АННОТАЦИЯ Объект исследования – начальный период Гражданской войны в Сибири (конец весны – осень 1918 г.). Предмет исследования – эмоциональная реакция городских сообществ Сибири на военно-политические события и деятельность антибольшевистских правительств по управлению переживаниями населения. Цель исследования – выявить особенности идеологических практик Временного Сибирского правительства, направленных на формирование и закрепление нормативных эмоций городского населения. Реализация данной цели предполагает решение следующих задач: 1) Определить и охарактеризовать исследовательский потенциал концепций У. Редди и Б. Розенвайн применительно к изучению взаимоотношений власти и населения в годы Гражданской войны в России. 2) Выявить факторы и особенности формирования «эмоционального режима» как пропагандистской стратегии мобилизации населения Временным Сибирским правительством на начальном этапе Гражданской войны. 3) Рассмотреть антибольшевистское движение востока России как дискурсивно сконструированное «эмоциональное сообщество». Территориальные рамки – включают в себя административно-территориальные единицы Сибири, в разное время в силу военных обстоятельств находившиеся под управлением Западно-Сибирского комиссариата, Временного Сибирского правительства и Временного Всероссийского правительства. Власть антибольшевистских правительств распространялась на территории Алтайской, Енисейской, Иркутской, Тобольской, Томской губерний, Якутской, Забайкальской, Акмолинской и Семипалатинской областей. Хронологические рамки – конец весны – осень 1918 года. Выбор нижней временной границы обусловлен вооруженным выступлением Чехословацкого корпуса, положившим начало широкомасштабной Гражданской войне в России, свержению Советов и установлению власти Западно-Сибирского комиссариата, Временного Сибирского правительства. Верхняя граница определена началом установления военной диктатуры адмирала В.А. Колчака. Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, которые подразделяются на два раздела и заключения. Во введении обоснованы актуальность предмет исследования, территориальные сформулированы и хронологические рамки избранной темы, определены объект и цели и работы, задачи установлена исследования, степень ее изученности, охарактеризованы источники, теоретико-методологические основания работы. Первая глава посвящена обзору исследовательского направления «история эмоций» В первом разделе главы рассмотрены основные подходы и области применения. Произведен обзор исторических, некоторых антропологических, психологических и лингвистических работ. Показан междисциплинарный характер исследовательской области. Во втором разделе описан основной понятийный аппарат и исследовательский инструментарий, выработанный в работах П. и К. Стернсов, У. Редди и Б. Розенвайн. Описаны перспективы направления. Вторая глава посвящена анализу эмоций преимущественно городских сообществ Сибири на начальном этапе Гражданской войны. В первом разделе главы произведена попытка применения исследовательской категории У. Редди «эмоциональный режим» к рассматриваемому предмету, во втором разделе уделяется внимание применению терминологии Б. Розенвайн. Осуществляется попытка рассмотрения антибольшевистского движения востока России как «эмоционального сообщества». В заключении сформулированы итоги и выводы по проделанной работе. ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ .................................................................................................................................... 4 Глава 1 «История эмоций»: основные подходы, возможности и перспективы................. 16 1.1 Ключевые концепции и области применения ................................................................. 16 1.2 Понятийный аппарат и исследовательский инструментарий. Перспективы истории эмоций ....................................................................................................................................... 28 Глава 2 Эмоции городских сообществ Сибири на начальном этапе Гражданской войны ................................................................................................................................................... 38 2.1 Свержение советской власти в Сибири и формирование нового «эмоционального режима» .................................................................................................................................... 38 2.2 Антибольшевистское движение востока России как «эмоциональное сообщество» . 52 ЗАКЛЮЧЕНИЕ............................................................................................................................ 65 СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ........................................................................... 68 ВВЕДЕНИЕ Актуальность темы исследования. Сегодня, по словам Я. Плампера, история эмоций переживает свой бум1. Подтверждением тому служат конференции, которые проводятся по всему миру, группы исследователей, работающие на всех континентах, а в повседневное словоупотребление все чаще стали входит словосочетания «эмоциональный интеллект», «эмоциональная экономия», «эмоциональная стоимость» и др. Кроме того, к середине 1990-х гг. эмоции стали одним из первых вопросов исследовательской повестки дня во многих дисциплинах, от гуманитарных и общественных до естественных. Так, психологов заинтересовали роль эмоций в принятии рациональных решений, когнитивный характер наших чувств и настроений. Философы обратили внимание на этическую и гносеологическую природу «основных эмоций» — любви, гнева, сострадания и отвращения. Экономисты увидели в эмоциях важный фактор экономического процесса. Интерес к эмоциям проявили также социологи, культурные антропологи, географы, лингвисты, историки литературы и искусства, специалисты по риторике, политологи и исследователи военной истории2. Именно поэтому, по мнению И. Винницкого, речь идет не просто о популярной теме, но и о настоящем «эмоциональном повороте» или даже «перевороте» в гуманитарных и социальных науках, в результате которого возникло новое представление о природе и роли эмоций в человеческом обществе3. В отечественной исторической науке исследователи пока совершают только первые шаги в этом направлении. Одними из первых, кто обратился к возможностям области стали краснодарские историки, в рамках проекта «Чувства под контролем4». На сегодняшний день, история эмоций осваивает новые тематические области, одной из которых может стать история Гражданской войны. Качественно иной исследовательский инструментарий, посредством расширения исследовательского фокуса, позволит не только выявить эмоциональные реакции различных групп населения на те или иные события, но и определить способы государственно-идеологического воздействия на чувственную сферу различных слоев общества. Кроме того, выработанный 1 Плампер Я. История эмоций. М., 2018. С. 102. Винницкий. И. Заговор чувств, или русская история на «эмоциональном повороте» // Новое литературное обозрение. 2012. №5. С. 442. 3 Там же. С. 443. 4 Рожков А. «Эмоциональный поворот» в исторической науке: основные понятия и подходы // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. Краснодар. 2014. №3-4. С. 106. 2 4 в области понятийно-категориальный аппарат может предложить новое «эмоциологическое5» описание уже известных сюжетов. Степень изученности. По словам В.И. Голдина, история белого движения нуждалась и нуждается в осмыслении в рамках многогранного и многопланового контекста Гражданской войны, а на смену политико-идеологическому дискурсу с неизбежной для него конфронтацией должен прийти культурный или культурологический, с переносом центра исследовательской деятельности на культурные фронты познания: поиск культурных смыслов, изучение символов, ритуалов, ценностей6. В связи с этим, в научной оборот стали входить понятия «новая политическая», «новая социальная», «новая культурная» история, существенно обновился теоретико- методологический аппарат7. В 1990-е годы ряд отечественных исследователей обращаются к изучению белого движения. Здесь можно отметить работы В.В. Шелохаева8 и В.Д. Зиминой9. Авторы обращались к изучению причин поражения Белого движения и наблюдали их неспособности реализовать всеми осозноваемые и широко рекламируемые, особенно Колчаком, установки на подчинение тыла фронту. По мнению, В. Д. Зиминой, попытки в первую очередь восстановить мифические в условиях гражданской войны "законность и порядок" делали белое движение беззащитным в вооруженной борьбе против "военного коммунизма" большевиков10. Тенденция к изучению, преимущественно, белого движения в дальнейшем только усиливалась. Особенности политического устройства различных антибольшевистских правительств были проанализированы М.В. Шиловским11, В.В. Журавлевым12, А.Н. Никитиным13, Н.П. Бучко14, В.Ж. Цветковым15, Н.С. Ларьковым16, В.И. Шишкиным17. 5 Эмоциология – это установки, стандарты, которые общество или поддающаяся определению группа в обществе поддерживает относительно базовых эмоций и подобающих способов их выражения. То, как институты отражают и поощряют эти установки в поведении людей. 6 Голдин В.И. Среди «замазанных фигур». Белое движение: перспективы исследования // Родина. 2008. № 3. С. 3–8. 7 Там же. 8 Шелохаев В.Д. Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии. М., 1991. 9 Зимина В.Д. Белое движение времен гражданской войны: в плену «чистой идеи» // Белая армия. Белое дело. 1996. №1. С. 9–16. 10 Там же. С. 16. 11 Шиловский, М. В. Политические процессы в Сибири в период социальных катаклизмов 1917 – 1920 гг. – Новосибирск, 2003. 428 с. 12 Журавлев В.В. Государственная власть сибирской контрреволюции (май – нояб. 1918 г.): дис. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 2004. 276 л. 13 Никитин А.Н. Государственность «белой» России: становление, эволюция. М., 2004. 336 с. 14 Бучко. Н. П. Военная элита Белого движения в Сибири и на Дальнем Востоке: идеология, программы, политика. Хабаровск, 2009. 256 с. 15 Цветков В.Ж. Формирование и эволюция политического курса Белого движения в России в 1917 – 1922 гг. : автореф. дис. … д-ра ист. наук. М., 2010. 40 с. 5 Новосибирский исследователь В.М. Рынков18 в своей работе рассматривал специфику взаимодействия государства и общества в период Гражданской войны. Примечательно, что большое внимание автор обращал на регулирование прав собственности и рынка труда. Историк стал одним из первых, кто детально сфокусировался именно на этих аспектах Гражданской войны. Также, В.М. Рынковым19 была выпущена монография и ряд статей, в которых автор рассматривал финансовую политику антибольшевистских правительств востока России. В этих работах исследователь показал основные цели, приоритеты и результаты финансовой политики, в частности, проанализировал источники доходов, порядок и основные статьи расходов, налоговую политики, деятельность по унификации денежного обращения. Отдельный исследовательский фокус возник вокруг изучения истории возникновения и развития Белой Сибирской армии20. В частности, Д.Г. Симонов21 опубликовал монографию, в которой на базе широкого круга источников подробно изучил систему управления, комплектования и материально-технического оснащения Сибирской армии. Также, автор сумел показать процесс ее формирования - от организации добровольческих отрядов до их объединения в регулярные войсковые части и соединения. Другое направление исследований посвящено рассмотрению деятельности пропагандистских органов восточной контрреволюции. Так, вопросы, связанные с функционированием антибольшевистской прессы, информационным обеспечением, составом и содержанием газетных изданий затрагивались в работах Д.Н. Шевелева22, Е.В. 16 Ларьков Н.С. Антисоветский переворот в Сибири и проблема власти в конце весны – летом 1918 г. // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. 1996., № 2. С. 24–30. 17 Шишкин В.И. К истории формирования Совета министров Временного Всероссийского правительства (24 сентября – 13 октября 1918 г.) // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. Новосибирск, 2008. № 2. С. 53–57. 18 Рынков В.М. Социальная политика антибольшевистских режимов на востоке России (1-я половина 1918– 1919 гг.) Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2008. 440 с. 19 Рынков В.М. Финансовая политика антибольшевистских правительств востока России (вторая половина 1918 - начало 1920 гг.): Монография. Новосибирск, 2006. 212 с. Его же. Экономическая политика антибольшевистских правительств Сибири (вторая половина 1918 – 1919 г.) // Проблемы истории гражданской войны на востоке России: Бахрушинские чтения 2003 г.: межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск., 2003. С. 118–185. 20 См. Ларьков Н.С. Начало Гражданской войны в Сибири: армия и борьба за власть. Томск., 1995. 252 с. Его же. Рождение Сибирской белой гвардии // Начало века (Томск). 2009. № 1. С. 179–197. Его же. Партизанское движение в Сибири во время Гражданской войны // Власть и общество в Сибири в XX веке. Вып. 4. Новосибирск, 2013. С. 76–114 (в соавт. с В.И. Шишкиным). Шишкин В.И. Командующий Сибирской армией генерал А.Н. Гришин-Алмазов: штрихи к портрету // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). Сборник научных статей. Новосибирск, 2009. С. 126–195. 21 Симонов Д.Г. Белая Сибирская армия в 1918 г.: монография / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2010. 612 с. 22 Шевелев Д.Н. Осведомительный аппарат Российского правительства адмирала А. В. Колчака: структура, основные направления деятельности, специфика пропагандистского дискурса. Гражданская война в России (1917 – 1922 гг.) Самара, 2009. С. 278 – 289. Его же. «Роль печатного слова в современной войне не меньше пули и штыка...»: осведомительная работа антибольшевистских правительств востока России. Томск, 2017. 267 с. 6 Лукова23, Л.А. Молчанова24, А.Л. Посадского25, Д.Л. Шереметьевой26. Последняя, в частности, проанализировала уездную прессу и пришла к выводу, что по своему реальному поведению и значению периодика Сибири играла роль института гражданского общества и стремилась консолидировать местное общество вокруг проблем, требовавших скорейшего разрешения. Также, по мнению, исследовательницы, газеты способствовали изменению культурного ландшафта и созданию массовой аудитории. Автор пришла к выводу, что уездная пресса Сибири в период «демократической контрреволюции» выражала интересы общественности и оказывала воздействие на настроения местных жителей. Кроме того, В.М. Рынков27, изучая информационное пространство Сибири, выяснил, что стержнем его являлась именно периодическая печать. Государственная политика в сфере надзора над периодической печатью и деятельность органов цензуры изучались Л.А. Молчановым28, С.С. Балмасовым29, С.П. Звягиным30, Д.Л. Шереметьевой31, В.М. Рынковым32. Д. Л. Шереметьева пришла к выводу, что положение периодической печати в период «демократической контрреволюции» можно оценить как двойственное. По мнению автора, ЗСК, ВСП и ВВП последовательно декларировали свободу слова, однако отношения власти и прессы в июне - ноябре 1918 года не были унифицированы, во многом потому как демократическая позиция антибольшевистских правительств Сибири трансформировалась под влиянием условий 23 Луков, Е. В., Шевелев, Д. Н. Осведомительный аппарат белой Сибири: структура, функции, деятельность (июнь1918 – январь 1920 г.). Томск, 2007. 184 с. 24 Молчанов Л. А. Газетная пресса России в годы революции и Гражданской войны (окт. 1917 – 1920 гг.) – М., 2002. 272 с. 25 Посадсков, А. Л. Книжная культура Сибири и Дальнего Востока в условиях Гражданской войны (лето1918 – 1920 годы) // Очерки истории книжной культуры Сибири и Дальнего Востока. Т. 3. 1917 – 1930 гг. Новосибирск, 2002. С. 87 – 218. 26 Шереметьева Д. Л. Уездные газеты Сибири в период «демократической контрреволюции» (конец мая — середина ноября 1918 г.) // Институты гражданского общества в Сибири (XX — начало XXI в.). / Отв. ред. В. И. Шишкин. Вып. 2. Новосибирск, 2011. С. 49–69. 27 Рынков В. М. Антибольшевистские политические режимы и общество: взаимодействие на информационном пространстве восточных регионов России // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). Новосибирск, 2009. C. 105–125. 28 Молчанов Л.А. Цензура «белой» Сибири// История «белой» Сибири. Кемерово, 1999. С. 76–78. 29 Балмасов С.С. Функционирование органов военной цензуры Российского правительства в 1918–1919 гг. // Гражданская война на Востоке России: новые подходы, открытия, находки. М., 2003. С. 53–62. 30 Звягин С.П. Цензура в условиях «белой» Сибири // Вопросы истории Сибири ХХ века. Новосибирск, 1998. С. 68–78. 31 Шереметьева Д.Л. Власть и пресса Сибири в период «демократической контрреволюции» (конец мая — середина ноября 1918 г.) // Вестник НГУ. Серия: История, филология. Новосибирск, 2009. Т. 8. Вып. 1 (история). С. 129–134. Ее же. Динамика численности газетной прессы Сибири в период революции и гражданской войны // Власть и общество в Сибири в ХХ в. Сб. научных статей / Отв. ред. В.И. Шишкин. Вып. 3. Новосибирск: Параллель, 2012. С. 59–79. 32 Рынков В. М. Антибольшевистские политические режимы и общество: взаимодействие на информационном пространстве восточных регионов России // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). Новосибирск, 2009. C. 105–125. 7 Гражданской войны33. В.М. Рынков, в свою очередь, отметил, что государство в период «демократической контрреволюции» было важнейшим субъектом информационного процесса и в значительной степени ограничивало свободу слова, имело возможность сильно корректировать идеологический облик значительной части изданий. Однако, по мнению, исследователя, такое влияние не было абсолютным и целиком определяющим34. Некоторые стороны политического дискурса антибольшевистского движения на востоке страны изучались В.В. Журавлевым35, Е.В. Луковым36 и Д.Н. Шевелевым37. В частности, Д.Н. Шевелев выяснил, что пропагандистский дискурс антибольшевистских правительств был организован вокруг нескольких бинарных оппозиций. Эти бинарные оппозиции, по мнению исследователя, играли определяющую роль в процессе производства и воспроизводства политических мифов белого движения, а также в структурировании политического пространства и формирования идентичности38. Значительными для нас, также, выступают исследования, посвященные выявлению и анализу образа большевиков в противоборствующем лагере. Этой тематике посвящен раздел монографии Л.А. Молчанова39, а также отдельные статьи В.В. Журавлева40, Т.В. Кребс41 и Д.Л. Шереметьевой42. Л.А. Молчанов опирался на единичные сообщения нескольких антибольшевистских периодических изданий, выходящих на различных территориях государства во второй половине 1918 года. Исследователь выявил ключевые «мифологемы» «белых» о большевиках, в общем и целом, суть которых сводилась к тому, что большевистская власть обязана «рухнуть», поскольку «красные» управляются немецкими спецслужбами и являются предателями национальных интересов43. Т.В. Кребс, 33 Шереметьева Д.Л. Власть и пресса Сибири в период «демократической контрреволюции» (конец мая — середина ноября 1918 г.) // Вестник НГУ. Серия: История, филология. Новосибирск, 2009. Т. 8. Вып. 1 (история). С. 129–134. 34 Рынков В. М. Антибольшевистские политические режимы и общество: взаимодействие на информационном пространстве восточных регионов России // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). Новосибирск, 2009. C. 105–125. 35 Журавлев В.В. К вопросу о легитимации антибольшевистских правительств Сибири (май– ноябрь1918 г.) // Проблемы истории местного управления Сибири XVI–XXI вв. Новосибирск, 2003. Ч. 1. С. 100–104. 36 Луков Е.В. Нормативные акты как источник для реконструкции идеологических и программных установок антибольшевистских правительств Сибири// Документ в меняющемся мире. Томск, 2004. С. 174– 177. 37 Шевелев Д.Н. Особенности дискурса политической пропаганды антибольшевистских правительств Сибири // Вестник Кемеровского государственного университета. 2010. № 4 (44). С. 56–62. 38 Там же. 39 Молчанов Л.А. Газетный мир антибольшевистской России (октябрь 1917 — 1920 г.). М., 2001. С. 110−114. 40 Журавлев В. В. Правовая репрезентация государственной власти сибирской контрреволюции в 1918 г. // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). Новосибирск, 2009. С. 3– 20. 41 Кребс Т.В. Советская Россия в изображении белогвардейской печати (по материалам омских газет) // Омский научный вестник. Серия: общество, история, современность. №3 (78). Омск, 2009. С. 36−38. 42 Шереметьева Д.Л. Большевики в представлении «демократической контрреволюции» Сибири (июнь — ноябрь 1918 г.) // Власть и общество в Сибири в XX веке. Выпуск 4. Сборник научных статей. Новосибирск: Параллель, 2013. С. 50—75. 43 Молчанов Л.А. Газетный мир антибольшевистской России (октябрь1917 — 1920 г.). М., 2001. С. 110−114. 8 в свою очередь, искала в пропагандистской компании «белых» оценочный характер. К слову, исследовательница в своей работе обращает внимание на эмоционально окрашенную лексику сообщений, говоря о том, что отличительной чертой публикации данных являлось использование особого языка для формирования образа Советской России44. На наш взгляд, именно Кребс ближе остальных подошла к рассмотрению эмоций. Она сумела несколько опосредованно обратить внимание на потенциальное влияние газетных сообщений на эмоциональную сферу читателя. В.В. Журавлев в своей статье подверг анализу декларативные акты антибольшевистских правительств и показал некоторое изменение набора политических ценностей, которыми оперировала власть востока Сибири. По мнению исследователя, «образ» врага в качестве гарантии своей легитимности использовали все антибольшевистские правительства45. Заслуга В.В. Журавлева также состоит в том, что в своей работе он приводит тексты деклараций, обращений и так же, как Т.В. Кребс, обращает внимание на лексику документов, фиксируя ее аффективную направленность. Заслуга Д.Л. Шереметьевой, на наш взгляд, в том, что ей удалось, во-первых, существенно расширить эмпирический материал в этом направлении, а, во-вторых, исследовательница выяснила, что политическая общественность Сибири в период «демократической контрреволюции» была объединена императивом борьбы с большевизмом, однако не имела цельного и точного представления о военнополитическом противнике46. В последнее время некоторые историки начали обращаться к изучению различных символик и ритуалов «белых». Работы в этом направлении осуществлялись В.В. Журавлевым и Д.Г. Симоновым47, К.А. Коневым и Д.Н. Шевелевым48. Из зарубежных авторов стоит отметить статью П. Кенеза49, в которой он анализирует мировоззренческие установки военного элемента антибольшевистского 44 Кребс Т.В. Советская Россия в изображении белогвардейской печати. С. 36−38. Журавлев В.В. Правовая репрезентация государственной власти сибирской контрреволюции в 1918 г. С. 3−20. 46 Шереметьева Д.Л. Большевики в представлении «демократической контрреволюции» Сибири (июнь – ноябрь 1918 г.) С. 50–75. 47 Журавлев В.В., Симонов Д.Г. О наградной системе антибольшевистских режимов востока России (середина 1918 — начало 1920 г.) // Трансформация российской политической системы в период революции и гражданской войны 1917 – 1920 гг. Новосибирск, 2014. С. 180 – 214. Их же. К вопросу о титулованиях в организационных структурах антибольшевистских режимов востока России в период гражданской войны // Власть и общество в Сибири в XX веке. Сб. научн. статей. Вып. 5. Новосибирск, 2014. С. 131–141. 48 Конев К.А., Шевелев Д.Н. Чехословацкий корпус в символических и коммеморативных практиках антибольшевистских правительств востока России летом 1918 - осенью 1919 г. // Русин. 2018. № 4. С. 230250. Конев К.А. «Союзники» в политических нарративах и символических практиках антибольшевистского движения на востоке России (май 1918 - январь 1920 гг.) : дис. ... канд. ист. наук. Томский гос. университет, Томск, 2018. 239 с. 49 Кенез П. Идеология белого движения // Россия в ХХ в. Историки мира спорят. М., 1994. С. 268–279. 45 9 движения. Кенез заметил, что в проведении идейной мобилизации большевики были более успешны, поскольку имели теоретическую основу в виде марксизма50. Однако автор не отрицает, что белые имели достаточно общих позиций и идей, чтобы можно было говорить об общей идеологии51. Таким образом, отечественными историками проделана довольно обширная работа по изучению различных сторон антибольшевистского движения на востоке страны в годы Гражданской войны. Авторами комплексно изучены периодические издания, механизмы их функционирования, роль и возможность идеологического влияния на население в годы военного противостояния. Кроме того, исследователями проделана широкая работа по изучению способов социального состава, функционирования символических властных практик структур, армии, экономики, антибольшевистского движения. Полученные выводы являются существенными и, во многом, опорными для изучения антибольшевизма только уже в ином контексте - эмоций. История эмоций началась с Л. Февра52. Подробнее на разработках автора мы остановимся в первой главе. Отметим лишь, что именно он первым на примере различных исторических феноменов продемонстрировал, что эмоции должны находиться в центре изучения историков. К изучению эмоций обращался также Ж. Делюмо53, автор многотомного труда о страхе в Европе в Средние века и раннее Новое время. Исследователь составил опись вещей и событий, вызывавших в то время чувство страха, однако не предполагал его изменчивость с течением времени. Т. Зельдин, напротив, в своем четырехтомнике по французской истории 1848-1945 годов пришел к выводу, что человеческое поведение запутано и неясно, а историки, пишущие свои труды, являются людьми, которым присущи различные чувства в отношении предмета своего исследования54. Зельдин, кстати, упоминал и Делюмо в своей работе, говоря о том, что тот начал свое исследование лишь потому, что хотел понять чувство ужаса, которое испытал в десятилетнем возрасте при неожиданной кончине своего друга55. 50 Кенез П. Идеология белого движения // Россия в ХХ в. Историки мира спорят. М., 1994. С. 268–279. Там же. 52 Февр Л. Чувствительность и история // Бои за историю. М., 1991. С. 109-125. 53 Делюмо Ж. Грех и страх: формирование чувства вины в цивилизации Запада XIII-XVIII веков. Екатеринбург, 2003. 752 с. 54 Плампер Я. Эмоции в русской истории // Российская империя чувств: Подходы к культурной истории эмоций. М., 2010. С. 11–20. 55 Цит по: Плампер Я. Эмоции в русской истории // Российская империя чувств: Подходы к культурной истории эмоций. М., 2010. С. 17. 51 10 До 1980-х годов историки, изучающие эмоции исходили из метаисторических и метакультурных концепций чувств, принимая эмоции за постоянную величину56. Эту парадигму принято именовать фазой универсализма. В конце 1980-х годов стали появляться историки, обусловленные рассматривавшие величины. Эту фазу эмоции как называют культурно и исторически социально-конструктивистской. Наступление ее было предвосхищено новыми англо-американскими исследованиями по этнографии эмоций К. Гирца57, Л. Абу-Лугод58, К. Латц59. Исследователи исходили из того, что эмоции являются, прежде всего, культурным феноменом. Так был достигнут пик в развитии социально-конструктивистской фазы. В это же время, первые из историков уже начали присматриваться к естественным наукам60. Тенденция эта усилилась в 1990-е годы. Во многом, это было связано с кризисом постструктурализма и вниманием гумантиариев к выводам «наук о жизни». Именно поэтому, к началу тысячелетия стало можно говорить о синтезе универсализма и социального-конструктивизма. Эмоции в рамках этой фазы начали восприниматься как совокупность неизменной или природной основы с культурной оболочкой. Важно отметить, что значительной вехой в области является 11 сентября 2001 года. Считается, что именно последствия террористических актов дали сильнейший толчок историческим исследованиями в области истории эмоций61. Теракты послужили наглядным примером того, как фанатические чувства могут двигать людьми, и указали на необходимость их изучения, а также обусловили окончательный «разворот от лингвистического поворота», поскольку именно в 2001 году стало ясно, что постструктурализм с трудом справлялся с тем, что воспринималось как малодискурсивные, физические феномены, в том числе с эмоциями62. Объект исследования – начальный период Гражданской войны в Сибири (конец весны – осень 1918 г.). Предмет исследования – эмоциональная реакция городских сообществ Сибири на военно-политические события и деятельность антибольшевистских правительств по управлению переживаниями населения. 56 Плампер Я. Эмоции в русской истории. С. 19. Гирц К. Интерпретация культур, М., 2004. 560 с. 58 Abu-Luhod L. Veiled Sentiments: Honor and Poetry in a Bedouin Society. Berkley: Univ. of California Press. 1986. 317 p. 59 Lutz C. Unnatural Emotions: Everyday Sentiments on a Micronesian Atoll and their Challenge to Western Theory. Univ. of Chicago Press. 1988. 273 p. 60 Плампер Я. Эмоции в русской истории. С. 20. 61 Там же. С. 22. 62 Там же. 57 11 Цель исследования – выявить особенности идеологических практик Временного Сибирского правительства, направленных на формирование и закрепление нормативных эмоций городского населения. Реализация данной цели предполагает решение следующих задач: 1) Определить и охарактеризовать исследовательский потенциал концепций У. Редди и Б. Розенвайн применительно к изучению взаимоотношений власти и населения в годы Гражданской войны в России. 2) Выявить факторы и особенности формирования «эмоционального режима» как пропагандистской стратегии мобилизации населения Временным Сибирским правительством на начальном этапе Гражданской войны. 3) Рассмотреть антибольшевистское движение востока России как дискурсивно сконструированное «эмоциональное сообщество». Территориальные рамки – включают в себя административно-территориальные единицы Сибири, в разное время в силу военных обстоятельств находившиеся под управлением Западно-Сибирского комиссариата, Временного Сибирского правительства и Временного Всероссийского правительства. Власть антибольшевистских правительств распространялась на территории Алтайской, Енисейской, Иркутской, Тобольской, Томской губерний, Якутской, Забайкальской, Акмолинской и Семипалатинской областей. Хронологические рамки – конец весны – осень 1918 года. Выбор нижней временной границы обусловлен вооруженным выступлением Чехословацкого корпуса, положившим начало широкомасштабной Гражданской войне в России, свержению Советов и установлению власти Западно-Сибирского комиссариата, Временного Сибирского правительства. Верхняя граница определена началом установления военной диктатуры адмирала В.А. Колчака. Теоретико-методологические основания работы. Базовым общенаучным принципом, положенным в основу исследования, является принцип историзма. Эмоциональный режим наряду с антибольшевизмом как эмоциональным сообществом рассматриваются в динамике их становления во времени, развития и изменения. Исследовательская парадигма и базовые методологические принципы обусловили выбор частных методов анализа исторического материала: историко-генетического метода и структурно-функционального подхода. Историко-генетический метод позволил выявить причины возникновения и трансформации антибольшевистского эмоционального режима на востоке России. Также, использование этого метода дало возможность проследить взаимосвязь и взаимообусловленность эмоционального сообщества и эмоционального режима. Структурно-функциональный подход позволил дифференцировать ценности 12 различных социальных групп и прийти к выводу, что эмоциональное сообщество преимущественно являлось текстовым, то есть таким, в которых индивиды связаны друг с другом через средства коммуникации. Главными теоретическими основаниями работы являются концептуальные положения У. Редди (эмоциональный режим) и Б. Розенвайн (эмоциональные сообщества), суть которых будет излагаться в первой главе данной работы. Свою концепцию эмотивов У. Редди основывает на новейших результатах нейронаук и когнитивной психологии. Представители «наук о жизни» выявили цикл обратной связи между произнесением эмоционального слова и ощущением соответствующей эмоции63. Иначе говоря, выводы демонстрируют изменчивость чувств и возможность влияния на них. Сущность подхода Б. Розенвайн состоит в том, что при выявлении эмоциональных сообществ, необходимо учитывать не только явные, эксплицитные средства, обозначающие эмоции, но и средств имплицитные. В данном случае, имеются в виду слова и предложения, употребленные в переносном значении, а также образные выражения (метафоры, фигуры речи). Кроме того, Розенвайн призывает обратить внимание на то, что многие такие слова явным или неявным образом обладают нормативной функцией, поэтому такие слова порой следует рассматривать, как «эмоциональные сценарии»64. В связи с этим, при изучении текстов, публиковавшихся на страниц газет, официальных деклараций использовались некоторые наработки Р. Водака65, который выделял способность дискурса структурировать социальную реальность66. В связи с этим, дискурсивные практики антибольшевистского движения рассматриваются в качестве конструирующих особую картину социальных и политических событий посредством языка, и, как следствие, нормативных чувств. В зависимости от происхождения, характера и особенностей информации весь комплекс использованных при написании выпускной квалификационной работы источников можно разделить на несколько групп: Первую группу составляют периодические издания. Периодику можно разделить на: партийные и неправительственные издания. В рассматриваемый период времени, именно пресса является наиболее массовым и эффективным средством передачи и 63 Плампер Я. История эмоций. М., 2018. С. 54. Rosenwein B.H. Problems and Methods in the History of Emotions [Электронный ресурс] // Passions in Context. 2010. № 1. P. 1-33. Электрон. версия печат. публ. URL: http://www.passionsincontext.de/index.php?id=557 (дата обращения: 10.05.2019). 65 Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград, 1997. 139 с.; Тичер С., Мейер М., Водак Р., Веттер Е. Методы анализа текста и дискурса. Харьков, 2009. 356 с. 66 Там же. С. 27. 64 13 распространения информации. Периодика активно использовалась в качестве посредника формирующегося эмоционального режима, то есть являлась одним из средств формирования нормативных эмоций и носителем множества существенных эмотивов, активным транслятором общественных чувств, именно поэтому газеты являются значимым источником для данной работы. Ко второй группе относятся источники личного происхождения. Преждем всего, представлены мемуарами67 и дневниками68 военных и политических деятелей Временного Сибирского правительства. Источники личного происхождения позволили выяснить чувства политических деятелей по поводу свержения большевистской власти и дальнейших мероприятий Временного Сибирского правительства. Благодаря источникам данной группы удалось выявить единый эмоциональный вектор рассматриваемого периода, а также некоторые символические практики военной направленности, именно поэтому источники личного происхождения занимают важное место в настоящей работе. К третьей группе источникого относятся письма во власть. Письма во власть, вопервых, позволили рассмотреть успех эмоционального режима на конкретном этапе, а, вовторых, дали возможность выявить трудности, с которыми эмоциональной режим с течением времени вынужден был столкнуться. Также, данная группа источников является информативной с позиции иллюстрации эмоций городского населения на военнполитические события летом - осенью 1918 года. В связи с этим, письма во власть также являются достаточно значимым источником для работы. К четвертой группе источников относятся законадательные и иные нормативноправовые документы антибольшевистских правительств. В декларациях и обращениях правительств к населению содержатся фундаментальные эмоциональные презумпции рассматриваемого периода. В тексте военных присяг содержатся важнейшие эмотивы, а также продемонстрирована их трансформация с течением времени. Благодаря данной группе источников нам удалось обратить внимание на государственно-транслируемые эмотивы и определить единый эмоционально-дискурсивный вектор информационнопропагандистских сообщений, именно этим и обусловлена их значимость для настоящей работы. 67 Уорд Дж. Союзная интервенция в Сибири 1918–1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда М.–Пг., 1923. 172 с.; Клерже Г. И. Революция и Гражданская война. Личные воспоминания. Новосибирск, 2012. 544 с.; Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918–1920 гг. (Впечатления и мысли члена Омского правительства). Пекин, 1921. Ч. 1. 327 с.; Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты Новониколаевск, 1925. 562 с.; Сахаров К. В. Белая Сибирь. Мюнхен, 1923. 324 с. 68 Вологодский П. В. Во власти и в изгнании: Дневник премьер-министра антибольшевистских правительств и эмигранта в Китае (1918–1925гг.). Рязань, 2006. 619 с. 14 Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, которые подразделяются на два раздела и заключения. Во введении обоснованы актуальность предмет исследования, территориальные сформулированы и хронологические рамки избранной темы, определены объект и цели и работы, задачи установлена исследования, степень ее изученности, охарактеризованы источники, теоретико-методологические основания работы. Первая глава посвящена обзору исследовательского направления «история эмоций» В первом разделе главы рассмотрены основные подходы и области применения. Произведен обзор исторических, некоторых антропологических, психологических и лингвистических работ. Показан междисциплинарный характер исследовательской области. Во втором разделе описан основной понятийный аппарат и исследовательский инструментарий, выработанный в работах П. и К. Стернсов, У. Редди и Б. Розенвайн. Описаны перспективы направления. Вторая глава посвящена анализу эмоций преимущественно городских сообществ Сибири на начальном этапе Гражданской войны. В первом разделе главы произведена попытка применения исследовательской категории У. Редди «эмоциональный режим» к рассматриваемому предмету, во втором разделе уделяется внимание применению терминологии Б. Розенвайн. Осуществляется попытка рассмотрения антибольшевистского движения востока России как «эмоционального сообщества». В заключении сформулированы итоги и выводы по проделанной работе. 15 Глава 1 «История эмоций»: основные подходы, возможности и перспективы 1.1 Ключевые концепции и области применения История эмоций началась с Люсьена Февра. По словам одного из наиболее популярных современных исследователей эмоций Я. Плампера, так обычно утверждают те, кто пытается историзировать историю эмоций69. В этой связи, мы считаем нужным обратиться к основным положениям автора, сформулированные им еще в 1938 году. Тогда Февр принимал участие в конференции Анри Беррома «Чувствительность в человеке и в природе. Рукопись своего доклада Февр опубликовал в 1941 году под заглавием «Чувствительность и история: подходы к эмоциональной жизни прежних эпох»70. В статье он выступил с призывом к историкам выдвинуть эмоции в центр исторического исследования. Важной отправной точкой для изучения эмоций в историческом разрезе Февр считал осознание пропасти между прошлым и настоящим и разработка такого языка, который позволил бы эту пропасть измерить. Февр знал, что к изучению истории эмоций в научной среде относятся критически. И тем, кто говорил, что такая история не должна иметь право на существование, он отвечал, что история, в принципе, пишется с учетом эмоций. Только основная проблема в том, что делается это неосознанно и анахронистически, навязывая прошлым эпохам современные представления о чувствах и не задумываясь о том, что концепции эмоций могли за прошедшие века измениться71. В статье Февр иронизировал над популярной психологизирующей историографией своего времени, отмечая по этому поводу: «Говоря об этой «психологии», представляешь себе Бувара и Пекюше, которые набираются опыта в общении с модистками и лавочниками своего квартала, а потом используют этот опыт, чтобы представить чувства Агнессы Сорель к Карлу VII или отношения между Людовиком XIV и мадам де Монтеспан таким образом, что родственники и друзья сочинителей поминутно восклицают при чтении: «Ах, как все это верно!»72. Помимо этого, Февр задается вопросом: «Считать задачу историка выполненной, если он просто-напросто скажет: «Наполеоном овладел приступ ярости» или «Наполеон 69 Плампер Я. История эмоций. М., 2018. С. 65. Февр Л. Чувствительность и история // Бои за историю / М., 1991. С. 109-125. 71 Там же. С. 109. 72 Там же. С. 117. 70 16 испытал чувство живейшего удовольствия?»»73. Нет, считал Февр, поскольку в этих формулировках нет объяснения значения слова «ярости» в эпоху Наполеона. Рассматривая методологические шаги, Февр обозначает необходимость анализа письменных и изобразительных репрезентаций чувств во временном разрезе. Для этого требовалась «история понятий» - описание эволюции дефиниции слов, обозначающих эмоции, на протяжении десятилетий и столетий74. Считается, что важнейшая заслуга Февра в том, что он первым очертил контуры тех областей исследования, разработка которых впоследствии составила значительную долю истории эмоций75. Существенно и то, что Февр обратил внимание на трудность разграничения чувств и подчеркнул их амбивалентность, а также считал, что зачастую возникают несколько эмоций в одно и то же время, иногда даже диаметрально противоположные76. В концепции чувств Февра эмоции одних людей провоцируют эмоции у других. Иначе говоря, «эмоции заразительны»77. Также, он разглядел, что большой исторический нарратив, повествующий о линейном процессе «более или менее постепенного подавления эмоций активностью интеллекта», оказался «расшатан» «историей первобытных чувств», проявляющихся сейчас78, в данном месте, или искусственно пробуждаемых»79. С этим отходом от интеллекта к эмоциям было связано осознание того, что «в каждом из нас» таится запас «эмоциональной энергии». Эта энергия, по словам Февра, готова взять верх над энергией интеллектуальной, и, завладев этим запасом, внезапным рывком повернуть эволюцию, который мы так гордились80 (эволюцию от эмоции к мысли). Отметим также, что эмоции, которые предлагал изучать Февр, преимущественно являлись отрицательными. В своей работе он говорил об «истории ненависти и страха, истории жестокости»81. Такая ориентация была связана с трепетным отношением автора к угрозе, исходившего от европейского фашизма и национал-социализма. Февра тревожила способность национал-социализма к эмоциональному совращению людей82. 73 Февр Л. Чувствительность и история. С. 111. Там же. С. 118. 75 Плампер Я. История эмоций. М., 2018. С. 67. 76 Февр Л. Чувствительность и история. С. 116. 77 Там же. С. 111. 78 Февр имеет в виду распространение фашизма в Европе. 79 Февр Л. Чувствительность и история. С. 125. 80 Там же. С. 124. 81 Там же. С. 125. 82 Там же. 74 17 Таким образом, дисциплина рождается в известных исторических условиях. И, по словам Я.Плампера, если рассматривать дело так, то у истоков направления стоял не один, а, по крайней мере, три человека: Л. Февр, Б. Муссолини и А. Гитлер83. Л. Февр не заметил, опубликованную в Швейцарии в 1939 году работу известного, но в узких кругах, социолога Н. Элиаса под названием «О процессе цивилизации: социогенетические и психогенетические исследования»84. Известно, что эта работа получила популярность задолго после своей первой публикации, а именно в 1960-1970-е годы - после того, как вышла в переводе на английском и немецком языках. Элиас разработал теорию линейного процесса нарастания контроля над аффектами. Современный человек, считал Элиас, это тот, кому противно, когда сосед по столу чавкает, кому стыдно за родственника, плюющего на пол в квартире, и кто испытывает неловкость, увидев на людях голого человека. В прежних эпохах, по мнению автора, было иначе: вилок практически не знали, «по правую сторону - кружка и чистый нож, по левую - хлеб»85. Люди средневековья сморкались за столом в ладонь и брали еду рукой с общего блюда. Осуждалось только использование скатерти в качестве носового платка, прикосновение к ушам, носу или глазам во время приема пищи, а также складывание объедков в общую миску86. Люди «домодерновой» эпохи более непосредственно выражали эмоции, чем в любую последующую87. Элиас использует термин «аффективная организация»88. Аффективная организация в логике Элиаса должна быть сбалансированной. Автор считал, что чувство, пропадающее в одном месте, должно вновь возникнуть и в другом. По словам Элиаса, на эмоции, которые средневековый человек мог свободно выражать, в процессе перехода к современной эпохе были наложены социальные табу. В связи с этим, внешнее принуждение трансформировалось в самопринуждение. Элиас считал, что все это привело к неким психическим деформациям, которые в лучшем случае компенсировал спорт, через который можно выражать эмоции в 83 Плампер Я. История эмоций. М., 2018. С. 69. Элиас Н. О процессе цивилизации: Социогенетические и психогенетические исследования. М.; СПб., 2001. 382 с. 85 Там же. С. 114-115. 86 Там же. С. 124-125. 87 Там же. С. 190. 88 Там же. С. 87. 84 18 «брутальной» и непринужденной форме, а в худшем, результатом становились «навязчивые действия и психические отклонения»89. Ключевая роль и заслуга Элиаса заключается в том, что он терминологически занял будущее научное поле для истории эмоций. Элиас ввел некоторые понятия для описания эмоциональной действительности - «состояние аффектов», «моделирование аффектов», «структура аффектов», «аффективная жизнь»90. Концепция эмоций Элиаса включала в себя элементы универсализма и социального конструктивизма. Считается, что она предвосхитила синтетические концепции 1990-х годов по типу У. Редди, согласно которым формирование эмоций культурно и исторически обусловлено, но вместе с тем у них имеется универсальная телесная основа. Если попытаться сравнить положения Февра и Элиаса, то можно сказать, что, вопервых, оба исходили из исторической изменчивости эмоций, а, во-вторых, выступали за психологизацию истории. Помимо этого, оба полагали, что при изучении истории эмоций следует обращать внимание на тонкости контроля над чувствами. Однако, по-видимому, концепция Элиаса, суть которой можно свести к формулировке: эмоции - это продукт взаимодействия неизменной природы и изменяющейся окружающей средой осталась в тени, когда он представил ее общественности91. Тогда современники оперировали внеисторическими и универсалистскими концепциями. Все изменилось в 1970-1980-е годы благодаря усилиям антропологов. Еще в 1962 году К. Гирц написал: «Культурными артефактами в человеке являются не только идеи, но и эмоции»92. Основной вывод антропологии эмоций 1970-х можно сформулировать так: эмоции в сущности своей одинаковы, но выражаются по-разному в разных культурах93. Между тем, именно в это время происходит смена теоретической парадигмы, приведшая к тому, что в 1980-е возникли варианты концепций в антропологии эмоций, которые провозглашали не только различие в выражении чувств, но и вообще радикальную разницу в эмоциональном аппарате у людей разных культур. 89 Элиас Н. О процессе цивилизации: Социогенетические и психогенетические исследования. С. 250. Там же. С. 88, 254, 87. 91 Плампер Я. Эмоции в русской истории. С. 17. 92 Гирц К. Интерпретация культур. М., 2004. С. 96. 93 Плампер Я. История эмоций. М., 2018. С. 161. 90 19 Применительно к эмоциям антрополог Кэтрин А. Латц в 1988 году сформулировала новую позицию следующим образом: «Эмоциональный опыт является не докультурным, а прежде всего культурным»94. Очевидно, что именно в книге Латц содержится манифест социально- конструктивистского подхода. Более яркий, чем все, что было до и после нее95. Латц пишет: На первый взгляд может показаться, что нет ничего более природного и, следовательно, менее культурного, чем эмоции; ничего более приватного и, следовательно, менее открытого для взгляда социума; ничего более зачаточного и менее совместимого с логосом общественных наук. Однако подобные представления можно рассматривать как элементы культурного дискурса, чьи традиционные предположения о человеческой природе и чьи дуализмы - тела и сознания, публичного и приватного, сущности внешности, иррациональности и мысли - конституируют то, что мы принимаем за самоочевидную природу эмоций96. Важно, что одной из главных целей Латц было «рассмотреть эмоции как идеологическую практику, а не как вещи, которые надо обнаружить...97». Находясь на атолле Ифалик, Латц обнаружила, что концепции, существовавшие в ее собственной культуре, не универсальны. Различие же чувств Латц объясняла, не акцентируясь на предпосылках. Однако прοисхοждение холистических эмоций жителей атолла разъяснено в книге следующим образом: такой эмоциональной «космос» возник благодаря обществу, где все знают друг друга и где нет капитализма с его эффектами отчуждения98. Исследование Латц является далеко не единственным в антропологическом разрезе, но наш взгляд, наиболее иллюстративным, пοскοльку именно Латц удалοсь четко проговорить то, что впоследствии нарекут социальным конструктивизмом в области эмоций. В 1970-1980 годы антропология находилась в авангарде социально- конструктивистского подхода к чувствам. Из всех дисциплин, которые, так или иначе, соприкасаются с исторической наукой, именно она в 1980-е годы породила многочисленные работы об эмоциях. Исследования антропологов - показательный пример саморефлексии. В кругу историков эмоций можно услышать некий призыв брать пример с антропологов именно в 94 Lutz C. Unnatural Emotions: Everyday Sentiments on a Micronesian Atoll and their Challenge to Western Theory. Univ. of Chicago Press. P. 5. 95 Плампер Я. История эмоций. С. 175. 96 Lutz C.A. Unnatural Emotions. P. 14-17. 97 Ibid. P. 4. 98 Ibid. P. 128. 20 том, что касается обращения к себе. Это во многом потому, что историки, приступая к предмету, делают это не беспристрастно. Вероятно, в этой связи возникает надобность ведения «полевого дневника», в котором бы описывались повседневные исследовательские шаги ученого с фиксацией самых, казалось бы, малоочевидных деталей. Однако сближение антропологии и истории не лишено очевидных трудностей. Некоторые из них совершенно не новы. К примеру, это то, что антропология - синхронная дисциплина. История, в свою очередь, диахронна. У этих дисциплин зачастую абсолютно разные источники. Историкам приходится полагаться на письменные свидетельства с присущими для них трудностями в интерпретации. Безусловно, и то, что полевые исследования также не лишены очевидных проблем. Исследование Арли Хохшильд, на наш взгляд, представляет интерес в контексте социологического исследования эмоций, в частности, в рамках конструктивистского подхода. По мнению Ольги Симоновой, книга А.Р. Хохшильд «Управляемое сердце: коммерциализация человеческих чувств» (1983) стала началом исследования феномена «эмоционального труда» в сфере профессиональной деятельности и сегодня играет большую роль, в том числе в изучении профессий сοциального государства – социальных работников, врачей, медсестер, учителей99. Исследования Хохшильд в основном касались сферы услуг, где работники находятся на «переднем плане», т.е. взаимодействующие с клиентами лицοм-к-лицу (самое известное исследование Хохшильд касается эмоционального труда стюардесс). От профессионала требовалось не просто демонстрировать на работе некую эмоцию, а по-настоящему чувствовать ее, именно это умение Хохшильд в своем труде и нарекла «эмоциональной работой». Хохшильд описывает два типа норм эмоциональной культуры: правила чувствования (feeling rules) и правила выражения чувств (display rules)100. Первые предписывают, какие эмоции, какой интенсивности и длительности нужно переживать в данной ситуации, вторые диктуют, когда и как нужно выражать эмоции. Хохшильд полагает, что когда индивиды следуют правилам выражения, они вовлечены в поверхностное исполнение (surface acting), т.е. инициируют изменение внешнего выражения и поведения в соответствии с нормативными ожиданиями (например, люди часто «надевают счастливое лицо» там, где требуется быть счастливыми). При глубоком 99 Симонова О.А. Концепция эмоционального труда Арли Р. Хохшильд // Антропология профессий: границы занятости в эпоху нестабильности. М., 2012. С. 75-96. 100 Там же. С 77. 21 исполнении (deep acting) индивид прилагает усилия для того, чтобы реально испытывать ожидаемые эмоции. Таким образом, эмоциональная работа – это действия, предпринимаемые для того, чтобы подчиниться правилам чувствования или изобразить подчинение101. Хохшильд считает, что в современном обществе критическим образом увеличивается количество и интенсивность эмоциональной работы и эмоционального труда. Работники в соответствии с предписаниями администрации и в более широком смысле – с предписаниями эмоциональной культуры подавляют свои реально переживаемые эмоции и изображают или возбуждают нужные эмоции с целью привлечения клиентов, с целью извлечения прибыли102. В 1990-е годы после продолжительного этапа верифицирования предположений Хохшильд, концепция социолога прочно вошла в общую социологическую теорию, социологию труда и социологию эмоций, став особым направлением исследований103. Кроме того, за последние сорок лет понятия эмоционального труда и эмоциональной работы существенно обогатились – были выявлены новые переменные, причины и аспекты этих феноменов, появились новые классификации. История эмоций сегодня представляет собой ощутимую дихотомию между социальным конструктивизмом и универсализмом. Этот разрыв, на наш взгляд, с трудом был бы возможен без результатов исследований Пола Экмана. Известность Экману принесла, выдвинутая им теория шести базовых эмоций, которые, по его мнению, люди абсолютно всех культур испытывают и могут распознавать в других людях104. Речь идет о таких эмоциях как радость, злость, отвращение, страх, грусть и удивление. Выражение эмоций, согласно взглядам Экмана, имеет место не в языке, а на лице. Для каждой базовой эмоции есть соответствующее выражение лица, которое никто не способен скрыть. Эмоции выдают так называемые микровыражения, возникающие на лице человека на очень непродолжительное время. Важнейшим иллюстратором базовых эмоций в теории Экмана, являются универсальные выражения лица. Каким образом Экман пришел к таким выводам? Автор пишет: В конце 1967 г. я отправился на юго–восточное плоскогорье острова Новая Гвинея для обследования туземцев племени форе, которые жили в маленьких деревеньках, 101 Симонова О.А. Концепция эмоционального труда Арли Р. Хохшильд. С. 78. Там же. С. 79. 103 Там же. С. 90. 104 Экман П. Психология эмоций. СПб., 2013. 239 с. 102 22 расположенных на высоте семи тысяч футов над уровнем моря. Я не знал языка форе, но с помощью нескольких местных юношей, учивших язык пиджин в миссионерской школе, я мог обеспечить перевод слов с английского на пиджин и далее на форе, а также обратный перевод. Я привез с собой фотографии разных выражений лица, большую часть которых дал мне Сильван (Томкинс) для проведения исследований среди грамотных людей105. В ходе этого исследования с фотографиями лиц, Экман просил выбрать из списка те эмоции, которые они выражали. В большинстве случаев результаты совпали и автор пришел к выводу, что такое совпадение можно использовать как доказательство гипотезы об универсальности эмоций. Открытие Экмана произвело настоящий резонанс в исследованиях эмоций, а критика его подхода и вовсе не заставила себя долго ждать. По словам антрополога Рут Лис, процедура Экмана была весьма сомнительной. Эмоции, по мнению Лис, продемонстрированные по команде, рассматривались как подлинные, а не наигранные. Кроме того, Лис обратила внимание на то, что отбор «чистых» и гипотетически универсальных базовых эмоций не подвергался эмпирической проверке с открытым исходом, а был отдан на рассмотрение интуиции Экмана106. Популярный психолог Д. Каган применительно к технике исследования отметил: если мне дают команду изобразить «страх», то, как я различу страх смерти, испытываемый солдатом, когда он смотрит в дуло, направленное на него врагом, и тот страх, которому с удовольствием добровольно предаются посетители в парке аттракционов, катающиеся на американских горках107. Сегодня исследователями эмоций выявлены фатальные внутренние противоречия и очевидные методологические проблемы исследования Экмана, но, несмотря на это стоит признать, что теория базовых эмоций прочно вошла в историю изучения чувств. Анна Вежбицкая оспорила, выдвинутый Экманом тезис, что эмоциональные слова не обязательно связаны с чувствами и что содержание базовых эмоций лучше всего передается выражением лица. Исследовательница, воспользовавшись данными лингвистики, антропологии и психологии, показала, что слова, означающие чувства, с эмоциями принципиально связаны. Вежбицкая отметила, что во всех языках имеется словο, означающее «чувствовать», на всех языках одни чувства могут быть описаны как «хорошие» другие 105 Экман П. Психология эмоций. С.8. «История эмоций»: Как ученые обнаружили базовые эмоции? [Электронный ресурс] // The village. [М], 2018. URL: https://www.the-village.ru/village/weekend/books/302207-kniga-pro-emotsii (дата обращения 04.05.2019). 107 Там же. 106 23 как «плохие», во всех языках имеются слова, сопоставимые со словами «плакать, «улыбаться», то есть со словами, означающими телесное выражение хороших и плохих чувств, хотя значения их никогда не бывают тождественны. Помимо этого, в теории Вежбицкой, во всех языках имеются «эмоциональные» междометия, имеются некоторые понятия для эмоций, слова, связывающие чувства с мыслью. На всех языках чувства, базирующиеся в когнитивной сфере, могут быть описаны со ссылкой на телесные ощущения и т.п.108. Подводя черту своему исследования, автор подытоживает: очевидно, что способы думать и говорить о чувствах в разных культурах и обществах демонстрируют значительное разнообразие; но не может быть сомнения и в существовании общих и универсальных черт. Проблема состоит в том, что неясно, как отделить культурно специфичное от универсального, как понять первое через второе и, кроме того, как выработать некое понимание универсального путем «просеивания» большого числа языков и культур, а не абсолютизация способов понимания, выведенных исключительно из нашего собственного языка109. Есть мнение, что в будущем история понятий будет опираться на лингвистику и в этом отношении теории Вежбицкой, выглядят весьма логично и обоснованно. Считается, что Золтан Кёвечеш вышел за рамки лексического анализа слов, обозначающих чувства. Ученый посчитал, что содержание слова «ярость» не οграничивается словοм «ярость». В статье, которую ученый написал в сοавторстве с Д. Лакоффом, Кёвечеш продемонстрировал, что злοсть включает в себя большое количество метафор, в которых само слов «злοсть» даже не фигурирует, - например, «выпустить пар», «взοрваться», «кровь вскипела», «с пеной у рта»110. По мнению Кёвечеша, все эти образы можнο свести к метафоре «злость - это жар» Центральная метафора в интерпретации автора - это образ злости как «нагретой жидкости в сосуде111». Злость протекает интенсивно и может привести к потери контроля. Кроме того, автор утверждает, что «чисто» эмоциональных метафор почти не существует: обычно общие метафоры применяются к эмоциям112. Главная метафора по Кёвечешу - это метафора силы, энергии или мощи. Применительно к изучению эмоций, автор отмечал, что дисциплина находится в трудном положении между двумя полисами - социальным 108 Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996. С. 271. Там же. С. 275. 110 Lakoff G., Kovecses Z., The cognitive Model of Anger Inherent in American English // Holland D., Quinn N. Cultural Models in Langeage and Thought. Cambridge, 1987. P. 197. 111 Ibid. 112 Ibid. P. 197. 109 24 конструктивизмом и универсализмом, при этом дополняя, что эта дихотомия не продуктивна для науки113. Однако каким образом автор предлагает эту дихотомию избежать? Кёвечеш замечает, что универсальным моментом является телесность эмоций114. На основе этого, как правило, формулируются почти универсальные метафоры. К примеру, гнев, по мнению автора, телесно воспринимается как повышение температуры кожи, и это, в свою очередь, безусловная культурная универсалия. Таким образом, физиологический опыт задает границы, в которых могут рождаться метафоры гнева. Кроме того, Кёвечеш отмечает, что причинно-следственной связи между физиологией и метафорой нет. В связи с этим, телесный опыт не обязательно приводит к возникновению метафор, однако делает большое количество других возможных метафорических концептуализаций либо несовместимыми, либо неестественными115. Странным, по мнению автора, было бы представлять гнев, как «тихо падающий снег: такой образ полностью несовместим с тем, каковы наши тела и что происходит с физиологией, когда мы гневаемся116. Таким образом, Кёвечеш предлагает занять срединную позицию между двумя полюсами социального конструктивизма и универсализма: Люди могут предпочесть различные способы концептуализации своих эмоций в рамках ограничений, налагаемых на них универсальной физиологией. Эти ограничения дают носителям очень разных языков широкие возможности облекать в понятия свои сильные эмоции, и делать это иногда по-разному117. Такой телесный конструктивизм базируется на предположении автора, что некоторые аспекты универсальны и явно связаны с физиологическим функционированием тела. После того, как фильтрации подвергнуться универсальные аспекты языка эмоций, оставшиеся весьма существенные различия в языке и понятиях, описывающих чувства, могут быть объяснены различиями в культурных знаниях и прагматических дискурсивных функциях, которые действуют по неодинаковым культурно определенным правилам и сценариям. Такой подход, по версии Кёвечеша, позволяет увидеть точки напряженности, где культурные интересы могут подавлять или искажать их, а также позволяет покидать противоборствующие лагеря «нативистов» и «социальных конструктивистов»118. 113 Lakoff G., Kovecses Z., The cognitive Model of Anger Inherent in American English. P. 197. Ibid. P. 139. 115 Ibid. P. 159. 116 Kovecses Z. Metaphor and Emotions. P. 160. 117 Ibid. P. 165. 118 Ibid. P. 183. 114 25 В итоге, Золтан Кёвечеш, будучи лингвистом, считает наиболее существенным источником знания об эмоциях слова, в особенности те, которые употребляются в фигуральном, неявном и образном смысле. Автор приходит к выводу, что выражение эмоций средствами языка и образов отчасти связано с телом и универсально, а отчасти, определяется культурой. Одной из инновационных работ, выходящих за рамки «социальный конструктивизм» и «универсализм» является исследование антрополога Лизы Митчелл, которая с позиции анализа эмоций предложила новое объяснение самоубийств из любви к языку, имевших место в 1950-е годы в Южной Индии. После обретения Индией независимости в 1947 году страна была поделена на штаты по федеративному принципу без учета языкового фактора. В знак протеста против этого П. Шрирамулу объявил голодовку, в итоге доведя себя до смерти. В 1953 году, при Д. Неру, был создан первый штат, границы которого определялись по языковому принципу, после этого неопределенное количество людей последовало примеру Шрирамулу. Эти самоубийства из любви к своему языку стали известны и в течение многих лет интерпретировались как осознанное поведение образованного класса. Участие других социальных групп, объяснялось «либо как ложное сознание, либо как следствие манипуляцией со стороны элиты, или утверждалось, что «некоторые люди желают, чтобы про них написали в газетах...»119. Митчелл не устроили подобные объяснения, ведь неясно, «какие условия должны существовать для того, чтобы человек был готов умереть не за нацию, а за язык?»120. По итогу своего исследования, Митчелл пришла к следующим выводам: Во-первых, в XIX веке в Индию были импортированы из Европы концепции языка - такие как концепция Гердера, - которые приравнивали языки к живым существам, устанавливали сложные отношения родства между одними языками и другими, переносили на них представления о фазах жизни биологических существ - рождении, детстве, зрелости, смерти. Именно благодаря этому импорту впервые возникла возможность бояться вымирания того или иного языка. Во-вторых, язык персонифицировался как индуистское божество, которому следовало поклоняться. Тамильский язык почитали как мать или как богиню. В-третьих, во многом благодаря распрoстранению печати и радиo появлялось все больше медиальных продуктов, способствовавших распространению любви к языку среди все большего количества 119 Mitchell L. Language, Emotions, and Politics in South India: The Making of a Mother Tongue. Bloomington, 2009. P. 32. 120 Ibid. P. 1. 26 людей. В совокупности, эти факторы являются важным звеном исследования Л. Митчелл, которая задается вопросом: как в течение XX века языки начали рассматриваться в качестве первичной и естественной основы для реорганизации целого спектра форм знания и повседневных практик. К таким относятся практики историописания, литературного творчестве, формирования канона, педагогики, политической организации и репрезентации социокультурных идентичностей121. В середине XX века, по мнению Митчелл, взаимообусловленность этих трех факторов (импорт идей Гердера, персонификации языка в виде индуистского божества и медиареволюция) привела к тому, что аффективная привязанность людей к языку стала крепче. А после обретения независимости к этому добавился страх жителей Южной Индии перед господством языка хинди, на котором говорят в большинстве центральных и северных районов. Все эти факторы, по мнению Митчелл, привели к аффективной привязанности людей к телугу и, в конечном счете, - к привлекшим всеобщее внимание случаям самоубийства из любви к языку122. Исследование Митчелл представляет собой сложное сочетание антропологии и истории с привлечением методов истории коммуникаций, лингвистической антропологии и общей истории. Автор сумела представить необычное и объяснение событий, которые до этого интерпретировались несколько ограниченно и упрощенно. Таким образом, мы привели несколько заметных подходов к изучению чувств. Л. Февр и Н. Элиас являются первыми исследователями эмоций, ставшие новаторами в только возникающей области. Персоналиями, застолбившими будущее научное поле дисциплины. Однако эти авторы «вписывались» в рамки универсалистского подхода. Наработки Элиаса, во многом, стали исключением, подтверждающим правило. Все изменилось в 1970-1980-е года, когда антропологи во главе с К. Латц объявили, что эмоции являются принципиально культурным феноменом. Именно с этого времени возникает трудно преодолимая дихотомия между социальным конструктивизмом и универсализмом. Пол Экман стал заметной фигурой в области изучения чувств. Проводя «опыты с фотографиями», он сумел найти доказательства для подтверждения теории о шести базовых эмоций, благодаря которой застолбил за собой, казалось бы, незыблемое место в кругу универсалистов. Однако критика методов научного исследования Экмана не заставила себя долго ждать. Череда антропологов, таких как Рут Лис, Маргарет Мид и др., убедительно выявили очевидные методологические промахи Экмана и несколько 121 122 Mitchell L. Language, Emotions, and Politics in South India. 2009. P. 11 Ibid. 27 поколебали исследовательские позиции психолога. Кстати, Экмана критикуют не исключительно противники «нативизма», но и те, кто занимается исследованиями эмоции с универсалистских позиций. Кроме того, приведенные нами лингвистические концепции А. Вежбицкой и З. Кёвечеша, совместно с социологической концепцией А. Хохшильд иллюстрируют междисциплинарную направленность исследований эмоций. Сегодня умелое «лавирование» между различными дисциплинарными полями, которое не лишено очевидных трудностей, является одной из важнейших характеристик удачного исследования эмоций, в том числе применительно к историческому контексту. Заметим, что на этом перечень подходов, разумеется, не исчерпывается. Важнейшей задачей для нас являлось рассмотрение нескольких концепций, которые, вопервых, показательны с точки зрения эволюции области, во-вторых, умещаются в рамки общей тенденции к изучению эмоций. Мы сознательно не привлекли в этот раздел другие концепции из области нейробиологии, когнитивной психологии или, иначе говоря, универсалистские подходы «наук о жизни». Во-первых, потому как, применительно к этой работе, данные концепции не представляют первоочередной надобности. Во-вторых, результат некого синтеза социального-конструктивизма и универсализма (включение достижений нейронаук) представлен в подходе У. Редди, о котором речь пойдет в следующем разделе. В-третьих, в рамках рассмотрения перспектив исследовательского направления истории эмоций, мы, так или иначе, вернемся к трудностям, непременно сопутствующим исследователям, пользующимся наработками в этих областях. В следующем разделе мы обратимся к концепциям П. И К. Стернсов, У. Редди и Б. Розенвайн. Именно исследовательским инструментарием этих авторов сегодня активно оперируют исследователи эмоций. Такие формулировки как «эмоциональный стандарт», «эмоциональные сообщества», «эмотив», «эмоциональный режим» и др. прочно вошли в понятийный аппарат истории эмоций. 1.2 Понятийный аппарат и исследовательский инструментарий. Перспективы истории эмоций В середине 1980-х годов история эмоций совершила большой скачок вперед во многом благодаря именам Питера и Кэрол Стернсов. Тогда внимание ученых привлекла статья, опубликованная в American Historical Review123. Стернсы предложили четко отделять индивидуальный эмоциональный опыт 123 Stearns P. N., Stearns C. Z. Emotionology: clarifying the history of emotions and emotional standards // American historical review. 1985. Vol. 90. № 4. P. 813. 28 человека от эмоциональных норм и изучать в первую очередь их. Эту область исследования они предложили именовать «эмоциология». Эмоциология124 в понимании Стернсов - это установки, стандарты, которые общество или поддающаяся определению группа в обществе поддерживает относительно базовых эмоций и подобающих способов их выражения. То, как институты отражают и поощряют эти установки в поведении людей125. Стернсы призывали историков сосредоточить свое внимание на правилах, которыми регламентировалось выражение чувств в обществе или в составляющих его социальных группах. Особенно важное значение придавалось таким институтам, как детский сад, школа и армия, а также брак и семья. В этих институтах воспитывали в юношестве почтение к старшим, солдат учили скрывать, возникающих страх, в семьях родители демонстрировали своим детям образец супружеских отношений, основанных на романтической любви. Такие эмоциональные стандарты не были жесткими, они, в свою очередь, подвержены историческим изменениям126. В интерпретации Стернсов, благодаря антиавторитарному воспитанию в 1960-е годы в США, почтение к старшим превратилось в любовь между равными; в ходе реформы армии США во время войны во Вьетнаме пропагандировалось более открытое признание солдатского страха, а также выяснилось, что романтическая любовь - недавний исторический революции 127 конструкт, возникший во Франции после Великой французской . Стернсы рассматривали эмоции и эмоционологию как две раздельные субстанции, между которыми проведены взаимосвязи, во многом основанные на постоянном заключении договоренностей. Если в один исторический момент вспышки ярости во время семейных конфликтов являлись социально приeмлемыми, а в более пoздний нeт, то люди продолжают испытывать ярость, но в новой исторической констелляции это порождает у них чувство вины, доступное для изучения историкам блaгодаря, к примеру, дневникам128. Таким образом, Стернсы выразили проблему источниковой бaзы, возникающей перед историей эмоций. Стeрнсы упоминают источники личного происхождения, произведения художественной литературы, а также свидетельства акций протеста, из которых, по мнению авторов, нужно с необходимой долей осторожности пытаться 124 Иногда дисциплина именуется как «эмоционология» Stearns P. N., Stearns C. Z. Emotionology: clarifying the history of emotions and emotional standards. P. 813. 126 Ibid. P. 830. 127 Ibid. P. 825. 128 Ibid. P.830. 125 29 извлекать информацию о чувствах129. Кроме того, Стернсы осознавали и то, что исследователю трудно получить доступ к эмоциям представителей низших слоев населения и особенно неграмотных130. Ключевой заслугой Стернсов для нас будет являться, прежде всего, сформулированная ими категория «эмоциональный стандарт». Далее, говоря об «эмоциональных режимах» Редди, мы отметим, что, на сегодняшний день, исследователи часто синонимизируют эти два понятия, нарекая «эмоциональный режим» «эмоциональным стандартом» и наоборот. В 1998 году исследователь-медиевист Бaрбара Рoзенвайн опубликовала сборник статей, посвященных теме гнева. Считается, что в этом сборнике исследовательницей был раскритикован тезис Й. Хёйзинги относительно «дeтской непосредственности» выражения эмоций в Средневековье. Розенвайн выявила у Хёйзинги понимание эмoций, в рамках концепции «гидравлической модели», то есть эмoции, понимаемые универсально, находятся под поверхностью тела и «разрастаются», «вскипают», «рвутся наружу»131. Исслeдовательница обнаружила происхождение «гидравлической модели» и обнаружила ее начало у Дaрвина, писaвшего о некой нервной силе, которая скрыта в недрах организма, внешне проявляющихся в виде «интенсивных ощущений, к каковым относились эмоции132. В 2002 году Розенвайн выпустила статью, демонстрирующую синтез изучения эмоций. По словам Плампера, в этой публикации основательной критиковался большой нарратив, согласно которому «история Запада - это история нарастающего контроля за чувствами133. В связи с этим, Розенвайн должна была предоставить некоторую альтернативу этому «большому нарративу», пронизанному идеей о росте контроля за чувствами. И исследовательница такую альтернативу нашла в новом понятии «эмоциональные сообщества». Розенвайн определяла их следующим образом: Те же сообщества, что и социальные: семьи, кварталы, парламенты, цехи, монастыри, церковные приходы. Но исследователь, изучая их, ищет, прежде всего, системы чувств: что эти общины (индивиды в них) определяют и расценивают как ценное или вредное для себя; оценки, которые они дают чувствам других; характер аффективных 129 Stearns P. N., Stearns C. Z. Emotionology: clarifying the history of emotions and emotional standards. P. 830. Ibid. P. 813. 131 Rosenwein B. Worrying about Emotions in History [Электронный ресурс] // The American Historical Review. 2001. № 3. P. 821-845. Электрон. версия печат. публ. URL: https://www.academia.edu/38367667/Worrying_about_Emotions_in_History_by_Barbara_H._Rosenwein (дата обращения 15.04.2019). 132 Ibid. 133 Плампер Я. История эмоций. М., 2018. С. 111. 130 30 связей между людьми, которые они признают, а также модусы выражения эмоций, которые они ожидают, поощряют, терпят или осуждают134. В средние века, по мнению Розенвайн, человек принадлежал к нескольким, часто пересекающимся друг с другом, эмоциональным сообществам, нередко провозглашающим разные нормы чувствования. При этом человек легко перемещался между ними135. В 2006 году исследовательница опубликовала книгу «Эмоциональные сообщества раннего Средневековья»136. На первых страницах этой работы исследовательница поясняет, что эмоциональные сообщества - это группы лиц, которые разделяют одни и те нормы в отношении выражения чувств и одинаково оценивают одни и те же чувства137. С визуальности точки зрения, эмоциональные сообщества, по мнению, Розенвайн, представлены в виде кругов. Например: Большой круг - это самое крупное эмоциональное сообщество, скрепляемое фундаментальными презумпциями, ценностями, целями, правилами чувств и принятыми способами выражения эмоций. Меньшие круги представляют подчиненные эмоциональные сообщества, входящие в большее и демонстрирующие его возможности и ограничения. Они, в свою очередь, также могут делиться на более мелкие. В то же время могут существовать другие крупные круги, либо полностью изолированные, либо пересекающиеся с ним в одной или нескольких точках138. Важным для нашего исследования представляется тезис Розенвайн относительно существования «текстовых сообществ». Она отмечает, что, как правило, эмоциональные сообщества - социальные сообщества с весьма близкими отношениями между членами (личные контакты). Но могут быть и так называемые «текстовые сообщества», в которых люди, никогда не встречаясь, связаны друг с другом через средства коммуникаций. Помимо новой и, на сегодняшний день, одной из самых фундаментальных понятийных категорий в области (эмоциональные сообщества), Розенвайн попыталась обрисовать методы извлечения эмоций. Исследовательница не формировала эмоциональные сообщества по данным источников, а начинала с какой-нибудь уже известной группы лиц, объединенных в 134 Rosenwein B. Worrying about Emotions in History [Электронный ресурс] // The American Historical Review. 2001. № 3. P. 821-845. Электрон. версия печат. публ. URL: https://www.academia.edu/38367667/Worrying_about_Emotions_in_History_by_Barbara_H._Rosenwein (дата обращения 15.04.2019). 135 Ibid. 136 Rosenwain B.H. Emotional communities in the Early Middle Ages. Ithaca, 2006. 228 p. 137 Ibid. P. 2. 138 Ibid. P. 24. 31 общность. Такой группой, например, мог стать монастырь, цех или деревня139. Далее, исследовательница собирала широкую источниковую базу, относящуюся к данной группе, - документы церковных соборов, жития, письма, исторические сочинения и т.д. Из этих документов она выписывала слова, обозначающие эмоции, обращая внимания на нарративы и различия между мужчинами и женщинами140. Похожие слова, обозначающие чувства сводились в единый список, а для того чтобы избежать анахронизма, Розенвайн изучала существовавшие в этом эмоциональном сообществе теории чувств. Так же, автор учитывала и то, что эмоции часто репрезентируются не только явными или эксплицитными средствами, именно поэтому исследовательница обращала внимание на слова, употребленным в переносном смысле, а также образным выражениям (метафоры, фигуры речи, к примеру, «он взорвался»)141. При формировании такого «списка» слов, Розенвайн отмечала частоту употребления слов, обозначающих чувства, а иногда даже прибегала к количественному анализу. По мнению исследовательницы, многие такие слова явным или неявным образом обладают нормативной функцией, поэтому такие слова порой следует рассматривать, как «эмоциональные сценарии»142. Любопытным представляется ответ Розенвайн на возникшие критические замечания в адрес методов извлечения достоверной информации. К примеру, критики достаточно быстро сформулировали тезис о том, что эмоционально окрашенные формулировки в источниках чаще представляют собой топосы, которые говорят не о чувствах, а лишь о жанровых конвенциях. На это исследовательница ответила то, что, действительно, существование эмоциональных клише не поддается сомнению, однако сами по себе эти клише тоже подвержены историческим изменениям, которые указывают на меняющийся статус тех или иных эмоций. С точки зрения Розенвайн, имеет смысл изучать, в каких исторических контекстах люди приветствовали друг друга словами «Мое почтение!», «Здравствуйте!» или «Добрый день!»143. На сегодняшний день, в кругу историков эмоций к концепции «эмоциональных сообществ» Розенвайн, преимущественно, положительное отношение. Даже некоторые отечественные исследователи предпринимают попытки выделения и рассмотрения 139 Rosenwain B.H. Emotional communities in the Early Middle Ages. Ithaca, 2006. P. 26. Rosenwein B.H. Problems and Methods in the History of Emotions [Электронный ресурс] // Passions in Context. 2010. № 1. P. 1-33. Электрон. версия печат. публ. URL: http://www.passionsincontext.de/index.php?id=557 (дата обращения: 10.05.2019). 141 Ibid. 142 Ibid. 143 Ibid. 140 32 «эмоциональных сообществ»144. Считается, что эмоциональные сообщества позволяют избежать ловушки индивидуальности каждого случая, а также, в отличие подхода Стернса, не ограничивается отдельными эмоциями, а также не стремится отождествлять нормы, отраженные в советах по этикету с эмоциональными нормами, в принципе. Следующий автор, внесший ощутимый вклад в имеющийся понятийно- категориальный аппарат истории эмоций - это У. Редди. Американский историк и антрополог, исследователь, специализирующийся на Франции. Считается первым историком, продуктивно использовавший в своих исследованиях выводы когнитивной психологии. В 2001 году вышла его книга «Навигация чувств: рамка для истории эмоций145». Цель Редди заключалась, прежде всего, в том, чтобы преодолеть разрыв между социальным конструктивизмом в антропологическом изучении эмоций и универсализмом психологии. В то время как когнитивная психология, по словам Редди, практически не занималась рефлексией на тему дихотомии универсализма и конструктивизма, антропология эмоций столкнулась с этой дихотомией с самого своего возникновения146. По этому поводу Редди пишет: С самого начала и по сей день антропология эмоций не может избавиться от этой дилеммы: сколько влияния признать за культурой, а сколько - за лежащими глубже нее универсальными психическими факторами? Приносит ли смерть горе везде - или только в тех культурах, где высоко ценится индивид? Романтическая любовь - это универсальный человеческий опыт, который в одних культурах славят, а в других подавляют, - или это лишь порождение западного индивидуализма? Депрессия - это нервное заболевания, которые может возникнуть у кого угодно, или это культурный артефакт современного лечения и современной изоляции?147. Вообще, ученый довольно серьезно критикует антропологов и, в частности, К. Латц, о которой речь шла в раннее. Критика касается, прежде всего, того, что взгляды Латц не дают возможность ей критиковать собственную культуру в сравнении с ифалистской. Редди замечает: Даже если бы западный взгляд был «неверным», потому как «конструировал» сферу эмоций как «естественную», а женщин, как особенно эмоциональных, это не могло 144 К примеру, статья С.С. Перова. Промышленные рабочие Кубани и Дона в 1920-1930 гг. как «эмоциональные сообщества» 145 Reddy W.M. The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions. Cambridge, 2001. 396 p. 146 Ibid. P.31. 147 Ibid. P. 37-38. 33 бы изменить того, что для людей Запада эта область тем самым стала естественной. Если Розальдо было бы бессмысленно критиковать информантов-илонготов за то, что они чувствовали горе по поводу прекращения охоты за головами, то бессмысленно Латц критиковать западную социальную науку за то, что она в центр ставит мужчину, а эмоции рассматривает как нечто естественное и в большей степени женское148. Теперь же предлагаю обратиться к теории Редди и посмотреть, каким образом он предлагает решить проблему дихотомии. Для этой цели Рeдди использует следующие понятия: «эмоция», «эмотив», «эмоциональный режим», «эмоциональная навигация», эмоциональное убежище», «эмоциональное страдание» и «эмоциональная свобода». Итак, эмоция в интерпретации Редди - это когнитивный материал, который, вопервых, направлен на некую цель, во-вторых - переводится с высокой скоростью и остается «ниже порога внимания». «Эмотив» - речевой акт, который и описывает, и изменяет эмоцию. «Эмоциональный режим» - это ансамбль предписанных эмотивов вместе со связанными с ними ритуалами и другими символическими практиками. Чаще «эмоциональный режим» трактуется как некий набор нормативных эмоций и ритуалов, методов и эмоциональных практик, которые служат их выражению и внушению. К примеру, публичная декларация любви к родине - пример такого эмотива и часть современного национального эмоционального режима. Каждый политический режим поддерживается эмоциональным. «эмоциональная навигация» - это маневрирование между различными конфликтующими объектами, на которые ориентированы эмоции. В этой ситуации часто случаются эмоциональные конфликты. К примеру, немка, симпатизирующая национал-социализму, в 1938 году разрывается между любовью к своему мужу-еврею и сочувствию к идее расовой чистоты. Чем больше конфликтов между различными ориентациями и чем меньше доступных «эмоциональных убежищ», в которых субъект может спрятаться от нормативной эмоциональной реальности, тем сильнее «эмоциональное страдание». Эмоциональные режимы Редди трактует так: На одном краю спектра - строгие режимы, которые требуют, чтобы индивиды выражали эмоции ограниченное нормативные, количество а эмотивов ненормативные избегали. формируется посредством В этих режимах церемоний или официальных художественных форм. Индивиды обязаны произносить эти эмотивы в соответствующих обстоятельствах, в ожидании того, что нормативные эмоции будут усилены и заучены. Те, кто отказывается произносить нормативные высказывания (к примеру, формулы уважения к отцу, любви к богу или королю или лояльность по 148 Reddy W.M. The Navigation of Feeling. P. 42. 34 отношению к армии), сталкиваются с перспективой серьезных штрафов. На другом краю спектра режимы, которые используют строгую эмоциональную дисциплину только в определенных институтах (армия, школа, клир) или только в определенные сезоны или на определенных этапах жизненного цикла149. В работе автор резюмирует: Таким образом, очень огрубляя, можно обобщить сказанное следующим образом: строгие режимы предлагают мощные инструменты управления эмоциями. Нежесткие режимы допускают навигации и позволяют использовать разнообразные наборы инструментов управления, которые адаптируются на месте, индивидуально или через формирование крепких групп150. Свою теорию автор попытался применить к Французской революции конца XVIII века. С точки зрения Редди, это событие можно расценивать, как попытку превратить все общество в эмоциональное убежище, организованное в соответствии с логикой сентиментализма151. На сегодняшний день, исследователи эмоций смело называют книгу Редди - одной из самых важных теоретических работ в этой области. Например, по мнению Я. Плампера, он один из очень немногих историков, способных судить о качестве исследований, лежащих в основе статей, публикуемых в сфере наук жизни, и вместе с тем, Редди блестящий знаток антропологической литературы152. Заслуга Редди, действительно, велика. Слова «эмоциональный режим», «эмотив» сегодня входят в лексику многих исследователей эмоций. При этом важно, что понятие «эмоциональный режим» редко трактуется и используется в значении ансамбля предписанных эмотивов со всеми ритуалами и прочими символическими практиками. Вместо этого, его трактуют в смысле «эмоциональных норм» или применяют как синоним «эмоциональных стандартов» Стернсов. Можно встретить и понимание эмоционального режима как правил чувствования (Хохшильд). Многие исследователи эмоций также используют эмоциональный режим синонимируя его с эмоциональным сообществом Розенвайн. Подобные комбинации говорят преимущественно о том, что весь понятийнокатегориальный аппарат еще слишком нов и нуждается в своем дальнейшем дополнении и развитии. Таким образом, терминологический успех Стернсов, Розенвайн и Редди в области истории эмоций не поддается сомнению. Сегодня исследователи эмоций, в большинстве 149 Reddy W.M. Navigation of Feeling. P. 125. Ibid. P. 125. 151 Ibid. P. 169. 152 Плампер Я. Эмоции в русской истории. С. 18. 150 35 своем, оперируют понятиями, выработанные именно этими авторами. Редди и Розенвайн в своих работах постарались учесть теоретические проблемы истории эмоций и акцентировали внимание на преодолении дихотомии между социальным конструктивизмом и универсализмом. Разумеется, концепции исследователей не являются безупречными и также порой подвергаются вразумительной критике. Однако история эмоций является дисциплиной новой и развивающейся, а наработки Стернсов, Редди и Розенвайн уже считаются классикой. В заключение главы, некоторое место следует уделить проблемам и перспективам изучения эмоций. Обратимся к интерпретации Я. Плампера, поскольку именно им были сформулированы трудности и обозначены возможные перспективы области. Он утверждает, что в настоящий момент сложно определить, на какой стадии изучения эмоций находятся естественные науки. Вполне возможно, считает автор, они находятся лишь в начале пути, и то, что у них может быть позаимствовано сегодня, завтра ими самими же будет признано неверным153. Именно поэтому, исследователям следует с долей опаски подходить к выводам естественных наук. Эти опасения усиливаются в связи с тем, что сами историки не знакомятся с исследователями естественников из первых рук. Как правило, по мнению Плампера, историки получают знания об исследованиях эмоций в естественных науках в интерпретации, причем популяризаторской154. Кроме того, Плампер обращает внимание на то, что даже если допустить существование каких-то универсальных аспектов в эмоциях, которые можно было бы позаимствовать у естественных наук, любое дальнейшее исследование эмоций, потеряло бы смысл после их единоразового описания, ведь историков интересует «непосредственно тот факт, что британцы XIX века были охвачены эпидемией страха быть похороненными заживо и заказывали гробы с трубами и колокольчиками, а тридцать лет спустя, в 1914 году, резко потеряли к этому всякий интерес155. Обобщая выводы Плампера, можно коротко сформулировать призыв его к историкам: нужно оперировать данными из естественных наук умело. Стоит обучаться этому, дабы избежать не только поверхностного взгляда, но и, в принципе, неверной интерпретации их. Что касается перспектив области, то одним из направлений потенциального движения, может стать «история понятий, обозначающих эмоций»156. На сегодняшний 153 Плампер Я. Эмоции в русской истории. С. 31. Там же. С. 32. 155 Там же. 156 Там же. С. 33. 154 36 день, трудно очертить динамику изменений эмоциональной лексики. К примеру, что вкладывалось в понятие «тоска» в эпоху сентиментализма, а что в эпоху Сталина157? Дискурсивный анализ эмоций, по мнению Плампера, может стать другим возможным направлением истории эмоций.158 Каким образом, разные дискурсы психологический, философский, социологический, лирический, кинематографический конструировали разные эмоции? Кроме того, потенциальной перспективой может стать анализ эмоциональных норм (Стернсы) и отклонение от них. Также, одной из наиболее сложных перспектив, по мнению Плампера, является рассмотрение «вплетённости эмоционального фактора» в причинность исторических событий159. Главная сложность здесь выражена в том, что эмоции часто невозможно выявить документально. Возможный выход из этой ситуации Плампер видит в разработке так называемой «герменевтике тишины», то есть герменевтику, сосредоточенную на микроуровне текста и замечающую малейшие изменения языковой логики (случайные проговорки или случайные детали)160. Еще Плампер призывает изучать эмоции применительно к политической истории, социальным движениям, экономической истории, истории права, устной истории и т.д161. Иначе говоря, исследователь убежден в том, что изучение эмоций способно дополнить любую область исторических исследований. И последнее. Пресса, по мнению Плампера, - важный источник для истории эмоций. История медиа могла бы пролить новый свет и на существовавшую ныне историю эмоций. «В чем, например, отличие эмоциональных сообществ, конструирующихся через средства массовой информации от сообществ с личным контактом»162? Перспектива изучения медиа в контексте истории эмоций, на наш взгляд, четко очерченная, и данная работа является попыткой использования, в том числе, и прессы в качестве, несомненно, сложного, но очевидно не многочисленного из исследовательских инструментов. 157 Плампер Я. Эмоции в русской истории. С. 34. Там же. С. 35. 159 Там же. 160 Там же. 161 Плампер Я. История эмоций. С. 462. 162 Там же. С. 468. 158 37 Глава 2 Эмоции городских сообществ Сибири на начальном этапе Гражданской войны 2.1 Свержение советской власти в Сибири и формирование нового «эмоционального режима» Социалистическая революция в конце 1917 года запомнилась своим размахом. Хрестоматийная формулировка «Триумфальное шествие Советской власти» лишний раз об этом напоминает. Но сказать о том, что за размахом последовал успех нельзя. Очевидным это представляется при ретроспективе. Очевидным это казалось и на рубеже 1917-1918 гг. Восстание Чехословацкого корпуса весной 1918 являлось главным катализатором перехода власти в Сибири к антибольшевистским группировкам. Один за другим силами Белой армии и Чехословацкого корпуса занимались города Западной и Восточной Сибири. 6 июня 1918 года был занят Омск, впоследствии ставший главным городом Белой Сибири. Период антибольшевистских переворотов в городах Сибири в историографии принято именовать демократической контрреволюцией. Считается, что этот период продолжался около пяти месяцев и подошел к своему логическому концу 18 ноября 1918 года, когда произошли известные события передачи всей полноты верховной власти Сибири военному и морскому министру А.В. Колчаку. В данной работе, мы не преследуем цель рассмотрения процедур и тонкостей смены власти на территории Сибири, способы и направления проведения реформирования различных сторон внутренней жизни. Работы в этом направлении раннее осуществлялись рядом авторов163. Применительно к антибольшевистским переворотам, нам представляется важным взглянуть на смену власти в разрезе понятийно-категориального 163 См. работы: Журавлев В.В. Рождение Временного Сибирского правительства: Из истории политической борьбы в лагере контрреволюции // Гражданская война на востоке России: Проблемы истории. Бахрушинские чтения 2001 г. Новосибирск, 2001. С. 26–47. Его же. Комиссариаты Временного Сибирского правительства // Историческая энциклопедия Сибири. Новосибирск, 2009. Т. 2. С. 113. Его же. Министерства Российского правительства. Министерство внутренних дел // Историческая энциклопедия Сибири. Новосибирск, 2009. Т. 2. С. 366. Шишкин В.И., Шереметьева Д.Л. Кризис Временного Сибирского правительства в сентябре 1918 года: арьергардная схватка в Красноярске // Гуманитарные науки в Сибири. 2013. № 3. С. 53−61. Его же. К истории формирования Совета министров Временного Всероссийского правительства (24 сентября – 13 октября 1918 г.) // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. Новосибирск, 2008. № 2. С. 53–57. Ларьков Н.С. Антисоветский переворот в Сибири и проблема власти в конце весны – летом 1918 г. // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. 1996. № 2. С. 24–30. Никитин А.Н. Государственность «белой» России: становление, эволюция. М., 2004. 336 с. Рынков В.М. Финансовая политика антибольшевистских правительств востока России (вторая половина 1918 - начало 1920 гг.): Монография. Новосибирск, 2006. 212 с. Его же. Экономическая политика антибольшевистских правительств Сибири (вторая половина 1918 – 1919 г.) // Проблемы истории гражданской войны на востоке России: Бахрушинские чтения 2003 г.: межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск., 2003. С. 118–185. 38 аппарата У. Редди и Б. Розенвайн, а формулировка «эмоциональный режим» свидетельствует о том, что сначала мы постараемся наметить контуры гипотетического эмоционального режима «освободившейся от большевистского ига» Сибири. Очевидно, что летом 1918 года перед Временным Сибирским правительством, как представителем верховной власти в Сибири стояла задача укрепления легитимности и поддержки авторитета. Мы предполагаем, что, несмотря на констатацию «временное», представители правительства рассчитывали на долгосрочную управленческую перспективу. В этой связи, в условиях разворачивающейся Гражданской войны, перед «освобожденной Сибирью» весьма предопределенно возник антипод или враг. Такие понятия как «война», «враг», в принципе, эмоционально ориентированы, и на наш взгляд, новая власть в качестве перспективы нуждалась в том, чтобы «большевистская зараза» в принципе, не поддавалась сомнению, а значит, находилась ниже порога внимания и рефлексии. Иначе говоря, антибольшевистские силы, стремящиеся к необходимой легитимации и авторитету, нуждались не только в формировании отрицательного образа большевиков, но и его закрепления на подсознательном, а значит, эмоциональном уровне164. Напомним, что У. Редди эмоциональный режим определял как «ансамбль эмотивов» или набор нормативных эмоций и официальных ритуалов, методов и эмоциональных практик, которые служат их выражению и внушению165. Соответственно, если мы строим гипотезу о продуцировании нового эмоционального режима, призванного, во-первых, легитимировать власть, посредством регламентации неких «правильных» форм чувствования, а, во-вторых, являющимся имманентным для политического режима в условиях протекания войны, то перед нами возникает необходимость выявления неких официальных ритуалов, направленных на выражение и внушение нормативных эмоциональных практик. Поскольку формирование политического режима происходило во время войны, то резонным будет предположить и то, что следом идущий эмоциональный режим также преимущественно зиждился на символических ритуальных практиках военной направленности. После свержения большевистской власти военнослужащие чехословацкого корпуса были вовлечены в военные торжества и празднества. Парады, проводившиеся на улицах освобожденных городов, привлекали к себе большое внимание городских обывателей, а 164 Вслед за У. Редди мы понимаем эмоции как активированный когнитивный материал, который, вопервых, всегда направлен на некую цель, а во-вторых, должен переводиться с такой высокой скоростью, что остается ниже «порога внимания» 165 Reddy W.M. Navigation of Feeling. P. 125. 39 порой, наполнялись «эмоциональными братания»166. сценами Так, 31 мая церемониальным маршем по городским улицам Томска прошел чешский отряд, прибывавший в город в этот же день. По свидетельствам крупного Томского периодического издания «Сибирской жизни», прибытие чехов «превратилось в народный прием желанных гостей для обмена приветствиями167». Помимо марша в Томске, аналогичное мероприятие прошло и в Красноярске, некогда самого «большевизированного» города в Сибири. Там 23 июня состоялся марш отрядов 2-го Томского полка и чехословаков, который, по свидетельствам газеты «Свободная Сибирь», также сопровождался «большой толпой, любовавшейся редким зрелищем военной маршировки168». Внимания заслуживает и описанная в «Сибирской жизни» церемония открытия второй сессии Сибирской областной думы. Важно, что ей предшествовал парад чехословацких и сибирских войск. Примечательно, что войска приветствовал председатель Совета министров Временного Сибирского правительства Вологодский и представитель Чехословацкого национального совета Глосс169. Значительность присутствия Вологодского и Глосса на этом мероприятии обуславливается не только в политическом разрезе. Важность также определяется наличием крупного авторитета первых лиц Сибири, которых, применительно рассматриваемому контексту, целесообразно назвать некими «воспитателями чувств». Разумеется, что воспитатели не могли прививать чувства «неправильные и не нужные», поэтому очевидно, что форма эмоционального приветствия «первых лиц» являлась нормативно образцовой. «На штыках чехословацких ружей развевались их национальные флажки. Место парада было окружено толстым кольцом любопытных, пришедших посмотреть на давно невиданное зрелище – стройно марширующих солдат. Затем состоялся парад. Стройными рядами проходили войска, и в каждом звуке команды, в каждом движении, в каждом повороте видны были и дисциплина, и знание, и сознание важности совершающегося170» говорилось в газете. Мы согласны с общим мнением К.А. Конева и Д.Н. Шевелева, которые считают, что военные церемонии в этот период времени становятся одним из средств укрепления 166 Конев К.А., Шевелев Д.Н. Чехословацкий корпус в символических и коммеморативных практиках антибольшевистских правительств востока России летом 1918 - осенью 1919 г. // Русин. 2018. № 4. С. 236. 167 Цит. по: Конев К.А., Шевелев Д.Н. Чехословацкий корпус в символических и коммеморативных практиках антибольшевистских правительств востока России летом 1918 - осенью 1919 г. С. 236. 168 Цит. по: Конев К.А., Шевелев Д.Н. Чехословацкий корпус в символических и коммеморативных практиках антибольшевистских правительств востока России летом 1918 - осенью 1919 г. С. 237. 169 Шевелев. Д.Н. «Наши братья по крови»: чехословацкие легионеры в информационном пространстве востока России (весна-осень 1918 г.) // Русин. 2018. № 4.С. 203. 170 Цит по: Шевелев. Д.Н. «Наши братья по крови...». С. 203. 40 авторитета антибольшевистских правительств и демонстрации военной мощи. Важно, что подтверждение этому авторы нашли не только в газетных сообщениях «о десятках тысячах» зрителей, но также в кино- и фотоматериалах, запечатлевшим очевидцев «зачастую с интересом наблюдавшими за смотрами и парадами171». Авторитет «воспитателя чувств» по мнению А. Зорина, является существенным компонентом удачного функционирования и закрепления эмоциональной нормы172. Успех эмоционального режима, таким образом, во многом, обусловлен степенью авторитетности действующего политического режима, что кажется вполне логичным. Также, по словам авторов, материальным воплощением и инструментом увековечивания памяти стали памятники, поставленные погибшим солдатам и офицерам союзных армий на огромных пространствах востока России173. Упоминания о могилах воинов нередко встречались на страницах периодических изданий. Так, в газете «Сибирская речь» был опубликован некролог памяти капитана Неволина. «Обедневшие душою Русские люди, сходите на могилу юного воина-героя. - говорилось в нем, помолитесь там и за него, и за себя и за Россию. Прислушайтесь к тишине могильной земли и, может быть, вы услышите шелест бесплотных губ и слова завета: Господа офицеры, будьте тверды174». Примечательным стало и то, что в этот период были созданы и установлены ряды памятников во многих сибирских городах. В Иркутске в память о погибших чехословаках и русских был построен храм175. Заметим, что военные ритуализированные парады в этот период времени направлены не исключительно в сторону «братьев-чехословаков», но и в сторону «союзнических» сил. К.А. Конев в своем диссертационном исследовании отмечает, что появление представителей иностранных держав в сибирских городах, как правило, сопровождалось, достаточно включавшим союзников, в себя стандартным официальные церемониальные марши набором приветствия войск с мероприятий участием (русских, и торжеств, местной власти союзных и и чешских), произнесение речей, а также организацию банкетов176. Подтверждение этому мы можем найти в воспоминаниях Д. Уорда. 18 октября в Омск прибыли союзники, где их 171 Д.Н. Шевелев. «Наши братья по крови...». С. 204. Зорин А. История эмоций: публ. лекция [Электронный ресурс] // Полит.ру. [М.], 2004. URL: http://www.polit.ru/-lectures/2004/06/18/zorin.html. (дата обращения 10. 05. 2019). 173 Конев К.А., Шевелев Д.Н. Чехословацкий корпус в символических и коммеморативных практиках антибольшевистских правительств востока России летом 1918 - осенью 1919 г. С. 236. 174 Сибирская речь. Омск. 1918. 3 июля. 175 Конев К.А., Шевелев Д.Н. Чехословацкий корпус в символических и коммеморативных практиках антибольшевистских правительств востока России летом 1918 - осенью 1919 г. С. 236. 176 Конев К.А. «Союзники» в политических нарративах и символических практиках антибольшевистского движения на востоке России (май 1918 - январь 1920 гг.) : дис. ... канд. ист. наук. Томск, 2018. С. 151. 172 41 ожидал пышный прием. По словам Уорда, тогда женщины поднесли им хлеб и соль, а народ в Омске устроил «настоящую русскую встречу177». Таким образом, военные церемонии в нашей логике будут являться одной из существенных характеристик нового эмоционального режима Временного Сибирского правительства. Важным здесь стало то, что военные парады привлекали достаточное количество зрителей, которые, по свидетельствам периодических изданий, с очевидным удовольствием наблюдали за мероприятием. Такая символическая практика фиксирует также коллективное чувствование. В период военных празднеств очевидцы находились в едином эмоциональном поле. В этом поле существовала «правильная» модель эмоционального поведения, или, иначе говоря, «верный» эмоциональный стандарт, в рамках которого, зрители располагали неким эмоциональным репертуаром. В этом репертуаре доминирующими эмоциями стали гордость, удовлетворение и радость. Следующей символической практикой военной направленности, на наш взгляд, мог стать удачный призыв в армию. Отметим, что особенности развития и функционирования структур «белой» армии раннее изучались целой плеядой сибирских исследователей178. Мы же считаем, что именно боеспособная армия в условиях войны могла являться не только гарантом устойчивого политического режима, но и режима эмоционального. Вхождение в повседневную жизнь недавно освобожденной Сибири такой практики, как «призыв в армию», по-видимому, свидетельствовало бы, во-первых, об определенном доверии населения к структурам и «правилам» режима, а, во-вторых, об институциональной легитимации власти антибольшевистских правительств. Напомним, что армия в интерпретации Стернсов - важнейший институт с определенными эмоциональными стандартами. А в понимании У. Редди именно в армии существует сложенная структура предписанных эмотивов (например, военная присяга). По словам Д.Н. Шевелева, информационно-агитационная поддержка вербовки добровольцев в ряды Сибирской армии стала, в сущности, первой пропагандистской кампанией новой государственной власти179. Кроме того, автор выяснил, что 11 июня 1918 г. членами Томской губернской земской управы М.П. Рудаковым, А.М. Бугославским и Ю.Р. Саиевым было принято важное решение об издании листовок «по вопросу о 177 Уорд Дж. Союзная интервенция в Сибири 1918–1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда. М., 1923. С. 65. 178 Призыв в армию изучали в своих работах: Симонов Д.Г. Белая Сибирская армия в 1918 г.: монография / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск., 2010. 612 с. Ларьков Н.С. Начало Гражданской войны в Сибири: армия и борьба за власть. Томск., 1995. 252 с. Шевелев Д.Н. Мобилизация в Сибирскую армию в 1918 г. и взаимоотношения крестьян с антибольшевистским Омским правительством // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. История России. 2012. № 2. С. 19–34. 179 Шевелев Д. Н. «Роль печатного слова в современной войне не меньше пули и штыка...»: осведомительная работа антибольшевистских правительств востока России. Томск, 2017. С. 201. 42 формировании Сибирской добровольческой армии» в количестве 2,5 тыс. экземпляров. Уже 12 июня на заседании управы вновь поднимался тот же вопрос. Управа постановила отпечатать 5 тыс. воззваний и «послать воззвание волостным и сельским земским управам об оказании содействия по призыву в добровольческую Сибирскую армию». Для удовлетворения потребности в листовках Томская уездная земская управа сделала заказ в Омск180. Таким образом, еще до начала широкомасштабного призыва, действующей властью была подготовлена «почва» эмотивов (дискурсивных актов), задача которых заключалась в том, чтобы эмоцию описать, во-первых, изменить, во-вторых. Периодические издания также не оставались в стороне. «Алтайские Губернские» известия в одном из своих номеров обратили внимание читателей на необходимость момента. «Сибирское Временное Правительство во имя спасения родины и светлого будущего процветания неисчерпаемо - богатой Сибири, призывает граждан выполнить свой долг пред страной, приглашает каждого верного сына родины вступить на Службу в Сибирскую Добровольческую армию, чтобы быть истинным защитником исстрадавшейся нашей матери России... Принимаются в армию все граждане не моложе 18-ти лет, не запятнанные нравственно, изъявившую искреннюю готовность преданно служить идее народовластия181». А в «Сибирской жизни» было сказано: «Все организации заявили о принципиальной готовности принять активное участие в вербовке добровольцев в Сибирскую армию182». Первым днем призыва в армию установили 25 августа. В условиях войны периодические издания своей принципиальной и крупной задачей считали освещение такого символического и должного события. «Народная Сибирь» сообщала, что «мобилизация двух молодых годов по уездам Томской губернии проходит блестяще, на пункты являются 96% из подлежащих призыву183». Красноречивой стоит признать информацию «Сибирской жизни» относительно призыва в Бийске, газета отмечала: «Призываемые вели себя превосходно и в казармах, и на улицах, и в общественных местах184». 180 Шевелев Д. Н. «Роль печатного слова в современной войне не меньше пули и штыка...»: осведомительная работа антибольшевистских правительств востока России. Томск, 2017. С. 201. 181 Алтайские Губернские ведомости. Барнаул. 1918. 28 июля. 182 Сибирская жизнь. Томск. 1918. 11 июля. 183 Народная Сибирь. Новониколаевск. 1918. 5 сент. 184 Сибирская жизнь. Томск. 1918. 17 сент. 43 Также, по словам Д.Н. Шевелева, из прессы можно было узнать о том, как для молодых уральских и сибирских парней начиналась военная служба185. Например, Тюменская газета «Свободное слово» описывала события второго дня мобилизации так: «У сборного пункта в управлении воинского начальника громадное количество телег, повозок, лошади в которых и упряжь разукрашены цветами и лентами. В толпе возбужденно-радостное настроение. Призываемая молодежь, по-видимому, очень охотно вступает в ряды славного сибирского войска. На вопросы комиссии о здоровье, большинство, за очень редкими исключениями заявляют, что здоров. Всех принятых по мере их приема, группами в 50–60 человек отправляют в сопровождении оркестра военной музыки в городские казармы и уже с утра следующего дня началось обучение их во дворе полковых казарм186». Иллюстративным в этом отрывке, на наш взгляд, является наличие сопроводительного оркестра. Оркестр выступал в роли некоего символического посредника нового эмоционального режима. Уже 27 августа на заседании Совета министров Временного Сибирского правительства управляющий военным ведомством А.Н. Гришин-Алмазов заметил, что «мобилизация двух молодых годов происходит в большом порядке, как не проходила даже при царском режиме187». По словам «Сибирского вестника», 1 сентября Гришин объехал казармы и произвел смотр новобранцев расквартированных в Омске воинских частей, которые произвели на командира «прекрасное впечатление188». Д.Г. Симонов выяснил, что в результате нового набора за один месяц (1 сентября 1 октября) численность Сибирской армии возросла с 60,3 до 184,6 тыс.189. Очевидно, что скачок военнослужащих более чем в два раза свидетельствовал о, несомненно, успешно проведенной мобилизации. Кроме того, существенным элементом военной службы являлась военная присяга (по мнению У. Редди пример цельного эмотива). Военнослужащий давал клятву на верность Сибирскому правительству. Позже, при Колчаке, формальные стороны присяги несколько трансформировались. Возникла формулировка «я, гражданин Российского 185 Шевелев Д.Н. Мобилизация в Сибирскую армию в 1918 г. и взаимоотношения крестьян с антибольшевистским Омским правительством // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. История России. 2012. № 2. С. 22. 186 Цит по: Шевелев Д.Н. Мобилизация в Сибирскую армию в 1918 г. и взаимоотношения крестьян с антибольшевистским Омским правительством. С. 22. 187 Шевелев Д.Н. Мобилизация в Сибирскую армию в 1918 г. и взаимоотношения крестьян с антибольшевистским Омским правительством. С. 26. 188 Цит по: Шевелев Д.Н. Мобилизация в Сибирскую армию в 1918 г. и взаимоотношения крестьян с антибольшевистским Омским правительством. С. 27. 189 Симонов Д.Г. Белая Сибирская армия в 1918 г. Новосибирск, 2010. С. 141. 44 государства... буду радеть о славе и пользе Государства Российского190». Такая трансформация, на наш взгляд, объяснялась идеологемой Всероссийского объединения. Отметим, что нейтрального успех мобилизации вряд ли был бы возможен в условиях отношения потенциальных военнослужащих к большевикам. Положительный результат мобилизации был, во многом, обусловлен тем, что, во-первых, «освобожденная Сибирь» в рассматриваемый промежуток времени находится в едином «эмоциональном сообществе», а во-вторых, функционирующий эмотивный «образ врагабольшевика» способствовал активному включению населения в процесс не частичного, а уже полного «освобождения». Таким образом, мы считаем, что успешная мобилизация как маркер нового политического режима, в то же время являлась иллюстративным символическим ритуалом, вписывающимся в ориентацию нового режима эмоционального, в рамках которого идея «освобождения» невозможна без враждебного чувства к «большевистской заразе». Свержение большевистской власти вызвало бурное обсуждение в периодической печати. Примечательно то, что в большинстве своем, периодические издания Сибири относились к власти ВСП весьма лояльно. На страницах большинства изданий мы найдем поддержку новоиспеченного правительства. Это, разумеется, устраивало действующую власть, пока провозглашенная свобода слова и печати не шла в разрез с идейными установками правительства. Однако известно, что в конце сентября 1918 г. на подконтрольных войскам Временного Сибирского правительства территориях была введена военная цензура191. Издателей стали наполнять уведомления, подобные тому, какое получил Д. Розенберг, редактор томской «Народной газеты». В этом уведомлении говорилось: «Начальник гарнизона приказал довести до вашего сведения, что впредь до отмены военной цензуры все первые оттиски набора редактируемой Вами газеты, а также все оттиски: телеграмм, объявлений, листовок, брошюр и прочие, – должны представляться вами в штаб гарнизона для просмотра и разрешительной подписи... Начальник гарнизона приказал поставить вам 190 Журавлев В.В. Присяга на востоке России в период гражданской войны: текстовая форма и идеологическое содержание // Известия Лаборатории древних технологий. Иркутск, 2018. Т. 14. № 4. С. 210–221. 191 О цензуре на начальном этапе Гражданской войны в Сибири см. работы: Шереметьева Д.Л. Власть и пресса Сибири в период «демократической контрреволюции» (конец мая – середина ноября 1918 г.) // Вестник НГУ. Серия: История, филология. Новосибирск, 2009. Т. 8. Вып. 1 (история). С. 129–134. Ее же. Уездные газеты Сибири в период «демократической контрреволюции» (конец мая – середина ноября 1918 г.) // Институты гражданского общества в Сибири (XX – начало XXI в.). / Отв. ред. В. И. Шишкин. Вып. 2. Новосибирск, 2011. С. 49–69. Рынков В. М. Антибольшевистские политические режимы и общество: взаимодействие на информационном пространстве восточных регионов России // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). Новосибирск, 2009. C. 105–125. Молчанов Л.А. Цензура «белой» Сибири// История «белой» Сибири. Кемерово, 1999. С. 76–78. 45 на вид, что за неисполнение настоящего распоряжения виновные будут подвергнуты военно-полевому суду192». Попытки со стороны военного командования вмешиваться в деятельность прессы и «наблюдать за ней», как правило, объясняя это стремлением соблюдать «военную тайну», стали возникать буквально сразу же после свержения советской власти. Начальник штаба Западно-Сибирского военного округа полковник П.А. Белов 12 июня 1918 г. направил управляющему военным отделом ЗСК телеграмму. В ней Белов просил последнего дать редакторам газет соответствующие разъяснения. Считается, что поводом послужила заметка, напечатанная в «Сибирской жизни» под названием «Город Камень взят отрядом в 75 человек». По мнению Белова, это являлось разглашением военной тайны, и он настаивал на «недопустимости подобных явлений в будущем». Не менее показательной является резолюция на эту телеграмму А. Коробкова, который адресовал ее заведующему комиссариата. «Примите меры. Чтобы впредь секретариатом оглашению Западно-Сибирского военных сообщений предшествовала тщательная их редакция. Было совершенно правильным печатать эти сведения в редакции и по выбору штаба. По получении сего без ведома Секретариата сведения не должны попадать в печать193» - говорилось в ней. Такое внимание к прессе и существенное ограничение свободы печати продолжались и в последующее время. 15 июля 1918 г. Временное Сибирское правительство утвердило «Временные правила о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия». В соответствии с этими правилами, министру внутренних дел, а на территории театра военных действий командующему армией или командирам отдельных корпусов, принадлежало право объявлять ту или иную местность на военном положении сроком до 6 месяцев. Такая мера давала право закрывать любое периодическое издание. 10 сентября постановлением Административного совета для контроля периодической печати были учреждены военно-цензурные комиссии, а для проверки всех почтовых отправлений – военные почтово-телеграфные контрольные бюро. Военно-исторический отдел штаба Сибирской армии подготовил «Перечень сведений, не подлежащих оглашению в печати и не подлежащих распространению путем почтово-телеграфных сношений», подписанный генерал-майором В.Р. Романовым и руководителем военно-цензурного отделения капитаном 2 ранга Дудкиным194. К примеру, редактор газеты «Ишимский край» И.В. Горин даже написал письмо 192 Шевелев Д. Н. «Роль печатного слова в современной войне не меньше пули и штыка...». С. 183. Цит по: Шевелев Д. Н. «Роль печатного слова в современной войне не меньше пули и штыка...». С.182. 194 Шевелев Д. Н. «Роль печатного слова в современной войне не меньше пули и штыка...». С. 183. 193 46 председателю правительства Вологодскому, в котором поведал то, что по распоряжению командира 2-го Степного Сибирского корпуса газета «Ишимский край» была закрыта, а отправитель письма подвергнут тюремному заключению195. С точки зрения предпосылок, контроль военных над прессой, в принципе, очевиден. Члены Временного Сибирского правительства ясно отдавали себе отчет в том, что в условиях войны трепетное отношение к информации с театра военных действий является залогом «правильных настроений». Кроме того, для функционирования эмоционального режима с четко очерченной военной направленностью вмешательство военных в дела прессы являлось лишь делом времени. Что касается периодики в целом, то здесь существенным элементом нового эмоционального режима представляется вплетенность прессы в единый «эмоциональный стандарт». Отметим, что весомым значением в организации эмоционального режима обладало целенаправленное инструментом, с помощью использование языковых средств. Речь являлась тем которого формировались, распространялись или видоизменялись идеи. Необходимо также учитывать и то обстоятельство, что дискурс не только отражал социальную и политическую действительность, но и в значительной степени ее формировал. О том, что пресса являлась текстовым воплощением «эмоционального сообщества», мы поговорим во втором разделе этой главы. Сейчас же, приведем некоторые не исключительные примеры того, каким образом, она не противодействовала «правильным» чувствам, а, напротив, к этим правильным чувствам различными способами обращала. 21 июня 1918 года вышел первый номер Томской «Народной газеты». Примечательно, что уже пилотном выпуске на передовице читатели могли наблюдать: «Народная газета ставит себе положительную задачу – внедрение в сознание народной массы точных и ясных знаний об ее нуждах и способах удовлетворения их, о формах власти, нужных народу, как в центре, так и на местах, о великом несчастье, постигшем нашу родину, и необходимости сплочения всех сил страны для спасения ее, о неизбежности жертв, которые каждый гражданин должен на алтарь возрождения отечества... Большевики бегут, их власти наступил конец196». Здесь мы наблюдаем ключевую идеологему рассматриваемого периода - о возрождении. Также, обратим внимание на формулировку «внедрение в сознание народной массы точных и ясных знаний...». Возникшее издание не только ориентированно на некий пропагандистский дискурс, но и имплицитно претендовало на роль «воспитателя 195 Письма во власть в эпоху революций и гражданской войны (март 1917 - ноябрь 1919). Сб. документов. Новосибирск, 2014. С. 98. 196 Народная газета. Томск. 1918. 21 июня. 47 чувств», посредством информации, выстроенной преимущественно, структуры по-видимому, целенаправленных поступающей интерпретаций с фронта и противоборствующего лагеря. В этой же газете от 9 июля можно было встретить: «Народная газета должна не только отражать волю народа, но и создавать ее. Газета не протокол: она не ограничивается только описанием того, что есть, о чем люди думают и делают. Она должна помочь правильно действовать197». Здесь авторы еще раз обращаются к своей воспитательной миссии. Исходя из этого, главной декларируемой задачей издания является «внедрение в сознание народной массы точных и ясных знаний, создание воли народа и помощь в правильных действиях». Такая задача крупного периодического издания летом 1918 года, по-видимому, действующую власть устраивала. В номере от 1 августа показательными выглядят следующие слова: Народ – и массы и их вожди – должен твердо запомнить, что тоска по царской власти и тоска по «рабоче-крестьянскому» правительству есть тоска по враждебной ему власти198» Отметим формулировки «создавать волю» и «тоска по враждебной власти». Здесь заметны эмотивы, посредством которых, декларируемая воспитательная задача должна была осуществляться. В Красноярской газете «Свободная Сибирь» было сказано: Мы сами должны зажечь Божий костер, который бы собрал всех вокруг себя и объединил. Оглянешься назад – все кажется нелепостью, сказкой, ужасом, бредом199». В другом номере передовице читается: «Наконец, большевизм заживо сгнил и рухнул легче царского строя. И только теперь у обманутого народа открылись глаза, что большевики не друзья, не защитники его, а злейшие враги, сумевшие воочию показать всем, что есть кое-что на свете и похуже царского строя. – Большевистская кабала200». В заметках «Свободной Сибири» мы обращаем внимание на речевые акты, хорошо встраивающиеся в нормы нового эмоционального режима. Заметна корневая антитеза политического режима Сибири «друг-враг», а также эмоционально наполненные словосочетания «божий костер» и противное ему «большевистская кабала». В «Барабинской степи» мы можем встретить иносказательные, образные эмотивные формулировки. «Пала советская власть. Смерть была столь бесславная, как и вся жизнь ее. Советская власть дошла до того предела, до которого мог дойти только 197 Народная газета. Томск. 1918. 9 июля. Народная газета. Томск. 1918. 1 августа. 199 Свободная Сибирь. Красноярск. 1918. 19 июня. 200 Свободная Сибирь. Красноярск. 1918. 27 июня. 198 48 безумный Калигула, сказавший - Пусть ненавидят, лишь бы боялись... Большую разруху власть внесла в жизнь страны: все потонуло в вихрях дикой сатанинской пляски. Куда не посмотришь - везде разлад и разложение, все разорено, все уничтожено201. Здесь фиксируется аллегорический и метафорический эмоциональный вектор. Калигула отождествляется с властью Советов, а словосочетание «сатанинская пляска», на наш взгляд, должно было сильнейшим образом воздействовать на эмоцию читателя. В «Сибирской речи» отмечалось: «Теперь, благодаря чехо-словацким полкам, большевистская власть пала почти во всей Сибири и мы, несомненно, живем накануне близкого падения этой власти и в Европейской России. Фантастически дикий кошмар, какой душил страну последние семь месяцев, кончается...202». Тут мы наблюдаем формулировку «дикий кошмар», которая, на наш взгляд, сама по себе уже является весьма мощным описательным и действенным инструментом. Однако эта формулировка подвергалась дополнительным сознательным приумножениям словами «фантастически» и «душил». Таким образом, автор заметки создает мощный и потенциально эффективный эмотив. В другом номере газеты также собраны воедино мощнейшие, на наш взгляд, эмотивные высказывания. «На пространстве большей части Западной Сибири русские люди очнулись от гнета мрачного и сумрачного кошмара советского правления, этой наиболее последовательной попытки социалистического устройства социализма современной жизни. Как пелена тумана, медленно скользя в сторону, отходит этот кошмар, оставляя после себя кровавую росу и груду развалин. Все расколочено, все изувечено, загажено ими или проведено в негодность203». Здесь переплетены прямые косвенные и речевые акты. Большевики как «мрачный и сумрачный кошмар» - на наш взгляд, будет являться прямым и очевидным эмотивом, воздействие которого можно охарактеризовать как «прицельным» и метким. Автор здесь моментом обращает читателя непосредственно к эмоции кошмара. Однако «прицельный» эмотив тут же дополняется образностью и художественной градацией: «расколочено, изувечено, загажено». Градация призвана усилить, возвысить эмоцию кошмара, соотнести ее с негативно окрашенными перечислениями. В этом же периодическом издании было сказано: «Надо помнить, что если бы большевики вернулись в Сибирь к власти, они залили бы ее города потоками крови204. 201 Барабинская степь. Каинск. 1918. 15 июня. Сибирская речь. Омск. 1918. 23 июня. 203 Сибирская речь. Омск. 1918. 26 июня. 204 Сибирская речь. Омск. 1918. 27 июня. 202 49 Несколько хрестоматийная-символическая метафора «потоки крови», тут также, на наш взгляд, будет являться иносказательным, но действенным речевым актом. «Нет большего ужаса и нет более низкой ступени падения, чем то, что сейчас переживает Россия. Только слепцы не видят, только глухие не слышат, как в муках позора, как в рубищах и в язвах всенародного разгрома и унижения рождается иная Россия, проходящая через позор, кровь, смерть для того, чтобы воскреснуть в ином теле, в иной душе и для иных национальных и всемирных задач... Да, он пробил, час национального возрождения и рождения заново Великой России205» - писала «Сибирская речь» 12 июля. Эмоционально воздействующие формулировки в этом отрывке также выстроены на идее художественного противопоставления. В газете «Алтай» мы можем встретить уже знакомый для нас эмотив, отождествляющий большевизм с заразой, или, как сказано в номере: «Спешите же народы Сибири окончательно очистить вольную Сибирь от яда большевизма...» А в «Сибирской жизни» можем увидеть эмоциональное соотнесение большевиков с трусами, как следствие непроговоренное отождествление антибольшевистского движения с храбрецами: «Бегут трусливые, никчемные предатели общественных интересов206». Интерес привлекает и государственно-транслируемые эмотивы. 1 июня 1918 года вышла Декларация уполномоченных Сибирского Временного правительства «Ко всему населению Западной Сибири». Декларация моментально получила распространение по всем периодическим изданиям. В этом документе существенны следующие формулировки, собственно с которых эта декларация и начинается: «Западная Сибирь очищена от большевиков. Они бегут, унося с собой все, что можно захватить. Ярмо сего самодержавия уничтожено. Сибирь вновь свободна. Власть перешла к Временному Сибирскому Правительству, выдвинутому Областной Думой...207». Отныне отождествление большевиков с «ярмом» и с «заразой» (от которой успешно очищают) станет частой формулировкой в Сибирских периодических изданиях. А эмотив «погибельной заразы» станет одним из наиболее распространенных. Декларации и обращения ВСП анализировались В.В. Журавлевым208. Однако исследователь изучал эти акты не с позиции выявления и фиксирования эмотивов, а с точки зрения декларируемого правительством образа врага. Автор выявил, что обращения 205 Сибирская речь. Омск. 1918. 21 июля. Сибирская жизнь. Томск. 1918. 20 июня. 207 Чеховских. К.А. Сборник документов по истории революций и Гражданской войны в Западной Сибири 1917–1921 гг. по дисциплине «Отечественная история». Томск, 2010. С. 261. 208 Журавлев В. В. Правовая репрезентация государственной власти сибирской контрреволюции в 1918 г. // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). Новосибирск, 2009. С. 3– 20. 206 50 власти в отличие от деклараций были более эмоционально окрашенные209. В обращениях, например, мы можем встретить следующие показательные для нас формулировки: «кровавый вихрь», «сплошной ужас», «ленинские жандармы», «большевистские палачи» и другие. Тут прямым образом эмоция не описывается. Однако формулировки здесь имплицитно эмоциональные. Такие, на наш взгляд, являются даже более мощными речевыми актами, нежели прямые эмоционально - ориентированные по типу страх, ужас, кошмар и так далее. При сопоставлении, скажем, «официальных» государственных эмотивов и обозначенных нами выше, речевых актов независимой периодики (декларируется свобода слова), мы можем отметить очевидное сходство. Пресса, таким образом, вовлечена в государственно-идеологическое поле. Это, по нашему мнению, свидетельствует о том, что «освобожденная Сибирь» в рассматриваемый промежуток времени находится в едином текстовом эмоциональном сообществе. Важнейшим звеном системы формирующегося эмоционального режима, на наш взгляд, могла стать православная церковь. В «Сибирском вестнике» от 25 августа было опубликовано распоряжение С.С. Стрынкевича (управляющий МВД) следующего содержания: «Прошу пастырей всех вероисповеданий употребить свое нравственное влияние на верующих для укрепления в них сознания долга перед Отчизной210». А в одном из воззваний Высшего церковного управления прямо говорилось: «Пастыри церкви имеют нравственное право на борьбу с большевизмом, и никто не должен рассматривать эту борьбу как неподобающую церкви, как вмешательство церкви в политические и общественные дела государства211». Существенным, помимо этого, также является и то, что в рассматриваемый промежуток времени, широкое распространение на территории востока России получает церковная печать. В Омске издавались журналы: «Омские епархиальные ведомости», «Официальные известия по Омской епархии» (издание Омского церковно-приходского совета) и «Вестник Омской церкви»; в Уфе – журнал «Уфимский церковно-народный голос»; в Тобольске – «Тобольские епархиальные ведомости»; в Томске – журнал «Томские епархиальные ведомости» и газета «Томский церковно-общественный вестник» (издание духовенства и мирян Томской епархии); в Барнауле – журнал «К свету»; в Красноярске – «Енисейские епархиальные ведомости212» В дальнейшем, количество 209 Журавлев В. В. Правовая репрезентация государственной власти сибирской контрреволюции в 1918 г. С. 9. 210 Сибирский вестник. Омск. 1918. 25 августа. Цит. по: Эйнгорн И.Д. Очерки истории религии и атеизма в Сибири (1917–1937). С. 58–59. 212 Шевелев Д.Н. «Роль печатного слова в современной войне не меньше пули и штыка...» С. 204. 211 51 церковных изданий будет только увеличиваться, а важнейшей задачей православной церкви станет сплочение населения на государственной почве. Таким образом, вовлечение православной церкви в функционирование политического режима, на наш взгляд, тесным образом соотносится с включением представителей духовенства в структуры формирующегося «воспитателя правильных чувств». Итак, новый антибольшевистский политический режим одним из имплицитных средств укрепления своего авторитета и легитимности находил в продуцировании режима эмоционального. Поскольку возникновение новой власти на территории Сибири произошло в результате военных столкновений, то формирующийся эмоциональный режим с неизбежностью характеризовался военной направленностью. А такие символические ритуальные практики, как военные парады, торжества и празднества, призыв в армию, вкупе с военной цензурой, «воинствующими государственными речевыми актами» и враждебно ориентированными эмотивами газет, по нашему мнению, это подтверждает. Однако военная ориентированность, несмотря на свою необходимость, имела и очевидные недостатки. Как всякий политический режим, эмоциональный успешно зиждиться исключительно на фундаменте «вражды» имел мало шансов. А мог ли он основываться на чем-то кроме? 2.2 Антибольшевистское движение востока России как «эмоциональное сообщество» Для начала нужно обговорить то, что мы будем иметь в виду под эмоциональным сообществом - во-первых, под антибольшевистским движением - во-вторых. Начнем с эмоционального сообщества, потому как в первой главе о концепции Б. Розенвайн речь уже шла. Итак, напомним, что в логике исследовательницы, эмоциональные сообщества - это группы лиц, которые разделяют одни и те же нормы в отношении выражения чувств и одинаково оценивают одни и те же чувства. Поскольку антибольшевистское движение категория крупная и общая, то такое сообщество мы будем рассматривать с позиции так называемого «большого круга». Этот «большой круг» будет включать в себя фундаментальные презумпции, ценности, цели и «правила» чувствования. Мы будем иметь в виду, что такой «большой круг» в свою очередь, непременно, дробится на «меньшие», входящие в большой и демонстрирующие возможности ограничения. Кроме того, отметим также и то, что рассматриваемое нами эмоциональное сообщество преимущественно стало «текстовым», т.е. таким, в котором люди, никогда не встречаясь, 52 связаны друг с другом через средства коммуникаций. Кстати, теория текстового эмоционального сообщества, тесно соприкасается с концепцией воображаемого сообщества Б. Андерсона. Отметим, что в настоящее время некоторые Сибирские исследователи работают над концепцией воображаемых сообществ применительно к антибольшевистскому движению. Такие работы, например, ведутся Д.Н. Шевелевым. Важно отметить, что крупное антибольшевистское эмоциональное сообщество не значит, что оно являлось единственным существовавшим. Продуктивность концепции Б. Розенвайн как раз и состоит в том, что таких сообществ достаточно много, причем индивид зачастую состоит в нескольких с порой даже противодействующими друг другу эмоциональными нормами. Однако мы предполагаем, что летом антибольшевизм как форма эмоционального сообщества стала важным интегрирующим звеном, рождающегося государственного образования. Антибольшевизм был проникнут энергичным чувством, присущего каждому амбициозному зачинанию. Идея возрождения, существовавшая во враждебной оппозиции с большевизмом, для движения должна была стать существенным компонентом, скрепляющим разнородные слои населения. Где очерчены границы между эмоциональным сообществом и эмоциональным режимом? История эмоций еще нуждается в теоретическом развитии, потому как некоторые исследователи вовсе не провозглашают разницы между одним и другим. Однако заметим, что применительно к нашему предмету имплицитно-формирующейся эмоциональный режим стал логическим продолжением прихода к власти лиц, входящих в одно эмоциональное сообщество. Эти лица, скорее, не осознанно стремились «заразить» правилами своего верного чувствованиями тех, кто входил в сообщество иного эмоционального содержания. На первых порах, новая власть ощущала свою миссию в том, чтобы «освобожденная от большевистского гнета территория Сибири» составляла преимущественно одно эмоциональное объединение. Отсюда проистекает безусловная взаимосвязь между эмоциональным сообществом и желаемым эмоциональным режимом с очевидным стремлением «возрождать Россию из пепла». Для этого «возрождения», для начала, нужно было обладать набором общих форм чувствования. Теперь обратимся к антибольшевистскому движению. И здесь мы согласимся с мнением П.Н. Милюкова, который считал, что антибольшевистской была вся Россия, кроме коммунистической партии213. Такая формулировка подходит к рассматриваемому нами периоду в Сибири, поскольку провозглашенное враждебное отношение к большевикам оставалось враждебным вне зависимости от партийной или идейной, а 213 Милюков П. Н. Россия на переломе. Большевистский период русской революции : в 2 т. Париж, 1927. Т. 2. С. 2. 53 порой и классовой принадлежности противников коммунистов. Неважно: эсеры, кадеты, областники - все они были едины в том, что большевики - «зараза», от которой непременно стоит очистить все общество. Итак, под антибольшевистским движением востока Сибири мы будем считать всяких противников большевиков и так называемого «коммунистического опыта», сюда также будут входить и антибольшевистски настроенные слои народных масс, обеспечивших результативный призыв в армию, городские слои населения и, разумеется, лица, составляющие «костяк» новой власти. Теперь давайте обратимся к некоторым сведениям, призванным помочь в интерпретации антибольшевистского эмоционального сообщества. Глава Временного Сибирского правительства П.В. Вологодский в своих дневниках отмечал: События развертываются гораздо скорее, чем я думал (антибольшевистские восстания). Сегодня большевики бежали уже из Омска, а вечером по городу разъезжали в грузовых автомобилях чехи и словаки, бурно приветствуемые населением. Крики «наздар», «ура» раздаются со все концов города. Днем я вышел на большую улицу и увидел, как большевики бежали из гостиниц и занятых ими домов для своих учреждений, кто на извощичьих пролетах, кто просто на телегах со всем скарбом к пароходным пристаням. Очевидно, они все убегают на пароходах214. Описываемая Вологодским реакция городского населения, для нас является показательной. Разъезжающие на автомобилях чехословаки радостно приветствовались населением. Городское население в описываемом событии находится в рамках единого поля чувствования. Здесь горожане составляют в интерпретации концепции Розенвайн эмоциональное сообщество с личным контактом. Личный контакт, на наш взгляд, усиливает эмоцию, потому как является формой коллективного чувствования. В рамках коллектива проявление эмоций, как и сами эмоциональные реакции, упрощаются, а протекающие чувства отличаются энергичностью. Описывая свою поездку в Томск в конце июля 1918 года, Вологодский отмечает: «В 11 часов утра приехали в Томск. Встреча была торжественная. Целый ряд представителей гражданских и военных властей и общественных учреждений явились ко мне в вагон для выражения в моем лице сочувствия Сибирскому правительству. На перроне был выстроен почетный караул из офицеров. Я, бывший обыватель Томска, был 214 Вологодский П. В. Во власти и в изгнании: Дневник премьер-министра антибольшевистских правительств и эмигранта в Китае (1918–1925гг.). Рязань, 2006. С. 68. 54 даже смущен такой торжественностью встречи и чувствовал некоторую неловкость215». Конечно, сама по себе торжественность встречи «первого» лица государства и некоторая почтенность представителей гражданских и военных властей лишь с определенным оговорками являлись демонстрацией эмоциональной реакции, однако, при этом, такие эмоциональные символические практики, на наш взгляд, идентифицируют эмоциональное сообщество. 2-го августа 1918 г состоялось открытие сессии Сибирской областной думы. Открытие думы Вологодский описал в своем дневнике так: «Во время возвращения с парада в мой автомобиль дамы бросали цветы, в том числе какая-то очень просто одетая женщина. Затем последовало торжественное открытие думы. Чтение мною декларации от имени правительства было сопровождено аплодисментами. Самый выход мой на трибуну был встречен также дружными аплодисментами. Сход мой с трибуны тоже сопровождался продолжительными и бурными аплодисментами. Сначала я волновался, но потом овладел собой и говорил свободно216». Тут Вологодский описывает интересные события встречи его после парада (парад как ритуал формирующегося эмоц. режима) и встречи его на заседании. В первом случае, показано проявление ярких положительных эмоций городского населения, направленных к первому лицу Сибири. Во втором же, формой проявления поддержки стали продолжительные и бурные аплодисменты представителей власти. С определенной осторожностью, можно заметить некое эмоциональное единение всего города, вне зависимости от принадлежности к слою населения. Описывая свой приезд на станцию Критово в конце августа 1918 года, П.В. Вологодский фиксирует: «На пароме, перевозящем через Чулым на завод, на левом берегу меня встретили представители крестьянского общества во главе с Лисавенко. Встретили они меня с криками «Ура», вслед за которыми раздались такие же возгласы на той стороне Чулыма. На берегу собралась большая толпа народа во главе с какими-то чиновниками и приветствовала меня, как первого премьер-министра Сибири, и дружно кричали «Ура»217». В данном отрывке мы также можем заметить эмоцию радости и поддержки, выражающиеся в адрес П.В. Вологодского. Вологодский в своем лице выражал всю власть на территории Сибири, поэтому такие эмоциональные жесты могут восприниматься и по отношению к Временному Сибирскому правительству. 215 Вологодский П. В. Во власти и в изгнании... С. 74. Там же. С. 75. 217 Там же. С. 79. 216 55 Военный журналист Г.И. Клерже также вспоминал свои чувства после антибольшевистского переворота: «Глубоко вдыхая чистый зимний воздух, легко чувствовал себя, наконец, освободившимся от постоянного большевистского гнета, пишущий эти строки. Не надо было ежесекундно думать о том, что в любую минуту ты можешь потерять свободу и может быть даже жизнь. Это чувство морального раскрепощения трудно выразить простыми словами и тем более трудно понять его тому, кто не испытал вообще, что такое большевистский режим и как тяжела пята того гнета, который накладывался на каждого человека, попадающего на положение раба третьего интернационала. Впереди все будет ясно, светло и радужно безгранично218». Вообще, представляет интерес словосочетания «большевистский гнет» и «большевистский режим». Клерже описывает свободу от гнета с позиции некого «морального раскрепощения», то есть, вкладывая преимущественно эмоционально-описательный элемент. Отсюда, можно выдвинуть предположение, что хрестоматийная формулировка «большевистский гнет» с большой долей вероятности действительно являлась эмотивом. Помимо этого, словосочетание «большевистский режим», на наш взгляд, обращает читателя преимущественно к сфере эмоциональной жизни. Вероятно, можно сказать, что большевизм как политический режим, также, повидимому, неявным образом, но формулировал и свой «эмоциональный», при этом вгоняя противников его в эмоциональные страдания219. По нашему мнению, смысловой ориентир всей записи значительным образом усиливается после следующего описательного речевого акта: «Пята гнета, который накладывался на каждого человека, попадающего в положение раба третьего интернационала». Описывая в другом отрывке свои чувства, Г.И. Клерже использовал антибольшевистский флаг как символ возрождения России: «Никто не может отрицать, что, по началу, бело-зеленый флаг был символом освобождения России от советской тирании и вызывал энтузиазм у той молодежи, которая подняла знамя восстания220». Вопервых, тут снова вполне ясно чувственно-негативное отношение Клерже к большевикам (советская тирания), а во-вторых, флаг выступает в качестве символического и ритуализированного звена эмоциональной реальности. Именно развевающейся флаг вызывает и, на наш взгляд, усиливает энтузиазм и эмоции молодых людей. 218 Клерже Г. И. Революция и Гражданская война. Личные воспоминания. Новосибирск, 2012. С. 207. 219 Формулировка У. Редди. Каждый политический режим формирует свой эмоциональный, который, несомненно, порождает эмоциональные страдания и эмоциональные убежища с возможностями навигации. 220 Клерже Г. И. Революция и Гражданская война. С. 207. 56 Об энтузиазме «народных масс» пишет и В.Г. Болдырев в своих воспоминаниях: «Успешный ход борьбы повышал энтузиазм антибольшевистски настроенного населения, вселял веру в быстрое развитие этой борьбы во всероссийском масштабе221». Военачальник и генерал-лейтенант К.В. Сахаров в своих воспоминаниях антибольшевистское восстание описывал так: «Возрождение России будет скорее, чем многие предполагают; оно придет изнутри, из масс самого народа. Наша общая вера в нашу Родину и ее судьбы оправдывается; наша общая работа и великие жертвы русского народа не пройдут безрезультатно. Восстановление сего разрушительного дома мы должны делать своими руками. Эти восстания были разрозненны и не организованны. Это было чисто стихийное движение. Все политические лозунги были отброшены. Одна мысль управляла этим народным движением: покончить с большевизмом...222». Заметим, что К.В. Сахаров, нарекает антибольшевистское движение стремлением покончить с большевизмом, причем утверждение Сахарова хорошо вписывается в определение антибольшевистского движения П.Н. Милюкова. Антибольшевизм проникнут враждебным отношением к своим визави и идейная направленность заключается исключительно в общем чувстве и желании скорейшего «оздоровления». П.И. Троицкий в своем письме председателю Совета министров П.В. Вологодскому выражал свое отношение к новой власти так: «С особым удовольствием приветствую Вас, уверен, что популярность Вашего имени укрепит позиции новой власти. Принятый правительством курс сознательными кругами Томска встречен вполне сочувственно223». Периодическая печать в период Гражданской войны являлась существенным элементом в пропагандистской политике. Помимо этого, периодическая печать стала и важным транслятором общественных чувств. Например, «Голос народа» описывала эмоции от падения власти большевиков так: «Дни уходят за днями, как часы и минуты. Страсть горит, словно яркие факелы. Люди волнуются и ждут событий. В быстром беге этих событий, в причудливом сочетании гражданских настроений есть одно общее настроение. Имя ему – Радость. Она пришла нежданно-негаданно, вторглась в душные помещения, облетела вихрем улицы и залила своими жгучими волнами людные площади. Под ясными лучами солнца, в набегах 221 Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты. Новониколаевск, 1925. С. 26. Сахаров К. В. Белая Сибирь. Мюнхен, 1923. С. 7. 223 Письма во власть в эпоху революций и гражданской войны (март 1917 - ноябрь 1919). Сб. документов Новосибирск, 2014. С. 67. 222 57 ветра с полей, несущего запах буйно растущей зелени, так понятны, просты улыбки, так ясен блеск глаз и прекрасны надежда, вера224» В другом номере говорилось: «Еще рано праздновать полную победу над большевизмом в Сибири. Еще рано предаваться спокойной радости избавления от насильников. Насильники еще не свергнуты, не побеждены окончательно225». В этих цитатах не только в художественной форме запечатлены общие эмоции. Посредством призыва к продолжению борьбы», они уже упоминаются в несколько ином контексте. Если в первом приведенном отрывке, акцент делался именно на чувства, то во втором, об эмоциях следует упоминание по касательной, в военном контексте. «Настроение в городе повышенно-радостное, противно-большевистское226» отмечала газета «Голос народа», говоря про общие городские чувства в Мариинске. Похожие слова были опубликованы и относительно эмоций горожан г. Щегловска: «Падение и бегство большевиков было встречено всеобщим ликованием227». В «Свободной Сибири» относительно свержения большевистской власти в Красноярске напечатали: «Большевики не пощадили ни бедного, ни богатого. Их власть была властью покорителей – чужеземцев, грабивших беспощадно мирное население. Власть ныне переходит ко Временному Сибирскому Правительству228». В этом же номере газета описывала приезд членов Временного Сибирского правительства автономной Сибири: «Весь перрон вокзала, заполненный народом: шум, движение, радостные лица, с 6 часов вечера взоры всех обращены в сторону Ачинска, говорят, через полчаса будет. Полтора часа оказались длинными. Часов в 10 вечера тихо подошел эшелон Сибирских войск, расцвеченных сибирскими цветами: бело-зеленым. Густая народная масса придвинулась; приветствуя, ура: молодые бодрые лица воинов – надежды страны. Из одного вагона раздалась звучная речь воина – патриота, осветившего события, спасительные для России. Не буду излагать этой полной содержания речи, вызвавшей бурные аплодисменты восторженной толпы. Через полчаса последовал другой эшелон родных братских войск. В строю железная дисциплина, вне строя полная свобода229». 224 225 Голос народа. Томск. 1918. 6 июня. Голос народа. Томск. 1918. 9 июня. 226 Голос народа. Томск. 1918. 18 июня. Голос народа. Томск. 1918. 21 июня. 228 Свободная Сибирь. Красноярск. 1918. 19 июня. 229 Свободная Сибирь. Красноярск. 1918. 19 июня. 227 58 В этом же периодическом издании падение большевистской власти нарекли «концом безрадостных дней230», соответственно, по-видимому, подразумевая начало дней радостных. В «Сибирской речи» мы также можем найти указание на общность эмоций, например: «Но ведь ясно, что громадная часть сибирского населения против советской власти и восстановить ее не даст!231» или «если бы большевики вернулись в Сибирь к власти, они залили бы ее города потоками крови232». Газета «Алтай» с позиции фиксации общего эмоционального фона также не являлась исключением. На страницах этой газеты было сказано: «Народ ликует, так как переживает радость свержения второго самодержавия большевистских вожаков с подложными выборами, подставными судами, пытками, расстрелами и тюрьмами. Спешите же народы Сибири окончательно очистить вольную Сибирь от яда большевизма... Забудьте свои раздоры и счеты, объединитесь вокруг ВСП, поставившего себе задачей оздоровить край… Не забывайте всего ужаса, произошедшего с вами, помните уроки прошлого...233». В Иркутской газете «Сибирский курьер» были написаны весьма любопытные для нас слова: «И буржуа, и чиновник, и учитель, и конторщик кричат - долой большевика234». По этой заметке мы наблюдаем подтверждение тому, что антибольшевистское эмоциональное сообщество соединяло в себе людей разных социальных групп под эгидой доминирующих эмоций враждебности к «красным». В газете «Алтайский луч» описывались эмоции горожан Ново-Николаевска: «Отношение населения к перевороту в Ново-Николаевске было не только сочувственное, но и радостное235». Подобные описания чувств к большевикам фигурируют на страницах многих крупных и не очень периодических изданий. Однако, любопытно то, какие эмоции рабочих фиксировались на страницах газет, ведь рабочие, преимущественно, являлись опорой большевиков. По словам Г.К. Гинса: «далеко не все рабочие — революционеры. Многие безразлично относятся к политике и хотят одного: быть сытыми. Другие лишены революционного темперамента и охотно примыкают к более умеренным элементам. 230 Свободная Сибирь. Красноярск. 1918. 19 июня. Сибирская речь. Омск. 1918. 27 июня. 232 Там же. 233 Алтай. Барнаул. 1918. 22 июня. 234 Сибирский курьер. Иркутск. 1918. 21 июля. 235 Алтайский луч. Барнаул. 1918. 22 июня. 231 59 Среди этих рабочих антибольшевистская пропаганда имеет большой успех236». Такое понимание рабочих как, с одной стороны, элементов, входящих в общее эмоциональное сообщество и разделяющего его, с другой стороны, как элементов, находящихся к эмоциональном убежище, по-видимому, будет являться наиболее верным. Например, известное алтайское социал-демократическое издание «Алтайский луч» по поводу успехов антибольшевистских переворотов писала: «Быстрая и легкая ликвидация советской власти во многих городах Сибири показывает, насколько не глубоко в рабочие массы она пустила свои корни. Сначала, поддерживаемая солдатскими штыками, она, после общей демобилизации, сохраняла свой авторитет только при помощи тех многочисленных и неорганизованных отрядов, из которых состояли красная армия и красная гвардия. В сознании же широких масс рабочего класса советы поддержкой не пользовались237». Далее, в заметке сказано: «В последнее время, замечалось со стороны рабочих масс охлаждение к ими избранной власти, такое инертное отношение рабочих масс к советам говорило о том, что в их сознании советская власть не находила себе благородной почвы, и что самое сознание рабочих абсолютно не прогрессировало... Крах советской власти был подготовлен уже в сознании самих рабочих масс. Большевизм постепенно изживал себя. И было ясно, что вопрос ликвидации советской власти - это лишь вопрос времени, что долго продержаться она не сможет238. То есть, периодическое издание здесь подтверждает тезис Гинса относительно того, что не каждый рабочий - революционер, а многие рабочие и вовсе распознать и нащупать идею «большевизма» к тому времени не успели, поэтому в газете обращается внимание на то, что сознание рабочих вовсе не прогрессировало. Первоочередной эмоциональный всплеск, вызванный революцией, спустя некоторое время «споткнулся» о барьеры не самой приятной реальности. Вероятно, антибольшевистское движение должно было также предполагать, что в условиях войны, возможно брожение эмоций, реакций и идей. Действия рабочих после переворота отмечены в «Голосе народа» следующим образом: «В настроении рабочих по отношению к происшедшему перевороту намечается два определенных течения. Дисциплинированные группы рабочих, стройно и нормально организованные, вотируют свое доверие политическим силам, произведшим свержение большевиков. Случайные группы трудящихся, организованные по неопределенным 236 Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918–1920 гг. (Впечатления и мысли члена Омского правительства). Общество возрождения, 1921. Ч. 1. С. 53. 237 Алтайский луч. Барнаул. 1918. 22 июня. Там же. 238 60 признакам и плохо спаянные внутренней классовой дисциплиной, проявляют нерешительность, неустойчивость и неопределенность текущего момента239». Премьер-министр Временного Сибирского правительства П.В. Вологодский в своем выступлении на объединенном собрании 4-го круга Сибирского казачьего войска, 4 – го крестьянского съезда и съезда епархиального духов и мирян произнес фразу, на которую обратила внимание «Голос народа». Министр сказал, что Временное Сибирское правительство «одним только не может похвастаться - благоприятным к себе отношением со стороны рабочих. Председатель объяснял это неблагоприятное отношение тем, что большевизм еще не совсем изжит психологией рабочих240». Однако, несмотря на то, что газетами отмечалось, что рабочие отнеслись к «перевороту» неоднозначно, имеются сведения, описывающие смену эмоционально-идеологического ориентира. Например, в «Свободной Сибири» отмечалась поездка корреспондента газеты на один из заводов: «На днях побывал на заводе «Абакан», что на той стороне Енисея. Рабочие открещиваются от большевиков: Мы – дескать, поневоле шли за ними! А воевать отказались и обратно вернули оружие! Осерчали они на нас, да некогда было возиться с нами! Один из них сообщает: - От нужды, товарищ, шли это верно! Говаривал я с одним большевистским комиссаром по душам…Известно и говорил иначе. Нам – де, выгоднее, чтоб больше было безработных и все жилось хуже… потому скорее к нам в армию пойдут и вообще на службу… живот то не свой. Вот как, брат, они старались о народе то. Правильно! Мироеды! - гудят рабочие241. В «Голосе народа» еще приводились примеры эмоционального переориентирования рабочих, например: «После бегства большевиков и красногвардейцев замечается резкий перелом в настроении рабочих Химического завода, до сих пор сторонников большевиков242» или «Переворот произошел бескровно. Большевики пользовались еще недавно большим влиянием у рабочих Кемеровских рудников потеряли теперь все симпатии243». На страницах «Сибирской речи» можно было увидеть: «Рабочие в массе не протестовали против большевистского режима и тем навлекли на себя подозрение, что авантюристы и проходимцы, правившие в совдепии, действительно ими поддерживались, действительно были представителями диктатуры пролетариата. Теперь, когда советская власть падает, рабочему классу дается 239 Голос народа. Томск. 1918. 5 июня. Голос народа. Томск. 1918. 17 июля. 241 Свободная Сибирь. Красноярск. 1918. 27 июня. 242 Голос народа. Томск. 1918. 21 июня. 243 Там же. 240 61 возможность очистить себя от этого тяжкого подозрения. Надо помнить, что если бы большевики вернулись в Сибирь к власти, они залили бы ее города потоками крови. Поэтому освобождение их активных детей было бы в настоящее время актом величайшего преступления и легкомыслия. Мы не зовем к мести, но думаем, что враг во время войны должен быть обезврежен. Неужели те, кто знает и понимает, до какого несчастья мы доведены именем народа, буду ждать, когда сам народ, сбитый с толку распознает, наконец, своих врагов и друзей244». Снова мы можем заметить декларируемую идею возрождения и очищения. Большевики на страницах «Сибирской речи» отождествляются с болезнью и уже привычной для нас «заразой». «Априорным» сторонникам большевиков предлагался путь «оздоровления», а в качестве «доктора» должны были выступать антибольшевистские силы, вооруженные периодической печатью. Таким образом, рабочие Сибири, после антибольшевистского переворота отличались неоднородностью настроений, но отметим и очевидный эмоциональный сдвиг или, во всяком случае, колебания в среде. Эти колебания мы соотносим с тем, что крупное антибольшевистски настроенное эмоциональное сообщество не могло не влиять на чувственную сферу рабочих, даже если те эмоциональные практики сообщества не разделяли. Это влияние осознавала и лояльная к власти периодика, часто рассматривающая своей принципиальной целью помощь в очищении и оздоровлении колеблющихся рабочих групп. Одной из важнейших причин удачного призыва в армию, о котором мы говорили в первом разделе, стало сочувственное отношение крестьян к антибольшевистской власти и, напротив, враждебное отношение к большевикам. Большинство периодических изданий летом 1918 года часто обращались к чувствам крестьян различных волостей, а некоторые газеты, например, «Голос народа» или «Народная газета», существенное внимание уделяли эмоциям в деревнях. Так, например, «Голос народа» обращала внимание: «Крестьяне с чувством глубокого удовлетворения встретили весть о падении большевистской власти в городах и стали сбрасывать ее у себя в деревне. И нужно отметить сознательность и истинную демократичность крестьян: они не чинят ни малейшего насилия над изловленными, а сдают их новой власти. Но деревня еще и иным способом проявила свое удовлетворение падением власти – созданием органом народовластия. Деревня повезла хлеб в город и иные продукты сельского хозяйства. Крестьяне, терроризованные большевистскими приемами борьбы с политической 244 Сибирская речь. Омск. 1918. 27 июня. 62 разрухой, естественно воздерживались от снабжения города продовольственными припасами, тем более что город, в свою очередь, не давал почти ничего деревне245». В «Народной газете» была приведена следующая иллюстративная по поводу крестьянских эмоций информация: «Не претендуя ни в коем случае на, хотя бы частичную, полноту сведений в этом направлении, мы все же можем нарисовать картину деревенских настроений, основываясь как на сообщениях с мест, так и на беседах с крестьянами, из местностей, где советская власть уже ликвидирована. Из разговоров с крестьянами-рядовыми обывателями деревни, моими случайными собеседниками по вопросу о свержении большевистского ига, и вынес крайне отрадное впечатление. Все они с большой радостью и чувством удовлетворения относятся к падению красноармейского режима. Они говорят, что теперь крестьянство вздохнуло свободно и готово, насколько у него хватит сил и умения, оказать помощь новой власти, вставшей на защиту народовластия и народоправства. Корреспонденции с мест о настроениях и чаяниях деревни, а также и резолюции деревенских и сельских сходов по этому вопросу, подтверждают правильность моего вывода: крестьянство откликнулось на призыв Врем. Сиб. Прав. массовым признанием его, как единственной власти, могущей довести Сибирь, а с нею и всю расхищаемую наглым тевтоном Россию, до Всеросс. Учр. Собрания246». К слову, в различных периодических изданиях лета 1918 года мы смогли найти достаточное количество преимущественно одних и тех же формулировок относительно крестьянских настроений в различных уездах и волостях Сибири. Часто, на страницах прессы можно было увидеть: «с чувством глубокого удовлетворения и радости встретили весть о падении антибольшевистской власти», поэтому приводить однотипные формулировки, но из различных периодических изданий, на наш взгляд, не выглядит целесообразно. Г.К. Гинс в своих воспоминаниях написал о результатах запросов редакции «Земской деревни» относительно отношений читателей к «крепнувшей» тогда большевистской власти. Автор отметил, что из 102 ответов на запрос в 47 случаев, что составило по подсчетам, 65% от общего числа, читатели отмечали определенное отрицательное отношение к большевизму и советской власти. Выражения, коими определялось отношение к власти, чрезвычайно разнообразны; так, во многих ответах говорится о «недоверии», в других указывается на «неприязненное», «отрицательное», «плохое» отношение. В десяти случаях видна открытая вражда и злоба к советской 245 246 Голос народа. Томск. 1918. 12 июня. Народная газета. Томск. 1918. 23 июня. 63 власти247. Поэтому, говорит Гинс: «даже беглый обзор анкеты дает право сказать, что большевизм не захватил широких масс деревенского населения248». Преимущественные коллективные эмоции удовлетворения и радости, таким образом, после свержения большевистской власти в крестьянской среде были неудивительны. Продовольственная и аграрная политика большевиков крестьян тяготила, а смена власти вместе с «концом безрадостных дней» интерпретировалась, в общем и целом, положительно. Крестьяне также важны с позиции единого эмоционального сообщества. Важность, на наш взгляд, обуславливается очевидной взаимосвязью между деревней и городом, между деревней и властью. Развитие и укрепление крестьянского сочувствия, посредством пропагандируемой эмоционально ориентированной идеи возрождения и очищения, вступающей «большевистского ига» во взаимосвязь было с важнейшим эмоциональным из средств противопоставлением Временного Сибирского правительства при формировании авторитета и жизнеспособности власти. Таким образом, летом 1918 года значительная часть как городского, так и крестьянского населения Сибири находились в общем эмоциональном сообществе, основной характеристикой которого, на наш взгляд, являлось, так или иначе, враждебное отношение к большевикам. Эта враждебность, разумеется, базировалась на множестве предпосылок и причин, которые, во многом, у представителей разных социальных групп отличались, однако различие в этом не меняло эмоционального содержания. В представлении большинства из эмоционального сообщества большевики стали формой «заразы», «болезни», которая «гнетет». Свержение большевиков для большинства сопровождалось «чувством морального раскрепощения, которое трудно выразить простыми словами и тем более трудно понять его тому, кто не испытал вообще, что такое большевистский режим»249. Надолго ли? 247 Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918–1920 гг. С. 53. Там же. 249 Клерже Г. И. Революция и Гражданская война. Личные воспоминания. Новосибирск, 2012. С. 207. 248 64 ЗАКЛЮЧЕНИЕ История эмоций, несмотря на свою молодость и некоторую юношескую амбициозность, область все-таки весьма устойчивая. В этой работе нам удалось показать линию ее развития и некую преемственность. Мы уже говорили, что обычно отцомпрародителем направления считают Л. Февра. Именно после Февра эмоции развивались в самых различных направлениях. К изучению чувств все более обращались психологи, биологи, социологи, антропологи, лингвисты, культурологи и др. Значительной вехой стоит признать 2001 год, как минимум, по двум причинам. Вопервых, после сентябрьских событий в США ни у кого, пожалуй, не оставалось сомнений в необходимости изучения чувств. А, во-вторых, 2001 год ознаменовался выходом большого труда американского исследователя У. Редди250, который первый успешно включил в свое исследование новейшие достижения нейронаук и разработал качественно иной исследовательский инструментарий. Другим большим ученым, внесшим свой вклад в историю эмоций, стала американская исследовательница Б. Розенвайн, разработавшая концепцию эмоциональных сообществ, которая пользуется, на сегодняшний день, достаточной популярностью. Сегодня, большинство исследователей эмоций термины «эмоциональный режим» и «эмоциональное сообщество» синонимируют. Так происходит, по-видимому, по многим причинам. Однако одной из первостепенных, на наш взгляд, является та, что область еще не имеет своей длительной исследовательской традиции. Мы использовали эти термины применительно к изучению начального периода Гражданской войны в Сибири. На наш взгляд, выбранный хронологический отрезок, стал наиболее показательным с точки зрения включения этих категорий в исследование. Так, мы выдвинули предположение, что в результате антибольшевистских переворотов, к власти в Сибири пришло, в общем и целом, единое эмоциональное сообщество. Это эмоциональное сообщество было объединено враждебными чувствами в отношении большевиков. После прихода к власти антибольшевистских сил, важнейшим социальнополитическим желанием их стало стремление привить «правильное» чувственное отношение населения к перевороту. Однако, примечательно то, что после свержения большевистской власти, большинство городского населения и крестьянства относились к большевикам уже враждебно, поэтому к лету 1918 года стало можно констатировать о некоем едином эмоциональном сообществе на «свободных» от большевиков территориях. 250 Имеется в виду книга The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions. Cambridge, 2001. 396 p. 65 Подтверждением тому стали данные, полученные нами из периодических изданий и источников личного происхождения, в которых констатируется во многом тождественная эмоциональная ориентация. Мы выяснили, что Временное Сибирское правительство имплицитно, но совершало некоторые процедуры, направленные на укрепление антибольшевистского эмоционального режима. Поскольку эмоциональный режим продуцировался в ходе явного военного противоборства с «чужими», то символические ритуальные практики, направленные на формирование и укрепление «нормативных» чувств, также отличались своей военной направленностью. В работе мы обращались к военным церемониям (парады, торжества), военному призыву (с армейской присягой в виде эмотива), «наступлению» военных на печать, которое привело к тому, что в сентябре на подконтрольных войскам Временного Сибирского правительства территориях была введена военная цензура. Кроме того, эмоциональный режим в логике У. Редди, также основывается и на эмотивах. На страницах периодических изданий, нам удалось выявить достаточное количество враждебно-ориентированных речевых актов. Также, мы обращались и к государственнотранслируемым эмотивам, имея в виду декларации и обращения власти к населению. Отдельное внимание нами уделялось и месту православной церкви в новом эмоциональном режиме. Церковь, на наш взгляд, должна была стать одним их авторитетных «воспитателем» чувств для населения. Однако, военная направленность эмоционального режима, обеспечивающая летом 1918 года его успех, стала и его веским ограничением. Успех эмоционального режима, на наш взгляд, возможен тогда, когда символические ритуальные практики вкупе с различными эмотивами затрагивают многие институты. Удачный эмоциональный режим, в этой связи, может быть осуществлен устойчивой, как следствие, институционально оформленной и структурно выдержанной властью. Такой властью антибольшевистские правительства не обладали. В чем мы нашли неудачу эмоционального режима? Неуспех его, на наш взгляд, состоял в том, что режим эмоциональный столкнулся с проблемами режима политического. Уже осенью 1918 года не только периодические издания все чаще обращались к «жизненным» нерешенным проблемам населения, но и увеличивалось количество жалобных писем во власть. В сентябре-октябре в письмах мы можем встретить следующие констатации: «мизерные жалований для офицеров в армии251», «ропот на 251 Письма во власть в эпоху революций и гражданской войны (март 1917 - ноябрь 1919). Сб. документов. Новосибирск, 2014. С. 82. 66 теперешнюю власть из-за недостатка хлеба в житнице252», «бедственность самогонки253», «безответственность действий военных агентов, без нужды терроризирующих население, подрывая в его глаза престиж новой власти254», «применение военно-полевых судов приведет к подрыву авторитета власти и к серьезным осложнениям255». Тяжелое провоцировало социально-экономическое некогда единое положение антибольшевистское «свободной Сибири», эмоциональное сообщество «запускать» проверку подлинности своих чувств. Действительно ли большевики - это не поддающиеся сомнению зло? Как показывают материалы периодической печати, осень 1918 года ознаменовалась неопределенностью настроений. Иначе говоря, со всеми оговорками, продуцирующийся эмоциональный режим, столкнувшись с проблемами режима политического, обеспечил чувственное «смятение» части населения, а у какой-то части населения, безусловно, вызывал и, так называемые, «эмоциональные страдания». Источники указывают, что осенью 1918 года в широких массах возникают и «монархические настроения». В частности, в одном из писем указывалось, дескать, «в откровенной беседе простолюдин говорит: хоть бы Бог Царя послал256». Мы считаем, что внимание периодических изданий к «неопределенным» чувствам населения осенью может свидетельствовать о некогда действительно крупном эмоциональном сообществе, прибывающем осенью 1918 года в трудном положении. Если летом, антибольшевизм, который мы характеризовали в достаточно широком смысле, был объединен приблизительно одними эмоциональными ориентирами, то к осени эмоциональное сообщество, конечно, по-прежнему единое в отношении к большевикам, начинает дробится. Чувство враждебности ослабевало с отдалением линии фронта, наличие близкого врага с тех пор, не являлось первоочередным интегрирующим звеном. Осенью 1918 года антибольшевизм как эмоциональное сообщество, на наш взгляд, пребывает в некотором кризисе. То, что большевизм - враг - не поддавалось сомнению, зато сомнению начало поддаваться то, что власть является непременным другом. Летнее упоение от переворотов, всеохватывающая поддержка правительства, ушли в прошлое. В настоящее вошли трудности, которые, как показывают источники, не стремились разрешаться. 252 Письма во власть в эпоху революций и гражданской войны (март 1917 - ноябрь 1919). Сб. документов. Новосибирск, 2014. С. 83. 253 Там же. 254 Там же. С. 86. 255 Там же. С. 103. 256 Там же. С. 94. 67 СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ Периодическая печать 1. Алтай : газ. внепарт. прогрессивная. – Бийск. – 1918. 2. Алтайский луч : общ.-лит. соц.-демокр. газ. – Барнаул. – 1918. 3. Барабинская степь : орг. Каинского уездн. объединенного совета рабоч., крест. и солд. депут. – Каинск. – 1918. 4. Голос народа : орг. всесибирского краевого комит. партии соц.-рев. – Томск. – 1918. 5. Голос Сибири : ежедн. общ.-пол. демокр. газ. – Томск. – 1918. 6. Думы Алтая : газ. социалистич. – Бийск. – 1918. 7. Ишимская жизнь : ежедн. беспарт., полит. и общ. газ. – Ишим. – 1918. 8. Народная газета : орг. Томской губ. зем. упр. – Томск. – 1918. 9. Свободная Сибирь : газ. полит., лит. и экон. – Красноярск. – 1918. 10. Сибирская жизнь : газ. полит., лит. и экон. – Томск. – 1918. 11. Сибирский курьер : беспарт. газ. – Иркутск. – 1918. 12. Сибирская речь : ежедн. газ. – Омск. – 1918. Источники личного происхождения 13. Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты / В. Г. Болдырев. – Новониколаевск : Сибкрайиздат, 1925. – 562 с. 14. Вологодский П. В. Во власти и в изгнании: Дневник премьер-министра антибольшевистских правительств и эмигранта в Китае (1918–1925гг.) / П. В. Вологодский; составл., предисл. и коммент. Д. Г. Вульфа, Н. С. Ларькова, С. М. Ляндреса. – Рязань : част. изд-во П. А. Трибунского, 2006. – 619 с. 15. Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918–1920 гг. (Впечатления и мысли члена Омского правительства) / Г. К. Гинс. – Пекин : Общество Возрождения, 1921. – Ч. 1. – 327 с. 16. Клерже Г. И. Революция и Гражданская война. Личные воспоминания / Г. И. Клерже. – Новосибирск: ГПНТБ СО РАН, 2012. – 544 с. 17. Сахаров К. В. Белая Сибирь / К. В. Сахаров. – Мюнхен, 1923. – 324 с. 18. Уорд Дж. Союзная интервенция в Сибири 1918–1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда / Дж. Уорд. – М.–Пг. : Госиздат, 1923. – 172 с. 68 Письма во власть 19. Письма во власть в эпоху революций и гражданской войны (март 1917 - ноябрь 1919). Сб. документов / Составитель и научный редактор В.И. Шишкин. – Новосибирск: Параллель, 2014. – 279 с. Сборник документов 20. К.А. Чеховских. Сборник документов по истории революций и Гражданской войны в Западной Сибири 1917–1921 гг. по дисциплине «Отечественная история». / К.А. Чеховских; Юргинский технологический институт. – Томск: Изд-во Томского политехнического университета, 2010. – 261 с. Литература 21. Балмасов С.С. Функционирование органов военной цензуры Российского правительства в 1918–1919 гг. // Гражданская война на Востоке России: новые подходы, открытия, находки. – М., 2003. – С. 53–62. 22. Бучко. Н. П. Военная элита Белого движения в Сибири и на Дальнем Востоке: идеология, программы, политика – Хабаровск, 2009. – 256 с. 23. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. – М.: Русское слово, 1996. – 411 с. 24. Винницкий И. Заговор чувств, или русская история на «эмоциональном повороте» // Новое литературное обозрение. – 2012. – №5. – С. 441- 460. 25. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград, 1997. 139 с.; Тичер С., Мейер М., Водак Р., Веттер Е. Методы анализа текста и дискурса. – Харьков, 2009. – 356 с. 26. Гирц К. Интерпретация культур / К. Гирц. – М.: РОССПЭН, 2004. – 560 с. 27. Голдин, В. И. Среди «замазанных фигур». Белое движение: перспективы исследования // Родина. – 2008. – №3. – С. 3 – 7. 28. Делюмо Ж. Грех и страх: формирование чувства вины в цивилизации Запада XIIIXVIII веков. Екатеринбург. Изд-во Уральского ун-та. – 2003. – 752 с. 29. Журавлев В. В. Правовая репрезентация государственной власти сибирской контрреволюции в 1918 г. / В. В. Журавлев // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). – Новосибирск : Институт истории СО РАН, 2009. – С. 3–20. 30. Журавлев В.В. К вопросу о легитимации антибольшевистских правительств Сибири (май– ноябрь1918 г.) // Проблемы истории местного управления Сибири XVI–XXI вв. Новосибирск, – 2003. – Ч. 1. – С. 100–104. 69 31. Журавлев В.В. Государственная власть сибирской контрреволюции (май – нояб. 1918 г.): дис. ... канд. ист. наук. – Новосибирск, 2004. – 276 л. 32. Журавлев В.В. Комиссариаты Временного Сибирского правительства // Историческая энциклопедия Сибири. Новосибирск, 2009. – Т. 2. – С. 113. 33. Журавлев В.В. Министерства Российского правительства. Министерство внутренних дел // Историческая энциклопедия Сибири. – Новосибирск, 2009. – Т. 2. – С. 366. 34. Журавлев В.В. Присяга на востоке России в период гражданской войны: текстовая форма и идеологическое содержание // Известия Лаборатории древних технологий. Иркутск, 2018. – Т. 14. – № 4. – С. 210–221. 35. Журавлев В.В. Рождение Временного Сибирского правительства: Из истории политической борьбы в лагере контрреволюции // Гражданская война на востоке России: Проблемы истории. Бахрушинские чтения 2001 г. – Новосибирск, 2001. С. 26–47. 36. Журавлев В.В., Симонов Д.Г. К вопросу о титулованиях в организационных структурах антибольшевистских режимов востока России в период гражданской войны // Власть и общество в Сибири в XX веке. – Сб. научн. статей. – Вып. 5 / Отв. ред. В.И. Шишкин. – Новосибирск, 2014. – С. 131–141. 37. Журавлев В.В., Симонов Д.Г. О наградной системе антибольшевистских режимов востока России (середина 1918 — начало 1920 г.) // Трансформация российской политической системы в период революции и гражданской войны 1917 – 1920 гг.: сибирская специфика / Научный редактор В.И. Шишкин. – Новосибирск: Параллель, 2014. – С. 180 – 214. 38. Звягин С.П. Цензура в условиях «белой» Сибири // Вопросы истории Сибири ХХ века. – Новосибирск, 1998. – С. 68–78. 39. Зимина. В.Д. Белое движение времен гражданской войны: в плену «чистой идеи» // Белая армия. Белое дело. – 1996. – №1. – С. 9–16. 40. Кенез П. Идеология белого движения // Россия в ХХ в. Историки мира спорят. М., 1994. – С. 268–279. 41. Конев К.А. «Союзники» в политических нарративах и символических практиках антибольшевистского движения на востоке России (май 1918 - январь 1920 гг.) : дис. ... канд. ист. наук. Томский гос. университет. – Томск, 2018. – 239 с. 42. Конев К.А., Шевелев Д.Н. Чехословацкий корпус в символических и коммеморативных практиках антибольшевистских правительств востока России летом 1918 - осенью 1919 г. // Русин. – 2018. – № 4. С. – 230-250. 70 43. Кребс Т.В. Советская Россия в изображении белогвардейской печати (поматериалам омских газет) // Омский научный вестник. – Серия: общество, история, современность. – №3 (78). – Омск, 2009. – С. 36−38. 44. Ларьков Н.С. Антисоветский переворот в Сибири и проблема власти в конце весны – летом 1918 г. // Гуманитарные науки в Сибири. – Серия: Отечественная история. – 1996. – № 2. – С. 24–30. 45. Ларьков Н.С. Начало Гражданской войны в Сибири: армия и борьба за власть. – Томск, 1995. – 252 с. 46. Ларьков Н.С. Партизанское движение в Сибири во время Гражданской войны // Власть и общество в Сибири в XX веке. – Вып. 4. – Новосибирск, 2013. – С. 76–114 (в соавт. с В.И. Шишкиным). 47. Ларьков Н.С. Рождение Сибирской белой гвардии // Начало века (Томск). – 2009. – № 1. – С. 179–197. 48. Луков Е.В. Нормативные акты как источник для реконструкции идеологических и программных установок антибольшевистских правительств Сибири // Документ в меняющемся мире. – Томск, 2004. – С. 174–177. 49. Луков, Е. В., Шевелев, Д. Н. Осведомительный аппарат белой Сибири: структура, функции, деятельность (июнь 1918 – январь 1920 г.). – Томск, 2007. – 184 с. 50. Милюков П. Н. Россия на переломе. Большевистский период русской революции : в 2 т. / П. Н. Милюков. – Париж, 1927. – Т. 2. : Антибольшевистское движение. – 282 с. 51. Молчанов Л. А. Газетная пресса России в годы революции и Гражданской войны (окт. 1917 – 1920 гг.) – М., 2002. – 272 с. 52. Молчанов Л.А. Газетный мир антибольшевистской России (октябрь 1917 — 1920 г.). – М., 2001. – С. 110−114. 53. Молчанов Л.А. Цензура «белой» Сибири // История «белой» Сибири. – Кемерово, 1999. – С. 76–78. 54. Никитин А.Н. Государственность «белой» России: становление, эволюция, крушение / А.Н. Никитин. – М.: Национальный институт бизнеса, 2004. – 336 с. 55. Плампер Я. История эмоций; пер. С англ. К. Левинсона. – М.: Новое литературное обозрение, 2018. – 568 с. 56. Плампер Я. Эмоции в русской истории // Российская империя чувств: Подходы к культурной истории эмоций: – сб. ст. / под ред. Я. Плампера, Ш. Шахадат, М. Эли. М., 2010. – 512 с. 57. Посадсков, А. Л. Книжная культура Сибири и Дальнего Востока в условиях Гражданской войны (лето1918 – 1920 годы) / В. В. Авдеев, С. В. Козлов, С. Н. Лютов, 71 Т. В. Никольская, А. Л. Посадсков, Е. Г. Ходжер // Очерки истории книжной культуры Сибири и Дальнего Востока. – Т. 3. 1917 – 1930 гг. – Новосибирск, 2002. – С. 87 – 218. 58. Рау И. О чувствах и эмоциях как предмете истории, философии истории и культурологии: очерк комплексной проблемы // Современная научная мысль / АНО «Научно-исследовательский институт истории, экономики и права» – М. 2015. – №4. – С. 109-118. 59. Рожков А. «Эмоциональный поворот» в исторической науке: основные понятия и подходы // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. – Изд-во Кубанского государственного университета. – Краснодар. – 2014. - №3-4. 101 – 106 с. 60. Рынков В. М. Антибольшевистские политические режимы и общество: взаимодействие на информационном пространстве восточных регионов России // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). – Сб. науч. ст. / Науч. ред. В.И. Шишкин. – Новосибирск, 2009. – C. 105–125. 61. Рынков В.М. Социальная политика антибольшевистских режимов на востоке России (1-я половина 1918–1919 гг.) – Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2008. – 440 с. 62. Рынков В.М. Финансовая политика антибольшевистских правительств востока России (вторая половина 1918 – начало 1920 гг.): Монография. – Новосибирск, 2006. – 212 с. 63. Рынков В.М. Экономическая политика антибольшевистских правительств Сибири (вторая половина 1918 – 1919 г.) // Проблемы истории гражданской войны на востоке России: – Бахрушинские чтения 2003 г.: межвуз. – сб. науч. тр. – Новосибирск: РИНЦ НГУ, 2003. – С. 118–185. 64. Симонов Д.Г. Белая Сибирская армия в 1918 г.: монография / Новосиб. гос. ун-т. – Новосибирск, 2010. – 612 с. 65. Симонов Д.Г. Белая Сибирская армия в 1918 г.: монография / Новосиб. гос. ун-т. – Новосибирск, 2010. – 612 с. 66. Симонов Д.Г. Газеты как источник по изучению антибольшевистских вооруженных сил востока России (1918–1919 годы) // Вестник НГУ. – Сер.: История, филология. – 2016. Т. 15. – №. 6: – Журналистика. – С. 31–40. 67. Симонова О.А. Концепция эмоционального труда Арли Р. Хохшильд // Антропология профессий: границы занятости в эпоху нестабильности. – М.: ООО «Вариант»: ЦСПГИ, 2012. – С. 75-96. 68. Февр Л. Чувствительность и история // Бои за историю / Пер. С фр. – М., 1991. С. – 109-125. 72 69. Шевелев Д. Н. «Роль печатного слова в современной войне не меньше пули и штыка...»: осведомительная работа антибольшевистских правительств востока России / Д. Н. Шевелев. – Томск : Издательство Томского университета, 2017. – 267 с. 70. Шевелев Д.Н. Мобилизация в Сибирскую армию в 1918 г. и взаимоотношения крестьян с антибольшевистским Омским правительством / Д.Н. Шевелев // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. История России. – 2012. – № 2. – С. 19– 34. 71. Шевелев Д.Н. Осведомительный аппарат Российского правительства адмирала А. В. Колчака: структура, основные направления деятельности, специфика пропагандистского дискурса. Гражданская война в России (1917 – 1922 гг.): взгляд сквозь десятилетия. – Самара, 2009. – С. 278 – 289. 72. Шевелев Д.Н. Особенности дискурса политической пропаганды антибольшевистских правительств Сибири / Д.Н. Шевелев // Вестник Кемеровского государственного университета. – 2010. – № 4 (44). – С. 56–62. 73. Шевелев. Д.Н. «Наши братья по крови»: чехословацкие легионеры в информационном пространстве востока России (весна-осень 1918 г.) // Русин. 2018. – № 4. – С. 189 - 210. 74. Шелохаев В.Д. Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии. – М., 1991. – 232 с. 75. Шереметьева Д. Л. Уездные газеты Сибири в период «демократической контрреволюции» (конец мая — середина ноября 1918 г.) // Институты гражданского общества в Сибири (XX – начало XXI в.). / Отв. ред. В. И. Шишкин. – Вып. 2. – Новосибирск, 2011. – С. 49–69. 76. Шереметьева Д.Л. Большевики в представлении «демократической контрреволюции» Сибири (июнь — ноябрь 1918 г.) // Власть и общество в Сибири в XX веке. – Выпуск 4. – Сборник научных статей / Научный редактор В.И. Шишкин. – Новосибирск: Параллель, 2013. – С. 50—75. 77. Шереметьева Д.Л. Власть и пресса Сибири в период «демократической контрреволюции» (конец мая — середина ноября 1918 г.) // Вестник НГУ. – Серия: История, филология. – Новосибирск, 2009. – Т. 8. – Вып. 1 (история). – С. 129–134. 78. Шереметьева Д.Л. Динамика численности газетной прессы Сибири в период революции и гражданской войны // Власть и общество в Сибири в ХХ в. – Сб. научных статей / Отв. ред. В.И. Шишкин. – Вып. 3. – Новосибирск: Параллель, 2012. – С. 59–79. 79. Шиловский, М. В. Политические процессы в Сибири в период социальных катаклизмов 1917 – 1920 гг. – Новосибирск, 2003. – 428 с. 73 80. Шишкин В.И. К истории формирования Совета министров Временного Всероссийского правительства (24 сентября – 13 октября 1918 г.) // Гуманитарные науки в Сибири. – Серия: Отечественная история. – Новосибирск, 2008. – № 2. – С. 53–57. 81. Шишкин В.И. Командующий Сибирской армией генерал А.Н. Гришин-Алмазов: штрихи к портрету // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). – Сборник научных статей. – Новосибирск, 2009. – С. 126–195. 82. Шишкин В.И., Шереметьева Д.Л. Кризис Временного Сибирского правительства в сентябре 1918 года: арьергардная схватка в Красноярске // Гуманитарные науки в Сибири. 2013. – № 3. – С. 53−61. 83. Экман П. Психология эмоций. – СПб. : Питер, 2013. – 239 с. 84. Элиас Н. О процессе цивилизации: Социогенетические и психогенетические исследования. – М.; СПб., 2001. – 382 с. 85. Abu-Luhod L. Veiled Sentiments: Honor and Poetry in a Bedouin Society. Berkley: Univ. of California Press. 1986. – 317 p. 86. Lakoff G., Kovecses Z., The cognitive Model of Anger Inherent in American English // Holland D., Quinn N. Cultural Models in Langeage and Thought. – Cambridge, 1987. – P. 195221. 87. Lutz C. Unnatural Emotions: Everyday Sentiments on a Micronesian Atoll and their Challenge to Western Theory. – Univ. of Chicago Press. 1988. – 273 p. 88. Mitchell L. Language, Emotions, and Politics in South India: The Making of a Mother Tongue. – Bloomington, 2009. – 304 p. 89. Reddy W.M. The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions. – Cambridge, 2001. – 396 p. 90. Rosenwain B.H. Emotional communities in the Early Middle Ages. – Ithaca, 2006. – 228 p. 91. Stearns P. N., Stearns C. Z. Emotionology: clarifying the history of emotions and emotional standards // American historical review. – 1985. – Vol. 90. – № 4. Электронные ресурсы 92. Зорин А. История эмоций: публ. лекция [Электронный ресурс] // Полит.ру. – [М.], 2004. – URL: http://www.polit.ru/-lectures/2004/06/18/zorin.html (дата обращения 10.05. 2019). 93. Rosenwein B. Worrying about Emotions in History [Электронный ресурс] // The American Historical Review. – 2001. – № 3. – P. 821-845. – Электрон. версия печат. публ. – URL: 74 https://www.academia.edu/38367667/Worrying_about_Emotions_in_History_by_Barbara_H._R osenwein (дата обращения 15.04.2019). 94. Rosenwein B.H. Problems and Methods in the History of Emotions [Электронный ресурс] // Passions in Context. – 2010. – № 1. – P. 1-33. – Электрон. версия печат. публ. – URL: http://www.passionsincontext.de/index.php?id=557 (дата обращения: 10.05.2019). 95. «История эмоций»: Как ученые обнаружили базовые эмоции? [Электронный ресурс] // The village – [М], 2018 – URL: https://www.the- village.ru/village/weekend/books/302207-kniga-pro-emotsii (дата обращения 04.05.2019). 75 Отчет о проверке на заимствования №1 Автор: Василенко Антон [email protected] / ID: 6148513 Проверяющий: Василенко Антон ([email protected] / ID: 6148513) Отчет предоставлен сервисом «Антиплагиат»- http://users.antiplagiat.ru ИНФОРМАЦИЯ О ДОКУМЕНТЕ ИНФОРМАЦИЯ ОБ ОТЧЕТЕ № документа: 27 Начало загрузки: 11.06.2019 12:24:04 Длительность загрузки: 00:00:05 Имя исходного файла: ВКР_Василенко_031503 Размер текста: 437 кБ Cимволов в тексте: 156284 Слов в тексте: 19462 Число предложений: 1923 Последний готовый отчет (ред.) Начало проверки: 11.06.2019 12:24:11 Длительность проверки: 00:00:06 Комментарии: не указано Модули поиска: Модуль поиска Интернет ЗАИМСТВОВАНИЯ ЦИТИРОВАНИЯ ОРИГИНАЛЬНОСТЬ 12,18% 0% 87,82% Заимствования — доля всех найденных текстовых пересечений, за исключением тех, которые система отнесла к цитированиям, по отношению к общему объему документа. Цитирования — доля текстовых пересечений, которые не являются авторскими, но система посчитала их использование корректным, по отношению к общему объему документа. Сюда относятся оформленные по ГОСТу цитаты; общеупотребительные выражения; фрагменты текста, найденные в источниках из коллекций нормативноправовой документации. Текстовое пересечение — фрагмент текста проверяемого документа, совпадающий или почти совпадающий с фрагментом текста источника. Источник — документ, проиндексированный в системе и содержащийся в модуле поиска, по которому проводится проверка. Оригинальность — доля фрагментов текста проверяемого документа, не обнаруженных ни в одном источнике, по которым шла проверка, по отношению к общему объему документа. Заимствования, цитирования и оригинальность являются отдельными показателями и в сумме дают 100%, что соответствует всему тексту проверяемого документа. Обращаем Ваше внимание, что система находит текстовые пересечения проверяемого документа с проиндексированными в системе текстовыми источниками. При этом система является вспомогательным инструментом, определение корректности и правомерности заимствований или цитирований, а также авторства текстовых фрагментов проверяемого документа остается в компетенции проверяющего. № Доля в отчете Доля в тексте Источник Ссылка Актуален на Модуль поиска Блоков в отчете Блоков в тексте https://diss.utmn.ru 04 Авг 2017 Модуль поиска Интернет 36 40 [01] 1,76% 2,22% Диссертация [02] 1,26% 1,82% ОСОБЕННОСТИ ДИСКУРСА П… http://cyberleninka.ru 01 Дек 2014 Модуль поиска Интернет 27 33 [03] 0,39% 1,46% Газеты Сибири в период "де… http://cheloveknauka.com 11 Янв 2016 Модуль поиска Интернет 4 22 Еще источников: 17 Еще заимствований: 8,77%
