парадигмы пространства, в равной степени отвергавшей москвоцентризм. Иными словами, на уровне сакральной географии и психологии глубин можно сказать, что перестройка и первый этап либеральных реформ носили откровенно антимосковский характер. 2.7 Москва сегодня: негативный имидж на трех уровнях В настоящее время функции Москвы в коллективном бессознательном разделены на три различные реальности. С одной стороны, Москва — федеральный центр. Это означает, что это сосредоточие административной, политической и стратегической жизни всей страны. Такая "федеральная Москва" есть абстрактная категория, характерная тем, что является базой общероссийского чиновничьего руководства. Так как общий социальный и культурный климат в стране является явно негативным, критическим, то "федеральная Москва" для других российских регионов сплошь и рядом отождествляется - 23 - с отрицательной инстанцией, вотчиной коррумпированных эгоистических бюрократов, ответственных за все беды и невзгоды страны. Негативность такого образа "Москвы федеральной" в равной мере наличествует и у тех, кто не приемлет либеральные реформы, и у тех, кто с ними солидарен. Противники реформ в провинции видят в "федеральном центре" ту инстанцию, которая ради абстрактных либеральных принципов разрушает организованную хозяйственно-экономическую систему на местах, при этом обирает регионы, задерживает бюджетные средства и ограничивает региональную экономику. Иными словами, в глазах "консерваторов" "федеральная Москва" выполняет функцию, обратную той, которую должна была бы выполнять "Москва патриотическая". Неприязнь к такой Москве представляет собой определенную параллель со старообрядческой идеей относительно превращения Москвы в Вавилон. Младореформаторы в такой ситуации выполняют функции "папежских агентов" (исторические Арсений Грек, Паисий Лигарид, другие активисты никсоновских реформ), а президент — Царя-отступника, попавшего под влияние "слуг антихриста". Основная претензия к "Москве федеральной" "справа" состоит в том, что такая Москва недостаточно Москва. Сами реформаторы, напротив, считают, что Москва еще слишком Москва, и что нынешняя администрация все еще находится под влиянием старых централистских методов. В провинции эта позиция чаще всего выражается в требованиях экономической самостоятельности и стремлении наладить прямые контакты с зарубежными партнерами, минуя контроль центра. Следует признать, что в обоих случаях образ "федеральной Москвы" в целом негативен, и этим во многом будут обусловлены процессы территориального распада России, которые помимо социально-экономических и политических причин должны основываться и на определенных психологических архетипах. Второй уровень — это Москва политическая, Москва как Россия. Здесь речь идет не о внутреннем, но о внешнем образе столицы. Здесь в целом повторяется та же малопривлекательная картина, что и в предшествующем случае. Страны, режимы, группы и течения, которые традиционно придерживались евразийской ориентации и считали Москву лидером коалиции всех антизападных, антиатлантистских сил, рассматривают современную линию Москвы как ликвидаторскую и предательскую, как отказ от исполнения планетарной масштабной миссии. Москва недостаточно Москва. А традиционные противники евразийского проекта, напротив, как и российские либералы отказываются верить в "серьезность и необратимость демократических преобразований" и то и дело ждут подвоха со стороны традиционного противника и конкурента, совсем недавно перешедшего в разряд союзников. Москва все еще слишком Москва. И ее "руки" по-прежнему следует опасаться. И наконец, третья Москва. Москва региональная, Москва как одна из областей России. Этот "московский регионализм" состоит в том, чтобы отнестись к городу как к небольшой стране, рассмотреть его с позиции региона. "Москва региональная" в определенной мере противостоит "Москве федеральной". Но все же "московский регионализм" не может служить универсальной моделью для развития других регионов, так как здесь огромную роль играет все же статус столицы и федерального центра. Поэтому со стороны, с чисто региональной точки зрения, московский опыт рассматривается как не вполне объективный и чистый, как своего рода эгоистическая эксплуатация одним привилегированным регионом ресурсов и энергий всей страны. На этом фоне все достижения московского хозяйства в региональном смысле меняют свой знак на прямо противоположный, и лишь усугубляют отрицательный образ "Москвы федеральной". Иными словами, налицо масштабный кризис москвоцентрической модели организации российского пространства, а это представляет собой серьезнейшую угрозу для территориальной целостности всей страны. Ситуация - 24 - усугубляется еще и тем, что сегодня вообще не предлагается никакой модели концептуально-символической организации российского пространства — даже петербургского образца, когда Россия рассматривалась как светская империя, как продолжение Европы на Восток. 2.8 Конфликт социальных рельефов Самой устойчивой и оперативной конструкцией, с точки зрения сакральной географии, является полноценный и законченный москвоцентризм, представление о России как о колесе, вращающемся вокруг центра. Концентрическая психология в нашем народе глубоко укоренена. В этом Россия — полная противоположность США, мифологическая география которых является изначально дробной, индивидуализированной. Качественной разницы между центром и периферией нет. Одноэтажная Америка и есть Америка как таковая. Дробность Штатов, многополярность, равнозначность каждого конкретного местечка в США является антитезой сакрально-географической модели Руси. Пространство Северной Америки совершенно демифологизировано, лишено качества. Это имеет и историческое объяснение — США возникли как искусственное культурное, цивилизационное и государственное образование, как применение к жизни принципов европейского рационализма и прагматизма. У США нет сакральной предыстории, автохтонные жители этой земли стали первыми жертвами рациональных колонизаторов. В США десакрализация пространства гораздо полнее, чем в Европе, где процесс децентрализации тоже разворачивался активно, но из-за наличия традиций и мифологической предыстории не достиг тех радикальных результатов по лишению пространства качественной специфики, как в Новом Свете. Россия же в этом смысле гораздо архаичнее Европы, не говоря уже о США. Если пространство Штатов предельно однородно, то пространство России предельно иерархизировано. Если в Америке существует равноправие Штатов, то Русский Круг всегда измеряется степенью удаленности от центра. Это особенность наших культур, нашей истории, наших особых и подчас противоположных путей развития. Россия всегда будет естественно тяготеть к москвоцентризму, к круговому, полярному устройству. Если задаться специальной задачей приблизить Россию к европейскому или американскому идеалу организации пространства, то на это уйдут колоссальные силы, а получившаяся конструкция будет крайне неустойчивой. Быть может, самым "рациональным" способом достижение этой цели будет обречь русский народ на судьбу североамериканских индейцев. Но тогда реформаторы должны сознательно пойти на геноцид. 2.9 Кто восстановит Священный Круг? Москва стоит в центре нашей Родины, нашей истории, нашей культуры. Это — сердце России, ее тайный нерв. Миссия Москвы — по ту сторону "Москвы федеральной", "Москвы политической", "Москвы региональной". Эта миссия священна и планетарна, она имеет духовный смысл. С точки зрения сакральной географии, Москва — центр Священного Круга, Круга Спасения. Кто станет носителем идеи Москвы в ее полном объеме? Кто возьмет на себя мужество сказать радикальное "ДА" русскому священному пространству, признать и защитить особенность и тайный смысл национальной географии в ее духовном, историческим и конкретно прагматическом измерении? - 25 - Часть III ЕВРАЗИЙСТВО: ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ Глава 1 Николай Трубецкой: Преодоление Запада 1.1 Памятник на "площади Евразии" Князь Николай Сергеевич Трубецкой (1890-1938) по праву может быть назван "евразийцем номер 1". Именно ему принадлежат основные мировоззренческие тезисы, с которых началось это удивительное творческое мировоззрение. Князь Трубецкой может быть назван "евразийским Марксом", тогда как Савицкий явно напоминает "евразийского Энгельса". Первым собственно евразийским текстом является книга Николая Трубецкого "Европа и Человечество", в которой легко угадываются основные принципы грядущей евразийской идеологии. В некотором смысле, именно Трубецкой создал евразийство, открыл главные силовые линии этой теории, которые в дальнейшем разрабатывались целой плеядой крупнейших русских мыслителей — от Петра Савицкого, Николая Алексеева и Льва Карсавина до Льва Гумилева. Место Трубецкого в истории евразийского движения центрально. Когда это течение утвердится в качестве доминирующей идеологии Российской Государственности (а это обязательно рано или поздно произойдет), первым, кому воздвигнут памятник, будет именно он — князь Николай Сергеевич Трубецкой. Главный монумент на грядущей, утопающей в роскошной листве и залитой чистейшими струями серебряных фонтанов, великой "площади Евразии", как непременно назовут центральную площадь возрожденной России. 1.2 Судьба "русского Шпенглера" Говорить о Трубецком — то же самое, что говорить о евразийстве как таковом. Его личная и интеллектуальная судьба неразделима с этим течением. Крайне проста биография Трубецкого. Типичный представитель известнейшего княжеского рода, давшего целую плеяду мыслителей, философов, богословов, он получил классическое образование, специализировался в области лингвистики. Интересовался филологией, славянофильством, русской историей, философией. Отличался ярким патриотическим чувством. Во время гражданской войны оказался на стороне белого движения, эмигрировал в Европу. Вторую половину своей жизни провел заграницей. С 1923 года преподавал на кафедре славистики Венского университета филологию и историю славянской письменности. Трубецкой вместе с Романом Якобсоном входил в ядро основателей Пражского лингвистического кружка, разработавшего в 20-30-е годы основы структурной лингвистики — того интеллектуального направления, которое впоследствии стало известным под именем "структурализма". Князь Николай Трубецкой был душой евразийского движения, его главным теоретиком, своего рода русским Шпенглером. Именно с его книги "Европа и человечество" следует отсчитывать историю этого движения. Трубецкой активнее всех развивал основные принципиальные аспекты евразийства. Но будучи ученым и значительную часть времени уделяя филологическим изысканиям, он мало и неохотно интересовался аспектами применения принципов евразийства к текущей политике. Функцию политического вождя в евразийстве исполнял его близкий друг и сподвижник Петр Савицкий. Темперамент Трубецкого был более отвлеченным, со склонностью к - 26 - умозрению и абстракции. Кризис политической составляющей в евразийстве. который стал очевиден с конца 20-х годов, тяжело и болезненно переживался его главным теоретиком. Укрепление позиций советской власти, косность, архаизм и безответственность эмигрантской среды, духовный и интеллектуальный застой, наступавший в обеих ветвях русского общества начиная с 30-х, после бурного духовного подъема начала века, — все это идеологическое остывание ставило евразийскую идеологию, основанную на гамме тончайших интуиции, парадоксальных прозрений и страстных взлетов политического воображения, в безысходную, тупиковую ситуацию. Трубецкой, видя, как маргинализируются евразийские идеи, в последние годы все больше времени уделяет чистой науке: он перестает участвовать в полемиках и конфликтах внутри движения после его раскола, оставляет без внимания замешанную на неизменном ressentiment'e критику эмигрантских противников евразийства. В 1937 году в Вене князь Трубецкой схвачен гестапо и три дня проводит в заключении. Пожилой ученый так и не сможет оправиться от удара и вскоре умирает. Его смерть была не замеченной практически никем. На мир надвигалась страшная катастрофа. Ее главными идеологическими предпосылками было отвержение тех принципов и аксиом, которые в высшем духовном, интеллектуальном напряжении сумели сформулировать русские евразийцы и их европейские аналоги — консервативные революционеры, сторонники националбольшевизма и Третьего пути. Евразийцы предсказывали мировоззренческие маршруты и их политические результаты с пророческим ясновидением. Но судьба пророков во все времена, увы!, одинакова: камни, бросаемые толпой, костер, ГУЛАГ, Гестапо... 1.3 Человечество против Европы Наиболее ценным аспектом мысли князя Трубецкого, фундаментом всего евразийского мировоззрения является утверждение радикального дуализма цивилизаций, осмысление исторического процесса как конкуренции двух альтернативных проектов. Именно этому дуализму посвящена первая теоретическая книга князя Трубецкого "Европа и Человечество". В ней в скупых и часто приблизительных выражениях проводится следующая мысль: никакого единого пути развития цивилизации не существует, за такой претензией скрывается лишь стремление одной конкретной агрессивной формы цивилизации, а именно, романо-германской, к универсальности, единственности, гегемонизму и абсолютности. Именно гигантоманические, расистские по сути своей, претензии романо-германского мира на то, чтобы быть мерилом культуры и прогресса, лежат в основе необходимости деления всего мира на Европу, с одной стороны, и человечество, с другой. Романо-германский мир, будучи лишь частью многополюсной мультикультурной исторической реальности, возымел сатанинскую претензию на то, что он и есть концептуальное целое, высокомерно отбросив остальные культурное типы в регионы варварства недоразвитости, примитивности, дикости. И человечество, в понятии Трубецкого, является объединенной категорией всех тех народов, культур и цивилизаций, которые существенно отличаются от европейской модели. Трубецкой утверждает, что это отличие не просто констатация факта, но формула цивилизационного исторического противостояния, демаркационная линия, по которой проходит нерв современной истории. Плох, по мнению Трубецкого, не сам романо-германский мир со своей специфической культурой — в качестве одного из множественных миров он был бы напротив крайне интересен и содержателен. Недопустимым, неприемлемым в нем является лишь его агрессивное отношение ко всем остальным культурам, его колониализм, доминаторство, склонность к цивилизационному геноциду и порабощению всего знакового по отношению к нему. Таким образом, человечество, по Трубецкому, должно осознать свое единство через отрицание тоталитарной модели современного Запада, объединив "цветущую сложность" народов и культур в единый лагерь антизападной планетарной освободительной борьбы. - 27 - Наиболее обобщенной формой человечества, "цветущей ит." ( по выражению Константина Леонтьева) виделась Трубецкой Евразия — идеальная формула того, что как духовное послание степных туринцев Чингисхана было передано московской Руси. сияЕвразия в такой картине мира становилась оплотом и рычаг планетарной борьбы человечества против универсального планетарного романо-германского ига. Удивительно, насколько этот тезис созвучен позиции крупного французского традиционалиста Рене Генона, который в своей "Восток и Запад" утверждает абсолютно то же самое, за исключением выделения особой роли России в планетарном противостоянии современному Западу. Трудно сказать, знаком ли был Трубецкой с трудами Генона. Известно лишь, что Генон упоминается в текстах другого видного евразийца, сподвижника князя Трубецкого — Николая Николаевича Алексеева. Но если у Генона речь идет лишь о необходимости противодействия современному западу со стороны оставшихся традиционных обществ, то евразийский проект, помимо вполне обоснованного пессимизма относительно инерциального развития событий, имеет развитую футурологическую революционную составляющую, стремится предложить проект такой культурно-социальной формы, которая сочетала бы верность традиции и социально-технологический модернизм. Главным упованием Трубецкого и всех евразийцев была Россия — их горячо любимая родина. Именно здесь проницательно видели они парадоксальное сочетание двух начал — архаической укорененности в традиции и стремления к авангардному культурно-технологическому рывку. Россия-Евразия, в евразийской идеологии, мыслилась как форпост человечества в его противостоянии романо-германской Европе, как территория фронта, на котором решается судьба тыла. Из этого общего подхода, конкретизируя различные аспекты исходной парадигмы, и складывалось реальное содержание евразийской теории. До каких бы деталей ни доходили конкретные исследования, изначальный цивилизационный дуализм, вскрытый и постулированный князем Николаем Трубецким, постоянно оставался общим знаменателем, неизменным фоном всего евразийского дискурса — как ортодоксального, воплощенного в линии Савицкого, Алексеева, Сувчинского, так и еретического, марксистско-федоровского, по которому пошла парижская ветвь евразийцев, безусловных ёоветофилов (Эфрон, Карсавин и др.). 1.4 Евразийская парадигма Руси Общая позиция Трубецкого предопределила специфику взглядов евразийцев на русскую историю. Наиболее подробно эту концепцию развил крупнейший деятель евразийского движения Георгий Вернадский, сын великого русского ученого. В своих многочисленных работах он развертывает панораму евразийского видения Руси, но и эта монументальная экспозиция, по сути, есть лишь развитие тех тезисов, которые сформулировал князь Трубецкой. Доминантой евразийского понимания русской истории является представление о сущности русского народа и русского государства как о чем-то, в корне отличном от путей романо-германского мира. Русь мыслится как органическая часть Человечества, противостоящего Европе. Следовательно, необходима тотальная ревизия русской исторической школы, которая ранее отталкивалась прямо или косвенно от канонов европейской учености. Конечно, славянофилы, Достоевский, Леонтьев и Данилевский сделали чрезвычайно много для того, чтобы подобраться к альтернативной, собственно русской, не романо-германской, оценке нашего пути. Сами евразийцы считали себя продолжателями именно этой линии. Однако они были еще радикальнее и революционнее, чем их предшественники в вопросе отвержения Запада. Они настаивали не только на подчеркивании нашей национальной самобытности, но на альтернативности цивилизационных парадигм Европы и органической, донной Руси, Руси-Евразии. Как аномалия рассматривались евразийцами все периоды сближения России с Западом. И наоборот, всякое обращение к Востоку, к Азии виделось им как шаг духовного - 28 - самоутверждения. Такой радикальный взгляд опрокидывал все нормы отечественной историографии и историософии. Если русские западники, презирая Родину, считали Русь отсталой "недоевропейской" страной, то славянофилы, как бы оправдываясь, пытались защитить национальное своеобразие. Евразийцы же шли гораздо дальше, не останавливаясь только на охран» тельной апологии самобытности. Они утверждали, что романо-германский мир с его культурой есть историческая патология, тупиковый путь дегенерации и упадка. В значительной степени идеи Трубецкого резонируют с концепциями немецкого консервативного революционер Освальда Шпенглера, который поставил Западу аналогичный диагноз я так же, как Трубецкой, пророчествовал о грядущей спасительной миссии восточных регионов евразийского континента. Общая картина евразийского взгляда на историю Руси изложена в программной книге князя Трубецкого "Наследие Чингисхана." Осью Руси, центральным парадигматическим моментом ее истории когда идеальное и реальное как бы наложились друг на друга, является для Трубецкого двухсотлетний период Московской Руси, поший за татаро-монгольским контролем и предшествующий петербургскому периоду. Киевская Русь, к которой традиционно возводят истоки российской государственности, по мнению Трубецкого, цивилизационно, культурно и геополитически не была на самом деле колыбелью Руси; это не более чем одна из нескольких составляющих грядущего Русского Царства. Преимущественно славянская, занимающая территории между Балтикой и Черноморским побережьем, укорененная в лесных зонах и на берегах рек и слабо контролирующая степные пространства, Киевская Русь была лишь разновидностью восточноевропейского княжества, централизация которого была сильно преувеличена впоследствии, а интегрирующей идеи которого и вовсе не существовало. Это религиозная провинция Византии, политическая провинция Европы. Татаро-монгольское завоевание легко справилось с этой незаконченной геополитической конструкцией, вобрало ее в себя как составляющую часть. Но монголы были не просто варварами. Они исполняли великую имперостроительную функцию, закладывая фундамент гигантского континентального государства, базу многополюсной евразийской цивилизации, сущностно альтернативной романо-германской модели, но вполне способной к динамическому развитию и культурной конкуренции. Трубецкой всячески подчеркивает колоссальную ценность тюркско-монгольского импульса, проницательно указывая на тот важнейший геополитический факт, что все просторы восточной Евразии интегрируются за счет объединения степной зоны, простирающейся от Манчжурии до Трансильвании. Татары совершили то, что было предначертано в географии, и тем самым стали фактом планетарной истории. Подлинно русское, евразийское государство, по мнению Трубецкого, возникло тогда, когда московские князья взяли на себя татарскую геополитическую миссию. Московский византизм становится доминирующей государственной идеологией уже после краха Византии и в органичном сочетании с государственным строем, полностью заимствованным от монголов. Это и есть Святая Московская Русь, царская и евразийская, континентальная, строго отличная от романо-германского мира, радикально противопоставленная ему. Двести лет Московской Руси — это двести лет Руси идеальной, архетипической, строго соответствующей своей культурно-исторической, политической, метафизической и религиозной миссии. И именно великороссы, духовно и этнически смешавшиеся с евразийскими имперостроителями Чингисхана, стали ядром и зерном континентальной России-Евразии, переплавились культурно и духовно в особый интегрирующий, государствообразующий этнос. Это очень важный момент: евразийцы всячески подчеркивали исключительность великороссов среди остальных славянских племен. Будучи славянами по языку и расе, великороссы были среди них единственными евразийцами, туранцами по духу. И в этом и - 29 - состоит уникальность Москвы. Переняв инициативу изначального чингисхановского импульса, московские цари принялись за воссоздание татаро-монгольского евразийского государства, объединяя его распавшиеся сегменты в новую империю под эгидой белого царя. На сей раз цементирующей религией стало Православие, а государственной доктриной — московская версия византизма, знаменитая концепция псковского старца Филофея "Москва Третий Рим". Практическое же устройство государства, и что самое главное, вектора его пространственного оформления были калькированы с империи татар. Конец "идеальной Руси" совпадает с концом "Святой Руси", с расколом. Нововведения патриарха Никона, формально нацеленные на укрепление геополитического могущества Московского Царства, но осуществленные с преступной культурной и религиозной халатностью и небрежностью, приводят к двусмысленным, во многом катастрофическим результатам, расчищают путь секуляризации и европеизации России. Раскол — это точка разрыва светской России со Святой Русью. С приходом Петра Первого начинается то, что в евразийской теорий:: принято называть "романо-германским игом". Если "татарское иго" было | для русских ферментом грядущего имперостроительства, евразийс импульсом, то "романсгерманское иго", длившееся от Петра до Революции 1917 года, несло с собой лишь отчуждение, карикатуру, вырождение глубинного импульса. Вместо отстаивания собственной куль самобытности, евразийской Идеи — неуклюжая имитация дворяне европейских универсалистских и рационалистических образцов секувиризированного общества. Вместо византизма — англиканство. Вт "цветущей сложности" (К.Леонтьев) — серая казенная бюрократ солдатчина. Вместо живой веры — канцелярский синод. Вместо родной стихии — циничная трескотня официальной пропаганды, вуалирующая полное культурное отчуждение европеизированных верхов от архаичных низов. Романовский период начиная с Петра рассматривался евразийцами как сущностное отрицание Московского этапа, сопровождавшееся внешним пародированием. Продолжается освоение Востока Евразии, но вместо "братания" идет "культурная ассимиляция" по романо-германскому образцу, вместо насыщенного диалога цивилизаций — формальная русификация, вместо общности континентальной воли — плоская колониальная методика. Здесь евразийцы, как славянофилы и народники, разделяли историю послепетровской России на два уровня: дворянско-аристократический и народный. Верхи шли путем западничества, калькировали с большей или меньшей степенью неуклюжести европейские образцы. Они были как бы "колониальной администрацией" русских пространств, цивилизационными надсмотрщиками за "диким народом". Низы, этот самый "дикий народ", напротив, оставались в целом верными допетровскому укладу, бережно сохраняли элементы святой старины. И именно эти донные тенденции, все же влияющие в какой-то степени и на верхи, и составляли все наиболее евразийское, ценное, национальное, духовное, самобытное в петербургской России. Если Россия так и не стала восточным продолжением Европы, несмотря на все "романа-германское иго", то только благодаря народной стихии, "евразийским низам", осторожно и пассивно, но упорно и несгибаемо противившимся европеизации вглубь. С точки зрения элиты, петербургский период был катастрофическим для России. Но это отчасти компенсировалось общим "почвенным" настроем евразийских масс. ,'J Такая модель русской истории, отчетливо изложенная у Трубецкого, предопределяла и отношение евразийцев к Революции. 1.5 Революция: национальная или антинациональная? Анализ евразийцами большевистской революции является осевым моментом этого мировоззрения. Его особенность и отличала представителей этого направления от всех - 30 - остальных мировоззренческих лагерей. В белом стане доминировали два общепринятых взгляда: реакционномонархический и либерально-демократический. Оба они рассматривали большевизм как строго негативное явление, хотя и по полярным соображениям. Реакционное крыло, монархисты утверждали, что "большевизм" — это целиком западное явление, результат "заговора" европейских держав с "инородцами" и "евреями" в самой России, направленный на уничтожение последней христианской Империи. Эта группа идеализировала Романовых, всерьез верила в уваровскую формулу "Православие, Самодержавие, Народность", придерживалась "черносотенных мифов" о "иудо-масонском всемирном правительстве", винило во всем дряблость дореволюционных властей, несовершенство карательного аппарата и предательство разночинной интеллигенции. Революция виделась в такой перспективе как занесенная извне зараза, развитию которой помогли случайные и чуждые системе элементы. Сама же предреволюционная Россия в своих мировоззренческих и социальных основах представлялась этому лагерю как нечто абсолютное. Либеральное крыло белой эмиграции считало большевизм абсолютным злом по совершенно противоположным причинам. Им в большевизме виделось проявление варварских русских толп, не способных на установление просвещенной "февральской" демократии и извративших либеральные реформы до "буйства, дикости, разгула темных стихий". Либералы критиковали в большевизме не элементы западничества, но их недостаток, не внешние формы, но народное содержание. Обе эти позиции русской эмиграции продолжали спор двух традиционных лагерей, на которые делилась последние сто лет царской Империи правящая элита романсгерманского образца. Это был спор в рамках одной и той же "колониальной администрации", в равной степени антинародной и абстрагированной от евразийской идентичности Руси. Реакционеры считали, что евразийские массы надо держать |и строгой узде, что они не поддаются "окультуриванию", а либералы западники верили, что при определенных условиях они все же мог быть выдрессированы по образцу европейских обществ. Евразийцы, со своей стороны, предложили совершенно осе трактовку большевизма, вытекающую из совершенно одинаковых предпосылок. Они полагали, что историческая рефлексия правящего класса при царизме вообще была неадекватной, ненациональной, а, следовательно, она оказалась ошибочной, преступной, и, в конце концов, довела народную стихию до точки радикального бунта. Евразийцы видели сущность большевизма в подъеме народного духа, в выражении донной Руси, загнанной в подполье еще с раскола и времен Петра. Они утверждали глубинно национальный характер Революции как смутное, неосознанное, слепое, но отчаянное и радикальное стремление русских вернуться к временам, предшествующим "романо-германскому игу". Перенос столицы в Москву интерпретировался ими в этом же ключе. Здесь они были согласны с либералами относительно национальной природы большевизма, но рассматривали этот фактор не отрицательно, а положительно, как наиболее ценный, созидательный и органичный компонент большевизма. С другой стороны, евразийцы были традиционалистами, православными христианами, патриотами, ориентированными на национальную систему культурных ценностей. Поэтому марксистская терминология большевиков была им чужда. Здесь они были отчасти согласны с крайне правыми эмигрантскими кругами, считая, что западнический, проевропейский элемент в большевизме является его негативной стороной, препятствует органическому развитию большевистского движения в полноценную русскую, евразийскую реальность. Но в то же время вину за западнический (отрицательный) компонент в Революции евразийцы возлагали не на мифический "иудомасонский" заговор, но на петербургскую модель государственности, которая была западнической во всех своих аспектах, и настолько повлияла в этом смысле на российское - 31 - общество, что даже протест против "романо-германского ига" смог оформиться лишь в термина? заимствованных из арсенала европейской мысли — конкретно, из марксизма. Трубецкой и его последователи, таким образом, отвергали позиции и реакционеров и либералов, утверждая в эмиграции совершенно особое, необычное, уникальное мировоззренческое течение, захватившее в определенное время (20-е годы) лучшие умы. К евразийскому понимаю Революции примыкали и слева и справа. Слева — крайние народники, часть левых эсеров и анархистов, которые в отличие от либерал-демократов весьма положительно оценивали народный, донный элемент большевизма. Справа — консервативные круги, следующие за славянофилами, Данилевским и Леонтьевым, которым романовский строй представлялся, в свою очередь, "либеральным компромиссом". Почти такой же позиции в отношении революции, как князь Николай Трубецкой, придерживались и русские национал-большевики (Устрялов, Ключников и т.д.). Конечно, сами большевики выражали свое понимание русской истории несколько иначе. Во всем у них доминировала узкомарксистская догматика, не способная охватить и адекватно осознать многомерные культурно-цивилизационные процессы, чуждая истории религий и геополитики. Но справедливости ради следует сказать, что и в большевизме (особенно на ранних его стадиях) существовала тенденция сближения марксизма с народными гетеродоксальными верованиями. В частности, ближайший соратник Ленина Бонч-Бруевич с благословения вождей РСДРП издавал специальную газету для русских сектантов и староверов крайних толков ("Новая Заря"). Евразийцы же понимали большевизм гораздо объемнее, в контексте многочисленных факторов русской истории, с учетом истории религии, социологии, этнологии, лингвистики и т.д. Не случайно некоторые недоброжелатели называли евразийцев "православными большевиками". Конечно, это было некоторым преувеличением, против которого возражал и сам Трубецкой, но доля истины в этом все же была, если отказаться от заведомо негативного понимания самого термина "большевизм". Для реакционных политиков интернационализм, проповедуемый большевиками, был подтверждением антирусской, антинациональной сущности всего этого течения. Евразийцы же видели всю картину совершенно иначе. Они уловили в "пролетарском интернационализме" вождей русской революции не стремление "уничтожить нации", но воссоздать в рамках СССР единый евразийский тип, мозаику "общеевразийского национализма", о которой писал Трубецкой. В таком случае большевистский интернационализм, ограниченный пространством Советского Государства и относящийся в первую очередь к евразийским этносам был в глазах евразийцев лишь эвфемизмом, иным названием для "имперского национализма", особой модели универсальной континентальной общины народов Востока, для "Человечества", в том смысле, в каком понимал его Трубецкой, противопоставляя "Европе". Так как для евразийцев идеалом было не слепое копирование европейских "национализмов", родившихся из общей романо-германской матрицы, но обращение к евразийской модели Московской Руси, общность которой было обеспечена в большей степени единством культурного и религиозного типа, нежели расовым и языковым родством, то они узнавали в практической национальной политике Советов знакомый и близкий им интеграционный принцип. И по этой причине им был также внятен призыв большевиков к глобальной деколонизации, к сбрасыванию народами Востока романо-германского ярма, планетарному национально-освободительному движению. Проведение такой политики точно соответствовало представлению самих евразийцев о планетарной освободительной миссии России. 1.6 На пороге Старой Веры В религиозной сфере евразийская теория неизбежно приводит к утверждению того, что подлинным Православием, наследующим непрерывную традицию Московской Руси - 32 - является русское старообрядчество, Древле-Православная Церковь. Ровно в такой степени, в какой антинациональная монархия Романовых привела Россию к катастрофе XX века, никонианство — подчиненное, обмирщвленное, послушное, синодальное, казенное "православие" — привело русских к атеизму и сектантству, обескровив истинную Веру, бросило народ в объятия агностицизма, бытового материализма и ересей. Западническая сущность псевдо-монархического послепетровского Государства точно отражалась в синодальном никонианском "православии". Европеизированные, озападненные верхи Империи трансформировали официальную Церковь в некий аналог государственного департамента. Это не могло не сказаться на самой природе Русской Церкви. Истинный православный дух ушел в народ, в низы, в раскол. Именно к старообрядчеству как к подлинному аутентичному русскому Православию логично было обратиться и евразийцам. Так оно и было: Н.С.Трубецкой (вместе с другими евразийцами и вообще лучшими политическими и религиозными деятелями своей эпохи, такими как еп.Андрей Ухтомский) полностью признавал правоту Аввакума, традиционность двуперстия, незаконность "разбойничьего собора 1666 года", никонианской справы, неоправданность и ошибочность перехода к малороссийской редакции Священных и богослужебных текстов от редакции великоросской, московской. Но, возможно, "барское", аристократическое происхождение вождей исторического евразийства препятствовало тому, чтобы однозначно и полностью признать не только историческую (это как раз было), но и экклесеологическую, церковную правоту староверов. Староверие воспринималось дворянством как "религия черни", и элитаристы (а евразийцы были именно таковыми) испытывали "классово" предопределенную сдержанность в отношении "простонародной веры". К старообрядчеству испытывали огромный интерес практически все евразийские авторы. Показателен культ Аввакума, которого евразийцы считали основателем всей современной русской литературы и чье "Житие" превозносилось как первый и уникальный образец русского национального экзистенциализма. 1.7 Идеократия: апагогический тоталитаризм Важную роль в евразийской философии занимает концепция идеократического государства, идеократии. В ее основе — представление о государстве и обществе как о реальности, призванной осуществить важную духовную и историческую миссию. Эта теория получила название "идеократия", " власть идеи", "власть идеала". Такой подход вытекает из более общего представления евразийцев о смысле человеческого существования, о высшем предназначении коллектива, народа, всякой общности. Человеческий факт расценивался евразийцами как переходный этап, как отправная точка для самопреодоления, а следовательно, вся антропологическая проблема виделась как задание, а не как данность. В основных своих чертах такое представление было свойственно всем духовным и религиозным традициям. В современной философии и в совершенно ином контексте мы сталкиваемся с аналогичной перспективой у Ницше и у Маркса. Православные евразийцы могли вполне повторить вслед за Ницше его знаменито»| определение: "Человек есть нечто, что следует преодолеть". вполне в духе общего для русской философии стремления говорить об отдельном индивидууме, но об общей цельной общности, переносить антропологическую проблематику на коллектив, евразийцы вслед за Трубецким выводили из такого подхода императив всеобщего самопреодоления. Воплощением такого коллективного самопреодоления, самовозвышения, преображения и очищения для исполнения высшей миссии являлось, по их мнению, идеократия, возведенная в социальную государственную норму. Итальянский традиционалистский философ Юлиус1 Эвола называл аналогичную модель общественнополитического устройства "апагогическим тоталитаризмом", то есть строем, при котором бытие каждого отдельного человека принудительным образом вовлекается в спиралевидное движение общего духовного восхождения, облагораживания, - 33 - сакрализации. Трубецкой считает, что проблема идеократии, ее признания или отвержения не является делом частного выбора. Это общеобязательный императив исторического коллектива, который самим фактом своего существования обязан выполнить сложное и ответственное зада-, ние, врученное ему предвечным Промыслом. Самое главное в идеократии — требование основывать общественные и государственные институты на идеалистических принципах, ставить этику и эстетику над прагматизмом и соображениями технической эффективности, утверждать героические идеалы над соображениями комфорта, обогащения, безопасности, легитимизировать превосходство героического типа над типом торгашеским (в терминологии Вернера Зомбарта). Определенные черты идеократического характера евразийцы распознали в таких явлениях, как европейские разновидности фашизма и советский большевизм. Парадоксально, но тоталитарный характер этих режимов виделся им скорее как благо, нежели как зло. Единственно, что они ставили под сомнение (и это радикалы^ отличало их от коммунистов и фашистов), так это апагогический характер данных социальнополитических форм. Сакральный, духовный идеал был подменен в этих движениях либо вульгарным экономизмом, либо безответственной и тупиковой расовой теорией. Подлинной идеократией для Евразии, по мнению Трубецкого, должна была бы быть лишь неовизантийская, неоимперская модель, просветленная спасительными лучами истинного христианства, то есть Православия. Только это могло бы обеспечить тоталитарным режимам сакральную инвеституру, таинственное благословение Града Невидимого Света. Но эта православная евразийская идеократия не предполагала, по Трубецкому, конфессионального эксклюзивизма, агрессивного миссионерства, насильственной христианизации. Православная идеократическая империя мыслилась евразийцами в будущем как ось и полюс общепланетарного восстания разных культур, народов и традиций против одномерной гегемонии утилитарного буржуазного колонизаторского империалистического Запада. В перспективе можно было бы предложить целый ансамбль идеократических обществ и культур, укорененных в истории различных государств и народов. Общим же должен был бы быть лишь главный принцип — отвержение западной антиидеокритической формулы и представления о высокой идеальной задаче каждой человеческой общности как единого целого, охваченного страстным импульсом исполнить свою духовную миссию. Увы, чаемого преображения большевизма в идеократию евразийского типа не произошло, и сбылись самые тревожные предсказания евразийцев относительно того, что незаконченная и противоречивая сама в себе большевицкая идеократия без обращения к высшим духовным ценностям обречена на деградацию, падение, вырождение до того прагматического, утилитарного, безжизненного буржуазного строя, который давно укрепился на романо-германском Западе. И все же высокие идеалы идеократии, евразийские концепции "ана-гогического тоталитаризма" остаются удивительно актуальными и сегодня, придавая смысл и цель борьбе тех, кто отказывается воспринимать человека и человечество как механический конгломерат эгоистических машин потребления и наслаждения и считает, что у каждого из нас и у всех вместе есть высшая задача, духовное содержание, идеальное предназначение. 1.8 Евразийство и структурализм Когда сегодня говорят о философии структурализма, как правило, упускают тот факт, что одним из основателей этого метода, столь значительно повлиявшего на всю современную мысль, был князь Николай Сергеевич Трубецкой, чьи филологические идеи стали фундаментом "функциональной лингвистики" т.н. "Пражской Школы", которая наряду с Копенгагенской и Американской школами является одним из трех китов структуралистской философии. Те, кто анализируют филологические идеи Трубецкого и - 34 - его капитальный труд, посвященный "Основам Фонологии" (Прага, 1938), никак не связывают их с евразийским мировоззрением автора, которое остается за кадром в большинстве научных исследований, посвященных Трубецкому-лингвисту. С другой стороны, историки евразийства как мировоззрения мало обращают'внимания на лингвистические исследования Трубецкого, считая их частным делом мыслителя, совершенно обособленным от его идеологической активности. Однако это не верно. Филология и философия связаны между собой теснейшим образом, как явствует уже из работы самого проницательного современного философа Фридриха Ницше "Мы филологи". Как утверждает знаменитая гипотеза американских структуралистов Уорфа и Сэйпера, "язык, на котором мы говорим, выковывает наше восприятие реальности". Язык есть идеальная парадигма реальности, предшествующая материальности вещей, предопределяющая и организующая эту материальность. Для структурной лингвистики в целом характерно стремление избавиться от поступательной, эволю-тивной, логическирациональной интерпретации языка, от языка, лишь тождественного логическим последовательностям атомарных слов. Вместо этого необходимо увидеть язык "холистически", весь целиком, как общую функциональную протоструктуру, которая своими донными очертаниями предопределяет слова и послания, исходя из общего контекста, а не наоборот, т.е. не как сложение готовых рациональных элементов. Школа антрополога и психолога Грегори Бэйтсона (1904-1980), работавшая в том же направлении, вскрыла так называемый "аналоговый уровень" языка, состоящий из "шумов", интонаций, оговорок, функционального фона, предшествующего рациональному дискурсу, выстроенному по законам аристотелевой логики. Князь Трубецкой работал именно в этом направлении, которое в своем мировоззренческом истоке идеально гармонирует с фундаментальным для евразнйства стремлением преодолеть одномерный романо-германский рационализм, выйти за пределы формальной логики. Показательно, что структуралистский метод в самых общих чертах сводится к приоритетному выделению пространственной парадигмы. Это так называемый синхронический метод, противопоставляемый диахроническому. Такой выбор методологического приоритета в области лингвистического (шире, гносеологического, философского) анализа, на самом деле, есть не что иное как проекция основной идеи евразийства — идеи плюрального, многополярного параллельного и разнообразного развития национальных культур в "цветущей сложности". Евразийцы противопоставляли плюральное человечество одномерному универсализму Европы и именно на этом базовом цивилизационном, геополитическом дуализме основывали все остальные теории. В рамках лингвистики этой унитарной, классически "романо-германской" одномерной логике соответствует диахронический подход, представление о слове-концепте и логической конструкции как о сущностной основе языка. Синхронический подход, напротив, позволяет частное вывести из общего, причем это общее схватывается одновременно как цельный и живой организм, а не как мертвая механическая конструкция, целиком предопределенная функционированием своих частей. "Функциональная лингвистика" Пражского Лингвистического Кружка, активным участником которого был князь Трубецкой, оказывается, таким образом, своего рода проекцией пространственной парадигмы, характеризующей суть евразийского мировоззрения на сферу науки о языке. Синхронический метод, лежащий в основе структурализма, является тем же самым ходом мысли (воспроизведенном на ином уровне и применительно к иным реальностям), что и базовая установка евразийской философии. Развитие этого замечания и продолжение отслеживания аналогичных соответствий между различными научными дисциплинами и мировоззренческими установками могло бы привести нас к совершенно новой, неожиданной трактовке основных тенденций современной философии, где сквозь сложнейшие терминологические напластования проступила бы скрытая матрица глубинного диалога между двумя фоновыми - 35 - протоидеологиями, предопределяющими на уровне изначального импульса все дальнейшие построения тех или иных научных и философских школ. Но если аналогичный прием у марксистов заключался в том, чтобы выяснить классовый характер теории того или иного философа и ученого (что подчас приводило к весьма остроумным и продуктивным гносеологическим классификациям), то в данном случае мы имели бы иную дуальность — нескончаемый тайный спор между гносеологией Европы и гносеологией Человечества, между мышлением атлантистов и евразийцев. А такие фигуры, как князь Трубецкой, явились бы для нас важнейшими пунктами, в которых воедино сходятся отвлеченное политико-идеологическое мировоззрение и профессиональное занятие конкретным научным направлением. Сколько неожиданных и ревелятивных соответствий обнаружилось бы в том случае-! если бы историю современного структурализма сопоставить с основными мировоззренческими установками евразийства... Но это отдельная тема. 1.9 Евразия как проект Учение евразийцев было чрезвычайно актуально в 20-30-е годы. Наполнено почти пророческими интуициями, озарениями, прозрениями в тайну судеб России и остального мира. Евразийцы дали самый емкий и убедительный анализ государственных потрясений России в XX веке. Они сумели возвыситься над клише, свойственными их классовому и кастовому происхождению, приняв и угадав исторический позитив большевизма, но остались верными подлинным корням своей национальной и религиозной идентичности. Ими двигал не конформизм, но мужественное и смелое стремление постичь правду как она есть, по ту сторону узких, ничего не объясняющих и, в конечном счете, безответственных банальностей, которыми довольствовались остальные мировоззренческие лагеря. Евразийство вобрало в себя все самое яркое и жизнеспособное в русской политической мысли первой половины XX века. Но их идеям не суждено было осуществиться на практике. Их страстный героический порыв не был поддержан ни Советской Россией, ни иммиграцией. К их пророчествам никто не прислушался, события шли фатальным чередом, приближая глобальную катастрофу, в которой поражение терпела не просто Россия, не просто Евразия, но все Человечество. Тревожная одномерная тень Запада, как трупное пятно, распространялась по всему миру, поражая "цветущую сложность" народов, культур и цивилизаций недугом плоско-буржуазного конца истории. Два типа идеократии, к которым пристально приглядывались евразийцы, рухнули именно по тем причинам, которые были ими увидены и вскрыты: им обоим не хватило апагогического компонента, и каким бы второстепенным ни казался он политическим прагматикам, никакое историческое здание не будет без него стоять долго и прочно. Сегодня мы живем в эпоху, когда Европа и ее наиболее законченное монструозное воплощение — США — отмечают последний этап своей цивилизационной победы над Человечеством. Когда рухнули последние оплоты, пусть частичной, но идеократии. Когда Евразия — как культура, государственность и идеал — пала под давлением альтернативного полюса истории. Лишь сегодня мы способны по достоинству оценить гениальность основателей евразийства, и в первую очередь, Николая Сергеевича Трубецкого. Запоздалое, трагично запоздалое признание все же приходит к ним. Евразийцы сверстали нам полноценный, логически совершенный, удивительно притягательный идеал, объемное, многомерное открытое ко всестороннему развитию национальное мировоззрение, глубоко патриотическое по сути, но заключающее в себе заведомо действенное противоядие против вырождения до вульгарного шовинизма. Это — мировоззрение, приветствующее модернизм, жесткость и авангард, социальных технологий большевиков, но отбрасывающее порочную загипнотизированность экономико-материальными формулами. Мировоззрение глубоко христианское и - 36 - православное, но преодолевшее двухсотлетнее синодальное отчуждение и формалистический официоз, а вместе с тем открытое к созидательному и веротерпимому диалогу с иными традиционными евразийскими конфессиями. Самые авангардные методологии, ставшие основой сугубо современного анализа, впервые были задействованы именно евразийцами. Им принадлежит первенство в разработке принципов таких наук, как русская геополитика (Петр Савицкий), русская этнология (впоследствии блестяще развитая их учеником Львом Николаевичем Гумилевым), русская структурная лингвистика (структурализм), русская социология (особенно теория элит) и многое другое. Мы не можем требовать от исторических евразийцев того, чтобы они ответили на все стоящие перед нами вопросы, но мы должны быть им безмерно благодарны уже потому, что они завещали нам сокровищницу поразительно верных интуиции, развивать которые, модернизировать, обогащать новейшими данными и технологиями, почерпнутыми в других местах, является нашей самой насущной задачей. И геополитика, и социология, и структурализм, и психология глубин, и традиционализм, и история религий активно разрабатывались в XX веке целым созвездием гениальных авторов, но нам не удалось бы адекватно применить их открытия к нашему собственному русскому опыту, если бы не гигантский теоретический рывок, осуществленный евразийцами. А с их помощью, напротив, все немедленно встает на свои места, помещается в адекватный национальный и исторический контекст, начинает играть новым светом. Евразийство актуально как никогда именно сегодня. Это не прошлое. Это проект. Это будущее. Это императив. Это наша общая задача. Глава 2 Петр Савицкий : Евразийский Триумф 2.1 Понять не понимаемое умом... Панорама русской мысли, русской культуры в целом отличается главным и фундаментальным качеством — парадоксальностью. Эта парадоксальность сопряжена с отсутствием законченной и полной концептуальной картины, изложенной в спектре рациональных дискурсов. Грани русских теорий и учений всегда размыты... Основные вектора мысли перемешаны и заслонены множеством случайных и необязательных замечаний, отступлений, деталей, импрессий. Русская мысль — даже научная или политическая — всегда литературна. Это ведет к тому, что строго разметить пространство русского интеллектуализма на основании собственных, имманентных русской культуре, критериев практически невозможно. Складывается странная картина полемики или исторических споров, в которых сплошь и рядом ставятся совершенно невозможные в западной культуре вопросы (например, существовала ли русская литература до Ломоносова? Есть ли такое явление как "русское богословие" или это лишь инер-циальное воспроизведение поздневизантийских клише? и т.д.) Иными словами, под вопрос ставятся сплошь и рядом не частности, но сам факт существования того или иного явления, а это придает всему дискурсу несколько лунатичный характер, как будто кто-то силится проснуться ото сна, отличить фантомы сновидений от прорезающейся яви, восстановить картину прошлого, как оно было, а не как шепчут о нем неразвеявшиеся грезы — силится, но ... не может, снова срывается в полудрему. Это обстоятельство вполне применимо ко всей русской культуре. В равной (а может, и в большей) степени применимо оно и к евразий-ству, особому и крайне Интересному явлению в русской мысли. Это-явление, на первый взгляд, размыто и неопределенно, противоречиво и парадоксально. Но вместе с тем оно исключительно тем, что не просто - 37 - представляет собой одну из разновидностей русской мысли, а пытается концептуализировать саму специфику этой мысли, дать самый общий контур того, что является основной и главной чертой "русского субъекта", понятого в самом широком смысле — как народ, государство, религиозный тип, геополитический организм, конкретная национальная личность. Евразийство пытается не просто мыслить в полусне, как все русские, но стремится концептуализировать это состояние, предлагает систему, учитывающую всю серию парадоксов, которая составляет характерную атмосферу национального мировоззрения в его общем виде. Уже постановка такой задачи делает евразийство уникальным и беспрецедентным явлением в русской истории. Ведь речь идет о систематизации того, что, по выражению Фета, "нельзя понять умом". В евразийстве мы сталкиваемся с двойной степенью неопределенности — неопределенностью, свойственной самой русской мысли, и попыткой широкой систематизации этой неопределенности в новую неопределенную, но обладающую своей собственной логикой, концепцию. Если принять во внимание еще обстоятельство, что в нашем положении мы также имеем дело с чрезвычайно запутанной идеологической ситуацией, в которой сосуществуют на равных основаниях взаимоисключающие друг друга философско-идеологические установки — как продукты духовного смятения нашей неясной эпохи, то выносить суждение о евразиистве и оценивать успех или неудачу этого начинания становится в высшей степени трудно. Но мы, сознавая всю рискованость предприятия, все же попытаемся это сделать. 2.2 Петр Савицкий — идеолог Великой Евразии Отцами-основателями евразийства могут считаться три человека: Николай Сергеевич Трубецкой, Петр Николаевич Савицкий и Николай Николаевич Алексеев. На определенном этапе к ним примыкали такие известные люди, как Г.В. Вернадский, Г.В.Флоровский, П.М.Би-цилли, А.В.Карташев, Н.Н.Алексеев и т.д. Евразийцами второго порядка могут быть названы П.П.Сувчинский, П.С. Арапов, П.Н. Ма-левский-Малевич, В.Н.Ильин (не путать с крайне правым монархистом И.А.Ильиным — злостным противником евразийства), Н.П.Рклиц-кий, В.П.Никитин, А.Я.Бромберг, кн. Д.СвятополкМирский, М.В.Шах-матов, И.В.Степанов и т.д. Если первый интеллектуальный толчок движению дал основополагающий труд Н.Трубецкого "Европа и человечество", то главным идеологом евразийства, его вождем следует назвать именно Петра Савицкого. Конечно, евразийство было сугубо коллективным движением, в общей сложности на протяжении всей его истории оно объединяло вокруг себя множество людей — евразийские митинги и конференции собирали тысячи участников, а влияние их идей распространялось на широкие круги русской эмиграции и даже на значительные секторы спецов и попутчиков, оставшихся в Советской России и принявших советскую власть со значительными оговорками. Но все же в центре всего движения стоял один человек Петр Савицкий, именно он был душой евразийства, его бесспорным лидером, его лицом. Другие видные евразийцы - Н.С. Трубецкой, Г.В.Флоровский, Г.В.Вернадский, Л.П. Карсавин утвердились как авторитеты в какой-то конкретной области — Трубецкой как лингвист, Флоровский как богослов, Вернадский как историк, Карсавин как философ, а к евразийству они примыкали в качестве признанных авторитетов в иных сферах. Савицкий же — несмотря на профессиональную подготовку в географической науке, правоведении, теории международных отношений и т.д. — был собственно евразийцам по преимуществу, евразийцем номер 1, подобно тому, как Ленин, являвшийся философом и публицистом, был в первую очередь большевиком, а потом уже всем остальным. Петр Николаевич Савицкий родился на Черниговщине в дворянской семье. Позже в своих статьях он будет подчеркивать свое малороссийское происхождения в полемике с украинскими самостийниками, упрекавшими евразийцев в узко-великоросской идее. - 38 - Образование Савицкого было техническим. Он окончил Петроградский политехнический институт по специальности экономист-географ. Блестящее знание иностранных языков и компетентность в области международных отношений способствовали тому, что уже в ранней юности он занимает в Русской миссии в Норвегии должность секретаря-посланника. Его политические взгляды изначально сформировались под влиянием партии кадетов, т.е. он был умеренным национально ориентированным либералом. Идеологи кадетов — П.Струве и знаменитый ученый В.И.Вернадский — были для него основными учителями. В полном соответствии с кадетской логикой Савицкий не принимает Октябрьской революции и становится на сторону белых. Он участвует в правительстве Врангеля, где занимает важную должность — первого помощника-секретаря Петра Струве, министра иностранных дел в этом правительстве. После поражения белых он оказывается в Галлиполе, а позже в Праге, традиционном пристанище для белой эмиграции. Здесь в Праге и начинается история евразийства. Савицкий знакомится с трудами Трубецкого, а также с ним самим и предлагает ему учредить новое идеологическое движение на основании тех идей, которые Трубецкой наметил в своей'^книге. Так появляется первый евразийский сборник "Исход к Востоку: предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев" (София, 1921). В нем в сжатой форме излагаются основные принципы движения, новизна и смелость которого потрясла все русскую интеллектуальную элиту того времени. На этот сборник откликнулись практически все крупные фигуры того времени — Струве, Бердяев, Милюков, Ильин, Краснов, Гиппиус и т.д. Отныне именно отношение к евразийцам и их тезисам будет отличительной чертой для самоопределения идеологической позиции русской эмиграции. Те, кто отнесутся сочувственно и положительно к их программе, составят фракцию Третьего Пути (ни большевизма, ни царизма). Те, кто отвергнут ее, однозначно отождествятся с антикоммунистической консервативной или либеральной реакцией. "Исход к Востоку" — первая законченная и последовательная декларации русской Консервативной Революции, того парадоксального движения, которое было чрезвычайно популярно в эту эпоху в Европе и дало жизнь некоторым известным тоталитарным режимам. В центре сборника стоят Савицкий и Трубецкой. Причем Савицкий формулирует основные принципы резче, яснее, дерзновеннее, чем его коллеги. В некотором смысле, это произведение Савицкого, его яркий, гениальный и до конца не понятый ни тогда, ни сейчас вклад в русскую культуру, в становление русского мировоззрения. Евразийство захватило умы, и в результате инициатива получила свое развитие. В 1922 году последовал второй сборник — "На путях. Утверждение евразийцев". Позднее стали выходить отдельные номера "Евразийского временника", а в 1926 году программный документ "Евразийство. Опыт систематического изложения.", большая часть которого написана Савицким. Кроме того, спорадически появлялись выпуски "Евразийской хроники". За всеми этими инициативами всегда ясно проступает личность Савицкого — он пишет большинство манифестов, определяет планы и темы изданий, редактирует материалы, организует симпозиумы и конференции. При этом надо учитывать, что все это происходит в тяжелейших моральных условиях, в эмиграции, при полной оторванности от горячо любимой, обожествляемой евразийцами России. А кроме того, двусмысленность евразийского Третьего Пути, его принципиальный и декларируемый разрыв и с правыми (рыночниками, царистами, консерваторами) и с левыми (большевиками), автоматически создает врагов в обоих секторах расколотого Революцией и Гражданской войной русского общества. Савицкий является истинным вождем евразийства, уступая руководящие роли в официальных евразийских структурах Н.Трубецкому лишь по соображениям старшинства. На самом деле, Трубецкой — чистый интеллектуал, не склонный к - 39 - политическому активизму. В Вене, где Трубецкой жил, так никогда и не было создано полноценной евразийской ячейки, тогда как в Праге, Белграде и Софии Савицкому лично удалось создать многочисленные и прекрасно организованные структуры. Один участник евразийского движения так описывал психологический портрет Савицкого: "Савицкий, конечно, лидер... Он является крестным отцом евразийской идеологии... Он хорошо и всесторонне образован. Kpoke того, он в высшей степени одаренный человек, способный мыслить логически. Диалектически его способности развиты великолепно. Ко всем его интеллигентским дарованиям надо прибавить основной стержень — бешеное честолюбие, которое нельзя понимать вульгарно. Его привлекает не министерский портфель. Его идеал — Ленин, вождь и пророк масс..." В середине 20-х годов евразийское движение входит в полосу затяжного кризиса. Намечается раскол между правой и левой версиями Третьего Пути. Это вполне логично — долго выдерживать напряжение новаторского, парадоксального синтеза, да еще при попытках придать ему идеолого-политическую нагруженность, невероятно трудно. Это драма всего евразийства и личная драма Савицкого, его главного идеолога. В Париже в 1926 году начинает выходит газета "Евразия", в которой все яснее проявляется откровенная пробольшевистская направленность движения. С другой стороны, Пражский кружок, объединяющий отцов-основателей (в частности, самого Савицкого, Алексеева, Карташова и т.д.), все более тяготеет к консервативным позициям. Дело усугубляет выход из движения Флоровского и Бицилли, которые не в силах выдержать новаторство и авангардность евразийской идеологии, выбирают социальную пассивность, отрекаются от мировоззренческой борьбы и углубляются в архивноисторическую работу, махнув рукой на бросаемый историей вызов. Евразийство раскалывается, а к середине 30-х годов практически затухает. Левые евразийцы фактически становятся послушными инструментами Москвы, отказываясь от изначальной оригинальности движения, а правые сосредоточивают свое внимание на узкоспециальных областях — истории, геополитике, экономике и т.д. Сам Савицкий преподает в пражской гимназии вплоть до 1945 года, когда его арестовывают советские войска. За антисоветскую деятельность он получает 10 лет лагерей, где он пребывает вплоть до 1956 года. В заключении он знакомится с молодым талантливым историком — сыном гениального русского поэта и не менее гениальной поэтессы — Львом Николаевичем Гумилевым. Гумилев становится прилежным учеником Савицкого, и позже именно он станет главным теоретиком и вдохновителем евразийского подхода в советской историографии. Позже они снова встретятся, но уже в Праге, на научном симпозиуме. Именно у Савицкого Гумилев заимствует основные положения своей собственной теории этногенеза, именно Савицкий заражает его интересом к Евразии, Турану, культурным циклам и т.д. Без Савицкого Гумилева не было бы... Так даже мрачные условия ссылки становятся для не сломленного евразийского интеллектуала способом распространения своих идей. И история показала, что это дало свои результаты — несравненный успех воззрений Гумилева, невероятная популярность его книг и теорий в наше время свидетельствуют о том, что, в конечном счете, главное дело жизни Савицкого не пропало даром — в евразийские исследования включились сотни русских историков, интеллектуалов, географов, даже часто не осознававших, что через Гумилева и его идеи они напрямую выходят к полноте евразийского мировоззрения, чреватого многими имплицитными выводами, которые сам Гумилев по вполне понятным причинам не делал. В 1956 году Савицкого освобождают и даже реабилитируют. Он возвращается в Прагу к семье. В 1961 году он публикует в эмигрантской прессе под псевдонимом "Востоков" тексты, описывающие его пребывание в лагере, за что снова попадает в заключение. Только вмешательство известного философа Бертрана Рассела позволяет ему выйти на свободу. Савицкий умер в 1968 году всеми забытый, никому не нужный, гонимый, усталый, с - 40 - полным ощущением того, что дело его жизни окончилось совершенным провалом. Мы позволим себе опровергнуть это. Нет, именно он оказался прав, именно его дело имеет реальные шансы на великое будущее, именно его Россия, Россия-Евразия, окажется финальной и триумфальной реальностью, которой суждено воплотить в себе все мистические, духовные, философские и религиозные поиски уникальной и загадочной русской души. 2.3Tertiumdatur Евразийство — мировоззрение, которое ставит своей целью объяснить все несуразности, трагические и страстные порывы русский истории в абсолютно парадоксальном ключе, подобрав к уникальной и парадоксальной стихии столь же уникальную и парадоксальную концепцию. Евразийцы отказываются становиться на привычные позиции, признавать банальные клише во всех историко-философских, мировоззренческих, политических, правовых и религиозных вопросах, которые они затрагивают. Им свойственен сугубо диалектический метод, напоминающий удивительную индусскую формулу, которая призвана описать высшую трансцендентную реальность Божества — "ни это, ни иное". Это запечатлено уже в самоназвании всего движения — евразийцы, сторонники России, понятой как Евразия. Евразия — концепция парадоксальная. Это ни Европа, ни Азия. В такой перспективе сама проблема адекватной интерпретации России, ее истории, ее религиозности, ее этносоциальной и экономико-политической реальности может решаться только в рамках новаторского, авангардного подхода, отвергающего традиционно принятые в этой сфере нормативы. Западническая линия в русской интеллигенции рассматривала Россию как "отсталый сектор Запада", а следовательно, применяла сугубо западные романсгерманские критерии к оценке основных вех ее истории. Европейские же историки вообще относили Россию к темным, азиатским, деспотически-авторитарным государствам. Евразийцы вслед за славянофилами утверждали, что обе точки зрения на Россию (и как на "отсталую часть Европы" и как на "развивающуюся часть Азии") не достаточны, что Россия^представляет собой самостоятельную категорию, особое "месторазвитие" (по терминологии Савицкого). Но в отличие от славянофилов евразийцы смотрели не в прошлое, а в будущее, не идеализировали старину (часто понятую довольно лубочно), но стремились выдвинуть проект творимой истории, не романтизировали крестьянскую общину и официальную триаду (православие, монархия, народность") , а разрабатывали теории жесткой идеократической власти, основанной на активной циркуляции элит. Евразийцев называли поэтому "славянофильскими футуристами" или "православными большевиками". Еще точнее подходило к ним определение "консервативные революционеры". "Ни это, ни иное", tertium datur — вот общая формула евразийского метода. Отсюда вытекает и их отношение к большинству важнейших вопросов. В политике это означало "ни за белых, ни за красных" или "ни царизм, ни большевизм". В религии — "ни петербургское синодальное официозное православие, ни марксистский атеизм". В экономике — "ни социализм, ни капитализм". В философии — "ни абстрактный идеализм, ни грубый материализм". И так далее. Повсюду и во всех вопросах это заветное евразийское tertium datur. Более частный вопрос — отношение к Революции. Здесь евразийцы применяют все тот же принцип. Они рассматривают революцию как зло. Это естественно, если учесть общее для всех них белое прошлое и традиционное национал-патриотическое воспитание (а также дворянское происхождение). Это отличает их от левых, сменовеховцев и самих большевиков. Но в то же время они рассматривают ее как зло неизбежное, совершенно не случайное, вытекающее из всей логики русской истории, а следовательно, чреватое — как кульминация болезни — новым выздоровлением, новым преображением, пробуждением. - 41 - Евразийцы считали, что большевики явились закономерным следствием всего петербургского периода, в котором доминировали западнические, светские, отчужденные тенденции, а православно-монархические и народнические лозунги лишь стыдливо прикрывали самодурство чиновничьей бюрократии и ориентированного на Европу дворянства. Особенно клеймили евразийцы элементы западного капиталистического хозяйствования, внедрявшиеся в Россию с середины XIX века и глубоко чуждые национальным традициям. Октябрьская революция положила конец петербургскому периоду — в крови и насилии, в экстатике бунта и неистовстве восстания, но отчужденная, светская, петровская, почти "протестантская" Россия исчезла. После переход- 1 ного периода евразийцы ожидали нового национального возрождения, перерождения марксизма в нечто иное, возврат на новом диалектическом уровне к высоким идеалам Православной Империи, под древним допетровским лозунгом — "За Веру и Правду!" Евразийцы говорили о "новом строе" и "новом человеке", черты которых ясно различимы в коммунистических революционных преобразованиях, но как искажение, гротеск, экстравагантная пародия. Жесткость, модернизм, новые люди у власти, укрепление центральной власти, модернизация всех сторон жизни — все это евразийцы у большевиков приветствовали. Но в то же время они настаивали на духовной ориентации общества, доминации православной религиозности, жесткой иерархии, основанной на меритократии, мистическом, а отнюдь не экономическом понимании сути истории. Из всего этого складывалось уникальное идейное образование, представляющее собой некий сверхрадикальный консерватизм, с одной стороны, и логичный и авангардный модернизм с другой. В общей логике своего парадоксалистского мышления евразийцы по-новому посмотрели на этнически-расовый состав России. Ключом к пониманию специфики русского народа для них была развитая Трубецким идея о синтетической природе русских, состоящих из двух принципиальных компонентов — арийского славянства и туранских (тюркских) этносов. Из двух противоположных полюсов — арийского и туранского — родилось нечто третье, новый уникальный синтез, представляющий собой нечто особое, ни на что не похожее, оригинальное и мессиански выделенное. Русские это не славяне и не тюрки, не арийцы и не азиаты. Они — особая общность, наделенная великой миссией и глубоко своеобразной культурой, не подчиняющейся логике ни европейских, ни азиатских культурных интерпретаций. Этой расовой диалектике точно соответствовал ландшафтный дуализм — Леса и Степи. Оседлый, северный, населенный преимущественно славянами Лес был одной составляющей русского государства. Кочевая, южная, преимущественно тюркская Степь была второй составляющей. Из этих двух элементов и сложилась Россия-Евразия, и этнически, и географически, и культурно, и мировоззренчески синтезировавшая в себе пары противоположностей, приведя их к высшему синтезу, имеющему отнюдь не локальное, но абсолютно универсальное значение. Такой подход, специфически евразийский метод объяснял практически все несообразности, все парадоксы и противоречия русского пути, отметая европоцентристскую трактовку русской истории, но вместе с тем корректируя в значительное степени и славянофильскую линию. В вопросах философии, культуры, религии евразийцы также имели свои особые воззрения. Безусловно, все они были православными, но вместе с тем их явно не удовлетворяло казенное петербургское вероисповедание, почти чиновничий морализм клира и аллегорическая интерпретация таинств, бытовавшие в Церкви. Они искали основ и глубин, стремились к новой (или, наоборот, древнейшей, изначальной) религиозности, "бытовому исповедничеству", что могло бы распространить религиозный опыт на всю полноту космической среды. Поэтому у евразийцев столь важный акцент делается на идее "стихий", космических "элементов". Мир, природу, историю, общество — все это они - 42 - понимали как грани латентной Божественности, как аспекты световой теофании, тотально л повсеместно связывающей низшее с высшим, имманентное с трансцендентным, посюстороннее с потусторонним. Для них был неприемлем классический дуализм романской теологии — идея о "двух Градах", ставшая основой романо-гер-манской религиозности и государственности. Напротив, как нельзя близок и внятен им был допетровский глубинно русско-православный, а ранее византийский идеал "Православного Царства", в котором высшее и низшее слиты воедино в общей социальнорелигиозной литургии, "общем делании", "святого народа" (ieros laos), аристократической элиты, монарха-василевса, государя-предстоятеля и созерцательного, мистического, исихастского Православия — афонского, святоо-теческого, восточного, аскетического, светового. Такая особая религиозность, в которой вновь, как и повсюду у евразийцев, явно обнаруживается та же тринитарная логика, — "ни мир сей, ни мир иной, но нечто третье", — резко контрастировала с общими настроениями в церкви, особенно в эмигрантских кругах, где нормой был крайне замкнутый, угрюмый, антисоветский, гиперконсервативный настрой. Евразийцы же, отправляясь от своего идеала, напротив, значительно расширяли тему религиозности, положительно относясь не только к самому Православию, но и к иным евразийским концепциям — исламу, буддизму, индуизму, ламаизму и т.д. Более того, евразийцы огромное внимание уделяли сектам и, в первую очередь, русским сектам, вышедшим из старообрядчества, так как и в этом случае они считали что полноты истины нет ни у никониан, ни у сторонников древлего благочестия (или сектантов), и что в данном случае снова следует искать пути для нового синтеза и духовного преодоления противоположностей. В той же перспективе они рассматривали и большевизм — он представлялся им глубоко религиозным, духовным, народным, мистическим и национальным импульсом, облекшимся в искаженные формы заимствованного с Запада, материалистически-экономического учения. В конечном итоге часть левых евразийцев выдвинуло совсем уже парадоксальную формулу — "необходим синтез между Православием и марксистским атеизмом"! Но даже такой парадокс, отвергнутый, впрочем, более умеренным (пражским) крылом, вполне вписывался в логику "евразийской ревизии". Все эти тринитарные парадоксы воплощаются и оживают только в одном уникальном пространстве мира — в России-Евразии. Россия сама по себе — всегда нечто Третье, выходящее за рамки дуалистической оценки. Это объясняет и наш темперамент, и нашу культуру, и нашу удивительную литературу, и нашу страстную религиозность, совмещаемую подчас с предельным нравственным падением, и нашу азиатскость, и нашу европейскость, и нашу чуткость ко всему новому, и нашу глубоко консервативную психологию, и наш монархизм, и нашу демократичность, и нашу покорность, и наше бунтарство... Россия — особый мир, континент, несхватываемый в нормальных категориях, уникальные земли, избранные Божественным провидением для какой-то невероятной важной всечеловеческой миссии... Евразийцы вплотную подошли к интуированию какой-то величайшей тайны, к прозрению в некую трансцендентальную сферу, обнаружение которой связано с определенными пиковыми.^очками мировой истории... Они заглянули по ту сторону вуали, скрывающей от людей таинство космического замысла. 2.4 Геополитика евразийства Пожалуй, никто из исследователей евразийства не обратил внимание на то обстоятельство, что именно евразийцы были первыми русскими авторами, которые начали употреблять термин "геополитика". И тем не менее это факт. Более того, именно лидера евразийцев Петра Савицкого следует назвать первым русским геополитиком в полном смысле этого слова. Для того, чтобы во всей мере оценить уникальность роли Савицкого, предпримем кратчайший - 43 - экскурс в историю этой явно недооценивавшейся до самого последнего времени науки. Базовые принципы геополитики были сформулированы немецким географом Ратцелем (он называл новую науку "политической географией"), шведом Рудольфом Челленом, англичанином Хэлфордом Ма-киндером, американцем Мэхэном, французом Видалем де ля Блашем и немцем Карлом Хаусхофером. Все эти авторы, несмотря на глубокие расхождения в идеологических и политических симпатиях, были согласны относительно базовой, основополагающей картины мира, вытекающей из данных этой уникальной науки. В основе ее лежит противостояние двух типов цивилизаций, предопределенных географическими категориями. С одной стороны, речь идет о "талассократических", морских цивилизациях, связанных с островным или береговым типом существования, мореходством и торговым строем. Пример этого типа — Карфаген, Афины, Португалия, Британская Империя, в современном мире — США. В первой половине 20-го века в понятие талас-сократии включались страны Антанты (за исключением России), т.е. западные республиканско-демократические режимы. После 1945 года эта геополитическая категоряи отождествилась с либерально-демократическим лагерем и странами НАТО. Вторым полюсом является теллурократическая цивилизация — континентальная, авторитарная, сухопутная. Ее древнейшими примерами могут служить Рим, Спарта, Византия, позже Россия. Теллурократическая зона — это земли, довольно удаленные от теплых морей, удобных для торговли береговых зон. Это внутренние пространства континентов. Эта территория называется также Heartland или "сердечная земля".(Кстати, сам Макиндер, один из классиков геополитиков и автор базовой концепции геополитического дуализма, был пред* ставителем Великобритании в белой армии, консультируя Колчака И Врангеля. Не исключено, что Савицкий, занимавший высокий чин в правительстве Врангеля, был с ним лично знаком (хотя документально подтверждающих это сведении нет). Макиндер считает, что в настоящее время heartland'oM являются земли, прилегающие к центру евроазиатского материка, т.е. территория России. Между "сердечной землей" и морской цивилизацией расположены береговые зоны, rimland. За контроль над ними ведется стратегическая борьба континенталистов и талассократов. Такова в самых общих чертах картина геополитического видения основных факторов государственного, цивилизационного, идеологического и политического хода истории. В основе таких воззрений лежит принцип "географии как судьбы". Англосаксонские геополитики, применяя научные данные к конкретной политической действительности, делали на этом основании вывод о принципиальной и структурной противоположности собственных интересов интересам континентальных держав — в первую очередь, России и Германии. На основании этого самой большой опасностью представлялась перспектива русско-германского геополитического и стратегического альянса, так как он мог бы укрепить беспрецедентным образом мощь двух континентальных, теллурократических держав. Германские геополитики внимательно рассматривали выводы англосаксов и приходили к аналогичным выводам, только с обратным знаком. Так, Карл Хаусхофер, глава немецкой геополитической школы, выступал за создание "континентального блока" по оси Берлин-Москва-Токио. Это представлялось ему адекватным ответом на англосаксонский вызов. Обычно историки геополитики, говоря о континентализме, заканчивают свой разбор школой Хаусхофера, считая ее прямым антиподом англосаксонской линии. Но в этом-то и состоит самое удивительное. Одновременно с Карлом Хаусхофером развивала^ полноценная и самостоятельная геополитическая доктрина, еще более последовательная и законченная нежели германская модель, так как в отличие от двойственного положения Германии, здесь континентальный выбор был органичным, естественным и единственно - 44 - возможным. Речь идет о теориях Петра Савицкого. Савицкий является фигурой ничуть не уступающей по масштабу Хаусхоферу или Макиндеру. Он представляет собой голос той реальности, которую именуют heartland, "сердечная земля". И именно эта сугубо геополитическая категория, учитывающая и принимающая весь объем уникального геополитического подхода, всю колоссальную теорию "исторической функции пространства", стоит в самом центре мировоззрения Савицкого и его сподвижников. Это и есть Россия-Евразия. Россия-Heartland, РоссияСрединная земля... Именно Савицкий является той личностью, которая наиболее адекватно и последовательно дала осмысленный и полноценный ответ на проблему, поставленную геополитикой как наукой. Если американец Мэхэн (а позже Спикмен) выразил основной вектор американской геополитики к превращению в "главный остров" мира как магистральный путь к принятия полноты ответственности за мировою талассократию, если англичанин Макиндер рассматривал талассократию как стратегическую судьбу Англии и всего англосаксонского мира; если француз Видаль де ля Блаш полагал, что геополитическое будущее Западной Европы (в частности, Франции) лежит в тесной солидарности с Англией и Америкой; если немец Хаусхофер полагал, что будущее Германии зависит от эффективного противостояния на планетарном уровне западному талассократическому блоку, то от лица геополитических интересов России последовательно и ответственно выступал один единственный человек — Петр Николаевич Савицкий, разработавший полноценную и развитую теорию специфически русской геополитики, осознающей свою континентальную миссию, радикально противостоящую талассократическим тенденциям, и принимающую свою материковую, сухопутную, и поэтому универсальную судьбу. То досадное обстоятельство, что этот великий человек был незаслуженно забыт, что его имя в контексте геополитической науки практически не упоминается, является глубокой несправедливостью. него и его идей геополитический дуализм представляется неравноправным. Талассократический полюс и противостоящий ему германский континентализм считаются классическими позициями, породившими собственные школы и теории, а русский полюс рассматривается бессловесный, исполняющий свою геополитическую миссию по иерции, бездумно и нерефлекторно. Это абсолютное заблуждение, и' сты Петра Савицкого являются прекрасным и выразительным подтверждением такого мнения. Теллурократия в ее самой радикальной и последовательной имеет свое выражение, свою школу, своих выдающихся учителей. Оппозиция Востока и Запада, буржуазного меркантилизма и либерализма, с одной стороны, и идеократических форм, с другой, прекрасно осознавалась и осмыслялась евразийцами, которые — в их левом крыле — довели логику этого дуализма до самых последних выводов и ... признали правоту большевизма, выполнявшего, с геополитической точки зрения, явно континенталистскую функцию. Макиндер называл русские земли "географической осью истории". Евразийская геополитика представляет собой концептуализацию стратегических, культурных и духовных интересов этой оси. В евразийцах ось истории обретает свой голос, пронзительно и однозначно заявляет о себе. 2.5 Велико-континентальная утопия Все упоминания о евразийцах и их истории постоянно сопровождается указанием на утопичность их воззрений, на их идеализм, абстрактность. Именно в этой утопичности и романтизме принято видеть причину их исторического краха. Но приглядимся к этой проблеме внимательней. Большевики тоже были утопистами, и их взгляды даже в общем контексте хаотических настроений предреволюционной поры казались верхом экстравагантности и мечтательности. И тем не менее, эта небольшая секта фанатиков смогла перевернуть устои гигантской консервативной, довольно пассивной страны. И пос- 45 - ле всех экспериментов, даже закончившихся крахом спустя более 70 лет, вряд ли найдется кто-то, кто осмелился бы утверждать, что коммунистический утопизм помешал большевикам создать на определенный и довольно долгий период времени уникальное, новаторское, авангардное и сносно функционирующее государстве иное'образование. Тот или иной утопический проект реализуется или не реализуется отнюдь не из-за того, что он слишком абстрактен или далек от суровой реальности. Причины гораздо глубже. Кстати, наряду с теми же большевиками, в России существовало множество иных и мощных и решительных и довольно фанатичных партий (левые эсеры или анархисты, к примеру), но они растворились в истории, почти ничего не оставив после себя. Утопизм, безусловно, присущ евразийскому мировоззрению. Но он присущ вообще любому проекту, ведь сущность проекта как раз и заключается в том, чтобы изменить актуальное состояние реального положения вещей, а не концептуализировать постфактум статус кво. Заметим, что наиболее последовательный "антиутопизм" привел самых радикальных либеральных авторов (например, фон Хайека) к отрицанию и дискредитации самого понятия "проект", распознанного как нечто "аморальное" (так как осуществление проекта сопряжено с насилием над существующим де факте положением вещей). Поэтому указание на "утопизм", будучи справедливым, еще ничего не объясняет. Да, многие евразийские предвиденья оказались либо неточными, либо слишком поспешными. Так, евразийцы предвидели быстрый крах марксизма в России, и'перерождение правящего режима под давлением внутренних энергий в идеократическое государство Третьего Пути с доминирующей консервативно-революционной идеологией. Они полагали, что Православие и религиозный дух в скором времени вытеснят марксистскую ортодоксию, и на место большевизма придет идеология евразийства и его партийное выражение. Когда к концу двадцатых годов стало очевидно, что такой поворот событии маловероятен, евразийцы подошли к важнейшей для движения черте — надо было либо признать (как Устрялов и национал-большевики), что евразийский идеал в большевиках и воплотился, либо отказаться от основной идеи, признав правоту реакционного и радикально антисоветского крыла эмиграции, утверждавшего, что "Россия кончилась", что "весь народ впал в сатанизм" и "продался дьяволу", и что только "интервенция Запада и оккупация им России может изменить ситуацию к лучшему". Это была самая драматическая эпоха для всего евразийского движения. Бесконечная ностальгия по оставленной родине, усталость от сирого эмигрантского существования, нарастающая неприязнь к безразличному, эгоистическому Западу и его культуре, моральный над- j лом и внутри эмигрантские склоки — все это постепенно разрушил*»<-| изначальный авангардный пафос, обессилило вождей, внушило скеЯ*| сие и сомнения рядовым активистам. Георгий Флоренский, разочаровавшись во всем, выбрал крайне i вый путь, замкнулся в богословской тематике, переехал в США: начав с отстаивания абсолютной чистоты Православия,окончил что стал лидером эйкуменического движения, которое, по всем па метром, глубоко чуждо православному духу. Но оставим Флоровского и других критиков евразийства справа. Гораздо важнее понять смысл евразийского замысла, основанного на особой диалектике, самостоятельной и оригинальной геополитической доктрине, уникальном духовном синтезе. Евразийцы сформулировали в общих чертах модель Русской Утопии, причем сочетающей в себе как резюме консервативных славянофильских и народнических чаяний, так и футуристические и мобилизационные, авангардные мотивы. Эта евразийская Утопия, объединяла в себе критический реализм, строгое знание об экономико-технической и промышленной стороне реальности с предельным идеалистическим, духовным напряжением. Интуиции Достоевского о всечеловеческой миссии русского народа, традиционное учение о Москве-Третьем Риме, о Святой Руси, ковчеге спасения и даже коммунистический хилиастичсекий мессианизм большевиков (Третьего Интернационала) — все эти важнейшие тенденции русской истории, аспекты - 46 - уникальной и не имеющей аналогии Русской Судьбы переводились евразийцами в форму законченного мировоззрения, одновременно и непротиворечивого и открытого для всех возможных форм уточнений и нюанси-ровок. Россия — особый континент, утверждали евразийцы. Этот континент равен по своему значению не просто какой-то одной европейской или азиатской стране, но такой крупной цивилизационно-географической формации, как Европа или Азия (взятых в целом). Полновесное и всеобъемлющее утверждения такой самобытности, вписанной в географию, культуру, этническую психологию, цивилизацию, исторический путь Русского Народа и Русского Государства является для евразийцев осью их Проекта. Но и эта довольно сильная мысль не является пределом дерзновенного мировоззрения евразийцев. В далекой перспективе Русская Правда видится как высшая и уникальная форма духовнокультурного, религиозно-исторического синтеза, способного вместить в себя все высшие, световые, богоявленческие аспекты и Европы и Азии, и Востока и Запада, чтобы слить и утвердить их в эсхатологической благодати нового Русского Рая, предчувствия которого пронизывают всю русскую культуру, историю, литературу, поэзию, даже политику. Евразийцы иногда применяли к самим себе название "третий максимализм". Имелось в виду, что это — движение столь же радикальное, экстремистское, утопическое и предельное, как правые и левые "максималисты" (монархисты и большевики). Но "третий максимализм" представлял собой не абсолютизацию, доведение до крайности одной из полярных тенденций (радикальный модернизм или радикальный архаизм), за счет полного отрицания другой. Евразийская Утопия предполагала особый своеобразный синтез, некое обобщение обоих максимализмов в головокружительной, рискованной и сверхнапряженной модели. Можно считать это "соблазном", как свойственно поступать умеренным темпераментам, чиновничьим и обывательским натурам... Но все великое требует невероятного напряжения сил, творчества и созидания не бывает без риска. Евразийцы не смогли приступить к реализации своего проекта. Эмигрантская среда была бессильна и раздираема внутренними противоречиями, а вожди СССР считали,1 что марксизм является самодостаточным учением, и даже если в Революции участвовали национал-мессианские элементы, осознавшие большевизм в мистико-религиоз-ных терминах, то это следовало использовать в прагматических целях. Но все же постепенно начав с принципа "прав народов и нации на | самоопределение", сами большевики пришли к подлинному имперостроительству, и реализовали на практике некоторые существенные аспекты евразийского плана (хотя и в усеченном, искаженном виде). ! Конечно, евразийцы оказались прозорливей антисоветских сред в эмиг-1 рации, постоянно заявлявших о скором конце большевиков. Конечно, только евразийский анализ позволяет понять перерождение в патриотическом, этатистском духе марксизма в СССР. Конечно, только евразийская геополитика объясняет поведение Сталина и позже Брежнева* на международной арене. И в этом смысле, левые евразийцы и национал-большевики были абсолютно правы, а их анализ событий эпохи совершенно не потерял актуальности (в отличие от опровергнутых историей "предвидений" реакционеров и антисоветчиков). Но все же очевидно, что СССР так и не стала той Великой Евразийской Империей, Русским Раем, о которых грезили евразийцы, полной и совершенной трансформации не произошло, каких-то низших компонентов не хватило для эсхатологического синтеза. И в этом свете трагическое свидетельство судьбы Петра Cai приобретает значение символа. Его отказ от левого уклона первого отделения "Евразии"( хотя самого себя он и называет в письме Струве в 1921 г. "национал-большевиком" имеет огромное значение. Духовный вектор, солнечный православный ориентир, даже понятый максимально широко, парадоксально и новаторски, не просто один из компонентов евразийской утопии, которым можно пренебречь по прагматическим соображениям. Савицкий настаивает на том, что необходимо "различать духов". Что "третий максимализм" — это все же не одна из версий "максимализма красного", но нечто самостоятельное, требующее своего собственного воплощения, своей собственной истории, своей собственной партии, - 47 - своего собственного пути. И снова Савицкий оказывается прозорливее других. Тот зазор, который существовал между советской идеологией, советской государственной практикой, с одной стороны, и евразийским проектом, с другой, и явился, в конечном счете, рычагом, с помощью которого развалилось Великое Государство, потерпело крах великое начинание. Лишенная идеологической гибкости евразийцев, парадоксализма их философии истории, особой мистической интегрирующей религиозности, их ясного геополитического анализа советская государствен-но-идеологичесчкая конструкция, в конце концов, разлетелась вдребезги, не в силах противостоять агрессивному давлению извне и не в состоянии удовлетворить адекватным образом культурно-духовных запросов изнутри. Утопия, как показал, в частности, наш век, вполне реализуема. Но пока осуществлялись лишь ее промежуточные, приближенные, искаженные версии, в которые уже изначально были заложены подвох, порча, роковые элементы подделки, недодуманности, несовершенства. Евразийская Утопия (как и проекты Консервативной Революции в широком смысле) — самая совершенная, логичная, последовательная, непротиворечивая, жизненная, страстная, световая и солнечная, а самое главное — так резонирующая с высшими уровнями нашего национального духа, нашего исторического пути. Евразийский проект, в отличие от большевистского, не знает печальных результатов поражения, а что еще хуже — вырождения, превращения в самопародию, внутреннего разложения. Он просто отложен на некоторое время. Видимо, сроки рождения Великой Евразийской Империи еще не подошли. Но строго говоря, кроме этого проекта никакого иного на данный момент не существует — кроме него либо полная капитуляция перед Западом, либо страусиная политика беззубого, архаичного, безответственного, "археологического" консерватизма. Пусть Савицкому (как и Устрялову, Артуру Мюллеру ван ден Бруку, Тириару, Никишу) не суждено было стать "Лениным евразийской революции". Что ж, значит он будет "евразийским Марксом" или даже "евразийским Фурье". Солнечная мечта о мире справедливости и братства, о Государстве Духа и нового человека, о полной победе светлого разума над мраком материи никогда не исчезнет из человечества или, по меньшей мере, из русского народа. В противном случае от этого человечества останется лишь кишащая масса эгоистических мертвецов, последних людей, о которых пессимистически пророчествовал Ницше. Но этого не будет, не должно быть... > А раз так, то евразийская мечта, высокий идеал Последнего Царства, спасительной, богоносной России-Евразии обязательно воплотится в жизнь. И исходя из высшей трансцендентной логики, мы уже сегодня с полным основанием и правом можем сказать — Евразийство просто обречено на триумф, на то. чтобы стать главным духовным орудием Русской Борьбы и Русской Победы — победы над хаотической, фатально дуальной, безысходно гравитационной и энтропийной роковой логикой "мира сего", тщетно пытающегося сегодня порвать последние связи с "миром Иным". Глава 3 Николай Алексеев : Теория Евразийского Государства 3.1 Один из трех наилучших Имя Николая Николаевича Алексеева при перечислении ведущих евразийцев упоминается не всегда. Это — досадное недоразумение, резко контрастирующее с масштабом и глубиной этого мыслителя, с важностью его трудов и концепций для всего евразийского мировоззрения. Имена Карсавина (мыслителя довольно ординарного) или Сув-чинского (который вообще ценен больше своей финансовой поддержкой движения, - 48 - чем посредственными статьями) идут в первом ряду перечисления евразийцев, а Алексеев — после запятой, а иногда его и просто забывают. На самом деле, он должен быть включен в тройку наиболее интересных, оригинальных, глубоких евразийских авторов наряду с Николаем Трубецким и Петром Савицким. Но если Трубецкой специализировался на культурно-этнических и идеологических аспектах евразийства, если Савицкий вел геополитику, географию и возглавлял политико-заговорщическую линию, то Алексеев является столпом "теории евразийского права". Этот культурно-политикоправовой триумвират (Трубецкой-Савицкий-Алексеев) и должен рассматриваться как три основные линии евразийского учения, составляющие совокупно абрис уникального, полноценного, крайне оригинального мировоззрения, единственно непротиворечивого, адекватного самой сути русского пути по истории. Алексеев заложил основу "евразийского права", той юриспруденции, которая должна была, согласно евразийским чаяниям, сменить советскую юриспруденцию после неизбежного краха коммунистического правления, сохранив при этом всю полноту идеократического, глубоко национального пафоса большевизма, безошибочно распознанного евразийцами как доминирующая национальная черта русского народа. Перед Алексеевым стояла вполне конкретная задача. — Ему надлежало выработать юридическую теорию, которая, с одной стороны, проистекала бы из магистральной линии органического социального развития русского народа, а с другой, максимально соответствовала бы современным критериям и требованиям. Для осуществления такой задачи следовало самым серьезным образом пересмотреть все существующие и существовавшие в России правовые концепции — от трудов дореволюционных авторов до советских юридических и конституционных документов. Кроме того, необходимо было выработать адекватную позицию и относительно юридической мысли Запада. Можно ли представить себе задачу более масштабную, необъятную, явно превышающие возможности одной единственной личности, пусть одаренной и прекрасно подготовленной? И тем не менее Алексе-; ев справился с этой миссией, и благодаря ему сегодня мы имеем основы уникальной теории, которая, на наш взгляд, рано или поздно, станет отправной точкой в выработке органического, укорененного « истории, модернизированного и идеально соответствующего нашей н!Ы циональной среде Русского Права. Но и этой заслугой не исчерпывается вклад Алексеева в евразийИ ское дело. Параллельно собственно юридической стороне вопроса, развивал и крайне интересные философские, культурно-историче темы. Поразительно, но именно у Алексеева чаще всего встречав ссылки на плеяду современных ему консервативно-революционных i лителей. Он постоянно обращается к Освальду Шпенглеру и Шмитту, к немецкой органицистской социологической школе и даже к ... Рене Генону! Насколько нам известно, это уникальный случай цитирования Генона среди русских философов той эпохи, и уже один этот факт показывает, насколько истинно и точно проводимое нами отождествление евразийского движения с магистральной линией западного традиционализма, теорий Третьего Пути и Консервативной Революции. Открытие Алексеева, возврат и осмысление его наследия — категорический императив нашего общего евразийского возрождения. 3.2 Евразийский контекст Будучи евразийцем, Алексеев остается радикальным "восточником". Это означает, что географический и геополитический Восток представляет для него положительный полюс, тогда как романо-герман-ский мир, Запад, вызывает неприятие и отторжение в его наиболее существенных аспектах. Такое выделение строгой дихотомии между Западом и Востоком является отличительной чертой евразийства в целом и восходит к формуле князя Николая Трубецкого — "Европа и Человечество", где "Европа" (="3апад") противопоставляется остальному человечеству как агрессивная, претендующая на - 49 - уникальность и полноту моральной и физической власти, аномалия. "Человечество" как обратный "Европе" термин отождествляется с "Востоком". Кстати, крайне любопытно указать на существование книги Рене Генона "Восток и Запад" (цитируемой Алексеевым), где утверждается аналогичная концепция:"3апад" — мир вырождения и упадка, декадентский "современный мир", резкое, катастрофическое отклонение от норм и принципов Традиции, а "Восток" — мир Традиции и верности принципам, полноценная реальность, сохранившая связь с изначальным миром "золотого века". Русские славянофилы (+Леонтьев) и евразийцы, немецкие органи-цисты (Фердинанд Теннис и т.д.), а позже Консервативные Революционеры (Артур Мюллер ван ден Брук, Эрнст Юнгер, Освальд Шпенг-лер, Мартин Хайдеггер, Карл Шмитт и т.д.) и романские традиционалисты (Рене Генон, Юлиус Эвола) утверждали в сущности очень близкий подход к современности, подход культурно-пространственный, явно резонирующий с геополитикой, но в то же время и основанный на исторической парадигме, причем в корне противоположной доминирующей на Западе прогрессистски-эволюционистской модели. "Современность" отождествлялась с Западом, Традиция — с Востоком. Но при этом привычные оценочные знаки менялись на противоположные. "Современный мир", "прогресс" рассматривался как вырождение и упадок, Традиция и постоянство культурнорелигиозной парадигмы брались в качестве высшего блага. Таким образом, "современное", "западное", "прогрессивное" рассматривалось как отрицательное, подлежащее преодолению или даже разрушению. Положительным же тезисом было "Великое Возвращение", "исход к Востоку" как к "Истоку", к началу, к Принципу, к забытой, утраченной сердцевине вещей, к Heartland'y, "сердечной земле". Однако в этот общий для всего консервативно-революционного движения на европейском континенте дух, русские евразийцы вносили существенную поправку, сформулированную впервые Петром Савицким. Он заявил в своей рецензии на основополагающую книгу Трубецкого, что выделанная там дихотомия "Европа и Человечество" должна быть конкретизирована, так как второе понятие — "Человечество" — слишком расплывчато для того, чтобы служить оперативной категорией исторического противостояния цивилизаций и мобилизовать геополитические и национальные организмы для конкретного политического и метаполитического действия. Савицкий, опираясь на геополитику, предложил сделать следующий концептуальный шаг — отождествить "Человечество", противостоящие Европе, то, что Генон называл "Востоком", с Россией, но понятой не как национальное государство, а как континентально-культурная потенция, как идеальная инстанция, достаточно ясно осознающая свою историческую миссию, с одной стороны, и достаточно открытая и в то же время концентрированная, чтобы выступать от имени всей "He-Европы", с другой. Когда Достоевский, этот величайший русский консервативный революционер, говорил о "всечеловечности русских", он имел в виду ту же самую мысль. "Европа" предлагает, навязывает силой всем остальным свой архетип "человечества", тождественный "современному европейцу и его системе ценностей и приоритетов". Это "прогрессивный падный космополитизм". Европейскому космополитизму, стремящемуся стать универсальным и единственным, противостоит "Русский Всечеловек", леонтьевская "цветущая сложность", евразийский ансамбль культур, религий и этносов, объединяющийся вокруг России с тем, чтобы противостоять агрессии Запада и утвердить право на Традицию и самобытность. Петр Савицкий подробно развил эти тезисы, снабдив их как геополитическими исследованиями, так и анализом глобальных процессов конкретной политики. Ту же самую геополитическую русофилию мы встречаем и у большинства Консервативных Революционеров в Германии — Мюллера ван ден Брука, переводчика на немецкий язык Достоевского и автора эпохальной книги "Третий Райх" (термин, узурпированный позднее нацистами), Эрнста Никита, геополитика Карла Хаусхофера (с его доктриной евразийской оси "Берлин-Москва-Токио"). Эта "евразийская составляющая" в движении немецких консервативных революционеров получила название Ostorientierung. - 50 - Правда, Рене Генон сделал иной вывод и просто перешел в ислам, переехал в Каир, и полиостью интегрировался в арабскую социально-религиозную среду, оставив Запад, который, с его точка зрения, был отныне безвозвратно потерян. Его ученик и друг Юлиус Эвола (кстати, переводчик Шпенглера на итальянский и друг Мережковского) пытался реанимировать индоевропейское "язычество" и участвовал в идеологическом обеспечении фашистского и национал-социалистического движений, которые в целом отвергали выводы геополитики и евразийский подход. Но это уже детали. Отправная точка у всех была одинаковой, и бесславный конец стран Оси во Второй мировой войне подтвердил теоретическую правоту именно евразийцев и их европейских единомышленников, а не расистов и сторонников возврата к "традиционной Европе" в одиночку, без помощи Востока. В контексте названных базовых ориентации и действовал Алексеев, полностью разделявший радикальные евразийские взгляды, которые среди всех направлений консервативной революции были наиболее последовательными, законченными, непротиворечивыми и убедительными. Если Россия-Евразия должна осознать свою особую циви-лизационную миссию и воплотить ее в жизнь, ей требуется готовая доктрина, охватывающая все общественные, идеологические, экономические и социальные уровни. Николай Алексеев поставил перед собой задачу создания теории евразийского государства (или гарантийного государства, в его терминологии). И в этом смысле, его роль сопоставима только с позицией гениального немецкого юриста Карла Шмитта, перед которым стояла аналогичная задача, но в ином национальном контексте. Алексеев — это русский Шмитт, и продолжая эту аналогию, можно утверждать, что без евразийской философии права Николая Алексеева нельзя получить полноценного представления о евразийстве, точно так же, как нельзя говорить о немецкой Консервативной Революции, обходя молчанием одну из ее центральных фигур — Карла Шмитта. 3.3"Обязательное государство" против "правового государства" Философия евразийцев базировалась на противопоставлении орга-ницистского, "холистского" подхода к и обществу и истории и подхода мехашщистского, "атомарного", индивидуалистического", "контрактного". Органицизм (холизм) видит исторические народы, государства и общества как органические сущности, как цельные естественные существа, рождающиеся совместно из духа и почвы, из органического сочетания субъектных и объектных аспектов. Отсюда вытекает специфический подход ко всем остальным, более частным вопросам. Атомарный подход, напротив, рассматривает все социально-исторические образования — этносы, государства, классы и т.д., как следствия произвольного объединения в группы отдельных атомарных личностей, индивидуумов, которые фиксируют такое объединение в разнообразных формах "контракта", "договора". Иными словами, неделимым, константным в таком механицистском подходе является только индивидуум (это латинское слово означает "неделимый", а его точным греческим аналогом является слово "атом" — "неделимый"), все остальные образования в конечном итоге являются историческим произволом, не обладают никакой самостоятельной онтологией и поэтому могут столь же произвольно меняться, уступая место иным формам контрактных групп. Любопытно, что органицистский подход был наиболее распространен в среде германских ученых, тогда как "индивидуализм" получил свое приоритетное развитие в Англии и Франции. Русские консервативные философы (славянофилы) всегда тяготели к органицизму и в этом отношении преимущественно опирались на немецких авторов. В пространственном смысле прослеживается такая закономерность — органицизм (холизм) характерен для Востока, индивидуализм — для Запада, причем это справедливо как для - 51 - европейской части Евразии, так и для всего1 континента (дальневосточная традиция и индуизм представляют собой наиболее радикальные формы холистской философии и религиозной доктрины). Николай Алексеев спроецировал этот дуализм на теорию права и получил очень интересный результат. Исследование западной юридической мысли привело его к выводу, что само понятие права изначально связано с механицисткой индивидуалистической доктриной. "Право" описывает сферу свободы индивидуума относительно иных реальностей — Других индивидуумов, собственности, природных и культурных сред, социальных институтов и т.д. Иными словами, право исходит из предпосылки "автономности", "суверенности" индивидуума, его самодостаточности и законченности перед лицом иных пластов бытия. Отсюда Руссо вывел свою экстремальную теорию "естественных прав". Но уже задолго до Просвещения, на феодальном Западе и даже отчасти в античном мире Алексеев видит тенденции к автоно-мизации индивидуума и подтверждения этой автономизации в социальном кодексе. Изначально понятие "права" относится к избранных категориям — к Императору, к патрициям, позже к сеньорам, представителям клира и т.д. Здесь еще далеко до Руссо, признававшим "естественное право" за всеми членами человеческого общества, но общая тенденция прослеживается довольно ясно. По мере движения в этом направлении мы приходим к современным либеральным теориям права, наиболее полно изложенным в трудах австрийского либерального юриста Кельсена. Расширив понятие права на каждого члена общества, мы приходим к концепции правового государства, к знаменитой сегодня теории "прав человека". Николай Алексеев показывает, что этот путь юридической мысли и эволюции правовых институтов отражает лишь одну из возможных линий социального развития, основанную на атомарной индивидуалистической, рационалистической философии, которая естественна и логична для Запада, но совершенно чужда и неприемлема для Востока. Очень важно акцентировать этот момент мысли Алексеева — само понятие "права" связано со строго фиксируемой геополитической, географической реальностью. Оно претендует на универсальность, но на самом деле отражает сугубо локальный процесс развития лишь одного из сегментов человечества. С иронией Алексеев указывает на тот факт, что под "Общей теорией права" западные юристы понимают "общую теорию западного права", оставляя вне сферы рассмотрения все альтернативные юридические модели, распространенные и до сих пор среди народов, составляющих большую часть человечества, а кроме того, существовавшие и на самом Западе в иные исторические эпохи. Иными словами, в юридической сфере снова вскрывается типичный обман — Запад стремится навязать свои локальные установки всем остальным народам, отождествляя свой уникальный географический и исторический опыт с "общей теорией развития", с "магистральным путем социальной и моральной эволюции" и т.д. Интереснейший вывод Алексеева: когда мы употребляем слово "право", мы имплицитно входим в систему западного образа мышления, попадаем в философский контекст, чуждый органицистской логике. Но что же противостоит концепции права в альтернативных социальных моделях? Концепция обязанности. На этом Алексеев останавливается подробно. Приводя в пример социальную историю Руси, он очень точно употребляет старый термин "тягловое государство", государство, строящееся на принципах доминации обязанностей. В наиболее чистой форме такая "тягловая система" вообще не знает и не признает никаких прав, но повсюду утверждает только обязанности. Это вытекает из философской установки традиционного общества, которая рассматривает индивидуума как часть целого, как несамостоятельную и не самодостаточную проекцию на единичное всеобщего. Отсюда, индивидуум представляется лишь частичкой единого целого — Церкви, государства, народа, нации, общины. Это — общинный принцип, принцип предшествования общего в формировании целого. Фердинанд Теннис, на которого часто - 52 - ссылается Алексеев, прекрасно разобрал это дуализм в противопоставлении принципов Gemelnschaft и Geselschaft. Gemeinschaft означает "община", Geselschaft — "общество". Латинскими эквивалентами являются "communa" и "socium". "Коммуна", "Gemeinschaft", "община" предполагают, что целое предшествует частному, предопределяет его, и поэтому у частного перед целым есть только обязанности. "Socium",Geselschaft, "общество", напротив, видит общее как продукт частного, целое — как составленное, возникшее посредством связи ("socium", "Geselschaft" — дословно означает "связанное", "соединенное", "искусственно скрепленное"). Следовательно, такое "составное единстве" самим своим существованием целиком обязано своим частям, которые за счет этого автоматически получают базовые "права", "права", проистекающие из их онтологического первенства. Фактически, возникает две возможные теории права. В одной фигурируют индивидуумы как частное и договорное сообщество как продукт связей частного. Соотношения между ними и индивидуумов между собой и составляет содержания права, как его понимает Запад. Предельным выражением такой конструкции является теория "правового государства" и "прав человека" (это последнее вообще не предполагает государства, которое в данном случае можно заменить какой-то иной формой ассоциации, что приводит к современным теориям "мон-диализма", "Мирового Правительства" и т.д.) Вторая теория права имеет дело не с индивидуумами ("неделимыми"), но с персонами, личностями, так как термин "персона" в греческом означало "маску" и применялось к характеристики участников трагедии. Русское "личность" — этимологическая калька с греческого, и означает оно более "функцию" и "роль", "маску", а не самостоятельную и суверенную, автономную единицу. Эти личности-маски являются дискретными формами выражения единого — общины, народа, .государства. Они выполняют "тягловую функцию", "тянут" лямку общественного бытия, которая так тяжела имений потому, что речь идет об операции со всеобщим, с целостным, с единым. Общественное поле каждой личности в "тягловом государстве" заведомо сопряжено с полнотой весомой онтологии. Здесь все служат всему, осуществляя роль, заданную целым и имея в качестве награды онтологическую, постоянную перспективу полноценного соучастия в этом целом, возможность неограниченного черпания из этого целого бытийных сил и душевного покоя. Не исключение в "тягловом государстве" и сам суверен, Царь, василевс, тот, кто является носителем права по преимуществу в западной концепции задолго до Просвещения и либерализма. Евразийский царь, царь органицистского общества — такая же персона, маска, такая же тягловая фигура, как и все остальные. Он служитель общего бытия, а следовательно, он первый, кто чувствует на себе все бремя онтологического служения. Царь более обязан, чем все его подданные. Он лично ответственен за бесперебойное функционирование всех остальных личностей. Он не собиратель тягловой дани, а надсмотрщик, "епископ" общего бытийного предприятия, которое ему поручено чем-то высшим, нежели он сам, в отношении чего сам он — лишь маска и роль, функция и служитель. Алексеев мягко, чтобы окончательно не запугать русскую эмигрантскую старорежимную интеллигенцию, воспитанную в подавляющем большинстве на либеральных теориях, говорит о концепции "пра-вообязанностей" как об альтернативе правового подхода. Но объективно следовало бы все же говорить только об "обязанностях", об "обязательном государстве", о "тягловом государстве", которое, если и пользуется категорией права, так только в прикладном, инструментальном, подчиненном смысле, для структурализации и рационализации тех юридических вопросов, которые удобнее рассматривать с позиции прав. Но эта техническая необходимость обращения к "правам" еще не означает их причастности к общественной онтологии, а следовательно, имеем смысл, строго говоря, исключить само упоминание о "правах" из базового определения "евразийской юриспруденции" и говорить только об "обязанностях", что - 53 - вполне симметрично западным концепциям "правового государства". 3.4 "Монастырь наш — Россия" Чтобы не передергивать позицию нашего автора, все же следует уточнить, что он не называет евразийское государство "обязательным", но говорит о "правообязанностях", о "гарантийном государстве", о "демотии" и "идеократии". Термин "демотия" евразийцы употребляли, чтобы разграничить между собой механицистское и органи-цистское понимание демократического принципа. "Демотия" — это "органическая демократия", принцип "соучастия народа в своей собственной судьбе", по определению Артура Мюллера ван ден Брука. Такое соучастие, в отличие от либеральной демократии, предполагает соучастие в судьбоносных социальных, государственных решениях не только ныне живущих, совершеннолетних граждан, принадлежащих к конкретной территории и социальной системе, но некоего особого существа — народного духа, который складывается из мертвых, живых и еще нерожденных, из общего естественного пути народа как общины сквозь историю. "Идеократия" же означает подчинение социальной жизни конкретного идеалу, естественному "телосу", вытекающему из культуры, религии и духа нации и государства, остающегося постоянным несмотря на политические, идеологические, этнические и даже религиозные катаклизмы. Конечно, и принцип "демотии" и концепция "идеократии" однозначно приводят к "обязательному государству" как к радикальной антитезе западному праву, к своего рода Анти-Кельсену. Но все же Алексеев лично стремится акцентировать более благодатные, положительные черты евразийского государства, а не ту довольно жесткую социальную онтологию, которая сопряжена с "обязательным государством" и которая наглядно воплотилась в советском строе. Стремление дистанцироваться от радикальной модели "обязательного государства" проявлена у Алексеева в социально-юридическом осмыслении традиционного для русской историософии противопоставления иосифлян, сторонников Иосифа Волоцкого, епископа Волоколамского, и заволжцев, последователей исихаста Нила Сорского. Иосиф Волоцкий, почитаемый русский святой, был одним из первых русских теоретиков "тяглового государства". Он рассматривал все социальные и даже духовные проявления личности как служение национально-религиозному Целому, Православному Царству, Святой Руси. Позже линию Волоцкого продолжил Иван Пересветов, главный теоретик опричнины, и сам Иван Грозный, знаковая фигура Московской Руси, этого яркого исторического примера "обязательного государства". Совершенно справедливо различает Алексеев эту же линию в пафосе ранних старообрядцев, а в наше время — в большевизме и ленинизме. Алексеев признает, что "иосифлянство" — явление глубоко евразийское, симптоматичное, крайне существенное для понимания альтернативной Западу социально-юридической модели. Но при этом Алексеев склонен рассматривать такой тип не как центральную ось, но как один из возможных полюсов евразийской социальной организации, как Грозный Полюс, как ограничительный, запретительный, подавляющий, террористический режим абсолютизированного общественного служения. Кстати, из современников Алексеева иосифлян-скую модель защищали национал-большевики и сменовеховцы. Но признавая преимущества иосифлянства перед либерализмом, Николай Алексеев все же тяготеет к иной версии социального устройства, которую он возводит к линии заволжских старцев, к Нилу Сор-скому, его ученику Вассиану Патрикееву, князю Курбскому. Это — Милосердный Полюс евразийской модели, высвобождающий для духовного, созерцательного делания по ту сторону социально-тяглового служения особое культурно-духовное пространство, призванное компенсировать эксцессы социализации ji тоталитаризма, облагородить и утончить пафос "обязательного государства". И эта линия, безусловно, также является глубоко укорененной в русской национальной стихии, которая наряду с этикой службы и подвижничества прекрасно знает этику светлого умозрения, Фаворского созерцания, светового преображения плоти в дух. Линия заволжских старцев, - 54 - ее проекция в политику, в некое тайное общество, на которое намекает Алексеев и которое, по его словам, стоит за самим явлением евразийства, дает теорию полноценного мессианского государства, идеальной России-Евразии, Третьей Руси, которая кладет в основу "обязательное государство" иосифлян, но сублимирует его до исихастскомонастырского умного созерцания. "Монастырь наш Россия" — говорил по сходному поводу Николай Гоголь. Причем, этот Милосердный Полюс отнюдь не является, строго говоря, уступкой правовому принципу. Просто представление о базовой личности, являющейся инобытием общественного единства, возвышается до мистически-церковного, созерцательномонашеского уровня. Никаких прав у личности так и не возникает, но помимо тягловой социально-политической, трудовой обязанности, возникает благодатная, компенсирующая, световая , но тоже обязанность , обязанность личностного исихастского соучастия в полноте нетварного фаворско-го Света, открытого Иисусовой жертвой каждому члену Церкви, Церкви как изначального единства, конституирующего "новую личность", "бла* годатную личность" христианина, рожденного свыше. Мистика русской истории подтверждает правоту Алексеева. — Нил Сорский был канонизирован и причтен к лику святых, так же как и его оппонент Иосиф Волоцкий. Но почитание Нила Сорского было довольно локальным, тогда как Иосиф Волоцкий пользовался славой общенационального святого, любимого и широко почитаемого всем народом. Точно так же и в политических моделях евразийского государства — иосифлянская, Грозная, Московская, опричниково-боль-шевистская линия была общераспространенной, как своего рода "эк-зотеризм". Тогда как Милосердная линия заволжских старцев была внятна элите — старцам Оптиной, монашеству, тонким пророкам России (таким, как Достоевский или Блок), нашим мистикам и духовидцам. 3.5 Византизм Крайне интересна типология двух альтернативных социальных моделей, предложенная Алексеевым в статье "Идея "земного града" в христианском вероучении", соотносящая юридические формы с религиозно-конфессиональными установками. Алексеев точно указывает на тот важнейший факт, что ветхозаветное общество было прообразом современных либерал-демократических режимов, так как оно не знало теории "органического государства", основывалось на исключительно теократических принципах и всячески релятивизировало (а некоторых случаях и демонизировало) значение царской власти. Элементы этой "теократической демократии" Алексеев прослеживает через всю историю западной юриспруденции вплоть до современных теорий "правового государства". Это очень важный элемент — отождествление иудейской традиции с западным духом, с западной формой. То же самое (хотя в другом контексте) утверждал Рене Генон, причислявший иудаизм к духовным традициям Запада. В дальнейшем, уже в христианском обществе, та же линия привела к католической модели, к папо-цезаризму и т.д. Высшей и самой законченной формой такого государства-антигосударства ветхозаветного типа Алексеев считает США, страну крайнего Запада, где все социаллиберальные тенденции достигли своей исторической кульминации. И не случайно США являются делом рук протестантских экстремистских сект, которые пытались искусственно воссоздать в Новом Свете копию древне-иудейской реальности, к которой традиционно апеллируют все кальвинистские ветви протестантизма. Алексеев совершенно справедливо утверждает, что Восток придерживался иной социальной модели, в которой, напротив, подчеркивалось значение монархического принципа, "деспотии". Вместо "общественного договора" под надзором теократии — "холистское государство" под главенством Царя-Отца, по своей органичности напоминающее трудовую семью или даже единый организм. Можно сопоставить теократический принцип с доминацией рассудка, головы. Монархический принцип — с доминацией сердца, центра существа. - 55 - Русь изначально строилась как государство восточного типа, противоположного иудаистической модели. Еще раньше такая радикально неиудейская форма сложилась в Византийской Империи, которая была воплощением христианской традиции, распознанной в восточном ("евразийском") ключе. Православие и его политикосоциальная доктрина — это евразийское христианство. Но в отличие от нехристианских монархий Востока, православный василевс не обожествляется в полном смысле этого слова. Его функции и даже священство его общественного, холистского служения подчиняются световым принципам Церкви не персонифицированно, как в католичестве, но мистически, провиденциально, эсхатологически. Грубо такая модель называется "цезаре-папизмом". Но здесь не просто перевернуты пропорции относительно папоцезаризма западного христианства. Здесь качество обоих функций совершенно иное, формы властвования сконфигурированы отлично от соответствующих институтов Запада. Византизм, на самом деле, в чем-то созвучен гибеллинской идеи в ее наиболее возвышенной версии. Царство понимается как религиозное служение, как аспект Церковного экклесиологического домостроительства, как эсхатологическая и сотерилогическая функция. Император не отбирает у Патриарха (Папы) религиозные полномочия, но сакрализует в полной мере свою светскую власть, делая ее более чем светской, преображающей службой. Духовный же владыка помещается еще выше в духовном смысле, но в светском, напротив, его полномочия сокращаются, освобождая энергии для чисто религиозно-созерцательного, мистического, евхаристического служения. Таким образом, византийская модель не просто восточная деспотия (хотя в худшем случае она скатывается именно к ней), но идеальный сбалансированный строй, с оптимальными пропорциями между "тягловым принципом" холистского Государства, государства как идеи, как онтологической нерасчленимой сущности, как принципа, как сакральной Империи, и духовным деланием религиозного домостроительства спасения. Но даже если этот гармоничный, провиденциальный баланс между двумя типами власти теряется (а именно такой баланс Рене Генон считал отличительным признаком подлинно традиционного, совершенного общества), византизм обречен на нисхождение в восточную модель деспотии, а отнюдь не в "правовое государство", в которое вырождается ветхозаветная или католическая социальные формы. 3.6 Проект Евразийского Государства Каковы основные выводы из трудов Алексеева? Что предлагает он взамен критикуемых юридических, правовых систем? Во-первых, и это важнее всего, Алексеев однозначно утверждает, что право в России должно строиться на принципах и предпосылках, альтернативных западно-либеральным юридическим теориям. Не право важно, но правда, государство правды. Гарантийное, "обязательное" Государство, имеющее дело с личностями, но не с индивидуумами, с проекциями единого, а не атомарными учредителями произвольного и необязательного коллективного предприятия. Следовательно, национальная юриспруденция должна резко и жестко отказаться от копирования правовых теорий Запада, подвергнуть их детальному и скрупулезному историко-геополитическгому и критическому анализу, перенимая лишь то, что не противоречит принципам "тяглового государства" и может быть использовано в ограниченно-инструментальных целях. Во-вторых, идеальным типом Евразийского Государства будет полноценная византийская модель, сочетающая грозный принцип иосиф-лянского тотального служения, апагогического тоталитаризма общенародного, общегосударственного домостроительства, с милосердным принципом заволжского созерцания, исихастского преображения, возвышающего общинное делание до уровня Умного Делания. В-третьих, Евразийское Государство должно последовательно идти к универсализации своего типа, вбирая в себя иные культуры и этносы, обогащая их светом спасительной миссии и обогащаясь само уникальностью многообразия культурных форм. - 56 - В конечном счете, сама Евразия должна быть осознана и рассмотрена как Единое Целое, как нерасчленимая общность, как пластическая протореальность истори-когеографической (пространственно-временной) судьбы. Но это Целое проявляется через учреждаемые им самим "персоны", национальные личности, которым доверена тягловая миссия — свести континентальную мозаику к единой картине, расшифровать ландшафты и этнические ансамбли как фрагменты единого законченного Текста, прочтение которого доверено поколениям эсхатологической эры, населению Великой Евразийской Империи Конца, создание и укрепление которой является высшей миссией и последним избранничеством народа, русского народа-богоносца. 1 Николай Алексеев сделал на этом пути очень многое. Остальное он предоставил тем, кто прийдет за ним, т.е. нам. Часть IV КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ПРОТИВ НАС Глава 1 Крестовый поход против нас 1.1 Либерализм—тоталитарная идеология Что является доминирующей идеологией современного Запада и его геополитического авангарда — Соединенных Штатов Америки? Это совершенно не праздный вопрос. Он затрагивает напрямую каждого из нас. Будем откровенны: мы проиграли глобальный геополитический конфликт. Мы побеждены. И поэтому обязаны знать точно и строго — кто является хозяином в новых условиях планетарного расклада сил, каковы основные черты его мировоззрения, что он думает о мире, истории, судьбе человечества, о нас самих? Это необходимо всем — и тому, кто намерен смириться и покорно служить новым господам, и тому, кто отказывается принимать такое положение дел и стремится к восстанию и отвоеванию новой геополитической свободы. Нам внушили мысль, что на Западе вообще нет никакой идеологии, что там царит плюрализм позиций и убеждений, что каждый волен верить во что угодно, думать, говорить и делать все, что угодно. Это — абсолютная ложь, пропагандистский ход, заимствованный из арсенала "холодной войны". На самом деле, на Западе существует доминирующая идеология, которая не менее тоталитарна и нетерпима, нежели любая другая идеология, только ее формы и принципы своеобразны, философские предпосылки инаковы, историческая база в корне отлична от тех идеологий, которые привычны и известны нам. Эта идеология — либерализм. Она основана на догме об "автономном индивидууме" (т.е. на последовательном индивидуализме), "прикладной рациональности", вере в технологический прогресс, на концепции "открытого общества", на возведении принципа "рынка" и "свободного обмена" не только в экономический, но в - 57 - идеологический, социальный и философский абсолют. Либеральная идеология является "правой" в узко экономическом смысле и "левой" в смысле гуманитарной риторики. Причем все иные сочетания "правого" с "левым" или просто "правое" и "левое" сами по себе либерализм отвергает, демонтирует, маргинализирует, выносит за кадры официоза. Либерализм тоталитарен по-особому. Вместо прямых физических репрессий против инакомыслящих, он прибегает к тактике мягкого удушения, постепенного сдвига на окраину общества, экономического удушения диссидентов и оппонентов и т.д. Но факт остается фактом: доминирующая идеология Запада (либерализм) активно борется с альтернативными политико-идеологическими проектами, но использует для достижения своих целей методы более тонкие, более "мягкие", более отточенные, чем иные формы тоталитаризма, но от этого только более эффективные. Либе» ральный тоталитаризм не брутален, не открыт, но завуалирован, призрачен, невидим. Однако от этого он не менее жесток. Наличие у Запада "доминирующей идеологии" постепенно все яснее осознается и в нашем обществе. Наивность ранней перестройки и мечты о "плюрализме" и "демократии" постепенно улетучились даже у самых ярых реформаторов. Реальность либерализма и идеологии либерализма стала очевидной, а следовательно, достигнута большая определенность. Сторонники Запада с необходимостью должны отныне разделять все идеологические предпосылки конкретного либерализма (а не какой-то "демократии", под которой каждый понимал что-то туманное и неопределенное), его противники объединяются неприятием этой идеологии. Это более или менее понятно. Но у либерализма есть еще один, более скрытый пласт. Речь идет о некоторых богословских и религиозных предпосылках, которые, в конечном счете, привели Запад именно к той идеологической модели, которая укоренилась в нем сегодня и стала доминирующей. Этот пласт не столь универсален и однозначно признан, как вульгарные штампы "открытого общества" и "прав человека", но, тем не менее, именно он является базой и тайным истоком главенствующей на планете либеральной идеологии, которая сама по себе — лишь вершина айсберга. Речь идет о протестантской эсхатологии. 1.2 США—квинтэссенция Запада Ни у кого сегодня нет сомнений, что миром правит единственная оставшаяся полноценной сверхдержава — США. Это не просто самое могущественное в военном отношении государство Запада, это, в некотором смысле, результат западного пути развития, его пик, его максимальное достижение. США были основаны и построены как искусственно сконструированное образование, лишенное исторической инерции, традиций и т.д. по меркам самых радикальных рецептов, выработанных всем ходом западной цивилизации. Это — вершина этой цивилизации, венец ее становления. США — сумма Запада, его геополитический, идеологический и религиозный авангард. Только в США принципы либерализма внедрены тотально и последовательно, и начиная с некоторого времени и Запад и либерализм стали совершенно правомочно отождествляться именно с США. Америка является гегемоном современного мира, гигантской геополитической, стратегической и экономической империей, которая контролирует все важнейшие процессы нашей планеты. Причем не просто как одно из обычных государств, пусть даже очень мощное и развитое, но именно как идеологическая модель, как путь развития, как судья и пастырь человечества, навязывающий ему определенную систему идеологических, мировоззренческих и политических ценностей. Империя США — империя либерализма, империя капитала, империя постиндустриального общества как высшей стадии развития буржуазного строя. Безусловно, США являются прямыми наследниками Европы и европейской истории. Но уникальность этого образования заключается в том, что Штаты взяли от Европы - 58 - только одно, наиболее рафинированное, очищенное направление цивилизации — либеральный рационализм, теорию "социального контракта", индивидуализм, динамичный технологический индустриализм, абсолютизированные концепции "торгового строя". Ранее все эти тенденции концентрировались в протестантской Англии. Британская Империя была первой (если не принимать в расчет Древнюю Финикию) моделью построения чисто "торговой цивилизации", к которой логически вела западная история. И не случайно, главными теоретиками либерализма были именно англичане — Адам Смит, Рикардо и т.д., а философами индивидуализма — Локк, Гоббс, Мандевиль. Макс Вебер и, еще более ярко, Вернер Зомбарт убедительно показали, каким образом западный капитализм родился из протестантской этики, и насколько этно-религиозный фактор существенен для возникновения определенных социально-экономических формаций. От Англии эстафета "торгового строя" постепенно перешла к США, и начиная со второй половины XX века лидерство Америки в общем контексте западной цивилизации стало бесспорным историческим фактом. США — воплощение Запада, западного капитализма, его центр и ось, его сущность. И теперь, когда США стали единственным хозяином всей планеты, мы можем легко распознать логику истории, сходящуюся, как к фокусу, в единую точку (чего не могли по историческим причинам сделать те мыслители, которые не дожили до драматической развязки геополитического, социального и экономического противостояния "холодной войны"). Итак, вся западная история сходится на США. Собственно Запад как геополитическое явление возник в период раскола Христианской Церкви на Православие и католичество. Католический ареал и стал базой того, что именуется отныне "Западом", "Западом" в концептуальном смысле. Начиная с этого момента люди католического мира отождествили самих себя с полноценным человечеством, свою историю — с мировой историей, свою цивилизацию — с цивилизацией вообще. Все прочие цивилизации и традиции были презрительно приравнены к "диким, варварским странам". Показательно, что в такой "недочеловеческий" разряд попадали не только нехристианские народы, но и весь православный мир, который, на самом деле, и был зоной реального, неискаженного, аутентичного христианства. Кстати, именно потому, что православные страны — вначале Византия, позже Россия — были христианскими, они вызывали у католиков такое агрессивное неприятие. Православие давало пример христианства иного — универсального, открытого, несектантского, радикально альтернативного всему цивилизационному строю, который сложился на Западе и который до некоторого времени претендовал на единственную форму христианской государственности. В противостоянии католичества Православию и следует искать завязь диалектического развития истории цивилизации и геополитических процессов в последующие века. От раскола церквей следует отсчитывать историю Запада. Католичество в то время становится во главе сугубо "западных" тенденций. Но через определенный промежуток времени определенные элементы католического учения, доставшиеся ему, кстати, в наследство от православного единства церквей, входят в противоречие с основной линией развития Запада. Перелом приходится на Реформацию. В этот момент наиболее "западные" тенденции обособляются и концентрируются в протестантском типе. Протестантизм распространяется именно в тех странах и среди тех народов, которые последовательно движутся в направлении, заданном расколом: отчуждение от Востока, высокомерное презрение к "диким народам", отождествление себя самих и своего технического развития .с пиком цивилизации, индивидуалистические и рационалистические тенденции, не довольствующиеся даже католическими рамками (хотя те, в свою очередь, были существенным шагом в том же направлении от совершенно традиционного и верного духу изначального учения Православия). Протестантские страны — в первую очередь, Англия — становятся на путь "морской цивилизации", тяготеют к абсолютизации либеральной модели, к универсализации - 59 - "торгового строя". Отныне на самом Западе роль авангарда, роль "Дальнего Запада" начинают играть англичане. Еще позднее именно крайние, наиболее радикальные протестантские английские секты закладывают основу американской цивилизации, проектируют и реализуют США. Они едут туда — на крайний Запад — как в "землю обетованную" строить там совершенное общество, "идеальный Запад", "абсолютный Запад". Соединенные Штаты Америки как государство созданы консенсусом фундаменталистских протестантских сект, и подавляющее большинство политического класса США до сих пор неизменно остаются представителями именно протестантских конфессий. Это, впрочем, вполне логично — страной правят законные идеологические наследники тех, кто ее создал, кто ее организовал, кто привел ее к процветанию и могуществу. Сами американцы называют это "Manifest Destiny", "Проявленная Судьба" (или "Предначертанная Судьба"). Иными словами, американцы видят свою историю как последрвательный восходящий путь к цивилизационному триумфу, к победе той мировоззренческой модели, на которой основана сама американская цивилизация — как квинтэссенция всей истории Запада. 1.3 Протестантизм как идеология Могут возразить: "Современное западное общество — и особенно американское — давно уже атеистично, религии придерживается незначительное количество населения, и тем более, фундаментализм, пусть протестантского типа, никак не может быть приравнен к официальной идеологии США, или тем более Запада в целом". На самом деле, необходимо указать, что религия не обязательно должна выступать как культ или совокупность догматов. Часто в современном мире она проявляется подспудно, как психологические предпосылки, как система культурных и бытовых штампов, как полусознательная геополитическая интуиция. Можно сравнить религию с идеологией — одни (меньшинство) владеют всей совокупностью концептуального аппарата, другие же схватывают идеологию интуитивно. И чаще всего религия сегодня воздействует больше через культурный фон, через семейную психологию, через нормативы социальной этики. В этом отношении США — страна абсолютно протестантская, и этом "протестантизм" затрагивает не только открытых приверженцев этой конфессии, но и огромные слои людей иных религиозных убеждений или атеистов. Протестантский дух легко обнаружить не только у пуритан, баптистов, квакеров, мормонов и т.д., но и в американском кришнаизме, и в секте Муна, и среди американских иезуитов, и просто в безрелигиозном американском обывателе. Все они в той или иной степени затронуты "протестантской идеологией", хотя культово и догматически это признается относительным меньшинством. Второй аргумент. Политический класс в США не является пропорциональным отражением всего общества. Достаточно посмотреть на ничтожное число цветных среди политиков и высших администраторов. По традиции мажоритарным типом в американской политике является "WASP" — "White Anglo-Saxon Protestant", "белый англосаксонский протестант". Следовательно, полноценный протестантский фундаментализм здесь намного более вероятен, нежели в иных слоях. И наконец, еще более конкретно: Республиканская Партия США, одна из двух, .обладающих де факто политической монополией, руководствуется протестантскофундаменталистским мировоззрением открыто и последовательно, закономерно считая его осевой линией американской цивилизации, религиозно-догматическим воплощением Manifest Destiny, "Проявленной Судьбы" Штатов. Промежуточным пластом между общепризнанным светским либерализмом для масс и протестантским эсхатологическим фундаментализмом политической элиты служат геополитические центры аналитиков, обслуживающих власть, которые пользуются в своих разработках обобщающей методикой, где главные религиозные и философские - 60 - постулаты протестантизма, взятые без деталей и пророческого фанатизма проповедников, сочетаются с наиболее прагматическими сторонами либеральной доктрины, очищенной от патетической демагогии о "правах человека" и "демократии". Иными словами, геополитическое мышление, чрезвычайно развитое у политической элиты США, непротиворечиво совмещает в себе эсхатологический фундаментализм, идею "США как Нового Израиля, призванного пасти народы в конце истории" и идею свободной торговли как максимальной рационализации общественного устройства, основанного на приоритете "разумного эгоизма" и "атомарного индивидуума". Протестантское мессианство американской геополитики сочетается таким образом с предложением универсальной рыночной модели и либеральной системой ценностей. 1.4 "Империя зла" Главным геополитическим и идеологическим врагом Запада долгие века была Россия. Это вполне закономерно. На богословском уровне, это коренится в противостоянии католичества (+протестантство) Православию, Западной Римской Империи — Византии. Западная и восточная формы христианства — это два выбора, два пути, два несовместимых, взаимоисключающих мессианских идеала. Православие ориентировано на духовное преображение мира в лучах нетварного Фаворского света, католичество — на материальное переустройство земли под административным началом Ватикана (см. "Легенду о Великом Инквизиторе" в "Братьях Карамазовых" Ф.М.Достоевского). Православные почитают превыше всего созерцание, католики — действие. Православное политическое учение настаивает на "симфонии властей", строго разводит светское (василевса, царя) и духовное (патриарх, клир) начала. Католичество же стремится распространить власть Папы на светскую жизнь, провоцируя обратный узурпационный ход со стороны светских монархов, рвущихся подчинить себе Ватикан. Православные считают католиков "отступниками", предавшимися "апо-стасии", католики рассматривают православных как "варварскую спиритуалистическую секту". Позже наиболее аитиправославные черты — вплоть до отказа от службы и многих догматов — довели до предела протестанты. Русь была прямой и единственной духовно-политической, геополитической наследницей Византии после падения Константинополя. Поэтому, кстати, и только поэтому она называлась "Святой". Ее сделало "святой", "богоносной", "богоизбранной" провиденциальное принятие византийского наследия, верность полноте православной традиции (включая социально-политические, и даже экономические аспекты). Особенно важно подчеркнуть, что не просто факт распространения Православия как конфессии дало эту эту святость — православные церкви есть и в других странах и среди других народов. Не именно сочетание православной веры с мощной и свободной политической империей, с царством, с Царем и национальным Русских Патриархом — обеспечивало догматическую и богословскую, эсхато*'--логическую правомочность такого названия. И строго говоря, Русь перестала быть "святой", когда "симфония властей" и православное политическое устройство было отвергнуто — сперва вторым Романовым (раскол), затем его сыном западником и ликвидатором Петром Первым. Как бы то ни было, начиная с XVI века Русь выступает как главный идеологический, цивилизационный противник Европы. Позже следует затяжная геополитическая дуэль с Англией на Востоке, а в последнее время — "холодная война". История не линейна, она часто делает отступления, уходит в стороны, выпячивает детали, акцентирует парадоксы и аномалии. Но все же осевая линия очевидна. Безусловно, существует некая "Manifest Destiny" ("Проявленная Судьба") в широком смысле. — Запад она приводит к американской модели, к американскому образу жизни, к сверхдержаве, а Восток (по меньшей мере, христианский Восток) сквозь века воплощается в России. Как абсолютно симметрическая антитеза рыночному эсхатологизму протестантских англосаксов — социалистическая вера в золотой век советских русских. "Конец Света" по - 61 - либеральному сценарию и его противоположность — "конец света" по сценарию православно-русскому, социальному, евразийскому, восточному. Логика истории постоянно на самых различных уровнях навязчиво высвечивает основополагающий дуализм — США и СССР, Запад и Восток, Америка и Россия. В экономике, политике, геополитике, богословии, культуре — ясная, пугающе ясная антитеза, как наглядно развернутый перед нами промысел о драме мира, о двух полюсах континентальной дуэли, о великой войне континентов — физических и духовных. 1.5 Диспенсациализм Осознают ли сами американцы богословскую подоплеку своего геополитического противостояния с Евразией, с Россией? Безусловно, да, и подчас гораздо яснее, чем русские. Существует особое протестантское эсхатологическое учение, которое называется "диспенсациализмом", от латинского слова "despensatio", что можно перевести как "промысел", "замысел". Согласно этой теории, у Бога есть один "замысел" относительно христиан англосаксов, другой — относительно евреев, а третий — относительно всех остальных народов. Англосаксы считаются "потомками десяти колен Израиля, не вернувшихся в Иудею из Вавилонского пленения". Эти десять колен "вспомнили о своем происхождении, приняв протестантизм в качестве своей основной конфессии". "Промысел" о протестантских англосаксах, по мнению приверженцев диспенсациализма, таков. — Перед концом времен должна наступить смутная эпоха ("скорбь великая", tribulation). В этот момент силы зла, "империя зла" (когда Рэйган назвал СССР "империей зла", он имел в виду именно этот эсхатологический библейский смысл) нападут на протестантов-англосаксов (а равно и на других "рожденных снова" (born again), и на короткий срок воцарится "мерзость запустения". Главным отрицательным героем "смутной эпохи", tribulation, является "царь Гог". Этот персонаж устойчиво и постоянно отождествляется в эсхатологии диспёнсациалистов с Россией. Впервые отчетливо это было сформулировано во время Крымской войны, в 1855, евангелистом Джоном Каммингом. Тогда он отождествил с библейским "Гогом, принцем Магога" — предводителем нашествия на Израиль, предсказанного в Библии (Иезекииль 38-39) — русского царя Николая I. С особой силой эта тема вновь вспыхнула в 1917, а в эпоху "холодной войны" она стала фактически официальной позицией "морального большинства" религиозной Америки. Иной "промысел", по учению диспёнсациалистов, существует у Бога относительно Израиля. Под "Израилем" они понимают буквальное восстановление еврейского государства перед концом времен. В отл» чие от православных и всех остальных нормальных христиан, протестантские фундаменталисты убеждены, что библейские пророчества относительно участия народа Израилева в событиях "конца времен" надо понимать буквально, строго по-ветхозаветному, и что они относятся к тем евреям, которые продолжают исповедовать иудаизм и наши дни. Евреи в конце времен должны вернуться в Израиль, восстановить свое государство и подвергнуться нашествию Гога, т.е. "русских", "евразийцев" (это "диспенциалистское пророчество" странным! образом буквально исполнилось в 1947 году). Далее начинается самая странная часть "диспенсациализма". В i мент "великой скорби" предполагается, что англосаксонские христиане будут "взяты" ("восхищены") на небо (rapture) — как бы на "космическом корабле или тарелке" — и там переждут войну Гога (русских) с Израилем. Потом они (англосаксы) вместе с протестантским "Христом" спустятся на землю снова, где их встретят победившие Гога израильтяне и тут же перейдут в протестантизм. Тогда начнется "тысячелетнее царство" и Америка будет вместе с Израилем безраздельно господствовать в устойчивом парадизе "открытого общества", "единого мира". •* Эта экстравагантная теория была бы достоянием маргинальных фанатиков, если бы - 62 - не некоторые обстоятельства. Во-первых, убежденным "диспенциалистом", искренне верившим в буквальное исполнение описанного выше эсхатологического сценария, был некто Сайрус Скофильд, знаменитый тем, что является составителем самой популярной англоязычной Библии — "Scofield Reference Bible", разошедшейся тиражом во много миллионов экземпляров. В Америке эту книгу можно встретить на каждом шагу. Скофилд вставил в библейский текст собственные исторические комментарии и пророчества о грядущих событиях, выдержанные в духе радикального "диспенсациализма", таким образом, что неискушенному читателю трудно отличить собственно библейский текст от авторской диспенци-алистской трактовки Скофильда. Таким образом, пропаганда христианства в англосаксонском мире, и особенно в США, уже в самом начале несет в себе компонент "патриотического" американского воспитания ("Manifest Destiny"), русофобской эсхатологической индокт-ринации и акцентированного сионизма. Иными словами, в "диспенса-циализме" воплощена новейшая форма той многовековой идеологии, которая лежит в основе дуализма Запад — Восток. В некоторых текстах современных диспенциалистов "промыслы" увязываются с новейшими техническими достижениями, и тогда возникают образы "ядерного диспенциализма", т.е. рассмотрения "атомного оружия" как некоторого апокалиптического элемента. И снова Россия (или СССР) выступают здесь в качестве "сил зла", "ядерного царя Гога". Популяризатором этого "атомного диспенсациализма" был евангелист Хал Линдси, автор книги интерпретации пророчеств "Бывшая великая планета", разошедшейся тиражом в 18 миллионов экземпляров (по тиражам в свое время это была вторая книга после Библии). Его горячим приверженцем был не кто иной, как Рональд Рейган, регулярно приглашавший Линей читать лекции атомным стратегам Пентагона. Другой "ядерный диспенсациалист" теле-евангелист Джерри Фолвелл стал при том же Рейгане ближайшим советником правительства, участвовал в его закрытых заседаниях и консультациях генералитета, где обсуждались вопросы атомной безопасности. Так, архаические религиозные эсхатологические концепции уживаются в столь светском и прогрессивном американском обществе с высокими технологиями, геополитической аналитикой и блестяще отлаженными системами политического менеджмента. Кстати, именно диспенсациализм объясняет непонятную без этого безусловную произраильскую позицию США, которая сплошь и рядом прямо противоречит геополитическим и экономическим интересам этой страны. Солидарность протестантских фундаменталистов с судьбой земного Израиля, восстановленного в 1947 году (что явилось в глазах протестантов прямым и внушительным подтверждением трактовки Скофильда и его Библии), основана на глубинных богословских эсхатологических сюжетах. Для нас очень важно, что столь же глубоки и устойчивы антирусские, антивосточные, антиевразийские принципы американского мышления. Это — глубины отрицания, ненависти, укорененной и тщательно взращивавшейся веками враждебности. Надо сказать, что "диспенциализм" по-своему является потрясаю^ ще убедительным. С его помощью становятся логичными, понятными и осмысленными многие события современности. Восстановление Израиля, "холодная война", этапы американского пути к единоличному планетарному господству, расширение НАТО на Восток и т.д. 1.6 Они не остановятся. Складываем все элементы воедино. Получаем страшную (для русских) картину. Силы, группы, мировоззрения и государственные образования, которые совокупно называют "Западом" и которые являются после победы в "холодной войне" властителями мира за дом "либерализма" исповедуют стройную эсхатологическую богослословскую доктрину, в которой события светской истории, технология, технический прогресс, - 63 - международные отношения, социальные процессы и т.д. истолковываются в апокалиптической перспективе. Цивилизацион-ные корни этой западной модели уходят в глубокую древность, и, в некотором смысле, архаизм сохраняется здесь вплоть до настоящего времени параллельно технологической и социальной модернизации. И эти силы устойчиво и последовательно отождествляют нас, русских, с "духами ада", с демоническими "ордами царя Гога из страны Магог", с носителями "абсолютного зла". Библейское упоминание об апокалипсических "князьях Роша, Мешеха и Фувала" растолковывается как однозначное указание на Россию — "Рош"(="Россия"), "Мешех" (="Москва"), Фувал (= "древнее название Скифии"). Иными словами, русофобия Запада, и особенно США, проистекает отнюдь не из-за фарисейской заботы о "жертвах тоталитаризма" или о пресловутых "правах человека". Речь идет о последовательной и оправданной доктринально демонизации восточно-европейской цивилизации во всех ее аспектах — историческом, культурном, богословском, геополитическом, этическом, социальном, экономическом и т.д. Хочется обратить особое внимание на многомерное совпадение далеких друг от друга концептуальных уровеней "западной идеологии": сторонники капитализма в сфере экономики, теоретики индивидуализма в области философско-социальной, геополитики на уровне стратегии континентов, богословы, оперируя с эсхатологическими и апокалипсическими доктринами "диспенсациалистского толка", — все они сходятся к однозначному и совпадающему во всех случаях отождествлению России с "империей зла", с историческим негативом, с отрицательным героем мировой драмы. Это все очень, очень серьезно. Мировые войны и крушение империй, исчезновение целых народов и рас, классовые конфликты и революции — лишь эпизоды великого противостояния, кульминацией которого должна стать последняя апокалипсическая битва, Endkampf, где нам отводится важнейшая роль. В глазах Запада — целиком и полностью негативная. Они не остановятся пока окончательно не добьют нас. Всех нас, всех наших детей, стариков и женщин. С ветхозаветной жестокостью и либеральным цинизмом. Их намерения очевидны и ужасны. Наше спокойствие, зевота, тупость и лень на этом фоне выглядят преступлением. Глава 2 Мондиалистский заговор 2.1 Заколдованный ум Недавно мы пережили страшное потрясение — внезапное, молниеносное крушение гигантского континентального Государства и уникальной социальной системы. Казалось бы, все интеллектуальные силы наши должны быть брошены на то, чтобы понять, осознать, выяснить как это произошло? Почему? Каким образом? И что, собственно, произошло? Без серьезной постановки этих вопросов, без страстного, напряженного, драматического выяснения смысла этого события мы не можем двигаться ни в каком направлении, не можем планировать, не можем ориентироваться, не можем дышать. Но странно: именно этот вопрос все обходят молчанием, либо самоуверенно предлагают готовые, абсолютно несостоятельные, неубедительные схемы, ничтожность которых резко контрастирует с масштабом беды. Ум нации как заколдованный. С этим надо что-то делать. 2.2 В терминах геополитики Мы предлагаем здесь одну из версий объяснения происшедшей катастрофы, не - 64 - претендуя на то, что она является единственно верной или совершенной. Это, скорее, приглашение к осмыслению, к дискуссии. Не более того. СССР был явлением крайне сложным, которое можно разбирать, оценивать и описывать на разных уровнях. Мы ограничимся исключительно уровнем геополитическим, в котором в снятом виде присутствуют все остальные аспекты анализа. Без такого пояснения, дальнейшее будет не очевидно. Как геополитическая конструкция СССР строго соответствовал континентальной массе, Heartland'у, Евразии, "геополитической оси истории". Экспансия СССР в южном и западном направлении соответствовала вектору территориальной интеграции, заложенному потенциально и объективно в самой географической специфике материка. СССР в полной мере наследовал миссию сухопутного полюса геополитического дуализма, был законченным выражением "порядка Земли", противостоящего "порядку Моря". И напротив, Запад, как геополитическая антитеза СССР, являлся воплощением "морского строя", "Мирового Острова.", противостоящим во всех своих ипостасях Евразии. На этом объективном дуализме основана главная демаркационная, силовая линия новейшей истории, взятой в геополитическом срезе. Итак, ключом к геополитическому объяснению современного этапа мировой истории (XX век) является утверждение неснимаемого, радикального, многоуровневого, комплексного противостояния между "силами Суши" (Россия, позже СССР) а "силами Моря" (Англия+Франция, позже США). Этот геополитический дуализм, эта "великая война континентов" объясняет все остальное, наглядно и внушительно. Такой подход сразу придает смысл всем событиям, которые, в противном случае, превращаются в сложный хаотический вортекс атомарных фактов. Но такая геополитическая картина мира никогда не была достаточно ясно сформулирована и популярно изложена широкой публике. Это не случайно, так как геополитическая компетентность широких слоев общества сильно ограничила бы свободу действия некоторых секторов политических элит, чьи планы и методы в определенных случаях вступали в явное противоречие с интересами отдельных народов и государств, с тем, что объективно можно определить "как геополитические интересы державы". Геополитика никогда не была собственно "секретной наукой", "тайным знанием". Но вместе с тем поражает та диспропорция, которая наличествует между наглядностью и простотой геополитической методологии, ее убедительностью и тем ужасающим невежеством в этой области, которой отличаются не только широкие слои населения, но и многочисленные представители аналитических и политических экспертов. Внешняя "демонизация" геополитики, ее настойчивое зачисление в разряд "лженаук", но вместе с тем ее активное использование наиболее компетентными, почти "тайными" кругами мировой финансовой и интеллектуальной элиты в закрытых организациях, занятых мировым планированием — таких, как американский "Совет по международным отношениям", Трехсторонняя комиссия, Бильдербергский клуб, Римский клуб и т.д. — все это не может не наводить на мысль, что это не спонтанное отношение зацикленного на академизме научного сообщества, но специальная, прекрасно разработанная стратегия, призванная искусственно скрыть (дискредитировать) ряд методологических моделей, знание которых может привести к неприятным последствиям для правящего класса или какого-то наиболее закрытого его сектора. Падение СССР в геополитической перспективе означает падение "сил Суши", их тотальный проигрыш перед лицом "сил Моря". Только так, и никак иначе, следует интерпретировать геополитически это ужасное событие. Если бы вопрос изначально — с первых этапов перестройки — был бы поставлен именно таким образом, то едва ли подобное действие могло быть осуществлено так просто и бесшумно, так легко и безнаказанно, как это случилось. - 65 - Если бы советское общество отнеслось к СССР и странам Варшавского договора как к чисто геополитической, континентальной реальности, органически сложившейся по воле объективных пространственных законов, то любые идеологические перемены или политико-экономические реформы заведомо проходили бы в строгих рамках сохранения (а желательно увеличения, наращивания) всего геополитического потенциала Евразии, всей полноты пространственного контроля над регионами Суши. Не исключено, что идеологические и экономические реформы в таком случае были бы не менее радикальными, но при этом стратегическая мощь Москвы не ослабла бы ни на гран. Следовательно, сохранение геополитики в тайне, ее маргинализация, ее искусственное замалчивание было важнейшим тактическим ходом тех сил, которые заведомо были ориентированы на разрушение цитадели "сухопутной цивилизации". Доказательством правоты такого тезиса является и тот факт, что американские политические элиты, напротив, методично сверяют свои планы и проекты с геополитикой, выверяют по этой науке основные моменты своей стратегии, всецело признавая ее приоритет и ее адекватность относительно иных методов анализа. 2.3 Поражение Суши * Геополитическое объяснение гибели СССР, таким образом, заведомо выносится за скобки привычных интерпретаций, делающих упор только на идеологию или экономику. Поэтому и механизмы геополитического ликвидаторства должны быть найдены в особой концептуально-идеологической области, которая предшествовала последующему оформлению начального импульса в ином, более приземленном и упрощенном виде. Иными словами, необходимо выяснить, каким образом руководители гигантской континентальной империи, которым было доверено управление "силами Суши", смогли встать на путь государственного и стратегического самоубийства? Какими моделями оперировали те, кто подводил их к принятию целой цепи^фатальных решений и шагов, ведущих великое государство к пропа'сти геополитического небытия? Самым простым объяснением было бы утверждение, что руководство СССР было каким-то образом перевербовано в агентов альтернативного геополитического лагеря, перешло на службу "сил Моря". Но такая перспектива представляется фантасмагорией. Как группа людей, контролировавших стратегически и геополитически половину мира, вошедших на вершину власти именно в евразийском государстве и отстаивая "силы Суши" вдруг внезапно в одночасье круто изменила свои убеждения и предала свое достояние врагу? Такой поворот событий мог бы иметь место в тех геополитических конструкциях, которые занимают промежуточное положение между "силами Суши" и "силами Моря", в "береговых зонах", на которые действуют, как правило, два вектора — извне с "Моря" и изнутри с "Суши". Здесь можно допустить, что политическая верхушка может в какой-то момент предпочесть тот или иной геополитический вектор, выбрав себе одну из двух возможностей вопреки другой. Но у СССР как государственного выражения Суши, Евразии, никакого выбора не было. Суше — это не береговая зона. Суша не может выбирать что-то одно из двух. Она есть только то, что она есть, а следовательно, она, в некотором смысле, обречена на свой собственный геополитический и цивилизационный путь. Евразия не может выбрать "атлантизм" просто потому, что если Суша выбирает, Море, она перестает существовать как такова-я, "затопляется". СССР мог бы превратиться в Мировой Остров (как это произошло с Америкой), если бы он простер свое могущество на всю Евразию — включая Западную Европу, Дальний Восток, Индию и Ближний Восток, а затем начал бы экспансию в Атлантику и Тихоокеанский регион, вытесняя оттуда Америку. Лишь в этом случае Материк стал бы превращаться в Корабль, в Остров. Любое другое развитие событий предполагало сохранение чисто континентальной линии, на всех фронтах противодействующей атлантист-ской атаке Моря, стратегии Анаконды, удушающей Евразию через контроль над береговыми зонами. Иными словами, переход от объективно евразийского курса к пособничеству - 66 - атлантизму в советском руководстве не мог осуществиться осознанно и прямо, так как подобный шаг настолько противоестественен, что даже самая черная душа предателя вряд ли является подходящим местом для столь парадоксального суицидального решения, а коллективность руководства СССР исключает решающую роль личности в этом вопросе. Совершенно очевидно, что самоликвидация СССР есть величайшая победа "сил Моря" и триумф "атлантистской агентуры". Но чтобы загипнотизировать мозги позднесоветских руководителей, это атлан-тистское лобби должно было обладать особой концепцией, которая, опираясь на определенный организм влияния, сумела сбить с толку вождей евразийской империи и подтолкнуть их к фатальным шагам, но которая не была бы при этом простым изложением атлантистского видения ситуации, по определению прямо враждебного стратегическим интересам Москвы. Что это за концепция? Если мы выясним это, мы вплотную приблизимся к разгадке великой драмы. 2.4 Мировое сообщество управляемо? Одним из любопытных текстов, с которого началась перестройка, была статья советника Горбачева Шахназарова под броским названием "Мировое сообщество управляемо". Она вызвала оживление среди первой волны патриотической общественности, только что познакомившейся в самиздате с теорией о "мировом масонском заговоре", направленном на установление "мирового правительства" и единого "мирового государства". Шахназаров прямо говорил о реальности (почти неизбежности) такой перспективы. Статус Шахназарова и официальный тон его публикации не оставлял сомнений в том, что это не частное мнение аналитика, но одна из тем, активно прорабатывавшихся и обсуждавшихся на вершине власти. Иначе в то довольно тоталитарное время и быть не могло. Видимо, консервативные, национал-патриотические силы в ЦК и в КГБ, также почитывавшие антимасонский самиздат, возмутились поступку Шахназарова, и тема была закрыта на долгое время. Кстати, с тех пор серьезных и программных публикаций на этот счет вообще не появлялось. Поскольку партийные консерваторы давно исчезли с исторической сцены, можно допустить, что рекомендация по замалчиванию этой^темы исходит и из каких-то иных, более влиятельных кругов, заинфересованных в том, чтобы несмотря на видимость "свободы слова" определенные сюжеты оставлялись вне широкого общественного внимания. Как бы то ни было, теория "мирового правительства" не может быть сведена исключительно к антимасонским домыслам возбужденных конспирологов, сплошь и рядом отмеченных явными признаками паранойи, что резко снижает качество их разоблачений и подрывает доверие к серьезности их информации. Эта линия восходит к религиозным учениям, согласно которым в конце времен "человечество восстановит свое единство, нарушенное с эпохи Вавилонского столпотворения". Есть много версий этой унификационной доктрины. Часть из них имеет ярко выраженный христианский характер — тема "Третьего Царства", "эры Святого Духа", о чем учил еще Иоахим де Флора. Но чем ближе к современности, тем более светский, более атеистически-гуманитарный, либеральный характер стали приобретать аналогичные идеи, часто, на самом деле, составляющие специфическую черту европейского "прогрессивного" масонства. По мере секуляризации, обмирщвления западной цивилизации, утопические теории объединения всех людей в едином государстве становились знаменем гуманизма, и покинув закрытые лаборатории масонских лож, широко распространились в научных, культурных, политических средах европейской, позже общезападной элиты. В конечном итоге, все кто верил в прогресс, должен был обратиться именно к такой перспективе в будущем, так как существование отдельных народов, наций и государств, с их особыми языками, конфессиями и культами, рассматривалось эволюционистами как промежуточные этапы на пути общего развития человечества — этапы, которые в какой-то момент будут преодолены, а соответствующие им институты упразднены за ненадобностью. Множество - 67 - версий "мирового правительства" сосуществовали друг с другом; в некоторых случаях ( мартинизм, "египетская" ветвь масонства, фундаменталистские протестантские секты, иезуиты, высшие градусы Шотландского обряда и т.д.) эта тема продолжала носить мистический, "мракобесный" (как сказали бы раньше) характер; в других случаях речь шла только о гуманистическом, социальном идеале ("Римский клуб", проекты графа Куденофф-Каллерги, Жана Монне и т.д.); в третьих, рассматривались экономикополитические выгоды планетарной интеграции для финансово-политических элит (английское "Общество круглого Стола", Трехсторонняя комиссия, Биль-дерберг и т.д.). Все эти проекты объединения человечества, подчас прямо противоположные по ориентации и целям, получили название "мондиализм", от французского "monde", т.е. "мир". Показательно, что существовала и коммунистическая разновидность "мондиализма", наиболее известная под именем "мировой революции". Для нас важно подчеркнуть, что концепция "единого государства" является отнюдь не экстравагантной гипотезой сомнительных экзотических заговорщиков, но одной из главных тем, стоящих в центре внимания различных элит — от прагматиков (экономистов, социологов, технократов) через утопистов-гуманистов (ученых, деятелей культуры, социалистов) вплоть до реалистов (политиков, промышленных и финансовых магнатов). Собственно же "мистики", оккультисты, фундаменталисты и "иллюминаты" (на которых, однако, чаще всего обращено повышенное внимание конспи-рологов) в этом вопросе занимают довольно "маргинальные" позиции, а их влияние крайне незначительно. 2.5 Инструментальный миф "единого человечества" Мондиализм, проект "мирового правительства" как концепция находится в серьезном противоречии с геополитикой как наукой. Хотя в обоих случаях речь идет об оперировании с довольно глобальными категориями и комплексными реальностями — из чего может сложиться ошибочное представление о сходстве подходов — основные принципы в корне различаются. Геополитика начинается и заканчивается утверждением неснимаемого фатального дуализма, "великой войны континентов", планетарной дуэли двух глобальных типов цивилизаций — "сухопутной" (евразийской) и морской (атлантистской). Этот дуализм порождает диалектику истории как в ее субъектном (человеческом), так и в ее объектном (географическом, ландшафтном) измерении. Следовательно, геополитика основана на утверждении о радикальной несводимости, абсолютной альтернативности этих цивилизационных типов, каждой из которых представляет "мир в себе", законченную и самодостаточную модель, свой собственный универсальный тип. В такой перспективе "мировое правительство" возможно лишь после окончательной и необратимой победы одного полюса над другим, и "единое человечество" в таком случае будет не собиранием в одно целое двух половин, но универсализацией, глобализацией, тотализацией какого-то одного типа — либо евразийского, либо атлантистского. Но так как эту перспективу можно представить лишь в неопределенно далекой перспективе, то геополитика предпочитает говорить не о футурологичес-ких проектах, но о выработке и реализации конкретной геополитической стратегии и тактики для достижения конкретных целей. Мондиализм, — по крайне мере, в теории, — напротив, утверждает сущностное "гуманистическое" единство человечества, всякие деления в рамках которого представляются случайными, произвольными и качественно "негативными" явлениями. Следовательно, по мере прогрессивного развития цивилизационные погрешности будут сознательно устраняться "поумневшим" человечеством, которое перейдет вначале в техносферу, что отразится в установлении власти "технократов", "ученых" и "инженеров", а позже в "ноосферу", в особую стадию цивилизации, которая в чем-то напоминает концепции "информационного" или "постиндустриального" общества. Совершенно очевидно, что мондоцлизм и геополитика как две интерпретационные модели конфликтуют друг с другом. Мондиализм отрицает судьбоносность и - 68 - эсхатологический смысл геополитического дуализма (как, впрочем, и сам дуализм), а геополитика его утверждает, и отрицает, напротив, идею "единого человечества", а следовательно, и "единого прогресса". Если "прогресс" и существует, то его траектория, его характер радикально различен в случае евразийской цивилизации и цивилизации атлантистской. Мы подошли вплотную к самому главному. 2.6 Мондиализм на службе Кремля Если обратиться к истории спецслужб советского периода, то мы сталкиваемся с одним ярчайшим примером того, как столкнулись между собой два концептуальных подхода, интересующих нас в данном случае — мондиализм и геополитика. Речь идет о секретной операции советской разведки по разработке ядерного оружия и получению важнейшей закрытой информации от западных ученых, без которой изготовление советской ядерной бомбы было замедленно или вообще невозможно. Довольно объективно вся эта история описана у нашего легендарного разведчика Павла Судоплатова. В этом сюжете наглядно проявилась тайная логика концептуальной истории. Заметим, что именно с ядерным оружием связана вся система двуполярного послевоенного мира, который был самым грандиозным и внушительным подтверждением именно геополитического объяснения истории: существование двух блоков (точно соответствующих геополитическим полюсам, выделенных уже первыми геополитиками в начале века) связывало воедино целый узел географических, цивилизационных, экономических и идеологических моментов, давая тем самым блистательное подтверждение взглядов геополитиков на логику мировой истории и ее связь с географией. Во время Великой отечественной войны Москва, столица "Суши", была вынуждена из-за самоубийственного (в геополитическом смысле) поведения Германии Гитлера (война на два фронта) сотрудничать со своим основным геополитическим и идеологическим противником — либеральным капиталистическим Западом (Англией и США). Единственной концептуальной моделью, которая могла хоть как-то оправдать такой противоречивый со всех точек зрения (кроме фактологии Realpolitik) альянс, была мондиалистская модель, идея объединения "гуманного", "прогрессивного" человечества против "фашистских людоедов" как "видовой аномалии". Заметим, что до определенного момента мондиалистские проекты — в частности, у Тейяра де Шардена, одного из крестных отцов современного мондиализма — предполагали включение в "мировое правительство" и "фашистских" элементов, но маниакальное поведение и ярко выраженный "антигуманизм" (а также расизм) Гитлера заставили от этого отказаться даже в теории. Итак, среда, наиболее чувствительная к разнообразным версиям мондиализма, стала тем организмом, который обеспечивал концептуальное оформление советско-английского и особенно советско-американского сотрудничества. Но в условиях жесткого идеологического тоталитаризма (коммунистического,"^ одной стороны, и капиталистического, с другой), все мондиалистские темы вынуждены были оставаться в значительной степени засекреченными, закрытыми, находящимися под прямым и бдительным контролем спецслужб. В СССР все детали мондиалистской операции курировались лично Лаврентием Берией и даже самим Сталиным, который был в курсе мельчайших нюансов всего проекта. Мондиалистские тенденции были напрямую связаны с советской разведкой, с НКВД, и разбирая архивные дела того времени, трудно строго провести черту: где кончается сфера концептуальных идеологем и начинается вульгарный (научный, политический или военный) шпионаж. И все же эта черта существует. Большинство западных ученых, таких как Оппенгеймер, Ферми, Эйнштейн, Нильс Бор, согласившихся сотрудничать с СССР в научно-технической сфере, всегда оставались лишь убежденными и искренними мондиалистами, и только некоторые — к примеру, Понтекорво — были настоящими советскими агентами. - 69 - Показателен такой эпизод. В 1943 году Сталин устроил личную встречу с русским ученым академиком Вернадским, убежденным мон-диалистом и теоретиком "ноосферы" (кстати, Тейяр де Шарден позаимствовал этот термин именно от него). Вернадский во время разговора выразил уверенность в том, что западные ученые легко откликнутся на любые мондиалистские предложения, от кого бы они ни исходили. Вера в "единое человечество и "всеобщий прогресс" у Вернадского была настолько велика, что Сталин укорил его в "политической наивности". Вот в этом состоит главный момент, позволяющий понять соотношение между геополитикой и мондиализмом. Сталин руководствуется исключительно геополитическим подходом. Для него обращение к мондиалистским настроениям ученых (советских и западных) является лишь тактическим прагматическим ходом. Он хочет использовать мондиализм в строго евразийских целях, и поручает надзор за всей операцией лично Берии, НКВД, разведке, в том числе Павлу Судоплатову. Позже Судоплатов намекнет в своих мемуарах, что среди советских ученыхядерщиков также существовала едва заметная для непосвященных демаркационная линия. — Одни — такие, как Капица или Вернадский — были убежденными и искренними мондиалистами (Судоплатов говорит о них, как о носителях "дореволюционных манер"). Кстати, надо заметить, что Вернадский, бывший одно время идеологом кадетов, был связан и с масонскими кругами предреволюционной России. Другие — такие, как Курчатов, молодое поколение — были убежденными сталинистами и евразийцами, и относились к мондиалистским симпатиям старших товарищей с непониманием. Кстати, НКВД использовало в этот период не только мондиализм ученых, но и иные, более экстравагантные его формы — в том числе сионистскую версию мондиализма, утверждающую, что в конце времен все человечество объединится в служении восстановленному с приходом "машиаха" еврейскому государству. Сталин и Берия поставили на службу и это направление в сугубо прикладных, геополитических, евразийских целях, для чего был организован печально известный Еврейский Антифашистский Комитет Михоэлса, контролируемый прямой агентурой НКВД, в частности, крупнейшим советским разведчиком Хейфицем. Работа с сионистской средой оказала существенную помощь в вопросе о ядерном оружии, дублируя на ином уровне линию обращения к мондиалистским средам. Оппенгеймер и Эйнштейн "разрабатывались" НКВД именно через сионистские каналы. После победы над фашизмом, когда снова геополитические и идеологические противоречия между Западом и СССР вышли на первый план, сложная система мондиалистских структур стала сворачиваться Сталиным. И не исключено, что ликвидация Еврейского Антифашистского Комитета, равно как и репрессии против некоторых ученых и представителей творческой интеллигенции в эту эпоху были следствием демонтажа мондиалистской группировки, ставшей в определенный момент ненужной Сталину в его евразийской ориентации. Вероятно, отзвуком этих сложных конспирологических событий была последняя волна сталинского террора, имевшего ярко выраженную антисионистскую направленность. Трудно сказать, до какой степени эта мондиалистская сеть была укоренена в советском обществе в научных средах, в верхних эшелонах НКВД. Но факт остается фактом. В случае с ядерной бомбой и на заре "холодной войны" многие важнейшие события в международной жизни, в противостоянии Запада и Востока, а также в драматических коллизиях и потрясениях политических элит (особенно спецслужб) могут быть объяснены исключительно трениями ЗЬежду геополитическим подходом и мондиалистской ориентацией весомых и интеллектуально значимых социальных групп (в научных, культурных, ведомственных или политических средах). 2.7 Пережившие большую чистку В 60-е годы, в так называемую "оттепель" мы сталкиваемся с новой идеологической волной, странно напоминающей мондиализм предыдущего периода. Сам строй мысли и - 70 - дискурса Хрущева постоянно выдает идею сопоставления, сравнения двух цивилизаций — советской (евразийской) и капиталистической (атлантистской) — по материальным параметрам, что имплицитно подразумевает качественную однородность. Лозунг Хрущева "догнать и перегнать Запад" (т.е. неявное признание мондиализма, единства цивилизаций, так как любое соревнование может проходить только при наличии общего, единого критерия) является строгой антитезой геополитической, евразийской максимы Иосифа Сталина — "даже самый последний человек социализма выше самого первого человека буржуазного Запада". У Сталина два мира, не имеющих общего знаменателя, у Хрущева — две версии одного и того же мира, причем лучшее определяется по материальному критерию. С оттепелью оживает целый спектр мондиалистской прослойки. Трудно однозначно выяснить, какие центры были здесь первичны. Но судя по определенным признакам, можно выделить три полюса мондиализма хрущевского времени в обществе, оправляющемся после последних сталинских чисток. Во-первых, научные круги физиков-ядерщиков. Здесь фигура академика Сахарова играет ключевую роль. По всем признакам Андрей Дмитриевич Сахаров был тесно связан с мондиалистски ориентированными учеными с самого раннего периода своей научной карьеры, когда над проектом ядерного оружия работали ученые с отчетливо выраженными мондиалистскими взглядами. Не исключено, что это научное лобби в СССР сумело сохранить какие-то контакты и с европейскими коллегами схожей ориентации. Во-вторых, почти наверняка можно утверждать, что кое-какие структуры сохранились в недрах НКВД и после уничтожения аппарата Берии и чисток нового хрущевского режима, осуществленных против предшествующих поколений чекистов. По ряду косвенных признаков можно реконструировать связь этих чекистских кругов, курировавших мондиалистские проекты еще в военные и послевоенные годы, с созданным в конце 60-х 5-м Управлением КГБ СССР, под управлением такой странной фигуры, как Филипп Денисович Бобков, ставший впоследствии заместителем Председателя КГБ СССР Крючкова. Важные сведения об этой группе мог бы сообщить (при желании) сам Павел Судоплатов. Любопытно, что ныне Филипп Бобков возглавляет службу безопасноти группы МОСТ, глава которой — Владимир Гусинский — одновременно является и председателем Российского Еврейского Конгресса. В-третьих, и это самое очевидное, мондиалистские течения сохранились в определенной части советского еврейства, увлеченной сионистскими проектами. Ясно, что эта среда естественным образом была предрасположена к таким настроениям, особенно после того, как многие евреи почувствовали разочарование в советском проекте, совпавшее с созданием государства Израиль и во многом подкрепленное антисионистскими тенденциями в СССР конца 40-х — начала 50-х. Можно с полной уверенностью утверждать, что мондиалистски ориентированные группы сохранились после последней волны сталинских чисток и впервые активизировались довольно ясно в эпоху оттепели. 2.7 Архитекторы краха В 1967 году произошло важное событие, которое отмечает собой новую эру в истории мондиалистских проектов. Мы имеем в виду создание "Римского клуба", международной организации, открыто заявившей о необходимости глобалистского подхода к решению важнейших проблем. Параллельно с этим в закрытых аналитических организациях, объединявших верхушку западной финансовой, политической и медиакратической элиты — таких, как американский Совет по Международным Отношениям (CFR — Council on Foreign Relations), Биль-дербергский клуб, Трехсторонняя комиссия — активно разрабатывалась "теория конвергенции", согласно которой в будущем вероятно слияние капиталистического строя с социалистическим в единую мировую хозяйственно-экономическую систему с общим руководством. "Римский - 71 - клуб", созданный итальянским промышленником Аурелио Печчеи, и английским (шотландским) ученым Александром Кингом, рассматривался как общественная организация, призванная воплощать проекты секретных мондиалистских групп в жизнь, вовлекать в реализацию проекта видных научных и общественных деятелей. Советский Союз проявил живой интерес к этим проектам, делегировав в "Римский клуб" некоего академика Джерми Михайловича Гвишиани, женатого на дочке предсовмина Косыгина Людмиле. Фактически, персона Гвишиани с 1972 года стала в центре официально признанного мондиалистского сектора в советских научных кругах. Тогда же по решению "Римского клуба" был создан Международный Институт Прикладных Систем Анализа (IIASA) в центром в Австрии, филиал которого был открыт и в Москве под руководством того же Гвишиани — Институт Системных Исследований. Оперируя с экологическими, катастрофическими прогнозами, поднимая демографическую и сырьевую проблематику, мондиалистские идеологи из "Римского клуба" постепенно подводили к тому, что геополитическое противостояние двух планетарных блоков является опасным путем развития, что противоречия между двумя системами не так остры как это кажется, что различия евразийского и атлантис-тского цивилизационных укладов — результат довольно случайных исторических факторов, не отражающих никакой глубинной закономерности и т.д. Во многом мондиалистские мотивы предопределили и политику детанта и пацифистское движение 70-х в целом. Конечно, советское брежневское руководство придерживалось все же традиционного евразийского подхода, но тем не менее мондиалистские тенденции в советской системе также неуклонно росли и крепли, проникая в высшие политические, научные, аналитические и идеологические среды. Помимо собственно Института Системных Исследований в ауре мондиализма находились ЦЭМИ, Институт США и Канады, АПН, значительный сектор высшей референтуры ЦК, и особенно 5-й отдел КГБ, ведующий идеологическими проектами и в силу своей специфики постоянно и на разных уровнях имеющий дело с мондиалист-скими проектами и кругами. К 80-м годам советские мондиалисты уже контактировали не просто с "Римским клубом", представляющимся, на первый взгляд, безобидной организацией чудаковученых, утопистов и гуманитариев, озабоченных судьбами человечества, но непосредственно с полномосны-ми деятелями Трехсторонней комиссии, которая сосредоточила в себе членов высшей элиты Запада, которые, заметим, действуя тайно и безо всяких демократических полномочий, не имели, строго говоря, никакого легитимного права решать судьбы народов мира. Цитируем фрагменты из конфиденциального документа Трехсторонней комиссии от 16 октября 1980 года, копией которого мы располагаем. "Название: Токийская встреча председателей и будущая активность Трехсторонней комиссии. 1. Пекинская встреча и возможные контакты с Советским Союзом. Следующие пункты выделяются во встрече председателей в Токио относительной договоренностей с Пекином: (...) 3. Актуальная асимметрия в наших контактах с Пекином и Москвой должна быть исправлена в ближайшие недели через возобновленные контакты с господином Гвишиани. По единодушному мнению европейской, а также американской и японской групп, переговоры с Москвой должны быть возобновлены тем или иным образом, чтобы избежать антисоветской интерпретации наших китайских контактов." О чем идет речь? О начале китайской перестройки, о планах интеграции китайской экономики в мировой рынок и о прощупывании путей к вовлечению в тот же процесс Советского Союза. 16 октября 1980 года. Еще жив Брежнев, здравствует Варшавский договор, и исправно работает КГБ. Но подготовка перестройки — со всеми вытекающими последствиями — уже идет полным ходом. Работа в ведомстве Гвишиани кипит. Кстати, - 72 - родная сестра Гвишиани — жена Евгения Примакова, одного из ближайших сотрудников Горбачева. Но это частность. Итак, постепенно выясняются тайные механизмы того, что с нами произошло. И здесь налицо одна крайне важная историческая параллель, которая расставляет все точки над i. 2.8 Расширение сил Моря на Восток Вспомним, как Сталин и Берия в свое время воспользовались мон-диалистскими настроениями и соответствующими группами на Западе в своих собственных евразийских, геополитических целях, оснастив благодаря тончайшей идеологоразведовавательной операции Евразию ядерным оружием. Это пример того, как евразийство использует мон-диализм в своих целях. Другим примером той же стратегии может служить организация Коминтерна и, шире Третьего Интернационала, когда пропаганда и подготовка "мировой революции" объективно служила интересам евразийского блока. В 70-е — 80-е годы тот же ход, та же операция повторяется снова, но уже с противоположным знаком. На сей раз мондиалист-ский проект используется уже в интересах иной, атлантистской стороны, и под видом "конвергенции", дымовой завесы мондиалис-тской риторики западный полюс добивается полной победы над евразийским блоком, парализует его, разрушает остов материковой конструкции. Под предлогом отказа от двуполярного мира, от противостояния, от перспективы ядерного самоубийства человечества Запад обманом и ловкой манипуляцией заставил своего противника отказаться от геополитической логики (и от идеологической ориентации), разоружил его, но в решающий момент жестко отказался от встречных шагов и поступил с Советским Союзом и советским народом аналогично тому, как Иосиф Сталин поступил в свое время с Еврейским Антифашистским Комитетом Михоэлса, выполнившим суб-версивную миссию в отношении Запада и оказавшимся в дальнейшем более ненужным. Получается следующая картина: мондиализм на практике оказывается не самостоятельной доктриной, не законченным и последовательным планом, но лишь инструментом геополитики, подсобным средством — хотя и поразительно эффективным — в идеологической борьбе между двумя цивилизационными полюсами. Все поведение атлантического сообщества после перестройки, расширение НАТО на Восток, жесткое навязывание политической и экономической системы Запада растерянной, оглушенной России, сохранение всей полноты стратегической мощи США после одностороннего разоружения Евразии — это ясные, убедительные, наглядные свидетельства правоты только и исключительно геополитического подхода, который на практике оказывается единственно адекватным, верным и главенствующим, тогда как мечты о "едином человечестве" и гуманистические утопии служат лишь прикрытием, демагогическим фасадом для реальной и жестокой, беспощадной войны, континентов. 2.9 Суд по законам войны Теперь можно ответить на поставленный в начале статьи вопрос. Советское руководство, пошедшее на одностороннюю ликвидацию евразийского блока, не было (да и не могло по логике вещей быть) прямой "агентурой атлантизма". Успеха в такой вербовочной операции не могли бы добиться ни одни самые эффективные спецслужбы мира. Промежуточным и фатальным звеном в осуществлении геополитической катастрофы явились мондиалистские круги и мондиалист-ские институты в СССР, зародыши которых унаследованы со сталинских времен (а возможно их корни уходят и в предреволюционные группы и общества), но подлинный расцвет которых под эгидой 5-го управления КГБ^приходится на 70-е — 80-е годы. Параллельно этому, безусловно, действовали и прямые агенты Запада, но без мондиалист-ской среды им никогда и ни при - 73 - каких обстоятельствах не удалось бы добиться столь поразительного и молниеносного успеха. Было бы некорректно уличать всех сторонников и участников мон-диалистского проекта в СССР в прямой измене. Это вопрос более сложный и требующий детального разбирательства. Но тот факт, что именно благодаря' этим группам и личностям, этим институтам и аппаратам референтов и советников величайшая держава рухнула и ушла с мировой сцены, является неоспоримым. И было бы вполне естественно для все тех, кто продолжает сохранять верность евразийской идее, Российскому Государству и континентальной цивилизации, спросить с мондиалистов (и их пособников) по всей строгости — независимо от того, были ли их действия результатом роковой ошибки, навиного заблуждения или злой воли. Глава 3 Карфаген должен быть разрушен 3.1 Маниакальный рефрен Катона старшего Многие в сенате смеялись над маниакальной привычкой римлянина Катона Старшего (324-149 гг. до н.э.) свои речи начинать с фразы "Карфаген должен быть разрушен" (Carthago delenda est). Завершал же свои выступления, чему бы они ни посвящались, бытовым проблемам обустройства Рима или спорам о жертвоприношениях богам, схожей параноидальной формулой: "Поэтому я думаю, что Карфаген должен быть разрушен" ("ceterum, censeo Carthaginem esse delendam"). Сенаторам это смертельно надоело, но история показала, что голосом Катона говорила история, что именно он проник в сущность борьбы цивилизаций, которая решалась в Пунических войнах. Не борьба за колонии и морские пути, не столкновение коммерческих интересов, не противостояние государственных притязаний было содержанием борьбы Рима и Карфагена. Речь шла о формуле будущего, которая предопределила всемирную историю, по меньшей мере, на несколько грядущих тысячелетий. Рим и Карфаген были двумя полюсами цивилизации, претендующими на универсальность, на основание мировой империи, на то, чтобы стать мерилом общечеловеческой этики. Карфаген воплощал в себе торговый строй, "открытое общество". В нем правил принцип рыночной экономики, индивидуализма, рационализма, абсолютизированного скепсиса. Этика была приравнена к богатству — богатый считался не просто "удачливым", но "святым". Низменность человеческой природы, склонность к коррумпированности и продажности, не ставились под сомнение. Все продается и все покупается. Хорошие дороги, разумная свободная торговля, максимальное использование морских коммуникаций, подкуп диких варварских народов, эксплуатация колоний — все это изобретено Карфагеном, внедрено в жизнь, доведено до совершенства. Максимальная прибыль извлечена. Карфаген был мировой державой, которая несколько раз ставила Рим на колени. А за блистательным фасадом — темный культ Молоха, темного божества, пожиравшего младенцев. Сотнями бросали карфагеняне маленькие тельца новорожденных в огнедышащую пасть идола. Маленькие скелетики в невероятном количестве обнаружены на развалинах этого зловещего города. Культ Молоха, теневая дань тотальной власти Капитала. Если бы не Катон, две тысячи лет человечество прожило бы в совершенно иной реальности. Рим изначально шел другим путем. Отнюдь не сказочный, не пасторальный, не добрый, напротив, часто жестокий и коварный, аскетичный и разрушительный, но ориентированный на радикально иной архетип. Рим верил в честь и достоинство человека, в героизм и дисциплину, в самопреодоление и идеальное измерение человеческой личности. Вместо разлагающей стихии денег, прямое светлое насилие, вместо Молоха, - 74 - пожирателя младенцев, высокомерные, но справедливые небесные боги, свободные в войне и империи, но не в торговле. Рим нес идеал автократии и свободы, иерархии и аскезы, идеал воина, а не торговца, героя, а не банкира, добровольного самопожертвования, а не постыдного умерщвления новорожденных. Рим предлагал народам собственную модель. Не менее универсальную, но сущностно противоположную, не лишенную недостатков и пороков, но не сопоставимую с системой Карфагена. Не случайно сам Спаситель сошел с небес именно на территории Римской Империи. Как знать, не было ли разрушение римлянами семитского чудовища в Северной Африке, тайным предуготовлением путей для Благой Вести? Катон понимал это с поразительной ясностью. Будто видел будущее. "Карфаген должен быть разрушен". Раз и навсегда. Никогда не лишне напомнить об этом. Это единственное, что мы должны знать наверняка. Мы, русские, наследники трех Римов. Последний из которых еще стоит. 3.2 Рим и Карфаген в XX веке В настоящее время решается совершенно та же проблема. Новый Карфаген простирает над планетой свою зловещую тень. Будто призрак стертого с земли легионами Рима,, финикийский город поднимается из ада. Отчетливо звучит голос Молоха: "торговый строй", "рационализация общества", "хорошие дороги", "открытое общество", "морское могущество"... Правда иной масштаб. Вместо Средиземноморья — вся планета. Современный Запад — прямой идеологический наследник Карфагена. Конечно, так было не всегда. Большую часть двух последних тысячелетий доминировала все же римская линия: иерархия, этика духа и человеческого достоинства. Но, видимо, Карфаген сумел заразить Запад латентным вирусом, который дал о себе знать спустя много веков. Начиная с Нового Времени, в эпоху Просвещения Запад и его цивилизация устремились к темному карфагенскому полюсу. На этом пути сегодня они достигли совершенства. В XX веке борьба цивилизаций подошла к окончательной дуальной формуле. СССР воплощал в себе линию Рима, Натовский блок сознательно и последовательно отстаивал интересы Карфагена. Власть Суши (социализм) против власти Моря (либерализм), евра-зийство против атлантизма, Труд против Капитала. Между этими двумя законченными формулировками цивилнзаци-онных моделей болтались половинчатые варианты, фрагментарные и незаконченные (фашизм и его аналоги). Но общей картины это не меняло. История растянулась — как когда-то, в эпоху Пунических войн — между двумя осями, двумя ориентациями, двумя взаимоисключающими путями. Новый Рим, Евразия против Нового Карфагена (атлантизм, США). — Вот единственное истинное содержание истории XX века, освобожденное от многослойных исторических теорий, которые призваны лишь отвести внимание от главного, запутать, сбить с толку. Мы подходим к границе столетия, к границе тысячелетия. Все яснее видится, что было сущностным, а что — второстепенным, что имело значение, а что оказалось эфемерным, что было сопряжено с духом истории, а что имело к ней самое далекое отношение... Одна линия прослеживается четко и однозначно. Первый Рим, побеждающий Карфаген, расчищающий человечеству путь на века от заразы "торгового строя". Второй Рим - Константинополь, Византийская Империя. Римский идеал воцерковлен, Империя освящена Христом, превращена благодатной силой Святого Духа в "удерживающего", в "катехона", в преграду для прихода "сына погибели" (из второго послания к Фессало-никийцам св. Ап. Павла). Византия - тоже победа над Карфагеном, но Карфагеном внутренним. Второй Рим длится тысячу лет. Tausendjahrige Reich. - 75 - Запад отпадает от Православия. Он еще очень далек от нынешней мерзости запустения, но первые признаки апостасии налицо. Они внятны православным провидцам (патр. Фотий, св. Марк Эфесский и т.д.). Перенос миссии Рима на Византию не подлежит пересмотру. Истинный Рим — понятие плавающее. Но и этот цикл заканчивается. Византия падает, потому что идет на компромисс с Западом. Отступает от своей функции, и кара Господня в виде диких бешеных турков обрушивается на колыбель Православия. Но на Севере Евразии восходит новое солнце. Последний Рим. Москва. Русь берет на себя миссию Рима. И того, который стер с лица земли ненавистный город, и того, кто осветил края земли истиной Христовой веры. Россия — ось истории, оплот сил Суши. Новый Рим эпохи последних времен. С зигзагами и отступлениями, через парадоксы истории и уловки "мирового разума" идет Русь к финальной битве. Пути Запада и России различны. Противоположны. Мы идем от Рима и к Риму. Они предали Рим ради Карфагена и его золотого тельца. "Свободный мир", "цивилизованные страны", "открытое общество" — так называют сегодня служителей Молоха. Отколовшись от Византии, Запад шел к одной цели — царству Капитала, к абсолютизации "денежного строя". Последним броском была "царица морей" индустриальная Англия. Позже под знаменем этого чисто карфагенского идеала сложилась новая цивилизация — "американская мечта", очищенный от истории, от последних следов древнего Рима — не избытых до конца Европой — искусственный лабораторный идеал карфагенского мирового порядка — Соединенные Штаты Америки. Они поставили перед собой дерзкую задачу — добиться мирового господства, подчинить планету единой модели - модели древнефини-кийского морского могущества. Как реванш, как возмездие римской духовности, как месть ада высоким индоевропейским богам. В 1991 году Последний Рим пал. Сегодня Карфаген празднует планетарный триумф. Не все идет гладко, но налицо победа. Не просто одной страны над другой, не просто одной экономической модели над конкурирующей, не просто одной культуры над альтернативной культурой. Все гораздо серьезней. Это победа Молоха, инфернального божества, пожирателя младенцев. "И встал я на песке морском и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные". И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле..." 3.3 Российская армия как последний субъект мировой истории Вряд ли мы все способны понять глубинный смысл истории. Ведь и над Kaf оном смеялись. А его высказывание вошло в историю как образец "навязчивой идеи". Разные сектора общества в разной степени воспринимают ток бытия во времени. Так получилось, что те, кто отвечал за судьбу Рима на последнем советском этапе, оказались, мягко говоря, не на уровне, возложенной на них миссии. Кое-кто был слишком наивен, кого-то коррумпировала атлантистская машина. Налицо факт — политическая элита советского государства предала не только великую страну и уникальный народ, но отдала без боя уникальный цивилизационный проект, открыла завоевателям врата в третий вечный город. Это преступление, не имеющее аналогов. Это коллаборационизм с Молохом, золотым тельцом. Трудно вообразить, какой кары достойной такое деяние. Но Суд — дело иных времен. Сейчас надо осознать, что еще можно спасти, как нужно действовать, какую стратегикРиспользовать? Пожалуй, единственная сила, которая может осознать все масштабы случившейся катастрофы — это российская армия. Резонно задать вопрос — почему именно она? Ведь согласно общепринятым клише ее представители отнюдь не отличаются высоким интеллектуальным уровнем. Но есть одно обстоятельство, которое делает именно военных - 76 - привилегированной кастой в данный период мировой истории. Оно заключается в следующем. Американская военная доктрина и в эпоху холодной войны и в настоящее время целиком и полностью строится на одном принципе. — Русские (советские) являются не просто идеологическим, но историческим противником США и остальных стран Запада. Следовательно, дело не в идеологии или экономической модели, дело в геополитике, в географии, в истории. Эта мысль предельно ясно изложена у адмирала Мэхэна и Николаса Спайкмена. Это основоположники глобальной стратегии Штатов. Их прямым наследниками являются современные теоретики - Киссинджер, Бжезинский, Дэвид Рокфеллер. Американская военная стратегия основывается на комплексном анализе исторических авторов и вытекает из ясного понимания универсального, планетарного значения американской модели. Если в других секторах западного общества существует некоторый разброс мнений и часто на первый план выходят иные сюжеты и темы, военная стратегия не меняется от светских мод. В этом залог американской мощи: независимо от политических программ все ведущие политические партии и мощные экономические корпорации придерживаются единой геополитической стратегии, осознавая — как общий знаменатель — единство цивилизационного проекта. Суть США в их геополитической стратегии. Здесь обнаруживается с невероятной ясностью то, что завуалировано в иных областях. Эта стратегия основана на борьбе против Суши, против Евразии, против континентальных моделей, отвергающих "торговый строй". Одним словом, на борьбе против Рима. Все остальное второстепенно. "Третий Рим должен быть разрушен" -не устают повторять американские стратеги. И они по-своему правы. В силу специфики своей профессии первыми в России американская военная стратегия осознается военными. Они первыми читают доклад американского подсекретаря Обороны, ответственного за политические вопросы, Пола Волфовитца от 1992 года, опубликованного в New York Times 8 марта 1992 года и в International Herald Tribune 9 марта 1992, где содержится перечисление основных приоритетов американской внешней политики, продиктованной стратегическими соображениями. Там утверждается, что все страны должны "отказаться от противодействия американскому лидерству или от постановки под сомнение превосходства нашего экономического и политического устройства". ,В качестве основной опасности доклад Вольфовица указывает на "опасность для европейской стабильности, проистекающий из-за подъема в России национализма или попытки России снова присоединить к ней страны, получившие независимость: Украину, Белоруссию и другие". Следовательно, именно российские военные являются тем социальным субъектом, который напрямую сталкивается с ясным недвусмысленным выражением глобальной воли атлантистского Карфагена. Советская стратегия строилась на антитезе стратегии американской. Сегодня политическое руководство России - не будем сейчас обсуждать по каким причинам - отказывается даже признавать реальное положение дел, не говоря уже об адекватном ответе. Чиновники еще могут в оправдание сослаться на "неведение". Но российские военные не могут. Они воочию наблюдают, что Запад нисколько не смягчает своего давления на Россию, несмотря на все идеологические уступки Москвы. Карфаген успокоится только тогда, когда от нас ничего не останется. Это ясно (или должно быть ясно) любому российскому офицеру с полной наглядностью и очевидностью. Отсюда драма армии. Она осталась последним социальным субъектом, кто способен, более того, обязан, отвечать на вызов истории. Все остальные устранились, забаррикадировались неведением, демагогией, бессмысленной экономической статистикой. На городской стене остался лишь преданный изнутри и раздавленный извне отряд. Не способный покинуть пост. Последние воины Рима. Российская армия. На них, русских военных — не готовых, не компетентных решать глобальные политические вопросы — обрушилась история. Они оказались последними потомками, вошедшими в наследство Като-на, в вечное наследие "Пунических войн". - 77 - История дана им в карте расположения вражеских натовских частей, как черный рок, приближающихся к нашим границам. Она исчисляется количеством приобретенных ими, и уничтоженных нами боеголовок, подводных* лодок, военных спутников-шпионов. Жуткая статистика планетарного поражения. Не просто советской системы, не только России и русского народа. Поражение миссии вечного Рима, поражение Суши. Гибель богов. Геббельс под советскими бомбами, обрушивавшимися на Берлин в последние дни Рейха, говорил: "Вы думаете, это гибнет Германия? Нет, это гибнет дух..." С еще большим основание мы можем применить эту фразу к нам самим сегодня. "Вы думаете это гибнет СССР? Нет, это гибнет Рим... Это гибнет дух..." 3.4 Будущий русский Катулл Карфаген сегодня предельно силен. Он вплотную стоит к абсолютной планетарной власти. К единому мировому правительству, к мировому господству. Но есть подозрение, что колосс рухнет от тех же самых причин, которые привели его к расцвету и могуществу. Это очень точно осознал Гилберт Честертон. Как актуальны сегодня его слова. "Почему практичные люди убеждены, что зло^всегда побеждает? Что умен тот, кто жесток, и даже дурак лучше умного, если он достаточно подл? Почему им кажется, что честь - это чувствительность, а чувствительность - это слабость? Потому что они, как и все люди, руководствуются своей верой. Для них, как и для всех, в основе основ лежит их собственное представление о природе вещей, о природе мира, в котором они живут; они считают, что миром движет страх и потому сердце мира - зло. Они верят, что смерть сильней жизни и потому мертвое сильнее живого. Вас удивит, что люди, которых мы встречаем на приемах и за чайным столом - тайные почитатели Молоха и Ваала. Но именно эти умные, практичные люди видят мир так, как видел его Карфаген. В них есть та осязаемая грубая простота, из-за которой Карфаген пал. Он пал потому, что дельцы до безумия безразличны к истинному гению. Они не верят в душу и потому в конце концов перестают верить в разум. Они слишком практичны, чтобы быть добрыми, более того, они не так глупы, чтобы верить в какой-то там дух и отрицают то, что каждый солдат зовет духом армии. Им кажется, что деньги будут сражаться, когда люди уже не могут. Именно это случилось с пуническими дельцами. Их религия была религией отчаяния, даже когда дела их шли великолепно. Как могли они понять, что римляне еще надеются? Их религия была религией силы и страха - как могли они понять, что люди презирают страх, даже когда они вынуждены подчиниться силе? В самом сердце их мироощущения лежала усталость, устали они и от войны - как могли понять человека они, так долго поклонявшиеся слепым вещам - деньгам, насилию и богам, жестоким, как звери? И вот новости обрушились на них: зола повсюду разгорелась в пламя, Ганнибал разгромлен, Ганнибал свергнут... Карфаген пал, как никто еще не падал со времен сатаны " Снова, как и 2 тысячи лет назад, скепсис и деньги, с одной стороны, фанатический дух восстания — с другой. Чтобы победить врага, мы не должны останавливаться ни перед чем. Это война. Великая война континентов. Надо верить, что не бывает полностью проигранных войн. Когда кажется, что все потеряно, начинается самый серьезный и ответственный этап боя. У наших врагов шаткая почва под ногами. Они по видимости все рассчитали, все продумали, все реализовали. Но никогда не понять им "духа армии". Духа Русской Армии, неистребимого, неуничтожимого голоса Вечного Рима, Третьего Рима, Светлого Града потаенной Руси. Я нисколько не сомневаюсь, что рано или поздно будущий русский поэт, скажет, возвращаясь домой, в глубинку Орла, Тамбова или Омска, подобно древнеримскому поэту Катуллу из Сир-миона: "Карфаген разрушен, Соединенных Штатов Америки больше не существует." - 78 - Глава 4 Геополитика как судьба 4.1 Борьба Суши и Моря В основе геополитики лежит деление всех государств и культур на два типа — сухопутные и морские. Это — первый закон геополитики. Геополитики заметили, что морские цивилизации, культуры основанные на мореплавании, чаще всего имеют рыночную экономическую систему и тяготеют к либерал-демократическому укладу в политике. Сухопутные державы, напротив, отдают предпочтение нерыночной (плановой или частично плановой) экономике и ограниченной демократии, или вообще иерархическому устройству общества. Образами такого противостояния в древности являются: торговый Карфаген против иерархического Рима, демократические Афины против военизированной, аскетичной Спарты. Позднее первенство морской цивилизации перешло к Англии (еще позже к США), а такие державы как Германия, Австро-Венгрия и Россия воплощали в себе образцы сухопутной державы. Постепенно геополитическая пара Суша и Море закрепилась в форме противостояния стран Запада и Востока. Запад, и особенно форпост западной цивилизации США, довели до самых последних пределов рыночную логику, тогда как евразийские и восточные государства искали иных путей развития (советский социалистический эксперимент вполне вписывался в этот поиск). Начиная со второй половины XX века геополитическая карта мира была окончательно поделена на два лагеря — на евразийский Восточный блок с осью в СССР и на атлантический Западный блок с осью в США. Журналисты, а позже политики назвали такое положение "холодной войной", и этот термин получил широкое распространение. Считалось, что в основе планетарной напряженности лежат чисто идеологические мотивы (борьба социализма и капитализма). Однако геополитики задолго до второй половины XX века, когда даже понятия "холодной войны" не существовало, предсказали неизбежное противостояние морской англосаксонской, атлантистской цивилизации и сухопутных держав Евразии (причем прогнозировали они это совершенно безотносительно идеологических расхождений). Противостояние атлантизма и евразийства неизбежно по основополагающим культурно-цивилизационным соображениям даже в том случае, если Восток и Запад признают одни и те же идеологические ценности. Геополитика рано или поздно возьмет свое, и рано или поздно между двумя планетарными полюсами обозначится и обострится неизбежный геополитический конфликт. Не злая воля отдельных личностей или "милитаристски" ориентированных политиков ("ястребов") ответственна за это, но объективная логика пространства и ландшафта. Итак, деление в XX веке всего мира на два стратегических лагеря — страны Варшавского договора и страны НАТО — было следствием не идеологического, но чисто геополитического противостояния, проистекало из основных законов "политической географии". 4.2 Почему никак не кончается "холодная война"? Американские президенты и их советники ясно осознавали геополитическую подкладку противостояния США и СССР в "холодной войне". Будучи знакомыми с основами геополитики, они ни на минуту не заблуждались относительно того, что даже возможные идеологические сдвиги в СССР в демократическом направлении не отменят культурного противостояния. И явное доказательство, что за самороспуском Восточного блока, Варшавского не последовало аналогичной, симметричной акции со стороны - 79 - Натовские стратеги прекрасно понимали, что отказ Москвы мунизма и теорий "мировой революции" ничего по сути не противостоянии>'атлантизма" и "евразийства". Именно по этому Северо-Атлантический альянс не только сохранился, но разросся и укрепился. Подобное недружелюбие со стороны "западных партнеров" привело в недоумение российское руководство, хотя последнее можно объяснить лишь полным игнорированием основ геополитики, той "буржуазной науки", от которой с презрением отворачивались советские специалисты и аналитики, по инерции составляющие штат советников уже новых некоммунистических руководителей Российского государства. Так постепенно сложилась парадоксальная ситуация. США на основе геополитического анализа продолжали считать демократическую Россию своим потенциальным противником и закрепили это положение в своей военной доктрине (несмотря на сходство политик кого строя). А сама Россия, вопреки геополитике, и напротив, должая руководствоваться чисто идеологической логикой, только взятой теперь с обратным знаком, отказалась от рассмотрения США и стран НАТО в качестве "потенциальных противников", поспешно выкинув их в качестве таковых из своей военной доктрины. Чтобы не быть голословными, приведем несколько цитат. В докладе американского под-секретаря Обороны, ответственного за политические вопросы, Пола Волфовитца от fc992 года, опубликованного в "New York Times" 8 марта 1992 года и в "International Herald Tribune" 9 марта 1992, содержится перечисление основных приоритетов американской внешней политики, продиктованной стратегическими соображениями. США надо "убедить потенциальных соперников, что они не должны рассчитывать на то, чтобы играть в мировой политике роль, сопоставимую с США". Более того, "их надо убедить отказаться и от стремления играть более важную роль даже в региональном масштабе". США должны "учитывать интересы других высокоразвитых индустриальных наций с тем, чтобы принудить их. отказаться от противодействия американскому лидерству или от постановки под сомнение превосходства нашего экономического и политического устройства". В качестве основной опасности доклад Вольфовица указывает на "опасность для европейской стабильности, проистекающий из-за подъема в России национализма или попытки России снова присоединить к ней страны, получившие независимость: Украину, Белоруссию и другие". Эти заявления основаны на геополитическом тезисе о необходимости атлантистского противостояния даже самой теоретической возможности организации альтернативного сухопутного блока. Под "потенциальными соперниками" США недвусмысленно имеются в виду Россия, исламские государства и некоторые мощные европейские державы (Франция, Германия и т.д.),— т.е. все те государства и культуры, которые имеют евразийское, континентальное измерение и специфическую культурную и стратегическую историю. Итак, пресловутое продвижение НАТО на Восток, с атлантистской геополитической точки зрения, вполне закономерно, а с позиций ат-лантистских стратегов — совершенно логично. А фразы относительно "подъема национализма в России" (ни малейших признаков которого в действительности здесь не наблюдается) призваны лишь затемнить истинную сущность атлантической стратегии и украсить довольно агрессивные шаги "гуманитарной риторикой". 4.3 Православие и ядерное оружие Но геополитики оперируют не только культурными факторами. Для них не менее важен учет реального стратегического и экономического потенциала. Тем и отличается геополитический подход от всех других, что он учитывает самые разные факторы — и идеальные, и материальные, и военные, и религиозные, и культурные, и экономические. И помимо географического местоположения России, которое делает ее объективно главным геополитическим противником атлантизма, мы сталкиваемся в реальности с проблемой - 80 - ядерного потенциала, которым Россия до сих пор обладает и который по-прежнему остается достаточным, чтобы в случае необходимости силовым воздействием предотвратить масштабный военный конфликт, направленный против нашей страны. Русская история, евразийская культура, православная религия и ядерное оружие России в геополитическом смысле оказываются взаимодополняющими силовыми факторами, которые все вместе, в совокупности обеспечивают россиянам сохранение государственности, свободы и независимости. Идеология — вторична. История показывает, что она часто меняется даже на протяжении нескольких десятилетий, основные же вектора развития государства и нации сохраняются несмотря ни на что. И Европа и Россия поменяли не одну политическую модель, видели путчи и перевороты, диктатуры и республики, монархии и парламенты, бунты и репрессии... Но при этом, если окинуть взглядом всю историю, мы видим торжественный и величественный, долгий и трудный, но неизменно прекрасный и осмысленный путь народов и государств к своей собственной цели, к высшим, созидаемым веками и миллионами жизней идеалам. Геополитика — наука, которая заставляет мыслить масштабно, мыслить веками, континентами и народами. И если кому-то она может показаться слишком абстрактной, это впечатление обманчиво. Именно благодаря внимательнейшему и скрупулезному учету геополитических закономерностей, американским аналитикам и, шире, стратегам западной цивилизации, удалось добиться столь впечатляющих успехов по борьбе с евразийским конкурентом (т.е., увы, с нами). И в этом анализе они учитывали все факторы — экономический потенциал, и протестантскую этику, западную философию индивидуализма и эффективность рынка, ядерное оружие и "американскую мечту" мирового господства ("manifest destiny"). Русская геополитика должна поступать точно так же — учитывать все исторические, экономические и стратегические уровни и освещать руководству страны тот исторический и геополитический пейзаж, в котором им предстоит действовать и принимать жизненно важные решения. Любой односторонний подход — например, чисто экономический, религиозный или стратегический — может оказаться фатальным. Геополитика — наука совершенно необходимая для властных инстанций государства. 4.4 Игнорирование геополитических законов смертельно опасно Даже этих кратких соображений оказывается достаточно для того, чтобы понять один парадокс. — Слово "геополитика" часто употребляется в СМИ, аналитиками и политиками, но до сих пор не было предпринято ни одной попытки ясно и последовательно изложить основные принципы этой науки. "Геополитику" пытаются свести к локальному, региональному масштабу, применить исключительно к анализу частных проблем. При этом самый первый закон этой науки — закон "двойственности цивилизаций", объективного противостояния Суши и Моря, евразийства и атлантизма, торгового строя и неторгового строя, Востока и Запада —активно замалчивается. Вряд ли за всем этим стоит только невежество и недостаточная компетентность. Этот закон описан во всех западных геополитических справочниках, не заметить его невозможно. Однако именно этот столь выразительный и впечатляющий закон противоречит тем политическим уклонам, которые характеризовали некоторых деятелей в российском руководстве, в настоящий момент, к счастью, покинувших высокие посты. Эти люди, воспитанные в традициях упрощенного идеологического, а не геополитического, дуализма, посчитали, что смена идеологии российским обществом автоматически делает из наших вчерашних противников союзников. И любое несогласие с такой позицией рассматривалось почти как крамола. Обращение к геополитике как науке немедленно опровергло бы их аргументацию, показало бы полную несостоятельность их наивных надежд на "помощь Запада". Конечно, такой оптимизм, слава Богу, уже в прошлом. На нынешнем этапе российское руководство занимает гораздо более ответственную и продуманную позицию - 81 - (что касается как линии администрации Президента, Министерства Иностранных Дел, так и Минобороны). Но во многом геополитическая ситуация упущена, и сегодняшняя власть вынуждена разбирать серьезные геополитические завалы. При этом самой важной геополитической проблемой является сегодня именно "расширение НАТО на Восток" Что может предложить в этом вопросе геополитика? 4.5 Евразийский блок Вторым геополитическим законом (после закона противостояния морской и сухопутной цивилизации) является закон стратегических блоков. Он гласит, что логика истории диктует необходимость расширения территорий, входящих в состав либо единого государства либо стратегического блока нескольких государств, для того, чтобы соответствовать меняющимся историческим условиям и оставаться кону-рентоспособным. Этот закон иначе формулируется так: "от городов-государств — через государстватерритории — к государствам-континентам". Такая территориальная, военная и экономическая интеграция — очевидный факт политической истории всего XX века. В нынешних условиях ни одно национальное государства не может обеспечить своей независимости, экономической, военной и культурной самостоятельности, если оно не будет участвовать в каком-нибудь из крупных стратегических блоков. Мы наблюдаем это в процессах интеграции американского континента в единый таможенный союз, в создании Европейского Союза и т.д. При этом вполне естественно, что атлантистская цивилизация может расширяться только за счет нейтральных или евразийских территорий, и наоборот. В вопросе выбора блока важную роль играют не только силовые или материальные факторы, но и близость культур, религий и национальных традиций. В такой геополитической перспективе "расширение НАТО" вполне естественно, так как в этом проявляется стремление одного планетарного блока — атлантистского — максимально расширить зону своего континентального контроля за счет другого блока (пусть пока потенциального) — евразийского. Было бы совершенно нормально, если бы Россия выдвинула строго симметричную геополитическую концепцию и приступила бы к созданию Евразийского союза, который включал бы в себя как бывшие союзные республики (возможно, за исключением прибалтийских), так и некоторые восточно-европейские государства (Румыния, Болгария, Сербия),а кроме того отдельные азиатские страны (Иран, Индия). Это был бы конкурентноспособный геополитический проект, что не означает, что автоматически стал бы агрессивным, "милитаристским", "провокационным" и т.д. Этот проект можно было бы рассматривать как прямое приложение к российским (шире, евразийским) географическим и историческим реалиям той же самой геополитической концепции, которой последовательно придерживаются сами США и иные солидарные с ними западные державы. Часть V ХАЗАРСКИЙ ВОПРОС Глава 1 Евреи и Евразия 1.1 Неудовлетворительность объяснительных схем Еврейский вопрос продолжает будоражить умы наших современников. Ни - 82 - искусственное его замалчивание, ни поспешные апологетические выкрики, ни примитивная юдофобия не могут снять этой пробле-м"ы. Еврейский народ является уникальным явлением мировой истории. Он явно идет по совершенно особому, свойственному лишь ему религиозно-этическому пути, выполняя сквозь тысячелетия таинственную и неоднозначную миссию. Никакой убедительной, полностью удовлетворительной трактовки этой темы сегодня не существует. Часть историков склонна вообще отрицать важность еврейского фактора в русской и советской истории, что является грубым насилием над истиной. Стоит только посмотреть на списки фамилий главных большевиков и политической элиты Советского Государства, как диспропорционально большое количество еврейских имен бросается в глаза. Вторая версия относительно функции евреев в России (СССР) в XX веке характерна для наших национал-патриотических кругов. Здесь бытует представление о том, что роль евреев была чисто отрицательной, субверсивной, подрывной. Это знаменитая теория "еврейского заговора", которая была особенно популярна в черносотенных, позднее белогвардейских кругах. Закоренелые консерваторы-юдофобы переносят эту же модель и на разрушение СССР, в чем также обвиняют евреев, ссылаясь на огромное количество представителей этой нации в рядах реформаторов. Слабость этой концепции в том, что один и тот же народ обвиняется одновременно в том, что он создал Советское Государство и что он же его разрушил, что он был главным проводником социалистических, антибуржуазных концепций, и он же оказался главным апологетом капитализма. Кроме того, непредвзятое знакомство с судьбами евреев-большевиков доказывает, что они совершенно искренне верили в коммунистическую идеологию, легко жертвуя за нее собственной жизнью, что было бы немыслимо, если принять всерьез версию о группе "циничных и лживых саботажников". Третья версия принадлежит юдофильским (в предельном случае, сионистским) кругам. Они настаивают на том, что евреи всегда и во всех случаях являются правой стороной, жертвами несправедливых гонении со стороны иных народов, носителями всех позитивных, нравственных, культурных и социальных ценностей. Эта позиция признает руководящую роль евреев во всех важнейших исторических процессах в России, но заведомо утверждает, что и в Революции, и на протяжении советской истории, и в перестройку, именно евреи являются положительным полюсом, воплощающим в себе вечную правду, добро, ум, гуманность. Все эти версии страдают очевидными недостатками. Как обстоят дела на самом деле? 1.2 Новая версия Заметим, что антисемитская и сионистская версии объяснения роли евреев в современной русско-советской истории, исходят из некоего подразумевания глубинного единства еврейства, единства его исторической рефлексии и воли. Иными словами, налицо тенденция рассматривать евреев не просто как этнос наряду с другими, но как своего рода организацию, партию, орден, лобби и т.д. Иная версия, напротив, исходит из того, что никакого единства евреев не существует и что, как и в случае иных народов, каждый еврей выступает в истории обособленно, от своего собственного "я, как личность, которая лишь в фоновом, второстепенном, психологическом смысле определяется этническими факторами ( в этом случае сам термин "еврейство", как его понимают антисемиты и сионисты, не имеет права на существование). Отметая все -"эти подходы из-за их почти очевидной неадекватности, мы предлагаем иную версию. Если нас не устраивает ни персонали-стский, ни общегрупповой подходы, то есть ни концепция неопределенной множественности, ни концепция сплоченного единства, естественно предположить некоторую промежуточную модель. Имеет смысл - 83 - говорить о внутренней двойственности евреев, о наличии внутри этого уникального этноса не одной воли, но двух воль, двух "организаций", двух "орденов", двух центров исторической рефлексии, двух сценариев мессианского пути. 1.3 Восточники и западники в рядах еврейства Известный евразийский автор Яков Бромберг в свое время выдвинул очень похожую идею в своей статье "О еврейском восточниче-стве". Речь шла о том, что в среде российского еврейства явно различимы две антагонистические группы, представляющие собой полярные психологические и культурные архетипы. Одна группа — хасидскотрадиционалистской ориентации. Для нее характерны мистицизм, религиозный фанатизм, крайний идеализм, жертвенность, глубокое презрение к материальной стороне жизни, к стяжательству и рационализму. Но кроме ортодоксально религиозный среды тот же самый психологический тип давал, секуляризируясь, пламенных революционеров, марксистов, коммунистов, народников. Причем одна из ветвей мистического еврейства отличалась не просто абстрактным марксизмом, но глубокой симпатией к русскому народу и искренней солидарностью с ним, особенно с русским крестьянством и русскими рабочими , т.е. со стихией не официальной, царистской, но коренной, почвенной, донной, параллельной России, России старообрядцев и мистиков, "зачарованных русских странников". Бромберг объединяет эту хасидско-марксистскую, мистико-социалистическую среду в одну группу — "еврейское восточничество". Это "евразийская фракция" в еврействе. Другой выдающийся историк советского времени Михаил Агурский приходит к схожему выводу в своей эпохальной работе "Идеология национал-большевизма", где он указывает на истоки распространенной в еврейских революционных кругах русофилии, которая была характерна для многочисленных деятелей советского национал-большевизма еврейского происхождения — в частности, для крупнейших идеологов этого течения Исайи Лежнева и Владимира Тан-Богораза. Многие евреи видели в большевизме возможность слиться, наконец, с большим народом, покинуть гетто и черту оседлости для того, чтобы эсхатологически соединить русское мессианство с мессианством еврейским под общей эгидой евразийской революции, уничтожения отчуждающих законов капитала и эксплуатации. Таким образом, крайние круги мистически ориентированных восточноевропейских евреев (от хасидов до саббатаистов) представляли собой питательную среду для большевиков, эсеров и марксистов, и не случайно большинство вождей красных вышли именно из хасидских семей и местечек, охваченных мистическим эсхатологическим мессианским пафосом. Несмотря на внешнюю парадоксальность такого сближения между хасидским типом еврейского фундаменталиста и ярыми строителями атеистического большевистского общества была теснейшая, типологическая и психологическая связь, так как и те и другие принадлежали к "евразийской", "восточничес-кой", мистико-иррационалистической части еврейства. Противоположная группа объединяла в себе совершенно иной еврейский тип — тип еврея-рационалиста, буржуа, прохладно относящегося к религии, но, напротив, страстно погруженного в стихию алчности, личного обогащения, накопления, рационализации хозяйственной деятельности. Это, по Бромбергу, "еврейское западничество". И снова, как в случае с еврейским восточничеством, мы видим здесь сочетание внешне полярных позиций. — С одной стороны, к этой категории принадлежат религиозные круги крайних талмудистов ("раббанитов"), наследующих ортодоксальную линию Маймонида, т.е. аристотелевско-рационалистическую линию в иудейской религии. В свое время этот талмудический лагерь активно боролся с распространением в еврействе каббалистических, страстно мистических тенденций, противоречащих по своему духу и мифологической форме сухой креационистской иудаистической теологии. Позже его вожди резко выступили против псевдо-мессии Саббатаи Цеви, мессианского вождя еврейской мистической гетеродоксии. В XVIII и XIX веках из их среды составилась партия т.н. "митнагедов" (дословно "противников", на иврите), которые отчаянно - 84 - боролись с хасидизмом и возрождением крайнего мистицизма среди восточноевропейских евреев. Этот лагерь основывался на религиозном рационализме, на талмудической традиции, очищенной 'при этом от всех мистико-мифологических напластований. Как ни странно, к той же самой категории евреев принадлежали и деятели "хаскалы", "еврейского просвещения", которые предлагали модернизацию и секуляризацию евреев, отказ от религиозных обрядов и традиций во имя "гуманизма" и "ассимиляции" с "прогрессивными народами Запада". В России этот тип евреев, хотя и крайне оппозиционно настроенный в отношении консервативного номинально монархическо-православного режима , стоял на западнических, либеральных позициях. Пиком чаяний этой группы была Февральская революция, полностью удовлетворяющая буржуазным, рационалистическим и демократическим стремлениям всей данной группы. После большевистской революции "еврейское западничество" в целом поддержало "белое дело", так как несмотря на расовую близость к вождям большевиков, оно не узнавало себя в универсалистски и мистически ориентированных "еврейских восточниках". Подобно тому, как русские разделились в революцию на "белых" и "красных", — и тоже на основании глубинных архетипических особенностей, — еврейство разломилось в политическом смысле по глубинной линии, намеченной гораздо раньше, на два внутриеврейс-ких лагеря — хасидско-каббалистический (большевистский), с одной стороны, и талмудически-рационалистический (про&ветительский, буржуазнокапиталистический) — с другой. Итак, типологизация Бромберга-Агурского на исторических примерах подтверждает тот вывод, к которому мы пришли чисто логическим путем: еврейство, представляя собой этно-религиозное единство (что, впрочем.под вопросом), все же является сущностно разделенным на два лагеря, на два "ордена", на две "общины", на два типа, которые в определенных критических ситуациях демонстрируют не только различие, но и фундаментальную враждебность. Каждый из этих полюсов имеет как религиозное, так и светское выражение, оставаясь сущностно единым. "Еврейское восточничество", "еврейское евразийство" (по Бромбергу) или "еврейский национал-большевизм" (по Агурскому) заключают в себе религиозный уровень — хасидизм, саббатаизм, каббала — и светский уровень — марксизм, революционный социализм, народничество, большевизм. "Еврейское западничество" также двойственно; в нем религиозная плоскость совпадает с маймонидским рационалистическим талмудизмом (позже виленские "гаоны", центры "митнагедов", антихасидских кругов), а светская версия выражается в либералдемократическом, "просвещенном" гуманизме. 1.4 Два примера Вскрытая нами фундаментальная двойственность мгновенно объясняет множество факторов, остающихся непонятными и парадоксальными в иных интерпретационных методологиях. В частности, логичное объяснение получает загадочный феномен т.н. "еврейского антисемитизма". Так, критика Марксом Лассаля, в который Маркс употреблял крайне юдофобские выражения, а также радикально антииудейские пассажи Маркса в целом, отождествлявшие иудейство с капитализмом, становятся отныне совершенно понятными, так как еврей Маркс по своим характеристикам однозначно принадлежит к мисти-ко-хасидскому, мессианскому типу, традиционно видившему в буржуазии и капитализме (где важную роль — ив философском и в практическом смысле — играют евреи) своего главного противника. В статье "К еврейскому вопросу" Маркс писал: "Какова светская основа еврейства? Материальные потребности, своекорыстие. Каков земной идеал еврея? Торгашество. Кто их земной бог? Деньги... Деньги — вот ревностное божество Израиля. Эмпирическая суть еврейства — торгашество". Другой пример. В свое время группа каббалистов-зогаритов (поклонников каббалистической книги "Зохар"), последователей мисти-ка-саббатаиста Якова Франка перешла групповым образом в христианство, параллельно "разоблачив" - 85 - человеконенавистнические обряды талмудистов (раббанитов), своих извечных врагов. Еврейский историк Г.Л.Штрак в книге "Кровь в верованиях и суевериях человечества" так описывает конфликт между последователями Франка и талмудистами: "В 1759 г. они (франкисты — А.Д.) объявили архиепископу Братиславу Любенскому, что они жаждут крещения, как олень источника воды, и предлагали доказать, "что талмудисты проливают больше невинной христианской крови, чем язычники, жаждут ее и употребляют ее". В то же время они просили назначить им места для жилья к востоку от Лемберга, чтобы они могли жить трудами рук своих там, где "талмудисты-шинкари разводят пьянство, сосут кровь бедных христиан и обирают их до последней нитки. (...) Вскоре после диспута, по настоянию польского духовенства, приняло крещение около тысячи зогаритов". На этих двух примерах мы видим единство духовного противостояния, протекающего на разных уровнях. Атеист Маркс отождествляет Капитал с фигурой "еврея" и на этом основании проклинает и евреев и их "эмпирическое божество". Мистики "франкисты" проклинают талмудистов по совершенно иным основаниям, упрекая их — в соответствии с уровнем всей полемики — в том, что они "пьют кровь христиан". Поразительно, что и у зогаритов всплывают социальные мотивы: "раббаниты обирают христиан до последней нитки", а сами зогариты собираются "жить трудами рук своих". Духовный конфликт мистиков-созерцателей, мифотворцев, гностиков, фанатиков и духовидцев против религиозных моралистов, сторонников чистого обряда, культовых формалистов как-то незаметно и естественно переходит к противостоянию социалистов и капиталистов, большевиков и либерал-демократов. 1.5 Евреи против евреев В целом еврейство накануне революции было едино в том, что оно противостояло существующему строю. Это касалось обоих секторов. Евреи-восточники противились капитализму и религиозному консерватизму, отчуждению и формализму в сфере культуры, жаждали революционных перемен и открытия волшебной эры мессианских свершений. Евреи-западники не принимали царизм по совершенно иным причинам, считая его отсталым, недостаточно капиталистическим, цивилизованным и гуманным режимом, подлежащим доведению до уровня западной цивилизации. Все еврейство в целом было солидарно в необходимости свержения династии и революции. Совокупным действием всех этих сил при наступлении благоприятной ситуации была осуществлена Февральская революция. Но сразу же за ней обнаружились неснимаемые противоречия в лагере победивших. После свержения царского режима со всей ясностью обнаружила себя вторая линия раскола (на сей раз внутреннего), и она-то и предопределила все последующее. После Февральской революции на первый план вышло противостояние революционных и эволюционных сил, левых восточников и левых западников, евразийцев и европеистов. В среде самого еврейства со всей ясностью обнажился фундаментальный дуализм типов. Большевистский полюс объединил в себе именно представителей "еврейского восточничества", хасидско-саббатаистский тип, евреев-коммунистов, евреев-социалистов — тех самых, которые еще в конце ХУШ века хотели "жить трудами рук своих". Это трудовое, эсхатологическое, универсалистское, в большинстве своем русофильское еврейство солидаризовалось с национал-большевистским течением русских "левых империалистов", видящих в Октябрьской революции не конец национальной мечты, но ее начало, новую красную зарю, второе пришествие Советской Руси, тайного старообрядческого Китежа, утраченного в мрачное двухсотлетие санкт-петербургской синодальной безблагодатной пародии. Одним словом, еврейская струя в большевизме является логичным и триумфальным завершением исторического пути огромного (органичного для еврейства) сектора, корни которого уходят в религиозные споры Средневековья. Врагами же этой эсхатологической общины "евреев-восточников" стали все - 86 - капиталисты мира, и особенно еврейские буржуа, светское, эмпирическое (по Марксу) воплощение древних раббанитов. Отсюда и парадоксальный большевистский "антисемитизм", не чуждый и многим евреям-коммунистам. Агурский приводит в своем труде интереснейший случай, когда еврей Владимир Тан-Богораз заступается за русского большевика, позволившего себе грубую антисемитскую тираду, не только заступается, но целиком его оправдывает. Как это напоминает приведенную историю с зогаритами! С другой стороны, антисемитизм мог быть направлен и в противоположную сторону, причем и в этом случае его носителями вполне могли быть либо евреи, либо управляемые ими политические деятели. Так, к примеру, широко известны антисемитские высказывания Черчилля, который, указывая на еврейское происхождение большинства вождей большевизма, говорил о "еврейской опасности, грозящей цивилизации с Востока". При этом сам лорд Черчилль опирался в своей политической карьере на правосионистские круги Великобритании и США, как убедительно показывает Дуглас Рид. Следовательно, подобно тому, как существует "правое" и "левое" еврейство, так существует "правый" и "левый" антисемитизм. От Февраля к Октябрю проходит водораздел двух половин мирового еврейства, и с определенного момента это противостояние приобретает жесточайшие формы. 1.6 Жить трудами рук своих Нет сомнений, что евреи отличаются уникальными способностями в некоторых социальных, хозяйственных и культурных областях. Века рассеяния многому научили маленький, но стойкий, упорный народ, не желавший отказываться от своей древней мечты, от многотысячелетней религии, от далекого завета. Глядя на все окружающее как на временное, отстраненное, преходящее, евреи выработали ряд поразительно динамичных черт, позволяющих им мгновенно ориентироваться в социальных катаклизмах, в быстротекущих процессах государственного и национального масштаба, протекающих в среде "больших народов", которые, "будучи всегда у себя дома", воспринимали все с определенным отставанием. Но эти навыки могли использоваться поразному в разных ситуациях. Так, евреи-большевики приложили все свои усилия, все национальные таланты, все духовные силы для создания мощнейшего советского государства, империи социальной справедливости, евразийского бастиона сухопутной геополитики. И многочисленные элементы еврейской диаспоры в Европе, Америке, Азии, выходцы из тех же религиозно-духовных, мистических, "восточнических" по духу, "евразийских" сред, были долгие десятилетия структурной опорой Советов, верными агентами влияния Великой Евразии, проводниками большевистского мессианства. Именно они составили основу Коминтерна, сплели могущественную евразийскую сеть агентуры Москвы во всех уголках планеты. Но снова подчеркнем, что речь шла не просто о евреях, но об особой категории евреев, о специфическом еврейском лагере, о "евреяхевразийцах". Кстати, на определенном этапе именно они, эти "красно-коричневые" евреиевразийцы и подготовили создание государства Израиль, вступив под руководством (и с санкции) Москвы в жесткую схватку с англичанами-атлантистами, с силами капитала и либеральной демократии. Они же составили ось левых сил Израиля, плодом их усилий были знаменитые кибуцы. Все то же зогаритское — "жить трудами рук своих". Апологеты еврейства как такового, представляя всех евреев исключительно невинными жертвами, никак не могут объяснить тот факт, что в эпоху суровых репрессий, как ленинских, так и сталинских чисток, евреи были не только жертвами, но и палачами, причем не в индивидуальном, чисто личном, а именно в групповом, партийном, фракционном смысле. Это не укладывающееся ни в антисемитские, ни в юдофильские рамки обстоятельство на самом деле объясняется тем, что и во время советской власти внутренняя борьба в еврействе не прекращалась; тем, что большевистские, "хасидские", "зогаритские" элементы, хорошо знающие навыки и змеиные манеры своих собственных соплеменников, их склонность к интригам, к хамелеонству, к заговорам, нещадно - 87 - сражались с буржуазными элементами еврейства, с остатками "евреев-западников", с наследниками "раббанитско-го" духа, с идейными потомками "митнагедов". Отсюда и парадокс — в центре ярко выраженных антисемитских чисток сплошь и рядом стояли сами евреи. 1.7 От перелома к краху Критической точкой в истории еврейского евразийства является 1948 год. В этот момент Сталин и его приближенные приходят к выводу, что государство Израиль, создание которого в самом начале с энтузиазмом поддержало советское руководство (как хасидско-социа-листическую конструкцию), оказалось инструментом буржуазного Запада, поскольку линия капиталистов-митнагедов одержала в нем верх. Сионистские тенденции стали пробуждаться и в советском еврействе, а это означало переход инициативы к остаткам "западнического" сектора, чье тотальное искоренение оказалось лишь видимостью и чья живучесть превзошла даже бдительные подозрения евреев-евразийцев. Этот момент стал фатальным — как показывают последние события конца нашего века — для всего советского государства, для социализма во всем мире. Когда антисемитские тенденции в советском руководстве перешли определенные границы — особенно вопиющим было уничтожение Еврейского антифашистского комитета, состоящего практически на 100 процентов из убежденных евразийцев и прямых агентов Лаврентия Берии (что говорит только в их пользу) — только самые стойкие евреинационал-большевики смогли остаться непоколебимыми на своей русофильской, советско-имперской позиции. В целом же в глазах еврейской массы влияние евразийцев было в достаточной степени подорвано, а их основная геополитическая и идеологическая линия существенно дискредитирована. С другой стороны, из партийной и военной среды к вершинам власти стали подтягиваться великорусские и малороссийские элементы, которым был совершенно непонятен мессианский пафос левого национализма, мессианского национал-большевизма, лежавший в основе духовного союза еврейских и русских большевиков еще с начала века. Эта новая генерация ощущала себя более государственниками, чем проповедниками Новой Истины, наследуя либо армейский "романовский" дух царистской касты военспецов, не до конца выкорчеванной большевиками, либо простонародный, рабоче-крестьянский шовинизм с определенной долей нерефлективного, инстинктивного антисемитизма. Эти армейские кадры, не знавшие революции и высшего духовного, исторического напряжения, ей сопутствовавшего, не вникали;^ тонкости национальной политики. Особенной глухотой в этом вопросе отличались выходцы с Украины, которые с определенного времени — вместе с Хрущевым — стали все плотнее оккупировать высоты власти в СССР. И хотя сразу после смерти Сталина Берия полностью прекратил антисемитские "дела врачей", самое непоправимое было совершено. Далее наступил фатальный перелом. Русское-еврейское, евразийс-коконтинентальное, интернационал-имперское, мессианское, революционное течение, являвшееся становым хребтом Советской Власти, было подорвано, надломлено, дисфигурировано в своей основе. Государство, власть, хозяйственные организмы стали функционировать по инерции. Чистки, в основе которых всегда неизменно лежали скрытые идеологические, метаполитические, фундаментальные причины, завершились, на их место пришла возня кланов, постепенное "обур-жуазивание" социализма, его скатывание в мещанство, в обывательщину. Революционный эсхатологический пафос выветрился. Советским государство продолжало оставаться лишь по инерции. База мировой эсхатологической евразийской революции превратилась в сущности в обычное государство. Мощное, гигантское, своеобразное, но лишенное накала изначальной вселенской миссии. На уровне еврейства это означало полное поражение "хасидско-саббатаистского" - 88 - лагеря и постепенный выход на первые роли евреев-рационалистов, кантианцев, гуманистов, митнагедов, западников. Тайный альянс национал-большевизма был расторгнут, еврейское восточничество ускоренными темпами маргинализировалось. Его влияние, его позиции катастрофически падали. Постепенно сам тип еврея-большевика был сдвинут на периферию, и во главе еврейской общины в СССР выдвинулись представители маймонидского, талмудического толка. Чаще всего в светской, омирщ-вленной, гуманистически-либеральной версии. Этот буржуазный, право-сионистский фланг отныне работал только на развал советского строя, готовил крах социализма, подтачивал гигантскую геополитическую конструкцию изнутри. 1.8 К евразийскому будущему Еврейское восточничество не является сугубо современным, исключительно советским феноменом. Оно коренится в глубинах национальной истории. Возможно, за ним стоит какая-то страшная религиозная или расовая тайна. Как бы то ни было, не вызывает сомнений, что победа "митнагедского" лобби, еврейского западничества не является и не может являться необратимым и тотальным фактом. Нельзя отрицать, что позиции еврейского восточничества сейчас как никогда слабы и маргинальны. Но это вполне может быть лишь временным явлением. Сама национальная идентификация определенной части еврейства немыслима без жертвенности, великого сострадания, мучительного и идеалистического поиска истины, без глубинного мистического созерцания, без гадливого презрения к темным рабским законам "мира сего" — к законам рынка и эгоистической выгоды. Еврейское восточничество, подвиги смирения и возвышенного юродства первых легендарных цадиков, искреннее сострадание к ближним, независимо от их расовой и религиозной принадлежности, фанатичная вера в справедливость и честное устройство общества, и наконец, смутно угадываемая солидарность с трагическим и прекрасным, тоже избранным, богоносныМ1 народом истории — русским народом, все это неистребимо у определенной части еврейства, неотделимо от его уникальной судьбы. Зажатое между (отчасти оправданным) антисемитизмом русских патриотов и западнической, рационалистической, рыночной, подрывной и антигосударственнической ориентацией основной массы нынешних российских евреев-либералов, еврейское восточничество переживает тяжелые времена. Но не следует отчаиваться. В жизни этого народа были и не такие испытания. - 89 - Часть VI СВЯТЫЕ ПОЧВЫ ВОСТОКА Глава 1 От пространства к культуре (фактор почвы) 1.1 Земля как война Понятие "земли" тесно связано с понятием "войны". История войн показывает, что конфликты, возникавшие из-за территорий, являются главной и почти единственной причиной войн. Все остальные ценности — деньги, золото, стада, богатства, женщины гили провизия — приобретаемые в результате войн являются второстепенными относительно главного — земли, территории. Это понятно — тот, кто владеет землей в некотором смысле владеет всем тем, что на ней находится, а поэтому захват территорий автоматически позволяет пользоваться всеми теми богатствами, которые на них расположены — включая человеческие жизни. Эта тема уходит своими корнями в древнейшие культы, связанные с Землей, Матерью Землей, подательницей и родительницей человеческих богатств. Земля воплощала в себе изначальную матрицу, из которой появляется все остальное. Некоторые мифологии утверждают, что и сами люди когда-то, "во время оно" выросли из земли. Библейская версия о создании Адама первого человека из "красной глины" (еврейское "адам" произошло от "адама", "красная глина") прекрасно вписывается в эту логику. Поэтому Земля считается животворящей силой материи. Богатством богатств, самой высшей ценностью — ведь все ценности исходят именно из нее. Война между народами и государствами, между цивилизациями и конфессиями ведется именно за эту волшебную субстанцию — Мать-Землю. Тот, кто добивается успеха и приращения территорий — невероятно обогащается, даже в том случае, если жители завоеванных земель сами нищи, а почва бесплодна. Земля, будучи сакральной категорией, ценна сама по себе, но это подтверждается также и в прагматической области. Даже самые бедные аридные зоны и неплодоносные степи или пустыни могут сыграть приопределенных условиях ключевую роль для народов, обществ и государств, их контролирующих. В вопросах, связанных с Землей, древнейшие архаические сюжеты человеческого бессознательного странным образом смыкаются с новейшими, ультрасовременными геополитическими и геостратегическими концепциями, указывающими на решающее значение географии для развития цивилизаций, культур, идеологических блоков. Понятие "Земли", "Суши", является основополагающей категорией геополитики как науки. 1.2 Зубы дракона Если война изначально связана с землей, то должна существовать какая-то качественная связь с землей и самой касты военных. Военные, армия — защитница своих земель и в определенных ситуациях завоевательница и покорительница новых территорий. Армия является динамическим проявлением Земли как качественной категории. И многие древние мифы говорят о таинственных непобедимых воинах, родившихся из Земли, засеянной "зубами дракона" или каким-то еще магическим способом. В военных, кшатриях, богатырях Земля проявляет свой подвижный, силовой импульс. Хлебопашцы, ремесленники, иные типы населения связаны со статическими сторонами Земли. Военные же воплощают в себе подвижный, диалектический ее принцип. Не случайно символическое качество касты воинов в индуизме — "раджас", что - 90 - означает "экспансию", "растяжение", "расширение", а это одно из основополагающих качеств пространства, т.е. того, что "простерто", "растянуто", "протянуто". Показательно также, что русское слово "воин" родственно к древнеиндийскому корню "veti", что значит "преследовать, гнать, стремиться к", а это снова отсылает нас к идее "динамического движения", "растяжения". Та же концепция стоит и за индийским термином "кшатрий", произошедшим от слова "кшетра" — т.е. поле, горизонтальное пространство, земля. Такие устойчивые соответствия предопределяют пространственный характер мышления военных как особого типа. — Любовь военных к картам, стратегическим маневрам, передислокациям, маршам — в конце концов, все это выражение пространственной, земной природы армии. Военный воспринимает мир как пространство, как нечто происходящее в пространстве и эта специфика лежит в основе классического для армии консерватизма — военные как бы не замечают времени, истории, разные эпохи сосуществуют для них в едином пространственном ансамбле. В некоторых ситуациях это представляется несколько странным, подчас нелепым. Но в основе всего лежит кастовая типология. 1.3 Ликвидные орды рынка Геополитика делит все разновидности цивилизаций на два типа — на сухопутные и морские. Сухопутные связаны с Землей, а соответственно, с воинами как основной "земной" кастой. Цивилизация Моря, морская держава основана на ином типе. Этот тип — тип торговца, человека, специализирующемся на обмене, извлекающего из этого обмена личную выгоду. Торговец не связан с пространством и с сушей, он являет собой антитезу воину. Область его действий сопряжена не с фиксированными реальностями, но с текучей средой. Эта среда оторвана от корней, наполнена объектами, уже утратившими связь с процессом появления из земли, из животворной матрицы вещей. Торговля оторвана от Суши, и поэтому своего максимального развития и совершенства она достигает среди народов, населяющих береговые зоны, прибрежные территории. "Торговля", "порт", "берег", "флот" — понятия почти синонимичные. Торговое мышление в отличие от созна-ния военных, оторвано от пространства как фиксированного непод? вижного целого. Это безразличие к пространству и его форме предопределяет невнимание торговцев к фактору границ. В границах —-естественных или искусственных — торговец видит только негативное препятствие, погрешность среды, несовершенство мира, препятствующее оптимизации торговых трансакций. Земля у торговцев принципиально десакрализирована, приравнена к разновидности товара — одной из многих других, ничем не выделяющейся по своей сути. Иными словами, отношение торгового сознания к земле целиком и полностью игнорирует ее животворящее качество, ее формообразующее начало, ее предшествование появлению форм. Такая земля является "мертвой", "вторичной", предметной, духовно аридной. Торговец видит любую землю как пустыню, чисто количественное пространство, плоскую декорацию, на фоне которой и через которую движется торговый караван. Самым идеальным пространством, точно соответствующим торговой ментальности, является даже не пустыня, но Море. Оно — совершенно одинаково и равнозначно на всем своем протяжении, оно гомогенно и открыто, оно чисто декоративно и мертво само по себе, подлежит простой и униформной эксплуатации. И не случайно, одно из определений капитала — это "ликвидность", т.е. "текучесть", "разжиженность" его субстанции, неплотность, нефиксированность, оторванность от ансамблей строгих форм. Можно сказать, что историческое сознание тесно связано именно с "текучей" ментальностью торговцев, тогда как воинское сознание классических людей Суши тяготеет к рассмотрению вещей sub speciae eternitatis, "под углом зрения вечности". - 91 - 1.4 Метацивилизации На основании такого дуализма типов, замеченных как геополитиками, так и социологами (особенно Вернером Зомбартом) можно сделать любопытные выводы относительно более общих реалий. Например, Государство как категория неразрывно связанная с конфигурацией пространства, безусловно принадлежит к военно-сухопутной структуре. И наоборот, торговое сознание не может быть по-настоящему государственным, так как любая государственная конструкция с необходимостью накладывает на сферу обмена определенные ограничения, которые, с чисто рыночной точки зрения, всегда являются исключительно отрицательными. Капитал и торговый строй по своей природе не может быть национальным, государственным, строго локализованным в пространстве. Единственно, что можно утверждать о его географической природе, так это тяготение* "морским пространствам". Конечно, в реальном мире ни воинское, ни торговое общества никогда не встречаются в чистом виде, но все же обе тенденции находятся в радикальном и неснимаемом противоречии друг с другом, и доми-нация одной из них над противоположной определяет сущностную ориентацию каждого конкретного народа и государства, шире, каждой отдельной цивилизации. Если в обществе преобладает сухопутный принцип, неявный культ Земли и пространства, почти наверняка можно утверждать о военном устройстве такого общества. Если же основные усилия вкладываются в развитие флота, такое государство обречено на усиление в нем позиций торговцев и легко предсказать его дальнейшее растворение в более общем географическом контексте. Любопытно, что у многих народов с подчеркнутой сухопутной ориентацией, но при этом живущих на островах или в береговых зонах существовали сакральные табу как на мореплавание, так и на определенные формы обмена и торговли. В таких случаях на место объективной географии вступала география субъективная, культурная, вступающая в активное противоборство с диктатом природной среды. Не само пространство лежит в основе цивилизационного типа, но осознание пространства, его образ, возведение его Фнекоей "идеальной форме", которая постепенно приобретает самостоятельность и сама начинает диктовать пространству его структуру. Это позволяет говорить об "идеальной Суше" и "идеальном Острове", что в кастовом смысле будет тождественно "воинскому строю" или "торговому строю". "Воинский строй" воплощается в концепции "сакрального Государству". "Торговый строй", напротив, ведет к уничтожению Государства (вначале через его десакрализацию), а затем и вовсе к его отмене. 1.5 Милитаризм — евразийство — социализм Соотношениям военного и торгового принципов между собой есть кастовый или социально-экономический аналог "великой войны континентов", ведущейся на уровне геополитики между Сушей и Морем. И любопытно, что человеческая история постепенно движется к очищению, абсолютизации этих двух начал как в геополитическом, так и в типологическом аспектах. Цивилизации Моря постепенно сливаются в единую макроцивилизацию, метацивилизацию Моря, которая стирает границы и государства, народы и расы, религии и культуры в единый однородный блок, в мировой рынок. Тип торговца распространяется на все остальные профессии и "касты", социальные слои и институты. Аналогичный процесс развивается и на ином сухопутном полюсе. — Здесь воинские, консервативные, государственнические тенденции тяготеют к интеграции в Континентальной Империи, в едином Метаго-сударстве, созданном на основании типологии Воина. Это своего ода Великой Континентальной Спарте. Это потенциальная метацивилиза-ция Суши. Есть и философская пара понятий, соответствующая этому делению: холизм, целостность, континуальность, непрерывность, как основной принцип - 92 - пространственности доминирует в военном строе Суши; дискретность, дисконтинуальность, прерывность, атомарность, индивидуация связаны с торговым порядком Моря. Перенесение внешней чисто геополитической дуальной проблематики на область социальной типологии и даже психологии имеет огромное оперативное значение. Благодаря такому шагу мы получаем надежный и эффективный инструмент для понимания того, каким образом внешнеполитические, глобальные, геополитические факторы, влияющие на ситуацию извне, связаны с внутриполитическими, локальными событиями, социально-экономическими процессами и баталиями на уровне каждого отдельного государства или народа. Важнейший вывод: интересы Суши, геополитические цели Евразии неотделимы от доминации воинского типа, от его однозначной и радикальной постановки над торговым классом, над законами и требованиями рынка. Рынок в метацивилизации Суши должен быть строго подчинен армии, Море — Земле. Выбор в качестве правящей идеологии либерально-торговых, капиталистических, буржуазно-рыночных идеалов и принципов для сухопутной державы тождественен самоубийству. Следовательно, армия сухопутной державы помимо внешней угрозы и геополитического противника может ясно и с полной ответственностью выделить, назвать и обозначить внутреннего врага. Этим врагом будет являться Капитал, идеологии и институты, призванные обеспечить установление и поддержание "торгового строя". Вернер Зомбарт разделил всех людей на два типа — "герои и торговцы", "Helden und Haendler". Герои вырастают из Земли, "Геры", матери богов, жены Зевса, как "Геракл". Герои и воины — синонимы. В сегодняшней картина мира этот дуализм переходит в яростное и тотальное противостояние "последней битвы". Классовая борьба, в ее сорелевской интерпретации, и есть война Героев и Торговцев, Воинов и Буржуазии, поскольку сам рабочий класс Сорель приравнивал к одному из подразделений армии, "трудовой армии". Быть евразийцем, традиционалистом — то же самое, что быть кшатрием, военным, воином. Быть воином — то же самое, что быть социалистом, яростным противником Капитала и торгового строя. Если русский военный не является социалистом, он либо невежественен, загипнотизирован, обманут, либо он — предатель своего Государства и своего народа, так как Россия — будучи оплотом сухопутной метацивилизации, ее осью, приговорена Капиталом, враждебной метацивилизацией Моря, к тотальному уничтожению. Национального капитала не существует, капитал интернационален по своей сути. Еще точнее, капитал связан с Западом как географическим полюсом "торговой цивилизации". Следовательно, между внешним врагом (атлантизм) и внутренним врагом (буржуазия) следует поставить строгий знак равенства (и действовать соответствующим образом). Глава 2 Русское Сердце Востока 2.1 Предварительные замечания — Начало и конец позитивистской науки Сакральная география в значительной степени отличается от географии обычной, физической. Мы привыкли рассматривать землю как шар, как глобус (по-латински "глобус" — шар). Для нас Север — это верх шара, а Юг — низ. Глобус можно вращать, а следовательно, понятия Востока и Запада ускользают от нашего географического внимания. А когда мы представляем нашу Землю вращающейся в солнечной системе и в - 93 - открытом космосе, мы вообще отвлекаемся от таких понятий, как стороны света. Все это кажется такой условностью! Пережитком "темных времен", когда мир представлялся стоящим на трех китах, а земля виделась подобной диску. Долгое время научные открытия, сменявшие друг друга в бешеном ритме и открывавшие новые горизонты, воспринимались людьми некритически, с чрезмерным энтузиазмом, а это, в свою очередь, заставляло с презрением и брезгливостью относиться к картине мире, характерной для наших предков. Да и самих этих предков мы были склонны считать темными, дикими, примитивными, только что переставшими быть "обезьянами". Такое позитивистское отношение довольно быстро стало сталкиваться с противоречиями. Развитие науки подошло вплотную к проблеме сознания, человеческого фактора применительно к природным явлениям. И тут все изменилось — оказалось, что мифологические архетипы, установки сознания, формируемые культурой, историей, средой, географией, языком оказывают такое сильное влияние на научную методику, что могут деформировать данные так называемых объективных материальных исследований. Это разочарование во всемогуществе позитивных наук шло на всех уровнях — открытия в области психологии глубин и психоанализа показали, насколько якобы рациональный человек зависит от темных сил и импульсов, замурованных в безднах подсознания; лингвисты и психолингвисты обнаружили, в свою очередь, прямую зависимость мышления от специфики языка; философы-позитивисты обнаружили, что такой категории как "атомарный факт" просто не существует, и что вне интерпретации вообще не может идти речи о факте; и наконец, физики, исследуя парадоксы квантовой механики пришли к выводу о том, что наличие или отсутствие "наблюдателя" прямо влияет на ход квантовых процессов, привнося субъективный элемент даже в такую строгую дисциплину как физика. В конце 80-х в США состоялась международная научная конференция под выразительным названием "Конец Науки", на которой участники вынуждены были констатировать, что совокупность современных научных знаний является, на самом деле, лишь современной разновидностью мифологии, а значит, человечество фатально остается тем же самым, что и раньше — его "развитие" и "прогресс" носят циклический характер. Эпоха оптимистического материализма и позитивизма явно завершилась. А значит, на повестке дня новое осмысление древних мифологических конструкций, реабилитация различных дисциплин и наук, поспешно занесенных в разряд преодоленных и примитивных. Отсюда повышающийся интерес к мифологии, истории религий, алхимии, магии, астрологии у самых трезвых представителей современной науки. Человечество, меняясь, остается самим собой, а следовательно, скепсис в отношении к прошлому и цивилизациям прошлого более неприемлем. Сейчас мы должны отложить глобус, забыть о куске материи, носящейся в безжизненном космосе, и обратиться к волшебному миру сакральной географии, к тому удивительному миру, в котором жили, созидали, любили и убивали врагов наши предки, сформировавшие постепенно и упорно нашу культуру, нашу психологию, нашу душу. Пора возвращаться в миф. А это означает возврат к волшебной, священной и удивительной стране — Светлой Руси. 2.2 Полярные горы посредине материка Прежде всего следует отметить определенную закономерность в сакральной географии древнего мира. Все древние культуры, которые всплывают в памяти, когда мы говорим о древнем мире, располагались географически южнее горной цепи, пересекающей весь евразийский континент с Запада на Восток. Это очень важный момент. Конечно, и севернее этой великой гряды существовали народы и племена, культуры и цивилизации. Но эти "северные" территории — от Кельтиды до Сибири и Монголии — либо предшествовали более южным цивилизациям, либо сложились позже, как бы на - 94 - окраине южного мира. Здесь мы не будем разбирать эту проблему, так как на этот счет существует различные мнения. Для нас важнее следующий момент. Сакрально-географические модели мирового устройства, которые стали более или менее универсальными в Древнем Мире, все без исключения выработаны в ареале, расположенном южнее евразийской гряды. И именно на основании этих южных моделей мира вырабатывались позднейшие географические представления вплоть до становления современной "шаровой географии", резко (и видимо, слишком поспешно) порвавшей с древним наследием. Полоса южных цивилизаций охватывает: — средиземноморский ареал — от Магриба (Тунис, Марокко) и Иберийского полуострова, до Италии, Греции и Анатолии на Севере и Алжира, Ливана, Египта, Израиля, Щумера на юге; — Междуречье и Персию (Элам); — Индию; — Китай; — Индокитай. На севере все эти культурные круги ограничены горами, играющими неизменно важную роль в концепции сакральной географии соответствующих цивилизаций. Каждая из цивилизаций особым таинственным ареалом окружала северные горные гряды. На крайнем западе Евразии севернее колон Геракла находились Пиренеи, отделяющие современную Испанию от Франции. Эти горы имели огромное мифологическое значение и связывались с подвигами Геракла в его сакральногеографических путешествиях. Пиренейские горы связывались в мифе с Пиренеи, возлюбленной Геракла, которую он оставил. Эти же места считались сакральными для друидов, а в христианском мире по ним пролегал важнейший европейский маршрут паломников в Кампостеллу к могиле Святого Иакова. Эти же Пиренейские горы приобретут важное сакральное значении в эпоху альбигойской ереси, и древние легенды оживут в преданиях о катарах и их духовной столице — пиренейском замке Монсе-пор, где погибли последние представители "чистых" под предводительством прекрасной дамы Эскларамонды де Фуа, обратившейся в последний момент — по словам лангедокских преданий — в голубку и улетевшей в загадочные земли Востока. На Севере Италии расположены священные Альпы. На Севере Греции — Олимп (обитель богов), Балканы и Карпаты, где были древнейшие и важнейшие святилища культа Аполлона. Над Междуречьем и Анатолией (древней страной арийцев-хеттов), а также над западным Ираном высились горы священного Кавказа, с Эльбрусом, полярной горой арийской мифологии. Восточнее простирались Памир, Тянь-Шань и Гималаи. И Север Индии и Китая упирался в пики Тибета, считавшегося обителью богов, как в индуизме (особенно гора Кайласа, где пребывает Шива с шакти Парвати), буддизме и китайской традиции. Все эти замечания ясно показывают, что в соответствии с определенной и довольно таинственной логикой все известные древние цивилизации оперировали с довольно схожей картиной сакральной географии, схожей, по меньшей мере, в том, что на крайнем севере земли (отождествлявшейся с крайним севером данного культурного региона) находилась гора или цепь гор, которая считалась Осью Мира, священным полюсом, волшебным истоком и высшей святыней. Священная гора индусов Меру имеет тот же самый смысл. Этот относительный "север" или сакральный север был не только окружен почитанием и поминался в сложных культах и ритуалах. Он был окутан также в довольно тревожные легенды и мифы, ведь приближение к святыне означает одновременно - 95 - усиление всех потусторонних энергий. И стражи порога, оберегающие подступы к Центру Мира, к Полюсу, естественно и логично стремятся отвратить любопытных и преградить путь недостойным. Отсюда тревожные и зловещие темы, связанные с Севером в сакральной географии. В некоторых случаях тема "северного зла" становилась самостоятельной, и тогда эта ориентация приобретала зловещий негативный смысл. Так, в некоторых переднеазиатских культах существовало предание, что горы являются обителью "демонов", и что север — это ориентация зла. Любопытно, что северная ориентация имеет отрицательный характер в иудаистической традиции, где северная страна Рош, Мешех и Фувал связывается с приходом "гогов и магогов", демонических племен, которые должны появиться на земле в конце времен. К этой же категории относится демонизация североевропейских народов (варваров и особенно кельтов-пиктов) в греко-римской цивилизации. Жители древнего Ирана на том же основании противопоставляли себя северному Турану. Китайцы видели в северных кочевниках — монголах, чжурчженях, маньчжурах, позже тюрках — демонопок-лонников и т.д. Север в сакральной географии одновременно и сакрален и демони-чен. Увы, это выражение не совсем корректно. Моралистическое деление сферы сакрального на белое и черное появилось довольно поздно. До определенного момента, а в случае некоторых архаических культов и до сего времени, сакральное не знало деления на "светлое" и "темное". Потусторонний мир воспринимался как нечто единое и одинаково противоположное миру обычному, профаническому. Переход от профанического к сакральному во всех случаях предполагал столкновение с периферией сакрального, с его "темной", "негативной" стороной. И лишь по мере духовного пути к центру, к полюсу потустороннего, мрак "стражей порога" рассеивался и обнажался пресвет-лый мир полярного Сада, Рая. Северная гора, ось мира рассматривалась в сакральной географии как раз как та точка, в которой происходит таинство перехода от посюстороннего к потустороннему. Поэтому эта точка внушала и благоговение и ужас 'одновременно, была нагружена темным восторгом и светлым ужасом. Итак, подытожим все соображения. Традиционные цивилизации древности выработали довольно сходную в общих чертах картину, в которой северные земли, примыкающие к Полярной Горе, наделялись сугубо двойственным значением — это были региона ада и рая одновременно, так как контакт с потусторонним, локализованным на Севере, означал вхождение в совершенную новую по сравнению с обыденным миром сферу, пугающую, опасную, но одновременно спасительную и духовную. Заметим при этом любопытную деталь. Иранская традиция, вообще отличающаяся заостренным дуализмом, акцентировала противоречие Иран-Туран (ярко выражено у Фирдоуси) очень строго, почти в моралистических терминах. Здесь демонизация Севера сопоставима с иудейской традицией (вообще между ними очень много общего). В Индии, отличающейся напротив, подчеркнутым Адвайтизмом, недуализмом, зловещая сторона Севера была выявлена менее всего, если не считать связь с Севером и северной горой Шивы-Разрушителя, который, однако, в индуизме не является негативным или демоническим персонажем, но скорее трансцендентной ипостасью Абсолюта, разрушающей посюстороннее, но открывающей потустороннее. Это прекрасно вписывается в ту модель сакральной географии, которую мы выявили. 2.3 Найденная Гиперборея Теперь перейдем к России и ее месту в сакральной географии, в изначальной картине мира. - 96 - Русские земли лежат севернее той горной евразийской гряды, которая означала в древних цивилизациях Центр Мира. Это значит, что наряду с центральной и северной Европой, Россия является сугубо "гиперборейской" территорией. Рене Генон однажды указал на странность самого греческого термина "Гиперборея", означающего не просто "северная страна", но "страна, лежащая по ту сторону Севера". Генон выразил свое недоумение по поводу такого противоречия и предложил пользоваться термином "Борея", "северная страна", который он сопоставлял с индийским названием волшебного Северного континента "Варахи". Из наших предыдущих соображений само собой вытекает вывод о том, что название "Гиперборея" было совершенно обосновано в случае греческой картины сакральной географии, так как "Бореей" для греческого мира были Балканы и Карпаты, гряда северных гор, обрамляющих Аппенинский полуостров сверху. За этими горами лежали не "борейские", но именно "гиперборейские" земля. В таком случае все встает на свои места. Северная Евразия, большую часть которой занимает Россия, является таким образом Гипербореей в самом прямом смысле, и именно такое название точнее всего подходит к России в контексте сакральной географии. Если это так, то у народов Востока, не порывавших никогда связи с древнейшими уровнями культуры и традиции (как это сделали высокомерные и недалекие люди Запада), к России должно существовать особое отношение, вытекающее именно из ее гиперборейского местонахождения, из ее полярного символизма. Россия — страна полярных архетипов, то место, откуда сошли предки-основатели древних южно-евразийских цивилизации. В принципе нечто подобное можно было бы сказать и о Западной Европе, занимающей в общем евразийском материковом ансамбле аналогичное место по сакрально-географическому символизму. И действительно, мы видим, что начиная с первых веков христианства, когда основное внимание цивилизации постепенно переносится к северу от евразийских гор, именно пространство Европы начинает осознаваться как земли "новой сакральности", как вновь обретенная Гиперборея, призванная стать центром и оплотом "христианской эйкумены", сердцем новой Империи. Вместе с тем именно германцы, жители северных европейских стран становятся осью всех христианских династий, в силу того сакрального полярного значения, которым отмечена Гиперборея в сакральной географии. Ось Мира, полярная Гора — это высшая форма священной монархической власти. Царь в человеческом обществе, государстве, Империи является аналогом "северной горы". Но к моменту раскола Церквей с новой силой проявляется значение черты, разделяющей Евразию на Восток и Запад. Запад вместе со Средиземноморским ареалом постепенно обосабливается в отдельную сакрально географическую систему, со своей Гипербореей (германские земли), своим Югом (Северная Африка), своим Востоком (Левант) и своим "дальним Западом" (Ирландия, Бретань, позже Америка). Европоцентризм коренится именно в такой картине мира и действенен исключительно в этих границах, где он оправдан с точки зрения символизма сакральной географии. Вторая часть, чьим центром вначале была Византия (Восточной Римской Империя), потом Россия, имеет уже совершенно иную структуру. Здесь Гипебореей является именно Северная Евразия, Моско-вия, востоком — тихоокеанский ареал, Китай и Индокитай, Югом — все земли, лежащие южнее евразийских гор (от Кавказа до Алтая и Манчжурии), Западом — целиком взятое пространство католического мира, Средиземноморье и Магриб. Итак, гиперборейская функция Руси в комплексе сакральной географии более всего проступает в ее отношении с азиатскими народами и странами. По мере того, как эти культуры под воздействием общего цивилизационного процесса поневоле были вынуждены расширять свои представления о географии мира, они открывали для себя загадочный мир Северной Евразии, страну "потустороннего", тревожного и одухотворяющего одновременно. - 97 - Именно так многие народы Сибири и евразийских степей, позже монголы и тибетцы, воспринимали миссию Российской Империи, что в огромной степени облегчило русским освоение Сибири, которое не было завоеванием или колонизацией в полном смысле, но основывалось на древнейших сакрально-географических архетипах, столь живых и ясных в коллективной мифологической памяти сибирских народов. Белый Царь Руси отождествлялся с символической фигурой Полюса, Полярной Горы. Кстати, на том же самом символическом комплексе была основана сакральная харизма Чингисхана, которого тоже называли "белым царем"(так как по преданию он был потомком сыновей Алан-Гоа от "белого духа", вошедшего в ее юрту через дымовое отверстие — этот сюжет аналогичен "пришествию с Севера", "спуску с полярной горы" и т.д.). Следуя той же самой логике, бурятские ламы рассматривали династию русских царей как череду "тулку", воплощений божеств ламаистского пантеона. В частности, русскую императрицу Екатерину Великую буряты считали воплощением "белой Тары", могущественного женского божества. (Любопытно, что "белая Тара" играет важную роль в важдраяне — буддистском тантризме, возможно, знаменитый темперамент императрицы был каким-то образом связан с ее тантри-ческим архетипом.) Уже в двадцатом веке в эпоху параллельной разработки евразийского проекта большевиками, эмигрантами-евразийцами и немецкой геополитической школой Хаусхофера, полярная функция России в отношении интеграции азиатских держав в едином стратегическом блоке снова вышла не первый план и активно разрабатывалась в закрытых специальных центрах. На основании недавних и уникальных исследований молодого русского историка Олега Шишкина можно почти наверняка утверждать, что в недрах советской разведки существовала специальная структура, руководимая Глебом Бокием, Барченко и патронируемая членом ЦК Москвиным, которая всерьез работала над использованием сакрально-географических традиций азиатских народов для создания азиатского стратегического блока под контролем Москвы. При этом активно использовались труды французских оккультистов и мартинистов (в первую очередь, Сент Ив-д'Альвейдра), посвященных сохранению сакральных архетипов в восточных традициях. Любопытно, что именно Сент-Ив д'Альвейдру, женатому, кстати, на русской оккультистке графине Келлер, принадлежит главная роль в популяризации темы Аггарты, мистической подземной страны, отождествляемой также с Шамбалой, центром мира. Символизм Аггарты, как показал Рене Генон в книге "Царь Мира", имеет тот же полярный символизм, что и осевая Гора. А следовательно, тема Аггарты имеет прямое отношение к теме Гипербореи и соответственно сакральной легитимации геополитической миссии России в деле интеграции Евразии. Хотя буддолог Марко Паллис довольно убедительно доказал, что слово "Аггарта" — вопреки ложной этимологии, некритично принятой Геноном — не является санскритским, а сама тема Аггарты совершенно чужда индуистской мифологии, все оказывается не так просто. 2.4 Аггарта и Евразия Выступление, Марко Паллиса в сборнике статей в издательстве "Кайе де Лерн", посвященном Рене Генону, значительно подорвало престиж книги великого французского эзотерика, так как вскрыло некоторые явные неточности в работах того, кто претендовал на бесспорный сакральный авторитет и выступал в Европе в качестве полномочного представителя самого "Царя Мира" (как следует из его аллюзии в одной из сносок в книге с аналогичным названием). Любопытно, что одну неточность обнаружил и автор данного текста, так как Генон, говоря о достоверности сведений Фердинанда Оссендовского относительно Аггарты и "Царя Мира", ссылается на отсутствие русского перевода книги Сент-Ив д'Альвейдра. На самом деле такой перевод существовал и был датирован началом 10-х годов. Кроме того, надо совершенно не знать русское дворянство, чтобы полагать - 98 - будто отсутствие перевода с французского языка могло стать преградой для знакомства с книгой автора, связанного семейными узами с русской аристократией, где каждый второй был спиритуалистом или оккультистом и вдобавок говорил по-французски часто лучше, чем на своем родном языке. Но это детали. Интереснее другое. Жан-Пьер Лоран, современный французский ученый и исследователь творчества Генона, обнаружил упоминание об Аггарте в одном старинном манускрипте, опубликованном в Лейдене в 17 веке, где речь шла об особом городе (или святилище), расположенном в Египте, в дельте Нила. Точное название Agartus Oppidum. Автором данного тексты был Луций Ампелиус, латинский писатель III века. Он сообщает, что в этом таинственном городе есть "статуя с руками из слоновой кости, на челе которой яркий изумруд. Эта статуя внушает панический ужас зверям". Если слово Agartus не имеет латинского перевода, то слово oppidum означает "холм", что снова отсылает нас к символизму Горы и полярной горы. С другой стороны, есть авторы, которые сближают слово "агтарта" с древнегерманским Asgard, город асов, богов. Они, как правило, ссылаются на книгу графа Гобино "Эссе о неравенстве человеческих рас", книга 6, глава 1 — "Асгард, город асов или ариев, был столицей Сарматов-Рокса-ланов (заметим, что, по мнению Л.Гумилева, само слово "русский", "Русь" пошло от названия "роксаланов"). Возможно, это был большой город, полный дворцов и жилищ первых завоевателей Индии и Бактрии. Его имя было однако произнесено не первый раз в мире. Кроме других случаев давно существовал не далеко от южного берега Каспийского моря мидийский город, который назывался Аса-гарта. Птолемей называл жителей этой страны "Сагартами". Персидская надпись, приводимая Нибуром, также их упоминает. Геродот сообщает о восьми тысячах Сагартов в армии Дария". Есть также мнение, упоминаемые "сагарды" •— это "сарматы", то есть речь идет об арийских кочевых племенах, населявших евразийские степи. На самом деле, все эти названия явно относятся к одному и тому же символическому комплексу, связанному с полярной северной землей, или городом, или народом. Дельта Нила — это крайний север для Египта, местообитание "сагартов" — крайний север для индоиранских и тибетских народов, Асгарт скандинавов — крайний север для германцев. Теперь, если принять это символическое отождествление Аггарты с Гипербореей, легко увидеть, что в сакральной географии евразийского материка в целом (или, по меньшей мере, в его наиболее массивной восточной части от Кавказа и Междуречья до Тихого Океана, символическую функцию Аггарты выполняет именно Россия. Рене Генон связывает с комплексом Аггарты фигуру "пресвитера Иоанна", которого считает символическим образом "Царя Мира", Мелхиседека. Любопытно, что и упоминавшийся нами граф Гобино говорит о том, что на Востоке, где он служил в дипломатической миссии, постоянно говорят о "посольстве пресвитера Иоанна", хотя совершенно непонятно, о какой собственно стране идет речь. И наконец, та же тема "царства пресвитера Иоанна" интересует русского евразийца и великого историка Льва Гумилева, который предпринимает целое исследование данного мифа ("В поисках вымышленного царства") и приходит к выводу, что речь идет о евразийских несторианах, тохарах и уйгурах, населявших в древности Синьцзян и Западный Тибет (страна Тань). Как бы то ни было, тема "Аггарты-Полярной Горы-пресвитера Иоан-наЦаря МираБелого Царя" устойчиво связывается с евразийскими землями, лежащими севернее горной цепи нашего континента. А эти земли постепенно влились в пределы исторической России, которая объединила, сплотила и организовала их в единый политико-государственный имперский ансамбль. Случайно? Явно не случайно. Таких совпадений в истории не бывает. И как только мы - 99 - отвлекаемся от отживших и ничего не объясняющих позитивистских клише, вся картина мировой роли и сакрального значения России, ее земель, ее исторической миссии открывается во всем объеме. 2.5 Срединная миссия России Какие предварительные выводы можно сделать из нашего беглого анализа сакральной географии России, ее места в общем комплексе евразийских мифологических моделей? Во-первых, "полярный" комплекс русских земель может объяснить некоторые психологические особенности нашей нации, которые в определенной степени формируют наше самосознание. Часто можно услышать справедливое замечание, что в русском человеке без всякого посредующего элемента соседствуют демоническое и ангелическое начала. Но точно так же зловеще и одухотворенно одновременно выглядят в Традиции "стражи порога", охраняющие доступ к священному полюсу, Оси Мира. Во-вторых, Россия традиционно исполняет геополитическую миссию гиперборейского, объединительного толка. И подобно европоцен-тризму Запада, русским необходимо последовательно и планомерно настаивать на геополитическом "москвоцентризме" Евразии, т.е. неустанно двигаться к осуществлению "паназиатского" или "евроазиатско-го" проекта, стратегической интеграции восточной части материка, что точно соответствует и логике территориального развития России и ее миссии в рамках сакральной географии. При этом Россия, наконец, получит то, к чему она стремится столько столетий — стратегический выход к "теплым морям". В-третьих, специфика символической позиции России заставляет переосмыслить значения Русского Православия как уникальной "полярной" Традиции, сохранившей в чистоте и неприкосновенности устои изначального христианства, которое на своем первом этапе было полностью "полярным", но потом отчасти утратило это качество (не случайно Церковь распространялась почти строго с Юга на Север, как бы притягиваясь невидимым магнитом Арктики). . В -четвертых, Россия может (и должна) избрать свой собственный путь геополитического и культурного развития, отбросив одновременно и ориентацию на Запад, которая противоречит ее "полярной" функции, и тупиковый изоляционизм. Россия должна окончательно утвердить свое центральное, срединное место в материковой структуре, а это предполагает активный духовный диалог и стратегический союз с Востоком и Югом, с Азией, с ее древними религиями и головокружительными тайнами. Евразийская открытость и готовность к гибкому и активному общению с тем миром, в котором сохранились нетронутыми древнейшие сакральные архетипы — с Индией, Японией, Ираном, Тибетом, Монголией, Китаем. Но вместе с тем, соблюдение и утверждение своей собственной уникальной православной Традиции, обогащенной и осветленной горячей любовью к русской земле, русской истории, русской Традиции, русскому духу, русскому избранничеству. - 100 - Часть VII ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРИОРИТЕТЫ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ Глава 1 Евразия превыше всего 1.1 Геополитика с большой буквы Геополитический анализ может разворачиваться на трех принципиальных уровнях. Собственно "геополитикой" следует называть только ту дисциплину, которая рассматривает историческую, стратегическую, географическую и планетарную реальность с точки зрения, конфронтации двух типов цивилизаций — цивилизации Суши и цивилизации Моря. Этот подход является основополагающим, и все остальные — более частные — формы применения геополитической методологии к рассмотрению конкретных проблем вытекают именно из него. Историческая дуэль между Сушей и Морем в наш век окончательно приобретает характер противостояния атлантизма и евразийства. Это — уровень не просто "Большой Игры", но Очень Большой Игры. В конечном счете, геополитика — наука о противостоянии цивилизаций, и именно к ней она сводит все остальные тенденции, изучаемые и разбираемые в ходе конкретных исследований. Раздел "Основы Геополитики" посвящен в первую очередь изложению именно этой изначальной и наиболее общей базы геополитической науки. 1.2 Средний уровень Второй уровень представляет собой как бы спуск на ступень вниз, к более конкретному плану. Здесь мы отвлекаемся от глобального подхода противостояния цивилизаций и имеем дело с концепцией "сверхдержав" или "великих держав". В отличие от цивилизационного подхода, который ставит во главу угла сочетание духовной ориентации и географической территории, средний уровень геополитики оперирует с реальностью государств или блоков государств в их конкретном политическом оформлении. Здесь цивилизационный импульс облекается в формы реально существующих стран с соответствующими политическими, административными, экономическими, стратегическими, военными организмами. Если на первом уровне уместнее всего говорить о евразийском полюсе и атлантистском полюсе, то здесь от имени этих полюсов выступают конкретные государства. В наше время наиболее законченными воплощениями этих цивилизационных полюсов являются, соответственно, США и Россия. То, что понимает под "Большой Игрой" Эмрик Шопрад (см. Часть 9), относится именно к этому уровню. И в своей статье он совершенно справедливо предлагает истолковывать код важнейших событий международной жизни — в первую очередь, конфликты — как проявление традиционной борьбы англосаксонского мира (США) с Россией. 1.3 Региональная геополитика Еще более низкий уровень геополитических процессов начинается там, где мы имеем дело не с прямым противостоянием сил США и России, а с конкуренцией частных - 101 - интересов отдельных региональных держав. Конечно, и за этими трениями подспудно стоят "великие державы", использующие региональные проблемы в своих планетарных планах. Но в то же время региональные государства сплошь и рядом основываются в своих взаимоотношениях на принципах, очень сходных с теми, которые управляют планетарными геополитическими процессами. До того момента, когда реальным суверенитетом стали обладать только великие державы или стратегические блоки континентального масштаба, региональная геополитика была самой настоящей полноценной геополитикой, но постепенно она стала зависеть от более общего контекста и утратила свою самостоятельность. И все же для удобства исследований в определенных случаях можно применять геополитические методики и к уровню региональных конфликтов и трений, не забывая, впрочем, о более широком контексте Большой Игры и Очень Большой Игры. 1.4 Кажущиеся противоречия Теперь применим разделение геополитической дисциплины на различные уровни к проблеме оси Москва-Берлин и Москва-Пекин. С точки зрения "Очень Большой Игры" (цивилизационный подход), решающим фактором для планетарного господства той или иной цивилизационной модели будет контроль над береговой зоной Евразии. Наиболее существенными секторами этой береговой зоны являются на Западе — Европа, на Юге — Ближний Восток, восточнее — Иран, Индия, Китай, Япония (шире, тихоокеанский ареал). Атлантисты (ранее Англия, сейчас США) стремятся оторвать береговую зону от внутриматериковых пространств, где находится "географическая ось истории", полюс Евразии (исконно русские земли). Евразийцы стремятся прорвать эту удушающую осаду и сделать из держав "береговой зоны" своих стратегических партнеров, т.е. включить их в континентальный блок. В таком случае Евразия получает доступ к "теплым морям" и способна на равных противостоять атлантизму в планетарном масштабе. Более того, такое континентальное объединение заведомо ставит Евразию в привилегированные условия и крах атлантистской цивилизации становится неизбежным. Итак, Очень Большая Игра состоит в организации оси Берлин (столица Европы)Москва(столица Евразии)-Токио (столица Тихоокеанского ареала) с южной осью МоскваТегеран. Подсобной осью является ось Москва-Дели. При этом теоретически можно было бы включить сюда и оси Москва-Анкара, Москва-Пекин и Москва-Париж, если бы между Анкарой и Тегераном, Пекином и Токио, Берлином и Парижем не было укорененных исторических противоречий на третьем (региональном) уровне. Создание оси Москва-Берлин-Токио-Тегеран является долгосрочным геополитическом императивом всей евразийской стратегии, и этот императив не зависит от конкретного состояния соответствующих государств. Такая конфигурация континентального альянса является наиболее устойчивой и совершенной по принципиальным соображениям, и если удастся ее реализовать, это будет означать радикальную и безвозвратную победу Суши над Морем, установление над миром Порядка Евразии. Такая евразийская формула не зависит от конкретных обстоятельств — Москва, Берлин, Токио, Тегеран могут в определенные периоды времени отказываться исполнять евразийскую миссию, искать сиюминутно выгодных, но исторически безысходных альянсов в противоположном блоке. Всё это зависит от конкретики исторических обстоятельств, но и она не в силах отменить основных геополитических тенденций, которые проясняются в полной мере только в долгосрочной перспективе, проступая как грандиозный план сквозь внешне хаотическое мельтешение "реальной политики". Союз Москвы с Берлином (шире, Европой) и Токио (шире, Тихоокеанским пространством) не произвол исторического момента, это -судьба. От нее можно стараться ускользать сколь угодно долго, но рано или поздно она даст о себе знать в полный голос. Это фундаментальный вывод геополитики в ее наиболее ортодоксальном, - 102 - классическом выражении, и отрицать этот вывод можно лишь вместе со всей этой наукой целиком. 1.5 Большая Игра на среднем уровне Когда мы переходим на второй — средний — уровень, вместо потенциального плана геополитической карты мы сталкиваемся с реалиями конкретных политикостратегических машин в строго определенный исторический период. В настоящее время в силу того, что пакт Берлин-Москва-Токио был сорван накануне Второй мировой войны, атлантистам удалось (руками русских) подчинить своему влиянию Европу и Японию, которые оказались в положении американских вассалов после поражения в 1945. Поэтому в настоящем своем состоянии ни Япония, ни Германия не способны проводить самостоятельную геополитическую линию, и вынуждены подчиняться воле Вашингтона. В Очень Большой Игре они могли бы (и должны) занять место в евразийском блоке, иначе Евразии не видать планетарной победы. Но на данный момент в просто Большой Игре они подыгрывают США, и не могут поступать иначе. Единственная страна, чья геополитическая линия совпадает и в потенциальном и в актуальном смыслах, это — Иран, с которым Москва должна искать сближения на всех уровнях и при решении всех проблем. В целом же Москве в реализации своей конкретной политики на Балканах (Сербия — Косово), в Азии (Афганистан, азиатские страны СНГ), на Ближнем Востоке (Ирак) и на Дальнем Востоке (Северная Корея, Вьетнам, Монголия) следует руководствоваться двойной логикой: необходимо разделить актуальных Германию и Японию от виртуальных Германии и Японии. Это предполагает, что Москва в своем противодействии геополитическим инициативам США, направленным строго антирусски, сможет выработать позицию понимания относительно тех, кто рано или поздно должен стать стратегическим партнером несмотря на то, что на среднем уровне в Большой Игре они оказываются по иную сторону баррикад. И если в отношении Косовс-кой проблемы (как ранее в отношении Хорватии и Боснии) позиция Германии никак не может быть приемлемой для Москвы, евразийская логика заставляет переносить всю тяжесть неприязни исключительно на США. При этом на самом низком, региональном уровне следует максимально наладить эти отношения. То же самое следует сказать и об оси Москва-Пекин. Определенное сближение геополитических позиций на среднем уровне между Россией и Китаем в последние годы, действительно, заметно, но это временный и недолговечный альянс. Китай не только хочет, но и может (как всякое береговое государство) вписаться в мировой рынок, в атлантистскую геополитическую систему. Он лишь настаивает на определенных льготных условиях, шантажируя своих западных партнеров перспективами более тесного союза с Москвой и возвратом к социализму. Москва же при всем желании обречена на то, чтобы оставаться полюсом евразийства по самой своей географии, и атлан-тизм в ее случае обречен на то, чтобы остаться преходящей, краткосрочной паузой, свидетельствующей более о внутренней смуте, нежели о строгом решении, так как такое решение означает ни больше ни меньше как прямое и окончательно геополитическое самоубийство. Ось Москва-Пекин непрочна, условна, исторически случайна. Это в некотором роде импровизированный ответ на столь противоестественную ось Вашингтон-Токио, которую — после Хиросимы и Нагасаки — считать надежной и долговечной может лишь близорукий. Эмрик Шопрад в статье "Большая Игра" описывает реальное положение дел на среднем геополитическом уровне. Учитывать такое положение дел, безусловно, необходимо. Считаться с ним — также. Но при этом надо научиться верно располагать данные "средней геополитики" в более общем теоретическом контексте. - 103 - 1.6 Залог Победы Часто можно услышать упреки евразийской школы в том, что она грешит германофилией, японофилией, тюркофилией и т.д. Все это не соответствует действительности. Евразийская школа руководствуется данными геополитики как науки — со своим аппаратом, своей методологией, своей историей, своими классиками и т.д. — и на основании этих данных отождествляет судьбу Евразии с судьбой России. Положительным в таком случае становится все то, что ведет к усилению цивилизацнонного суверенитета Евразии, а следовательно, к свободе и могуществу нашей Родины, к триумфальному исполнению ее исторической миссии. Все, что этому способствует — благо, все, что препятствует — зло. Ось Берлин-Москва-Токио-Тегеран — объективный залог евразийской победы. Следовательно, именно это является категорическим императивом, а не какая-то абстрактная симпатия к немцам, иранцам или японцам. То же самое можно сказать о японских, германских или иранских евразийцах — они всячески стремятся, осознавая геополитическую логику, к теснейшему союзу с Россией, хотя при этом могут не испытывать никакой особой симпатии к нам как народу. Этого и не требуется. Великая война континентов разворачивается на слишком глубоком и серьезном уровне, чтобы соответствовать человеческим-слишком-человеческим эмоциям или фобиям. Глава 2 Экономика: Четвертая Зона 2.1 Экономика—это не более чем язык Сегодня многие убеждены, что экономика — это судьба, что это реальность в себе, предопределяющая все остальное и служащая универсальным шифром к пониманию важнейших исторических процессов. Противники такого узкого подхода склонны, в свою очередь, принижать значение экономики, игнорировать ее закономерности, отмахиваться от ее императивов. Обе позиции неконструктивны. На самом деле, экономика не что иное как язык. И на этом языке можно выразить самые разные идеи и послания. 2.2 Определение геоэкономики Среди экономических теорий, выражающих в специфической манере целый веер подспудных мировоззренческих позиций, есть такие, которые считают экономические закономерности чем-то универсальным и всеобщим (таковы либерализм и марксизм). Но есть и другие модели, неразрывно связывающие экономику с иными факторами — историческими, культурными, этническими, религиозными, социальными и т.д. Все эти теории могут быть обобщенно названы "экономикой третьего пути" или "гетеродоксальной экономикой", так как "ортодоксальными" до последнего времени считались только либеральные н марксистские подходы. Среди "гетеродоксальных" моделей наиболее интересными являются те, которые связывают экономику с пространством, с географией, и в конечном счете с геополитикой как универсальной дисциплиной, исследующей влияние пространства на историю цивилизаций. Такие теории получили название "геоэкономики". В них экономическая модель связывается со спецификой исторического пространства каждого конкретного народа и государства. Можно сказать, что геоэкономика — это составной язык, в котором совмещаются элементы традиционных экономических концепций с чисто геополитическим аппаратом. Геоэкономика основана на следующем принципе: конкретное историческое место - 104 - применения экономических моделей на практике влияет на всю экономическую систему, подстраивая ее под уникальную цивилизационную среду. Таким образом, в любые экономические модели вносятся существенные поправки, делающие каждый конкретный случай существования экономической системы уникальным и особым. Особые случаи затем обобщаются и возникает цельная и органичная типологическая система. Заметим, что современная геоэкономика восходит к таким теоретикам, как немец Фридрих Лист и американец Дж.М. Кейнс. Каждый из них по-своему сформулировал принцип своеобразия экономических зон. Лист говорил об "автаркии больших пространств", Кейнс об "экономической инсуляции" (т.е. о построении экономических систем по "островному принципу" — "инсула" по- латински "остров"). 2.3 Три зоны и Трехсторонняя комиссия Опускаем (в силу ограниченности места) этапы развития геоэкономической мысли. В настоящий момент геоэкономическая картина мира представляет собой три гигантские экономические зоны — американскую, европейскую и тихоокеанскую. В соответствии с таким делением в середине 70-х годов крупнейшими интеллектуальными фондами и финансовыми транснациональными корпорациями капиталистического мира была создана Трехсторонняя комиссия, призванная регулировать сложнейшие отношения между этими тремя мирами. В руководство комиссии вошли, соответственно, представители США, Европы и Японии. Каждая из трех геоэкономических зон является в значительной степени самостоятельной и ограниченной, автаркииной, конкурирующей с другими зонами. Но они не однородны в качественном смысле. Американская зона является среди них главенствующей. Не столько по экономическим показателям, сколько по стратегическим и политическим — только США обладает ядерным оружием и выступает поэтому как политико-силовой гарант всей мировой капиталистической системы. Две другие зоны находятся в отношении США в полувассальном положении и обязаны подчинять логику развития своих чисто экономических процессов внешней стратегической воле США. Эта закономерность воплощена в структуре Трехсторонней комиссии, бессменным председателем которой является американец — Дэвид Рокфеллер ("Чэйз Манхэттен банк"), главные же интеллектуальные кадры тоже представлены США — это знаменитые Генри Киссинджер, Збигнев Бжезинский и аппарат их научных фондов. В этой картине наглядно видно, что капиталистический мир только внешне кажется однородным рыночным полем, сплошным "открытым обществом". На самом деле, его структура определяется геополитическим, цивилизационным проектом: США, оказавшиеся главными победителями во Второй Мировой войне, стратегически подчинили себе в экономическом смысле две другие геоэкономические зоны — европейскую (сложившуюся, в основном, вокруг Германии) и азиатскую (организованную вокруг Японии). При этом обе эти зоны вынуждены были платить США своего рода "ядерный налог", отдавая дань за американскую функцию "защиты мирового капитализма". 2.4 Обреченная Родина После падения социалистического лагеря геоэкономическая картина мира резко изменилась. На месте стран с социалистической экономикой, занимавших положение в сердце Евразии, возник определенный вакуум. Вся трехзоновая система была выстроена таким образом, чтобы конкурировать с СССР и сдавливать его с Востока и Запада. Когда разрушительная цель была достигнута, в общей системе произошло смещение равновесия. Стратеги Запада и идеологии Трехсторонней комиссии постепенно пришли к выводу, что возникшие на месте СССР новые государства с рыночно ориентированной экономикой, выступая единым блоком, представляют собой колоссальный дестабилизирующий фактор для всей системы, лишают США логического обоснования их - 105 - стратегического главенства, делают оправданным стремление двух других геоэкономических зон к полной независимости от атлантистского кураторства. Было принято решение активно способствовать экономической дезинтеграции стран СНГ, ослаблению экономического единства внутри самой РФ, а далее и политической фрагментации евразийских государств. Этот проект озвучен в знаменитой статье Бжезинского "Геостратегия для Евразии". Речь идет о необходимости расчленения России и о постепенном включении ее различных частей и других стран СНГ в три существующие зоны, которые таким образом расширят свои ареалы влияния. На геоэкономическом языке этот проект приговора, вынесенного РФ и СНГ, называется "верностью концепции трех геоэкономических зон". На чисто экономическом языке синонимом такого проекта является формула "углубления либеральных реформ". В традиционной для капиталистического мира модели у России, СНГ и Евразии просто нет своего места. Это не злая воля каких-то мифических "тайных организаций", это простая и ясная логика геоэкономического устройства нашей планеты на рубеже второго тысячелетия. И этому обучают в высших западных колледжах, а не за плотными покровами масонских ателье. 2.5 Патриотическая идея в экономике Патриотический проект вполне может быть сформулирован и на геоэкономическом языке, с той же ясностью, с какой он формулируется в политике. Здесь задача однозначна: четвертая экономическая зона. Будущее России, будущее Евразии как самостоятельного и независимого "острова", "континента" зависит от того, сможем ли мы отстоять сейчас процессы экономической интеграции в рамках СНГ и сохранить в целостности экономические связи в самой России. Полной национальной изоляции в нашем мире быть не может. И чем шире будет евразийская экономическая зона, тем более выгодно это в далекой и средней перспективе, несмотря на временные издержки, которые могут возникнуть из-за включения в единый таможенный союз некоторых бедных стран СНГ. Очевидно, что патриотические мотивы в российской политике сразу же наталкиваются на активное противодействие Запада. Это влияет не только на демонизацию западными СМИ патриотической оппозиции, но и на образ самого современного и колеблющегося, в целом, прозападного российского истэблишмента, который постепенно также представляется на Западе во все более негативном свете. В такой ситуации — при том, что мы не можем взять курс на прямую политическую и идеологическую конфронтацию с Западом — важнейшей сферой действия является экономика, особенно в геоэкономическом ключе. Если западной общественности стратеги Трехсторонней комиссии еще могут объяснить, почему они жестко реагируют на изменения российской политики в национальном духе, то разумно оправдать жесткое сопротивление чисто экономическим интеграционным процессам в Евразии им будет гораздо сложнее. Требуя немедленного создания четвертой геоэкономической зоны, всячески способствуя этому невзирая на политическое оформление этого процесса — который будет только эффективней в том случае, если в прагматических целях будут использованы чисто "экономические", даже "рыночные" доводы — мы фактически вступаем в национально-освободительную борьбу, в антиколониальную революцию. Раз экономика это только язык, патриотическая идея может быть точно сформулирована и на этом языке. 2.6 Ядерный фактор Если Россия сумеет собрать четвертую геоэкономическую зону — развивая линию "договора 5" о таможенном союзе (Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, - 106 - Таджикистан) — вся картина мира изменится. Сохранение у нас ядерного потенциала поставит европейскую и тихоокеанскую геоэкономическую зоны перед новым выбором. А так как чисто идеологические мотивы в данном случае будут отсутствовать, совершенно не очевидно, что выбор будет сделан в пользу США, которые в отношении двух структурообразующих держав этих геоэкономических зон (Германия для Европы и Япония для Тихоокеанского ареала) выступают как "победители" и "оккупанты", осуществившие некогда политическую кастрацию этих могущественных держав, вынужденных отныне вкладывать свой исторический потенциал только в экономику. Геоэкономически интегрированная Евразия может стать источником колоссальных мировых трансформаций, инициировать процесс геополитического освобождения иных зон из-под американского кураторства. Больше всего США боятся пролиферации Россией ядерного вооружения. Особенно в отношении тех государств, которые отказываются слепо подчиняться американскому геополитическому и геоэкономическому диктату. Следовательно, именно это нам и надо делать. Обрекающие нас на смерть больше всего боятся, что мы останемся живы. Это естественно. Но если мы все же хотим жить, приглядимся внимательней — чего конкретно так опасается безжалостный палач? Глава 3 Изоляция? 3.1 Агония либералов уводит нас от главного В настоящий момент в стране складывается новая политическая конфигурация, чьи очертания ускользают от нашего внимания из-за напряженной, истерической схватки между агонизирующими либералами, стремительно теряющими власть, влияние, финансовый потенциал, и мерным и неспешным лагерем "просвещенного патриотизма". Олигархи и медиакраты безумствуют, отчаянно пытаясь удержаться на плаву или дать решительный реванш. Но, невзирая на отталкивающий аккомпанимент прощального припадка "явно вчерашних", в объективном состоянии России, в ее хозяйственной инфраструктуре, в ее геополитическом статусе происходят необратимые перемены, по своему значению гораздо более серьезные, чем мучительное прощание с "молодыми реформаторами". Реальная проблема, перед которой стоит сегодня Россия, обладает именем. Изоляция. Если ранее "изоляция", "автаркия", "национальная самодостаточность" были политическими лозунгами радикальной оппозиции, противостоящей мондиалистским тенденциям "реформаторов", стремившихся полностью открыть Россию перед Западом, то сегодня это не пожелание, но фактическое состояние дел. И отныне любой последовательный политический курс партий и движений, групп влияния или отраслевых лобби должен дать свой собственный ответ, каким образом следует относиться к изоляции России, как строить хозяйственную и политическую реальность в ситуации вынесения за скобки основных трендов мировой экономики? То, чем последние годы либералы пугали не очень ясно соображающую общественность, свершилось, причем не через революционный приход к власти националпатриотической оппозиции, а в результате серии действий самих либеральных политиков. Самое время задуматься о содержании понятия "изоляция" применительно к России на пороге тысячелетия. 3.2 Экономический гений Фридриха Листа Термин "изоляция" устойчиво сопровождается неким негативным понятийным - 107 - фоном. Либералы успели вбить нам в голову, что "открытость" — это хорошо, а "изоляция" — плохо. В качестве положительного примера обычно приводятся рыночные экономические режимы, основанные на открытости и свободе торговли, им противопоставляются "тоталитарные государства", где царит если не нищета, то постоянный дефицит и заниженные нормы жизни. Отсюда делается поспешное отождествление: "открытость, мондиализация — процветание, изоляция — нищета". Но все далеко не так очевидно. Немецкий экономист прошлого века Фридрих Лист, оказавший колоссальное влияние на самых разнообразных экономистов и политиков (от Кейнса до Ратенау, Витте и Ленина), логически безупречно разбил либеральный тезис ( "открытость — добро, изоляционизм — зло") серией аргументов, настолько неопровержимых, что они полностью сохраняют свое значение и сейчас. Так, Лист на примере Англии показал, что либеральная открытость экономических систем двух обществ неизменно приводит к тому, что ей в полной мере может воспользоваться только одна из сторон — та, которая имеет более развитую и укорененную, отлаженную и давнюю рыночную инфраструктуру. Иными словами, Фридрих Лист вскрыл важнейший пункт либеральной идеологии — она пристрастно служит интересам тех стран или стратегических блоков, которые первыми встали на этот путь, Таким образом, видимая незаинтересованность и внешне провозглашаемый "универсализм" либерально-рыночной доктрины оказываются лишь прикрытием для довольно эгоистических интересов вполне конкретных стран. А те государства, которые по каким-то причинам развивали свою хозяйственную структуру, следуя иными путями, обречены в случае либерализации на утрату суверенности и попадание в зависимое, подчиненное положение относительно более "продвинутых" в рынке соседей. С другой стороны, Лист прекрасно понимал, что динамическое развитие экономики в современных условиях не может происходить в рамках отдельно взятого государства при полной блокировке внешних экономических контактов, и на экономический вызов современности невозможно ответить простым отказом от диалога. Иными словами, изоляционизм тоже не выход, он с неминуемостью приведет рано или поздно к стагнации и — далее — к прямой колонизации динамически развивающимися либеральными конкурентами. Что же делать? Проанализировав множество параметров экономических и геополитических моделей, Фридрих Лист пришел к выводу, что спасением для государства, конкурирующего с либеральными соседями, но вставшего на этот хозяйственный путь в более поздние исторические сроки, является только одно — "автаркия больших пространств". Смысл листовской теории "автаркии больших пространств" сводится вкратце к следующему. Открытость хозяйственной структуры является важнейшим компонентом социально-экономической динамики общества, но, вместе с тем, открытость по отношению к более развитым в рыночным смысле государствам неминуемо ведет к колонизации и утрате суверенитета. Следовательно, необходимо прибегнуть к избирательной открытости, которая наличествует в отношении государств, столь же или менее развитых в рыночном смысле, нежели данное государство, но которая превращается в "железный занавес" там, где речь идет о более развитых государствах. Но и в последнем случае отношения сводятся не к полной таможенной блокаде, а к экономическому сотрудничеству, которое квалифицируется государственными органами, следящими за соблюдением геополитических интересов державы, как безвредное или даже полезное. Обмен, способствующей экономическому росту державы, приветствуется и в случае более развитых стран; то, что может препятствовать этому росту, ставится вне закона. Но такая избирательная открытость будет действенна только в том случае, если развивающимся странам удастся создать довольно крупный экономический континент, объединенный единой таможенной границей. Иными словами, единственно возможная "автаркия" может эффективно существовать только на территории "больших - 108 - пространств". Отдельно взятое национальное государство не способно на автаркию по объективным причинам. Фридрих Лист формулировал свою теорию, находясь в гуще конкретных исторических событий. Перед его глазами была развитая либеральная Англия, навязывающая — к своей выгоде — правила игры феодальной, континентальной Германии, казалось бы, безнадежно отставшей. Но Лист гениально предугадал вехи того пути, который изменил всю картину. У правителей Германии хватило ума, чтобы прислушаться к мнению ученого. Выходом стал "таможенный союз", Zollverein, который объединил в единый экономический блок хозяйства Германии, Австрии и Пруссии. Этническая и историческая близость служили в данном случае благоприятным фактором. "Избирательная открытость" позволила не просто придать новый динамический импульс Германии, но стала своеобразной хозяйственной традицией для всей Европы. И именно благодаря реализации "автаркии больших пространств" — пускай в новой форме — континентальной Европе (и особенно Германии) удалось стремительно оправиться от катастрофы Второй мировой. Даже несмотря на то, что англосаксам (в первую очередь, США) удалось навязать рыночный порядок в форме официальной экономической доктрины Запада. Однако за "германское чудо" ответственно именно молчаливое и осторожное использование листовской патерналистской модели, а отнюдь не оккупационный и колонизационный по сути план Маршалла. 3.3 Прямая историческая параллель Возвращаемся к нашей стране. Общая логика реформ удивительно напоминает ситуацию, с которой имел дело Фридрих Лист. Радикальные либеральные реформы в нерыночной стране (СССР) приводят не к развитию хозяйства, а к его полному разрушению, к утрате суверенности и к превращению великой страны в колонию и ресурсо-добыва-ющий придаток Запада. Молодые реформаторы упорно и агрессивно замалчивают Кейнса, клеймя всех, кто хоть на гран отличается от чикагской либеральной ортодоксии, как "красно-коричневых" и "реваншистов". В результате, тотальный крах реформ, дестабилизация социальной и политической реальности в России. По ходу дела разваливается гигантское государство. Промышленность парализована. Финансовые, отвлеченные от хозяйственной конкретики, мондиалистс-кие игры вполне закономерно приводят к августовскому "дефолту" на государственном уровне. Даже самым пристрастным и ангажированным политикам становится ясно, что России беспроблемно вписаться в "мировой рынок" не удалось. Инфляция рубля в отношении мировой резервной валюты (которой де факто является доллар) не может более сдерживаться никакими — даже самыми искустными — финансовыми авантюрами. Реальный сектор российской экономики вошел в объективное противоречие с глобальными рыночными моделями. Продолжение движения к рынку требует окончательного отказа от последних элементов суверенитета, от территориального единства страны, от минимальных гарантий социальной стабильности и национальной безопасности. Остановка реформ неминуемо ведет к изоляционизму, причем к изоляционизму в рамках отдельного национального государства, находящегося в крайне тяжелом экономическом положении. Оба пути представляются гибельными. Но в аналогичном положении была и Германия конца прошлого века, только роль нынешних США выполняла тогда Великобритания. И выход нашелся в "автаркии больших пространств". Этот выход является сегодня единственным спасительным и для России. 3.4 Путь спасения Реализация проекта "автаркии больших пространств" для современной России в самом общем виде сводится к следующим магистральным шагам: — создание, укрепление и расширение "евразийского таможенного союза", создание - 109 - "четвертой геоэкономической зоны" (кроме Белоруссии, Казахстана, Таджикистана, Узбекистана и Киргизии туда могли бы войти и некоторые континентальные страны дальнего зарубежья — Сербия, Греция, Иран, Индия, Ирак, Сирия, Ливия и т.д.); — установление режима "избирательной открытости" в сфере экономических отношений с Западом, жесткий геополитический (а не лоббистский и коррупционный, как сегодня) контроль над таможней, монополизация некоторых стратегических областей промышленности; — дифференцированный подход к экономическим связям с развитыми странами (приоритет должен отдаваться Европе, Китаю и тихоокеанским государствам вместо США и тех международных институтов, которые беспрекословно исполняют волю США); — переориентация на международную валюту, отличную от доллара, к примеру, на европейское экю, с последующей перспективой создания собственной "евразийской валюты" — "евразийского рубля" или даже "евразийского доллара"; — введение внутри страны норм особой "политической корректности" евразийского типа, автоматически исключающей из общественной, социально-политической и медиакратической жизни те политические и экономические силы, которые отрицают "евразийский проект" и образованный на его основании широкий консенсус, настаивают (теоретически или практически) на выборе иного исторического пути (что неизбежно приведет к катастрофе — причем, как в случае дальнейших либерально-мондиалистских реформ, так и в случае узко-национального изоляционизма) — переход к мобилизационному режиму в экономике; — проведение широкой кампании по пробуждению творческих созидательных энергий в народных массах, пребывающих в настоящий момент в состоянии депрессии и апатии. Мы находимся на критическом рубеже. То, что умерло, должно не реветь с экранов, а быть как можно быстрее похоронено. Перед нами просторы великого созидания. Если мы упустим свой шанс, разменяемся на мелочь и сиюминутное, мы совершим непростительное историческое преступление. Сегодня есть уникальная возможность резко свернуть с дороги, избежав и старой и новой пропасти. — Ни открытость, ни изоляционизм. Третий Путь. Евразийский Путь Глава 4 Украина или Империя? 4.1 Ратификация "большого договора" Москвой 25 декабря 1998 года Государственной Думой РФ было принято решение "О ратификации Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной". Это важный юридический документ, имеющий колоссальное значение для геополитического будущего России и вызвавший в обществе множество споров. Для того, чтобы понять его содержание необходимо сделать экскурс в геополитическую картину мира. Основными противодействующими силами являются атлантистс-кий и евразийский блоки. В центре атлантизма стоят США, в центре евразийства — Россия, "срединная земля". Между ними разворачивается позиционная война за судьбы мира. Основной долгосрочной программой России является континентальная интеграция, создание материкового евразийского пространства от Токио до Азорских островов. Задача Москвы — расширить свое стратегическое влияние на Восток, Запад и Юг. Задача атлантис-тов (НАТО), напротив, заключить Россию-Евразию в кольцо анаконды. Москва вместе с перестройкой отказалась от своей миссии, сдалась врагу в - 110 - одностороннем порядке. Это было самым настоящим геополитическим преступлением. Ему нет ни вразумительного объяснения, ни оправдания. Нет сомнения, что ликвидаторы будут осуждены русской историей в самом ближайшем будущем. Отказавшись от евразийской миссии Россия, стала на путь создания региональной державы. Вопреки настроениям большинства, выраженным на мартовском референдуме 1991 года, антинародная коалиция либералов стала на путь ликвидации евразийского образования имперского типа — как бы его ни называли "СССР" или "Российской Империей". По вине атлантистского лобби в Москве появились новые независимые государства. В том числе и Украина. Сама же Россия отказалась от имперско-евразийской континентальной миссии и стала "укреплять региональное значение". "Укреплять" на словах, на деле сепаратистские процессы перенесены и на РФ. Это был поворотный и самый страшный момент отказа от своей геополитической миссии, чудовищные плоды которого мы пожинаем сегодня. В СНГ у всех государств было отныне два выбора — либо вернуться к евразийскому проекту, либо примкнуть к НАТО. В каждом государстве есть как евразийские (промосковские) тенденции, так и антимосковские, самостийные, а по сути проамериканские. Сам факт деления геополитической карты мира на два лагеря делает отказ от Москвы автоматическим шагом в сторону атлантизма. Одно только существование "суверенной Украины" уже есть шаг в сторону атлантизма. Но не украинский народ за это ответственен, а подрывные элементы и инородческие группы, не заинтересованные в общей евразийской судьбе, а также геополитические агенты влияния Запада, вышедшие на стратегические позиции как на Украине, так и в самой России. Как только Украина выпала из евразийского пространства начались проблемы. Проблема Крыма, проблема русскоязычного населения Украины, проблемы таможенных пошлин и платежей за энергию, проблемы автокефалии Украинской Церкви и т.д. Став двумя различными государствами, Россия и Украина стали по разные стороны геополитических баррикад. Но их функции различны. Россия по определению даже в урезанном виде продолжает оставаться центром Евразии, а Украина начинает выполнять роль "санитарного кордона", становится форпостом НАТО — отсюда, совместные с НАТО учения и постоянные угрозы вступить в стратегический союз с Западом через голову РФ. Ситуация осложняется тем, что Москва все еще не до конца осознает и признает свою геополитическую миссию. В отношении евразийского курса российской геополитики не существует единодушия ни в обществе, ни в высших эшелонах власти. И в такой ситуации, когда геополитика Москвы еще не определена, встает вопрос о ратификации договора между Россией и Украиной. Этот договор является двусмысленным. С одной стороны — и это позитивно — он упоминает о союзнических, стратегических отношениях, а с другой стороны, юридически фиксирует тот факт, что Россия отказывается от территориальных претензий к Украине. Если стратегическое партнерство России и Украины не приведет к более широким интеграционным процессам, если Украина в дальнейшем не станет частью евразийской континентальной конструкции, а останется региональным государством, то данный договор окажется актом, по которому Москва сдает свои позиции в отношении "санитарного кордона" державе, по объективным причинам вынужденной (в случае своей самостийности) рано или поздно стать плацдармом для НАТО, т.е. для основного геополитического противника России. 4.2 Киев-Москва: формула русской государственности Теперь обратимся к исторической и геополитической картине, которая сделала возможной саму постановку вопроса о союзе, единстве или, наоборот, отсутствии союза и - 111 - единства двух братских славянских народов — русского и украинского. Соотношение Киева и Москвы дает геополитическую формулу русской государственности. Когда Русь была мононациональным (не путать с моноэтническим) государством, столицей был Киев. Это была типичная конструкция восточнославянского государства, входящего в сферу духовного влияния Византии. Конечно, и тогда уже лучшие русские люди — к примеру, митрополит Илларион, первый славянин занимавший киевскую кафедру — пророчествовали о грядущем величии Руси, о том, что последние станут первыми. Русские приняли крещение позже других народов — последние, но им суждено было стать первыми в истории христианства (когда пал Константинополь, миссия спасения мира перешла на наш русский народ, на Московское царство, на Русскую Православную Церковь). Потом последовало иго, раздробленность, и от татар Русь восприняла новый имперостроительный импульс. Московское царство стало радикально иным геополитическим образованием. Это было более не национальное государство, а Евразийская Империя с православной идеологией византизма и ордынским хозяйственным, военно-стратегическим централизмом. Перемещение центра тяжести от Киева к Москве было важнейшим этапом. Это был переход от Руси как национального государства к Руси-Империи, Руси-Евразии. Геополитическая роль Киева существенно изменилась. Малороссия, колыбель государственности русских, стала Окраиной, Украиной. Причем по ряду обстоятельств часть малороссийских земель, особенно западные, попали под устойчивое геополитическое влияние Средней Европы. Иными словами, начиная с определенного момента Киев становится проводником западнических тенденций. Это уловили православные авторы уже с XVII века. В "Книге о Вере" Захария Копыстенский уже провидит, как через Украину приходит на Русь великая беда — отступничество от истинной Православной Веры, униатская и католическая ересь. В Московский период Киев постепенно стал играть антиевразийскую роль в русской истории. Отсюда берут начало "антимоскальские тенденции", зачатки "малороссийской идеологии", чьим религиозным ферментом стало униатство, а культурным — "европеизм" в сочетании с особой антиевразийской, антивеликоросской версией славянского малого национализма. Злосчастные реформы Никона были во многом спровоцированы этой малоросской линией, и прагматической задаче расширения границ была принесена в жертву богословская и культурная уникальность Русской Церкви, русского обряда, сама Московская Идея. Самыми радикальными защитниками этой Московской Идеи выступали вслед за протопопом Аввакумом старообрядцы. Перенесение столицы из Москвы в Петербург было иной версией западничества. Отказом от последовательного и сознательного евра-зийства, свойственного именно Москве как Идее, Москве как евразийскому полюсу. Киев является символом национального государства, региональной державы, а Москва — символом Империи, евразийского интеграционного ансамбля. Киев — это прошлое, Москва — настоящее и будущее. Важно, что сами великороссы образовались именно как евразийский интеграционный этнос, не просто как самая восточная ветвь славян, а как уникальное культурно-религиозное, этногосударствен-ное образование, вбирающее в себя на этническом уровне не только собственно славянский, но и татарский и финно-угорский элемент. Великоросская (московская) идея не просто идея какой-то одной национальности — как, например, украинская идея. Великоросская идея и миссия великороссов — т.е. подлинных русских — в том, чтобы утвердить колоссальный планетарный идеал, великую Правду, осознанную как Евразийская Империя Солнца, Империя Справедливости. - 112 - Киевская идея — более ограниченная, более европейская, менее универсальная, менее глобальная. В мессианском идеале Москвы последовательные малороссы, малороссы не по этническим признакам, а по идеологии, видят лишь имперские амбиции и колониализм. Свой же малоросский идеал они видят, напротив, в довольно усредненной форме. Как "мелкобуржуазный" идеал "благополучия", "достатка", "рачительности" и т.д. Идея великороссов, т.е. нас — Великая идея. Идея малороссов — малая. 4.3 Великоросс, малоросс — выбор культурного типа Русские евразийцы — самые интересное направление в философской мысли России XX века — были убежденными сторонниками Геополитические приоритеты России Великой Идеи, москвоцентризма. Но этнически почти все они были малороссами — Савицкий, Трубецкой, Сувчинский. И когда самостийники нападали на их интеграционистские проекты, они говорили о своем малороссийком происхождении, которое не помешало им стать на сторону великоросской евразийской истины. В нас, русских, сложно отыскать чистую кровь — малороссы, великороссы, татары, угры, иные евразийские этносы перемешаны в истинно русской человеке. Это не наша болезнь, это залог нашей уникальности, нашего универсализма, нашего величия. Достоевский называл русского человека "Всечеловеком". Это относится только к великороссу — к великороссу по духу. Поэтому выбор между Москвой и Киевом это не этнический выбор, но выбор Идеи, выбор геополитической Родины, выбор скорее духовный и религиозный, нежели расовый. Сторонники исключительно российского регионального государства, отказывающиеся от евразийского проекта, акцентирующие узкоэтнический великоросский национализм, ведут себя как "украинцы". Их национальная Россия всегда будет малой, "Мало-Россией". И таким же малым и скромным рано или поздно станет их национальный идеал. 4.4 Евразийский императив — единство любой ценой Разъединенность двух государств — России и Украины — выгодно только атлантистам, врагам славянства, врагам нашего Идеала. Нас хотят столкнуть лбами атлантистские стратеги, противники Великой Евразии. Самостийники, как бы они ни аргументировали свои позиции, — причем самостийники с обоих сторон, и российские "малые русские" и "малые русские" Украины, — объективно играют на руку заокеанским врагам, антихристу "нового мирового порядка". В отношениях между Москвой и Киевом должен быть установлен строгий приоритет. Только общее евразийское континентальное Государство, только объединяющая универсальная московская идея. И на самой Украине у такого проекта есть множество потенциальных или актуальных сторонников. Это и 11 миллионов чистых великороссов, и это большинство православных малороссов, это и объективные советские евразийцы, которыми являются все люди с социалистическими симпатиями. Даже самые радикальные самостийники и украинские националисты, которые обладают сознанием, что атланти-стский Запада несет смерть всем национальным культурам, всем традиционным ценностям, даже и они ради высокого идеала Традиции и понимая объективные закономерности геополитики должны стать сторонниками евразийского объединения, Новой Империи, Империи Света и Правды, против колониального "нового мирового порядка", несущего вырождение, обнищание, гибель и ложный свет капитала всем народам и нациям земли. Победить атлантистское зло мы сможем только в едином строю. - 113 - Глава 5 Кавказский вызов 5.1 Глобальный контекст Кавказ является традиционной сферой противостояния русских и западноевропейских геополитических интересов. Войны за контроль над Кавказом и Закавказьем велись на протяжении последних трехсот лет между евразийским полюсом (Москва) и атлантистским полюсом (западная Европа, особенно Англия). Смысл позиционной геополитической войны состоял в следующем: Россия стремилась выйти к теплым морям, к Югу, к Индии и Индийскому океану, Англия стремилась всячески противостоять этому. Кавказские войны, Крымская война, все русско-турецкие и русскоиранские войны имели именно этот геополитический смысл. С обратной от России стороны всегда находилась Англия. Эта же картина столкновения на Кавказе русско-английских интересов была и вначале XX века и в послереволюционные годы. Царская и позже Советская Россия, понимая центральное значение этого региона, сумела в целом решить геополитическую ситуацию в свою пользу, и добилась победы на среднестратегическом уровне: укрепления контроля над Восточном побережьем Черного Моря и над большей частью Каспия. Хотя задача максимум — выход к Океану, так и не была решена. Последняя стратегическая операция в этом направлении — вторжение в Афганистан — закончилась катастрофой. В XX веке особым значением стал обладать фактор нефти как движущей силы индустриальной цивилизации. И в этой перспективе традиционно ключевое значение кавказского региона стало еще более центральным за счет Каспия. По своим запасам Каспийский регион является вторым после Саудовской Аравии. С середины XX века многовековой дуализм между Россией и Западом (особенно Англией), называемый в геополитической науке дуализмом "евразийство- атлантизм", воплотился в противостоянии двух сверхдержав СССР — США. Проблема кавказского региона и прилегающих к нему территорий оказалась частным случаем глобального противостояния. Это противостояние никуда не исчезло и после распада СССР, но, напротив, обнаружилось со всей наглядностью именно его геополитическое (а не только идеологическое или политэкономическое) содержание. Все перестроечные и постперестроечные конфликты в этом регионе были выражением столкновения двух глобальных геополитических сил, которые прямо или косвенно стояли за более мелкими действующими лицами социальных, религиозных, идеологических и этнических усобиц. Любое рассмотрение кавказского региона в геополитической системе координат предполагает конечное сведение всей многосложной картины реальной расстановки сил к глобальному геополитическому дуализму, к столкновению всегда и во всем противоположных геополитических интересов России и США (шире, стран СевероАтлантического Союза). 5.2 Атлантисты против евразийцев в позиционной битве за Кавказ Исходя из геополитического дуализма можно легко сформулировать конечную геополитическую цель и евразийцев и атлантистов в кавказском регионе. Задачей Евразии является укрепление центростремительных тенденций, сохранение всего этого пространства под стратегическим контролем Москвы, создание устойчивой конструкции, продолжающей геополитические традиции царской и советской России, всегда - 114 - находившей возможности через гибкую систему контроля и многофакторную методологию сохранять и укреплять свое влияние и стратегическое присутствие. Атлантисты заинтересованы в прямо противоположном. Прямые геополитические интересы США состоят в том, чтобы вывести всю зону из-под влияния Москвы, нарушить устоявшуюся геополитическую систему, перекроить кавказскую территорию с тем, чтобы Запад смог извлечь из этого максимальную стратегическую выгоду. В американском плане есть две стадии: разрушительная и созидательная. Первая предполагает дестабилизацию Кавказа, разрушение системы баланса сил и приводных ремней стратегического контроля Москвы. Здесь предполагается использование самых разнообразных факторов, часть из которых используется чисто прагматически и не имеет ничего общего с теми силами, которые будут приоритетно поддерживаться на следующем этапе. Этот второй этап будет заключаться в стабилизации ситуации, но уже в качественно новой обстановке, когда ключевые позиции в регионе будут сосредоточены в руках либо прямо проамериканских либо опосредованно служащих антлантистс-ким интересам сил. Москва, соответственно, должна ориентироваться на симметричную модель: в первую очередь, необходимо всячески поддерживать хоть хрупкое, но равновесие, противодействуя первой фазе атлантист-ского плана. Но так как в реальной ситуации процессы идут в разрушительном ключе, то, помимо чисто охранительной стратегии, Москва должна подстраиваться под уже начавшиеся разрушительные процессы, не пассивно, но активно противодействуя им, пытаясь разрушить операции противника, смешать ему карты, привнести деструктивный элемент в те системы и структуры, которые начинают им создаваться. Кроме того, уже отчужденные от Москвы регионы Кавказа (три страны СНГ и Чечня) должны стать ареной активной геополитической деятельности, направленной на блокирование там атлантист-ских импульсов, подрыва проамериканских групп влияния и организаций, на дестабилизацию социально-политического положения, особенно в тех случаях, когда начинают отлаживаться позитивные связи местных политических и экономических элит с США и их стратегическими партнерами. Основной угрозой безопасности России является отсутствие однозначной политической формулировки идентификации "геополитического противника", что только и может сделать доктрину национальной безопасности полноценной, непротиворечивой и действенной. Политическое руководство РФ должно однозначно и документально (в той или иной форме) утвердить тот очевидный геополитический факт, что нашим главным противником является США, атлантизм и его стратегические партнеры, и что все остальные страны, народы и группы рассматриваются исключительно как нечто промежуточное, как поле столкновения интересов двух объективных цивилизационных и геополитических полюсов — Евразии и Мирового Острова (США, НАТО). Следовательно, вся кавказская проблема приобретает в геополитическом срезе новое измерение. 5.3 Чечня Центром геополитической активности на современном Кавказе сегодня является Чечня. Это образование является символом и индикатором всей гаммы геополитических и стратегических трансформаций в регионе, динамическим центром перемен. Весь ход современного чеченского конфликта повторяет исторические константы кавказской геополитики. Небольшие архаичные горские народы под непосредственным окормлением Турции ведут геополитическую кампанию против России-Евразии в интересах атлантизма (ранее Англии, сегодня США). Все дело усугубляется еще и тем, что и в самой современной России, как это ни парадоксально, очень сильно откровенно атлантистское (русофобское) лобби, которое открыто выступало на стороне Чечни в период русско-чеченской войны. Затихнув сегодня, оно никуда не исчезло. Чечня стала детонатором разрушения "русского мира" в регионе Кавказа, повторяя - 115 - путь Армении, Грузии и Азербайджана на последних этапах СССР. Но так как в настоящее время эти страны СНГ оказались в положении самостоятельных государств, то это уже прошлое. Чечня же являет собой образец грядущих разрушительных этапов, касающихся непосредственно РФ. Главной стратегической задачей чеченской войны было отторжение части российских территорий от Центра, создание беспокойной конфликтной зоны, с аморфной государственностью. При этом атлан-тисты опирались на все силы, объективно заинтересованные в сепаратизме без особых различий. На самом деле, антироссийские силы в Чечне делились и делятся на две составляющие: проамериканское лобби, связанное с официальной Анкарой и "ваххабитами" Саудовской Аварии, и на местных националистов, опирающихся скорее на Иран, суфизм, турецкую фундаменталистскую оппозицию. Обе силы солидарны в антирусской ориентации, и поэтому на первом этапе были в равной степени поддержаны Западом, но постепенно — и особенно в будущем, когда речь зайдет о выгоде Запада в нормализации ситуации в регионе — предпочтение все более будет отдаваться "ваххабитам". "Атлантистская", протурец-кая группировка в Чечне ориентирована на саудитов (по логике вещей их кураторством должна заниматься прямая резидентура ЦРУ). Противоположный полюс — "автохтоны" или "проиранцы" — рано или поздно выступит в качестве фактора, препятствующего установлению "американского порядка" в регионе. Внутричеченский расклад лобби, связанных с геополитикой, в качестве модели простирается и на иные пространства кавказского региона, где существуют вполне аналогичные силы. Только в одних секторах еще сохраняется по инерции прямое влияние Москвы, а в других остались только два глобальных фактора. При этом можно констатировать постоянное снижение значения прямого москвоцентризма и повышения значения сепаратистских в целом тенденций, одна из которых будет поддержана атлантистами в будущем, асдругая обречена на искоренение после окончания процесса дестабилизации и отрыва этих территорий от России. 5.4 Три кавказские страны СНГ Грузия, Азербайджан и Армения являются важным компонентом геополитической картины Кавказа, и на их примере можно заметить некоторые объективные закономерности того пути, по которому еще только придется пройти другим народам Закавказья. Христианская. Армения, начав с проатлантнсгской политики "независимости от Москвы", воспроизводя историю начала века, когда армяне предпочли большевистской Москве "белую" атлантистскую Антанту, быстро осознала все минусы своего геополитического местонахождения в окружении исламских государств при отсутствии выхода к морю и качественных безопасных путей сообщения, и заняла однозначно промосковскую стратегическую позицию. Вместе с тем активно развиваются региональные связи с Ираном, что вытекает из общей антиатлантистской евразийской концепции оси Москва-Тегеран. Православная Грузия более всего была ориентирована антирусски, но и здесь малопомалу религиозно-геополитическая рефлексия пробуждается, и осознание необходимости альянса с Евразией дает о себе знать. Сложнее всего с Азербайджаном, который, будучи наиболее "просоветской" и "промосковской" республикой в то время, когда в Армении и Грузии кипели антимосковские страсти, в настоящее время ориентирован преимущественно на Турцию и напрямую на США. Ваххабитское влияние здесь минимально, так как азербайджанцы — шииты, но атлантизм поддерживается через политическое, этническое и экономическое посредство Анкары. Напряженности с Ираном способствует также проблема Южного Азербайджана, находящегося на иранской территории. - 116 - 5.5 Три тренда в кавказской геополитике Мы можем рассортировать различные политические силы кавказского региона, включая целые народы и страны по геополитической шкале. Есть инерциально промосковское лобби, поддерживаемое выходцами из регионов, занявшими крупные посты в федеральных структурах, и основывающееся на старых советских лидерах. В исламской среде эта тенденция неуклонно идет на убыль, хотя и с разными темпами. Но в христианских странах и анклавах помимо инерциально-го остаточного русофильства замечаются и новые тенденции, основанные на актуальном осознании всей сложности геополитического пребывания в чуждом религиозном окружении. Яснее всего это видно в Армении и Осетии, более расплывчато — в Грузии. Второй тип — национал-сепаратизм с опорой на автохтонность и с ориентацией на незападный, "традиционалистский" путь развития. Это наиболее "пассионарная" часть региональных лидеров, ориентированных против всякого универсализма — русского или американского. Как правило, это мусульмане-фундаменталисты суфийской или филошиитской ориентации, с явными симпатиями к Ирану и определенной антипатией к "арабскому исламу". Третий тип — кавказский сепаратизм с ориентацией на Запад, Саудовскую Аравию и официальную Турцию, причем моралистический суннитский "ваххабизм" здесь вполне может соседствовать с либерал-демократическими, откровенно атлантистскими темами. 5.6 Потребность в новой модели Стратегия России на Кавказе должна учитывать общий геополитический контекст. В данный момент происходит активный слом одной модели влияния и контроля над регионом и возникает насущная потребность в другой модели. Эта новая модель помимо традиционной методологии поощрения пророссийских настроений у региональных элит и игры на внутренних противоречиях, должна учитывать совершенно новую, не существовавшую ранее ситуацию (необходимо различать два вида сепаратизма, из которых один является абсолютно неприемлемым и отрицательным как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе, а второй, напротив, может быть в долгосрочной перспективе использован в положительном для Москвы ключе). Иными словами, наши сегодняшние противники — сепаратисты "традиционалисты", "фундаменталисты" проиранской ориентации — могут быть использованы в дальнейшем для геополитической пользы России. 5.7 Дагестан и Чечня Дагестан является тем стратегическим пространством, которое будет являться следующими этапом отделения кавказского региона от Москвы. Многонациональный состав Дагестана, сложнейшая система этнического баланса в управленческих структурах республики, крайне дисбалансированное сочетание между недоразвитым промышленнохозяйственным комплексом (Дагестан на втором месте по степени зависимости бюджета от центра среди всех республик и областей РФ) и теневым контрабандным "икорным" бизнесом — все это делало ранее Дагестан территорией, в высшей степени зависимой от Москвы и потому крайне лояльной, консервативной. Сепаратистские тенденции в Дагестане были проявлены поэтому менее всего. Но те же самые факторы, которые служили до некоторого момента гарантией лояльности, могут стать при определенных обстоятельствах факторами дестабилизации. Как только критический барьер будет нарушен, хрупкая гармония рискует превратиться в кровавый ад. Для современной Чечни именно Дагестан является главной стратегической целью в реализации полного сепаратистского плана по выведению Кавказа из-под влияния Москвы. В этом солидарны между собой все чеченские лидеры — и "ваххабиты" и "традиционалисты". Шамиль, с которым связана героическая история борьбы кавказцев - 117 - против Москвы, был аварцем (самый многочисленный этнос Дагестана), а выход на Каспий открывает Грозному новые стратегические горизонты. Поэтому Чечня является постоянным вектором воздействия на Дагестан в одном направлении — в направлении его отделения от России. Есть несколько подходов работе руководства Чечни в отношении Дагестана. 1) Первый — этнический. Агитация чеченцев-акинцев из Ауха за отделение и присоединение к Чечне. Этой линии придерживается про-турецкая группировка, недавно вступившая в конфликт с официальным Грозным. Однако, очевидно, что такая позиция недальновидна, поскольку настраивает остальные дагестанские этносы (аварцев, даргинцев, кумыков, лакцев, лезгин и т.д.) против Чечни. В этом смысле, следует ожидать, что и "ваххабитское лобби" постарается втянуть Дагестан и его политические силы в более интегральный проект, контуры которого пока не ясны, но следует предположить, что в центре его станет идея "объединенного суннизма", "чистоты ислама" (а ля "талибы"). Параллельно этому вероятно влияние Турции, особенно на тюрков (кумыков), в'том же направлении. 2) Второй — "фундаменталистский". Этот подход развивает про-иранская группировка, апеллируя к более общему геополитическому проекту создания "Общекавказского исламского государства", антирусского И антизападного одновременно, ориентированного на Иран и представляющего собой самостоятельное геополитическое образование. Здесь речь идет о выстраивании сложной политической системы взаимодействия с дагестанскими политическими силами, особенно с аварским "Народным Фронтом имени имама Шамиля" в целях объединения "традиционного" суфийского, кавказского ислама в качестве консолидирующего элемента новой геополитической конструкции. 5.8 Нефть Важнейшее геополитическое значение имеет фактор каспийской нефти и, соответственно, нефтепровода. Стратегические планы США сводятся к тому, чтобы организовать геополитическую зону, соединяющую Каспий с турецким побережьем Черного моря, причем эта зона должна быть неподконтрольной ни РФ, ни Ирану. Это предполагает создание "Кавказского государства" или нескольких государств, под турецким или непосредственно американским влиянием. Это означает дальнейшее втягивание Азербайджана в зону влияния Турции по этническому (расовому) признаку. Грузия должна войти в проект через свою политическую элиту и прозападный клан Шеварднадзе. Остальные кавказские народы — через распространение "ваххабитского" ислама, завязанного на Саудовскую Аравию. Конфигурация трубопровода или ряда трубопроводов предполагает в таком случае вывод каспийско-черноморской зоны из-под влияния России. Это является важнейшей геополитической задачей США, так как мировые запасы нефти строго ограничены, а именно через контроль над нефтью и ее транспортировкой в развитые страны США удается сохранять мировую гегемонию. СССР не уделял особого внимания Каспийской, нефти, предпочитая развивать месторождения на Севере Евразии,' поэтому в настоящей ситуации контроль над Каспием и над каспийско-черноморским пространством является стратегической задачей глобального противостояния атлантизма и евразийства. 5.9 Ось Москва-Тегеран Общая структура геополитического контекста всего кавказского региона диктует Москве границы ее стратегии. Основным императивом этой стратегии является необходимость противостоять планам США и их сателлитов в этом регионе, т.е. противодействовать всем проектам и трендам, могущим быть охарактеризованными как "атлантистские". Именно это должно - 118 - быть поставлено во главу угла. Атлантизму следует противостоять не только лобовым образом, но и через мнимое сотрудничество с ним под видом совместных "миротворческих" усилий. Исходя из этого императива, следует закрепить позиции Москвы на Кавказе. Особенно надо учитывать те тенденции промосковской ориентации, которые складываются по новым силовым линиям, а не по инерции, сохранившейся с советского периода. В этом смысле, необходимо предвидеть вперед и высчитывать те факторы, которые могут выполнять центростремительную функцию после возможного политического отпадения регионов от прямой зависимости от Москвы. Наилучшим примером может служить Армения, которая возвращается к пророссийской геополитической ориентации (являющейся, впрочем, исторической константой армянской политики) после определенного периода "русофобии" и сепаратизма. Уже сейчас следует закладывать структурные сети в расчете на грядущие трансформации. Если создание "Кавказского Государства" станет реальностью, а этого нельзя исключить, сознавая стремление США (и соответственно, Турции) добиться этого любой ценой (фактор нефти является здесь особенно значимым), Москве имеет смысл уже сейчас сориентировать в соответствующем ключе тех лидеров и представителей политических движений, которые, в свою очередь, в дальнейшем могли бы служить подрывными элементами относительно проамериканского и протурецкого курса в новом образовании. Речь идет о "фундаменталистской", "суфийской", "автохтонной" версии кавказского исламизма (и национализма), ориентированной на Иран и против США (Запада). Для этой цели имеет смысл использовать армянскую диаспору, укорененную в политической реальности Кавказа и прекрасно знающую поведенческие модели и мотивации региональных элит (свою эффективность армянские спецслужбы доказали в азербайджанских событиях, приведших к смещению Эльчибея). Кроме того, имеет смысл сделать ставку на те этнические образования, которые оказываются в роли "козлов отпущения" при усилении приоритетно вайнахского (или аварского в Дагестане) влияния на Северном Кавказе, а также при повышении значения Азербайджана. В этих целях имеет смысл поддержать лезгинское движение и идею объединения лезгин Дагестана и Азербайджана в едином этническом образовании, а также умело контролировать осетиноингушский конфликт и противоречия между чеченцами-акинцами и лакцами и кумыками в Дагестане. Так как одной из главных сфер противостояния является нефть, то Москве следует заключить с Ираном политический и стратегический пакт, в соответствии с которым обе страны будут с двух сторон способствовать дестабилизации тех кавказских регионов, где сильно влияние Турции, "ваххабизма" или непосредственно США, и напротив стабилизации тех районов, где сильны позиции Ирана и России. Именно эти варианты трубопровода — Российский и Иранский — следует обоюдно поддерживать с приоритетом прокладывания его через дружественные (в долгосрочной перспективе) РФ и Ирану геополитические образования. Особо о Дагестане. Так как Дагестан является самой вероятной территорией кавказского конфликта в самом ближайшем будущем, то представляется необходимым незамедлительно организовать самое тесное сотрудничество российских и иранских сетей влияния для закладывания в эту неизбежную катастрофу особого сценария, который должен начинаться с выяснением позиций по Чечне. Ясное понимание российского и иранского руководства того обстоятельства, что только совместные и скоординированные усилия в этом направлении могут привести ситуацию к результату, выгодному Москве и Тегерану, позволят с двух сторон добиться искомого результата, и повернуть назревающую катастрофу в нужное русло. Стратегическим партнером Москвы по контролю ф1д разгорающимся дагестанским конфликтом должен стать Тегеран, а посредующей инстанцией — исламский - 119 - этнотрадиционализм и суфизм, а также антиамериканский исламский интегризм. Глава 6 Ислам против ислама 6.1 Миф об "исламской угрозе" Среди современных политических мифов, фабрикуемых архитекторами "нового мирового порядка" и потребляемых наивными массами, одним из зловреднейших является миф о едином исламском фундаментализме как дикой мракобесной силе, угрожающей цивилизацион-ному человечеству и особенно "богатому Северу". Существованием исламской опасности или фундаменталистской опасности оправдывается наличие НАТО. Этот аргумент является одним из главнейших в политико-стратегических отношениях между Западом и Россией. Перед лицом этого мнимого зла Запад отводит России роль заградительного отряда. По крайней мере, на этом настаивают официальные представители НАТО и посланцы Вашингтона. На самом деле все обстоит совершенно иначе. Эта концепция является лишь дымовой завесой, ширмой для осуществления Западом своих реальных и более изощренных и тонких стратегических операций, направленных на сталкивание между собой потенциальных союзников в лагере конкурентов для того, чтобы расправиться с каждым из них поодиночке. Исламский мир далеко не однороден. В нем есть несколько влиятельных геополитических узлов, каждый из которых опирается на обособленные религиозные, исторические, культурные и цивилизаци-онные тенденции и проводит самостоятельную стратегическую линию как в глобальном, так и в локальном масштабах. Помимо фундаментализма в исламе существует множество других версий и течений. Но важнее то, что за самим понятием исламского фундаментализма стоят несколько не просто различных, но прямо противоположных тенденций. Не осознав этого, мы не сможем адекватно осознать ни смысл происходящих сегодня кризисных событий в Чечне, Дагестане, на Северном Кавказе, назревающих катастроф в других районах с ислам-ким населением на территоррии РФ, ни то, что происходит в исламском мире в целом. 6.2 Полюса ислама Наиболее геополитически активными полюсами исламского мира являются следующие цивилизационные и политические центры. 1) Важную роль во всем исламском мире играет Саудовская Аравия, где идеология ваххабизма является не просто весьма распространенной, но официальной идеологией правящего режим. Ваххабизм представляет собой моралистическую, пуританскую, экстремистскую форму арабского суннизма, лишенную намека на какие бы то ни было мистические, инициатичес-кие элементы. Это — ислам, лишенный духовного измерения, воплощение моралистического фанатизма и самодовлеющей буквы. В определенном смысле, к понятию "ваххабизм" термин фарисейство применим в еще большей степени, чем к иудейской религии. В современной же реальности этот Саудовский ваххабитский полюс, сопряженный с тоталитарным правлением нефтяных шейхов, является абсолютным союзником атлантистского Запада, надежнейшим форпостом США в странах Ближнего Востока и, шире, во всем исламском мире. 2) Второй, во всем противоположный полюс, воплощен в Иранском исламе преимущественно шиитского направления. К этой же категории примыкают различные течения в суннитском исламе, имеющие подчеркнуто мистическую, инициатнческую ориентацию. Совокупно эти группы можно назвать "суфийски-ми". Это течение и исторически и философски и культурно представляет собой полную противоположность - 120 - ваххабистской версии. Это ислам живой, визионерский, парадоксалистский. Мораль и внешняя буква имеют в нем второстепенное значение. На первом же месте стоит мистика личного или коллективного преображающего опыта, тайного сердечного знания, таинственного пути к центру вещей. Проиранские, шиитско-суфистские течения в современном исламе геополитически можно совокупно назвать евразийскими, континентальными. Они, как правило, имеют общий знаменатель,— радикальную неприязнь к Западу и атлантизму, священную ненависть к технократической материальной атеистической цивилизации богатого Севера, отождествляемого с "большим шайтаном". Важно подчеркнуть абсолютную несовместимость этих двух разновидностей исламского фундаментализма. Показателен тот факт, что шиитский мир высшими духовными авторитетами почитает убиенных имамов, погибших от рук султана Язида. Ваххабитская традиция считает этого исторического персонажа — Язида — высочайшим духовным авторитетом. Таким образом налицо религиозная, психологическая и геополитическая оппозиция. 3) Следующей самостоятельной версией ислама (ограниченной, впрочем, почти исключительно арабскими народами, являются разновидности исламского социализма, чаще всего связанные исторически с партией БААС. Эта тенденция чрезвычайно сильна в Ираке, Сирии, Ливане, Южном Йемене, а также в Египте и Ливии. В свое время исламский социализм геополитически поддерживался Советским Союзом, но после его распада это направление явно теряет свое влияние перед лицом неуклонно растущей популярности разнообразных фундаменталистских тенденций. В будущем это течение обречено на комбинацию с той или иной версией этого фундаментализма. 4) Еще одной мощной тенденцией в исламском мире является "просвещенный исламизм". Он представляет собой фактически полный отказ от нормативов исламской традиции в ее религиозном и цивилизационном измерении, ориентируется на копирование западных образцов политики и экономики, представляет собой по сути светскую модель атлантистского толка, прозападную и стратегически несамостоятельную, но в то же время сохранившую рудиментарные, сувенирные элементы фольклорного исламизма. Самыми характерными примерами таких режимов в исламском мире являются светская Турция, современный проамериканский Египет, Пакистан, Алжир, Тунис, Мо-рокко. J Перечисленные четыре версии ислама несмотря на свое разнообразие могут быть сгруппированы по геополитическим ориентациям следующим образом: потенциально евразийскими является суфистско-шиитская линия и остаточный арабский социализм; атлантистскими — саудовский ваххабизм и "просвещенный ислам". Поэтому когда речь заходит об исламском факторе, мы обязаны немедленно уточнить, что, собственно, имеется в виду, хотя бы в рамках приведенной нами выше несколько упрощенной схемы. 6.3 Геополитическая подоплека Теперь понятно: представление о едином исламе является абсолютно неадекватным пропагандистским ходом. Есть ислам евразийский и ислам атлантистский, прозападный и антизападный, и критерием разделения является не степень религиозности, а ее особенность (противоположность ваххабизма и суфизма), не факт светскости, но геополитические предпочтения конкретной идеологии (радикальная оппозиция капиталистических прозападных режимов и исламского социализма). г; Запад поддерживает атлантистки ориентированный ислам и борется против ислама евразийского, а в случае такой объективно и органически евразийской державы, как Россия стратегия Запада так же однозначна: Россию необходимо поссорить с потенциальным союз-«икан(евразийский ислам), а также поддержать антироссийские подрывные действия всех сил "атлантизма в исламском обличий". Этой формулой и руководствуются американские и натовские стратеги, навязывая российскому руководству те правила внешне- и внутреннепо-литических отношений, которые будут - 121 - удовлетворять интересам элиты "нового мирового порядка". Так как геополитические интересы Запада транслируются внутри России через агентуру влияния, прозападного лобби, то совершенно логично противоречивое и парадоксальное (если не учитывать геополитику) отношение либералов к событиям в Чечне: с одной стороны, антиисламские настроения, с другой — солидарность с мусульманами там, где речь идет о нанесении ощутимого вреда России как евразийской конструкции. Со стороны патриотов было бы также вполне логично руководствоваться таким же строго геополитическим подходом, отбросив эмоциональные и вкусовые предпочтения, а также конфессиональные противоречия, включая страшную стихию междуусобной войны.Но, увы, если геополитическое самосознание Запада в практической плоскости опирается на сотни серьезных аналитических центров, фондов и интеллектуальных институтов, которые впоследствие и снабжают геополитическими проектами проводников своей политики в других странах (среди прочего и российских либералов, и "молодых реформаторов"), то геополитическое самосознание национальных сил России фрагментарно, поверхностно, случайно, эмоционально и неразвито. Почти всеобщее геополитическое невежество патриотов крайне облегчает реализацию атлантистских планов и замедляет процесс пробуждения нашего народа и государства к исполнению своей органичной и естественной евразийской миссии. 6.4 Идеологическая карта Чечни Обрисованная нами в самых общих чертах картина позволяет расшифровать смысл происходящих событий в Чечне, занимающих внимание политически активных наблюдателей. Речь идет, безусловно, не о простой вражде кланов и группировок, которые стремятся перераспределить сферы влияния в том странном и весьма тревожном геополитическом образовании, которое называется "Ичкерией". Такие процессы идут всегда, в любых коллективах, но они ничего не объясняют в стратегическом содержании событий. Всегда одна группа стремится оттеснить другую и использует для этого различные идеологические прикрытия. Но сами эти прикрытия отнюдь не произвольны. Напротив, идеологические и геополитические процессы подчиняются особой строгой логике, которую чаще всего не замечают в полном объеме те, кто участвуют в политике лишь как в карьерном или финансовом мероприятии. Можно допустить, что многие участники внутричеченс-кого конфликта не до конца сознают, что конкретно они отстаивают и в чем участвуют. Но от них этого и не требуется. Более компетентные силы и центры все понимают, искусно направляя процессы в желательном для них русле. И здесь уже значат только масштабные геополитические или .социальные последствия, а чьими руками они будут достигнуты — не так уж и важно. Внутренний конфликт в Чечне обусловлен радикальной разнородностью тех сил, которые были сплочены изначальной антироссийской кампанией. Можно очень условно сопоставить промосковские силы на ранних стадиях конфликта с позицией "исламских социалистов". Но ослабление и геополитическая самоликвидация Москвы (особенно в период практического полновластия там неприкрытых атлантистов) обрекла их позицию на неминуемое поражение. Против них (и против Москвы) сплотились три силы: национал-фундаменталистские, проту-рецкие ("просвещенный исламизм") и ваххабитские (в основном импортированные извне). Здесь важно учитывать еще один фактор: чеченский ислам традиционно является исключительно суфийским по своей ориентации, совершенно чуждым саудовскому морализму, и напротив, близкий к шиитским и иранским моделям. Следовательно, органичный и последовательный чеченский фундаментализм с необходимостью окрашен в евразийские тона. Это отнюдь не означает автоматической симпатии к Москве как к основному полюсу Евразии, но в то же время практически исключает атлантистскую, прозападную ориентацию. Протурецкая и ваххабитская линии имеют совершенно иное содержание. Это - 122 - геополитические тенденции, которые вовлекают Чечню в новый цивилизационный контекст, не имеющий исторических и духовных корней. Причем здесь важно указать на то, что современная светская Турция (член НАТО) к своим собственным фундаменталистским и национально-органическим силам относится крайне враждебно. И поэтому следует различать контакты некоторых чеченских фундаменталистов с турецкими исламистами проиранского толка (чаще всего находящимися вне закона и у себя на родине, в Турции) и ориентацию на официальную Анкару других чеченских лидеров. Иными словами, в определенный момент для самих чеченцев должно стать очевидным, что силы атлантистского ислама (ваххабизм) и протурецкое лобби несут Чечне модель, противоположную культурной, цивилизационной и религиозной специфике этого экзотического и своеобразного народа еще в большей степени, нежели Москва. Первым аккордом такого геополитического осознания является настоящий конфликт между сторонниками и противниками ваххабизма. 6.5 Афганская модель Другим ярким примером геополитической противоположности исламских сил являются основные действующие лица афганского конфликта. Там также существовало несколько разнородных тенденций: 1) "Исламский социализм" Кармаля и Наджибуллы, утративший свои позиции вместе с падением СССР. 2) Широкая коалиция муджахедов, которая включала в себя как фундаменталистов проиранской ориентации (в основном суфиев), так и ваххабитски ориентированные группы, связанные, одновременно, с атлантистским руководством официального Пакистана. После падения Наджибуллы основная линия конфликта прошла внутри этой второй группы. Движение талибов представляет собой крайне атлантистский вектор, поддерживаемый через Пакистан Западом. Остальные суфийские и проиранские группы выступают против талибов. Показательно, что в какой-то момент успехи атлантистовталибов заставили антиатлантистских муджахедов искать союза даже с Москвой, что, на самом деле, следовало бы сделать намного раньше. Ясное понимание геополитических закономерностей в этой сфере помогло бы более органично решить и таджикский конфликт, в котором, к счастью, ваххабитский и проталибский фактор недостаточно развит, и арьергардные (в историческом смысле) бои ведутся между "исламским социализмом" Рахмонова и фундаменталистами суфистс-кого, проиранского толка. Кстати, подпитываемая из Афганистана таджикская оппозиция резко смягчила свои требования и пошла на переговорный процесс именно тогда, когда в самом Афганистане муд-жахеды-суфии едва не были сметены волной талибов и перед лицом тотального поражения обратились за стратегической помощью к Москве. 6.6 Неумолимая логика альянсов Геополитическое мышление является единственно адекватным в современном мире. Независимо от того, принимаем ли мы выводы и методы геополитики или нет, сама логика событий заставит нас считаться с этой реальностью, так как на геополитике построена вся стратегическая методика Запада, в данный момент единственного хозяина планеты. Там, где его торжество не полно, там его геополитические требования не соблюдаются или соблюдаются плохо. Но от этого сила давления — а оно очень реально и действенно — отнюдь не уменьшается. Следовательно, и в случае России наличие у политического руководства страны, у людей с обостренным чуством гражданственности базовых навыков геополитического самосознания является совершенно необходимым. Объективная логика геополитики диктует со всей очевидностью и недвусмысленностью необходимость скорейшего стратегического альянса всех евразийских сил, какой бы ни была их конфессиольнальная, расовая, культурная или - 123 - идеологическая принадлежность. В частности, сам собой напрашивается российскоисламский пакт, координация общей стратегии Москвы и тех течений в исламе, которые ориентированы на Иран, суфизм, фундаментализм почвенного, континентального и антизападного типа. Это касается как внешнеполитических, так и внутриполитических проектов. Из такой общей установки уже нетрудно вывести целый веер рекомендаций политическому руководству и силовым министерствам России в отношении ситуации в Чечне и, шире, на Северном Кавказе. Евразийский чеченский ислам, который совсем недавно рассматривался исключительно как непремирмый враг, на самом деле, в определенный исторический момент проявит свое геополитическое и цивилиза-ционное качество, а оно отмечено явным евразийством. Так стоит ли терять время? Часть VIII КЛАССИКА ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ Карл ХАУСХОФЕР Континентальный блок: Берлин-Москва-Токио Нет сомнения, что наиболее грандиозным и важным событием в современной мировой политике является перспектива образования могущественного континентального блока, который объединил бы Европу с Севером и Востоком Азии. Но проекты такого масштаба не рождаются лишь в голове у того или иного государственного деятеля, будь он столь же велик, как обладавшая способностью перевоплощаться знаменитая греческая богиня войны. Осведомленные люди знают, что такие планы готовятся в течение долгого времени. И именно в силу этого обстоятельства я охотно принимаю предложение нашей географической школы, избравшей именно меня из представителей старшего поколения в науке для того, чтобы привести свидетельства формирования континентальной евроазиатской политики — ведь уже много лет, начиная с первых рискованных попыток установления дружеских, а впоследствии и союзных отношений, я предпринимаю систематические исследования этого вопроса, позволявшие мне постоянно следить (подчас непосредственно присутствуя при образовании этих - 124 - политических объединений) за кузницей судьбы, а иногда и вносить в нее свой скромный вклад. Прежде всего необходимо усвоить один из принципов геополитики, который был впервые сформулирован еще в далекие времена зарождения римского государства и с тех пор не утратил своей актуальности: «Fas est ab hoste doceri» («Учиться у противника — священный долг»). Вскоре после рождения важных политических образований у потенциального противника появляется инстинкт близкой угрозы, то самое симптоматическое чувство, которое замечательный японский социолог Г.Е.Вишара приписывает всему своему народу и которое позволяет японцам издалека видеть приближение какой-либо опасности. Такая национальная характеристика, вне сомнения, весьма драгоценна. Как бы то ни было, первыми едва появившуюся на горизонте возможность создания евроазиатского континентального блока, чреватого угрозой мировому англосаксонскому господству, увидели как раз английские и американские руководители, в то время, как мы во Втором Райхе не составили себе никакого представления о том, что можно извлечь из соединения Центральной Европы и могущественного потенциала Восточной Азии через необъятную Евразию. Лорд Пальмерстон, один из наиболее жестких и удачливых империалистических политиков, первым сказал премьер-министру, отстранившему его от должности во время правительственного кризиса: «Наши отношения с Францией теперь могут стать несколько натянутыми, но мы должны их сохранить любой ценой, ибо на заднем плане нам угрожает Россия, которая может соединить Европу и Восточную Азию, и одни мы не сможем этому противостоять». Эта фраза была произнесена в 1851 году — в эпоху, когда во всем свое^м блеске находилась победоносная Англия, когда пережившие ряд тяжелых внутренних кризисов Соединенные Штаты впервые применили жесткую формулу, которую нам следует навсегда начертать на наших скрижалях — формулу «политики анаконды». Гигантская змея, которая душит свою жертву, сжимая вокруг нее свои кольца до тех пор, пока не будут раздроблены все кости и не прекратится дыхание — образ не из приятных. Попытавшись представить себе эту угрозу, нависающую над политическими пространствами Старого Света, можно понять, какими бы стали величина и могущество этих пространств в случае неудачи «политики анаконды». Кроме того, еще в период процветания победоносной мировой империи раздалось предостережение и другого империалиста — Гомера Ли, написавшего знаменитую книгу о закате англосаксов. В этой книге, принадлежащей эпохе очевидного апогея мировой Британской империи, можно прочитать, что роковой день, закат богов может настать для мировой англоязычной империи в тот день, когда Германия, Россия и Япония станут союзниками Друг друга. Все время, пока процветает мировая британская империя, существует это мрачное опасение относительно единственного альянса, заставляющего предчувствовать, что рано или поздно силы окружения — этого столь блистательно и умело разработанного искусства, Мастером применения которого в Средние века была Венеция — могут потерпеть крах. В наше время самые проницательные предостережения сделал сэр Х.Макиндер, написавший в 1904 году эссе о географической оси истории. Ось — это великая империя степей, центр Старого Света, кем бы она ни управлялась — персами, монголами, тюрками, белыми или красными царями. В 1919 году Макин-дер делает новое предостережение и предлагает раз и навсегда разделить немцев и русских, переселив жителей Восточной Пруссии на левый берег Вислы. Далее, в последние дни перед началом блицкрига против Польши «Ныо Стэйтсман» обвинил узкий круг геополитиков, в том числе и нас, в поиске наиболее эффективных способов борьбы с британской империей и британским империализмом их собственными средствами. Мы были бы счастливы, если бы смогли действительно использовать эти средства в целях нашей обороны, в особенности в те моменты, когда оказываемся лицом к лицу с агрессивными действиями. Наконец, можно вспомнить и мою беседу со старшим Чемберленом10, который предвидел опасность того, что Англия в конце концов может бросить в объятия друг друга - 125 - Германию, Россию и Японию в их безнадежной борьбе за обеспечение необходимых жизненных условий: вот почему он предлагал сотрудничество между Англией, Германией и Японией. Страх перед германо-русским сотрудничеством даже в 1919 году, когда мы были разоружены и производили совершенно безобидное впечатление, был настолько силен, что родилось предложение ценой грандиозного переселения жителей Восточной Пруссии на Запад ограничить пределы Германии западным берегом Вислы, — в сущности, лишь для того, чтобы Германия-и Россия больше не имели общих границ. Рапалльский договор явился грандиозным разочарованием для Макиндера и его школы. Таким образом, страх перед возможными потенциальными последствиями континентальной политики Старого Света для мировой Британской Империи проходит через всю ее историю. Ощутимый с самого начала, этот страх становился все более и более ясным впоследствии, по мере того, как правители британской империи утрачивали свою былую способность к видению ситуации в целом и некогда присущее им искусство смотрет1рфактам в лицо. А как известно, «страх и ненависть — плохие советчики». Можно заметить подобное предчувствие и в Соединенных Штатах. Так, Брук Адаме, один из наиболее замечательных и прозорливых специалистов в области экономической политики, еще задолго до приобретения Киао-Чао ш В 1899 Хаусхофер провел личную беседу с Джозефом Чемберленом — английским министром колоний и выразителем крайне правых, империалистских тенденций в английском обществе. Речь шла о возможностях образования межконтинентального геополитического союза Британская Импе-рия-США-ЯпонияГермания. указывал на то, до какой степени будет поставлена под угрозу возрастающая англицизация мира, если через проведение обширной железнодорожной трансконтинентальной линии с конечными пунктами в Порт-Артуре и Циндао будет достигнуто грандиозное германо-русско-восточно-азиатское объединение — единственное объединение, против которого окажутся бессильными какие бы то ни было попытки английской, американской или даже объединенной блокады. Итак, не кто иной, как наш противник придает нам уверенность в том, что прочный континентальный блок одержит верх над «политикой анаконды» в экономическом, военном, морском и стратегическом плане — ту уверенность, которую мы с радостью отметили при второй попытке удушения Старого Света. Посмотрим на перспективу образования континентального блока глазами «победителей», которым уже при приобретении Киао-Чао приписывали столь обширные планы. К нашему стыду, следует признать, что уже на рубеже века в России и Японии было гораздо больше мыслящих голов, предвидевших и исследовавших возможность создания континентального блока, нежели в Центральной Европе. Так, можно вспомнить, что во время подготовки англо-японского союза 1902 года, из которого Англия извлекла гораздо большую выгоду,, чем Япония, у дальневосточной'островной империи было ощущение, что ее вовлекают в кабальный договор. Это соглашение беспокоило Японию, так как ей надо было бы обеспечить равное участие в соглашении Германии, которая явилась бы вторым противовесом могуществу британского флота. Переговоры тянулись два года, на протяжении которых предпринимались неоднократные попытки полноправного включения Германии в игру. Японцам казалось, что в одиночку Япония не сможет остаться на одном уровне с британским морским могуществом того времени, а подписанный договор окажется кабальным. «Если бы германский и японский флоты сотрудничали с русской сухопутной армией, океанское соглашение перестало бы быть кабальной по отношению к Англии сделкой, превратившись в равный договор», — такой была позиция прозорливых японцев, с которыми я беседовал на эту тему, и на этой позиции они явно стояли и гораздо раньше. Грандиозный шанс для изучения дипломатической истории этого вопроса предоставили японский посол в Лондоне, Аяши, опубликовавший свои мемуары, и Джон Гамильтон, - 126 - издавший свои воспоминания о русско-японской войне. И если первые тома еще были выпущены без вмешательства «организованного давления», то вторые тома обоих авторов не могли не подвергнуться цензуре, а оба дипломата — угрозе опалы. Можно сказать, что первые тома Аяши и Гамильтона предстали в глазах мирового общественного мнения ретивыми рысаками, в то время как второй том оказался похожим на послушного мерина. Во всяком случае, первые тома покончили со всеми тайнами политики, и поэтому освеКлассика геополитической мысли ломленный человек мог прочитать их между строк. Так, например, когда японский маркиз Ито, пытаясь поставить на ноги японо-русско-германский союз, отправился через Санкт-Петербург в Германию, с целью нейтрализации его континентальных планов была предпринята нечистоплотная акция по изменению шифра поступавших из Японии депеш. Японские визитеры собирались противопоставить ответные хитрости англо-японскому союзу во Фридрихсруэ, сельском поместье Бисмарка — государственного мужа, которому особенно поклонялся маркиз Ито. Уже в 1901 -1902 годах у них было ясное представление о возможности создания континентального союза, и эта возможность углубленно изучалась в Японии. Довольно откровенно говорили о ней и в 1909 и 1910 годах. В то время мы располагали прекрасным посредником для установления контакта с самыми высокими японскими сферами — с маркизом Ито, с его самым умным последователем графом Гото, с Кацурой, который был тогда председателем совета министров, с наиболее влиятельными личностями в кругу пожилых государственных деятелей. Дело в том, что огромную роль здесь играл личный врач японской императорской семьи, блистательный знаток Дальнего Востока вюртембержец Эльвин фон Баэльц. Но когда этот человек, располагавший уникальным доверием самых высоких японских сфер, захотел сделать доклад о психических и физических характеристиках японцев на конгрессе германских медиков, председатель конгресса заявил ему, что такая тема не представляет интереса. Нет сомнения, что Англия вела бы себя совершенно иначе с этим человеком, принадлежавшим к интимному кругу советников микадо. Но для нас такие заявления всегда отчетливо показывали, что германский императорский дом, к несчастью, испытывает непреодолимое отвращение к сотрудничеству с Дальним Востоком. Лозунгом все еще была формула Вильгельма II: «Европейцы, ставьте свое благо превыше всего!». Но молодая раса угрожала свободе и равенству прав европейцев в гораздо меньшей степени, чем казавшиеся нам более близкими представители белой расы. Важным звеном в этой грандиозной политике была Россия. Там основным защитником мысли о необходимости образования,"континентального блока был немец по происхождению Витте, создатель транссибирской железной магистрали и один из наиболее важных русских финансистов. Во время войны он разрабатывал заключение сепаратного мира с Германией и в 1915 году умер при странных обстоятельствах. В России всегда существовало течение, осознававшее выгоды и возможности, которые заключало в себе германо-русско-японское сотрудничество; и когда после войны один из наших наиболее выдающихся государственных деятелей — обладавший железным характером Брокдорф-Рантцау — захотел с моей помощью восстановить нить контактов, два русских государственных деятеля контролировали этот процесс и стремились благоприятствовать его ходу. По правде говоря, следовало соглашаться на асе, что угодно, для достижения цели объединить ради высшего политического интереса японцев и русских, чтобы они смогли обоснованно урегулировать границы, защитив тем самым свои тылы и получив возможность для развертывания политической активности в других направлениях. Каждый участник этой игры должен был выдерживать ночи напролет в прогулках, после которых газоны были полностью покрыты окурками и пролитым чаем, и в атмосфере предельно странных дискуссий, проводимых с древней утонченностью, придававшей пикантность каждой из этих бесед. Когда после двух или трех часов казалось, что вопрос в целом можно прояснить, диалектика заставляла вновь начинать с - 127 - самого начала, и вновь три часа дискуссии и утомленные и раздраженные соперники. У нас во Втором Райхе было слишком лояльное отношение к британской колониальной политике, чтобы воспользоваться жесткими и трезвыми геополитическими возможностями континентального союза, способного долго приносить хорошие плоды. Второй Ра их отказался от этой перспективы, хотя использование этих возможностей предполагало вероятность двойного давления на противника. И именно в этом отказе таилась большая опасность. Сегодня мы знаем: можно построить довольно дерзкие стальные конструкции, но лишь в том случае, если имеется твердый и прочный фундамент, если из по-настоящему крепкой и упругой стали сделаны основные несущие опоры, если структура сооружения настолько прочна, что намертво спаяны и камень и стальное сочленение. Но особую прочность и устойчивость к мировым бурям такая стальная конструкция получает тогда, когда в само ее основание введены, как в наших новых мостах, прочные каменные укрепления пространственного блока, простирающегося от Балтийского и Черного морей до Тихого Океана. Подчеркнем, что на возможность участия Германии в такой континентальной политике мы смотрим совершенно хладнокровно. Эта возможность не была реализована князем Ито и Бисмарком. Аналогичные попытки предпринимал, обращаясь к Тирпицу, адмирал Като, начальник штаба флота в Цусиме, в том же самом направлении были сделаны и мои скромные усилия. Для всех нас, работавших над этим великим соглашением ради спасения всего Старого Света, предварительным условием было германо-японское объединение. Японский государственный деятель Гото говорил мне: «Вспомните русскую тройную упряжку — «тройку». Там применяется особый способ запрягать: в центре идет самая норовистая и самая сильная лошадь; а справа и слева, поддерживая среднюю, бегут две более покладистых. Обладая такой упряжкой, можно сильно выиграть в скорости и мощи». Взглянув на карту Старого Света, мы констатируем, что такой тройной упряжке подобны три пограничных моря: во-первых, ставшее в последнее время довольно политически близким нам Балтийское море с прибалтийским пространством: во-вторых, намного менее освоенное своими прибрежными жителями, чем Балтика — нами. Японское море: и в-третьих, находящаяся под итальянским господством и недавно замкнутая с юга Адриатика с примыкающим к ней Восточным Средиземноморьем'21. Все эти пограничные моря расположены в районах наиболее важных выходов России к свободному океану, если не учитывать свободный Северный ледовитый океан, использование которого зависит от капризов его обогрева атлантическими водами ГольфСтрима. Японцы, подчиняясь своему прочному инстинкту и следуя тактике контроля моря, в основном замкнули зону, окружающую русский выход к свободному океану в районе Владивостока, поступив намного более логично, чем германцы поступили с колыбелью своей расы в балтийском пространстве. Еще в 1935 году мы нанесли себе в Швеции бесконечный урон, убедив социалдемократическое правительство Стокгольма, а затем и Осло, отказаться от уверенности в защите со стороны Лиги Наций и предпринять самостоятельные меры по защите своего обширного пространства: мы заявили, что такие меры нашли бы у нас самое полное понимание. Но, как известно, обещанного три года ждут. Предложенные пакты о ненападении так и не были приняты, и пространство Балтийского моря стало, таким образом, выглядеть для нас гораздо менее отрадно, нежели пространство Японского моря — для японцев. В этом следует винить прежде всего отсутствие четкого инстинкта жестких геополитических реалий, характеризующее по преимуществу социалдемократическую идеологию северных правительств. Правда, в Швеции только меньшинстве понимало те опасности и те возможности которые сулило будущее. Поняв, что в компетентных правительственных кругах Швеции - 128 - Норвегии она не найдет необходимого понимания, Германия решила однозначно следовать основным линиям континентальной политики, не учитывая интересы тех, чье дружелюбие выражалось лишь в громких фразах. Мы не могли из-за нескольких геополитических аутсайдеров ставить под удар ту тройку, которая только и могла вырвать Старый Свет из объятий анаконды. Впрочем не новость и попытки русско-японского объединения, являющегося еще одним необходимым условием для проведения полноценной континентальной политики. Откровенно говоря, эти попытки начались уже в 1901-1902 годах. Затем они вновь предпринимались после русско-японской войны, в 1909 и 1910 году, когда я был в Японии—в то время глашатаем такой политики стал Ито. Тогда Соединенные Штаты сделали оригинальное пред Хаусхофер имеет в виду произошедшую в апреле 1939 года аннексию Италией Албании. ложение устранить основные трудности между Китаем, Японией и Россией, выкупив все железные дороги в Манчжурии и передав их в руки американских капиталистов; так они против своей воли заставили сблизиться русских и японцев. Затем, свои усилия к образованию континентального блока начала прилагать и Италия. Там этим занимался Рикарди, вдохновивший Муссолини на создание института Среднего и Дальнего Востока. Благодаря этому институту появилось желание осторожно впрячь в политико-культурную упряжь драгоценные культурные элементы японского и китайского происхождения. На это не жертвовались большие суммы, но зато были предоставлены помещения одного из величественных дворцов, наполненных блистательной культурой Ренессанса. Рим обладает яркой силой, которой можно было доверять. Институтом Среднего и Дальнего Востока управляют сенатор Дженти-ле, эрцгерцог Туччи, герцог Аварнский, сын бывшего посла при императорском дворе в Вене. Они прекрасно справились со своими обязанностями, так как, судя по всему, не оставались пЪгруженными всецело в мир филологии, проводя с большой гибкостью и чуткостью (довольно отчетливо ощущая действие психологии народов) активную культурную политику, жизненно важную и близкую народу. Что касается последних инициатив, то огромную роль в подготовке континентального союза следует отвести и хорошо известным графу Мушакои и барону Ошима. Как нам известно, на протяжении всей войны в Китае Япония сражалась лишь левой рукой, поскольку правая рука с резервной военной силой была всегда наготове в Манчжурии. Там были сосредоточены такие силы, о которых мы даже не предполагали. Теперь вопрос о границе отчасти урегулирован, причем в крайне искусной форме. К примеру, был заключен договор в отношении Монголии, где в течение пяти месяцев русские и японцы вели серьезные бои, повлекшие за собой многочисленные смерти и ранения. Тогда одновременно от обоих враждующих сторон, из Москвы и из Токио, поступили предложения положить конец этой борьбе. Вскоре это и было сделано, причем заключению мира сопутствовала величественная картина проведения в чисто японской манере на бывшей спорной территории общей похоронной церемонии для душ погибших воинов. Несмотря на религиозный характер этой церемонии, а также на то, что само участие в ней было довольно непростым по идеологическим соображениям делом, на церемонии присутствовал генерал Потапов. Такие церемонии, как эта, имеют важное психологическое значение. Во главе марширующих с развернутыми знаменами войск старый генерал приближается к алтарю мертвых. Каждый японец твердо верит в то, что души воинов действительно находятся перед этим алтарем, чтобы получить послание императора. Само безукоризненное поведение советского генерала и его офицеров на этой довольно длительной церемонии делает честь их замечательной способности к культурной адаптации. Поскольку поворачиваться спиной к духам нельзя, все участники церемонии медленно издали подходят к алтарю и отходят назад. Повернуться спиной к духам предков, которые рассматриваются как живые, будет кощунством. Эта пронизанная абсолютной религиозностью церемония является весьма интересной и весьма - 129 - убедительной с точки зрения этнопсихологии; она оказывала глубокое впечатление даже на умудренных полученным по всему миру опытом людей, которым позволялось на ней присутствовать. После церемонии они могли сказать себе: здесь весь народ твердо верит в переселение душ. Он верит, что во время краткого земного существования можно путем похвальных действий на благо Родины завоевать себе возвышенное место в потустороннем существовании, в противном случае же за гробом ждет бесчестье. Ощущение, что весь народ, за исключением нескольких скептиков-вольнодумцев, горячо воодушевлен этой идеей, придает этому народу силу, сплоченность и готовность к исключительной жертвенности. Наконец-то геополитика благодаря тем необычайно выгодным, с политикопространственной точки зрения, возможностям, которые удалось благодаря ей реализовать (и еще предстоит реализовать), преодолела идеологические препоны в деле континентального объединения для осуществления мировой политики — и большой вклад в это внесла сама двойная игра британской политики, подтолкнувшая этот процесс. Очевидно все бессилие лорда Галифакса, пытающегося проводить политику европейского сотрудничества; гораздо более сильное течение, руководимое противниками Чемберлена, готовилось к войне и колебалось лишь для видимости, пока не закончился процесс перевооружения (3). Возможность объективного и непредвзятого изучения геополитической силы евразийского пакта представилась 7 декабря, когда в Чите началась конференция по поводу заключения торгового договора между Японией и Здесь речь идет о двух течениях среди представителей английской внешней политики а годы, предшествовавшие началу Второй мировой войны. Одно из них, (т.н.»клайвденское»), возглавляемое ставшим в мое 1937 г. премьер-министром консерватором Невилем Чемберленом и его заместителем Галифаксом, стремилось «умиротворить» Германию, рассматриваемую как бастион против большевизма, и предлагало заключение соглашения Анг-лия-Германия-Франция-Италия, что, в частности, отразилось но подписании 30 сентября 1938 г. «мюнхенского пакта» о разделе Чехословакии. Другое направление, возглавляемое оппозиционными деятелями Консервативной партии Уинстоном Черчиллем и Антони Иденом (они вошли в правительство уже после начала войны) и одержавшее верх, настаивало на необходимости борьбы с Германией. Россией. Итак, на востоке от нас простирается Союз Советских Социалистических Республик с политико-пространственной массой в 21 352 571 кв.км. (без учета последних аннексий), с 13 000 км. береговых линий и 182 миллионами жителей. Далее располагается Япония, площадь которой составляет около 2 миллионов кв. км. (без учета территорий, расположенных вне ее непосредственных границ, а также территорий ее мощных союзников) с весьма продолжительной береговой линией и со 140 млн. человек населения. Разумеется, из этого числа лишь 73 млн. жителей империи являются в прямом смысле ее политической и военной опорой, но рабочая сила числом 140 млн. человек вполне доступна. Перед лицом такого положения дел на Востоке, мы хотя и трудимся, интенсифицируя наши культурные и экономические связи на западном фланге блока, но все-таки, с политико-пространственной точки зрения, не действуем в том объеме, как другие партнеры. В нашем распоряжении находится миллион кв. км. (а также право еще на три миллиона кв.км. в колониях) и от 87 до' 100 млн. человек! Промежуточное положение в силу наличия как океанических, так и континентальных условий существования занимает Италия, обладающая 250 тыс. километрами побережий (что влечет за собой их уязвимость и необходимость прилагать основные усилия к развитию флота и авиации) и от 57 до 60 млн. человеческого резерва. Если мы сравним эти цифры с теми, на которых основывались центральные державы во время мировой войны, то, исходя из геополитических данных, увидим заметную разницу между положением дел тогда и теперь. И если нам удастся консолидироваться и поддерживать эту отважную и - 130 - грандиозную евроазиатскую континентальную политику вплоть до достижения ее последних великих последствий, проявятся ее огромные возможности, при которых, к примеру, автономия и независимость Индии будут являться просто одним из сопутствующих такой политике феноменов. Дело в том, что иногда я встречал у молодых и не очень молодых людей мнение, что Индия старается добиться лишь статуса доминиона, оставшись под защитой британских войск. Все усилия тех политических деятелей и простых индийцев, с которыми я лично встречался, доказывают обратное: их окончательной и самой твердой целью является независимость. Они всегда сохраняли веру в то, что мы всерьез воспринимаем все возрастающую помощь, которую оказываем им в их борьбе за независимость. С первых минут после обнародования советско-германского пакта о ненападении мы наблюдаем чрезвычайный переворот в индийском общественном мнении. До этого англоиндийские газеты были наполнены фразеологией на тему укрепления демократии во всем мире; и именно ради этого должна была существовать Индия. Но стоило только возникнуть грандиозному призраку европейской континентальной политики, как это мнение, подобно резкому изменению погоды, полностью переменилось. Теперь индийцы полагают, что Советский Союз, безусловно, мог бы причинить англичанам значительные неприятности в Индии — для этого ему будет достаточно вмешаться и переправить свои армии через перевалы. Грандиозное и столь ослепительное во всей полноте эффектов зрелище евроазиатской континентальной политики подготавливалось по отдельности многими людьми. Оно было не случайным броском в неизвестность, но сознательным исполнением великой необходимости. "Германию обвиняют в том, что мы проводим в жизнь план по натравливанию цветных народов но их "законных" господ в Индии и Индокитае, поощряя их стремление к самоопределению. Мы же на самом деле, основываясь на работе англичанина Макиндера, пропагандируем во всем мире идею того, что только прочная связь государств по оси Германия-Россия-Япония позволит нам всем подняться и стать неуязвимыми перед методами анаконды англосаксонского мира. Когда через 4 месяца после начала войны знаменитый английский журналист выдвинул мне такую претензию, я ответил ему, что, если вас атакуют в согласии с тактикой анаконды, примененной в глобальном масштабе, причем атакуют державы, которые со времен американской войны за независимость постоянно твердят об этой практике анаконды, то вы имеете полное право всячески противиться этой политике противника, стремящегося отхватить все новые и новые куски влияния. Только идея Евразии, воплощаясь политически в пространстве, даст нам возможность для долговременного расширения нашего жизненного пространства." "Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее народа —немцы и русские — всячески стремятся избежать ^еждоусобного конфликта, подобного Крымской войне или 1914 году: это аксиома европейской политики." "Последний час англосаксонской политики пробьет тогда, когда немцы, русские и японцы соединятся. Так говорил Гомер Ли." 1940 г. (перевод А.Карагодина) Карл ХАУСХОФЕР Геополитическая динамика меридианов и параллелей Существует геополитический термин: Большие Пространства (Grossraum). Он возник еще в античном мире, предопределенный спецификой Средиземноморья, южных пустынь - 131 - и горных хребтов. Термин как бы повторял тенденции развития, ориентированные на географические сектора как вдоль параллелей, так и на ось Восток-Запад. Это касалось умеренных, тропических и субтропических поясов. Исключения составляли государства, расположенные вдоль русла больших рек, текущих по линии Север — Юг. Речные геополитические образования в силу особенного расположения своих жизненных артерий, испытывали на себе давление т.н. "вращательного момента", порождаемого экспансией вдоль параллелей. Это и составляло собственно геополитическую историю "речных государств", пока она не была окончательно подавлена динамикой широтной экспансии империй передней Азии и, восточнее, ахаменидским Ираном. Начиная с некоторого момента истории, последовали сменяющие друг друга волны "широтной экспансии" — финикийцы, эллины, римляне, арабы, степные народы, франки, иберийцы и т.д. Это породило глобальную тенденцию геополитического развития, идущую от романского Средиземноморья до Средиземноморья карибского. Эта тенденция исчерпалась после достижения португальцами и испанцами границ первого Большого Пространства, стремившегося к меридианальному развитию. Этим пространством было Китайское Царство, часто менявшее свою внешнюю форму, но остававшееся при этом удивительно постоянным в культурно-рассовом смысле. Итак, восточно-азиатскую — китайскую и японскую — геополитическую структуру, развивающуюся по линии Север — Юг, прорезала испанская колониальная Империя, первое геополитическое "широтное Царство". Однако, испанцы сохраняли свою монополию недолго — около 70 лет. По их следам пошли конкуренты, освоившие "широтную стратегию" и стремившиеся ограбить своих предшественников и унаследовать их завоевания. Британцы были сильнейшими среди них. Им удалось построить свою Первую и Вторую империи, которые в целом следовали "широтной" ориентации. Англия была предопределена к этому и своим присутствием в Средиземноморье, и необходимостью охранять индийские владения. На северной половине континента к Востоку постоянно расширялась Империя сначала белых, а потом красных царей. Между северной широтной Империей и югом лежали буферные зоны. И только в 40-х годах XX столетия два геополитических макрообразования, ориентированные по линии меридиана — восточно-азиатский блок и панамериканский блок, — почти одновременно вторглись в геополитическое поле широтной динамики, образовав "рамку" вокруг традиционной раскладки планетарных сил. Это последнее геополитическое событие обладает воистину гигантским значением, так как оно предопределяет полное изменение "силового поля" земной поверхности. Именно оно придает реальность Евро-Африканскому проекту, попыткам Советского Союза перейти от своей "широтной стратегии" к "стратегии теплых морей" и планам Индии по динамизации своей политики в отношении тихоокеанских островов. Заново образующееся геополитическое поле разительно отличается от картины, обрисованной в 1904 г. Хэлфордом Макиндером, который определил в качестве "географической оси истории" центр Старого Света, хотя в 1904 году концепции Макиндера были вполне адекватными реальному положению дело Следует уточнить, что Большое Пространство Восточной Азии тяготеет к самоограничению своими континентальными границами. Иначе обстоит дело с США, которые, завершив планы геополитического панамериканизма, считают свой контроль надо всем американским континентом лишь первым шагом к достижению мирового господства и уже активизируют усилия в тропической Африке, Иране, Индии и Австралии. США снова ориентируют свою геополитическую экспансию по линии ЗападВосток, стремясь сделать "широтную динамику" основой своего грядущего мирового могущества. Это даст им возможность уже в ближайшем будущем угрожать своим потенциальным противникам возможностью Третьей мировой войны. Таким образом, именно геополитическая экспансия по меридиану по своему завершению создает основу для самой серьезной угрозы для мира, так как она несет в себе возможность порабощения Совединенными Штатами всей планеты. - 132 - Для отстаивания геополитической независимости Восточная Азия уже сегодня вынуждена укреплять собственную культурную и политическую форму и создавать на периферии своего влияния буферные зоны безопасности. Через одно поколение и Европе потребуются такие же буферные зоны, подобно тем, что императоры Ито, Гото и др. стремились создать против экспансии русских царей.Особенно явно тенденции широтного и долготного развития в Африке проявляются в исламских геополитических образованиях и в процессе освобождения азиатских стран от английского владычества. Южная тенденция геополитической экспансии Восточной Азии по естественному пути морских и воздушных сообщений приходится как раз на ненаселенные районы Австралии, расположенные между двумя секторами сосредоточения англоязычного населения. В этом случае для колоний "внешнего полумесяца" Макиндера существует вполне реальная возможность "быть смытыми в море". Европа, таким образом, мгновенно теряет прочную связь с Африкой, и ключевой пункт потенциального противостояния "властителям широт" перемещается на юго-восток. Советам, стране, которая всегда была "географической осью истории", и странам Оси, контролирующим "Внутренний Полумесяц", останется только наблюдать за происходящим на юго-востоке. Каким бы важным для культурного бытия Европы ни было обильно смешанное с солдатской кровью военно-стратегическое пространство Черного и Каспийского морей, для будущего нового передела геополитического пространства оно будет второстепенным. Ибо начинается процесс создания новых "меридианальных" Больших Пространств, которые и приобретут решающее стратегическое значение того, чтобы оторвать от азиатского Большого Пространства этот кусок? В настоящий момент это самый важный и болезненный вопрос для расточителей денег и чужой крови: ведь дело идет об очень большой добыче. Между Нанциньским и Чжунциньским Китаем сегодня, как и прежде, возможны самые невероятные, самые безумные компромиссы. Дальнейшее динамическое развитие вдоль меридиана Восточной Азии становится все более и более возможным, скрытые энергии зреют с каждым днем. Эти энергии пришли в действие и стали очевидными в правой части Восточной Азии — в Японии, и особенно в Китае. В левой, западной части этого Большого Пространства они пока проявились недостаточно. Можно предположить в этом регионе новую войну длительностью от 10 до 50 лет. В Китае гражданская война идет уже 32 года. У Японии за плечами 12 лет сухопутных боев, и то, насколько воинственно она настроена по отношению к тихоокеанскому региону, Япония доказала в полной мере. Противостояние геополитической экспансии по меридиану и экспансии по параллели требует от обеих сторон запастись терпением, так как эта проблема будет решаться в течение достаточно большого отрезка времени и на огромных территориях. Примером этому могут служить геополитические процессы, протекающие в последние десятилетия по обе стороны Тихого океана. ("Газета Геополитики", М 8,1943, Германия) (перевод А.Д) Геополитическое будущее планеты зависит от того, сумеет ли англо-американская тенденция экспансии вдоль параллелей прорвать сопротивление восточно-азиатской тенденции экспансии вдоль меридианов. Чем бы это противостояние ни закончилось, США считают, что в любом случае они будут надежно защищены остатками бывшей английской колониальной империи, даже если от нее останутся только тропические африканские колонии. И уж во всяком случае США могут рассчитывать на контролируемую ими тропическую Америку. Но посчитают ли они островную Индию, являющуюся третьей по запасам полезных ископаемых территорией, а также Иран и Индию, достойными того, чтобы проливать за них кровь и тратить деньги на военную экспедицию? Сочтут ли они необходимым тратить силы для - 133 - Карл ШМИТТ ЗЕМЛЯ и МОРЕ созерцание всемирной истории посвящается моей дочери Человек — существо наземное, сухопутное. Он стоит на земле, идет по земле, он передвигается по ее твердой неколебимой поверхности. Это его самостояние и его почва; благодаря ей он обретает и имеет свою точку зрения; это определяет его впечатления и самый способ восприятия мира. Не только свой кругозор, но даже форму своей походки и движений, свой образ и облик он обретает и сохраняет как существо на земле родившееся и живущее. Поэтому небесное тело, на котором он обитает, он именует "Земля", хотя известно, что почти три четверти поверхности Земли составляет вода и только одну четверть собственно земля; при этом даже наибольшие участки суши являются всего лишь островами в океане воды. С тех пор, как мы знаем, что Земля имеет форму шара, мы говорим как о само собой разумеющемся о "Земном шаре". Если бы тебе пришлось представить себе "морской шар" или "водный шар", ты бы нашла это странным и необычным. Все наше посюстороннее существование, радость и страдание, счастье и беда - есть для нас земная жизнь и, соответственно, рай на земле и земная юдоль скорби. Таким образом, вполне объяснимо то, что во множестве мифов и сказаний, в которых народы сохранили свой самый древний опыт и глубочайшие воспоминания, Земля выступает как великая матерь людей. Ее называют самым старшим среди всех божеств. Священные книги повествуют нам о том, что человек взят от земли и должен вновь соделаться прахом земным. Земля - это его материнское лоно, он сам, таким образом, сын земли. В своих ближних он видит земных собратьев, граждан Земли. Среди традиционных четырех стихий - Земли, Воды, Огня и Воздуха - стихия Земли более всего определяет человека и ему предопределена. Мысль о том, что из четырех стихий какая-то кроме земли может решающим образом формировать человеческое бытие, на первый взгляд выглядит лишь как фантастическая возможность. Человек - это не рыба и не птица, тем более не какое-то существо из огня^ даже если предположить, что таковые могут существовать. Следует ли из сказанного, что сущность человеческого бытия и самого существа человека чисто земная, и все остальные стихии являются лишь дополнительными элементами второго порядка? Дело обстоит не так просто. Ответ на вопрос о том, может ли что-то кроме земли составлять отличительный признак человеческого присутствия в мире, лежит ближе, чем мы думаем. Стоит тебе только выйти на берег моря и посмотреть в даль - и грандиозная морская гладь по всему горизонту захватит твой взор. Примечательно, что когда человек стоит на берегу, он естественным образом устремляет свой взор со стороны суши на море, а не наоборот, со стороны моря на сушу. В глубоких, часто бессознательных воспоминаниях людей вода и море являются тайной первопричиной всего сущего. В мифах и сказаниях большинства народов содержатся воспоминания не только о землей рожденных, но и о вышедших из моря богах и людях. Всюду повествуется о сынах и дочерях морей и вод. Афродита, богиня женской красоты, возникла из пены морских волн. Море породило и другие создания, и мы познакомимся впоследствии с "детьми моря" и дикими "пленителями моря", мало похожими на чарующую картину из пены рожденной женской красоты. Ты видишь здесь совершенно другой мир, непохожий на мир земной тверди и суши. Теперь ты можешь понять, почему поэты, натурфилософы и естествоиспытатели ищут начало всякой жизни в воде, а Гете провозглашает в торжественных стихах: Все возникло из воды. - 134 - Все сохраняется водою, Океан, даруй нам вечное твое покровительство! Основателем учения о происхождении всего живого из водной стихии чаще всего называют греческого натурфилософа Фалеса из Милета (ок. 500 года до Р.Х.). Но это воззрение одновременно моложе и старше Фалеса. Оно вечно. В последнем XIX веке о происхождении людей и всего живого из моря учил крупный немецкий ученый Лоренц Окен. И в генеалогических схемах, сконструированных естествоиспытателямидарвинистами, рыбы и наземные животные идут рядом и один за другим в различной последовательности. Обитатели моря фигурируют здесь как предки людей. Древнейшая и древняя история человечества, по всей видимости, подтверждают эту гипотезу о происхождении жизни. Авторитетные исследователи открыли, что наряду с "автохтонными", то есть родившимися на суше, существуют также "автоталассические", то есть исключительно морем определяемые народы, никогда не бывшие путешественниками по земле и не хотевшие ничего знать о твердой суше, которая являлась границей их чисто морского существования. На островах Тихого океана, у полинезийских мореплавателей, канаков и самоа еще можно обнаружить последние остатки такого рода людей-рыб. Все их бытие, мир представлений, язык складывались под определяющим воздействием моря. Все наши представления о пространстве и времени, сложившиеся в условиях твердой поверхности суши, казались им настолько же чуждыми и непонятными, насколько для нас, жителей суши, мир тех чисто морских людей означает едва постижимый иной мир. В любом случае возникает вопрос: что есть наша стихия? Мы — дети земли или моря? На этот вопрос невозможно ответить однозначно. Доисторические мифы, естественнонаучные гипотезы Нового времени и результаты исторического исследования эпохи первых письменных памятников оставляют обе возможности для ответа открытыми. Слово "стихия" в любом случае требует небольшого дополнительного пояснения. Со времени вышеупомянутого философа Фалеса, начиная с эпохи ионийской философии, то есть примерно с 500 года до нашей эры у европейских народов принято говорить о четырех стихиях или элементах . С тех пор это представление о четверице элементов — Земле, Воде, Воздухе и Огне — осталось живо и неискоренимо и до сего дня, несмотря на всю научную критику. Современное естествознание упразднило эти четыре изначальные стихии; оно различает сегодня более девяноста совсем иначе структурированных "элементов" и понимает под этим словом каждый исходный материал, неразложимый и нерастворимый посредством методов сегодняшней химии. Таким образом, элементы, исследуемые сегодня естествознанием экспериментально и теоретически, имеют с теми четырьмя изначальными первоэлементами лишь общее название. Ни один физик или химик не решится сегодня утверждать, что какой-либо из четырех первоэлементов является единственной первопричиной, исходным материалом вселенной, как то говорил о воде Фалес Милетский, об огне — Гераклит Эфес-ский, о воздухе — Анаксимен Милетский, а Эмпедокл из Акраганта учил о соединении стихий, которые называл "корнями всех вещей". Один лишь вопрос о том, что, собственно, означают здесь слова первопричина, исходный материал, корни вещей — завел бы нас в обсуждение необозримого количества физических, естественнонаучных, метафизических и гносеологических проблем. Для нужд нашего исторического созерцания мы можем все же ограничиться представлением об этой четверице элементов, или стихий. Ибо для нас эти стихии суть простые и наглядные имена. Это обобщающие значения, указывающие на различного рода фундаментальные возможности человеческого бытия в мире. Поэтому мы вправе еще и сегодня использовать их, в особенности когда ведем речь о господстве посредством моря и о господстве посредством суши, о морских и континентальных державах, имея в виду стихии воды и земли. Таким образом, "элементы" Земля и Море, о которых идет речь ниже, не могут - 135 - мыслиться лишь как естественнонаучные величины. В этом случае они бы немедленно распались на химические составляющие, то есть обратились бы в историческое ничто. Предопределяемые этими стихиями варианты исторического свершения, в особенности морские или земные формы существования также не развертываются с механической заданностью. Если бы человек был живым организмом, без остатка сводимым к воздействию окружающего мира, он представлял бы собою или животное, или рыбу, или птицу или фантастические смешения этих элементарных форм, сообразно воздействию природных стихий. Чистые типовые образцы, соответствующие четырем элементам, в особенности чисто морские или чисто земные люди имели бы между собой весьма мало общего, они противостояли бы друг другу совершенно изолированно, причем эта изоляция была бы тем безнадежней, чем меньше примесей содержал бы данный тип. Смешения давали бы удачные или неудачные типы и порождали бы приязнь или вражду, как химическое сродство или контраст. Бытие и судьба человека определялись бы чисто природным порядком, как это бывает в случае животного или растения. Можно было бы лишь констатировать, что одни пожирают других, в то время как остальные мирно сосуществуют в биологическом симбиозе. Не существовало бы никакой человеческой истории как человеческого поступка и человеческого решения. Мы знаем, однако, что существо человека несводимо к чисто природному порядку. Он обладает даром овладевать собственным бытием и сознанием в процессе исторического свершения. Он знает не только рождение, но и возможность духовного возрождения. В беде и опасности, когда животное и растение беспомощно гибнут, он способен возродиться к новой жизни путем интеллектуального усилия, волевого решения, уверенного анализа ситуации и умозаключения. Он располагает свободным пространством для своей власти и своего исторического могущества. Ему дано выбирать, и в определенные моменты истории он способен выбрать ту стихию, к которой он прилепляется посредством собственного поступка и собственного усилия, как к новой форме своей исторической экзистенции, и в которой он обустраивается. В этом смысле он хорошо усвоил, как говорит поэт, "свободу выбирать путь, которого возжелал". Всемирная история - это история борьбы континентальных держав против морских держав и морских держав против континентальных держав. Адмирал Кастекс, французский специалист по военной науке, предпослал своей книге о стратегии обобщающий заголовок: Море против Земли, la Мег contie la Terre. Тем самым он пребывает в русле давней традиции. Изначальный антагонизм земли и моря был замечен с давних пор, и еще в конце XIX века имевшуюся тогда напряженность в отношениях между Россией и Англией любили изображать в виде битвы медведя с китом. Кит обозначает здесь огромную мифическую рыбу, Левиафана, о котором мы еще кое-что услышим, медведь же означает одного из многих представителей наземных животных. Согласно средневековым толкованиям так называемых каббалистов, всемирная история суть не что иное, как борьба между могущественным китом, Левиафаном, и столь же сильным наземным животным Бегемотом, которого представляли себе в виде быка или слона. Оба имени — Левиафан и Бегемот - заимствованы из книги Иова (главы 40 и 41). Итак, каббалисты утверждают, что Бегемот старается разорвать Левиафана своими рогами и зубами, Левиафан же стремится зажать своими плавниками пасть и нос Бегемота, чтобы тот не смог есть и дышать. Это предельно наглядное, какое только и позволяет дать миф, изображение блокады континентальной державы морской державой, которая закрывает все морские подходы к суше, чтобы вызвать голод. Так обе воюющие державы убивают друг друга. Однако евреи, — говорят каббалисты дальше, — празднуют затем тысячелетний "пир Левиафана", о котором рассказывает в знаменитом стихотворении Генрих Гейне. Для того, чтобы дать историческое толкование этого пира Левиафана, чаще всего цитируют каббалиста Исаака Абра-ванеля. Он жил в 1437 — 1508 гг. во времена великих открытий, был казначеем сначала у короля Португалии, потом у короля Кастилии и умер уважаемым человеком в - 136 - Венеции в 1508 году. Таким образом он познал белый свет и все богатства мира и знал, что говорил. Бросим же беглый взгляд на некоторые события всемирной истории под углом зрения этой борьбы между землей и морем. Мир греческой античности возник из путешествий и войн народов-мореплавателей, "недаром вскормил их бог моря". Господствовавшая на острове Крит морская держава изгнала персов из восточной части Средиземноморья и создала культуру, все необъяснимое очарование которой было явлено нам при раскопках Кносса. Тысячелетие спустя в морском сражении при Саламине (480 г. до Р.Х.) свободный город Афины оборонялся от своего врага — "всем повелевающих персов" — за деревянными стенами, то есть на кораблях, и спасся благодаря этой морской битве. Его собственное господство было побеждено в Пелопонесской войне континентальной Спартой; последняя, однако, именно в силу своего континентального характера оказалась не в состоянии объединить города Эллады и возглавить греческую империю. Рим, напротив, бывший с самого начала итальянской крестьянской республикой и чисто континентальным государством, превратился в настоящую империю в процессе борьбы с морским и торговым господством Карфагена. История Рима, как вся в совокупности, так особенно и в этот период долгой борьбы между Римом и Карфагеном, часто сравнивалась с другими историческими ситуациями и катаклизмами. Такие сравнения и параллели могут быть весьма поучительными, однако они часто приводят к странным противоречиям. Например, параллели всемирной английской империи находят то в Риме, то в Карфагене. Сравнения такого рода в большинстве случаев являются палкой о двух концах, которую можно взять и повернуть любой стороной. Из рук угасавшей Римской империи морское господство вырвали вандалы, сарацины, викинги и норманны. После множества неудачных попыток арабы покорили Карфаген (698 г.) и основали новую столицу Тунис. Тем самым началось их многовековое господство над западным Средиземноморьем. Восточноримская Византийская империя, управляющая из Константинополя, была береговой империей. В ее распоряжении был сильный флот и таинственное боевое средство — так называемый греческий огонь. Впрочем, все это служило исключительно оборонительным целям. Во всяком случае, в своем качестве морской державы она могла предпринимать нечто такое, чего не могла себе позволить империя Карла Великого — держава чисто континентальная; Византия была настоящим "удерживающим", "ка-техоном", несмотря на свою слабость, она "удерживала" ислам много веков, предотвращая тем самым возможность завоевания Италии арабами. В противном случае с Италией случилось бы тоже самое, чтЗ произошло тогда с Северной Африкой, — антично-христианская культура оказалась бы уничтоженной, и Италия была бы поглощена миром ислама. В христианско-евро-пейском ареале впоследствии возникла новая морская держава, возвысившаяся благодаря крестовым походам: Венеция. Тем самым в мировую историю вторгается новое мифическое имя. Почти половину тысячелетия республика Венеция считалась символом морского господства и богатства, выросшего на морской торговле. Она достигла блестящих результатов на поприще большой политики, ее называли "самым диковинным созданием в истории экономики всех времен". Все, что побуждало фанатичных англоманов восхищаться Англией в XVIIIXX веках, прежде уже было причиной восхищения Венецией: огромные богатства; преимущество в дипломатическом искусстве, с помощью которого морская держава умеет вызывать осложнения во взаимоотношениях континентальных держав и вести свои войны чужими руками; аристократический основной закон, дававший видимость решения проблемы внутриполитического порядка; толерантность в отношении религиозных и философских взглядов; прибежище свободолюбивых идей и политической эмиграции. Сюда же относится очаровательное великолепие роскошных празднеств и красоты изящных искусств. Один из этих праздников особенно занимал человеческое воображение и способствовал прославлению Венеции в мире - это было овеянное легендами - 137 - "Обручение с морем", так называемая sposalizio del mare. Ежегодно в день Вознесения Господня дож республики Венеция отправлялся в открытое море на роскошном государственном корабле, и бросал в волны кольцо в знак соединения с морем. Сами венецианцы, их соседи, а также народы, обитавшие вдалеке от Венеции, видели в этом убедительный символ посредством коего рожденная морем держава и рожденное морем богатство приобретали мифическое освящение. У нас, однако, еще будет возможность убедиться в том, как в действительности обстояло дело с этим прекрасным символом, когда мы вновь увидим его в его изначальном свете. Эта сказочная царица моря сияла все ярче с 1000 по 1500 годы. В 1000 году тогдашний император Византии Никифор Фока мог еще с некоторым на то основанием утверждать о себе: "До сих пор вы были в брачном союзе с морем, отныне оно принадлежит мне." Между этими двумя датами лежит эпоха венецианского морского господства над Адриатикой, Эгейским морем и восточной частью Средиземного моря. В эту эпоху возникла легенда, привлекшая в Венецию еще в XIX-XX веках бесконечное множество путешественников и знаменитых романтиков всех европейских наций, поэтов и людей искусства — таких, как Байрон, Мюссе, Рихард Вагнер, Баррэ. Никто не сможет избежать очарования этой легенды, и меньше всего хотелось бы умерить сияние ее славы. Но если спросить, имеем ли мы здесь дело со случаем чисто морского существования и подлинного выбора в пользу морской стихии, то мы сразу же увидим, сколь стесненной оказывается морская держава, ограниченная Адриатикой и бассейном Средиземноморья, когда однажды открываются необозримые пространства мировых океанов. Немецкий философ географии Эрнст Каш, ум которого был целиком во власти обширного мира идей Гегеля, классифицировал империи в зависимости от фактора воды в своей "Сравнительной географии" (1845). Он различает три стадии развития, три акта великой драмы. Мировая история начинается для него с "потанического" времени, то есть с культуры речных пойм ближнего и среднего Востока в двуречьи Евфрата и Тигра и на реке Нил, в ассирийском, вавилонском и египетском царствах Востока. Далее следует так называемый талассический период культуры внутриматерико-вых морей и бассейна Средиземного моря, которому принадлежат греческая и римская античность и средиземноморское Средневековье. С открытием Америки и началом кругосветных плаваний наступает последняя и высшая стадия, эпоха океанической культуры, носителями которой являются германские народы. Для прояснения существа дела мы, однако будем пользоваться трехчастной схемой, различающей реку, внутриматериковое море и океан. Тогда мы яснее увидим, почему морское господство Венеции оставалось целиком на второй, талассической ступени. Как раз праздник, подобный вышеупомянутому "Обручению с морем", позволяет сознать это различие. Такие символические действа соединения с морем встречаются и у других зависимых от моря народов. Например, индейские племена Центральной Америки, занимавшиеся рыбным промыслом и мореплаванием, приносили божествам моря жертвы в виде колец и других драгоценностей, в виде животных и даже людей. Я, однако, не думаю, что подобные же обряды практиковали и настоящие "пленители моря". Из этого не следует, что они были менее предрасположены к набожности или в меньшей степени чувствовали потребность в заклинании божественных сил. Но о церемонии обручения или бракосочетания с морем они не думали именно потому, что они были настоящими детьми моря. Они чувствовали себя идентичными стихии моря. Те же символические обручения или бракосочетания показывают, напротив, что приносящий жертву и божество, которому приносится жертва, суть различные, даже противоположные существа. С помощью такой жертвы должно умилостивить враждебную стихию. В случае Венеции церемония отчетливо позволяет понять, что смысл символического акта не является порождением изначального морского существования; в гораздо большей степени здесь присутствует особый стиль праздничных символов, созданный высокоразвитой береговой культурой и культурой лагун. Обычное мореплавание и культура, основывающаяся на использовании - 138 - выгодного приморского месторасположения представляют собой все же нечто иное, нежели чем перемещение всего исторического бытия с земли в море, выбор моря как стихии существования. Господство Венеции в прибрежной зоне начинается в 100 году морским походом в Дол-мацию. Господство Венеции над хинтерландом, например над Хорватией и Венгрией всегда оставалось проблематичным, каким только и может быть господство флота над сушей. И в области техники кораблестроения республика Венеции не покидала Средиземного моря и Средневековья вплоть до своего упадка в 1797 году. Как и народы Средиземноморья, Венеция знала только гребное судно, галеру. Судоходство на больших памятниках пришло в Средиземное море из Атлантического океана. Венецианский флот был и остался флотом больших галер, движимых гребной силой. Парус использовался лишь в качестве дополнительного элемента при благоприятном попутном ветре, как это было уже в античную эпоху. Особенным навигационным достижением было усовершенствование компаса до его современной формы. Благодаря компасу "корабль приобрел нечто разумное, в силу чего человек вступает в общение и породняется с транспортным средством" (Капп). Только теперь самые отдаленные участки земли на всех океанах могут вступить в контакт, так что открывается круг земной. Но современный компас, появление которого в Средиземноморье относили раньше чаще всего к 1302 году и к итальянскому морскому городу Амальфи, в любом случае изобретен не в Венеции. Использование этого нового средства для океанических плаваний было венецианцам не свойственно. Как я уже говорил и еще раз повторяю, мы не хотим преуменьшить сияние и славу Венеции. Но мы должны понять смысл происходящего, когда народ в совокупности всего своего исторического бытия делает выбор в пользу моря как чужой себе стихии. Способ ведения морских сражений того времени нагляднее всего демонстрирует то, о чем здесь идет речь, и в сколь малой степени можно говорить об элементарном переносе всей человеческой экзистенции с земли на море в тогдашнем Средиземноморье. В античном морском сражении гребные суда атакуют друг друга и пытаются протаранить и взять на абордаж один другого. Морской бой поэтому всегда представляет собою ближний бой. "Корабли хватают друг друга словно пары борющихся мужчин". В битве при Милах римляне сперва брали вражеские суда на абордаж, перебрасывая настилы из досок и устанавливали таким образом мост, по которому могли вступить на вражеский корабль. Морской бой превращался тем самым в сухопутное сражение на кораблях. На корабельных досках рубились мечами словно на сцене. Так разыгрывались знаменитые морские сражения древности. Похожим образом, хотя и с помощью более примитивных ручных орудий, вели свои морские сражения малайские и индейские племена. Последнее крупное морское сражение такого рода оказалось вместе с тем последним славным подвигом венецианской истории — то был морской бой при Лепанто (1571). Здесь испано-венецианский флот встретился с турецким и одержал самую убедительную победу на море из всех, когда-либо одержанных христианами над мусульманами. Битва произошла в том же самом месте, у Акциума, где незадолго до начала нашей эры (30 г. до Р.Х.) вступили в бой флотилии Востока и Запада, Антония и Октавиана. Морская битва при Лепанто велась в основном теми же корабельно-техническими средствами, что и сражение у Акциума полтора тысячелетия назад. В ближнем бою на корабельных досках сражались отборные пешие части испанцев, знаменитые терции, с янычарами, элитарными войсками Османской империи. Изменение способа ведения войны на море произошло лишь немногими годами позже битвы при Лепанто, — именно при разгроме испанской армады в проливе ЛаМанш. Маленькие парусники англичан обнаружили свое преимущество перед большими кораблями испанского флота. Однако ведущими в области техники кораблестроения были тогда не англичане, а голландцы. За время с 1450 по 1600 годы голландцы изобрели новых типов кораблей больше, чем все остальные народы. Просто открытия новых частей света и океанов было недостаточно для того, чтобы заложить основы господства на мировых - 139 - океанах и обеспечить выбор моря в качестве стихии существования. Не благородные дожи на помпезных судах, но дикие искатели приключений и "пенители моря", отважные, бороздящие океаны охотники на китов и смелые водители парусников суть первые герои новой морской экзистенции. В двух важнейших областях — китобойном промысле и кораблестроении — голландцы были сначала далеко впереди всех. Здесь я обязан сперва воздать хвалу киту и охотнику на кита. Невозможно говорить о великой истории моря и о выборе человека в пользу морской стихии, не упоминая сказочного Левиафана и его столь же чудесного преследования. Конечно же, это огромная тема. Моя слабая похвала не достигает ни кита, ни охотника. Как я могу брать на себя смелость подобающим образом рассказать о двух морских чудесах — о могущественнейшем из всех живущих зверей и об отважнейшем из всех охотников человечества? Я осмеливаюсь на это только потому, что могу опираться на авторитет двух великих глашатаев и провозвестников обеих этих3 морских чудес, — значительного французского историка Жюля Мишле и великого американского писателя Германа Мелвилла. В 1861 году француз опубликовал книгу о море — гимн красоте моря и миру его неоткрытых чудес, богатствам морского дна всех континентов, которыми еще не завладел и которые еще не использовал "свирепый король этого мира", человек. Мелвилл же является для мировых океанов тем, чем для восточного Средиземноморья является Гомер. В захватывающей повести "Моби Дик" (1851) он описал историю великого кита , Моби Дика, и охотящегося за ним капитана Ахаба, сложив тем самым величайший эпос океанской стихии. Я, конечно, осознаю, что, когда я при случае употребляю здесь вместо слова "кит" словосочетание "рыба-кит" и вместо "охотник на кита" говорю иногда "охотник на китовых рыб", это сочтут дилетантским и неточным словоупотреблением. Меня начнут поучать о зоологической природе кита, который, как это известно любому школьнику, представляет собой млекопитающее, но не рыбу. Уже в напечатанной в 1776 году "Системе природы" старого Линнея можно было прочитать о том, что рыба-кит — теплокровное, дышит легкими, а не жабрами, как обычная рыба; что самка кита рождает уже сильно развитого живого детеныша и почти целый год любовно заботится о нем и вскармливает его своим молоком. Я никоим образом не хочу спорить с ученымиспециалистами в обширной науке о китах, с цетологами, но хочу только кратко, без всяких дискуссий, объяснить, почему я полностью не отвергаю старое имя "рыба-кит". Само собой разумеется, кит не есть рыба, такая, как щука или селедка. Тем не менее, называя это странное чудовище рыбой, я обнажаю всю нелепость того, что такой теплокровный гигант предан стихии моря, хотя он и не предрасположен к этому своим физиологическим строением. Только вообрази на минуту противоположный случай: громадное , дышащее жабрами существо бегает по суше! Самое крупное, самое сильное и самое мощное морское животное бороздит мировые океаны от северного до южного полюсов, дышит легкими и, будучи млекопитающим рожает живых детенышей в этот мир моря! Оно не является также амфибией, но является настоящим млекопитающим, и всетаки одновременно рыбой по своей стихии обитания. В рассматриваемый нами период, а именно с XVI по XIX века, охотники на эту огромную рыбу были подлинными Охотниками с большой буквы, а не просто какими-то банальными "китобоями" или "китоловами". Это небезразлично для нашей темы. Французский восхвалитель кита Мишле в своей книге о море описывает любовную и семейную жизнь китов с особой проникновенностью. Самец кит — проворный любовник самки-кита, нежнейший супруг, заботливейший отец. Он являет собой гуманнейшего из всех живых существ, он гуманнее человека, который истребляет китов с варварской жестокостью. Но насколько же невинны были методы ловли рыбы в те времена, в 1861 году, когда об этом писал Мишле! Впрочем, уже тогда пароходы и пушки нарушили равноправие кита и человека и низвели бедного кита до удобного объекта отстрела. И что - 140 - бы сказал гуманный друг людей и любитель животных Мишле, увидев сегодняшнее промышленное изготовление китового жира и реализацию китовых туш! Ибо то, что сегодня, после Мировой войны 1914 — 1918 гг., образовалось и все больше усовершенствуется под названием "пелагической", глубинной ловли, более невозможно именовать не только охотой, но даже и ловлей. Сегодня к Южному полюсу Земли в Полярное море отправляются огромные корабли водоизмещением до 30000 тонн, оснащенные электрическими приборами, пушками, минами, самолетами и радиоаппаратурой, подобные плавающим кастрюлям для пищи. Туда скрылся кит, и там мертвое животное перерабатывается промышленным способом прямо на судне. Так бедный Левиафан исчез бы вскоре с нашей планеты. В 1937-1938 гг. в Лондоне наконец-то было достигнуто международное соглашение, которое определяет известные правила китобойного промысла, устанавливает районы ловли, предусматривает прочие условия с тем, чтобы защитить хотя бы оставшихся в живых китов от дальнейшего внепланового истребления. Охотники на кита, о которых здесь идет речь, были, напротив, истинными охотниками, а не банальными ловцами, и уж точно не забивали китов механическим способом. Они гнались за своей добычей из вод Северного моря или от атлантического побережья на парусниках и гребных судах через огромные пространства мировых океанов, а оружием, с помощью которого они вступали в битву с могучим и хитрым морским гигантом, являлся гарпун, бросаемый человеческой рукой. Это была опасная для жизни битва двух живых существ, причем оба они, не будучи рыбами в зоологическом смысле, передвигались в стихии моря. Все подручные средства, которые использовал в этой борьбе человек, тогда еще приводились в действие мускульной силой самого человека: парус, весло и гарпун, смертельное метательное копье. Кит был достаточно сильным для того, чтобы одним ударом своего хвоста разнести в щепки корабль и лодку. Человеческой хитрости он мог противопоставить тысячу собственных уловок. Герман Мелвилл, который сам много лет служил матросом на китобойном судне, описывает в своем "Моби Дике", как между охотником и его жертвой возникают, можно сказать личная связь и интимные отношения дружбы-вражды. Здесь человек все более погружается в стихийную бездну морского существования, благодаря борьбе с другими обитателями моря. Эти охотники на кита плавали под парусами с севера на юг земного шара и от Атлантического до Тихого океана. Все время следуя таинственным путям кита, они открывали острова и континенты, не делая из этого большого шума. У Мелвилла один из этих мореплавателей, познакомившись с книгой первооткрывателя Австралии капитана Кука, произносит такие слова: этот Кук пишет книги о вещах, которые охотник на китов не стал бы даже заносить в свой судовой журнал. Мишле спрашивает: Кто показал людям океан ? Кто открыл океанические зоны и проливы? Одним словом: Кто открыл земной шар? Кит и охотник на кита! И все это независимо от Колумба и от знаменитых золотоискателей, которые с большой шумихой ищут то, что уже найдено благородными рыбаками Севера, из Бретани и из страны Басков. Мишле говорит это и продолжает: эти охотники на кита являют собою величайшее проявление человеческого духа. Без кита рыболовы всегда оставались бы только на побережье. Рыба-кит заманила их в океаны и даровала независимость от берега. Благодаря киту были открыты морские течения и найден проход к Северу. Кит предводительствовал нами. Тогда, в XVI столетии, на нашей планете два различных вида охотников одновременно находились во власти пробуждения стихий. На земле то были русские охотники на пушного зверя, которые, следуя за пушным зверем, покорили Сибирь и вышли по суше к восточноазиатскому побережью; на море севере- и западноевропейские охотники на кита, которые охотились на всех мировых океанах и, как справедливо указывает Мишле, сделали видимым глобус. Они — первенцы новой, стихийной экзистенции, первые настоящие "дети моря". На эту смену эпох приходится важнейшее событие в области техники. И здесь - 141 - голландцы оказываются впереди всех. В 1600 году они были бесспорными мастерами кораблестроения. Они изобрели новые приемы парусной техники и новые типы парусных кораблей, которые упразднили весла и открыли возможности для навигации и судоходства, отвечающие размерам вновь открытых мировых океанов. ' Около 1595 года в Северной Голландии появляется новый тип корабля из западнофризского города Хоорн. Это была лодка с прямыми парусами, шедшая под парусом не только при попутном ветре, как старый парусник, но также и сбоку от ветра, умевшая использовать ветер совсем иначе, чем прежние суда. Корабельные снасти и искусство парусного мореплавания усовершенствуются отныне в небывалой степени. " Судоходство Средневековья заканчивается катастрофическим образом", - говорит по поводу этого события Бернхард Хагеборн, историк развития корабельных типов. Здесь находится подлинный поворотный момент в истории взаимоотношений Земли и Моря. Этим было достигнуто все, чего позволял достичь материал, из которого были сделаны тогда судно и такелаж. Новый поворот в технике кораблестроения наступил только в XIX веке. "Подобным откровению, - говорит Хагеборн, - должен был казаться морякам момент, когда однажды они оставили большой парус и увидели, сколь богатые возможности открывает перед ними маленький парус". Благодаря этому техническому достижению голландцы стали "извозчиками" всех европейских стран. Они унаследовали также торговлю немецкой Ганзы. Даже мировая держава Испания была вынуждена фрахтовать голландские суда для обеспечения своих трансатлантических перевозок. В XVI веке кроме того появляется новый военный корабль, и этим открывается новая эра морской военной стратегии. Оснащенный орудиями, парусник с бортов обстреливают залпами противника. Тем самым морское сражение становится артиллерийским боем с дальнего расстояния, требующим большого искусства управления парусником. Только теперь можно по-настоящему говорить о морском сражении, ибо, сражение экипажей гребных галер, как мы видели, представляет собой только сухопутный бой на корабле. С этим связана совершенно новая тактика морского боя и ведения войны на море, новое искусство "эволюции", необходимых до, во время и после морского сражения. Первая научная в современном смысле книга об этом новом искусстве вышла в Лионе в 1697 году под названием 'Tart des armecs navales ou trait des evolutions navales"; ее автором был священник ордена иезуитов француз Поль Ост. В ней дан критический обзор морских сражений и морских маневров голландцев, англичан и французов во время войны Людовика XIV с голландцами. Впоследствии появились и другие французские исследования этого вопроса. Только в XVIII веке в 1782 году в ряд знаменитых теоретиков морской тактики входит англичанин в лице Клерка д'Эльдина. Все западно- и центральноевропейские народы внесли свой вклад в общее достижение, заключавшееся в открытии новой земли и имевшее следствием всемирную европейскую гегемонию. Итальянцы усовершенствовали компас и создали навигационные карты; открытие Америки состоялось прежде всего благодаря силе познания и уму Тосканелли и Колумба. Португальцы и испанцы снарядили первые великие исследовательские экспедиции и совершили кругосветные плавания под парусами. В становление новой картины мира внесли свой вклад великие немецкие астрономы и замечательные географы; название "Америка" придумал в 1507 году немецкий космограф Валь-тцемюллер, а предприятие иностранцев в Венесуэле явилось большим колониальным стартом, который, однако, не мог справиться с испанским сопротивлением. Голландцы были ведущими в китобойном промысле и в области техники кораблестроения. Франция располагала особенно широкими возможностями как благодаря своему географическому положению на трех побережьях — Средиземного моря, Атлантического океана и Ла-Манша — так и в силу своего экономического потенциала и из-за склонности к мореплаванию населения ее атлантического берега. Французский викинг Жан Флери в 1522 году нанес первый ощутимый удар по испанской мировой гегемонии и захватил два груженных драгоценностями корабля, которые Кортес - 142 - направил из Америки в Испанию; французский первооткрыватель Жан Картье уже в 1540 году открыл Канаду, "новую Францию" и завладел ею для своего короля. Особо важную часть при пробуждении морских энергий той эпохи составляли гугенотские корсары, выходцы из Ла-Рошеля. Франция на много десятилетий превзошла Англию в области военного строительства парусных кораблей еще в XVII столетии, при гениальном морском министре Кольбере. Достижения англичан в судоходстве, само собой разумеется, также весьма значительны. Но плавать южнее экватора английские моряки начинают только после 1570 года. Лишь в последней трети XVI века начинается великое пробуждение английских корсаров к плаванию за океан и в Америку. Всевозможные "пленители моря", пираты, корсары, занимавшиеся морской торговлей авантюристы составляют, наряду с охотниками на кита и водителями парусников, ударную колонну того стихийного поворота к морю, который осуществляется на протяжении XVI-XVII веков. Здесь перед нами следующий отважный род "детей моря". Среди них есть известные имена, герои морских рассказов и сказаний о разбойниках, такие, как Франц Дрейк, Хеквинс, сэр Уолтер Рэлли или сэр Генри Морган, прославленные во множестве книг; судьба каждого из них в самом деле была достаточно богата приключениями. Они захватывали испанские флотилии с серебром, и одна эта тема сама по себе уже довольно интригующая. Существует обширная литература о пиратах вообще и о многих великих именах в частности, а на английском языке составлен даже словарь о них под забавным названием "The Pirate's Who's Who", энциклопедия пиратов. Целые категории этих отважных морских разбойников в самом деле снискали себе славу в истории, ибо нанесли первые удары по испанской гегемонии во всем мире и по испанской монополии в торговле. Так, гугенотские пираты во французской морской крепости Ла-Рошель заодно с голландскими морскими гезами сражались против Испании во времена королевы Елизаветы. Затем это'.были так называемые елизаветинские корсары, внесшие весомый вклад в разгром испанской армады (1588г.). За корсарами королевы Елизаветы последовали корсары короля Якова I, среди них был сэр Генри Мейнверинг, сперва один из самых отъявленных морских разбойников, затем помилованный королем в 1616 году и, наконец, победитель пиратов, награжденный должностями и почестями. Далее идут флибустьеры и дикие пираты, отправлявшиеся в свои далекие плавания с Ямайки и из вод Карибского моря, французы, голландцы и англичане, среди них сэр Генри Морган, разграбивший в 1671 году Панаму, возведенный в рыцарское достоинство королем Карлом II и ставший королевским губернатором Ямайки. Их последним подвигом стало покорение испанской морской крепости Картахена в Колумбии, которую они совместно с французским королевским флотом взяли приступом в 1697 году и ужасающим образом разграбили после ухода французов. В подобного рода "пленителях моря" проявляется морская стихия. Их героическая эпоха длилась приблизительно 150 лет, примерно с 1550 до 1713 года, то есть со времени начала борьбы протестантских государств против всемирного господства католической Испании и до момента заключения Утрехтского мира. Морские разбойники существовали во все времена и на всех морях и океанах, начиная с упоминавшихся выше пиратов, изгнанных критским государством из восточного Средиземноморья много тысячелетий тому назад и вплоть до китайских джонок, которые еще в 1920-1930 годах захватывали и грабили торговые суда в восточноазиатских водах. Но корсары XVI и XVII веков занимают в истории пиратства все же особое место. Их время кончилось только с заключением Утрехтского мира (1713), поскольку тогда произошла консолидация системы европейских государств. Военные флотилии морских держав могли теперь осуществлять эффективный контроль, а новая, на море воздвигнутая всемирная гегемония Англии впервые стала очевидной. Тем не менее еще и до XIX века существовали корсары, воевавшие частным образом, с разрешения своих правительств. Но прогрессировала организация мира, техника кораблестроения и навигация усовершенствовались, становились все более наукоемкими, а пиратство есть все же, как сказал один английский - 143 - знаток военно-морского дела, "донаучная стадия ведения морских войн". Переставший надеяться на собственный кулак и собственные расчеты пират превратился отныне в жалкого преступника. Разумеется всегда имелись некоторые исключения. К таковым принадлежит французский капитан Миссон, попытавшийся в 1720 году создать на Мадагаскаре диковинное царство гуманности. Однако в целом после Утрехтского мира пират был вытеснен на обочину мировой истории. В XVIII веке он всего лишь беспутный субъект, грубый криминальный тип, могущий еще служить персонажем увлекательных рассказов, наподобие "Таинственного острова" Стивенсона, но не играющий более никакой роли в истории. Напротив, корсары XVI-XVII веков играют весьма значительную роль в истории. Во всемирном противоборстве Англии и Испании они являются активными воинами. У своих врагов испанцев они считались настоящими преступниками; их вешали, когда ловили. Так же и собственное правительство хладнокровно жертвовало ими, когда они становились неудобными или когда это диктовалось соображениями внешнеполитического порядка. Часто лишь случай решал, закончит ли такой корсар жизнь королевским вельможей, высокопоставленным сановником или приговоренным к повешенью пиратом. К тому же, различные наименования, как-то пират, корсар, Privateer, Merchant-Adventurer на практике трудно различимы и употребляются одно вместо другого. В собственном смысле слова, с юридической точки зрения, между пиратом и корсаром существует большая разница. Ибо, в отличие от пирата , корсар обладает документом, подтверждающим его права, полномочиями своего правительства, официальным каперным письмом своего короля. Он вправе ходить под флагом своей страны. Пират же , напротив, плавает без всяких законный оснований. Ему подходит лишь черное пиратское знамя. Но сколь бы четким и ясным ни казалось это различие в теории, на практике оно легко стирается. Корсары часто превышали свои права и плавали с фальшивыми каперскими свидетельствами, а иногда и с письменно заверенными доверенностями от несуществующих правительств. Существеннее всех этих юридических вопросов нечто иное. Все эти Rochellois, морские гезы и флибустьеры, имели политического врага, а именно, Испанию, великую католическую державу. До тех пор, пока они остаются сами собой, они основательно грабят большей частью только корабли католиков и с чистой совестью рассматривают это как богоугодное, благословленное Господом дело. Таким образом, они входят в огромный всемирно-исторический фронт, во фронт борьбы тогдашнего всемирного протестантизма против тогдашнего всемирного католицизма. То, что они убивают, грабят и разбойничают, не нуждается поэтому в оправдании. В общем контексте этой поворотной эпохи они в любом случае занимают определенную позицию и, тем самым, обретают свое историческое значение и свое место в истории. Английские короли — как королева Елизавета, так и Стюарты Яков и Карл — и английские государственные люди этого времени не имели какого иного исторического сознания своей эпохи, по сравнению с большинством современников. Они проводили свою политику, пользовались предоставлявшимися преимуществами, получали прибыли и стремились удержать любую позицию. Они использовали право, если таковое было на их стороне, и возмущенно протестовали против несправедливости и беззакония, если право было на стороне их противников. Все это совершенно естественно. Их представления о Боге и мире, о справедливости и законности, их осознание пришедшего в движение исторического развития были — за такими гениальными исключениями, как Томас Мор, кардинал Вулси или Фрэнсис Бэкон — ничуть не более авангардными по сравнению с воззрениями большинства дипломатов и государственных мужей любой другой европейской страны, вовлеченной в мировую политику. Королева Елизавета вполне заслуженно считается великой основательницей английского морского господства. Она вступила в борьбу с мировой гегемонией католической Испании. Во время ее правления была одержана победа над испанской армадой в проливе Ла-Манш (1588); она воодушевляла и чествовала таких героев моря, - 144 - как Френсис Дрейк и Уолтер Рэлли; из ее рук в 1600 году получила торговые привилегии английская Ост-Индская торговая кампания, покорившая впоследствии под английское владычество всю Индию. За 45 лет ее правления (1558-1603) Англия стала богатой страной, какой прежде не являлась. Раньше англичане занимались овцеводством и продавали во Фландрию шерсть; теперь же со всех морей к английским островам устремились сказочные трофеи английских пиратов и корсаров. Королева радовалась этим сокровищам — они пополняли ее богатства. В этом отношении все время своего девичества она занималась тем же самым, чем занимались многочисленные английские дворяне и буржуа ее эпохи. Все они участвовали в большом деле добычи. Сотни тысяч англичан и англичанок стали тогда "корсар-капиталистами", corsairs capitalists. Это также относится к тому стихийному повороту от земли к морю, о котором мы здесь ведем речь. Прекрасный пример подобного расцвета раннего капитализма, выросшего на пиратской добыче, предоставляет нам семейство Киллигрю из Корнуэлла. Его воззрения и образ жизни дают нам картину господствовавших в то время сословий и настоящей "элиты" гораздо более жизненную и точную, чем множество служебных актов и официальных документов, обусловленных эпохой. Эти Киллигрю типичны для своего времени совсем в ином смысле, чем большинство дипломатов, юристов и увенчанных славой поэтов, причем в любом случае необходимо отметить, что и среди представителей этого рода имеются видные интеллектуалы, а фамилия Киллигрю еще и сегодня более десяти раз представлена в библиографическом национальном лексиконе Англии. Проведем же некоторое время в этом обществе избранных. Семья Киллигрю жила в Арвенаке в Корнуолле (Юго-Восток Англии). Главой семьи во времена королевы Елизаветы был сер Джон Киллигрю, вице-адмирал Корнуолла и наследный королевский управляющий замка Пенден-нис. Он работал в тесном взаимодействии с Уильямом Сесилом, лордом Берли, первым министром королевы. Уже отец и дядя вице-адмирала и управляющего были пиратами, и даже против его матери, как то достоверно сообщают нам английские летописцы, было возбуждено уголовное дело по обвинению в пиратстве. Одна часть семьи работала на берегах Англии , другая в Ирландии. Многочисленные двоюродные братья и прочая родня на берегах Девона и Дорсета. К этому стоит добавить приятелей и собутыльников всякого рода. Они организовывали нападения и разбойничьи набеги, подстерегали в засаде приближавшиеся к их берегу корабли, следили за разделом добычи, и торговали долями в прибыли, постами и должностями. Большой дом, в котором проживала семья Киллигрю в Арвенаке, стоял в непосредственной близости от моря в безлюдной части порта Фальмут и имел тайный проход к морю. Единственным расположенным поблизости зданием был вышеупомянутый замок Пенденнис, резиденция королевского управляющего. Замок был оснащен сотней пушек и служил пиратам убежищем в случае крайней необходимости. К тому времени, как благородная леди Киллигрю стала трудолюбивой и умелой помощницей своему супругу, она уже помогала своему отцу, блестящему "gentleman pirate". Она предоставляла в своем доме приют пиратам и была гостеприимной хозяйкой. Во всех местных портах были устроены укрытия и места для ночлега. Королевские власти редко беспокоили семью Киллигрю или, тем более, препятствовали ей в ее занятиях. Лишь однажды, в 1582 году, дело дошло до подобного вмешательства, о котором я хотел бы вкратце рассказать. Ганзейское судно водоизмещением 144 тонны, принадлежащее двум испанцам, отнесло штормом в порт Фальмут. Поскольку Англия в тот момент не воевала с Испанией, испанцы безбоязненно встали на якорь, и как раз напротив дома в Арвенаке. Лэди Киллигрю заметила корабль из своего окна, и ее наметанный глаз тотчас же различил, что судно гружено драгоценным голландским сукном. В ночь на 7 января 1852 года вооруженные люди Киллигрю во главе с благородной леди атаковали несчастный корабль, перебили команду, побросали трупы в море вернулись в Арвенак с ценным голландским сукном и прочей добычей. Сам корабль непонятно как оказался в Ирландии. Обоих испанцев, владельцев судна, к их счастью не - 145 - было на боту во время боя, поскольку они переночевали в маленькой гостинице на берегу. Они подали иск в местный английский суд в Корнуэлле. После некоторых изысканий суд пришел к выводу, что корабль вероятно украден неизвестными преступниками, прочие же обстоятельства дела не могут быть расследованы. Но поскольку испанцы обладали связями среди политиков, им удалось передать дело в более высокую инстанцию в Лондон, так что было назначено повторное предварительное следствие. Леди Киллигрю вместе со своими помощниками была привлечена к суду в другой местности. Ее признали виновной и приговорили к смертной казни. Двое из ее пособников были казнены, сама леди в последний момент была помилована. Такова правдивая история леди Киллигрю. Еще и на четырнадцатый год правления королевы Елизаветы большая часть тоннажа английского флота была задействована в разбойничьих плаваниях или в незаконных торговых сделках, а совокупное водоизмещение судов, находившихся в легальных торговых предприятиях, составляло едва ли более 50000 тонн. Семейство Киллигрю — это прекрасный пример отечественного фронта великой эпохи морских разбойников, в которую сбылось старое английское пророчество XIII века: "Детеныши льва превратятся в морских рыб". Итак, детеныши льва в конце средневековья разводили в основном овец, из шерсти которых во Фландрии получали сукно. Только в XVI и XVII веках этот народ овцеводов действительно превратился в народ "пленителей моря" и корсаров, в "детей моря". Англичане сравнительно поздно добиваются успехов в океанических плаваниях. Португальцы стали заниматься мореплаванием на сто лет раньше, однако плавали они в основном вдоль побережья. С 1492 года испанцы начинают великую Конкисту, покорение Америки. За ними быстро последовали французские мореплаватели, гугеноты и англичане. Но лишь в 1553 году с основанием Muscovy Company Англия начинает проводить трансатлантическую политику, с помощью которой ей удалось несколько потеснить прочие великие колониальные державы. Как уже было сказано выше, только после 1570 года англичане стали плавать южнее экватора. Практически первым свидетельством того, что Англия начинает обретать новый английский всемирный кругозор, является книга Хэклейта "Принципы навигации"; она вышла в 1589 году. В китовой ловле и кораблестроении учителями англичан, равно как и других народов, также были голландцы. Тем не менее, именно англичане были теми, кто в конце концов всех опередил, одолел всех соперников и достиг мирового господства над океанами. Англия стала наследницей. Она стала наследницей великих охотников и водителей парусников, исследователей и первооткрывателей всех остальных народов Европы. Британское владычество над землей посредством моря вобрало в себя все отважные подвиги и достижения в мореплавании, содеянные немецкими, голландскими, норвежскими и датскими моряками. Правда, великие колониальные империи других европейских народов продолжали существовать и в дальнейшем. Португалия и Испания сохранили огромные владения за океаном, но утратили морское господство и контроль за морскими коммуникациями. С высадкой и закреплением войск Кромвеля на Ямайке в 1655 году была решена общеполитическая всемирно-океаническая ориентация Англии и заокеанская победа над Испанией. Голландия, достигшая около 1600 года расцвета своего морского могущества, уже сто лет спустя, в 1700 году, стала в большей степени сухопутной, континентальной страной. Ей пришлось возводить сильные полевые укрепления и обороняться от Людовика XIV на суше; ее наместник Вильгельм III Оранский в 1689 году становится одновременно королем Англии; он переселился на острова и проводил теперь уже не собственно голландскую, но английскую политику. Франция не выдержала того великого исхода к морю, который был связан с гугенотским протестантизмом. Она все же принадлежала римской духовной традиции, и когда с переходом Генриха IV в католичество и благодаря Варфоломе-евской ночи 1572 года дело решилось в пользу католицизма, то тем самым в конечном итоге был совершен окончательный выбор не в - 146 - пользу моря, а в пользу суши, земли. Правда, Франция обладала очень крупным флотом и могла, как мы видели, справиться с Англией еще при Людовике XV. Но после того, как французский король отстранил от дел в 1672 году своего выдающегося министра торговли и военно-морских сил Кольбера отменить выбор в пользу суши уже было невозможно. Продолжительные колониальные войны XVIII века только подтвердили это. Между тем, Германия потеряла всю свою мощь и силу в религиозных войнах и из-за политических неудач тогдашней империи. Так Англия стала наследницей, универсальной наследницей великого пробуждения европейских народов. Как это могло стать возможным? Это невозможно объяснить при помощи общеизвестных аналогий с предшествующими историческими примерами морского господства, ничего не дают и параллели с Афинами или Карфагеном, Римом, Византией или Венецией. Здесь перед нами случай единственный по самому своему существу. Его своеобразие, его несравненность состоит в том, что Англия осуществила превращение стихий в совсем иной момент истории, совсем иным образом, нежели прежние морские державы. Она действительно отделилась от земли и основала свое существование в стихии моря. Благодаря этому она выиграла не только многие морские сражения и войны, но одержала верх в чем-то совсем ином и бесконечно большем, — в революции, а именно, в уникальной революции, в планетарной революции пространства. Что это такое революция пространства? Человек обладает определенным представлением своего "пространства"; это представление изменяется под влиянием крупных исторических преобразований. Различным жизненным формам соответствуют столь же разнообразные пространства. Уже внутри одной и той же эпохи повседневная картина окружающего мира отдельных людей разнится в зависимости от их профессии. Житель крупного города мыслит себе мир совершенно иначе, чем крестьянин; охотник на кита располагает совсем иным жизненным пространством, чем оперный певец, а летчику мир и жизнь предстают опять же не только в ином свете, но и в иных мерах, глубинах и горизонтах. Различия в представлениях о пространстве станут еще глубже и значительнее, если сравнить целые народы и разные эпохи истории человечества. Научные истории о пространстве могут значить здесь практически очень много и очень мало. На протяжении столетий ученых, уже тогда считавших Землю шаром, держали за душевнобольных и вредителей. В Новое время разные науки с растущей специализацией также выработали свои особые понятия пространства. Геометрия, физика, психология и биология следуют здесь особенными, далеко друг от друга разошедшимися путями. Если ты спросишь ученых, они ответят тебе, что математическое пространство представляет собой нечто совсем иное, чем пространство электромагнитного поля, последнее, в свою очередь, совершенно отлично от пространства в психологическом или биологическом смысле. Это дает полдюжины понятий пространства. Здесь отсутствует любая цельность и подстерегает опасность расчленения и забалтывания важной проблемы в изолированном сосуществования различных понятий. Философия и гносеология XIX столетия также не дают никакого всеохватывающего и простого ответа и практически оставляют нас в тупике. Но государства и силы истории не дожидаются данных науки точно так же, как Христофор Колумб не дожидался Коперника. Каждый раз, когда в виду новой атаки исторических сил, через высвобождение новых энергий в поле зрения всего человечества попадают новые земли и океаны, изменяются также пространства исторической экзистенции. Тогда возникают новые масштабы и измерения политико-исторического действия, новые науки, новые устроения, новая жизнь новых или возродившихся народов. Это распространение может быть настолько интенсивным и поразительным, что меняются не только меры, масштабы и пропорции, не только внешний окоем человека, но и сама структура понятий пространства. Тогда уже можно говорить о революции пространства. Впрочем, уже с каждым историческим изменением в большинстве случаев связано видоизменение картины пространства. Это является истинной сущностью той - 147 - всеобъемлющей политической, научной и культурной трансформации, которая тогда разворачивается. Это общее положение мы сможем быстро прояснить для себя на трех исторических примерах: последствия завоевания Карла Великого, Римская империя в первом веке нашей эры и влияние крестовых походов на развитие Европы. 11 Во времена завоевательных походов Александра Великого грекам предстал новый огромный пространственный горизонт. Культура и искусство эллинизма являются его следствием. Великий философ Аристотель, современник этого изменения пространства, видел, что обитаемый людьми мир все более смыкается со стороны Востока и со стороны Запада. Аристарх Самосский, живший некоторое время спустя (310 — 230), уже предполагал, что солнце является неподвижной звездой и стоит в центре земной орбиты. Основанный Александром город Александрия на Ниле стал центром потрясающих открытий в технической, математической и физической областях. Здесь учил Евклид, основатель евклидовой геометрии; Хирон осуществил здесь удивительные технические изобретения. Здесь учился Архимед из Сиракуз, изобретатель больших боевых механизмов и первооткрыватель естественнонаучных законов, а заведующий Александрийской библиотеки Эратосфен (275 — 195) уже в то время правильно рассчитал местоположение экватора и научно доказал, что Земля имеет форму шара. Так было предвосхищено учение Коперника. И все же эллинистический мир был недостаточно обширным для планетарной пространственной революции. Его знание осталось уделом ученых, ибо он еще не вобрал в свою экзистенциальную действительность мировой океан. Когда триста лет спустя Цезарь, выйдя из Рима покорил Галлию и Англию, взору предстал Северо-Запад и открылся выход к Атлантическому океану. Это было первым шагом к сегодняшнему понятию европейского пространства. В первом веке римской эпохи цезарей, особенно, конечно, во времена Нерона, сознание глубочайшей перемены стало столь мощным и ощутимым, что, по крайней мере, в господствовавшем умонастроении можно было уже говорить о почти революционных изменениях картины пространства. Этот исторический момент приходится на первое столетие нашей эры и потому заслуживает особого внимания. Видимый горизонт раздвинулся к Востоку и к Западу, к Северу и к Югу. Завоевательные и гражданские войны заняли собой пространство от Испании до Персии, от Англии до Египта. Далеко удаленные друг от друга области и народы вошли меж собой в соприкосновение и обрели единство общей политической судьбы. Солдаты из всех частей империи — из Германии и из Сирии, из Африки или из Иллирии — могли сделать своего генерала Римским императором. Был прорублен Коринфский перешеек, корабли обошли с юга Аравийский полуостров, Нерон послал научную экспедицию к истокам Нила. Письменными свидетельствами этого расширения пространства являются карта мира Агриппы и география Страбона. То, что Земля имеет форму шара, осознавалось уже не только отдельными астрономами или математиками. Знаменитый философ Сенека, учитель, воспитатель и: в конце концов, жертва Нерона, запечатлел тогда в чудных словах и стихотворных строках почти планетарное сознание той эпохи. Он указал со всей ясностью, что достаточно в течение не очень большого количества суток идти под парусом от крайнего берега Испании при собственном, попутном, то есть восточном ветре, чтобы на пути к Западу достичь расположенной на Востоке Индии. В другом месте, в трагедии "Медея" он изрекает в стихотворной форме поразительное пророчество: Жаркий Инд и хладный Араке соприкасаются Персы пьют из Эльбы и Рейна. Фетида явит взору новые миры (novos orbes), А Туле не будет более крайним пределом Земли. Я процитировал эти строки, поскольку они выражают то всеобъемлющее ощущение пространства, которое присутствовало в первом веке нашей эры. Ибо начало нашей эры было действительно рубежом эпох, с которым было связано не только сознание полноты времен, но и сознание заполненного земного пространства и планетарного горизонта. Но - 148 - вместе с тем слова Сенеки перебрасывают таинственный мост в Новое время и в эпоху открытий; ибо они сохранились и дошли до нас сквозь столетиями длившиеся сумерки пространства и сквозь обмеление европейского Средневековья. Они передали думающим людям чувство большего пространства и вселенского простора, и даже способствовали открытию Америки. Как и множество его современников, Христофор Колумб знал слова Сенеки, они побудили его отправиться в отважное плавание к Новому Свету. Он намеревался , плывя под парусами к Западу, достичь Востока, и действительно достиг его. Выражение "Новый свет", новый мир, novus orbus, которое использует Сенека, было тотчас же применено по отношению к только что открытой Америке. Гибель Римской империи, распространение ислама, вторжения арабов и турок вызвали столетние пространственные сумерки и обмеление Европы. Изолированность от моря, отсутствие флота, полная континентальная замкнутость характерны для раннего Средневековья и его системы феодализма. За время с 500 по 1100 годы Европа стала феодально-аграрным континентальным массивом; европейский правящий слой, феодалы, доверили всю свою духовную культуру, в том числе чтение и письмо, Церкви и духовенству. Знаменитые властители и герои этой эпохи не умели ни читать, ни писать; для этого у них был монах или капеллан. В морской империи правители, вероятно, не смогли бы столь долго оставаться неграмотными, как это было в таком чисто материальном массиве суши. Однако в результате крестовых походов французские, английские и немецкие рыцари познакомились со странами ближнего Востока. На Севере новые горизонты открылись благодаря расширению Немецкой Ганзы и распространению Немецкого рыцарского ордена, здесь возникла система транспортных и торговых коммуникаций, получившая название "всемирного хозяйства Средневековья". Это пространственное расширение также являлось культурной трансформацией глубочайшего рода. Повсюду в Европе возникают новые формы политической жизни. Во Франции, Англии и на Сицилии создаются централизованные органы управления, в чемто уже предвосхищающие современное государство. В верхней и центральной Италии происходит становление новой городской культуры. Развиваются университеты, в (Соторых преподают теологию и до сих пор неизвестную юриспруденцию, а возрождение римского права создает новый образованный слой юристов, и подрывает монополию клира на образование, типичную для феодального Средневековья. В новом, готическом искусстве, в архитектуре, пластическом искусстве, в живописи мощный ритм движения сменяет статическое пространство предшествующего романского искусства и помещает на его место динамическое поле сил, пространство движения и жеста. Готический свод — это такое устройство, в котором части и элементы взаимно уравновешиваются их тяжестью и держат друг друга: В противоположность недвижным, тяжелым массам зданий романского стиля здесь присутствует совершенно новое пространственное чувство. Но и в сравнении с пространством античного храма и пространством последующей архитектуры Ренессанса в готическом искусстве обнаруживается только ему присущие сила и движение, преобразующие пространство. 12 Можно найти и другие исторические примеры , но все они меркнут перед лицом глубочайшего и самого богатого последствиями изменения планетарной картины мира во всей известной нам мировой истории. Это изменение происходит в XVI и XVII веках, в эпоху открытия Америки и первого кругосветного плавания. Теперь возникает в прямом смысле слова новый мир, Новый Свет, и в корне меняется всеобщее мировосприятие сначала западно- и центральноевропейских народов человечества. Это первая настоящая пространственная революция во всеобъемлющем смысле слова, охватившая всю землю, весь мир и все человечество. Она несравнима ни с какой другой. Она была не просто всего лишь особенно обширным в количественном отношении распространением географического горизонта, которое само собой наступило вследствие открытия новых частей света и новых океанов. - 149 - Гораздо большие изменения в совокупном восприятии человечества претерпела общая картина нашей планеты и тем самым общее астрономическое представление о всем мироздании. Впервые в своей истории человек мог держать настоящий, целый земной шар, словно мяч. Мысль о том. что Земля должна иметь форму шара, казалась человеку Средних веков и даже Мартину Лютеру забавной и несерьезной фантазией. Теперь шаровидный образ Земли стал осязаемым фактом, неопровержимым опытом и бесспорной научной истиной. Теперь столь неподвижная прежде Земля вращалась также вокруг Солнца. Но даже это еще не составляло грядущего подлинного, фундаментального преобразования пространства. Решающим был прорыв в космос и представление о бесконечном пустом пространстве. Коперник первым доказал научно, что Земля вертится вокруг Солнца. Его труд о вращениях небесных орбит "De revolutionibus orbium coelestium" вышел в 1543 году. Хотя он и изменил тем самым всю картину нашей солнечной системы, но он все же еще твердо держался того мнения, что мироздание в целом, космос представляет собой ограниченное пространство. Таким образом, еще не изменился мир в глобальном космическом смысле и с ним вместе не переменилась сама идея пространства. Несколько десятилетий спустя границы пали. В философском смысле Джордано Бруно предположил, чтонаша солнечная система (в которой планета Земля вращается вокруг Солнца) представляет собой лишь одну из множества солнечных систем бесконечного звездного неба. В результате научных экспериментов Галилея подобные философские умозрения приобрели статус математически доказуемой истины. Кеплер рассчитывал пути движения планет, хотя его самого и охватывал ужас при мысли о бесконечности такого рода пространств, где планетные системы движутся без какого-либо центра. С появлением учения Ньютона новое представление о пространстве прочно утвердилось во всей свободомыслящей Европе. В то время, как силы притяжения и отталкивания взаимно уравновешивают друг друга, скопление материи, небесные тела по законам гравитации движутся в бесконечном, пустом пространстве. Таким образом, люди могут представить себе пустое пространство, что было ранее невозможно, пусть некоторые философы и рассуждали о "пустоте". Раньше люди боялись пустоты ; они страдали так называемой horror vacui (боязнь пространства). Отныне люди позабыли свой страх и не находят более ничего особенного в том, что они сами и их вселенная существует в пустоте. Такое научно доказанное представление вселенной в бесконечном, пустом пространстве даже приводило писателей Просвещения XVIII века, и прежде всего Вольтера, в состояние особой гордости. Но попробуй реально представить себе хоть раз действительно пустое пространство! Не только безвоздушное, но и лишенное всякой тонкой и одушевленной материи абсолютно пустое пространство! Попытайся хоть однажды действительно различить в твоем представлении пространство и материю, отделить их друг от друга и помыслить одно без другого! С тем же успехом ты можешь попытаться помыслить себе абсолютное Ничто. Деятели Просвещения очень забавлялись по поводу этой horror vacui. Но вероятно, это был всего лишь вполне объяснимый страх перед ничто и перед пустотой смерти, ужас перед лицом нигилистического образа мыслей и перед нигилизмом вообще. Такого рода изменение, каковое присутствует в мысли о бесконечном, пустом пространстве, невозможно объяснить лишь следствием обыкновенного географического расширения ойкумены. Оно носит столь фундаментальный и революционный характер , что позволяет сказать также нечто прямо противоположное, а именно: что открытие новых континентов и совершение первых плаваний вокруг земли явились всего.'лишь внешними обнаружениями и следствиями более глубоких изменений. Только поэтому высадка на неизвестном острове и могла вызвать к жизни целую эпоху открытий. На берег американского континента нередко высаживались пришельца с Запада и с Востока. Как известно, викинги из Гренландии достигли берегов Америки уже около 1000 года, а индейцы, которых обнаружил Колумб, так же откуда-то переселились в Америку. Но - 150 - "открыта" Америка была только в 1392 году Колумбом. "Доколумбовые" открытия не только не содействовали планетарной пространственной революции, но и не имели к ней ровным счетом никакого отношения. В ином случае ацтеки не оставались бы в Мексике, а инки — в Перу; однажды они явились бы в Европу с картой земного шара в руках, и не мы бы их открыли, но, напротив, они открыли бы нас. Для того, чтобы революция пространства состоялась, требуется нечто большее, чем простая высадка в неизвестной дотоле местности. Для ее свершения необходимо изменение представлений о пространстве, которое охватывало бы все уровни и области человеческого бытия. Что это значит, позволяет понять рассмотрение необычного рубежа эпох, имевшего место в XVI XVII веках. В эти столетия эпохальных перемен европейское человечество обретает новое понимание пространства во всех видах своего творческого духа. Живопись Ренессанса упраздняет пространство средневековой готической живописи; художники помещают теперь нарисованных ими людей и предметы внутрь такого пространства, которое дает в перспективе пустую бездонность. Люди и вещи покоятся отныне и движутся отныне внутри пространства. В сравнении с пространством готической картины это в самом деле означает другой мир. То, что художники теперь иначе видят, что изменяется их зрение, для нас исполнено глубочайшего1 смысла. Ибо великие художники не просто изображают для кого-то нечто прекрасное. Искусство есть историческая ступень в осознании пространства, и настоящий художник — это человек, который лучше и правильнее других людей видит людей и предметы, правильнее, прежде всего, в смысле исторической правды своей собственной эпохи. Но не только в живописи возникает новое пространство. Архитектура Ренессанса творит свои всецело отличные от готического пространства здания с классически геометрической планировкой; ее пластика свободно размещает в пространстве изваяния человеческих фигур, в то время как скульптуры Средневековья расположены у колонн и в углах зданий. Архитектура Барокко находится снова в динамике движения, устремления и потому сохраняет некоторую связь с готикой, но все же она остается накрепко закованной в новом, современном пространстве, возникшем в результате пространственной революции и испытавшим решающее воздействие самого барочного стиля. Музыка извлекает свои мелодии и гармонии из старых тональностей и помещает их в звуковое пространство нашей так называемой тональной системы. Театр и опера предоставляют своим персонажам передвигаться в пустой глубине сценического пространства, которое отделяется занавесом от пространства зрительного зала. Таким образом, все без исключения духовные течения двух этих столетий - Ренессанс, Гуманизм, Реформация, Контрреформация и Барокко — по-своему участвовали в тотальности этой пространственной революции. Не будет большим преувеличением сказать, что новым пониманием пространства охвачены все области человеческой жизни, все формы бытия, все виды творческих способностей человека, искусство, наука, техника. Огромные перемены в географическом облике Земли составляют всего лишь внешний аспект глубокого преобразования, означенного таким многообещающим и чреватым многими последствиями словосочетанием, как "пространственная революция". Отныне неотвратимо наступает то, что называли рациональным превосходством европейца, духом европеизма и "рационализма Оккама". Он проявляется у народов Западной и Центральной Европы, разрушает средневековые формы человеческого общежития, образует новые государства, флоты и .армии, изобретает новые машины и механизмы, порабощает неевропейские народы и ставит их перед дилеммой: или принять европейскую цивилизацию или опуститься до уровня простого народа колонии. 13 Всякое привычное упорядочивание представляет собой упорядочение пространства. О составлении, конституировании страны или части света говорят как о его основном, первичном упорядочивании, его номосе10. - 151 - Итак, действительное, истинное первичное упорядочивание основано в своей важнейшей сущности на определенных пространственных границах и ограничениях, на определенных мерах и определенном разделе земли. В начале каждой великой эпохи происходит поэтому великий захват земель. В особенности любое значительное изменение и смещение в облике Земли ш Греческое имя существительное Nomos происходит от греческого глагола Nemein ; как и этот глагол, оно имеет три значения. Во-первых, Nemein значит "брать". Поэтому Nomos означает, во-первых, "взятие", "захват". Точно так же, как греческому Legein-Logos соответствует немецкое Sprechen-Sprache, так и греческому Nemein-Nomos соответствует немецкое брать-взятие, захват. Захват является вначале захватом земель, позднее также захватом моря, покорением моря, о чем много сказано в нашем созерцании мировой истории, а в Эбласти индустрии это значит захват индустрии, то есть захват индустриальных средств производства. Во-вторых, Neimen означает: деление и распределение захваченного (того, что взято). Таким образом, второе значение Nomos: основной раздел и распределение земли, территории и покоящийся на этом порядок прав собственности. Третье значение таково: эксплуатация, то есть использование, обработка и реализация полученной при разделе территории, производство и потребление. Захват — Распределение — Использование являются в этой последовательности тремя основными понятиями каждого конкретного упорядочения. Подробнее о значении Nomos см. в книге Der Nomos der Erde. Koln. 1950 ( L. Auflage. Berlin. 1974) связано с переменами в мировой политике и с новым переделом мира, новым захватом земель. Столь поразительная, беспрецедентная пространственная революция, какая имело место в XVI - XVII веках, должна была привести к столь же неслыханному, не имеющему аналогий захвату земель. Европейские народы, которым открылись тогда новые, казавшиеся бесконечными пространства и которые устремились в даль этих просторов, обходились с открытыми ими неевропейскими и нехристианскими народами как с бесхозным добром, которое становилось собственностью первого попавшегося европейского захватчика. Все завоеватели, будь-то католики или протестанты, ссылались при этом на свою миссию распространения христианства среди нехристианских народов. Впрочем, такую миссию можно было бы попытаться осуществить и без завоеваний и грабежа. Никакого другого обоснования и оправдания не находилось. Некоторые монахи, как например испанский теолог Франческо де Виториа в своей лекции об индейцах (De Indis 1532), доказывали, что право народов на их территорию не зависит от их вероисповедания и с удивительной откровенностью защищали права индейцев. Это ничего не меняет в общей исторической картине европейских колониальных захватов. Позднее, в XVIII и XIX веках задача христианской миссии превратилась в задачу распространения европейской цивилизации среди нецивилизованных народов. Из таких оправданий возникло христианско-европейское международное право, то есть противопоставленное всему остальному миру сообщество христианских народов Европы. Они образовали "сообщество наций", межгосударственный порядок. Международное право было основано на различении христианских и нехристианских народов или, столетием позже, цивилизованных (в христианско-европейском смысле) и нецивилизованных народов. Нецивилизованный в этом смысле народ не мог стать членом этого международно-правового сообщества; он не был субъектом, а только объектом этого международного права, то есть он принадлежал одному из цивилизованных народов на правах колонии или колониального протектората. Разумеется, тебе не следует представлять "сообщество христианско-ев-ропейских народов" как некое стадо мирных овечек. Между собой они вели кровавые войны. Но все же это не упраздняет исторического факта существования христианско-европейского цивилизационного единства и порядка. Мировая история представляет собой историю колониальных захватов, а при каждом захвате земель захватчики не только - 152 - договаривались, но и спорили, часто даже посредством кровавых гражданских войн. Это справедливо и в отношении большинства колониальных захватов. Причем войны ведутся с тем большей интенсивностью, чем большую ценность представляет собой объект завоевания. Здесь речь шла о захвате нового мира, Нового Света. Испанцы и французы на протяжении века годами вырезали коренное население самым жестоким образом, например во Флориде, причем не щадили ни женщин, ни детей. Испанцы и англичане вели между собой столетнюю изнурительную войну, в которой насилия и зверства, на которые люди способны по отношению друг к другу, достигли, казалось, высшей возможной степени. Причем они также не испытывали никаких угрызений совести от того, что использовали неевропейцев, индейцев или мусульман в качестве явных или тайньйс помощников или даже союзников. Вспышки ненависти необычайны; друг друга называли убийцами, ворами, насильниками и пиратами. Отсутствует только одно единственное обвинение, которое обычно охотно выдвигали против индейцев; европейцыхристиане не обвиняли друг друга в людоедстве. В остальном же для обозначения злейшей, смертельной вражды привлекается все богатство языка. И все же это утрачивает всякое значение ввиду всепокоряющей действительности совместной европейской колонизации нового мира, Нового Света. Смысл и сущность христианско-европейского международного права, его исходное упорядочивание состояло именно в разделе и распределении ранее неизвестной земли. Между собой европейские народы были, не рассуждая, едины в том, что они рассматривали неевропейскую территорию земли как колониальную территорию, то есть как объект своего захвата и использования. Этот аспект исторического развития столь важен, что эпоху открытий можно с тем же успехом, и, вероятно, еще точнее обозначить как эпоху колониальных захватов, покорения новых земель. Война, — говорит Гераклит, — соединяет, а правда — это ссора. 14 Португальцы, испанцы, французы, голландцы и англичане боролись между собой за раздел новой земли. Борьба велась не только силой оружия; она протекала также в форме дипломатического и юридического спора за получение более выгодного права собственности. В этом вопросе, в противоположность коренным жителям, можно было, конечно, проявить исключительную щедрость и великодушие. Высаживались на берег, воздвигали крест или вырезали на дереве герб короля, устанавливали привезенный с собою столб с изображением герба или помещали гербовую грамоту в дыру между древесных корней. Испанцы любили со всей торжественностью возвещать толпе сбежавшихся туземцев, что эта страна принадлежит отныне короне Кастилии. Такого рода символические вступления во владение должны были обеспечить приобретение законных прав собственности на огромные острова и целые континенты. Ни одно правительство, будь-то португальское, не соблюдало права туземцев и коренного населения на их собственной территории. Другой вопрос — это спор европейских народов-колонизаторов между собою. Здесь каждый ссылался на любой правовой документ, который был у него в этот момент в руках и, если это оказывалось выгодно, то и на договоры с туземцами и их вождями. До тех пор, пока Португалия и Испания, две католические державы, определяли положение дел в мире, Папа Римский мог выступать в качестве творца правовых актов, инициатора новых колониальных захватов и арбитра в споре колониальных держав. Уже в 1493 году, то есть по прошествии почти года после открытия Америки, испанцам удалось добиться издания тогдашним Папой Александром VI эдикта, в котором Папа, силою своего апостольского авторитета, даровал королю Кастилии и Леона и его наследникам только что открытые вест-индийские страны в качестве мирских ленных владений Церкви. В этом эдикте была определенная линия, проходившая через Атлантический океан в ста милях к Западу от Азорских островов и островов Зеленого Мыса. Испания получала от Папы все земли, открытые западнее этой линии, в ленное владение. В следующем году Испания и Португалия условились в договоре у Тордесильяс о том, что - 153 - все земли восточнее линии должны принадлежать Португалии. Так немедленно с огромным размахом начинается раздел Нового Света, хотя Колумб открыл к тому времени всего лишь несколько островов и прибрежных областей. В то время еще никто не мог представить себе реальную картину всей Земли, однако передел Земли начал осуществляться в полной мере и по всем правилам. Папская разделительная линия 1493 года оказалась в начале борьбы за новое исходное упорядочение, за новый номос Земли. Более ста лет испанцы и португальцы ссылались на папские разрешения, (в своем стремлении) отклонить все притязания следовавших за ним французов, голландцев и англичан. Бразилия, открытая Кабралем в 1300 году, стала, естественным образом, собственностью Португалии, ибо эта выступающая часть западного побережья Америки попала в восточное, португальское полушарие вследствие позднейшего переноса разделительной линии к Западу. Однако другие державы-колонизаторы не чувствовали себя связанными условиями соглашения между Португалией и Испанией, а авторитета Римского Папы не хватало для того, чтобы внушить им уважение к колониальной монополии обеих католических держав. Благодаря Реформации народы, принявшие протестантизм, открыто порвали с любой зависимостью от римского престола. Так борьба за колонизацию новой земли превратилась в борьбу между Реформацией и Контрреформацией, между всемирным католицизмом испанцев и всемирным протестантизмом гугенотов, голландцев и англичан. 15 В противоположность коренным жителям недавно открытых стран, христианские колонизаторы не составляли друг с другом единого фронта, ибо в данном случае отсутствовал общий боеспособный противник. Тем более ожесточенной, но и более значимой в историческом смысле, более ярко выраженной и оформленной была развивавшаяся теперь религиозная война между христианскими народамиколонизаторами, всемирная битва между католицизмом и протестантизмом. Таким образом обрисованная и с этими участниками она предстает как религиозная война, и таковой она в действительности тоже являлась. Но этим еще не все сказано. В своем истинном свете она целиком предстает нам лишь тогда, когда мы и в данном случае обратим внимание на противоположность стихий и на начинающееся в то время отделение мира открытого моря от мира земной тверди. Некоторые участники этой великой религиозной борьбы служили для великих писателей прототипами сценических персонажей. Излюбленной темой драматургов стало противоборство испанского короля Филиппа Второго и английской королевы Елизаветы. Оба этих персонажа порознь встречаются в различных трагедиях Шиллера; их прямая конфронтация неоднократно описывается в рамках одной и той же пьесы. Это служит прекрасным материалом для эффектных театральных сцен. Но подобным образом невозможно уловить глубинные противоречия, изначальные ситуации дружбы-вражды, последние элементарные силы и противоборства стихий. В Германии того времени нет для этого сценичных героев. Лишь один единственный немец этой столь бедной деяниями эпохи в жизни Германии (1550-1618) стал героем значительной трагедии : король Рудольф Второй. Ты, вероятно, немного слышала о нем и действительно, нельзя сказать, что он продолжает жить в исторической памяти немецкого народа. Тем не менее, его имя принадлежит данному контексту и крупный немецкий драматург Франц Гриль-парцер с полным на то основанием помещает его в центр действия своей трагедии "Братоубийство в Габсбурге". Но вся проблематика и все величие как самой трагедии Грильпарцера, так и его героев состоит именно в том, что Рудольф Второй не был активным героем, но своего рода задержателем, замедлителем. В нем было нечто от "катехона", понятия, уже упоминавшегося нами однажды в ином контексте. Но что вообще может предпринять Рудольф в том положении, в котором оказалась тогда Германия ? Одно то, что он осознал отсутствие внешнеполитической угрозы в отношении Германии, было уже очень много, и целым достижением явилось только то, что он в самом деле задержал начало - 154 - Тридцатилетней войны на десятилетия. Своеобразие положения Германии тех времен состояло именно в том, что она не определилась в выборе союзников и никак не могла принять какую-то сторону в этой религиозной войне. Она заключала в самой себе противостояние католицизма и протестантизма, однако это внутринемецкое противоречие было чем-то иным, нежели всемирное, решающее для колонизации Нового Света противостояние католичества и протестантства. Германия была все же родиной Лютера и страной возникновения Реформации. Но борьба колониальных держав давно преодолела изначальную противоположность католичества и протестантства и, миновав внутринемецкую проблематику, достигла гораздо более точного и глубокого противопоставления учения иезуитов и кальвинизма. Теперь это было различение друга и врага, служащее мерилом для всей мировой политики. Лютеранские немецкие князья и сословия, прежде всего протестантский правитель империи курфюрст Саксонский, пытались сохранять верность и католическому королю. Когда под натиском кальвинистов возник военный союз евангелических немецких сословий, так называемый Унион, а католические сословия образовали встречный» фронт, так называемую Лигу, курфюрст Саксонский, лютеранин по вероисповеданию, не знал, к какой стороне ему примкнуть. Еще в 1612 году велись переговоры о его вступлении в католическую Лигу. Ненависть лютеран к кальвинистам была не меньшей, чем их ненависть к папистам, и не меньшей, чем ненависть католиков к кальвинистам. Это объясняется не только тем, что лютеране на практике в общем и целом больше следовали принципу подчинения власти, чем гораздо более активные кальвинисты. Подлинная причина состоит в том, что Германия была в то время отстранена от участия в европейской колонизации Нового Света и насильственно втянута внешними силами в мировое столкновение западно-европейских колониальных держав. В то же время на ЮгоВостоке ей угрожали наступавшие турки. Иезуиты и кальвинисты Испании, Голландии и Англии поставили Германию перед альтернативами, совершенно чуждыми собственно немецкому развитию. Неиезуиты-католики и некальвинисты-лютеране, каковыми являлись немецкие князья и сословия, пытались избежать участия во внутренне им чуждом споре. Но это требовало решительности и огромных собственных сил. За неимением таковых они оказались в ситуации, которая точнее всего обозначалась как "пассивный нейтралитет". Следствием этого было то, что Германия оказалась полем сражения внутренне чуждых ей трансатлантических сил за колонии без реального участия в этой войне. Кальвинизм был новой воинственной религией; пробуждение стихии моря захватило его как соразмерная ему вера. Он стал верой французских гугенотов, голландских борцов за свободу и английских пуритан. Он был также вероисповеданием великого курфюрста Бранденбур-гского, одного из немногих немецких властителей, знавших толк в морских сражениях и колониях. Внутриматериковые кальвинистические общины в Швейцарии, в Венгрии и в других странах не играли роли в мировой политике, если они не были связаны с указанными морскими энергиями. Все некальвинисты приходили в ужас от кальвинистического вероучения, и прежде всего, от суровой веры в избранность людей от вечности, в "предопределение ко спасению". Но выражаясь светским языком, вера в предопределение есть всего лишь предельно усилившееся сознание принадлежности к иному миру, чем этот — приговоренный к гибели и развращенный. Говоря на я&же современной социологии, это высшая степень самосознания элиты, уверенной в своем положении, уверенной в том, что ее час пробил. Говоря проще, человечнее, это уверенность в том, что ты спасен, а спасение есть все же определяющий любую идею смысл всей мировой истории. Преисполненные этой уверенности, распевали свою прелестную песнь нидерландские гезы: "Земля станет морем, земля станет морем, но будет свободной". Когда в XVI столетии произошло пробуждение стихийных энергий моря, то их - 155 - действие было столь сильным, что они быстро стали определять политическую историю мира. В этот момент они должны были заговорить духовным языком своего времени. Они не могли больше оставаться просто охотниками на китов, рыбаками и "пленителями моря". Они должны были найти себе духовного союзника, союзника самого радикального и отважного, того, кто по-настоящему покончил бы с образами прежней эпохи. Им не могло быть немецкое лютеранство того времени. Последнее развивалось с тенденцией к территориальности и всеобщему обмелению. В любом случае, упадок Ганзы и конец немецкого господства на Балтике столь же четко совпадает в Германии с эпохой Лютера, как рост мирового могущества Голландии и великое решение Кромвеля — с эпохой кальвинизма. И еще нечто приходит на ум. Большинство прежних исторических изысканий все еще находится под влиянием методов изучения суши. Они имеют в виду всегда только твердую землю и развитие государств, в Германии даже только территориально-государственное развитие, при этом часто еще ограничиваются в своем предмете исследования малыми государствами и малыми пространствами. Но стоит нам обратить взор к морю, и мы тотчас же увидим встречу, совпадение по времени, или, если мне позволено будет так выразиться, всемирно-историческое братство, связующее политический кальвинизм с пробуждающимися морскими энергиями Европы. Религиозные войны и теологические лозунги этой эпохи также содержат в своем существе столкновение стихийных сил, повлиявших на перенос всемирно-исторической экзистенции с земли на море. 16 В то время как на береговой стороне исторического свершения с большим размахом шел процесс захвата новых земель, на море завершилась другая, не менее важная часть нового предела нашей планеты. Это происходило Посредством английского покорения моря. На море то было результатом общеевропейского пробуждения этих столетий. Им определена основная ли-йия первого планетарного упорядочения пространства, сущность которого состоит в отделении земли от моря. Земная твердь принадлежит теперь дюжине суверенных государств, море принадлежит всем или, наконец, в действительности лишь одному государству : Англии. Устроение земной Тверди, суши состоит в том, что она поделена на территории государств; открытое море, напротив, свободно, это значит свободно от государственных образований и не подчинено никакому территориальному верховенству. Таковы решающие факты устроения пространства, на основании которых развивалось христианское европейское международное право трех последних столетий. Это был основной закон, номос земли этой эпохи. Только в свете этого изначального факта британского покорения моря и отделения моря от земли многие знаменитые и часто цитируемые слова и выражения обретают свой подлинный смысл. Таково, например, высказывание сэра Уолтера Рэлли: "Тот, кто господствует на море, господствует в мировой торговле, а тому, кто господствует в мировой торговле, принадлежат все богатства мира и фактически сам мир." Или: "Всякая торговля суть мировая торговля; всякая мировая торговля суть морская торговля." Сюда же относятся слова о свободе, сказанные в период расцвета английского морского и мирового могущества: "Всякая мировая торговля есть свободная торговля." Нельзя сказать, чтобы все это было так уж неверно, однако все это относится к известной эпохе и к определенному международному положению и становится несправедливым тогда, когда из этого пытаются сделать абсолютные и вечные истины. Но прежде всего распря земли и моря раскрывается в сопоставлении морских и сухопутных войн. Конечно, война на суше и война на море всегда отличалась друг от друга в стратегическом и тактическом отношении. Однако их противоположность становится отныне выражением различных миров и противоположных правовых норм. Начиная с XVI века государства европейского материка выработали определенные способы ведения сухопутной войны, в основе которых лежит представление о войне как о взаимоотношении государств. По обеим сторонам линии фронта находится - 156 - государственно структурированная, военная власть, и армии борются между собой в открытом полевом сражении. В качестве врагов противостоят друг другу лишь участвующие в битве войска, при том, что мирное гражданское население не участвует в боевых действиях. Оно не враг и его не считают врагом до тех пор, пока оно не участвует в войне. Война на море, напротив, предполагает уничтожение торговли и экономики противника. Врагом в такой войне является не только воюющий противник, но и любой подданный враждебного государства и, наконец, даже нейтральная страна, ведущая торговлю с неприятелем и имеющая с ним экономические отношения. Наземная война имеет тенденцию к решающему открытому полевому сражению. Конечно, и во время войны на море дело может дойти до морского сражения, но ее типичными средствами и методами является обстрел и блокада берегов неприятеля и захват вражеских и нейтральных торговых судов согласно призовому праву. По самому своему существу эти типичные для морской войны средства направлены как против военных лиц, так и против мирного населения. В особенности продовольственная блокада, которая обрекает на голод все население блокированной области одинаково, не различая военных и гражданских, мужчин и женщин, стариков и детей. Это в действительности не только две стороны международно-правого порядка, но два совершенно разных мира. Но со времени британского покорения моря англичане и народы, бывшие во власти английских идей, привыкли к такому положению дел. Представление о том, что континентальная держава сможет осуществлять мировое господство на всем земном шаре, было для их мировосприятия неслыханным и невыносимым. Другое дело — мировое господство, основанное на отделившейся от суши мировой экзистенции и охватывающее собою мировые океаны. Маленький остров на северо-западной стороне Европы стал центром всемирной империи благодаря тому, что оторвался от земли и сделал решающий выбор в пользу моря. В чисто морском существовании он обрел средство мирового господства, простирающегося во все концы Земли. После того, как отделение земли от моря и раздор обеих стихий стали однажды основным законом планеты, на этом фундаменте был возведен огромный каркас ученых мнений, аргументов и научных систем, посредством которых люди обосновывали мудрость и разумность этого положения дел, упуская из виду первичный факт британского покорения моря и временную обусловленность этого факта. Подобные системы были разработаны великими учеными, специалистами в области политической экономии, юристами и философами, и большинству наших прадедов все это казалось совершенно очевидным. Они были больше не в состоянии представить себе какую-то иную экономическую науку и иное международное право. Здесь ты имеешь возможность убедиться в том, что огромный Левиафан обладает властью также и над умами и душами людей. И это самое удивительное в его могуществе. 17 Англия — это остров. Но лишь став носителем и средоточием стихийного исхода из мира земной тверди в мир открытого моря и лишь в качестве наследника всех высвободившихся в то время морских энергий она превратилась в тот остров, который имеется в виду, когда снова и снова подчеркивается, что Англия является островом. И только став островом в новом, неведомом дотоле смысле слова, Англия осуществила захват мировых океанов и выиграла на том первом этапе планетарной революции пространства. Само собой разумеется, Англия — это остров. Но одним установлением этого географического факта сказано еще очень мало. Есть много островов, политические судьбы которых совершенно различны. Сицилия также остров, как и Ирландия, Куба, Мадагаскар, Япония. Сколь много противоречивых тенденций всемирной истории соединяются уже в этих немногих именах, каждое из которых именует осиров! В определенном смысле все континенты, в том числе самые крупные, являются всего лишь островами, а вся обитаемая земля омывается океаном, о чем знали уже древние греки. - 157 - Англия сама всегда была островом в неизменном географическом смысле при всех превратностях исторических судеб, с тех пор, как она много тысячелетий тому назад вероятно 18000 лет до нашей эры - отделилась от материка. Она была островом, когда ее заселили кельты и когда она была завоевана для Рима Юлием Цезарем, при норманнском завоевании (1066) и во времена Орлеанской девы (1431), когда англичане удерживали за собой большую часть Франции. Жители этого острова обладали чувством островной защищенности. Из эпохи Средневековья до нас дошли чудные выражения и стихотворные строки, в которой Англию сравнивают с укрепленным замком, омываемым морем, словно оборонительным рвом. В стихах Шекспира это островное самоощущение нашло свое самое прекрасное и знаменитое выражение : "Этот второй Эдем, этот коронованный остров, почти что рай, Этот бастион, возведенный самой природой, Эта жемчужина в оправе морского серебра, Которая служит стеною и рвом, оберегая дом." Понятно, что англичане часто цитируют подобные строки, и что особенно выражение "эта жемчужина в оправе морского серебра" могло стать крылатым.. Но такого рода выражения английского островного сознания относятся к старому острову. Остров все еще рассматривается в качестве участка суши, отделившегося от земной тверди и омываемого морем. Островное сознание все еще остается чисто земным, сухопутным и территориальным.. Представляется даже, что островное чувство проявляется как особо ярко выраженное территориальное чувство земли. Было бы заблуждением считать любого островного жителя, любого англичанина еще и сегодня прирожденным "пленителем моря". Мы уже видели, какое изменение состояло в том, что народ овцеводов превратился в XVI веке в народ детей моря. Это было фундаментальным преобразованием политико-исторической сущности самого острова. Оно состояло в том, что земля стала рассматриваться теперь лишь с точки зрения моря, остров же из отделившегося участка суши стал частью моря,^кораблем или, еще точнее, рыбой. Наблюдателю, находящемуся на континенте, трудно представить себе последовательно морской взгляд на вещи, чисто морское восприятие земли. Наш повседневный язык при образовании своих значений имеет своим исходным пунктом естественным образом землю. Это мы видели уже в самом начале нашего созерцания. Образ нашей планеты — это образ земли; мы забываем, что он может быть и образом моря. В связи с морем мы говорим о мореходных путях, хотя здесь не существует никаких путей или дорог, как на земле, но лишь линии коммуникации. Корабль в открытом море мы представляем себе в виде куска суши, который плывет по морю, в виде "плавающего участка государственной территории", как это называется на языке международного права. Военное судно представляется нам плавающей крепостью, а остров, такой как Англия — замком, окруженным морем словно рвом. Морские люди считают все это совершенно ложными толкованиями, плодом фантазии сухопутных крыс. Корабль столь же мало похож на кусок суши, сколь рыба - на плавающую собаку. На взгляд, определяемый исключительно морем, земная твердь, суша есть всего лишь берег, прибрежная полоса плюс "хинтерланд" (незахваченная территория). Даже вся земля, рассматриваемая лишь с точки зрения открытого моря, исходя из чисто морского существования предстает простым скопищем предметов, выброшенных морем к берегу, извержением моря. Типичным примером такого образа мыслей, поразительного для нас, но типичного для людей моря, является высказывание Эдмунда Бергса: "Испания есть ничто иное, как выброшенный на берег Европы кит". Все существенные отношения с остальным миром, и в особенности с государствами европейского материка должны были измениться от того, что Англия перешла к чисто морскому существованию. Все меры и пропорции английской политики стали отныне несравнимы и несовместимы с таковыми же прочих европейских стран. Англия стала владычицей морей и воздвигла - 158 - простирающуюся во все концы света британскую всемирную империю, основанную на английском морском господстве над всей землей. Английский мир мыслил морскими базами и линиями коммуникаций. То, что было для других народов почвой и родиной, казалось этому миру простым хинтерландом, незахваченной территорией. Слово континентальный приобрело дополнительное значение отсталости, а население континента стало "backward people", отсталым народом. Но и сам остров, метрополия такой всемирной империи, основанной на чисто морском существовании, лишается тем самым корней, отрывается от почвы. ОН оказывается способным плыть в другую часть земли, словно корабль или рыба, ибо он все же только транспортабельный центр всемирной империи, разбросанной по всем континентам. Дизраэли, ведущий английский политик времен царствования королевы Виктории, сказал применительно к Индии, что Британская империя это государство скорее азиатское, чем европейское. Он был так же тем, кто в 1847 году в своем романе "Танкред" выдвинул предложение о том, что английская королева должна поселиться в Индии. "Королева должна снарядить большой флот, отправиться в путь со своей свитой и всем правящим сословием и перенести свою имперскую резиденцию из Лондона в Дели. Там она найдет огромную готовую империю, первоклассную армию и большие постоянные доходы." Дизраэли был Абраванелем (ср. выше.) XIX века. Кое-что из сказанного им об иудаизме и христианстве и о расе как о ключе ко всей мировой истории было усердно распропагандировано неевреями и нехристианами. Так что он знал, о чем говорил, когда выдвигал подобные предложения. Он чувствовал, что остров более не является частью Европы. Судьба острова не была отныне с необходимостью связана с европейской судьбой. Он мог отправиться в путь и изменить место своего пребывания в качестве метрополии всемирной морской империи. Корабль мог сняться с якоря и бросить якорь в другой части света. Огромная рыба, Левиафан, могла прийти в движение и пуститься исследовать другие океаны. 18 После битвы при Ватерлоо, когда Наполеон был побежден в результате 20-летней войны, настала эпоха бесспорного морского владычества Англии. Эта эпоха продолжалась весь 19 век. Своей кульминации она достигла в середине века, после Крымской войны, окончившейся Парижской конфедерацией 1856 года. Эпоха свободной торговли была также временем свободного расцвета английского индустриального и экономического превосходства. Свободные морские просторы и свободная мировая торговля, свободный рынок соединились в представлении о свободе, олицетворением и стражем которой могла быть только Англия. В эту эпоху своего апогея достигает также восхищение и подражание английскому примеру во всем мире. Внутреннее измерение коснулось элементарной сущности громадного Левиафана. Впрочем, тогда еще это осталось незамеченным. Совсем напротив вследствие наступившего потрясающего подъема мировой экономики, позитивистская, ослепленная быстро растущим богатством эпоха верила, что это богатство будет все время и далее возрастать и окончится тысячелетним раем на земле. Однако перемена, коснувшаяся существа Левиафана, была как раз следствием промышленной революции. Последняя началась в Англии в XVIII веке с изобретением машин. Первая коксовальная доменная печь (1735 г.), первая литая сталь (1740 г.), паровая машина (1768 г.), прядильная машина (1770 г.), механический ткацкий станок (1786 г.), все это сначала в Англии — таковы некоторые примеры, проясняющие, насколько велико было 'промышленное превосходство Англии над всеми другими народами. Изобретения парохода и железной дороги последовали в XIX веке. Англия и здесь была впереди всех. Огромная морская держава стала одновременно огромной машинной державой. Ее господство над миром казалось теперь окончательным. Выше мы уже видели, насколько значительным был прогресс в развитии морского дела за короткий период начиная с битвы на галерах при Лепанто (1571) и до - 159 - уничтожения испанской армады в Ла-Манше (1588). Столь же значительный шаг вперед был сделан в период между Крымской войной, когда Англия, Франция и Сардиния сражались против России в 1854-1856 гг. и гражданской войной в Америке в 1861-1863 гг., в которой северные индустриальные штаты покорили аграрный Юг страны. В Крымскую войну воевали еще с помощью парусников, война за отделение Юга велась уже при помощи бронированных пароходов. Тем самым открылась эпоха современных промышленных и экономических войн. Англия и здесь была впереди и почти до конца XIX века удерживала за собой огромное превосходство. Но прогресс в эту эпоху означал вместе с тем новую стадию в элементарных взаимоотношениях земли и моря. Ибо Левиафан превратился теперь из огромной рыбы в машину. На деле то было сущностное превращение, неслыханное в своем роде. Машина изменила отношение человека к морю. Отважный тип.личностей, определявший до сих пор размеры морской державы, утратил свой старый смысл. Смелые подвиги моряков парусных кораблей, высокое искусствЛавигации, суровое воспитание и отбор определенной породы людей — все это утратило всякое значение ввиду надежности современного технизированного морского сообщения. Море все еще сохраняло свою силу. Но ослабевало и постепенно окончилось действие того мощного импульса, который превратил народ овцеводов в пиратов. Между стихией моря и человеческой экзистенцией встал аппарат машины. Морское господство, основанное на индустрии машин, очевидно представляет собою нечто иное, чем морская держава, ежедневно возрастающая в ожесточенной и непосредственной борьбе со стихией. Парусник, требующий только мускульной силы человека и корабль, движимый паровыми колесами, представляют собой уже два различных способа связи со стихией моря. Промышленная революция превратила детей моря в изготовителей и слуг машины. Перемену почувствовали все. Одни сетовали по поводу конца старой эпохи героев и находили прибежище в романтике пиратских историй. Другие возликовали по поводу технического прогресса и кинулись сочинять утопии сконструированного людьми рая. Со всей очевидностью мы устанавливаем здесь факт сущностного повреждения чисто морской экзистенции, тайны британского мирового господства. Но люди XIX века не видели этого. Ибо будучи рыбой или машиной, Левиафан в любом случае становился все сильнее и могущественнее, и его царству, казалось, не будет конца. 19 В конце XIX • начале XX века американский адмирал Мэхан предпринял замечательную попытку продлить и в эру машины прежнюю ситуацию британского господства над морем. Мэхан является значительным историком, автором "Влияния морской державы в истории". Так он озаглавил свой главный труд, вышедший также на немецком языке и получивший признание в кругах немецкого военно-морского флота, в особенности, у его основателя гроссадмирала фон Тирпица. В одной своей работе, датированной июлем 1904 года, Мэхан ведет речь о возможностях воссоединения Англии с Соединенными Штатами Америки. Глубочайшую основу для подобного воссоединения он усматривает не в общей расе, языке или кульгуре. Он никоей образом не недооценивает эти соображения, столь часто приводившиеся другими писателями. Но для него они — всего лишь желанные дополнительные обстоятельства! Решающей для него является необходимость сохранения англосаксонского господства на мировых океанах, а это может произойти лишь на островной основе, путем соединения англо-американских государств. Сама Англия стала слишком мала в результате современного развития, так что не является более островом в прежнем смысле. Напротив, Соединенные Штаты Америки представляют собой истинный остров в современном смысле. Из-за их протяженности — говорит Мэхан — это до сих пор не осознано. Но это отвечает сегодняшним масштабам и соотношениям величин. Островной характер Соединенных Штатов должен способствовать тому, чтобы морское господство могло быть сохранено и продолжено на более широкой основе. Америка — это тот самый - 160 - большой остров, на базе которого британское покорение моря должно быть увековечено и в еще больших масштабах продолжено в качестве англо-американского господства над миром. В то время, как такой политик, как Дизраэли хотел перенести всемирную британскую империю в Азию, американский адмирал вынашивал мысль об отправке в Америку. Это было свойственно типу мышления, естественного для англо-саксонского моряка XIX века. Адмирал чувствовал эпохальные перемены, видел громадные изменения мер и размеров, которые неизбежно наступали с развитием индустрии. Но он не видел того, что промышленная революция как раз важнейший момент — элементарную связь человека с морем. Таким образом выходит, что он продолжает мыслить в старом русле. Его более крупный остров должен был сохранить, законсервировать, унаследованную, устаревшую традицию в полностью новой ситуации. Старый, слишком маленький остров и весь комплекс воздвигнутого на его основе морскс го и мирового господства должен быть взят на буксир новым островом, словно спасательным судном. Сколь бы значительной ни была личность Мэхана и сколь бы впечатляющей ни была его конструкция большего острова, но она не постигает подлинного смысла нового упорядочения пространства. Она не является порождением духа старых мореплавателей. Она исходит из консервативной потребности в геополитической безопасности, в ней не осталось более ничего от тех энергий пробуждения стихий, которые сделали возможным всемирно-исторический союз между отважным мореплаванием и кальвинистской верой в предопределение в XVI и XVII веках. 20 Промышленное развитие и новая техника не могли оставаться на уровне 19 века. Прогресс не закончился с изобретением парохода и железной дороги. Мир изменился быстрее, чем того ожидали пророки машинной веры, и вступил в эпоху электротехники и электродинамики. Электротехника, авиация и радио вызвали такой переворот во всех представлениях о пространстве, что явно началась новая стадия первой планетарной пространственной революции, если даже не вторая, новая революция пространства. За короткий период времени с 1890 по 1914 год Германия, государство европейского материка, догнала и даже перегнала Англию в важнейших областях деятельности, в машиностроении, кораблестроении и локомотивост-роении, — после того, как Крупп уже в 1868 году продемонстрировал свое преимущество перед англичанами на поприще производства вооружений. Уже Мировая война 1914 года проходила под знаком нового. Конечно, народы и их правительства вступили в нее, не обладая сознанием революционной для пространства эпохи, так, как будто бы речь шла об одной из прошлых войн XIX века, в которых они участвовали. В высоко индустриализованной Германии господствовали еще английские идеалы законодательства, и английские идеи считались непререкаемыми, в то время как огромная аграрная страна, какой была царская Россия, вступила в 1914 году в первую мировую и сырьевую войну, не располагая на своей обширной территории собственным современным моторостроительным заводом. В действительности продвижение от парового судна до современного военного корабля было не меньшим, чем шаг от гребных галер до парусника. Отношение человека к стихии моря вновь глубочайшим образом изменилось. Когда появился самолет, было покорено новое, третье измерение, добавившееся к земле и к Морю. Теперь человек поднялся над поверхностями земли и моря и приобрел совершенно новое средство передвижения и столь же новое оружие. Меры и соразмерности вновь изменились, а возможности человеческого господства над природой и над другими людьми расширились до необозримых пределов. Понятно, почему именно военно-воздушные силы получили наименование " пространственного оружия". Ибо производимые ими революционные изменения пространства суть особенно сильные, непосредственные и наглядные. Но если кроме того представить себе, что воздушное пространство над землей и - 161 - морем не только бороздят самолеты, радиоволны станций всех стран со скоростью секунды беспрепятственно пронизывают атмосферное пространство вокруг земного шара, то есть все основания поверить в то, что теперь не просто достигнуто новое, третье измерение, но прибавился даже третий элемент, воздух в качестве новой стихии человеческой экзистенции. Тогда к обеим мифическим животным — Левиафану и Бегемоту — стоило бы добавить и третье: большую Птицу. Но мы не должны столь опрометчиво делать столь многообещающие утверждения. Ибо если поразмыслить о том, с помощью каких технико-механических средств и энергий осуществляется господство человека в воздушном пространстве и представить себе двигатели внутреннего сгорания, которыми приводятся в действие самолеты, то скорее Огонь покажется всякому дополнительным, собственно новым элементом человеческой активности в мире. Здесь не место разрешать вопрос о двух новых стихиях, прибавившихся к земле и к морю. Здесь еще слишком сильно переплетены серьезные соображения и спекулятивные рассуждения, гипотезы и домыслы, для них все еще существует необозримое поле возможностей. Ведь и согласно одному учению времен античности, вся история человечества есть только путь через четверицу стихий. Если же мы постараемся трезво следовать нашей теме, то сможем со всей очевидностью и достоверностью констатировать две вещи. Первая затрагивает то изменение идеи пространства, которое наступило в новый период пространственной революции. Это преобразование происходит с глубиной ничуть не меньшей, чем уже знакомое нам изменение XVI-XVII веков. Тогда люди поместили мир и вселенную в пустое пространство. Сегодня мы уже не представляем себе пространство как просто лишенную всякого мыслимого содержания бездонную протяженность. Пространство стало для нас силовым полем человеческой энергии, действия и результата. Только сегодня для нас становится возможной мысль, невероятная в любую другую эпоху; ее высказал немецкий философ современности: "Не мир находится внутри пространства, но пространство находится внутри мира". Наше второе установление касается изначального соотношения земли и моря. Сегодня море более не является стихией, как это было в эпоху охотников на кита и корсаров. Сегодняшняя техника транспортных средств и средства массовой информации сделали из него пространство в современном смысле слова.,£егодня любой владелец судна может в любой день и час знать, в какой точке океана находится его судно. Тем самым в противоположность эпохе парусников, мир моря коренным образом изменился для человека. Но если это так, то тогда приходит и то разделение моря и земли, на котором основывалась прежняя связь морского мирового господства. Исчезает сама основа британского покорения моря и вместе с нею прежний номос земли. Вместо него безудержно и непреодолимо образуется новый номос нашей планеты. Его вызывают новые отнесенности человека к старым и новым стихиям, и изменившиеся меры и отношения человеческой экзистенции форсируют его становление. Многие увидят в этом лишь смерть и разрушение. Некоторые решат, что присутствуют при конце света. В действительности мы переживаем лишь конец прежних отношений земли и моря. Однако человеческий страх перед новым часто столь же велик, как боязнь пустоты, даже если новое преодолевает пустоту. Многие видят лишь бессмысленный хаос там, где в действительности новый смысл прокладывает путь соразмерному себе порядку. Старый номос, конечно, уходит, и вместе с ним вся система унаследованных размеров, норм и отношений. Но грядущее все же не является только отсутствием меры или враждебным номосу ничто. И в жестоких схватках старых и новых сил возникают должные меры и составляются осмысленные пропорции. И здесь присутствуют и властвуют боги, Мера их велика. Лейпциг, 1942 год - 162 - (перевод с немецкого Ю.Коринца) Жан ПАРВУЛЕСКО Геополитика третьего тысячелетия "Индия с давних пор претендует на тотальную политическую гегемонию в Южной Азии." Дзян Дземвв Вместе с пятью ядерными испытаниями, проведенными Пакистаном в Белуджинстане в ответ на пять таких испытаний, осуществленных Индией, Южная Азия внезапно ворвалась в "большую историю": отныне планетарное политико-историческое существование наций будет определяться лишь их способностью к эффективному метастратегическому ядерному сдерживанию. Вплоть до последнего времени единственной азиатской ядерной державой был Китай. И именно в сопоставлении с Китаем, а не с Пакистаном, как это может показаться на первый взгляд, следует оценивать метастратегическое вступление Индии в сферу активной континентальной геополитики. В настоящее время континентальная ядерная конфронтация протекает именно между Индией и Китаем, а Пакистан, несмотря на все претензии и усилия, играет здесь вспомогательную роль, призванную усилить антииндийский лагерь Китая, к которому в дальнейшем могут примкнуть и другие страны. Тотальная геополитика Великого евразийского Континента, революционная, авангардная геополитика, утверждающая финальную имперскую концепцию интеграции в рамках общего изначального метаисторического предназначения — Западной Европы, Восточной Европы, России, Великой Сибири, Индии и Японии — явно исключает Китай из активного определения велико-континентального евразийского объединения. В некотором смысле, прогрессирующая потенциальная унификация Великого Континента направлена именно против Китая, и Индия в этом отношении явно поддерживается метастратегическим континентальным потенциалом России и Франции. Процесс великоконтинентальной интеграции — вещь диалектическая. В то же время индийско-китайская ядерная конфронтация на Юго-востоке Азии требует от Японии немедленного решения, необратимого стратегического выбора, который — как только он будет осуществлен — заставит ее примкнуть к великрконтинентальному лагерю, чьим региональным полюсом на Юго-востоке является Индия. Это решение должно быть принято несмотря на вполне понятную ядерную психопатологию японцев. Все идет к тому, что евразийская история ближайшего будущего будет состоять в ядерном окружении Китая (включая его стратегических сателлитов) ансамблем великоконтинентальных имперских держав, входящих в политическую линию оси ПарижБерлин-Москва-Нью-Дели-Токио. Отношение к этому демаршу со стороны США заведомо вписано в модель основных геополитических соответствий , так как финальная и решающая схватка — начало которой уже можно считать положенным — между Великим Континентом и Соединенными Штатами, соответствует основной силовой линии фундаментального онтологического антагонизма между "континентальными" и "островными" могуществами, а также не вызывает никаких сомнений тот факт, что появление политически единой Европы (как бы ни препятствовали ему активно работающие против этого проекта теневые, закулисные силы) создаст в определенный момент непреодолимую преграду для - 163 - окончательной реализации "большого плана" США по установлению планетарной гегемонии. Силовое появление Великой Европы в диалектической игре по утверждению имперского планетарного могущества снова вернет США к статусу второстепенной державы, и тем самым окончательно разрушит пресловутый "американский миф". По этой причине США объединят усилия по нейтрализации Великой Европы со стремлениями Китая противостоять его континентальному окружению. Это явно приведет к большому союзу Пекин-Вашингтон, при котором Китай предложит США гигантский плацдарм на Востоке Евразии, а США обеспечат Китаю выход на рыночные просторы, контролируемые этой океанической силой. В то же время агрессивная антиконтинентальная перманентная геополитика США обретает сегодня внутри велико-континентального пространства новый огромный резервуар подрывных и конспирологических могуществ, сосредоточенных в сфере проатлантистских версий фундаменталистского ислама (особенно ваххабитского или талибского типа), которые на всей протяженности южного берега Евразии присоединятся к активности геополитической крепости Китая, негативное излучение которого внутренне дестабилизирует и блокирует дальневосточное звено велико-континентальной интеграции, которым должна стать Япония. В недавно вышедшей книге высокопоставленного французского чиновника Александра Дельваля "Исламизм и США, альянс против Европы", сказано все необходимое относительно проблемы наступательного метастрате-гического использования США определенного фундаменталистского (ваххабитского) ислама в их борьбе против велико-континентального европейского возрождения, которое в данный момент переживает стадию решительного утверждения и революционного имперского самоопределения. В условии таких планетарных конвергенции особая миссия Франции (или, точнее, велико-континентального каролингского полюса утвержденной генералом Де Голлем оси Франция-Германия) заключается в идеологической поляризации и в объединении на почве осознания общности судьбы всего ансамбля элементов евразийского Великого Континента перед лицом агрессивного вызова США и Китая, а также перед лицом подрывной миссии, которую США определяют атлантистским разновидностям ислама, ведущим борьбу с велико-континентальным проектом. Планетарному полюсу евразийского Великого Континента, чьей конечной и тайной целью является выбор духовной перспективы, противостоит материалистический блок оси Вашингтон-Пекин, находящийся под явным или все еще скрытым началом мондиалистской группировки в США, которая под маской установления планетарной экономической гегемонии стремится положить конец онтологической цивилизации Бытия — нашей цивилизации, вплоть до изменения самого статуса человека, который в нашем мире основан на инерциальном продолжении традиционных европейских, индуистских и японских концепций, верных мистерии "света бытия". Из этого следует также, что в ответ на активное политико-экономическое проникновение США в Африку Европа должна немедленно предпринять наступательную контр-интервенцию в Латинскую Америку, которая в геополитическом смысле является для США тем же, чем Африка для Европы — континентом-дублем, связанным с основным материком цепочкой прямых геополитических реверберации. Европейские элементы глубокого политико-революционного внедрения в настоящее время заметны в Аргентине и Чили, отталкиваясь от которых должна быть развернута масштабная наступательная революционная интеграция всего Южно-Американского континента. В определенном смысле, проблема ближайшей планетарной идентификации мировой истории сводится к готовности Франции исполнить свое тайное, глубинное, бездонное предназначение, которое требует от нее новой (финальной) инициативы по метаисторической велико-континентальной интеграции, и именно Франция должна - 164 - добиться того, чтобы эта интеграция увенчалась своим последним имперским триумфом. По этой причине совершенно необходимо, чтобы во Франции пробудилась новая, неожиданная воля, способная утвердить открыто глубинные основы провиденциального предназначения Франции, революционным образом мобилизовать их, становясь полюсом тотальной наступательной стратегии — и это будет новым началом французской истории, истории Европы и евразийского Великого Континента в целом. Иными словами, тайная Франция, параллельная 'Франция должна — как по волшебству — обнаружить себя изпод того жалкого, ничтожного состояния, куда она ниспала сегодня, исторгнуть из себя спасительное дыхание нового восхождения к бытию, чтобы "все снова вступило в зону высшего внимания". Именно это с незапамятных времен ждут и готовят "наши" — приход Тайной Франции к финальной политико-исторической власти. Китайский президент Дзян Дземин недавно заявил, что "Индия с давних пор претендует на тотальную политическую гегемонию в Южной Азии". Китайский президент Дзян Дземин нисколько не ошибся. Действительно, Индия с давних пор претендует на тотальную политическую гегемонию в Южной Азии, но только не от своего собственного имени, но в пользу имперского велико-континентального единства, пламя которого хранит Тайная Франция. Известно, что Россия отказывается от настоящего политического диалога с Францией, взятой в отдельности. Точно так же она поступает и с Германией. Но вместе с тем Россия полностью предрасположена к тому, чтобы развивать и укреплять решающий политический диалог с франко-германской осью, взятой целиком. Таково же и отношение Индии к Западной Европе, так как на конфиденциальном уровне Индия давно готова безусловно поддержать Россию в ее велико-континентальном диалоге с Францией и Германией. Перемещение критического центра тяжести современной велико-континентальной геополитики с Запада на Восток является знакам фундаментальной метастратегической эволюции актуальной ситуации, чье содержание может показаться на первый взгляд двусмысленным. Всякое перемещение центра тяжести к Востоку подразумевает, провозглашает и основывает начало нового исторического цикла. Сегодняшнее членение России вследствие неудавшейся марксистской авантюры пройдет как только закончится нынешнее тысячелетие, и мы увидим великий знак рождения Новой России, которое скажется напрямую на успешном осуществлении политико-исторического великоконтинентального проекта. Именно Россия станет тогда геополитическим спасительным "мостом из Европы в Индию". Велико-i континентальная, ангажированность каролингского франко-германского полюса в пользу Индии и Японии реализуется через Россию, через Новую Россию, чье тотальное евразийское развитие обнаружит во всем его фундаментальном значении heartland — "высшую и финальную сердцевинную землю" Великого Континента. На двух противоположных концах евразийского Великого Континента Индия и Франция притягиваются двумя океанами — Тихим на Востоке и Атлантическим на Западе. Особым значением в случае Франции обладает притяжение к южной Атлантике — к Южной Америке и Антарктике. Поскольку именно в Антарктике, как кое-кто из наших уже знает, будет решаться высочайшая судьба евразийского Великого Континента. Это последний секрет трансцендентальной геополитики, секрет, который нам отныне надо постоянно учитывать. Для Франции наступает момент отбросить банальность собственной ничтожной современной истории и открыться для своего последнего, тайного, высочайшего предназначения. Мировая история приближается сейчас к решительному повороту, к точке завершения и нового начала, третье тысячелетие символизирует возврат к истокам. В - 165 - первый раз за десять тысяч лет народы евразийского Великого Континента, от Европы до Индии, захватив бразды политико-исторического становления всего евразийского ансамбля в свои руки, окажутся в состоянии восстановить то праединство изначального бытия, высокого сознания и общей судьбы, которое предшествовало их историческому разделению. Великий метаисторический цикл завершается, замыкаясь сам на себя, его конец сливается с его началом. Конец одного мира возвещает о начале мира иного. По ту сторону внешних политических обстоятельств, которые на самом деле представляют собой обманчивые миражи полной и неизлечимой катастрофы, будущее воссоединение евразийского Великого Континента трансцендентально вписано в логику исторического становления, и никто и ничто не сможет этому воспрепятствовать. Получив контроль над полюсами, над Арктикой и Антарктикой, евразийский Великий Континент обретет решительное и тотальное планетарное владычество, перейдя в состояние Imperium Ultimum, абсолютную власть над финальной историей этого мира. Это будет онтологическая доминация над историей и над тем,, что транс-цендентно находится по ту сторону истории, являясь "последней целью". И все это уже заложено в форме зародыша в новой конвергенции активной планетарной геополитики, развитие которой мы должны контролировать и направлять. Нет ничего, кроме воли. Нет ничего, кроме предназначения. Все становится день ото дня более рискованным. В июне 1998 года Билл Клинтон провел "девять дней в Китае", заложив тем самым безотзывным и откровенным образом стратегическую базу финального американо-китайского наступления на великоконтинентальный евразийский фронт, на его решающие геополитические позиции. Сюда же относятся и объявленные совместные американо-китайские морские маневры — знак принятого решения о политико-стратегических позициях, прикрытием которым служит видимость экономических проектов, и в жертву которым легко приносятся элементы демократической доктрины, связанные с соблюдением (или несоблюдением) "прав человека". Все это было окончательно) утверждено в момент июньского визита Клинтона в Пекин. Теперь ясно, что откровенный антиконтинентальный заговор Китая и США заставляет нас обнаружить глубинную решимость дать этому отпор в метастратегическом ключе велико-континентальной линии со стороны действующих лиц евразийского проекта — в первую очередь, со стороны Франции и Индии. Решимость Франции, представляющий крайний Запад Евразии, и Индии, представляющий ее крайний Восток, должна повлиять на Россию в вопросе радикального и необратимого выбора ею будущего пути. Итак, геополитические силовые линий будущих планетарных вспышек третьего тысячелетия обозначены. Остальное зависит от нашей воли к выживанию, от полноты нашего осознания и освоения бездн нашей собственной судьбы. 1998г. (перевод с французского А.Д.) Эмрик ШОПРАД Большая Игра Окончание идеологического противостояния в рамках биполярной системы привело многих аналитиков к заключению о том, что началась эра всеобщего мира под знаком "либерализма" и "демократии". Но в таком подходе почему-то не учитывается такой факт: большинство этих конфликтов основано не на идеологических, но на национальных противоречиях, и в них решающим фактором является именно геополитика. Мир и после - 166 - окончания "холодной войны" не только сотрясается от малых региональных конфликтов на почве утверждения различными народами своей национальной и культурной идентичности, но — и это самое важное — такие конфликты прекрасно вписываются в противостояние мирового масштаба между великим державами. Эта борьба наглядно проявляется в отказе таких великих держав, как Россия и Китай, признавать диктат американского империализма. В Восточной Европе и в Средней Азии Вашингтон и его союзники ведут игру против России, урезанной территориально. Повсюду и в Восточной Европе, куда продвигается НАТО, и в гигантской битве за сферы влияния, которая разворачивается в Средней Азии, на Кавказе, на Украине Вашингтон со своими сателлитами — Германией, Турцией, Пакистаном — стремится подорвать российское влияние. Войны в Грузии, в Азербайджане, в Таджикистане и в Афганистане являются элементами новой Большой Игры, которая развертывается между Россией и американской империей. Узбекистан представляет собой разновидность терминала, — в самом сердце Средней Азии, — где заканчивается свободный для США путь от Индийского океана в глубь континента. При этом Туркменистан все больше отдаляется от Москвы в сторону Турции и США. В Европе новая Югославия, состоящая из Сербии и Черногории, все более сближается с Россией, Грецией, Румынией и Кипром, образуя эскиз православного блока, противопоставленного неформализованному альянсу США и Германии в этой зоне. Этот атлантистский альянс включает в себя и турецкое крыло, а также Боснию. Косовский конфликт, разворачивающийся в самом центре того, что составляет полюс идентичности для исторического самосознания сербов, и раздуваемый албанцами при явной опеке ЦРУ, является другим проявлением Большой Игры. На Ближнем и Среднем Востоке стратегия американского империализма и его верного союзника Израиля привела к возникновению союза, еще недавно казавшегося невозможным — к сближению Дамаска, Багдада и Тегерана, хотя между этими тремя географически близкими государствами существует множество серьезнейших региональных противоречий. Оправляясь после первого потрясения -- распада коммунистических режимов на своей традиционной периферии, Россия понемногу поднимает голову. Постепенная нормализация русско-украинских отношений и инициативы Москвы в вопросе Ирака явно об этом свидетельствуют. Напомним, что Борис Ельцин упомянул о возможности начала третьей мировой войны именно в связи с Иракским конфликтом... Другая великая держава все меньше и меньше готова признавать диктат американского империализма. Это Китай. Мы окончательно вышли из эпохи русскокитайского конфликта, который в период биполярности объяснялся стремлением к идеологическому лидерству в социалистическом лагере. Ось Москва-Пекин противостоит отныне оси Вашингтон-Токио. Новый Китай стремится обрести в Азии те же самые позиции, которые он занимал до прихода европейцев в XIX веке. Морские претензии Китая уже однозначно проявлены в Китайском море и Индийском океане, что подводит вплотную к началу китайско-индийского конфликта. Новый фактор — чтобы усилить свои позиции против Японии, Пекин пытается сблизиться с Ханоем. Большая Игра в мировом масштабе постепенно все более приводит к оппозиции проамериканского империализма "либеральных демократий" и "клуба проклятых": Китая, Ирана, Северной Кореи (которая активно сотрудничает в сфере ракетостроения с Тегераном), Кубы и Ирака... Мировые конфликты возникают только тогда, когда налицо конкуренция интересов в мировом масштабе. Комментарии средств массовой информации внушают нам ложную идею, будто региональные конфликты являются частными аномалиями, независящими от глобального контекста и проистекают из провинциального невежества местного населения. На самом деле геополитику следует уподобить движению тектонических платформ. Гигантские платформы скользят и сталкиваются друг с другом. В некоторых - 167 - точках удары настолько сильны, что они порождают землетрясения. Но сам факт землетрясения не самостоятелен — в нем находят свое выражение невидимые подземные масштабные процессы... из интервью французскому журналу "Элеман", 1998г. (перевод с французского А.Д.) Генрих Йордис фон ЛОХАУЗЕН Война в персидском заливе — война против Европы Достаточно взглянуть на карту мира, чтобы увидеть континенты нашей планеты как три пояса, охватывающие ее с севера на юг. Первый, от Аляски до Огненной земли, образует Новый Свет, Америку. Второй, от Северного мыса до мыса Доброй Надежды представляет собой континентальную часть Старого Света, Евро-Африку. Третий пояс проходит от Камчатки до Тасмании через Китай, Юго-восточную Азию и Индонезию и образует собой восточную часть, Австрало-Азию. р> В центре центра Между Евро-Африкой и Австрало-Азией (ближе к последней) находится на севере русско-сибирский пласт, а на юге — Ближний Восток. Он образует центр Старого Света, центр, в сердце которого располагается регион Персидского залива. Этот регион — ахиллесова пята Старого Света, место где на плечо Зигфрида упал липовый лист. И вопрос не только в нефти. Нигде больше океаны так глубоко не вдаются в афроевразийский континент: Индийский океан через Красное море и Персидский залив, Атлантический океан через Средиземное и Черное моря. Между двумя океанами, равно удаленный от Африки и Азии, в устье Тигра и Евфрата находится древний город Ур. Это и есть "центр центра", о котором мы будем говорить, — во всех отношениях самое уязвимое место Старого Света. Все потрясения, происходящие на планете, отражаются здесь. С насильственного открытия японских портов во время войны 1854 года, политика Соединенных Штатов заключается в установлении плацдармов на берегах Старого Света, а также в создании потенциальных "островных трамплинов". Таким образом американцы еще в 1898 г. обосновались на Филиппинах и в 1945 г. в Японии. Лишь после этого они направились в Южную Корею и Вьетнам. Этому предшествовали, соответственно, высадка в Нормандии, размещение войск в Германии и фактическое подчинение Западной Европы. Характерно, что эти плацдармы располагаются на территориях с высоким уровнем развития и на границах Атлантического или Тихого океанов, т.е. океанов, омывающих двойной афро-евразийский континент, а не, скажем, на таком хрупком южном фасаде, как Индийский океан. > Район Персидского залива находится именно в этой уязвимой зоне, в точке пересечения крупных силовых линий, связывающих Дальний Восток с Африкой и Европу с Индией. Здесь, на подступах к заливу, исламский мир разделяется на арабскую и персидскую части. Всякий, кто обосновался в этом районе, может создать защиту или угрозу по всем направлениям на флангах или тылах не только Среднего Востока, но и Европы, Индии и Африки. Кроме этого, такое расположение предполагает попытку создания третьего фронта против русской военной державы, все еще.непокоренной. Позиция в заливе укрепляет также тылы Турции — союзника против России — и создает давление на Египет, Сирию и Иран, а также на Европу, и все это, главным образом, благодаря нефти. Последнее, кстати, важно и для Японии. Война против Европы? - 168 - Была ли война в заливе войной против Европы? Ответ на этот вопрос был дан замечательным образом в католическом журнале "Трента джорни" профессором политических наук Миланского университета. Он заявляет: "Соединенные Штаты поняли, что, если они не хотят пережить тот же закат, что и Советский Союз, они должны противостоять своим завтрашним противникам, то есть Японии и объединенной Европе, центром которой является экономическая мощь Германии. Никто не позволит развенчать себя за здорово живешь. Америка не может мириться с Европой, которая в настоящее время, несмотря на слабую мобилизацию, опережает ее экономически и технически. Осознав, что в один прекрасный день они уже не смогут влиять на Европу, Соединенные Штаты сделали ставку на Средний Восток и на контроль над саудовским нефтяным краном, от которого Германия и Япония будут зависеть еще десятилетия, если им не удастся использовать сибирские резервы. Только тогда Средний Восток и воздействие, которое можно на него оказывать, утратят свое значение" (его стратегическая позиция попрежнему остается главной). Для американцев окончательный случай представился в 1991 году, благодаря политическому устранению Советского Союза.Эти обстоятельства были заложены решением Рейгана истощить Москву гонкЬй вооружения; спровоцированы, как написано в сценарии, Саддамом Хусейном; воплощены, по тому же сценарию, Джорджем Бушем. На самом же деле этот план восходит к Киссинджеру, и был разработан под его покровительством. В 1975 году план был опубликован в журнале "Комментари", позднее он появился в "Харперс мэгазин" под заголовком "Завладеть нефтью". Настоящие побежденные — союзники Только поверхностное изучение вооруженных конфликтов может составить мнение, что противник — это только тот, с кем ведут войну. Часто, страны, победоносно участвовавшие в конфликте, могут констатировать, что основы их независимости или процветания подорваны (нередко и то и другое одновременно). Способ превращения своих собственных союзников в вассалов с помощью войны, осуществляемой совместно, стар, как мир. Американцы являются подражателями своих далеких учителей римлян. Такими они показали себя в двух мировых войнах, в которых участвовали с большой выгодой для себя. В обоих случаях предлогом было разрушение немецкого могущества, тогда как цель простиралась намного дальше. Союзники Америки всегда брали на себя расходы в этом альянсе. Список, подтверждающий это, длинный: от Польши до Тайваня и Южного Вьетнама, вместе с колониальными европейскими империями, существовавшими нрсле 1918 года во главе с Великобританией. После общей победы Америка становилась наследницей их могущества или их доходных мест. Тот, кто имеет власть над арабо-персидской нефтью, имеет ее и над Западной Европой и Японией, которые стали рабами не только нефти, но и, следовательно, державы ее контролирующей. В американской имперской политике было бы непростительной небрежностью по возвращении из Персидского залива не натянуть сильнее вожжи Европейскому Сообществу, все более строптивому, и индустриально опасной Японии. Как обычно, мало рискуя при вмешательстве в сферу исламского влияния, Вашингтон должен был посчитать забавным удивительное усердие своих союзников, особенно немцев, преданных и лучших учеников в "атлантическом" классе, которые любезно согласились финансировать войну, способствующую их ослаблению. Большая иллюзия беспомощных Война в заливе пришлась кстати Америке. Ведь нужно, чтобы миллиарды, вложенные в вооружение на протяжении десятилетий, наконец стали рентабельными, а ожидаемые заказы на обновление военного машины быстро стимулировали бы нуждающуюся в этом экономику. Но особенно, чтобы мелкие, безызвестные, не имеющие званий, разбитые враги Второй мировой войны или обескровленные союзники не были готовы обогнать Америку в сфере экономики. Но прежде чем развеять их иллюзии, можно позволить им "поиграть во дворе со старшими", а война поможет поставить их на место. - 169 - Война, направленная не прямо против них, а скорее, имеющая целью один из источников их процветания. Контроль над месторождениями 'полезных ископаемых усиливает превосходство хорошо вооруженной экономической державы над другими, менее сильными. Можно также считать, что заведомым преимуществом и подстраховкой для США является нахождение на ее собственной территории важнейших ресурсов для ее выживания и военных возможностей. В случае необходимости, страны, богатые полезными ископаемыми, но строптивые будут вынуждены раскаиваться или под воздействием пропаганды, проводимой в мировом масштабе и поддерживаемой террористическими группами (подпольными или зарубежными), или под давлением экономического бойкота, как это было в течение многих лет с Южной Африкой. Борьба против апартеида — идеологическое прикрытие этой кампании — была как нельзя кстати. Целью в Южной Африке была руда, необходимая в военной промышленности, а точнее, прекращение ее естественной монополии. Экономика Западной Европы, которая стала развиваться после 1945 года, не может больше процветать без некоторых металлов, имеющихся только в Южной Африке, а также без арабской нефти. Падение черной власти в Южной Африке беспрепятственно приведет вышеупомянутые месторождения в руки влиятельных американских групп. Результат, достигнутый в Персидском заливе, а именно возрастающий разрыв связей между Европой и мысом Доброй Надежды — несомненный успех американской политики, и что бы ни говорили, поражение, нанесенное европейцам. Такова цена за отказ от могущества в угоду потреблению. Теперь, более чем когда-либо, необходимыми полезными ископаемыми можно обладать только воспользовавшись услугами посредника, американского, разумеется. Упущенные возможности Однако после двух мировых войн географические факторы в большей степени, нежели исторические, способствовали экономическому союзу под европейским началом (по принципу самоопределения народов, а не по американскому принципу "национального строительства") Африки и Европы, ставших естественным дополнением друг друга. Установление на восточной части Старого Света "азиатской сферы совместного процветания", предполагаемого японцами, также потерпело поражение больше из-за нетерпимости последних к соседним народам, чем по причине американской победы на Тихом океане. Из-за мелких дрязг своих лидеров и арабские страны не могут расширить круг своих совместных действий. Подтверждение этому — Средний Восток, где вслед за американским вторжением можно ожидать консолидацию границ или повторяющийся отказ на право самоопределения народов, угнетенных религией, в первом ряду которых фигурируют курды. В этом есть и вина европейцев, как французов, так и англичан, отказавшихся от своего господства над арабским пространством, хотя после первой мировой войны оно было признано за ними. Таким образом, именно они оставили после себя незаконченное дело чреватое осложнениями как уже не раз бывало. Примеры тому — трудное рождение Югославии и уход англичан и французов из Африки после 1945 года. Так что во всем происшедшем европейцы должны винить только самих себя. 1992 г. (перевод Л.Гоголевой) - 170 -
