Абай и Пелевин Ерлан Сейтимов /

Ерлан Сейтимов / Абай и Пелевин
Из книги Ерлана Сейтимова
«Информация к размышлению. Менеджмент и маркетинг в бизнесе и политике», Алматы, 2007.
Связь времен...
Стало общим местом утверждать, что сейчас меньше читают, вспоминая советские
времена, когда новые произведения Айтматова, Дудинцева, Рыбакова, Солженицына
передавались из рук в руки, обсуждались, в прессе выходили пространные комментарии
маститых критиков: что хотел сказать Мастер в своей книге…
Думается, что это объективный процесс, и сейчас, когда все «рубят капусту»: одни
озабочены размерами своего жемчуга, других не устраивает густота своей похлебки и,
конечно, при построении капитализма с «человеческим лицом» общество, возможно, чтото потеряло из культурного запаса прошлых лет. Но нельзя не отметить, что сейчас мы
имеем возможность читать книги самых различных авторов и направлений и богатство
выбора неизмеримо больше и лучше, чем когда мы были «самым читающим народом
в мире», как с умилением отмечали иностранцы в СССР.
Из созвездия молодых авторов хочется отметить Виктора Пелевина, чьи «Жизнь
насекомых», «Чапаев и Пустота», «Желтая стрела» стали явлением в литературе
последних лет.
Влиятельный журнал «Эксперт» отмечает, что культовым событием 1999 года стал роман
Пелевина «Generation «П».
Этот роман заслуживает отдельного разговора, заставляют задуматься мысли автора
о постсоветском обществе: «по телевизору… показывали те же самые хари, от которых
всех тошнило последние двадцать лет. Теперь они говорили точь-в-точь то самое, за что
раньше сажали других, только были гораздо смелее, тверже и радикальнее». О бизнесе
«новых русских»: «Человек берет кредит. На этот кредит снимает офис, покупает джип
«чероки» и восемь ящиков «Смирновской». Когда «Смирновская» кончается, выясняется,
что джип разбит, офис заблеван, а кредит надо отдавать. Тогда берется второй кредит – в
три раза больше первого. Из него гасится первый кредит, покупается джип «гранд чероки»
и шестнадцать ящиков «Абсолюта». … в конце, если банк, которому человек должен,
бандитский, то его в какой-то момент убивают. Если человек, наоборот, сам бандит, то
последний кредит перекидывается на Государственный банк, а человек объявляет себя
банкротом», о рекламном бизнесе, о политике.
В романе «Чапаев и Пустота» главный герой живет в двух жизнях, в наше время и во
время гражданской войны, сам сюжет построен очень занимательно, чего стоят хотя бы
персонажи: просто Мария и Шварценеггер, Котовский, японские бизнесмены и
российские бандиты. Эта книга особенно интересна тем, кому 35–45 лет (кстати, сам
Пелевин 1962 года рождения), «поколению, которое было запрограммировано на жизнь в
одной социально-культурной парадигме, а оказалось в совершенно другой». И
размышления Петра Пустоты, то пациента психбольницы, то комиссара у Чапаева,
о смысле жизни очень подходят к нашим сегодняшним реалиям.
Герои Пелевина стремятся выйти, вырваться из окружающего их мира. В повести «Желтая
стрела» вся жизнь проходит в поезде, в этом поезде есть свои богатые и бедные, своя
мафия и разборки, идет торговля и показываются спектакли, словом, наша обычная жизнь.
И когда герой повести Андрей задается вопросом, как сойти с этого поезда, почему почти
все пассажиры не замечают необычайности своего положения, то его друг Хан отвечает:
«Пассажиры не знают, как называется поезд, в котором они едут. Они даже не знают, что
они пассажиры. Им никогда не придет в голову, что с этого поезда можно сойти. Для них
ничего, кроме поезда, просто нет».
В рассказе «Проблема верволка в Средней полосе» Саша попадает в компанию волковоборотней и сам превращается в волка, и, казалось бы, он вырвался из своей обыденной
жизни, но, когда волки идут на разборку с волком-предателем, оказывается, что и у них те
же проблемы и та же жизнь, что и у обычных людей.
Про ЭТО Пелевин пишет просто, без физиологизма и очень хорошо и притягательно. Так
что самому хочется вслед за Чапаевым, Анной и Петькой нырнуть в УРАЛ – Условную
Реку Абсолютной Любви, где «милость, счастье и любовь бесконечной силы...».
Как бы в подтверждение известного положения о том, что в мировой литературе
существует всего лишь несколько основных вопросов, которые разные авторы ставят посвоему, и у Абая мы находим эти же сомнения в правильности и смысле существования,
стремление вырваться из обыденщины, недовольство собственной жизнью.
Балалық өлді, білдің бе ?
Жігітікке келдің бе ?
Жігітік өтті, көрдің бе ?
Кәрілікке көндің бе ?
Кім біледі, сен кәпір,
Баяндыдан сендің бе ?
Баянсызға төндің бе ?
Әлде, айналып, кім білер ?
Боталы түйе секілді
Корадан шықпай өлдің бе ?
Ты золотого детства не заметил
И позабыл, как юность в жизни встретил,
И зрелости своей не удивился,
И вот уже со старостью смирился.
И может быть, для верности сейчас
Тебе последний предназначен час,
Твоей судьбы последняя страница.
И ты, на жизнь утративший права,
Умрешь, как с верблюжонком верблюдица,
Не выходя на волю из хлева.
(Перевод Михаила Дудина)
Да, жизнь идет, новые писатели по-новому ставят вопросы, заданные еще Мастерами
прошлого. И каждый из нас отвечает по-своему на эти извечные вопросы: «Правильно ли
мы живем?», «В «хлеву» повседневных забот не проходит ли наша жизнь, которую вряд
ли мы проживем еще раз?».
Как сказал Октавио Паса: «Человек в течение всей своей жизни задает себе одни и те же
вопросы, но с годами меняются ответы на них».