ЛЕКЦИЯ 2-3. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК РУССКОЙ (ВЕЛИКОРУССКОЙ) НАРОДНОСТИ (КОНЕЦ XIV – НАЧАЛО XVII ВВ.) План: 1. Образование Московского государства. Формирование языка великорусской народности. Развитие словарного состава, перестройка фонетической и грамматической системы. 2. Особенности книжно-славянского типа языка русской народности. «Второе южнославянское влияние». Реформа правописания. Стиль «плетения словес», его основные черты. 3. Особенности народно-литературного типа языка русской народности. Деловой язык Московского государства, расширение его функций. 4. Перестройка отношений между двумя типами литературного языка и разговорной речью. 5. Начало книгопечатания на Руси. Грамматическое изучение языка. 6. Лексикография в XIV–XVI вв. 3. 1. Образование Московского государства. Формирование языка великорусской народности. Развитие словарного состава, перестройка фонетической и грамматической системы В XIV–XV вв. на основе ранее единой древнерусской (древневосточнославянской) народности складываются три самостоятельные народности – великорусская (русская), украинская и белорусская – и соответственно на основе прежде единого для всех восточных славян древнерусского языка три самостоятельных языка. Процесс образования русской, украинской и белорусской народностей был теснейшим образом связан с образованием новых государственных объединений из разрозненных русских княжеств. Русская (великорусская) народность складывается в Северо-Восточной Руси, где укрепляются и развиваются княжества Владимирское, Ростовское, Суздальское, а позднее – Московское. С конца XIV в. начинаются объединительные процессы между феодальными землями. Центром формирующейся великорусской народности и единого русского государства становится город Суздальской Руси – Москва. В первой четверти XIV в. разгорелась ожесточенная борьба за великое княжество (тогда Владимирское) между двумя наиболее сильными в то время городами Северо-Восточной Руси – Тверью и Москвой. Борьба длилась несколько десятилетий и в середине XIV в. окончилась победой Москвы. После Куликовской битвы 1380 г. начинается объединение русских земель вокруг Москвы. Постепенно Москва объединила все земли т.н. среднерусских княжеств. Из самостоятельных они становятся фактически областями Московского княжества. К Москве присоединяются и севернорусские города: Новгород в 1478 г., Вятка в 1485 г., Псков в 1510 г., Ярославль в 1463 г., Тверь в 1485 г., Рязань в 1517 г. Так образуется централизованное Русское государство с центром в Москве, куда переселяются из севернорусских и южнорусских городов носители как окающих, так и акающих говоров. Москва стала политическим, экономическим и культурным центром русского государства. Этому способствовало также ее благоприятное территориальное положение: Москва находилась на перекрестке двух крупных водных торговых путей – с югозапада (из Киевской земли) на северо-восток (в район Средней Волги) и с северо-запада (из Новгорода) на юго-восток (в низовье Оки и Волги). Это способствовало притоку населения в Москву из различных восточнославянских земель и образованию на ее территории смешанного диалекта. Московские летописи отражают историю всей страны, а не только одного княжества. Говор Москвы по происхождению является северным, т.е. характеризуется многими севернорусскими чертами. Первоначально население Москвы придерживалось севернорусского окающего произношения. В литературном письменном языке Московского государства сложились орфографические нормы, отражающие в основном окающее произношение. Московское произношение распространилось и на другие территории Московского государства. После того, как к концу XV – началу XVI вв. в единое государство с центром в Москве объединяются многие русские княжества, в том числе и расположенные на территории распространения южнорусских говоров, в язык Москвы проникают южнорусские элементы, в частности – аканье, которое позже, к началу XVII в., получает в Москве широкое распространение. В орфографию же акающее произношение проникло лишь в немногих случаях (стакан, крапива, ракита). В результате постепенного проникновения в северные говоры южнорусских элементов оформляется среднерусское наречие. Постепенно складывается т.н. московское койне, которое и становится основой народнолитературного типа языка Московского государства, а позднее – основой национального русского литературного языка. Для него характерны следующие черты: 1) аканье (произношение предударного «о» как [а]); 2) [г] взрывное; 3) [в] на конце слов и перед согласными не переходит в [ў] («у» неслоговое): # кро[ф]ь, тра[ф]ка; 4) твердое [т] в окончаниях 3 л. глаголов настоящего и будущего времени: # идетъ, идутъ; 5) в форме родительного падежа прилагательных и местоимений мужского и среднего рода произносится [во]: # добро[во], то[во]; 6) употребление личных местоимений: # меня, тебя, себя. Московскому говору не были свойственны резкие особенности севернорусских говоров: смешение [ц] и [ч]. На базе московского говора складывается язык великорусской народности. Он испытал на себе влияние языков соседних племен и народностей: балтийских племен, племен финно-угорской ветви – мери, веси, муромы. Появление терминов «великороссы», «Великая Русь» применительно к Московской Руси относится к XVI в. С образованием трех восточнославянских народностей изменяется содержание понятия «русский язык». Применительно к периоду Древней Руси «русский язык» – это язык всех восточных славян, язык единой восточнославянской (древнерусской) народности, а применительно к последующим периодам «русский язык» – это язык только одной из трех восточнославянских народностей (а позднее – наций), существующий наряду с украинским и белорусским языками. Следовательно, этнический русский язык примерно до XIV в. имеет общую историю с украинским и белорусским языками, а позже – самостоятельную историю. В XIII–XIV вв. те части восточнославянского населения, которым удалось избежать татаро-монгольского завоевания (на западе) входят в состав литовско-русского княжества, на территории которого образуется западнорусская народность, вскоре распавшаяся на белорусскую (под властью Литвы) и украинскую (под властью Польши) народности. С XV в. формируется белорусский язык, а с XVI в. – украинский язык. Формируется ряд особенностей русского, украинского и белорусского языков, представленные в следующей таблице. Русский язык Украинский язык Белорусский язык Фонетические черты 1 аканье оканье аканье . 2 иканье эканье: # яканье: # [нясци́], ы . (неразличение [и], [э], [нэсти ], [пэтáк] [пятáк] [я] в безударных слогах: # [нисти́], [питáк] 3 [и] начальное [и] начальное [и] начальное . безударное есть: безударное безударное # [иголка] отсутствует: отсутствует: # [γголка] # [γголка] 4 начальные [a], появляется появляется . [э]: придыхание в начале придыхание в начале # Анна, эта слова: # [hанна], слова: # [hанна], [hэта] [hэта] 5 имеется «у» появляется «в» появляется «в» . начальное ударное: # улица 6 [ы] протетическое: # [вулица] [иы] протетическое: # [вулица] [ы] . . . 7 «о» и «е» в «i» в закрытых «о» и «е» в закрытых слогах есть: слогах: # кiт закрытых слогах есть: # кот # кот 8 наличие перехода отсутствие наличие перехода ’ ’ ’ ’ ’ t ét → t ót: # о[в’]ёс перехода t ét → t ót: # t ét → t’ót: # а[в’]ёс о[в’]ес 9 → е: # лес → i: # лiс →е . 0. 1. 2. 1 [г] взрывное: # [γ] фрикативное: [γ] фрикативное: голова # [γ]олова # [γ]алава 1 «ч» только «ч» и мягкое и «ч» только мягкое твердое в зависимости твердое от позиции 1 [д’] [д], [д’] [д’з’] – аффриката 1 [т’]: # дети [т], [т’]: # дiти [ц’]: # [д’з’ец’и] 3. 4. 5. 6. . . . 1 любой согласный перед «е» и «и» произносится мягко: # поле 1 оглушение конечного звонкого согласного: # [дуп] любой согласный перед «е» и «и» произносится твердо: # [полэ] оглушения конечного звонкого согласного не происходит: # [дуб] 1 согласный двойной мягкий сочетается с “j”: # согласный: колосья [c’jа] # [колос’с’я] Морфологические черты 1 дат. пад. ед. ч. с явление второго основой на органического заднеязычный: смягчения # [рук’е] сохранилось: # руцi 2 в имен. пад. мн. в имен. пад. мн. ч. сущ. муж. рода ч. сущ. муж. рода окончание «-а» окончание «-и» 3 есть категория нет категории одушевленности (вин. одушевленности (вин. пад. = род. пад.): пад. = имен. пад.): # доить коров # пасти волы любой согласный перед «е» и «и» произносится мягко: # поля оглушение конечного звонкого согласного: # [дуп] двойной мягкий согласный: # [калос’с’я] явление второго органического смягчения сохранилось: # руце в имен. пад. мн. ч. сущ. муж. рода окончания «-ы, -i» параллельные формы (вин. пад. = род. пад.) и (вин. пад. = имен. пад.): # пасцы . . . . 4 нет звательного есть звательный падежа падеж: # мамо, сынку 5 инфинитив на «инфинитив на «ть»: # облить ти»: # облiти 6 1 л. мн. ч. наст. 1 л. мн. ч. наст. вр. на «-м»: # вр. на «-мо»: # несем несемо 7 имеется будущее нет будущего сложное время: # буду сложного времени: играть # гратиму волов, пасцы волы есть звательный падеж: # мамо, сынку инфинитив на «ць»: # аблиць есть обе формы 1 л. мн. ч. наст. вр.: # нясем, нясемо имеется будущее сложное время: # буду граць Складываются лексические русско-украинско-белорусские соответствия: # грустить – журитися – сумаваць, жечь – пекти – палити, очень – дуже – вельми, затейливая – майстерна – цiкавая, ответить – вiдповiсти – адказаць, унылый – сумний – невясёлы, деревушка – сiльце – вёска, жареный – смажений – смажаны и т.п. Складывается фонд общенародной русской лексики. В языке великорусской народности появляются новые слова, которых не было в языке более ранних эпох: # крестьянин вместо раннего смерд. Многие слова меняют свое значение: # деревня приобретает новое значение «населенный пункт» вместо раннего значения «земля», появляется переносное значение слова город – «совокупность лиц служивого сословия, прикрепленных к данному пункту как военному центру для его защиты». У слова земля возникли новые значения: 1) фон, поле на ткани (# о шелке – «зелень по черной земле»), 2) мир вообще, земной шар. Образовались новые слова: # земский, земовластец. Слово голова раньше имело два значения: 1) часть тела, 2) тело убитого. Развились новые значения: 1) дума, 2) вождь, правитель, начальник. Появляются новообразования от этого слова: # головной князь, головьство – «звание головы». Московские деловые бумаги и документы отражают глубокие изменения лексики общенародного языка. Появляются новые слова за счет заимствований и за счет изменений значений старых слов. В общенародное употребление через письменность и устное общение проникают некоторые диалектные слова: # бросать приходит на смену слову метать, улыбаться вытесняет ранее употребительные слова лыщатися, усмехатися, улыскатися. Изменяется значение слов брань, вылазка, глаз, зелье, начальник, порох, пытать и др. Особенно интенсивно входят в общенародный язык новгородские диалектизмы. Новгород был крупным торговым центром, через него велась торговля Руси с Западной Европой; новгородские купцы не менее интенсивно вели торговлю внутри государства. Несомненно, распространению новгородской лексики способствовал в определенной мере «вывод» новгородского населения во внутренние области Московского государства. Новгородская морская и торговая терминология вошла в словарный состав общенародного языка того периода: # деревина – «мачта» (сейчас слово известно еще многим говорам), омманьник денежной – «фальшивомонетчик», гребь – «весло», казенка – «каюта» (в Сибири – небольшой чулан, кладовая), каюки, кочи – типы судов. Из Новгородских диалектов в русский язык того периода вошли некоторые слова немецкого происхождения. Первоначально они были известны только в Новгородской земле (# ласт – «балласт», буса – «вид корабля», шкипер – «корабельник, управляющий купеческим судном»). Особенно изменился терминологический состав русского языка в связи с политическими изменениями в жизни Московского государства, появились слова государь, государство, правительство, дума, приказ (судебноадминистративное учреждение, канцелярия, были Посольский приказ (иностранные дела), Тайный приказ (внутренние дела), Разрядный приказ (войска), Земский приказ и др.), земский собор, сказка (письменное показание на следствии), воевода, пристав, бирич (чтец), губная изба (уголовный суд), подьячий, дьяк, повытчик, пересудчик (сборщик судебных пошлин), целовальник (сборщик податей), челобитная (прошение, грамота), сыск, донос, пытать, тюрьма, кандалы, волокита. Появляется ряд сложных терминов (субстантив-адъективных синлексов): # грамота душевная (духовная, договорная, складная, приписная, отводная, купчая, деловая …), люди черные, портной мастер, извозчик кормовой, земская (съезжая) изба, посадский человек и т.п. Расширяется военная терминология: # пушка, порох, наряд (военное снаряжение), ядро, битва, сражение, драться (сражаться), вылазка, острог, пехота, солдат, прапорщик, подпрапорщик, капитан, майор, полковник, зелье («порох»), карабин, мушкет, пистоль и т.п. В XVI в. употребляются многие слова отвлеченного значения: # поздравление, намерение, задержание, заседание, дружество, искусство, первенство, опасность и т.п. Значительно расширяется словарь отвлеченных слов: # мудрствовати («размышлять»), учредити, ускорити, промыслити, неистовый, безумный, страсть, пристрастие. Развитие состава отвлеченной лексики идет и за счет перехода терминов в общенародный язык не в терминологическом, а в более общем значении: # слова правый, виноватый были юридическими терминами, измена – военным термином, у него было два значения: 1) переход на сторону врага; 2) нарушение верности кому-либо, чему-либо. Словарный состав языка русской народности пополнялся за счет иноязычной лексики. Русский язык обогащался за счет заимствований из тюркских, финно-угорских, западноевропейских языков. Торговые связи Московского государства с Персией, Турцией вызвали приток тюркизмов. Эти заимствованные слова были связаны с торговлей, попали они в общенародный язык устным путем через непосредственное общение русских с иноземцами. Большинство заимствований носили конкретно-бытовой характер, обозначали одежду, постройки, домашнюю утварь и т.п.: # башмак, зипун, колпак, каблук, чулан, каланча, лачуга, алтын, кафтан. Из тюркских языков пришли такие слова, как аргамак (порода быстрых верховых лошадей), чердак (дословно – «четырехстенный», первоначально: навес над лодкой на четырех столбах, а сейчас это слово обозначает пространство между крышей и потолком, однако слово с этим значением известно не во всех говорах. Там, где словом чердак называют приспособление для ловли рыб, остались слова вышка, надызбица, а слово чердак в аналогичном значении не употребляется), майдан – «площадь», улус – «село». Известны тюркизмы, называющие предметы торговли: азарбат (зарбат) – «шелк, ткань с цветами», пал, лазар – «драгоценные камни» (слово лазар в современно русском языке не сохранилось, но известно от него лазоревый – «лазурный»), зедень – «особая ткань из Бухары». То, что эти слова заимствованы в XV–XVI вв., свидетельствуют данные словаря И.И. Срезневского, в котором их нет. Часть тюркизмов представляли собой лексику из области управления и денежного хозяйства: # караул, ярлык (грамота на княжение), таможня, деньги, ям (плата за проезд), казна, казначей, тамга (подать). Возможно, часть тюркизмов была заимствована не у татар, а еще раньше у половцев: # базар, сундук, аркан, буран, караул, алмаз, камыш, вьюк, торба, толмач, шатер, чепрак, бурав, булат. Число заимствований из языков других народов намного меньше. Из греческого языка заимствовались церковно-богослужебные термины: # ангел, аспид, дьявол, дьякон, евангелие, монастырь, а также слова охра, литавры. Из скандинавских языков заимствованы слова крюк, кнут, ларь, клеймо. В XVI в. усилилось влияние польского языка. В русский язык вошел ряд слов из польского языка (часть непосредственно из польского, часть – из немецкого, латинского и греческого – через посредничество польского). С XVI в. в русский язык вошли слова музы́ка, пансырь → панцирь (от итал. pansia – «живот», panciera – «щит на животе» → нем. Panzer), пластырь (греч. εμπλασθρον – «намазанный»), тарелка (нем. Teller). Из западноевропейских языков (латинского, немецкого) через польское посредничество заимствовались слова, относящиеся к государственному устройству (# канцелярия, герб) и военному делу (# вахта, капитан, карабин, капрал, майор, мушкет, панцирь, рота, ротмистр, солдат, шпага), к медицине (# аптека, селитра, скипидар, купорос), к сфере искусства (# танец) и торговли (# ярмарка), названия предметов быта (# карета, табак, фляга). Но основу лексического состава русского языка составляет исконная лексика. Как показывают московские грамоты, в XV–XVI вв. произошел целый ряд изменений в фонетической системе и грамматическом строе языка. Изменения в грамматической системе языка: I. В области морфологии: 1. В XIV–XV вв. исчезает форма звательного падежа. Он перестает восприниматься как форма живого языка и употребляется в московских грамотах этого времени лишь в случаях обращения к вышестоящему лицу (# княже, господине, брате). Система именного склонения принимает современный вид. 2. У имени существительного к XVI в. завершается формирование категории одушевленности. 3. Утрачиваются глагольные времена аорист, имперфект, плюсквамперфект, в качестве единственной формы прошедшего времени сохраняется перфект, но с утраченной связкой. Видовременная система принимает современный вид. Перфект со связкой употребляется в официально-деловых документах (# повелелъ есмь), это свидетельствует о том, что такая устаревшая глагольная конструкция является в это время стилеобразующим элементом. Аорист употреблялся в книжно-литературных стилях. 4. К XVI в. прекращается употребление в разговорном языке формы второго будущего (# буду купилъ = куплю, буду началъ = начну). 5. Происходит распространение глагольных форм 3 лица с твердым окончанием «-тъ»: # ведаетъ, переменитъ. 6. Частица «-ся» закрепляется за глаголом в постпозиции: # родится. Ранее она могла свободно употребляться отдельно от глагола, находясь в постпозитивном или препозитивном положении. 7. Исчезают энклитические формы местоимений: # ми, тя, мя. Под влиянием северных говоров распространяются формы местоимений меня, тебя, себя (вместо мене, тебе, себе). 8. Параллельно употребляются две формы инфинитива: # привести – привесть, чинити – чинить. В безударном положении закрепляется окончание «-ть» (# петь, плясать, учить) и ударное «ти» (# идти, нести, везти). 9. Исчезают формы двойственного числа. 10. Исчезают формы супина. 11. Существительные среднего рода в имен. пад. мн. ч. получают окончание «-ы»: # бревны, болоты. И вместе с ним закрепляется форма на «-а»: # села, дела. 12. У глаголов настоящего времени во 2-ом лице ед. ч. закрепляется окончание «-шь» вместо «-ши»: # несешь, ведешь. 13. У прилагательных мужского рода в им. пад. ед. ч. окончание «-ой»: # доброй синей кафтан. II. В области синтаксиса: 1. На месте беспредложных развиваются предложные конструкции. 2. Появляются сложноподчиненные предложения. 3. Появляются новые союзы и союзные слова: # что (вместо яко), чтобы (вместо да, дабы), если (вместо аще), который (вместо иже). Из многих средств грамматического подчинения выбираются и закрепляются в языке те, которые наиболее точно выражали определенные смысловые отношения. 4. Как продуктивная черта сохраняется повтор предлога. Происходит перестройка фонетической системы: 1. Завершилось непереходное смягчение заднеязычных, появляются сочетания «ги», «ки», «хи». 2. Завершается переход t’ét → t’ót. 2. Складывается система противопоставления согласных по глухости-звонкости, твердости-мягкости. 3. Отвердевают шипящие и «ц». 4. Происходит «выравнивание основ» на заднеязычные в склонении и спряжении (утрата форм типа руце, бези, замена их формами типа руке, беги). 5. Развивается и распространяется акающее произношение. Отличительными особенностями русского языка эпохи великорусской народности являются: (1) наличие нескольких специализированных типов письменного языка, хотя и взаимно связанных, обслуживающих разные жанры письменности и литературы; (2) отсутствие единых грамматических и орфоэпических норм. В эпоху Московского государства значительно возрастают структурные различия между русским разговорным и русским литературным языком. Наиболее резко отграничивается от разговорного языка книжно-славянский тип литературного языка, он почти не отражает изменений, произошедших в разговорном языке. Книжно-славянский тип языка получает большее развитие, значительно раздвигаются его жанровые рамки. Этот тип языка оказывается господствующим и в светской, повествовательно-исторической и публицистической литературе. Он сохранил многие существенные признаки, которые были характерны для него в предшествующий период развития (старославянизмы, слова с неполногласиями, отдельные морфологические формы – окончания прилагательных, синтаксические конструкции). Кроме книжно-литературного языка, был приказный, деловой язык. По утверждению Р.И. Аванесова, «в этот период особенно резко выражены, твердо очерчены и противопоставлены два типа письменного языка: литературно-книжный в его разновидностях и приказный, деловой». С X в. и на протяжении всего этого времени шел постоянный, непрекращающийся процесс развития общенародного живого языка, на основе которого и развивался деловой или приказный язык. 3. 2. Особенности книжно-славянского типа языка русской народности. «Второе южнославянское влияние». Реформа правописания. Стиль «плетения словес», его основные черты В XIV–XVI вв. сохраняются два типа литературного языка: книжнославянский и народно-литературный. Книжно-славянский тип языка продолжает в это время быть церковным по преимуществу, но сфера его использования расширяется. Во-первых, этот тип языка по-прежнему используется в культовых книгах, но книг житийнорелигиозного содержания на Руси становится гораздо больше. В это время происходила канонизация новых русских святых, книжники проявляют особый интерес к житийной литературе. В Киевской Руси жития большей частью переводились с греческого языка, были копии с болгарских житий, и намного реже составлялись на Руси русскими книжниками. В XV в. появляются специальные «списатели», занимавшиеся составлением житий святых. Среди них выделяется имя Пахомия Логофета, серба по происхождению, афонского монаха, который прибыл в Россию по приглашению московского князя в 1460 г. Он был известен составлением «Жития Кирилла Белозерского», «Жития Алексея митрополита». Во-вторых, книжно-славянский тип языка становится стилем духовной литературы, стилем полемическим. В этот период появляются в довольно значительном количестве произведения, содержащие своеобразные дискуссии с наступающим на Восток католичеством, стоящие у истоков зарождения публицистической литературы. В-третьих, книжно-славянский тип языка используется в стихотворных литературных произведениях – виршах. Расширению сферы влияния книжно-славянского типа языка способствует и т.н. второе южнославянское влияние на Руси. С укреплением централизованного Русского государства и с победой над монголо-татарами вновь восстанавливаются былые связи Руси с южными славянами. Это приводит к проникновению в Московию южнославянской (болгарской) литературы. Болгарский язык XIV в. был уже иным, нежели в предыдущие эпохи. Теперь он гораздо больше отличался от русского языка. Старославянские книги в Болгарии подвергались порче под влиянием разговорного болгарского языка. Кроме того, в Болгарии и Сербии в первой половине XV в. развились разного рода «ереси» – богомилов, еврействующих сект. Все эти факторы (влияние живого языка, ошибки переписчиков, искажение первоначальных переводов различным их толкованием) настолько испортили старославянский язык церковных книг в Болгарии и Сербии, что стала необходимой реформа книжного дела. В Болгарии правка религиозных книг осуществлялась под руководством болгарского патриарха Евфимия Тырновского (1320–1402) (Тырново – столица среднеболгарского царства). В связи с книжной реформой в Болгарии изменилась сама система перевода книг с греческого на старославянский язык; суть этой новой системы состояла в стремлении делать переводы как можно ближе к языку оригинала. Отсюда прививаются в болгарской письменности подражания греческой орфографии и графике. В начале турецкого нашествия активная культурная жизнь переместилась на несколько десятилетий из Болгарии в Сербию, где при дворе деспота Стефана Лазаревича и в монастыре Манассия на реке Ресаве проходила деятельность видного южнославянского писателя, ученика Евфимия Тырновского Константина Костенчского (около 1380–1431). Он был автором обширного грамматического трактата, посвященного графикоорфографической реформе языка. В средневековье языковое и религиозное сознание образовывали единое целое. В представлении Константина Костенчского чистота книжного языка связывается с чистотой православия, а ереси являются прямым следствием ошибок на письме. Отсюда происходят требование абсолютной точности во внешней форме письменного слова, стремление установить строгие графико-орфографические правила. Каждая особенность правописания, произношения слова имеет свой священный смысл и способна изменить значение всего текста, исказить его, поэтому каждой букве приписывается особая роль, большое внимание уделяется надстрочным знакам. Интересно, что, по мнению Константина Костенчского, в основе книжного языка лежит не болгарский или сербский язык, а «тънчаишии и краснеишии рушкыи езыкь» (имеется в виду церковнославянский язык древнерусского извода). Рукописи «старых преводник ресавскых» славились в Сербии как наиболее исправные, и южнославянские знатоки разыскивали их даже в XVII в. Общий подъем духовной жизни в Византии, Болгарии и Сербии сопровождался возникновением множества литературно-переводческих и книжных центров. Этот культурный расцвет не был локальным явлением, замкнутым в национальных границах. Он охватил собой все православные страны и народы, затронул разные области духовной жизни: книжный язык, литературу, богословие, иконопись и др. Духовный расцвет Болгарии и Сербии был оборван иноземным нашествием. В конце XIV в. Сербия и Болгария были завоеваны туркамиосманами. В 1389 г. в битве на Косовом поле Сербия потерпела сокрушительное поражение от турок. В 1389 г. пала болгарская столица Тырново, а через три года турки захватили Видин, последний оплот болгарского сопротивления. Почти на пять столетий в Сербии и Болгарии установилось иноземное иго. В эпоху турецкой экспансии многие южнославянские книжники нашли убежище в монастырях Константинополя и Афона («монашеской республики» на Халкидонском полуострове в Эгейском море), крупнейших центров греко-славянских культурных связей, где издавна существовали тесные и плодотворные контакты между греками, болгарами, сербами и русскими). В XIV в. в Константинополе и прежде всего на Афоне переводились, редактировались и затем распространялись по всему миру православного славянства книги. Именно они, получая повсеместное признание, определяли собой характер литературно-языкового развития. Целью книжной реформы, которая велась южными славянами в XIV в. в афонских монастырях, было стремление восстановить древние, восходящие к кирилло-мефодиевской традиции нормы единого общеславянского литературного языка, в XII–XIII вв. все более и более обособлявшегося по национальным изводам, упорядочить графико-орфографическую систему, приблизить ее к греческому правописанию. II южнославянское влияние носило интерславянский характер. Это было стремление возродить старославянский язык как средство межславянского общения. Но при этом особо подчеркивалась связь с греческой культурной традицией. В середине и второй половине XIV в. происходит возрождение прерванных татаро-монгольским нашествием связей Руси с книжными центрами Константинополя и Афона. Интернациональное монашеское содружество в значительной степени определило то культурное влияние, которое испытали на себе Москва, Новгород, Тверь и другие русские земли. Ни один период не дал столько рукописных книг, созданных русскими писцами за границей, как вторая половина XIV – первая четверть XV в. После завоевания турками Балкан в Московской и Литовской Руси появились южнославянские выходцы. Болгарские и сербские книжники, спасая книжную церковную культуру, переезжают на Русь, в Москву, под покровительство московских князей. В Москве южнославянских деятелей принимают с почестями, назначают их на высокие церковные посты. Они и перенесли на Русь влияние южнославянских языков на русскую письменность. Среди южнославянских эмигрантов были одаренные писатели. В их число входил сподвижник Евфимия Тырновского болгарин Киприан (около 1330–1406), долгое время живший в монастырях Константинополя и особенно на Афоне, ставший на Руси в 1390 г. московским митрополитом. Он занимался литературным творчеством, составил новую редакцию «Жития митрополита Петра», в которую включил пророчество святого о будущем величии Москвы при условии сохранения ею и защиты православия. В России Киприан занимался исправлением и переписыванием книг, переводил с греческого языка. Также на Русь переехал племянник Киприана Григорий Цамблак (около 1365–1419), занимавший посты литовского и киевского митрополита. Он был одним из наиболее плодовитых учеников Евфимия Тырновского и видным представителем его литературной школы, долгое время жил и работал в Болгарии, на Афоне, в Константинополе. Позднее, до 1438 г., в Новгород с Афона переехал иеромонах серб Пахомий Логофет (умер после 1484), трудившийся также в Москве, ТроицеСергиевом и Кирилло-Белозерском монастырях. Он прославился своими многочисленными литературными сочинениями, получил широкую известность как церковный писатель, создавший «Житие Кирилла Белозерского» и переработавший «Житие Сергия Радонежского» Епифания Премудрого. Жития, написанные Пахомием Сербом, стали формальными образцами для всей последующей официальной агиографии. Разумеется, митрополиты Киприан и Григорий Цамблак прибыли на Русь не одни, а с сопровождающими их лицами и имели при себе книги, получившие распространение в рукописной традиции. Сохранилась «Лествица» Иоанна Лествичника, переписанная Киприаном в константинопольском Студийском монастыре в 1387 г. и позднее привезенная им в Москву. В 1402 г. эта рукопись была специально доставлена в Тверь, где с нее сделали список. В Москве они занимаются правкой церковных книг, осуществляют новые переводы греческих книг на церковнославянский язык русской редакции. Начиная с конца XIV в. в Москве под руководством митрополита Киприана осуществляется редактирование церковных книг, в язык которых к этому времени проникло немало русских слов. Целью правки было устранение ненужных разночтений и отклонений от древних текстов, приведение церковных книг в первоначальный, наиболее точно соответствующий греческим оригиналам, вид. Чисто русские грамматические нормы, обычные в языке ранних литературных памятников, уступают теперь место грамматическим нормам, свойственным церковнославянскому языку. Исправление церковных книг коснулось не только исправления ошибок, искажающих догматы христианской церкви, но и исправления орфографии и графики письма. Это была своеобразная реформа письменности в средневековой Руси. К концу XIV в. у южных славян был переведен большой корпус церковных текстов, неизвестных на Руси. Переводы были вызваны возросшими потребностями общежительных монастырей и монаховисихастов в аскетической и богословской литературе, правилах иноческой жизни и полемических сочинениях против католиков. Эти тексты были или переведены с греческого языка (творения Исаака Сирина, Петра Дамаскина, Саввы Дорофея, Симеона Нового Богослова, Григория Синаита, Григория Паламы и др.), или представляли собой основательно переработанные по греческим оригиналам старые переводы (например, «Лествица» Иоанна Лествичника). К середине XIV в. болгарская и сербская церкви вслед за греческой окончательно перешли на Иерусалимский устав. Это исключительно важное событие потребовало нового перевода богослужебных текстов, чтение которых предусматривалось Иерусалимским церковным уставом. Влияние языка южнославянской церковной литературы на язык русских памятников XV–XVII вв. большинство исследователей называют вторым южнославянским влиянием. Ввел этот термин А.И. Соболевский, описавший это явление на обширном материале средневековых рукописей. Первое южнославянское влияние относится к X–XI вв. – периоду крещения Руси. Но термин «первое южнославянское влияние» в литературе не принят. Дело в том, что старославянский письменный язык, перенесенный на древнерусскую почву, сам испытывал значительное влияние со стороны древнерусской народной речи. Второе южнославянское влияние лишь частично было обусловлено влиянием южнославянской литературы и деятельностью южнославянских и греческих богословов. Огромную роль сыграли и внутренние процессы развития русского государства: успешная борьба русского народа против монголо-татарского ига, обеспечившая быстрое экономическое и политическое укрепление и возвышение Московской Руси, рост авторитета великокняжеской власти и московской православной церкви. Правящие круги Москвы стремились объединить разрозненные феодальные области в мощную восточнославянскую державу. В это время возникла и получила широкое распространение идея преемственности Москвы по отношению к Византии, которая выразилась в известной формуле «Москва – третий Рим». Суть ее состояла в том, что Москва объявлялась наследницей Рима и Византии. Именно она призвана была стать средоточием книжности, литературы, культуры и христианской религии: «Дъва Рима падоша, третий Римъ стоитъ, четвертому не бывать». В 1453 г. после 52-дневной осады под ударами турок пал Константинополь, второй Рим – сердце некогда огромной Византийской империи. Культурные связи русских с греками и южными славянами заметно ослабели во второй половине XIV в. В 1480 г., после бегства ордынского хана Ахмата с реки Угры, Москва окончательно свергла с себя татарское иго и стала единственной православной страной, обладавшей политической и государственной независимостью, собиравшей вокруг себя земли Киевской Руси. В этих условиях постепенно возникает идея преемственности Москвой духовного наследия Византии. Монах псковского Елеазарова монастыря Филофей провозгласил ее Третьим Римом. Теория «Москва – третий Рим» представляет собой православный вариант распространенной средневековой идеи Вечного Рима – вселенского центра христианства. Учение старца Филофея родилось в полемике с немцем Николаем Булевым, врачом великого князя Московского Василия III, доказывавшим первенство католического Рима. Возражая ему, Филофей писал около 1523–1524 г. в послании великокняжескому дьяку М.Г. Мисюрю Мунехину: «…вся христианская царства приидоша в конець и снидошася во едино царьство нашего государя, по пророчьскимь книгамь то есть Ромеиское царство. Два убо Рима падоша, а третии стоит, а четвертому не быти». Теория старца Филофея имеет эсхатологический смысл. После еретичества католиков и вероотступничества греков на Флорентийском соборе 1439 г., в наказание за это вскоре завоеванных турками, центр вселенского православия переместился в Москву. Россия была объявлена последней мировой монархией – Ромейской державой, единственной хранительницей и защитницей чистой веры Христовой, спасительницей духовного мира порабощенных славянских народов. Внутренней причиной второго южнославянского влияния было и то, что живой русский язык достаточно далеко ушел от церковнославянского языка. В период первого южнославянского влияния русские и болгары хорошо понимали друг друга. В XIV в. этого уже не было. Даже те формы, которые ранее были нейтральными (нози, руц), теперь воспринимаются как книжные. Таким образом увеличивается дистанция между народным и книжным языком. Усиливается тенденция отделить их друг от друга, как правильный от неправильного. До второго южнославянского влияния между русским и церковнославянским языками имело место взаимодействие, взаимовлияние, что обусловлено большой близостью обоих языков. После второго южнославянского влияния отношения между ними строятся по принципу контраста. Церковнославянский язык должен восприниматься как самостоятельная система, вне соотношения с русским языком. Церковнославянский язык теперь не мог заимствовать при необходимости какое-либо русское слово, книжник должен был отыскать какой-то иной выход. Поэтому чрезвычайно характерно словотворчество, активизация старославянских суффиксов («-тель»), возрастает роль сложных слов. В XIV в. заимствуются не готовые лексические единицы, а модели слов, модели сочетания слов, модели конструкций. А это стимулирует появление новых слов. Появляется большое число неологизмов: # рукоплескание, первоначально, любострастие. Многие из новых слов в XV–XVI вв. выпали: # всегорделивый, мудросложный, благотерпеливый. Реформа, касавшаяся правописания церковных книг, затем оказала влияние и на светское письмо. I. Изменения палеографии, графики, внешнего вида рукописи: 1. Усложняется шрифт, древнерусский устав заменен южнославянским полууставом. 2. Звериный (тератологический) орнамент заменяется растительным или геометрическим. 3. В миниатюрах рукописей вместо красной краски начинает преобладать золото и серебро. 4. Появляется вязь – сложное слитное написание букв и слов, носящее орнаментальный характер. 5. Возникает «воронка» – постепенное сужение строк к концу рукописи, завершающееся в конце виньеткой. 6. Меняются очертания букв, приближаясь к греческим, острые буквы заменяются округлыми: л → λ; м → μ; п → π; р → ρ. 7. Восстанавливаются буквы, не обозначавшие звуков живой русской речи XV–XVII вв.: w, k, j, f, v. 8. Увеличивается количество титлов. 9. Появляются элементы идеографического (рисунчатого) письма. 10. Изменяются значения знаков препинания: точка обозначала запятую, двоеточие обозначало точку с запятой, а точка с запятой обозначала вопросительный знак. Используются греческие знаки акцента (ударения), придыхания. II. Изменения в орфографии: 1. Вновь вводятся @ и #, которые перестали употребляться в русском письме уже в XII в. 2. Исключается «j» перед гласным «а», передававший характер произношения русских гласных: «я» заменяется на «а»: # добраа, копиа, твоеа, моеа, братиа, государь всеа Руси. Форма всеа при титуловании сохраняется до конца XVIII в., причем было различие: при титуловании здравствующих князей (царей) – всея, при титуловании умерших – всеа. 3. Некоторые слова с начальным «у» начинают писать и произносить с «ю»: # узы – союзник. 4. Вводится старославянское написание редуцированных после плавных: # плъкъ, врьхъ, слънце, влъкъ. В южнославянском языке редуцированный стоял после плавного, а в древнерусском – предшествовал ему. 5. В формах род. пад. ед. ч. существительных жен. рода вместо стали писать #, а в местоимениях распространились формы ея, моея вместо е, мое. 6. В имен. пад. ед. ч. полных прилагательных стали писать окончание «-ый» вместо русского «-ой»: # слпый, злый вместо слпой, злой. 7. Реставрируются многие слова с неполногласием: # гласъ, гладъ. 8. Распространились звукосочетания «жд» и «щ» вместо русских «ж» и «ч»: # межда, свща. 9. На конце слов на согласный стали писать (по-сербски) «ь» вместо «ъ»: # умь, градовь, соколовь, имь. 10. В середине слова наблюдается написание с «ъ» на месте исконного «ь», так возникли слова зодчий, но созидати. Первоначально было зьдати → зъдати → зодчий. Так же стогны, но стезя: стьгна → стъгна. 11. Устанавливается разграничение в употреблении букв «и» и «i» (последнюю писали перед гласными), сохранившееся до орфографической реформы 1918 г. 12. Вновь употребляются архаичные сочетания «гы», «кы», «хы»: # врагы, великый. 13. Наблюдаются следы второй палатализации: # врази, руце. 14. Греческие слова писались с отражением греческого произношения, например, глухие согласные озвончаются: # ολιμπ → олимб. Возникает своеобразная орфографическая мода: @ пишется не только в тех словах, где он был этимологически оправдан (р@ка), но и в слове д@ша, где он вытеснил этимологически правильное написание q. Система произношения была ориентирована на систему письма и вообще непосредственно связана с графикой. Общий принцип этой системы состоит в том, чтобы как можно ближе следовать в произношении тем различиям, которые представлены в письменном тексте. Различение «» и «е» тщательно соблюдается. При этом различие состоит не в качестве самого гласного, но в том, что «» смягчает предыдущий согласный, а перед «е» смягчения согласных не происходит (подобно украинскому «е»). В тех случаях, когда перед «» и «е» стоит согласный, который не входит в коррелятивную пару по твердости / мягкости, гласные произносятся совершенно одинаково. В отношении гласных следует указать на отсутствие редукции, в частности, аканья, которое считается совершенно недопустимым. Это возможно потому, что не было ощутимого различия в произношении гласных под ударением и в безударной позиции, т.е. наблюдается более равномерное слогообразование, чем в живой русской речи. Отсюда оканье часто проникало в речь духовенства и считалось вообще специфическим «семинарским» произношением. В отношении согласных была тенденция избегать ассимиляции согласных, сочетающихся друг с другом. В литературном произношении могли сохраняться такие явления, которые давно уже были утрачены в живой русской речи (отсутствие перехода t’ét → t’ót, отсутствие аканья, произношение фрикативного [γ]). Особая система произношения могла сложиться в России в эпоху второго южнославянского влияния. Именно в это время в Россию проник южнославянский витийственный стиль, язык церковной литературы стал противопоставляться бытовой речи; такое противопоставление распространилось не только на стилистику, но и на другие аспекты языка. Отсюда же стремление очистить церковнославянский язык от позднейших народных наслоений, отсюда стремление упорядочить язык богослужения, противопоставив его народному языку. Не случайно и то, что именно к этой эпохе относится возникновение хóмового пения, т.е. различения слов в пении и чтении. III. Изменения в лексике: 1. Появляются чуждые русскому языку ударения: # вúно, искóни, становятся возможными произносительные варианты: # Марúя и Мáрия, Софúя и Сóфия. Они различаются: Марúя – богородица, Мария Магдалина, Мáрия – обычное имя, Сóфия – святая мученица, Софúя – обычное имя. 2. Увеличивается количество сложных, двух-, трехкорневых слов с ориентацией на греческий язык, новообразований, слов с приставками «воз-», «из-», «пред-». 3. В новых переводах и оригинальных произведениях употребляется много греческих слов (грецизмов). 4. Наблюдается семантическое противопоставление греческих слов: # ангел – аггел (греч. αγγελος). Они различаются по смыслу: ангел – ученик Христа, аггел – дьявол, бес. IV. Изменения в словообразовании и грамматике: 1. Используются синтаксические конструкции, характерные для греческого языка, с родительным падежом, в соответствии с русским именительным: # О горя мне! О скорби! О чуднаго промысла! 2. В системе именных форм начинают употребляться формы звательного и именительного падежа Николае, Антоние. Такие формы сохранялись и после как сакральные имена для иноков. 3. Используются особые формы родительного падежа числительных: # трiехъ, пятихъ, десятихъ. 4. Суффикс «-ство» вытесняет суффикс «-ствие» в книжном языке. Суффикс «-ствие» сохраняется в языке некнижном или полукнижном: # чувствие – чувство. Осуществляется массовое исправление более древних русских рукописных текстов, что требует единообразия в орфографии. Нормы регламентируются «Стоглавом» – сборником постановлений собора высших представителей церковного управления на Руси, состоявшегося в Москве в 1551 г. «Стоглав» представлял собой собрание правил и норм поведения христианина в быту. Русизмы воспринимались как отклонения от нормы и подлежали исправлению. Южнославянский извод выглядит наиболее авторитетным и правильным, он выступал в роли своеобразного посредника между греческим и русским языком. Процессы преобразования церковнославянско-русской диглоссии в церковнославянско-русское двуязычие начинаются со второго южнославянского влияния, в основе которого лежали пурификаторские и реставрационные тенденции; его непосредственным стимулом было стремление русских книжников очистить церковнославянский язык от тех разговорных элементов, которые проникли в него в результате его постепенной русификации (т.е. приспособления к местным условиям). На практике это выражалось прежде всего в активизации церковнославянских словообразовательных средств и в массовой продукции неославянизмов, которые призваны заменить соответствующие русизмы. Стремление к архаизации и реставрации вызывает удаление от исходного состояния и стремительную эволюцию церковнославянского языка. К этому же этапу относится развитие у славянизмов в русском языке абстрактных и переносных значений. Расцвет второго южнославянского влияния приходится на XV в. А.А. Шахматов считал второе южнославянское влияние явлением, отрицательно сказавшимся на развитии русского языка, а А.И. Соболевский считал, что реформа помогла устранению пестроты в русском письменном языке. Соболевский подчеркивал как положительное явление тот факт, что эмигранты из Болгарии и Сербии привезли с собой новые книги, а это способствовало разнообразию жанров русской литературы, прививало новые способы словесного выражения. Отрицательные стороны второго южнославянского влияния: архаизация письма, отрыв книжного письменного языка от живой разговорной речи; орфография замедляла языковое развитие; наблюдалось стремление сделать книжный язык недоступным для непосвященных. Положительные стороны второго южнославянского влияния: (1) нормализация языка, выработка единых норм, хотя и архаичных по своей сущности; (2) распространение и развитие письменности, что способствовало началу русского книгопечатания в Москве, повлекшему за собой подъем письменной культуры, увеличение числа книг; (3) уничтожение ярких диалектных особенностей; (4) осознание общности явлений славянских языков, усиление связей с балканскими странами. Наблюдалось стремление наметить общие закономерности в развитии славянских литературных языков. Русские книжники старались сблизить русское письмо с сербским и болгарским, таким образом унифицировать славянскую письменность, осмыслить развитие славянских литературных языков как единый процесс. Осознается общность всех славянских языков, единство их культуры. Второе южнославянское влияние способствовало обогащению и стилистическому развитию литературного языка, обогатило речь неологизмами, фразеологизмами, привело к расширению эмоциональной выразительности языка и развитию словосложения. Появилось много новых сложных слов, существующих и в современном языке (# суеверие, хлебодар, гостеприимство, тлетворный, первоначальный, вероломство, подобострастный). Расширяется состав литературных жанров: появляются произведения исторические, полемические. В публицистических произведениях широко используются отглагольные существительные (# гонение, наказание, преступление), субстантивированные прилагательные (# богатый, виновный, любимый). В истории восточнохристианской культуры XIV век по праву можно назвать «православным Возрождением». Богословским течением, определившим характер всей византийской церковности этого времени и объединившим греков, болгар, сербов, русских, грузин и румын, стало мистическое учение монахов-исихастов (в буквальном переводе «молчальников»), считавших внутреннюю жизнь инока «мысленным деланием», «деланием сердечным», «хранением сердца» и «умной молитвой». Исихазм возник в IV–VII вв. в Византии, вновь возродился в XIV в. Это этико-аскетическое учение о путях к единению человека с богом, о необходимости пристального внимания к звучанию и семантике слова. Слово, по их мнению, не способно выразить «душу предмета», передать главное, отсюда – стремление авторов широко использовать эмоциональноэкспрессивные средства. С развитием и распространением на Руси исихазма связано внимание к языку. Слово представляет собой сущность явлений, обозначение тождественно познанию; отсюда особое внимание к правильности обозначения, нетерпимое отношение ко всякого рода ошибкам, им придается принципиальный характер. Бытовало мнение, что неточность языка может породить ересь. Так, для раскола была кардинальной проблема, как писать имя Христа (Исус или Иисус). В это время усиливается влияние византийского и балканского искусства на развитие русского зодчества и иконописи; активно развивается переводческая деятельность; получают широкое распространение произведения аскетико-мистического содержания. Южнославянская литература XIV в. с ее торжественной риторикой, архаикой в лексике и стиле пришлась по вкусу правительственным верхам Московского государства, ибо она как нельзя лучше соответствовала идее возвышения Москвы как центра единения «всея Руси» в одну восточнославянскую державу. Величие и торжественность идеи «Москва – третий Рим» требовали и соответствующего пышного словесного воплощения. Усиливается влияние на русскую литературу литературы византийско-болгарской, с ее пышной риторикой, избыточностью панегиризма, часто переходившими в риторическое словоплетение, стилистической витиеватостью, эмоциональной силой воздействия на читателя. Это отвечало идеям единства русских земель, укрепления централизованной государственной власти, прославления монархии. Необходимо было укрепить мысль о независимости, самостоятельности русской церкви, о наличии в ее истории выдающихся деятелей, о величии Московского государя как преемника византийского. XV век по праву заслужил название «золотого века русской святости». По подсчетам В.О. Ключевского, в первые сто лет татарского ига в «1240– 1340 гг. возникло всего каких-нибудь десятка 3 новых монастырей. Зато в следующее столетие 1340–1440 гг., когда Русь начала отдыхать от внешних бедствий и приходить в себя, из куликовского поколения и его ближайших потомков вышли основатели до 150 новых монастырей». Тогда же на Русь был перенесен большой корпус южнославянских текстов. Именно они составили основу библиотек крупнейших общежительных монастырей: Троице-Сергиева, Кирилло-Белозерского, Иосифо-Волоколамского и др. Все они играли исключительно большое значение в духовной жизни русского народа. Южнославянские рукописи были восприняты на Руси как наиболее правильные, возрождающие во всей чистоте древние общеславянские языковые нормы времен Кирилла и Мефодия и приближающие церковнославянский язык к греческому, хранителю чистой веры. Южнославянские тексты пришлись по вкусу русским книжникам настолько, что они стали переписывать их и подражать им. Это и явилось главной причиной второго южнославянского влияния. Его значение заключается в начале последовательной «книжной справы» на Руси. Интервал между появлением на Руси первых южнославянских книг и началом изменений в графике и орфографии их древнерусских списков составляет около десяти лет. В рукописях, переписанных русскими книжниками в Константинополе и на Афоне, этот временной промежуток еще меньше. Графико-орфографические изменения в конце XIV в. представлены почти исключительно в рукописях, содержащих новые на Руси тексты или новые редакции старых переводов. Признаки второго южнославянского влияния очень рано появляются и активно распространяются в рукописях, созданных в новых монастырях, основанных в XIV в.: Троице-Сергиевом, Спасо-Андрониковом, СаввоСторожевском, Кирилло-Белозерском, Лисицком. Второе южнославянское влияние было длительным процессом и лишь постепенно, не одновременно охватило собой разные культурные центры Древней Руси. Раньше всего графико-орфографические изменения отмечаются в рукописях СевероВосточной Руси. Начиная с 90-х гг. XIV в. они появляются в памятниках, переписанных московскими книжниками. К старейшим из них относятся Евангелие 1393 г. и Псалтирь 1397 г., или так называемая Киевская Псалтирь. Оба памятника переписал московский каллиграф диакон Спиридон. В связи со вторым южнославянским влиянием наметились следующие тенденции: а) отделить книжный язык от народного; б) установить более или менее устойчивые правила правописания; в) приблизить язык к церковнославянскому языку; г) уничтожить в языке и орфографии местные диалектные особенности; д) сохранить кириллическую графику в образцах древнегреческого языка. Наиболее важными последствиями второго южнославянского влияния было повышение внимания к вопросам культуры литературного языка; активное распространение всячески изукрашенной, цветистой, пышной, риторической манеры изложения. Книжно-славянский тип литературного языка продолжает византийско-болгарские традиции и обнаруживает тенденцию к созданию единых архаически-славянизированных форм. Эта новая струя южнославянского влияния способствовала развитию пышного риторического стиля, получившего название извитие словес, или плетение словес. Это особая манера украшенного слога, получившего особенное распространение в памятниках официальной церковной и государственной письменности, в житийной литературе, в риторических словах и повествованиях, в народно-литературный тип языка оно проникало эпизодически. Основные черты плетения словес: 1. Повествование членится на обширные, развернутые, витиеватые, искусно построенные периоды со множеством придаточных. 2. Для него характерно обилие риторических вопросов и восклицаний. 3. Широко распространено употребление тавтологических оборотов, повторения этимологически родственных слов (# злоумышленное умышление, скорообразным образом, смиренномудростию умудряшеся, горя верою правоверия, видимое видение, светильник светлый, хвалить похвальными гласы), повторов синтаксических конструкций, членов предложения, лексем и форм слова. Так возникли фразеологические обороты смертию смерть поправ, кесарю кесарево, шутки шутить, дело делать. 4. Искусственно создавались по образцу старославянских словообразовательных моделей сложные слова-неологизмы, в основе которых лежали сложные ассоциации: # мудродругополезные советы, мертвотрупоглодательные псы, небопарный орел, огнезарный взор, солнцезарный ангел; бесояростный, богокованный, доброутешен, храбродоброподобный и т.п. Игра слов приводила к затемнению смысла, что и считалось показателем красноречия автора. 5. Широко использовались перифразы – описательные названия предметов и явлений. 6. Для этого стиля было характерно обилие тропов: символов, метафор, изысканных сравнений, цветистых эпитетов. 7. В области лексики преобладали слова с отвлеченным значением, абстрактная лексика, фонетические, словообразовательные и семантические старославянизмы. Из высоких литературных произведений исключается бытовая, политическая, военная и экономическая терминология, названия должностей, конкретных явлений природы. 8. Конкретные названия должностей заменяются описательными оборотами: # вместо посадник говорится вельможа некий, властелин граду сему. 9. В церковнославянских текстах широкое распространение имел и такой риторический прием, как полинтот – употребление одного и того же слова в разных падежах: # Лицом же к лицу, яко на светильнице светильник, избрана со избранными. 10. Фактический материал перемежается пространными лирическими излияниями автора и обильной цитацией религиозной литературы. Все это было подчинено цели создания высокого стиля, которым было бы прилично повествовать о героических подвигах московских князей, о политических событиях, прославлять светских и церковных деятелей. Все риторические приемы были призваны не только для того, чтобы продемонстрировать искусство автора или переводчика. Повторение слов, близких по значению, вновь и вновь возвращало читателя к основному предмету речи, к понятию. Этим утверждалась сложность и важность этого понятия. Читатель должен был восхищаться красотой и величием церковнокнижной речи, как он восхищался церковной архитектурой и живописью. Стиль памятника во многом обусловлен его содержанием. В религиознофилософских произведениях абстрактных рассуждений было больше, чем сюжетных рассказов, которые использовались чаще всего для иллюстрации абстрактных морально-религиозных рассуждений. Обыденное, земное, конкретное сопоставлялось с вечным, абстрактным. Эта двуплановость мировоззрения определяла основную черту стиля религиозно-философских произведений – их метафоричность. Средневековая метафора чаще всего построена на сходстве материальных явлений с духовными. Духовные от такого сопоставления становились понятнее и конкретнее. Средневековые авторы не искали новых, неожиданных аналогий, и набор метафор был довольно ограничен. Например, христианство и книжное учение – солнце, свет, тепло, весна; безбожие, ересь – тьма, холод, зима; бедствия, волнения – буря, волны; бог, князь, царь – кормчий; благие мысли и добродетели – проросшее семя, плоды. Церковно-книжные произведения заполнены такими метафорическими выражениями, как душевная лодия, бездна греховная, буря мыслена, струя православия, дождь благочестия. На сближении материального и духовного чаще всего построены и сравнения. Цель их – наглядное выявление сущности духовного. Поэтому наряду с простыми сравнениями встречаются довольно часто сложные сравнения: «Яко же град без стены удобь бывает преят ратным, тако же бо и душа не огражена молитвами, скоропленима есть от сатаны». В таких произведениях находим и многие риторические приемы, как стилистическая симметрия; параллельные по структуре предложения, содержащие сопоставление или противопоставление. Например, в «Молении Даниила Заточника»: «Богат мужь возглаголетъ – вси молчатъ и слово его до облак вознесутъ; а убогъ мужь возглаголетъ, то вси на него воскликнут», «Княже мои, господине! Яви ми зрак лица своего, яко гласъ твои сладокъ и образ твои красенъ; мед истачають устн твои и послание твое аки раи с плодом. Но егда веселишися многими брашны, а мене помяни, сух хлбъ ядуща; или пиеши сладкое питие, а мене помяни, теплу воду пиюща от мста незавтрена; егда лежиши на мяккых постелях под собольими одялы, а мене помяни, под единым платом лежаща и зимою умирающа, и каплями дождевыми аки стрлами сердце пронизающе». Впервые термин «плетение словес» употребил известный книжник XIV – начала XV вв. Епифаний Премудрый, получивший образование в ТроицеСергиевой лавре, автор «Жития Сергия Радонежского» и «Жития Стефана Пермского». Наиболее известные памятники литературы «плетения словес»: «Житие Стефана Пермского»; «Житие Сергия Радонежского»; «Слово о житии и о преставлении великого князя Димитрия Ивановича, царя русского» (1389 г.); «Сказание о Мамаевом побоище» (начало XV в.); «Повесть о взятии Царьграда» Нестора Искандера (XV в.) В богослужебной литературе не находила отражения жизнь древнерусского общества. Это была специфическая «литература для чтения» с закостеневшими канонизированными текстами. Для всемерного повышения авторитета княжеской и церковной власти понадобилось создать жизнеописания московских князей и своих, московских, святых. Чтобы выполнить свою задачу, жития эти должны были поражать своей торжественностью, пышностью, великолепием языка. Именно в житиях плетение словес получило свое первоначальное развитие. Авторы житийной литературы, боясь не достигнуть совершенства в искусстве «плетения словес», постоянно говорят о своем бессилии выразить словом всю святость своего героя, настойчиво подчеркивают свое невежество, неумение, неученость. Церковные писатели давали понять, что описываемое ими явление настолько важно, необычно и возвышенно, что имеющихся слов недостаточно, и поэтому надо создавать новые средства. Например, похвала одному из князей: «Державою владеющаго на тобе богоизбраннаго и боговозлюбленнаго, богопочтеннаго и богопросвещеннаго, богославимаго божественника, правому пути богоуставнаго закона и богомудраго изыскателя святых правил, ревнителя о бозе и споспешника, богочестнаго истиннаго православия высочайшаго исходатая благовери богоукрашеннаго и великодержавнаго благовернаго и благочестиваго великаго князя Василия Васильевича…». В произведениях этого времени встречаем такие слова: # хвалословие, многоразумие, доброглашение, многоплачие, злоначинатель, христианогонитель, сребролюбствовати; новообразования с приставками: # преукрашену, преудобрену. Слово должно вызывать такое же благоговение, которое вызывает сам святой. Отсюда тревога автора, сомнение, передаст ли он сущность выражаемого. Отсюда такая черта этих произведений, как многословие. Оно создается повторением многочисленных однородных членов предложения. Жития пересыпаны восклицаниями, экзальтированными монологами святых, нагромождениями синонимов, эпитетов, сравнений, цитат из Священного Писания. Например: «Но что тя нареку, о епископе, или что тя именую, или чим тя призову, и како тя провещаю, или чем тя меню, или что тя приглашу, како похвалю, како почту, како ублажю и како хвалу ти съплету». Широкое употребление получают архаические союзы (# егда, елико, яко), определительные словосочетания типа: # пучины житейского моря, клас добродетели, серп веры. Вместо одного слова употребляются целые перифрастические словосочетания: # бездна греховная (= грех), бразды сердечные (= любовь), дымное воскурение (= дым). Оформляется большая серия характерных для книжной речи тавтологических сочетаний, состоящих из повторения однокорневых слов: # птицы поют сладким воспеванием, правоверная вера, запрещением запретить, учить учением, насытите сытых до сытости. Широко используется в риторических целях прием словосложения: # богоподражательная кротость, приснопамятный, горопленный и волкохищный, богоранные язвы, всевидотвороокружная богородица. Вместо собственных имен употребляются неопределенные выражения: # человек един, некая жена, некая дева. Употребление просторечий всякий раз специально оговаривается: # един зверь, рекомый аркуда, еже сказается – медвдь. «Житие Стефана Пермского» насыщено многочисленными витиеватыми отступлениями, лирическими излияниями автора, который порою чувствует себя бессильным подобрать такие эпитеты, которые бы помогли ему прославить своего героя. Он вводит многочисленные сравнения, но все они кажутся ему недостаточными для восхваления подвигов Стефана, поэтому он изощряется в подборе пышных, торжественных слов: «Единъ тотъ былъ у насъ епископъ, то же былъ намъ законодавецъ и законоположникъ, то же креститель, и апостолъ, и проповдникъ, и благовстникъ, и исповдникъ, святитель, учитель, чиститель, поститель, правитель, исцлитель, архiереи, стражевожь, пастырь, наставникъ сказатель, отецъ, епископъ». По отношению к Стефану Пермскому автор употребляет более 20 эпитетов, называя его преподобным отцом, пастухом добрым, добрым господином и учителем, очистником душ и др., при этом автор сожалеет, что он, недостойный, не может найти нужных слов для восхваления своего героя. Например: «Что еще тя нареку, вожа заблудьшим, обретателя погибшим, наставника прелщеным, руководителя умом ослепленным, чистителя оскверненным, взыскателя расточенным, стража ратным, утешителя печальным, кормителя алчущим, подателя требующим, наказателя немысленным, помощника обидимым, молитвенника тепла, ходатаа верна, поганым спасителя, бесом проклинателя, кумиром потребителя, идолом попирателя, богу служителя, мудрости рачителя, философии любителя, целомудрия делателя, правде творителя, книгам сказателя, грамоте пермской списателя». Примечательно вступление к «Житию Стефана Пермского»: «Не брезгайте меня окаянного, что речь не ухищренна», т.е. не построена по всем правилам риторического стиля. «Аз бо есмь худший в людях и меньшей в чловецех, последний во христианех и невежа слову». Автор создает многочисленные абстрактные образы. Епифаний называет Пермскую землю «гладом одержимой» и тут же дает пояснение: «глад же глаголю не глад хлебный, но глад, еже не слышати слова божиа». В «Слове о житии и о преставлении великого князя Димитрия Ивановича, царя русского», в отличие от житий киевского периода, которые подробно рассказывали об обстоятельствах жизни святого, обнаруживали внимание к бытовым деталям, почти ничего не сообщается о жизни великого князя. Здесь отсутствуют реальные детали, а следовательно, и слова с конкретным значением. Лишь сообщается, когда он родился, когда женился и когда умер, кратко упоминается о битве на Куликовом поле. Весь текст представляет собой сплошной панегирик Димитрию Ивановичу, причем панегирик условно-риторический, отвлеченнометафорический, не содержащий даже намека на какие-либо реальные черты внешности и характера этого выдающегося государственного деятеля и полководца: «Обычай же имъяше великый князь Дмитрей Ивановичь, якоже Давыдъ богоотецъ и пророкъ Сауловы дти миловаше, и си великый князь неповинныя любляше, а повинныя прощаше: по великому Iеву, яко отець есть мiру и око слпымъ, нога хромымъ, столпъ и стражь и мриво, извстно къ свту правя подвластныя, отъ вышняго промысла правленiе прiимъ роду человчю, всяко смятенiе мирское исправляше, высокопаривый орелъ, огнь попаляя нечестiе, баня мыющимся отъ скверны, гумно чистот, втръ плевелы разввая, одръ трудившимся по боз, труба спящимъ, воевода мирный, внець побд, плавающимъ пристанище, корабль богатьству, оружiе на врагы, мечь ярости, стна нерушима, зломыслящимъ сть, степень непоколебима, зерцало житiю, съ богомъ все творя и по боз побарая, высокый умъ, смиреный смыслъ, втромъ тишина, пучина разуму…». Обычные шаблоны похвального слова осложнены в данном произведении привнесением элементов воинской повести. Второе южнославянское влияние имело разную судьбу в Московском государстве и в Юго-Западной Руси. В Московской Руси к середине XVI в. наблюдается реакция на второе южнославянское влияние и возвращение к тем формам, которые были до XIV в. В Юго-Западной Руси формы второго южнославянского влияния были более ограничены, т.к. было больше контактов с южнославянскими странами. В Московской Руси книжники возвращаются к тому изводу церковнославянского языка, который был до второго южнославянского влияния. Но, безусловно, какие-то черты этого влияния остались. Выходцы из южнославянских стран способствовали замене на Руси «неисправных» богослужебных книг «исправными», только что перенесенными в Россию от южных славян. Современники охотно делали списки с богослужебных текстов, принадлежащих Киприану и хвалили его за заботы об «исправлении книжном». В период второго южнославянского влияния житие Михаила Клопского было переписано, и язык этого памятника был во многом изменен в сторону сближения его с произведениями высокой словесности. Ряд диалектных и разговорнопросторечных слов был убран (# жонка, назем, жáры, досягати), были заменены книжными словами, старославянскими по происхождению (# сенцы → преддверие, налог → нужа, тоня → мрежа («рыболовная сеть, натянутая на обруч»). Фраза: «Пойде вода и ударится с упругом из земли» была переделана так: «Изыде вода выспрь, яко трубою». А.И. Соболевский писал, что по окончании южнославянского влияния русская литература оказалась увеличенной вдвое, вновь полученные ею литературные богатства, отличаясь разнообразием, удовлетворяли вкусы и потребности русских людей, давали обильный материал русским авторам. В XVII в. Москва «жаждала греческого учения», искала и приглашала к себе ученых греков, не скупясь для них на крупные расходы. Число знающих греческий язык было невелико, это научившийся у Максима Грека монах Силован, Арсений Глухой, Арсений Суханов. Число их увеличивается лишь с XVII в., когда в Москве поселились сначала Епифаний Словенецкий и Домакин Птицкий с товарищами. Они усердно обучали желающих греческому языку: Евфимий, Федор Ртищев, Федор Поликарпов, Николай Головин. Из Москвы отправляли ребят для обучения греческому языку. Русские монахи подолгу жили там и научились говорить по-гречески. Например, иеромонах Тимофей 14 лет провел в Палестине и там научился греческому языку. Таким образом, книжно-славянский тип языка в XV–XVI вв. характеризуется сочетанием развития традиций книжно-славянского типа языка Киевской Руси и национальным своеобразием усвоения византийскоболгарских традиций. В нем формируются черты будущего публицистического стиля: эмоциональность, страстность изложения, риторичность, цитирование источников, использование книжного словаря и отвлеченной лексики. Второе южнославянское влияние в Юго-Западной Руси имело гораздо более ограниченный характер, нежели в Руси Московской. Если в Московской Руси после второго южнославянского влияния сохраняется ситуация диглоссии, то в Юго-Западной Руси появляется церковнославянскорусское двуязычие. В Юго-Западной Руси сосуществуют два литературных языка: наряду с церковнославянским языком (специальной юго-западнорусской редакции), в этой функции здесь выступает т.н. «проста, или руска мова». Она отнюдь не совпадает с живой диалектной речью, представляя собой искусственное образование. Проста мова восходит к лат. lingua rustica. Проста мова, с одной стороны, противопоставляется церковнославянскому языку, с другой – украинской диалектной речи. Однако, в отличие от церковнославянского языка этот язык обнаруживает несомненный разговорный субстрат, который подвергается искусственному окнижению за счет славянизации и полонизации. В основе простой мовы лежит актовый канцелярский язык Юго-Западной Руси, официально признанный в польсколитовском государстве как язык судопроизводства. Этот язык, постепенно теряя функции делового языка, становится литературным языком в широком смысле, т.е. употребляется и вне деловых текстов. Став языком литературы, он подвергся нормированию (главным образом на уровне орфографии и морфологии). Таким образом, проста мова представляет собой книжный (литературный) язык, возникший на основе делового государственноканцелярского языка Юго-Западной Руси. Будучи связан с живой речью, он обнаруживает тенденцию к эволюции. Церковнославянско-русское двуязычие калькирует латинско-польское двуязычие в Польше. Постепенно в Юго-Западной Руси проста мова вытесняет церковнославянский язык, оставляя за ним лишь функции культового языка. Подобно латыни, церковнославянский язык становится языком ученого сословия. Польский язык и коррелирующая с ним проста мова выступают как язык шляхты. Появление простой мовы обусловлено билингвизмом социальных верхов Украины и Белоруссии. Ситуация двуязычия переводит проблему литературного языка в социолингвистический план, поскольку владение тем или иным языком может связываться в этих условиях с социолингвистическим расслоением общества. Возникает пародийное использование церковнославянского языка, совершенно невозможное при диглоссии. Появляются переводы Священного Писания на простую мову (в XV–XVI вв.). Со второй половины XVI в. в Юго-Западной Руси появляются параллельные тексты на церковнославянском языке и на простой мове. Именно таким образом написаны некоторые части церковнославянской грамматики Лаврентия Зизания, где текст на церковнославянском языке сопровождается переводом на простую мову. Другим показательным признаком ситуации двуязычия является кодификация простой мовы. Появляются в XVI в. церковнославянско-русские словари: «Лексис» Лаврентия Зизания, словарь Памвы Берынды, рукописная «Синонима словенорусская», приплетенная к грамматике Мелетия Смотрицкого. При двуязычии имеет место не функциональный баланс языков, а их конкуренция. Поскольку в ЮгоЗападной Руси церковнославянский язык культивировался в ученых кругах, здесь им больше занимаются, чем в Московской Руси: здесь появляются фундаментальные грамматики церковнославянского языка. 3. 3. Особенности народно-литературного типа языка русской народности. Деловой язык Московского государства, расширение его функций В народно-литературном типе языка второе южнославянское влияние отразилось лишь частично и главным образом в формальной стороне: в правописании, в тенденции к использованию старославянских вариантов слов и грамматических форм. Но в плане риторики, пышности, «плетения словес» народно-литературный тип языка остался вне сферы воздействия второго южнославянского влияния. Народно-литературный тип языка претерпевает в это время ряд изменений, касающихся языка деловой переписки. Формирование централизованного государства вокруг Москвы положило конец ранее существовавшим многочисленным изолированным удельным княжествам. Политическое и экономическое объединение прежде разрозненных русских земель неизбежно повлекло за собой развитие и обогащение разнообразных форм деловой переписки. Если в период феодальной раздробленности удельный князь, владения которого иногда не простирались далее одного населенного пункта или течения какой-либо захолустной речушки, мог ежедневно видеться со всеми своими подданными и устно передавать им необходимые распоряжения, то теперь, когда владения Московского государства стали простираться от берегов Балтики до впадения Оки в Волгу и от Северного Ледовитого океана до верховий Дона и Днепра, для управления столь обширной территорией стала необходима упорядоченная переписка. А это потребовало привлечения большого числа людей, для которых грамотность и составление деловых бумаг стали их профессией. В первые десятилетия существования Московского княжества с обязанностями писцов продолжали справляться служители церкви – дьяконы, дьяки, их помощники – подьячие. Однако вскоре письменное дело перестало быть привилегией духовенства и писцы стали вербоваться из светских людей. Но термины, которыми их обозначали, сохранились. Словами дьяк, подьячий продолжали называть писцов великокняжеских и местных канцелярий, получивших вскоре наименование приказов. Дела в этих учреждениях вершились приказными дьяками, выработавшими особый «приказный слог», близкий к разговорной речи простого народа, но хранивший в своем составе и отдельные традиционные формулы и обороты. Быстрое экономическое и политическое развитие централизованного русского государства повлекло за собой интенсивное развитие «делового языка». «Деловой язык» обслуживал нужды все расширявшейся и усложнявшейся государственной переписки, судопроизводства, торговли, боярского и монастырского хозяйства, юридической практики. Множились виды деловых документов. Выделяются государственные документы (судебники – своды законов, царские указы, послания за рубеж правителям других стран) и частные (донесения послов, грамоты, челобитные лиц различного социального положения). Деловая письменность отражала повседневную жизнь Московского государства, фиксировала и оформляла в виде различных документов социально-экономические, политические и другие отношения. Деловой язык обслуживал все возрастающие потребности растущего русского государства. Общенародный русский язык достиг к этому времени такого развития, что мог служить основным материалом письменного языка. Особый вид делового письма составляли грамоты. В «Судебнике 1497 г.» выделяется 10 различных видов грамот: правая грамота (документ, вручаемый стороне, выигравшей дело), холопья правая грамота (судебное решение по искам о холопстве), отпускная грамота (грамота, выдаваемая холопу при отпуске его на волю), беглая грамота (документ о возвращении по суду беглого холопа его владельцу), бессудная грамота (судебное решение, выдаваемое судьей без судебного разбирательства вследствие неявки другой стороны в суд), срочная грамота (грамота, извещавшая стороны о сроке явки в суд), отписная срочная грамота (грамота об изменении срока явки в суд), приставная грамота (грамота, предписывающая приставу произвести расследование или привести в исполнение приговор), полетная грамота (грамота, определявшая условия уплаты долга), духовная (душевная) грамота (завещание). Были известны и другие виды грамот: договорные; жалованные (о награждении кого-либо землей или другим имуществом); отводные (устанавливающие границы земельных пожалований); опасные (дающие право на беспрепятственный проезд) и др. Развивались и такие формы как записи судебные, записи расспросные. Наиболее полно отражено то новое, что появилось в литературном языке XIV–XVI вв., в договорных грамотах. Большей архаизацией речи (в зачинах и концовках) отличаются духовные грамоты. В договорных грамотах элементы архаично-книжного характера представлены значительно слабее. Деловой язык Московского государства, несмотря на наличие ряда диалектов, представляет определенное единство. В.В. Виноградов писал: «Московский деловой язык вобрал в себя элементы говора Москвы и окружающих ее территорий». Деловой язык основывался на разговорном языке Москвы. По мере объединения вокруг Москвы русских княжеств, по мере укрепления и роста влияния централизованной московской власти «деловой язык» Москвы все более и более распространяется по всей территории русского государства и начинает оказывать некоторое воздействие на разговорный язык в его диалектных ответвлениях. Язык Московских приказов становится государственным языком, вытесняя особенности делового языка других областей Московского государства. Деловой язык русского государства XV– XVI вв. был в значительной мере свободен от элементов церковно-книжного старославянского языка. В «деловом языке» Московской Руси складываются устойчивые формулы (штампы), особые термины для обозначения различных видов имущества, различных видов актов, государственных повинностей и пошлин. Московские формулы и термины делового языка XIV в. вытесняют аналогичные местные формулы и термины в деловых документах областей, подчиняющихся Москве. В Московском государстве уже в XV в. идет усиленная работа по упорядочению и канонизации норм государственно-делового приказного языка, который сложился на основе живой речи служилых людей. Деловой язык носил общегосударственный характер, был в значительной степени обработан и нормализован. Наличие мощного централизованного государства обусловило победу московской нормы делового письма над местными, областными тенденциями в письменности. Частная переписка была менее нормирована. Частные письма лиц различного социального положения ярче других форм письменности отражают особенности московской живой речи XVI–XVII вв. с ее неупорядоченностью, пестротой фонетических и грамматических норм. Например, письма к стольнику А.И. Безобразову его родственников, управляющих вотчинами и приказчиков показывают, что их авторы не владели литературным языком своего времени, часто имели смутное представление об орфографических нормах московского государственного приказного языка. Язык деловых документов полностью не отражает устную разговорную речь. Даже такие из них, как расспросные речи, испытали на себе непрерывное и мощное воздействие письменной орфографической традиции, ведущей свое начало еще от древнеславянской письменности X–XI вв. Деловой язык Москвы по своей структуре мало чем отличался от делового языка Киевской Руси; он также основывался на разговорном языке, т.к. почти не имел в своем составе старославянских элементов, также отличался простотой синтаксических конструкций, также избегал метафоричности и образности, ему были свойственны лаконичность, фактическая основа. Он в начале данного периода практически не взаимодействовал с литературным языком. Но к концу XV в. такое взаимодействие стало намечаться, а в последующем значительно усилилось. В московском деловом языке была богато представлена разнообразная терминология: государственно-административная, судебная, торговая, сельскохозяйственная. Например, названия различного рода повинностей и пошлин (# писчая белка – «налог за перепись земель и угодий с тех лиц, кому они принадлежат»; ям – «налог за содержание яма, т.е. стана на почтовой дороге»; тамгá – «таможенная пошлина»; – «пошлина, которую платили при явке товаров таможенникам»; костки – «пошлина, взимаемая с купцов при проезде их по большим дорогам»; розмет – «распределение налогов, повинностей»); административная терминология (# воевода, осадная голова – «комендант города во время осады», дьяк, подьячий, пристав, бирич – «глашатай»); названия предметов домашнего обихода (# чашки, блюдо, суды медяные и оловянные); названия домашних животных; названия одежды (# портище, кожух, пояс, шапка, бугаи собольи, кафтан); географические понятия (# село, озеро, город, волость, уезд, деревня); названия лиц и родственных отношений (# сын, жена, дчерь, княгиня, староста, ключник, оброчник, бортник); много имен собственных. В деловом языке Московского государства была отражена различная новая терминология: # зажигальник – «поджигатель», наймит – «наемный боец на судебном поединке», волокита – «затяжка, проволочка дела», лай – «брань, ссора, словесное оскорбление», целовальник – «целовавший крест, присягавший». Постепенно в деловой письменнности, особенно в международных договорах, появляются заимствования из латинского и западноевропейских языков (# гофмистр, рыцер, доктор). Московские грамоты и другие памятники деловой письменности фиксируют появление в языке новых слов, не известных языку более ранних эпох: # крестьянин (раньше: смерд), пашня, платье, кружево, ожерелье, мельник, лавка, деревня, изба, блюдце, бадья, пуговицы. Все эти слова появляются в XV–XVI вв. В языке деловой письменности нашли отражение следующие грамматические особенности. I. В области морфологии: 1) окончания полных прилагательных мужского рода ед. ч., существительных мужского рода ед. ч., местоимений: # Дмитреи, русскои, которои; 2) распространенные формы имен. пад. мн. ч. существительных мужского рода на «-и / -ы»: # блины, бубны, грибы, домы, соседы; бси, диаволи, орли, дмони; 3) окончание «-у» в род. пад. ед. ч. существительных мужского рода: # морозу, плоду; и в местном падеже ед. ч.: # на торгу, в пиру, в миру; окончание «-ью» в твор. пад. ед. ч.: # гнилью, плетью, зернью; 4) формы род. – вин. пад. ед. ч. личных и возвратных местоимений мене, тебе, себе переходят в меня, тебя, себя; 5) утрата звательного падежа; 6) утрата свистящих в склонении существительных с основой на заднеязычный; 7) получают широкое распространение формы имен. пад. мн. ч. существительных мужского рода с флексией «-а»: # леса, колокола, месяца, берега, рога; 8) объединение старых типов склонения существительных в систему склонения по родам; 9) складываются грамматические категории глагола, складывается категория вида, часто встречаются глаголы с суффиксами «-ыва- / -ива-», особенно в форме прошедшего времени с отрицанием: # Я холоп твой ево андреева двора не зажигивал и зажечь никому не веливал. Своих поместий не менивали. Он своей вотчины никому не продавывал. Ничего к нему тот холоп не принашивал; постепенно продуктивным видом образования вида становится префиксация; 10) единственной формой прошедшего времени глагола становится перфект; 11) в документах эпохи Московской Руси, направленных вышестоящему лицу, было принято употреблять с уменьшительными суффиксами свое имя, а также имена лиц и предметов, которые писавший хотел представить незначительными. Например: «Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Руси бьет челом холоп твой Ивашка князь Андреев сын Голицын…», «А меня холопа твоего и женишку мою убил до полусмерти…», «Шол я холоп твой от заутрени к себе к дворишку…». В деловом языке воплощена новая, складывающаяся в это время в общенародном языке, система склонения имен существительных, грамматический род рассматривается как основа для новой группировки существительных, новая система прошедших времен глагола, четкое противопоставление совершенного и несовершенного вида, часто используются глаголы многократного вида на «-ыва- / -ива-». Т.е. во всех тех категориях, где старая форма противопоставлялась новой, или старославянская противопоставлялась исконно русской – везде деловая письменность отчетливо демонстрирует господство живых, новых форм. II. Для синтаксического строя делового языка Московского государства типичными являются следующие черты: 1) еще продуктивным является повтор предлогов: # за мерин за гнедой; Се купи у Омельфы у Якимовны дочери и у ее у сына Юрья землю, из конь из своих из ездовых; у игумена у Саввы; из их села из Федоровского; в мою отчину в Ярославль; 2) по-прежнему продуктивно употребление конструкции с именительным падежом существительных женского рода на «-а» в функции дополнения при инфинитиве: # отсечь рука, дать полтина, суша вытирати, солома переменити, вотчина отдати; 1) расширяется употребление причастия прошедшего времени страдательного залога совершенного вида без связки в функции сказуемого: # фата отогнута; 2) на месте беспредложных развиваются предложные конструкции: конструкция «дательный беспредложный» заменяется конструкцией «винительный падеж с предлогом»; 3) двойственное число, процесс падения которого начался еще в XIII в., изредка еще встречается; 4) принадлежность чаще выражается притяжательными прилагательными, а не существительными в родительном падеже; 5) частое употребление безличных и инфинитивных предложений; 6) развиваются сложноподчиненные предложения; расширяется система придаточных предложений; в синтаксисе деловой речи большое место занимали условные придаточные предложения; 7) постепенно старые условные союзы аще, още выходят из употребления, придаточные регулярно начинаются словами: а будет, а, будет: # А будет кто умышлением и изменою город зажжет. А кому случится стояти… Будет кто каким умышлением…; 8) расширяется употребление такого вида связи, как нанизывание (начало каждого самостоятельного предложения с союза а, и). Однако деловой язык – это не просто зеркальное отражение бытовой речи. Это язык, в определенной мере подвергшийся литературной обработке и нормализации. Как всякий письменный язык, деловой язык архаичен, традиционен, испытывает книжное влияние. К книжным традициям, например, надо отнести отдельные застывшие, трафаретные выражения – зачины или концовки, причем зачины и концовки в разных памятниках были различными. Например, в духовных грамотах: # при своем животе, целым своим умом, пред богом, пред князем, преступи крестное целование, во имя отца, и сына, и святого духа, с божьей помощью, общим советом и др. Или такая, например, приписка в грамотах: дана в граде. Если при заключении договора присутствовали свидетели, это отражалось в грамоте такими словами: «а на то послуси». В деловом языке Московской Руси складывается ряд устойчивых формул (штампов). Язык подвергался искусственной архаизации под воздействием второго южнославянского влияния. Часто деловой язык следует образцам киевской эпохи и сохраняет такие уже утраченные в разговорном языке черты, как аорист, имперфект, иногда перфект со связкой, старые формы склонения, двойственное число, звательный падеж. Например, аорист: се купи…се заложи…се разделиша…; звательные формы: господине; союзы: дабы, понеже, поелику. С традицией делового языка периода Киевской Руси связаны некоторые архаические элементы в деловых документах Москвы. Происходит усиление книжного начала в деловых документах Московской Руси. Московский деловой язык XV–XVI вв., вбирая в себя элементы говора Москвы и окружающей его этнографической среды, получает известную литературную обработку и нормализацию. Сложившись по преимуществу на материале юридических актов и договоров, он начинает, особенно с XVI в., употребляться значительно шире. На нем пишутся руководства по ведению хозяйства, повествовательные исторические и географические сочинения, мемуары, лечебники, поваренные книги и другие произведения. С XIV в. на Руси распространяются сведения по естествознанию, с различных языков на русский переводятся лечебники, сочинения по астрономии. В разных жанрах деловой письменности старославянизмы и книжные традиции отражались по-разному, в разной мере. В духовных грамотах – в большей мере, чем в частных актах. Сами грамоты были менее нормализованы, чем крупные документы типа судебников. Деловой язык был известным образом литературно обработан, организован и по-своему нормирован. Поэтому деловой язык русского государства XV–XVI вв. не может быть принят за непосредственное и полное отражение живой общенародной речи своего времени. Деловой язык Московского государства называют канцелярским (или приказным), чтобы различать деловой язык первого и второго периодов, подчеркнуть большую книжность и в то же время большую специфичность деловых текстов эпохи Московского государства. Деловой язык занял ведущее место среди других разновидностей языка. Он оказывал влияние и на книжно-славянский тип языка. Деловой язык отражал общенародную живую речь, и, следовательно, разговорные формы находили отражение в различных жанрах. С другой стороны, сам деловой язык не был изолирован от других типов литературного языка. Книжная речь оказывала на него определенное воздействие, на него влиял язык УНТ. Такой обогащенный деловой язык распространялся далеко за пределы государственных юридических документов. Деловой язык влияет на нравоучительную литературу, на жанр путешествий. Как и в домонгольский период, в Московской Руси деловой язык первоначально слабо взаимодействовал с книжным языком. Но со временем некогда четкие границы между книжным и деловым языками стали понемногу разрушаться. Литература и деловая письменность постепенно сближались. Это проявилось в целом ряде памятников XVI в. Появляется целый ряд произведений, которые, являясь по форме деловыми документами, по содержанию и языковым особенностям находятся на границе деловой письменности и литературы. Вот лишь некоторые яркие примеры: представленный Ивану Грозному политический трактат в виде большой челобитной Ивана Пересветова, послания Ивана Грозного (например, его переписка с опричником Василием Грязным), «Домострой» – сборник практических наставлений и советов о повседневной и хозяйственной жизни человека, статейные списки русских послов (посольство Ивана Новосильцева в Турцию в 1570 г., посольство Федора Писемского в Англию в 1582–1583 гг.) и др. Происходит расширение сфер влияния деловой речи, т.к. расширялся сам круг вопросов, охватываемых деловой перепиской. В деловых документах отражалось все многообразие общественно-политической, экономической и культурной жизни России, а также частной жизни различных слоев тогдашнего общества. Некогда весьма четкие грани между церковно-религиозной литературой, повествовательной светской литературой и деловой письменностью в отношении их содержания начинают постепенно разрушаться, стираться. Деловая речь проникает в публицистику и в художественную литературу. Наглядно расширение тематики деловой письменности и обусловленное этим развитие делового языка представлено в т.н. статейных списках – отчетах русских послов, которые писались по «статьям», т.е. по пунктам. Постепенно в статейных списках послы начинают не только пересказывать «речи», которыми они обменивались с представителями стран, куда они были посланы, но и рассказывать о церемониях встреч, описывать города, природу, нравы и обычаи населения, сообщать о политических событиях и придворных интригах. В результате в пределах делового языка развиваются новые для него формы описания и повествования, близкие по лингвистической организации к текстам повествовательной прозы. Статейные списки, как и большая часть других видов деловой письменности, носили чисто служебный характер, но содержание их представляло несомненный интерес не только для чинов Посольского приказа, потенциально они могли служить таким же материалом для чтения, как и литература в строгом смысле слова. В литературной обработке разных видов деловой речи важную роль в XVI–XVII вв. сыграли служащие Посольского приказа. Там сложился светский литературный центр со своими писательскими кадрами. Под их пером возник своеобразный жанр литературных произведений в форме дипломатических документов, сложилась своя манера использования книжно-славянских и русских элементов, в совокупности обслуживающих стоящие перед создателями произведений задачи. «Хожение Афанасия Никитина за три моря» «Хожение Афанасия Никитина за три моря» – это своеобразный путевой дневник тверского купца, посетившего в 1466–1472 гг. Индию. Он вел записи в течение 6 лет. Это продолжение и творческое развитие жанра паломничества. Традиционные хождения посвящались описанию христианских святынь, мирская жизнь считалась недостойной описания. А Афанасий Никитин стремился сообщить как можно больше сведений о новой, неизвестной стране. В «Хожении за три моря» нашли отражение местные обычаи, верования, путешественник рассказывает о своем общении с местным населением. Это произведение характеризуется сочетанием двух начал: традиционного религиозного повествования, с одной стороны, и бытового повествования, с другой. Религиозные описания составляют незначительную часть всего произведения – не более одной десятой. В «Хожении…» заметно проявление индивидуального авторского, личностного начала, ранее практически не представленного в литературе. Индивидуальность повествовательной манеры Афанасия Никитина проявляется в языке произведения. Словарный состав «Хожения…» менее книжен, в нем мало слов, относящихся к христианской терминологии. Церковнославянские слова и обороты практически отсутствуют, но зато в значительном количестве вводятся персидские, арабские, тюркские слова – т.н. экзотизмы, служащие для создания местного колорита, например: «Во Индйской земли гости ся ставять по подворьемь, а сти варять на гости господарыни, и постелю стелять, и спять с гостьми, сикишь илересънь ду житель берсень, достурь авратъ чектуръ а сикишь муфутъ любять блых людей. Зим же у них ходять люди фота на бедрах, а другаа на плещем, а третья на голов; а князи и бояря тогда въздевають на собя порткы, да сорочицу, да кавтанъ, да фота по плечемъ, да другою ся опояшеть, а третьею фотою главу обертить; а се оло, оло, абрь оло акъ, оло керимъ, оло рагымъ». В лексике преобладают общеупотребительные слова, названия бытовых жизненно-необходимых предметов, явлений, действий. Афанасий Никитин настолько привык к чужому языку за 6 лет, что пишет на индийском языке целые фразы. В грамматике представлены и исконно русские, и старославянские формы. В лирических эпизодах, в многозначительных высказываниях употребляется славянизированная речь, архаические формы. По стилю «Хожение…» напоминает тексты деловой литературы, характеризуется безыскусственностью изложения, отсутствием высокопарных метафор и сравнений, поэтических тропов, не отличается оно и образностью. Автор ведет описание путешествия, сохраняя стиль дневника. Здесь нет рисунка, это скорее фотография событий, предметов, людей, природы – сухое фактологическое повествование. По языковым чертам «Хожение…» – это русский памятник, для него характерны полногласия, ассимиляция согласных, окончание «-ть» в форме 3-его л. глаголов, окончание «-ьми» в форме твор. пад. мн. ч. существительных, окончание «-ов / -ев» в род. пад. мн. ч. существительных мужского рода, окончание «-у» в род. пад. ед. ч. существительных мужского рода (# много товару), часты формы притяжательных прилагательных, в синтаксисе преобладает сочинительная связь, часто использование союза «а» в качестве соединительного, наличие перфекта без связки. Афанасий Никитин использует диалектные севернорусские слова и формы (# рухлядь, собина, восемь дни), а также приказные выражения. Это произведение находится на грани делового языка и языка художественной литературы. Его «Хожение…» занимает видное место в истории русского языка. И.И. Срезневский отмечал, что для своего времени оно такое же важное и единственное, как «Слово о полку Игореве» для XII в. Таким образом, в народно-литературном типе языка проявление второго южнославянского влияния отразилось лишь в реставрации старых книжных форм в области правописания, старославянской фонетической огласовки, употреблении архаических грамматических форм. Но лексика, фразеология и стилистика данных памятников являются исконно русскими. Для произведений народно-литературного типа языка характерны простота синтаксиса, отсутствие риторических украшений. 3. 4. Перестройка отношений между двумя типами литературного языка и разговорной речью Развитие русского литературного языка в XV – начале XVII вв. становится более динамичным, происходит зарождение личностного сознания, появление индивидуального авторского начала в литературе, расширяется социальный круг персонажей, изменяется система жанров древнерусской литературы, стираются грани между житием и повестью. Например, хотя «Повести о Петре и Февронии Муромских» (XV в.), особенно в конце, и придана определенная религиозная окраска, и в рукописях она часто называется «Житием Петра и Февронии Муромских» или «Повестью о житии Петра и Февронии Муромских», по существу она является произведением вполне светским, близко связанным с фольклором по сюжету и некоторым бытовым деталям. Интенсивно развивается публицистика, а вместе с ней и публицистический стиль литературного языка Московской Руси. Зарождение публицистического стиля мы находим еще в сочинениях митрополита Илариона, в проповедях Кирилла Туровского. В XVI в. публицистический стиль, унаследовав традиции прошлого, получает свое дальнейшее развитие в произведениях Максима Грека, Ивана Семеновича Пересветова, в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским. Изменяется соотношение между разговорным и литературным языком, увеличивается число языковых явлений, по которым противопоставляются разговорный и книжный язык. Книжный язык приобретает много архаических элементов, которые отсутствуют в разговорной речи, давно уже вышли из живого употребления, таких как: двойственное число, звательный падеж, сохранение энклитических местоимений ми, ти, мя, тя, склонение слов со смягчением заднеязычных согласных, инфинитив с безударным «ти», формы глаголов 2-ого л. ед. ч. наст. и буд. времени с флексией «-ши», старые формы прошедшего времени глаголов (аорист, имперфект), архаические союзы аже, оже. Возобладала тенденция к расхождению литературного языка с живой народной речью. Книжно-славянский тип языка наиболее резко отграничивался от разговорного языка. Народно-литературный тип языка тоже усложняется. Он продолжает быть тесно связанным с разговорным языком, но в нем действует тенденция к стабилизации, он архаизируется. Наблюдается противоречие между ориентацией на разговорную речь и на книжную традицию. Разрыв между книжным славянизированным литературным языком Московского государства и живой речью великорусской народности отчетливо ощущался современниками. Например, один из священников так отзывался о текстах «Златоуста»: «Зло невразумительно … не точию отъ мирянъ, но и отъ священникъ». С другой стороны, книжники сознательно избегали живой народной разговорной речи, церковники с презрением относились к народному языку. Авторы светской литературы «высокого слога» сознательно отбирали из имевшихся в их распоряжении синонимических пар архаический компонент. В деловой литературе, отражающей особенности живой великорусской речи, использовались другие лексемы. Литературный славянизированный язык Московского государства сохранял грамматический строй древнерусского языка, в то время как в языке деловых документов, отразивших особенности грамматического строя живой великорусской речи, содержатся старые элементы древнерусского языка и новые элементы, которые войдут в систему современного русского национального языка. Поэтому можно говорить о наличии двух языковых систем Московского государства, противопоставленных друг другу. Наиболее показательно грамматическое расхождение памятников XV–XVII вв., времени, когда процветало «плетение словес». Англичанин Генрих Лудольф, в 1696 г. издавший «Русскую грамматику», писал: «Точно так же, как никто из русских не может писать или рассуждать по научным вопросам, не пользуясь славянским языком, так и наоборот, – в домашних и интимных беседах нельзя никому обойтись средствами одного славянского языка… Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски». Но начинает зарождаться тенденция к сближению двух типов литературного языка, появляются предпосылки к их объединению, которые проявляются в чередовании разного типа контекстов в пределах одного произведения. Употребление элементов двух языковых систем в одном тексте приводило к тому, что части одного и того же произведения могли создаваться в рамках различных языковых систем. Писатели-книжники сознательно пользовались средствами литературного языка в тех случаях, когда цель повествования требовала книжных средств выражения, и живой разговорной речью в тех случаях, когда речь шла о каких-либо бытовых предметах и явлениях действительности. В этом отношении показательны послания Ивана Грозного к Андрею Курбскому, в которых можно наблюдать чередование и переплетение книжно-славянских и народно-литературных контекстов. Иван Грозный, собственно, не смешивает книжно-славянские и народно-литературные элементы, он меняет характер изложения: когда царь рассуждает на политические и нравственные темы, он использует книжно-славянский тип языка, когда рассказывает о тех или иных реальных событиях, обращается к бытовым деталям, повседневным делам – народно-литературный. Послания и письма Ивана Грозного проникнуты идеей абсолютизма. Представитель литературной школы, широко использовавшей все черты книжно-литературной речи, риторического стиля, Грозный облекал свои мысли и чувства в уже установившиеся формы. Высокие идеи, политическая устремленность посланий Грозного передаются с помощью изысканнокнижной лексики и фразеологии. В языке его произведений много церковнославянизмов, архаических, типично книжных форм. Для них характерны сложная образность, «плетение словес», иносказательная речь. Все это придает письмам Грозного характер документов общественного значения, общественного звучания, характер публицистики. В них употребляется много отвлеченных слов (# измена, душа, богатство, разум, опала), отглагольных существительных (# приобретение, утеснение, умышление, ненависть, возлюбление, претыкание, оскорбление), часты сложные слова (# благочестие, злоумие), книжная отвлеченная фразеология. Со стилистическими целями используются наращение, градация, цитируется Священное Писание. В контекстах, написанных с использованием народно-литературного типа языка, встречаются фонетические, лексические, грамматические русизмы, элементы московского просторечия, заметны разговорные интонации. Первое послание Ивана Грозного интересно автобиографическими заметками о сиротском детстве автора, о тех горьких обидах и унижениях, которые ему пришлось тогда пережить. Наряду с книжными выражениями, цитатами из богословских сочинений в этом послании много просторечных оборотов, ярких, образных сравнений и эпитетов. Знание приказного делопроизводства, его стилистики позволило Ивану Грозному свободно и разнообразно применять в переписке с Курбским, иногда даже с сатирической целью, речевые формы различных деловых документов. В сочинениях Ивана Грозного наглядно представлено чередование книжно-славянского и народно-литературного типа языка и зависимость выбора от языковой установки автора. В «Послании в Кирилло-Белозерский монастырь», когда речь идет о монастырском порядке, применяется книжнославянский тип языка, когда же Грозный рассказывает о своих личных впечатлениях, он переходит на народно-литературный. В некоторых случаях переход может быть внутри одной фразы. Во втором послании Курбскому 1577 г. книжно-славянский тип языка применяется, когда высказывается общее нравственное осуждение бояр, когда же выражаются личные претензии, употребляется народно-литературный. Когда автор говорит как бы не от своего лица, употребляется книжно-славянский тип языка; там же, где речь идет о предметах личного характера, личных впечатлениях, находим народно-литературный тип языка, т.е. противопоставление типов языка соответствует противопоставлению объективного и субъективного содержания. Различная манера письма в пределах одного памятника характерна для «Домостроя» – известного сочинения второй половины XVI в., состоящего из трех частей. Первая часть трактовала о том, «како веровати» и «како царя чтити», вторая – «како жити с женами и с детьми и с домочадцы», третья – «о домовном строении» (о хозяйстве). Автор «Домостроя» – московский протопоп Сильвестр, который прибавил к тексту наставление своему сыну Анфиму, в котором суммировались наставления всей книги, подкрепляемые примерами из жизни самого Сильвестра. «Домострой» – это своеобразная энциклопедия быта городской зажиточной семьи средневековой Руси, ведущей замкнутый образ жизни. Книга охватывала все стороны тогдашней жизни, очень полно отражала круг идей, норм и представлений, которые выработала Москва, как средоточие православных святынь и хранительница высших бытовых и политических ценностей. В «Домострое» отражены религиозные верования, семейная жизнь Московской Руси, изложены идеальные требования, предъявляемые официальной идеологией к семейному укладу. «Домострой» называют «энциклопедией московского зажиточного быта». В «Домострое» внимание сосредоточено на проблемах устройства и ведения дома в широком значении этого слова: мы находим в нем наставление бережливого хозяина челяди, распоряжения по дому, изложение нравственных правил, рекомендации по воспитанию детей. Особенно четко противопоставлен язык первой части, где речь идет о нормах поведения русского человека, о вере и царской власти, и третьей части, посвященной описанию бытовой жизни русского человека, ведения хозяйства, устройства дома. В первой части «Домостроя» (до 22 главы – это треть текста) преобладает книжная, церковнославянская речевая стихия, т.к. начальные главы книги трактуют религиозно-философские, идеологические и моральные проблемы. Нередко здесь приводятся пространные цитаты из библейских книг. Для первой части характерно наличие архаических грамматических форм, сложных синтаксических конструкций. Первая часть «Домостроя», содержащая поучения религиознонравственного характера, трактующие нормы нравственного поведения человека, его религиозные обязанности, вопросы воспитания, насыщена книжно-славянскими элементами в значительно большей степени, чем вторая часть, состоящая из глав, посвященных бытовым и хозяйственным вопросам. Это отличие настолько систематически осуществлено в «Домострое», что возможно предположить наличие для первой части каких-то более ранних источников. Исследовавшая язык этого памятника М.А. Соколова выдвинула хорошо аргументированную гипотезу о механическом соединении в составе памятника двух произведений, составленных разными лицами в разное время, т.к. в одном памятнике уживаются два типа языка, они четко соотнесены по содержанию с соответствующими частями. Первая часть написана в традиционно-книжном, риторическом стиле, насыщена книжными языковыми фактами. Само содержание вызывает употребление большого количества слов с отвлеченным значением. Высокое содержание влечет за собой высокие словесные средства выражения. Грамматический строй первой части – архаизированный, насыщенный старославянскими грамматическими особенностями. Старославянские фонетические особенности тоже занимают в этой части большое место. Полную противоположность представляет язык остальных глав. В главах, посвященных вопросам быта, ведению домашнего хозяйства, преобладает русская бытовая лексика; синтаксис отличается близостью к разговорной, частично к народно-поэтической речи. Большая часть памятника (с 22 по 63 гл.) написана живым русским языком, почти без влияния шаблонной старославянской стихии. Язык этих глав прост, но не страдает скудостью лексики. Язык предельно, деловито лаконичен, красив и образен, литературно обработан. Язык «хозяйственных» глав «Домостроя» отличается чрезвычайным изобилием лексики и фразеологии, отражающей самые различные стороны русского быта и домашнего хозяйства. Причем каждый вид работы, каждая вещь, каждое кушанье, каждый напиток, каждое рукоделие называются не общим словом, а четко дифференцированы во всем многообразии всех известных разновидностей. Здесь широко представлена хозяйственная терминология (# мыло, скатерть, утиральник), названия пищи, напитков, овощей, злаков (# тесто, пироги, репа, грибы), хозяйственных построек, их частей, мебели, предметов домашнего обихода, домашней утвари, посуды (# погреб, житница, ставцы, братины – «чаши для питья», ночьва – «корыто, в котором просеивают муку», решета), тканей, одежды (# летник, опорки, кафтан), предметов, связанных с военным и дорожным делом, названия действий, процессов труда. Эти слова являются общеупотребительными, не характерными для книжной речи. Многие из этих названий и до сих пор сохранились в говорах: # погрбица – «помещение над погребом», мост – «пол, настил», житница – «амбар», закрома – «место для ссыпки зерна в амбаре». Морфологические особенности «Домостроя»: 1) использование лексики с суффиксами оценки: # полотенце, камешком, легонько; 2) окончания «-ой / -ей» у прилагательных мужского рода в имен. пад. ед. ч.: # медовой, ведреной день; 3) глаголы с суффиксами многократности «-ыва- / -ива-»: # купливал, продавывал, бранивался. Для синтаксического строя этого произведения характерны: 1) безличные предложения с разнообразным выражением сказуемого: # а иному никому тут дела нет; надобе всякому человеку тщеславия бегати; 2) инфинитивные предложения: # с утра перемыти и вытерти и высушити; 3) повтор предлогов и союзов. Особенно часты повторы союзов при однородных членах предложения, что является особенностью разговорной речи; 4) часто используется разговорная конструкция «именительный падеж существительных женского рода на «-а» при инфинитиве»: # како мука сеяти, рубашка делати, рогожка положити; 5) конструкции типа «краткое страдательное причастие среднего рода + существительное в винительном падеже»: # огурцы и лимоны и сливы очищено и перебрано; 6) односоставные предложения разного типа, которых в памятнике очень много; 7) из сложноподчиненных предложений преобладают предложения с придаточными условия и следствия. Синтаксис «Домостроя» богат, разнообразен, в то же время четок, прост, ясен: в нем нет витиеватых построений, как это было в риторическом стиле. Разговорность языка второй части сказывается в морфологическом оформлении и даже в орфографии. В написании слов отражаются особенности произношения: # тово, ничево, што, хто, куды. Стиль «Домостроя» лаконичен, точен, богат пословицами и поговорками («Поклонны главы мечь не сечет, а покорно слово кость ломит»), оживляется использованием прямой речи. Разные части «Домостроя» существенно отличаются друг от друга по своему языку. Если хозяйственные главы отчетливо демонстрируют демократизированный тип письменного языка, который вырос на почве приказного, то первая часть, связанная с религиозно-нравственной проблематикой, тяготеет к архаичной и книжной формам литературного языка. Таким образом, две разнородные стилистические стихии в «Домострое» строго разграничены и обусловлены содержанием. Наличие двух стилистических пластов в пределах одного памятника привело к богатству синонимических групп в нем. Синонимика пополнялась за счет книжнолитературного типа языка и за счет устной речи. Например, для понятия «говорить» употребляются слова глаголати, сказывать, беседовать, переговаривать. Другие стилистические синонимы: # пища – еда, одежа – одеяние, дети – чада – робята. Таким образом, к концу второго периода началось взаимовлияние книжно-славянского и народно-литературного типов языка. Появляются произведения, в которых начинают смешиваться эти два типа языка. Постепенно утверждается представление о равноправии, равной общественной значимости двух типов литературного языка. Но пока это еще в большей степени потенциальный, чем реальный процесс. 3. 5. Начало книгопечатания на Руси. Грамматическое изучение языка Книгопечатание в России появилось в середине XVI в., более чем на столетие позже, чем в западноевропейских странах. До этого первые образцы церковнославянских печатных книг издавались за пределами тогдашнего Московского государства, в Польше. С конца XV – начала XVI вв. в Кракове работала типография Швайпольта Феоля, печатавшая богослужебные книги на церковнославянском языке для Западной Руси. Затем книги на русском языке печатались в Праге и Вильне. В переписываемые от руки богослужебные книги писцы постоянно вносили ошибки, искажения, далеко отводившие богослужебные книги от их оригиналов. С развитием книгопечатания книга стала более доступным и более массовым явлением. Печатание книг в различных местах требовало наличия единой орфографии и пунктуации, единых норм книжной речи. Поэтому в конце XVI – начале XVII вв. многое делается для грамматической нормализации литературного языка. Орфография того времени была довольно неупорядочена. Появление печатных книг способствует усилению объединяющей роли литературного языка. Книгопечатание высоко подняло саму культуру книжного дела. По почину московского митрополита Макария в 1553 г. в Москве при поддержке Ивана Грозного была основана первая типография – Печатный двор. Он находился в Китай-городе на Никольской улице. Первые печатные книги вышли без даты издания в 1550-х гг. Это были важнейшие богослужебные книги: «Триодь Постная», содержащая службы на Великий пост; 4 различные «Псалтири», по которым правились вседневные службы, одно «Евангелие», «Триодь Цветная», содержащая службы на пасхальные дни. Первая датированная печатная книга – «Апостол» – была выпущена в 1564 гг. первопечатниками Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем. В 1565 г. Иван Федоров выпустил два издания богослужебной книги «Часовник» (сборник молитв и песнопений для ежедневных церковных служб). Спустя три года Иван Федоров и Петр Мстиславец были вынуждены покинуть Москву и обосновались в Литве, где в имении гетмана Г.А. Ходкевича в Заблудове устроили типографию и напечатали «Евангелие учительное» (1569) и «Псалтирь» (1570). В Москве еще печатались книги некоторое время после отъезда первых книгопечатников. Их работу продолжили Никифор Тарасиев и Андроник Тимофеев, выпустившие в 1568 г. «Псалтирь». Затем печатание книг было перенесено в Александровскую слободу, где размещался двор Ивана Грозного, где в 1577 г. было выпущено еще одно издание «Псалтири». На этом работа Печатного двора полностью прекратилась. Книгопечатание в Москве возобновилось в середине XVII в. Первыми печатными книгами светского содержания были «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» (1647), московское издание «Грамматики» М.Г. Смотрицкого (1648), «Уложение» царя Алексея Михайловича (1649). С издательским делом и введением книгопечатания связаны начавшиеся во второй половине XVI в. работы по лексической и грамматической кодификации официальной церковнославянской разновидности литературнописьменного языка. Для упорядочения лексикона и грамматических норм было необходимо создание грамматик и словарей. Они существовали и раньше, но в небольшом количестве рукописных списков. В период развития древнерусского государства и в период феодальной раздробленности настоящего грамматического изучения языка, очевидно, не было, не известны ни грамматики X–XIII вв., ни косвенные сведения о них. Одно время считали, что статья «О осми частях слова» относится к X в. и приписывали ее Экзарму Болгарскому (жил в Х в.). Впоследствии было установлено, что статья написана в XIV в. Эта статья представляет собой переделку греческой грамматики на старославянский лад. К русскому языку она имела далекое отношение, в ней были даны такие старославянские формы, которые не совпадали с русскими. В этой статье было много искусственных форм, не свойственных славянским языкам. Например, в нее был введен артикль. Первыми оригинальными грамматическими трудами были статьи Максима Грека (1475–1556). Он был известный филолог, публицист, переводчик, теоретик стихосложения. Он родился в Греции, учился в Италии, в 1518 г. прибыл в Россию по приглашению великого князя Василия III для перевода и исправления церковных книг, для осуществления переводов с греческого языка на церковнославянский и русский языки. Максим Грек оставил обширное литературное и филологическое наследие (свыше 150 названий). Ему принадлежит ряд статей, посвященных реконструкции и толкованию текстов Библии, а также статей по грамматике. Расходились они в копиях, сохранившихся в списках XVI – начала XVII вв. Статьи Максима Грека вошли как в рукописные грамматические сборники, так и в печатные. Они затрагивали отдельные грамматические вопросы, а также включали общие рассуждения о красотах языка вообще, о греческом языке, о славянских языках. В этих статьях отражен уровень развития европейской лингвистики того времени. В XVI в. в России получила широкое распространение рукописная грамматика Доната (римского грамматика IV в. н. э.), переделанная применительно к русскому языку. Ее перевел на русский язык толмач Дмитрий Герасимов – полиглот, ездивший с посольствами Василия IV в Швецию, Данию, Пруссию, Вену и Рим. Там он познакомился с грамматикой Доната, переделал ее при переводе на русский язык. Он перевел на русский язык и общие рассуждения и все образцы склонений и спряжений. Часто при этом механически вставлял в латинские образцы славянские формы. В ней осуществлялось развитие русской грамматической терминологии: имя собственное, имя нарицательное, степени сравнения прилагательных. В грамматике Доната выделяется 8 частей вещания (речи): (1) имя; (2) проимение, проимя (местоимение); (3) слово (глагол); (4) причастие; (5) представление (предлог); (6) предлог слова (наречие); (7) союз; (8) различие (междометие). В грамматике различаются и другие грамматические категории, которым даются определенные наименования. Так, например, выделяется 6 падежей (падений): (1) именительное падение; (2) родственное; (3) дательное; (4) виноватое; (5) звательное; (6) отрицательное (= творительный падеж). Различаются три степени прилагания: положительная (учен), прилагательная (ученее), надприлагательная или превышняя (преученнейше). Выделяется 4 рода: мужской, женский, посредний и общий. Для глаголов выделяются времена: настоящее, минувшее, грядущее. Грамматика составлена в вопросно-ответной форме. Например: «Что есть имя?» – «Часть вещания с падением, тело или вещь, собственне или обще знаменуя. Собственное яко Рим, Тебет. Обще яко град, река и т.д.». В конце XVI в. появляются первые печатные грамматики. Они издавались в той части бывших восточнославянских земель, которые к XVI в. оказались под властью Польско-Литовского государства. В 1566 г. Иван Федоров и Петр Мстиславец отправились в великое княжество Литовское. Сначала они работали в Вильне, потом в Заблудове, затем во Львове, и, наконец, в Остроге. В 1574 г. во Львове Иван Федоров выпустил первый грамматический труд – «Букварь». Это было первое пособие по русской грамматике. Он состоял из двух частей: (1) собственно азбука (где рассматривались алфавит, слоги, давались образцы склонения и спряжения, простейшие примеры правописания и некоторые грамматические сведения); (2) своеобразная хрестоматия наиболее распространенных текстов на церковнославянском языке. В Париже хранится единственный экземпляр «Букваря» Ивана Федорова. В западнорусских землях, тогда находящихся под властью Речи Посполитой, в конце XVI – начале XVII вв. появляются и другие грамматические труды, которые уподобляют церковнославянскую грамматику греческой и латинской средневековым грамматикам. В них были слабо отражены явления живого разговорного русского языка. В число этих грамматик входили: 1) «Кграмматика словеньская», изданная в Вильне в 1586 г. В ней излагалось традиционное «учение о осми частех слова», которое восходит еще к античной эллинистической традиции. Выделялись следующие части речи: имя, глагол, местоимение, наречие, причастие, предлог, союз и артикль. 2) «Аделфотис», изданная во Львове в 1596 г. Львовским братством. Эта грамматика написана по канону греческих грамматик и построена по сравнительному принципу. Она была первым пособием для сопоставительного изучения славянских и греческих грамматик. В грамматике наблюдается попытка объединить в одну систему греческий, старославянский и русский языки. Терминология и материал этой грамматики близки к будущим русским грамматикам. А многие термины близки к современным. В ней выделяется 8 частей речи. Введен термин «падеж». Их выделяется 5 (именительный, родный, дательный, виновный, звательный). Выделяется 3 числа: множественное, единственное, двойственное. Грамматика «Аделфотис» в XVI–XVII вв. считалась образцом лингвистической терминологии. Однако язык, который рассматривается в грамматике, не русский, а старославянский, он подгонялся под греческие образцы. 3) Грамматика Лаврентия Зизания, написанная украинским монахом и изданная в 1591 г. Это была нормативная грамматика, ставившая целью предписать правила пользования древнерусским языком и сопровождавшаяся словарем – переводом древнерусских слов на разговорный русский язык. В начале XVII в. появился наиболее полный и основательный труд по церковнославянской грамматике. Это фундаментальный свод грамматических правил, написанный уроженцем Подолии Мелетием Герасимовичем Смотрицким под заглавием «Грамматики словенскiя правильное синтагма». Первое издание этой грамматики вышло в местечке Евью – пригороде Вильнюса – в 1619 г. в количестве 1200 экземпляров и быстро разошлось по всем уголкам Московского государства. Она также строилась по греческому образцу. Смотрицкий также выделяет 8 частей речи: имя, глагол, местоимение, наречие, причастие, предлог, союз и различие (т.е. член иже, яже, еже). Имена делятся на собственные и нарицательные, а последние на существительные, собирательные и прилагательные. Смотрицкий выделяет 7 падежей: именительный, родительный, дательный, винительный, творительный, звательный и сказательный. В глаголе различаются 6 наклонений: изъявительное, повелительное, молительное, сослагательное, подчинительное, неопределенное. Выделяется 6 времен – настоящее, будущее и 4 прошедших: (а) прошедшее (имперфект), (б) мимошедшее (нестяженный имперфект со значением давнопрошедшего времени), (в) преходящее (аорист), (г) непредельное (аорист от основы с приставкой). Смотрицкий предпринял попытку выделить понятие видовых различий в глаголе, он выделяет совершенный и производный вид. В рамках производного вида он выделял первообразный и учащательный виды (# чту, стою и читаю, бегаю). Но до конца в вопросах славянского вида Смотрицкий не смог разобраться, этому помешала большая зависимость его взглядов от греческих грамматик, служивших ему образцом. Грамматика Смотрицкого была независима от современного ему языка. Она не могла быть стабильным руководством, в ней отсутствовали твердо установленные нормы. Грамматика Смотрицкого выдержала много переизданий. В 1648 г. она была переиздана в Москве без имени автора. Московские издатели переработали грамматику Смотрицкого в направлении приближения ее к фактам разговорного русского языка. Была пересмотрена фонетическая система в области системы ударений, которые в более ранних изданиях грамматики отражали нормы западнорусского произношения, переработаны парадигмы склонения и спряжения – в парадигмах давались русские формы. Справщики Московского печатного двора провели некоторые изменения форм: # ладiа → лодiа; снос → снох (дат. пад.); овци, сердци → овц, сердц (сказат. пад.). В первом издании были даны парадигмы с переходным смягчением заднеязычных, они исправлены на формы, представленные и в современном русском языке. Справщики же дали приложение к грамматике (некоторые грамматические упражнения, толкования личных имен собственных). Грамматика Смотрицкого состояла из четырех частей: орфография, этимология, синтаксис и просодия (стихосложение) – учение о соотношении слогов в стихе. В грамматике Смотрицкого показано различие между церковнославянским и русским языками, приближена к современной грамматическая терминология, устранены архаические формы и узаконены живые, продуктивные разговорные формы, даны современные названия падежей, современные глагольные категории. Цель грамматики была в основном прикладной, практической, но она имела и большое теоретическое значение. По грамматике Смотрицкого учился М.В. Ломоносов, который назвал «Грамматику» Смотрицкого и «Арифметику» Магницкого «вратами моей учености». В 1721 г. грамматика Смотрицкого была переиздана Ф. Поликарповым. В середине XVIII в. грамматика Смотрицкого была перепечатана в Молдавии для болгар и сербов. В начале XVII в. в России имела хождение рукописная «Риторика» – первая риторика, написанная русским автором. Старейший из списков относится к 1620 г. Наибольший интерес представляет глава «О тройных родах глаголания» – первое применение к русскому языку теоретической концепции, которая позже, в XVIII в., у Ломоносова получила широкое распространение под названием «теории трех стилей». Выделялось три рода глаголания: смиренный (манера выражения, тождественная с разговорным языком); высокий (риторически украшенная, метафорическая манера выражения – книжно-славянский тип языка, «плетение словес»), мерный (манера выражения, отличающаяся отсутствием риторических украшений, простотой используемых языковых средств – народно-литературный тип языка и деловой язык). 3. 6. Лексикография в XIV–XVI вв. В эпоху Московского государства велась лексикографическая работа, уже имевшая на Руси свою традицию. Раньше были рукописные словари, которые назывались вначале азбуковниками, затем алфавитами, а впоследствии лексиконами. Прототипы лексиконов знала еще Древняя Русь. Так, в «Изборнике Святослава» (1073 г.) встречаются толкования иностранных названий драгоценных камней, отвлеченных понятий, терминов. В Новгородской Кормчей (1282 г.) имеется толкование нерусских слов: еврейских слов, библейских имен, некоторых греческих слов – христианских терминов. В 1431 г. появился второй новгородский словарь «Тлъкование неудобь познаваемом в писаных речемь…», где даются объяснения отвлеченных, устаревших и нерусских слов. Многие старинные тексты имели в конце «Толкования неудобь познаваемым речам», т.е. словари, в которых объясняются непонятные (главным образом старославянские) слова. Азбуковники представляли собой нечто среднее между лингвистическими и энциклопедическими словарями, поскольку в них не только объяснялись слова, но и характеризовались сами предметы и явления, обозначаемые словами. В XVI в. Вассиан Возмицкий составил «Сборник старца Васьяна Кошки» «с толкованием метафорических и аллегорических выражений и иноязычных слов». Первый печатный словарь XVI в. – «Лексис, сиречь речения вкратце собранны и из словенскаго языка на просты русский диялект истолкованны». Он вышел в 1596 г. и был приложением к грамматике Лаврентия Зизания. Он содержал в себе 1061 слово, расположенные в алфавитном порядке, и имел целью объяснение малопонятных церковнославянских слов. Материалом послужили богослужебные книги, сочинения отцов церкви, из которых были выписаны непонятные слова и даны истолкования. «Лексикон славянороссийский» Памвы Берынды был издан в 1627 г. в Киеве, а в 1653 г. вышло его второе издание. В этой книге церковнославянская лексика переводится на «просту мову», т.е. разговорный украинский язык. В необходимых случаях словарь дает также сопоставление церковнославянских слов с греческими, латинскими и древнееврейскими их эквивалентами. По сравнению с «Лексисом» Зизания «Лексикон» Памвы Берынды значительно шире по составу словника. К словарю добавлен указатель собственных личных имен, содержащихся в церковных святцах с раскрытием греческих, еврейских и латинских значений этих имен. В этом словаре осуществляется разграничение старославянского и русского языков, но нет разграничения русского и украинского языков. Осуществлялось и толкование иностранных слов – лексики западноевропейских языков. В связи с расширением связей Москвы с Западной Европой появляются первые иноязычные (многоязычные) словари, например, словарь Епифания Словенецкого «Книга-лексикон греко-славянолатинский», содержащий 7 тысяч слов.
