9 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 1, 1763 г., д. 8, л. 2-3.
advertisement
Р.З. Фидарова Особенности внутриполитического кризиса в Кабарде (1763-1774 гг.) К началу 1760-х гг. политическая обстановка на Северном Кавказе попрежнему «во многом зависела от кабардинских князей, у которых были наиболее широкие внешние связи…»1. Вследствие этого внутриполитический процесс в стране был объектом пристального внимания соседних держав. Российское руководство в это время находилось на пороге кардинальной смены методов поддержания своего влияния в Кабарде. Но в связи с тем, что вскоре скончалась императрица Елизавета, а первая половина 1762 г. ознаменовалась для петербургского двора внутриполитической борьбой и подготовкой переворота с целью лишения Петра III власти, руководство России около года воздерживалось от решительных мер в отношении Кабарды. Вскоре после вступления на престол Екатерины II политика России изменилась. В.Х. Кажаров по этому поводу пишет: «Российская политика приобретает системный, целенаправленный и организованный характер. Корректируясь и варьируясь в зависимости от конкретной обстановки, она уже не меняла своей сущности на протяжении последующих ста лет»2. В докладе сената Императрице Екатерине II от 9 октября 1762 г. было указано об отведении урочища Моздок для поселения крестившегося малокабардинского князя Кургоко Канчокина и о необходимости строительства там крепости3. Санкционированная этим документом акция ознаменовала начало многолетней конфронтации между Кабардой и Россией. Переход России к новой модели взаимоотношений с Кабардой был обусловлен как геополитическими факторами, так и цивилизационным разрывом между ними. Думается, что в не меньшей степени аннексия части кабардинской территории была подготовлена хроническим и масштабным противоборством внутри правящей элиты страны. Но в 1762 г. правители Кабарды еще не испытывали открытого давления со стороны России. Это позволяло кабардинцам проводить самостоятельные внешнеполитические акции в регионе. Всю первую половину 1762 г. в фокусе региональной политики находился вопрос о не подчинявшихся Бахчисараю темиргоевцах и ногайцах Навруз Улу. Коалиция западночеркесского княжества и части Кубанской орды доставляла в это время немало беспокойств соседям. Своими действиями они противопоставили себе не только Бахчисарай, но и Россию с Кабардой. Весной 1762 г. они предприняли рейд на Дон и увели оттуда в плен 40 казаков. Примерно тогда же темиргоевцы вторглись на территорию бесленеевского княжества, находившегося в это время под покровительством Большой Кабарды. Российская империя в силу громоздкости своего государственного аппарата, а также из-за опасения ухудшить отношения с Портой не могла предпринять оперативных контрмер. Кабарда же, способная собрать все свои вооруженные силы за несколько суток, не могла не отреагировать на попытку ущемления своих интересов. Уже в середине июня 1762 г. кабардинские войска коалиции трех уделов (образовавшейся во второй половине 1750-х гг.) во главе с Баматом Кургокиным и Касаем Мисостовым стояли за р. Лаба, на границе с темиргоевским княжеством4. Собранные под предводительством двух «баксанских» князей силы были настолько внушительны, «…что темиргуйцы и наврузовские нагайцы, не желая вступить с кабардинцами в дальную ссору и сражения, упоминаемых кабардинских владельцов Бамата Коргокина и Касая Атажукина (Мисостова – Р.Ф.) с протчими просят примирения со обнадеживанием за все от них требовании удоволствия…»5. По всей видимости, конфликт был улажен мирным путем. В пользу этого говорит тот факт, что прибывшему 18 октября 1762 г. в Кабарду крымскому «посланцу» был оказан весьма холодный прием. На заявление крымского дипломата о том, что Кабарде следует с ханом воевать против темиргоевского княжества, К. Мисостов ответил: «…разве де крымцы забыли, как они кабардинцы напредь сего их крымцов при случившемся сражении (и) рубили, тогда многих салтанов умертвили и хотя ж де ныне без всякой причины хан крымской повелевает кабардинцам следовать ко искоренению темиргойцов, только они кабардинцы того не исполнят…»6. В целом, в это время коалиция трех княжеских уделов чувствовала себя весьма уверенно как внутри страны, так и на внешнеполитической арене. Изоляция и ослабление Кайтукиных в этот период были настолько очевидными, что крымский хан, получивший политическую «оплеуху» от лидеров коалиции, не видел резона в обращении к Кайтукиным. Из письма крымского хана Крым-Гирея от 3 января 1763 г., адресованного лидерам Атажукиных, Мисостовых и Бекмурзиных, отчетливо видно, что именно коалиция трех княжеских уделов являлась полноправной властительницей Кабарды7. Всю первую половину 1763 г. правящая элита Кабарды практически не подозревала о том, что Петербург окончательно решил идти по пути конфронтации с ней. Поэтому в ее действиях как внутри страны, так и во взаимоотношениях с Россией, прослеживается сохранение преемственности с предшествующей политической традицией. Во-первых, продолжалась изоляция Кайтукиных (начатая в середине 1750-х гг.); во-вторых, еще 16 июня 1763 г. лидеры коалиции – К. Мисостов, К. Касимов и М. Баматов – в письме коменданту Кизляра де Боксбергу выразили свое благожелательное отношение к России. Тогда же и Кайтукины встретились с находившимся в Кабарде российским офицером В. Черкесовым, которому было передано отдельное письмо от их рода8.Но впечатление, что все идет обычным чередом, было обманчивым. Уже в те дни, когда враждующие группировки отдельно друг от друга взаимодействовали с Россией, последняя приступила к практическому воплощению плана по отторжению части территории Большой Кабарды. 17 июля (28 июля по григорианскому летоисчислению. – Р.Ф.) 1763 г. к урочищу Моздок для основания новой крепости прибыл российский отряд войск, состоявший из 287 человек регулярных войск и казаков под командованием подполковника Гака9. Как отмечал В.А. Потто, этим актом Россия заложила «краеугольный камень завоеванию Кавказа»10. Только такой явно агрессивный жест со стороны России был способен сплотить всю политическую элиту Большой Кабарды. 29 июля 1763 г. княжеское сообщество Большой Кабарды практически в полном составе собралось недалеко от Моздока. Чтобы понять представительность этого собрания и в какой степени общая угроза сплотила враждовавшие до этого силы, стоит перечислить их в том порядке, как они представлены в источнике. Итак, там были: «Баксанской партии Касай, Алегука Атажукины (Мисостовы. – Р.Ф.), Мукалали (Мукул Али. – Р.Ф.) Исламов, Мисоуст Баматов, Расламбек Карамурзин, Кашкатовской Джамбулат Кайтукин, Хамурза Расланбеков, Елбуздука Канаматов, Байслан Хамурзин; Бекмурзиной фамилии, Кази Кольчюка Кайсимовы, Джанхот Татарханов, Магомет Батокин…»11. Кабардинские князья требовали, чтобы в Моздоке не было строительства крепости. «Сверх того,– сообщали они Гаку,– намерены мы от себя послать владельца с прошением к высочайшему Ея Императорского Величества двору и чтоб до того времени пока тот посланной от нас владелец возвратится и какова резолюция последует никакова поселения не допускать и города не строить…»12. В ответ Гак весьма робко сообщал: «Что же принадлежит до строения города, то сами оне видят, что никакова к тому приуготовления…»13. Спустя месяц, тот же подполковник Гак просил Коллегию иностранных дел: «…пока здешнее место обороняем, зделано будет приказать приумножить войск ко обретающимся здесь еще до трех сот человек и донских казаков, которые прежде сего неретко по тысечи человек и более для форпоста звали. Или какими другими за благоразсудить изволите; також не соизволеноль будет на строение домов ассигновать сумму, а ныне строится на первый случай князь Андрея Канчокину одна изба, которая скоро по окончанию придет»14. Здесь необходимо заметить, что впоследствии царское правительство, пытаясь прикрыть свою экспансионистскую политику в отношении Кабарды, выдвинуло весьма шаткий довод. Он гласил: «Селение, при Моздоке возведенное, …далеко отстоит от натуральных границ кабардинского народа…» Как правильно отмечает В.Х. Кажаров, этот взгляд, порожденный коньюктурными соображениями того времени, перекочевал в историческое кавказоведение XX в.15 В таких условиях логично было бы ожидать консолидации всех политических сил страны. Так оно и казалось, когда противоборствовавшие группировки совместно выразили общее негодование политикой России. Однако они оказались не в состоянии предпринять согласованные и совместные действия. Даже подполковник Гак в течение короткого общения успел заметить глубокие противоречия, раздиравшие княжескую олигархию Большой Кабарды. Он писал: «И из поступков их (князей Большой Кабарды. – Р.Ф.) приметить мог, что они никогда к согласию прийти не могут…»16. Вывод подполковника Гака получил бесспорное подтверждение в последующие годы и особенно в связи с направлением к императрице посольства для постановки вопроса о срытии крепости Моздок, возвращении беглых крестьян и т.д. Перед тем как направить посольство в Петербург, коалиция трех уделов предприняла еще одну попытку убедить пограничные власти России свернуть работы по строительству крепости в упомянутом урочище. Видимо, М. Баматов, К. Мисостов и К. Касимов еще надеялись, что ее основание на территории Большой Кабарды являлось инициативой местных начальников. Они сообщали, что «в наших кабардинских местах в урочище Моздок начали строить город, однако не знаем указом ли Е.И.В. или по велению Кизлярского каменданта, о том мы неизвестны, в чем подданные Е.И.В. наши кабардинские народы весьма сумнительны и печальны в разсуждении того, что на тех местах наших кабардинского народа лошадиные и протчие скотские выгоны и охотничьи места обстоят…»17. Однако, получение 14 ноября 1763 г. астраханским губернатором Н.А. Бекетовым письма с таким содержанием не повлияло на дальнейшее наращивание усилий по укреплению крепости Моздок. В связи с этим в январе 1764 г. в Большой Кабарде имело место «полное владельческое и узденское собрание», на котором принимали участие и Кайтукины. Их присутствие, по-видимому, должно было показать сплоченность всей элиты перед лицом общей угрозы. Но на самом деле это было не так. Во-первых, в это время реальным субъектом власти в масштабах всей Большой Кабарды оставалась коалиция Атажукиных, Мисостовых и Бекмурзиных18. Во-вторых, Хамурза Асланбеков, участвовавший в январском собрании 1764 г. от Кайтукиных, судя по документам годичной (т.е. начала 1763 г.) давности, в своем уделе «пред протчими силы и власть» не имел19. Как бы то ни было, именно на этом съездерешили послать в СанктПетербург посольство во главе с Кайтуко Кайсиновым (Касимовым) и тлекотлешами Шабазгиреем Куденетовым и Мударом Тамбиевым20. Выехавшее в марте посольство достигло Петербурга в первой декаде июня 1764 г. 10 июня 1764 г. посол Кайтуко Кайсинов передал российскому вицеканцлеру А.М. Голицыну пространное письмо кабардинских князей всех четырех уделов, в котором содержались обоснованные претензии на Моздок, а такжепросьба возвращать бежавших из Кабарды крестьян. Однако посольство из Кабарды не достигло своих целей. И это не удивительно. Посол Кайтуко Кайсинов и сопровождавшие его представители аристократии оказались банальными предателями. Резюмируя результаты кабардинского посольства, внешнеполитическое ведомство 9 ноября 1764 г. докладывало Екатерине II: «…в Коллегии иностранных дел рассуждено было попытаться, не удастся ли от которых-либо из кабардинских владельцев получить письменного свидетельства о принадлежности урочища Моздока к здешним границам и о неосновательности прежнего их предъявления, будто оное к кабардинским местам почтено быть может, а в том числе и от самого присланного сюда от их общества владельца, дабы получаемые от них свидетельства при нужном случае и при Порте Оттоманской показаны быть могли. Такие письма действительно получены как от того, находящегося ныне здесь, кабардинского владельца – и двух узденей, с ним от всего народа присланных, — так и из самой Кабарды от владельцев кашкатовской партии…»21. Трудно найти в истории дипломатии подобные примеры предельного пренебрежения национальными интересами своей страны со стороны тех людей, которые были призваны их защищать. На наш взгляд, эти аморальные действия явились выражением глубинных деструктивных начал, коренившихся в основах адыгской ментальности и проявившихся в крайне неприглядных формах под воздействием чрезвычайно напряженной политической ситуации, когда Россия с небывалой до этого остротой поставила вопрос о суверенитете Кабарды. Содержание доклада от 9 ноября 1764 г. в полной мере показывает соответствие данной дефиниции логике действий названных представителей кабардинской элиты. Это становится очевидным, если попытаться выявить взаимосвязь между указанными антисоциальными поступками и конкретными причинами, их обусловившими. Так, без всякого сомнения можно утверждать, что та легкость, с которой российские представители склонили Хамурзу и Аслануко Асланбековых подписаться под документами, где они заявляли о принадлежности урочища Моздок к России (за денежное вознаграждение), явилась следствием вытеснения Кайтукиных из активного политического процесса в Кабарде. В случае с Кайтуко Кайсимовым ситуация выглядит несколько сложнее. Еще осенью 1753 г., когда принималась общая присяга, Кайтуко Кайсинов наряду с Хамурзой Асланбековым присягал отдельно, т.е. он был князем-изгоем. Неизвестны конкретные обстоятельства, при которых он вернулся в княжество Бекмурзиных, но его действия – красноречивое свидетельство далеко не безоблачных отношений со своими сородичами. Ситуацию усугубило то обстоятельство, что, если раньше представители тлекотлешских родов выполняли роль стабилизатора политической обстановки в стране, то теперь и они деградировали настолько, что сами подстрекали князей к антисоциальным поступкам. Вот что по этому поводу писали руководители внешней политики России Н. Панин и А. Голицын в уже упоминавшемся докладе от 9 ноября 1764 г.: «Свидетельство оное о Моздоке получено от сего владельца (Кайтуко Кайсинова. – Р.Ф.) по старанию одного из таких двух узденей, которые с ним от народа присланы, называемого Шавазгиреем Куденетовым, который сперва чинил в том затруднение, опасаясь, что когда владельцы кабардинские о том сведают, на нем паче других взыщут; но когда он обнадежен был, что владельцам их о том письме объявлено не будет, тогда не токмо сам к тому склонился, но и владельца с другим узденем привел, да и письмо от них и от себя написал»22. Политические процессы в Большой Кабарде в течение всего 1764 г., во время ожидания князьями ответа из Петербурга, демонстрируют наличие преемственности в «чистом виде» тех деструктивных тенденций, которые получили развитие в предшествующие сорок лет. С одной стороны, «баксанцы» с Бекмурзиными, пытаясь довести до сведения своего бывшего союзника и покровителя принципиальное неприятие агрессивных акций с его стороны, прекратили всякое сообщение с ним, а с другой – в это же время «…все кашкатовские владельцы (т.е. Кайтукины. – Р.Ф.) …доброжелательство свое (к России. – Р.Ф.) …оказывают и жалобы на баксанцев…» пишут23. В этот период коалиция трех уделов предпринимала достаточно успешные дипломатические шаги по созданию союза с бесленеевским и темиргоевским княжествами, а также с ногайцами24. При этом фактически Кайтукины мало участвовали в этих процессах. Однако некоторая часть их вассалов действовала в русле политики остальных трех уделов. Так, в начавшихся нападениях на Моздок и его окрестности принимал активное участие дворянин из Кайтукинского удела Батыргирей Шавапцев, что весьма осложняло положение его сюзеренов, стремившихся за счет напряженности отношений союза трех княжеств с Россией добиться своих политических целей в Кабарде25. В это время нападения на жителей казачьих городков в низовьях Терека и на окрестности Моздока уже приобрели характер значимого фактора в кабардино-российских отношениях. Уже в октябре 1763 г., спустя несколько месяцев после начала строительства крепости Моздок, между Астраханью и Кизляром был разбит купеческий караван. В течение 1764 г. зафиксированы, по крайней мере, отгон конского табуна и уничтожение небольшой группы гребенских казаков. В последующее время нападения на русскую границу приобрели характер «множайших и многочисленнейших подбегов»26. Эти нападения осуществлялись бесленеевцами, ногайскими отрядами под предводительством Асланбека Карамурзина (Сокур Асланбек) и Карач-султана. С 1764 г. к ним присоединились и темиргоевцы. Однако инициаторами этих акций и проводниками отрядов, нападавших на российских подданных, всегда выступали кабардинцы. Впоследствии глава внешнеполитического ведомства России граф Н.И. Панин признавал: «…доброжелательство кабардинских владельцов к здешней стороне, напредь сего бывшее, служило предохранением всему Кизлярскому краю от воровских тамошних варварских народов»27. Однако, по его признанию, после строительства Моздокской крепости их отношение к России претерпело коренные изменения. Новый вектор взаимоотношений был окончательно определен после того, как 19 декабря 1764 г. императрица Екатерина II дала окончательный ответ на прошение кабардинцев. На просьбы о ликвидации Моздока, возвращении беглых крестьян и христианских невольников был получен жесткий отказ. На фоне такого ответа положительное решение вопросов об очередности смены кабардинских аманатов и беспошлинной торговли в Кизляре не имело принципиального значения. По стержневому вопросу, беспокоившему всю Кабарду, был получен следующий ответ: «Поселением при Моздоке, как на российской земле, не делается кабардинскому народу никаких притиснений, и им в опасность оттого приходить ни малейшей причины нет, потому, и что крепости тут, как у них ложно разглашается, не строится»28. Последующие события показали, какая сторона занималась «ложными разглашениями». Для настоящего же исследования важно выявить степень трансформирующего воздействия новых внешних вызовов на расстановку политических сил в Кабарде и основы ее суверенитета. К моменту возвращения посольства К. Кайсинова политической силой, отражавшей общие интересы всей Большой Кабарды, оставалась коалиция Баксанской партии с княжеским уделом Бекмурзиных. Нельзя не заметить, что руководители этого альянса были весьма проницательны и, как уже упоминалось, приступили к созданию военно-политического союза с соседями до получения российского ответа по Моздоку. Тогда Кабарда (представленная коалицией), заключив военный союз с темиргоевцами, бесленеевцами и ногайцами, выбрала весьма подходящее время. Своевременность данного шага определялась тем обстоятельством, что с 1761 г., когда темиргоевцы разгромили крымские войска, они практически были полностью независимыми. В это время от Крыма отложились также и многие ногайцы вместе с кубанским султаном Багадыр-Гиреем. Данные обстоятельства позволяли «коалиции» иметь за собой достаточно крепкий тыл, несмотря на предательство своих послов и отсутствие реальной поддержки со стороны Кайтукиных. Однако защита интересов всей Кабарды (Большой и Малой) усилиями одной «коалиции» была явно недостаточной. Понимание этого обстоятельства, с одной стороны, удерживало коалицию Атажукиных, Мисостовых и Бекмурзиных в союзе с западными адыгами и ногайцами начать военные действия с Россией. С другой, этот же фактор заставлял лидеров «коалиции» искать выход из ситуации с помощью комбинированных действий. Весной 1765 г. Касай Мисостов, Кази Касимов и Мисост Баматов в очередной раз попытались переориентировать курс Российской империи в отношении Кабарды, стараясь убедить Екатерину II в том, что: «…за единой такой круглой городок (Моздок. – Р.Ф.) живущих между двух морей ден(ь) и ночь в приуготовности на конях сидящей народ (кабардинский. – Р.Ф.) потерять было весьма непристойно…»29. Наряду с дипломатическими мерами коалиция трех уделов предприняла все зависящие от нее шаги по консолидации политических сил в регионе вокруг себя. Так, в конце марта 1765 г. К. Мисостов, К. Кайсинов «из своих кошей отъезжали в Анзауров кабак где имела Баксанская партия (к этому времени союз Бекмурзиных с Атажукиными и Мисостовыми стал настолько тесным, что первые стали ассоциироваться с «баксанцами». – Р.Ф.) для совету собрание», главной задачей которого было привлечение княжества Талостановых к своим акциям30. Однако, Кази Талостанов «через присланных к нему узденей тем баксанской партии владельцам ответствовал, что де прежде он с ними ни в каких советах не бывал да ныне быть не желает»31. Отсутствие прочной консолидации в масштабах всего кабардинского общества приводило к тому, что правящая элита не могла выработать единого политического курса в отношениях с Россией. Наглядно это подтвердилось на собрании «владельцев и узденей» трех уделов 2 марта 1765 г. В источнике по этому поводу говорится: «…кабардинские владельцы и уздени и протчие подчиненные их народы про меж собою проговаривают: Чтоб жилище оставить свое, а жить им про меж двух рек Кумы, а протчия говорят чтоб ехать к горам и к каменистым крепким местам… и в вышеписанных местах и что тамо найдут тем довольствоваться; протчия ж проговаривают жительствовать по Кубань реке и с находящими нагайцами, абазинцами, безтененцами (бесленеевцами. – Р.Ф.) и темиркунцами (темиргоевцами. – Р.Ф.) и на горах находящими абазаганцами (абадзехами. – Р.Ф.), шабыганцами (шапсугами. – Р.Ф.) и учинить с ними ис их друзьями согласие и быть другом, а с недрузьями недругами и тогда де как Россия, так и крымцы ничего делать им не могут; А протчия советуют в Крым послать посланника в таком намерени, чтоб оныя во всех делах им помогали»32. Между тем, Моздоку был придан статус крепости33. Это было дополнительным показателем далеко идущих целей российского правительства в отношении аннексированных кабардинских территорий. Однако и это направление внешнеполитической активности кабардинской знати не дало положительных результатов. Уже осенью 1765 г. стало известно, что Крым оказание дипломатической и военной помощи Кабарде увязывает с выполнением со стороны последней неприемлемых условий: кабардинские князья, в соответствии с требованиями крымского хана, должны были «по одному сыну» ему дать, «также за убитых двух султанов (в 1729. – Р.Ф.) – 1500 ясырей, а за Дадарука-бека, как выше сего написано, с каждого двора по одному ясырю дадут»34. Фактический отказ Крыма в помощи и направление дополнительных российских сил с Иртышской линии под Моздок35ослабили решимость кабардинцев отстаивать свои позиции в открытом противостоянии с Россией. Поэтому в течение 1766 г. правители Кабарды не начинали военных действий. Для пограничных военачальников бездействие коалиции трех уделов было настолько странным, что они стали подозревать «не паче ли с тем умыслом опасныя слухи и разныя угрожения время от времени распускают, чтоб заставить больше себя уважать, нежели заслуживают…»36. Безуспешными попытками коалиции «трех уделов» нормализовать отношения с Россией и найти поддержку Крыма решил воспользоваться старший представитель рода Кайтукиных – Джамбулат. Используя свое нахождение в Крыму, он «просил ево хана о даче ему знатной части войск крымских для згону всей кашкатовской партии счисляющихся черкес в Крым». Кроме этого предполагалось, «если будет в силах, то б и баксанцов силою понудить туде же кочевать…»37. Однако правитель Крыма, понимая всю авантюрность этого плана, отказал Дж. Кайтукину в помощи. К исходу 1766 г. для правящей верхушки Кабарды стала очевидной бесперспективность надежд, связанных с уничтожением крепости Моздок. Вместе с тем, при невозможности открытых военных действий против России необходимо было выработать консолидированную позицию относительно пассивных форм сопротивления ее экспансии. С этой целью с 12 по 18 марта 1767 г. было созвано «полное владельческое и узденское собрание» Большой Кабарды. Результатом съезда стало решение «быть им всем за едину и старшему владельцу Касаю Атажукину во всем послушным»38. Вскоре новая коалиция была испытана на прочность. После того, как в апреле 1767 г. представители всех четырех уделов Большой Кабарды подтвердили «быть… всем во общем и союзном между собой соглашении… в послушании быть всем старшего их владельца Касая Атажукина (Мисостова. – Р.Ф.)»39, десять тысяч оброчных крестьян отказались повиноваться своим владельцам40. Это выступление совпало с началом согласованного на съезде переселения кабардинских сел «на реку Куму или на Кубань» для пресечения дальнейших побегов крепостных в Моздок. К 30 июня 1767 г. участвовавшие в акции неповиновения крестьяне расположились в урочище Бештамак. Первая попытка кабардинской знати прекратить выступление не увенчалась успехом. Однако после того как в лагерь крестьян прибыли главные политики страны во главе с верховным князем (пщышхуэ) Касаем Мисостовым, инцидент был исчерпан. 4 июля 1767 г. князья Касай Мисостов, Кази Кайсинов (Касимов), Мисост Баматов, Хамурза Асланебков и др. увели чагаров (оброчных крестьян) с Бештамака. Cогласие было достигнуто как в силу конструктивности позиции самих крестьян, так и гибкости, проявленной знатью в учете их законных прав и интересов. Из этой сложной ситуации политическая элита Большой Кабарды вышла достаточно сплоченной, чтобы реализовать решения, принятые на двух весенних съездах «владельцев и узденей», т.е. «быть послушным» пщышхуэ и переселиться на Куму. Источники свидетельствуют, что консолидированность политической элиты Кабарды наблюдалась и в конце лета 1767 г. Примечательно, что тогда к расположившимся на Куме кабардинцам присоединился и Джамбулат Кайтукин, вернувшийся из Крыма41. Лишь начавшаяся в 1768 г. русско-турецкая война42 и связанные с ней обстоятельства внесли раскол среди кабардинских князей. Но вопреки традиционной системе размежевания по «партийному» принципу, к июню 1769 г. кабардинские князья в индивидуальном порядке разошлись во взглядах по поводу признания верховной власти России над собой и переселения с Кумы на прежние места проживания. В документах отмечается: «…1-е) кабардинские владельцы Касай Атажукин (Мисостов. – Р.Ф.) с фамилиею, Джанхот Сидаков с братьями, Кази Кайсинов з братьями, Ниятша и Мусса Карамурзины, Маматкирей Алимурзин с сыном… к е.и.в. преклонились и присягали во всю жизнь быть в протекции и в верности… и потом все на Баксан переселились. 2-е) Мисост Баматов с детьми, Хаммурза Расланбеков с детьми, Ельбуздука Канаматов с детьми, Джанбулат Кайтукин с сыном, Кыльчука Кайсинов с детьми, Ислам и Батырбей Аджигереевы, Магмат Батокин… от подданства российского уклонились и отошли в вершины реки Кумы в урочище Ешкакон…»43. Однако русские войска во главе с ген. де Медемом принудили Мисоста Баматова и его сторонников, оказавшихся в изоляции, присягнуть на подданство. В сущности, тогда, в июне-июле 1769 г., русские войска провели успешную операцию по блокированию и нейтрализации оппозиционной к России части политической элиты Кабарды. После того как все представители знати приняли присягу на подданство России, новая форма блокирования княжеских группировок практически сошла на нет. К середине августа 1769 г. вполне определенно высветилась тенденция возврата к прежней форме раскола правящей элиты Большой Кабарды. 20 августа 1769 г. в Кизляре было получено письмо от Кайтукиных. В нем Дж. Кайтукин, Х. Асланбеков и Е. Канаматов обращали внимание кизлярского коменданта Потапова на имеющиеся тесные связи с Бекмурзиными. Далее, они писали: «Только ныне наше желание осталось в том, что по милости е.и.в. изволили б вы помирить нас со владельцами Касаем (Мисостовым. – Р.Ф.) и Казием Кайсиновым (главой Бекмурзиных. – Р.Ф.), а хотя Касай-бек с нами и не помирится, нет нам нужды; только б брат наш Кази-бек был с нами согласен, ибо Касай-бек с Мисост-беком Атажукиным между собою учинили присягу…»44. Таким образом, исходя из текста этого письма можно сделать вывод о том, что именно восстановление союза между Атажукиными и Мисостовыми обусловило стремление Кайтукиных реализовать полноценную коалицию с Бекмурзиными. Единственным фактором, препятствовавшим восстановлению Кашкатауской партии в том виде, в каком она существовала до середины 50-х гг. XVIII в., были продолжавшиеся тесные связи главы клана Бекмурзиных – Кази Кайсинова с верховным князем (пщышхуэ). Однако это обстоятельство не помешало дальнейшему нарастанию дезинтеграционных процессов в стране. Если в августе 1769 г. все вернувшиеся из района Бештау князья осели при Баксане, демонстрируя тем самым преодоление одной из важнейших проблем, вызвавших в свое время раскол в политической элите, то уже через год такое положение было поколеблено. В доношении генерала де Медема в Коллегию иностранных дел от 20 сентября 1770 г. указывалось: «Кабардинской владелец Касай Атажукин (Мисостов. – Р.Ф.) поселение владелца Хаммурзы Арсланбекова по реке Баксану почитает за неудовольствие, объявляя, что Баксан принадлежит ему с подвластными, а Хаммурзе урочище Чокур (Черек. – Р.Ф.)…»45. Далее, открываются весьма любопытные обстоятельства: кизлярский комендант Потапов в качестве руководства для решения этого вопроса представил де Медему указ Коллегии от 9 ноября 1753 г., «которым по оказыванной тогда сим же владелцем Касаем Атажукиным с протчими к его партии принадлежащими склонности к принятию к себе онаго Хаммурзу, пред тем по здешнему старанию с Баксану за его беспокойство выжитаго, предписано было его и протчих с ним вместе живущих от того отвращать» 46. На это де Медем ответил: «…прежния обстоятельства может быть того требовали, а ныне напротив того совокупное Касая с Хаммурзою житье и полезным быть может…»47. Это мнение прямо коррелировало с соображениями, представленными в докладе капитана М. Гастотти в Коллегию иностранных дел ранее середины октября 1770 г. Он, в частности, писал: «Надлежит всегда возбуждать распри и несогласия между кабардинцами, и всячески не допускать, чтоб обе партии примирились прежде нежели то потребно будет»48. Таким образом, к исследуемому времени новый внешнеполитический курс России в отношении Кабарды приобрел устойчивый характер. Лишь политическая элита Кабарды, вопреки гигантской внешней угрозе, продолжала внутреннюю грызню, обнаружив в очередной раз фатальную неадекватность своих действий требованиям времени. Отныне она функционировала не в режиме свободного (пусть во многом и отрицательного) проявления политической воли, а реактивно, в рамках навязываемых со стороны России форм взаимоотношений. События 1769 г. позволили России предпринять еще один шаг, направленный на ущемление суверенитета Кабарды – это введение института приставства. В историографии утвердилось мнение о том, что «этим… было положено начало введению в Кабарде русской военной администрации» 49. Однако с этим нельзя согласиться в полной мере. Деятельность пристава Д. Тоганова показала, что его возможности по вмешательству в дела Кабарды длительное время были весьма ограниченными. Поэтому введение приставства было не началом установления русской военной администрации в Кабарде, а в некотором роде зондированием, проверкой на предмет готовности последней принять или отторгнуть новый элемент в своей политической системе. Отношения между Россией и Кабардой в этот период характеризовались неопределенностью перспектив дальнейшего взаимодействия. С одной стороны, не была ясна позиция России относительно источников противостояния, имевшего место до присяги 1769 г. С другой — Петербург также был далек от того, чтобы контролировать ситуацию в Кабарде, тем более, что почва, на которой зиждились отношения, построенные в соответствии с присягой 1769 г., была очень зыбкой. Для выхода из этой ситуации в 1771 г. в Петербург направляются послы Джанхот Сидаков и Кургоко Татарханов. Сразу нужно отметить, что позиции Кабарды в Петербурге изначально ослаблялись самим присутствием там Кургоко Татарханова – человека, готового ради своих корыстных целей пожертвовать интересами всей Кабарды. К примеру, он был автором письма генералу де Медему с предложением выкрасть из Кабарды пщышхуэ К. Мисостова и М. Баматова50. Послы вернулись в Кабарду с грамотой Екатерины II от 9 августа 1771 г. Этот документ в целом разрешал вопрос о крестьянах, выбегавших в русские крепости и города. Несмотря на менторский тон, каким была составлена Грамота, в нем не было и речи о вмешательстве во внутренние дела Кабарды. Более того, в ней почти дословно воспроизводились условия соглашений столетней и большей давности. «…Все противныя на наши границы предприятия по крайней вашей возможности отвращать подщитесь, не допуская никому чрез ваши места проходить, а между тем о всяких зборищах заблаговременно сообщая…»51. Однако по краеугольному вопросу кабардино-российских отношений – Моздоку, кабардинцы получили в очередной раз решительный отказ. Им было заявлено: «Заведенное в Моздоцком урочище селение мы… никогда уничтожить не согласимся…»52. Для принципиальных противников наличия крепости Моздок на территории Кабарды, пщышхуэ К. Мисостова и М. Баматова, такой ответ был абсолютно не приемлем. С этого времени в отношениях Кабарды и России нарастало напряжение, которое достигло критической точки в 1772 г., когда в Моздоке были задержаны 12 кабардинских князей. Такой итог политического взаимодействия был обусловлен попыткой России принять под свое покровительство осетин и ингушей, находившихся в феодальной зависимости от князей Кабарды53. Кабардинцы собрали 25 тыс. всадников и, перейдя Малку, потребовали у генерала де Медема освободить задержанных54. Он вынужден был уступить. Кабардинцы, несмотря на собранную ими внушительную силу, не предприняли штурма Моздока. Объясняется это тем, что войско не было приспособлено к ведению длительных военных действий, а при отсутствии у Кабарды сильного союзника (им могли быть в тех обстоятельствах только Порта и Крым, последняя в том году вышла из войны) открыто выступить против громадной империи было бессмысленно. С начала 1773 г. в Кизляре и Астрахани начали получать сведения о подготовке кабардинцев во главе с Мисостом Баматовым к нападению на Моздок55. Лишь с этого времени возможность открытого выступления кабардинцев противРоссии начала приобретать реальные очертания. Этому способствовало и то обстоятельство, что назначенный в Стамбуле новым ханом (в противовес подписавшему мир с русскими Сахиб-Гирею) ДевлетГирей, имея в своем распоряжении значительные силы, был направлен на Кавказ. К нему были посланы представители от Мисоста Баматова и Хамурзы Асланбекова для координации действий против России. Наступательные действия союзных Крыма и Кабарды вошли в решающую фазу в начале лета 1774 г. В июне 1774 г., после ожесточенных сражений на Моздокской линии и штурма Наура началось отступление союзников. По данным русских источников, потери кабардинцев за июнь месяц составили одну тысячу человек убитыми56. Через несколько недель, 10 июля 1774 г. Турция подписала Кючук-Кайнарджийский мир с Россией, и Кабарда лишилась единственного эффективного союзника в лице Порты. До этого, как известно, стратегия политического выживания Кабарды основывалась на лавировании между интересами двух крупнейших держав – России и Османской империи. Наметившееся необратимое ослабление одного из полюсов биполярной внешнеполитической системы в регионе кардинально меняло геополитическое положение Кабарды. Статья 21 Кючук-Кайнарджийского договора гласила: «Обе Кабарды, то есть Большая и Малая по соседству с татарами, большую связь имеют с Ханами Крымскими для чего принадлежность их императорскому Российскому Двору должна предоставлена быть на волю Хана Крымского, с советом его и с старшинами татарскими»57. По замыслу России это означало признание условий договора 1772 г. между русским правительством и крымским ханом, по которому Большая и Малая Кабарда признавались в подданстве России. Третий артикул последнего договора гласил: «До войны настоящей бывшие под властью крымского хана все татарские и черкесские народы, таманцы и некрасовцы, по-прежнему имеют быть во власти хана крымского; Большая же и Малая Кабарда состоят в подданстве Российской империи». Таким казуистическим способом державы, «предоставившие» Кабарде независимость в 1739 г., теперь лишили ее «вольного» статуса. Однако приведение в соответствие буквы соглашения в Кючук-Кайнарджи с реальной исторической действительностью удалось осуществить Российской империи лишь к исходу первой четверти XIX в. Блиев М.М. Русско-осетинские отношения (40-е гг. XVIII – 30-е гг. XIX в.). Орджоникидзе, 1970. С. 171. 2 Кажаров В.Х. Столкновение цивилизаций и первые поражения Кабарды в 60-90-е гг. XVIII в.// Исторический вестник. Вып. 4. Нальчик, 2006. С. 182. 3 Черкесы и другие народы Северо-Западного Кавказа в период правления императрицы Екатерины II. 1763-1774 гг. Т. I. Нальчик, 1996. С. 813. 4 АВПРИ. ф. 115, Кабардинские дела, оп. 2, 1762-1778 гг., д. 8, л. 6. 5 Там же. 6 Там же. Л. 37-38. 7 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 1, 1763 г., д. 1, л. 1. 8 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 2, 1762-1778 гг., д. 8, л. 70. 9 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 1, 1763 г., д. 8, л. 2-3. 10 Потто В.А. Кавказская война. Т. 1. Ставрополь: Кавказский край, 1994. С. 56. 11 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 1, 1763 г., д. 8, л. 5. 12 Там же. Л. 2-3. 13 Там же. 14 Там же. Л. 5. 15 Кажаров В.Х. К вопросу о территории феодальной Кабарды// Вестник КБИГИ. Вып. 11. Нальчик, 2004. С. 3-26; Волкова Н.Г. Этнический 1 состав населения Северного Кавказа в XVIII – начале XIX в. М., 1974. С. 1516. 16 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 1, 1763 г., д. 2, л. 5. 17 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 2, 1762-1778 гг., д. 8, л. 88. 18 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 1, 1763 г., д. 2, л. 5. 19 Там же. 20 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 2, 1762-1777 гг., д. 7, л. 85. 21 Черкесы и другие народы Северо-Западного Кавказа в период правления императрицы Екатерины II. 1763-1774 гг. Т. 1. Нальчик, 1996. С. 127-128. 22 Черкесы и другие народы Северо-Западного Кавказа… С. 137-138. 23 Там же. С. 64. 24 Там же. С. 114-115. 25 Там же. С. 65. 26 Там же. С. 173. 27 КРО. Т. 2. С. 321. 28 Черкесы и другие народы… С. 182. 29 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 2, 1762-1778 гг., д. 8, л. 113. 30 Там же. Л. 117. 31 Там же. 32 Там же. Л. 118-119. 33 Малахова Г.Н. Становление и развитие российского государственного управления на Северном Кавказе в конце XVIII – XIX вв. Ростов-на-Дону, 2001. С. 46. 34 Черкесы и другие народы Северо-Западного Кавказа… С. 205. 35 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 2, 1762-1778 гг., д. 8, л. 139, 156. 36 Там же. Л. 157. 37 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 2, 1762-1777 гг., д. 7, л. 49. 38 Черкесы и другие народы… С. 229. 39 Там же. С. 238-239. 40 Букалова В.М. Антифеодальная борьба кабардинских крестьян во второй половине XVIII века// Вопросы истории. № 6. 1961. С. 78 – 81. 41 КРО. Т.2. С. 274-275. 42 Бутурлин Д.П. Картина войны России с Турциею в царствование Екатерины II и императора Александра I. СПб., 1829. С. 5. 43 КРО. Т.2. С. 290. 44 Там же. С. 293. 45 АВПРИ, ф. 115, Кабардинские дела, оп. 1, 1770 г., д. 2, л. 9. 46 Там же. 47 Там же. 48 КРО. Т. 2. С. 297. 49 Смирнов Н.А. Политика России на Кавказе в XVI-XIX вв. М., 1958. С. 100; Кумыков Т.Х. Экономическое и культурное развитие Кабарды и Балкарии в XIX в. Нальчик, 1965. С. 162. КРО. Т. 2. С. 305. Там же. С. 302. 52 Там же. С. 301. 53 Айтберов Т.М., Ахмадов Я.З. Из истории классовых отношений и антифеодальной борьбы карабулаков в XVIII веке// Вопросы истории классообразования и социальных движений в дореволюционной ЧеченоИнгушетии (XIX – начало XX века). Грозный, 1980. С. 48; Ахмедов Ш.Б. К вопросу о социальных отношениях в Чечено-Ингушетии в XVIII веке// Социальные отношения и классовая борьба в Чечено-Ингушетии в дореволюционный период (XIX – начало XX века). С. 54-55; Калоев Б.А. Осетины. М., 1971. С. 50; Скитский Б.В. Осетия в период феодальной раздробленности (XII – XVIII века). Очерки истории горских народов. Т. 25. Оржоникидзе, 1972. С. 294; Тотоев М.С. Кабардино-балкаро-осетинские отношения в XVI – XVIII вв.// Известия Северо-Осетинского НИИ. Т. 25. Оржоникидзе, 1966. С. 36; Кожев З.А. Иерархические связи кабардинцев с народами Северного Кавказа (XVI-XVIII вв.).// Исторический вестник. Вып.1. Нальчик, 2005. С.121-123. 54 Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722-го по 1803 год. Ч. 2. СПб., 1869. С. 303. 55 КРО. Т. 2. С. 305. 56 Потто В.А. Два века Терского казачества. Владикавказ, 1912. Т. 2. С. 117-118. 57 Собрание Важнейших трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами (1774-1906) с введением и примечаниями проф. В.Н. Александренко. Варшава, 1906. С. 8. 50 51
