Гуревич Татьяна

Гуревич Татьяна
О переводе «Дон-Жуана» Байрона
Я сделала перевод отрывка из «Дон-Жуана» Дж. Байрона – очень
небольшого по объему, но в то же время одного из самых главных для
понимания произведения. Дело в том, что в переводе Т. Гнедич есть
некоторые неточности, на которые мне хотелось бы обратить внимание.
Далее прилагается оригинал – строфы 217-218 из Песни первой, перевод Т.
Гнедич, делается небольшой анализ ее перевода и дается собственный
перевод.
Byron
“Don Juan” (from Canto I)
217
Ambition was my idol, which was broken
Before the shrines of Sorrow, and of Pleasure;
And the two last have left me many a token
O'er which reflection may be made at leisure:
Now, like Friar Bacon's brazen head, I 've spoken,
'Time is, Time was, Time 's past:'—a chymic treasure
Is glittering youth, which I have spent betimes—
My heart in passion, and my head on rhymes.
1
218
What is the end of Fame? 't is but to fill
A certain portion of uncertain paper:
Some liken it to climbing up a hill,
Whose summit, like all hills, is lost in vapour;
For this men write, speak, preach, and heroes kill,
And bards burn what they call their 'midnight taper,'
To have, when the original is dust,
A name, a wretched picture, and worse bust.
Гнедич Татьяна
Дж. Г. Байрон
217
Тщеславию я долго поклонялся,
Но божествам Блаженства и Печали
Его я предал. Долго я скитался,
И многие мечты меня прельщали;
Но годы проходили, я менялся.
О, солнечная молодость! Не я ли
2
Растрачивал в горячке чувств и дум
На страсти - сердце и на рифмы - ум...
218
В чем слава? В том, чтоб именем своим
Столбцы газет заполнить поплотнее.
Что слава? Просто холм, а мы спешим
Добраться до вершины поскорее.
Мы пишем, поучаем, говорим,
Ломаем копья и ломаем шеи,
Чтоб после нашей смерти помнил свет
Фамилию и плохонький портрет!1
Для начала обратимся к оригиналу произведения – первым четырем
строкам строфы 217. Смысл данного четверостишия сводится к следующему:
тщеславие было идолом героя, но оно потеряло силу перед скорбью и
печалью, и, как следствие этого, теперь в жизни героя существует огромное
число напоминаний о прошлом в виде символов и примет, над которыми в
данный момент можно рассуждать в более спокойной обстановке (имеется в
виду накопленный опыт, дающий обширный материал для воспоминаний и
размышлений). В переводе Т. Гнедич эти тонкости упущены – ускользает
мотив знаков прошлого, до сих пор тревожащих героя и заставляющих его
задуматься над минувшими событиями. Также важно отметить, что в
оригинале можно проследить синтаксически-смысловое единство, то есть
пунктуация Байрона как бы идет вслед за выражаемыми им мыслями. После
рассуждения о прошедшем («Ambition was my idol, which was broken // Before
1
Байрон Дж. Дон-Жуан. Москва-Ленинград, 1964. С. 94
3
the shrines of Sorrow, and of Pleasure») автор ставит точку запятой, тем
самым будто отграничивая прошедшее от настоящего. Далее в оригинале
идет указание на приметы прошлого («And the two last have left me many a
token // O'er which reflection may be made at leisure»), после чего обоснованно
ставится двоеточие, поскольку далее идет расшифровка того, какое значение
эти приметы имеют в настоящей жизни Дон-Жуана. После двоеточия в
оригинале цитируются слова Бэкона («Time is, Time was, Time 's past»),
которых в переводе Гнедич нет вообще. С исчезновением этой строки из
перевода исчезает один из главнейших мотивов для отрывка – мотив
скоротечности времени, непродолжительности человеческой жизни. После
цитируемых слов у Байрона снова ставится двоеточие, а за ним мы видим
новое развертывание мотива времени. Теперь главный герой рассуждает об
утраченной молодости, которую он воспринимает как «сокровище».
В
переводе Гнедич добавлена излишняя экспрессивность. Так, говоря о
молодости, она ставит восклицательное предложение («О, солнечная
молодость!»), тогда как у Байрона этой экспрессии нет. Все повествование у
автора ведется в довольно сдержанном тоне, который как раз и отличает
индивидуальную манеру письма поэта.
Первые две строки следующей строфы у Т. Гнедич переведены
следующим образом: «В чем слава? В том, чтоб именем своим // Столбцы
газет заполнить поплотнее», тогда как в оригинале мы видим следующее:
«What is the end of Fame? 't is but to fill // A certain portion of uncertain paper».
На первый взгляд, слово «paper» в контексте времени написания поэмы
должно переводиться как «газета», но у Байрона оно имеет более широкий
смысл («бумага»). В следующих строках он говорит о том, что каждый
человек, стремящийся к славе, пытается по-своему выразить себя на листе
бумаги, причем бумага может быть не только газетным листом, поскольку
далее мы узнаем про бардов, которые жгут ночью свечи и пишут свои
произведения, про бандитов, которые своими проступками хотят попасть на
4
первые страницы газет. Каждый человек добивается славы по-разному, но
этот путь во всех случаях проходит примерно одинаковым образом («to fill a
certain portion of uncertain paper» - заполнить определенное место на бумаге
непонятного качества и происхождения). Из перевода Гнедич этот тонкий
момент исчезает. Рассмотрим далее две следующих строки в строфе: «Some
liken it to climbing up a hill, // Whose summit, like all hills, is lost in vapour».
Если перевести дословно – «Это можно сравнить с подъятием на холм,
вершина которого затеряна в туманной дымке». У Гнедич читаем: «Что
слава? Просто холм, а мы спешим // Добраться до вершины поскорее». В
переводе исчезли два смысловых компонента небольшой фразы. Во-первых,
важно то, что вершина этого холма не видна в тумане, то есть человек,
добивающийся славы, никогда не может предугадать, на что он идет на
самом деле. Во-вторых, Гнедич переводит: «А мы спешим добраться до
вершины поскорее». У Байрона нет никакого намека на то, что человек хочет
быстрее проделать этот путь, для него важно само подъятие к неизвестному,
а не преодоление расстояния в кратчайшие сроки. В переводе следующих
строк Гнедич теряет очень важную деталь – она не говорит о бардах, которые
свечи в ночной темноте. Байрон при описании бардов подбирает очень
интересное и звучное выражение «And bards burn what they call their ‘midnight
taper’». С исчезновением этого предложения в переводе теряется смысл
первых строк, а также пропадает звучание самого Байрона. Теперь
рассмотрим последние строки строфы в оригинале: « To have, when the
original is dust, // A name, a wretched picture, and worse bust». Нетрудно
заметить, что однородные конструкции в последних строках располагаются
по увеличению нарастания смысла. Сначала Байрон пишет слово «name»
(«имя») без какого-либо определяющего эпитета, затем идет «a wretched
picture» («ужасный портрет»), а за ним – «worse bust» («бюст еще более
худшего качества»). Таким образом, последняя строфа завершается
градацией, и последняя строка логически и синтаксически завершает
последнюю строфу и весь пассаж. В переводе Т. Гнедич мы читаем
5
следующее: «Чтоб после нашей смерти помнил свет // Фамилию и
плохонький портрет»). В переводе градации нет, и отрывок теряет
законченный вид. Все эти и другие недостатки перевода я учла, выполняя
свой собственный перевод.
Гуревич Татьяна
Дж. Г. Байрон
217
Пред честолюбием я преклонял колени,
Но сердце к Скорби и Блаженству перешло;
Они оставили для праздных размышлений
Примет и символов огромное число.
И, словно Бэкона глава из бронзы, в отрешении
Я говорю, что время было и прошло.
Истратил в юности, сильнейшей из стихий,
На страсти сердце я, а разум – на стихи.
6
218
Так что есть Слава? Только лишь оставить
Следы в стихах иль в прозе на листе,
Что можно как подъятие на холм представить,
Вершина коего в туманной пустоте.
За это людям смысл есть писать, героям – бить и грабить,
А бардам - свечи жечь ночные в темноте.
Чтоб жили после смерти много лет
Их имя, жалкий бюст, дурной портрет.
7