КАРЛ РОДЖЕРС
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ И ПСИХОТЕРАПИЯ
Содержание
Предисловие
Часть I. Обзор
Глава 1. Роль консультирования
Глава 2. Старые и новые представления о консультировании и психотерапии
Часть II. Введение в консультирование
Глава 3. Когда применяется консультирование
Глава 4. Создание атмосферы терапевтических взаимоотношений
Глава 5. Директивный подход против недирективного метода
Часть III. Процесс консультирования
Глава 6. Эмоциональные высвобождения
Глава 7. Достижение инсайта
Глава 8. Заключительные фазы терапии
Глава 9. Ряд практических вопросов
Предисловие
Постоянно растущий интерес к проблеме человека и его адаптивной способности является, вероятно,
одним из выдающихся явлений современности. Даже социальные программы военного времени нацелены на
выделение основной идеи — идеи значимости личности и ее права на психологическую реабилитацию.
В двадцатые годы интерес к адаптивным способностям человека был главным образом аналитическим и
диагностическим. Это время широкого применения анализа единичных случаев в социальных исследованиях, а в
психологии — тестов. В психиатрии многосложные заметки превратились в тщательно разработанные диагностические формулировки. Никогда еще о человеке не знали так много. Однако с течением времени стало уделяться
больше внимания динамическим процессам, с помощью которых приспособление личности проходило более успешно. Интерес исследователей сместился от диагностики к терапии, от изучения проблем человека к внедрению
тех процессов, которые могли бы ему помочь. Сегодня специалистов, занимающихся вопросами психологической
реабилитации, интересует, как с помощью терапии более эффективно помочь человеку адаптироваться к окружающей среде.
Автор книги сам прошел через подобный этап смены стереотипов и интересов. Первоначальный интерес к
диагностике уступил место более сильному интересу к терапии и консультированию. В течение многих лет,
работая директором детской консультационной клиники и консультантом по семейным проблемам и проблемам
студентов, он выработал свою систему взглядов на данные методы терапии. Но его собственные идеи так плотно
переплетаются с мнениями других, что порой невозможно провести между ними четкую грань. Поэтому, хотя
настоящая книга представляет его собственные позиции, они были выведены, осознанно или нет, из опыта многих
исследовательских групп. Автор, желая выразить свою признательность и сориентировать читателя, считает
необходимым назвать некоторые из них.
Опыт работы в Институте детской психологии в Нью-Йорке создал обстановку, в которой разнообразие
взглядов от ультрапсихоаналитических до ультрастатистических побуждало каждого сотрудника определять и
разрабатывать свою собственную концепцию.
В частности, очень полезными оказались идеи, почерпнутые в Филадельфийской клинике детской
реабилитации и Пенсильванской школе социальных исследований. Также очень помогла документация этих
организаций и сотрудничество с персоналом, проходившим обучение в этих институтах.
Консультирование студентов открыло новые перспективы для развития идей в данном направлении,
которые берут свое начало из детской психологии.
Отдельно хотелось бы поблагодарить студентов факультета клинической психологии за их
исследовательскую работу и вопросы, которые они задавали на лекциях. Совершенствуя свои навыки в области
психологического консультирования и терапии, они привнесли много полезного в разработку принципов и
методов консультирования и применение их на практике.
Еще один заметный вклад был сделан исследовательской программой, в ходе которой велись записи
консультаций и терапевтических сеансов. Эти записи и протоколы представляют сам процесс консультирования и
терапии достаточно объективно и детально, что позволяет выделить новые принципы и задачи терапевтического
процесса применительно к некоторым важным сферам, что имеет огромные перспективы в будущем.
Наконец, больше всего автор признателен тем людям, которые обратились за психологической помощью:
нуждающиеся в помощи дети и их родители, неуверенные в себе студенты, несчастливые жены и мужья — все они
внесли свой вклад, каким бы он ни был, в изучение процесса терапии. Наблюдение за процессом их реабилитации
укрепило столь слабую доселе веру в человеческие возможности.
Все это и легло в основание данной книги, в которой автор попытался выразить свою убежденность, что
консультирование — это познаваемый, предсказуемый и вполне понятный процесс, который может быть изучен,
опробован и усовершенствован. Остается надеяться, что она пробудит в консультантах и терапевтах желание к новым исследованиям в области теории и практики психотерапии, которые помогут нам углубить и усовершенствовать наши познания о возможностях личности развивать свою способность к адаптации.
Колумбус, штат Огайо КАРЛ. Р. РОДЖЕРС
ЧАСТЬ I. ОБЗОР
Глава 1
Роль консультирования
Великое множество профессионалов посвящают большую часть своего времени беседам с клиентами,
цель которых — вызвать конструктивные изменения их психических установок. Независимо от того, как эти люди
себя называют, — психологи, школьные или семейные консультанты, психиатры или социальные работники, консультанты в высших учебных заведениях, специалисты по производственному персоналу и т. д., — у каждого из
них существует свой подход к установкам клиента — и это именно то, что составляет наш интерес в этой книге.
Специалист такого рода имеет дело с неприспособленными или растерянными людьми, неудачниками или
правонарушителями, и если они уходят от терапевта, став более приспособленными и подготовленными к
конструктивной встрече с жизненными реалиями, то приемы и техника такого специалиста представляют для нас
живой интерес.
Такие беседы могут называться по-разному. Их могут именовать простым и емким термином “лечебные
беседы”, довольно часто они обозначаются термином “консультирование”, получающим все большее
распространение, особенно в образовательных кругах, или же такие беседы, учитывая их целительный эффект,
могут квалифицироваться как психотерапия, что ближе по духу социальным работникам, психологам и
психиатрам в клиниках. В нашей книге эти термины будут использоваться как более или менее взаимозаменяемые,
что представляется оправданным, поскольку все они, видимо, относятся к одному и тому же основному методу, а
именно серии прямых контактов с индивидом, направленных на то, чтобы помочь ему изменить свои психические
установки и поведение. Раньше было принято называть “консультированием” единичные и поверхностные
контакты с клиентом; более интенсивные и продолжительные контакты, направленные на глубокую
реорганизацию личности, обозначались термином “психотерапия”. Несмотря на то, что, может быть, и существуют
какие-то причины для такой дифференциации, ясно, что интенсивное и успешное консультирование ничем не
отличается от интенсивной и успешной психотерапии. Соответственно, мы будем использовать оба этих термина,
поскольку и тот и другой в равной мере употребимы специалистами данной сферы.
Использование методов консультирования
Насколько широко применяются различные методы консультирования и психотерапии в связи с
проблемами приспособления? Статистических данных по этой теме нет, поэтому ответ на этот вопрос будет
носить описательный характер, но он поможет установить важность консультирования как процесса.
Клиники детского развития. В клиниках детского развития психотерапия выступает как одно из
наиболее разработанных средств, многообразно используемых при работе с детьми (особенно подростками), с
проблемами приспособления, а также при работе с их родителями. На протяжении ряда лет в этом направлении
шло интенсивное развитие клинической мысли, и мы можем определенно сказать, что техники психотерапии более
успешно развивались именно в сфере развития ребенка, нежели в какой-либо другой.
Один-два примера наглядно продемонстрируют широту распространения данного психологического
подхода в клиниках детского развития. Анализ проделанной в течение года работы в Рочестерском (Нью-Йорк)
центре развития, где в прошлом директорствовал автор, дает нам следующую информацию. Из 850 случаев за 1939
год:
62% детей прошли от 1 до 4 сеансов, что составляет 42% от общего числа клинических контактов;
30% — от 5 до 9 сеансов, что составляет 30% от общего числа клинических контактов;
8% — от 10 до 80 сеансов, что составляет 35% от общего числа клинических контактов.
Если ребенок встречался с психологом не более четырех раз, то контакты, что очевидно, были
диагностическими; собственно, консультирование поневоле было весьма ограничено. Для группы случаев, когда
проводилось от 5 до 9 сеансов с ребенком и его родителями, консультирование зачастую являлось важным
аспектом лечения, хотя в большинстве своем использовались и другие методы изменения поведения. В группах,
где проводилось интенсивное лечение (более 10 сеансов в каждом отдельном случае), психотерапия являлась
одним из самых важных средств лечения и работы с проблемой. Это была работа только с ребенком или же — с
ребенком и его родителями. Обычно психолог занимался лечением ребенка, а социальный работник
консультировал родителей, хотя это далеко не всегда было оправдано. Стоит отметить, что, несмотря на то, что
только в 8% случаев обращения в клинику было назначено такое интенсивное лечение, работа с этими индивидами
составила 1/3 всей клинической деятельности.
Приводимые ниже данные, представленные Центром развития Бейкера, прольют дополнительный свет на
то, насколько существенна роль консультирования и психотерапии в процессе работы с детьми. Из 1334 случаев,
рассмотренных в этой клинике под руководством ее директоров Уильяма Хили и Августы Броннер, в 400 случаях
было проведено лечение. В других случаях ставился только диагноз и ответственность за проведение лечения возлагалась на агентство, направившее пациента. Из 400 случаев 111 детей прошли I или 2 сеанса у психиатра, 210 —
от 3 до 9 бесед и 79 детей — от 10 до 100 бесед. Показатели распределения случаев, когда беседы проводились
вместе с родителями, в общем, схожие; 83 человека (родители) прошли от 10 до 100 или более бесед (обычно с
тем, кто вел данный случай - Healy William, Bronner A. F. “Treatment and What Happened Afterward”, pp. 14,43,46. Boston: Judge Baker
Guidance Center, 1939).
На материале этих двух отчетов можно сделать следующий вывод: лечение методом психотерапии в
детских клиниках определенным образом ограничено малой долей случаев, отобранных как соответствующих
такому типу лечения. Однако лечебные беседы с этой отобранной группой составляют основную часть работы
клиники. И это справедливо для большинства клинических центров страны, занимающихся лечением плохо
приспособленных детей.
Консультирование в студенческой среде. Анализируя сферу работы над проблемой приспособления у
студентов высших учебных заведений и колледжей, мы видим, что консультирование является наиболее часто
встречающимся методом индивидуальной работы. Можно сказать, что чем ближе клиенты к зрелости, тем более
перспективными будут консультирование и психотерапия как методы работы по решению выявленных проблем.
Причину этого мы обсудим позже.
При работе по разрешению проблем личностного и эмоционального приспособления как в высшей школе,
так и в колледжах, применяются почти все техники консультирования. В сфере образования и профориенгации
используются различные психометрические тесты, но консультирование почти в каждом отдельном случае составляет значительную часть этого процесса и, по мнению специалистов в данной области, должно занимать даже
большее место в подобной деятельности.
Для каждого, кто знаком со средней школой и колледжами, очевидно, что программы развития, предполагающие использование консультирования, постоянно расширяются. Поскольку школы все больше строят свою
работу, ориентируясь на представление об индивидуальном росте и развитии, различные службы, которые помогают студенту наилучшим образом адаптироваться к своей ситуации, неуклонно развиваются. Чем более отчетливо администраторы осознают значительность финансовых затрат, связанных с массовым образованием, тем
более они заинтересованы в практическом решении возникающих проблем. Подсчитав, во сколько обходится
заколачивание квадратных гвоздей в круглые дырки, — то есть попытка учить студентов, чья энергия поглощается
неразрешенными проблемами, — они пытаются искать пути предотвращения подобных затрат. Налагая на группу
определенные единые стандарты, они все более осознают тот факт, что эти стандарты могут быть
единообразными, студенты же — нет. Исходя из этого возрастает спрос на программы, разрабатываемые с целью
более глубокого понимания индивида и стремления помочь ему справиться со своими проблемами. Соответственно, в большинстве наших институтов и многих средних школах существуют службы адаптации студентов,
хотя эти структуры могут сильно отличаться друг от друга, начиная от организаций, которые имеют лишь
название, и кончая тщательно организованными отделами и бюро, предлагающими различные уровни консультативных услуг, направленных на удовлетворение самых разных потребностей студентов.
Психогигиенические службы для взрослых. Проблемами приспособления у взрослых занимаются
относительно небольшое число клинических учреждений. Большей частью консультирование взрослых
производится частными психиатрами и психологами. Однако в последние годы был отмечен рост
консультационных и различных услуг подобного характера в области супружеского приспособления. Такие
организации оказывают консультативную помощь тем, кто только собирается пожениться, а также тем
супружеским парам, у которых возникли трудности в плане адаптации в браке.
В таких службах, несмотря на то, что медицинское обследование, юридические услуги и ряд других
элементов могут в той или иной степени включаться в комплекс услуг, основным элементом работы все же
является процесс консультирования. Для тех, кто обращается по поводу добрачного консультирования, оно может
ограничиваться одним или двумя сеансами. В случаях же устойчивых семейных трудностей эффективное лечение
может потребовать многих терапевтических бесед (Mower Harrie R. “Personality Adjustment and Domestic Discord”. New York
American Book Company, 1935, p. 220.). Потребность в такой помощи намного превышает предложение, что может
засвидетельствовать каждый служитель церкви. Хотя предлагаемая помощь связана с семейными проблемами, нет
основания полагать, что процесс эффективного консультирования в этой области отличен от того, что осу-
ществляется в сфере работы со студентами или родителями неадаптированных детей.
Социальная работа. Специалист в сфере социальной работы должен быть готов предложить клиентам не
только тот набор услуг, который традиционно рассматривался как часть социальной работы, — финансовую
поддержку, содействие в получении работы, медицинские услуги, — но, кроме того, и это, возможно, самое
главное, — консультативную помощь. Хотя термин “консультирование” очень редко используется в кругах тех,
кто ведет конкретные случаи, его применение здесь обусловлено стремлением подчеркнуть тот факт, что,
предоставляя клиенту возможность снизить остроту переживаний, найти новое решение проблем, связанных с
приспособлением, социальный работник прибегает к тому же процессу, что и специалист в любой из
вышеописанных областей. Социальная работа — единственная область, где терапевтическая помощь, связанная с
проблемой адаптации, находит самое широкое применение. Однако, несмотря на все усилия работников данной
сферы каким-то образом изменить создавшееся положение, такая помощь во многом ограничена для тех, кто
испытывает финансовые затруднения. Кроме того, в работе с детьми при институтах и интернатах или в детских
клиниках социальные работники также используют свои психотерапевтические навыки. Как профессиональная
группа, они во многом помогли изучению процесса консультирования.
Работа с производственным персоналом. До настоящего времени консультирование занимало
незначительную часть в работе с персоналом на производстве. Беседы с рабочими или с теми, кто желал бы
устроиться на работу, с целью получения той или иной информации считались немаловажной деятельностью, но о
консультировании, направленном на изменение психологических установок, на производстве почти не знали. В
настоящее время благодаря одному из самых известных исследований в сфере промышленных отношений,
проведенному на заводах Вестерн Электрик Компани (Roethlisberger F. J., Dickson W. J. “Management and the Worker”. Cambridge,
Massachusetts: Harvard University Press, 1939.), ситуация обещает измениться. Это исследование наглядно
продемонстрировало, что социальный аспект отношений на промышленном предприятии гораздо важнее для
человека, чем организация производства. Отсюда следует, что удовлетворяющая индивида адаптация в социальной
и эмоциональной сфере играет значительно более важную роль в промышленном производстве, нежели изменения
в зарплате или количестве рабочих часов. В результате данного длительного исследования, первоначальной целью
которого являлось изучение влияния условий работы на эффективность труда, был сделан серьезный шаг вперед
— было предложено создать соответствующую программу консультирования для помощи рабочим в решении их
личных проблем. Ученые понимали, что именно это может повлиять на моральный климат на производстве. Такая
программа была реализована (по одному консультанту на каждые 300 работников) и подтвердила корректность
результатов исследования. В дальнейшем мы не раз будем ссылаться на эту работу. Сейчас нам важно
подчеркнуть, что в сфере промышленности, где требуется максимальная производительность труда, максимальная
гармония производственных отношений, максимальное профессиональное развитие каждого работника,
консультирование — процесс неоценимой важности.
В военной сфере. Хотя большинство высказываний и утверждений в отношении студенческого и
производственного консультирования в равной степени относятся и к любой военной организации — учебной или
боевой, — консультативный подход очень мало использовался в военной программе государственного масштаба,
действующей на территории страны. Частично это, несомненно, объясняется обычным культурным запаздыванием
при воплощении новых открытий и достижений в эффективных рабочих программах. В какой-то степени это
может быть вызвано склонностью военачальников мыслить с позиций массового, а не индивидуального подхода.
Но, несмотря на это, существует много причин, позволяющих предположить, что наше развивающееся знание в
области психотерапии могло бы эффективно использоваться в военных программах.
Боевой дух, так же, как и морально-нравственный климат на производстве, в высокой степени зависят от
адаптированности и благоприятных человеческих взаимоотношений, и консультирование доказало свою
полезность в этой сфере. Тысячи призывников и добровольцев сталкиваются с новыми для них сложными
ситуациями — они вынуждены приспосабливаться к начальству, новым социальным группам, им необходимо
пересмотреть профессиональные планы, считаться с неопределенностью будущего. Некоторые из них способны
ассимилировать эти проблемы и могут без посторонней помощи выработать новую ориентацию в подобной
ситуации. Но многие на это не способны, и у них возникает недовольство, невротические тенденции, они
пребывают в угнетенном состоянии и становятся бесполезными для группы. Их деструктивное влияние на
моральный климат обходится дорого. Консультирование могло бы многое сделать, чтобы помочь таким
индивидам увидеть свои трудности, ассимилировать их, обнаружить для себя новые мобилизующие личность
цели, реализации которых они могли бы отдаться всем сердцем.
Помимо этих обычных вызывающих напряжение проблем, с которыми сталкивается любой призывник,
существуют специфические состояния психологического стресса, характерные для определенных видов военной
подготовки. Летчики, парашютисты и другие профессионалы, обучение которых связано с особо опасными маневрами, часто испытывают невыносимый страх и впадают в паническое состояние, которое настолько влияет на
нормальное обучение, что они неизбежно “выпадают” из таких учебных курсов. Возможность проговорить и ассимилировать эти беспричинные страхи, снова обрести уверенность в себе, могла бы помочь многим таким индивидам благополучно завершить свою учебную подготовку. Можно только предположить, сколько
дорогостоящих неудач при таком режиме подготовки возникает как результат тех эмоциональных и
адаптационных проблем, которые и призвано преодолеть консультирование, и, по мнению лиц, тесно связанных с
этой работой, их число велико.
Необходимость программы консультирования относится не только к тому периоду, когда человек служит
в вооруженных силах, но, быть может, — еще в большей мере — к неизбежному периоду демобилизации, со всеми
вытекающими отсюда трудностями приспособления. Ему приходится сталкиваться с проблемой трудоустройства,
возобновления семейных отношений, с необходимостью самообеспечения, развития новых социальных связей.
Опыт последней войны (речь идет о Второй мировой войне) показал, что в такой ситуации человеку прежде всего
требуется такая терапия, посредством которой можно помочь обрести самостоятельность, расстаться с приказной
формой существования в армии, где ответственность можно удобно переносить на “вышестоящего”, помочь ему
снова научиться принимать решения, осуществлять выбор, брать на себя ответственность, как это делают взрослые
люди в обычной жизни.
Есть формы консультирования, которые могли бы быть внедрены в вооруженных силах, но этого до сих
пор не произошло. Имеющийся опыт использования консультирования во время войны — это работа по
реадаптации огромного количества людей, которые пострадали психологически. Развитие невротических
механизмов и случаи бегства от реальности среди офицеров и рядовых в военное время наконец стали
восприниматься как одна из острейших проблем современной армии. Психическая структура индивида лишается
стабильности из-за ужасных стрессов, являющихся частью современной войны, с ее двумя особенностями —
механизированностью военных действий и “войной нервов”. Психологическое консультирование может многое
предложить для переориентации и лечения тех, кто стал жертвой этой войны человечества против себя.
Можно сделать еще одно добавление относительно места и роли эффективного консультирования в
военной программе. Под воздействием характерного для военного времени психологического климата многие
достижения демократического общества постепенно отходят в сторону. Всегда есть риск, что они исчезнут
вообще, что диктатура, которую демократы используют во время кризисов, может стать постоянной. Программа
эффективного консультирования, которая в основном направлена на человека, цель которой — достичь наиболее
адекватного развития личности, должна стать силой, защищающей понятие личностной интеграции, важнейшим
символом того, что демократия на первое место ставит значимость и достоинство каждого отдельного гражданина.
Методы консультирования, как можно было понять из этого краткого вступления, занимают в настоящий
момент важное место во многих сферах и в будущем обещают стать более значимым инструментом, особенно в
области образования, производства и даже в такой сфере общенационального масштаба, как программа военных
действий. Метод, который так широко используется и значение которого все более возрастает, заслуживает нашего
пристального рассмотрения.
Сравнение психотерапии с другими типами лечения
Следует ясно понимать, что консультирование, при всей его важности, не является единственным методом
лечения индивида. Это не панацея для всех неприспособленных людей. Оно не подходит для решения всех
детских проблем, равно как и всех проблем взрослых. Оно не может использоваться без разбора для всех:
студентов, призывников и рабочих. Это всего лишь один из методов, пусть и весьма важный, работы с
большинством проблем приспособления, которые превращают индивида в менее эффективного, менее полезного
члена его социальной группы.
Далее по ходу повествования у нас будет возможность указать на различного рода ограничения при
использовании любого психотерапевтического метода как подхода к лечению. Здесь будет целесообразно отметить
определенные, весьма широкие различия между консультированием и другими способами лечения.
Профилактические меры. Следует особо подчеркнуть тот факт, что в ряде конкретных случаев
определенная административная политика может быть направлена на предупреждение проблем адаптации,
например, в сфере регулирования найма персонала и управления на промышленных предприятиях, при разработке
планов распределения и иерархии должностей или при подготовке к переходу на следующий курс в школах и
институтах. Хотя такое планирование не является, конечно же, лечением, оно тем не менее имеет такое же
значение, что и профилактическая медицина в области здравоохранения. Возможно, для нас важнее знать, как
предупредить тиф, нежели как лечить уже возникшее заболевание. Вероятно, в первую очередь важно понимать,
как предотвратить неудачи в процессе приспособления индивидов в школах, колледжах, дома и на производстве,
нежели то, как бороться с этими проблемами, когда они уже возникли. Отсюда следует, что, исходя из общего
представления о работе с плохо приспособленными индивидами, мы должны осознавать огромное значение всех
административных мер, которые влияют на человеческие отношения и эффективность работы, при этом неважно,
в каких институтах они формируются. Мы располагаем достаточным знанием о здоровом психологическом
развитии, чтобы иметь возможность разработать для школы, промышленного предприятия или любой другой
организации набор административных мер, при помощи которых можно было бы облегчить процесс
приспособления, а также иметь представление о том, что приводит к появлению неадаптивных людей с
психическими отклонениями, с ненормально высоким показателем неадекватности в поведении, невротических
личностей и т. д. Поэтому, если нас интересует лечение, нам также должны быть небезразличны те
организационные меры, которые могут предотвратить появление проблем.
В отношении вопроса возможности замены лечебного воздействия профилактическими мерами можно
провести параллель с медициной. Большая часть нашего с трудом добытого знания об эффективных профилактических мерах была получена в ходе контролируемых экспериментов с плохо приспособленными индивидами. Так,
в ходе работы с детьми была выявлена необходимость усовершенствования методики обучения чтению на ранних
этапах развития ребенка, чтобы предотвратить далеко идущие последствия, связанные с неспособностью читать.
Что касается проблем приспособления у студентов, то здесь были обнаружены психологические и социальные
последствия, а также экономические потери, связанные с неправильным профессиональным выбором, что
послужило основанием для более серьезного отношения к разработке обширной программы профилактических
мероприятий в сфере профориентации и образования. На основе информации, полученной из бесед с
недовольными или непродуктивно работающими сотрудниками промышленной и коммерческой сфер, была
выработана политика, в которой одинаковое внимание уделяется как финансовым возможностям корпорации, так
и психологическим потребностям работника. Короче говоря, если ставится вопрос о создании более эффективной
программы для группы, нам необходимо продумать наиболее оптимальные методы обращения с отдельным
индивидом.
Лечение средой. Методы оказания помощи тем индивидам, которые испытывают определенные
трудности — проблемы в поведении, неудачи, эмоциональные расстройства, невроз, склонность к делинквентному
поведению, несчастливый брак, — могут быть разделены на несколько основных групп. Первый метод — это
решение проблем индивида путем управления его окружением. Формы такого лечения многообразны. Они могут
включать любые возможные средства, посредством которых окружение отдельного человека, как в физическом,
так и в психологическом плане, становится более благоприятным для нормального его приспособления. Для
одного человека это может означать поездку в дом отдыха, для другого — смену школы, для третьего — перевод
из одного производственного отдела в другой, а для ребенка это может означать переезд из собственного дома в
интернат или иное воспитательное учреждение. Терапевтическое изменение среды может быть довольно грубым,
как в упомянутых выше случаях, либо более тонким, изменяющим среду не столь явно, но существенно. Ребенок
может начать раз в неделю посещать группу для совершенствования в чтении, рабочего можно определить к новой
машине, чтобы избавить его от конфликтующего с ним сослуживца, взрослому — предложить общественное
задание, которое принесет ему удовлетворение.
Если подобные меры тщательно продуманы и умело реализованы, то они могут стать весьма
эффективным инструментом изменения установок, поведения и адаптивных возможностей индивида. В
предыдущей книге (С.Rogers. “The Clinical Treatment of the problem chud”. Boston, 1939) автор постарался проанализировать и
дать описание тех приемов, при помощи которых управление физической и социальной средой может наиболее
эффективно использоваться в работе с трудными детьми. Не будем повторяться. Укажем лишь, что читателю
следует иметь в виду существование целой области терапии, включающей косвенные, связанные с изменением
среды средства лечения, тогда он лучше поймет и оценит более прямые процессы консультирования.
Следует отметить, что любое подобное воздействие преследует социально определенные и желательные
цели. Так, совершивший правонарушение мальчик помещается в изолятор, потому что 1) общество настаивает на
том, что оно не желает терпеть его поведение, и 2) потому что, исходя из данного конкретного случая, помещение
в интернат представляется наиболее эффективным средством изменения его личностных установок и поведения.
Хотел ли подросток отправиться в интернат и осознает ли он, что с течением времени эта мера должна обязательно
повлиять на его установки, — все это не является вопросами первостепенной важности. Во многих случаях это, несомненно, довольно прочная основа для лечения. Однако в какой-то момент станет очевидно, что эти меры вряд ли
применимы к индивиду, достигшему определенной степени зрелости. Только в случае криминальных правонарушений или когда мы имеем дело с психопатом, больным или человеком, который по каким-то другим причинам не может взять на себя ответственность, мы можем свободно применять подобные меры по отношению к
взрослому. Не всегда полностью осознается, что “средовой подход” (воздействие на окружающие обстоятельства)
имеет в своей основе социально одобряемую цель и включает определенные обязательства — со стороны родителей, учреждений или органов, — призванные направить индивида к этой цели. Это обстоятельство ведет к ограничению применения и распространения данного метода.
Прямое лечение. Ко второй категории методов лечения относятся те, при помощи которых на индивида
оказывается прямое воздействие с тем, чтобы помочь ему достичь более приемлемого отношения к собственной
ситуации. Сюда относятся лечебные беседы, консультирование и те психотерапевтические методы, к которым данная книга имеет непосредственное отношение. Они составляют наиболее часто встречающийся и наиболее важный
способ прямого лечения, о котором будет идти речь в последующих главах.
Следующая группа методов прямой терапии, каждый из которых в той или иной степени связан с другим
и, в частности, с процессом консультирования, может быть определена как экспрессивная терапия, поскольку
очень важную роль здесь играет так называемый катарсис в области чувств и установок. Эта группа методов
включает игровую терапию, групповую терапию, артгерапию, психодраму и другие подобные техники. Каждая из
них играет важную роль в разрешении личностных проблем. Большинство из этих методов в основном
используется при работе с детьми, но не вызывает никакого сомнения их пригодность и для работы со взрослыми.
В каждом случае основным элементом лечения является полное выражение чувств, ощущений либо
невербальными средствами при помощи кукол, рисунков или глиняных фигурок и т. д., либо вербально, когда
эмоции и чувства проецируются на других, как, например, при спонтанной или управляемой драматизации. Весьма
вероятно, что принципы успешного консультирования эффективны и в работе с использованием данных
экспрессивных методов. Соответственно, у нас будет основание для частого обращения к этим приемам, но для
более полного представления об этих новых интересных разработках читателю стоит обратиться и к иным
дополнительным источникам. Мы еще не упоминали о медицинском лечении — изменении установок и поведения
посредством прямого влияния на секреторные функции, операций, диет и т. п. Подобное лечение не найдет
отражения в книге, но его место в общей системе лечебного воздействия должно учитываться. На любые
проблемы индивида, включая поведенческий стереотип, взгляды на жизнь, способность справляться с трудностями
в процессе адаптации, можно непосредственно влиять, используя медицинские средства.
Становится очевидным, что при всем многообразии методов работы с решением проблем приспособления
консультирование является важным, но никоим образом не единственным подходом к индивиду, который потерял
чувство гармонии с миром. Нам необходимо в полной мере учитывать этот момент, дабы избежать ловушек, которые так часто попадаются на пути отчаянных энтузиастов. Поскольку вся эта книга посвящена исключительно
консультированию и психотерапии, то нам следует иметь в виду, что консультирование является только одним из
множества способов, посредством которых мы можем помочь неприспособленному человеку научиться жить
полноценной жизнью.
Цель книги
Несмотря на то, что консультирование применяется достаточно широко и что представители нескольких
профессиональных групп считают его одним из своих основных инструментов, этот процесс еще недостаточно
изучен. Нам известно гораздо меньше, например, о результатах консультационной работы среди студентов, чем о
последствиях определения детей в интернаты. Само описание процесса консультирования по своей полноте во
многом уступает описаниям методов игровой терапии, хотя последняя применима к довольно ограниченному
числу случаев. Мы гораздо менее информированы о факторах, повышающих или снижающих эффективность
консультирования, чем в отношении многих других подходов.
Наше невежество в этой области настолько очевидно, что мы никоим образом не готовы на
профессиональном уровне выносить какие-либо определенные и окончательные суждения ни об одном из аспектов
психотерапии. Что нам сейчас необходимо, так это, наверное, попытаться сформулировать ряд гипотетических
положений, основанных на имеющемся опыте консультирования, чтобы затем подвергнуть их проверке. Научное
развитие возможно только в том случае, если мы имеем гипотезы, которые можно проверить на опыте, внести
поправки и в дальнейшем — усовершенствовать. До сих пор область консультирования не изобиловала
плодотворными гипотезами. Скорее, это область, где благие намерения и стремление помочь человеку заменяли
точные формулировки основополагающих принципов.
Изучению именно этих вопросов и посвящена данная книга. В ней предпринята попытка сформулировать
определенные и ясные гипотезы в отношении консультирования, которые потом можно было бы проверить и
исследовать. Студенту книга будет полезна тем, что в ней задаются координаты для размышлений о
консультировании, наряду с иллюстрациями, анализом примеров и т. д. Для исследователя ее цель — обеспечить
четкий набор гипотез относительно того, что представляет собой эффективная психотерапия, гипотез, которые
можно было бы подтвердить или опровергнуть. Практикующего специалиста она может подвигнуть на
формулирование альтернативной или более конкретной гипотезы.
Соответственно поставленным целям автор не претендует на изложение абсолютно всех имеющихся
взглядов и точек зрения в области психотерапии. Видимо, более разумным будет проработать одно направление,
один подход в сфере консультирования, нежели вносить путаницу, описывая противоречащие друг другу
представления о данном предмете. Поэтому в данной работе представлены метод и теория консультирования,
которые вызревали на протяжении двенадцати посвященных помощи детям лет, на которые повлиял опыт
семейного консультирования и консультирования студентов и которые легко соотносятся с опытом и
размышлениями других специалистов в этой области. Важную роль в формировании данной точки зрения на
консультирование сыграла работа в рамках исследовательской программы, в ходе которой большое количество
терапевтических бесед, как единичных, так и серийных, было записано на фонограф для последующего анализа
(Различные аспекты данной программы описываются в следующих статьях: Covner Bernard J. “Studies in the Phonographic Recordings of Verbal
Material: I, The Use of Phonographic Recordings in Counseling Practice and Research; II, A Transcribing Device”. Journal of Consulting Psychology,
vol. VI, 1942, pp. 105-113; vol. VI, 1942, pp. 149-153.).
Это оказалось столь продуктивным, что многие смутно определенные идеи обрели кристальную четкость.
Сформулированные на базе указанных источников основные принципы и целый ряд гипотез, надеемся, послужат
основой для дальнейшего развития в данной сфере.
Основная гипотеза. В заключение этой вводной главы, видимо, имеет смысл предложить читателям
основную гипотезу, объяснение, подтверждение и дополнение которой будут являться целью всех последующих
глав. Очень кратко ее можно определить следующем образом.
Эффективное консультирование представляет собой определенным образом структурированное,
свободное от предписаний взаимодействие, которое позволяет клиенту достичь осознания самого себя
настолько, что это дает ему возможность сделать позитивные шаги в свете его новой ориентации.
Из данного предположения вытекает естественное следствие: все используемые методы должны быть
нацелены на создание этого свободного от предписаний взаимодействия, направленного на осознание самого себя
как в ситуации консультирования, так и других взаимоотношений и на выработку у клиента тенденции к позитивным действиям на основе собственной инициативы.
Поскольку данное положение будет осмысливаться в последующих главах, здесь мы его обсуждать не
будем, но в дальнейшем оно наполнится определенным содержанием. Читатель может время от времени к нему
обращаться с тем, чтобы проверять, обрело ли оно для него по ходу чтения новый смысл.
Глава 2
Старые и
психотерапии
новые
представления
о
консультировании
и
Для ориентации в области консультирования и определения его перспектив, видимо, имеет смысл
предложить краткий очерк, касающийся некоторых методов, предшествовавших современному
консультированию, а также охватить беглым взглядом ряд новых концепций, которые будут более подробно
описаны в последующих главах книги. Рассматривая устаревшие методы в качестве того исходного материала, на
почве которого возникли последующие терапевтические техники, мы глубже поймем современные точки зрения и
обретем возможность более конструктивной критики в их адрес, что послужит их дальнейшему
усовершенствованию. Соответственно, в данной главе мы попытаемся взглянуть на прошлое и настоящее
консультирования, так сказать, с высоты птичьего полета, прежде чем перейдем к более детальному рассмотрению
его отдельных процессов.
В этом кратком обзоре основное внимание будет уделяться именно процессам консультирования, а не анализу теоретических подходов различных интеллектуальных школ. Здесь мы не будем пытаться проследить историю разного рода “измов”, которые как стимулировали развитие психотерапевтического мышления, так и
тормозили его. Углубиться в историю означало бы подключить читателя к тому или иному лагерю, что увело бы
от глубокого обсуждения методов и техник, применяемых на практике. А именно они занимают нас более всего.
Психотерапия — понятие не новое, хотя сам термин появился не так уж давно. На протяжении многих
столетий люди по-разному использовали ситуации общения с глазу на глаз, пытаясь изменить поведение и
установки неприспособленного человека в более конструктивном направлении. У нас есть возможность
проанализировать подобные приемы использования определенных ситуаций прямого контакта, которые должны
были способствовать более успешному приспособлению.
Ряд устаревших методов
Дискредитировавшие себя методы. Один из древнейших методов влияния на человека — метод
приказов и запретов. Будет вполне достаточно небольшой иллюстрации. На протяжении нескольких лет автор
сотрудничал с одной социальной службой, чья история началась еще до 1900 года. Весьма интересно взглянуть на
ряд самых ранних документов этого агентства. Это были карточки, каждая из которых содержала описание
ситуации, чаще всего примеров крайней социальной и личностной дезадаптации. Во многих случаях описание
сопровождалось следующей фразой: “Родителям строго указано”. Совершенно очевидно, исходя из
самодовольного тона этих записей, работники службы считали, что выполнили свой долг. Они путем собственных
усилий оказали давление на индивида, что, по их мнению, должно было иметь терапевтический эффект.
Впоследствии, по всеобщему признанию, этот метод был признан полностью неэффективным, и сейчас он —
всего-навсего музейный экспонат. Следует отметить, что отказ от него явился следствием его исключительной
беспомощности, а не недостаточной гуманности. Подобные приказы и угрозы не относятся к числу тех методов,
которые основательно меняют человеческое поведение. В действительности, они влияют на внешнее поведение,
его поверхностный уровень, лишь когда сопровождаются принудительными мерами, находящими весьма
ограниченное применение в демократическом обществе.
Второй метод в рамках нашего исторического обзора можно было бы назвать увещеванием. Сюда следует
отнести использование зароков и обязательств. В общем виде, это процедура, доводящая “проработку” индивида
до той точки, когда он уже готов поклясться бросить пить, прекратить воровать, помогать своей жене, хорошо
учиться, усердно работать или добиться еще какого-нибудь достойного результата. Таким образом, он
предположительно берет на себя обязательства осуществить свои благие намерения. Этот прием использовался как
в группе, так и индивидуально. С точки зрения психологии, его можно было бы описать как создание временного
эмоционального подъема и затем как попытку “удерживания” индивида на высоком уровне его положительных
устремлений. Сейчас нет никаких сомнений в том, что этот метод почти совершенно непригоден. Причину не надо
долго искать. Уже даже не специалист четко осознает, что обычным следствием данного метода является рецидив.
Увещевания, клятвы и обещания не приносят успеха и реально ничего не меняют.
Третий подход основывался на внушении, в плане разубеждения и убеждения. Сюда относится такая
процедура, как использовавшееся Куэ самовнушение. Сюда же относится множество способов разубеждения,
применяемых консультантами и специалистами по всему миру. Клиенту говорят: “Тебе становится лучше”, “У
тебя улучшение”, “Ты хорошо себя чувствуешь”, — и все это в надежде усилить его мотивации в этом
направлении. Шеффер (Shaffer L. F. “The Psychology of Adjustment”, pp. 480-481, Boston: Houghton Mifflin Company, 1936.) весьма
удачно отметил, что такое внушение, по существу, репрессивно. Оно отрицает проблему, которая существует, и
отрицает чувства индивида в связи с этой проблемой.
Довольно часто консультант или клиницист высказывает такое количество твердых утверждений в духе
одобрения или оптимистических убеждений, что в клинической ситуации клиент не имеет возможности свободно
выразить свои менее приемлемые для подобных установок побуждения. Несмотря на то, что данный подход все
еще используется многими специалистами, нет сомнений в том, что доверие к этому методу постепенно
ослабевает.
Катарсис. Еще один психотерапевтический метод древнейшего происхождения — это исповедь и
катарсис. На протяжении многих веков церковь использует метод исповеди. Исповедь позволяет человеку открыть
свои проблемы исповеднику, от которого он ждет определенного понимания и приятия. И сами люди, и церковь
считают этот метод весьма действенным и благотворным.
Психоанализ принял учение о катарсисе на вооружение и разработал более глубокое его применение. Мы
узнали, что катарсис не только освобождает индивида от осознанных страхов и чувства вины, но что при его дальнейшем развитии он может пролить свет на глубоко скрытые установки, которые также влияют на поведение индивида. В последние годы мы узнали о новых способах применения этого древнего метода. Вся техника игровой
терапии основана на фундаментальных принципах катарсиса; рисование пальцами, психодрама, разыгрывание
сценок — все это имеет отношение к этому далеко не новому, прочно укоренившемуся методу психотерапии. Метод катарсиса не был дискредитирован; он развивался, а применение его расширялось.
Советы и рекомендации. Один из наиболее распространенных приемов психотерапии — это убеждение
и советы. Его можно было бы также назвать интервенцией. В рамках данного приема консультант выбирает
необходимую цель и внедряется в жизнь клиента с тем, чтобы убелиться, что он развивается в заданном
направлении. Примером крайнего проявления этого метода могут служить знакомые нам так называемые
“эксперты”, выступающие по радио, которые, прослушав повествование человека о какой-то сложной проблеме, в
течение трех-четырех минут выдают точные предписания, касающиеся его дальнейших действий. Хотя каждый
хорошо подготовленный консультант знает об ошибочности данного метода, удивительно, как часто советы и
рекомендации используются в современной консультативной практике. К сожалению, консультант не отдает себе
отчета в том, какую он берет на себя ответственность, и не осознает степени своего вмешательства в жизнь
клиента. В любой целиком записанной на фонограмму беседе такие фразы, как: “Если бы я был на вашем месте...”,
“Я бы предложил...”, “Я думаю, что вам следует...”, встречаются довольно часто. Видимо, имеет смысл привести
пример случая подобного использования метода. Цитируемая выдержка взята из фонограммы одной из бесед. Это
типичный случай, когда консультант считает нужным давать полезные советы в процессе сеанса.
В ходе беседы студент, от которого требовалось сдать курс психологии “4” (курс навыков обучения),
рассказывает консультанту о своей временной работе, и тот задает рад вопросов, касающихся данной темы. Перед
нами продолжение беседы.
Консультант. Итак, я действительно думаю, что вам следует проводить все свое время за книгами. Если
вы, конечно, не рискуете умереть от голода, я не рекомендовал бы вам работать. Скажите, какие оценки вы
должны получить в этой четверти, чтобы остаться в колледже?
Субъект. Я точно не знаю, в среднем около 2 или 2,1.
Консультант. Так, если вы действительно хотите остаться в колледже, вы должны потуже затянуть
ремень и очень интенсивно заниматься, и я не представляю, как у вас это получится, если вы столько времени
отдаете работе. Мне кажется, что это время необходимо потратить на занятия. Но это лишь мое мнение. Вы лучше
других должны разбираться в своей ситуации. Я — лишь тот человек, который наблюдает со стороны и
производит сравнение, основываясь на своем личном опыте и знании других студентов вашего курса, которым я
помогаю при прохождении курса “4”. Я знаю — у меня была возможность наблюдать некоторых из них с того
момента, когда они приступили к этому курсу, и вплоть до выпуска. Некоторые из них уже завершили обучение,
некоторые — нет, и так в каждом классе колледжа. Но в целом, чтобы стать выпускником, если только человек не
обладает какими-то выдающимися умственными способностями — так называемым врожденным интеллектом, и
ему не надо учиться, — и если вам не посчастливилось быть одним из таких людей, — это означает, что вы
должны проводить за книгами достаточное количество времени. (Пауза.) Вы живете в общежитии?
При чтении данного отрывка необходимо отметить ряд моментов. Он поучителен в том смысле, что
позволяет оценить, в сколь жесткой форме дается совет, а также то, что беседа сопровождается завуалированной
угрозой относительно возможности продолжения учебы. Имеет значение и то, что консультант в итоге извиняется
за то, что дает такое строгое и решительное предписание. Нам встречаются такие фразы, как “это лишь мое
мнение”. Почти всегда у консультанта, дающего совет, есть чувство, что неверно навязывать другому собственное
решение проблемы. Также стоит отметить, что в конце этого отрывка консультант меняет тему, чтобы избежать
сопротивления, которое может возникнуть у клиента.
Приведем еще один пример беседы со студентом, в котором оказывается более сильное давление. Этот
отрывок пересказан со слов самого консультанта.
Эмоциональная проблема. Частично лечение концентрировалось вокруг катарсиса. Фрэнк, казалось,
получал некоторое облегчение, рассказывая о своих проблемах заинтересованному и симпатизирующему ему
слушателю. Он поведал мне о многочисленных случаях, когда он чувствовал себя несчастным, потому что не смог
научиться сходиться с людьми (многие из таких случаев отражены в клинических данных). Мой первый шаг
заключался в том, чтобы дать ему понять, что такая личностная черта нежелательна, с точки зрения жизненной
адаптации, и что нужно предпринять шаги по ее исправлению. Я задал вопрос: “Вы хотите исправить этот дефект в
личности, в остальных отношениях достойной?” Он ответил утвердительно. Я наметил следующие шаги по его
социальной реабилитации: 1) записаться на курсы социальных способностей при УМСА; 2) посещать собрания
клуба “Космополитен”, где он мог бы использовать свои знания о происходящих в мире событиях; 3) участвовать
в работе смешанных групп при УМСА. (Соответствующему представителю каждой группы были разосланы
письма, чтобы обеспечить клиенту индивидуальный подход.)
Проблема образования. Моя работа заключалась в том, чтобы отговорить его продолжать обучение в
сфере чисто коммерческого бизнеса и перейти на общеобразовательную программу. Сначала я обратил его
внимание на условия конкурса для поступающих в профессиональную школу бизнеса. Это ничуть не поколебало
его. Он по-прежнему утверждал, что его средняя оценка “Д” поднимется до отметки “С” в этом году. Зная его
негативное отношение к предметам, включающим математику, я перечислил ему некоторые дисциплины, которые
входят в учебный план: статистика, финансы, банковское дело, теоретическая экономика, бухгалтерский учет и т.
д. (мысленно извиняясь перед моими друзьями, которые преподают данные дисциплины). Я рассказал студенту,
что эти предметы “в высшей степени теоретизированы и абстрактны” и считаются “весьма сухими”. С другой
стороны, дисциплины общеобразовательного характера более практичны и интересны, не требуют никакой
экономической или математической подготовки. Я перечислил несколько интересных особенностей курсов общей
ориентации. Наконец он согласился все это обдумать. Я наметил следующий план действий: 1) встретиться с консультантом по
общеобразовательной подготовке для получения более подробной информации (я организовал встречу); 2) обсудить проблему с
его родителями; 3) получить бланки для перевода в отделе регистрации (Salbin Т. R. “The Case Record in Psychological Counseling”,
Journal of Applied Psychology, vol.24,1940, p. 195.).
Заметьте, насколько полно консультант управляет ходом мыслей студента. Совершенно ясно, что
консультант точно знает, к какой цели направить клиента. Пытаясь убедить его достичь этой цели, он предлагает,
наряду с разумными и прямыми доводами, и один откровенно фальшивый, то есть, по сути, любое предложение,
которое ведет студента к цели, считается приемлемым.
Такой метод работы широко распространен как в учебном консультировании, так и в клинической работе.
У нас еще будет возможность более основательно проанализировать его особенности и эффективность
использования (глава 5). Здесь же достаточно отметить, что тенденция к применению таких методов убеждения и
предоставления советов, видимо, ослабевает. У этого подхода два основных недостатка. Достаточно независимый
человек отвергнет подобные наставления, чтобы сохранить собственную целостность. Человек же, которому уже
свойственно быть зависимым и позволять другим решать за него проблемы, еще больше впадет в зависимость.
Такая техника с ее убеждениями и советами, несмотря на то, что иногда может помочь в решении каких-то
срочных, безотлагательных проблем, вовсе не обязательно способствует становлению личности клиента.
Роль интеллекгуализированной интерпретации. Существует еще один психотерапевтический метод,
который заслуживает отдельного упоминания, прежде чем мы перейдем к современному этапу развития терапии.
Его можно определить как попытку изменить установки индивида при помощи разъяснения и интеллектуальной
интерпретации. В целом, этот подход является результатом более глубокого понимания человеческого поведения.
По мере того как консультанты учились более адекватно понимать факторы, лежащие в основе поведения
человека, и причины возникновения специфических поведенческих паттернов, совершенствовалась диагностика
индивидуальных ситуаций. Тогда возникла естественная ошибка, заключающаяся в том, что лечение — это просто
оборотная сторона диагностики и что все, в чем нуждается индивид, — это в объяснении причин его поведения. В
соответствии с этим консультанты в клиниках стремятся объяснить родителям, что проблемы их детей —
результат их собственного неприятия или что их проблема заключается в ограниченности собственной
эмоциональной жизни и вытекающем отсюда попустительстве в отношении ребенка. Специалист, работающий со
студентами, объясняет кому-то из них, что отсутствие у него уверенности в себе, по-видимому, вызвано
постоянным неблагоприятным сравниванием себя со старшим братом. Существовала наивная вера в то, что подобная интеллектуальная интерпретация проблемы будет весьма эффективна в плане изменения установок или
чувств клиента. В одной из наших фонографических записей был обнаружен довольно интересный пример такого
рода консультирования студента. Консультант беседует с весьма одаренным учащимся высшей школы с различными признаками социальной дезадаптации, который непринужденно говорит о своих многочисленных
интеллектуальных и художественных увлечениях. К концу второй беседы консультант пытается интерпретировать
поведение Сэма — так зовут студента — с точки зрения механизма компенсации.
С. Ладно, я скажу вам. Мне кажется, я беспокоюсь из-за мысли, что у меня развивается комплекс превосходства или
что-то в этом роде. На самом деле я не чувствую особого превосходства, но не знаю... Как бы то ни было, а что такое комплекс
превосходства? Это когда ты думаешь, что ты лучше всех в божьем мире или что?
К. Кажется, ты действительно переживаешь из-за людей. Ты на самом деле чувствуешь, что люди не считают тебя таким уж неординарным, и ты обижаешься на них, потому что они, в свою очередь, смотрят на тебя свысока. И ты прибегаешь к
разным приемам, которые, возможно, поддерживают твою уверенность в себе, но ты на самом деле не совсем уверен в том, что
это так.
С. (Молчание, длительная пауза.)
К. Сэм, ты создал себе эти интеллектуальные одеяния — твой атеизм, любовь к искусству, твое увлечение необычными книгами и многое другое, — и ты веришь в них, однако ты не полностью уверен в них, ведь так?
С. Я абсолютно уверен, черт возьми.
К. Тогда, видимо, мне не все еще понятно. Разумом ты в них веришь, ты все их выдумал, и у тебя есть свои аргументы, но ты предпочитаешь все-таки беспокоиться о себе из-за того, что веришь в них и отличаешься от других людей.
С. Э, я не знаю — я не беспокоюсь...
Без всякого сомнения, интерпретация консультанта в этом случае абсолютна верна. Но это не делает ее
более приемлемой для студента. Если бы Сэм смог осознать, что придумал свои сверхинтеллекгуальные
увлечения, чтобы компенсировать недостаток социального приятия, то вполне возможно, что ему не понадобился
бы консультант.
Применение интеллектуальной интерпретации составляет важнейшую часть классического психоанализа.
Широкое распространение получила интерпретация сновидений как проявлений скрытых враждебных импульсов,
вытесненных инцестуозных и иных сексуальных желаний, стремления избежать наказаний. Часто на практике эти
интерпретации отвергались клиентом. Только совсем недавно основное внимание было переведено на другую
часть уравнения: не имеет значения, насколько точна интерпретация, важно лишь, в какой степени она принимается и ассимилируется клиентом.
Проследить симптомы до причин, до их зарождения в детском возрасте или осознать те пути, посредством
которых симптомы упрощают невыносимые жизненные ситуации, может оказаться либо вообще безрезультатным,
либо повлечь за собой отрицательный результат, если клиент не может принять такую интерпретацию. Таким образом, и в работе с детьми, и в психоанализе, и в консультировании все меньше внимания уделяется словесной,
интеллектуальной интерпретации возможных причин или смысла человеческого поведения. Пришло время осознать, что мы не меняем с должной эффективностью поведение человека, предлагая ему интеллектуальную картину
его паттернов, независимо от ее точности.
Базовые допущения. За исключением одного все методы работы с неадаптированными индивидами
базируются на двух основных допущениях. Они подразумевают, что консультант более чем другие компетентен
решать, какие цели должен иметь индивид и как оценить его ситуацию. Это утверждение справедливо для тех
подходов, в рамках которых используются запреты или убеждения, личное влияние и даже интерпретирование. Из
перечисленных методов все, кроме катарсиса (Возможно, это объясняет тот факт, что катарсис является единственным из этих
методов, который был широко распространен и усовершенствован.), подразумевают цель, которую определяет консультант, все
они глубоко впитали в себя идею о том, что “консультант лучше знает”. Второе базовое представление сводится к
тому, что в процессе анализа консультант сможет найти те приемы, которые приведут клиента к достижению
поставленных консультантом целей наиболее эффективным способом. Поэтому такие приемы считались лучшими
методами консультирования.
Новая психотерапия
Противоположным перечисленным методам психотерапии является современный подход, зародившийся в
области направленной помощи детям и взрослым. По ряду признаков, которые будут определены в дальнейшем,
он в корне отличается от всех остальных. Этот новый подход основывается на разнообразных многочисленных
исследованиях. Перечислить все источники довольно сложно. Одними из важнейших являются исследования Отго
Ранка, которые, в свою очередь, были переработаны его последователями Тафтом, Алленом, Робинсоном, а также
другими специалистами из области “терапии отношений”.
Важным источником новой психотерапии послужил современный психоанализ, который достаточно
окреп, чтобы отнестись с должной критикой к терапевтическим процедурам самого Фрейда и усовершенствовать
их. Многие ученые и специалисты принимали участие в формировании данного направления, но, пожалуй, самая
известная из них — Хорни. Быстрое развитие игровой терапии привлекло к ней интерес специалистов разных
областей и во многом способствовало появлению нового и более корректного взгляда на психотерапию. Эксперименты в области групповой терапии, попытки привнести принципы индивидуального консультирования в групповой терапевтический процесс также значительным образом способствовали развитию и совершенствованию нового терапевтического мышления (Библиография по данному вопросу представляет наиболее значимые издания, повлиявшие на
формирование современного взгляда на развитие терапевтического мышления. ). По-видимому, имеет значение тот факт, что
появление новой точки зрения на психотерапию во многом было обязано развитию практики лечения в клиниках,
школах и в рамках различных служб, а не академическим исследованиям. И хотя источники различны, а
специалисты, которые внесли существенный вклад в развитие нового подхода в терапии, являются
представителями отличных друг от друга дисциплин и основываются на разных базовых представлениях,
существует некое объединяющее ядро — практическая деятельность, развивающаяся на основе общих элементов
каждого из подходов.
Особенности. Современный подход отличается от предшествующих тем, что преследует совершенно
другую цель. Он прямо направлен на большую независимость и целостность личности без расчета на то, что если
консультант будет помогать в решении проблемы, то будут достигнуты и результаты. Человек, а не проблема
ставится во главу угла. Цель — не решить отдельную проблему, а помочь индивиду “вырасти” таким образом,
чтобы он сам смог справляться с существующей, а также с последующими проблемами, будучи уже более
интегрированной личностью. Если он сможет обрести достаточную целостность, чтобы решить какую-то одну
проблему, являясь в большей степени личностью независимой, ответственной, ясно мыслящей и хорошо
организованной, то на этом же уровне он сможет решать и все свои новые проблемы.
Если сказанное представляется несколько туманным, можно прояснить это положение, обозначив ряд
отличий нового подхода от старого. Во-первых, делается упор на стремление индивида к внутреннему росту,
здоровью и адаптации. Терапия заключается не в том, чтобы что-то делать для индивида, и не в том, чтобы
принуждать его совершить нечто с собой. Нет, ее задача — освободить его для того, чтобы он мог нормально
развиваться, преодолевать трудности и снова двигаться вперед.
Во-вторых, новый терапевтический подход уделяет больше внимания эмоциональным факторам,
чувственным аспектам ситуации, нежели интеллектуальным ее аспектам. Такая позиция окончательно убеждает в
справедливости давно известного положения о том, что большинство проблем приспособления не связаны с
ошибками знания; знания не являются действенным фактором, поскольку они блокируются эмоциональным
удовлетворением, которое возникает у индивида в связи с дезадаптацией. Мальчик, который занимается
воровством, знает, что это нехорошо и предосудительно. Родитель, который придирается и делает выговоры или
отторгает собственного ребенка, знает, что будет осуждать за это других родителей. Ученик, который игнорирует
класс, мысленно осознает причины этого действия. Студент, получающий низкие оценки, несмотря на хорошие
способности, регулярно проваливается на экзаменах вследствие определенного эмоционального удовлетворения,
которое приносит ему этот провал. Современная терапия в максимальной степени направлена непосредственно на
мир эмоций и чувств и не пытается осуществить эмоциональную реорганизацию индивида на основе
интеллектуального подхода.
В-третьих, подобная терапия уделяет значительно больше внимания настоящему, а не прошлому
индивида. Важнейшие эмоциональные паттерны индивида, которые используются для функционирования
психики, те, которые по его ощущениям требуют серьезного рассмотрения, обнаруживаются в уже существующих
способах приспособления, в том числе в ситуации консультирования, так же как и в его прошлом опыте. Прошлое
очень важно с точки зрения исследователя, старающегося понять развитие человеческого поведения. Для терапии
же оно не всегда имеет значение. Поэтому сейчас значительно меньше внимания, чем ранее, уделяется истории
ради истории. Весьма любопытно, что когда не применяется тактика расследования “фактов” из прошлого
индивида, то часто в терапевтическом контакте динамика развития личности определяется гораздо лучше.
Следует упомянуть еще одну специфическую особенность данного подхода. Вначале особо
подчеркивалось, что терапевтическое взаимодействие само по себе является опытом роста. Во всех
вышеупомянутых психологических направлениях предполагалось, что индивид развивается и меняется, его
решения становятся более адекватными уже после того, как он покинул терапевтический кабинет. В современной
практике терапевтический сеанс — это сам по себе опыт роста, процесс роста. Здесь индивид учится понимать
себя, осуществлять значимый для него, независимый выбор, успешно строить отношения с другим человеком уже
на другом, более зрелом уровне. В каком-то смысле это, возможно, — самый важный аспект описываемого нами
подхода. Подобное обсуждение проблем в чем-то аналогично дискуссиям в сфере образования, когда пытаются
определить, является ли школьный этап подготовкой к жизни, или это сама жизнь. Без всякого сомнения, данный
вид терапии — не подготовка изменения, это и есть само изменение.
Типичные стадии терапевтического процесса
Нет ничего сложнее, чем формулировка точки зрения. Если все вышесказанное носило описательную
форму, теперь позволим себе перейти непосредственно к рассмотрению самого процесса терапии. Что
происходит? Что изменяется в ходе контактов? Что делает консультант? Что делает клиент? В последующих
разделах мы попытаемся кратко и в достаточно упрощенной форме определить различные этапы консультативного
процесса, поскольку автор многократно наблюдал, как они протекают, и проиллюстрировать их примерами из
клинической практики. Хотя различные аспекты терапии описываются отдельно и в определенном порядке,
следует подчеркнуть, что терапия — единый процесс, в котором определенные этапы могут накладываться друг на
друга и в котором все они взаимосвязаны. Они следуют приблизительно в том порядке, который представлен
ниже.
1. Человек обращается за помощью. Очевидно, это один из самых важных этапов терапевтического
процесса. Индивид взял себя в руки и совершил поступок первостепенной важности. Он может отрицать
независимость своего поступка. Но если это выстраданное решение, то оно может привести прямо к терапии. Здесь
также стоит упомянуть, что события, сами по себе незначительные, часто служат столь же благоприятной почвой
для самопонимания, как и те, что представляются более значительными. Это можно подтвердить на примере
интервью с Артуром, мальчиком, которого прислали для прохождения лечебного курса (психология “4”),
благодаря чему он и оказался на консультации. В течение первых трех минут первой беседы произошло
следующее изменение (запись с фонографа):
К. Я не слишком хорошо представляю, как ты здесь оказался. Я имею в виду, что не знаю, предложил ли тебе кто-то
приехать ко мне или тебя самого что-то волнует, и поэтому ты захотел, чтобы тебе помогли.
С. Я разговаривал с мисс Дж. в школе искусств, и она предложила мне пройти курс. Потом мой педагог порекомендовал мне встретиться с вами, поэтому я здесь.
К. То есть ты будешь проходить курс, потому что тебе посоветовали.
С. М-м.
К. Поэтому, наверное, ты у меня и оказался,
С. Да.
К, Ну что ж, я хотел бы кое-что разъяснить. Если я могу помочь тебе справиться с теми проблемами, которые, возможно, беспокоят тебя, то буду рад это сделать. С другой стороны, я не хочу, чтобы ты полагал, что обязан приходить ко мне,
что это часть твоего курса или что-то подобное. Иногда у человека бывают трудности с учебой или с чем-то другим. Их можно
лучше проработать, если обсудить с кем-то, постараться докопаться до сути, но я думаю, что решение прийти должно зависеть
от самого человека. И я хочу, чтобы было понятно с самого начала: если ты захочешь приходить ко мне, то я смогу выделить
тебе определенное время — раз в неделю, и ты можешь приходить и говорить о своих проблемах, но ты не обязан это делать. А
теперь, не знаю, — может быть, ты еще немного расскажешь о том, как ты попал на курс “4”? Я понял, что миссис Дж.
предложила тебе это.
С. Да, мне посоветовала мисс Дж. Ей показалось, что мои учебные навыки не на высоте. Если бы это было не так, то
это, наверное, не слишком сказывалось бы на моих оценках и на всем остальном. Поэтому она подумала, что если я пройду этот
курс, то, может быть, научусь более эффективным методам работы и смогу лучше использовать свое время, концентрироваться
и так далее.
К. Таким образом, твоя цель — пройти курс, чтобы удовлетворить мисс Дж.
С Точно. Нет, это не так. Это нужно для того, чтобы я сам стал лучше.
К. Понимаю.
С. Плевать на мои учебные занятия, распределение времени и на то, как лучше сосредотачиваться.
К. М-м.
С. Я просто прохожу курс. Она предложила это мне, а я согласился для моей же личной пользы.
К. Я понимаю. Так ты пришел сюда отчасти потому, что она тебе это предложила, а отчасти это твое собственное
желание пройти через что-то подобное, ведь так?
С. Мне казалось, что мне это нужно, поэтому я согласился. (Смеется.)
К. Хорошо, тогда меня больше интересует то, почему ты думал, что это необходимо тебе, а не только мисс Дж. Почему ты думал, что тебе это нужно?
Обратите внимание, что в начале первой беседы в первых высказываниях ученика видна полная
зависимость. Он не берет на себя никакой ответственности ни за прохождение курса, ни за обращение к
консультанту. Когда эта установка осознается им, он постепенно переходит к высказыванию, в котором
ответственность уже разделяется (“Она предложила мне это, а я согласился для моей же личной пользы”), и,
наконец, берет на себя всю ответственность за свои действия (“Мне казалось, что мне это нужно, поэтому я
согласился”). Трудно переоценить, насколько это существенно для консультирования. Если подразумевается, что
консультант или некое третье лицо ответственно за то, что студент оказался на приеме у терапевта, то чуть ли не
единственными приемами здесь являются внушение и советы. Но если клиент берет на себя ответственность за то,
что пришел сюда, он также принимает и ответственность за работу над своими проблемами.
2. Ситуация оказания помощи, как правило, определена. Вначале клиенту дают понять, что консультант не
имеет ответов, но что ситуация консультирования сама по себе обеспечивает клиенту возможность при поддержке
консультанта выработать собственное решение его проблемы. Иногда это происходит в довольно общем виде, хотя
в других примерах ситуация более четко определена условиями конкретного случая, такими, как инициатива
назначения встречи, или ответственность за шаги, которые необходимо осуществить, или решения, которые нужно
выполнить.
В беседе с Артуром, которая приводилась выше, мы находим пример, когда ситуация определена
консультантом. Он объясняет, что на Артура не оказывается давления и что мальчик может воспользоваться
ситуацией, если пожелает. Очевидно, что такого обращенного к интеллекту объяснения недостаточно. Весь
процесс беседы должен всячески подкреплять эту идею до тех пор, пока клиент не почувствует, что у него есть
возможность выработать необходимые решения.
Другим примером может послужить фрагмент из первой беседы с миссис Л. Эта женщина обратилась в
клинику с жалобами на своего десятилетнего сына. После двух сеансов диагностики в их взаимоотношениях была
выявлена определенная проблема, и ее попросили ответить, хотела бы она проработать эту проблему вместе с
сыном. Она как-то нерешительно и боязливо согласилась и в конце концов пришла на первый сеанс к психологу,
который должен был взять на себя роль терапевта. Вот отрывки из ее первой беседы, которая приводится на основе
письменного отчета консультанта.
Наше время уже почти истекало, и, желая как-то подвести беседу к заключению, я спросил: “Что думает ваш муж о ваших визитах сюда, где с нашей помощью вы пытаетесь решить некоторые проблемы?” Она с легким смешком сказала:
“Ну, он довольно безразличен к этому. Но он сказал еще, что-то вроде того, что не хочет, чтобы над ним ставили
эксперименты или чтобы с нами обращались, как с белыми крысами”. На что я спросил: “Быть может, вы тоже думаете, что
такое возможно?” — “Ну, я просто не знаю, чего ждать”. И я заверил ее, что мы не будем заниматься чем-то необычным или
странным. Она будет обсуждать проблемы со мной, а Джим — с мистером А., с тем чтобы понять, как они оба воспринимают
ситуацию, подумать об отношениях между собой и членами их семьи и получить представление о взаимоотношениях в семье в
целом. На что она ответила: “Хорошо, значит, и о Марджори тоже; наверное, есть что-то важное, связанное с ней. Может быть,
она тоже замешана в этом”.
Заметьте, консультант дает понять, что это именно ее задача — создать условия, в которых могут быть
решены ее проблемы и более честно определены взаимоотношения в семье. Она считала, что ни в коей мере не
ответственна за ответы. Но ее понимание проблемы выразилось в том, что она решила привнести новый аспект в
ситуацию — отношение с дочкой — и высказала пожелание поработать с консультантом над этим.
Еще одним примером проиллюстрируем, что часто можно определить, установив реальную
ответственность в самом, казалось бы, незначительном вопросе. На первой консультативной беседе со студентом
после того, как было установлено взаимодействие и прозвучало несколько объяснений, к концу беседы произошел
следующий диалог (фонограмма):
С Я думаю, может быть, в следующий раз, когда я приду к вам, что-то изменится. Может быть, тогда я буду немного
лучше знать, о чем говорить.
К. Ты бы не смог прийти в пятницу в это же время?
С. Да, можно.
К. Как скажешь, так и будет.
С. Как я скажу?
А. Я в любом случае здесь и буду рад сделать для тебя все, что смогу.
С. Отлично, сэр, я думаю, что приду.
К. Хорошо.
За этот короткий эпизод произошло довольно многое. Студент высказал в некоторой степени независимое
утверждение, показывая, что он намеревается по крайней мере разделить ответственность за участие в следующем
сеансе. Консультант поддержал его, предоставив возможность студенту самому принять решение по поводу
следующей встречи. Студент, чувствуя, что это обычная, ничего не значащая фраза, оставляет ответственность
консультанту, говоря: “Да, можно”. Когда консультант дает понять, что ситуация консультирования на самом деле
в руках клиента, мы обнаруживаем откровенное удивление студента, когда он спрашивает: “Как я скажу?” Весь
его тон меняется, когда потом он твердо и решительно заявляет: “Отлично, сэр, я думаю, что приду”. Впервые он
действительно берет ответственность на себя.
Таким образом, посредством слов, действий или того и другого клиенту помогают почувствовать, что
сеанс консультирования полностью принадлежит ему и он может использовать шанс быть самим собой и отвечать
за это. В случае с детьми слова не столь продуктивны и ситуация должна быть почти целиком определена с опорой
на свободу и ответственность в действиях, но лежащая в основе процесса динамика, видимо, во многом та же.
3. Консультант стимулирует свободное проявление чувств, связанных с проблемой. В некоторой степени
это достигается дружеским, заинтересованным и располагающим отношением консультанта. Частично это связано
с улучшением техники лечебной беседы. Мало-помалу мы научились воздерживаться от желания подавлять поток
враждебности и беспокойства, чувства тревожности и чувства вины, амбивалентности и нерешительности,
которые свободно проявляются, если удалось дать клиенту почувствовать, что сеанс — это действительно его
время и он может использовать его так, как захочет. Мне кажется, что именно в этом консультанты проявили
максимум воображения и очень быстро усовершенствовали свои приемы, направленные на переживание
катарсиса. Это можно проиллюстрировать небольшими отрывками из двух бесед, одна — с матерью, миссис Л., а
другая с ее десятилетним сыном Джимом. Оба эпизода относятся к начальным терапевтическим контактам. На
первом сеансе женщина полчаса с чувством рассказывает о примерах плохого поведения Джима. Она говорит о его
ссорах с сестрой, отказе одеваться в нужное время, о его раздражающей манере мямлить за столом, плохом
поведении в школе, его нежелании помогать дома и т. д. Каждое из ее высказываний представляет собой критику в
адрес мальчика. Ниже приводится короткий отрывок из заключительной части ее тирады (не фонографическая
запись).
Я спросил: “Вы как-то пытались помочь ему делать то, что от него требовали?” “Ну, в прошлом году, — начала она,
— мы отдали его в специальную школу, и я старалась вознаграждать его за определенные действия и пыталась выбить из него
желание делать то, что не положено, но к концу дня он все равно поступал по-своему и делал практически все, что хотел. Я
оставляла его одного в комнате и игнорировала до тех пор, пока не чувствовала себя просто взбешенной, готовой кричать”. Я
заметил: “Возможно, иногда вы на самом деле...” И она очень быстро проговорила: “Да, иногда я действительно кричу из-за
этого. Я всегда считала, что достаточно терпелива с ним, но оказалось, что больше так не могу. В другой раз сестра моего мужа
приехала к нам на обед, а Джим за обедом начал свистеть. Я велела ему прекратить, но он продолжал. Наконец он перестал.
Позже сестра мужа сказала, что она бы вышвырнула его из-за стола, если бы он продолжал свистеть после того, как его
попросили прекратить. Но мне показалось, что ни к чему идти у нее на поводу”. Я спросил: “Вы полагаете, было бы не совсем
хорошо использовать столь сильные средства, как те, о которых говорила ваша родственница?” Она ответила: “Да. Его манера
вести себя за столом ужасна. Чаще всего он ест руками, несмотря на то, что у него есть замечательные серебряные нож, вилка и
ложка. А иногда он хватает кусок хлеба и выедает у него середину или протыкает пальцем нарезанные куски хлеба. Вам не
кажется, что мальчик его возраста должен знать, что этого делать нельзя?” Я ответил: “Это заставляет вас обоих — вас и
вашего мужа — чувствовать себя ужасно”. Она ответила: “Да, конечно. А иногда он может быть хорошим, просто золотым
мальчиком. Например, вчера он целый день вел себя хорошо и вечером сказал отцу, что был хорошим мальчиком”.
Надо отметить, что основная цель консультанта — не в коем случае не препятствовать такому потоку
враждебности и критических замечаний. Здесь мы не пытаемся убедить мать, что ее сын — замечательный, в
сущности нормальный, трогательно жаждущий любви ребенок, хотя на самом деле так оно и есть. Единственной
функцией консультанта на данном этапе является поощрение естественного проявления эмоций у собеседника.
Как все это выглядит с точки зрения мальчика, лучше всего можно продемонстрировать, прослушав
запись проходящей в это же время беседы Джима со вторым психологом. Для Джима это первый сеанс игровой
терапии. Сначала он увлекается предварительной игрой, а потом лепит из глины фигурку, которую называет
отцом. Игра с этой фигуркой продолжается довольно долго и большей частью сводится к тому, что Джим пытается
поднять отца с постели, но тот сопротивляется (как можно было догадаться, это обращенная домашняя ситуация).
Джим играет обе роли разными голосами, и мы предлагаем ознакомиться со следующим фрагментом фонограммы,
где роли обозначены буквами “О” (отец) и Дж., чтобы было понятно, от чьего лица говорит мальчик.
О. Я хочу, чтобы ты остался и помог мне.
Дж. А я и не собираюсь. Мне надо кое-что сделать.
О. Ах так, тебе надо?
Дж. Да, я хочу кое-что сделать.
О. Хорошо, давай делай!
Дж. Отлично, вот тебе! (Бьет его и сшибает голову.) Теперь не скоро отрастет. Ух, я тебе кое-что оторву, я тебе покажу. Так. Я заставлю тебя слушаться, вот так. Ты теперь не пойдешь спать! (Очень короткая пауза.) Ну говори, что ты делал,
собирался спать? Ха, ха!
О. Я не спал.
Дж. Хорошо, ты, должно быть, что-то сделал! Я уже устал от твоей наглости! Вставай, вставай, вставай (кричит),
давай, папа, вставай!
Несколько мгновений спустя он изображает, как будто кто-то поднимает отца на воздух с тем, чтобы помучить его.
Он продолжает играть.
Дж. Давайте заколдуем этого парня за то, что он держит ребенка при себе целый день. (Короткая пауза.) Они его
достали.
О. Эй, опустите меня.
Дж. Только после того, как ты пообещаешь отпустить ребенка на целый день.
О. Нет, не пообещаю.
Дж. Отлично, тогда тебе придется болтаться на этой высоте; слушай, тебе придется смириться, и ты так и сделаешь.
О. Помогите, эй, ребята, я падаю. Помогите!! (Короткая пауза, во время которой он роняет фигурку, а затем давит ее.)
Дж. Это все, ребята. (Пауза.) Его нет. Он упал со скалы вместе с машиной.
Эти два отрывка дают понять, насколько глубокими могут быть спонтанно выражаемые чувства, если они
не блокируются консультантом. Консультанту приходится выполнять более чем отрицательную функцию в этом
процессе, которую лучше всего рассматривать в качестве отдельного аспекта терапии.
4. Консультант распознает, принимает и проясняет эти негативные чувства. Здесь есть одна тонкость,
которую студентам обычно бывает трудно понять. Если консультант должен принять эти чувства, он должен быть
готов реагировать не на реальное содержание того, что говорит ему клиент, а на те чувства, которые скрываются за
этим. Эти чувства могут быть глубоко амбивалентными, иногда — это чувство враждебности, иногда — чувство
неадекватности. Какими бы они ни были, консультант стремится своими словами или действиями создать
атмосферу, в которой человек мог бы осознать свои негативные чувства и принять их как часть самого себя,
вместо того чтобы проецировать их на других или скрывать их с помощью защитных механизмов. Зачастую
консультант в беседе проясняет эти чувства, не пытаясь при этом интерпретировать их причину или оспаривать их
целесообразность, — тем самым он просто признает, что они существуют и что он принимает их. Так, фразы
наподобие: “Вам горько говорить об этом”, “Вы желали бы исправить этот недостаток, но до сих пор понастоящему еще не захотели этого”, “То. о чем вы говорите, звучит так, будто вы чувствуете себя достаточно
виноватым”, как правило, довольно часто встречаются на сеансах подобного рода терапии и почти всегда, если они
верно передают чувство клиента, способствуют более свободному движению индивида вперед.
Мы привели уже достаточное количество примеров того, как оказывается помощь такого рода. В случае с
Артуром почти каждое утверждение консультанта, за исключением пространного объяснения, — это попытка
вербализовать и прояснить те чувства студента, которые он испытывал по отношению к своему визиту к терапевту.
В первом отрывке из беседы с миссис Л. консультант не предпринимает попытки бороться со скрытым страхом
женщины, страхом, что с ней будут обращаться как “с белыми крысами”. Она сама постепенно осознает и принимает этот страх. Во втором отрывке, связанном с этим случаем, мы видим следующие примеры данной особенности терапевтического процесса. Консультант принимает раздраженность матери, отсутствие надежды, отчаяние —
все, без критики, без возражений, без чрезмерного сочувствия. Он принимает эти чувства просто как факт, придавая им более ясную и четкую форму, нежели сама женщина. Консультант, нужно заметить, все время чутко следит
за чувствами и эмоциями, а не за содержанием ее бесконечных жалоб. Так, когда мать сокрушается по поводу
поведения Джима за столом, мы обнаруживаем не попытку ответа в русле обеденного этикета, а внимание к чувствам матери по этому поводу. Заметьте, однако, что консультант не выходит за пределы сказанного матерью. Это
очень важно, поскольку можно нанести серьезный вред, продвигаясь слишком быстро, вербализуя те установки
клиента, которые тот еще не успел осознать. Это ограничение вызвано тем, что в первую очередь клиент должен
полностью распознать и принять те чувства и эмоции, которые смог выразить.
5. Если индивид достаточно полно выразил свои негативные чувства, за этим следует весьма слабое и
нерешительное проявление позитивных импульсов, которые способствуют росту индивида в ходе терапии. Для
студента, который только что приступил к изучению данного терапевтического метода, нет ничего более
удивительного, чем мысль о том, что эти положительные эмоции — один из самых четких и предсказуемых
аспектов во всем процессе. Чем сильнее и глубже выражение отрицательных чувств (при условии, что они
осознаются и принимаются), тем больше вероятность последующего проявления положительных чувств — любви,
самоуважения, социальных импульсов, стремления к зрелости.
Это четко прослеживается в примере беседы с миссис Л., на которую мы только что ссылались. После того
как ее антагонистические чувства были полностью приняты, становится совершенно неизбежным медленное
продвижение в направлении позитивных чувств, которые столь неожиданно проявляются в ее утверждении: “А
иногда он может быть просто золотым мальчиком”.
Для Джима, ее сына, требуется более длительный период, прежде чем начнут возникать положительные
эмоции. В течение трех сеансов (раз в неделю) он продолжал свою агрессивную игру, мучая, избивая и убивая
игрушечные фигурки своего отца и сатаны (иногда называемого “папой”). К концу третьего сеанса его
драматизация продолжается и становится сном, а затем... не сном.
“Нет, это никакой не сон. Я именно так и хотел. Теперь это послужит тебе предостережением (ударяет по
глиняной фигурке). Теперь это научит тебя не смеяться над своими детьми! Мальчик проснулся и понял, что это
все сон, и сказал, что “настало время выбраться из этих снов”.
Потом Джим перестал играть с глиной, немного побродил по комнате. Достав из кармана смятую газету,
он показал психологу фотографию и сказал: “Чемберлен был такой симпатичный, потому я вырезал его
фотографию и принес ее с собой”.
Это было его первое позитивное утверждение в чей-либо адрес. После этого враждебность если и
проявлялась, то очень умеренно, и изменениям в терапевтической ситуации примерно сопутствовали изменения в
семейном кругу.
6. Консультант признает и принимает выражаемые клиентом положительные чувства точно так же, как и
отрицательные. В восприятии позитивных переживаний нет ни одобрения, ни похвалы. Они рассматриваются как
часть личности, не больше и не меньше, равно как и отрицательные проявления. Моральные установки не имеют
отношения к данному виду терапии. Именно это принятие как зрелых, так и незрелых импульсов, агрессивных и
социальных установок, чувства вины и позитивных проявлений дает индивиду возможность первый раз в жизни
понять себя таким, каков он есть на самом деле.
Ему не нужно защищаться от своих негативных чувств. Ему не дают переоценить свои позитивные
чувства. И именно в такой ситуации спонтанно наступает просветление, инсайт, неожиданное понимание самого
себя. До тех пор пока вам самим не представилось случая наблюдать, как возникает инсайт, трудно поверить, что
люди способны настолько ясно осознавать самих себя и свои паттерны.
7. Такой инсайт, самопонимание и самопринятие — следующий важный этап всего процесса. Он
обеспечивает основу для дальнейшего продвижения индивида к новым уровням интеграции. Искреннее
высказывание студента-выпускника: “Я на самом деле просто избалованное отродье, но хочу быть нормальным. Я
бы никому не позволил сказать о себе подобного, но это правда”. Слова мужа: “Теперь я знаю, почему испытываю
такие скверные чувства по отношению к жене, когда она болеет, даже если я не желаю таких мыслей. Потому что
моя мать предупреждала меня, когда я женился на ней, что меня всегда будет обременять больная жена”. Слова
другого студента: “Я понимаю теперь, почему я ненавижу этого профессора — он делает мне замечания точно так
же, как это делал мой отец”. Миссис Л., та женщина, о которой мы уже упоминали, произносит удивительное для
нее замечание о собственных взаимоотношениях с сыном после того, как она уже проработала большинство
враждебных чувств к нему и пережила ряд положительных эмоций на протяжении нескольких терапевтических
сеансов. Вот один из отчетов консультанта.
Одно из ее озарений заключалось в том, что сын, по-видимому, хочет привлечь к себе внимание, но методы, которыми
он пользуется для достижения этой цели, приносят ему только негативное отношение со стороны окружающих. После того как
мы немного поговорили об этом, она сказала: “Возможно, я знаю, что могло бы его исправить, — это привязанность, любовь и
уважение, без насильственной корректировки. Сейчас я поняла, что мы были так заняты его исправлением, что у нас не
оставалось времени ни на что другое”. Это высказывание доказывает, что она действительно чувствует, что изменение схемы
отношений могло бы принести пользу. Я сказал: “Это очень ценное наблюдение с вашей стороны, и нет нужды говорить вам о
том, что ваши переживания соответствуют тому, что произошло в действительности”. Она ответила: “Да, я знаю, что именно
так и произошло”.
8. С наступлением инсайта — здесь следует еще раз подчеркнуть, что перечисленные этапы отнюдь не
являются ни взаимоисключающими, ни связанными жесткой последовательностью — переплетается процесс
определения возможных решений, выбора линии поведения. Зачастую это сопровождает нечто вроде ощущения
безнадежности. По сути, индивид как бы говорит: “Вот какой я на самом деле, и я понимаю это уже гораздо яснее.
Но как мне изменить себя, как перестроить?” Задача консультанта при этом — помочь клиенту прояснить
возможность выбора, постараться сделать осознанньм чувство страха и недостаток мужества двигаться дальше,
которые в данный момент испытывает индивид. В его функции не входит обязанность настаивать на какой-то
определенной линии поведения или давать советы.
9. Затем следует один из самых волнующих моментов в терапии — включение в пока, вероятно,
непродолжительную, но очень значимую на данном этапе позитивную деятельность. К примеру, очень
необщительный ученик средней школы, выражающий страх и ненависть к другим, но вместе с тем пришедший к
осознанию своего глубоко скрытого желания иметь друзей, в течение целого часа перечисляет причины, по
которым ему страшно принять приглашение на вечеринку. Уходя из кабинета, он даже говорит, что, может быть,
он вообще туда не пойдет. Его никто не принуждает. Ясно, что такой поступок потребовал бы огромного
мужества, и, хотя он хочет, чтоб у него хватило духа, он, может быть, не способен сейчас на подобный шаг. Он
идет на вечеринку — это в огромной степени будет способствовать росту его уверенности в себе.
Дабы проиллюстрировать вышесказанное, представим еще один фрагмент записи беседы с миссис Л.,
отражающий ее позитивный шаг вперед, следующий за инсайтом, содержащимся в ранее описанном утверждении.
Вновь отчет психолога.
Я сказал ей: “Внимание и привязанность к нему, даже если он этого вовсе не требует, могут принести ему пользу”.
Она ответила: “Знаете, вы можете не поверить, но, несмотря на свой возраст, он все еще верит в Санта-Клауса, по крайней мере
в прошлом году верил. Конечно, может быть, он пудрит мне мозги, хотя я так не думаю. В прошлом году он был выше всех
детей, которые подошли пообщаться с Санта-Клаусом в магазине. Но в этом году я просто вынуждена сказать ему правду. Я так
боюсь, что он все расскажет и Марджори тоже. Я подумала, может, сказать ему об этом и сделать из этого наш с ним секрет. Я
бы дала ему понять, что он уже большой мальчик и не должен ничего говорить Марджори. Это был бы наш общий секрет, и он
уже большой и мог бы помочь мне хранить тайны. А еще, если я смогу уложить ее пораньше — она такой попрыгунчик, —
если я смогу уложить ее, возможно, он сможет помочь мне с разными рождественскими хлопотами. И в Сочельник — это когда
у нас Рождество — я отправлю других детей к бабушке, пока мы будем готовиться, а Джим сможет остаться дома и помочь с
приготовлениями”. По тому, как она говорила, чувствовалось, что помощь Джима доставила бы ей удовольствие. (Она
действительно говорила об этом с большим энтузиазмом, чем обо всем остальном.) И я отметил: “Вам было бы приятно думать,
что у вас 10-летний сын, который может вам помочь в рождественских хлопотах, не так ли?” С блеском в глазах она ответила,
что ему было бы интересно помочь ей и что она чувствует, что это пойдет ему на пользу. Я сказал, что думаю так же и что
обязательно надо попробовать.
Этот отрывок можно прокомментировать так: похоже, что предпринимаемые за достигнутым инсайтом
действия служат благоприятной почвой для зарождения нового инсайга. То есть, добившись лучшего понимания
взаимоотношений с сыном на эмоциональном уровне, миссис Л. перевела инсайт в действие, что отражает, как
много она добилась. Ее план очень мягко возвращает Джиму ее привязанность, помогает ему стать более взрослым
и избежать ревности к сестре — короче говоря, он показывает, что она теперь в состоянии реализовать истинные
мотивы такого поведения, которое поможет ей решить проблему. Если бы такое поведение было навязано консультантом прямо сразу после установления диагноза, она бы, вероятнее всего, отвергла его или попыталась бы осуществить его таким образом, что в итоге привело бы ее к неудаче. Но когда это исходит из ее внутреннего стремления
быть хорошей, по-настоящему зрелой матерью, успех обеспечен.
10. Нет смысла долго задерживаться на заключительных этапах терапевтического процесса. Как только
индивиду удается пережить глубокий инсайт и попробовать со страхом и неуверенностью проделать ряд
позитивных действий, то все последующее — это уже элементы его дальнейшего роста. Здесь имеется в виду
прежде всего развитие будущего нового инсайта — более полного и точного осмысления самого себя, когда
личность обретает мужество еще глубже взглянуть на собственные поступки.
11. Наблюдается все возрастающая интеграция поведения со стороны клиента. Уже меньше страха при
принятии решений и больше уверенности в самостоятельных действиях. Консультант и клиент теперь
сотрудничают, но на ином уровне. Личные взаимоотношения между ними достигают своего пика. Очень часто
клиент хочет узнать что-нибудь о психологе как о человеке и проявляет дружеский и весьма искренний интерес.
Поступки выносятся на обсуждение, но больше уже нет зависимости и страха, которые отмечались ранее. Вот
фрагмент из записи одной из последних бесед с матерью, которая успешно достигла инсайта.
Миссис Дж. говорит: “Я не знаю, что вы сделали с нами, с Патти и со мной, но сейчас у нас все в порядке. Я и мечтать
не могла о такой замечательной девчушке, по крайней мере за последние три недели. Вчера у нее было что-то вроде выходного.
Она не захотела подойти, когда я позвала ее, то есть она сделала это не сразу. Она была немного подавлена, но не
безобразничала. Не знаю, смогу ли объяснить вам, что я имею в виду, но что-то изменилось в ее непослушании. Она теперь
ведет себя ну не так гадко, особенно по отношению ко мне”. Консультант отвечает: “Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в
виду. Все выглядит так, будто она отказывает вам не для того, чтобы просто обидеть вас”. Миссис Дж. кивнула и сказала: “Да.
Это было как-то более естественно”.
Как это часто бывает при такого рода терапии, определенные поведенческие симптомы остались, но
женщина научилась совершенно по-другому относиться к ним и к своей способности справляться с ними.
12. На этом этапе появляется ощущение, что потребность в помощи ослабевает, и у клиента наступает
осознание, что отношения близятся к завершению. Часто следуют извинения за якобы отнятое у консультанта
время. Как и прежде, консультант помогает осознать и это чувство — то есть то, что клиент теперь управляет
ситуацией с большей уверенностью и что ему, вероятно, больше уже не хочется продолжать терапию. Как и в
начале терапии, нет никакого давления на клиента в связи с его желанием уйти и нет никаких попыток со стороны
консультанта удержать его.
На этом этапе терапии существует вероятность выражения личных чувств по отношению к терапевту.
Часто клиент произносит такие фразы, как: “Мне будет не хватать этих сеансов”; “Мне так нравилось приходить
сюда”. Консультант вправе обменяться любезностями. Несомненно, что мы сближаемся с клиентом до
определенной — здоровой — степени, когда прямо перед нашими глазами совершалось личностное развитие.
Время ограничено, и сеансы подошли к неизбежному, но здоровому завершению. Иногда на последний сеанс
клиент приносит ряд своих старых проблем или говорит о новых, как будто желая поддержать отношения, но
атмосфера уже сильно отличается от той, что была на первых сеансах, когда эти проблемы были реальны.
Таковы, видимо, главные элементы терапевтического процесса, который проводится в разных
учреждениях для решения самых различных проблем: конфликты между родителями и детьми любого возраста,
начиная с самого раннего; консультирование по вопросам семьи и брака; дезадаптация и невротическое поведение
среди студентов; трудности осуществлени профессионального выбора — одним словом, этот процесс применим в
большинстве случаев, когда индивид сталкивается с проблемой приспособления.
Вполне понятно, что такого рода анализ мог бы быть осуществлен в различных формах. В процессе, где
так много нюансов, любая попытка свести его к определенным этапам или элементам влечет за собой гораздо
больше субъективизма и некоей приближенности, нежели объективности и точности. Однако в целом данная форма терапии — это упорядоченный и согласованный процесс, во многом предсказуемый. Эта терапия в корне отличается от диффузного вероятностного подхода, когда делается акцент на том, что “каждый случай индивидуален”. Это процесс, обладающий достаточной целостностью, чтобы было возможно формулировать гипотезы, доступные экспериментальной проверке.
Подтверждения, полученные в исследованиях
Вышеперечисленные факты находят довольно интересное подтверждение в работах бывшей коллеги
автора, мисс Вирджинии Льюис, изучавшей процесс интенсивного терапевтического консультирования.
Поскольку в ее исследовании подтверждается целый ряд моментов описываемого нами терапевтического метода,
то краткий обзор ее работы может быть весьма уместен и полезен.
Мисс Льюис провела тщательный анализ шести случаев. Это были девочки-подростки, работа с которыми
велась по поводу серьезных личностных, поведенческих проблем, а также проблем, связанных с правонарушениями. Эти девушки посещали психолога от нескольких месяцев до почти четырех лет. Среднее количество сеансов
составило более тридцати. Беседы были записаны полностью, почти дословно, что дает возможность изучить и
классифицировать все вопросы, связанные с поведением консультанта и консультированием в целом (всего около
двенадцати тысяч). Период лечения был разбит на десять этапов, чтобы иметь возможность сравнивать случаи,
даже если продолжительность лечения была разной. Некоторые из полученных данных могут с достаточным
основанием служить подтверждением только что описываемого вида терапии (Lewis Virginia W. “Changing the Behavior of
Adolescent Gills — A Description of Process”. Ph. D. thesis. Teachers College, Columbia Univ., 1942.).
Было обнаружено, что вопросы, отнесенные к классу “Объяснение роли психолога”, наиболее часто
возникают на первом и втором этапах лечения. Сравните с описанием техник консультанта при определении
ситуации помощи (см. пункт 2).
В беседах с девушками почти половина затраченного времени приходилась на выявление и исследование
проблем приспособления. Эти вопросы занимали большую часть беседы на 1-м этапе, достигали своего пика на 2м и постепенно отходили на второй план на протяжении оставшихся встреч. Здесь можно провести параллель с
приведенным описанием усилий консультанта, направленных на то, чтобы клиент мог свободно выражать все свои
установки по поводу личных проблем (см. пункты 3, 4, 5). Мисс Льюис также обнаружила, что слова консультанта,
классифицированные как побуждение субъекта к более подробному описанию своей проблемы, часто встречались
на ранних этапах терапии и достигали своего апогея на 5-м этапе.
С 5-го по 8-й этап наблюдалось резкое увеличение числа утверждений субъекта, свидетельствующих об
осознании связи между различными аспектами предоставленной им информации. Это скорее всего напоминает
процесс, который автор описывает как возникновение инсай-та и достижение самосознания (см. пункты б, 7). Это
вербальное выражение внутренних процессов, которые субъект начал воспринимать, сильнее всего проявляется на
8-м этапе, ослабевая на 9-м и 10-м этапах.
Здесь уже более важны те беседы, которые посвящены планированию — новым шагам, новым решениям,
перспективам на будущее. Этот тип проблем выступает на передний край только на последних этапах, достигая
пика на финальном. Едва ли необходимо указывать, что это, видимо, свидетельствует об объективности тех
этапов, которые были описаны ранее, в главе об осмыслении новых решений и осуществлении позитивных
действий (см. пункты 8, 9). Близко связано с этим аналогичное увеличение числа утверждений обследуемых, в
которых речь идет о результатах запланированных и уже совершенных действий. Такая категория высказываний
очень часто встречается на последнем этапе.
Только к концу терапии имеет место более или менее значимое число замечаний, которое можно
охарактеризовать как желание субъекта расстаться с психологом. Признаки того, что помощь уже не требуется,
никогда не составляют большого процента высказываний. Они встречаются только на 9-м и 10-м этапах, чаще на
10-м. Параллель с описанным выше очевидна (см. пункт 12).
Высказывания, которые классифицируются как дружеская беседа между девушкой и психологом,
довольно редки на любом из этапов, но их количество стремительно увеличивается на 10-м этапе. Этот типичный
феномен уже комментировался (см. пункты 11,12).
Очевидно, что это исследование, несмотря на то, что в нем использовались другие методы и иная
терминология, является описанием терапии, которое поразительно напоминает более субъективный анализ
лечебного процесса, описанного в этой главе. Естественно, оно оправдывает дальнейшую работу над проверкой
гипотезы о том, что умело проводимые лечебные беседы — это единый процесс, представляющий собой сложную
цепочку, где один элемент следует за другим. Далее мы более детально рассмотрим каждый из этих элементов.
ЧАСТЬ II. ВВЕДЕНИЕ В КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
Глава 3
Когда применяется консультирование
Независимо от типа консультирования и ситуации, в которой консультант осуществляет свою работу,
большинство самых важных решений, могущих повлечь за собой либо успех, либо неудачу в лечении индивида,
принимаются уже на первом сеансе. Слишком часто эти решения принимаются консультантом неосознанно или с
опорой на “клиническое чутье”, а не на более прочном основании. Целью этой главы является анализ проблем,
встающих перед консультантом при первой встрече с клиентом, а именно: проблемы определения того, какой
терапевтический подход может быть использован в том или ином случае, какие элементы ситуации составят фокус
терапии, а также четкая формулировка этих вопросов для того, чтобы выбранный метод можно было применить,
исходя из наблюдаемой реальности, а не на ощупь или интуитивно.
Появление клиента. Очень много внимания уделяется огромному разнообразию проблем, симптомов и
предпосылок, которые специалист или консультант обнаруживает в поведении клиентов. И слишком мало времени
отводится многообразию установок индивида в отношении предполагаемой помощи и влиянию этих установок на
весь терапевтический процесс. Давайте рассмотрим несколько таких вариантов установок клиента по отношению к
оказываемой ему помощи.
Возьмем, к примеру, случай с мальчиком, которого привел в клинику судебный исполнитель. Мальчик
был угрюм и необщителен. Он, очевидно, считал психолога помощником судьи и сопротивлялся любому
дружескому обращению. Каждым своим жестом, каждой интонацией он пытался показать, что ему не нужна
предлагаемая помощь и что он находится в клинике против своей воли. Возможно ли консультирование в таком
случае? Другой пример: молодая девушка, которая сама пришла к консультанту в колледже явно в состоянии
глубокого стресса, уверенная в том, что здесь она найдет помощь и что она должна поговорить с терапевтом
немедленно. Налицо сильное желание получить помощь. Совершенно другая установка встречается у ребенка,
которого привела в клинику его мать. Он может сопротивляться лечению, поскольку оказывает сопротивление
матери. Он вполне может быть довольно безразличен к процедуре в целом. Он может бояться ее из-за сходства
обстановки с врачебным кабинетом. Довольно редко такой ребенок действительно стремится к помощи. Он
приходит потому, что этого хотят родители. Еще один пример клинического контакта, когда студента направляет
на сеанс к консультанту декан факультета либо из-за неуспеваемости, либо по каким-то другим причинам. Такой
студент вполне может нуждаться в помощи и может, до некоторой степени, это осознавать. Скорее он пассивно
подчиняется консультанту, в целом желая помощи, но без всякого намека на проявление инициативы в этом
процессе.
Таковы некоторые нюансы установок в отношении терапевтической и консультативной помощи. Консультант может ассоциироваться со всем, против чего восстает индивид, а может восприниматься как человек,
способный ответить на все вопросы и решить все проблемы. Индивид желает пройти лечение и считает это
достаточно простым делом, или он ведет себя подобно человеку, который позже признается, что, уже приняв
решение обратиться за помощью, ходил взад и вперед перед дверью кабинета, прежде чем набрался наконец
мужества войти.
Когда мы осознаем, что все многообразие установок пациентов в отношении помощи консультанта прямо
пропорционально количеству существующих проблем, а также самому многообразию людских типов, то мы
начинаем понимать истинную сложность ситуации. Индивид с глубоко скрытыми эмоциональными конфликтами,
ожесточенный правонарушитель, подросток, вызывающий раздражение родителей, студент, мучающийся от
неправильного профессионального выбора, работник, не любящий свою работу, — все это составляющие общей
картины, которую мы должны принимать во внимание. Мы должны также знать различия в способностях и
свойствах людей, их устойчивость и неустойчивость, умственные дефекты, степень развития интеллекта. Имея в
виду все эти основные переменные, а также уникальные индивидуальные ситуации, не поддающиеся
классификации, мы можем задаться вопросом: можно ли выделить те принципы, зная которые консультант мог бы
осуществлять свои выводы по конкретному случаю с большей ясностью?
Какой тип лечения рекомендуется? В идеальном случае консультант предпочел бы отложить решение
вопроса о том, какой терапевтический подход использовать до того времени, пока он внимательно ознакомится с
клиентом и его проблемами. В реальности это невозможно. Зачастую диагностирование на первой стадии
преграждает путь успешному консультированию. Поэтому необходимо тщательно продумать лечение точно с того
момента, когда клиент появляется в кабинете, или даже до его прихода, если имеется предварительная
информация в виде истории болезни или отчета из школы. Консультант должен постоянно задавать себе разного
рода вопросы, ответы на которые и послужат решающим фактором для выбора того или иного метода лечения. Мы
рассмотрим некоторые из этих вопросов с тем, чтобы проанализировать их значение в процессе терапии.
Некоторые основные вопросы
Находится ли клиент в состоянии стресса? Одно из первых заключений, которое грамотный специалист
должен сделать сразу, — до какой степени клиент погружен в состояние напряжения или стресса. Консультант
может помочь только тогда, когда имеет место состояние определенного психологического дистресса,
возникающего из состояния некоего дисбаланса. Такие стрессы изначально и практически всецело могут иметь
психический характер, и в их основании может лежать конфликт потребностей. Социально неприспособленный
студент хочет стать более приспособленным и в то же время стремится защитить себя от чувства униженности и
неполноценности, которые переживает в случае, когда пытается вступить в те или иные социальные отношения.
Другого индивида могут разрывать на части сильные сексуальные желания, с одной стороны, и чувство вины — с
другой. Чаще всего стресс вызван, по крайней мере отчасти, требованиями окружающей среды, вступающими в
конфликт с потребностями индивида. Брак, например, накладывает на молодого человека новое обязательство —
зрелую адаптацию, и это обязательство может переживаться как противоречащее его собственному желанию быть
зависимым или его потребности видеть в сексе табу, или его потребности доминировать и подчинять. В других
случаях требования внешней среды могут исходить от социальной группы. Хулиган из окрестной шайки может
либо вообще не чувствовать никакого внутреннего конфликта по поводу своей деятельности, либо переживать его
в незначительной степени, но стресс или напряжение появляются у него тогда, когда предъявляемые компанией
стандарты вступают в противоречие с его собственными. Студент может вообще не переживать по поводу своей
низкой успеваемости до тех пор, пока наказание со стороны руководства или преподавателей колледжа не вызовет
в нем психологического стресса. Мы слишком долго — в основном, благодаря классической фрейдистской
традиции — воспринимали конфликт как внутренний, психический феномен, не учитывая того, что в любом
конфликте содержится весомая культуральная составляющая и что во многих случаях конфликт порождается
определенным новым требованием культуры, которое вступает в противоречие с потребностью индивида.
Лечение средой может успешно использоваться даже при отсутствии такого напряжения. Например,
шайку хулиганов можно — за счет обеспечения лучшего лидерства и хороших рекреационных условий —
постепенно переориентировать с противозаконной деятельности на нормальную социальную активность, сделать
это корректно, без острых конфликтов между их собственными нормами и нормами сообщества.
Это справедливо и в отношении консультирования и психотерапии. Они могут быть эффективны лишь в
том случае, когда существует конфликт потребностей и требований, который порождает напряжение и нуждается в
разрешении. По сути, наиболее точно это можно выразить следующим образом: прежде чем будет достигнут терапевтический эффект, напряжение, вызванное конфликтом, должно быть болезненнее для индивида, нежели
стресс от попытки разрешить этот конфликт.
Это утверждение необходимо проверить, что может стать поводом для экспериментального исследования.
Его мог бы подтвердить клинический опыт. К примеру, было интересно изучать процесс лечения в тех случаях,
когда происходило временное освобождение от ситуации, порождающей конфликт. Шестнадцатилетняя девушка
освоила асоциальное поведение, что в значительной мере было обусловлено потребностью в социальном
признании и любви, а эта потребность, в свою очередь, изначально была вызвана отказом от нее собственной
матери. Девушка была помещена в школу для трудных подростков, где психолог проводил с ней терапевтические
сеансы. Энн достигла некоторого прогресса в ходе бесед, однако не могла полностью принять тот факт, что мать
отказалась от нее. Она всегда находила оправдания тому факту, что мать не писала и не навещала ее. Она
волновалась, поскольку считала, что, должно быть, с ее матерью произошел несчастный случай. Или же она
боялась, что ее мать тяжело больна. “Если что-то случится с моей матерью, у меня больше никого не останется”.
Консультант спросил ее: “Ты не чувствуешь, что есть еще кто-то, кто заботится о тебе?” Энн ответила: “Да, есть,
но никто другой не любит меня так, как мама”. Она продолжает утверждаться в этой фантазии о любящей матери и
лишь частично чувствует реальность своей отверженности и одиночества. Более чем вероятно, что если бы
терапия началась в тот момент, когда она еще жила дома, то главный конфликт был бы прочувствован глубже и
точнее, поскольку именно поведение матери постоянно возрождало и подкрепляло чувство депривации.
Другой пример, имеющий отношение к данному вопросу, — случай с пятнадцатилетним мальчиком с
неординарными умственными способностями, проблема которого состояла в навязчивом желании красть женское
нижнее белье, что несколько раз приводило его к конфликту с законом. Преподаватель направил его к клиницисту.
Мальчик находился в состоянии стресса, но в той же мере имело место амбивалентное отношение к получению помощи. В течение ряда встреч он вновь и вновь демонстрировал искреннее желание помощи и в то же самое время
считал невозможным откровенно говорить о своих чувствах и ощущениях. Клиническое объяснение этой терапевтической неудачи состоит в том, что болезненность осознания собственных сексуальных чувств, выхода на
поверхность глубоко вытесненных установок — это гораздо большее потрясение и страдание, чем дистресс жизни
с проблемой риска быть уличенным или арестованным. Его желание быть нормальным, избавиться от своего поведения недостаточно сильно, чтобы перевесить тягостную боль от встречи со своими “порочными” импульсами.
Нельзя удержаться от размышлений по поводу того, что могло бы в данном случае изменить этот баланс в позитивную сторону. Вероятно, настоящий арест и страх заключения могли бы до такой степени усилить стрессовое
состояние, что в результате он стал бы доступен для психотерапии. Необходимо дальнейшее изучение этой
проблемы равновесия, в зависимости от которого консультирование в одном случае возможно, а в другом — нет.
Приведем пример, в котором ситуация менее драматична, но можно ясно проследить изменение в соотношении противодействующих факторов. Этот случай записан на фонограмму.
Артур — двадцатилетний студент колледжа, третьекурсник. Его направили к консультанту в соответствии
с требованиями курса навыков обучения, о котором уже упоминалось ранее. На первой беседе он вскользь дает понять, что перед ним стоит серьезная проблема профессионального выбора, но акцентирует внимание на низком
уровне собственной успеваемости. В одном месте беседы он обобщает то, чего хочет достигнуть в ходе сеансов:
“Вот моя задача: во-первых, решить, чем я хочу заниматься, а во-вторых, повысить оценки — это другая,
совершенно конкретная задача”. На второй и на третьей беседах он продолжает целенаправленно обсуждать
внешнюю проблему успеваемости, а на четвертой становится более откровенным и говорит, что боится более
масштабной проблемы — профессионального выбора. Проиллюстрируем это отрывком из фонограммы. Артур
говорит о том, насколько важны установки — если думаешь, что провалишься на экзамене, возненавидишь
предмет, и наоборот. Вот продолжение беседы:
К. Иногда ты так думаешь о предмете, а иногда нет.
С. Да, это так. Иногда все как будто против тебя, а иногда все идет как по маслу, но мне нравились все предметы в
этой четверти, поэтому все должно завершиться в мою пользу.
К. Видимо, поэтому тебе намного легче отложить те проблемы, которые появятся в конце четверти.
С Да, я думаю, что так. (Пауза и смех.) В конце четверти проблема будет сводится к тому, какие предметы выбрать на
следующую четверть, и все такое.
К. Тем не менее ты не любишь думать об этом, да?
С. О боже, нет! (Смеется.) Мне не нравится об этом думать до тех пор, пока не придет время. Ну, я уже думал, когда у
меня было свободное время, пытался определить, что выбрать в следующей четверти, и все такое, но, э-э, я не знаю, это как раз
то, что хочется отложить на потом.
К. Ты хочешь отложить это, если сможешь?
С. Да, верно.
К. Это одна из вещей, которая...
С. Которую не следует делать, я знаю.
К. Нет, хорошо, ты думаешь, что окружающие не одобрят этого. Это одна из причин, почему у тебя двойственное
чувство в отношении твоего визита сюда, потому что здесь всегда есть риск того, что тебе придется думать о том, что ты лучше
отложил бы на потом.
С. Да, может быть, подозреваю, что так.
К. Ведь гораздо удобнее отложить их, не так ли?
С. Да, так. Но окружающие (пауза)... было бы лучше, если бы не приходилось их откладывать, это очевидно.
К. Но иногда требуется мужество, чтобы заставить себя подумать об этих проблемах заранее. (Очень длинная пауза.)
С. Что вы думаете о самом процессе учебы, э-э, какой, на ваш взгляд, лучший способ учиться на среднем уровне? Как
вы думаете, нужно сделать конспект нового материала, а потом просматривать его и особенно те места, которые не знаешь,
или... (Он продолжает в том же духе.)
Это стандартная ситуация, но несколько необычная в том, что клиент так откровенно заявляет о своей
установке. Его в некоторой степени беспокоит проблема конфликтов, связанная с профессиональным выбором. Он
даже чувствует, что момент давления приближается и рано или поздно он будет вынужден принять какое-то решение. Однако, пока конфликт не обострится под действием социальных факторов, он не может встретиться с ним в
процессе консультирования. Когда консультант помогает ему ясно осознать, что он избегает этой проблемы,
наступает длительная пауза, в течение которой студент, несомненно, принимает некое решение. Что это за решение, можно понять из его последующих слов, в которых он меняет тему, уходя от любых связанных с профессией
вопросов, и оставшееся время полностью посвящает обсуждению деталей, касающихся успеваемости.
Некоторые отрывки из следующей беседы показывают, как, используя нажим и давление, можно снова
вернуться к интересующему вопросу и хотя бы отчасти сделать клиента открытым для помощи консультанта. Студент начинает беседу с рассказа о каких-то весьма приятных результатах проверочных экзаменов.
К. Вы чувствуете, что все идет довольно хорошо.
С. М-м. Вчера утром я встретился с мисс Дж. в кабинете декана и получил свое расписание на следующую четверть, и
она хочет, чтобы я занимался изобразительным искусством в следующей четверти, и еще она посчитала, что для меня будет
полезна социология и литература — тоже. Я не знал, что выбрать, и подумал, что стоит пойти и посоветоваться с ней. Она
сказала, что в любое время я могу прийти и спросить ее, вот что она посоветовала.
Это утверждение на самом деле весьма красноречиво. Артур, видимо, полностью избегает конфликта. Он
дает понять — он делает лишь то, что ему говорят, и не принимает на себя ответственность за решение. Кроме
того, он дает понять, что, если консультант не решит за него его проблемы, он сможет найти другого, который
сделает это. Он продолжает описывать в подробностях предметы, которые хочет выбрать, упоминая о том, что еще
не знает, выбрать ли математику.
С. Я знаю, что она могла бы помочь мне с физикой, но, поскольку у меня уже была математика в двух семестрах, мне
кажется почему-то, что никакой пользы уже не будет.
К. Получается, что, довольно много размышляя о своих предметах, ты также пытаешься получить совет от других, да?
С. М-м, я не знаю, кажется, я сказал вам, что на прошлой неделе был в полном замешательстве по поводу того, что
изучать в следующем семестре, но думаю, что это будет изобразительное искусство, так как преподаватель сказал, что я делаю
большие успехи, и мне самому это нравится. Мне представляется, что этот предмет учит обращать внимание на детали, учит
выражать себя, учит работать руками, и — я знаю — я думаю, это мне вообще во многом помогает.
К. Мне это интересно, потому что сейчас ты говоришь то, что думаешь о занятиях изобразительным искусством, и это
кое-что значит для меня, учитывая то, что мисс Дж. и другие считают, что тебе это нужно. Да. это интересно и об этом стоит
поразмышлять, но я все-таки думаю, что самое верное решение — это твое личное решение.
С. Конечно. Я уверен, что хочу заниматься этим, поскольку — ну, мне это нравится и на первом курсе у меня
довольно неплохо получалось...
Здесь можно заметить, что клиент хотя и незначительно, но до некоторой степени принимает на себя
ответственность за выбор. После дальнейшего краткого обсуждения всех “за” и “против” он рассказывает, что ему
пришлось столкнуться с некоторыми внутренними противоречиями, вызываемыми сложившейся учебной
ситуацией.
К. Интересно, на прошлой неделе ты чувствовал, что хотел бы отложить эти вопросы насколько возможно, а на этой
неделе ты...
С. Ну, на этой неделе у меня вдохновение. (Смех.) Я думал... я увидел нескольких ребят с дневниками, это были
новички, и я подумал...
К, Кого ты увидел?
С. Я увидел нескольких новичков с их дневниками...
К. А, да.
С. Я подумал о том, что они такие юные, и я спросил: “Эй, когда понадобятся эти дневники?” Они ответили: “Мы
должны иметь их при себе в пятницу”, и я подумал: “Артур, ты должен поработать”. (Оба смеются.) Поэтому я тут же пошел к
мисс Дж....
Он продолжает рассуждать, правильно ли выбрал курсы, демонстрируя оба полюса своего амбивалентного
отношения к ситуации принятия решения.
Беседа продолжается:
К. Правильно ли я понял, что теперь твое расписание на следующий семестр составлено удачно?
С. М-м, да. Если будет возможность, я дома продумаю, как распределить время, исходя из расписания, чтобы у меня
уже были представлены и предметы, и время занятий, и все такое, а потом вообще забуду об этом до начала следующего
семестра. (Смеется.) Мне слегка полегчало...
К. Тебе не хочется думать о своем плане даже после того, как ты уже составил его?
С. Нет. Я просто хочу забыть об этом и начать думать о чем-нибудь другом. Испытываешь своего рода облегчение,
когда заканчиваешь какое-то дело. Я там видел много ребят. У них были тетради, карандаши, они почесывали голову (смеется),
должно быть, писали что-то, а потом будут над этим ломать головы (смех), о, боже!
К. Это большое дело — решить, в каком направлении идти, решить, что делать. И все это серьезная работа, да?
С. Точно. (Пауза.) Я до сих пор не знаю, что делать дальше. Я имею в виду, какую профессию выбрать.
К. Ты об этом тоже немного думал, да?
С. Да, м-м, но я еще не знаю, какой путь выбрать.
К. Ты не хочешь поделиться со мной мыслями по этому поводу?
С. О, я не знаю... мой дядя всегда говорил, что я должен заняться музыкой, и он спорит со мной каждый раз, когда мы
встречаемся. Он спрашивает меня, почему бы мне не стать музыкантом, и, ну... сперва у меня была на уме опто-метрия, и —
тогда я стал думать об оптометрии. И я поговорил с некоторыми ребятами, которые изучают остеопатию, и они сказали, что это
отличная сфера деятельности, куда стоит пойти. И вот сейчас передо мной три основных предмета — это музыка, остеопатия и
оптометрия. Я имею в виду — это то, над чем я думаю...
С этого момента Артур стал исследовать собственную проблему профессионального выбора и
конструктивно работать над ней. Уже через несколько сеансов его действия обрели нужное направление, он
определил для себя основную цель. Кроме того, он строил планы с учетом определенных альтернатив на тот
случай, если не удастся осуществить первоначальную идею.
Несмотря на то, что отрывки из этих бесед иллюстрируют некоторые общие принципы консультирования,
вопрос, который мы обсуждаем здесь, касается того, что эффективное консультирование в сфере профессионального выбора возможно только тогда, когда давление обстоятельств становится настолько сильным, что дискомфорт, вызванный обсуждением возникшей проблемы, сильнее дискомфорта от избегания этой проблемы. Хотя
Артур уходит от прямого вопроса, перекладывая ответственность на мисс Дж., тем не менее конфликт усиливается
настолько, что он решается обратиться за помощью к консультанту с тем, чтобы суметь самостоятельно принять
решение по поводу своего профессионального выбора.
Эти примеры свидетельствуют о необходимости конкретизации одного из вопросов, которые консультант
должен задать себе, приступая к работе с пациентом. Находится ли индивид в состоянии психического стресса или
напряжения, под влиянием которых решение его проблем будет более вероятным? Достаточно ли высок этот психический дискомфорт, чтобы перевесить дистресс от раскрытия интимных установок и вытесненных чувств, участвующих в возникновении проблемы? Способен ли клиент справиться со своей ситуацией?
Иногда забывают, что результаты любого типа психотерапии зависят от следующего допущения. Если
индивиду помогут переориентироваться, реорганизовать свои установки в новые паттерны, то он сможет более
успешно адаптироваться к жизни и при этом с наименьшими потерями. Он может сам найти для себя нормальные,
здоровые способы удовлетворения своих потребностей посредством социально одобряемого поведения. Одно нетрудно заметить: некоторые индивиды настолько подавлены неблагоприятными обстоятельствами или настолько
слабы из-за личностной неадекватности, что никакое изменение установок не создаст нормальной основы для
жизни. Например, малолетний правонарушитель живет в так называемой делинквентной среде, где поощряются
противозаконные действия. Дома его отвергают, предпочитая ему младшего брата, в школе никак не учитывают
его отставание в развитии, но постоянно заставляют осознавать свои неудачи. В этом случае никакое консультирование или психотерапия, видимо, не помогут. Сила деструктивных факторов такова, что простого изменения
установок мальчика недостаточно, чтобы нормальные способы удовлетворения потребностей стали для него
приемлемыми. Даже если бы он смог достичь высокой степени инсайта в своей ситуации, есть только несколько
элементов в его жизни, которые он мог бы сам контролировать. В этом случае основным подходом, с точки зрения
возможной эффективности, является лечение средой. Консультирование может играть лишь вспомогательную
роль.
Или другой пример — ситуация с матерью, от чрезмерной заботы которой страдает дочь. Эта женщина —
глубокий интроверт и невротик. У нее ряд серьезных физических дефектов, которые сделали ее инвалидом и сильно ограничили ее активность. По этим причинам у нее мало друзей, и реальная социальная жизнь почти невозможна. Ее мало радует общение с мужем, отчасти из-за плохого здоровья, отчасти из-за ее глубокой замкнутости.
Единственный интерес в жизни — это дочь. Даже это краткое описание не оставляет сомнений в том, что ее
отношение к дочери неизбежно будет гиперопекающим. Этого же достаточно, чтобы показать, что любой психотерапевтический метод обречен на неудачу. Маловероятно, что эта женщина способна реально осмыслить и осознать свою роль, но даже если бы смогла, вполне очевидно, что она не может ничего изменить. Чтобы освободить
от опеки свою дочь, позволить ей стать независимой, мать должна отказаться от своего единственного источника
подлинного удовлетворения в жизни. Она, без сомнения, поймет, что не способна на это. Ситуация слишком
осложнена неблагоприятными факторами, чтобы инсайт и осознание самой себя что-то могли изменить в данном
случае.
Яркая иллюстрация психотерапевтической неудачи — это экспериментальный психоанализ одиннадцати
преступников, который проводили Хили и Александер в 1931—1932 гг. (Alexander Franz, Healy William. “Roots of
Crime”. New York: Alfred A. Knopf, 1935, p. 305.) Несмотря на то, что правонарушители — старшие подростки и юноши
— были специально отобраны для анализа, поскольку предполагалось, что психический конфликт играет важную
роль в их поведении, практические результаты анализа оказались весьма неутешительными. В процессе анализа
этими людьми был достигнут значительный инсаит, были вскрыты некоторые психологические источники
преступления, но контроль над своим делинквентным поведением так и не был достигнут. Позднее, комментируя
этот неудачный эксперимент, Хили признал, что без улучшения экономических и социальных условий инсаит,
достигнутый в процессе психоанализа, не эффективен (Healy William. “Psychoanalysis of Older Offenders”, American journal of
Orthopsychiatry, vol. 5 (January, 1935), pp. 27-28.). Опираясь на современные знания, можно утверждать, что подобные
индивиды были неподходящими кандидатами для лечения, основывающегося только на психотерапии. Вес
факторов, ведущих к дезадаптации, был слишком велик. Нестабильность, противозаконные группировки, дефицит
рабочих мест, недостаток социально одобренных навыков — все это вместе в ряде случаев значительно превышает
эффект частичной переориентации индивида, которой ему удалось достичь.
Короче говоря, консультанту необходимо в самом начале своих встреч оценивать, насколько он способен
в результате предпринятых действий изменить жизнь клиента, может ли в чем-то измениться его ситуация,
возможны ли альтернативные решения.
В предыдущей книге автор уже указывал на то, что основные способности и свойства индивида можно
уточнить посредством тщательной оценки определенных компонентных факторов, определяющих уровень
приспособленности (Rogers Carl R. “The Clinical Treatment of the Problem Child”, chap. Ill, “The Component-Factor Method of Diagnosis”.
Boston; Houghton Wifflin Company, 1939.). Оценке подлежат такие элементы, как консти-туциональная стабильность,
наследственность, физические и психические свойства индивида. При оценке базовых свойств личности молодого
человека важное значение имеют специфика социального опыта и эмоциональная обстановка в семье. Важны
также экономические, культурные и образовательные факторы, как негативные, так и позитивные. Независимо от
того, осуществляет ли консультант тщательную оценку возможностей клиента посредством факторного анализа
или ситуация настолько ясна, что субъективного восприятия достаточно, следует учесть, что вынесение суждения
— очень важный момент. Если возможности индивида недостаточны, то консультирование как основной метод
терапевтического воздействия, вероятно, окажется бесполезным.
Доказательством послужит исследование, которое проходило под контролем автора (Bennet С. С,, Rogers С. R.
“Predicting the Outcomes of Treatment”, American journal of Orthopsychiatry, vol. 2 (April, 1941), pp. 210-221. Эта статья представляет основные
результаты исследования, но данные, которые здесь приводятся, являются частью неопубликованного материала, полученного на основе того
же исследования.). При проверке точности клинических прогнозов по двумстам случаям было обнаружено, что
психотерапия, предположительно, должна применяться при лечении детей с высоким компонент-факторным
показателем, а метод изменения среды — тех, у кого показатели низкие. Для выборки из двухсот случаев был
рассчитан средний показатель. Эта величина — среднее значение различных оценок по основным показателям
детского приспособления. Она примерно отражает возможности ребенка в плане адаптации. Для двухсот случаев
эта цифра составила 1,88 по семибалльной шкале, где число 3,00 рассматривается в качестве среднего значения
для генеральной совокупности. По сравнению со всей группой 29 детей, которым были рекомендованы
интенсивные лечебные беседы, в среднем, по данному факторному анализу, имели показатель, равный 2,17, в то
время как у группы, которой был назначен стационарный уход, средний показатель равнялся 1,64, а у детей, для
которых наилучшим средством считалось стационарное лечение в интернате, он составил 1,62. Эти различия
статистически значимы; в сопоставлении с первой группой критические отношения составляют 3,4 и 3,6 соответственно. Поскольку читатель может заинтересоваться более подробной информацией по каждому фактору, то
мы включили эти данные в табл. 1.
Можно видеть, что у группы, которая была отобрана для психотерапии, показатели наследственных
признаков и уровень умственных способностей определенно выше, чем у двух других групп. Этим детям больше
повезло с точки зрения социально-экономического статуса и ближайшего окружения. Они имеют более
благоприятный прошлый социальный опыт и некоторые преимущества в образовании. Явных различий в
физических характеристиках этих двух групп не наблюдается. Дети, отобранные для прямой терапии, были из
более благополучных семей, чем те, кто нуждался в стационарном уходе. Не было отмечено существенной
разницы в самосознании, хотя этот показатель у группы прямой терапии выше, чем у стационарной группы.
Это исследование свидетельствует о том, что в реальной клинической практике группа, которой
рекомендуется интенсивное консультирование, отличается более высокими показателями базовой способности к
приспособлению, чем те группы, для которых было рекомендовано лечение посредством изменения факторов
внешней среды (“средовой подход”). Можно сделать обратное утверждение и сказать, что психотерапия с меньшей
вероятностью должна применяться в тех случаях, где имеет место высокий вес деструктивных факторов.
Очевидно, что это исследование указывает на необходимость оценки способности клиента справиться со своей
ситуацией. Эта оценка должна осуществляться прежде, чем будет сделан вывод о том, что данный пациент может
получить ка кую-то реальную пользу от консультирования. Важность этой оценки не всегда очевидна, поскольку
большинство студентов или рабочих, скажем, в силу специфики своего окружения изначально обладают
некоторой способностью успешно справляться с ситуацией. Как таковое, подобное суждение может быть вынесено
в разных случаях и с разной целью, но мы должны рассматривать его исключительно как необходимую оценку,
дабы в случае встречи с глубоко неуравновешенным индивидом или человеком, находящимся во власти
неблагоприятных обстоятельств, мы не ждали невозможного от консультирования.
Таблица 1 Факторные показатели нескольких лечебных групп
План лечения
Компонентный фактор
Прямо
Стацие лечение № 29 онарное
разме- ещение
щение № 51
детском
№76
Разм
в
доме
Фактор наследственности: значен!” наследственных признаков, как
негативных, так и позитивных, и родовой предрасположенности. Степень физической
и эмоциональной стабильности в семье и т. д.
Фактор физического развития: значение отрицательных показателей
состояния здоровья (длительное заболевание, нестабильность, заболевания желез и т.
д.) и позитивные показатели.
Ментальный фактор: общие и специальные способности.
Влияние семьи: эмоциональный тон отношений, чрезмерная забота,
отверженность, конфликты и т.д. — факторы защищенности и здоровья.
Экономические и культурные влияния: степень финансового благополучия,
культурное развитие, влияние общественности и близкого окружения.
2,61
1,78
1,88
2,41
2,49
2.41
2,90
1,52
1,47
1.49
1,96
0,95
2,55
1,31
1,14
Социальный фактор: степень удовлетворенности от общения в собственной
возрастной группе и со взрослыми.
Образовательный фактор: уровень нормального учебного стимулирования и
этики устойчивого контроля.
Самосознание: степень понимания себя и своих проблем, способность к
принятию ответственности и самокритике.
Средний балл: общее соотношение деструктивных и конструктивных
факторов в опыте ребенка.
о=.73
1.66
1,36
1.25.
2,31
2,00
1,87
1,38
1,06
1,36
2,17
1.64
.55
0-
1,62
о=.б4
• Показатели даны по семибалльной шкале от 0 до 6; 3.0 принимается за гипотетическое среднее значение в генеральной
совокупности.
Хочет ли клиент принять помощь? Еще один вопрос, который должен беспокоить консультанта, звучит
следующим образом: “Хочет ли индивид получить помощь?” Вероятность успеха консультирования, при прочих
равных условиях, значительно повышается, если клиент желает, чтобы ему помогли, и сознательно признает этот
факт. Когда потребность в помощи достаточно сильна, клиент способен быстро вникать в значимый материал, и
если консультант умеет внимательно слушать и не прерывает потока выражаемых клиентом чувств, то прогресс в
лечении может быть достигнут очень быстро. Чтобы некоторым образом конкретизировать этот тезис, приведем
пример, где налицо сильное желание клиента получить поддержку при полном осознании этого стремления самим
индивидом.
Пол, студент колледжа, пришел к консультанту без предварительной договоренности. Он сказал, что в
отчаянии, он чувствует, что находится в состоянии сильного напряжения, не может полноценно контактировать с
окружающими, у него потеют руки и т. д. Сеанс был назначен на следующий день. Перед нами фрагмент записи
его первой беседы с консультантом.
К. Итак, вчера я отослал тебя, прежде чем мы действительно начали разговор. Теперь у нас будет
достаточно времени, чтобы все тщательно проговорить. Ты хочешь рассказать мне о том, что у тебя на уме?
С. Да, я уже говорил вам, что я чувствую — ну — сильнейшее напряжение по любому поводу — ну, я волнуюсь по
любому вопросу, гдее бы я ни был, я — ну — когда возникает какой-то вопрос, пусть даже незначительный, он ужасает, и, как я
уже сказал вам, он становится невыносимым для меня, и я на самом деле должен что-то предпринять, потому что моя карьера
иначе полетит к черту. Я не могу жить за счет своего отца.
К. Ты действительно чувствуешь, что это во многом отражается на твоей успеваемости в колледже?
С. Ужасно, о, ужасно. Я — э, по некоторым предметам стал хуже заниматься, и этого бы никогда не произошло, я
уверен, если бы я не был в таком состоянии, и я так подавлен, у меня нет больше сил. (Пауза.) Например, я не мог встать, я уже
рассказывал вам, я не мог встать у доски и рассказать то, что я отлично знаю, а когда меня вызывают, я так напрягаюсь, что не
могу спокойно думать, и — ну — все это, как-то, кажется, выходит за всякие рамки — это напряжение.
К. Каким образом?
С. Я уже сказал, что я не мог даже пойти в ресторан без ощущения напряжения, что кажется весьма странным, но я —
м-м — это проблема, с которой я как бы то ни было, но сталкиваюсь. (Пауза.)
К. Ты полагаешь, что дошел до той черты, когда необходимо уже что-то предпринимать?
С. Да, я должен, определенно. Это продолжается, я бы сказал — я могу вспомнить, мне было двенадцать лет, в первый
раз меня вызвали прочесть сочинение, которое я написал. Я был весьма горд тем, что написал, но, когда я встал перед классом,
почему-то — э-э — мои руки начали дрожать, и мне пришлось сесть. Я был ужасно унижен, кроме всего прочего.
К. Ты чувствовал, что очень сильно унижен.
С. Очень.
К. Как ты это чувствовал?
С. Я считал себя каким-то ненормальным, так, будто кто угодно может это сделать, а я нет.
Несомненно, для процесса консультирования это в высшей степени удачное начало, когда индивид, как в
данном отрывке, находится в состоянии стресса, жаждет помощи и способен обсуждать свои проблемы. Однако
анализ различных терапевтических случаев, с учетом всего многообразия обстоятельств, убедительно
свидетельствует о том, что психотерапия может иметь успех и при отсутствии осознанного желания получить
помощь. Джим, маленький мальчик, о котором уже упоминалось в главе 2, получавший облегчение, атакуя
глиняное изображение своего отца, очевидно, не осознавал своей потребности в поддержке и помощи и, возможно,
не отдавал себе отчета в том, что ему помогают. Его ситуация, видимо, идентична тому, что происходило с
восемнадцатилетней девушкой, которую привела в клинику мать, поскольку хотела держать под контролем планы
дочери по поводу замужества. Эта девушка не чувствовала никакой необходимости в помощи, однако в ходе
продолжающейся терапии она была способна весьма конструктивно воспринимать помощь. И в конечном итоге
вполне независимо решила для себя, что ее предполагаемая свадьба была, в сущности, скорее угрозой в адрес
родителей, нежели искренним стремлением к долгой совместной жизни. Также можно привести примеры работы с
пациентами, которых кто-то, обладающий над ними властью, вынудил к прохождению консультирования и которые, несмотря на первоначальное сопротивление какой бы то ни было помощи, в конце концов принимали ее.
Видимо, нам необходимо более тщательно проанализировать те ситуации, которые дают возможность человеку
принять помощь консультанта.
Допуская то, что клиент переживает некоторый конфликт или стресс, мы, вероятно, должны оговорить
еще два фактора, способствующих более конструктивному использованию консультативной ситуации. Во-первых,
должна быть физическая возможность осуществления беседы. Подобное утверждение может показаться
излишним, хотя на самом деле оно заслуживает некоторого размышления. Часто в ситуациях, когда клиента
заставляют пройти консультирование (не сам консультант, разумеется), именно факт нахождения в этой ситуации
служит отправной точкой терапевтического процесса. Так, часто ребенок, помещенный в лечебное учреждение или
интернат, может успешно пройти терапию и достичь осмысления самого себя и своей проблемы, что не могло бы
осуществиться, если бы ребенок находился в состоянии свободного выбора, касающегося того, нужны ли ему
действительно подобные сеансы. (Консультирование в подобных ситуациях порождает множество вопросов,
которые будут обсуждаться в следующей главе, в частности, опасность спутать роли авторитета и консультанта.)
Но одной физической возможности осуществления консультирования недостаточно. Клиент должен быть
способен выражать тем или иным образом свои противоречивые стремления, породившие проблему. Он может
делать это посредством игры или иного типа символизации, но психотерапия бессильна против порождающих
проблему сил, не вовлеченных, в том или ином виде, в терапевтическое взаимодействие. Сможет или нет индивид
выразить свои чувства — это вопрос способности консультанта создать благоприятную терапевтическую атмосферу, равно как и способностей самого клиента. Но при решении вопроса целесообразности консультирования в
каждом конкретном случае этот фактор необходимо принимать во внимание.
Первый сеанс с двенадцатилетней Салли выявил некоторые трудности и некоторые возможности, которые
всегда имеют место, когда принуждают к консультированию. Мать Салли (с которой мы встретимся в следующей
главе) привела дочь в клинику, поскольку она, несмотря на высокий уровень интеллекта, плохо училась в школе и
плюс к этому являлась постоянным источником конфликтов дома, особенно между ней и ее сестрой. Салли яростно отвергала любые попытки своих родителей и других людей “достать” ее и жила в собственном мире. Она сопротивлялась и попыткам привести ее в клинику. Но эта установка оказалась преувеличенной, и через несколько
месяцев все было подготовлено для начала сеансов. Салли начала работать с одним консультантом, а ее мать — с
другим. Далее предлагаем отчет консультанта о первой части первой лечебной беседы.
После того как мы расселись, я сказал: “Мне кажется, сегодня был сильный гололед, когда вы ехали сюда. Должно
быть, очень скользко на дороге?” Никакого ответа. “Ты живешь в В., не так ли?” Бурчание, означающее “да”. Она сидела в
кресле, скрестив ноги, рот довольно плотно сжат, и большую часть времени смотрела на меня, не избегая моего взгляда.
После очень короткой паузы я сказал: “Тебе, наверное, интересно, почему ты здесь, и, наверное, не очень-то хочется
здесь находиться?” Никакого ответа.
После этого первого замечания я произнес еще несколько фраз по поводу того, что ничего не знаю о ней, ее семье,
что, по-видимому, ее мама считает, что ей можно помочь стать счастливее и что она могла бы добиться больших успехов в том,
к чему проявляет способности. Никакого ответа.
Я продолжал: “Я не знаю, отчего это происходит, но чаще всего, когда мы поговорим о своих проблемах с кем-то другим, то это помогает понять их и обрести хорошее самочувствие. И еще, я не вправе и не хочу указывать, что тебе следует
делать или что ты должна думать или чувствовать”.
Салли пробурчала: “Что вы имеете в вицу?”
Я продолжал: “Ну, само собой разумеется, большинство людей, которые приходят сюда поговорить с нами, делают
это добровольно — когда они чувствуют, что им нужна чья-то помощь, потому что их что-то беспокоит. Ты можешь чувствовать себя несколько иначе, потому что это твоя мама решила, что было бы весьма кстати прийти сюда. Но, вполне
возможно, что разговор с кем-то может помочь человеку прояснить свои мысли и улучшить свое отношение к другим и, может
быть, к самому себе. Иногда мы испытываем сильный внутренний дискомфорт. Моя единственная цель — выслушать все, о
чем бы ты ни посчитала нужным сказать, и этим, возможно, помочь тебе стать в целом счастливее”.
Эти слова были высказаны мною не на едином дыхании, а сопровождались паузами, отделявшими одну мысль от другой. Кроме того, я старался выглядеть как можно дружелюбнее и не строго. Большую часть времени она сидела, уставившись
на меня, покусывая золотое сердечко — кулон, висевший у нее на шее, или теребя волосы.
После паузы я продолжил: “Ты считаешь, что довольно трудно говорить с человеком — выражать словами то, что
чувствуешь?” Никакого ответа. После очередной паузы я сказал: “В данный момент я ничего не знаю о самом главном — о
тебе, твоей семье. У тебя есть сестры?”
Салли ответила на этот и остальные подобные вопросы вполне вежливо, выдавая минимум информации. После
непродолжительной беседы такого рода наступила следующая пауза.
(Продолжение записи.)
Затем я сказал: “Ты бы хотела поговорить о чем-то близком тебе — о твоей семье, о школе или о чем-то еще?” — “Что
вы имеете в виду?” Мое следующее утверждение относилось к тому, каким образом можно сделать так, чтобы люди почувствовали себя лучше, просто поговорив с человеком, который не указывал бы им, что делать или что не следовало бы
делать. И добавил: “Тебе немного трудно понять, как это может помочь”.
Ее ответом было: “Может быть, это помогло бы некоторым, но я не думаю...” Потом какое-то бурчание, выражающее,
что ей это точно не поможет.
“Ты считаешь, это могло бы помочь кому-то, но, видимо, не принесет никакой пользы тебе”. Никакого ответа.
После паузы, когда мы оба просто молча сидели (возможно, 45-60 секунд), я сказал: “Вы, девочки, довольно хорошо
ладите между собой дома? Как зовут твоих сестер?”
Наступил непродолжительный период вопросов и ответов. Салли, назвав по именам всех членов семьи, договорила до
конца фразу по поводу семейных ссор — первую полную фразу за эту беседу. После десятка вопросов и большей частью
односложных ответов опять наступило молчание.
(Еще один отрывок из записи.)
После небольшой паузы я вновь сказал: “Как я уже говорил, иногда очень помогает беседа о тех или иных вещах —
но, кроме того, большинство людей приходят сюда, потому что хотят этого. Студенты приходят иногда потому, что не так
хорошо учатся, как им хотелось бы. Но ты, возможно, пришла просто потому, что этого хотела твоя мама, а не потому что этого
хотелось тебе”. Никакого ответа.
Я продолжал: “Если бы ты смогла сказать, что чувствуешь относительно своего визита сюда... может быть, это не
должно интересовать кого бы то ни было — ты можешь говорить все, что ты думаешь. Это нисколько не повлияет на мое
отношение к тебе, поскольку моя единственная цель — это помочь тебе”. Короткая пауза. “Как бы ты словами выразила свои
чувства, связанные с приходом сюда?”
Салли ответила: “Я не хотела — и не пришла бы”. Я кивнул, когда она сделала паузу, и сказал, что это абсолютно
нормально, что этого можно было ожидать — это же не было ее собственной идеей — прийти сюда. Она добавила весьма
любезным тоном: “Я действительно не хотела — но я пришла”. — “Но в то же время ты понимаешь, что это не твое решение”.
Никакого ответа.
После некоторой паузы я спросил: “Есть что-нибудь, о чем ты часто думаешь: проблемы или еще что-нибудь — о чем
бы ты хотела поговорить?” — “Ну, я только об одном довольно много думаю — об оценках, которые получаю в школе”. Я
кивнул и сказал: “Они иногда беспокоят тебя”. — “Да, и я думаю о том, как бы это выглядело — снова оказаться в младших
классах”. — “Тебе кажется, что это было бы не очень приятно?” Пауза. Тогда я задал ей еще один вопрос, потому что мне
показалось, что я не совсем правильно понял ее: “Это уже случалось или только может произойти?” — “О, может произойти, но
я не думаю, что это случится. Я получаю оценки 4 и 3 и думаю, что перейду в следующий класс. Я переживаю только по поводу
двоек. Но я не думаю, что получу такую оценку”.
С этого момента Салли стала свободнее, говорила о своих оценках, о нелюбви к школе, о личных планах
на будущее — стать домохозяйкой. Этот фрагмент замечательно иллюстрирует тот факт, что даже упорно
сопротивляющийся индивид, оказавшийся в ситуации, с которой, по его мнению, ему предстоит бороться,
постепенно может быть вовлечен в процесс принятия помощи. Видимо, не случайно, что поворотным пунктом
этого искусно осуществленного контакта стал момент, когда Салли начала рассказывать о своем резко
отрицательном отношении к приходу и вдруг обнаружила, что это чувство также принимается консультантом.
Впоследствии ее враждебность снизилась, что позволило ей более эффективно использовать ситуацию. Можно
также отметить, что на втором сеансе она опять проявила сильное сопротивление и несклонность к разговору в
течение большей части сеанса, но, прибегнув к тому же способу, консультант постепенно вновь подвел ее к более
конструктивному типу взаимодействия.
Пример с Салли свидетельствует о том, что, хотя осознанная потребность в помощи имеет большое
значение, можно добиться успеха в консультировании даже при сильном сопротивлении помощи, если имеется
возможность для проведения беседы и если клиент в той или иной степени способен выразить свои противоречия.
При работе с полностью независимым взрослым возможность контакта предполагает наличие
действительного желания в помощи. Данное замечание подтверждается двумя исследованиями, которые были
проведены при Смитовском колледже социальной работы ('Mills Harriet J. “The Prognostic Value of the First Interview”, Smith
College Studies in Social Work, vol.8, no. I, September, 1937, pp. 1-33. Ritterkampf Louise. “The First Interview as a Guide to Treatment”, Smith
College Studies in Social Woric, vol.8, №. I, September, 1937, pp. 34-84.). Анализ случаев, проводившийся в двух детских клиниках,
показал, что, когда родители неохотно помещают детей в клинику, просто потому, что школа или судебные власти
порекомендовали им сделать это, скорее всего прогресс в лечении будет невелик. Если же родители стремятся
помочь своему ребенку или, более того, если они хотят, чтобы и ребенок и они сами прошли лечение, то лечение
скорее всего будет успешным. Подобные родительские установки можно определить уже в ходе первой беседы.
Находится ли индивид под контролем семьи? Еще один момент, на который консультанту следует
обратить внимание при планировании терапевтической работы, особенно с ребенком или подростком, — это
природа взаимоотношений клиента с семьей. Если ребенок эмоционально зависим от родителей, подчинен
родительскому контролю и живет дома, терапия, направленная исключительно на ребенка, очень часто не
приносит желаемого результата и может даже создать дополнительные трудности. Мы должны вновь напомнить,
что одно из предположений относительно исхода терапевтического консультирования заключается в том, что
индивид должен обладать способностью и возможностью предпринять некоторые шаги в направлении изменения
своей ситуации, достигнув того или иного уровня инсайта. Подобное допущение не часто оправдано при работе с
детьми. Эффективная психотерапия с ребенком обычно включает и работу с родителями, дабы взрослый и ребенок
могли совместно осуществить те изменения, которые приведут к повышению уровня их приспособления. В
противном случае терапия с ребенком может привести к утверждению его основной оппозиции по отношению к
родителям и обострить проблему. Работа только с ребенком связана с риском того, что взрослый начнет ревновать
ребенка к консультанту, что приводит к антагонизму, когда родитель обнаруживает, что терапевт установил
близкие отношения с ребенком. Это случается даже тогда, когда разумом взрослый желает, чтобы его ребенок
получил терапевтическую помощь.
Совсем другая картина возникает в том случае, когда зависимый индивид оказывается вне сферы
родительской заботы и контроля. Каждый консультант колледжа сталкивается со студентами, зависимыми до
такой же степени, что и обычный десятилетний ребенок. Это люди, которые никогда сами не выбирают себе
одежду, никогда не чувствуют ответственность за свои действия и полностью полагаются на своих родителей.
Такие студенты, покинув дом и попав в колледж, определенно открыты консультативной помощи. Конфликт
между их желанием быть зависимыми и общественной нормой независимого существования, которую
накладывает на них колледж, создает напряжение, которое необходимо снять.
Таким образом, мы можем сказать, что эффективность консультативной процедуры с детьми обычно
требует, чтобы ребенок или подросток был эмоционально или территориально свободен от семейного контроля.
Единственным исключением здесь являются те случаи — они встречаются реже, чем можно было ожидать, —
когда проблема ребенка никак не связана с детско-родительскими отношениями. Так, мы можем оказывать
терапевтическую и репетиторскую помощь детям, чья главная проблема — трудности в чтении. Возможно, то же
самое верно и в отношении подростка, стоящего перед профессиональным выбором. Но опять же в том случае,
если он в значительной степени эмоционально зависим от семьи, консультирование скорее всего окажется
безрезультатным.
Подходит ли клиент по возрасту, интеллекту и устойчивости? Хотя наши данные весьма ограничены,
есть основание предположить, что консультирование более подходящая и эффективная процедура для людей
определенной возрастной категории и определенного уровня развития умственных способностей. Мы приводили
подтверждающие это положение данные, когда демонстрировали, что на практике при клиническом отборе
пациентов для лечения посредством бесед существует тенденция к отбору людей с нормальными, по существу,
умственными способностями. Видимо, в редких случаях индивиду с низким или пограничным уровнем назначают
психотерапию.
Уже называвшиеся исследования Хили и Броннера дают поразительные результаты в этом отношении. Напомним, что их исследование было посвящено анализу результатов интенсивной терапии со специально отобранными для этого клиентами, всего около четырехсот случаев. Была выявлена очень сильная зависимость между
интеллектом и результатами лечения. У 60 % детей с IQ от 70 до 79 картина дальнейшего движения была
неблагоприятной; проблемы не разрешались или углублялись; среди тех, у которых IQ составил от 80 до 89,
неудачный исход был в 23 % случаев; с IQ от 90 до 104 — в 21 % случаев и в группе с наивысшим IQ (свыше 110)
— лишь 10 % неудачных случаев (Healy William Bronner A.F. “Treatment and What Happened Afterward”, p. 34.). Авторы
поспешили отметить, что этот материал следует интерпретировать крайне осторожно и что неблагоприятные
результаты могли быть вызваны побочными обстоятельствами, которые, как правило, сопутствуют низкому
интеллекту, но не непосредственно низким умственным развитием. В любом случае полученные ими данные
приводят к тому выводу, что следует с некоторой осторожностью принимать решение о применении метода
консультирования в качестве оптимального лечения в том или ином случае.
Возраст является еще более неопределенным фактором. Видимо, ясно, что взрослому, зрелому индивиду
труднее переориентироваться или изменить свою жизнь, чем молодому. Хронологический возраст — весьма
плохой показатель гибкости человека, и, возможно, все, что можно сказать по этому поводу, это следующее:
необходимо тщательно рассматривать возможность лечения, если человеку больше пятидесяти. Низшая граница
возраста также весьма неопределенна. Для детей в возрасте четырех лет психотерапия в ее игровой форме
действительно эффективна. Консультирование же, которое ведется только на вербальном уровне, при работе с
детьми младше десяти лет используется редко. Для детей от четырех до десяти-двенадцати лет имеет смысл
порекомендовать игровые техники, так как вербальное выражение основных эмоций и переживаний в таком
возрасте трудно дается ребенку.
Следующий фактор, упомянутый в самом начале, — это психическая устойчивость индивида. И
клинический опыт, и ряд исследовательских данных свидетельствуют о том, что в высшей степени неустойчивый
индивид, особенно когда его нестабильность имеет органическую или наследственную природу, вряд ли добьется
каких-то результатов в ходе психотерапии, что в принципе верно и для любых других методов терапии,
существующих на сегодняшний день. В уже упомянутом исследовании Хили и Броннер также содержится
некоторый материал по этой проблеме. Из тех людей, у которых была определена точная или вероятная аномалия в
развитии, — сюда относятся психопатические личности, люди с физическими отклонениями и пациенты с
повреждением мозга, — 7 в дальнейшем развивались успешно, в 37 случаях результаты были неблагоприятными.
Несмотря на убедительность данных, дополнительные материалы этого исследования свидетельствуют, насколько
тонкой может быть граница между нормой и патологией. Из 9 случаев с явными пси-хотическими симптомами или
психотическими характеристиками все нормально реагировали на лечение. Из 17, отнесенных к выраженным или
“острым” невротикам, в 15 случаях последствия были благоприятны и лишь у 2 — неблагоприятные.
Соответствующую интерпретацию этих, казалось бы, противоречивых данных, без сомнения, мы должны ожидать
от последующих исследований. Вполне возможно, что органическая неустойчивость более характерна для первой
группы, чем для второй и третьей, но полученной информации недостаточно для объяснения.
Дополнительные свидетельства поступили на основе более позднего исследования, проведенного под
руководством автора в Воспитательном центре в Рочестере. Эта работа связана с анализом последствий терапии на
материале уже упоминавшихся нами двухсот случаев ('Bonnet С.С. and Rogers C.R. “The Clinical Significance of Problem
Syndromes”, American journal of Orthopsychiatry, vol. 2 (April, 1941), pp.222-229.). Пытаясь оценить значение различных видов
синдромов и симптомов, мы тщательно классифицировали имеющиеся у детей проблемы. Было установлено, что в
случае с гиперактивностью велика вероятность неблагоприятного исхода лечения. В исследовании эта категория
определялась как “гиперактивность — нервозность”. Она включает типы поведения, в основе своей
физиологически детерминированные, но установить точный медицинский диагноз которых не всегда возможно.
Чрезмерная активность и беспокойство, нервозная манера, тики, беспорядочное и неконтролируемое поведение —
вот некоторые из симптомов, характеризующих данную категорию. Детям, у которых были выявлены подобные
отклонения, в большей степени были присущи и другие разного рода серьезные проблемы, связанные с
поведением или установками. Таким случаям сопутствовало в меньшей степени удачное лечение, в том числе и
психотерапия. Любопытно, что после двухлетней терапии гиперактивность часто исчезала сама по себе, но почти у
двух третей группы оставались проблемы того или иного рода. Несмотря на то, что категории в данном
исследовании вовсе не идентичны параметрам, рассматриваемым в работах Хили и Броннера, в этих двух
исследованиях можно найти интересные параллели. Это подтверждает важность данного фактора психической
неустойчивости, если его можно соответствующим образом выделить.
Критерии психотерапии
Обозначив различные моменты и вопросы, которые консультант должен иметь в виду во время первых
контактов с клиентами, мы можем попытаться более четко определить их, сформулировав в виде критериев. В трех
последующих разделах мы постарались установить эти критерии. Они определяют, насколько предпочтительно
прямое консультирование или психотерапия в том или ином случае. Следует подчеркнуть, что одним из оснований
для их более четкой и подробной формулировки послужило стремление определить способ их модификации и
верификации посредством эксперимента.
Основные условия, при которых возможна психотерапия или консультирование. На основании
данных, о которых шла речь в начале этой главы, представляется, что прямое консультативное лечение индивида,
включающее планируемые и продолжающиеся сеансы, рекомендуется использовать при наличии всех
нижеперечисленных условий:
1. Индивид испытывает определенное напряжение, возникающее вследствие противоречивых внутренних
стремлений или в результате конфликта между социальными требованиями и требованиями внешней среды, с
одной стороны, и индивидуальными потребностями — с другой. Порождаемое этим напряжение сильнее стресса,
возникающего у индивида в процессе выражения им собственных переживаний, касающихся своей проблемы.
2. Индивид обладает определенной способностью справляться со своими жизненными трудностями. Он
обладает адекватной устойчивостью и достаточными возможностями для того, чтобы контролировать свою ситуацию. Обстоятельства, с которыми ему приходится сталкиваться, не настолько неблагополучны и неизменны,
чтобы он не смог при желании контролировать или изменить их.
3. У индивида есть возможность выразить свои противоречивые эмоции во время запланированных бесед
с консультантом.
4. Он способен выражать это напряжение и конфликты вербально либо иными средствами. Осознанная
потребность в помощи предпочтительна, но не необходима.
5. Он в достаточной степени независим эмоционально, а также физически от непосредственного
семейного контроля.
6. Он не страдает от чрезмерной неустойчивости, особенно органического происхождения.
7. Он обладает достаточным интеллектом — средним или высоким, — чтобы справиться со своей
жизненной ситуацией.
8. Подходит по возрастному критерию — достаточно взрослый для независимых поступков и достаточно
молодой, чтобы сохранить некоторую гибкость при адаптации. Хронологически это можно определить как возраст
от 10 до 60 лет.
Необходимые условия для совместной прямой терапии ребенка и родителей. Вполне понятно, что
факторы, говорящие в пользу раздельного проведения терапевтических сеансов с ребенком и взрослым, чем-то
схожи, хотя и не абсолютно идентичны тем факторам, которые подтверждают целесообразность применения
прямой терапии к отдельному индивиду. Предлагаем набор этих критериев, обращая особое внимание на те
пункты, по которым имеется определенное расхождение.
Разными консультантами прямая терапия ребенка и его родителей рекомендуется при наличии следующих
условий:
1. Проблема ребенка главным образом коренится в детско-родительских отношениях.
2,3. Ребенок эмоционально или территориально все еще зависим от семьи.
4,5. Либо родитель, либо ребенок (почти всегда первый) чувствует потребность в помощи, что дает
возможность работать с ситуацией.
6,7. Взрослый относительно доступен для лечения. Это означает, что:
8. а) он испытывает удовлетворение не только от взаимодействий типа родитель — ребенок, но и в
социальной сфере или в браке, либо в связи с его личными достижениями; б) он достаточно устойчив; в) он
обладает средним или выше среднего уровнем интеллектуального развития; г) он достаточно молод, чтобы
проявить гибкость при адаптации.
9. Ребенок более или менее доступен для лечения. Это означает, что:
10. а) он не имеет отклонений органического происхождения; б) он имеет средний или выше среднего
уровень интеллектуального развития; в) он достаточно большой, чтобы выражать свои эмоции с помощью игры
или какими-то иными способами (обычно это соответствует возрасту от 4 лет и выше).
Необходимые условия, при которых целесообразно использовать непрямое воздействие или
“средовой” подход. Нам необходимо четко представлять себе не только те факторы, которые свидетельствуют о
том, что в том или ином конкретном случае рекомендуется использовать метод консультирования, но также и те
критерии, которые говорят в пользу непрямого воздействия. Далее мы попытаемся перечислить все эти критерии.
В отличие от предыдущих двух перечней, наличие только одного из этих условий уже является достаточным
основанием для того, чтобы сосредоточить внимание именно на этом методе.
1. Компонентные факторы, характеризующие ситуацию индивидуального приспособления, настолько
неблагоприятны, что, даже изменив свои установки и достигнув инсайта, индивид не в силах с ними справиться.
Деструктивный опыт отношений внутри семьи или другой социальной группы или негативное в целом окружение
в дополнение к его собственным неадекватным физическим или каким-либо другим особенностям будут крайне
отрицательно влиять на развитие способности к приспособлению до тех пор, пока не будет изменена окружающая
среда.
2,3. Индивид недоступен для консультирования в том смысле, что не удается обнаружить какие-либо
средства, с помощью которых он мог бы выразить свои эмоции и проблемы. (Примером может служить глубоко
погруженный в себя индивид на начальной стадии шизофрении, который не может выразить свои совершенно
явные противоречивые установки.)
4,5. Эффективное воздействие на окружающую среду проще и эффективнее, чем прямая терапия. Это
условие, видимо, является определяющим, только когда порождающая проблему ситуация почти полностью
относится к влиянию среды, — неадекватная школьная программа, неблагоприятное место проживания,
нетерпимый и некомпетентный воспитатель или какой-то иной фактор внешней среды, который порождает
проблему.
6,7. Индивид слишком молод или слишком стар, недостаточно развит интеллектуально, слишком
нестабилен для прямого метода терапии. (Смотри предыдущие разделы для более точной информации об этих
условиях.)
8. Видимо, имеет смысл прокомментировать сформулированные в обобщенном виде критерии. Очевидно,
они не должны применяться вслепую или механически. Они нужны как повод к размышлению, а не как замена
ему. Они не охватывают все возможные ситуации. Например, они предназначены помочь определить первичный
ракурс лечения, но не претендуют на то, чтобы указывать дальнейшее направление. Так, консультирование может
быть назначено как вспомогательная мера, тогда как основное внимание будет сосредоточено на изменении
факторов внешней среды, или, наоборот, какой-то косвенный метод лечения может использоваться, несмотря на
то, что все надежды возлагаются на психотерапию. Короче говоря, эти критерии предназначены скорее для
прояснения ситуации, для размышления о решениях, принятых на иных основаниях.
Легко заметить, что при помощи указанных критериев некоторые группы пациентов будут
рассматриваться как подходящие или неподходящие для консультативного лечения. Так, студенты с трудностями
приспособления, обучающиеся в колледже, как правило, являются подходящими кандидатами для
консультирования, поскольку в большинстве случаев они способны изменить некоторые аспекты своего
существования. Они почти всегда соответствуют по возрасту и уровню интеллекта и обладают по крайней мере
минимальной устойчивостью и частично свободны от контроля со стороны семьи. В целом данные утверждения
применимы также к тем индивидам, у которых возникают проблемы приспособления в сфере семейных
отношений. С другой стороны, психотик, на начальной стадии заболевания начинающий терять контакт с
реальностью, зачастую не способен воспринимать терапевтическую помощь либо потому, что он настолько
отчужден, что не в состоянии выразить свое напряжение или внутренний конфликт; либо потому, что он уже не
обладает достаточной устойчивостью, чтобы контролировать свою жизненную ситуацию. Умственно неполноценные индивиды также плохо поддаются консультированию, потому что не подходят по четвертому критерию. Не
подходит описанный тип консультирования и для хорошо приспособленного индивида, не ощущающего никакого
дискомфорта в плане жизненного приспособления.
Этот факт иногда упускается при разработке программ стационарного консультирования, когда
предполагается, что опыт консультирования необходим каждому. Нет, консультирование — это процесс, который
в первую очередь адресован тем, кто страдает от определенного психического напряжения и психологической
неприспособленности.
Этот комментарий был дан с целью уточнения того факта, что индивиды отличаются по степени
соответствия предложенным выше критериям. Однако должно быть понятно, что всегда существуют исключения
из правил и что в каждом отдельном случае плохого приспособления требуется тщательное и всестороннее
рассмотрение проблемы, чтобы определить, целесообразно ли использовать технику консультирования или же
стоит попробовать какой-то иной метод.
Какова роль анамнеза?
Некоторые читатели сочтут странным тот факт, что мы обсуждаем различные условия, влияющие на
выбор метода лечения и задающие направление терапии, не рассматривая при этом предысторию случая, как раз
на базе которой (как предполагается) принимаются решения. Мы сознательно опустили этот момент, но, прежде
чем окончательно расстаться с этой темой, дадим некоторые пояснения.
По сути, подробное изучение места и роли, которое занимает анамнез в современной клинической
практике и консультативной работе, абсолютно не обязательно. То, что этот вопрос частично утратил свое
прежнее значение, — очевидно, но его настоящий статус еще менее ясен. Давайте бегло проанализируем
ситуацию, поскольку это имеет отношение к нашему обсуждению.
Полный анамнез, содержащий огромное количество материала относительно развития индивида и его
установок со всеобъемлющей картиной его социального бытия и культурных факторов, влияющих на него,
чрезвычайно важен для полной диагностики. Не будем заблуждаться на этот счет. Для полного и глубокого
понимания важнейших жизненных стимулов и паттернов подробный анамнез случая является для нас лучшим
средством.
Но очевидно то, что временами сбор соответствующей информации о болезни определенным образом
затрудняет процесс лечения. Соответственно, мы иногда сталкиваемся с необходимостью весьма нежелательного
выбора: либо иметь четкую и детальную диагностическую картину, либо стараться помочь индивиду
прогрессировать в решении собственных проблем.
Каким же образом возникает такая дилемма? Когда консультант следует установке на получение
подробной информации о клиенте, то последний не может избавиться от ощущения, что ответственность за решение его проблем постепенно перекладывается на консультанта. Когда консультант говорит: “Я бы хотел, чтобы
вы рассказали мне о себе и о ваших проблемах, о вашем прошлом, образовании, болезнях, о вашей семье и
социальном окружении”, он обязательно подразумевает следующее: “И тогда я смогу рассказать вам, как решить
ваши проблемы”. Если в качестве основного метода воздействия был выбран “средовой подход”, то это не вредит
клиенту. Фактически, это может помочь ему почувствовать себя более готовым к принятию некоторых изменений
в окружающей обстановке, поскольку они основываются на реальном знании. Если, однако, пациенту предстоит
консультирование или психотерапия, то этот набор сведений только затруднит лечение. Клиент в ответ на простой
тактичный вопрос консультанта рассказывает все, что он может рассказать о себе. В свою очередь, он ожидает
получить подробное решение всех своих проблем. Любая попытка заставить его взять на себя ответственность за
свою собственную ситуацию, постараться найти какой-то реальный и посильный способ приспособиться,
обязательно будет восприниматься как умышленный отказ со стороны консультанта предоставить ему правильные
ответы. Для консультанта намного проще работать по такому методу лечения, который будет способствовать
независимости клиента и направит его по пути большей зрелости, если при этом не было специальной встречи по
изучению прошлого опыта пациентов.
По этой причине приведенные критерии относятся, главным образом, к элементам, не требующим в своей
оценке подробнейшей информации о прошлом пациента. В большинстве случаев уже на первом сеансе можно
сделать предварительное заключение по всем пунктам, определяющим выбор консультирования в качестве основного метода лечения. Степень эмоционального напряжения почти всегда можно классифицировать при близком наблюдении. Является ли напряжение клиента достаточным, чтобы превзойти по силе дистресс, вызванный
процессом обсуждения и раскрытия его проблем, — вопрос более тонкий, и часто исчерпывающий ответ на него
можно получить уже в процессе работы. Есть ли возможность консультативных встреч, является ли клиент относительно независимым от своей семьи — все это обычно понятно уже после первого контакта с пациентом. Точно
так же вопросы, относящиеся к возрасту, интеллекту и устойчивости, достаточно легко решаются консультантом
просто на основе наблюдения. Чтобы понять, насколько индивид способен выражать тем или иным способом свои
проблемы, иногда может понадобиться несколько встреч, а иногда это становится ясно с самого начала. Вопрос о
том, обладает ли клиент определенной способностью управлять своей ситуацией или как-то изменить ее, — самый
серьезный. Во многих случаях ответ достаточно однозначен. Обычный взрослый, ученик средней школы или
студент колледжа почти всегда в состоянии успешно справиться с ситуацией приспособления к жизни. Однако
дело осложняется, если речь идет об индивидах, имеющих проблемы, связанные с их собственной
неадекватностью или неблагоприятными окружающими обстоятельствами. В таких случаях разумно провести
диагностическое исследование, прежде чем принимать решение о наиболее предпочтительном методе. В подобной
ситуации начинать терапию, не установив точного диагноза, означает еще глубже ввергнуть человека в состояние
полной безнадежности, при этом его собственные недостатки станут еще более заметны и ужасны для него после
достижения им инсайта. Таким образом, даже несмотря на то, что процесс установления диагноза может отчасти
повредить консультированию, в данном случае он просто необходим.
Мы можем подвести итог, сказав, что в большинстве случаев консультирование может начинаться сразу,
при первой встрече, без диагностического обследования, и что эта процедура полностью оправдана, если
консультант точно реагирует на все нюансы происходящего по мере их проявления во время контакта. В других
случаях, прежде чем выбрать тот или иной метод лечения, может потребоваться исчерпывающий анализ ситуации.
Необходимо всегда четко осознавать, что главное — это зрелое развитие клиента, и при выборе средств в
клинической работе нужно всегда иметь это в виду. Если консультант подробно изучает предысторию болезни, то
это должно быть методом, посредством которого он с наибольшей вероятностью сможет помочь человеку достичь
нормальной приспособленности к условиям жизни. Если же он отказывается от такой предварительной работы, то
по той же самой причине — в этом случае он может без труда добиться нужного развития клиента, сразу начав
лечение, избегая неутешительных обстоятельств, сопутствующих анализу предыстории данного случая.
Вот, в достаточно грубом виде, суть обсуждаемой нами темы. На самом деле вопрос не в том, имеет ли
консультант полную информацию о клиенте или он будет игнорировать ее. Вопрос в том, ставит ли он сбор
информации во главу угла. Гораздо вероятнее, что в процессе настоящего консультирования, а не при формальном
сборе материала для анамнеза индивид гораздо полнее раскрывает истинную динамику переживаний,
обнаруживает основные паттерны поведения. Таким образом, консультант постепенно узнает о
последовательности глубинных событий, даже несмотря на пробелы в представлениях о поверхностных, внешних
событиях жизни клиента.
Заключение
Приходит ли клиент по собственному желанию или его направляют — консультант должен обязательно
начать с того, чтобы выработать с самой первой встречи четкое представление о том, какой метод будет наиболее
оптимальным в этом конкретном случае. Если мы тщательно проанализируем этот вопрос, то придем к выводу, что
можно сформулировать четкие критерии, на основе которых возможно осуществить более продуманный и
обоснованный выбор. Часто решение приходит уже на первой встрече с клиентом, и уже не требуется полного
диагностирования или подробнейшего рассмотрения всего предшествующего опыта клиента. В этой главе мы
обсудили критерии, которые соответствуют выбору консультирования в качестве наилучшего метода, критерии
использования терапии отдельно для взрослого и для ребенка, и те обстоятельства, при которых противопоказана
прямая терапия, а основное внимание должно быть сосредоточено на изменении окружающей среды пациента.
Глава 4
Создание атмосферы терапевтических взаимоотношений
Часто начатое с лучшими намерениями консультирование не приносит результата, потому что не были
установлены соответствующие терапевтические отношения. Порой консультанты и терапевты не имеют четкого
представления о тех отношениях, которые должны иметь место в процессе работы, и, как следствие этого, их
терапевтические усилия размыты и неопределенны — как по процессу, так и по результату. Гораздо больше
должно быть уделено внимания установлению тонкой взаимосвязи, которая возникает между терапевтом и
клиентом, консультантом и консультируемым.
Консультирование как уникальное взаимодействие
Видимо, лучше всего начать обсуждение этой темы с определения того, чем же не являются
терапевтические взаимоотношения. Сделаем ряд утверждений от противного с точки зрения идеального
представления о терапевтическом контакте. Терапевтические отношения не являются, к примеру, отношениями
между родителем и ребенком, с их глубокими эмоциональными связями, которые характеризуются зависимостью,
с одной стороны, и принятием авторитарных и ответственных ролей — с другой. Родительские узы имеют оттенок
постоянной и абсолют- ной преданности, что никоим образом не является частью нормальных терапевтических
отношений.
Терапевтические взаимоотношения — также и не дружеские отношения, главная черта которых — полная
взаимность, взаимопонимание, стремление как получать, так и отдавать что-то другому. Консультирование — это
и не типичные взаимодействия учителя и ученика с их делением на руководителя и подчиненного, с изначальной
установкой: один должен учить, а другой — учиться, с акцентом исключительно на интеллектуальные усилия. Это
не та терапия, которая базируется на взаимосвязи врача и больного, где существует экспертная диагностика и
директивные указания со стороны врача, смиренное принятие и подчинение со стороны клиента. Этот список
можно продолжать. Например, отношения во время консультирования — это не отношения между коллегами, хотя
какие-то элементы подобных отношений присутствуют. Консультант и консультируемый — это ни вождь и его
последователь, ни священник и прихожанин. Иначе говоря, терапевтические отношения представляют собой
специфические социальные связи, отличающиеся от любых других, которые до этого устанавливал человек.
Нередко на первых встречах он довольно продолжительное время пытается понять этот ни на что не похожий тип
человеческих взаимоотношений. Консультант, в свою очередь, должен осознавать это, если он намерен
эффективно управлять ситуацией.
Несмотря на то, что терапевтические взаимоотношения были только что описаны как отличающиеся от
большинства обычных жизненных связей, это не значит, что консультирование в том виде, в каком оно существует
в реальности, предполагает только такое определение. Иногда случайно, иногда намеренно терапевты и
консультанты в своем поведении с клиентом обращаются к одной из этих привычных форм. Возможно, во
фрейдовском психоанализе наиболее последовательно проводится установка, суть которой в том, что аналитик
принимает на себя роль родителя. Один из авторов говорит о подобном аналитике так: “Он неизбежно становится
заменителем одного из реальных родителей. Таким образом он становится родителем или отцом-исповедником,
которому действительно можно все рассказать без страха быть наказанным или обвиненным в чем-то, отцом,
который поймет и не проявит никакого удивления или чрезмерного негодования даже в отношении тех
эмоционально значимых вещей, о которых никогда не говорят вслух” (Brown J. F. “Psychodynamics of Abnormal
Behavior”, p. 290. New Yoric: McGraw. НИ Book Company, 1940.). Позже мы могли бы обсудить, является ли
исполнение роли родителя одним из элементов психоанализа, в силу которых этот метод представляет собой
невыносимо длительную процедуру.
Многие консультанты совершенно определенно намерены играть роль учителя, в то время как другие
делают упор на то, что они являются друзьями своих консультируемых. В действительности любые типичные
взаимодействия, которые существуют в реальной жизни, могут быть взяты за основу в терапевтических
взаимоотношениях. Подобные примеры, однако, не могут служить образцом для идеальной модели психотерапии.
Основные аспекты терапевтических взаимоотношений
Перечислив то, чем не являются терапевтические отношения, как мы теперь можем определить, чем же
они являются на самом деле? Представляется, что можно назвать по крайней мере четыре явных свойства,
характеризующих наиболее благоприятную атмосферу консультирования. Приведем описание этих свойств в
терминах той конкретной ситуации, которую пытается создать консультант.
Во-первых, это теплота и отзывчивость со стороны консультанта, которые делают возможным
установление раппорта, постепенно перерастающего в более глубокую эмоциональную взаимосвязь. С точки
зрения консультанта, это четко контролируемые отношения, где аффективная связь имеет определенные границы.
Это выражается в неподдельном интересе к клиенту и принятии его как личности. Консультант откровенно
признает, что он до некоторой степени эмоционально вовлечен в отношения. Он не претендует на положение
сверхчеловека, он может быть выше этого вовлечения. Он достаточно чувствителен к потребностям клиента, но
тем не менее способен контролировать собственную идентификацию, чтобы иметь возможность как можно лучше
поддержать человека, которому оказывает помощь. В то же время он избегает позиции, которая выражается
следующим высказыванием одного из психоаналитиков: “Пациент становится эмоционально связанным с
аналитиком, а аналитик старается рассматривать пациента с минимальным количеством эмоций. Аналитик должен
казаться психологически сильным, очень сильным, но очень хорошо понимать человеческую слабость”. Хороший
консультант признает, что только что описанная установка сделает из него безнадежного формалиста. Гораздо
лучше откровенно отдавать себе отчет в том, что ты в какой-то степени эмоционально вовлечен во
взаимодействия, но эта включенность должна строго ограничиваться для пользы самого пациента. Таким образом,
необходимо избегать другой крайности, которую можно проиллюстрировать на примере первой терапевтической
беседы с восьмилетней девочкой, которую бросила ее мать.
Посреди довольно бесцельной и замедляющей ход терапии игры, которой была увлечена девочка,
консультант спррсил:
“Эстер, ты не хочешь кое-что узнать?” Эстер проявила некоторую заинтересованность, и консультант сказал: “Ты мне
нравишься”. Эстер, казалось, была довольна этим. Она выглянула из окна, заметила нескольких человек, прохаживающихся в
отдалении, и сказала: “Знаете, где работает мой дядя?”
Здесь консультант пытается воздействовать на ребенка, установив с ней аффективную связь, для которой
подросток еще не готов, из чего, по всей видимости, ничего хорошего не может получиться ( Поддерживающая терапия,
в ходе которой терапевт становится ради любых практических целей матерью, отцом, дядей или тетей ребенка, возможна, и, если в нее можно
погрузиться в рамках, установленных на это время обязательств, она может быть вполне успешной. См. статью Axelrode по этой теме.). Более
разумно было бы, избегая излишнего отчуждения или чрезмерной участливости, устанавливать такие
взаимоотношения, которые характеризуются теплотой, интересом, ответственностью, а также ясно и четко
очерченной эмоциональной привязанностью. Мы чуть позже поговорим о тех способах, которые позволяют
вводить подобные ограничения в ситуации интервью.
Вторая особенность терапевтического взаимодействия — предоставление достаточной свободы
выражения чувств. Вследствие принятия консультантом высказываний клиента, полного отсутствия любых
морализаторских и оценочных суждений, всепонимающего отношения, которое пронизывает всю беседу, клиент
приходит к осознанию того, что все его чувства и отношения могут быть выражены. Никакое отношение не будет
слишком агрессивным, никакое чувство — провинностью: все может быть привнесено в эти взаимоотношения.
Ненависть к отцу, внутренний конфликт по поводу сексуальных запретов, угрызения по поводу совершенного в
прошлом, нежелание обращаться за помощью, антагонизм и негодование по отношению к терапевту — все имеет
право на выражение. В этом смысле терапевтическое взаимодействие заметно отличается от любых
взаимоотношений в реальной жизни. Оно представляет собой ситуацию, в которой клиент может принести
настолько быстро, насколько позволяет ему его сопротивление выразить, все запретные импульсы и скрытые
установки, осложняющие его жизнь.
Несмотря на существующую полную свободу выражения эмоций, терапевтическая беседа развивается в
определенных рамках, что придает ей структуру, которую клиент может использовать, делая открытия внутри
себя. Эти ограничения — третий и очень важный аспект ситуации консультирования. Рассмотрим, например,
проблему времени. Клиент свободен в том смысле, что может прийти на назначенный прием, а может — не
прийти, может явиться вовремя или опоздать, может убивать целый час на пустую болтовню, дабы избежать своих
реальных проблем или использовать время конструктивно. Однако существует определенное ограничение в связи
с тем, что он не может руководить консультантом и занимать больше положенного времени, несмотря ни на какие
отговорки. Нередко консультируемый ждет до последней минуты отведенного на консультацию времени, чтобы
поднять наконец жизненно важный вопрос, обсуждение которого, естественно, требует большого количества
времени. Ребенок в этом смысле более прямолинеен и сразу же заявит, что он останется на два часа вместо одного.
Однако более благоразумен тот консультант, который придерживается четко установленных временных рамок.
Клиент может извлечь гораздо большую пользу из хорошо организованной ситуации. Есть также и другие
ограничения. При работе с маленьким ребенком в ситуации игровой терапии подразумевается полная свобода
выражения любых чувств, но вводятся и определенные значительные нормы поведения. Он может крушить
глиняные фигурки, ломать куклы, кричать, брызгаться водой, но ему не позволяется ни бить окна, ни выносить
свою деструктивную активность за пределы кабинета, в холл или другие кабинеты. Он может разорвать на куски
игрушечную модель терапевта, но не может нападать непосредственно на него. Короче говоря, человеку
предоставляется максимум свободы, чтобы выражать свои чувства и узнать самого себя. Но запрещается наносить
вред другим, переводя все свои импульсы в действие. Часто довольно забавно наблюдать за ребенком,
открывающим для себя все стороны терапевтической ситуации, который обнаруживает, где находятся пределы
дозволенного. Мы совершим большую ошибку, если предположим, что эти ограничения являются препятствием
для терапии. Они являются и для ребенка, и для взрослого одним из существенных элементов, которые
превращают терапевтическую ситуацию в микрокосм, где клиент может обнаружить все базовые аспекты,
характеризующие жизнь в целом, встретиться с ними открыто и приспособиться к ним.
Четвертой характеристикой терапевтической ситуации является ее свобода от любого давления или
принуждения. Опытный консультант воздерживается от внесения в терапевтические ситуации своих собственных
желаний, собственных реакций или предубеждений. Сеанс — это время клиента, а не консультанта. Совет,
предложение, давление по поводу следования одному способу поведения в противовес другому — все это за
пределами терапевтической ситуации. Как мы увидим в дальнейшем, это не просто тотальный запрет, грубый
отказ от влияния на человека. Это благоприятная почва для личностного роста и развития, для сознательного
выбора и для самостоятельной интеграции клиента. Эта почва, на которой может что-то вырасти. Без сомнения, эта
четвертая характеристика крайне отличает терапевтические отношения от обычных, повседневных отношений в
семье, школе или на работе.
Мы говорим об этих отношениях в свете того, как их видит консультант и как он пытается поддерживать
их в процессе терапии. Что касается клиента, то, несмотря на то, что он может осознавать все эти элементы
взаимодействия, его реакция на атмосферу полной свободы распространяется от полного морального одобрения до
крайнего неприятия. Он обнаруживает, что здесь ему не нужны его привычные психологические защиты для
оправдания своего поведения. Он не находит ни обвинений, ни слащавой снисходительности или оценки. Он
обнаруживает, что консультант не намерен ни оказывать ему слишком сильную поддержку, ни проявлять явный
антагонизм. Таким образом, клиент может, часто — впервые в жизни, быть подлинным, быть самим собой,
отбрасывая свои защитные механизмы и сверхкомпенсации, которые давали ему возможность взаимодействовать
со всем миром. В условиях терапевтических отношений человек может оценивать свои побуждения и свои
поступки, свои конфликты и выборы, прошлые модели поведения и ныне существующие проблемы гораздо
объективнее, потому что, с одной стороны, он свободен от необходимости защищать себя от возможных атак и, с
другой стороны, он сам предохранен от слишком довлеющей зависимости. То, что индивид действительно
реагирует на указанные элементы терапевтической ситуации, станет очевидно при обсуждении завершающих фаз
терапии, во время которых консультируемый часто возлагает тот ход событий, в котором атмосфера
консультирования стала для него совершенно уникальным опытом.
Структурирование терапевтического отношения на практике
Так как терапевтическое взаимодействие явно отличается от всех других, закономерен вопрос: каким
образом клиент знакомится с его структурой и начинает осознавать его основные особенности. В некоторой
степени структура ситуации определяется тем, чего не происходит. Нет морализаторства, не оказывается давление,
чтобы следовать какому-то определенному направлению действий. Другие особенности, такие, как отзывчивость
консультанта, в большей мере непосредственно переживаются клиентом, нежели вербализуются. Однако
консультант часто ускоряет процесс выстраивания ситуации, тем или иным способом определяя ее для клиента.
Хотя исследования в области терапии находятся только на начальном этапе, уже существуют некоторые данные,
свидетельствующие о том, что это структурирование может быть описано. Портер ( Porter Т. Н. “The Development and
Evaluation of a Measure of Counseling Interview Procedures*. Columbus, Ohio: Ohio State University, 1941 (неопубликованные материалы).),
разрабатывая средства измерения процедуры терапевтической беседы, анализировал роль, занимаемую
консультантом, с помощью аудио-(фонографических) записей девятнадцати интервью. Он разделил различные
процедуры консультирования на определяющие ситуацию беседы, выявляющие и развивающие проблемную
ситуацию, способствующие достижению инсайта и понимания и стимулирующие активность клиента. На основе
этих данных интересно отметить, что если сгруппировать беседы в зависимости от их очередности в серии, то
обнаруживаются существенные различия между этими группами по степени определенности ситуации в каждом из
этих случаев. При первых беседах в среднем более шести утверждений консультанта в течение сеанса имели
отношение к определению взаимоотношений. Среди промежуточных встреч (четвертая, пятая и шестая) в среднем
хотя бы одно замечание консультанта выполняло подобную функцию. На завершающем этапе практически
полностью отсутствуют утверждения подобного рода.
Льюис (Из неопубликованного исследования Вирджинии Льюис (см. главу 2 для более подробного ознакомления).) в своем
весьма детальном анализе высказываний консультанта и консультируемого, проведенном по результатам работы с
шестью клиентами, обнаружила те же самые особенности. На первом этапе терапевтических контактов (процедура
измерения позволила сравнить случаи между собой) значительное количество материала связано с объяснением
роли консультанта. На последующих этапах наблюдается тенденция к снятию этой темы.
Ситуация
консультирования
студентов.
Приведем
некоторые
примеры,
позволяющие
проиллюстрировать разнообразные приемы, посредством которых уникальные черты терапевтических
взаимоотношений четко определяются в ситуации беседы, так что консультируемый может использовать их по
собственному усмотрению.
Пол, студент, запись беседы с которым мы цитировали в предыдущей главе, страдал от различного рода
страхов и напряжений. Он становился очень напряженным в любом социальном контакте, боялся выступать перед
аудиторией и в целом чувствовал некий дискомфорт. На первой встрече он рассказал об этих проблемах, и беседа
продолжалась следующим образом (запись фонограммы).
К. Итак, ты надеешься что сможешь получить некоторую помощь, которая позволила бы тебе избавиться от этого
напряжения?
С. Да, мне это необходимо, потому что иначе я буду полным неудачником. Да, и я могу также сказать, что мои родители, думаю, во многом испытывают то же самое. Например, я... на мой взгляд, они крайне необщительны. Это мое мнение.
И я, я, ну, мне действительно не нравится — не нравилась эта идея. Это отразилось — я не знаю, мне кажется, что это повлияло
на мой комплекс неполноценности... я полагаю также, что ситуация ухудшилась, потому что мои родственники не отходили от
меня, пока я учился в школе.
К. Ты чувствуешь, что оба этих фактора препятствовали твоему социальному развитию, да?
С Да, определенно.
К. И ты ощущаешь, как я понимаю, что это больше всего беспокоит тебя в ситуациях общения?
С. Да, это случается всегда, когда я нахожусь с людьми.
К. Тебя бы ничего не беспокоило, если бы ты был отшельником?
С. (Смеется.) Нет, но я не хочу им быть.
К. Понятно. (Пауза.)
К, Хорошо, теперь давай немного поговорим о том, каким образом ты, будем надеется, сможешь получить здесь
помощь. Я думаю, что если ты способен осознавать свою проблему и подробно рассказывать о ней, с учетом всевозможных
деталей и прочего, то тогда здесь, между нами, мы скорее всего смогли бы найти некоторые способы выхода из сложившегося
положения. Но дело в том, что и я не тот человек, и проблема твоя не такова, чтобы можно было бы просто сказать тебе: “Итак,
теперь делай вот так и так — и все будет в порядке”.
С. Да, теперь я понимаю — это очень глубокая проблема.
К. Это вопрос исключительно твоей работы над ней и той помощи, которую я могу тебе предложить...
С. М-м.
К. Поэтому я думаю, было бы хорошо, если бы ты просто побольше рассказал о своей проблеме, почему она тебя так
беспокоит в настоящее время или почему сейчас стало хуже, чем несколько месяцев назад.
Чтобы понять, что происходит в этой беседе для определения специфики терапевтических отношений, в
первую очередь нужно отметить, что пауза наступает в очень важном месте. Студент вкратце изложил свою
проблему, и она была принята. Потом он ждет действий со стороны консультанта — совета, дополнительных
вопросов или еще чего-то, что указывало бы на то, что консультант принял на себя ответственность за разрешение
его проблемы. Это в крайней степени распространенная установка среди тех, кто обращается за
психотерапевтической помощью. Именно в этом месте консультант дает краткое и неполное объяснение ситуации
консультирования, предоставляя возможность самому студенту нести ответственность за свои поступки, но тем не
менее дает понять, что это совместная работа, напоминая о том, что проблема не будет решена за него, но
предлагая ему путь решения. Любому, кто имел дело с людьми, которых беспокоит их собственная
неприспособленность, должно быть ясно, что такое краткое объяснение не будет воспринято человеком в полной
мере. Но, несмотря на это, оно помогает заложить основу для понимания, которое усиливается за счет того, что
действия консультанта не расходятся с его словами.
Терапия с родителями. При контактах с родителями, которые обращаются за помощью ради своих детей,
проблема определения терапевтических отношений иногда оказывается куда сложнее, чем это описывалось выше.
Фокусируя свою жалобу на ребенке, родители защищают самих себя от критики настолько, что обычно отвергают
факт, что они тоже вовлечены в ситуацию или нуждаются в некоторой помощи. Это один из моментов, который
требует особого такта вместе с глубоким пониманием того, что должна предложить терапия. Терапия может
помочь только тому человеку, который находится в терапевтической ситуации. Нет никаких волшебных путей для
оказания помощи. Поэтому, вероятно, имеет смысл посодействовать клиенту в установлении его отношений с
ребенком, работодателем, супругой (супругом), но не может быть и речи о прямом, непосредственном воздействии
или помощи этим третьим лицам. Соответственно, задавая ситуацию консультирования для родителей,
необходимо постепенно подводить их к пониманию того, что помощь, которая может быть оказана, прежде всего
нужна им самим и касается их взаимоотношений с собственными детьми. Такое определение ситуации не может
быть достигнуто моментально или посредством какого-то одного замечания, но это необходимо подробно
объяснять, дабы консультирование имело успех. Мы уже приводили примеры того, как взаимоотношения
определились на вербальном уровне (см. главу 2). Возьмем еще один случай: женщина обратилась в клинику по
поводу проблем в отношениях с ее четырехлетней дочерью. Она, рассказывая об упрямстве и негативизме ребенка,
описывает картину настоящей борьбы, которую сама называет “войной с утра до вечера”.
С. (терапевт) отметила, что, судя по описанию, которое мать — миссис Дж. — дала своей дочери Пэтти, у них, повидимому, существуют какие-то проблемы. Миссис Дж. подтвердила это и сказала, что, как бы там ни было, нужно что-то
предпринимать. С. согласилась, говоря: “Но, возможно, что в большей степени предпринимать что-то придется именно вам.
Как вы обычно заставляете Пэтти, например, идти спать или делать что-нибудь еще?” Миссис Дж. сказала, что обычно она
подкупает ее, потому что никакие другие средства не помогают. С. стала рассказывать ей, что дети и их матери приходят сюда,
чтобы встретиться с терапевтами: ребенок — с одним, а родитель — с другим — и вместе поработать над общей проблемой,
которую им не удалось решить в одиночку. И никогда не известно, что именно может быть сделано, поскольку существует
множество вариантов для каждого конкретного случая. Однако заранее можно определить, что значительная доля работы ляжет
на плечи матери и будет связана с ее действиями по отношению к поведению ребенка в домашних условиях. Миссис Дж. согласилась с этим и сказала, что это именно то, чего она ожидала, она знала, что ей просто надо что-то предпринять. Она даже не
может навестить своих родных, поскольку у нее такой плохой ребенок, и она не хотела бы, чтобы ее родственники узнали об
этом. Она засмеялась и добавила: “Немногие матери могут сказать такое, но я знаю, что у меня плохой ребенок”.
В этом кратком фрагменте все внимание в ходе помогающих отношений сосредоточено на том, что мать
ребенка могла бы предпринять по отношению к девочке. И такое определение ситуации становится все более
четким с течением времени, благодаря тому, что все высказывания матери рассматриваются не с точки зрения
ребенка, а с точки зрения тех сил, с которыми ей приходится сталкиваться при попытке изменения существующих
между ними отношений.
Игровая терапия. По ряду причин игровая терапия может показаться чем-то совершенно отличным от
консультирования студентов, терапии родителей или взрослых людей. По структуре она довольно проста, и то, что
мы сказали об определении терапевтических взаимоотношений, в равной степени относится и к игровой терапии.
Наиболее заметное отличие заключается в том, что в игровой терапии взаимоотношения определяются большей
частью через действия, нежели словами. Дружеский интерес терапевта и эмоциональное внимание к ребенку
проявляются посредством множества малозаметных действий. Доверительные отношения устанавливаются постепенно, по мере того как ребенок пробует все более смелые и решительные действия и понимает, что они принимаются. Часто после какого-то очередного агрессивного акта, такого, как разбрызгивание воды, громкий крик или
“причинение боли” кукле, ребенок бросает виноватый взгляд, ожидая какого-то наказания или неодобрения. Когда
ничего подобного не происходит, он постепенно привыкает к такому новому типу отношений, где многое
позволяется и что совсем непохоже на его привычный жизненный опыт. Тот факт, что это его время, которое
используется так, как он захочет, без принуждения, указаний или насилия, также усваивается им через опыт этой
свободы, в отличие от вербального определения. Слова играют большую роль здесь только при установлении ограничений. Ребенок узнает, что существуют временные рамки для этого опыта, что существует некий предел эмоциональной вовлеченности, поскольку терапевт видит и других детей в подобной ситуации, и что есть допустимые
границы деструктивных действий. Поскольку в связи с проблемой установления определенных ограничений в
терапевтической ситуации возникает ряд вопросов как в отношении ребенка, так и взрослых, мы обсудим это более подробно.
Проблема ограничений
Может показаться, что дискуссия по поводу четко установленных ограничений в терапевтической ситуации — это в чем-то искусственная и вовсе не обязательная процедура. Но это весьма далеко от истины. В каждой
терапевтической ситуации есть свои ограничения, и терапевт-любитель, к своему огорчению, может обнаружить
огромное их количество. Терапевт хочет быть источником помощи для ребенка в ситуации консультирования,
хочет каким-то образом проявить свой интерес к подростку. Если ребенок просит подарить ему что-то, должен ли
консультант идти на это? В какой момент он должен остановиться? Если ребенок хочет физической нежности,
следует ли терапевту проявить ее? Если да, то необходимы ли тут ограничения? Если ребенок хочет, чтобы
консультант заступился за него перед родителями или учителями, должен ли он это делать? Как часто? Один
трудный подросток захотел понаблюдать за консультантом в туалете. Разрешить ли ему это? Другими словами, в
любой терапевтической ситуации — будь то взрослый или ребенок — клиент высказывает свои просьбы, выражает
ожидания, по отношению к которым консультант должен занять определенную позицию. Любитель или
недостаточно опытный консультант, имеющий вполне благие намерения, обеспокоенный тем, чтобы не обидеть
клиента, склонен соглашаться со всеми этими требованиями, делать практически все, что клиент будет
воспринимать как помощь. Он идет на это до тех пор, пока запросы, касающиеся времени, внимания, любви или
ответственности, не возрастут до такой степени, что консультант уже будет не в состоянии их выполнить. Тогда
его внимание или желание помочь переходит в отчуждение и антипатию. Он обвиняет своих клиентов и отвергает
их. В результате клиент чувствует, что еще один человек предал его, что еще один человек, который выдавал себя
за способного помочь, на самом деле не справился с этим. Клиент может ощутить острую, иногда не проходящую
обиду из-за этой неумелой попытки консультирования.
Поэтому любая терапевтическая ситуация имеет свои ограничения. Единственный вопрос — четко ли
определены эти границы, понятны ли они клиенту и помогают ли они в работе? Или же клиент в момент острой
нужды вдруг неожиданно обнаруживает эти ограничения и воспринимает их как барьеры, воздвигнутые против
него? Очевидно, что первый вариант предпочтительнее. Давайте рассмотрим, каковы самые общие формы
подобных ограничений.
Ограничение ответственности. Одно из ограничений, которое консультант должен четко обозначить, —
степень принимаемой на себя ответственности за проблемы и поведение клиента. В соответствии с гипотезой,
выдвинутой в первой главе, ясно, что ответственность эффективнее всего оставлять за клиентом. Одна из самых
распространенных проблем психотерапии и один из наиболее важных моментов стимулирования роста, если
действовать конструктивно, — это настойчивое желание клиента, заключающееся в том, чтобы консультант взял
на себя его проблемы. Например, миссис Д. обратилась за помощью вместе со своей двенадцатилетней дочерью,
которая не ладила со своей сестрой, плохо училась в школе, бездельничала и проводила время в мечтаниях, и, что
бы ни говорила ей мать, она ни на что не реагировала. После первой консультации, носившей диагностический
характер, миссис Д. решает прийти к терапевту вместе с дочерью. Вот отрывок из ее первой беседы с терапевтом
(фонограмма).
Женщина повторяет свои жалобы, подчеркивая, что Салли не думает о своих обязанностях. Она
продолжает:
С. Другие девочки в семье просто замечательные, то есть я имею в виду — они вполне нормальные и приспособленные. У них есть свои промахи и успехи, бывает подавленное состояние, но бывает и радостное — ну, вы понимаете, ничего
экстраординарного, и с ними так легко ладить, они очень хорошо учатся в школе, просто прекрасные девочки. Но Салли...
К. Но Салли?..
С. Маленький дьяволенок! Она сводит меня с ума! Итак, если вы хотите о чем-то спросить у меня, я буду отвечать,
стараясь изо всех сил.
К. Хорошо, миссис Д., почему бы вам не рассматривать эту встречу, так же как и последующие, как простую беседу,
когда мы можем просто поговорить об этом, вместо того, чтобы мне задавать вам вопросы и выслушивать ваши ответы.
Другими словами, вы, вероятно считаете, что рассказали о Салли и о других детях все, но вряд ли это так; я хочу сказать, что
здесь как раз то место, где вы и я можем просто поговорить о ваших проблемах.
Из этого отрывка мы видим, что женщина явно пытается передать инициативу и, по мере вовлечения в
свою проблему, ответственность в руки консультанта. Она будет отвечать на вопросы, пока он будет решать
проблему. Однако краткого объяснения специфики их взаимоотношений вполне достаточно, чтобы начать
конструктивное обсуждение проблем поведения Салли и ее собственных установок по этому поводу. Тем не менее
к концу беседы вопрос ответственности возникает снова. Мать постоянно подчеркивала то, что Салли никогда не
удастся чего-то достичь, если она не закончит среднюю школу. Продолжение записи:
К. Вы считаете, что будущее Салли не так уж безоблачно? (Пауза.)
С. Да, но она могла бы попытаться измениться, чтобы избежать подобных неприятностей.
К. А вы одна из тех, кто сомневается в этом, не так ли?
С. Нет, я не сомневаюсь, но — но дело в том, что хочется, чтобы твои дети добились чего-то большего, чем просто
плыли по течению.
К. Да, вы хотите, чтобы это случилось с Салли, но не верите, что это возможно?
С. Нет, я верю, но если бы вы только смогли найти то, что заставит ее осознать, что ей следует обращать внимание на
некоторые вещи...
К. Вы думаете, мы смогли бы это сделать?
С. Э... ох, я не могу этого сделать. Я пыталась годами, и учителя в школе — тоже, и помощь ваших коллег нам предлагали, и мы думали, вот — вы изучили предмет и должны были... если я правильно понимаю цель нашей беседы, вы должны
найти то, что нужно. Я немного изучала психологию и понимаю, что это то, к чему люди должны прислушиваться, но я не могу
представить себе, как достучаться до нее, и учителя в школе тоже не могут.
К. И вы, видимо, думаете, что вы уже перепробовали все возможное?
С. Да.
К. То есть все зависит от нас...
С. Да, м-м. Я хотела бы отдать все в ваши руки, потому что... ну... если вы не сможете обнаружить то, что беспокоит
ее, какую-то скрытую причину или что-то в этом роде, тогда нам просто придется оставить все как есть — пусть делает все, как
хочет.
К. И если мы не найдем чего-то, что сможет помочь, то...
С. Тогда будем делать то возможное, что в наших силах.
К. Тогда вернемся к тому, с чего мы начали.
С. Да.
К. Вот Салли, и для нее ничего нельзя сделать...
С. Ну, я не знаю, я бы не сказала — вам нравится все преувеличивать (смех), все представлять в черном цвете. Нет, я
бы не сказала, что все так плохо, как, похоже, вам представляется.
Перед нами прекрасный пример настойчивости, которую демонстрирует клиент, пытаясь все-таки переложить решение проблемы на плечи консультанта. Однако в конце эпизода консультант, будучи недостаточно опытным терапевтом, ведет себя весьма неудачно. Вместо того чтобы помочь матери осознать, что она не может
оставить решение проблемы консультанту, как бы ей ни хотелось этого, и что консультант не будет брать на себя
такую ответственность, как бы он ни стремился помочь ей, он сводит весь разговор к обсуждению возможных
причин поведения Салли. Соответственно, терапевтический процесс временно теряет направление. Если бы он
использовал момент для того, чтобы дать понять женщине, что помощь, которую он может предложить ей,
заключается в том, чтобы способствовать ее осмыслению собственного отношения к проблемам Салли, а также,
чтобы найти способы, позволяющие матери управлять своим отношением наиболее конструктивно, то был бы
затронут весьма плодотворный в терапевтическом смысле вопрос. Женщина смогла бы осознать, что данная
терапевтическая ситуация служит только для получения ею необходимой помощи для установления контакта с
Салли, подобно тому, как согласно ее ожиданиям Салли должна вынести нечто подобное из терапевтического
контакта с другим консультантом. Тогда бы она могла именно так воспринимать терапию и пойти дальше в
осознании собственной роли в данной ситуации. (Или она могла бы отказаться от подобной терапии, что было бы
вовсе нежелательно, но все же конструктивно, чем ее дальнейшее движение по ложному пути.)
Весьма кстати проиллюстрировать на другом примере последствия неудачной попытки установить
границы ответственности в терапевтической ситуации. Высокоодаренный первокурсник, двадцати одного года,
привлек к себе внимание своего преподавателя, так как опаздывал на занятия, пропускал уроки, плохо учился,
несмотря на прекрасные способности. Преподаватель напоминал ему несколько раз о его учебных обязанностях,
которыми юноша пренебрегает, и в конце концов назначил ему встречу для беседы с консультантом. Дик пришел
на сеанс не в назначенное время, и, когда консультант обратил его внимание на это, Дик попросил организовать
беседу прямо сейчас. Просьба была принята, и он проговорил о своих проблемах целых три часа. После этой
беседы Дик опять пропустил занятия и под предлогом обычного визита с целью возвращения книг опять остался
поговорить. Перед нами отчет консультанта.
Поговорив немного о каких-то пустяках, Дик опять погрузился в свои проблемы, связанные с медлительностью, рассеянностью и т. д. Когда я спросил, что он собирается предпринять в связи с этим, он объявил, что это моя работа, и что я,
наверное, и до него проделывал то же самое со многими людьми, и что мне, вероятно, будет приятно наблюдать, как кто-то еще
успешно выйдет из такого беспорядочного состояния, в котором он находится. Когда я возразил, он сказал, что, конечно, мне
не стоит беспокоиться, если я не хочу. Но он надеется, что я именно это имел в виду, когда говорил, что я здесь для того, чтобы
помогать, где бы помощь ни потребовалась. Когда я мягко намекнул ему, что я не могу думать за него, что ему следует это
делать самостоятельно, он напомнил мне, что ему не удавалось самому переделать себя все эти годы, что он надеется, что мне
будет интересно и т. д. Дебаты закончились вничью.
Ясно, что это случай весьма посредственного консультирования. Как консультант мог допустить
ситуацию, в которой возможны такие разговоры? Ответ, главным образом, нужно искать в полном отсутствии
всяких попыток определить либо словами, либо действиями круг обязанностей консультанта. Терапевт взял на
себя ответственность за учебные обязательства студента, за его пропуск назначенного сеанса и согласился помочь
в любых ситуациях, когда ему потребуется помощь. Студент усвоил это, полностью завладел ситуацией,
определив время для сеансов и их продолжительность, и в довершение всего еще и потребовал, чтобы консультант
решил все его проблемы. Консультант вынужден был защищаться, не желая признавать того, что Дик зашел
слишком далеко, поэтому принялся дискутировать о том, какую именно ответственность должен принять на себя
студент, вместо того чтобы помочь юноше осознать свое желание быть полностью зависимым, паттерн, который
уже проявился в его реакции на учебные ситуации. Неудивительно, что при следующей встрече юноша захотел,
чтобы консультант действовал как его секретарь.
Он вошел крайне возбужденный и спросил меня — не могу ли я найти кого-то, кто смог бы стенографировать за ним
все его мысли и потом восстановить все для завтрашней газеты? Не мог бы я это сделать? Нет? Тогда не мог бы я послушать
его, пока он будет излагать свои идеи?..
Теперь уже студент чувствует, что он полностью управляет ситуацией. Но это уже ни в коем случае не
терапия. Ситуация стала очередной ареной, где он может реализовывать свои привычные паттерны. Если бы были
установлены соответствующие ограничения, то могла бы возникнуть ситуация, при которой Дик пытался бы
пустить в ход свои обычные модели поведения, но ему помогли начать осознавать их, а не поощряли бы его
стремления к зависимости и господству.
Ограничение времени. Отдельного упоминания заслуживает вопрос временных ограничений. Временные
рамки обсуждались различными авторами так, будто они имеют какой-то мистический смысл. Конец сеанса
рассматривался как разлука, приобретающая символический смысл травмы разлучения при рождении. Несмотря
на то, что подобные взгляды могут содержать в себе элемент истины, маловероятно, что такие умозрительные
заключения могут принести реальную пользу. Временные ограничения для терапевтической ситуации, как и
любые другие ограничения, нужны для того, чтобы снабдить ситуацию консультирования всеми разнообразными
аспектами жизненной ситуации. Временные рамки задают произвольные человеческие ограничения, к которым
клиент должен научиться приспосабливаться. Несмотря на то, что это, возможно, микроскопически ничтожный
вопрос по сравнению с проблемами реальной жизни, все равно отношение к временным ограничениям позволяет
проявиться всем тем чувствам и поведенческим стереотипам, посредством которых индивид реагирует на более
важные проблемы. Клиент может оказывать сопротивление по отношению к этим рамкам и самому терапевту. Он
может обижаться, рассматривать эти ограничения как очевидное неприятие его со стороны терапевта. Он может
пытаться, как в только что описанном случае, отбросить любые рамки и управлять ситуацией. Он может отомстить
за это, опоздав на следующий сеанс или вообще не прийти на него. Несмотря на то, что он может реагировать на
это разными способами, которые вполне естественны для его личностной манеры поведения в реальной жизни,
есть одно большое отличие. В терапевтической ситуации терапевт не обсуждает этот вопрос и не реагирует на
такое поведение клиента эмоционально. Он просто пытается прояснить чувства индивида, скрывающиеся за таким
его поведением. Более подробно мы рассмотрим это в следующей главе.
Опыт показывает, что терапия гораздо успешнее продвигается вперед, если временные ограничения
приняты и их придерживаются обе стороны. Но это не означает, что им следуют с жесткой неизбежностью.
Консультирование — это человеческое взаимодействие, а не механический процесс. Было бы лучше сказать, что
эти ограничения сохраняются с полным пониманием того, что клиенту хотелось бы их нарушить.
Типичный пример детской реакции на временные ограничения в терапевтической ситуации представляет
собой случай с Тэдди, семилетним мальчиком. Его привели в исследовательское учреждение для наблюдения по
просьбе отдела работы с несовершеннолетними при суде по причине его неуправляемости, вспышек гнева и раздражительности. Его мать вынуждена была обратиться в суд, так как не могла с ним справиться. Ниже приводятся
отрывки из второй и третьей терапевтической беседы, хотя у психолога было еще несколько контактов с ним в
изоляторе. Он играет в игру, где требует, чтобы психолог считала, сколько раз он нажмет на курок игрушечного
пистолета. Когда он замечает, что она делает пометки, он требует, чтобы она считала все время:
К. Ты хочешь, чтобы я все свое внимание обратила на тебя, не так ли?
С. Да. (Продолжает свою игру.) К. Я не могу считать в то время, когда пишу.
С. А зачем это тебе?
К. Тебя злит, когда я это делаю?
С. Нет, не злит. (Пауза.) Сколько времени?
К. Десять минут прошло. У тебя есть еще десять минут. Ты можешь уйти в любой момент, когда захочешь, даже если
полчаса еще не пройдут.
С. (Очень решительно.) Нет! (Начинает стрелять по двум солдатам, которых положил на пол.) Время закончилось?
К. Нет, у тебя есть еще десять минут.
Хотя трудно сказать что-то позитивное относительно такого короткого отрывка, все далее сказанное
представляется довольно существенным. Первоначально Тэдди настроен положительно, демонстрируя свое
желание завладеть полностью вниманием терапевта. Когда он видит, что ее заинтересованность в нем все же не
позволяет ему управлять ею, он начинает злиться. Он не осмеливается открыто выражать свой гнев, даже когда
ему предоставляется такая возможность. Именно поэтому в этом месте он думает о том, чтобы уйти, что является
косвенным выражением враждебности. Консультант не прогоняет его, но и не уговаривает остаться. Это время
принадлежит ему, и он может использовать его по своему усмотрению. Вот именно такой способ предоставления
свободы внутри определенных рамок становится помогающим. Справившись с этим маленьким инцидентом,
Тэдди более адекватно воспринимает тот факт, что потребность во внимании и негодование по отношению к
объекту его привязанности, желание уйти и желание остаться — все это части его самого, и он должен управлять
ими сам. Его стрельба по солдатам — это выход его чувств. Он продолжает вести себя агрессивно, переспрашивая,
который час. Когда консультант сообщает ему наконец, что время истекло, Тэдди отвечает: “Нет, не истекло”, но
откладывает игрушки и уходит, говоря в ответ, что ему хотелось бы прийти на следующий день.
В следующий раз первые десять минут он занят довольно агрессивной игрой в солдатики и воздушным шариком,
угрожая лопнуть его прямо над головой консультанта.
К. Тебе нравиться пугать меня.
С. Я не могу завязать его. (Он протягивает сдувающийся шарик.) Завяжи здесь. Завяжи мне здесь.
К. (Завязывая шарик.) Тебе нравится указывать, что мне делать.
С. (Играет с шариком как с мячом, с силой ударяя его о стены по всему кабинету.) Сколько минут осталось?
К. У тебя еще двадцать минут, но ты можешь уйти прямо сейчас, если захочешь. Ты можешь уйти в любое время.
(Тэдди сбрасывает книгу со стола, прячет шарик.) Мы должны быть осторожны, чтобы ничего больше не испортить в комнате,
правильно?
С. Куда мы положим шарик, когда закончим?
К. Я думаю, ты можешь найти ему место в шкафу, потом сможешь снова найти его, когда придешь сюда.
С. (Подходя к консультанту и поднимая два пальца.) Я останусь сегодня на два часа, можно?
К. Правило таково, что ты можешь оставатаея на полчаса каждый день.
С. Кто устанавливает правила?
К. Это правило, которое мы установили, когда ты начал приходить сюда. Ты должен приходить на полчаса каждый
день. Но тебе хочется остаться подольше?
С. Да. (Играет с шариком.) Сколько еще минут?
К. Пятнадцать.
В течение оставшегося времени Тэдди еще около семи раз спрашивал, сколько осталось минут. Когда в запасе
осталась одна минута, Тэдди принялся бешено гонять машины, но по истечении времени оставил все игрушки и побежал вниз
по лестнице.
Кому-то может показаться, что обсуждение временных ограничений — бесполезная или бессмысленная
вещь. На самом деле это помогает структурировать ситуацию таким образом, что клиент может достаточно
эффективно ее использовать. Единственный недостаток в приведенном отрывке состоит в том, что консультант
был в некоторой степени испуган этой ответственностью за установление временных границ. Ее фраза “Мы
установили это правило” имела бы большее терапевтическое воздействие, если ее заменить на фразу “Я
установила такое правило” или “Это одно из правил, которое здесь установлено”. Такое утверждение накладывает
определенные и ясные ограничения на взаимоотношения — ограничения, на которое ребенок может так или иначе
отреагировать. Оно не нравится ему, но он понял, что может принять его.
Допустимые границы агрессивного поведения. Еще одно ограничение, касающееся исключительно
игровой терапии с детьми, связано с возможным нанесением ущерба. Хотя ребенку предоставляется полная
свобода действий для отыгрывания враждебности — в конкретной комнате с конкретными предметами — это не
абсолютная свобода. Можно показать это на нескольких примерах. “Мы можем сколько угодно шуметь здесь, но
не в холле”. “Ты можешь играть с любыми вещами на этой полке и делать с ними все, что захочешь, но не можешь
брать книги и вещи на той полке”. Простого замечания: “Я знаю, ты очень зол на меня сегодня утром” — обычно
бывает достаточно, чтобы предотвратить нападение на терапевта, поскольку потребность в агрессивном поступке
ослабевает, когда чувство осознано. Однако иногда может возникнуть необходимость выразить ограничение
конкретными словами: “Ты можешь сердиться на меня сколько угодно, но ты не можешь ударить меня”.
Начинающие терапевты не уверены в том, что ребенок, особенно с проблемой адаптации, усвоит эти ограничения.
Они вновь недооценивают значение четко заданной, тщательно организованной ситуации. Автору известны только
такие случаи открытого и полного игнорирования всех допустимых границ (эти примеры, как правило, изучались и
проверялись), когда имело место весьма скверное управление терапевтическими отношениями.
Одна из проблем, которая возникает в связи с установлением ограничений деструктивного поведения,
достаточно хорошо показана на примере истории Джесси Тафт, речь идет о маленькой девочке, которая любила
высовываться все дальше и дальше из окна, чтобы увидеть снаружи как можно больше. Д-р Тафт совершенно
справедливо посчитала необязательным накладывать ограничение на подобное действие, которое никоим образом
не затрагивает права других людей. Когда она дала понять, что вся ответственность остается на ребенке и что она
может упасть, если захочет, девочка стала осторожней ( Taft Jessie. “The Dynamics of Therapy”, p. 60. New York: The Macmillan
Company, 1933.). Исходя из соображений здравого смысла, подразумевается, что терапевтическая ситуация должна
содержать как можно меньше возможностей для по-настоящему опасных действий. И ребенок, и терапевт могут
более конструктивно работать с символическими формами выражения агрессии.
Допустимые пределы привязанности. Одно из самых важных ограничений в терапевтической ситуации
— определение допустимой степени эмоциональной вовлеченности со стороны терапевта. Несмотря на то, что
этот вопрос наиболее остро стоит при работе с детьми, он важен и должен учитываться при работе с пациентами
всех возрастных групп. Он может возникнуть, например, в связи с возможными подарками. Также он имеет
отношение к желанию быть зависимым от консультанта, о чем уже было рассказано. Он может проявиться при
наличии у клиента желания продолжить отношения на социальном уровне за пределами терапевтического
кабинета. Он может встать, когда речь идет о других детях, которым также назначаются встречи с
психотерапевтом. Давайте проиллюстрируем это на нескольких примерах.
Консультант, работающий в подростковом интернате, проводит сеанс с девушкой по имени Дороти. При
первой беседе девушка выразила желание послать небольшой подарок своей матери. Консультант покупает ей чтото и отдает. В следующий раз Дороти тактично намекает, что хочет конфет, и это желание также выполняется.
Немного позже следует еще одна просьба о конфетах, которая снова удовлетворяется. На последующих встречах
запросы увеличиваются. Дороти хочет уже конфет определенного сорта, а также специальную бумагу. Все это
может показаться довольно безвредным. Однако это не самый продуктивный метод воздействия в терапии.
Конечно, Дороти нравятся те люди, которые дарят ей подарки. Но может ли она признать тот факт, что такая
привязанность имеет границы? Может ли она научиться принимать отношения, которые не сопровождаются
ежедневными подарками? Может ли она осознать, что отказ от них вовсе не обязательно подразумевает
отвержение? Терапия, я не устаю это подчеркивать, не означает быть просто “милым” с человеком, имеющим
проблемы. Она помогает этому человеку достичь осознания собственного “я”, чтобы нормально приспособиться к
человеческим отношениям с их позитивными и негативными аспектами.
Сравним эпизод с подарками для Дороти со следующим отрывком, описывающим разрешение д-ром Тафт
подобной же ситуации с семилетним Джеки, полностью отвергнутым ребенком, для которого подарки естественно
символизируют отношения привязанности. Во время четвертой встречи Джек находит магнит и просит разрешить
взять его домой. Д-р Тафт отказывает, объясняя, что другие дети здесь с ним тоже играют. Поиграв с ним некоторое время, он говорит:
Д. Если я что-то принесу, я могу взять магнит домой?
Т. Что ты имеешь в виду, Джек?
Д. Если я оставлю какую-нибудь из своих игрушек здесь, можно мне взять его?
Т. Какую игрушку ты мне принесешь?
Д. Ну, я даже не знаю. Я должен пойти домой и посмотреть. Я не понимаю, почему мне нельзя взять домой магнит. А
что тогда можно взять?
Г. Только то, что ты рисуешь или вырезаешь.
Д. Они мне не нравятся.
Т. Нет, Джеки, я уверена, что это не так.
Д. Что еще можно взять? Можно я возьму маленькую скамеечку?
Т. Нет, больше ничего. Только рисунки и вырезанное. (Джек выглядит очень недовольным.) Это тебя злит, да?
Д. Да, злит.
Т. Ну, может, когда-нибудь ты простишь меня.
Д. Но почему мне нельзя взять его?
Т. Потому что таковы правила, Джек. (Он начинает довольно бурно носиться по комнате, разбрасывая игрушки, и
наконец поднимает табуретку в воздух, как бы собираясь швырнуть ее на пол.) Ты чувствуешь себя так, что тебе хотелось бы
сделать что-нибудь плохое, не так ли, Джек? (Он отбегает в сторону и начинает кидаться подушками.) Я думаю, тебе хотелось
бы таким образом шокировать меня, Джек. (Он не согласен с этим. Носится по комнате, как в приступе бешенства, но не
доходит до крайностей. Он поднимает табуретку в воздух, но довольно осторожно опускает ее.) - Там же, pp. 155-156
Отверженный ребенок, как правило, жаждет подарков, и терапевт должен хорошо осознавать, что никакое
их количество не сможет удовлетворить такого ребенка. Конструктивный подход состоит в том, чтобы помочь
ребенку понять, что и привязанность и неприятие могут быть составляющими одних и тех же взаимоотношений и
что эти отношения могут приносить удовлетворение, даже заключая в себе некоторое ограничение. Такой тип
научения имел место в приведенном выше отрывке. Постепенно ребенок учится принимать терапевтические
отношения не за то, чем они не являются, а реалистично, такими, каковы они есть. Если описанный выше случай
понят правильно, это поможет объяснить, почему Джек в процессе терапии сумел построить удовлетворяющие
взаимоотношения с его приемной матерью, что скорее всего было невозможно сделать без терапии.
Еще один пример может также указать на необходимость установления четко очерченных границ
различных аспектов привязанности в терапевтической ситуации. Чарльз, одиннадцатилетний мальчик, направлен в
клинику, поскольку до сих пор не научился читать. По-видимому, причины преимущественно заключались в том,
что он по болезни пропустил важную часть занятий в первом классе и что его младшая сестренка, любимица всей
семьи, успешно справлялась с теми школьными заданиями, которые у него не получались. Старания школы
исправить его положение ни к чему не привели, но индивидуальные контакты с психологом в клинике очень
быстро принесли результат. Постепенно в ходе этих сеансов на поверхность выходил все более и более глубокий
материал — потеря дедушки, который был очень близок ему, а затем отъезд любимого брата, который женился и
уехал из родительского дома. По мере того как контакт становился более тесным, его отношения с консультантом
с очевидностью перерастали во все большую привязанность и его интерес к улучшению чтения стал падать. Тогда
психолог провел беседу у Чарльза в школе. Когда Чарльз узнал об этом, он выразил негодование, которое психолог
пытался в большей мере объяснить, нежели просто принять как нечто естественное. Затем с нарастающей обидой
Чарльз сказал:
“Как же так, я рассказываю тебе так много, а ты мне — совсем ничего!” Вместо того чтобы и дальше
принимать свою роль терапевта, помогая осознавать и проясняя обиду мальчика, психолог ответил, что он готов
рассказать ему о себе. Что бы он хотел узнать? Его ответ был совершенно искренним для ребенка, который жаждет
безграничной любви и внимания. Он сказал: “Я хочу знать о тебе все”. Психолог рассказал ему о себе, и чем
больше он говорил, особенно о том, что у него были и другие близкие личные отношения, тем более враждебным
становился мальчик. После этой беседы его ситуация вне клиники резко ухудшилась. Он стал плохо учиться и
демонстрировал все более негативные отношения. Его мать (по его требованию?) в конце концов прекратила
контакты с клиникой.
Если бы психолог в этом случае стремился принять негативные чувства мальчика столь же открыто и
просто, как принимал его положительные чувства, результат лечения мог бы оказаться совсем иным. Границы так
и оставались туманными и неопределенными, что сначала позволило Чарльзу думать, что он был единственным
объектом привязанности терапевта, а в конце привело к тому, что мальчик остался с чувством, что его предали. Он
решил, что терапевт не любит его, поскольку у него были и другие связи, другие контакты, без его участия.
Значение ограничений для терапевта
В обсуждавшемся выше материале подчеркивалось, что ограничения обладают определенной
значимостью для клиента. Однако можно также кратко упомянуть и о той помощи, которую они представляют для
самого терапевта. Прежде всего они позволяют консультанту чувствовать себя более комфортно и действовать
более эффективно. Они очерчивают рамки, внутри которых консультант может быть абсолютно свободным и
естественным при взаимодействии с клиентом. Когда взаимодействие определено плохо, всегда существует
вероятность того, что консультируемый может слишком многого требовать от консультанта. В результате
консультант оказывается слабо защищенным, постоянно опасаясь, как бы его желание помочь не обернулось
против него же самого. Но если он четко представляет себе границы своих обязанностей, он может отбросить свои
защиты, быть более чутким к потребностям и чувствам клиента и может занять стабильную позицию, по
отношению к которой клиент начнет менять себя.
Совместимы ли терапевтические отношения с проявлениями власти?
В связи с существующим разнообразием мнений о создании атмосферы консультирования возникают
серьезные вопросы, требующие специального рассмотрения. Насколько описанный нами тип отношений
соответствует той или иной позиции? Может ли учитель применять терапевтические методы при работе с
учениками? Возможны ли для работника суда или чиновника, осуществляющих наблюдение за условно
освобожденными, терапевтические взаимоотношения с правонарушителями? А школьный консультант или декан,
который несет ответственность за дисциплину? Могут ли они взять на себя и выполнение роли консультанта?
Подходит ли такой метод в сфере социальной работы для работника пенсионного обеспечения или специалиста в
агентствах помощи и содействия? А что можно сказать о консультанте по персоналу или консультанте,
отвечающем за производственные проблемы в сфере бизнеса? Возможно ли для такого рода профессионалов,
интересующихся проблемами индивидуальной дезадаптации, создание и поддержание описанной нами
терапевтической атмосферы?
Ответить на эти вопросы не так-то просто. Если мы проанализируем их, то выясним, что проблема в
основном сводится к вопросу о совместимости консультирования и власти. Может ли работник, отвечающий за
штат промышленного предприятия, быть хорошим консультантом, если одновременно с этим он несет ответственность за подбор, найм и переквалификацию персонала? Может ли консультант колледжа устанавливать удовлетворительные терапевтические отношения, если он уполномочен решать, оставить студента в колледже или отправить его домой? Может ли чиновник, отвечающий за условно освобожденных из-под стражи, быть консультантом,
если он принимает решения об отправке в соответствующее учреждение лиц, так или иначе нарушивших
испытательный срок?
Этот аспект еще требует тщательного изучения и всестороннего анализа. Автору представляется, что
консультант не должен поддерживать терапевтические взаимоотношения с клиентом, если он в то же время
обладает над ним властью. Терапия и отношения подчинения не могут сосуществовать в одном взаимодействии.
Причины несовместимости достаточно очевидны. При наличии авторитарности не может быть атмосферы полной
доверительности. Может ли студент свободно рассказать своему консультанту в колледже о том, что он списывал
на экзамене, если этот же человек отвечает и за дисциплину? Если студент все-таки идет на это, специалист
должен сделать крайне трудный для себя выбор: определить, является ли он прежде всего официальным лицом или
терапевтом.
Попытки соединить эти две функции почти всегда оборачиваются для студента не лучшим образом. Если
работник службы социального обеспечения и решится установить отношения полного доверия, то клиент
расскажет ему, как он ненавидит агентство и как систематически обманывает его организацию. Как в таком случае
должно реагировать на это ответственное лицо? Если преступник соглашается принять терапевтические
отношения с лицом, осуществляющим за ним надзор, и рассказывает ему о том, что задумал преступление, то
чиновник должен четко решить, кто он прежде всего — терапевт или официальное лицо. Эти вопросы, безусловно,
не научны. Данную проблему нельзя решить путем простого исключения командно-подчиненных отношений. КАК
долго студенту можно будет списывать на экзаменах и признаваться в этом консультанту, прежде чем тот
посчитает нужным вернуться к роли руководящего лица? Сколько же необходимо совершить правонарушений,
чтобы был достигнут некий предел и сотрудник, наблюдающий за условно освобожденными, снова превратился в
официального представителя власти? Простого снисхождения здесь явно недостаточно.
Есть три варианта частичного решения этой проблемы, но ни один из них не является полностью
удовлетворительным, хотя они заслуживают некоторого рассмотрения. Первый вариант можно обозначить как
принятие отношений власти и подчинения в качестве элемента общей схемы консультирования. Что, возможно,
наиболее полно разработано в сфере социального обеспечения. Работник этой сферы может принять наделяющие
его властью предписания, которым он обязан следовать, и терапевтические отношения с клиентом, с его
потребностью в защите и сопротивлением по отношению к этим правилам. Обращаясь к клиенту, он говорит: “Я
принимаю тебя. Я понимаю, что тебе нужно. Я понимаю твое негодование по поводу бюджета, установленного
законом. Но я также осознаю необходимость законных ограничений, и я принимаю правила агентства и следую
им. Можем ли мы найти выход из этого? Занимая такую позицию, работник социальной сферы избегает властного
императива “Ты должен принять такой бюджет”. Клиент может выражать любое негодование или враждебность,
которые он испытывает, и при этом выбрать путь приспособления к реалиям данной ситуации.
Что касается проблемы досрочно освобожденных, Аффлек ( Affleck Doris Mode. “Therapeutic Utilization of Probationary
authority Vested in a Private Agency” Journal of Social Work Process, vol. 1, nr. 1 (November, 1937), pp. 104-126.) так описывает отношения
между работником агентства по работе с несовершеннолетними и подростком, находящимся на испытательном
сроке. “Специалист не использует данные ему полномочия над человеком, как это обязан делать суд. Он смотрит
на него с объективной точки зрения, но принимает его как личность. А также учитывает позицию общества,
которое было довольно жестоко к нему и, вероятно, его отвергло. Специалист совмещает эти два полюса и дает
подростку возможность каким-то образом уравновесить их”. Придерживаясь такого подхода, чиновник не
отвергает отношений власти к правонарушителю, но и не становится бездумно снисходительным. Он и полезен и
не авторитарен. Из следующего отрывка, взятого из того же источника, станет ясно, каким образом на практике
реализуется эта же установка при встрече с условно освобожденными гражданами. В этом случае работник
говорит: “Суд обязал нас оказывать вам помощь и решил, что вы должны приходить сюда раз в неделю. Вы сами
решаете, последовать этой рекомендации или нет. Мы ничего вам не навязываем. Если вы не придете на
указанную встречу, это будет ваш выбор, мы ничего за вас не решаем. Это ваш шанс, который вы можете
использовать. Если у вас есть какие-то проблемы, видимо, для этого есть какие-то причины. Возможно, вы
сможете с ними справиться, если захотите”. Таким образом, подростку предоставляется свобода выбора и в то же
время на него возлагается ответственность за возможные последствия своего решения. Это позволяет служащему,
который осуществляет наблюдение, и выполнить свои обязанности и одновременно дать понять подростку, что
они оба находятся во власти вполне определенных установленных законом регулирующих норм. В то же время это
дает чиновнику возможность оставаться консультантом в полном смысле этого слова. Свободное выражение
отношений возможно в рамках заданной таким образом ситуации, к тому же отсутствует личное принуждение.
Второй способ частичного разрешения проблемы совместимости властных полномочий и
консультирования, который используется некоторыми консультантами, заключается в том, что специалист
выступает в двух различных ипостасях в разное время. Вероятно, лучше всего это видно на примере классного
руководителя, который наделен определенными полномочиями в классе. Зачастую его обязанности противоречат
тем отношениям, которые ему хотелось бы установить с отдельными детьми. Однако он может за пределами
школы выстроить подлинную терапевтическую ситуацию, в которой его отношения с отдельными учениками
будут резко отличаться от их взаимоотношений в классе. Если это происходит, то становится вдвойне
необходимым четкое определение границ такого взаимодействия, чтобы, например, ученик не ожидал, что
определенная специфика сеанса консультирования — полная заинтересованность учителя, свобода выражения,
отсутствие давления и жесткого контроля — будет распространена и на ситуацию в классе.
Без всякого сомнения, во многих случаях такая двойная роль может быть успешно реализована. Это
особенно справедливо для тех ситуаций, когда вопросы, возникающие в ходе консультирования, отличаются от
тех, которые возникают в ситуации осуществления командных полномочий. Таким образом, учитель может
успешно проконсультировать ученика по проблемам его отношений с родителями и в то же время поддерживать с
ним иерархические отношения во время занятий в классе. Но, если основной проблемой ученика является,
например, его недовольство расписанием, преподаватель, вероятно, станет защищаться и как консультант будет не
на высоте. Точно так же декан колледжа мог бы провести успешное консультирование, если бы основная проблема
была связана с профессиональным выбором. Когда же проблемы студента касаются нарушений правил колледжа,
за установление которых отчасти ответствен и сам декан, то резко возрастают трудности, связанные с попыткой
успешной реализации этих двух ролей.
Третий тип решения проблемы, который в перспективе, кажется, выглядит самым многообещающим,
состоит в том, чтобы отделить функцию консультирования от функций властных полномочий в наших школах,
колледжах, социальных агентствах, судах и на производстве. Такое решение имеет свои недостатки и требует
тщательного взвешивания, если мы хотим, чтобы достижение инсайта стало интегрированной частью
эффективного процесса консультирования. Однако вполне возможно, что данное решение проблемы не настолько
сложно, как кажется. В ряде школ и колледжей склоняются к тому, что консультирование не должно быть частью
дисциплинарного или административного порядка, а должно выделиться в самостоятельную область.
Психологические службы, ориентированные на недирективное сопровождение пациентов клиник (Guidance clinics —
служба “гайденс”, т. е. ориентированная на поддержку и недирекгивное ведение клиента психологическая служба. — Прим. ред) уже почти
перестали брать на себя двойную роль, хотя записи двенадцатилетней давности указывают, что в то время они
просто не замечали противоречия между властными полномочиями и лечением. Примечательно, что и на
производстве стали осознавать, что консультирование наиболее эффективно тогда, когда оно полностью отделено
от управления. Можно привести один из самых ярких примеров.
Тщательное исследование проблем персонала, проведенное Вестерн Электрик Компани, показало, что
одним из самых важных факторов успешности промышленного производства является легко поддающаяся
воздействиям сеть личностных и межличностных взаимодействий, существующих вне официальных и легко
распознаваемых административных отношений. Для того чтобы поддержать гармоничное функционирование этих
базовых межличностных отношений, разработали программу консультирования персонала. Только после того, как
было проведено несколько тысяч бесед с персоналом, были сформулированы теоретические положения и
определена техника консультирования, аналогичная подходу, описанному нами в данной книге. Когда работа была
полностью завершена, произошло окончательное отделение консультирования от функций управления и
подчинения.
Схема работы крайне проста. Она заключается в назначении обученного персонала в каждую отдельную
группу служащих, как управляющих, так и подчиненных. Опыт показал, что размер группы не должен превышать
трех сотен человек. Этот специалист получает право проводить беседу со служащими и управляющими на конфиденциальной основе, но он не наделен никакими управленческими полномочиями. И в соответствии со спецификой метода беседы он не должен давать никаких советов или рекомендаций по поведению. Чтобы избежать
любого проявления власти, он называет себя консультантом по персоналу. Поэтому, с официальной точки зрения,
он не имеет отношения к органам власти в группе, в которую назначен. Очевидно, что такое построение
взаимоотношений — нечто совершенно не характерное для современной промышленной организации (Из
выступлений Г. А. Райта (Н. A. Wright) — главы департамента изучения и подготовки персонала Вестерн Электрик Компани — перед
Американским советом по управлению и Ассоциацией по работе с персоналом, Сант-Льюис, 22 февраля, 1940. Для более подробной информации см. Management and Worker, by F. J. Roethhisberger and W. J. Dickson, Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1940.).
Если такое разделение функций возможно и осуществимо в промышленной сфере, есть основание предположить, что в подобном виде его можно применять и для других социальных институтов.
Заключение
Терапевтические отношения — это такие отношения, при которых теплое принятия человека и отсутствие
любого давления или личного принуждения на него со стороны консультанта позволяет возникнуть максимальному выражению чувств, установок и проблем клиента. Эти взаимоотношения четко структурированы, имеют ограничения с точки зрения времени, зависимости и агрессивных проявлений, что относится прежде всего к клиенту, а
также предполагают наличие ответственности и эмоционального участия для консультанта. В этом уникальном
опыте полной эмоциональной свободы внутри четко очерченных границ, как ни при каких других отношениях,
человек может познавать и понимать свои импульсы и способы поведения, как позитивные, так и негативные.
Глава 5
Директивный подход против недирективного метода
Прежде чем перейти к дальнейшему обсуждению терапевтического процесса, имеет смысл рассмотреть
некоторые спорные моменты. В частности, и в консультировании, и в психотерапии, как уже отмечалось ранее,
консультант не принимает на себя ответственность за управление результатом процесса. Далее, многие читатели,
должно быть, почувствовали, что описанный нами тип консультирования им мало известен, и сразу же возникает
вопрос, а сможет ли консультант решать проблемы клиентов описываемым здесь способом. Эти вопросы
действительно важны и заслуживают особого внимания. Не стремясь дать какой-то окончательный ответ,
выскажем некоторые основные соображения.
Директивный подход
Сразу отметим, что концепция консультирования, выдвигаемая в данной работе, ни в коей мере не
является единственно возможной. Существует ряд других концепций консультирования и других способов
установления терапевтических отношений. Возможно, наиболее общее определение этого процесса можно свести
к следующему: консультант обнаруживает, ставит диагноз и работает с клиентом над решением проблемы, при
условии, что консультируемый активно и непосредственно участвует в этой процедуре. Терапевт принимает на
себя основную ответственность за решение проблемы, и эта ответственность ставится во главу угла всех его
усилий. Возможно, иллюстрация такого директивного метода поможет убедить читателей.
Студентка, которая проходит курс навыков обучения в колледже, приходит к консультанту на первую
беседу. Консультант приветствует ее и начинается беседа (фонограмма):
К. Я просмотрел твои документы и разные справки.
С. М-м.
К. И я узнал, что ты из У.
С. М-м.
К. Ты ходила на Рузвельта Хая?
С. Да, м-м.
К. Я обратил внимание на то, что ты решила пройти психологический курс, чтобы лучше учиться. Я ознакомился с
перечнем твоих проблем и понял, что тебе довольно трудно приходится — тебя беспокоят низкие оценки, плохая память и тому
подобное. А как ты училась в школе?
С. Ну, я была просто средней ученицей.
К. А какие у тебя были там основные предметы?
С. М-м, вы имеете в виду...
К. В средней школе у тебя была общая спецподготовка или коммерческая?
С. Это был теоретический курс. Я занималась языками, английским и историей.
К. Что ты любила больше всего?
Мы приводим этот отрывок, потому что он иллюстрирует наиболее типичный подход к
консультированию, хорошо всем известный. С самого начала консультант тактично принимает на себя полное
управление ситуацией. Он дает понять студентке, что уже обладает некоторой информацией, необходимой для
руководства процессом. Он выбирает из перечня проблем студентки те, на которые и будет направлено
консультирование. Самое главное здесь, что он берет на себя прямое управление процессом беседы. Обязанность
студентки — отвечать на заданные вопросы, чтобы консультант смог получить необходимую информацию для
установления точного диагноза. К концу первой беседы терапевтические отношения определены более четко.
К. Мне кажется, что твоя проблема в том, что ты хочешь больше узнать о себе. Мы снова будем проходить все эти
тесты, у нас есть все эти проекты, и есть план действий. Я буду встречаться с тобой каждую неделю в это же время, и у тебя
станет складываться более ясная картина. А я тогда помогу тебе проверить это и скажу, все ли идет как надо. (Смех.)
С. М-м.
К. Следовательно, сейчас мы можем с этим разобраться. Я бы предложил — я бы более или менее проработал этот
проект, поскольку ты говоришь, что у тебя трудности с концентрацией внимания. Хорошо, итак, давай проверим и посмотрим,
так ли это.
С. М-м.
К. Если причина не в этом, то она, может быть, в чем-то другом. Хорошо, мы получим некоторое представление путем
проверки чтения. Здесь есть проблема.
С. М-м.
К. Теперь, когда у нас есть представление о проблеме, ты могла бы набраться решимости и сказать: “Итак, вот именно
то, над чем мне необходимо работать”. В этом нет ничего плохого, но, поскольку ты выполняешь работу, тебе нужно решить
следующий вопрос: “Как усердно я собираюсь работать?” И поэтому вот что я предлагаю: если у тебя проблемы с историей,
принеси в следующий раз учебник и свою тетрадь, и тогда я смогу проверить, как обстоит дело, и мы продолжим работать над
диагнозом.
С. М-м.
К. Я бы начал с разработки гипотез. Позже, я думаю, ты заметишь, как у нас будет вырисовываться все более и более
ясная картина твоей проблемы.
Отметим несколько особенностей этой беседы. Консультант определяет проблему, и это выражено в его
словах: “Мне кажется, что твоя проблема в том...” Консультант указывает, что берет на себя ответственность за обнаружение источника проблемы и за определение диагноза: “Я скажу тебе, все ли в порядке”. Он предлагает, что
она должна предпринять для уточнения диагноза, и, разумеется, потом дает свои рекомендации по коррекции.
Основное внимание в процессе консультирования концентрируется на проблеме, ее причинах, лечении. Единственная ответственность консультируемой — решить, насколько она готова к сотрудничеству. Другими словами,
управление процессом полностью сосредоточено в руках консультанта.
По поводу приведенного отрывка можно дать ряд комментариев с той точки зрения, которая отстаивается
в данной книге. Во-первых, мы не знаем, являются ли проблемы, выделенные консультантом, действительно
актуальными для студентки. К сожалению, стоило только консультанту обозначить проблему, студентка, по всей
видимости, с готовностью принимает его мнение как определение той сферы, вокруг которой будет сосредоточено
консультирование. Еще важнее, что весь процесс, в котором только один консультант осуществляет диагностику,
дает рекомендации и проводит лечение, может сделать консультируемого еще более зависимым, еще менее способным решать свои проблемы, связанные с адаптацией.
Очевидно, что такой тип консультирования отличается по всем параметрам, за исключением одного, от
того, который был описан нами ранее. В ситуации консультирования должно быть обоюдное соглашение по
поводу необходимости раппорта и ответственности. Однако что касается данного подхода, то в ней нет полной
свободы для выражения чувств и установок, потому что задаваемый консультантом тон тормозит любые
выражения чувств, возникающие вне предписанной области обсуждения. При этом нет четких ограничений ни по
поводу ответственности консультанта, ни относительно степени зависимости, которую может демонстрировать
клиент. Будучи далеким от преуменьшения роли личного влияния, данный тип консультирования строится, по
большей части, на силе убеждения со стороны консультанта.
Основные характеристики директивного и недирективного методов.
Разница между этим методом консультирования и тем, который был описан в предыдущей главе, не
только теоретическая. В упомянутом нами исследовании Портера ( PorterE.H. “The Development and Evaluation of a Measure of tounseling Interview Procedures” (неопубликованное)) предложен ряд наводящих на размышление данных, касающихся
поведения консультантов, использующих директивные и недирективные способы. Число бесед, взятых
исследователем для сравнительного анализа, довольно незначительно, но устойчивость результатов весьма
впечатляет. Портер просил группу экспертов классифицировать все высказывания консультантов и диалоги, записанные на фонограмму по различным критериям. Бесед было 19. Кроме того, он просил экспертов оценить
каждую беседу по уровню директивности. Была следующая инструкция для экспертов: “Отметка II соответствует
той беседе, в которой направление было полностью задано консультантом, а отметка I — той, в которой консультант отказывается прямо или косвенно от ответственности за направление беседы и тем самым вынуждает
клиента принять эту ответственность на себя. Вы не должны оценивать, насколько хорошо консультант справился
с направлением развития беседы. Оценивайте беседу только по степени ее директивностн или недирективности”.
Когда процедура оценки была завершена и более директивные беседы сопоставлены с менее
директивными, были получены совершенно определенные различия в моделях поведения. Взяв данные Портера и
перегруппировав некоторые из его фактов, мы получили таблицу, в которой могут быть представлены эти
различия. Из девятнадцати бесед, по данным Портера, девять получили довольно низкую оценку по уровню их
директивности, от 1,5 до 5,6 по одиннадцатибалльной шкале, при среднем показателе 3,3. Оставшиеся десять бесед
были вполне однозначно отнесены к директивным, от 9,3 до 10,8 баллов при среднем значении 10,2 ( Возможно, что
такое четкое деление нетипично для консультирования в целом, хотя здесь необходимы дальнейшие исследования, чтобы
понять, как распределяется директивность на некоем континууме.). В группе, у которой был низкий показатель
директивности, было представлено пять консультантов, а в группе с ярко выраженной директивностью — шесть
консультантов, поэтому на результатах не отразилось влияние характерных особенностей практики какого-то
одного консультанта. По каждой группе были представлены беседы как опытных консультантов, так и новичков.
Отбирались беседы каждой из стадий терапии — начальной, средней и завершающей; обе группы оказались
приблизительно равны в этих отношениях. Если теперь мы посмотрим, являются ли определенные типы
высказываний или стиль консультанта характерными для той или иной группы, то мы обнаружим значительные
различия. Нами зафиксировано одиннадцать типов высказываний, которые часто используются в директивной
группе, три типа — наиболее характерных для не-дирекгивной группы и 4 типа — примерно в одинаковой степени
для обеих групп.
Полученные результаты представлены ниже (табл. 2—4). Нужно учитывать, что в целом исследование ограничивалось изучением роли консультанта в ходе беседы. Здесь отсутствует классификация ответов клиента. В
таблице даны описательные категории — в том виде, в каком их использовал и Портер и эксперты. Для каждого
пункта приводится краткий иллюстративный пример, который использовался экспертами, чтобы придать больше
конкретности определению. В колонках справа указано количество высказываний консультанта в течение беседы
по каждому типу — для директивной и недирективной группы.
Таблица 2
Характеристика приемов консультанта в директивной группе
Характеристика приемов
Среднее количество за одну
беседу
1а
2б
2в
3г
3д
Директи
Недирек
вная группа
тивная группа
1
Консультант определяет ситуацию беседы в терминах диагностики или лечебных
1.7
0,5
процедур. Пример. "Я не знаю, какова ваша проблема, но мы можем подобраться к ней,
отчасти при помощи тестов и отчасти непосредственно в процессе нашей беседы".
2
Консультант задает тему, но оставляет ее развитие за консультантом. Пример. "Вы
не могли бы рассказать мне поподробнее об этом?"
13,3
6,3
2
Консультант задает тему и разграничивает ее развитие на: подтверждение,
отрицание или предоставление определенной информации. Пример. "Как давно вы
занимаетесь этим?", "Здесь или дома?", "Что это был за курс?"
34,1
4,6
З
Консультант определяет проблему, источник затруднения, условия, требующие
исправления, и т. д. путем интерпретации результатов тестов, оценочных суждений и т. д.
Пример. "Одна из ваших проблем в том, что у вас нет возможности сравнить себя с
другими".
3,7
0,3 '
З
Консультант интерпретирует результаты теста, но не с целью определения
проблемы, источника трудностей и т. д. Пример. "Это означает, что 32% новичков колледжа
прочитали материал задания быстрее, чем вы".
1,2
0,1
t1
Таблица 2 (продолжение)
Среднее количество за одну
беседу
Характеристика приемов
Директи
Недирек
вная группа
тивная группа
З
Выражает одобрение, неодобрение, потрясение или другие личностные реакции
по отношению к клиенту. Пример. "Хорошо! Грандиозно! Это хорошее начало".
2.6
0,6
Консультант объясняет, обсуждает или дает какую-то информацию по поводу
4
проблемы или лечения. Пример. "Итак, я не думаю, что это единственная причина.
Некторые люди, которые достаточно осведомлены об этом, точно так же нервничают, как и
те, которые не знают ничего".
20,3
3,9
4
5
Консультант направляет деятельность клиента напрямую либо посредством своих
вопросов, либо в ответ на вопрос клиента, что делать. Пример. "Я думаю, вам нужно
оставить
5
эту работу и направить все свои усилия на школьные занятия".
10,0
1.3
5а
5
Консультант воздействует на принятие решения посредством упорядочивания и
оценки аргументов, выражая свое личное мнение, указывая все "за" и "против". Пример.
"Хорошо, все зависит от тебя, но я бы, по крайней мере, попытался".
5,2
0.3
5
Консультант переубеждает клиента. Пример. "Сейчас вы можете столк нуться с
большими трудностями, но пусть это вас не пугает. Вы справитесь".
0,9
0,2
3е
5б
5в
5г
Некоторые существенные различия
Анализ этих трех таблиц отражает ряд существенных различий между двумя психотерапевтическими
методами. Во-первых, консультанты, придерживающиеся более директивного стиля, проявляют немалую
активность в ситуации консультирования — они гораздо больше говорят. В директивной беседе в среднем можно
выделить около ста семи различных категорий ответов консультанта в течение беседы и только сорок девять
категорий в недирективной беседе. И, соответственно, в директивной беседе гораздо меньше говорит клиент. При
подсчете слов в этих беседах Портер обнаружил, что в одном случае клиент говорит почти в 7 раз больше
консультанта, а в другом — консультант говорит в 4 раза больше, чем клиент, — статистически подтвержденный
пример того, что называется “пытаться вставить словечко”. Если мы сравним эти два “крайних” типа
консультанта, то окажется, что второй консультант говорил в двадцать пять раз больше первого.
-
Таблица 3
Характеристика приемов консультанта в недирективной группе
Характеристика приема
Среднее количество за
одну беседу
Дирек
Недир
тивная группа
ективная группа
1б
3б
3в
1
Консультант определяет ситуацию беседы в терминах ответственности клиента за
направление развития беседы, поиска решений и т. д. Пример. "А иногда люди обнаруживают,
что, обсудив свои проблемы с кем-нибудь еще, они достигают гораздо лучшего представления о
ней".
3
Консультант своим ответом показывает, что он принял только что вербализованные
клиентом чувства иди установки. Пример. "И это заставляет вас чувствовать себя несколько
униженным".
З
Консультант в своем ответе интерпретирует или демонстрирует принятие чувств или
установок, выраженных клиентом невербально. Пример. "Вероятно, вы не хотели приходить
сегодня утром?"
0,5
1,9
1.2
10,3
0,7
9,3
Таблица 4
Приемы, общие для обеих групп
Характеристика приемов
Среднее количество за
одну беседу
Дирек
Недир
тивная группа
ективная группа
2
Консультант дает указания, которые побуждают клиента к выбору и развитию темы
беседы. Пример. "0 чем вы думали сегодня утром?"
0,6
0,6
2а
З
Консультант отвечает таким образом, чтобы указать на понимание субъективного
содержания. Пример. "И этот тест будет в четверг".
6,1
6,0
3а
5
от вас"
Консультант указывает на то, что решение зависит от клиента. Пример. "Это зависит
0,4
0,6
5г
5
Консультант демонстрирует принятие или одобрение решения. Пример. "Я думаю, в
этом вы правы".
0,8
0,6
5д
Между соотношением количества слов консультанта и консультируемого и степенью директивности
обнаруживается четкая взаимосвязь. В десяти директивных беседах в среднем консультант говорил почти в три
раза больше, чем клиент. В девяти недирективных беседах консультант говорил вполовину меньше клиента. Можно заметить на основе этих двух соотношений, что консультанты, придерживающиеся директивного подхода,
используют в среднем почти в шесть раз больше слов, чем те, которые следуют недирекгивному, — одно из самых
ярких отличий, обнаруженных в исследовании. Это придает убедительность тому факту, что в недирективном
консультировании клиент приходит, чтобы “изложить свои проблемы”. При директивном контакте консультант
разговаривает с клиентом. На основе этих таблиц мы приходим к выводу, что отличия, свойственные методу,
сконцентрированному вокруг таких приемов, как убеждение клиента, указание на его проблемы, нуждающиеся в
коррекции, интерпретация результатов тестов и использование специфических вопросов — все это скорее
характерно для директивного, нежели недирективного метода. А такие способы, как распознавание и интерпретация вербально либо невербально выражаемых клиентом чувств или установок, являются приемами,
составляющими недирективную группу. Здесь опять же видны фундаментальные различия — в директивной
группе делается упор на те приемы, которые контролируют ход беседы и заставляют клиента двигаться к цели,
выбранной консультантом; в недирективной группе, внимание акцентируется на способах, побуждающих клиента
к большей осмысленности своих собственных установок и чувств последующим углублением инсайта и
самопонимания.
Поскольку данные сравнительного анализа в таблицах 2, 3 и 4 несколько затерялись на фоне того факта,
что директивные консультанты демонстрируют очень высокую активность в ходе беседы, мы попытаемся
несколько иначе представить тот же материал в таблице 5. Используем параллельное сравнение наиболее часто
встречающихся в каждой группе приемов консультирования, данных в порядке уменьшения частоты
использования. По каждой группе представлены только семь наиболее распространенных приемов, остальные
применяются крайне редко. В этой таблице названия приемов немного изменены по сравнению с более
формальными определениями в предыдущих таблицах. После каждой характеристики приема в скобках указана
цифра, соответствующая средней частоте его использования в течение одной беседы.
Таблица 5
Наиболее часто встречающиеся приемы беседы (в порядке убывания по частоте)
Группа директивных консультантов
Группа недирективных консультантов
1. Задает узкоспециальные вопросы, ограничивая ответы до
1. Признает чувства или отношения, только что
слов "да", "нет" или какой-то определенной информацией. (34,1)
выраженные клиентом демонстрируя это тем или иным способом.
(10,3)
2. Объясняет, обсуждает или дает информацию по поводу.
(20,3)
2. Интерпретирует или признает чувства или отношения,
выраженные в поведении, в специфических действиях или
предыдущих высказываниях. (9,3)
3. Задает тему беседы, но ее последующее развитие
3. Задает тему беседы, но ее последующее развитие
предоставляет клиенту. (13,3)
предоставляет клиенту. (6,3)
4. Стимулирует активность клиента. (9,4)
4. Признает смысловое содержание только что сказанного
клиентом. (6,0)
5. Признает смысловое содержание только что сказанного
5. Задает узкоспециальные вопросы, ограничивая ответы
клиентом. (6,1)
клиента до слов "да", "нет" или какой-то определенной
информацией. (4,6)
6. Упорядочивает факты и убеждает клиента совершить
6. Объясняет, обсуждает или дает какую-то информацию,
предлагаемое действие. (5,3)
касающуюся проблемы или лечения. (3,9)
7. Указывает на проблему или условия, нуждающиеся в
7. Определяет ситуацию беседы с
коррекции. (3,7)
ответственности клиента за ее использование. (1,9)
точки
зрения
Таблица 5 дает нам возможность получить экспериментальные выводы, основанные, и это надо
учитывать, на изучении весьма незначительного числа бесед, хотя их ценность для исследования возрастает
благодаря тому, что они все были полностью записаны на магнитофон. Можно отметить, что консультирование
директивного типа характеризуется большим числом узкоспециальных вопросов, подразумевающих вполне
определенные ответы. А также тем, что консультант предоставляет информацию или объяснения клиенту. Эти два
приема составляют большую часть всей активности консультанта в терапевтических беседах подобного рода.
Впоследствии консультант дает клиенту возможность выразить свое отношение к определенным темам и
указывает ему на те проблемы и условия, которые он, консультант, считает необходимым скорректировать. Он
уточняет важные моменты из того, что ему рассказал клиент. Он пытается добиться изменений, рекомендуя
клиенту выполнить определенные действия, оказывает на него давление своими доводами и личным влиянием,
дабы обеспечить выполнение данных действий.
Для консультирования недирекгивного типа характерно преобладание активности со стороны клиента, в
процессе беседы говорит преимущественно именно клиент, рассуждая о своих проблемах. Основные приемы
работы консультанта направлены на то, чтобы помочь клиенту более ясно осознать и понять свои чувства,
установки и способы реагирования и подтолкнуть его к разговору о них. Половина всех действий консультанта
подпадает под эту категорию. В дальнейшем консультант может достичь этой цели путем повторения или
уточнения смысла высказываний клиента. Довольно часто он дает клиенту возможность выразить свои чувства по
отношению к той или иной проблеме. Реже он задает специфические вопросы чисто информативного характера.
Иногда консультант информирует или в чем-то разъясняет ситуацию клиента. Я бы сказал, что в этом случае
происходит переориентация ситуации — беседа и в целом контакт строятся вокруг клиента и используются для его
личностного роста.
Программа недирективного консультирования. Довольно интересно сравнить только что приведенные
формулировки с правилами, установленными для консультантов в Вестерн Электрик Компани в качестве
руководства по проведению беседы. Правила следующие ( Roethhisberger F. J., Dickson W. J. “Management and the Worker”, p.
287.):
1. Консультант должен слушать говорящего терпеливо и доброжелательно, относясь к нему при этом
слегка критично.
2. Консультант не должен демонстрировать какую бы то ни было властность.
3. Консультант не должен давать советы или делать замечания морального плана.
4. Консультант не должен спорить с говорящим.
5. Консультант должен говорить или задавать вопросы только при определенных обстоятельствах:
а) чтобы помочь человеку высказаться;
б) чтобы избавить говорящего от каких-то страхов или тревоги, которые могут повлиять на его отношение
к собеседнику;
в) чтобы похвалить говорящего за точную передачу своих мыслей и чувств;
г) чтобы направить беседу на те предметы, которые были упущены или отвергнуты клиентом;
д) чтобы обсудить неясные моменты, если это необходимо.
Совершенно очевидно, что в этих правилах делается упор на отсутствие советов, увещеваний и споров и
акцентируется внимание на том, что время беседы принадлежит клиенту, тем самым ему предоставляется возможность говорить свободно, что в целом полностью согласуется с недирективным подходом и абсолютно противоположно приемам директивного типа.
Некоторые практические выводы. Кому-то может показаться, что автор чрезмерно пунктуален в своем
стремлении указать на главные отличительные черты по степени директивности стилей работы консультантов и
терапевтов. Причина нашего стремления к максимальной ясности в этом вопросе заключается в том, что любой
консультант, как правило, считает себя и свой стиль работы скорее именно недирективным. Большинство консультантов, получивших высокий балл по шкале директивности, не верят в то, что они в ходе интервью выбирают
цель, дают советы клиенту, что ему следует делать, и убеждают его осуществить эти рекомендации.
Соответственно, можно предположить, что все виды консультирования в основном схожи и различия в приемах и
техниках минимальны. Исследование Портера наглядно подтвердило, что это совсем не так. Прогресс, в нашем
понимании психотерапии, будет обеспечиваться признанием принципиальных различий в существующих
терапевтических подходах, а не в стремлении к гармонии идей, для которой на самом деле нет никакого
основания.
Если читатель пожелает удостовериться в приведенных нами фактах, он может проанализировать любую
приведенную запись беседы. Если он просто перечитает последовательные высказывания, то убедится в
справедливости одного из следующих утверждений;
1. Знакомства только с высказываниями консультанта уже достаточно, чтобы понять основную суть,
общее направление беседы. Если это утверждение верно, значит, беседа определенно является директивной.
2. Перечитав только высказывания клиента, можно получить достаточно адекватную картину всей беседы.
Если это так, то стиль консультирования определенно недирективный.
3. Прочтение чередующихся высказываний не дает ничего, кроме путаницы, а слова клиента и
консультанта сами по себе очень мало говорят о сути беседы. Это означает, что беседа представляет собой нечто
среднее между директивным и недирективным стилями.
Скрытые намерения
За различиями в директивном и недирекгивном подходах скрывается более глубокий смысл — в самой
философии консультирования и базовых ценностях. Последнее представляется весьма существенным. В области
прикладного знания ценностная ориентация играет зачастую достаточно важную роль при выборе той или иной
техники. Поэтому необходимо хорошо разбираться в скрытых ориентирах как директивного, так и недирективного
консультирования.
Первое основное различие в целях возникает вокруг вопроса о том, кто должен определять цели клиента.
Директивный метод предполагает, что консультант выбирает желаемую и социально одобряемую цель, которой
должен достичь клиент, и впоследствии направляет свои усилия на то, чтобы помочь субъекту осуществить это. В
этом случае подразумевается, что консультант — лицо, вышестоящее по отношению к индивиду, поскольку
последний считается неспособным к принятию полной ответственности за выбор своей цели. Недирективное
консультирование основано на предположении о том, что человек обладает правом выбирать свои собственные
жизненные цели, даже если они отличаются от тех, которые ему может предложить консультант. Также
подразумевается, что, если у индивида уже есть какое-то осмысление себя и своих проблем, он скорее всего
примет более разумное решение. Этот подход удивительно точно выразил Роберт Велдер, который, в силу своего
происхождения, оформил свои идеи в русле фрейдовской теории. “Основная идея психоанализа Фрейда... это
беспристрастность по отношению к внутренним конфликтам пациента. Не принимая участия в этих
непрекращающихся сражениях, психоанализ позволяет только свету и воздуху проникнуть на это поле битвы, с
помощью превращения несознательных элементов конфликта в сознательные. Идея заключается в том, что если
зрелое эго взрослого имеет полный доступ ко всем вовлеченным в процесс силам, то оно будет способно найти
адекватное и допустимое, по крайней мере, непатологическое решение этих конфликтов и способно установить
приемлемое соотношение между удовлетворением желаний и эффективным контролем над ними” ( Waelder Robert.
“Areas of Agreement in Psychotherapy”, American Journal of Orthopsyctuatry, vol. 10, nr. 4 (October, 1940), p. 705. Интересно, что это утверждение
д-ра Велдера было сделано с тем, чтобы подчеркнуть точку зрения, которая, по его мнению, отличалась от психоаналитических взглядов
Фрейда. Представителям других направлений, присутствующих на симпозиуме, было ясно, однако, что это есть один из основных принципов
эффективной психотерапии вообще, и д-р Гудвин Уотсон, председатель, в заключение дискуссии отметил, что, кажется, мы пришли к выводу,
что психоанализ действительно послужил мощным первоначальным импульсом таких взаимоотношений, при которых терапевт старается не
допустить влияния собственных ценностей на пациента, и что последние двадцать лет показали, что все остальные психотерапевты стремятся
почти к тем же идеалам. Там же, р. 708.).
Недирекгивный метод придает особое значение праву каждого индивида быть психологически
независимым и утверждать свою психологическую целостность. При директивном подходе громадное значение
имеет социальная приспособленность клиента и право более способного руководить менее способным. Эти точки
зрения существенным образом обусловлены социальной и политической философией, связаны они и с техниками
терапии.
Как следствие этого различия в ценностных ориента-циях, мы обнаруживаем, что директивная группа
стремится все усилия сконцентрировать на проблеме, которую выражает клиент. Если проблема решается в том
виде, в каком это одобряется консультантом, и если симптомы устранены, — консультирование считается
успешным. Недирекгивная группа акцентирует свое внимание на самом клиенте, а не на проблеме. Если клиент
через терапевтические отношения достигает достаточного состояния, чтобы понять свое отношение к реальной
ситуации, он может выбрать адекватный способ адаптации к реальности, который имеет для него наивысшую
ценность. Кроме того, он будет способен гораздо более эффективно справляться с проблемами, которые могут
возникать в будущем, именно на основе усиливающегося осознания самого себя и увеличивающегося опыта
независимого решения своих проблем. Очевидно, что недирективные методы подходят подавляющему
большинству людей, обладающих способностью находить адекватные решения своих проблем. С этой точки
зрения, консультирование не может быть единственным методом работы с психотиками и, возможно, с теми, кто
не способен справиться со своими трудностями даже с чьей-либо помощью. Не подходит консультирование детям
или взрослым, сталкивающимся с невыносимыми требованиями внешней среды. Хотя для большинства неприспособленных индивидов — детей, подростков или взрослых людей, — видимо, можно установить некоторое приемлемое отношение между индивидом и его социальным окружением. В подобных примерах терапевтический
подход, способствующий росту и достижению ответственности и зрелости, может быть крайне эффективным.
ЧАСТЬ III.
ПРОЦЕСС КОНСУЛЬТИРОВАНИЯ
Глава 6
Эмоциональные высвобождения
Как бы ни были важны те аспекты консультирования, которые обсуждались нами ранее, они тем не менее
по своей сути являются преамбулой процесса консультирования как такового. Теперь мы перейдем к тому, что
многие считают одним из центральных моментов любого вида терапии, — высвобождению чувств. Конечно,
одной из важнейших задач любого опыта консультирования является вскрытие тех мыслей, установок, чувств,
эмоционально окрашенных импульсов, которые тесно связаны с проблемами и конфликтами индивида. Эта задача
осложняется тем, что легкие, поверхностные отношения, сложившиеся с клиентом, не всегда обладают
значимостью и мотивирующей силой. Поэтому консультант должен быть по-настоящему профессионалом, чтобы
дать выход высвобождению, позволить клиенту отреагировать на ключевые моменты своей ситуации.
Непосредственно терапевтические взаимоотношения, как было показано, способствуют этому процессу. В данной
главе мы коснемся тех способов, с помощью которых консультант может управлять процессом беседы, чтобы
помочь клиенту выразить именно те установки, которые он может раскрыть с пользой для себя.
Поощрение высвобождения
Клиент как самый лучший гид. Самый верный путь к выявлению значимых проблем и конфликтов,
являющихся весьма болезненными, а также к тем сферам, на которые консультирование могло бы оказать
конструктивное воздействие, заключается в том, чтобы следовать за паттернами чувств клиента по мере их
свободного выражения. Когда человек говорит о себе и своих проблемах, особенно во время терапевтического
сеанса, где нет необходимости защищать себя, именно реальные затруднения становятся все более и более
очевидными для наблюдательного собеседника. Отчасти справедливо, что эту же самую информацию можно
получить, терпеливо задавая вопросы, касающиеся всех сфер жизни, которые могут быть значимыми для клиента.
Но, как мы увидим далее, это скорее всего будет весьма длительный процесс, и всплывающие проблемы могут
оказаться в большей мере проблемами консультанта, нежели клиента. Следовательно, лучшие способы беседы —
те, которые помогают человеку выражать себя настолько свободно, насколько это возможно. Консультант
сознательно пытается воздерживаться от любой активности или любого высказывания, которое может каким-то
образом направлять течение беседы и привносимого в нее содержания.
Основания для такого подхода очевидны. Некоторые проблемы являются исключительно
интеллектуальными по своей природе, и, будучи таковыми, они не требуют вмешательства консультанта. Если
единственная проблема студента в том, что он не может разобраться в уравнении с двумя неизвестными, или не
понимает инструкции к психологическому тесту, или ломает голову над тем, какова разница между кретином и
монголоидом, то ему, очевидно, нужны дополнительные знания. Решение таких проблем происходит на
интеллектуальном уровне. Но проблемы приспособления редко бывают связаны с интеллектом. Интеллектуальные
факторы в проблемах приспособления часто встречаются только у детей. Обычно именно неосознаваемые
эмоциональные факторы являются основой.
Эти эмоциональные факторы довольно быстро открываются клиенту и консультанту, если в процессе
консультирования терапевт принимает выражаемые клиентом чувства и затем следует за ними. Так, студент,
который не может разобраться в своих мыслях, рассказывает о своем затруднении в выборе между двумя
профессиями. В его описании обе профессии имеют почти равные преимущества, о которых он рассказывает
подробно, со всеми деталями, поскольку затрагивается тема его собственного будущего. Они представляются ему
математически равноценными по значимости, поэтому и дилемма, кажется, не имеет решения. Только потом,
когда он рассказывает, что в свое время он также не мог решить, какой из двух институтов выбрать, и что решение
было принято при вмешательстве друга, и что он часто не может выбрать, в какой кинотеатр пойти, и поэтому
подчиняется мнению компании, то начинает проявляться подлинная структура его проблем, сводимая к
эмоциональным элементам. Постепенно начинает высвечиваться тот факт, что нерешительность имеет для него
свою ценность. Клиент — единственный, кто может подвести нас к подобным фактам, и мы можем не сомневаться
в том, что устойчивые паттерны, которые способны привести к возникновению проблем жизненного приспособления, будут снова и снова проявляться в процессе рассказа о самом себе, при условии, что беседа лишена сдерживающих факторов и ограничений. Один из самых широко распространенных принципов психоаналитической терапии можно определить фразой: “Все дороги ведут в Рим”, то есть любой способ эмоционального высвобождения,
если ему свободно следовать, приводит к вскрытию основного конфликта. Метод беседы предлагает в этом смысле
лишь более прямое и менее мистифицированное использование этого факта.
Реакция на чувства вместо реакции на смысловое содержание. Видимо, самое трудное, чему нужно
научиться в процессе консультирования, — это искусство чутко воспринимать и реагировать на выражаемые
чувства клиента, в отличие от внимания исключительно к смысловому аспекту информации. В нашей культуре
большинство взрослых приучены близко воспринимать идеи, но никак не чувства. Только дети или поэты
проявляют более глубинное понимание чувств, так же как и драматурги, один из которых заметил, что
эмоциональные отношения являются составляющей любого нашего изречения. Осознавать и способствовать
выражению этих скрытых отношений — эффективная помощь консультированию. Для подтверждения этого
мнения приведем несколько примеров.
В предлагаемом фрагменте беседы консультант реагирует, в основном, на содержание высказываний, а не
на чувства, сопровождающие их. Студент на первой встрече с консультантом говорит о своей проблеме
следующее (фонограмма):
С. Я всегда осознавал, что мой подход к учебе, мои учебные навыки неверны. Я не считаю себя выдающимся
человеком, но я не думаю, что настолько глуп, как это можно подумать,увидев мои оценки.
Читатель может спросить себя, что чувствует студент, когда делает такое заявление. Очевидно, что он
испытывает разочарование по поводу расхождения между своими способностями и своими оценками и крайне
обеспокоен тем, что его оценки могут рассматриваться другими в качестве истинного мерила его способностей.
Чтобы как-то отозваться на это переживание, уместно было бы сделать еще один шаг к более глубокому
обнаружению проблемы, но консультант отвечает:
К. Так, а насколько неудовлетворительны твои оценки? Я думал, они достаточно неплохие.
С. Мой средний балл — примерно 2,3 или 2,4. В прошлой четверти у меня было 3,1.
К. М-м.
С. Сознаюсь, что сейчас я должен много работать, чтобы обеспечить себя. В большинстве случаев я все же хожу в
школу, но вот другие делают то же самое и другие получают оценки. Я хочу знать, почему я не могу.
К. М-м.
С. Я еще не закончил школу. Я учусь только четвертый год.
Консультант, реагируя на один из смысловых элементов беседы, временно задерживает развитие беседы,
но студент возвращается к своей проблеме, его ощущение замешательства и разочарования становится более четким, и намек на его определенность (“Я еще не закончил школу”) более очевиден. Реакция на эти эмоциональные
аспекты могла бы оказаться весьма полезной в дальнейшем, но консультант опять, акцентируя внимание на одном
из смысловых аспектов, задает вопрос о том, влияет ли его временная работа на оценки.
К. Итак, из-за своей работы ты, конечно, вынужден учиться по сокращенному расписанию?
С. Нет, у меня никогда не было такого рода ограничения, никакого сокращенного расписания.
К. Так, не было.
С. Понимаете, я хочу поступить в медицинскую школу, а сейчас складывается такое впечатление, что я не поступлю
из-за оценок. В настоящее время я в основном занимаюсь музыкой, но все еще выполняю свои медицинские задания и все-таки
надеюсь поступить в медицинскую школу.
К. Хм. Представим, что ты не поступишь. Что это будет означать для тебя?
С. Это значит, что мне, видимо, придется учиться музыке.
К. А это так плохо?
С. Это вовсе не так уж плохо, но я долгое время думал о медицине, и я не думаю, что есть нечто, чем мне бы хотелось
заниматься так же сильно, как медициной. Не то чтобы я собирался спасти мир или что-то в этом роде, просто мне нравится
заниматься этим.
К. М-м. В твоих амбициях определенно нет ничего дурного, и я не хочу это отрицать. Мне просто интересно, что это
значит для тебя, если, как ты предполагаешь, ты не способен продолжать заниматься медициной, какова же альтернатива, как
ты ее себе представляешь?
За исключением вопроса “А это так плохо?”, комментарии консультанта в каждом случае переводят
внимание с эмоционального аспекта ситуации на тот или иной смысловой аспект. Некоторое время студент
сопротивляется этому и продолжает проявлять свои истинные чувства, но, как мы видим в конце отрывка, он
уступает давлению консультанта и немного поддерживает беседу на содержательном уровне, обсуждая
достоинства музыки и медицины. Настоящая возможность для выражения студентом его мотивационных
установок и более глубоких аспектов его проблемы была упущена.
Далее, для сравнения приведем другой пример, в котором реакция консультанта на выражаемые другим
студентом эмоции более адекватна. Во второй беседе Пол говорит о том, что его университетские занятия идут
еще хуже, чем когда он приходил на сеанс в первый раз (фонограмма, реплики пронумерованы для того, чтобы
можно было ссылаться на них в дальнейшем):
1. С. Я вообще не писал своим родителям об этом. В прошлом они никак не помогали мне с этой проблемой, и если
мне удастся скрыть от них как можно больше, то я так и сделаю. Но есть небольшая проблема с оценками, они у меня плохие, и
я не знаю, как я им это объясню, не касаясь той темы. (Имеется в виду его расстроенное эмоциональное состояние, которое, как
он сказал, и вызывает его проблемы.) Вы бы посоветовали мне рассказать им об этом?
2. К. Думаю, что ты рассказываешь мне немного больше того, о чем ты думал по этому поводу.
3. С. Ну, мне кажется, я вынужден, потому что...
4. К. Это ситуация, с которой тебе реально пришлось столкнуться.
5. С. Да, нет смысла ходить вокруг да около, даже если они не смогут принять это соответствующим образом, потому
что я уже не сдал физкультуру. Я просто не пришел. Я просто небрежно отнесся к этому. Теперь они узнают, что нельзя не
сдать физкультуру, не проявляя к ней халатного отношения. Они спросят почему.
6. К. Тебе будет трудно рассказать им об этом.
7. С. Да. О, я не знаю, будут ли они осуждать меня за это. Я думаю, будут, потому что они уже делали это в прошлом.
Они мне говорили: “Это твоя вина. У тебя не хватило силы воли, тебя это не интересовало”. Это то, что я уже испытывал в
прошлом. Я говорил им, что у меня прогресс в этом плане. Я был — у меня все было в порядке в первой четверти. Ну, не
совсем в порядке, но сейчас стало просто плохо. (Пауза.)
8. К. Ты чувствуешь, что они будут недовольны и станут осуждать тебя за твои неудачи.
9. С. Ну, мой — я почти уверен, что мой отец будет. Мама, может быть, нет. Он не испытывал... он... у него не было
такого опыта. Он просто не знает, каково это. “Недостаток честолюбия”, — вот что он скажет. (Пауза.)
10. К. Ты чувствуешь, что он, может быть, никогда не понимал тебя?
11. С Да. Я не думаю, что он способен... способен на это, поскольку мы с ним не ладим, совсем!
12. К. Ты его сильно не любишь?
13. С. Да, я—я некоторое время испытывал злость по отношению к нему, но я вышел из этого состояния, и сейчас я не
так резко отношусь к нему, но мне — мне в некотором роде стыдно. Я думаю, что сейчас испытываю больше всего чувство
стыда за то, что он — мой отец. (Пауза.)
14. К. Ты чувствуешь, что он не очень хорош.
15. С Ну, он заставляет меня ходить в школу, но (несколько нецензурных слов), извините за эти слова, но это мое
мнение об этом. Я думаю, что он во многом развил это также и во мне.
16. К. Ты уже испытывал нечто похожее некоторое время назад.
17. С. Да. (Длинная пауза.)
18. К. Тебя сильно беспокоил этот вопрос о письме домой?
19. С. Письмо? Ну, да, поскольку это довольно трудное сочинение, поэтому я его откладываю. Я не представляю, что
они сделают.
20. К. Ты говоришь так, как будто готовишься к казни.
21. С. (Смеется.) Именно так. Я — я не знаю, я ощущаю, что это на меня давит, я чувствую что-то похожее.
22. К. Давит?
23. С. Подавлен миром. Я чувствую себя совершенно разбитым.
24. К. Что-то тяжелое, чему, как ты чувствуешь, ты не можешь дать отпор. (Долгая пауза.) Ты чувствуешь себя таким
разбитым, как никогда ранее?
25. С. Да, в прошлом семестре я ничего такого не чувствовал, я просто надеялся, но, м-м, когда я приехал домой на
Рождество, у отца с матерью была очень серьезная ссора в моем присутствии, и я на самом деле... я не был потрясен, потому
что я знал, что они способны на такие ссоры, — но, возможно, это как-то повлияло на меня. Моя сестра уехала только за день
до этого и избежала всего этого, а я видел все.
Тщательное сравнение приемов консультанта в этом и предыдущем интервью обнаруживает довольно
яркие различия. Заметьте, что консультант, беседуя с Полом, либо дает нейтральные ответы, которые никак не
влияют на течение беседы (см. утверждение под номером 2), либо прямо реагирует на то, что Пол непосредственно
чувствует (см. пункты 4, 6, 8,10,12,14,16, 20, 22,24). В большинстве случаев консультант просто еще раз
проговаривает только что выраженное Полом отношение, таким образом проясняя это чувство и помогая юноше
осознать, что его понимают. Был только один момент, когда возникло ощущение, что консультант изменяет ход
мыслей и чувств Пола. (См. пункт 18, на что Пол отвечает: “Письмо?”, показывая, что он думал о чем-то другом.)
Также очевидно, что, отвечая на выраженное Полом чувство, консультант помогает ему выговориться
относительно своей нерешительности — сообщать ли новости своим родителям, и постепенно помогает
обнаружить более глубокий антагонизм и конфликт, связанный с его отношением к своим родителям в целом. Пол
продолжает беседу подробным рассказом о расстроившей его ссоре между родителями и говорит о том, что
чувствует, будто все его отрицательные качества передались ему по наследству. Это хорошее основание для более
фундаментального анализа проблем Пола на последующих сеансах.
С другой стороны, при анализе данного отрывка можно поразмышлять о разнообразии возможных
реакций консультанта на содержание слов Пола. И тогда станет ясно, почему терапевтам, обращающим внимание
в основном на смысловые аспекты речи клиента, с трудом удается обнаружить какие-либо намеки на прогресс в
ходе беседы. После первой фразы Пола консультант мог бы задать такой вопрос: “Насколько плохи твои оценки?”
или “Почему ты скрываешь от родителей некоторые вещи?”. В ответ на его второе основное утверждение (№ 5)
консультант мог бы спросить: “Почему ты прогулял занятия по физкультуре?” или “В чем проявляется твое
халатное отношение?”, или “Когда ты узнал, что не получил зачет?”. В отношении следующего высказывания
Пола (№ 7) консультант мог бы отреагировать на любой из нескольких смысловых аспектов, в зависимости от его
собственных эмоциональных паттернов. Он мог бы спросить о его прошлом опыте, когда родители осуждали
мальчика, или что Пол думает о своей силе воли, или мог бы поднять вопросы о том, что Пол понимает под
ухудшением ситуации. Все это отнюдь не исчерпывает всех возможностей ответа консультанта на три имеющихся
высказывания. Со всей отчетливостью видно, что, когда мы реагируем на смысловое содержание, процесс
непредсказуем и в большей степени зависит от устойчивых привычек консультанта, нежели от поведения клиента.
К совершенно иному результату приводит анализ того же самого материала с точки зрения реакции
консультанта на чувства клиента. При таком подходе мы обнаруживаем, что ответы консультанта, несмотря на то,
что они могут совершенно по-разному формулироваться разными профессионалами, приводят приблизительно к
одним и тем же результатам самораскрытия клиента. Например, отвечая на первую реплику Пола, консультант мог
бы более чутко отреагировать на его чувство, сказав: “Ты чувствуешь, что тебе нужна помощь, чтобы решить, как
поставить родителей в известность о своем положении”. Бесспорно, это привело бы к такой же реакции, которая
имела место в действительности. В ответ на последнее высказывание Пола (№ 7) консультант мог бы указать на
его чувство несколькими способами, например: “Ты скрыл это от них, потому что раньше они были с тобой
слишком строгими”, или “Ты уже проходил через это раньше и знаешь, чего ожидать”, или “Ты не уверен, будут
ли они винить тебя, но считаешь, что будут”. Любая из этих реплик соответствовала бы тому чувству, которое
выражает Пол. Любая из этих реакций консультанта подтолкнула бы Пола к дальнейшему раскрытию чувств и
установок.
Другими словами, когда консультант чутко отзывается на выражаемые клиентом установки, признает и
проясняет чувства, беседа становится клиент-центрированной и материал, который впоследствии возникает, эмоционально созвучен проблеме клиента. Если консультант реагирует только на смысловое содержание, ход беседы
подчиняется исключительно интересам консультанта. И крайне медленно, тщательно и скрупулезно отсеивая и
отбирая все ненужное, наконец высвечиваются значимые проблемы клиента. В самом худшем случае такой
процесс отбора ведет к блокированию высвобождения чувств.
Вполне может быть, что умение воспринимать эмоциональные переживания клиента — отчасти
интуитивное качество, но из анализа записей бесед до и после обучения консультированию становится очевидным,
что это навык, который можно развивать и которому вполне можно научиться. Поскольку этот момент крайне
важен для эффективного консультирования, обсудим еще один соответствующий пример.
Во время второй беседы Тед, студент-второкурсник, после ответов на множество прямых вопросов
консультанта начинает достаточно свободно выражать себя, повествуя о неудовлетворенности, которую он
ощущает в своих взаимоотношениях внутри группы. Он знает, что его считают слишком нахальным, и чувствует,
что он не нравится другим парням. Продолжение его рассказа (фонограмма):
1. С. Я чувствую, что ничего не могу с этим поделать, я не нравлюсь парочке парней, занимающих более активную
позицию, чем я, и которые нравятся большинству ребят — возможно, не то чтобы очень нравятся, но они — из тех, кто в центре
внимания. И, соответственно, в некотором роде я вызываю отвращение у всей группы. Я не осуждаю их за это, просто если я
смогу получить там свою порцию еды, свой ужин—я пойду туда! И пойду на их танцы и —не ради любви к милой старой
общине (очень насмешливо), а просто ради своего удовольствия! Однако иногда чертовски угнетает (смеется), когда к тебе
относятся неадекватно. Иногда хочется жить здесь и быть — действительно внутренне связанным в одно целое с парнями,
которые там живут, но... Видите ли, мой брат учился в колледже в прошлом году — он закончил его, и он принадлежит к этой
общине. Он не был чересчур активным. Он много занимался, а не болтался просто так, учился по выходным. Он вносил свою
долю пива (смех) и продолжал нормально учебу, и они просто... Он никогда не был слишком активным, и я так или иначе шел
по его стопам во всем, кроме учебы...
2. К. Это он привел тебя туда? Он поручился за тебя?
3. С. Да, я думаю, да.
4. К. Ты активен?
5. С. Я только дал обещание, но я не посвященный.
6. К. Ты чувствуешь, тебе хочется вступить?
7. С. О, я стану членом, если получу соответствующие оценки.
8. К. Какие оценки ты должен получить?
9. С. В среднем — 2,5, я думаю. (Пауза.)
10. К. Э-э — как ты думаешь, каковы основные причины, из-за которых они тебя не любят?
11. С. Ну, э-э — в адрес некоторых ты отпускаешь замечания. Но вряд ли это можно исправить, мне кажется, это нечто
врожденное, поскольку у меня это происходит непроизвольно. А другому парню ты противоречишь в чем-то, и он говорит, что
ты нахал. Там есть один парень, который, насколько я знаю, похотлив, и он — один из тех, кто недолюбливает меня, и тем не
менее он очень активный член в нашей группе. И он более или менее серьезный тип, то есть не любит шутить, и как-то я его
оскорбил или нахально повел себя с ним. Ну, в общем, потом я подслушал тайком, что при обсуждении меня на собрании — у
меня была ужасная неделя — все были против меня, так как я был слишком дерзок.
12. К. А он активен?
13. С. Да.
14. К. Ну, а что они делают? Если они считают новичков нахалами, почему бы им не избавиться от них?
15. С Ну, они никогда ничего мне не делали.
16. К. Он один считает тебя нахалом?
17. С. Э-э, я не могу сказать.
18. К. Но ты не чувствуешь себя там легко?
19. С. Нет, не чувствую.
20. К. Как часто ты туда ходишь?
21. С. Каждый вечер. Я там ужинаю. Обычно я приезжаю около 5.30, ем в шесть и уезжаю около 7.30 или 8.00.
(Пауза.)
22. К. Хорошо, может быть, тебе стоит что-то изменить. Конечно, это зависит от тебя. Я думаю, тебе следует решить
— если тебе плохо с ними, если ты на самом деле не хочешь туда вступать, может быть, и не следует этого делать.
23. С. Ну, сейчас (с повышенной интонацией) я не могу вступить в какое-то другое общество — такое, куда мне бы
хотелось попасть, — поэтому, черт, если я не смогу послать подальше эту группу, я просто постараюсь закрыть эту тему и
получу свое, находясь в какой-нибудь другой общине.
Данный отрывок представляет для нас особый интерес, так как наглядно демонстрирует, насколько
решающе важным для данного случая является ответ на чувства клиента. На этом сеансе раппорт был установлен
блестяще, и Тед говорил свободно, без каких бы то ни было ограничений. Нет сомнений также в том, что он
говорил о проблемах, действительно волнующих его. Однако, несмотря на эти позитивные моменты, он дважды
отвлекался от значимых аспектов своей проблемы, а в заключение консультант почувствовал необходимость
выдвинуть предложение, от которого Тед решительно отказался. Запись зафиксировала его ответ: “Ну, сейчас я не
могу вступить в какое-то другое общество”, убедительно свидетельствующий о наличии сопротивления. В
следующей части беседы он уже воздерживается от столь свободного выражения своих чувств.
Несомненно, ключевыми моментами в этом интервью являются высказывания консультанта под пунктами
2 и 12. В каждом случае консультант просто выделяет некоторые предметы интеллектуального интереса в
высказываниях Теда и реагирует именно на них, таким образом игнорируя эмоциональные установки,
выражавшиеся в беседе. Он продолжает придерживаться этой непродуктивной интеллектуальной деятельности в
пунктах 4, б, 8, 14,16,20. Высказывания 10 и 18 — единственные, которые имеют какое-то отношение к
выраженным отношениям клиента. Видимо, если бы консультант ничего не говорил (пункты 2 и 12), беседа могла
бы быть более эффективной. Или он мог бы отреагировать на столь ярко выраженное в первом высказывании
студента чувство, сказав: “Ты думаешь, они не любят тебя и отвергают, однако иногда и ты хотел бы быть одним
из них”. Если бы эта амбивалентность была осознана, Тед смог бы более глубоко продвинуться к осознанию своих
противоречивых чувств. Тогда было бы понятно, что предложение бросить общину не могло быть принято
студентом. Это вполне очевидно, поскольку он чувствует антагонизм и настроен критически по отношению к
группе и в то же время желает быть принятым ими. Именно в этом заключается его проблема приспособления.
В качестве вывода отметим: когда консультант реагирует на смысловой аспект идей, которые выражает
клиент, он переключает реагирование на интеллектуальные пути, которые сам же и выбирает. Он блокирует
высвобождение эмоциональных установок и стремится неограниченно определять и решать проблемы на уровне
своего собственного восприятия, которое, как правило, не является подлинным восприятием клиента. Если же
консультант продолжает внимательно следить не только за содержанием, которое констатируется, но и за
чувствами, которые проявляются в ходе беседы, и отзывается в основном на последние, это приносит клиенту
удовлетворенность. Удовлетворенность от того, что он ощущает себя глубоко понятым, что позволяет ему и
впредь быть открытым в выражении эмоций. И это наиболее эффективным и непосредственным образом приводит
к эмоциональным истокам его проблемы, связанной с приспособлением.
Исследовательский пример. Едва ли можно было ожидать, что этим выводам предшествовало какоелибо экспериментальное подтверждение. Однако о том, что они могут быть доказаны, свидетельствуют данные из
ранее упомянутого исследования Портера. Если директивную и недирективную беседы рассматривать с точки
зрения их очередности и разделить на те, которые проводились на ранней стадии работы с клиентом, те, которые
имели место в середине, и те, которые завершали консультирование, то можно выделить определенные
закономерности. Они представлены в таблице 6. Можно обнаружить, что высказывания консультанта,
определяющие взаимоотношения между консультантом и клиентом, как и стоило ожидать, почти стремятся к
нулю на завершающей стадии терапии. Это в равной степени справедливо как для директивных, так и
недирекгивных групп консультирования.
При рассмотрении тех вопросов, которые относятся к обозначению и выявлению проблемной ситуации,
можно отметить, что недирективные консультанты демонстрируют четкую направленность, а консультанты
недирективной группы — нет. При недирективном консультировании на начальном этапе наблюдается много
высказываний подобного характера, но их становится все меньше по мере продолжения сеансов, и клиент уже
более четко воспринимает свои проблемы и намерен перейти к их решению. При директивном подходе
консультант все еще пытается на заключительных сеансах, так же как и на начальных, обнаружить существенные
элементы проблемы и все еще продолжает задавать столько же вопросов, что и при первой встрече. Подобная
интерпретация в принципе является экспериментальным допущением и в некоторой степени подтверждается
исследованиями. Консультант недирективной направленности на первоначальных сеансах занимает почти столько
же времени в разговоре, сколько и клиент, но по мере продолжения процесса, когда клиент обнаруживает некую
свободу в самовыражении и вырабатывает свои собственные решения, консультант принимает все меньшее, с
точки зрения количества высказываний, участие в процессе беседы. Консультант директивной ориентации, приняв
на себя руководство в определении проблемы и управлении выходом эмоций, вынужден продолжать прежнюю
линию поведения. Поэтому он принимает такое же, если не большее, участие в разговоре на последующих
стадиях, как и вначале. Это означает, что недирективный консультант показал более успешные результаты,
помогая клиенту обнаружить те проблемы, над которыми он может работать. Консультант директивного характера
продолжает работать с проблемами, которые видит он и которые могут соответствовать, а могут и не
соответствовать проблемам клиента. Из-за небольшого количества рассмотренных бесед наши заключения носят
скорее гипотетический характер. Но они приводят к мысли о необходимости дальнейших исследований, которые
смогли бы пролить больше света на процесс терапии.
Таблица 6
Типичные высказывания консультанта, характерные для начальной, промежуточной и заключительной стадии беседы'
В среднем, в ходе беседы
Н
Высказывания консультанта, которые определяют ситуацию беседы
консультанты недирекгивной ориентации
консультанты директивной ориентации
Высказывания консультанта, которые выявляют и развивают проблемную ситуацию:
6
0
консультанты недирекгивной ориентации
консультанты директивной ориентации
Соотношение слов консультанта и клиента:
консультанты недирекгивной ориентации
консультанты директивной ориентации
П
За
5, тадия
,0
6,
,7
ключительная
с стадия
1
5
0
3
0,
14
1
5,
ачальная
стадия
,0
ромежуточная
49
,7
0,6
0,
69
4
6,7
5
45
,0
0
,45
0,
0,
28
2,
3
2,
24
,74
44
Эти данные получены на основе неопубликованного материала докторской диссертации Портера “Развитие и оценка измерения процедуры терапевтической беседы”.
Реагирование на негативные эмоции. Как уже было отмечено, несмотря на то, что эмоциональный
паттерн клиента — ключ к эффективному установлению взаимопонимания между клиентом и консультантом, его
очень непросто выделить. Консультанту необходимо выработать свое свежее восприятие. Ему требуется научиться
обращать внимание не только на поверхностное содержание высказываний, но и на эмоциональные оттенки
сказанного. Стремясь к этому, он может столкнуться с несколькими проблемами, которые встречаются достаточно
часто и заслуживают специального комментария.
В целом, консультанту не составит особого труда признать и помочь клиенту осознанно выразить свои
враждебные установки, направленные на других — на служащих, родителей, учителей, соперников или врагов.
Когда выражаемые клиентом негативные эмоции направлены на самого себя или на консультанта, то очень часто
мы бросаемся защищать его, поскольку симпатизируем ему или, наоборот, стремимся защитить самих себя как
консультантов. Нужно признать, что в такие моменты, когда консультант помогает осознанно привнести всю
полноту чувств, не принимая чью-либо сторону, он наиболее эффективен. В таком случае ему следует, и это очень
важно, рассматривать свои функции в качестве зеркала, которое показывает клиенту его подлинную сущность,
дает ему возможность с помощью этого нового восприятия осознать самого себя.
Когда клиент совершенно падает духом, когда чувствует, что он “нехороший”, когда его опасения
непреодолимы, когда он намекает на то, что думал о суициде, когда он преподносит себя как крайне
неустойчивую, абсолютно зависимую, полностью неадекватную, не достойную любви личность — иначе говоря,
когда он выражает любой тип негативных чувств по отношению к себе, естественной реакцией со стороны
неопытного консультанта является попытка убедить его в том, что он преувеличивает ситуацию. Возможно, так
оно и есть и аргументы консультанта, с интеллектуальной точки зрения, логичны, но это не терапия. Клиент
ощущает свою бесполезность независимо от того, какое количество положительных качеств можно ему
объективно приписать. Он знает, что у него были мысли о суициде, и неважно, сколько причин можно привести в
пользу того, чтобы этого не делать. Он знает, что его беспокоила мысль о том, что он может сойти с ума, вне
зависимости от того, насколько маловероятным это может оказаться. Консультант окажет более искреннюю
поддержку, если поможет человеку открыто встретить эти чувства, признать их таковыми, какие они есть на самом
деле, и допустить их существование. Тогда, если ему уже более не требуется доказывать, что он ни на что не годен
или что он ненормален, он уже способен — и делает это на самом деле — рассматривать себя более адекватно и
находить в себе больше позитивных качеств.
Случай с Полом, уже упоминавшийся ранее, является примером подобной ситуации. Во время первой
беседы с ним — весьма умным молодым человеком, но физически не столь привлекательным и не отличающимся
особой силой и хорошим телосложением, состоялся следующий диалог. Пол говорил о том, что считает себя
ненормальным, и продолжает выражать другие негативные установки в свой адрес.
С. Я — э-э — у меня такое впечатление, что я как будто неполноценный. Это мнение... это мнение, которое у меня
сложилось.
К. Ты просто знаешь достаточно хорошо, что не соответствуешь каким-то стандартам, да?
С. Да, верно. (Пауза.)
К. Хочешь поподробнее рассказать мне об этом?
С. Хорошо, я вам расскажу. Меня в некотором роде интересовала антропология, и особенно — криминальная антропология. (Пауза.) Ну, я постоянно — постоянно сравниваю внешность людей, и я чувствую, что сам неполноценный, и я не
прекращаю... я не... я к тому же убежден, что поведение индивида очень зависит от его телосложения, можно так сказать. Вот
мое убеждение. Я очень много читал Хутона (смех). Вы что-нибудь слышали о нем? (Консультант кивает.) Я предполагал, что
вы слышали (Это такой тип ситуации, когда консультант, видимо, реагирует больше на смысл сказанного, нежели на чувства.
Консультант, конечно, мог бы вступить в дискуссию по поводу истинности или ложности теории Хутона. Но это было бы
абсолютно бесполезно. Студент считает себя неполноценным и поэтому выбирает из всего прочитанного те элементы, которые
подкрепляют его установку. Если бы он был убежден, что книга Хутона не содержит подтверждения его ущербности, он бы
просто нашел иной источник доказательств. Консультанту не удалось бы выявить основную проблему).
К. А — э-э — когда ты думаешь о других физических типах, ты просто ощущаешь, что то ужасное, что в тебе есть, —
это самое наихудшее, что только может быть.
С. Нет, не совсем, я бы так не сказал.
К. Но ты занимаешь нижнюю ступень лестницы.
С. Да (смех), именно так я и думаю. И мне нужно какое-то реальное основание, чтобы изменить мое представление об
этом.
К. И ты чувствуешь, что в данный момент никто не мог бы убедить тебя в обратном.
С. Да. (Пауза.)
К. Мне кажется, такое сильное чувство, как сейчас, вероятно, поддерживается какими-то другими переживаниями?
С Ну, я... видите ли... как я... как я этим заинтересовался? (Пауза.) Я... не могу вспомнить точно, как это было. Я думаю, это произошло само собой, не было ничего такого, что бы вызвало интерес к внешности. Мне кажется, это связано с моим
развитием — размышлениями в этой области. Я могу припомнить, очень отчетливо, что в моей жизни... у меня все
ассоциировалось с внешностью, телосложением. Сначала я хотел быть... я хотел много весить, чтобы всех перевешивать, а
потом я хотел быть очень высоким. Я думал, что счастье пропорционально росту. (Смех.) Когда я сейчас думаю об этом, мне
кажется, что это так глупо.
К Тогда ты верил во все это?
С Да, несомненно. (Пауза.)
К. Есть какие-нибудь идеи о том, почему ты так думал о себе?
С. Ну, например, будучи маленьким, я завидовал большим людям. Я был — ну, меня били мальчишки, а я не мог дать
им сдачи. Я думал, это тоже сыграло свою роль. Но я протестовал, я не хотел быть постоянно битым. Я думаю, с этим нужно
что-то сделать.
К. Ты на себе почувствовал, что такое быть побежденным.
С. О, да. Я постоянно терпел неудачи. (Пауза.)
К. Расскажи мне об этом.
Беседа продолжается, и Пол рассказывает о нескольких случаях, которые приводили к тому, что он начинал ощущать
себя неадекватным как в личном, так и в социальном плане, а также говорит о том, как он стремился стать “хозяином
положения”.
К. Но ты чувствуешь, что на самом деле не можешь достичь вершины.
С. Да, это не в моих силах. Конечно, я не думаю, что должен быть на высоте, для этого нет оснований, но мне кажется,
я заслуживаю лучшего положения, чем сейчас. Я думаю, мне не следует продолжать оставаться в нынешнем положении.
К. Не следует?
С. Нет. (Пауза.)
К. Ты считаешь, что ты должен идти дальше, оставив позади то, чего ты уже достиг, да?
С. М-м. У меня есть способности, и я осознаю некоторые из них — например, у меня есть задатки в области математики. Я думаю, что есть. И я всегда превосходил своих однокурсников в этом, мне кажется, я смело могу сказать об этом.
К. Следовательно, есть, по крайней мере, что-то одно, в чем ты лучше большинства студентов, с которыми ты
учишься.
Некоторые моменты этой беседы следует отметить особо. После того как Пол принял свою негативную
самооценку, он готов признать в себе и некоторые позитивные качества. Когда он признал наихудшие чувства по
отношению к самому себе, за этим последовало конструктивное осознание того, что этим все же картина не исчерпывается. Довольно показателен эпизод, когда консультант усугубляет высказанное Полом предположение, что он
— ”худший из худших”. Пол возражает, намекая на то, что его самооценка не настолько негативна. Также интересно заметить, что, по сути, он требует доказательств, которые подтверждали бы, что он чего-то стоит: “Вот что я
думаю. И мне бы хотелось найти какое-то реальное основание для изменения своего мнения”. Но попытка
консультанта предоставить ему это основание была бы бесполезной. Только когда он заглянет в самый темный
уголок своих страхов и комплексов и обнаружит, что они могут быть приняты, он найдет в себе силы, чтобы изменить свой взгляд.
Эта беседа также иллюстрирует то, каким образом переживание катарсиса может способствовать инсайту.
По мере того как чувство Пола становится признанным, раскрываются исходные переживания, а в целом это
процесс, в ходе которого клиент может постепенно прийти к самопониманию.
Другой существенный момент заключается в том, что, поскольку Пола мучает его чувство неадекватности,
его единственное желание — стать “хозяином положения”. Когда его переживания спокойно принимаются просто
как элементы общей картины, он получает возможность снизить свои притязания. “Конечно, я не думаю, что должен быть на высоте, для этого нет оснований, но мне кажется, я заслуживаю лучшего положения, чем сейчас”. Это
уже гораздо более разумная цель — стремление к прогрессу, порождающее гораздо меньший конфликт, чем стремление к совершенству.
Реакция на амбивалентные чувства. В желании быть восприимчивым к эмоционально окрашенным
установкам клиента многие неопытные консультанты часто забывают о тех установках, которые можно назвать
амбивалентными. Яркий пример этого встречался нам в эпизоде с Тэдом. В случае, когда у клиента смешиваются
противоположные чувства, выплескиваются любовь и ненависть, симпатия и отторжение или сосуществуют два
полюса трудного выбора, особенно важно признать, что перед нами амбивалентное отношение. В качестве
примера такой ситуации можно привести следующие высказывания: “Ты понимаешь, что должен заняться
коммерцией, но музыка — это то, что тебе по-настоящему нравится”;
“Несмотря на злость по отношению к отцу, ты все же любишь его”; “Ты хочешь, чтобы тебе помогли,
однако иногда ты чувствуешь, что это бесполезно”. Или — как в случае Тэда — “Тебе не нравится группа, но в то
же время ты искренне желаешь стать ее членом”. Если в процессе терапии обнаруживается подобная
амбивалентность, это — значительный шаг вперед. Конфликт уже движется к разрешению, если клиент чувствует,
что это конфликт с ясно определенными вариантами решения. В то же время признание только одного полюса
таких смешанных чувств может затормозить терапию. Как мы наблюдали в случае с Тэдом, предположение
консультанта о том, что он испытывает только негативные чувства по отношению к общине, привело к тому, что
подросток отверг его предложение относительно выхода из группы. Признание со стороны консультанта только
враждебного отношения к родителям, в то время как имеет место чувство привязанности, может привести к тому,
что клиенту будет труднее проявлять свои позитивные эмоции. Поэтому амбивалентные отношения необходимо
выносить на обсуждение так же открыто, как позитивные или негативные эмоции, поскольку именно через их
прояснение клиент способен найти способ разрешения этой амбивалентности.
Консультанта не должно беспокоить то, что проявляемые чувства могут быть прямо противоположными
по отношению друг к другу. Зачастую именно эти противоположные чувства составляют суть наиболее значимых
противоречий, являющихся источниками конфликта. Так, студент произносит самые ужасные слова в адрес своего
отца. Он не любит своего отца. Он всегда стыдился своего отца. Именно беспричинная, грубая и презрительная
критика со стороны отца способствовала развитию чувства неполноценности, которое отравляет его жизнь.
Однако после нескольких бесед он постепенно признает, что восхищался научными интересами своего отца, его
безразличием к разного рода условностям, уважал своего отца за его независимость от контроля матери, который
юноша чувствовал на себе. Эти чувства противоположны, но не в том смысле, что одно из них истинно, а другое
ложно. Они оба истинны, только враждебность была осознанной, в то время как чувство восхищения отцом
никогда ранее не выражалось студентом столь открыто. Открытое проявление этих чувств в ситуации
консультирования позволило клиенту достичь гораздо более реалистичной эмоциональной оценки своего
отношения к отцу и ощутить себя свободным от конфликтов, которые ранее им не осознавались.
Если по мере того как выражаются чувства, консультант сдерживает себя от чрезмерной идентификации с
клиентом и одобрения, точно так же как сдерживает себя от критики и неодобрения, клиенту легче выразить и другие, в том числе и противоречивые чувства, которые могут препятствовать принятию каких бы то ни было четких
решений в отношении проблем приспособления.
Отношение к консультанту. В любой терапевтической ситуации клиент, вероятно, так или иначе
проявляет свои позитивные или негативные эмоции по отношению к консультанту и к самой ситуации
консультирования. Скорее всего консультант сумел бы управиться с такими ситуациями более эффективно, если
бы смог по-настоящему признать и принять тот факт, что эти эмоции направлены не на него лично, а на опыт
консультирования и зависят от того, что испытывает в данный момент клиент — удовольствие или боль.
Чаще всего принять позитивное отношение, выраженное клиентом в качестве случайного и
незначительного элемента ситуации — это меньшее из того, что должен сделать консультант. При лечении одной
молодой девушки высказывания подобного рода наблюдались достаточно часто. Как мы увидим, некоторые из них
были направлены на сам процесс консультирования, некоторые — на психолога, которым в данном случае был
мужчина.
В начале третьей беседы девушка заметила, что некоторые беспокоившие ее проблемы оказались не столь
существенными, “потому что мне есть, чего ждать”.
В начале четвертой беседы она сказала: “Я начинаю с нетерпением ждать этого”.
В конце этой беседы последовало: “О, мне ужасно не хочется прекращать, когда мы только что начали”.
На пятой беседе она демонстрирует совсем иную сторону своего отношения: “По правде говоря, мне еще не было
так хорошо с тех пор, как все это началось”. Несколько позже она говорит: “Я так ждала среды, чтобы прийти
сюда, потому что здесь могу обсудить все это”. Ей опять кажется, что сеанс слишком короток.
В конце шестой беседы, когда консультант говорит:
“Время истекло”, она восклицает: “О, эти слова! Как я их ненавижу!”
На протяжении седьмой беседы она рассказывает о своем письме к отцу и зачитывает отрывки из него. На
несколько секунд она выглядит эмоционально выключенной, а потом говорит: “А еще я написала вот что: может
быть, из меня тоже выйдет психолог. Э-э, я не собиралась говорить этого. Я не думала, что заговорю об этом. Но
все выходные мне казалось, что это итог всех моих мечтаний. В конце концов, я всегда хотела получить
докторскую степень и всегда хотела что-то делать для людей. Возможно, однажды я удивлю вас своим
сообщением о том, что я — доктор психологии”. Консультант отвечает, что, без сомнения, ее опыт поможет ей
лучше понимать себя и других людей и что эти сеансы — очень важны, независимо от того, станет она
специалистом в области психологии или нет.
Такие реакции довольно типичны для позитивных эмоций, которые имеют место на ранних и
промежуточных стадиях консультирования. Впоследствии мы обсудим и те характерные положительные эмоции,
которые могут проявиться и на завершающем этапе терапевтического процесса.
Отвечая на эти чувства симпатии и привязанности клиента, консультант должен предоставить ему
возможность изменить свое отношение без всякого чувства вины. По сути, установка консультанта должна быть
следующей:
“Вы сейчас очень тепло настроены по отношению ко мне, но может наступить момент, когда вы
почувствуете себя обиженным, и обязательно наступит время, когда вам уже больше не понадобится поддерживать
наши взаимоотношения”. Несмотря на то, что такая установка, видимо, не всегда может быть высказана
полностью, тем не менее она должна лежать в основе любого высказывания консультанта в такой ситуации.
Негативные или враждебные установки по отношению к самому консультированию могут проявляться в
опозданиях на сеанс (хотя не следует интерпретировать ненадежность уличного движения как доказательство
сопротивления клиента) либо в желании прервать сеанс раньше времени. Иногда клиент демонстрирует такое
отношение своей неспособностью обсуждать собственные проблемы, даже несмотря на ранее успешно
установленный контакт. Обычно такое сопротивление возникает из-за болезненности самого процесса
консультирования. То есть в сознание был допущен материал, столкновения с которым клиент всячески избегает.
Решения, которые ему необходимо принять, принимаются крайне болезненно. И естественно, что консультант и
сама ситуация консультирования становятся чем-то, чего нужно избегать. Когда подобные негативные установки
очевидны, то лучше всего признать их, точно так же, как и любые другие негативные чувства, которые могут
открыто проявиться. Пример подобной ситуации будет приведен в следующем разделе вместе с
соответствующими комментариями.
Несмотря на то, что уже много всего было написано на тему сопротивления в терапии, автор хотел бы
выразить несогласие с большинством высказываемых точек зрения и, в свою очередь, предлагает иную гипотезу,
которую, надеемся, можно будет проверить по мере расширения наших знаний о психотерапии. Она заключается в
том, что сопротивление по отношению к консультированию и к консультанту не является ни обязательной частью
психотерапии, ни желаемой составляющей процесса. Но его возникновение обусловлено в основном отсутствием
необходимых методов работы, с помощью которых клиент сможет выразить свои проблемы и переживания. Иначе
говоря, из-за неразумных попыток консультанта сократить терапевтический процесс посредством вынесения на
обсуждение эмоциональных установок, которых клиент еще не готов признать, возникает противоречие. Верна
или нет данная гипотеза, но очевидно, что сокращение процесса является достаточно распространенной ошибкой в
ходе терапии, и этот вопрос заслуживает отдельного рассмотрения, к чему мы и перейдем в следующем разделе.
Некоторые риски в процессе терапии
В случаях несистематического консультирования, например, в школах, институтах и других организациях,
где привлекаются консультанты со слабой психологической подготовкой в сфере консультирования, трудно с
достаточной долей уверенности выделить ошибки в проведении терапевтической беседы. Еще труднее оценить последствия их ошибок, так как эта терапия — несколько специфичная область. Тип консультирования, обсуждаемый нами в этой работе, предполагает более серьезную ответственность. Это упорядоченный процесс, и составляющие его элементы могут быть признаны с большей готовностью. Данный метод более эффективен для реорганизации личности, а значит, ошибки более серьезны и более опасны. Поэтому имеет смысл выделить ошибки,
характерные для каждого этапа консультирования, которые могли бы подтвердить всю серьезность сказанного.
В значительной степени процесс проговаривания — полезный и, по-видимому, самый ясный метод в
арсенале психотерапевта. Когда консультант сомневается в правильности выбранного им направления, он обычно
спасается тем, что позволяет клиенту говорить. Но здесь есть некоторый риск, и на это следует обратить внимание.
Распознавание скрытых чувств. Итак, уже неоднократно подчеркивалось, что консультант должен быть
чрезвычайно внимательным, реагируя на чувства и эмоции клиента. Но необходимо отметить также, что со
стороны терапевта вербальное подтверждение должно иметь место исключительно по отношению к тем эмоциям и
импульсам, которые уже были ясно выражены. Зачастую установки индивида скрываются за его словами, а
консультант может судить о них только посредством тонкого, проницательного наблюдения. Признание
установок, которые еще не были проявлены клиентом в его речи, может, если они не слишком подавлены,
ускорить процесс терапии. Если же эти установки подавляются клиентом, то упоминание о них консультантом
может оказаться серьезной угрозой для клиента, оно способно породить сопротивление и обиду, а в некоторых
случаях привести к прерыванию терапевтических контактов. Два примера подобного рода — один
конструктивный, а другой неудачный — помогут несколько конкретизировать сказанное.
Во время четвертой беседы с Салли, весьма своенравной двенадцатилетней девочкой, о которой мы уже
ранее упоминали, произошел следующий разговор. Она вела себя в целом гораздо свободнее, чем на первых
сеансах.
Вдруг она, будто спохватившись, прикрыла рот рукой и воскликнула: “Ох, я забыла!” Я спросил: “Что
случилось?” — “Я забыла про наказание. Я не принесла сегодня в школу свое задание по истории, и меня наказали
— я на сорок пять минут должна была остаться в школе после уроков, а я забыла. О, это ужасно! Что я скажу?
Если ты не остался, когда тебе сказали, то придется остаться еще два или три вечера на этой неделе. Но наказание
на самом деле не такое уж и страшное. Там целая куча детей, и нам весело. Там много мальчишек-хулиганов, и
очень смешно смотреть, как они подшучивают над учителем. Но я бы не стала делать ничего подобного”. — “Ты
чувствуешь, что тебе иногда хотелось бы так поступить”. Она взглянула на меня, чтобы посмотреть, собираюсь ли
я покритиковать ее, и после этого согласилась: “Конечно”. — “Может быть, ты чувствуешь, что иногда делаешь
гораздо больше того, на что у тебя хватает смелости, и больше того, чем твое воспитание позволяет тебе”. Она
кивнула и ответила: “Да”.
Последние два замечания относятся к точным догадкам. Салли не признается в своем желании
подшучивать над учителем, и, только исходя из ее описания ситуации в целом, консультант может предположить,
что подобная установка имеет место. Однако ясно, что в результате не было нанесено никакого вреда и эта
установка была допущена в сознание. Интересно, что тема разговора сразу меняется после этого отрывка, но,
поскольку это не фонографическая запись, мы не можем с уверенностью сказать, почему или каким образом это
произошло. Но так или иначе, перед нами пример того, как консультант признает негативную эмоцию, еще не
выраженную клиентом, не внося в процесс никакой враждебности или вреда, поскольку был установлен хороший
контакт и эта установка не сильно подавлялась ребенком. Но следующий пример говорит о том, что такой метод
работы может иметь и менее удачный результат.
Сэм — очень способный ученик средней школы, выпускник, — пришел к консультанту якобы для того,
чтобы обсудить планы поступления в колледж, но, когда он почувствовал, что может легко и свободно говорить,
стало ясно, что его интерес к колледжу связан с тем, что для него это хороший шанс уехать из дома. Затем он
повествует, весьма эмоционально, о всевозможных трениях между его родителями и о том, что его семья может
развалиться (Консультантам необходимо глубокое понимание того, что такая мнимая проблема часто не является проблемой реальной. Если
консультант, не раздумывая, будет классифицировать случай Сэма как проблему “выбора профессии” и будет рассказывать ему о том, как поступить в колледж и т. д., сеанс завершится, даже не коснувшись реально существующей проблемы. То же самое относится и к проблеме
“профессионального выбора”. Человеческие существа не подпадают под четкие категории, и проблема “выбора профессии” может оказаться
конфликтом на почве сексуального развития. За мнимой проблемой выбора предметов в университете может скрываться страх суицида. Нужны
те консультанты, которые могут помочь людям в решении их проблемы приспособления, а не те, кто сводит все к одной категории проблем и
абсолютно слепы во всем остальном.). Он чувствует, что в такой ситуации он остается “выброшенным на улицу”.
Далее мы приведем довольно большие отрывки из второй и третьей бесед с ним, которые служат хорошей
иллюстрацией того, что, несмотря на очевидную восприимчивость консультанта в отношении эмоционально
окрашенных установок клиента, результат оказывается отрицательным. Причина, возможно, в том, что
консультант слишком спешит при определении эмоционального состояния и еще не выраженных чувств. Это, как
станет понятно впоследствии, пугает Сэма и порождает в нем страх и сопротивление, которое еще более
усиливается на третьем сеансе и в конце концов вынуждает его прервать контакты с консультантом.
Вторая беседа начинается с несколько отвлеченного разговора, потом консультант возвращается к
затронутой в предыдущей беседе теме его домашней ситуации (фонограмма):
1. К. Ну что, каковы твои мысли по поводу нашего последнего разговора, вообще как там твои проблемы? (Пауза.)
2. С. О... э-э — я не так уж много думал. (Довольно продолжительная пауза.) Моя мама рассчитывает, что получит
работу в... А если нет, то у нее есть еще один вариант и она попытается добиться этого, если возможно.
3. К. Она определенно хочет уехать?
4. С. Э-э, именно, очень хочет, в этом нет никакого сомнения. Я думаю, она бы уехала уже сегодня, если бы была
такая возможность, и такой шанс обязательно представится. Она, кстати, социальный работник. Постоянно пристает ко всем со
своими рассказами о клиентах. (Пауза.)
5. К. Тебе, видимо, кажется, что она больше внимания уделяет другим, нежели тебе?
6. С. Ну, я... э-э... в какой-то степени. Ну, я не знаю, меня это в принципе не особо беспокоит, и все такое. Я знаю, она
любит меня, но она слишком поглощена своей работой. Но это можно легко объяснить. Я имею в виду, она просто похоронила
себя в этом, понимаете...
7. К. Тебе кажется, что это в некотором смысле бегство от ситуации в семье? (Пауза.) А как твой отец относится к ее
отъезду?
Сэм отвечает, рассказывая о нескольких конкретных ссорах между родителями, консультант делает ряд замечаний.
Сэм обобщает свое отношение:
8. С. Я не думаю, что это меня касается или что-то в этом роде. Я знаю по опыту, что он просто не ладит с людьми так,
как это умеет делать моя мама. Это странно, потому что его работа тоже связана с людьми. Но мне кажется, он, как правило,
относится к ним свысока. (Пауза.)
9. К. Это вынуждает тебя сопротивляться ему, поскольку к тебе он тоже относится свысока.
10. С. Я не думаю, что он относится ко мне свысока... ну, только иногда, но не так, как к большинству людей. Он считает, что большинство людей просто слабоумные или что-то вроде этого. Я не знаю — мне так кажется. Потому что, ну, я
нормально отношусь ко всем, кроме одного-двух человек. В каждом что-то есть, понимаете.
11. К. Но ты довольно сильно не любишь его, правда?
12. С. Нет, я не думаю, что совсем не люблю его, мне бы не хотелось, чтобы так было, но ничего большего он просто
не допускает.
13. К. Ты хочешь — тебе бы хотелось чувствовать то, что обычно должен чувствовать сын по отношению к отцу, но
он просто не может этого допустить.
14. С. Да, но я не знаю почему. Это что-то типа того, что я слышал об отцах, которые играют с детьми и обманывают
их таким образом. Я помню, что он время от времени проделывал — давал мне пальто и говорил, чтобы я уходил. Тогда я не
был знаком с этой “шуткой”, то есть я никогда не раздумывал об этом тогда, я просто верил и думал, что это все на самом деле,
но... (Пауза.)
15. К. Просто — просто за последние несколько лет ты начал...
16. С. Да, потом я понял и начал немного осматриваться вокруг, я заметил, что были и другие подобные ситуации.
(Пауза.) Он во всем винит мою мать. (Пауза.)
17. К. Что опять-таки обижает тебя, да?
18. С. О, да. (Пауза.) Ну, я думаю, у меня вполне верное представление о происходящем, но я не думаю, что что-то
можно сделать.
19. К. Может быть, не так уж многое можно сделать — что касается взаимоотношений между твоей матерью и отцом,
но ты можешь что-то сделать — ты можешь как-то упорядочить свои чувства по отношению к этому. Ты можешь признать эти
чувства и открыто принять их, и если ты это сделаешь, они не будут казаться такими тяжелыми, чтобы жить с ними и далее.
20. С. Ох, мне кажется, я понимаю, что я чувствую. (Пауза.) Я полагаю, что после того, как я оставлю их и буду жить
отдельно, я начну любить его. Вы знаете, как бывает, чем дальше от них ты находишься, тем лучше ты... (Пауза.) Я хотел бы,
чтобы он вступил в клуб или что-то в этом роде. Господи, странно, но я не могу представить его с кем-то. Ну, изредка ему ктото позвонит и позовет куда-нибудь, а он отвечает: “У меня сейчас голова болит” или еще что-нибудь. И они больше уже не
зовут его. Он не играет в шары или во что-то еще. Я сам не люблю эту игру, поэтому и от него я могу этого ожидать, но он мог
бы, по крайней мере, — ну, я не знаю — он даже не ходит в церковь и тем не менее настаивает, чтобы я ходил туда.
21. К. Ты плохо к нему относишься не только из-за его отношения к тебе, ты просто не можешь гордиться им перед
другими людьми, да?
22. С. Да, он всегда смущал меня, когда я приводил друзей.
23. К. Ты думаешь, что, может быть, иногда он делал это специально?
24. С. О, да, я знаю, что так и было. Много раз он стыдил меня перед компанией, заостряя внимание на какой-то незначительной ошибке, которую я допустил, или на чем-то Другом.
25. К. А ты сильно обижался на это.
26. С. Я думаю, он таким образом пытался сделать меня лучше, но это неправильный путь. (Пауза.) Кроме того, он
категорически не одобряет моего увлечения искусством. (Слабый смех.) Он думает, что я — слюнтяй, поскольку я не такой,
каким он был в мои годы... Он вырос на ферме. (Пауза.)
27. К. И это задевает тебя, вот именно это его чувство по отношению к тебе?
28. С. Нет, это меня не волнует, если его нет рядом. Я не могу — я думаю, что не особо придаю этому значение, когда
его нет рядом, но, когда он рядом, он будто специально ведет себя так, что я не могу не замечать этого.
29. К. И это заставляет тебя ощущать дискомфорт.
30. С. Да. Этого не происходит, когда его нет рядом. Ох, не думаю, что есть опасность того, что я сойду с ума или еще
что-нибудь такое случится со мной. Могло бы быть и хуже, я знаю, что у многих дела обстоят похуже...
Сопротивление клиента совершенно очевидно. Беседа продолжается в основном в том же ключе, но
консультант пытается установить более тесный контакт, стараясь дать Сэму смысловую интерпретацию его
поведения, которая не принимается клиентом (Читатель может обратиться к главе 2, где приводится фрагмент
данной беседы.). В третьей беседе, когда консультант предлагает Сэму поговорить обо всем, о чем он захочет, Сэм
пускается в абстрактное обсуждение его творческих мотивов в искусстве, не проявляя никакого желания говорить
о своих настоящих проблемах. Когда наступает пауза, консультант задает прямой вопрос:
31. К. Что решила твоя мама по поводу той работы?
32. С. Она все еще пытается получить ее. И она получит ее. Я не знаю. (Длинная пауза.) Она просто наслаждается
размолвкой. Самый типичный пример: всегда, когда мы покупаем крекеры, мой отец почему-то предпочитает круглые крекеры,
в то время как мама — квадратные. Вы можете представить себе что-нибудь глупее этого? (Слабый смех.)
33. К. Да, это довольно неприятно. Хотя, как ты думаешь, в чем здесь смысл?
34. С. Ну, в том, что каждый хочет иметь свою собственную точку зрения и... (Пауза.) Это довольно просто. (Пауза.)
Но трудно даже представить, что это происходит с такими милыми людьми, какими они обычно бывают. Ну, я не люблю долго
об этом говорить.
35. К. Однако это весьма беспокоит тебя, правда?
36. С. Да, но мне не хочется говорить об этом, все равно ничего нельзя сделать и...
37. К. Я думаю, что-то все-таки можно...
38. С. Э-э, я думаю, что для меня лучше всего считать это само собой разумеющимся, как то, что иногда бывает
дождь, но... (бормочет) прежде стоит попытаться придумать способ, как это прекратить.
39. К. Хорошо, тем не менее есть нечто, что ты можешь изменить, и это может быть связано с ответом на вопрос, чем
же все-таки является для тебя эта ситуация. По-видимому, ты сильно обеспокоен по этому поводу и...
40. С. О, я не особенно волнуюсь по этому поводу. Я преодолел это беспокойство, но все еще чувствую какое-то влияние... и я каким-то образом чувствую потребность в поддержке со стороны противоположного пола, но они не хотят вступать
со мной в какие бы то ни было отношения.
Консультант, который стремится понять ту неуловимую, но весьма определенно существующую грань
между эффективными и опасными приемами распознавания эмоций клиента, должен тщательно проанализировать
эти встречи с Сэмом. Перед нами конкретный пример ошибочного поведения консультанта и реакций клиента на
это. Первоначально консультант точно почувствовал установку, еще не выраженную Сэмом. То есть он на интуитивном уровне понял, что Сэм чувствует обиду в связи с тем, как к нему относится отец (пункт 9), и открыто говорит об этом чувстве: “Это заставляет тебя обижаться на него из-за того, что он смотрит свысока на тебя”. Это,
безусловно, весьма точное замечание. Сам Сэм достаточно ясно подтверждает это, когда говорит о недостатке
поддержки (пункты 14 и 16). Но его непосредственная реакция на это еще не созревшее заключение о его
глубинном чувстве проявляется в отрицании: “Я не думаю, что он смотрит на меня свысока...”, хотя позже он чувствует себя вынужденным признать, что в этом есть доля истины. Его сопротивление увеличивается по мере того,
как все больше и больше скрываемых им установок всплывает на поверхность, причем раньше, чем он сам готов
их признать.
Если читатель проследит высказывания консультанта в пунктах 5,9,11,17,27,29, 35,39 и высказывания
клиента, которые непосредственно предшествуют им или следуют за ними, он обнаружит, что все они
соответствуют одной и той же модели. Сначала консультант на вербальном уровне дает понять, что распознал ту
эмоциональную установку, которую мальчик еще не выразил. Это делается для того, чтобы впоследствии в ходе
разговора прийти к более точному пониманию. Но такая активность консультанта встречает частичное
сопротивление (“Да, но” — пункт 18; “Нет, это не так” — пункт 28 и т. д.). Потом клиент постепенно движется
вперед к выражению своего чувства, но делает это с опасением и осторожностью, что в принципе нельзя назвать
свободным выражением эмоций, как было показано ранее в этой главе. “Чистым” результатом такого процесса,
который повторялся несколько раз, явилось то, что мальчик стал противодействовать выражению своих чувств,
опасаться непринужденного разговора и в конце концов вынужден был избавиться от этой ситуации. В ходе третьей беседы он избегает обсуждения своих проблем, рассуждая на какую-то абстрактную тему. В дальнейшем он
продолжает избегать их, откровенно заявляя, что не желает говорить о них. Потом он пытается ускользнуть, меняя
тему разговора (пункт 40). В конце концов клиент отказывается от обсуждения своих проблем, полностью отвергая
ситуацию, и не является на следующий сеанс.
Почти с математической точностью мы обнаруживаем совершенно иной результат, меняя угол зрения на
поведение консультанта. В тех редких случаях, когда консультанг точно определяет чувство, выражаемое
клиентом (пункты 21,23,25), мы видим, что Сэм идет вперед к более глубокому раскрытию своих переживаний.
Соответственно, пункты 21 и 23 с точностью отражают чувства мальчика — его разочарование в отце, отсутствие
гордости за него, ощущение, что отец умышленно вызывает в нем напряжение и боль. В каждом случае это
осознание сопровождается последующим откровением. В пункте 25 также отражено выраженное в словах чувство
и заметен даже некий перелом. Здесь Сэм еще глубже уходит в самопознание.
Если этот случай проясняет то, в чем заключается опасность преждевременных попыток заставить клиента
заглянуть в свои глубинные чувства, то тем самым он также подтверждает и то, что “оставаться на уровне” с
установками клиента определенно означает идти по пути достижения наиболее полного катарсиса. Если
консультант может чутко реагировать на эмоциональные аспекты поведения клиента, если он может реагировать
именно на те установки, которые были выражены, без излишней спешки идти дальше, то практически обязательно
за этим последует более полное и глубокое обнаружение основных проблем клиента.
Менее значимые ошибки. Существуют и другие способы неверного обращения с выражаемыми
клиентом эмоциями. Они с меньшей вероятностью приводят к таким серьезным последствиям, как те, о которых
шла речь в предыдущем разделе, но, несмотря на это, они также могут препятствовать развитию терапии.
Например, консультант может быть неточен в своем определении эмоционального состояния и ощущений клиента.
Последний скорее всего станет отрицать подобные умозрительные заключения, и вреда не будет при условии, если
консультант просто признает свою ошибку. Однако повтор такого рода ошибок вызывает у клиента ощущение, что
его не понимают, что, несомненно, тормозит процесс терапии.
Приводит в замешательство, особенно неопытного консультанта, клиент, который говорит о своих проблемах настолько путано, что его собственное отношение к ним неясно. В таких случаях необходимо понимать, что в
целом нейтральные фразы типа: “Мне кажется, я что-то не понимаю”, “Можете ли вы рассказать мне об этом поподробнее” — зачастую способствуют в дальнейшем эмоциональной разрядке, которая и позволит понять чувства
клиента более определенно.
Надеемся, что благодаря сказанному стало более или менее понятно следующее: одна из ошибок на этой
стадии заключается в том, что консультант слишком много говорит. Для большей эффективности
консультирования важнее именно выражение установок клиента, нежели консультанта.
Некоторые специфические проблемы
До сих пор мы рассматривали общие для большинства случаев элементы, характерные для
первоначальной стадии консультирования. Но существует, однако, целый ряд специфических проблем, которые
также заслуживают нашего внимания. Одна из них заключается в том, каким образом стимулировать
эмоциональное выражение у тех клиентов, которые не испытывают потребности в помощи, но оказались
вынуждены участвовать в терапии.
Сопротивляющийся клиент. Мы уже приводили достаточно яркий пример сильнейшего сопротивления
со стороны подростка на начальной стадии работы (см. беседу с Салли, глава 3). Повторный анализ этого отрывка
поможет выделить наиболее важные приемы консультирования. Во-первых, одно почти нескрываемое чувство,
сквозящее в каждом ее действии или жесте, угадываемое как в ситуации молчания, так и в разговоре, — это ее антагонизм по отношению к консультанту и ко всему, что происходит в целом. Консультант уделяет этому чувству
достаточное внимание. Признание факта сопротивления контакту со стороны клиента и констатация того, что это
отношение приемлемо для консультанта, в большей степени нейтрализует влияние этого чувства как барьера для
консультирования. Далее, если консультируемый настолько сильно сопротивляется, как мы это видим на примере
Салли, то здесь необходима определенная доля нейтрального диалога (при обсуждении со студентами учебного
тренинга автор назвал это “опилками”) для того, чтобы избежать затяжного молчания, смущающего клиента и
наполняющего его антагонизмом. По сути, консультант как бы говорит: “Я понимаю, что я не нравлюсь тебе и
тебе не нравится сюда приходить. Я принимаю твое отношение и считаю его естественным. Если хочешь, мы
можем говорить о тех вещах, которые не являются болезненными для тебя, и ты вправе решить, хочешь ли ты говорить о чем-то более важном”. Если это отношение будет установлено, если антагонизм клиента будет вовремя
осознан и принят, то этим консультант создаст максимально благоприятные условия для самовыражения человека.
Будет такой подход успешным или нет — это, конечно, зависит от ряда факторов, обсуждавшихся в главе 3. Часто
подобные нейтральные контакты могут продолжаться в течение двух-трех бесед, прежде чем последует какое-то
реальное выражение чувств клиента. Раз за разом консультант терпит неудачу в попытке определить, насколько
успешно продвигается лечение, поскольку его терпение кончается и он начинает зондировать ситуацию и задавать
прямые вопросы, касающиеся основной проблемы. Это может дать ценную информацию диагностического
характера, но маловероятно, что приведет к какой-либо психологической трансформации клиента.
Клиент, который требует ответа. Настоящей “битвой при Ватерлоо” для многих начинающих
консультантов является клиент, который представляет свою проблему и тут же выдвигает требование типа: “А
теперь скажите, что мне делать”. Практика, в том числе наши фонографические записи, еще раз показывает, что
таким клиентам ответы не нужны. Это факт, который менее опытные консультанты никак не могут принять. До
тех пор пока консультант не испытает это на себе несколько раз, он не осознает, что подобный вопрос клиент
задает либо в надежде переманить консультанта на свою сторону — и тогда он получит ответ, который уже готов
принять, либо чтобы использовать консультанта в качестве объекта своей враждебности в том случае, если ответ
эмоционально не принимается.
В качестве впечатляющего и весьма убедительного примера можно привести третью беседу с Салли.
Девочка весьма свободно говорила о своем отношении к школе. Она считала глупым и бесполезным изучение
грамматики. Также абсурдно изучать геометрию с ее углами и учиться измерять высоту дерева по его тени и углу
ее падения. Она продолжает:
“Зачем учить все это? Я не вижу в этом никакой пользы. На самом деле зачем уметь определять высоту
предметов?” В -это время она привстала на одно колено в своем кресле и наклонилась ко мне, придав интонации
достаточную серьезность. Я ответил: “Ты правда хочешь, чтоб я тебе привел пример по поводу целесообразности
этих вещей?” — “Да”. Я решил ответить на ее вопрос, опасаясь, что у нее могло возникнуть ощущение, что я
отвлекаюсь от ее вопроса, и контакт, который только что начал было устанавливаться, вновь пропадет до тех пор,
пока опять не будет найдена более надежная основа для наших отношений. Поэтому я сказал: “Хорошо, во время
похода тебе может понадобиться узнать, каково расстояние от одного берега реки до другого, и, возможно, ты
каким-то подобным образом определишь это расстояние”. Она посмотрела, сомневаясь в ценности этой
информации, и сказала: “Фу — ты можешь просто измерить реку”.
Если клиенты способны проявить достаточную долю искренности, многие — и не только Салли —
отвечают “фу”, когда консультант пытается превратить сеанс консультирования в школьный урок. Чтобы понять
причину вопроса, заданного Салли, мы должны просто проследить беседу немного дальше, когда станет ясно, что
вопрос о математике преследовал другую цель — выяснить, выступает ли консультант на ее стороне или на стороне ее матери.
Когда время истекло, я сказал: “Хорошо, сегодня мы поговорили о разных школьных проблемах, и ты
“прошлась” по темам, которые тебе не нравятся. Но ты не можешь выразить этого в школе, где учителя могут
услышать тебя, и поэтому ты не делаешь этого”. Она ответила с чувством: “Да, не могу!”
Я продолжал: “Но иногда можно получить облегчение, когда делаешь это. Сейчас, здесь, разговаривая со
мной, ты можешь говорить все, что угодно”. Салли ответила: “Ну, я говорю иногда об этом с другими детьми и с
мамой”. И далее обиженно: “Но она считает, что вся эта школьная ерунда имеет значение и что она необходима”
Ясно, что если бы консультант, отвечая на первоначальный вопрос Салли, сказал, что школьные
требования часто бывают абсурдными, то Салли, придя домой, использовала бы свое замечание по поводу школы
как оружие против матери. Поддержав точку зрения, что школа имеет свой смысл и приносит пользу, консультант
непреднамеренно принял сторону матери и в некоторой степени усилил антагонизм ребенка по отношению к
самой ситуации консультирования. Так или иначе, консультант не добился никакого прогресса в достижении
самой цели консультирования, которое призвано помочь Салли самостоятельно выработать более конструктивную
установку по поводу школы и матери.
В качестве дополнительных примеров можно привести случай с Полом, упоминавшийся в начале этой
главы. Пол говорит о своей боязни перед встречей с родителями и спрашивает: “Вы бы посоветовали мне сказать
им об этом или нет?” Нейтральный ответ консультанта, который просит Пола поподробнее рассказать об этом,
свидетельствует о его размышлениях, что он уже знает, каков должен быть ответ и что он планирует встретиться
со своими родителями. Тем не менее если бы именно консультант посоветовал ему это сделать, то Пол мог бы
переложить ответственность за решение на консультанта и таким образом мог бы почувствовать, что его
подтолкнули к подобному решению. Если бы консультант посоветовал не рассказывать ничего родителям,
мальчик почувствовал бы сильное замешательство.
Студент, который должен получить ответ, мать, которая приносит с собой блокнот и требует, чтобы ей
объяснили под запись, как она должна обращаться со своим ребенком, — все это вполне человеческие ситуации, с
которыми, однако, весьма нелегко справиться, хотя принцип поведения консультанта в таких ситуациях прост и
очевиден. Он заключается в том, чтобы осмысленно признать тот факт, что клиент почувствовал бы глубокое
удовлетворение, пытаясь найти решение своей проблемы, но единственный истинный ответ, который может быть
найден, кроется в его собственном желании и способности поработать над ситуацией.
Пример такого рода работы мы видим в пятой беседе с миссис Л., проблемы которой с ее десятилетним
сыном Джимом мы уже обсуждали в главе 2. К началу пятой беседы миссис Л. уже добилась значительных
успехов в самопонимании, но разговор она начинает с повествования о крайне огорчившей ее ссоре,
произошедшей между ней и сыном по поводу чернильницы. Он хотел взять ее с собой в школу, но она посчитала
это излишним. Мальчик решил отомстить и спрятал чернила, и она отшлепала его за это. Она продолжает
(фонографическая запись):
С. Потом я сказала ему, чтобы он вернул чернила, но он ответил, что не сделает этого. Тоща я сказала: “Хорошо, либо
ты принесешь мне чернила, либо я тебя еще раз отшлепаю”
Он не принес, и я (смеется) наказала его еще раз. И он так обиделся — закатил почти что истерику. Но я не могла — я
не знаю. Я не думаю, что должна была просто так отпустить его. С другой стороны, банка чернил, наверное, весьма тривиальная вещь, чтобы вызвать такой переворот в доме. Теперь мне интересно, что вы скажете, — ваше мнение?
К. Ну, я сомневаюсь, что существует некое универсальное средство, какое-то особое мнение по этому поводу, которое
подошло бы ко всем подобным ситуациям. Вы — вы, видимо, были весьма сильно огорчены, когда все это произошло.
С. Я была ужасно расстроена и...
К. Вы оба подумали, что это конец света, и, как вы говорите, наверное, понимали, что в конце концов все началось с
такой ерунды.
С. Да, я рассказала мужу потом... я... он... он был — мальчик был очень расстроен и... о, он дошел до того, что начал
рыдать, понимаете — он просто захлебывался слезами, поэтому я отнесла его наверх и отправила его в ванну, чтобы он поиграл
там, — это почти всегда успокаивает его. Потом я дала ему лодочку или еще что-то, вымыла его и оставила поиграть, пока сама
занималась готовкой. Я сказала мужу потом, когда все уже закончилось, что это, видимо, была моя вина и я сожалею, что не
дала ему чернила с самого начала, но, отказав ему в первый момент, я подумала, что мне нужно довести это дело (смеется) до
конца.
К. М-м. Так часто бывает, не так ли, — чувство, что ты должен завершить то, за что уже взялся?
Перед нами весьма распространенная ситуация. Возникла проблема, и мать хочет знать, каково же
решение. Когда консультант уходит от ответа и вместо этого реагирует на эмоцию, которая прозвучала в тот
момент — “Вы, видно, были сильно расстроены”, — женщина уже способна продолжить и допустить, что она сама
была в равной мере, если не более, виновата, нежели ее мальчик. Дабы осознать необычайную значимость этого
момента, мы должны вспомнить о той враждебности, которую эта женщина испытывала к своему сыну на первых
сеансах, и ее полную уверенность в том, что проблема — именно в нем (см. главу 2). Основной ответ на ее вопрос
не имеет никакого отношения к каким-нибудь рекомендациям, которые может предоставить ей консультант
относительно дисциплинированности ребенка. Женщина сама нашла решение, изменив свое отношение и
достигнув истинного понимания того, что она, может быть, точно так же повинна в происходящем, как и ее сын.
Это тот внутренний эмоциональный перелом, который обеспечивает более конструктивное, эмоционально более
тонкое направление их взаимоотношений в будущем, вне зависимости от характера проблем, которые могут
возникнуть впоследствии. Консультант помог матери прийти к этому фундаментальному пониманию, отказавшись
от роли всезнающего авторитета.
Успокоение — успокаивает ли оно? В разных представлениях о принципах психотерапии многое
связано с необходимостью как-то успокоить, переуверить клиента, чтобы его опасения и страхи не выходили за
рамки допустимого. Видимо, это нужно прокомментировать. Если консультант успешно “оставался рядом” с
установками клиента, признавая и проясняя то, что было им выражено, но тщательно избегая попыток обнаружить
скрытые установки, которые клиент еще не готов признать, то маловероятно, что вербальное подбадривание
необходимо или может принести какую-то реальную пользу. Существует одна косвенная форма успокоения,
которую клиент получает всякий раз, когда говорит о своих социально неодобряемых импульсах и побуждениях.
Эта поддержка заключается в том, что наиболее “шокирующие” откровения клиента принимаются консультантом
без всякого шока. Сомнительно, чтобы в большинстве подобных случаев понадобилось какое-то успокоение. В
нем появится необходимость, если в процессе терапии будет допущена ошибка, как в случае с Сэмом, если
клиента подталкивают к проявлению каких-то нестандартных или подавляемых установок прежде, чем он сам
будет готов к этому, — тогда подобная поддержка может быть необходимой опорой для консультирования.
Следует отметить, что в любом случае единственный тип переубеждения и поддержки, обещающий быть
полезным, это тот, который освобождает клиента от ощущения своей ненормальности или некоей изолированности. Сознание того, что он не единственный, кто страдает от подобного рода проблем или кого разрывают на части
его противоречивые желания, может ослабить чувство вины или снизить тревожность индивида.
В то же время бодрые заверения клиента в том, что его проблемы не представляют ничего серьезного или
что он гораздо нормальнее, чем кажется, или что решить его проблемы очень просто, — значительно затрудняют
терапию. Это говорит об отрицании клиентом собственных переживаний клиента и делает практически
невозможным полное проявление его тревог, противоречий и чувства вины в терапевтическом взаимодействии,
поскольку его постоянно уверяют, что ничего такого у него нет и быть не может. Никакое успокоение или
заверение не может устранить факт их реального существования.
Несколько рекомендаций
Наши познания в области изучения личности во многом продвинулись вперед, благодаря различным
открытиям, таким, как метод чернильных пятен, рисунки, использование игрушек для построения различных
драматических ситуаций, а также более известные нам письменные тесты. Существуют ли какие-то идеи, которые
могут использоваться для ускорения процесса терапевтического воздействия или для обеспечения более
адекватного восприятия проблем? Автору представляется, что на данный момент есть относительно небольшое
количество такого рода методик, но следует уделить внимание тем из них, которые могут служить стимулом для
дальнейшего развития исследований в этом направлении. Специальные техники никогда не смогут заменить
последовательного подхода, но при тщательном отборе их можно при необходимости использовать в качестве
инструментария в русле того или иного терапевтического направления.
Использование пауз (молчания), что довольно любопытно, может быть одной из таких техник. На первой
беседе длинные паузы скорее всего приведут к смущению и растерянности клиента, нежели принесут пользу. На
последующих сеансах, если в целом между пациентом и терапевтом установлен хороший контакт, молчание консультанта может стать довольно эффективным приемом. Часто во время беседы самовыражение клиента тому или
иному иссякает: он либо полностью вербализовал свои установки, либо скорее всего сказал все, что готов высказать в данный момент. Наступает пауза. Если консультант теперь изменит предмет разговора, задав ряд новых вопросов, он рискует, как мы уже упоминали, направить поток самовыражения на какие-то несущественные вещи.
Если, с другой стороны, он просто ждет, снимая сковывающее напряжение посредством каких-то замечаний,
касающихся беседы в целом, закуривает сигарету или производит еще какие-то непоследовательные действия, то
тем самым трудность возобновления разговора ложится на плечи клиента. Часто это приводит к еще более серьезному разговору. Чувствуя, что он должен что-то сказать, чтобы нарушить молчание, человек, вероятнее всего, обнаружит, что первое пришедшее ему в голову имеет для него очень важное значение.
Несмотря на то, что эта схема, если ее можно так назвать, обладает реальной ценностью, тем не менее есть
опасность, что ее можно неверно использовать. Маловероятно, что она будет эффективна для работы с клиентом,
который оказывает сопротивление консультированию. Но тем не менее этот механизм может помочь, когда
клиенту трудно вынести на обсуждение свои реальные проблемы. Иногда такое продуктивное молчание может
длиться до 60 секунд, что можно определить по фонограмме, при условии, что консультант так владеет собой,
чтобы в подобной ситуации избежать взаимного смущения.
Некоторые терапевты поощряют то, что клиенты фиксируют свои чувства в письменном виде в перерывах
между сеансами. Автобиографические наброски или описания своих эмоций в конкретных ситуациях — все это
примеры подобного рода. Автору представляется, что подобные сочинения больше годятся для
интеллектуализированных бесед, а не там, где основной упор делается на актуальные переживания клиента, но тем
не менее могут быть весьма эффективны. Некоторые консультанты задают своим клиентам различные “домашние
задания” между сеансами — темы, которые им следует обдумать, или какие-то аспекты ситуации, которые им
нужно понаблюдать. Такие задания могут быть весьма директивными и, следовательно, неприемлемыми с нашей
точки зрения, если же они основываются на собственных ощущениях клиента, то могут быть полезными. Чессел
(Chassel Joseph О. “A Clinical Revision of the Experience Variables Record”; Psychiatry, vol. I, nr. I (February, 1938), pp. 67-77.) использовал
достаточно директивные задания подобного рода, давая клиенту копию своего труда “Отчет по экспериментальным показателям” для того, чтобы он изучал его в перерывах между сеансами. Данный инструментарий содержит
множество вопросов об эмоциональных установках клиента к различным аспектам прошлого и настоящего — по
поводу семьи, социальной группы, сексуального развития, профессиональной адаптации. На последующем сеансе
клиент имеет право обсудить любой из этих аспектов, по которому у него возникли вопросы.
Одна из областей, нуждающаяся в исследовании, — это применение игровой терапии к подросткам и
взрослым. Подобные техники предполагают простой символичный способ выражения чувств и конфликтов, и
было бы весьма полезно адаптировать их к более взрослым индивидам. Автору известны случаи, когда девочкиподростки весьма успешно использовали надевающихся на руки кукол для разыгрывания различных
драматических ситуаций, в которых были слегка замаскированы их личные конфликты. Меррей и Хамбургер
(Murray H. A., et. al. Exploration in Personality. New YoricOxfoid. University Press, 1938, pp. 552-582.) показали, что взрослые,
конструируя различные ситуации при помощи игрушечных материалов, легко выражают свои эмоционально
окрашенные установки. Такие приемы можно было бы развивать и в дальнейшем. В той мере, в какой эти
методики позволяют клиенту полностью и свободно выражать свои отношения и установки и обеспечивают для
этого легкие и удобные способы, они являются весьма полезными.
Параллели с игровой терапией
В самом начале книги было отмечено, что мы не будем пытаться подробно обсуждать такие техники, как
игровая терапия, за исключением тех пунктов, когда они иллюстрируют и придают больше ясности общему
терапевтическому процессу как таковому. Сейчас как раз представился такой случай, когда, рассматривая вопрос
об эмоциональном отреагировании, можно провести весьма четкие параллели с игровой терапией. Если рассмотреть типичные примеры воздействия игровой терапии, то можно заметить следующее. Структурированием взаимодействия, предоставлением клиенту полной свободы выражения запрещенных или подавленных установок, постепенным приближением к осознаванию, инсайту игровая терапия напоминает консультирование на вербальной
основе. В чем-то этот процесс может оказаться даже более понятным, поскольку в нем используются невербальные
средства.
Приведем удивительный случай терапии четырехлетнего мальчика и его родителей, описанный Дороти
Барух. Отрывок из него будет приведен ниже. Следует отметить, что в этом фрагменте почти все основные
принципы, касающиеся консультирования, прослеживаются достаточно ясно. В данном случае четко обозначена и
осуществлена работа с родителями. Игровая ситуация, в которой принимала участие учительница мальчика, свидетельствует об установившихся теплых взаимоотношениях и свободе. Игровая ситуация включает в себя также
ограничения, которые помогают структурировать ситуацию. Весьма заметно постепенное углубление чувств, когда установки уже приняты и осознаны. Максимально выражены агрессия и враждебность, поскольку именно эти
чувства подавлялись наиболее интенсивно. Проявление случайных положительных эмоций происходит резко и
драматично. Предметом особого интереса послужило влияние этого эмоционального высвобождения на
поведение. Барух так описывает этот случай:
Раймонду было четыре года и два месяца, когда он поступил в дошкольное учреждение. Он остался там на три семестра. Вначале он был почти на грани отчисления. Он не говорил. Он не играл. Казался невосприимчивым ко всему, что с ним
происходило. Слишком резкой аномалии в физическом развитии не было, что засвидетельствовал педиатр. Его мать сообщила,
что дома он может часами сидеть без движения и что ей кажется, что он как будто внутри раковины, в которую никому не
удается проникнуть. Ее очень беспокоило отсутствие у него речи.
Основной причиной, которая могла бы вызвать такого рода неудачное приспособление, послужили очень напряженные отношения между родителями. В беседе с социальным работником они открыто признались в своей взаимной
ненависти. Они заявили, однако, что не враждовали в открытую и, наоборот, “сдерживались”. Чтобы расслабиться, мать пила и
била ребенка, отыгрывая на нем свой антагонизм по отношению к мужу.
На индивидуальных терапевтических сеансах оба родителя выражали враждебность. Они говорили, что буквально
сходили с ума, могли подолгу кричать друг на друга. Перед социальным работником они полностью раскрылись, поведав ему о
своих многочисленных обидах и горьких воспоминаниях. И по мере того как они выпускали пар, по-видимому, к ним
приходило определенное облегчение, поскольку уже на протяжении почти шести месяцев они могли воспринимать друг друга
без злобы и негодования.
Кроме того, они уже могли на ином уровне принимать и ребенка. Мать больше не испытывала к нему “ярой ненависти”. Она могла быть более терпимой. Но ребенок уже вобрал в себя такое количество ее прежних эмоций, что был не способен
воспринимать новые.
С самого начала у него была дополнительная возможность поучаствовать в групповой работе. Но в течение первых
месяцев он избегал любых контактов. Выражение чувств для него было совершенно неприемлемым, если только он не
использовал какие-нибудь подручные материалы. Однако тот факт, что требований было немного, и еще меньше было
ограничений, по-видимому, позволил ему чувствовать себя несколько непринужденно. Постепенно возникло заметное доверие
к одной из учительниц, но это чувство было так глубоко скрыто, что лишь в третьей четверти он стал позволять себе
расслабляться в ее присутствии. Только после этого он мог находиться вне группы, не испытывая панического страха,
оставаясь наедине со взрослым.
В течение последующего периода общения с ней он прошел несколько различных стадий активности. Он выражал
агрессию, лепя подобие фекалий из глины. Он даже произвел несколько раз естественную дефекацию на линолеум в комнате,
где в тот момент происходила работа. Он проявлял эксгибиционистские наклонности, демонстрируя свой пенис и мастурбируя
перед учительницей. Наконец, он попытался слепить очень грубую фигуру из глины и потребовал, чтобы учительница помогла
ему.
Эта фигура была для него его матерью. Он бил ее, топтал, мочился на нее, тыкал в нее своим пенисом, отрывал ей
руки, ноги и голову.
Учительница продолжала принимать все его выходки. Она повторяла, что дети часто испытывают всякие низкие
чувства по отношению к своим матерям и порой доходят до безумия, что она понимает его чувства и что он может и далее
рассказывать и показывать ей все это. Пару раз он пытался ударить ее или испачкать глиной, но тогда она запрещала ему это
делать, чувствуя, что их отношения могут пострадать, если она разрешит ему это. Нанесение обиды человеку, которому он мог
бы полностью довериться, привело бы к еще большей опасности одиночества и к слишком сильному ощущению тревожности и
вины.
В конце концов однажды после бурного приступа избиения, разрезания и раздавливания фигуры матери он
неожиданно расслабился. В первый раз в его голосе прозвучала нотка симпатии: “О, она умерла, бедная, старая, противная”.
Затем он поднял изувеченную глиняную фигурку матери и очень нежно шептал: “Бедное создание. Она скончалась.
Вызовите “Скорую помощь”. Бедная, старая, противная женщина. Она умерла спокойно”. Он нежно похлопал фигурку:
“Посмотрим, что у нее внутри”. Он отковыривает макушку глиняной фигурки. “Ой, здесь кровь. Идет кровь. Отправьте ее в
больницу”. Он снова поднимает ее со словами: “Я не хочу причинять тебе боль, мама!” Затем, поворачиваясь к учительнице, он
попросил: “Слепи ее заново”.
Она переделывает глиняную фигурку и тем временем объясняет, что как будто бы старая подлая мать мертва, а это,
вероятно, — новая мама, которую ему бы хотелось иметь.
Он берет фигурку, называет ее своей новой хорошей матерью. Одна нога у фигурки, которую учительница прикрепила
наспех, отваливается. Он поднимает ее и сам делает ей новую ногу, осторожно крепит ее на место. Здесь мы видим первые за
все время игры проявления нежности, заботы и других положительных чувств по отношению к матери. Немного позже, когда
его время уже подошло к концу, вместо того чтобы, как всегда, разломать фигурку, он осторожно помещает ее в коробку,
нежно укрывает ее пленкой, приговаривая: “Вот так”.
Видимо, выразив всю свою агрессию в адрес “той старой матери”, он наконец стал способен воспринимать новую.
Очевидны глубокие изменения в его поведении. Он уже больше не заикается. Начинает защищать свои
права. Он становится чрезмерно агрессивен к другим детям, что является следствием его прежнего ухода в себя и
подчинения. Он все реже ведет себя глупо или вызывающе и становится способен адекватно реагировать на
проявления нежности. В целом он гораздо менее напряжен и в большей степени открыт и естественен ( Baruch Dorothy
W. “Therapeutic Procedures as Part of the Educative Process”, Journal of Consulting Psychology, vol. 4,1940, pp. 170- 172.).
Подобные эксперименты с игровой терапией еще больше подтверждают, что психотерапия — совершенно
очевидно — процесс, развивающийся по определенным фундаментальным законам. И наша убежденность в этом
растет по мере того, как мы замечаем проявление этих законов в самых разных ситуациях — при работе со служащими промышленных предприятий, с подростками в средней школе, с родителями в клинике, с маленькими
детьми в ходе игровой терапии, с молодыми людьми в профориентационном консультировании.
Эффект катарсиса для клиента
Значимость для клиента беспрепятственного свободного выхода эмоций, если не прямо, то по крайней
мере косвенным образом отражается в каждом приведенном нами фрагменте терапевтической беседы. Мы уже
неоднократно подчеркивали ценность данного явления и здесь хотим лишь напомнить об этом.
На первом этапе клиент освобождается от тех чувств и установок, которые ранее подавлял в себе. Можно
наблюдать, как подобный катарсис часто сопровождается физической релаксацией, снятием физического
напряжения. Однажды освободившись от таких создающих напряжение чувств, клиент начинает ощущать себя
более комфортно и может уже более объективно отнестись к себе и к своей ситуации.
Кроме того, возможность свободного выражения эмоций позволяет клиенту более адекватно исследовать
происходящее. Даже когда эмоциональные факторы проявляются незначительно, обсуждение какой-то одной проблемы в обстановке, не требующей никакой защиты, ведет к искомому прояснению способов и характера приспособления, к получению более четкого представления о существующих проблемах и трудностях, к возможности
получения более точных оценок, исходя из собственных чувств клиента.
Таким образом происходит не только прояснение ситуации в целом, но и, что не менее важно, понимание
клиентом самого себя. Будучи не скованным в разговоре о себе, он становится способным принимать различные
аспекты своего “я” без их рационализации или отрицания: своих желаний, антипатий, враждебных импульсов и
положительных установок, стремлений к зависимости и к независимости, неосознанных конфликтов и мотивов,
пожеланий и реалистичных целей. В большинстве реальных жизненных ситуаций это почти невозможно, всегда
нужно поддерживать какой-то “фронт” защиты. Но в процессе терапевтических отношений, свободных от всякой
необходимости обороняться, клиент в первый раз в жизни получает возможность откровенно взглянуть на себя,
выйти за пределы своей защиты и по-настоящему оценить ситуацию.
Когда клиент обнаруживает, что его не принятое обществом, его потаенное “я” спокойно воспринимается
консультантом, он также способен принять до сих пор не проявляющееся “я” как свое собственное. Вместо тревоги, волнений и ощущения ненормальности клиент развивает в себе принятие своих сильных и слабых сторон, что
является реалистичной и подходящей отправной точкой на пути к зрелости. Вместо отчаянного стремления быть
тем, чем он не является, клиент понимает, что существует масса преимуществ в том, чтобы быть тем, кто ты есть,
и развивать растущие, заложенные в себе способности.
Именно эти ценные моменты катарсиса создают действительный терапевтический эффект
консультирования. Консультант пытается создать способствующую осозна-ванию атмосферу, в которой индивид
смог бы выразить свое “я”. Клиент начинает понимать, что отреагирование эмоций ведет также и к
высвобождению новых внутренних сил, сил, которые до этого использовались им для поддержания защитных
реакций.
Даже при условии, что консультирование не продвигается далее этой фазы эмоционального
высвобождения, выхода чувств, оно уже конструктивно и полезно. Именно этот факт является основой для того,
чтобы рассматривать тот вид консультирования, о котором здесь идет речь, в качестве наиболее эффективного
инструмента для кратковременной терапии. Консультант часто сталкивается с ситуациями, когда взаимодействие
ограничено одной беседой, или знает, что не может осуществить сколько-нибудь продолжительное лечение. В
таких случаях, как показывает практика, чаще всего используется исключительно директивный метод. Поскольку
времени очень мало, консультант быстро схватывает проблему, как он ее видит, дает совет, убеждая и направляя
клиента. Результаты почти всегда бывают нежизнеспособными и неудовлетворительными. Однако, если
консультант использует этот ограниченный отрезок времени, побуждая человека к тому, чтобы свободно
“выговориться”, с большей вероятностью можно ожидать весьма позитивных результатов. Несомненно, клиент
уходит без какого-либо искусственного “решения” своей проблемы, но с более ясным видением своего положения,
способный выработать необходимое решение и с приятным чувством уверенности, что кто-то понял его и,
невзирая на его проблемы и чувства, смог принять его таким. Теперь он более компетентно оценивает свою
ситуацию, чем тот клиент, который уходит от терапевта с отчасти усвоенным советом, отчасти испытывая
сопротивление, чувствуя, что он был не прав во многих своих поступках, и менее уверенный в себе, чем ранее.
Заключение
В этой главе была предпринята попытка довольно тщательно исследовать процесс катарсиса и
рассмотреть различные проблемы, которые могут возникнуть при управлении этой фазой терапевтической беседы.
Краткое заключение по этому вопросу, возможно, поможет каким-то образом структурировать материал.
Одна из основных целей эффективного консультирования и психотерапии — помощь клиенту в
свободном выражении эмоциональных отношений, лежащих в основе его проблем и конфликтов, связанных с
приспособлением. Для решения этой задачи консультант использует различные методы. Главным образом, это
отреагирование на эмоции, а не на смысловое содержание материала, выражаемого клиентом, а также признание
их на вербальном уровне. Консультант старается придерживаться этого принципа вне зависимости от того, какого
рода эмоциональная установка была выражена — негативные чувства враждебности, отчаяния или страха,
позитивные чувства привязанности, мужества, уверенности в себе или амбивалентные и противоположные
установки. Этот подход применим и в случае, если чувства клиента направлены на него самого, на других, а также
на консультанта или ситуацию консультирования. Так или иначе, терапевт стремится осмыслить и отреагировать
на выражаемую эмоцию, открыто принимая ее как часть проблемы и как часть терапевтических отношений. Он
избегает вербализации подавляемых установок, к выражению которых клиент еще не готов.
В ходе этого процесса клиент испытывает эмоциональное освобождение от тех чувств и ощущений,
которые до этого момента подавлялись им, что углубляет степень осознания основных элементов его жизненной
ситуации и способствует более открытому и спокойному признанию своих собственных чувств. В ходе этого
анализа он, кроме того, более ясно видит свою ситуацию и начинает сознавать взаимосвязи между различными ее
элементами. Это почин и прочная основа для достижения инсайта, феномена, к рассмотрению которого мы сейчас
и перейдем.
Глава 7
Достижение инсайта
Свободное выражение эмоционально окрашенных установок значимо для клиента, но никоим образом не
исчерпывает полного описания процессов, составляющих суть успешного консультирования или терапии.
Это было уже очевидно в предыдущей главе. Опыт выражения до сих пор подавляемых чувств несет в
себе нечто большее, чем просто высвобождение. В ходе этого переживания индивид обретает какое-то новое
восприятие самого себя. Мы неоднократно демонстрировали это многочисленными примерами из практики
консультирования. Это относится даже к ребенку, выражающему свои эмоции с помощью игровой терапии.
Постепенно он достигает нового восприятия самого себя и через свои действия демонстрирует, что играет уже
новую для себя роль. Цель данной главы заключается в том, чтобы перейти к рассмотрению этого нового
восприятия, которое мы называем инсаитом, сознавая, впрочем, что это неразрывно связано с переживанием
катарсиса и основано на нем.
В конце главы мы представим более детальное описание и сущность переживаний, которые
классифицируются нами как инсайт. Сейчас, однако, вполне достаточно будет указать, что этот термин означает
восприятие индивидом новых смыслов своего собственного опыта. Увидеть новые взаимосвязи причин и
следствий, обрести новое понимание того значения, которое имеют поведенческие симптомы, понять способы
поведения того или иного человека — все это входит в понятие инсайта.
Это сложный процесс, требующий серьезного обсуждения в основном потому, что развивается он
постепенно и редко когда происходит одномоментно. Подобные переживания скорее всего проявляются только
частично или выражаются через действия в той же мере, что и посредством слов. Все это сопровождается
глубокими эмоциональными переживаниями неинтеллектуального характера, и поэтому они могут иметь, а могут
и не иметь, четкого вербального выражения. Тем не менее инсайт — это крайне важный аспект терапевтического
консультирования и заслуживает нашего самого пристального внимания. Кроме того, это малоизученный аспект
терапии, который многие специалисты серьезно недооценивают. Поэтому весьма разумно тщательно
проанализировать значительное количество “сырых” данных, полученных в ходе беседы, при условии, что мы
будем реально смотреть на вещи.
Что инсайт означает для клиента
Восприятие прежних фактов в новых взаимосвязях. Чтобы проанализировать различные аспекты
феномена инсайта, давайте сначала рассмотрим простой пример, почти микроскопическое подобие одного из
видов инсайта. Миссис Р. — разговорчивая, даже болтливая женщина, отличающаяся достаточно выраженной
жизненной стойкостью, ее тринадцатилетний сын Айзек — умственно отсталый мальчик. Модель ситуации в
целом очень близка к клинической картине. Мальчик, очевидно, ненормален, и психологический анализ
подтвердил, что он действует на уровне восьмилетнего ребенка. Довольно серьезным препятствием
конструктивной работы с проблемой является то, что мать никогда не принимала тот факт, что ее сын —
умственно отсталый. И не из-за отсутствия у нее рационального понимания — множество специалистов тщательно
объясняли ей ситуацию, но все было бесполезно. Однако, когда женщина оказалась в благоприятной ситуации, где
ей было позволено выразить свои чувства, у нее начал развиваться инсайт. Об этом свидетельствует отрывок из
заключительной части первой беседы (фонограмма):
Женщина рассказывает о том, как она старается поддерживать мальчика здоровым и пытается учить его.
К. Вы чувствуете, что все зависит от вас, не так ли? Вы должны его кормить, вы должны его учить, вы должны надевать ему подтяжки (для сломанной ключицы) и так далее.
С. Я не знаю. Сегодня, завтра, а потом — что? Вы знаете, время уходит, прежде чем осознаешь это. Он вырос, а что он
может делать? Ничего, абсолютно. Он сказал, что сможет делать — когда я говорю ему: “Что же будет? Ты не сможешь читать
и писать”. Он отвечает: “Я научусь водить грузовик, я смогу летать на самолете, я смогу класть линолеум, я смогу вешать
шторы”. У него на все случаи есть ответ. Я говорю ему. “Ты не сможешь летать на самолете, если не научишься читать и
писать. На табло управления есть цифры”, а потом, я просто уже не знаю, что еще ему сказать насчет самолета.
К. Вам кажется, что он, видимо, не сможет научиться тем вещам, которым вы бы хотели его научить.
С. Я не верю, что он не может. Сейчас я, возможно, слепа из-за того, что я мать — поймите, я могу быть слепой, — но
я не думаю, что это так. Я думаю, что у Айзека есть одна черта — он упрямый. Если бы я смогла добраться до самого
основания этого его свойства, я думаю, он бы все смог, но не знаю.
К. Но вы ведь пытались в течение нескольких лет обучать его, ведь так?
С. Может быть, я приложила недостаточно усилий.
К. Наверно, вы слишком старались.
С. Я не знаю, не знаю. Я обратилась к специалисту, который занимается с детьми, и он задал мне два вопроса, а потом
сказал: “А теперь ведите его домой и оставьте в покое”, а я ответила: “Если с ним что-то не в порядке, почему вы не скажете
мне всю правду?” (Голос повышается до крещендо.) Я хочу знать правду, и потом, я хочу точно знать, как мне с этим быть, и я
знаю, что должна принять решение, и тогда я отдам его в плотники, или в каменщики, или еще куда-нибудь! Скажите мне
правду!...
К. (Понимающе.) Разве вы уже не знаете правду?
С. (Очень тихо — сильно изменившимся голосом.) Я не хочу ее знать. Я не хочу в это верить. Я не хочу знать этого.
(На глазах появляются слезы.)
Что же произошло? Казалось бы, главное — это то, что мать по причинам, которые мы рассмотрим
позднее, теперь воспринимает известные ей факты абсолютно в новом свете. Ничего нового относительно своей
проблемы она не узнала. Сама по себе проблема — это объективная реальность, которая не изменилась. Но ее восприятие этой проблемы, ее отношение к ней стали абсолютно другими. Вначале проблема была, как это всегда
бывает, чем-то внешним для нее, хотя, безусловно, оказывала на нее влияние. Проблема — это ее мальчик и его
неподатливость. Проблема — это врачи, которые не помогли ей и отказались говорить ей правду. Но неожиданно
ситуация изменилась. Теперь это ее собственное отношение, которое она начинает воспринимать как часть
проблемы, и это ее собственное положение, которое она осознает как трудную задачу. После того как она однажды
осознала все это как составную часть целостной проблемы, ее поведение в отношении этой ситуации готово к
изменению.
Не может быть никаких сомнений в том, что во многих случаях инсайт оказывается значим для клиента
как процесс достижения необходимой степени свободы, позволяющей по-новому взглянуть на старые проблемы.
Как опыт открытия для себя новых взаимосвязей между известными ранее установками, готовность принять
скрытые элементы хорошо известной ситуации. Как видно из предшествующего опыта миссис Р., такой инсайт не
может быть достигнут в ответ на призыв к нему со стороны, это внутренний опыт клиента.
Постепенный рост самопонимания. Необходимо особо подчеркнуть, что подобные случаи
возникновения инсайта являются всего лишь шагами на пути к достижению лучшего самопонимания. Инсайт
приходит постепенно, понемногу, прежде чем индивид разовьет в себе достаточное количество психической силы,
чтобы справиться с новым восприятием знакомых вещей. В приведенной выше фонографической записи
зафиксирован лишь минутный всплеск, небольшой фрагмент этого постепенного роста, который дает общее
представление об этом явлении. В одной из бесед с миссис Л., чьи проблемы с ее десятилетним сыном Джимом не
раз приводились в качестве иллюстраций, ход диалога показал, что она почти приблизилась к точке осознания
своей роли в ситуации, но все же не смогла довести до конца появившееся осознание. Неделю спустя, на
следующей беседе, у нее уже хватило мужества принять произошедшую с ней перемену и закончить начатую семь
дней назад фразу. На первой из этих двух бесед миссис Л. рассказывает о том, что похвалила Джима — редкое
явление — за какой-то полезный поступок, который он совершил. Это ведет к дискуссии о его крайне
раздражающем поведении, которое, на ее взгляд, заслуживает наказания, и случайном характере “хорошего”
поведения. Продолжение беседы (фонограмма):
К. Скажите, что он воспринимает более интенсивно — то, что вы его ругаете за какие-то поступки, или то, что стоит
за этим — ваша любовь и забота?
С. Я не знаю. Я не знаю, что он на самом деле чувствует. Я понимаю, как разговариваю с ним, но... Конечно, он не
говорил этого сейчас, но часто он жалуется, что мы не любим его, потому что мы ругаем его. И потом, когда он говорит это, я
отвечаю ему. “Послушай, Джим, если бы я не любила тебя, мне бы вообще было все равно, что ты делаешь. Ты мог бы
заниматься всем, чем пожелаешь, и если бы я не любила тебя, мне было бы абсолютно безразлично. Мне было бы все равно, во
что ты превратишься, но я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком”.
К. Иногда людям доставляет огромное удовольствие даже совсем незначительное проявление привязанности и любви
даже без какого-то определенного повода. (Пауза.)
С. (Медленно.) Мне кажется, я так настойчиво старалась исправить его, что у меня не было времени, чтобы... Я не
слишком нежный человек по натуре, вернее, не со всеми. (Пауза.) Моя мать часто замечала это в моих отношениях с ней. Я
никогда не могла запросто поцеловаться, даже просто поцеловать свою мать. Мой брат мог, и моя мать часто говорила, что я,
должно быть, не так сильно люблю ее, как брат. Я просто не обращала на это внимание.
К. Вы иногда ощущаете, что вам бы хотелось проявить больше нежности, чем вы обычно делаете это в жизни?
С. (Смеясь, почти хихикая.) О, нет. (Длинная пауза.)
Каждый может увидеть здесь, как при просмотре фильма в замедленном темпе, появление нового видения
у женщины, когда она размышляет вслух: “Мне казалось, что я так сильно старалась исправить его, что у меня не
было времени, чтобы...” Очевидно, что продолжение этой мысли — “быть нежной”, но миссис Л. не может
принять или справиться с самообвинением, которое подразумевается в этой фразе. Она меняет тему разговора,
чтобы защитить себя, даже несмотря на то, что в ее сторону не было никаких нападок. Она как бы должна
признаться, что не умеет быть нежной, что ее отношение к Джиму не отличается от того отношения, которое она
проявляла к своей собственной матери. Когда консультант пытается помочь ей закончить незавершенное
предложение, она очень понимающе смеется и полностью отрицает эту мысль. В течение оставшегося времени она
вновь уходит от этой темы.
Тем не менее на протяжении следующей недели это едва возникшее представление начинает расти,
поскольку ей не пришлось защищаться от него. Как и во всех случаях истинного инсайта, это становится мощным
стимулом для развития нового отношения человека. В следующей беседе она не только рассказывала о том, что
поведение Джима улучшилось, что она защищала его от слишком резкой критики со стороны отца и что она
чувствует себя менее нервозной, но и буквально на последних минутах вновь приблизилась к окончанию фразы,
которую она начала неделю назад. “Видимо, — говорит она, — наибольшую пользу ему принесли бы любовь и
нежность, а также внимание без какой бы то ни было критики. Сейчас я уже думаю, что мы были так заняты его
исправлением, что у нас не оставалось времени ни на что другое”. Она достигла той точки, где у нее хватило
смелости честно взглянуть в лицо фактам, свидетельствующим о том, что недостаток ее собственной нежности, ее
желание наказывать также сыграли свою роль в создании проблемы у Джима.
Мы могли бы еще долго изучать этот пример с тем, чтобы еще глубже проникнуть в суть произошедшей с
женщиной перемены. Во-первых, сеансы с консультантом вселили в нее уверенность в том, что ей не нужно защищаться от чьих-либо нападок ни в прямом, ни в переносном смысле. Обретя новое чувство свободы, она стала
сознавать свою собственную роль в ситуации. Но ей не хватило мужества полностью выразить ее словами, и она
отрицает возникновение нового взгляда на проблему, когда консультант пытается облегчить процесс произнесения
мысли вслух. Поэтому, когда в течение последующей недели она получила определенное удовлетворение после
того, как ее обновленное восприятие воплотилось в действиях, это придало ей смелость полностью вербализовать
происходящие с ней метаморфозы.
Надо ли указывать, что подлинное принятие миссис Л. своей роли в создании проблемы в корне
отличается от голословных заявлений, на первый взгляд выражающих конструктивные установки, а на деле
являющихся определенной формой защиты. Многие матери, придя в клинику, заявляют: “Мой ребенок плохой, и я
уверена, что в этом полностью моя вина”. Это всего-навсего самый лучший способ интеллектуальной защиты. И
совсем другое дело, когда человек чувствует, что он действительно в некоторой мере виноват в возникновении
проблемы у ребенка.
Осознание и принятие себя. Движение к инсайту часто включает не только признание индивидом
собственной роли, но также и признание своих подавляемых стремлений. До тех пор пока индивид отрицает
собственные установки, он продолжает поддерживать свои компенсатор-ные механизмы защитного характера.
Когда он сможет четко распознать и принять как часть себя самого эти менее достойные восхищения чувства,
потребность в защитных реакциях, как правило, исчезает.
Блестящий пример развития такого типа инсайта дает нам случай с Корой, молодой девушкой семнадцати
лет, которая была направлена в клинику по рекомендации Комитета по делам подростков в связи с жалобами ее отчима на неуправляемое поведение девушки дома. Ее мать была инвалидом и периодически проводила время в
больнице и в санатории. Отчим взял на себя полную ответственность за воспитание Коры, но, кроме того, проявлял какое-то особенное отношение к девушке, ревнуя ее к молодым людям и обнаруживая некий сексуальный интерес к ней. Когда напряжение в доме достигло предела, Кору поместили в интернат при комитете и спустя некоторое время попросили снова встретиться с психологом, с которым у нее уже было несколько контактов во время
ее визитов в комитет. Войдя в кабинет, она выразила желание поговорить о своей семье, и большая часть разговора
сводилась к ее отношениям с отчимом. Она с негодованием рассказала о том, как он контролирует ее поведение,
даже сейчас, когда она находится в интернате, и как он нервничает, когда она общается со своим молодым
человеком. Беседа продолжается:
Наконец консультант спросил: “Как ты думаешь, почему это происходит?” Кора ответила: “Я думаю, он делает это из
подлости. Я не могу понять, почему мама не остановит его. Почему она всегда верит ему”. Консультант сказал: “Я поговорил с
твоей мамой, после того как ты оказалась здесь. Она тоже говорила об этом. Она все понимает. Может быть, однажды она
объяснит тебе. Ты хочешь, чтобы я рассказал, о чем мы говорили с твоей мамой?” Кора не выразила никакого интереса, но
продолжала говорить о поведении отчима. “Я думаю, он просто хочет, чтобы я была дома. Я думаю, он хочет, чтобы я помогала
ему с работой. Мне кажется, он ревнует. Уже несколько знакомых говорили мне об этом. Консультант в школе тоже так думает,
вы помните, я говорила вам. Я не понимаю, почему он должен ревновать, к чему он ревнует? Он ненавидит, когда я встречаюсь
со своим парнем. Я не знаю, как это объяснить. Я думаю, дело не только в этом. Иногда он такой, а иногда нет. Он не любит,
когда я встречаюсь с итальянцами. Он не любит, когда я гуляю с другими парнями. Он ревнует. Я не понимаю этого. Если бы
он был парнем моего возраста, это бы означало, что он просто хочет, чтобы я гуляла с ним. Но он женат на моей маме. Я не
понимаю этого. Парень пришел и так бы и сказал мне. Он не делает этого. Он просто так себя ведет. Он поступает так, будто
хочет, чтобы я гуляла с ним. Почему? Этого же не может быть! Он женат на моей маме. Это трудно понять”. Она очень
взволнована и долго молчит, становится очень нервной и возбужденной. Консультант: “Расскажи еще что-нибудь об этом”.
Кора: “Я не знаю, что сказать. Это кажется ужасно несправедливым по отношению к моей маме. В конце концов, он женился на
моей маме. Это несправедливо по отношению к ней. У меня нет никаких чувств к нему. Я не понимаю, почему он испытывает
такие чувства. Я сойду с ума, если он только дотронется до меня. Он кажется таким преданным моей маме. Я думаю, что на
самом деле так оно и есть. Я понимаю, что ему очень тяжело из-за того, что моя мама в больнице. Если ему приходится думать
об этом, почему он цепляется именно ко мне? Ему бы лучше общаться с кем-то, кого бы мы не знали, с какой-нибудь незнакомой нам женщиной”.
Консультант: “Почему ему нравишься именно ты?”
Кора: “Я не думаю, что я какая-то особенная, как мама. Но люди говорят, что я именно такая. Он тоже так говорит. А
я не думаю, что я такая. Все может быть. Мне нечего больше сказать. Меня некоторым образом ужасает... моя собственная
мать... Единственная причина, должно быть, в том, что я напоминаю ему мою мать”.
Она говорит о том, какая удивительная ее мать. “Он женился на моей матери. Он не должен был даже думать об этом.
Почему он ничего не говорит? Почему он переводит все на меня? Мама же здесь. Почему он не отдает ей всю свою нежность?
Может быть, потому что я моложе, я здоровая или еще что-нибудь. Я не думаю, что у него мог быть сексуальный интерес,
потому что... пока... (длинная пауза). Я знаю, он не мог иметь никакой сексуальной жизни с моей матерью. Она больна. Я даже
не хочу об этом говорить. Что еще тут скажешь?”
Далее беседа продолжается в том же направлении, то есть обсуждается отчим и его поведение. Два дня спустя Кора
пришла на свою очередную беседу. Когда Кора пришла, она выглядела очень спокойно. “Я все еще в некоторой растерянности.
Я все думала и думала. Это кажется невозможным. Трудно поверить. Я могу увидеть некий смысл во всем этом. Все именно тах
и складывается, и все равно я не могу поверить. Как могло случиться, что я поняла, что есть определенный смысл во всем
этом?”
Консультант объясняет ей, каким образом можно прийти к пониманию той или иной ситуации, но все еще не принимать ее эмоционально. Тогда Кора сказала: “Трудно поверить, что это реально. Ничего подобного никогда не приходило мне
в голову. Я вообще не думала, что такое возможно”.
Консультант: “Во что трудно поверить?”
Кора: “Трудно поверить, но все же я верю в это. Трудно поверить, что люди могут иметь подобные чувства. Он кажется мне каким-то нечистым. Когда я думаю об этом, я содрогаюсь. Это пробел в моем образовании. Но это нужно объяснять
каждой девушке, что такие вещи случаются. Мысль о том, что мой отчим мог иметь подобные чувства... Я не такая, как моя
мама. Я не понимаю, почему он так думает, что я такая. Я не знаю, как выразиться”.
В течение оставшегося времени она говорила о семейных ссорах и о том, что она не думает, что когда-нибудь захочет
возвращаться домой.
Кора пропустила два следующих сеанса. Наверное, вполне логично допустить, что болезненность растущего осознания была основной причиной того, что она не пришла. Поэтому следующая встреча состоялась две недели спустя. Кора
объяснила, что перепугала время своих сеансов. “Я не пыталась забыть о них. Это было случайно. Я думала о нашем прошлом
разговоре. Все это имеет смысл, но я не могу в это поверить”.
Консультант: “Когда ты была здесь в прошлый раз, ты пыталась ответить на вопрос, какова была твоя роль в со-
здании этой ситуации”. (Ничего подобного в словах консультанта в предыдущей беседе не было. Если бы подобный вопрос был
задан консультантом, то это могло бы стать причиной того, что Кора не пришла на предыдущие встречи.)
Кора: “Я не знаю, в чем она. Я не могу ничего придумать”.
Консультант: “Когда твоя мама была в больнице, отчим что-то делал для тебя, дарил тебе вещи, водил тебя куданибудь. Тебе было приятно, не так ли? Как ты это выражала?”
Кора: “Ну, я прыгала от радости и была очень довольна. Я могла даже обнять и поцеловать его. Иногда я именно так и
проявляла свою благодарность. Целовала его и быстро убегала”.
Консультант: “Случалось ли, что люди проявляли свою благодарность в ответ на некоторые твои поступки? Что ты
чувствовала тогда?”
Кора немного подумала и потом привела несколько примеров такого рода, когда она помогала воспитательнице в
интернате. “Мне было весьма приятно, что она довольна”. Она задумалась на довольно длительное время. “Я испытывала к ней
симпатию, наверно, несколько большую, чем обычно, в течение нескольких минут после этого”.
Консультант: “Вернемся снова к тому, что ты и твой отчим были вместе, а мама была в больнице”.
Кора рассказала о том, что он делал для нее, в основном о том, куда он ее водил. “Тогда он делал это для того, чтобы
доставить удовольствие маме, а не мне. Я была благодарна и показала это. Он был доволен, потому что была довольна мама.
Когда она радовалась, он еще больше хотел сделать мне что-то приятное. Тогда у меня появилось чувство к нему —
поклонение перед героем. Нет, я думаю, это не совсем правильное выражение. Что-то другое. Иногда мне казалось, что он
очень хороший, а иногда он мне не нравился. Я тоже ревновала его, потому что он был женат на маме. Я была благодарна ему,
но потом я подумала, что это мое право, что он обязан что-то делать для меня. Нет, это не было поклонением перед героем. Я
не могу точно сказать, что это было. Он делал для меня то, что доставляло мне удовольствие. Я думаю, что он был вроде СантаКлауса. Ты начинаешь верить и ждешь, когда люди что-то сделают для тебя. Потом человек в какой-то степени устает от этого.
Тогда ты начинаешь изобретать, как получить свое. Я думаю, что это как раз то, что я и делала. Я научилась получать желаемое”.
Консультант: “И что что же ты делала?”
Кора смущена, долгое время молчит. “Я не знаю. У меня было много трюков. Было нетрудно добиться того, чтобы он
куда-то пошел. Он не любил сидеть дома. Я много чего делала. Когда я хотела, чтобы подруги пошли со мной, я подговаривала
тех, которые ему нравились, попросить его, чтобы он и их взял с собой”. Она долгое время ничего не говорила, консультант
ждал, а потом спросил: “Что-нибудь еще ты делала?”
Кора: “Я предполагаю, что у меня был мягкий и убедительный голос и лицо излучало более или менее счастливое
выражение, и я знаю, что это может на него подействовать”. Она немного поговорила об этом, но все больше и больше
смущалась.
Консультант. “Когда ты хочешь, чтобы твой молодой человек куда-то взял тебя поразвлечься, как ты добиваешься
этого?”
Кора: “Наверное, я стараюсь принять трогательный и беззащитный вид”. Потом очень быстро: “Я не осознаю всего
этого, но я думаю, что так и делаю. Я знаю, как выглядеть, но это никогда не действовало на мою маму. Я думаю, что научилась
всему этому, только стараясь добиться чего-то от отчима. Я не сознательно создаю такую ситуацию”. Она возвращается к
обсуждению идеи о том, что ее отчим очень сильно любит ее и идентифицирует ее с матерью, снова повторяя: “Это понятно, но
я не верю в это”.
Консультант: “Тебе нравится такое положение вещей?”
Наступила длинная пауза. Кора покраснела, засуетилась, потом немного поколебалась. “Нет, но мне на самом деле
нравится, когда мой отчим уделяет мне внимание”. Потом она долго молчала.
Несмотря на то, что метод, используемый консультантом в данной ситуации, кажется излишне
директивным, достигнутый инсайт весьма интересен. Сначала перед Корой более четко встает вопрос о
сексуальном интересе к ней со стороны отчима и вытекающих отсюда причинах его ревности. Однако постепенно
она начинает осознавать, что сама определенным образом спровоцировала его особый интерес к ней и что она
использовала различные хитрости, чтобы заставить его продолжать выполнять эту роль старшего “бойфренда”.
Интересно, что пока ее инсайг ограничивается только темой поведения отчима, она говорит о нем с
пренебрежением: “Он кажется каким-то нечистым”. Когда она уже способна открыто признать свои собственные
чувства и ощущения в этой ситуации, она рассуждает уже несколько по-иному, проявляя свое крайне
амбивалентное отношение к нему. На этой последней беседе, спустя несколько секунд после заключительной
фразы из приведенного отрывка, консультант спросил: “Что ты чувствуешь по отношению к нему?” — и Кора
ответила: “Я думаю, что отношусь к нему, как к Санта-Клаусу, хотя я ненавижу его и люблю его тоже”. В подобных случаях, когда терапевтическое консультирование вскрывает существующие противоречия, симптоматическое
поведение, такое, как мятеж, сексуальное правонарушение, лень и т. д., становится объяснимым. Тем самым
дополнительно подкрепляется значение первоначального инсайта. До тех пор пока Кора была не способна к достижению инсайта, все попытки излечения были тщетны. Достигнув его, она смогла принять на себя роль более
взрослого человека, и необходимости компенсировать свой конфликт агрессивным поведением уже не было.
Очевидно, что достигнутый ею инсайт выражался прежде всего в ясном понимании ее взаимоотношений с
отчимом, но более значимый инсайт, давший стимул к дальнейшему изменению, заключался в признании ее
собственных запретных чувств и того факта, что и она, и отчим — каждый — сыграли свою роль в создании этой
ситуации.
Последствия достижения инсайта. Примеры, которые были приведены выше, — случаи частичного
инсайта, и они вряд ли отражают то, как происходит процесс развития инсайта на протяжении нескольких серий
психотерапевтических контактов. Чтобы продемонстрировать все разнообразие и богатство возможных типов
инсайта, а также чтобы подчеркнуть глубину и значение этого явления, показать картину его динамики на
последовательных сеансах, обратимся к случаю Барбары.
Барбара — шестнадцатилетняя школьница, воспитанная в семье с очень жесткими религиозными установ-
ками. Ее отец занимается религиозной деятельностью, и Барбара восхищается им, особенно его научными разработками. Отец — непреклонный человек, никогда не проявляющий особой нежности, но в целом гордящийся
блестящими отметками Барбары в школе. Социальная жизнь Барбары была крайне ограничена не вследствие
родительских установок, а из-за ее собственных негативных оценок, с точки зрения религиозных канонов, большей
части социальной деятельности сверстников. Когда она училась в выпускном классе, у нее произошел “нервный
срыв”, который случился весьма неожиданно и сопровождался страхами и ощущением чего-то непреодолимого,
что очень беспокоило Барбару. Она не могла посещать школу, и ее отправили на некоторое время к родственникам
для консультации с врачом. Через несколько месяцев после “срыва” она обратилась в клинику за помощью. В
течение почти двенадцати недель психолог провел с ней шестнадцать сеансов, в ходе которых девушка
проработала большинство своих проблем. После этого она уже могла вернуться домой и успешно посещать школу.
Весьма подробный отчет об этих беседах был тщательно проанализирован. В тех отрывках, которые здесь
приводятся, отражаются, на наш взгляд, наиболее яркие свидетельства все возрастающего инсайта, а также те
моменты, когда консультант пытается дать интерпретацию ситуации, чтобы вызвать еще более глубокий инсайт.
Наблюдается явный прогресс от частичных и повторяющихся инсайтов к более полному и осознанному. Конечно,
содержание беседы не может быть полностью приведено здесь из-за объемности материала, но наиболее
существенные и значимые аспекты достаточно полно отражены в тех диалогах, где очевидно наличие инсайта.
Первая и вторая беседы. Инсайт не был отмечен.
Третья беседа. Рассказывая о тяжелом чувстве ответственности, которое она постоянно ощущает, Барбара
говорит:
“Все возможности лежат у меня под ногами, нужно только воспользоваться ими. Я хотела бы получить все
возможное, используя любой имеющийся шанс”. Консультант замечает: “Тебе нужно быть совершенной, да?” Она
отвечает: “Да. Люди говорят: “У каждого есть свои недостатки”, — я так не считала. Я не видела никаких
оснований для этого. Мне казалось, что я все могу делать хорошо. Может быть (задумчиво), некоторые из моих
мыслей слишком довлеют надо мной. В этом причина моего срыва?” Консультант спросил, что об этом думает
она, и она ответила, что у нее появилось чувство, что, видимо, это некоторым образом повлияло на ее состояние
(вызвало срыв).
Четвертая беседа. Барбара говорила о том, что у нее никогда не было ничего, кроме братского интереса к
мальчикам, до тех пор, пока девушка, к которой она испытывала отвращение, не встала между ней и одним из этих
ребят, у них была “любовь”. Продолжение записи:
Возникло некоторое колебание, а потом она сказала:
“Я должна рассказать о своих симпатиях и антипатиях?” Консультант ответил: “Ты продвигаешься
глубже, когда говоришь о своих чувствах”. Она сказала: “Есть только один человек, который мне нравится, парень,
здесь в Л. Я скучала по нему, когда мы уезжали в Д. Может, я ему тоже нравлюсь. Я не знаю. Конечно, я не
заинтересована в том, чтобы выходить замуж, и я вовсе не думала о нем с этой точки зрения. Его зовут Фрэнк. Он
приходил в прошлый раз с Джеком, другим парнем, который собирается учить меня танцевать. Фрэнк был даже
больше, чем брат для нас. Он обычно приходил к нам домой, и мы с сестрой хорошо его знаем. Он мне нравился, и
я много думала о нем, с тех пор как уехала из Л.”.
Консультант спросил: “Может быть, те чувства как-то связаны с твоими вопросами о танцах и о
прическе?” — “Может быть. Вчера я думала о том, как мне подстричься, я подумала о том, что делаю это для
Фрэнка, но потом я постаралась выкинуть это из головы”. Она засмеялась и захихикала как-то немного застенчиво.
“Я подумала, что у меня что-то вроде любви. Я не хочу этого допускать. Наверное, я даже сопротивляюсь этому”.
Позже, на этой же беседе, после нескольких смущенных замечаний и долгих пауз, она сказала: “До того
как все это произошло, я верила, что можно контролировать себя, верила в полноту власти над разумом и
чувствами”. Консультант порассуждал над этим, заметив, что она постепенно учится тому, что в жизни нет такого
явления, как полный контроль над разумом и чувствами, и ей довольно трудно осознать, что та часть, которую она
не допускает в себе, это часть ее самой. Она ответила: “Вы знаете такой призыв: “Будь собой”? Я никогда не могла
понять, что он означает. Я не думала о том, что хочу быть собой или что я знаю, что это значит — быть собой. Я
всегда считала, что являюсь собой до тех пор, пока не узнала, что не понимаю, что это такое”.
Пятая беседа. Говоря о некоторых своих слишком амбициозных планах интеллектуального характера,
которые она обсуждала со своим учителем, Барбара замечает:
“Он называет их бредовыми идеями. Я называю это размышлением о высоко значимых вещах. Может
быть, вы посоветуете мне пока забыть об этом на год или больше?” Консультант задает вопрос: “Ты хочешь, чтобы
я посоветовал тебе это?” — “Ну, я так и сделаю, в любом случае, скажете вы мне это или нет”. Консультант
отвечает: “Это хорошо”. Барбара продолжает: “Я очень изменилась. Почему я почти всегда обвиняла молодых
людей в том, что они слишком наглые. Когда я вернусь обратно, я хочу сходить на какое-нибудь шоу или в кино”.
Шестая беседа. Барбара после сильного сопротивления рассказывает, как после одного недавнего вечера
“те братские отношения с Фрэнком немного изменились. Он поцеловал меня несколько раз, и это все изменило”.
Она продолжает говорить об этом инциденте и добавляет:
“Большинство девчонок бегают за парнями — я не знаю — у меня просто такое бескорыстное чувство к
Фрэнку. Я все для него сделаю. Конечно, я не думаю о свадьбе, зачем это, он совсем мне не подходит. Я думаю,
мне кажется, я влюблена. Хотя любовь и брак обычно сопутствуют друг другу. Я не знаю. Я стараюсь обдумать
все это, но у меня нет опыта рассуждения на подобные темы. Поэтому если бы Фрэнк был моим идеалом — хотя,
конечно, он обладает хорошими качествами, но он вовсе не соответствует моему идеалу. (Пауза.) Я не говорила об
этом с самого начала, несмотря на то, что это одно из моих самых ярких ощущений”. Консультант спросил:
“Нелегко говорить о своих самых глубоких чувствах, правда?”
В другом месте этой беседы, после того как консультант похвалил ее за совершенный прогресс, она
сказала:
“Я часто старалась обдумать все это, но я не могла ничего с этим поделать. Недавно я сделала больше
того, что я чувствую. Я не имею в виду, что теряю контроль над своими эмоциями, но я просто делаю больше, чем
могу прочувствовать. Поэтому в прошлый раз я знала, что собираюсь рассказать вам о Фрэнке”.
Далее по ходу беседы она говорит, что занимается шитьем, — занятие, которое она ненавидела до этого.
Консультант замечает, что она определенно изменилась, и добавляет:
“Когда ты уехала из дома, ты была маленькой девочкой”. Барбара ответила: “Вы так думаете? Сейчас я
ощущаю себя моложе”. Консультант сказал: “Я думаю, что, когда ты уехала из дома, ты была маленькой девочкой,
которая пыталась вести себя как очень, очень взрослый человек. Теперь, я думаю, ты выросла, и то, что ты
собираешься делать, — это пытаться быть собой и вести себя в соответствии со своим возрастом”. Она улыбнулась
и ответила: “Может быть, и так. Вы знаете, в среду после сеанса я гуляла по городу и присматривала куртку, ну,
именно такую, какую мне хотелось иметь. Вернувшись домой, я поняла, что мне понравились куртки с надписями.
Все девочки носят такие. У них на куртках список их парней и всякие другие дурацкие вещи. Мне кажется, что это
было мое реальное “я”, которому как раз и понравились эти куртки. Конечно, у меня никогда не было такой
куртки. Я считала, что это недостойно. Я думаю, у меня была какая-то веселость, способность веселиться, но я не
позволяла этому проявиться. Поэтому в среду я решила, что куплю такую куртку. Мне пришлось обойти весь
город, и я почти сбилась с ног в поисках. Но наконец я купила то, что хотела. (Она показывает консультанту
простую, льняную куртку, которую повесила на стул, когда вошла.) Вы видите, на ней пока нет надписи, но, когда
я приду в следующий раз, она уже будет. Там будет много всего написано”. Она показывает на воротник: “Вот
здесь будет надпись: “Руками не трогать”.
Седьмая беседа. Барбара сказала, что теперь она решила стать психологом, выразив тем самым свою
симпатию к консультанту.
“Конечно, здесь играет роль то, что я — женщина. Мне интересно, есть ли женщины, которые чего-то
достигли в психологии?” Консультант рассказывает ей, что целый ряд женщин занимает в этой области ведущие
позиции, и, продолжая, замечает: “Тебе не нравится сознавать, что ты — женщина, да?” Она ответила: “Да,
наверно, я восхищаюсь мужскими качествами, причем настолько, что я бы хотела быть юношей. Вероятно, ктонибудь должен поставить меня на место и показать мне, что я способна быть привлекательной девушкой”. Позже,
во время беседы, она отмечает: “Что касается того момента, когда у меня был “срыв”, тогда врач сказал мне, что
мои мысли и все остальное похожи на мысли тридцатилетнего мужика, — это было как удар в спину. Может быть,
я просто старалась быть мужественной, когда на самом деле все, на что я способна, — это быть женщиной”.
Восьмая беседа. В один из моментов Барбара отмечает, что некоторые люди часто говорили ей, что ее
высокие амбиции пройдут и она “остепенится”.
“Это обязательно должно произойти? Мне придется расстаться со своими амбициями? Я думаю, что
большей частью я делаю то, что чувствую, но, если я только и буду делать то, что чувствую, куда это меня
приведет? Сплошные загадки”. Консультант объясняет ей, что в конце концов прогресс, которого она достигла,
заключается не только в том, чтобы делать то, что чувствуешь, но и стремиться принять эти чувства. Он указывает
на то, что до этого она никогда не принимала себя и что у нее не было желания веселиться или быть в обществе.
Она отрицала то, что у нее могут быть какие-то сексуальные чувства или желание иметь друга. Она не признавала
того, что ей хочется выглядеть привлекательно или иметь такую же короткую стрижку, как у других девушек.
Теперь она достигла такого уровня, на котором может принять тот факт, что и у нее есть подобные чувства и
желания. Конечно, это не означает, что она будет следовать всем своим импульсам, но она не будет бояться себя
или тех чувств, которые она у себя обнаружит. Заканчивая сеанс, он говорит: “Год назад ты бы не стала
разговаривать с парнем на собрании (инцидент, который она описала ранее). Ты бы не призналась себе, что
можешь интересоваться им или думать о том, что ты можешь его привлекать. Теперь ты способна осознавать это.
Конечно, это не значит, что, когда ты будешь что-то делать, ты просто будешь следовать своим побуждениям,
просто ты сможешь решить, как далеко ты захочешь зайти в реализации своего интереса”. При этих словах она
рассмеялась и сказала, что едва ли осмеливалась позволить себе, чтобы этот парень настолько заинтересовался ею.
“Вы знаете, недавно я почувствовала, что хочу иметь больше друзей мужского пола”. Консультант добавил: “А
потом ты уже сможешь одновременно чувствовать к ним как интеллектуальный интерес, так и интерес, который
испытывают к противоположному полу”.
Девятая беседа. Барбара говорит: “Вы помните, на первом сеансе я говорила вам о детях и сказала, что не
люблю их. Я хочу немного проанализировать это”. Она говорит о своей антипатии к маленьким детям, но
отмечает, что дети, видимо, любят ее. “Может быть, моя антипатия была несколько преувеличена. Наверное, я все
это выдумала”.
Десятая беседа. Она с волнением говорит о своих учебных планах и о том, что не всегда получает высшие
оценки. Консультант задает вопрос: “Ты все еще должна быть лучшей, когда начинаешь что-то, ведь так?” Она
отвечает: “Ну, наверное, да. Я всегда старалась быть идеальной девочкой, о которой можно прочитать в книгах. Я
всегда нравлюсь взрослым. Я постоянно помогаю им, и маленькие дети — они тоже всегда хорошо ко мне
относятся. Я думаю, моя проблема — это ребята моего возраста”. Консультант делает предположение, что,
видимо, ее стремление что-то делать для взрослых и для детей тоже отчасти объясняется ее представлением о том,
что она не может нормально ладить со своими сверстниками. Она отвечает: “Я думаю, да. Я думаю, что парням не
нравится такой миссионерский тип личности, как я. Я была просто девочкой, напичканной благими идеями. Ну, вы
понимаете, что я имею в виду”.
Одиннадцатая беседа. Барбара снова говорит о своих учебных планах, особо акцентируя внимание на
латыни, научных занятиях и так далее.
Консультант указывает на то, что это только одна из ее целей. Напоминает ей, что тем не менее в ходе
сеансов она получала наибольшее удовлетворение, когда решала предпринять нечто, что бы еще больше
приблизило ее к сверстникам — приобретение куртки, стрижка, ее планы насчет танцев и тому подобное.
Она некоторое время молчит, а потом говорит, больше обращаясь к себе, нежели к консультанту: “Может
быть, я слишком глупа, что думаю об этом. Другое люди не одобряют этих вещей. Я не хочу рисоваться, делать
что-то напоказ. Может быть, все это стоит чего-то, а может быть, это всего лишь “корм для скота”. Она
останавливается и разражается смехом. “Где я могла взять это выражение?! Корм для скота!”
Двенадцатая беседа. В середине беседы она смеется и говорит: “Вы знаете, когда я была здесь в
четвертый раз, я фыркнула в адрес Фрэнка. Должно быть, это показалось вам ужасно глупым. Сейчас в этом,
кажется, нет ничего особенного. Я думаю, что смогу забыть его, когда вернусь в Д. Мне бы хотелось встретиться с
ним еще раз до отъезда, но, когда я вернусь, я хочу забыть его. Вы знаете, до этого я в некотором роде мучилась от
любви. Я думаю, вы бы именно так это назвали. Теперь я смеюсь над собой. Сначала я думала, я никогда не
преодолею этого. Теперь мне кажется, я найду кого-то другого, кто займет его место, когда я вернусь. Все равно в
моем сердце останется какое-то нежное воспоминание о нем”. Консультант хвалит ее за тот путь, который она
прошла, работая со своей проблемой.
Тринадцатая беседа. Барбара спрашивает: “Есть ли какая-то проблема, которая еще не полностью
проработана мной?” Консультант отвечает, что ей лучше знать о существовании таких проблем. “Ну хорошо, это
как раз тот вопрос о замужестве. Я все еще ощущаю некоторую путаницу, связанную с этой темой. Я не знаю, чего
я сама хочу. Я хочу как-то увильнуть от этого”. Она продолжает, путаясь, говорить о смешанном отношении к
детям, о своем страхе рожать детей, об опасении по поводу того, что брак обязательно помешает ее карьере. Она
немного колеблется, а потом заключает, что сильно изменилась: она просмотрела пару развлекательных журналов,
и они ей действительно понравились. “И потом, когда я вижу кого-то высокого, большого и красивого, идущего по
улице, меня это тоже привлекает. Я сама не знаю, чего хочу”. Несколько секунд спустя она замечает: “Вы знаете,
мне всегда нравилась мужская компания, не столько ее сексуальная сторона, сколько просто интеллектуальный
контакт”. Она колеблется и потом произносит: “Ну, здесь есть кое-что еще. Если бы мне пришлось выбирать, как
тогда со стрижкой, кем бы я хотела быть — мальчиком или девочкой, я не знаю, что бы я выбрала”.
Она какое-то время говорит о некоторых своих переживаниях во время “срыва”, а потом отмечает:
“Может быть, из-за того, что я хотела быть мальчиком, я старалась акцентироваться на интеллекте. Я каким-то
образом пыталась соединить...” Она останавливается, озадаченная. “Я не любила девчонок. Мне нравились
мальчишки, потому что они — те, одним из которых я хотела бы быть”. Консультант сказал: “Я думаю, тебе
казалось, что мальчишки превосходят девочек”. Она ответила: “Да, они в умственном плане выше. Мне казалось,
будто они могут больше выдержать, чем девочки. Я хотела обмануть себя, пытаясь не быть женщиной. Я хотела
развить свой интеллект. Я думала, у меня это получилось, — а потом я сорвалась”. Консультант сказал ей:
“Возможно, ты чувствуешь теперь, что ты можешь быть женственной и развитой интеллектуально”. — “Да, до
этого я была только разумом — и никакого тела. Я просто как можно дольше обходила эту тему. Я не думала, что
нужно что-то предпринять в этом направлении”.
К концу беседы она замечает: “В журнале “Американец” несколько месяцев назад был напечатан тест на
количество мужских и женских черт характера. Я заполнила его и обнаружила, что по всем пунктам, кроме одного,
я больше отношусь к женскому типу. Это просто свело меня с ума!”
Четырнадцатая беседа. “Вы знаете, в прошлый раз мы многое не решили, хотя по дороге домой, в
автобусе, я просто подумала, что все это действительно слишком много значит для меня. Я думаю о множестве
мелочей, которые приходят мне в голову, и вскоре я вам о них расскажу”.
Пятнадцатая беседа. В течение всей беседы Барбара говорит о проблемах, которые встанут перед ней,
когда она приедет домой.
“Мои друзья, наверное, спросят: “Как у тебя дела?” Меня огорчает, что я не смогу рассказать им, как я
себя чувствую, ведь если я скажу, что у меня все в порядке, то они удивятся, почему я не в Молодежном обществе,
в котором мы обычно собираемся, чтобы помолиться. Вы понимаете, я просто считаю, что теперь это мой новый
мир, в котором я живу, и я отличаюсь от той девочки, что была раньше. Теперь я не хочу такого религиозного,
набожного отношения ко мне. Вы знаете, сегодня утром я читала Библию в первый раз за эти месяцы. И мне
действительно кажется, что все изменилось. То, что я прочитала, по-видимому, имеет какой-то новый смысл для
меня. Вы знаете, я все еще стремлюсь к совершенству, но уже по-другому. До этого я читала Библию и находила
там причины отказываться от танцев, других вещей подобного рода, но теперь для меня все выглядит иначе”.
Где-то в середине беседы Барбара говорит: “Знаете, я снова подумала о женственности, и я хочу
проверить, смогу ли я выразить это словами. Я девушка. Я хочу принимать это не как судьбу, не в смысле
смирения, а потому что это прекрасно. Если существует Бог, я думаю, он должен был задумать женщину как
лучшую половину человечества. Я могу стать более совершенной, как женщина, если перестану пытаться овладеть
мужскими достоинствами. Я, видимо, могу добиться большего, будучи собой и развивая свои таланты, нежели
пытаться делать что-то иное. Я хочу принять это как вызов. Я думаю, что я почти избавилась от ощущения, что
хочу быть мужеподобной. Я просто хочу быть собой. Может быть, еще до того, как я этого добьюсь, я буду
действительно счастлива тем, что я женщина. Я собираюсь научиться готовить и стать хорошей хозяйкой и даже
стать искусной в этой области”.
Анализ. Даже для неподготовленного читателя очевидно, что способы самоубеждения, которыми
пользовалась Барбара, подверглись основательному изменению в процессе консультирования. Если попытаться
проанализировать или каким-то образом сгруппировать новые элементы ее восприятия, то их можно разделить на
четыре категории. Барбара обрела более реальный взгляд на свои способности и свои достижения. Она смогла
перейти к принятию собственных подавляемых социальных потребностей. Теперь она может допускать свои
гетеросексуальные желания. Она прошла путь от полного отторжения своей женской роли к достаточному ее
принятию. Более точно описать процесс, который с ней произошел, нам поможет выделение этапов ее
самовосприятия по каждой теме, и, по возможности, в формулировках самой девушки. Читатель может проверить
точность этих восприятий и формулировок, обратившись к соответствующим местам из приведенных нами бесед.
I. Представления Барбары о целях, которые она намерена достичь.
Третья беседа. Возможно, мои предыдущие идеалы были слишком завышенными.
Четвертая беседа. Я обычно стремилась к полному самоконтролю. Теперь я думаю, что хочу быть собой.
Пятая беседа. Я собираюсь отказаться от своих чрезмерно завышенных идеалов.
Восьмая беседа. Но это настоящая потеря — оставить мои фантастические амбиции. Если я буду просто
собой, куда это меня приведет?
Десятая беседа. Я всегда хотела быть хорошей, идеальной девочкой. Теперь я хочу быть естественной и
юной.
Одиннадцатая беседа. Мои прежние цели — слишком завышенные и довольно высокомерные — это на
самом деле “корм для скота”.
II. Представления Барбары о своем социальном “я”.
Пятая беседа. Мне не нравились “наглые” парни. Теперь я допускаю, что у меня тоже есть некоторые
“нахальные” желания.
Шестая беседа. Я всегда осуждала девушек, которые носили недостойные и глупые куртки. Теперь я
допускаю, что моему настоящему “я” всегда хотелось того же самого.
Десятая беседа. Я хочу научиться контактировать с другими ребятами.
Пятнадцатая беседа. Я больше уже не являюсь чрезмерно набожным человеком, который избегает своих
социальных инстинктов. Я очень изменилась.
III. Взгляды Барбары на ее гетеросексуальные интересы.
Четвертая беседа. Я ненавижу всю эту любовную чепуху. Хотя, честно говоря, я в некотором роде
влюблена.
Шестая беседа. Любовь и брак идут рука об руку. Я хочу любить, но не хочу выходить замуж. Или хочу?
Восьмая беседа. Мне интересны парни, и я хочу с кем-то из них дружить. Я могу это себе позволить уже
сейчас.
Двенадцатая беседа. Я понимаю, что со мной произошло, — это юношеская влюбленность. Теперь я жду
других контактов, которые принесут мне любовь.
IV. Представление Барбары о себе как о женщине.
Первая беседа. Я не люблю детей. Я не хочу вступать в брак. Было бы хорошо, если бы я была мужчиной
или вела себя как мужчина.
Седьмая беседа. Я ненавидела то, что я женщина. Может быть, кто-нибудь убедит меня в том, что стоит
быть женщиной.
Восьмая беседа. Видимо, я все-таки в большей степени люблю детей, чем не люблю их.
Тринадцатая беседа. Я не хочу быть женщиной. Но пока я женщина. Если бы у меня был выбор, то,
возможно, все было бы иначе. Возможно, моя попытка быть мужчиной вызвала у меня срыв. Мне кажется, в
действительности я довольно женственна.
Пятнадцатая беседа. Я женщина. Я собираюсь быть женщиной. Мне нравится эта мысль. Подобные
утверждения, конечно, грубый, но, видимо, достаточно эффективный способ продемонстрировать процесс
переориентации, которая стимулирует постепенное созревание инсайга. Но мы можем представить более
формальное описание этого процесса. В ходе терапии Барбара превратилась из человека, убежденного в
необходимости достижения совершенства, склоняющегося к маскулинному идеалу и отказывающегося от
большинства видов социальной активности и всякой “любовной ерунды”, в человека, который может иметь
приемлемые цели и достижения, который стремится к социальной активности, ожидает гетеросексуальных
контактов и принимает свою женскую сущность. Опишем ли мы это изменение также в русле изменившихся целей
и изменившейся мотивации, высвобождения подавляемых эмоций либо переориентированных самопредставлений
— в любом случае очевидно, что это весьма важное событие. А сам процесс содержит в себе такой динамичный
потенциал, что поглощает все наше внимание.
Приведенные примеры инсайта во многом отражают то, что его смысл для клиента определяется
совершенно по-разному в различных случаях. Он может означать обнаружение новых взаимосвязей между
старыми событиями, что имело место в случае Барбары, когда она увидела связь между своим первым срывом, с
одной стороны, и слишком завышенными идеалами и желанием походить на мужчину — с другой. Или он может
означать принятие до сих пор подавляемых установок и импульсов, стремление к признанию и осознанию роли,
которую играет человек. Если мы будем рассматривать этот процесс с точки зрения консультанта, то, естественно,
на первый план выйдут несколько иные аспекты этой цепи психологических переживаний.
Как консультант стимулирует развитие инсайта
Прямой способ. Переориентация и самотрансформация, которая была проиллюстрирована случаем Барбары, — безусловно, основная цель и задача консультанта. Естественно, возникает вопрос, как консультант может
стимулировать это возрастающее самопонимание, эту переориентацию на новые цели. Ответ непременно разочарует тех, кто стремится к некоей совершенной схеме. Основной способ, подводящий клиента к достижению
инсайта, — это тот, который скорее требует от консультанта максимальной сдержанности, нежели чрезмерной
активности. Основной метод заключается в том, чтобы способствовать проявлению установок и различных эмоций
клиента, что уже обсуждалось в предыдущей главе, до тех пор, пока не произойдет спонтанного озаряющего
самоосмысления. Инсайт часто сдерживается, а иногда его невозможно создать даже при помощи усилий со стороны консультанта или сделать так, чтобы он был выражен. Он может и не сдерживаться, и, конечно, нет таких
случаев, когда он принципиально невозможен, но достичь его можно только при условии применения в беседе таких подходов, которые предполагают полное выражение отношений, установок и чувств клиента.
Следует отметить, что, несмотря на использование в случае с Барбарой и некоторых других методов, —
мы обсудим их позднее, — наиболее фундаментальные и плодотворные инсайты, а также вспышки
самоосознавания, которые быстрее всего приводили к реорганизации, — это те, что она выражала спонтанно.
Таким образом, основная цель консультанта — помочь клиенту снять с себя всякую защиту. Отбросить убеждения
в том, что якобы некоторые установки или отношения не должны выставляться напоказ. Отказаться от любых
страхов по поводу того, что консультант может начать критиковать или приказывать. Если такая цель достигнута,
то клиент сможет свободно взглянуть на всю ситуацию в целом, исходя из ее реальности, не чувствуя
необходимости оправдываться или защищаться. Тогда он сможет четко и ясно воспринимать отношения и
осознать до этого момента скрытые внутренние импульсы.
Такой стиль работы обязывает консультанта к жесткому самоконтролю. Причина проста. Когда в ходе терапевтической беседы клиент начинает раскрывать себя все больше и больше, консультант должен стимулировать
инсайт в проблемной зоне индивида. Нередко основные паттерны поведения в общем уже понятны консультанту к
концу первой или второй беседы. У большинства консультантов — особенно если они профессиональные
психиатры, психологи или социальные работники — возникает огромный соблазн оценить модель поведения
клиента, проинтерпретировать его действия и охарактеризовать личность в целом. Мы уже наблюдали (глава 2)
тип принятия, который предпочтительнее получить. Чем точнее интерпретация, тем больше вероятность того, что
она встретит сопротивление защитного характера. Консультант и, соответственно, его интерпретации становятся
объектом, вызывающим страх. Устоять перед соблазном слишком поспешной интерпретации, осознать тот факт,
что инсайт — это переживание, которое необходимо достичь, но которое нельзя вызвать насильно, — это важный
шаг консультанта к успеху.
На самом деле можно сказать, что для менее опытного консультанта гораздо эффективнее и безопаснее
вообще не использовать интерпретирующие или какие-то специальные техники для стимуляции инсайта. Если
консультант адекватно оценивает установки клиента, помогает ему прояснить некоторые его чувства, а также
стимулирует свободный выход эмоций, новый инсайт возникает сам собой, а когда это произойдет, консультант
сумеет его распознать. Однако существуют и другие приемы и способы, которые, по-видимому, способствуют
развитию и углублению самопонимания клиента, и они, несомненно, заслуживают нашего внимания.
Примеры способов, позволяющих прояснять взаимосвязи. При определенных обстоятельствах
допускается интерпретация некоторых данных, полученных консультантом от клиента. Когда интерпретация
всецело опирается на утверждения клиента и когда она является простым объяснением того, что клиент уже
осознал для себя, то такой подход может быть вполне успешен. Пример подобной интерпретации уже приводился
нами в случае с Барбарой в восьмой беседе. Консультант подвел итоги произошедшего с Барбарой в процессе
беседы, отмечая тот факт, что если прежде она отрицала наличие каких-то стремлений социального характера или
сексуальные влечения, то теперь она может принять эти установки как часть себя. Такую интерпретацию Барбара
не только принимает, но и развивает дальше. Такое восприятие очень значимо. Если интерпретация не
принимается полностью, это порождает сопротивление и вряд ли принесет какую-то пользу в лечении.
Чтобы получить более конкретное представление о подобных приемах консультанта, обратимся к отрывку
из четвертой беседы с Гербертом Брайеном, молодым человеком лет тридцати. Мистер Брайен обратился в клинику, поскольку страдал от различных невротических симптомов — физическая боль, не имеющая никакой
органической причины, апатичное и подавленное состояние, снижающее его работоспособность, и общее невезение, причиной которого он считал свой невроз. Это был человек с тонким философским складом ума, очень
начитанный в области психологии, вследствие чего легко и точно использовал в своей речи психологические
термины. На своих первых беседах он на весьма абстрактном и интеллектуальном уровне обсуждал беспокоящие
его проблемы. Во время четвертой беседы он невольно заметил, что всякий раз, когда он ощущал в себе запрет на
реализацию “мужественной, сильной роли”, он вызывал в себе невротические симптомы, которые совершенно
точно доставляют ему удовлетворение определенного характера. Потом он пересмотрел все свои попытки
избавиться от своих невротических симптомов, предпринятые им в прошлом. В выбранном нами фрагменте из
беседы он достаточно ясно осознает, что перед ним стоит выбор — продолжать следовать своей невротической
роли или бороться с собой и достичь здорового уровня адаптации. Читатель увидит, каким образом консультанту
удается помочь клиенту достичь инсайта на основе ясного осмысления своих чувств, выраженных в ходе
наглядной демонстрации выбора, перед которым он оказался, а также посредством интерпретации некоторых
взаимосвязей, имеющих место в его ситуации. Фонографическая запись.
К. Это привело вас к нынешнему состоянию, когда вы...
С. Да, когда я принял решение прийти к вам. Как я уже говорил раньше, мне кажется, что усилия с моей стороны не
были чистосердечными, иначе... иначе они бы сработали, а то, что я делал, было просто данью незрелости (До этого он говорил
о преобладании в себе невротических импульсов над здоровыми.). Поэтому я думаю, что вы могли бы указать мне путь к
истине, следуя которому я изменил бы себя.
К. Учитывая сказанное вами сегодня, можно считать, что ключ к истине, по крайней мере отчасти, лежит в ясном
осознании выбора, который вы делаете. Я хочу сказать, совершенно очевидно, что сегодня вы намного четче определили
контраст между движением вперед, которое включает ответственность и несет в себе как удовлетворенность, так и
неудовлетворенность, и возвращением назад к более легкой возможности сосуществования со своими симптомами.
С. На последнем сеансе я понял, что наслаждаюсь невротическими симптомами больше, но при этом отношусь к ним
хуже.
К. Да, это хороший способ...
С. Или, другими словами, я подозреваю, что сейчас начинаю в большей степени ценить самоуважение, иначе мне
было бы все равно.
К. Да, верно. При нашей первой встрече вы описали ситуацию так, как вы ее тогда представляли, откуда же теперь
могла взяться мотивация для изменения? Выходит, что в значительной мере она обуславливается тем, что вы более четко
осознаете, какой из аспектов этой ситуации в целом хотели бы сохранить в качестве базового уровня.
С. Я изобрел утонченный философский метод самообмана, о котором, как мне кажется, следует упомянуть. Конечно, я
знаком с философской позицией, согласно которой нет объективного критерия для измерения значимости тех или иных
ценностей. Я знаю, что любая попытка определить, чем один набор ценностей лучше другого, всегда имеет два варианта
решения проблемы. Это либо логическая тавтология, когда ты подбираешь для выражения одной и той же мысли разные слова:
“Эти ценности лучше, потому-то и потому-то” — то есть они лучше просто оттого, что лучше; либо ты апеллируешь к некоему
божественному предписанию: “Эти ценности лучше, потому что так повелел Господь”, или к определенному естественному
стечению обстоятельств, которое с философской точки зрения совершенно бездоказательно. Поэтому, когда я ловлю себя на
том, что пытаюсь оценить с интеллектуальной точки зрения близкие мне ценности и оправдать положительную роль, другая
часть меня говорит: “Хорошо, но ты не можешь доказать, что эти ценности лучше”. У меня есть своего рода философский
фетиш, если бы я смог доказать... если бы была какая-то вселенская шкала, некий мировой абсолют, сравнимый лишь с
безапелляционной верой в Бога, понимаете... тогда бы я нашел философские доказательства того, что один набор ценностей
определенно лучше другого. Но я знаю, что, к сожалению, таких философских доказательств нет, по крайней мере я не
сталкивался с ними. Мы никогда не сможем обосновать выбор ценностей, мы лишь вынуждены принимать их. Я думаю, как
философ вы должны со мной согласиться.
К. Я не знаю, насколько это справедливо с философской точки зрения, но могу согласиться с вами, что в ситуациях
такого рода вряд ли существуют какие-то доказательства, которые говорили бы в пользу одной системы ценностей перед
другой.
С. Не нужно взывать ко вселенной. Все это должно находиться внутри нас.
К. Все опять сводится к голому “я”, не правда ли? Вот две главных дороги: какую ты предпочтешь? Необходимость
выбора буквально обрушивается на человека, и, видимо, это совсем не философский выбор.
С. Да, другими словами, я не могу... я не могу вопрошать, обращаясь к небесам: “Скажи, какую из двух дорог ты одобришь?” Я не могу...
К. Вы можете, и другие люди могут, но все равно возникает сомнение, правильно ли на самом деле все разрешается.
С. Да, я представляю, что человек, добившись каких-то изменений, часто думает, что сделал это ради Господа, хотя в
действительности он сделал это для себя. Ну (задумчиво), тогда, видимо, мне нечего искать на небесах.
К. Да, это просто тот случай, когда все, что вам нужно, можно найти в себе самом.
С. Да, здесь вы правы. Мои философские рассуждения, направленные на поиск во вселенной какого-то оправдания
выбора одной из двух жизненных линий, на самом деле ни к чему бы не привели.
К. М-м.
С. Я достаточно разумен, чтобы понять, что никогда не получу знака свыше, указывающего, какую тропу избрать.
И поэтому я оправдывал собственный недостаток мотивации отсутствием такого знака.
К. Нет никакой ошибки в вашем самоосмыслении, когда вы позволяете ему расшириться.
С. Да, я думаю, первоочередная задача — узнать себя.
К. Верно.
С. Поэтому сейчас я собираюсь работать. Не искать подтверждения своим ценностям, а идти вперед и ориентироваться на те, за которые мог бы себя уважать и одновременно получать от этого удовлетворение.
К. Те ценности, к которым вы стремитесь сильнее всего? Я думаю, что это реальная ситуация и люди выбирают разные пути. Существует, как вы знаете, определенное удовлетворение, связанное с избеганием жизни и возведением для себя
неких барьеров, которые позволяют не выходить наружу, сражаться и брать на себя какую-то ответственность и так далее.
Некоторые люди выбирают такой путь. С другой стороны, есть и другое удовлетворение, которое сопутствует более трудной
дороге.
С. Я думаю, что мое отношение к религии не дает мне попасть в зависимость от каких-то божьих знаков. Когда я
потерял веру в индивидуальную диету, то стал искать сигналы от самой природы и других подобных источников. Однако я
должен учиться принимать свои ценности без подтверждения их справедливости со стороны. В конце концов все это сведется к
тому, чего я действительно хочу. (Пауза.) Я думаю, что битва близка.
К. Я тоже так думаю. Если быть совершенно искренним, я с вами абсолютно согласен.
С. Это не просто обывательский оптимизм и не пустые слова: “Ну, теперь я получил более совершенное представление, и это даст свои плоды”.
К Нет.
С. Я думаю, что это не так.
К. Нет. Мне кажется... э-э, мне кажется, что, исходя из вашего опыта, становится ясно, что близится час, когда решение будет принято.
Это хороший пример кооперации между консультантом и консультируемым, который привел к очень
глубокому инсайту. Первый ответ консультанта обнаруживает его понимание чувства, которое было выражено до
этого, а также включает более четкую интерпретацию того факта, что клиент стоит перед выбором уже с учетом
полученных в ходе предыдущего обсуждения результатов. Будучи принятым, мистер Брайен впоследствии
приходит к очень важному осознанию, что большое удовлетворение он испытывает от своих невротических симптомов, но стыдится их и не уважает себя за это. Когда консультант повторяет замечание о том, что он столкнулся
с выбором, клиент формулирует следующую мысль: ничто не может подтвердить того, что дорога, которая
поведет его к росту, лучше той, которая уводит его в невротические симптомы. Когда и это, в чем-то не совсем
ясное и смутное ощущение понято и принято, клиент постепенно приходит к самому глубокому осмыслению
происходящего, пониманию того, что, возможно, силы, заставляющие его сделать этот выбор, находятся где-то
глубоко внутри, что в нем самом есть способность и силы для роста и независимости.
Это именно тот способ реагирования со стороны консультанта, который увеличивает глубину инсайта.
Нет ни одной интерпретации, не принимаемой клиентом. Большинство ответов консультанта просто
подтверждают и усиливают те новые ощущения, которые возникают у клиента. Заметим, что, когда процесс
продолжается, мы видим, что достигнутый ранее инсайг незамедлительно продуцируется на новую ситуацию, как
в случае, когда мистер Брайен столкнулся с тем фактом, что ожидание знака свыше было просто рационализацией,
которая помогала ему избегать реального выбора. Также нужно отметить, что консультант не делает никаких
попыток как-то оценить его выбор, но указывает, что существует удовлетворение, которое имеет место как при
невротическом поведении и избегании трудностей, так и от ощущения себя более зрелым человеком. Как было
отмечено ранее, настоящая терапия опирается на существующую у каждого мотивацию, направленную в сторону
достижения зрелости и нормы. Если эти импульсы сильны не настолько, чтобы осуществить позитивный выбор,
когда есть такая возможность, вряд ли можно надеяться на терапевтический успех.
Поскольку способы стимуляции инсайта — весьма тонкий материал и трудно провести линию между
успешной и неуспешной интерпретацией, мы хотим предложить еще один пример подобной процедуры. В этом
примере консультант принимает поспешные решения, не дожидаясь спонтанного проявления инсайта, и
склоняется в сторону более прямой интерпретации. Поэтому общий итог менее удовлетворителен, и, несмотря на
то, что в какой-то степени инсайт достигается, возникает, помимо прочего, вопрос о том, является ли он
действительно искренним и будет ли он развиваться дальше.
Пол, студент, отрывки из бесед с которым мы приводили ранее, часть второй беседы посвятил
обсуждению того, что он унаследовал способности, ему ненужные — музыкальные и литературные, — и только
несколько качеств, которые ему нравятся. Он ненавидит свои музыкальные и литературные наклонности, потому
что они связаны с эмоциями. В детстве над ним смеялись и издевались за эти “слюнтяйские” увлечения.
Продолжение беседы (фонографическая запись с указанием номеров для удобства ссылок в ходе дальнейшего
анализа):
1. К. Тебе кажется, что ты чувствовал бы себя гораздо счастливее, будь ты таким, как другие ребята, и не столь эмоциональным?
2. С. Да, именно. Конечно, я бы хотел быть не... не испытывать эти страхи. (Пауза.) Я бы хотел быть спокойным и
здравомыслящим в любых ситуациях.
3. К. Вместо этого ты замечаешь, что ты являешься в той или иной степени эмоциональным человеком.
4. С. Я вспыхиваю и краснею. (Смех, после которого наступает пауза.)
5. К. Ты много думал об этом. Каков, по-твоему, должен быть идеальный человек?
6. С. Э-э, ну, например, ученые. Да, это те люди, которых я считаю идеальными, особенно физики, химики или инженеры, те, кто — кто служит обществу, конструируя или создавая более удобные вещи. Мне нравится все современное.
7. К. Значит, это тот человек, который имеет дело только с предметным миром, а не с эмоциями.
8. С. Да, правильно, с чем-то осязаемым.
9. К. Поэтому ты реально хотел бы решить эту проблему, став совершенно другим человеком.
10. С. Да. Именно поэтому я учусь на инженера. У меня есть возможность, чтобы — ну, просто попробовать себя и
посмотреть, имею ли я в действительности какие-то способности в этом направлении. Они не такие уж и низкие, но мне не
хватает кое-чего — некоторых базовых качеств, которыми должен обладать хороший инженер; невозмутимость,
целеустремленность, способность забывать о некоторых произошедших вещах. Хороший инженер — не эмоциональный
человек, это самое страшное, что с ним может случиться... Слишком чувствительный человек не может стать хорошим
инженером.
11. К. Ты пошел в инженеры отчасти потому, что рассчитывал, что это будет для тебя чертовски полезной дисциплиной, да? Она поможет избавиться тебе от эмоциональности?
12. С. Верно.
13. К. Это было, наверное, больше, чем просто выражение интереса к технике.
14. С. Да, эта причина действительно вначале примешивалась к непосредственному интересу. Да, это было в некоторой степени так, это правда. Во многом это было обусловлено именно тем, о чем я уже говорил, в значительной степени из-за
этого.
15. К. Тебе не приходило в голову, что отчасти твоя беда в том, что сейчас ты не понимаешь, хочешь ли ты быть самим собой, настоящим. Возможно такое?
16. С. Э, что именно?
17. К. Ну, я просто поинтересовался. Ты стараешься быть совсем другим, да?
18. С. Да, потому что я не удовлетворен собой.
19. К. Ты считаешь свое “я”, такое, какое оно есть, недостойным?
20. С. Да, и пока вы не сможете изменить мое мнение об этом, я буду продолжать так думать.
21. К. (Смеясь.) Почему? Это звучит так, будто бы ты хочешь, чтобы кто-то изменил твое мнение об этом.
22. С. (Очень рассудительно.) Да, потому что я не знаю, как иначе это решить.
23. К. Иначе говоря, ты выдвинул достаточно жесткое требование для себя — попытаться стать невозмутимым инженером, без эмоций, в то время как на самом деле ты — совсем другой человек.
24. С. Точно! Да, это очень трудная задача. Я считаю ее невыполнимой, и мне ненавистна сама мысль о том, что она
невыполнима.
25. К. И отчасти ты ненавидишь ее из-за того, что считаешь, будто цена за попытку изменения своего реального “я”
слишком высока.
26. С. Да.
27. К. Что, например, хотело бы делать твое реальное “я”?
28. С. О, дайте подумать. Ну — э, я говорил вам, что меня интересует математика. Это — во-первых. Также мне интересна антропология. В то же время мне нравится музыка и — ну, мне всегда нравилось писать, но больше это меня не волнует,
но... я бы хотел... я думаю, у меня есть определенное литературное дарование, но опять же — я стыжусь этих своих
способностей.
29. К. Тебе стыдно за них — за оба эти таланта, — и свой интерес к антропологии ты всегда использовал для доказательства того, что ты далек от идеала.
30. С. (Смеясь.) Я поддался влиянию одного антрополога, Хугона. (Пауза.)
31. К. Да, я думаю, перед тобой очень сложная проблема, люди в определенном возрасте часто сталкиваются с
подобной проблемой: хотят ли они быть собой, пытаясь понять, кто они есть на самом деле, или они хотят стать другими.
(Очень длинная пауза.)
32. С. Ну, я не позволял себе быть самим собой.
33. К. Да, я догадался об этом. Я бы сказал, эта мысль постоянно вертится у тебя в голове. На самом деле ты не
хочешь быть собой.
34. С. Верно. (Пауза.)
35. К. Но все же ты еще недостаточно уверен, хочешь ли ты стать инженером.
36. С. Да, это... Нет, я не думаю, что смогу им стать, покуда я остаюсь прежним. Я в тупике.
При рассмотрении приемов консультанта в приведенном выше отрывке можно заметить с самого начала,
что здесь не было спонтанного инсайта — не было момента, когда Пол самостоятельно осознает, без всякой
посторонней помощи, какие-то новые аспекты своего положения или может по-новому взглянуть на свою
ситуацию. Любые высказывания с его стороны, которые, по-видимому, включают инсайт, — просто принятие
суждения консультанта (см., например, ответы Пола в пунктах 22, 24, 26). Мы могли бы четко классифицировать
приемы консультанта по трем типам. Во-первых, имела место стимуляция инсайта теми вопросами, в которых
была попытка, не всегда успешная, прояснить или отразить чувства, выраженные Полом (см. пункты 1, 3,7,19,
33,35). В других примерах консультант предлагал Полу обратить внимание на те взаимосвязи, которые могли бы
быть или существуют между эмоциями, выраженными Полом в разное время. Например, Пол упрекал себя за свою
эмоциональность и рисовал в качестве своего идеала ученого-физика, который имеет дело с осязаемыми вещами.
Консультант указывает на возможную взаимосвязь: “Поэтому ты реально хотел бы решить эту проблему, став
совершенно другим человеком” (см. пункт 9. Другие примеры этого же приема см. в пунктах 11,23, 25,29, 31).
Третий метод, использованный консультантом, — это предложение своей интерпретации поведения Пола, которая
основана на установках, еще не выраженных в беседе. Например, “Тебе не приходило в голову, что отчасти твоя
беда в том, что ты сейчас не понимаешь, хочешь ли ты быть самим собой. Возможно ли это?” Хотя, вероятно,
подобное утверждение — до некоторой степени точная интерпретация, но она опережает события. Она несет в
себе определенный вид принятия, но сомнительно, чтобы подобное принятие было достаточно глубоким, и
маловероятно, что оно сообщит некоторую динамику личностному изменению (см. также пункты 13 и 17 к этому
же приему) (Четыре приведенных примера представляют собой некий континуум способов интерпретации. В случае с Сэмом (глава 2)
интерпретация крайне прямолинейна, всецело сформулирована консультантом и встречает у клиента очевидное сопротивление. В случае с
мистером Брайеном инсайт в большей степени имеет спонтанный характер, объяснения приводятся в минимальном объеме, а самоосмысление
вполне искреннее. Случаи Пола и Барбары располагаются посередине — приемы в работе с Полом имеют некоторое сходство с теми, которые
использовались в случае с Сэмом, а подход консультанта в случае с Барбарой ближе к методам, которые использовались в беседах с м-ром
Брайеном.).
Использование методов, уточняющих взаимосвязи. Мы можем следующим образом обобщить
принципы, лежащие в основе обсуждаемых нами методов. Инсайт и самопонимание наиболее эффективны, когда
они возникают спонтанно. Если консультанту удалось создать для клиента атмосферу свободы, чтобы тот мог ясно
взглянуть на себя и свои проблемы, наиболее ценный тип инсайта будет развиваться по собственной инициативе
клиента. Консультант может способствовать этому процессу, переформулируя уже достигнутый инсайт, уточняя
новые аспекты понимания, которые возникли у клиента. Он может помочь ему обнаружить и осознать свои шансы,
возможные направления действий, открывающиеся перед ним. Консультант может, кроме того, указать клиенту на
взаимосвязи или паттерны реакций, которые, очевидно, вытекают из материала, полученного в ходе свободного
самовыражения в процессе обсуждения. В какой-то мере эти модели или взаимосвязи клиент принимает и
накладывает на новую ситуацию — это, вне всякого сомнения, является дополнительным элементом инсайта. Тем
не менее консультант должен удерживать себя от любых интерпретаций поведения или действий клиента, а также
элементов, на которых они основаны; причем речь идет не о выраженных клиентом ощущениях, а о личной оценке
консультантом ситуации. Такая интерпретация скорее всего встретит сопротивление и затормозит достижение
подлинного инсайта.
Вероятно, в приведенном выше рассуждении можно обнаружить существующие в нашем арсенале на
сегодняшний день познания в области технологий консультирования, направленного на достижение инсайта. Это
определение должно подвергнуться тщательной оценке со стороны специалистов, которую они могли бы дать на
базе собственных исследований развития более глубокого инсайта в реальных терапевтических ситуациях.
Ряд предостережений. Прежде чем перейти к следующей теме, видимо, стоит указать на ряд опасностей,
знать которые особенно необходимо менее опытному специалисту. Для ясности перечислим их по пунктам.
1. Если консультант чувствует неуверенность в себе, лучше избегать любых видов интерпретации.
2. В любой интерпретации лучше использовать термины и образы самого клиента. Если Барбара
рассматривает свой конфликт через призму того, стричь ей волосы или не стричь, если Пол воспринимает свою
проблему как конфликт между его эмоциональным “я” и его научными стремлениями, то консультант должен
строить свою речь именно в этих понятиях. Принятие будет более полным и более искренним, если образы
останутся теми же, которыми оперирует клиент в процессе своих размышлений.
3. Всегда лучше иметь дело с установками, которые уже были выражены. Интерпретировать скрытые
установки весьма опасно.
4. Нельзя ничего добиться, дискутируя по поводу той или иной интерпретации. Неприятие — значимый и
важный факт. Если интерпретация не принимается, она должна быть отброшена.
5. Если был достигнут подлинный инсайт, клиент непроизвольно старается расширить границы своего
внезапного осознания, охватывая новые сферы и области своего бытия. Если ничего подобного не происходит,
консультант может быть вполне уверен, что это он, а не клиент, достиг инсайта.
6. После того как клиент достиг некоторого нового, особенного, жизненно важного ощущения — инсайта
— консультанту следует быть готовым к временному рецидиву. Осознание какого-либо своего недостатка или инфантильной природы своих реакций — болезненная процедура, даже если она была постепенной. Сделав этот шаг,
клиент стремится не возвращаться и не прикасаться к этому состоянию и, вероятнее всего, захочет вернуться к разговору, который является реминисценцией ранних бесед с ним, пересказывая снова свои проблемы, указывая на
кажущуюся невозможность какого бы то ни было прогресса и демонстрируя некоторое разочарование. Крайне
важно помнить консультанту, что следует просто признать отчаяние клиента и принять его негативные эмоции, нежели пытаться вернуть его с помощью дискуссии обратно к тем новым отношениям, которые были достигнуты
благодаря инсайгу. Если консультант проявит терпение и понимание, клиент вскоре продемонстрирует со всей
очевидностью, что это был всего лишь временный отказ от борьбы, связанный с ростом и движением к зрелости.
Барбара, после того как достигла нескольких значительных инсайтов и осуществила ряд важных решений,
свидетельствующих о прогрессе, снова начала жаловаться и на пятой беседе впала в негативное состояние,
сопровождающееся жалобами. “Сказать по правде, я еще не чувствовала себя так хорошо, с тех пор как все это
началось. Я чувствовала себя лучше всего в первую неделю, когда пришла сюда. С прошлой субботы я ощущаю
себя совсем несчастной”. Эта беседа в целом была недостаточно продуктивной и показала, что Барбара
испытывает к себе жалость. Но на последующих сеансах она вновь пошла вперед. Такой тип прерывающихся
продвижений в терапии встречается очень часто.
Что такое инсайт?
Теперь, проанализировав различные ситуации бесед, ще развитие инсайта очевидно, мы можем вновь
вернуться к уточнению вопроса о том, что, собственно, означает данный термин. Многими авторами были
использованы различные формулировки для определения инсайта. Инсайт означает реорганизацию поля
восприятия. Он состоит в обнаружении новых взаимосвязей. Это интеграция накопленного опыта. Он означает
переориентацию своего “я”. Все эти утверждения скорее всего являются истинными. Все они ясно подчеркивают
тот факт, что инсайт, по существу, — это новый способ восприятия. Иначе говоря, возникает несколько типов
восприятия, которые и объединяются нами в понятие инсайта.
Восприятие взаимосвязей. Во-первых, здесь имеет место восприятие взаимосвязей между ранее
известными фактами. Миссис Л., например, хорошо осознает ту борьбу, которую она вела за то, чтобы добиться от
Джима соблюдения дисциплины. Она говорит о своих собственных враждебных чувствах по отношению к нему. В
процессе обсуждения ситуации она начинает понимать, что мальчик совершает множество поступков только ради
того, чтобы добиться ее внимания. Затем приходит осознание элементов новых взаимоотношений: она сама
способствовала возникновению этой проблемы тем, что концентрировалась на его перевоспитании, исключая
проявление какой бы то ни было привязанности или любви. Она пришла к пониманию этих фактов уже на основе
новых взаимоотношений, новой схемы, нового гештальта.
Мы уже сталкивались с этим феноменом на интеллектуальном и перцептивном уровнях. Он часто
встречается при решении какой-либо неразрешимой задачи. Существует ряд различных элементов. Неожиданно
они начинают восприниматься в новой взаимосвязи, которая и обеспечивает последующее решение. Иногда этот
опыт называют “ага-переживание”, имея в виду неожиданную вспышку сознания, которая сопровождает этот
процесс. Очевидно, что такой тип восприятия возможен в консультировании и терапии только тогда, когда
индивид свободен от необходимости защищаться в процессе переживания катарсиса. Именно в нем,
исключительно в таком состоянии эмоциональной свободы реорганизация перцептивного поля может иметь место.
Почему же мы не можем сэкономить время, указав клиенту на эти новые взаимосвязи, вместо того чтобы
ждать, когда он сам, самостоятельно, придет к этому? Опыт показывает, как было уже отмечено, что этот интеллектуальный подход не оправдан. Но почему он не оправдан? Простой ответ заключается в том, что необхо-
димо как интеллектуальное, так и эмоциональное принятие. Что это означает, в частности, с психологической точки зрения, до сих пор еще не совсем ясно. Мы, видимо, проводим параллель с интеллектуальной сферой. Обыкновенная фраза о том, что некое облако выглядит “как старичок с длинным носом” — это практически бессмысленная фраза, и остается ею до тех пор, пока мы не сможем сами увидеть это облако таким. Мы не можем передать
наше восприятие даже в такой простой и конкретной ситуации, когда к такой передаче стремятся обе стороны — и
клиент и консультант. Становится более понятно, почему в плоскости эмоциональных установок, где новое
восприятие несет с собой далеко нелестную информацию, где очень легко вызвать защитную реакцию, любая
попытка консультанта передать свое восприятие клиенту — процесс весьма затруднительный. И тогда очевидно,
что спонтанное достижение этого нового восприятия, — видимо, самый кратчайший путь к инсайту. Тем не менее
здесь остается множество нерешенных вопросов и крайне необходимы экспериментальные исследования
изменений, происходящих в самовосприятии и в области эмоциональных установок.
Самопринятие. Вторым элементом в феномене инсайта является самопринятие, или, выражаясь языком
перцепции, восприятие всех побуждений с точки зрения их естественных взаимосвязей. Принимающая атмосфера
в ходе консультирования во многом облегчает для индивида признание всех своих установок и импульсов. Здесь
не нужно, как обычно, отрицать те чувства и эмоции, которые являются социально неприемлемыми или которые
не соответствуют требованиям идеального “я”. Соответственно, Кора, например, может прийти к осознанию того,
что у нее были некоторые сексуально окрашенные установки по отношению к отчиму. Барбара может допустить,
что она хотела быть общительной, а не высокомерной и прямолинейной, хотя эти побуждения вступали в
противоречие с ее идеалом. Мистер Брайен смог прямо взглянуть на тот факт, что он получал удовлетворение от
своего невротического страдания. Клиент может увидеть взаимосвязь между собственным “я”, как он обычно его
себе представлял, и этими менее достойными, менее приемлемыми побуждениями. Таким образом, он способен
добиться интеграции своего накопленного опыта. Во многом он становится менее расколотой личностью, гораздо
в большей степени функционирующей как единое целое, личностью, в которой каждое чувство, эмоция или
действие имеют приемлемую связь с любым другим чувством или действием.
Элемент выбора. Существует еще один элемент, входящий в структуру инсайта. Он менее осознаваем.
Подлинный инсайт включает позитивный выбор тех целей, которые принесут наибольшее удовлетворение
индивиду. Когда невротик ясно видит выбор между существующими невротическими способами получения
удовлетворенности и удовлетворением от более зрелого поведения, он стремится выбрать последнее. Когда миссис
Л. четко представляет себе элементы удовлетворения, которые она испытывала, наказывая сына, и
удовлетворение, которое она могла бы достичь в ходе более комфортных и нежных взаимоотношений, она
предпочитает последнее. Когда Барбара воспринимает ясно обе стороны удовлетворения, которого она добивается,
пытаясь стать похожей на мужчину, и то удовлетворение, которое она могла бы иметь, приняв женскую роль, она
выбирает второе. Терапия может только помочь индивиду найти для себя более сильное удовлетворение, выбрать
то направление действий, которое впоследствии приведет к более значимому, ощутимому результату. Слишком
часто консультант действует так, будто он пытается заставить клиента отказаться от удовлетворения. Это в
принципе невозможно, если не предлагается более существенного вознаграждения.
Это этап выбора, который был назван “созидающей волей”. Если кто-то полагает, что этот термин
означает некоторую мистическую силу, привносимую в ситуацию, то отметим, что в нашем представлении о
терапии нет ничего, что бы оправдывало подобное предположение. Если свести этот термин к тому понятию
выбора, который всегда имеет место, когда индивид сталкивается с двумя или более способами удовлетворения
своих потребностей, то эта фраза обретает некоторый смысл.
Давайте поставим вопрос несколько иначе. Неприспособленный человек осуществляет некий тип
поведенческого реагирования, приносящий ему удовлетворение, не полное удовлетворение и удовольствие, а
некий тип вознаграждения, связанный с его основными потребностями. Поскольку он несчастлив и находится под
угрозой воздействия других людей или обстоятельств, он не может рассматривать ясно и объективно
альтернативные варианты поведения, которые меньше могут предложить в плане непосредственного, но больше с
точки зрения долгосрочного вознаграждения.
Именно тот факт, что терапевтическое взаимодействие — раскрепощающее, лишенное угроз
взаимоотношение, — дает ему возможность рассматривать свои шансы с большей объективностью и выбрать те,
которые несут с собой более глубокое удовлетворение. Здесь мы видим, что терапевт может действовать в союзе с
мощными силами — биологическими и социальными, — направленными на рост и взросление — тому типу
удовлетворения, который принесет более ценное вознаграждение. И этот процесс приносит большее
вознаграждение, чем инфантилизм или избегание роста, и дает лечению надежду на успех.
Можно выделить еще один аспект аналогичного выбора. В консультировании инсайт в основном
заключается в выборе между целями, одна из которых дает немедленное, но временное удовлетворение, а другая
предполагает удовлетворение постоянное, но с некоторой отсрочкой. Это можно было бы сравнить с феноменом
“созидающей воли”, воздействующей на ситуацию, которая похожа на ту, когда ребенок осуществляет выбор и
решает пожертвовать сиюминутным удовольствием от шарика мороженого, чтобы сохранить свои монеты для
более желанной награды — покататься на роликах. Он выбирает путь, приносящий ему большее удовлетворение,
даже несмотря на то, что удовлетворение несколько откладывается. То есть Барбара получает немедленное
удовлетворение от самоодобрения, когда она осуждает своих сверстников за легкомыслие, простоту и
общительность. Она получает удовольствие, считая саму себя более совершенной, чем они. Однако, когда она уже
способна предстать перед выбором, ощущая свободу без всякой защиты, она однозначно предпочитает
удовлетворение, которое возникает вследствие восприятия себя как члена группы и чувства вовлеченности в
социальную активность. Она делает этот выбор, несмотря на понимание того, что первые шаги в процессе
социализации будут трудны и болезненны и что немедленного вознаграждения не будет. Или в случае с мистером
Брайеном, который ясно понимает, что получает достаточное удовлетворение от избегания жизни и ухода от
ответственности в свои невротические симптомы. Тем не менее после долгих колебаний он выбирает путь зрелого
человека, предпочитая не сиюминутное, а продолжительное и долговременное удовлетворение.
Принимая во внимание третий элемент в процессе самопонимания, мы еще больше утверждаемся в мысли
о том, что инсайг должен быть заслужен и достигнут самим клиентом и не может быть ему навязан посредством
обучения или директивными методами. Это предполагает именно такие решения, которые никто не может осуществить за человека. Это обязывает консультанта полностью осознать такое ограничение и успешно поддерживать и
сохранять свое понимающее отношение. Прояснить вопросы, но не предпринимая никаких усилий, чтобы
повлиять на выбор. Благодаря чему он существенно увеличивает вероятность того, что решение будет конструктивным и повлечет за собой ряд позитивных действий, которые будут предприниматься для реализации конструктивного выбора.
Позитивные действия как результат инсайта
Когда происходит процесс развития инсайта и принимаются решения, ориентирующие клиента на новые
цели, эти решения, по-видимому, должны осуществляться в процессе выполнения тех действий, которые
продвигают клиента в направлении этих новых целей. Наличие или отсутствие таких действий на самом деле
служит проверкой истинности достигнутого инсайта. Если новая ориентация спонтанно не подкрепляется
действиями, очевидно, что она недостаточно глубоко проникла в личность клиента.
В реальной практике инсайт сопровождается такими позитивными шагами. Консультанту не следует
обманываться тем, что с объективной точки зрения они могут быть не важны, ему не следует поддаваться такому
обману. И особое значение здесь имеет именно их направление. Яркий пример такого рода действий можно
обнаружить в случае с Барбарой. Он особенно показателен, поскольку запись фонограммы дает точную картину
развития ее поведения. Сперва была идея, реализовать которую Барбара не могла решиться, затем была страшная
борьба, которая в конце концов привела к фактическому осуществлению данного действия и к достижению удовлетворения, сопровождающего движение к новой выбранной цели. Весь этот чрезвычайно важный с эмоциональной точки зрения процесс вращается вокруг вопроса о супермодной стрижке — проблеме, настолько далекой от
консультирования, что может показаться, будто она не может^иметь никаких значимых последствий или какоголибо результата в дальнейшем. Но будет лучше, если мы предоставим записи свидетельствовать самой за себя.
Речь идет о минутном, но очень важном решении, которое объединяет сразу несколько разных бесед с Барбарой:
Вторая беседа. Барбара говорит: “Кстати, о пустяках. До моего срыва я несколько раз ходила в кино со своей сестрой.
Однако в последнее время я ходила туда чаще, и мне кажется, это хорошо. Сейчас я немного подкрашиваюсь. Кроме того, я
распускаю волосы. Это дало мне повод пойти дальше. Я подумываю о том, чтобы подстричь их. Мое вероисповедание
предписывает женщинам иметь длинные волосы. Мама тоже так считает, но все равно я думаю, а вдруг стрижка даст мне
возможность ощутить себя шестнадцатилетней, а не старухой шестидесяти лет. Если она поможет мне чувствовать себя лучше,
я обязательно подстригусь. Я всегда думала, что изменюсь к лучшему неожиданно, сразу. Я представляла, что буду лежать в
постели и думать: “Может быть, через пять минут меня озарит и у меня все будет хорошо”. Теперь я понимаю, что все это
происходит не так быстро”.
Консультант согласился с этим и сказал, что все это достигается постепенно, посредством таких решений, например,
как решение подстричь волосы.
“Если бы мне нужно было выбирать, я бы оставила их длинными. Но если бы я знала, что это поможет мне, я уверена,
что моя мама тоже захотела бы, чтобы я подстриглась”. Она повторяет эту мысль в разных вариантах. Консультант говорит:
“Ты хочешь, чтобы я решил это за тебя, ведь так?” Она отвечает: “Ну, если это помогло бы мне, я бы захотела подстричься”.
Третья беседа. “Кстати, о моих волосах. Я еще не решила, стричься мне или нет. Я должна поскорее решить этот
вопрос?” Консультант засмеялся и обратил ее внимание на то, что она все еще пытается тем или иным способом заставить
именно его решить этот вопрос. “Ну, я хочу пойти в косметический кабинет и получить совет, что мне сделать, чтобы лучше
выглядеть. Я думаю, мне будет лучше со стрижкой. Это поможет мне измениться, но я не знаю, хочу ли я этого нового
ощущения. Стрижка сделает меня моложе, но я все еще ощущаю себя старой”. Консультант замечает, что, видимо, она провела
время в мучительных раздумьях о том, хочет она стать моложе или нет.
Четвертая беседа. В начале беседы она сказала: “Вчера у меня опять было ужасное состояние. Я была на площадке
для игры в мяч и просто почувствовала то ужасное ощущение, которое я уже описывала раньше. Это ужасно. (Пауза.) Я думаю,
я все же хочу подстричь волосы”. Она продолжает говорить о своем визите к парикмахеру и о том, как она хочет подстричься.
“Может быть, это одна из причин, почему у меня бывают такие ощущения... Это ужасно. Никто не знает, что у меня какие-то
проблемы. Я продолжаю себя вести, как будто ничего не случилось”.
Пятая беседа. Снова ее первые фразы были о волосах. “Я разговаривала с мамой и с папой. Они хорошо относятся к
мысли о моей стрижке, но я собираюсь подстричься в любом случае. Это смешно, но я все думаю и думаю об этом, и мне
кажется, что, когда я пришла к вам в первый раз, мне было ужасно трудно принять решение, но теперь я просто хочу
подстричься. Мне интересно посмотреть, что я почувствую при этом”.
Шестая беседа. “Как только я подстриглась, мне сразу захотелось прийти сюда”. Она извиняется за то, как выглядят
ее волосы, и говорит, что все это получилось не вовремя и сделано непрофессионально. “В этот раз мне захотелось одеться как
маленькой девочке. Смотрите, какие у меня носки и широченная юбка”. Она встает, чтобы продемонстрировать юбку. “Мне
просто хотелось выглядеть помоложе. Я ощущала себя совершенно другой. Мне было так хорошо вчера!” Она проводит рукой
по волосам очень женственным движением.
В этом примере, как и в ходе других терапевтических действий подобного характера, клиент полностью
осознает тот факт, что рассматриваемые им шаги имеют символический смысл, лежащий далеко за пределами их
объективного значения. Барбара вначале надеется, что консультант возьмет на себя ответственность за ее решение
быть моложе, ребячливее, общительнее. Затем в третьей беседе она сама решает проверить на практике эту
возможность, но в глубине души она все еще не уверена, действительно ли ей хочется испытать другой способ
приспособления к жизни, отдавая себе отчет о весьма символичном значении своих планов. Между третьей и
четвертой беседой она принимает решение, но ей трудно пережить то, что ее старые невротические симптомы
возвращаются с новой силой. Происходит настоящая борьба, и она ощущает себя слабой. К моменту пятой беседы
она уже ассимилировала это решение и поэтому чувствует себя комфортно. В последней беседе она сделала шаг в
позитивном направлении и полностью раскрыла для себя его смысл. Это означает, что она будет юной,
женственной, менее подавленной — просто другим человеком, ориентированным на совершенно иную цель. Мы
не можем сомневаться в том, что удовлетворение, сопровождающее это действие, возросшая уверенность в
способности управлять собой, стремление к здоровым, нормальным целям — в сумме это мощная сила, которая
двигает ее вперед, к решению назревших проблем в других областях.
Поскольку мы уже анализировали достаточно подробно еще один терапевтический эпизод с миссис Л., то
можно воспользоваться им, чтобы привести еще один пример такого спонтанного действия в контексте
консультирования этой женщины. В течение одной из бесед она жалуется на поведение Джима, хотя уже не так
яростно, как это было на первых беседах с ней. В следующем отрывке она идет дальше, говоря о его
безнаказанности и рассказывая о том, насколько ей представляется невозможным попробовать взглянуть на его
поведение как на выражение стремления привлечь на себя хоть часть ее внимания. Постепенно она соглашается,
что могла бы изменить свое отношение к его поведению, но это будет очень трудно. На последующих сеансах она
рассказывает о своей попытке следовать такой установке и о том, что она убедилась — это приносит успех.
Интересно, что миссис Л. все еще колеблется в вопросе принятия полной ответственности за этот шаг и говорит о
нем как о предложении со стороны консультанта. Мы приводим два отрывка из бесед, которые как раз включают
обсуждение этапов осуществления этого позитивного действия.
Она продолжает говорить еще о каких-то вещах, касающихся детей, поступки которых раздражают ее, и замечает, что
“это довольно тяжело для матери”. Затем она спросила:
“Следует ли мне позволять это?” Я ответил: “Что могло бы случиться, если бы вы это сделали?” Она стала рассказывать в ответ: “Ну, сегодня утром он оделся как следует, хотя по субботам он обычно спускается вниз к завтраку в пижаме.
Потом он поднимается снова наверх, берет что-то почитать и опять идет в постель. И обычно он начинает хулиганить и
раскидывает убранные постели, потом собирает все это в кучу и в конце концов плачет наверху. А я просто успокаиваю его,
стараюсь его одеть и привожу все в порядок”. Я сказал: “Он, очевидно, получает некоторое удовольствие от вашей реакции на
ситуацию”. Она спросила: “Хорошо, что бы вы сделали на моем месте? Я, например, ненавижу, когда мой дом в полном
беспорядке все утро”. Я поинтересовался, происходит ли все это в его собственной комнате, где он играет. И она сказала: “Нет,
это все происходит наверху, В его комнате все в порядке, он там не хулиганит”. Я спросил: “Что вы могли бы сделать в этой
ситуации?” Она ответила: “Ну, я могла бы просто разрешить ему поступать по-своему и ничего не говорить ему. Просто
позволить ему перевернуть весь дом”. (Ее тон выражает, что решение абсолютно не устраивает ее и что, если бы она
попыталась так поступить, она бы чувствовала себя весьма оскорбленной.) Я сказал: “Но вы бы продолжали злиться по этому
поводу?” Она ответила, что ей бы не очень это понравилось. “Он уже слишком большой, чтобы заниматься подобными
вещами”. Я сказал: “Хорошо, но, по-моему, иногда люди действуют неадекватно их возрасту”. Она согласилась: “Да, я думаю,
это так”. Потом миссис Л. замолчала, и я спросил: “Что он чувствует, когда вытворяет то, что вам не нравится? Вы знаете, что
вы чувствуете — огорчение, вероятно, злость, возможно, даже ненависть к нему, потому что он делает так много
непозволительного”. Она задумалась и сказала: “Ну, я не знаю, как это выразить, — я не знаю, какое слово было бы здесь
уместным. Но я думаю, что он ощущает нечто вроде дьявольского восторга или чувства победы, у него бывает чувство типа
“ха-ха”, когда он совершает поступки, которые, как он прекрасно знает, я не одобряю. Но я могу ошибаться”. Я сказал: “Но вам
действительно кажется, что он может испытывать нечто похожее”. И она ответила: “Да, я думаю, что это как раз то, что он
чувствует”. По ее взгляду я понял, что до этого ей не приходило в голову проанализировать, каковы же могут быть его чувства
в подобных ситуациях.
Когда она замолчала, размышляя об этом, я сказал:
“Главное, что имеет место с обеих сторон — и с вашей и с его, — это то, что в ваших чувствах в связи с этой
ситуацией очень много путаницы”. Помедлив, она сказала: “Ну хорошо, может быть, если я просто все ему разрешу, позволю
так себя вести и не стану наказывать его... Но вы не можете представить себе, что это такое — позволить ему вести себя так —
просто ввергать весь дом в хаос, наблюдая беспорядок в течение всего дня”. Я сказал: “Да, конечно, будет трудно разрешить
ему это”. Я почувствовал, что в ее словах: “Может быть, если я... все ему разрешу” — принятие данной идеи было более
глубоким, нежели, когда она говорила об этом ранее; в голосе звучало гораздо больше уверенности в том, что она могла бы
попытаться пойти на это. Тогда казалось, что она не приняла мысль о том, что она действительно на это способна. На этот раз
она, видимо, на самом деле сочла это возможным и почувствовала отчетливое желание нести ответственность за свое решение.
На следующем сеансе миссис Л. демонстрирует готовность к принятию того плана действий, который она с таким
сомнением обсуждала ранее.
Во время беседы она сказала: “Я попыталась поступить так, как вы предложили в прошлый раз, когда мы обсуждали,
что могло бы случиться, если бы я просто ничего не сказала Джиму по поводу того, что он не оделся и не спустился вовремя к
завтраку. Сегодня утром Марджори спустилась вниз и позавтракала. Я не стала уговаривать Джима спуститься, а когда я
проходила мимо его комнаты, я не стала обращать никакого внимания на беспорядок и смятые покрывала. Потом, когда
Марджори покушала, он спустился, полностью одетый и готовый позавтракать”. Казалось, что она была вполне довольна
произошедшим, и я просто подтвердил это чувство.
Консультант, который давал прямые указания клиенту (а какой консультант не делал этого?), почувствует
признаки резкого отличия описываемого здесь типа позитивного действия от недовольства, вызванного
незавершенным действием, которое обычно следует за прямым советом в тех случаях, когда предложение не
принято полностью. В ответ на прямое указание и совет клиент откладывает выполнение действия. Он частично
осуществляет предложенное, но не реализует его основную идею. Он выполняет это указание равнодушно и потом
докладывает о неудаче. Все это резко контрастирует с тем типом поведения, которое обычно бывает свойственно
клиенту, ставшему настолько свободным в ходе консультирования, что он способен достичь инсайта и выстроить
свое поведение в соответствии с заново выбранными целями. Здесь нет ни равнодушия, ни вынужденного
спровоцированного поведения. Делаются четко продуманные шаги. Клиент доволен результатами. Часто
консультант даже не получает никакого предварительного намека. Клиент просто осуществляет позитивное
действие и сообщает об этом. Он будто говорит: “Я могу справиться с этим самостоятельно. Я двигаюсь в
направлении новой цели. Мне нравится становиться независимым от вашей помощи”. Такая установка — одно из
реальных достижений терапии.
Именно потому, что эти позитивные шаги по смыслу означают возрастающую независимость, их значение
должно полностью признаваться консультантом. И когда клиент может четко представить себе эти новые действия
как свой первый шаг к новым целям, только тогда он может начинать без всякого страха готовиться к завершению
терапевтических взаимоотношений и почувствовать увеличивающееся удовлетворение от собственной независимости. Рассмотрение этого вопроса подводит нас к анализу целого круга проблем, связанных с конструктивным
завершением терапевтического взаимодействия, и именно это мы обсудим в следующей главе.
Заключение
Свободное высвобождение эмоций и эмоционально окрашенных установок со стороны клиента в ходе
терапевтических взаимоотношений принимающего типа неизбежно приводит к инсайту. Такое развитие инсайта
проходит большей частью спонтанно, хотя осторожное и тонкое использование приемов интерпретации может
увеличить глубину и ясность такого самопонимания.
Инсайт, которого достигает клиент, имеет тенденцию к постепенному созреванию и в целом проходит
этапы от менее к более важному и значимому пониманию. Он включает новое восприятие ранее неосознаваемых
взаимосвязей, стремление принять все аспекты себя и выбор целей, которые в первый раз столь четко
воспринимаются клиентом.
Вслед за этим новым восприятием себя и выбором новых целей следуют инициируемые самим субъектом
практические действия, которые направлены на достижение выбранных целей. Эти шаги наиболее значимы с
точки зрения роста, хотя они и могут относиться только к неким второстепенным темам. Они порождают в
человеке новые чувства — уверенность и независимость — и таким образом усиливают новую ориентацию,
развивающуюся по мере углубления инсайта.
Глава 8
Заключительные фазы терапии
Когда клиент достигает инсайта и самопонимания, о котором мы говорили в предыдущей главе, наступает
кардинальное качественное изменение в сути терапевтического взаимодействия. Клиент уже испытывает меньшее
напряжение. Он выработал более уверенный подход к проблемам, с которыми сталкивается. Он реже стремится к
зависимости от консультанта, и его поведение свидетельствует о том, что они работают заодно. Отношения
становятся более приближенными к настоящему сотрудничеству, в котором и консультант, и консультируемый
вместе участвуют в обсуждении следующих шагов, которые позволят последнему достичь большой
независимости. Поскольку клиент развил в себе способность принимать себя таким, каков он есть, он меньше
защищается и может более конструктивно оценивать предложения и советы, хотя в этом есть определенная доля
сомнений, если учесть, что многое достигается именно благодаря высказанным консультантом различного рода
предположениям и указаниям даже на этой стадии лечения. Клиент нередко нуждается в информации, которая
поможет ему в достижении новых целей, и консультанту может представиться возможность дать ему эти знания
или указать на другие источники, к которым он может обратиться.
Степень переобучения
Именно на этом заключительном этапе консультирования имеет место определенный процесс
переобучения. Этот термин широко использовался в ходе различных дискуссий о консультировании и, возможно,
во многом преувеличен по своей сути. Следует отметить, что в клиент-центрированной терапии, о которой идет
речь в данной книге, отсутствуют какие-либо попытки решить проблемы клиента путем переобучения. Мы далеки
от ожидания, что все его проблемы будут решены с помощью консультирования, и не рассматриваем это в
качестве желаемой цели. Удовлетворительное для человека существование заключается не в том, чтобы жить без
проблем, а в том, чтобы жить с единой целью и базовой уверенностью в себе, которая приводит к удовлетворению
в борьбе с чередой проблем. Именно эта единая цель, это мужество жить и преодолевать трудности, которые
преподносит жизнь, и достигается процессом терапии. Таким образом, вовсе не обязательно, что клиент в ходе
сеансов консультирования получает четкое решение отдельной проблемы, скорее он приобретает способность
мужественно встречать свои проблемы и решать их конструктивным образом. Из этого следует, что переобучение
не является, как это иногда представляют, переподготовкой индивида по всем аспектам его жизни. В целом оно
подразумевает накопление достаточного опыта по применению достигнутых инсай-тов, для выработки у клиента
чувства уверенности и способности к здоровому, нормальному существованию без поддержки психотерапевта.
Этот опыт в процессе переобучения большей частью связан с достижением все более
распространяющегося инсайта и увеличением количества позитивных действий, которые уже начали
осуществляться. Таким образом студентка-выпускница, которая всю жизнь находилась под давлением
эксцентричного отца, придя к пониманию этого факта и далее к выбору более независимого стиля поведения,
обнаруживает, к своему восхищению, что она может на самом деле обсудить со своим отцом без сцен. слез или
эмоциональных вспышек собственный план покупки машины на свои сбережения. В процессе работы с этой
ситуацией она достигает огромного чувства уверенности в собственной зрелости. Женатый мужчина, чьи
многочисленные трудности отчасти объясняются его отношениями с чрезмерно заботливой и требовательной
матерью, находит, что он может вытерпеть ее визит без всякого огорчения и что он может противостоять ее требованиям в нормальной и конструктивной форме, не ощущая при этом антагонизма. Он получает удовольствие от
этого. Студент, совершенно подавленный своей нерешительностью, неожиданно понимает, что ему, возможно,
стоит пройти специальный экзамен, чтобы поступить именно в то учебное заведение, которое он наконец выбрал.
“Но я не сделал того, что я обычно делаю, — я не бегал повсюду и не спрашивал людей, что делать. Я просто
пошел и получил необходимую информацию”. Он чувствует огромное удовлетворение от своего самостоятельного, более зрелого поведения в этой ситуации. Человек, который старался избегать ряда своих основных проблем
посредством выполнения самой худшей, низкооплачиваемой работы, достигает глубокого инсайта относительно
своего поведения. Придя на одну из заключительных бесед, он рассказывает консультанту: “Я взял быка за рога. Я
пошел в офис к старшему менеджеру и поговорил с ним. Мы беседовали два часа. Я сказал ему, как говорил вам,
что оказался в такой ситуации, когда вынужден заниматься физическим трудом, как я долго думал о том, что хочу
делать и т. д. Я объяснил менеджеру, что не могу продолжать выполнять только физический труд и хочу заняться
интеллектуальным. Он, казалось, понял меня и предположил, что я мог бы работать бухгалтером. И сегодня мне
позвонили и назначили встречу с ним для обсуждения этого вопроса”. Именно такой вид переобучения в ходе
практического опыта является самым важным элементом заключительных бесед в терапевтическом взаимодействии.
Можно привести еще один пример. Студент, который никак не мог решить проблему профессионального
выбора, пришел к пониманию своей нерешительности и сделал четкий выбор: пойти на курсы по изучению
бизнеса. На одной из последующих бесед он достигает нового ин-сайта и удивляет консультанта, самостоятельно
назначив специальную встречу. С точки зрения его статуса как неудачника в учебе, на момент начала
консультирования такой шаг имеет очень важное значение. Представим небольшой отрывок (фонограмма), в
котором частично отражен данный переворот.
С. Теперь, я все время думаю об этом — после того, как я доработаю на этом месте (работа, позволяющая ему содержать себя), я думаю, я стану где-нибудь изучать экономику — все свое время буду тратить на учебу, на дополнительное
чтение литературы по этому предмету. Я думаю, что приложу усилия и напишу курсовую по какой-нибудь экономической фазе
— просто для себя. Это послужит стимулом для изучения необходимого материала. Я думаю, может, если я начну заниматься
чем-то вроде этого, я прочитаю больше, чем если бы я просто решил сходить в библиотеку.
К. Ты начинаешь... теперь ты начинаешь чувствовать некоторую ответственность за свои учебные занятия, не так ли?
Ты думаешь, что кое-что приобретешь, поставив перед собой дополнительную цель вроде этого обещания, которое ты себе
дал?
С. Да.
К. Если ты оставишь эту работу... когда ты оставишь эту работу, ты тоже почувствуешь, что это даст тебе необходимое свободное время для осуществления задуманного.
С. Да. Я думал, если я начну с чего-нибудь подобного и меня это увлечет, я, видимо, буду посвящать этому больше
времени, мне придется вести какие-то записи, чтобы написать действительно приличную курсовую работу. И возможно, тогда я
извлеку для себя больше пользы.
К. Теперь ты понимаешь, что начинаешь вес&ма удачно улаживать свои проблемы с успеваемостью, так?
С. Да, я ощущаю в себе больше уверенности, чем раньше, в школе.
Если читатель спросит, чем же это осуществленное по собственной инициативе действие отличается от
тех, которые были описаны в предыдущей главе как последствие инсайта, ответ таков — никакого
фундаментального отличия нет. Клиент продолжает делать позитивные шаги и будет поступать так даже после
того, как завершится процесс консультирования. На последних сеансах самое важное заключается в том, что
клиент должен пережить свой инсайт достаточно полно, чтобы достичь уверенности, — он может продолжать
жить без всякой посторонней помощи. Именно в этом смысле переобучение является частью такого рода клиентцентрированной терапии.
Завершение терапевтических бесед
Что это означает для клиента. Если процесс консультирования протекал успешно и клиент пришел к
достаточно ясному осознанию себя, чтобы быть способным выбирать новые цели и осуществлять
соответствующую деятельность, неизбежно возникает мысль о возможном завершении терапии. При этом у
клиента появляется знакомое ощущение амбивалентности, которое сопровождает любой опыт роста. Он ощущает
страх того, что, если он расстанется с консультантом, все его проблемы опять вернутся и он может оказаться
неспособным справиться с ними. Часто он достаточно болезненно демонстрирует свой страх по поводу того, что
консультант может быть разочарован и расценит его уход как недовольство. В то же время его усилившийся
инсайт и возросшая уверенность в себе побуждают его к желанию встречать свои будущие проблемы без чьейлибо помощи, быть независимым от какой бы то ни было поддержки консультанта. Демонстрация в том или ином
виде этой глубинной амбивалентности является характерной особенностью завершения терапии.
Когда консультант первым осознает, что клиент уже почти достиг независимости, и первьм говорит ему о
том, что дело за малым, то довольно часто клиент реагирует на это возобновлением своих старых поведенческих
симптомов. Страхи и сомнения, противоречия и конфликты, которые он обсуждал на своих ранних сеансах,
всплывают снова, будто они опять стали актуальными. Опытный консультант поймет, что это временное явление,
обусловленное страхом потерять поддержку терапевтического отношения.
Очень схожая реакция проявляется у клиента, который на завершающем этапе терапии предлагает ряд новых проблем, решение которых требует помощи со стороны консультанта. Если консультант в таких случаях четко
осознает истинную природу потребности клиента в помощи, его переживаний по поводу значимости для него этих
проблем, то этот возврат зависимого отношения продлится очень недолго. Удовлетворение от чувства
независимости и роста намного превосходит состояние некоего сомнительного удобства от пройденного этапа
зависимости, и клиент уже вскоре становится готов согласиться с неизбежностью расставания. Эта нерешительность и неопределенность не отличаются от страха и неуверенности маленького ребенка, который уходит из
родного дома на свои первые занятия в школе. Они схожи с неуверенностью человека, которого только что повысили в должности и поставили в положение, требующее большей ответственности. Имеет ли место подобная
психологическая неуверенность у ребенка при рождении, как предполагал Отто Ранк, — это на данный момент
остается тайной, но мы знаем, что такая же тревога свойственна большинству индивидов, переживающих свое
психологическое развитие в направлении зрелости.
Эта базовая амбивалентность. Она проявляется у клиента даже после того, как он пережил инсайт,
позволяющий ему стать независимым. И если она направляется нужным образом, она становится источником
дальнейшего развития индивида. Если консультант помогает индивиду осознать ясно выраженное им чувство
утраты в связи с завершением терапии, осознать его позитивное, независимое желание управлять своими
проблемами, это признание становится для клиента началом нового ин-сайта. Ясно представляя себе выбор между
тем, чтобы оставаться зависимым, и принятием полной ответственности за себя, он признает этот выбор и отдает
предпочтение последнему. В этом случае он может просчитать вариант расставания с консультантом,
исключающий возникновение внутреннего конфликта, и может прекратить сеансы, не утратив уверенности в себе.
При завершении любого успешного терапевтического курса имеет место здоровое чувство потери и
сожаления, которое вполне естественно и до некоторой степени взаимно. Состоялось довольно близкое и
осмысленное взаимодействие, которое имело жизненно важное значение для клиента и в котором консультант
также находил удовлетворение, особенное удовлетворение от наблюдения роста и развития индивида. Вполне
естественно, что какая-то печаль будет сопутствовать разрыву такого тесного взаимодействия, и консультант
должен хорошо понимать это и учитывать возможность возникновения такого чувства как у себя, так и у клиента.
Во многих случаях, когда терапия подходит к концу, наблюдается интересный феномен — изменение
характера интереса к консультанту. Когда клиент ощущает себя более зрелым, он в большей степени понимает
консультанта, его психологическую роль, и, когда к нему приходит мысль о разрыве отношений, у него впервые
появляется личный интерес к консультанту. Клиент справляется о личных проблемах консультанта, о его здоровье,
о том, где он живет, его взглядах на текущие события и т. д. Он может захотеть поддерживать отношения на
социальном уровне. Консультант должен осознавать эти позитивные эмоции по отношению к себе, но в
большинстве случаев должен быть разумным и закончить сеансы на терапевтической, а не на социальной основе.
Хороший пример такого подхода к ситуации можно взять из беседы социального работника с миссис Дж.,
которая вместе со своей дочерью Пэтти обратилась в клинику за помощью. Миссис Дж. и специалист уже обсуждали вопрос о прекращении курса, и к концу последней беседы произошли следующие изменения. Миссис Дж.
рассуждала о возможности возникновения некоторых проблем практического характера, связанных с выбором
школы для Пэтти, и выражала свою уверенность в том, что она способна управлять ситуацией.
Ее глаза наполнились слезами, и она сказала: “Я ненавижу мысль о том, что это наша последняя встреча”.
Консультант ответил: “Мне тоже это не нравится. Я буду скучать по вам”. Миссис Дж. кивнула и сказала: “Я
думаю, почему бы вам не прийти и не навестить нас. Я хотела бы, чтобы вы увидели всю нашу семью, узнали ее.
Мне бы очень сильно этого хотелось”. Консультант ответил: “Я бы тоже очень хотел этого. Не только потому, что
я узнал вас здесь, но потому что вы мне нравитесь”. Миссис Дж. сказала; “Я тоже близка к этому”. Консультант
продолжил: “Однако как бы я ни приветствовал это предложение, я не должен принимать его, потому что, как вы
мне говорили раньше, вы не можете обращаться к своим друзьям с собственными проблемами. Я знаю: чтобы в
будущем я мог оказать вам помощь, мне лучше остаться здесь, в клинике, на случай, если вам это потребуется”.
Миссис Дж. возразила, что, по ее мнению, этого больше не понадобится, к тому же я знаю уже слишком много о ее
семье. Консультант ответил, что, вполне возможно, ей так и кажется, но оказаться все может совсем по-другому.
“К этому моменту наше время истекло. Мы пожали друг другу руки и опять сошлись на том, что наша совместная
работа была очень приятной”.
Когда терапевтические сеансы проведены успешно, их завершение скорее всего происходит достаточно
плавно. Финал точно так же важен, точно так же ясен, точно так же полезен для клиента, как и любой другой этап
терапевтического лечения. Когда беседы постепенно затухают, становясь менее значимыми, заканчиваясь
пропусками назначенных сеансов, консультант может быть уверен в том, что он в чем-то допустил ошибку — не
смог правильно принять чувства клиента и отозваться на них.
Перед лицом проблемы завершения терапии. Пример. Чтобы точнее уяснить себе специфику проблем,
возникающих при завершении курса лечения, а также подход консультанта к решению этого вопроса, можно опять
рассмотреть случай с Барбарой, учащейся средней школы, чей прогресс в достижении инсайта обсуждался нами.
Пример ее завершения сеансов терапевтических бесед характеризуется поразительной законченностью. Во время
своих контактов с психологом Барбара жила вдали от дома, но она знала, что когда-нибудь ей все-таки придется
вернуться домой, в другой город. Постепенное изменение ее отношения к собственному отъезду очень хорошо
показано в представленных ниже отрывках. Все эти отрывки из бесед прямо относятся к проблеме завершения
терапии. Первое упоминание о возможности отъезда встречается в восьмой беседе.
Восьмая беседа. Говоря о своем настоящем месте жительства и определенных изменениях, которые произойдут в
ближайшем будущем, Барбара интересуется, сколько еще потребуется сеансов до окончания лечения. Ей не хотелось бы, чтобы
отец ужаснулся при виде слишком большого счета за лечение. В этой беседе кажется, будто она боится, что процесс лечения
может оказаться слишком продолжительным. Консультант сказал, что беседы будут прерваны, как только она почувствует себя
готовой ехать домой, возобновить учебу и продолжать жить своей жизнью. Он также заметил, что с таким прогрессом,
которого она достигла, возможно, что нескольких недель будет достаточно. Она, казалось, была удовлетворена этим ответом.
Консультант спросил: “Не хочется ли тебе проверить, не сможем ли мы поработать на следующих двух или трех сеансах так
продуктивно, чтобы этого оказалось достаточно?” Ее реакция тут же изменилась:
“Вы думаете, что этого будет достаточно? О, нет, я не хочу так спешить. Я останусь здесь до тех пор, пока это будет
необходимо. Если будет нужно — шесть месяцев. Я бы не пришла сюда, если бы думала, что все это можно будет сделать за
три визита”. Консультант сказал, что он поднял этот вопрос просто потому, что не хочет, чтобы она подумала, будто ей
придется приходить сюда в течение довольно продолжительного времени. Потом он спросил, хочет ли она прийти в
следующую среду или отложить сеанс до субботы. Она решила, что ей было бы удобнее прийти в среду.
В этом примере очень хорошо показана обычная амбивалентность, сопровождающая выход из ситуации
консультирования. Барбара совершила достаточно серьезный шаг в сторону независимости, чтобы понять, что
однажды она захочет прекратить лечение. Когда обнаруживается, что это может произойти вскоре, выходят на
поверхность другие аспекты ее ощущений. Она уверена, что еще не обладает достаточной независимостью, и
точно определяет, что скоропалительный финал может помешать ей, по ее выражению, “пройти все это” до конца
и решить все проблемы. Вероятно, важно, что она хочет побыстрее прийти на следующий сеанс. Вплоть до
последней одиннадцатой беседы она ни разу не вернулась к теме завершения курса.
Одиннадцатая беседа, К концу беседы консультант сделал ей комплимент за проделанные ею успехи. Барбара говорит: “Вы знаете, может быть, я даже прозрела больше, чем думала”. Консультант согласился с этим. Она продолжает. “Но все
же если бы я знала, что это последняя беседа, мысль об этом была бы для меня невыносимой”. Консультант подтверждает, что
ей, вероятно, придется встретиться с ним еще не раз, и вновь обращается к только что назначенной встрече.
К этому моменту Барбара достаточно продвинулась в развитии чувства собственной независимости,
поэтому перспектива отъезда не вызывала у нее особого страха. Ее заботило лишь то, чтобы эта текущая беседа не
оказалась последней. Далее уже не было никакого упоминания о прерывании сеансов с консультантом вплоть до
конца четырнадцатой беседы, когда эта проблема была затронута самим консультантом.
Четырнадцатая беседа. Консультант упомянул, что час уже почти подошел к концу и что, наверное, они могли бы
немного поговорить о будущем. И добавил: “Мне интересно, как ты считаешь, когда ты будешь готова вернуться домой?” Без
всякого колебания Барбара ответила: “Я думаю, что буду готова очень скоро. Осталось решить всего несколько проблем.
Может быть, за один или два визита я все завершу”. Консультант отметил, что, конечно, все проблемы не будут решены за один
раз, но что, возможно, она усвоила новый метод борьбы с ними. Она согласилась и добавила, что ей не помешают несколько
проблем, которые она возьмет с собой домой. Было запланировано еще две беседы.
Конструктивная установка, которую ей удалось выработать, и растущая уверенность в собственных силах
довольно очевидны. Однако, когда следующая беседа началась с упоминания того, что она является
предпоследней, ее самоуверенность слегка поколебалась.
Пятнадцатая беседа. После нескольких ничего не значащих фраз она задумалась на минуту и сказала: “Я думала, что
в этот раз выболтаю все. У меня просто не было времени собраться с мыслями, наверное, как мне кажется, у меня не все так
хорошо в последнее время, и эти ощущения мешают мне”. Консультант напомнил ей, что в последний раз, когда у нее были
такие чувства, она сумела определить причину их возникновения. Она сказала: “Я не знаю, почему они возникли сейчас. Я не
могу понять. Вы можете мне объяснить?” Консультант спросил: “Что ты думаешь о поездке домой?” Она ответила, что с
нетерпением ждала этого. Консультант предположил, что, несмотря на это, поездка домой также подразумевает ряд проблем.
Она немного поговорила об этом, а потом некоторое время сидела молча. “Вы знаете, я так много думала об этой встрече, я
почти мечтала о ней. Я думала, приду сюда, прыгая от радости и смеясь, и вот — я плачу. У меня просто ком в горле. Я не
знаю, в чем дело. Я думаю, это нервы”. Консультант сказал: “Когда опыт значит много для тебя, тяжело думать о том, что он
пройдет”.
Этот отрывок содержит несколько интересных моментов. Столкнувшись с необходимостью завершения
терапевтического взаимодействия, Барбара понимает, что привыкла к этим встречам, несмотря на свое огромное
желание уехать. Консультант сначала интерпретирует ее отношение как страх перед будущим, но Барбара отвергает такое объяснение. Когда в ходе беседы консультант указывает, что имеет место ощущение личной потери и
сожаления, Барбара уже может продолжать и далее говорит о своих планах поехать домой, очень четко фиксирует
новый достигнутый ею инсайт, а к концу беседы старается сформулировать новое ощущение целостности, которое
она испытывает. Обратимся к записи:
Барбара признает, что настало время прощаться и готовиться к отъезду. Она задает вопрос теоретического характера:
“Является ли разум и личность разными категориями или они — одно и то же? Мне казалось, что они в чем-то противоречат друг другу. Теперь я единое целое”. Консультант ответил, что ответ на вопрос, который она затронула, во многом
зависит от определения. Важно то, что она чувствует, это — единое целое, и может двигаться дальше в том же направлении.
Она продолжила: “Знаете, иногда я как будто разрываюсь на куски, но большую часть времени мне кажется, что я — это
единый организм”. Она уходит в хорошем жизнерадостном настроении.
В последней беседе Барбара проявляет гораздо меньше эмоций, чем в предшествующей. Она говорит о том, что люди
замечают в ней перемены и как она с нетерпением ждет возвращения домой. Она говорит о недавней вечеринке, где было
несколько молодых людей, которых она раньше не знала.
Шестнадцатая беседа. “Вы знаете, все люди говорят: “Ты так изменилась”. Парень, который зашел ко мне во второй
раз, в конце концов сказал: “Я едва узнаю тебя, ты так изменилась. Ты стала почти такой же, как мы”. Ему показалось, что я во
многом стала другой. А один раз он сказал:
“Ты больше стала похожа на человека”. Я думаю, до этого я обращалась с людьми слишком высокомерно. Теперь девчонки хотят, чтобы я оставалась с ними подольше и приходила на их вечеринки. Я думаю, это будут молодежные вечеринки,
мне кажется, что дома у нас таких не будет”. Она говорит о том, что чувствует себя более приспособленной в социальном
плане, и о том, что сверстники стали любить ее больше. Только к концу беседы Барбара опять демонстрирует явное желание
зацепиться за ситуацию консультирования, но она решительно оставляет эту мысль.
Она все еще пытается продолжить беседу, хотя время закончилось. Она смотрит на свой список, снова пытается
вспомнить то, что забыла. Консультант говорит: “Мы могли бы разговаривать еще долго, не правда ли?” Она отвечает: “Да, но
мне кажется, я задала все вопросы, которые хотела”. Потом она начинает подводить беседу к завершению, говоря об
улучшении, которое она в себе чувствует. “Вы знаете, до сих пор меня интересовали только обязательства и достижения.
Теперь я думаю, что достижения и развлечения со сверстниками можно научиться совмещать. Я могу проделать нечто
оригинальное, и они, возможно, даже не догадаются об этом, но я буду веселиться и развлекаться с ними и не буду чувствовать
себя не такой, как они, или лучше их”. Она искренне благодарит консультанта за полученную помощь и прощается.
В этих фрагментах отражены удовлетворительные результаты серии терапевтических сеансов. Как только
девочка обрела достаточную независимость и уверенность в себе, она почувствовала, что может расстаться с
консультантом. Ее пугала мысль о полной независимости, но в конце концов она посчитала эту проблему не более
серьезной, чем те вопросы, с которыми она день за днем сталкивалась в ходе терапевтических сеансов. Постепенно
Барбара приходит к пониманию того, что ей хочется завершить лечение, и осуществляет это решение, чувствуя,
как она говорит, “ком в горле”, но признавая, что это ненадолго. Процесс консультирования достиг своей цели,
помог девочке стать более организованным человеком, ориентированным на здоровые цели, которые она четко
видит и в пользу которых делает трезвый выбор. Она не освободилась от проблем, и не было с ее стороны какихлибо попыток достичь искусственных целей. Она смогла освободиться от сковывающих ее противоречий, которые
затрудняли ее движение к решению проблем, и это поможет ей быть более успешной и более зрелой личностью в
будущем. Она не достигла абсолютного инсайта относительно своего поведения, но это и не было целью консультирования. Она пришла к тому, что можно было бы назвать “действующим инсайтом”, достаточным, чтобы дать
ей возможность решать насущные проблемы и продолжить рост, который неизбежен. Может быть, когда-нибудь в
будущем ей понадобится дополнительная помощь, но такая вероятность резко снижена за счет достигшей и возросшей эмоциональной зрелости.
Роль консультанта. Только что описанный пример наглядно отражает роль консультанта, которую он
выполняет в процессе приведения терапии к здоровому завершению. Однако мы можем выделить составляющие
его поведения на завершающем этапе терапии в более общем виде.
Важно, чтобы терапевт был внимательным к успеху клиента, и, как только возросшая независимость
станет очевидной, он должен вынести на обсуждение возможность завершения терапевтических сеансов. Если
этого не сделать, клиент может почувствовать, что консультант не хочет, чтобы он уходил. В одном из случаев
миссис Дж. на предпоследней беседе рассказывает, как успешно она поладила со своей дочерью, подчеркнув, что
“теперь все изменилось”.
Наступила длинная пауза. Консультант сказал: “Поскольку дела идут так гладко, и, на мой взгляд, все уже
достаточно проработано, я хотел бы спросить вас, как долго вы с Патги еще хотели бы приходить к нам”. Миссис
Дж. засмеялась и ответила: “Я бы тоже хотела это знать”. После некоторого обсуждения они договорились, что
встретятся еще раз, и все.
Очевидно, что миссис Дж. испытала чувство облегчения оттого, что консультант сам затронул этот
вопрос.
Вероятно, нет необходимости добавлять, что консультанту не следует делать попыток удерживать
клиента, даже если он чувствует, что не все проблемы до конца решены и инсайт не завершен. Если клиент
наметил приблизительные цели и обладает достаточным мужеством и уверенностью, чтобы работать над ними, то
после завершения консультирования эффективность его самоосознания, эффективность его действий при
движении к цели будут скорее увеличиваться, нежели уменьшаться. Консультант должен научиться получать
личное удовлетворение от успехов клиента на пути роста, а не от поддержания его зависимости.
Некоторые терапевты, например, Ранк, поддерживают такую точку зрения, что жесткие временные
границы должны быть установлены заранее. Это кажется не совсем разумным. Окончание работы должно
определяться в основном самим клиентом, опять же при непосредственной помощи консультанта, который
уточняет спорные моменты, возникающие в связи с завершением терапии. Если они разрешены, мы можем быть
уверены, что клиент сделает более зрелый выбор.
Как правило, окончание работы наступает раньше, а не позже срока, ожидаемого консультантом. Мы
настолько привыкли мыслить в терминах нерешенных проблем, что не можем в достаточной степени осознать
готовность клиента вновь “управлять своей лодкой”. Зачастую темп заключительной беседы настолько превышает
темп предшествующих сессий, что консультант не успевает полностью осознать значение всего материала. Было
проделано так много шагов, клиент уже достиг такой уверенности в собственных силах, что консультант с
нетерпением ждет дальнейших бесед, предвкушая решение всех проблем, с которыми столкнулся клиент, позабыв,
что эти шаги и эта уверенность уже сами по себе показатель того, что конец близок и что дальнейшая помощь уже
не нужна.
Консультирование глазами клиента
Случается, что в последней беседе клиент пытается сформулировать, что же значит для него подобный
опыт. Это спонтанное выражение заслуживает нашего внимания, потому что оно во многом совпадает со взглядом
на консультирование, которого придерживается автор книги. Испытывая новые ощущения, клиент старается описать их своими словами и, исходя из собственного переживания, дать понять, насколько они значимы для него.
Иногда эти утверждения бывают очень краткими. Один молодой человек, чья предыдущая жизнь была, без преувеличения, фактически искалечена его чувством неадекватности, говорит: “Я знаю теперь, чего я хочу, и я чувствую некоторую уверенность в правоте своих мыслей. Моя жена замечает большие перемены во мне”. Женщина,
которая боролась с семейными проблемами и испытывала трудность при обращении со своим трудновоспитуемым
сыном, прокомментировала произошедшее с ней так: “Это совсем не похоже на визит к моему врачу. Я пыталась
поговорить с ним об этом, но ничего не получилось. Здесь я чувствую, что никто не давит на меня, нет никаких
наставлений или указаний”. Данное утверждение имеет особенное значение, поскольку ранее во время
терапевтических сеансов эта же женщина настаивала на том, что консультант должен говорить ей, что делать, и
давать ответы на все ее вопросы.
Девушка-подросток высказывает мнение по поводу того, что значил для нее консультант, а также
выражает свое представление о процессе консультирования следующим образом:
“Я думала о том, что вы для меня значите. Вы как будто бы были мной — частью меня. Вы были не
человеком, а уравновешивающим механизмом. Будто я говорю с собой, но есть кто-то еще, кто слушает и
старается думать вместе со мной. Я просто избавилась от груза накопившихся чувств. Я не иду за советом. Нет,
иногда иду и за этим тоже. Но тогда я сознаю, что хочу совета. Я действительно чувствую себя не в своей тарелке,
когда вы становитесь обычным человеком. То, что вы действительно делаете, — так это даете человеку
возможность говорить и комментируете то, чем это вызвано, вместо того чтобы ходить по кругу. Вот почему я
говорю, что вы — уравновешивающий механизм. Сейчас все иначе, а когда я в первый раз встретилась с вами, вы
были обычным человеком. Вы мне не понравились, потому что затрагивали болезненные вопросы. Теперь я знаю,
вы будете обычным человеком, когда мне это понадобится. А в остальное время вы тот, с кем можно выпустить
пар, с кем можно выговориться, чтобы принять решение” ( Из статьи “Intensive Treatment with Adolescent Girls” Вирджинии
Льюис в журнале “Психологическое консультирование”, IV, 1940.).
Ее сжатое изложение сути консультирования как процесса: “Вы... даете человеку возможность говорить и
комментируете то, чем это вызвано, вместо того чтобы ходить по кругу” — бесценное утверждение, которое она
связывает с так называемым фактором облегчения в ходе выражения эмоций, а также с определяющей функцией
консультанта в этом процессе. И когда она заключает, что консультант — “это тот, с кем можно выговориться,
чтобы принять решение”, она выделяет еще один существенный элемент консультирования — создание ситуации,
в которой может быть сделан четкий выбор.
Возможно, самое красноречивое высказывание о процессе осмысления клиентом сути консультирования
зафиксировано в одной из фонограмм, сделанной на одной из последних успешных бесед с одним студентом. В
своей манере говорить дрожащим, запинающимся голосом, с трудом подбирая слова, чтобы описать новый опыт,
полученный им в ходе лечения, он смог сформулировать большинство существенных элементов, составляющих
суть успешной терапии.
С. Ну, об этом все, я думаю, пока — вот что у меня на уме сейчас.
К. Хорошо, вы помните наш договор — во всех случаях, когда мы уже все обговорили по какому-то вопросу и нам
нечего сказать, мы прерываем...
С. До следующего раза.
К. ...Встречу до следующего раза, и если в какой-то из моментов беседы вы почувствовали, что не можете сказать
ничего особенного, то мы прерываем сеанс, если понадобится, сразу после его начала.
С. Хорошо. Хорошо, я — э-э — тут есть кое-что, о чем я хотел бы поговорить. Я просто не знаю, как это сформулировать, но мне нравится все это. Я имею в виду — э-э — если, если ты разговариваешь с кем-то в подобной манере, то
всплывает нечто, что ты прятал, хранил, — то, чего пытался избегать, — и ты избегал, просто не допускал этого в сознание. Но
ты входишь в эту дверь, и у тебя появляется достаточно сообразительности, чтобы — когда вы здесь — рассказать вам, но не
просто рассказать — это может не дать никакого эффекта, но, когда ты говоришь вслух и слышишь сказанное, — это заставляет
тебя задуматься над произнесенными словами и даже заставляет тебя иногда что-то предпринять.
К. То есть в данном случае вы чувствуете, что, вероятно, все это не было бесполезным.
С. Да, я уверен в этом.
Заметьте, как правильно это путанное в грамматическом смысле высказывание объясняет, что терапия
значит для клиента: освобождение от ранее подавляемых установок, которые клиент “пытался избегать”, ясное
восприятие себя и ситуации: “...Когда ты говоришь вслух и слышишь сказанное, — это заставляет тебя задуматься
над произнесенными словами” и, наконец, мужество предпринять позитивное действие: “Это даже заставляет тебя
иногда что-то предпринять”. Такие утверждения показывают, что структурирование ситуации консультантом и
усилия, которые он предпринимает, чтобы удержаться от директивных шагов в процессе консультирования, постепенно осознаются клиентом как факторы, в высшей степени содействующие поиску новых примеров. Эти высказывания, видимо, достаточно определенно отражают то, что процесс, который мы обсуждаем, — естественное
следствие прогресса, который переживается клиентом и к тому же подкрепляется консультантом.
Другие проблемы
Какова продолжительность процесса консультирования?
Большинство ориентированных на практику читателей прежде всего зададут вопрос: “Как долго
продолжается консультирование?” Конечно, не существует точного ответа на этот вопрос. Продолжительность
процесса консультирования зависит от степени неприспособленности пациента, мастерства консультанта,
готовности клиента принять помощь и, вероятно, в некоторой степени от интеллектуалыюго развития клиента. Тем
не менее не стоит оставлять этот вопрос без внимания.
Есть все основания полагать, что продолжительность консультирования напрямую связана с тем,
насколько искусно и тщательно работает консультант. Если свободному выходу эмоций клиента не препятствует
небрежная работа консультанта, если эмоциональные отношения воспринимаются консультантом адекватно, если
инсайт возрастает благодаря умело подобранным интерпретациям, клиент скорее всего будет способен
самостоятельно разбираться со своими проблемами после шести-пятнадцати сеансов, а не после пятидесяти.
Эти цифры достаточно условны, но, видимо, все же существует определенный темп терапевтического
процесса, и достижение прогресса в течение трех месяцев еженедельных контактов более вероятно, чем в течение
года.
Если исключить те случаи, когда индивид демонстрирует крайнюю степень неприспособленности или
представляет собой глубокого невротика, то иногда двух, четырех или шести сеансов бывает достаточно, чтобы
клиент получил необходимый объем помощи, хотя в таких случаях ряд терапевтических шагов может иметь место
только в очень сжатой форме.
Автор убежден, что в большинстве случаев значительного превышения указанного количества сеансов,
терапия приводит к успеху большей частью вопреки, а не благодаря терапевтическому подходу консультанта. В
таких случаях движение индивида к зрелости и росту настолько сильно, что консультирование проходит успешно,
несмотря на множество ошибок в самом процессе. Это убеждение зародилось в ходе тщательного анализа
записанных бесед, в которых каждый мог бы обнаружить множество примеров торможения лечебного процесса.
Это происходит из-за различного рода ошибок консультанта, о которых мы говорили ранее. Такие ошибки могут
отсрочить выражение значимых установок, несмотря на готовность к этому со стороны клиента, и они не
проявятся до следующей беседы, потому что были ошибочно заблокированы консультантом. Ряд таких грубых
ошибок может продлить терапию. У читателя может возникнуть совсем нежелательная установка, будто бы
количество сеансов напрямую связано с глубиной терапевтических контактов. Вовсе не обязательно. Здесь есть
другая сторона: желание найти кратчайший путь, пытаясь повысить темп работы клиента, почти всегда
увеличивает количество бесед, необходимых для его прогресса. Краткосрочная успешная терапия требует
величайшего мастерства и предельной концентрации на клиенте.
В ходе этих комментариев автоматически всплывают вопросы, связанные с психоанализом, особенно с
ортодоксальным, предмет гордости которого — длящиеся годами ежедневные сеансы, необходимые для какой-то
реальной психологической переориентации. Автор воздерживался по ходу книги от любых попыток оспаривания
заслуг той или иной психологической школы и не хотел бы и сейчас прибегать к этому. Однако определенные вопросы, видимо, могли бы стать основой для поиска весьма полезных ответов. Какова цель фрейдовского психоанализа? Заключается ли она в том, чтобы дать индивиду возможность двигаться дальше независимой единицей или
просто получить законченную топографическую карту его личности? Заключается ли эта цель в здоровой,
самонаправляющей активности или в полном осмыслении причин всего его поведения? Не правда ли, что
фрейдовский психоанализ, в отличие от клиент-центрированной терапии, которая здесь описывается,
предпринимает попытку навязать предвзятую интерпретацию, которая всегда затягивает, нежели ускоряет процесс
терапии? Можем ли мы предположить, что психоанализ Фрейда можно до некоторой степени ускорить за счет
тщательного анализа техники? Такие вопросы не означают критику, но просто ставят под сомнение фетиш,
связанный с большой про должительностью сеансов как с неким значимым индикатором оценки эффективности
процесса консультирования.
Результат неудачной терапии. Несмотря на сделанный из обсуждения этого вопроса вывод, что
промахов в консультировании можно избежать с помощью адекватной ориентации на основные принципы,
направляющие консультирование как терапевтический подход, а также с помощью адекватного управления самим
терапевтическим процессом, тем не менее мы должны признать, что консультант — это все же человек, и ему
свойственно ошибаться. Неудачи в консультировании могут нанести реальный вред, но их можно
проанализировать для того, чтобы по крайней мере в будущем попытаться исправить свои ошибки. На эту
проблему стоит обратить больше внимание.
Существует несколько причин; из-за которых процесс оказания терапевтической помощи может оказаться
неудачным. Несомненно, самая распространенная причина подобных неудач — небрежность в отношениях со стороны консультанта. В суматохе повседневной работы может легко показаться, что благие намерения могут заменить усердие или старательность. Проходит время, и консультант получает горький урок от этой ошибки. Однако
существуют другие причины неудач, большинство из которых можно объяснить тем, что в первую очередь сам
клиент не подходит для консультирования. Либо серьезную помеху для его роста оказывают факторы внешнего
окружения, либо индивид плохо контролирует свою жизненную ситуацию, чтобы быть способным на позитивные
изменения. Может быть допущена ошибка при оценке ситуации. К примеру, подросток был отобран для консультирования в надежде (которая на деле не оправдалась) на то, что он достаточно независим от родителей. Поэтому
ему вместе с родителями потребуется время, чтобы достичь прогресса в ходе терапии. Несомненно, что
болыиинсгво неудач в консультировании происходят по одной из этих двух причин — либо клиенты в принципе
не готовы для консультационной работы, либо консультант допустил существенный промах в своей работе.
Иногда опытный консультант может проследить некоторые характерные черты развития подобных
неудач. В некоторых случаях, когда продолжающиеся сеансы не приводят клиента ни к какому улучшению, он
начинает раздражаться, его сопротивление растет, он становится все более враждебным по отношению к
консультанту, терапевтической ситуации в целом. Консультант, чувствуя, что процесс выходит из-под его
контроля, собрав все силы, оказывает все более настойчивое давление, начинает напрямую атаковать проблему.
Клиенту не удается достичь какого-то результата. Дело закрывается “ввиду неспособности к сотрудничеству”. В
других случаях клиент добивается определенных обнадеживающих результатов, но постепенно становится все
более и более зависимым от консультанта. Несчастный консультант, встревоженный тем, что взял на себя
слишком большую ответственность за управление судьбой человека, пытается оттолкнуть его от себя. Ему
становится тяжело видеть клиента, контакты приобретают все более редкий характер, в конце концов консультант
настаивает на том, что клиент должен сам контролировать свою жизнь, и отношения разрываются, оставляя
консультанта с чувством вины — единственным доказательством того, что была проделана какая-то работа.
В большинстве случаев неудачного течения консультирования и консультант, и клиент чувствуют, что
процесс, видимо, протекает не должным образом. Оказываясь неспособными проанализировать ситуацию и найти
причину, они оба начинают защищаться и мстить, контакты прекращаются с вероятностью того, что обеим сторонам был причинен вред. Однако даже в тех случаях, когда консультант не способен к анализу причины неудачи,
такой негативный исход вовсе не обязателен.
Когда кажется, что процесс консультирования начинает развиваться в неверном направлении, когда
консультанту приходится задуматься, почему он наталкивается на сопротивление, почему клиент не
прогрессирует, почему ситуация кажется хуже, чем она была в начале терапии, первый шаг — это, естественно,
проанализировать возможные причины. Для консультанта наступает момент, когда нужно тщательно взвесить, не
была ли допущена ошибка в процессе консультирования. На этом этапе ему следует подробно изучить запись
сеансов, с целью обнаружения ошибки. Не был ли он слишком директивен? Не стремился ли он к слишком
скорому решению? Не была ли интерпретация использована не очень рационально? Пытался ли он решить
проблему по-своему, не следуя за клиентом? Не помешал ли он каким-то образом выражению чувств и эмоций?
Эти и другие вопросы, которые рассматривались нами выше, должны быть тщательно проанализированы. Часто
причину можно найти и исправить. Во многом обнадеживает то, что люди настолько страстно стремятся к росту и
поиску путей выхода из трудных ситуаций, что, даже несмотря на множество возможных ошибок и во многом
неудачное консультирование, конструктивные результаты могут быть достигнуты в ходе исправления этих
ошибок. Никогда не поздно скрупулезно проанализировать причины неудач.
Однако, если мы будем смотреть на вещи реально, мы признаем, что в некоторых случаях консультант
чрезмерно вовлечен в свою работу, слишком уязвим в этом отношении, чтобы признать свои ошибки. Он не всегда
имеет возможность получить помощь более опытного специалиста или просто коллеги (супервизора), чтобы
вскрыть не замеченные им промахи. Другими словами, есть такие случаи, когда неудачи в консультировании
неизбежны, несмотря на все благие намерения консультанта обнаружить их причину. Что может быть предложено
в таких случаях?
Искреннее признание неудачи как консультантом, так и клиентом обладает реальной силой, помогающей
предотвратить защитные реакции с обеих сторон. Здесь можно привести примерное высказывание консультанта в
связи с таким случаем: “По-моему, мы вообще не продвигаемся. Возможно, это происходит из-за недостатка моего
мастерства. Возможно, вследствие некоторого нежелания с вашей стороны. Но в любом случае, если оставить в
стороне какие бы то ни было обвинения, ясно, что мы не достигаем необходимого результата. Не следует ли нам
сделать перерыв в сеансах, или вы хотите продолжить их еще некоторое время с надеждой, что мы все-таки можем
добиться какого-то удовлетворения?” Такое четкое определение ситуации — наиболее продуктивный вариант. Оно
освобождает клиента от необходимости атаковать консультанта. Кроме того, оно открывает для него ряд новых
перспектив.
Это может привести к завершению терапевтических сеансов по взаимной договоренности сторон. Если
подобное происходит, разрыв отношений вполне понятен и протекает без всякого антагонизма и чувства вины.
Клиент будет чувствовать, что у него есть возможность вернуться через некоторое время или обратиться к любому
другому консультанту, если он посчитает, что кто-нибудь другой сможет ему помочь. В то же время это может
привести к осмыслению препятствий на пути прогресса в лечении и, соответственно, к новому развитию терапии.
Автору вспоминается серия встреч с одной женщиной, когда, как это стало понятно сейчас, консультирование
было проведено неудачно. Поскольку в ее отношении к сыну не было достигнуто никакого прогресса, консультант
просто констатировал, что, по-видимому, сеансы не принесли пользы и что, наверно, их не стоит продолжать.
Казалось, что женщина согласилась с этим, и было очевидно, что встречи завершились, но, уходя, она спросила:
“Вы когда-нибудь работали со взрослыми?” Получив утвердительный ответ, она снова села и начала рассказывать
о всех своих семейных несчастьях, ставших причиной ее неудачного обращения с сыном, но которое она не желала
признавать до тех пор, пока мальчик не продемонстрировал совершенно очевидную необходимость в терапии. То
есть если сложившееся тупиковое положение, в котором оказались и клиент, и консультант, четко констатируется
и признается обеими сторонами, то обе стороны способны принять это без негативизма, и не исключено, что
смогут найти способ преодоления этой ситуации. Если нет, то по крайней мере сеансы прекратятся без вражды и
чувства вины.
Стоит, однако, сделать одно предостережение. Консультирование нельзя слишком затягивать, если не
наблюдается никакого прогресса. Если тщательный анализ бесед показывает, что на протяжении нескольких
сеансов существенного улучшения нет и никакого продвижения в терапии не зафиксировано, консультант должен
задуматься, не лучше ли прекратить лечение. В противовес мнению неопытного консультанта необходимо
отметить, что неудачные беседы чаще выходят за рамки временных ограничений, нежели успешные. Точно так же
сеансы, которые все продолжаются и продолжаются без какого бы то ни было изменения, свидетельствуют в
целом о провале в работе. Лучше всего в таких случаях постараться обнаружить причины сложившейся тупиковой
ситуации, а если и это не удается сделать, подвести консультирование к завершению. Несмотря на то, что такой
финал подразумевает отсутствие всяческого успеха, он не повлечет за собой дальнейшего конфликта, а также не
осложнит клиенту поиск помощи в будущем.
Заключение
Когда клиент достигает инсайта и приходит к самоосмыслению, выбирая новые цели, которые
переориентируют его жизнь, консультирование входит в свою завершающую фазу, имеющую определенные
отличительные признаки. Клиент обретает уверенность в себе, когда переживает новый инсайт, и предпринимает
все больше позитивных действий, направленных на достижение своей цели. Ощущая эту уверенность, он
стремится закончить терапию, хотя в то же время боится потерять поддержку. Признание консультантом этой
амбивалентности позволяет клиенту ясно увидеть выбор, стоящий перед ним, и достичь убежденности в том, что
он способен самостоятельно разрешать свои проблемы. Консультант способствует этому, помогая индивиду
ощутить полную свободу выбора, — прекратить взаимоотношения, как только он будет готов к этому. Обычно
завершение консультирования сопровождается чувством потери для обеих сторон, но вместе с тем взаимным
признанием того, что независимость — еще одна позитивная ступень к зрелости. Даже если в ходе
консультирования не было достигнуто успеха, как правило, можно завершить работу достаточно конструктивным
способом.
Продолжительность терапевтического процесса также зависит от умения консультанта поддерживать
клиент-центрированный контакт в ходе терапии в той же мере, как и от степени неприспособленности клиента или
от любого другого фактора.
На последних сеансах довольно часто становится ясно, что клиент принял необычную структуру
терапевтической ситуации и осознает, как он использовал ее для своего собственного роста. Спонтанные
высказывания клиентов еще раз подтверждают один из тезисов данной книги, что клиент-центрированное
терапевтическое взаимоотношение высвобождает движущие силы так, как это невозможно ни при каком другом
типе взаимодействия.
Глава 9
Ряд практических вопросов
В предыдущих главах была предпринята попытка довести до читателя смысл конкретного и понятного
процесса, при помощи которого консультирование достигает своей цели. Была поставлена задача добиться
понимания того факта, что этот процесс характеризуется единством и последовательностью, что он развивается по
предсказуемой и упорядоченной схеме, что его различные аспекты могут быть подвержены объективной оценке.
При такой концентрации внимания на сущностных принципах консультирования многие другие вопросы, которые
весьма законно могли возникнуть, несколько игнорировались. Мы избегали тех из них, которые могли бы
заставить нас обратить все внимание скорее на какие-то несущественные, чем на значимые детали
консультирования, вопросов, основанных на совершенно иных концепциях консультирования и ведущих лишь к
предположениям. Однако, закончив обзор процесса терапии, мы можем теперь обратиться к некоторым более
насущным практическим вопросам, часто возникающим по поводу консультирования в целом или в отношении
клиент-центрированного подхода к терапии, в частности. Мы не будем пытаться ответить на все имеющиеся
вопросы, но определенные комментарии могут оказаться весьма полезными для формирования более адекватного
представления. При рассмотрении вопросов не будет соблюдаться никакого определенного порядка, за
исключением того, что самые важные и значимые моменты будут помещены в самом конце. Для того чтобы
читатель мог легко выбрать то, что интересует его в большей степени, каждая тема выделена в форме
специального вопроса.
Какой должна быть продолжительность терапевтических бесед? У нас нет необходимых
экспериментальных данных, чтобы ответить на этот вопрос. Вполне очевидно, что известный участникам беседы
предел, будь то предел, ограниченный пятнадцатью, тридцатью или сорока пятью минутами, — более важный
фактор, чем фактическая продолжительность беседы. Автор считает, что уделять больше одного часа для одной
беседы неразумно, хотя консультанты Вестерн Электрик Компани, чья цель — поощрение полного свободного
выражения установок и эмоций, отмечают, что их беседы в среднем продолжаются по восемьдесят минут.
Некоторые беседы продолжительностью в один час, особенно в начале консультирования, от начала до
конца заполнены очень важным материалом. Когда эмоции уже выражены и беседа в большей мере направлена на
достижение инсайта и на выполнение тех решений, в основе которых лежат новые шаги, клиент может
предпочесть какой-то отрезок часа посвятить беседе, где будет избегать своих актуальных проблем, с которыми он
борется. В таких случаях только приближающееся окончание сеанса может заставить его выражать мысли или
принять решение, в отношении которого он испытывает амбивалентные чувства. В ряде случаев такого рода
весьма вероятно, что как за короткое время, так и за более продолжительное можно добиться одинакового по силе
и глубине прогресса. Чтобы окончательно решить этот вопрос, видимо, необходимо экспериментальное
консультирование, включающее запись бесед.
Каким должен быть интервал между беседами? Этот вопрос также требует экспериментального
изучения. Казалось бы, ясно, что встречи не должны назначаться через слишком короткие промежутки времени.
Возможно, нет какого-то решительного оправдания ежедневных сеансов, которыми прославился классический
психоанализ. Такие ежедневные сеансы необходимы только тогда, когда процесс фокусируется в значительной
степени на терапевте, нежели на клиенте. Интервью с промежутком в несколько дней или еженедельные встречи
представляются наиболее эффективными, дающими клиенту возможность ассимилировать свои приобретения,
достичь в определенной степени нового инсайта и предпринять действия, которые будут способствовать его росту.
Что необходимо предпринять консультанту, когда последовательность сеансов прерывается? Во
многих организациях, где практикуется директивный тип консультирования, случаи прерывания сеансов
составляют значительную долю всей терапевтической работы. Автор не особенно надеется, что его утверждение о
том, что в практике клиент-центрированной терапии, о которой речь шла выше, срыв сеансов почти не
встречается, будет принято на веру. Несмотря ни на что, это утверждение истинно. Человек может заболеть, может
сломаться транспорт, но, если эти неприятности возникают внезапно, клиент сообщает об этом консультанту.
Назначенный сеанс не отменяется без уведомления, при условии, что не было допущено какого-то ошибочного
действия в процессе консультирования.
В случае сорвавшейся встречи консультанту следует предпринять два необходимых шага. Первый — это
изучение записей, в частности относящихся к последней беседе. Имело ли место некоторое давление с его
стороны, способное вызвать сопротивление? Не была ли интерпретация слишком поспешной? Не оказался ли
клиент лицом к лицу перед выбором, к которому еще не был готов? Не показал ли он своим состоянием, что готов
к завершению сеансов, и не было ли проигнорировано или не принято консультантом это его новое чувство
независимости? Вероятно, что один из этих факторов будет обнаружен в качестве причины либо срыва
назначенной встречи, либо нежелания клиента предупредить консультанта.
Второй шаг заключается в том, чтобы постараться, насколько это возможно, сделать так, чтобы клиенту
было легко вернуться, одновременно дав ему понять, что, если он предпочтет не возвращаться, этот результат
также приемлем для консультанта. Чаще всего наиболее подходящим средством для этого служит письмо. Такое
сообщение можно сформулировать следующим образом: “После того, как Вы в среду не пришли на сеанс, я
подумал, что это может означать, что Вы больше не хотите продолжать наши встречи. Я знаю, что иногда люди
достигают того момента, когда они не хотят больше участвовать в подобных беседах. Тем не менее если у Вас
появится желание прийти еще раз, я с радостью организую это. Пожалуйста, не стесняйтесь и звоните мне в любое
время, сообщите, когда Вы сможете встретиться со мной, и я назначу удобное нам обоим время встречи”. Это не
образец, но в нем отражены определенные важные моменты. Консультант не выражает никакого разочарования,
поскольку это может создать ложное впечатление, будто клиенту не удалось каким-то образом помочь
консультанту или что он приходит только потому, что консультант желает этого. В письме не назначается новая
встреча, а право выбора остается за клиентом. Он сам должен решить, хочет он получить помощь или нет.
Сообщение составлено таким образом, что, если клиент никогда не ответит, чувство вины по поводу прерывания
сеансов будет сведено к минимуму. Это важно, поскольку означает, что клиент получает возможность вернуться в
любое время, если ему потребуется помощь.
Следует ли консультанту делать записи во время беседы? По некоторым причинам этот вопрос,
наверное, вызовет большое возмущение у большинства консультантов. Можно сказать с уверенностью, что успех
терапии напрямую зависит от точности записи. В ходе терапевтического взаимодействия мы имеем дело с
тончайшими и неуловимыми факторами. Чем достовернее мы зафиксируем процесс, тем точнее мы сможем
определить, что же на самом деле происходит и какие были допущены ошибки. Истинность этого положения
полностью подтверждается тем, что записанные на фонограмму беседы обладают огромной ценностью с точки
зрения обучения, о чем довольно подробно говорилось ранее. Консультанты единогласно отмечают, что
прослушивание собственных бесед, даже без критических замечаний, а особенно если это сопровождается
некоторой конструктивной критикой, было одним из самых полезных, с точки зрения практических навыков,
инструментов в их учебной терапевтической подготовке.
Развивая эту мысль, нужно отметить, что достаточно подробные записи, содержащие как высказывания
консультанта, так и слова клиента, следует, если это возможно, делать во время беседы. В этом смысле весьма
полезна форма диалога с краткими высказываниями.
Однако мы еще не затронули основную причину, которая порождает некоторую нерешительность по
поводу целесообразности ведения записей. Консультант боится, что клиент подумает, будто он пытается что-то
скрыть от него. Эта тревога возникает у него из-за собственного чувства вины. Если он не пытается что-то скрыть,
если сеансы первоначально задумывались как мероприятие, при участии в котором клиент может научиться
помогать самому себе, то тогда клиент не будет обеспокоен ведением записей, при условии, что ему объясняется
цель. Консультант может сказать что-нибудь, вроде: “Я надеюсь, вы не будете возражать, если я буду записывать
то, что вы говорите. Мне бы хотелось изучить ваши слова после сеанса, чтобы понять, чего мы достигли”. Или
консультант предлагал клиенту самому посмотреть эти записи, когда он того пожелает. Иногда такая просьба
высказывается по завершении терапевтического процесса, по результатам того, как у клиента созревает инсаит.
В какой форме должны вестись такие записи — должны ли они надиктовываться, стенографироваться или
быть частью текущей фонографической записи — это более сложный вопрос. Каждый консультант должен все записывать от начала до конца и очень тщательно изучать каждое высказывание. Однако во многих агентствах с целью непрерывного ведения записей в ходе беседы делаются пометки, которые служат рабочим материалом, а в
конце концов представляется только краткий отчет по проблемам, с которыми пришлось столкнуться, о достигнутом инсайте, первых позитивных действиях. Но когда двое консультантов работают с одной и той же ситуацией,
например, один — с родителем, другой — с ребенком, важно, чтобы каждый из них имел полное представление о
работе другого. Часто полная запись беседы является для этого лучшим средством. В целом такие вопросы
должны определяться задачей и функцией организации: учебная, исследовательская или в чистом виде
психологическая услуга. Более полная запись необходима скорее в первых двух, чем в третьем случае.
Что делать, если клиент говорит неправду? В дискуссиях по поводу практики консультирования этому
вопросу никогда не удавалось “поднять свою седую голову”. При диагностике неприспособленных индивидов
иногда необходимо знать, является их утверждение объективной истиной или ложью. При расследовании преступления, возможно, есть некоторое различие в формулировке проблемы, связанной с тем, совершил ли человек
правонарушение и сейчас отрицает это, или он говорит правду, отрицая свое участие. При терапевтическом лечении, однако, такие объективные факты абсолютно несущественны. Единственное, что имеет значение для терапии, — это чувства, которые клиент способен привнести в ситуацию.
Соответственно, нам нет нужды волноваться по поводу того, истинны или ложны высказывания клиента.
Его эмоциональное отношение — вот элемент, который значим. Таким образом, говорит ли студент правду,
утверждая, что он получил низкую оценку по предмету, потому что у профессора было предвзятое отношение к
нему, менее важно для консультирования, чем его чувство, что он подвергается гонению. Когда ему позволяют
выговориться, он обязательно придет к более реалистичной оценке фактов, и со временем консультант скорее
всего узнает правду, но для консультирования это вовсе не обязательно.
Конечно, можно расспросить клиента, чтобы попытаться выяснить, что же на самом деле произошло. Это
законная цель, тем более если речь идет о правовой работе, например. Но консультирование, или терапия, — это
совсем другая сфера. В большинстве случаев успешного консультирования полная запись бесед вскрывает ряд откровенных противоречий клиента как в его установках или фактах, так и в том и в другом одновременно. Это
большей частью примеры внутренних противоречивых отношений самого индивида, которые еще не были им
интегрированы. Они представляют две подвижные стороны его амбивалентного желания. Если консультант оспаривает это противоречие на интеллектуальном уровне, он скорее всего не сможет помочь индивиду достичь той
интеграции, которая приведет к согласию установок и отношений.
Влияет ли установление гонорара на консультирование? Существует множество примеров
терапевтических ситуаций, в которых оплата не соответствует затратам. При работе с учащимися средней школы,
например, ученик не в состоянии сам платить за себя, и оплата консультирования его родителями может наложить
отпечаток на зависимость, против которой он борется, чтобы обрести свободу. В то же время, когда клиент
взрослый или когда за помощью обращаются родитель и ребенок, гонорар может соответствовать реальным
затратам в терапии. Оплата вознаграждения, установленная на первоначальном этапе, может служить средством, с
помощью которого клиент может продемонстрировать всю серьезность своих намерений при посещении сеансов, а
также средством подкрепления его самоуважения во время принятия помощи от другого.
Существует несколько вопросов, связанных с эффективностью терапии, которые возникают при
установлении вознаграждения. Во-первых, вопрос оплаты, который нужно откровенно проговорить на первой
встрече, если, конечно, вообще подразумевается какая-то оплата, обеспечивает определенную степень
ответственности, которую клиент решает, принять или отвергнуть. Это его первая ступень в новом направлении
развития, начальное представление об усилиях, необходимых, чтобы работать с ситуацией. Во-вторых, оплата
обеспечивает мотивацию для более ускоренного продвижения вперед. Гонорар за каждый сеанс побуждает
индивида говорить настолько свободно, насколько возможно работать, чтобы добиться своего
усовершенствования в наиболее кратчайшие сроки. Оплата также отбрасывает всякую необходимость в чувстве
зависимости или благодарности, когда терапевтическая цель достигнута. Услуги оплачены. Обе стороны чем-то
пожертвовали в ходе работы.
Нужно подчеркнуть, что данные преимущества имеют место, если вознаграждение изначально
устанавливается в соответствии с финансовыми возможностями индивида. Цена, которую клиент не может
заплатить, не сводя при этом к минимуму свой бюджет, безусловно, может помешать лечению, став реальной
преградой для продолжения сеансов. В Центре содействия, директором которого был автор, вошло в практику
обсуждать размер оплаты отдельно с каждым родителем, который приводил своего ребенка к консультанту. В
руках опытного специалиста это предоставляло возможность дать понять клиенту, что он сделает все, что от него
можно ожидать, даже несмотря на то, что цена за сеанс десять центов или оплаты вообще нет.
В некоторых консультационных центрах для студентов и учащихся установленные правила сводились к
тому, что прямая оплата определялась для каждого студента за отдельную консультацию и непосредственно за
курс лечения и что студент мог последовательно использовать эти ресурсы так, как ему удобно. Это, без всякого
сомнения, хороший метод оказания услуг, он имеет некоторые преимущества в том, чтобы дать понять студенту,
что он — уважающий себя человек, который платит за полученную помощь. Однако других преимуществ, которые
уже были упомянуты, он не имеет.
В заключение этого краткого обсуждения проблемы гонорара нужно четко обозначить, что недирективное
консультирование может осуществляться весьма и весьма успешно, вне зависимости от того, назначено или нет
какое бы то ни было вознаграждение. В этом смысле оно отличается от ортодоксального психоанализа, в котором
оплата — почти обязательная часть лечения. Метод консультирования, рассматриваемый нами здесь,
предполагает, что клиент затрачивает много усилий в самом процессе. Терапевтическая процедура в целом во всех
отношениях делает акцент на его базовую автономию, которая является основой самоуважения. Таким образом, он
может использовать такую благоприятную атмосферу конструктивно, без ощущения того, что он должен
затрачиваться еще и в финансовом смысле. Автор не видит особого различия в процессе или в результате между
теми случаями, когда клиенты платили за услуги и когда оплаты не было.
Требуется ли от консультанта меньше усилий в отношении концентрации, анализа, ведения записи
и т. д. при использовании клиент-центрированной терапии? Этот вопрос со всей справедливостью возникает у
тех индивидов, которые привыкли к директивному стилю консультирования. Лучше всего ответить на него,
поговорив с практикующими консультантами, осваивающими технику недирективной беседы. По их мнению,
клиент-центрированная терапия требует значительно больших усилий от консультанта. Тот факт, что в рамках
данного подхода консультант говорит гораздо меньше, обязывает его при этом больше думать. Оставаться
постоянно восприимчивым к чувствам клиента, использовать слова не в качестве дубинки, а в качестве
хирургического инструмента, чтобы высвободить развивающие силы, — все это создает большое напряжение для
консультанта. Клиент-центрированная терапия, по сути, пытается перевести исцеляющую беседу из донаучной
стадии, где “что-то происходит”, так как исходит из добрых намерений, в то состояние, где каждая реакция со
стороны консультанта или консультируемого признается как нечто имеющее свое значение и свой эффект, либо
тормозящее, либо стимулирующее психологическое развитие клиента. Соответственно, записи, отчеты должны
быть более полными и'должны активно использоваться, а не просто выполнять роль попутной работы. В
перерывах между беседами такие пометки и записи должны быть тщательно изучены. Какие чувства выражал
клиент? Какие ошибки в осознании были допущены? Каков подлинный смысл утверждений, которые при
непрерывном темпе беседы были лишь смутно обозначены как нечто важное? Каковы установки, которые скорее
всего проявятся у клиента на следующей беседе? Консультант будет с гораздо большим вниманием относится к
реальным чувствам, если подробно изучит материалы предыдущего сеанса и предугадает напряжение, которое,
вероятно, будет иметь место на следующем сеансе.
Тщательный разбор фонографических записей подтверждает очевидность того факта, что большей частью
консультирование и так называемая психотерапия сравнимы с расчленением комара ножом мясника или с
обрабатыванием мельчайших растительных культур при помощи огромного трактора. Жизненно важно признать,
что процесс, который протекает во время беседы, настолько тонок, что те возможности роста, которые он
содержит, могут быть полностью уничтожены “силовым” методом, свойственным большинству наших
взаимоотношений. Чтобы понять действие незаметных на первый взгляд факторов, чтобы использовать их и
взаимодействовать с ними, требуется предельная концентрация и тщательный анализ, а также максимальная
полнота записей, которые отображают процесс во всех его мельчайших подробностях.
Может ли быть проведено консультирование, если возможен только очень непродолжительный
контакт? Этот вопрос уже поднимался нами в главе 6. Мы только повторим, что такие отношения в процессе
консультирования, которые здесь описаны, особенно важны, если контакт сводится к одному короткому сеансу.
Кажущиеся преимущества директивного подхода в условиях кратковременного сеанса совершенно не
соответствуют действительному положению вещей. Если мы будем четко представлять себе всю сложность
человеческой жизни, мы поймем, что за один час или менее маловероятно, что мы сможем реорганизовать
жизненную структуру индивида. Если мы осознаем это ограничение и откажемся от роли самоудовлетворенного
Яхве, то можно предложить весьма конкретный вид помощи, реальной даже за короткое время. Мы можем
побудить клиента к свободному выражению своих проблем и чувств, с которыми ему пришлось столкнуться, и
добиться более четкого осознания. Если мы потратим время на то, чтобы попытаться управлять им, появление
удовлетворения будет связано только с тем, что мы не увидим замешательства, зависимости и сопротивления,
которые последуют за нашим неоправданным вмешательством в его жизнь.
Можно ли консультировать друзей и родственников? Довольно часто, особенно у менее опытных
консультантов, возникает вопрос о том, можно ли эффективно помочь другу, у которого есть проблема, или соседу
по комнате в общежитии, или даже мужу или жене. В таких случаях желание помочь другому человеку
естественно. Однако требуется четко продумать формы, в которых наше участие может оказаться полезным
другим людям.
Как мы говорили в предыдущей главе, консультирование эффективно в основном потому, что
консультант, не будучи эмоционально глубоко вовлеченным в ситуацию, способен распознать чувства клиента,
вынести их на сознательное рассмотрение и дать клиенту возможность выбрать в процессе этого осмысления свое
собственное направление поведения. Нужно усвоить, что глубокие эмоции консультанта не эффективны для
осуществления задач консультирования. Муж не сможет быть хорошим консультантом для своей жены. Близкий
друг не будет способен одновременно исполнять роли хорошего друга и консультанта. Муж в первую очередь должен быть понимающим супругом, разрешая искренностью и участием взаимные супружеские проблемы. Друг
может лучше проявить свою дружбу, разделяя взгляды, являясь внимательным, понимающим слушателем и в
некотором роде источником эмоциональной поддержки. В таких случаях консультирование может быть успешным
лишь при условии, что участники процесса ясно осознают, что в этой ситуации имеет место их эмоциональная
вовлеченность.
Если отношения не столь близкие, например, в случае со знакомым, который ищет поддержки в
консультировании, оно может быть выполнено успешно, если терапевтические сеансы проходят со строгим
разделением между терапией и какими-то дружескими проявлениями.
Это обсуждение еще раз подчеркивает точку зрения, которая была освещена нами в главе 4.
Взаимоотношения во время консультирования отличаются от дружеских отношений или любых других близких
эмоциональных связей. Ничего хорошего от смешения различных типов взаимоотношений мы не получим. Как
родители, мы можем установить хорошие родительско-детские отношения, но это не означает, что мы станем
наилучшими консультантами для своих детей. Мы можем поддерживать глубокую привязанность к своим
друзьям, но, если мы попытаемся одновременно выступить в роли и консультанта, и друга, мы, вероятнее всего,
плохо справимся и с той, и с другой задачей. Даже врач не оперирует свою жену или своего ребенка. Он знает, что
не сможет быть полностью объективным и уверенным в собственной оценке, которая в другой ситуации была бы
иной. Эти же причины относятся и к консультированию.
В действительности индивид думает, что он должен вести себя как консультант по отношению к другу или
родственнику часто из-за того, что он стремится “переделать” другого человека. Одного этого достаточно, чтобы
сделать истинную терапию невозможной.
Каковы отношения психометрии и консультирования? Психометрические тесты были задуманы как
некоторая составная часть любой программы консультирования, и читатели, придерживающиеся соответствующей
точки зрения, могут быть озадачены тем, что эти тесты были едва упомянуты. Использование нами
психометрических методов, так же как и сбора анамнеза (упомянутое в главе 3), нуждается в тщательном
пересмотре в свете получения более глубоких знаний, относящихся к терапевтическому процессу. Мы не пытаемся
дать полный или окончательный ответ на этот вопрос, но наш ответ, основанный на предварительных результатах,
будет стимулировать более адекватное представление.
Не может быть никаких сомнений в том, что психометрические тесты способностей, достижений,
склонностей, интересов и личностных черт или приспособленности в первую очередь должны использоваться в
процессе диагностического исследования неприспособленных индивидов. Диагностическая оценка
трудновоспитуемых школьников, несовершеннолетних правонарушителей и взрослых преступников, которые
должны предстать перед судом, анализ кандидатов при приеме на работу или для найма на военную службу с
целью классификации на основе учета их предпочтений и задатков — вся эта трудоемкая работа прямо направлена
на получение информации именно при помощи психометрических тестов. В дальнейшем мы не намерены
подвергать сомнению значительную ценность тестирования при задачах подобного рода.
Какое место занимает тестирование в терапевтическом консультировании, не настолько ясно. Недостатки
использования тестов в начале проведения терапии аналогичны тем, которые были отмечены нами в отношении
использования анамнеза. Если психолог начинает свою работу с целой батареи тестов, то напрашивается вывод,
что он может предоставить клиенту решение всех его проблем. Точка зрения, поддерживаемая нами на протяжении всей книги, заключается в том, что такие “решения” не являются подлинными и оказывают весьма поверхностную помощь индивиду. Они направлены на то, чтобы сделать его либо слишком зависимым, либо оказывающим
сопротивление.
Но нельзя утверждать, что тесты совсем не применяются в консультировании. Вероятнее всего, в ряде
случаев они могут быть эффективными, если используются ближе к окончанию терапии, а главное — по просьбе
клиента. Например, студент может прийти к осознанию своей проблемы профессионального выбора и быть
готовым двигаться дальше. Однако он искренне признает, что у него нет достаточно объективного представления о
своих интересах и предпочтениях, необходимых для разумного выбора. Тогда консультант может предложить ему
соответствующие тесты, которые могли бы пролить свет на его профессиональные наклонности. Если у него есть
желание пройти их, то результаты могут быть весьма конструктивными при условии, что они обсуждаются и
оцениваются в совокупности с процессом его самоосознавания.
Барбара, молодая девушка, из беседы с которой мы уже приводили ряд отрывков в двух предыдущих
главах, наконец решила пройти тест на интеллект. Гораздо раньше, на первых сеансах, когда она говорила о своих
“завышенных” интеллектуальных амбициях, ею был затронут вопрос о собственных реальных способностях. Ей
была предоставлена возможность пройти тест, но она очень боялась этой процедуры. Было ясно, что она думала,
тест может разрушить ее амбиции или покажет, что у нее нет способностей. Позже, когда Барбара стала готовой к
самопринятию, она говорила о тесте с меньшим страхом и на одном из последних сеансов обратилась с просьбой
выполнить этот тест. Когда тест показал, что ее способности выше среднего, но не более того, она уже смогла
нормально принять такой результат. Если бы тест был проведен раньше, Барбара была бы или раздавлена результатом, или вынуждена прибегнуть к его рационализации. Если бы ей не сообщили результат, она бы крайне
встревожилась.
Именно в тех случаях, когда тесты используются, исходя из потребности самого клиента, нежели просто
как информация для консультанта, они оказывают терапевтический эффект. Студент решил, что его интересы связаны с коммерцией, а не с его настоящей деятельностью, но подходит ли он на самом деле для коммерции? Тесты
могут предоставить информацию на этот счет. Ученик средней школы, который работал над своей проблемой
неприспособленности, захотел узнать, годится ли он для университета. Тесты могут помочь получить нужную информацию для принятия решения.
Последнее утверждение дает ключ к разгадке целесообразности использования тестов. С точки зрения
успешной терапии, тесты ценны, когда они могут конструктивно использоваться клиентом при принятии решений
или при осуществлении каких-то позитивных действий. Их использование в качестве инструментов для получения
консультантом информации не даст достаточно показательных результатов, за исключением определения в начале
работы того, подходит ли индивид для терапии методом консультирования. Здесь, как и при использовании
анамнеза, тесты могут быть необходимы на предварительном этапе изучения, чтобы определить, проходит ли индивид по критериям, указанным в главе 3. Такое предварительное исследование, возможно, несколько осложняет
лечение, но является необходимой мерой предосторожности в тех случаях, когда есть сомнения относительно того,
следует ли делать основной упор на метод консультирования или же на “средовой” подход.
Обобщая все вышесказанное в отношении этого экспериментального механизма, относящегося к
тестированию и консультированию, отметим, что, не считая возможностей их применения с целью диагностики,
тесты могут широко использоваться, как правило, на заключительном этапе консультирования. К этому времени у
клиента есть реальная потребность в дальнейшей информации, она будет способствовать развитию инсайта и
задаст более четкую направленность предпринимаемым позитивным шагам. Очевидно, что такая позиция
радикально отличается от существующей практики, которой придерживаются многие современные организации.
Применяется ли клиент-центрированный метод консультирования в таких областях, как
профессиональная ориентация? Для многих специалистов в этой области ориентация означает предоставление
индивиду информации. Его информируют о различных профессиональных новшествах или учебных курсах,
уровнях, профпригодности, требованиях к профессиональной степени и т. д. Ему может быть предоставлена
информация о нем самом — результаты тестов на профпригодность, уровень образования или относительно
наличия тех или иных предпочтений. Нет сомнений в пользе такого просвещения для соответствующих групп.
Когда индивид нормально приспособлен и просто нуждается в детальной информации, предоставление такой
информации — весьма полезная вещь с точки зрения образования.
Консультирование особенно подходит, как было указано ранее, индивидам с повышенным уровнем
конфликтности, неприспособленности, которые сражаются сами с собой или с внешней средой. Для человека,
находящегося в замешательстве либо по поводу того, какую профессию или какое образование выбрать, либо чьи
личные конфликты — результат профессиональных и образовательных неудач, клиент-центрированное
консультирование может предложить многое. Кажется вполне логичным, что каждая организация или агентство,
оказывающие общую образовательную помощь в ориентации, также должны обеспечить возможность
консультирования тех, кто в этом нуждается.
Вероятно, что большая часть нашей работы по ориентации базируется на принципах и тактике, при
которых не поощряется независимый психологический рост. Конечно, необходимы еще дальнейшие разработки,
чтобы адаптировать открытия в области терапии к разного рода смежным областям, которые, однако, имеют свои
специфические возможности и ограничения.
Кто может осуществлять консультирование? Очевидно, что и личность, и профессиональная
квалификация должны учитываться при оценке человека как консультанта. Остановимся на личностных
характеристиках, а вопрос профессиональной подготовки будет рассматриваться нами в следующем разделе.
В некоторых рассуждениях по поводу терапии идеальный консультант изображается как своего рода
психологический супермен — всезнающий, мудрый, находящийся выше мелких реакций обычных людей. Это
неверное представление. Существуют определенные личностные качества, которыми должен обладать человек,
если он хочет стать хорошим консультантом, но нет основания полагать, что они встречаются реже, чем качества,
необходимые для хорошего художника или первоклассного летчика. Это абсолютно справедливо, если мы говорим
о клиент-центрированном консультировании и терапии, которые обсуждаются в этой книге. Директивный консультант, безусловно, должен быть более всемогущим. Даже в наших фонографических записях мы видим именно
таких консультантов — с уверенностью решающих разнообразные вопросы, например: как изучать историю, как
вести себя с родителями, как решить вопрос расовой дискриминации и какая жизненная философия является наиболее правильной. Из других записей мы узнаем, что такие консультанты решают проблемы адаптации в браке,
вопросы профессионального выбора, проблемы дисциплины, то есть фактически все непростые личные вопросы, с
которыми сбитый с толку человек встречается в жизни. Очевидно, что от человека, занимающего всезнающую
позицию, требуется сверхъестественная мудрость. Когда цель консультанта более скромна и состоит в том, чтобы
помочь человеку освободиться самому настолько, чтобы он мог решать свои вопросы самостоятельно, собственными методами, тогда необходимые атрибуты консультирования сводятся к простым человеческим масштабам.
Возможно, одно из основных качеств консультанта заключается в том, чтобы он был человеком, точно
чувствующим специфику человеческих взаимоотношений. Это свойство трудно определить, но оно очевидно
почти в любой социальной ситуации. Человек, который в некоторой мере глух к реакциям других и не осознает,
что его замечания вызывают у другого удовольствие или боль, который не чувствует враждебности или
расположения, создавшегося между ним и окружающими или между двумя его знакомыми, скорее всего не станет
хорошим консультантом. Нет сомнения в том, что перечисленные качества можно развить, но, если индивид не
обладает в достаточной мере такой социальной восприимчивостью, маловероятно, что в консультировании он
сможет добиться многообещающих результатов. С другой стороны, индивид, который от природы наблюдателен и
чувствителен к реакциям других, может выделить в классе неблагополучных детей, почувствовать личный
антагонизм, скрываемый за случайной фразой, чувствительный к неуловимым различиям в действиях,
демонстрирующим, что у одного родителя благоприятные отношения с ребенком, а у другого — напряженные, —
такой человек обладает природной предрасположенностью для развития у него навыков консультирования.
Мы рассматриваем социальную восприимчивость как основную характеристику, но, естественно,
существуют и другие качества, также важные для хорошего консультанта. Ниже дается их краткое описание. Хотя
эти утверждения справедливы в основном для специалиста, работающего с детьми, они в равной степени
относятся и к тем, кто занимается взрослыми.
Объективность. В целом считается, что для того, чтобы быть полезным в качестве терапевта, клиницист
должен обладать чувством объективности. В разных случаях это качество определялось как “контролируемая
идентификация”, “конструктивное самообладание” и как “эмоционально отстраненное отношение”. Определение
этого термина, используемого в клинической практике, отличается от строго научной формулировки. В это понятие включается способность к проявлению симпатии в разумных пределах, естественная восприимчивость и заинтересованное отношение, глубокое понимание, где нет места жестким оценочным суждениям моралистического
характера или проявлениям реакций шокированное™ и ужаса. Человеку такого склада чуждо чувство холодной и
безличной беспристрастности, с одной стороны, а с друтой — он сильно отличается от чрезмерно сочувствующего
и сентиментального человека, который настолько погружается в детские проблемы, что становится неспособным
оказать помощь. Это, если вернуться к первому описанию, уровень сочувствующей “идентификации” с ребенком,
достаточный для развития понимания чувств и проблем, беспокоящих подростка, но это такая идентификация,
которая “находится под контролем”, поскольку осознается терапевтом (См. Rogers Carl R. “The Clinical Treatment of the
Problem Child”, P.281).
Уважение к индивиду. Вторая характеристика хорошего терапевта — глубокое уважение к ребенку как
самодостаточному существу. Чтобы ребенок мог получить реальную помощь, мог развиваться собственным путем
в направлении достижения самостоятельно выбранных целей, терапевт должен построить такие взаимоотношения,
при которых подобные задачи становятся реально осуществимыми. Работник, который полон сознательного
стремления реформировать или который неосознанно стремится переделать ребенка, исходя из собственного
представления, не в силах добиться этого. Прежде всего должно быть желание принять ребенка таким, какой он
есть, на его уровне приспособления, и дать ему некоторую свободу самостоятельно найти решение своих проблем
(Там же, р. 282.).
Понимание самого себя. Другой важный элемент в наборе личностных черт терапевта — глубокое
осознание самого себя, своих особенных эмоциональных проявлений, своих ограничений и недостатков. Пока не
будет достигнута эта ощутимая степень осмысления, консультант будет не в состоянии распознать ситуацию, в
которой он, вероятно, подвергается влиянию каких-то своих предубеждений и эмоций. Он будет неспособен
понять, почему при работе с детьми определенного типа или при сталкивании с некоторыми проблемами он не
может достичь успеха. Чтобы досконально понять ребенка и быть объективным по отношению к его проблемам,
терапевт должен обладать некоторым осмысленным представлением о собственной личности (Там же, р. 283.).
Возможно, что такая степень самопонимания наиболее эффективно достигается благодаря
соответствующей системе супервидения во время подготовки. Когда в процессе обучения консультант разбирает
собственные проблемные ситуации, он начинает в большей мере осознавать свои “слепые пятна”, свои
эмоциональные потребности и способы их удовлетворения. Супервизор имеет редкую возможность помочь
обучающемуся индивиду достичь инсайта во время такого процесса подготовки. Зачастую процесс обучения
может включать терапевтический контакт между учащимся и супервизором, если первый приходит к осознанию
потребности в такой помощи.
Психологические познания. Наконец, от терапевта едва ли можно ожидать успешной работы без
основательных познаний человеческого поведения, а также его физических, социальных и психологических
детерминант. Может показаться, что логичнее было бы поставить это свойство на первое место, но опыт любой
клиники подтверждает, что владение всей психиатрической и психологической информацией, наряду с блестящим
интеллектом, способны обработать эту информацию, — само по себе не является гарантией терапевтического
мастерства. Наиболее важные качества для психотерапевта, как было отмечено, прямо связаны с областью
установок, чувств и осмысления, нежели с интеллектуальной сферой (См. Rogers Carl R. “The Clinical Treatment of the Problem
Child”).
Какой должна быть подготовка консультанта? Этот вопрос является предметом обсуждения для целого
ряда профессиональных групп. Было бы весьма самонадеянно пытаться найти окончательный ответ. Но
определенные общие тенденции довольно хорошо уживаются друг с другом, и их можно здесь перечислить.
Эффективная программа подготовки должна, по-видимому, включать в себя следующие моменты:
1. Соответствующая программа отбора, рассчитанная на то, чтобы отобрать для подготовки в качестве
консультантов тех индивидов, которым интересна область человеческих взаимоотношений и которые обладают
необходимыми личностными характеристиками, перечисленными выше.
2. Основная работа, которая ведет к фундаментальному пониманию человеческих отношений. Для этого
целесообразно пройти курсы по социологии, социальной психологии и антропологии. Опыт групповой работы или
преподавания также будет весьма полезен.
3. Основные курсы, дающие знания в сфере психологического развития и приспособления индивида.
Значительная часть подготовительного периода должна быть посвящена именно такой работе. Изучение
биологического развития человека имеет определенный смысл, но особый упор должен быть сделан на изучение
генетической психологии и психологии развития: детской, подростковой и психологии зрелости. Курсы по
динамике человеческого приспособления помогут заложить базис для изучения проблем адаптации в таких
областях, как семейные и брачные отношения, профессиональная адаптация, особенности девиантного поведения,
а также психопатология, особенности развития правонарушения и т. д.
4. Обучение методам психологического исследования, цель которого — помочь консультанту овладеть
адекватными техниками оценивания собственной работы и работы коллег, благодаря чему он мог бы получить
базу для самосовершенствования.
5. Курсы по методам консультирования, в ходе которых индивид смог бы ознакомиться с различными
взглядами на консультирование и психотерапию.
6. Практика под профессиональным наблюдением, когда консультирование осуществляется с условием
возможности для детальной оценки и критики обучающегося квалифицированным супервизором.
Если кто-нибудь поинтересуется, где такое обучение доступно, на такой вопрос возможен следующий
ответ: в большинстве вузах такая профподготовка в этой сфере возможна только частично. В некоторых областях
профессионального образования, особенно тех, которые имеют отношение к социальной работе, клинической
психологии, клинической психиатрии и профориентации, пытаются предоставить такую подготовку к работе,
включающую консультирование. Каждая из этих профессиональных групп имеет свои сильные и слабые стороны
в профессиональной подготовке консультантов. Социальные работники добились особенных успехов в сфере
практической подготовки под руководством супервизоров. Но они слабо подготовлены в отношении базовых
знаний и в сфере исследований. Психологи, видимо, получают весьма неплохую подготовку в сфере необходимых
теоретических знаний, а также достаточную практику в области исследований, но до недавнего времени у них был
не очень удачный курс по консультированию, и, естественно, слабым местом — обеспечение необходимой практики под наблюдением супервизоров. С точки зрения перспектив, в этой сфере обучения, видимо, только психолог
может посвятить себя изучению исключительно психологических проблем человека, чего нельзя сказать о представителях других упомянутых нами профессий. Социальный работник должен большую часть времени уделять
подготовке в области льготного администрирования, правовым аспектам социального обеспечения и т. д. Психиатр тратит свое учебное время на изучение органических проблем человека. Работник в сфере образовательной
службы должен посвящать больше времени постижению вопросов управления образованием. Клинический
психолог — единственный, кто может почти полностью сконцентрироваться на изучении законов
психологического развития и приспособления индивидов. В отношении психологического развития нормального
человека психиатрическая подготовка была чрезвычайно слабой, но ситуация осложняется еще и тем, что такая
подготовка настолько привязана к органическим проблемам индивида, что не хватает времени на собственно
психологические проблемы. Однако мы упомянули о психиатрической подготовке в основном для того, чтобы
подчеркнуть, что практический опыт, приобретаемый во врачебной практике, в лучшем случае дает возможность
молодому психиатру получить обучение под руководством хорошего супервизора, а в худшем — делает из него
приверженца директивного подхода к психотерапии, который весьма малоэффективен. В сфере профориентации
много внимания уделялось средовому подходу к проблемам адаптации и относительно мало — методам
консультирования, несмотря на огромное количество консультантов, работающих в образовательных
учреждениях.
Конечно, все вышесказанное не является абсолютной аксиомой. Эти комментарии предназначались лишь
для того, чтобы показать, что каждый думающий специалист в этой области должен осознавать: ни один из путей
профессиональной подготовки не может предложить идеальное обучение консультированию индивидов с
проблемами адаптации. Что действительно необходимо и что, надеемся, будет достигнуто когда-нибудь в будущем
— это новый подход к профессиональной подготовке специалистов, занимающихся проблемами дезадаптации
человека, а также развитие у учащихся профессиональных навыков, необходимых для работы с подобными
проблемами.
