Михаил Матюшин РУССКИЙ КУБОФУТУРИЗМ* Тогда же объединенный комитет «Союза молодежи» решил организовать футуристический театр. Летом мы решили собраться в Уусикиркко в Финляндии на даче у Гуро, чтобы наметить дальнейшую нашу совместную работу. Приехали Малевич и Крученых, Хлебников не приехал. Дело в том, что он, решив ехать, зажал деньги на дорогу, чтобы не потерять, по-детски в кулак, но зашел в купальню и, бросившись в воду, разжал пальцы. В результате мы получили его скорбный отказ приехать с описанием случившегося. Мы составили план действий, втроем написали манифест и стали усиленно работать над оперой «Победа над Солнцем». Я написал музыку, Крученых — текст, Малевич нарисовал декорации и костюмы. Мы обо всем совещались. Крученых переделывал текст, когда я и Малевич указывали ему на слабые места. Тут же я изменял те места, которые не отвечали общему значению. Мы закончили работу в Петербурге к декабрю, когда и состоялись постановки «Победы над Солнцем» и трагедии «Владимир Маяковский». Этот спектакль многому научил и показал, как мало понимала публика того времени то новое, о котором так много говорили на диспутах, в изданиях, в музыке, в картинах. В «Победе над Солнцем» мы указывали на выдохшийся эстетизм искусства и жизни. Два будетлянина великана поют: Толстых красавиц Мы заперли в дом Пусть там пьяницы Ходят разные нагишом Нет у нас песен Вздохов наград Что тешили плесень Тухлых наяд... Старое эстетство в лице Нерона и Калигулы (в одном лице) осмеяно и в то же время в насмешке дано указание на невозможность протеста: Нерон (и Калигула) поет: «Я ем собаку И белоножки Жареную котлету Дохлую картошку Место ограничено Печать молчать ЖШЧ» 1 Солнце старой эстетики было побеждено: «Мы вырвали солнце со свежими корнями Они пропахли арифметикой жирные Вот оно смотрите» Никто из поэтов не поражал меня своим творчеством так непосредственно, как Крученых. Его идеи, спрятанные в словотворческие формы, кажутся совершенно непонятными, но я и Малевич, работавшие с ним, многое поняли. Мы часто говорили при какой-либо неудаче — «пахнет дождевым провалом» (из «Победы над Солнцем»). Крученых писал: «Творчество должно видеть мир с конца, должно научиться постигать объект интуитивно, насквозь, постигать его не тремя измерениями, а четырьмя, шестью и более. Нужно уничтожить бывшие до сих пор в употреблении слова и выдумать новые чисто русские». Когда я писал музыку на его слова там, где потревоженный толстяк оглядывает «10-й Стран» и не понимает нового пространства, мне с такой убедительной ясностью представилась новая страна новых возможностей Мне казалось, я вижу и слышу пласты правильно ритмующихся в бесконечности масс. Мне, кажется, удалось выразить это в музыке. <...> Я помню слова Крученых, обращенные ко мне на одной из репетиций: — Михаил Васильевич, объясните студентам-исполнителям суть непонятных слов. Дело в том, что студенты, исполнявшие роли, и хор просили объяснить им содержание оперы. За словесными сдвигами они не видели смысла и не хотели исполнять, не понимая. Я взялся объяснить и сказал приблизительно следующее: — Мы не замечаем перемен в языке, живя в своем времени. Язык же и слова постоянно изменяются во времени, выбрасывают лишние слова и даже целые предложения старого порядка и заменяют новыми. Приведем пример из стихотворения конца XVIII века: Велико дело и чудесно В подоблачной стране звучать И в честь владетелям нелестно Гремящу лиру настроять; Но если пышные пареньи Одним искусством, в восхищеньи, Сердца, без истины, пленяют, То в веки будущих премен В подобны басни их вменяют, Что пел Гомер своих времен. Думаю, что это стихотворение Державина вам так же непонятно, как и наша опера. Я нарочно вас ставлю между двумя эпохами, новой и старой, чтобы вы убедились, как сильно меняется способ выражения. Но условиться о чем-либо, 2 значит — понять. Читая Хемницера, Хераскова, вы должны понять, что такое новое слово. Читаю любимые мои стихи Крученых и объясняю пропуски: Дверь свежие маки расцелую пышет закат мальчик собачка поэт младенчество лет Удар нож ток посинело живи живешь умираешь жизнь скучнее смерти смерти живи мертвец сосущий мертвых всегда свежих и так живу полый протух. Это замечательное стихотворение Крученых заставляет невольно работать воображение, обостряя представление своей диалектикой. Затем я объяснил, что старая форма стала настолько доступной, что даже писаря свободно работают стихи под Лермонтова и что прежний способ рассказа или описания был так искажен ненужными предложениями, высокопарными словами, что в настоящее время кажется нелепым. Вот один пример: недавно я встретил одного старика, культурного по своему времени, и он начал рассказывать мне, как он забыл калоши. Он начал с травосеяния на юге и того, какие платья носили в то время, когда еще не было калош, и что Исаакиевский собор еще не был начат, а цены на мясо были очень низкие. Это вызвало шумное одобрение слушателей. Я объяснил, что опера имеет глубокое внутреннее содержание, издеваясь над старым романтизмом и многопустословием, что Нерон и Калигула — фигуры вечного эстета, не видящего «живое», а ищущего везде «красивое» (искусство для искусства), что путешественник по всем векам — это смелый искатель — поэт, художник-прозорливец, что сражающийся сам с собой неприятель — это конец будущим войнам и что вся «Победа над Солнцем» есть победа над старым привычным понятием о солнце как «красоте». 3 Объяснение со студентами мне удалось вполне. Они мне аплодировали и сделались нашими лучшими помощниками. Постановку субсидировали Жевержеев и Фокин, содержатель «Театра миниатюр» на Троицкой. Наши первые репетиции в «Театре миниатюр» вероятно воодушевили наших меценатов; Фокин, прослушав первый акт оперы, весело закричал: — Нравятся мне эти ребята! Постановка была решена. Снят был театр Комиссаржевской на Офицерской и там начались репетиции, но наши меценаты не очень раскошелились. Нельзя было достать хороший рояль, привезли с опозданием старую «кастрюлю», хористов наняли из оперетты, очень плохих, и только два исполнителя — тенор и баритон — были приемлемыми. Репетиций было всего две и наспех, кое-как. Малевичу долго не давали материла для декораций. В день первого спектакля в зрительном зале все время стоял «страшный скандал». Зрители резко делились на сочувствующих и негодующих. Наши меценаты были страшно смущены скандалом и сами из директорской ложи показывали знаки негодования и свистели вместе с негодующими. Критика, конечно, беззубо кусалась, но успеха нашего у молодежи она скрыть не могла. На спектакль приехали московские эго-футуристы, весьма странно одетые, кто в парчу, кто в шелка, с разрисованными лицами, с ожерельями на лбу. Крученых играл удивительно хорошо свою роль «неприятеля», дерущегося с самим собой. Он же и «чтец». Малевич написал великолепные декорации, изображавшие сложные машины, и мой портрет. Он же придумал интересный трюк: чтобы сделать громадными в первом акте двух будетлянских силачей, он поставил им на плечи на высоте рта головы же в виде шлема из картона — получилось впечатление двух гигантских человеческих фигур. Жевержеев был так напуган, что на мою просьбу вернуть Малевичу имеющиеся у него рисунки костюмов (не купленные им, он был экономен) наотрез отказался, говоря, что у него нет никаких рисунков Малевича и что он вообще не меценат и с нами никаких дел не желает иметь. Единственно, что удалось, это издать оперу «Победа над Солнцем» в виде либретто, с несколькими кусочками музыки. Вскоре произошел и распад общества художников «Союза молодежи». Четвертый номер журнала так и не вышел. Парчовый хозяин** перестал его субсидировать. Первые шаги в искусстве всегда трудны и тяжелы. Тот, кто видел Малевича с большой деревянной ложкой в петлице, Крученых с диванной подушечкой на шнуре через шею, Бурлюка с ожерельем на раскрашенном лице, Маяковского в желтой кофте, часто не подозревал, что это пощечина его вкусу. Его радость перешла бы в ярость, если бы он уразумел, что мы этим осмеивали пошлость мещанско-буржуазного быта. <1934> *Отрывок из неизданной книги «Творческий путь художника» **Л. Жевержеев являлся владельцем фабрики по производству парчи 4
