Знакомство с духовным миром
реклама
Как я работала воспитателем с трудными детьми «…Я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью… И мое дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть.» Дж. Сэлинджер. Над пропастью во ржи Я решила изучить подробнее, каким образом проводится профилактика среди неблагополучных семей в городе. Было интересно узнать, кто и как помогает детям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. С этой целью мне пришлось, можно сказать, «внедриться» в систему социального обслуживания. Легенда Сегодня «интернет – всему голова». Захожу в сеть. Нахожу сайт Центра социального обслуживания населения по городу. Звоню в центральное отделение. Занято. Перенабираю. В трубке раздаются длинные гудки. - Центр комплексного социального обслуживания населения «Сфера», мягко звучит спокойный женский голос. - Здравствуйте, могу я услышать Веру Николаевну Добрынкину. (Вера Николаевна является директором Центра). - Это я. Что вы хотели? И вот моя легенда: я – студентка местного колледжа. Учусь на воспитателя. Ищу подходящее место для прохождения практики. Хотела бы попробовать поработать с детьми, попавшими в трудную жизненную ситуацию. Легенда срабатывает, но добро дают не сразу. Вначале предупреждают о трудностях в работе: «Ой, там тяжелые детки. Вы уверены, что хотите именно туда?». Отвечаю: «Мне это интересно, а трудности не пугают». - Хорошо, приходите утром 10 числа, мы в праздники не работаем, – радостно отвечает Вера Николаевна. (Видимо, не часто студенты сюда в помощники напрашиваются). Про меня забыли 9 утра. Бегу сломя голову в соцзащиту. Снега за выходные выпало немерено, поэтому пробираться приходится с трудом. И вот я уже на месте. Здание Центраснаружи похоже на одну из шахматных фигур – ладью. Захожу вовнутрь: высокие потолки, широкие длинные коридоры и куча кабинетов, из которых туда-сюда мелькают женщины в строгих костюмах. Ищу кабинет директора. Одна дверь, вторая, третья, а вот и нужный мне кабинет. Вхожу. За грудой бумаг, пестрых разноцветных папок, лежащих на столе, сидит молодая женщина. Телефон разрывается. - Здравствуйте! Я… Тррррр….И меня вновь прерывает раздавшийся телефонный звонок. - «Сфера». Приемная, – до боли привычным тоном, с некоторым раздражением в голосе отвечает секретарь. – А вы куда звоните? Не знаю, что за «Сфера». Нет, у нас Центр социального обслуживания. Нет-нет…. Это соцзащита! Ничего страшного, всего доброго! – и ее взгляд падает на меня, – Здравствуйте, что вы хотели? – ее внимание вновь переключается на деловые папки. - Здравствуйте! Где я могу найти Веру Николаевну? Мы договаривались о встрече. - Она сейчас занята. Скоро подойдет. Подождите, пожалуйста, в коридоре. Выхожу за дверь, и снова – мелькающие черно-серые силуэты работников Центра. Они проносятся мимо так, будто произошла техногенная катастрофа, а им нужно спасать город. В принципе, так оно и есть. Только спасают сотрудники Центра не от угрозы радиации. Они помогают людям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации, порой настолько трудной, что может произойтичеловеческая трагедия. Эту помощь олицетворяет логотип Центра, развернувшийся во всю стену: от потолка и до пола – руки, выпускающие в небо белого голубя. Среди мелькающих черно-серых фигур замечаю свою знакомую Татьяну. Тоже куда-то бежит. Вспоминаю, что она работает здесь инженером по охране труда. Ловлю ее. - Здравствуйте! – кричу на весь коридор. - О, привет! А ты что здесь делаешь? – окидывает меня взглядом Татьяна. - Да, мне Вера Николаевна нужна. Хочу в отделение дневного пребывания походить. - Зачем? – Татьяна в недоумении. - С детьми пообщаться, – отвечаю я. – Только вот директора не могу найти. - Сейчас найдем. Мы бежим куда-то по коридору. Навстречу нам быстрым шагом идет молодая женщина со светлыми короткими волосами. Ее озабоченный вид позволяет понять, что дел у нее невпроворот. Она стремительно бежит в свой кабинет, не замечая ничего вокруг. Все внимание сосредоточено на документах. - Вера Николаевна! – останавливает ее моя знакомая, – вот тут девушка к вам. Она хотела бы к деткам на Калинина пойти. Никогда бы не подумала, что эта молодая женщина, можно сказать с модельной фигурой, и есть директор Центра. Когда слышишь слово «Соцзащита», а тем более «директор», в голове сразу возникает образ женщины за 45, с пышущим здоровьем телосложением и крашенными в яркие оттенки волосами. Вера Николаевна внимательно слушает, в ее глазах я угадываю большой вопрос. Видимо, за праздничные выходные она забыла про наш разговор. - Я вам звонила в субботу, – говорю я, пытаясь освежить в ее памяти события трехдневной давности. - Ой, точно! А я и забыла. Совсем забегалась. Столько работы, просто кошмар! Мы с этим новым законом уже с ума сходим. Так, вы просто хотите посмотреть работу Центра или вы на практику? Мы вам должны будем чтото написать? – интересуется Вера Николаевна. - Нет, ничего писать не нужно. Просто возьмите меня на пару дней в качестве воспитателя или помощника. - Хорошо! Я сейчас позвоню, предупрежу, что вы придете. Вы знаете, где находится Центр дневного пребывания? Или подождите, вас отвезут через полчаса. Отвечаю, что доберусь сама. Мне дают бумажку: «Сушенцова Елена Владимировна. Замдиректора». - Придете, спросите у охранника. Он вас проведет. Мы прощаемся. Я отправляюсь к деткам, а Вера Николаевна возвращается в бюрократическое царство отчетов. Знакомство: положение, закон и дети. Улица Калинина. Здание, похожее на большой жилой дом, и есть отделение дневного пребывания несовершеннолетних. Мне сюда. На двери надпись: «Вход со стороны двора». Небольшая баскетбольная площадка, карусель, стол и несколько лавочек – вот что представляет собой так называемый «двор». Захожу внутрь. На посту сидит молодой человек и смотрит в монитор, который выдает ему черно-белые картинки с камер наблюдения. На униформе надпись «Охрана». - Здравствуйте! – молодой человек смотрит пронзающим взглядом прямо мне в глаза. Но во взгляде этом какая-то детскость и наивность, совершенно противоречащая образу блюстителя покоя и порядка. - Здравствуйте! Мне нужна Елена Владимировна. Где мне ее найти? - Сушенцова? - Да. Она на месте? - Ну, да. Вроде здесь, – неуверенно отвечает охранник, – 12 или 13 кабинет. Пройдите в ту сторону (указывает рукой направо), только скажите вашу фамилию. Называю фамилию и отправляюсь на поиски. Иду по длинному узкому коридору. Стены увешаны грамотами, благодарственными письмами, дипломами. Ну, вот. Запуталась. 12 – 13. На дверях фамилия не указана. Захожу в один из кабинетов. - Здравствуйте! Где можно найти Елену Владимировну? - Здравствуйте. А она сейчас уехала. Что-то передать? – с чувством неловкости в голосе спрашивает молодая девушка. - Нет, спасибо. Я подожду. Вновь возвращаюсь на пост. - Ну, что? Ее нет? – испуганно интересуется охранник. - Нет, как же вы ее прокараулили? – улыбаюсь я в ответ. Из противоположного крыла коридора выходит женщина. На бейджике написано: «Психолог Шульгина Елизавета Александровна». Она вежливо предлагает дождаться Елену Владимировну в своем кабинете. Соглашаюсь. Елизавета Александровна рассказывает, что каждый июнь она собирает волонтеров. Они едут в один из дворов города и организуют досуг детям. «Сегодня дети совсем не умеют играть в дворовые игры. Компьютер – теперь главное занятие. А кто их будет учить? Родители на работе. Чтобы хоть както занять их в каникулы, мы и организовали такое мероприятие. Приезжаем со своим инвентарем, привозим музыку, играем. Призы даем. В общем, устраиваем небольшой праздник для ребят. Когда только начинали, бабушки во дворах судачили, что мы из какой-то секты», – смеется Елизавета. Она показывает фотографии. На них: счастливые улыбки детей, веселые игры и… волонтеры. Только это не студенты и старшеклассники, а «впавшие в детство» взрослые мужчины и женщины, сменившие свои строгие офисные костюмы на веселые летние шорты. Они прыгают и дурачатся вместе с ребятней, показывая своим примером, как нужно проводить время с пользой. Через некоторое время Елизавета отправилась на проверку, не приехала ли зам. - Пошли! – зовет меня Лиза. Тут же в коридоре сталкиваемся с Еленой Владимировной. Коридор настолько узкий, что мы с трудом помещаемся втроем. - Здравствуйте! Это насчет вас мне звонили? – доброжелательно спрашивает Елена Владимировна. - Да. - Ну, пойдемте тогда знакомиться с коллективом! Идем к заведующей. Это небольшой кабинет с тремя компьютерными столами и двумя шкафами, полностью забитыми документацией. Женщины вчетвером сидят за одним столом и о чем-то спорят. Их взгляд мелькает то на монитор компьютера, то на бумаги. Заявления. Бланки. Отчеты. Все вперемешку. - Добрый день! Прошу минуточку внимания! – восклицает зам, и все внимание перекидывается на нас, – Знакомьтесь, это Елена…. Как вас по отчеству? - Аркадьевна. - Елена Аркадьевна! Она к нам на пару дней. Будет вам помогать. Так что, пользуйтесь, пока у человека есть желание, – улыбается Сушенцова и начинает знакомить с сотрудниками. Кто-то приветствует меня доброй улыбкой, кто-то встречает испуганным взглядом, а кто-то вообще не понимает, кто я и зачем пришла. Заведующая отделением Лариса Андреевна, добродушная женщина, стремительно срывается со своего рабочего места и начинает показывать, что где находится: «Это игровая. Здесь у нас детки играют. А это воспитательская. Теперь это ваше рабочее место». Маленькая светлая комната увешана разными поделками ручной работы. Их так много, что глаза разбегаются, и невозможно акцентировать внимание на чем-то конкретном. Стены весело пестрят игрушками, аппликациями, маленькими лепными фигурками. В общем, всем тем, к чему прикоснулись руки ребенка. Вперемешку с этими «продуктами» детского воображения необъятной грудой лежат папки с документацией. Иными словами – вся бумажная волокита, которую ежедневно должен заполнять воспитатель. К этой кипе добавляется еще 3 папки, выданные мне на изучение Ларисой Андреевной: «Положение об отделении дневного пребывания несовершеннолетних», «Должностная инструкция воспитателя» и законодательное ноу-хау этого года «ФЗ №442». Основная задача Центра дневного пребывания – организовать проведение психолого-медико-педагогического обследования, направленного на установление форм и степени социальной дезадаптации несовершеннолетних и членов их семей. Основная функция – профилактика безнадзорности, правонарушений и социального неблагополучия несовершеннолетних, оказание социальной помощи семье и детям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Включение детей в познавательный игровой досуг и иную деятельность, оказание помощи в восстановлении статуса семьи и несовершеннолетнего в обществе – ежедневная цель сотрудников Центра. В отделение принимаются несовершеннолетние в возрасте от 7 до 18 лет. В кабинет забегают первые прибывшие. - Здравствуйте! – доносится детский звонкий голос. В дверях появляется маленький пухлый мальчуган, с круглыми красными щеками и маленьким острым носиком. Он улыбается, игриво хлопает ресницами. В своей ярко-оранжевой футболке он похож на солнышко. - Привет! Заходи,- отвечаю я ему. Мальчонка проходит в кабинет, шаркая пухлыми ногами по линолеуму, и садится рядом. - Как тебя зовут? – спрашиваю я. - Килилл, – не выговаривая букву «р», отвечает мальчишка. Снова кокетливо хлопает ресницами. Следом заходит подросток лет 13, осматривает меня хитроватым взглядом. Ухмыляется и произносит свое: «Здрасте!». Этот маленький мужчина в сером костюмчике выглядит уже совсем взрослым. Он садится на стул, достает телефон и с деловитым видом начинает стучать по клавишам – «пик-пикпик». - Как тебя зовут? – спрашиваю я. Снова эта ухмылка. – Денис, – отвечает парень. В кабинет заходит высокая стройная женщина, с красивыми чертами лица, как у актрисы. Она напоминаетмне Одри Хепберн: темные короткие волосы, зеленые глаза и маленькие пухлые губы. Это воспитатель Татьяна Михайловна. - Здравствуйте! – в один голос восклицают мальчишки. - Здравствуйте! Денис, что это ты сегодня такой тихий? Тебя никто не обидел? - Неет… – смущенно отвечает Денис и вновь погружает глаза в маленький экран. - Удивительно. Кирилл, ты сегодня в такой яркой футболке. Какой это цвет, помнишь? – громким голосом спрашивает Татьяна. - Ммм… – в комнате повисает неловкое молчание. Кирилл виновато хлопает глазками и неуверенным голосом выносит свой вердикт: «Фиолетовый». - Кирилл! Мы с тобой уже полгода цвета учим, а ты все никак запомнить не можешь! Что за безобразие такое? Мама опять с тобой не занималась? Это же оранжевый, – с улыбкой бранит его Татьяна Михайловна. - О-оланжевый… – запинаясь, повторяет Кирилл. - Ты хоть помнишь, как меня зовут? И вновь – молчание. Только ехидный смех Дениса проносится по комнате: «Хм-хм…». Кирилл же смотрит на Татьяну и «строит глазки». - Ой, Кирилл! Меня зовут Татьяна Михайловна! - Татьяна Михайловна… – снова неуверенно произносит мальчик. - Пойдемте-ка в игровую, – зовет она нас. – Лена, посмотришь за ними? Их нельзя одних оставлять. Нас заведующая собирает. Я остаюсь с детьми. В игровой комнате мальчишки зовут меня играть в настольный футбол. - Я на волотах! – радостно кричит Кирилл. И мы начинаем игру. Денис влегкую, с прежней ухмылкой, обыгрывает нас с Кириллом. В тот момент, когда мы хотим начать новую партию, в игровую входит девочка Катя. И все внимание Дениса переключается на нее. «Типичный мужчина», – думаю я. – Хотя и совсем маленький. Привлекательность Кати действительно ярко индивидуальная: рыжие веснушки, темно-русые кудрявые волосы и маленький курносый носик. - Помогите мне написать сочинение, – вежливо просит Катя, – тема: «Почему подарок на 8 марта, сделанный своими руками, лучше?». Пишем сочинение. Подбегает Денис и, положив руки на плечи девочке, начинает подсматривать наши задумки. - Эээ…Уйди! – недовольно вскрикивает Катя, – мы с ним в одном классе просто учимся. Пусть сам пишет! Дети начинают подтягиваться часам к 12-14, как только освобождаются после школы. В 14.00 – обед. После обеда каждый день для ребят проводятся досуговые мероприятия. По понедельникам – это фигурное катание, по вторникам ребята посещают храм, либо ходят на прогулку в парк, по средам – бассейн, в четверг – собирают роботов в мультимедийном центре, а по пятницам ходят на экскурсии. Сотрудники Центра стараются дать им то, чего они никогда не получат в семье… Это не только посещение различных секций и мероприятий, но и самое дорогое – заботу и ласку, которые им недодали родители… Воробышки После обеда мы с ребятами отправляемся в храм. Строем идем по улицам города. Только строя у нас не выходит. Все разбегаются кто куда. - Алеша! – доносится строгий голос Татьяны Михайловны. А Алеша уже запускает снежок в Никиту. И вот понеслось…. Приходится разнимать мальчиков и ставить в разные концы строя. Мы идем за руку с запыхавшимся Кириллом. Физически ему тяжело идти быстрым шагом, поэтому его щеки становятся красными, как помидоры. - Устал? Смотри, как мы с тобой отстали, – говорю я, показывая на впереди идущий строй. - Неет… – притихшим тоном, но с неизменной улыбкой на лице, отвечает Кирилл. - Тогда побежали! Бежим. Как вдруг я слышу: «Ой-ой-ой». Кирилл останавливается: «Я штаны потелял». Все заливаются хохотом. Расстегиваю ему курточку, подтягиваю штаны. Одежда кое-как сходится на нем. С трудом застегиваю старую потертую куртку. - А, ну-ка, живот подбери! Кирилл, натужившись, втягивает живот. Молния сходится. И мы снова бежим догонять строй. Виднеются серые крыши старых домов, которые в народе прозвали «деревяшками». По городу таких домов, к счастью, единицы. Большие грязные комки снега около дома еще больше удручают настроение. Из подъезда выбегает мальчонка в старой грязной куртке, которая ему явно велика. Она болтается на нем, как мешок. «Наверняка, куртка досталась ему от старшего брата», – думаю я. - Здравствуйте! А вы куда? – кричит мальчонка, натягивая шапку на свой чумазый лоб. Он пытается напроситься с нами, но воспитатели отвечают отказом: «Он к нам уже не ходит. Да, и вообще мы сейчас не имеем права его взять». У меня лишь один вопрос: «Почему?». Невооруженным глазом видно, что этот ребенок нуждается в социальной поддержке. Прозвучавшее табу мне непонятно. Но об этом чуть позже. Пока мы идем в храм, обращаю внимание на одежду ребят. Кто во что одет. У Алеши – старая грязная куртка, с большими дырами под мышкой и около кармана. У Сабрины – та же беда: тонюсенькая, как летняя ветровка, куртка потрепана со всех сторон, синтепон торчит из протертых мест как сахарная вата. На Кирилле одежда не сходится, и ему постоянно приходится испытывать страшное неудобство. Роксана пришла в Центр полураздетая: кофта и жилетка на синтепоне. На вопрос: где твоя куртка? Следует ответ: - Она в стирке. А у нас машинка сломалась. Вывод один: другой одежды у ребенка просто нет. Да, картина складывается печальная. Так и воспаление легких недолго получить. Сердце сжалось от жалости к ним. Решила, что с этого момента своих подопечных я буду называть «воробышками». Они такие же маленькие и беззащитные, с потрепанными крылышками. Дети, принадлежащие сами себе и вынужденные просто выживать в этом мире. Знакомство с духовным миром Возле храма нас встречает отец Александр. Молодой мужчина, одетый в черную рясу, с большим позолоченным крестом на груди, приветствует ребят. - Все помнят правила? Девочки остаются в шапках, а мальчики снимают головные уборы, – напоминает отец Александр. - Дааа! – хором отвечает ребятня. И поскорее пытается протиснуться в узкий дверной проем. Кирилл как всегда ничего не понимает. Я стягиваю с него шапку сама. - Наш храм назван в честь святого Сергия Радонежского. Вы знаете, кто такой Сергий Радонежский? – спокойным бархатным голосом спрашивает Александр непросвещенных птенцов, уже наперед зная ответ. Получив ожидаемое «нет», говорит, – Ну, значит не зря пришли. Отец Александр начинает беседу о святом, неслучайно выбирая отрывок из жизни святого: - Когда Сергий был в вашем возрасте, у него былипроблемы в учении. Его ругали учителя. У вас же тоже бывают проблемы с учебой? Иногда не удается чего-то постичь. И вас тоже ругают. Так и отцу Сергию не удавалось постичь науку. Тогда он обратился к Богу. Искренне, всем сердцем поверил в него. И Бог помог ему. Теперь все, кто имеют проблемы в учебе, обращаются за помощью именно к Сергию Радонежского. И он помогает. Наставляя неокрепшие умы на верный путь, отец Александр старается объяснить, что возможность исправиться есть абсолютно у всех. Он достает Евангелие, и по храму эхом разносится детское «Вааууу…». Глаза воробышков, как маленькие искорки, загораются мгновенно. Их детские души,не познавшие веры в Бога, прикасаются к таинству священного писания, а лица озаряются одухотворенностью. - Вы можете прикоснуться к этому святому источнику, – говорит отец Александр, и маленькие ручки уже тянутся к книге. В воздухе витает волшебный запах ладана, тихо «плачут» церковные свечи. Под высоким сводом храма расположена фреска Христа, на которой он протягивает вверх руки. От рук исходят яркие золотые лучи. Это тепло, которого здесь хватит на всех. Нежные детские губы касаются иконы Сергия Радонежского с надеждой на то, что жизнь станет чуточку лучше и добрее…. Так обещает им отец Александр. Разница По переходу из храма проходим в православную гимназию. Ученики 4 класса подготовили для нас презентацию. В кабинете нас встречают 2 девочки. Лица их светлы и веселы. Это лица детей, которые каждый день обращают свои молитвы к Богу. В кабинете на стене расположились две таблички. На них: «Молитва перед учением» и «Молитва после учения». В верхнем правом углу – икона Божьей матери. На экране появляется икона Андрея Рублева «Рождество Христово». Девочки очень грамотно описывают нам композицию репродукции, разбирая каждую деталь в мельчайших подробностях. Они открыты духовно и уверены в том, о чем говорят. Чувствуешь ощутимую разницу. Эти дети каждый день получают любовь и ласку от родителей, учителей. Именно этому их учит и церковь – любить и прощать ближнего. А мои воробышки… Не знающие тепла и заботы. Закрытые в себе как в скорлупе. И уж тем более не умеющие дарить свою любовь ближнему. Не потому, что ими правит злоба, а потому, что они не знают, как жить и чувствовать по-другому. Когда они идут строем, не сразу дают тебе руку, потому что привыкли быть одинокими. Ты пытаешься их обнять – они теряются. Глаза начинают бегать в разные стороны, а в душе – смятение. Лишь через некоторое время, понимая, что к ним относятсяподоброму, хотят подарить каплю тепла, дети сами тянутся в твои объятья. Ну, какой ребенок не любит ласки? Любят все! Но не все получают… «Нас пытаются задушить…» День второй. Прихожу на работу. Детей еще нет. В воспитательской, погрузившись в документацию, сидит Татьяна Михайловна. Хочется сказать, как в анекдоте: «Типичный день типичного воспитателя». Только смех истерический… - Здравствуйте! – приветствую я Татьяну и сажусь рядом с ней, – Чем вы занимаетесь? Давайте я вам помогу! - Здравствуй, Лена! – тяжело вздыхает, – Да, вот заполняю журнал. Нам каждый день нужно заполнять информацию на каждого ребенка. – Татьяна показывает мне колонки в журнале. – Чем занимался, какое состояние. Потом еще все заполнять в индивидуальную карту клиента. Еще и в электронном виде. Волокита. И вот когда нам детьми заниматься? Мы за бумажками времени больше проводим, чем с ними. И кому от этого польза? - Да уж, реформы образования у нас отменные! Даже сказать нечего. Хотя у Маяковского слова нашлись. Они засели в моей голове, как старая виниловая пластинка: «Влип в бумажки парой глаз, ног поджаты циркуля: «Схорониться б за приказ… Спрятаться б за циркуляр…». - Лена, а ты можешь на наш сайт информацию написать о вчерашнем походе в храм? – спрашивает Татьяна Михайловна. «Хм, моя тема» – задумываюсь я и приступаю к работе. Текст написан. Татьяна отправляет материал начальству и благодарит за помощь. Самое время провести небольшую разведку, пока человек ко мне расположен. - А что самое трудное в вашей работе? – ненавязчиво спрашиваю я. - Что самое трудное? – переспрашивает Татьяна, на мгновение приняв мечтательный вид, – дети сами по себе трудные. - Но мне вчера так не показалось. – улыбаюсь я. - Вчера они на удивление себя хорошо вели. Да, и самых отвязных не было. А бывают дни, когда они приходят и просто не управляемы. Вот взять хотя бы Лешу Дырду. У него есть старший брат Вова. И когда они приходят вместе – это катастрофа! Бьют друг друга, как только могут. Разнять их невозможно. Нет, Леша сам по себе хороший мальчик, ласковый. Но если его кто обидит, то все…. Потому что дети сами себе предоставлены. Родителям наплевать. Никто с ними не занимается. А ему, такому маленькому, надо както вертеться в жизни, выживать. Вот так и выходит. Чуть что, сразу кулаки. Да, и с родителями трудно общаться. - Ну, а какие проблемы встречаются? - Проблемы? – усмехается Татьяна Михайловна, – Да, полно! Вот смотри, сейчас вступил в силу федеральный закон… - Это 442? Который в январе вступил? - Да, он! И вот мы с этим законом теперь мучаемся! - Бюрократия? - Абсолютная. Столько писанины. Столько проблем теперь с ним, – возмущается Татьяна. – Но проблема даже не в том, что нам, воспитателям, больше работы добавилось. Проблема в том, что мы теперь не имеем права набирать многих детей. - Как так не имеете права? А кто тогда имеет? – с усмешкой спрашиваю я. - Ну, вот смотри. – Татьяна берет стопку бумаг и вытаскивает заявление о предоставлении социальных услуг, – Вот! – зачитывает, – В предоставлении социальных услуг нуждаюсь по следующим обстоятельствам. – Татьяна перечисляет весь перечень критериев, – А сейчас мы будем набирать только по двум критериям. Это наличие ребенка или детей, испытывающих трудности в социальной адаптации, и беженцы. Все! - Подождите! А как же остальные? Куда их денете? Разве им не нужна помощь? - И я этого не понимаю! Вот смотри! – снова показывает заявление, – Раньше мы могли брать детей с отсутствием обеспечения ухода над ними. В том числе временного отсутствия. То есть, ребенок отучился в первую смену, а живет далеко. И ждет целый день родителей с работы, чтобы с ними домой добраться. Ходит где-то, по улицам слоняется. И чтобы такого не было, родители могли просто прийти написать заявление, что нуждаются в помощи. Принести небольшой перечень документов. И все. Ребенок после школы всегда под присмотром, всегда занят делом и всегда накормлен. Конечно, обращаются в основном мало имущие. А теперь, чтобы таким сюда попасть, нужна справка о том, что они состоят на учете в КДН (Комиссия по делам несовершеннолетних). Но какой нормальный родитель захочет вставать на учет? Вот еще, – снова показывает заявление. – Наличие внутрисемейного конфликта, в том числе с лицами с наркотической или алкогольной зависимостью, наличие насилия в семье. Таких деток брали. Потом – отсутствие работы и средств к существованию. – Снова тычет в критерии, – Многодетные семьи, матери одиночки. Противоправное поведение родителей, жестокое обращение с детьми. Всех набирали. Хоть у нас всего 20 мест. Но брали всех, у кого хоть одна из этих проблем! – глаза Татьяны горят пламенем непонимания. – А теперь…, а теперь только социальная дезадаптация и беженцы, – продолжает неравнодушный работник. – Да, еще и документов собирать много надо. Раньше мы сами делали выводы о том, нуждается ребенок в помощи или нет. Мы же каждую неделю объезжаем тех, кто стоит на учете. А теперь мы оказались не компетентны. Мы еще должны доказать, что ребенок нуждается в помощи Центра. А для этого нужна справка со школы о том, что ребенок действительно имеет проблемы с социальной дезадаптацией. Что он не управляем. Такой маленький уголовник. Но, такие же не все! - Стоп! А если ребенок ведет себя в школе вполне адекватно, а дома у него неблагоприятная обстановка: пьяные родители, трудное финансовое положение или иная причина. Получается, что помощь ему не будет оказана? – я нахожусь на грани понимания этого. - Да! Это еще одна проблема, – подтверждает Татьяна. Сейчас мы стали просить преподавателей, чтобы они писали такие характеристики деткам даже с нормальным поведением. Но никто этого делать не будет. Им какое до этого дела? Зачем им эта ответственность? Она отвела свои два урока литературы и все. А что будет дальше с ребенком, когда он домой пойдет? Покормят его или нет. Ей все равно! Вот и не знаем, что теперь делать. Зачем такой закон? - Подождите! Но ведь по закону обязаны предоставлять социальные услуги, если хоть по одному из критериев подходят! Ст. 15. Ведь в законе не бывает привилегий. Он для всех един. - Да, обязаны. - Но почему тогда так происходит? Почему только два критерия? Что делать с остальными? – я уже ничего не понимаю. Меня накрывает, будто волной, из которой невозможно выбраться, а криков о помощи никто не слышит. Негодование растет. Эмоции зашкаливают. - А мы сами ничего понять не можем, почему так. То ли это действительно закон. То ли это наше руководство что-то не так понимает. Либо соцзащита что-то… – Татьяна замолкает, пропуская неудобные слова, будто берет подсказку «Помощь зала». – Скорее всего, происходит так: теперь для того, чтобы прийти к нам, нужно собрать большое количество справок, документов. Некоторым родителям такие справки просто не выдадут. Та же ситуация, что и со школой. Кто-то сам не захочет заморачиваться. Недоработки в законе именно в этом проявляются. А кто страдает? Дети. У нас с сотрудниками смех сквозь слезы. Представь, приходит подросток за помощью к психологу. Он на грани суицида. Говорит: помоги, а то… – размахивает руками, – А ты ему в ответ: погодите-погодите, вот заполните здесь, здесь и здесь. А еще я тебя сейчас отправлю за ксерокопией паспорта и СНИЛСа, а еще принесите с родителями такие и такие справки. Вот, тогда я тебе с удовольствием помогу!.. - Мг, он подумает и решит… - Да, скажет, пойду-ка я… да закончу свое мероприятие… В кабинете на мгновение воцаряется молчание. Мы с Татьяной смотрим почти в одну точку. Каждая задумалась. А мысли одинаковые. Это непонимание происходящего. Вдруг Татьяна резко поворачивается и продолжает разговор: - Еще должность инструктора по труду сократили. Я раньше ее занимала. А теперь – воспитатель. Постоянно проводила занятия с детками. То рисование, то лепка, то аппликации, – осматривает увешанные детскими работами стены. – А сейчас? Нет этой ставки. Сократили. Я, конечно, занимаюсь с детьми. Куда без этого? Приходится выполнять двойную работу. Детей-то развивать надо. И этого наш Департамент образования тоже не понимает! Говорят, зачем дублировать секции дополнительного образования. Ну, как зачем? Кто из наших детей куда-то пойдет? Разве родители отведут их в секции, кружки? Взять, к примеру, Вовку Дырду. Ни за что в жизни он не пойдет в эту художку. А у меня, я знаю, он придет и будет заниматься. И как это объяснить Департаменту? Не знаю…. Знаешь, такое ощущение, что нас, социальных работников, просто пытаются задушить. Сокращают. Ограничивают. Ты говоришь, что детки хорошие. Так, это еще старый набор, когда мы всех набирали. Тут много хороших. А сейчас будем только неуправляемых брать, с социальной дезадаптацией. Тех, с которыми школа не справляется. Сделают из нас колонию, – снова расстраивается Татьяна. - А еще говорят, что новый закон сделает социальные услуги легкодоступными. Да, очень заметно, – поддерживаю я Татьяну. - Да! Этими законами делают все, чтобы меньше народу обращалось. Наверно дело идет к тому, как Медведев говорил, что к 2018 году ни одного детского дома, ни домов престарелых не будет. - Да, нет! Не может быть такого! Куда же всех денут? Не на улицу же? – пытаюсь возразить я, но вижу, что безуспешно. Татьяна только пожимает плечами. В ее глазах – безысходность. Понимаю, что это – минутная слабость. Когда в кабинет вбегают Роксана и Карина, на лице Татьяны Михайловны вновь появляется улыбка, а глаза загораются огоньком надежды. Надежды на то, что все вернется в старое русло. Мне тоже хочется в это верить… «Михаловна…» По коридору мама ведет за руку маленького Кирилла. - Привет! – говорю я мальчугану. - Пливет! – смущенно отвечает Кирилл, игриво хлопая ресницами. - Не привет, а здравствуйте, – одергивает Кирилла мать. Беру его за руку и веду в игровую. - Кирилл, садись. Нам нужно с тобой нарисовать рисунок, – отодвигаю ему стул. Мальчишка резво запрыгивает на него и начинает энергично болтать ногами. - А дом можно налисовать? - Конечно, можно! - А у нас на галаже сливы лосли. Можно их налисовать? - Кирюша, но сливы не могут расти на гараже,– смеюсь я. - Ну, у нас стоял галаж, а на клыше лежали сливы. - Ну, так они с дерева падали. Сливы растут только на деревьях. - А у нас на галаже, – с полной уверенностью отвечаетКирилл. Он берет в руку карандаш и начинает рисовать что-то похожее на дом. Вот и попробуй ему объяснить, что сливы растут на деревьях, а не на гаражах. И почему таким простым вещам не учат родители? Ребенку почти 7 лет. Он до сих пор не различает цвета, за полгода не смог запомнить имени воспитателя. Что уж там говорить о буквах, цифрах и о том, что скоро в школу. - Кирилл, а когда тебе 7 исполнится? Когда у тебя день рождения? – спрашивает Татьяна Михайловна. - Зимой. - Так, уже же… Какое сейчас время года? – спрашиваю я. - Лето, – отвечаетКирилл. Мы невольно переглядываемся с Татьяной и восклицаем в один голос: «Как лето?». - А на улице то снег еще, – говорит Татьяна. - Значит, зима, – недолго думая, отвечает мальчик. - Ну, он уже тает. Вон с крыши капает. Значит, какое сейчас время года? В-е-е…,– спрашиваю я. В ответ – молчание. – Весна! – с улыбкой смотрю я на Кирилла, который хаотично раскрашивает небо в своем рисунке. - Ну, а день рождения то у тебя когда? – переспрашиваем мы. - Летом, – с легкостью отвечает Кирилл, уточнив месяц, – в мае. И по комнате разносится смех. - Полгода мы бьемся над цветами. Над именами воспитателей. И никак он не запоминает, – жалуется Татьяна Михайловна. – Я уже маме и домой принесла магниты на холодильник, с буквами, цифрами, цветами. Говорю, занимайтесь. И ноль реакции. Потом он приходит, спрашиваю: «Мама с тобой занималась?» – Нет. Ну, как так? - С ним просто не занимаются или у него какое-нибудь отклонение? - Не занимаются. Да, и отклонение, наверное, тоже есть. Потому что за полгода ничего не запомнить…. Это ненормально. - А мама чем занимается? - А, не знаю! – возмущается Татьяна Михайловна, – она в декрете с младшей сестрой. Ну, ты сидишь в декрете – так занимайся детьми. Что там еще делать? Волей – неволей будешь заниматься. Но, видимо, есть дела поважнее, чем дети. Кирилл с семьей приехал из Луганска. И там за все это время он не ходил в детский сад ни разу. Какая этому причина – неизвестно. В игровую входит Алена Викторовна, молодая женщина невысокого роста. Она – специалист по социальной работе. Здесь, также, как и я, совсем недавно. Пару дней. Она зашла, чтобы взять рисунок Кирилла на выставку. - Здравствуй, Кирилл! Ты уже нарисовал? Какой ты молодец! – радостным голосом говорит Алена Викторовна. – Вот, я тебя запомнила. Ты – Кирилл! А меня как зовут? В ответ уже привычное молчание. - Меня зовут Алена Викторовна. Запоминай! Как из сказки. Аленушка. - Я такой сказки не знаю, – отвечает Кирилл. - Повтори, как меня зовут? – и вновь молчание, – Алена Викторовна! - Алена Виктоловна. Ровно через пять минут имя женщины уже вылетает из головы Кирилла. И на заевший в моем мозгу вопрос «Как меня зовут?» он отвечает – «Никита». - Я не Никита! – Алена Викторовна широко открывает глаза. - Ой, Алена Викторовна! Это бесполезно. Он меня-то за полгода не запомнил. Да, Кирилл? – подхватывает Татьяна Михайловна. – Ну, что помнишь, как меня зовут? И снова нависает долгое молчание. Потеряв всякую надежду на результат, женщины начинают расходиться. Как тут же проносится раскатистое: - Михаловна! - Ооо...Ну, наконец-то! – прокричали мы все вместе. - Кирилл! Молодец! Можешь же, когда захочешь. Хоть отчество запомнил, и то – хорошо! – радуется Татьяна. Щеки Кирилла краснеют от смущения. Он загадочно улыбается. А мы радуемся этой маленькой победе, как какой-то большой жизненной награде. Это одно из самых лучших качеств работников центра. Они радуются каждой маленькой победе ребенка, как своейличной. А кто еще порадуется за Кирилла? Если даже магнитики на холодильнике висят не в качестве развивающей игры, а в качестве пустых красочных картинок, которые стали уже привычной частью быта. «А у вас в стране неспокойно?» Настя и Саша – брат с сестрой. Внешне они ни капли не похожи друг на друга. Настя – девушка лет 14, с темными волосами, каре-зелеными глазами, круглым лицом и большим греческим носом. Это некая смесь армянки, молдаванки и украинки. Поначалу я и думала, что она армянка. Но я ошибалась. Саша обладал невероятно красивыми чертами лица. Создавалось впечатление, что заостренные четкиелинии придают этому лицу особую изящность. Маленький острый носик, тонкопрорисовыванные линии губ, огромные, голубые, как океан, глаза, в сочетаниис большими оттопыренными ушами превращали его в сказочного героя. «Питер Пен!» – подумала я, увидев маленького худенького Сашку. Брат с сестрой полгода назад приехали из опаленного Донецка. Говорить на тему дома и бомбежек с ними было запрещено. Это причиняет им боль. Ведь даже сейчас, находясь под мирным небом, они испытывают сильные переживания за бабушку, которая осталась на Родине. Но на вопрос нравится, ли им здесь, отвечали: - Нравится. Мы вообще в первый раз видим, чтобы бесплатно кормили. Занимались, играли с нами. Там у нас ничего бесплатного вообще не было. Да, и относятся к нам хорошо. Настя и Саша ничем не отличались от местных детей. Если Кирилла, приехавшего из Луганска, выдавало его постоянное «гхэкание», то ребята были уже совершенно обрусевшими. - Настя, а у вас в стране неспокойно? – прилипала к девочке Роксана, получавшая в ответ только молчание. Настя, уткнувшись в телефон, пыталась не обращать внимания на подобные расспросы. – Настя! А у вас в стране неспокойно? – снова начинала Роксана. Напряжение нарастало. По хладнокровному лицу Насти разливался густой румянец. Брови были нахмурены, губы нервно поджаты. – На-а-стя, – тихо протяжным голосом продолжала Роксана. - Да, отстань ты! – перебивала девочку ее сестра. – Конечно, неспокойно! Там война! – проголосила Карина. И Настя, не выдержав атаки, прокричала: - Да! Неспокойно! Что тебе надо? - Ну, да. Зачем бы вы сюда тогда приехали, – подытожила, не думая о чужой боли, Роксана. Я видела, что Настю переполняли эмоции. Она мужественно сдерживала в себе нестерпимую боль и гнев. Конечно, поведение Роксаны и Карины было бестактным. Значит в семье детям не преподали уроков милосердия ?! «Предыдущая была лучше» Роксана и Карина – две сестры, абсолютно непохожие друг на друга, хоть и двойняшки. Роксана – светловолосая, с легким желтым оттенком кожи и зелеными глазами. У Карины – темные, как смола, волосы, маленькие черные глаза – уголечки и смуглый цвет кожи. Только по характерам и темпераменту можно определить их генетическую связь. Веселые, озорные, умеющие всегда постоять за себя, эти девчонки хорошим манерам не обучены. Могут проявить бестактность, как это произошло в случае с Настей. Всегда говорят то, что думают, не сортируя информацию:обидна она для слушателя или нет. Хотя им всего по 9 лет, разговоры порой ведутся недетские. Зачастую девочки берут на себя праводелать резкие замечания остальным детям. Постоянно что-то советуют и чему-то поучают. Знают о многом, но большая часть информации берется не из семьи, а с улицы. Кого-кого, а их мне действительно хочется назвать воробышками. Только не теми беззащитными, которые не могут за себя постоять, а теми, которые, как беспризорники, воспитаны улицей. Это маленькие, отчаянные борцы, которые, распушив перья, готовы к любойсхватке за место под солнцем. Они напомнили мне детей Парижа из «Отверженных» Гюго: «К семье Жондретов принадлежал и веселый уличный мальчишка. Он приходил сюда, видел здесь бедность и отчаяние, но, что еще грустнее, не видал ни одной улыбки; холодный очаг и холодные сердца. Когда он входил, его спрашивали: - Откуда ты? - С улицы, – отвечал он. Когда он уходил, его снова спрашивали: - Куда ты идешь? И он отвечал: - На улицу. - Зачем ты приходишь сюда? – спрашивала его мать. Этот ребенок жил, лишенный любви, как бледная травка, которая растет в погребах. Он не страдал от этого и не обвинял никого. Он и сам не знал хорошенько, какими должны быть отец и мать». Отец воспитывает девочекодин, постоянно меняя одну жену на другую. Конфликтные ситуации с новыми мачехами – дело уже привычное. - Вон тетя Саша куда-то поехала, – тычет в машину пальцем Роксана. - Ой, ну, и слава Богу! Пусть едет! Хоть дома ее не будет, когда придем, – подхватывает Карина. - А кто это? – спросила я девочек. - Мачеха, – легко и непринужденно отвечает Роксана. - А почему вы про нее так говорите? Она вам не нравится? - Нет! Предыдущая была лучше! – бойко отмечает Карина. А сколько таких предыдущих было – неизвестно. Может поэтому девчонки постоянно на улице. Потому что дома сидит вот такая вот тетя Саша. Приходя в центр, они хоть на какое-то время забывают о постоянно меняющихся «мамочках» и не «тусуются» сутками во дворе. Сейчас девочки ходят в центр, подходя под критерий «Конфликтные ситуации в семье». Но долго ли это продлится с таким законодательным ноу-хау? Бывали случаи «Бывали случаи» – с этих слов начинается рассказ работников центра о детях, которые ходили сюда раньше. Они с волнением вспоминают эти тяжелые моменты. - У нас же здесь только обед и полдник. Завтрака нет. Потому что в учебное время дети приходят после школы, а в каникулы часов в 10-11. И предполагается, что дома они позавтракают. К тому же, в школе, стоящих на учете, кормят бесплатно. Но были такие случаи. В каникулы приходят девочки, две сестры, и говорят, что очень хотят есть. Мы спрашиваем, а что мама утром не покормила? А мамы оказывается дома уже вторые сутки нет. Загуляла. Девочки одни. Так как каникулы, в школе их уже никто не покормит. И что делать? Кормили. Бывали случаи, когда за руку в столовой ловили мальчишку, который пытался затолкнуть в карманы то хлеб, то котлеты. Воспитатели запрещали так делать. Заставляли съедать сразу. Тогда мальчик начинал горько плакать. А на вопрос «Почему он плачет?» и «Зачем тащит еду?», пронзающим голосом отвечал: «Это для мамы». Именно этим работники и аргументировали свой запрет на вынос еды: «Мать там пьяная валяется, а ребенок ей еду несет. А завтра она его даже не покормит. Так что, пусть здесь питается, сам». - Был такой случай, – вспоминает Татьяна Михайловна, – когда к нам ходила одна девочка. Семья неблагополучная, непутевая. Но ребенок… Не знаю, в кого она такая была, может в бабушку-дедушку. Но такая талантливая, такая хорошая. Училась неплохо. Мы с ней постоянно чемнибудь занимались. Что-то интересное придумывали. Золото, а не ребенок. Хоть и родители такие. Но однажды мать решила, что ее ребенок не нуждается в помощи, и ходить ей сюда не обязательно. В общем, забрала. А через полгода эта хорошая девочка уже стояла на учете. И снова попала к нам. И что вы думаете? Это уже не тот золотой ребенок, которого я видела раньше. Учеба скатилась в никуда, поведение «отменное». Девочка начала ругаться матом, ничего ее не интересовало. В общем, совершенно другой человек. Будто подменили. И вот зачем, спрашивается, нужно было ее от нас забирать? Чтобы через некоторое время вернуть вот в таком неприглядном состоянии? У нас бы такого не произошло, – с сожалением вздыхает Татьяна. Бывали такие случаи… Вот, что может произойти с ребенком без любви, заботы и ласки за такой короткий срок. Родители, которые заняты только удовлетворением своих низких потребностей, не думают о том, какой пример они подают своим детям. Не думают о том, что происходит сейчас в ранимой душе этого маленького человечка. Они винят в своих бедах и неудачах собственное дитя, зачастую поднимая на него руку. Но родителей, как говорится, не выбирают. И детское сердце всегда будет тянутся к своей матери, прощая все ошибки. Эта та волшебная связь матери и ребенка, которую очень трудно разрушить. Жалко, что многие не ценят этого, пытаясь всячески разорвать волшебную связующую нить. Не понимают того, что ближе собственного ребенка у тебя никого и никогда не будет. И никто другой не будет носить тебе котлеты… «Вы что репортер?» Последний день моего пребывания в центре. Время пролетело так быстро, а я не успела насладиться моментом нахождения рядом с детьми. Сегодня по плану – мероприятие, посвященное толерантности. И мне нужно составить занятие на эту тему. Пишу. В кабинет потихоньку залетают мои воробышки. И каждый начинает заниматься своим делом. Из колонок доносится песня Жанны Фриске «А на море белый песок». Кабинет наполняется весельем. - А белая чайка летит, – запевает Кирилл, сам придумывая новые слова песни. Кирилл и Никита клеят из маленьких бумажных комочков картинки. Никита ловко справляется с работой, а Кирилл, весь извозившись в клее, не может побороться с приклеившимися к его рукам комочками. - Помоги мне! – кричит Никите Кирилл, растопырив пальцы в разные стороны. Никита отцепляет бумагу с пальцев мальчика, и сам прилипает к ней. - Теперь ты мне! – кричит Никита. И мальчики начинают смеяться. - О! А где ножницы? – восклицает Никита. - Зачем тебе? – спрашиваю я, протягивая ему ножницы. - Я буду делать маску. - Но тебе не говорили делать маску! – возмущается Кирилл. - Я делаю противорал... маску, – проглотив половину слов, говорит Никита. - Какую-какую? – переспрашиваю я. - Противорад… Противо-ра-ди-а-ци-онную. – почти по слогам произносит мальчик. - И зачем она тебе? - Приближается катастрофа. - Какая? - Катастрофа прилипантуса, – смеется Никита. – Бумага прилипает и ко мне, и к Кириллу. И в кабинете вновь звучит звонкий детский смех. Я достаю фотоаппарат и начинаю фотографировать ребят. - А вы что репортер? – с удивлением спрашивает Никита. Мне становится смешно. Устами ребенка… - Нет. А, похоже? - Нет. У вас микрофона нет! – долго думая, отвечает мальчик. - А тебе нравятся репортеры? - Нет. - А почему? - Родители говорят, что они врут. – Никита отодвигает неаккуратно подстриженную челку со лба, на котором виднеется большой шрам. Семья Никиты тоже полгода назад приехала с Украины. И почему мальчик не любит репортеров, стоит только догадываться… Сегодня я, действительно, репортер. Весь день провела с камерой в руках. Мне хотелось запечатлеть эти детские улыбки, которые теряются среди будничной суеты. Одной из моих целей было – показать сотрудникам их работу с иной стороны. Когда рутина съедает, ты не замечаешь этих прекрасных моментов: ярких улыбок, детских счастливых лиц. А ведь это именно то, ради чего стоит жить и работать дальше. Мне очень хотелось, чтобы они забыли про этот страшный диагноз – «трудные дети», и, посмотрев на добрые, жизнерадостные лица ребят, вспомнили, что, в первую очередь, – это дети. И неважно, какие. Что эти улыбки – их заслуга, заслуга сотрудников, которые отдают все свои силы, душу и сердце этой нелегкой, но благородной работе. К счастью, мне это удалось. После просмотра ролика, Татьяна Михайловна растаяла: - Лена! Спасибо тебе огромное за это видео! Я даже как-то по-другому посмотрела на свою работу, а то она все чаще стала превращаться в рутину. Заваленные кучей проблем и очередных приказов, которые никак не связаны с работой с детьми, мы перестали замечать детские улыбки. А ради этого и стоит жить. У меня даже силы появились для дальнейшей работы. Спасибо! Приходи к нам еще! Мы тебя будем ждать. Я прощаюсь со своими воробышками. На душе хорошо. Хорошо оттого, что смогла хоть как-то поменять взгляд воспитателей на свою работу. Но вместе с этим состоянием я ощущаю чувство тревоги. Мне так не хочется оставлять их. Я уже привыкла к своим воробышкам. Кто знает, что ожидает их впереди. Кто знает, смилостивится ли над ними Его Величество Закон… Социальная катастрофа Я не могла просто так уехать и не узнать, что же будет дальше с центром после нововведений. Неужели из большого перечня условий для социальной помощи останется только два ключевых? Прихожу с вопросами и определенной мерой возмущения в соцзащиту к своей знакомой Татьяне. Начинаю ссылаться на нарушение ст.15 того самого 442-ФЗ. - Никто ничего не нарушает. Просто вот такие вот хреновые законы! Один другому мешает. Нововведения только произошли. И мы сейчас работаем над нестыковками в законе. Думаешь, мы тут просто так носимся, как ужаленные в одно место? Нееет! Сами переживаем. Мы разбираемся. Пытаемся найти выходы из сложившейся ситуации. Все эти нестыковки, доработки потом оформляются и официально отправляются в окружной Департамент. Там они уже принимают дальнейшее решение. Мы думаем, что это временные трудности. И детей будут набирать так же, как и набирали ранее, – поясняет Татьяна. Значит, не просто так по коридорам соцзащиты носятся эти черносерые силуэты. Они, действительно, пытаются предотвратить настигающую нас катастрофу. Только катастрофу не техногенную. Социальную. Соцзащита – это не видимый снаружи механизм, работа которого позволяет этому миру существовать дальше. Она протягивает руку помощи тем, кто стоит на краю пропасти. Чтобы в конечном итоге превратить серых воробышков в белых голубей. И, как показано на логотипе, выпустить их к небу. Нашему правительству стоит задуматься над своими реформами, законами. Приносят ли они пользу? Или, наоборот, усугубляют ситуацию? И кому будет нужна эта бумажная волокита, если мы потеряем самое главное – чистые души наших детей. Я верю утверждению Гюго, что в душе у таких детей «чистая жемчужина – невинность». А жемчуг не растворяется в грязи. Но момент может быть упущен. И тогда будет слишком поздно… По городу Югорску социально-опасных семей – 41, детей в них – 57. Семей, попавших в трудную жизненную ситуацию, – 15, детей – 27. Общее число нуждающихся в помощи ребят составляет 84 человека. А теперь давайте задумаемся, сколько таких «воробышков» во всем Округе? Сколько их по всей России? И сколько таких центров? Один на миллион! И если у нас в Округе такая работа ведется, то в центральной части страны о подобном вообще не слышали. Повезло тем, у кого есть возможность ходить в такие центры. Хорошо, если рядом окажется вот такая Татьяна Михайловна, которая обнимет и порадуется за тебя. Не нужно пытаться «задушить» социальных работников, думая, что проблема этим разрешится. Необходимо увеличивать число мест в центрах, а не сокращать их. Ведь именно здесь ребенку дают ту любовь и ласку, которую он не получает в семье. Любовь и забота необходимы абсолютно каждому из нас. Порой взрослый, сформировавшийся человек от недостатка любви и внимания готов лезть в петлю. А теперь представьте, что испытывает маленькое сердечко, ранимая, еще не сформировавшаяся душа. Число детей, которое может принять сегодня центр, составляет 20 человек. 20 мест на 84 человека. Что делать с остальными? Кто протянет им руку помощи? Кто подарит им эту любовь? Мне хочется, чтобы каждый из нас на мгновение остановился, посмотрел вокруг себя и задумался. А кем же является он? А может ты тоже часть этого механизма? Может именно твоя рука – единственный спасательный круг? Мы часто не замечаем того, что происходит вокруг нас. Многие из нас не знают о существовании таких центров. Другие вообще не в курсе, что совсем рядом с нами есть такая проблема. Есть маленькая плачущая душа. Думать об этом нужно сегодня. Действовать нужно сейчас. Чтобы наши дети не оказались «одни над пропастью во ржи…»
