Семантическое и формальное наполнение - Diploms

2
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ.................................................................................................... 3
ГЛАВА 1.Основные вехи литературной танатологии XIX-XX веков .. 10
1.1. Специфика литературоведческой танатологии XIX-XX вв ............ 10
1.2.
Сущностные
характеристики
танатологических
мотивов
в
художественной литературе XIX-XX вв. .......................................................... 17
1.3. Критерии типологии танатологических мотивов в прозе................ 22
Выводы по первой главе............................. Error! Bookmark not defined.
ГЛАВА 2. Семантическое и формальное наполнение танатологических
мотивов в романах М. Шишикина ...................................................................... 31
2.1 Танатологический мотивный комплекс в романах М. Шишкина
«Взятие Измаила», «Венерин волос», «Письмовник»....................................... 31
2.2. Функции танатологических мотивов в романах «Взятие Измаила»,
«Венерин волос», «Письмовник» ........................................................................ 40
2.3 Типологизация танатологических мотивов, представленных в прозе
М. Шишкина. ......................................................................................................... 46
Выводы по второй главе ............................................................................. 55
Заключение ................................................................................................. 59
Список использованной литературы ........................................................ 63
3
ВВЕДЕНИЕ
Михаил Павлович Шишкин родился 18 января 1961 года в Москве. В
1982
году
окончил
романо-германский
факультет
Московского
государственного педагогического института. Работал три года в журнале
«Ровесник», писал об искусстве, переводил с немецкого языка. Затем в
течение пяти лет работал школьным учителем немецкого и английского
языков. С 1995 года писатель проживает в Швейцарии, в Цюрихе1.
Творчество
М.
Шишкина
принадлежит
к
двум
литературным
направлениям. Первый роман 1993 года «Всех ожидает одна ночь» содержит
в себе черты модернистского направления в литературе. Следующие три
романа, публикующиеся с разрывом почти в пять лет, - это опыты
постмодернистского письма: «Взятие Измаила» публикуется в 2000 году и
получает Букеровскую премию, роман «Венерин волос», вышедший в 2005
году, награжден премией «Национальный бестселлер», а в 2006 – «Большая
книга». Последний роман М.Шишкина «Письмовник» издается в 2010, и
снова ему присуждается премия «Большая книга». Многое о творчестве
М.Шишкина мы узнаем от самого писателя. Так, одно из высказанных в
интервью суждений М.Шишкина можно считать программным для его
творчества: “Конечно же, я пишу не романы, а один текст, в котором я
пытаюсь ответить на одни и те же вопросы».
Одним из таких вопросов,
проходящих через всё творчество и являющимся одним из главных проблем
в осмыслении художественного своеобразия и мировоззренческих взглядов
писателя, является тема смерти.
Проблема смерти непрерывно разрабатывалась в рамках философских
учений Сократа, Эпикура, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, М. Хайдеггера и
многих других. В начале XX века приоритетным был медицинский смысл
понятия. В медицинский обиход термин «танатология» был введен по
1
Иванов И.И. Танатология. М.: Владос, 2010. С. 56
4
предложению И. Мечникова. В 1925 году профессор Г. Шор, ученик
Мечникова, издает в Ленинграде работу «О смерти человека». Ученый
создает
типологию
смерти
(«случайная
и
насильственная»,
«скоропостижная», «обычная»), образует новые слова – терминологический
аппарат
появившейся
дисциплины
(такие
как
«танатолог»,
«танатологическое мышление», «танатологические задачи», «танатогенез»).
Вместе с тем началось и
этико-философское переосмысление самого
феномена смерти, обусловленное спорами о проблеме эвтаназии (практика
прекращения жизни человека, легкая, безболезненная смерть) и положении
умирающего в современном обществе.
В конце 1960-х годов начался важный процесс, завершившийся в 19701980-е годы: танатологией стали заниматься гуманитарные науки, прежде
всего философия и история. К трудам такого характера относятся работы В.
Янкелевича «Смерть» (русский перевод – 1999). Появляется интерес к
проблеме восприятия смерти в разных культурах, публикуются книги Ф.
Арьеса «Человек перед лицом смерти» (1977), и М. Вовеля («Cмерть и Запад
с 1300 г. до наших дней» (1983). Несмотря на то, что в указанных работах
термин «танатология» практически не употреблялся, можно говорить о
нарастании новых тенденций в этой области: постулируется историческая
неоднородность в отношении к смерти,
новая волна ее философского
осмысления. 1990-е годы знаменуются всплеском внимания к гуманитарной
танатологии в России. Организуется Ассоциация танатологов СанктПетербурга, издается альманах «Фигуры Танатоса», выходят книги А.
Лаврина («Хроники Харона. Энциклопедия смерти», А. Демичева «Дискурсы
смерти: Введение в философскую танатологию».
Литературоведческая танатология развивалась параллельно с
литературоведением
в
целом.
Первые
исследования
образа
смерти
датируются первой половиной ХХ века. В 1902 году в Мюнхене выходит
диссертация «Танатос в поэзии и искусстве греков» К. Хайнемана, в 1922
году в Лондоне – книга «Аспекты смерти и связанные с ними аспекты жизни
5
в искусстве, эпиграммах и поэзии» Ф. Вебера, в 1934 году в Нью-Йорке –
«Танец смерти и дух Macabre в европейской литературе» Л. Курца.
Отечественной ключевой танатологической работой в первой половине ХХ
века стала статья П. Бицилли «Проблема жизни и смерти в творчестве
Толстого», опубликованная в 1928 году и давшая толчок к изучению
произведений этого писателя в соответствующем ракурсе. Примечательны
также
эссе
И.
Анненского
«Умирающий
Тургенев»
и
И.
Бунина
«Освобождение Толстого».
Во второй половине ХХ века танатологическая литературоведческая
библиография
значительно
расширилась.
Танатологические
мотивы
связываются с другими темами и образами – жизни до и после смерти,
любви,
бегства
от
реальности,
гендерными
вопросами.
Основные
отечественные изыскания в этой области датируются 1990-ми годами.
Прежде всего, стоит отметить статью Ю. Лотмана «Смерть как проблема
сюжета»,
которая
положила
начало
структуралистскому
подходу
к
танатологическим мотивам. Также в это время защищаются диссертации:
«Проблема смерти и бессмертия в лирике М.Ю. Лермонтова» Г. Косякова,
«Художественная танатология в творчестве Л. Н. Толстого 1850-1880-х гг.:
Образы и мотивы» Ю. Семикиной, «Танатологические мотивы в прозе Л.Н.
Андреева» Р. Красильникова.
В результате этого краткого обзора источников становится понятно,
насколько развита данная область науки. И все же количество монографий по
литературоведческой
танатологии
чрезвычайно
мало,
большинство
современных работ «разлито» по различным тематическим сборникам и
альманахам.
Вторым
важным
теоретическим
вопросом
для
нашего
исследования является понятия «мотива» и «танатологического мотива».
Теория по данному вопросу
представлена в трудах А.
Веселовского, В. Проппа, А. Бема, Б. Томашевского, Н. Тамарченко, И.
Силантьева и др. В данной работе мы будем опираться на теорию,
6
разработанную И. Силантьевым в его монографии «Поэтика мотива», где
данный термин понимается как минимальная семантическая единица.
Термин
«танатологический
мотив»
имеет
свои
особенности,
обусловливающие его использование. Оно довольно широко и может
применяться к различным типам смерти и смежным образам: «естественная»
смерть, самоубийство, убийство, похороны, война и пр. Мотив
пониматься
как
произведения:
краеугольный
камень
практически
идейно-тематического,
всех
может
уровней
сюжетно-композиционного,
персонажного, пространственно-временного и т. д. При этом он тесно связан
с другими литературоведческими понятиями
сюжетной
ситуацией
и
т.
д.).
Мотивом
(темой, проблемой, образом,
может
считаться
любой
танатологический элемент: танатологические персонажи, танатологические
хронотопы,
предметы,
рефлексия и т. д. Танатологическим мотивам в
художественной литературе посвящено диссертационное исследование Р.
Красильникова, где теория данного вопроса
рассматривается с разных
сторон. («Танатологические мотивы в художественной литературе»).
Не смотря на то, что мотивы смерти представлены в большей части
произведений М. Шишкина, исследований по данному вопросу на
сегодняшний день не существует, чем обусловлена новизна данной
дипломной работы.
Из исследований, посвященных творчеству М. Шишкина можно
выделить монографическое исследование С. Оробия «Вавилонская башня
Михаила Шишкина: опыт модернизации русской прозы», посвященное
комплексному описанию творчества автора. Диссертационное исследование
С. Н. Лашовой «Поэтика Михаила Шишкина: система мотивов и
повествовательные стратегии», а также статью С. Оробия «Словом
воскреснем»: истоки и смысл прозы Михаила Шишкина».
Актуальность
данного
исследования
обусловлена
повышенным
интересом в последнее время в России к проблеме смерти. Особенно ярко
выражены в эпоху XXI века эсхатологические умонастроения. Сложившуюся
7
ситуацию можно охарактеризовать как «танатологический ренессанс», отмечает
В.В.Варавва
(«Современная
российская
танатология
(опыт
типологического описания)».
В связи с вышесказанным, объектом исследования выступают
романная проза М. Шишкина. Предметом дипломной работы являются
танатологические мотивы в прозе М. Шишкина. Материалом исследования
служат такие романы писателя как «Взятие Измаила», «Венерин волос» и
«Письмовник». Выбор именно этого материала обусловлен наиболее полной
репрезентацией в нём мотивов смерти.
Целью исследования является изучение специфики танатологических
мотивов в прозе М. Шишкина.
Для
достижения
поставленной
цели
необходимо
решить
ряд
конкретных задач:
1.
Определить специфику литературоведческой танатологии XIX-
XX вв.
2.
Выявить сущностные характеристики танатологических мотивов
в художественной литературе XIX-XX вв.
3.
Критерии типологии танатологических мотивов в прозе.
4.
Исследовать танатологический мотивный комплекс в прозе М.
Шишкина.
5.
Выделить
функции
танатологических
мотивов
в
прозе
М.Шишкина.
6.
Типологизировать танатологические мотивы, представленные в
прозе М. Шишкина.
Методология исследования опирается на мотивную модель анализа,
разработанную в работах И. Силантьева, В. Тюпы, Е. Фариньо, а так же на
семантическую модель, представленную в монографии Р. Красильникова
«Образ смерти в литературном произведении: модели и уровни анализа».
Семантическая модель опирается на традиции герменевтики, описывая и
интерпретируя смыслы, заложенные в образе смерти (искусство толкования,
8
теория интерпретации и понимания текстов). Смыслы реконструируются в
танатологическую
концепцию,
принадлежащую
эпохе,
автору
или
персонажу.
Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка
использованной литературы.
Первая глава посвящена обзору художественной литературы XIX-XX
веков, содержащей в себе танатологические мотивы. Будут рассмотрены
произведения таких авторов как «Смерть» И.С. Тургенева, «Три смерти» и
«Смерть Ивана Ильича» Л.Н. Толстого, «Красный цветок» и «Ночь» В.М.
Гаршина, «Рассказ о семи повешенных» Л.Н. Андреева.
Во второй главе исследованы мотивы смерти в прозе М.Шишкина.
Предполагается разработка классификации танатологических мотивов. С
литературоведческой точки зрения данные элементы могут разделяться на
динамические и статические, индивидуально-авторские и специфические для
отдельного произведения, архетипические и мифологические, фольклорные и
литературные, интертекстуальные и внутритекстовые (лейтмотивы) и т. д. С
танатологической точки зрения, разграничиваются мотивы ненасильственной
(«естественная» и случайная кончина) и насильственной (убийство и
самоубийство) смерти; «известной» и «неизвестной» смерти; состояния до
(умирания), во время и после (загробного существования) смерти; начальные,
срединные и финальные и т. д. Будет определено семантическое и
формальное воплощение мотивов смерти в романах М.Шишкина, а также
будут выделены основные функции танатологических мотивов. Специфика
мотивов смерти заключается в их «стремлении к завершению». В то же время
танатологические
сюжетопрерывающие
элементы
способны
функции
в
конце
выполнять
не
произведения,
только
но
и
сюжетообразующие, давая толчок к развитию семантики и повествования в
начале
или
середине
текста,
(темообразующая функция) и т.п.
формировать
тему
произведения
9
Предметом
анализа
являются
такие
мотивы,
наполненные
танатологической семантикой, как мотив рождения, непорочного зачатия,
мотивы времени, иллюзорности,
пути, мотивы сотворения мира и его
уничтожения, пребывания в ином мире, мотивы памяти и воспоминания и
т.п. А также мотивы, непосредственно связанные со смертью, описывающие
определенную танатологическую ситуацию: мотивы болезни, постепенного
умирания, мгновенной смерти, случайной смерти,
жизнью
и
смертью,
самоубийства и др.
смерти
нерожденного,
пребывания между
естественной
смерти,
10
ГЛАВА 1. ОСНОВНЫЕ ВЕХИ ЛИТЕРАТУРНОЙ
ТАНАТОЛОГИИ
XIX-XX ВЕКОВ
1. 1. СПЕЦИФИКА ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКОЙ ТАНАТОЛОГИИ
XIX-XX ВВ.
Термин
дисциплинах.
«танатология»
Существует
используется
философская
в
нескольких
танатология,
научных
религиозная,
этнографическая и т.д. В нашем исследовании нам понадобится понятие
литературная танатологии. Она представляет собой литературный опыт
осмысления феномена смерти, должна изучать область литературоведения,
которую можно условно назвать литературоведческой танатологией2.
Описание танатологических элементов можно обнаружить уже в
«Поэтике» Аристотеля. Рассматривая фабульную структуру трагедии, он,
вслед за «перипетией» и «узнаванием», ее третью часть обозначает как
«страдание» («страсть») — «действие, причиняющее гибель или боль, как,
например, всякого рода смерть на сцене, сильная боль, нанесение ран и тому
подобное»3. Он рекомендует поэтам изображать не отношения людей,
относящихся друг к другу безразлично, а страдания «среди друзей, например,
если брат убивает брата, или сын — отца, или мать — сына, или сын — мать,
или же намеревается убить, или делает что-либо другое в этом роде…»4.
Танатологические элементы у Аристотеля не становятся предметом
специального анализа. То же самое можно сказать о различных последующих
эстетических и критических парадигмах, которые проявляли интерес к
мотиву смерти, давали рекомендации или оценку относительно создания
2
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011, с. 63
3
Аристотель Поэтика Риторика. СПб.: Изд. дом «Азбука-классика», 2007. 352 с. 52 b9
4
Аристотель Поэтика Риторика. СПб.: Изд. дом «Азбука-классика», 2007. 352 с. 53 b19
11
танатологических сюжетных ситуаций: классицистической (относительно все
той же трагедии), романтической (относительно смерти романтического
героя), реалистической (относительно социальной и психологической правды
умирания) и т.д. Тем не менее, как уже отмечено ранее, спецификация
танатологического научного знания в целом произошла лишь во второй
половине XIX — первой половине XX вв. По мнению Р.Л. Красильникова,
первые танатологические исследования, соответствующие современным
представлениям о научном литературоведении появляются также в начале
ХХ в. В это время наблюдается выделение из литературной критики
литературоведения, с его стремлением к безоценочным, беспристрастным
суждениям и применением специфического терминологического аппарата5.
На грани указанных двух смежных областей создаются эссе
танатологического характера И. Анненского «Умирающий Тургенев» (1906)6,
Р. Иванова-Разумника «О смысле жизни. Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л.
Шестов»
(1908)7,
Д.
Святополка-Мирского
«Веяние
смерти
в
предреволюционной литературе» (1927)8 и многие другие.
В критических очерках С. Андреевского,
К. Чуковского, Ю.
Айхенвальда, в «Русской литературе ХХ века» под редакцией С. Венгерова
[Русская литература ХХ века 2004] проблема смерти так же занимает важную
позицию. С методологической точки зрения, в них
разрабатываются
биографические и интуитивистские исследовательские приемы, в них много
этических, философских размышлений, авторских отступлений от предмета
изучения9.
5
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.:2011 - с. 64
6
Анненский И.Ф. Умирающий Тургенев Книга отражений. М.: Наука, 1979. - С. 36-43.
7
Иванов-Разумник Р. В. О смысл жизни. Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов. М.: Тип. М. М. Стасюлевича,
1910. – С. 123
8
Святополк-Мирский Д. П. Веяние смерти в предреволюционной литературе. Русский узел евразийства.
Восток в русской мысли. М.: Беловодье, 1997. С. 358-365.
9
Красильников, Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.:2011. - С. 66
12
Особое значение для развития литературоведения возымели открытия
русской формальной школы и дискуссиями вокруг этих открытий. Как раз в
данный период появляется статья П. Бицилли «Проблема жизни и смерти в
творчестве Толстого» (1928), которую можно назвать литературоведческой,
историко-литературной и которая дала толчок к изучению произведений
этого писателя в танатологическом ракурсе. Ученый считает доминантой
мировоззрения Л. Толстого «мистику смерти» и объясняет свое суждение,
сравнивая его творчество с художественным миром Ф. Достоевского10. В
статье П. Бицилли он не только рассматривает проблемы семантики, но и
касается особенностей поэтики танатологических мотивов, например,
относительно Ф. Достоевского: «Он никогда не описывает умирания. Его
герои умирают мгновенно: либо их убивают, либо они убивают самих
себя»11.
За рубежом танатологические исследования первой половины XX в.
Также не столь многочисленны. Например, В. Казак указывает в качестве
одной из первых литературоведческих работ в данной области книгу В. Рем
«Размышления о смерти в немецкой поэзии от средневековья до романтизма»
(1928)12, представляющую собой масштабный историко-литературный труд,
где рассматриваются танатологические мотивы в ментальности и памятниках
письменности древнегерманских племен, периода их христианизации,
высокого и позднего средневековья, XVI в., эпохи барокко, Просвещения,
сентиментализма,
«Бури
и
натиска»,
классицизма
и
романтизма13.
Необходимо также заметить, что в данный период танатологические мотивы
в литературе активно изучаются психоаналитиками, зарубежными и
10
Бицилли, П. М. Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого (1928) // Л. Н. Толстой: pro et contra. СПб.:
РХГИ, 2000.- С. 475
11
там же, С. 476
12
Казак, В. Смерть в творчестве Пушкина. Новый журнал (Нью-Йорк). 2002. Кн. 228. - С. 287
13
Rehm W. Der Todesgedanke in der deutschen Dichtung vom Mittelalter bis zur Romantik. Darmstadt: Wiss.
Buchges., 1967. IX, 482 S.
13
российскими. В таких работах, как «Достоевский» (1923) И. Нейфельда
[Нейфельд 2002], «Очерки по анализу творчества Н. В. Гоголя» (1924) И.
Ермакова [Ермаков 1999, с. 208-221], «Страшное у Гоголя и Достоевского»
(1927)
Н.
Осипова
[Осипов
2002],
рассматриваются
особенности
изображения смерти в творчестве определенного круга писателей.
Во второй половине ХХ — начале XXI вв., во время трансформации
танатологии в междисциплинарную науку и усиления в ней гуманитарного
начала, танатологическая литературоведческая библиография значительно
расширилась. За рубежом литературному опыту осмысления смерти
посвящаются специальные хрестоматии [Der Tod in Dichtung 1978; Death in
Literature 1980], сборники статей [Weiblichkeit und Tod 1987; Sex and Death
1990; Death and Representation 1993; Death in French Literature 1995; Birth and
Death 2007; Ende, Grenze, Schluss 2008]. Также исследуются историколитературные эпохи, национальные школы, стили и жанры, такие как:
древнегреческая
поэзия
[Vermeule
1979],
английская
литература
средневековья [Tristram 1976; Galler 2007], Возрождения [Andrews 1989;
Engel 2002], викторианской эпохи [Wheeler 1990; Dever 1998], французская
поэзия средневековья и Ренессанса [Dubruck 1964], фантастический реализм
ХХ в. [Carlsson 1978] и т.д.
По мнению Д.Л. Красильникова, значительный
литературоведческой
танатологии
внес
М.
вклад в развитие
Бланшо.
В
его
книге
«Пространство литературы» (1955) одна из глав посвящена соотношению
художественного произведения и пространства смерти. Размышляя о текстах
Ф. Кафки, Ф. Достоевского, С. Малларме, Р. Рильке и др., М. Бланшо
замечает стремление многих писателей «властвовать собою перед лицом
смерти», устанавливать с нею «отношения господства»: «Искусство — это
самообладание у смертного предела, предел всякого самообладания»14. М.
Бланшо
14
характеризует
творческий
акт
Бланшо М. Пространство литературы. М.: Логос, 2002. - с.87
как
«опыт
смерти».
Под
14
пространством смерти, по всей видимости, исследователь понимает
танатологический опыт писателя, его концепцию по отношению к гибели не
столько персонажей, сколько самого себя как субъекта творчества15.
Необходимо также отметить статью Ф. Хофмана «Смертность и
современная литература» (1958), вошедшую в книгу «Значение смерти»
(1959) под редакцией Г. Фейфеля, которая стала знаковой для развития
гуманитарной танатологии. В своей работе Ф. Хофман создает тесную связь
между изображением смерти и восприятием пространства и времени:
«Эпоха, когда люди мало верят в бессмертие или мало удовлетворены
надеждой на бессмертие, благоприятна для создания литературы, которая
делает акцент на пространственных сторонах жизни. Эта литература также
интересуется концентрацией объектов с их текстурой, со специфическими
ценностями, переживаемыми в опыте. Если смерть — стена, а не порог, темп
переживаний
уменьшается,
внимание
ко
времени
переходит
в
сосредоточенность на пространстве, и каждая деталь изменения фиксируется
и хранится»16.
Вне всяких сомнений, работа Ф. Хофмана, получает важное место в
становлении литературоведческой танатологии, в осмыслении особенностей
изображения смерти в современной литературе. Необходимо отметить также
факт употребления исследователем термина «танатология».
В.
Казак
–
еще
один
из
исследователей,
начавших
свои
танатологические изыскания, первым опытом в этой сфере стала статья
«Гоголь и смерть» (1979). Эта работа вылилась в масштабный проект
«Смерть в русской литературе», замысел которого окончательно оформился в
2001 г., но не был осуществлен из-за смерти литературоведа в 2003г. В 2005г.
был издан сборник танатологических статей В. Казака, посвященных
15
Там же, с.90
16
Там же, с.136-137
15
проблеме смерти в творчестве А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л.
Толстого, Г. Иванова, Д. Андреева и др.
В различных сочинениях М. Бахтина
тоже можно отыскать
размышления о танатологических элементах в литературных произведениях.
Уже в его работе «Автор и его герой в эстетической деятельности» (19201924) появляется разделение смерти «изнутри» и «извне»17.Вопрос о смерти
оказывается поводом к осмыслению и переживанию другого, в сознании
которого субъект в силах увидеть себя, понять через него ценность своей
жизни и своих поступков.
В «Проблемах поэтики Достоевского» (1963) М. Бахтин, рассматривая
особенности субъектной организации рассказа Л. Толстого «Три смерти»,
предполагает, как этот же сюжет выглядел бы у Ф. Достоевского: «Конечно,
Достоевский никогда не изобразил бы трех смертей: в его мире, где
доминантой образа человека является самосознание, а основным событием
— взаимодействие полноправных сознаний, смерть не может иметь никакого
завершающего и освещающего значения»18.
Черты методологии танатологического анализа обнаруживаются в
поздних сочинениях Ю. Лотмана. Он уделяет также много внимания
взаимодействию искусства и действительности и моделям жизни и умирания,
которые исторические личности заимствовали из литературы (Катон
Утический из трагедии Д. Аддисона «Катон» — А. Радищев19.
На рубеже XX-XXI вв. гуманитарная танатология стала очень
популярной в России. Появилось огромное множество работ, посвященных
этой теме. Из этого обширного корпуса исследований обратим внимание на
те, что в той или иной мере разрабатывают теоретические основы
17
Бахтин М. М. Автор и герой: к философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. – с. 125
18
Там же, с. 124
19
Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб.: Искусство-СПБ, 2002.- с. 250
16
литературоведческой танатологии. Например, О. Постнов, с его книгой
«Пушкин и смерть: Опыт семантического анализа» (2000). Литературовед
предполагает исследовать «силовые поля» темы смерти в произведениях В.
Жуковского, П. Вяземского, А. Майкова, Н. Гоголя, Ф. Достоевского и др.20
Еще одной важной для нас работой является статья А. Бабаянца
«Несколько
замечаний
о
категории
смерти
в
литературе»
(2002).
Исследователь отмечает отсутствие методологии анализа темы смерти в
искусстве, междисциплинарность танатологических исследований, интерес
танатологов к творчеству конкретных писателей21.
Статья А. Бабаянца – одна из первых попыток систематизации всего
разнообразия представлений о смерти и образов смерти в литературе,
создания методологических установок для танатологического анализа22
Большинство анализируемых нами исследований носят собственно
танатологический характер, т. е. в них изучаются тема смерти, мотив смерти,
категория смерти как таковые.
На
сегодняшний
день
необходимо
воспринимать
вопрос
о
литературоведческой танатологии всерьез. Суть не столько в «погоне» за
основным корпусом танатологических знаний или в очередном витке
дифференциации гуманитарной науки, сколько в новых возможностях,
которые
предоставляет
сосредоточенность
на
одном
образе-мотиве,
ключевом для мировой литературы, в новом взгляде на системный подход,
позволяющий изучить функционирование этого феномена относительно
различных аспектов литературного произведения, творчества отдельного
автора или художественного направления в целом23.
20
Постнов О. Г. Пушкин и смерть: Опыт семантического анализа. Новосибирск: Изд-во СО РАН. Научно-изд.
Центр ОИГГМ, 2000. - с.3
21
Бабаянц А. Несколько замечаний о категории Смерти в литературе . Начало: сб. Ст. Вып. 5. М.: ИМЛИ РАН,
2002.- С. 52
22
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011, С 76
23
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011. – с. 79
17
1. 2. СУЩНОСТНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ТАНАТОЛОГИЧЕСКИХ
МОТИВОВ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX-XX ВВ.
На сегодняшний день существует большое количество терминов,
используемых
для
анализа
художественного
воплощения
смерти:
«философия смерти», «категория смерти», «идея смерти», «концепция
смерти», «представления о смерти», «тема смерти», «проблема смерти»,
«мотив смерти», «концепт смерти», «образ смерти», «изображение смерти»,
«репрезентация смерти» и др. Некоторые из этих понятий являются
общенаучными, философскими, антропологическими, культурологическими,
другие — специфическими для литературоведения или филологии в целом;
одни характеризуют план содержания, вторые — план выражения; третьи —
обе стороны танатологического знака24.
Для
определения
сущностных
характеристик
танатологических
мотивов необходимо обратиться к теории мотива, которая обладает
серьезной историей. Эта история достаточно хорошо изучена и описана в
отечественном литературоведении, в первую очередь в книге И. Силантьева
«Поэтика мотива»25.
В нашей работе мы укажем только основные характеристики мотива.
А. Веселовский традиционно признан исследователем, положившим начало
изысканиям в области мотива. В своей статье «Поэтика сюжетов» он пишет:
«Под мотивом я подразумеваю формулу, отвечавшую на первых порах
общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо
закреплявшую
особенно
яркие,
казавшиеся
особенно
важными
или
повторяющиеся впечатления действительности. Признак мотива — его
образный одночленный схематизм26.
24
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011. – с. 81
25
Силантьев, И. В. Поэтика мотива. М.: Языки славянской культуры, 2004. - с. 72
26
Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. - с. 494
18
В. Пропп определил одну из характерных черт мотива в его узком
значении — его связь с минимальным сюжетным действием.
Каждый исследователь определяет мотив по-своему, но из всего
многообразия существующих определений можно выявить два основных
толкования этого термина — широкое и узкое. В широком смысле мотив
представляет собой любой повторяющийся элемент художественного текста:
слово, словосочетание, тему, идею, образ (персонаж, предмет, хронотоп,
деталь), т. е. явления самых разных уровней текста27.
Узкая трактовка термина восходит к работам А. Веселовского и В.
Проппа
и
требует
большего
количества
отличительных
признаков.
Повторяемость очень важна для определения мотива и в его узком значении.
В узком смысле мотив обладает рядом дополнительных специфических
характеристик – это минимальный элемент художественного текста,
логически неразложимый на части. При этом от простых повторяющихся
предлогов и союзов его отличает такая черта, как значимость. Мотив
представляет собой минимальное высказывание с обязательным предикатом,
а также актантами и сирконстантами (обстоятельствами действия)28.
Также
танатологический
мотив
представляет
собой
элемент
художественного текста. Для современного знания этот терман имеет
огромное значение. Будучи изначально термином сугубо лингвистического
плана, «текст» оказался удобным для семиотики, а затем и для гуманитарных
наук вообще. В нем были найдены все компоненты и характеристики знака,
представляющего
собой
развернутую
систему знаков
более
мелких
уровней29.
27
Доманский Ю. В. «Текст смерти Александра Башлачева. Потаенная литература: исследования и
материалы. Вып. 2. Иваново: ИГУ, 2000. - с. 48
28
29
Силантьев И. В. Поэтика мотива. М.: Языки славянской культуры, 2004. - с.48
Поляков, М. Я. Вопросы поэтики и художественной семантики [Текст] / М.Я. Поляков. - М.: Сов. писатель,
1986. - с.38
19
Кроме того, мотив как «формально-содержательный компонент»,
«содержательно-структурное единство» является знаковой единицей. Под
мотивом в узком смысле мы понимаем устойчивый минимальный значимый
предикативный структурный семиотический компонент художественного
текста. Для обозначения фрагментов текстов, в которых повествуется о
смерти, мы будем использовать понятия танатологической (сюжетной)
ситуации или танатологического мотивного комплекса30.
Теперь
необходимо
выделить
основные
характеристики
танатологического мотива. В широком смысле мотивом может считаться
любой
танатологический
элемент:
танатологические
персонажи,
танатологические хронотопы, танатологические предметы, танатологическая
рефлексия и т. д.31
В
узком
смысле
многие
из
них
оказываются
структурными
компонентами мотива (актантами), а данный термин — наиболее адекватным
понятием для описания танатологических событий: собственно смерти,
умирания, убийства, самоубийства и др. Между танатологическими
мотивами и узким пониманием мотива существует соответствие. Они
устойчивы и повторяемы, минимальны, поскольку представляют собой
описание событийных фактов, по большому счету логически неразложимых
на части. Когда мы даем определение понятию умирание (сообщение о
неизлечимой болезни, ухудшение или улучшение состояния умирающего,
похороны, то все равно в данных мотивных комплексах выявляем более
мелкие, но тоже неразложимые танатологические элементы32.
Танатологические
семиотические
мотивы
объекты,
значимы:
обладающие
они
представляют
семантикой
собой
миметического
(иконического), метонимического (индексального) или метафорического
30
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011. - с. 95
31
Силантьев, И. В. Поэтика мотива. М.: Языки славянской культуры, 2004. - с. 100-107
32
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011. - с. 103
20
(символического) свойства. Они также влияют на организацию сюжета
литературного произведения, на формирование и функционирование жанров
и даже парадигм художественности33.
С семантической точки зрения, танатологические мотивы могут быть
компонентом семантики текста в целом, влиять на развитие темы и
воплощение идейного замысла автора.
Вторая семантическая функция мотива — становиться лейтмотивом
(повторяющимся элементом) нарратива и, в итоге, его темой34. Существуют
тексты, в которых мотив смерти является определяющим для содержания
произведения. В «Смерти Ивана Ильича» Л. Толстого, «Рассказе о семи
повешенных»
или
«Рассказе
о
Сергее
Петровиче»
Л.
Андреева
танатологическая рефлексия и танатологическое событие сами по себе
составляют семантическую основу сюжета. Также следует отметить
глубокую связь между танатологическими элементами и мировоззренческой
позицией автора.
Смерть представляет собой завершающее событие в жизни человека, а
мотив смерти играет завершающую роль в произведении. Ю. Лотман в статье
«Смерть как проблема сюжета» связал эту функцию танатологических
мотивов
с
особенностью
человеческого
мышления:
«Человеческое
стремление приписывать действиям и событиям смысл и цель подразумевает
асчлененность непрерывной реальности на некоторые условные сегменты.
<…> То, что не имеет конца — не имеет и смысла»35.
В литературе исторически и онтологически заложено стремление к
завершению текста через мотив смерти. В. Тюпа, рассуждая о мировом
археосюжете, выделяет в его основе всего четыре фазы: 1) «фаза
обособления» («подробная характеристика персонажа, выделяющая его из
33
34
35
Там же, с. 104
Силантьев, И. В. Поэтика мотива. М.: Языки славянской культуры, 2004. – с. 93
Лотман, Ю. М. Смерть как проблема сюжета. Лотман Ю. М. и тартуско-московская семиотическая школа.
М.: Гнозис, 1994. С. 417-418.
21
общей картины мира»), 2) «фаза партнерства» («установление новых
межсубъектных связей между центральным персонажем и оказывающимися
в его поле его жизненных интересов периферийными персонажами»)29,
3)«лиминальная
(пороговая)
фаза
испытания
смертью»
(«ритуально-
символическая смерть героя», «посещение им потусторонней “страны
мертвых”», «смертельный риск», «встреча со смертью в той или иной
форме», 4) «фаза преображения» («перемена статуса героя — статуса
внешнего (социального) или, особенно в новейшее время, внутреннего
(психологического)»)36.
Танатологические мотивы обладают прагматическими свойствами. Они
тесно связаны с фактами действительности и возникают зачастую благодаря
танатологическому опыту автора биографического опыта. Известно, что
многие писатели (Ф. Достоевский, Л. Андреев и
танатологические
ситуации
для
своих
т. д.) черпали
произведений
из
реальных
происшествий, описанных в прессе. Кроме того авторы сами
способны
влиять на действительность: так версии А. Пушкина об убийстве Моцарта
Сальери и вине Бориса Годунова в «угличской трагедии» легли в основу
некоторых исторических концепций; после выхода романа И. Гете
«Страдания юного Вертера» по Европе прокатилась волна самоубийств.
Интересным
феноменом
литературного
быта
является
не
только
жизнетворчество, но и смертетворчество: подтверждением тому могут
служить танатологические акты Г. фон Кляйста или Ю. Мисимы37.
36
Тюпа В. И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А. П. Чехова). Тверь:
ТГУ, 2001. - с. 32-33
37
Доманский Ю. В. «Текст смерти Александра Башлачева. Потаенная литература: исследования и
материалы. Вып. 2. Иваново: ИГУ, 2000. - С. 226
22
1.3. КРИТЕРИИ ТИПОЛОГИИ ТАНАТОЛОГИЧЕСКИХ МОТИВОВ В
ПРОЗЕ
Проблема типологии мотивов — одна из актуальных в современном
отечественном литературоведении. Ее решение — цель не только отдельных
исследований, но и коллективных трудов по созданию специальных
справочников и словарей. Перед нами стоит задача рассмотреть возможные
типологии танатологических мотивов.
История литературоведения знает немало попыток создания мотивных
типологий. Простейшая из них — семантическая. Когда литературоведы
выявляют ту или иную систему мотивов, они распределяют содержание
одного текста или целого ряда произведений по семантическим группам. В
статьях, посвященных танатологическим мотивам, приоритетна разработка
именно
этого
аспекта
знаков. Как и
лексикологи, литературоведы
используют два подхода: семасиологический (какими значениями обладают
данные элементы?) и ономасиологический (с помощью каких лексем
репрезентируется данная семантика?). При семасиологическом подходе
применяются синтаксические конструкции-определения «смерть как…» или
«смерть — это…»38.
П. Бицилли выделяет такие значения смерти в творчестве Л. Толстого:
«смерть не как метафизически случайный, хоть и неизбежный конец жизни
(как у Пушкина), но как ее завершение и ее отрицание, как загадка,
являющаяся загадкой самой жизни»; «смерть есть в то же время и какое-то
просветление»39.
Б. Томашевский предлагает две другие классификации мотивов.
Сначала он выявляет связанные и свободные мотивы: «При простом
пересказе фабулы произведения мы сразу обнаруживаем, что можно
38
39
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011 - с.110
Бицилли П. М. Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого (1928) Л. Н. Толстой: pro et contra. СПб.:
РХГИ, 2000. С. 473-474
23
опустить, не разрушая связности повествования, и чего опускать нельзя, не
нарушив причинной связи между событиями. Мотивы неисключаемые
называются связанными; мотивы, которые можно устранять, не нарушая
цельности причинно-временного хода событий, являются свободными»40.
Б.Томашевский
также
разделяет
мотивы
на
динамические
(«изменяющие ситуацию») и статические («не меняющие ситуации»). В
основном он ориентируется на узкое понимание мотива как элемента
повествования, как события, но в итоге допускает существование мотивовописаний и мотивов-поступков: «Типичными статическими мотивами
являются описания — природы, местности, обстановки, персонажей, их
характеров и т. д. Типичной формой динамических мотивов являются
поступки героев, их действия»41.
Существуют и другие типологии мотивов. Так Н. Тамарченко на
разных уровнях произведения выделяет конфликты-мотивы, событиямотивы, ситуации-мотивы, коллизии-мотивы: «Например, события спора
(идеологических дискуссий) и поединка (дуэли) в романе “Отцы и дети”,
несомненно, варианты-мотивы одного конфликта, общее значение которого
— вражда — также является мотивом. Другой ряд примеров: событие-мотив
— убийство, ситуация-мотив — “треугольник”, коллизия-мотив — месть»42.
Танатологические мотивы занимают важное место в философской
поэзии, способствуют возникновению некоторых лирических жанров
(эпитафии, элегии). Они специфически представлены в драматургии
(авторские ремарки, констатирующие реплики сторонних наблюдателей),
служат необходимым компонентом трагедии и драмы как жанровых форм43.
40
Томашевский, Б. В. Теория литературы. Поэтика. М.: Аспект Пресс, 2003. - с. 183
41
Там же, с. 184
42
Там же, с. 194
43
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011.- с.111
24
Одним из первых вопросов, волновавших человека, был вопрос о
происхождении и причине смерти. С этим связано большое количество
мифологических
мотивов:
конец
света,
искупительной
жертвы
и
воскресения, путешествия в мир мертвых, продажи души дьяволу, победы
над смертью, использования живой и мертвой воды, убийства героя
соперниками или братьями и т. д. А вот мотивы самоубийства и
танатологической рефлексии более характерны для литературного этапа
развития
словесности.
В
литературе
известно
большое
количество
произведений, в которых смерть считается лейтмотивом и выполняет
сюжетообразующую функцию («Смерть» М. Лермонтова, «Три смерти» Л.
Толстого)44.
Можно разработать и другие типологии танатологических мотивов, в
том числе специфические для элементов такого рода. Первая из них
обусловлена
самой
природой
смерти.
Здесь
можно
различить
насильственную и ненасильственную смерти.
Ненасильственная
или
случайная
смерть
при
всем
своем
многообразии всегда происходит сама по себе, т.е. от старости, болезни или
несчастного случая, иначе говоря. Такая смерть в литературной традиции
связана
с
определенными
типами
персонажей
и
хронотопами,
способствующими образованию жанровых форм. Умирающий и его комната,
больной и больница — эти явления создают в истории литературы дискурс,
который можно назвать «больничным» и к которому относятся произведения
В. Гаршина («Красный цветок»), А. Чехова («Палата №6»), Л. Андреева
(«Жили-были»), А. Солженицына («Раковый корпус») и др.45
Насильственная смерть предполагает активное влияние человека,
совершение им убийства. Субъектами убийства являются оба участника акта.
Жертву можно считать таковой хотя бы потому, что, даже не зная о
44
Там же, с. 114
45
Арьес, Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Изд. группа «Прогресс» — «Прогресс-Академия», 1992. - 528
с.
25
предстоящем насилии над ней, она является не столько объектом убийства,
сколько главным субъектом умирания46.
В литературе существуют различные типы мотива убийства. Это не
только криминальный поступок, но и ритуализованные и оправдываемые в
определенной системе ценностей акты: дуэль, казнь, война. Криминальное
убийство, являясь основой детективного жанра (А. Кристи, Ж. Сименон, Б.
Акунин), привлекало внимание и классических авторов: А. Островского
(«Бесприданница»), Ф. Достоевского («Братья Карамазовы») и др. 47
Самоубийство в этом случае похоже здесь на
ненасильственную
смерть, т.к. никто не совершал насильственных действий по отношению к
человеку. Самоубийство – это его выбор.
В литературе описывается не только факт смерти. Вслед за
французским философом В. Янкелевичем, в книге «Смерть» рассмотревшего
три фазы человеческой кончины: до, во время и после, — возможно выделить
другие типы танатологических мотивов. В данном случае большую роль
играет такое явление, как танатологическая рефлексия. К мотиву смерти она
лишь имеет отношение, а вот танатологическим семантико-структурным
элементом является точно48.
Основой сюжета текстов «Смерть Ивана Ильича» Л. Толстого, «Жало
смерти. Рассказ о двух отроках» Ф. Сологуба или «Рассказ о семи
повешенных» Л. Андреева является не факт кончины персонажа, а ситуация
до смерти. Она связана с умиранием и с танатологической рефлексией
действующих лиц.
Танатологические мотивы можно дифференцировать с точки зрения
эстетической модальности, обозначив существование героической («Молодая
46
Hughes, D. Culture and Sacrifice: Ritual Death in Literature and Opera. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2007.
XI. - 313 p.
47
Рейфман, И. Ритуализованная агрессия: дуэль в русской культуре и литературе. М.: Новое литературное
обозрение, 2002. - 336 с.
48
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011. – с 118
26
гвардия» А. Фадеева), трагической («Страдания юного Вертера» И. Гете),
идиллической («Повесть о Петре и Февронии» Ермолая Еразма), сатирически
изображенной («Гобсек» О. де Бальзака), фантастической («Маленький
человек»
Ф.
Сологуба)
смерти
и
др.
Ссылка
Указанные
типы
танатологических мотивов характерны не только для групп произведений, но
и для литературных направлений и индивидуально-авторских стилей. Вместе
с тем этот вопрос требует отдельного исследования, так как до сих пор не
продолжаются споры о сущности этих явлений: находятся ли они в области
содержания или формы, исходят ли от автора или от внутренних законов
искусства и т. п.49
Красильников
Р.Л.
подчеркивает,
что
литературоведческими
критериями для типологии элементов могут быть их отнесенность к роду
литературы (лирические, эпические, драматические), к речевому жанру
(повествовательные, описательные, рефлексивные); роль в развитии сюжета
произведения (динамические, статические), в его нарративной организации
(«смерть изнутри», «смерть извне»); место в тексте (начальные, срединные,
конечные), происхождение (архетипические, мифологические, фольклорные,
собственно
литературные),
(индивидуальные,
распространенность
специфические
для
в
одного
литературе
произведения;
внутритекстовые, интертекстовые). С танатологической точки зрения,
мотивы
дифференцируются
в
зависимости
от природы
смерти,
ее
добровольности или намеренности («естественная», случайная смерть,
самоубийство, убийство), от отношения к моменту смерти (до, во время,
после смерти)50.
Таким
образом,
мы
рассмотрели
различные
типологии
танатологических мотивов. Были выявлены специфические особенности этих
мотивов в плане семантики, структуры и функционирования. Диапазон
49
Бахтин, М. М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 5. М.: Русские словари, 1997. – с. 347
50
Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе М.: 2011. – с.118
27
возможностей танатологических сюжетных ходов оказался чрезвычайно
широким, что обусловлено их повышенной значимостью в мировой
литературе.
28
ВЫВОДЫ ПО ПЕРВОЙ ГЛАВЕ
В развитии танатологии можно выделить несколько этапов. Вначале
проблема смерти разрабатывалась «стихийно», в русле философии, вне
системы научного знания. Различные мыслители, от Сократа до Ф. Ницше,
вносили свой вклад в анализ танатологических проблем в зависимости от их
философского или философско-религиозного мировоззрения в целом.
Возникновение
танатологии
как
научной
дисциплины
совпадает
с
утверждением и доминированием науки в сознании европейцев во второй
половине XIX — первой половине ХХ вв. У истоков естественнонаучной
танатологии стояли российские ученые И. Мечников и Г. Шор, начавшие
разработку терминологического аппарата этой дисциплины. Параллельно в
психоанализе была разработана концепция Танатоса, одного из двух
основных бессознательных влечений человека.
Во второй половине ХХ в. в США, где всегда подчеркивался
прикладной характер танатологического знания, возникли специальные
организации, объединяющие специалистов в данной сфере, т. е. состоялась
институционализация танатологии. Кроме того, «наука о смерти» стала
междисциплинарной: в ней появилось гуманитарное ответвление, стали
выходить историко-антропологические, философские, литературоведческие,
искусствоведческие работы по танатологической проблематике, из которых
следует выделить труды В. Янкелевича, Ж. Бодрийяра, Ф. Арьеса.
На рубеже XX-XXI вв. танатология — чрезвычайно разветвленная
область
знания.
В
сфере
гуманитарной
танатологии
начинается
спецификация литературоведческой танатологии, изучающей функции
танатологических элементов в художественном тексте.
Существует
большое
количество
терминов,
описывающих
танатологические проблемы в художественном тексте. Наиболее удобным из
них является понятие мотива как любого повторяющегося объекта (в
29
широком смысле) и устойчивого минимального значимого семиотического
элемента художественного текста (в узком смысле).
Танатологические мотивы в обоих смыслах отличает их связь с
различными аспектами смерти персонажа (умиранием, «естественной» и
случайной
смертью,
существованием,
убийством,
похоронами
и
самоубийством,
пр.).
посмертным
Специфической
чертой
танатологических мотивов является стремление к завершению, однако
свойственное человеку стремление к осмыслению феномена смерти придает
данным
элементам
жанрообразующий
смыслообразующий,
потенциал,
который
сюжетообразующий,
реализуется
во
многих
художественных произведениях.
Кроме
танатологических
литературоведческой
мотивов,
танатологии
объектно-предметную
составляют
понятия
сферу
литературной
(художественной) танатологии, танатологической сюжетной ситуации,
танатологической семантики, танатологической поэтики, танатологической
прагматики, танатологических персонажей и т.д.
Эти
мотивы
вписываются
литературоведческого
и
собственно
в
классификации
собственно
танатологического
характера.
Литературоведческими критериями для типологии элементов могут быть их
отнесенность к роду литературы (лирические, эпические, драматические), к
речевому жанру (повествовательные, описательные, рефлексивные); роль в
развитии
сюжета
произведения
(динамические,
статические),
в
его
нарративной организации («смерть изнутри», «смерть извне»); место в тексте
(начальные,
срединные,
мифологические,
конечные),
фольклорные,
происхождение
собственно
(архетипические,
литературные),
распространенность в литературе (индивидуальные, специфические для
одного
произведения;
внутритекстовые,
интертекстовые).
С
танатологической точки зрения, мотивы дифференцируются в зависимости
от природы смерти, ее добровольности или намеренности (ненасильственная,
30
случайная смерть, самоубийство, убийство), от отношения к моменту смерти
(до, во время, после смерти).
Типология танатологических мотивов позволяет не только упорядочить
все многообразие подобных элементов в литературе, но и увидеть возможные
направления их анализа.
Таким образом, в первой главе мы
развития
литературоведческой
рассмотрели основные вехи
танатологии,
выявили
сущность
танатологических мотивов и представили критерии типологии данных
мотивов. Во многом мы в своей первой главе опирались на работу Р.Л.
Красильникова «Танатологические мотивы в художественной литературе»,
так как он очень тщательно рассмотрел теоритический аспект проблемы
танатологических мотивов, и мы согласны с ним во всех принципиальных
позициях.
31
ГЛАВА 2. СЕМАНТИЧЕСКОЕ И ФОРМАЛЬНОЕ НАПОЛНЕНИЕ
ТАНАТОЛОГИЧЕСКИХ МОТИВОВ В РОМАНАХ М. ШИШИКИНА
2.1 ТАНАТОЛОГИЧЕСКИЙ МОТИВНЫЙ КОМПЛЕКС В РОМАНАХ
М. ШИШКИНА «ВЗЯТИЕ ИЗМАИЛА», «ВЕНЕРИН ВОЛОС»,
«ПИСЬМОВНИК».
Определяя место Михаила Павловича Шишкина в литературе,
исследователи располагают творчество писателя в координатах реализма –
модернизма – постмодернизма, что естественно: вся современная литература,
так или иначе, существует во взаимодействии этих векторов. Большинство
исследователей относят его творчество к постмодернизму (И. Скоропанова,
Г. Нефагина, А. Мережинская, В. Курицын). Дмитрий Бавильский определил
поэтику
Шишкина
следующим
образом:
«постмодерн,
понятный
и
исполненный как модерн»51. Марк Липовецкий интерпретирует прозу
Шишкина как скрещение постмодернистской поэтики с интеллектуальномодернистским
дискурсом,
как
паралогический
компромисс
между
модернизмом/авангардом и постмодернизмом (в изводе необарокко)52, но при
этом называет его порождением «постмодерного реализма»53.
В качестве материала для определения танатологического комплекса
мотивов М.П. Шишкина, нами были исследованы три его романа: «Взятие
Измаила», «Венерин волос» и «Письмовник».
Роман «Взятие Измаила» написан в Цюрихе в 1996-1998 годах, он
принес широкую известность автору. В первый раз был напечатан в журнале
51
Д. Бавильский, Шишкин лес, „Частный корреспондент” 23.12.2010,
http://www.chaskor.ru/article/shishkin_les_19083.
52
М.Н. Липовецкий, Паралогии. Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 19202000-х годов, Москва 2008, с. 464, 518.
53
Там же, с. 823.
32
«Знамя» в 1999 году, вышел отдельным изданием в 2000 году. Корме всего
этого удостоен премии «Русский Букер».
Назван роман «Взятие Измаила» в честь эпизода, в котором мальчик
мечтает
сделать
аттракцион
с
дрессированными
мышами,
изображающими взятие Измаила. Название по разъяснению самого автора
ироничное, на него указывает и «говорящее» имя главного героя Александр
Васильевич (как у А.В. Суворова), и любимая фраза отца героя морячкаподводника из части «Эпилог»: "Эту жизнь, Мишка, нужно брать, как
крепость!"
«Взятие Измаила» очень сложный по своей конструкции роман,
сюжетные линии обрываются и начинаются заново, вступлением к ним часто
служит судебная речь, которая как бы сбивается на подробный рассказ о деле
или личности.
Согласно объяснению самого Михаила Павловича Шишкина, некто
собирается написать книгу, а когда сюжет начинает прокручиваться, он
бросает и начинает писать заново. В конце концов, все сюжеты
отбрасываются, и прорывается настоящая жизнь автора. Книга содержит
довольно много деталей жизни самого писателя: детство в коммуналке
в Староконюшенном переулке, отец моряк-подводник, брак с швейцаркой, у
которой погиб первый муж, рождение сына в Швейцарии от Франчески и др.
Герой уезжает из России, которая видится в финале как кошмарный сон, а
освободиться от неё нельзя. Согласно объяснению самого Шишкина, это
текст о его жизни в России и, хотя ситуация там меняется, глубинные
отношения между людьми остались те же.
Сам М.П. Шишкин определяет жанр своей книги как «тотальный
роман», то есть роман обо всём. В книге переплетаются не только рассказы,
но и стили, соседствует высокий, казённый, непристойный, учёные цитаты на
латыни. Во «Взятии Измаила» очень много аллюзий на А.П. Чехова, Л.Н.
Толстого, В.В.Набокова, кроме этого в романе присутствует русский
фольклор, рассказы иностранцев о России и др.
33
Роман, созданный писателем третьим, называется «Венерин волос». Он
был написан в Цюрихе и Риме в 2002-2004 годах. Печатался в журнале
«Знамя» в 2005 году, вышел отдельным изданием в 2005 году. Удостоен
премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».
Книгу М.П. Шишкина можно истолковать как новаторский, вольный,
густой, как сургуч, богословский трактат. В начале прошлого века в России
на краткие годы процвело, а после революции каленым железом было
выжжено философско-литературное направление – Богоискательство. А в
литературе
начавшегося
зарождается
третьего
«Богонаходительство»
тысячелетия
чуть
(великолепная
слышно,
словесная
робко
находка
Виктора Пелевина). В «Венерином волосе» Творцом всего сущего,
пантократором, демиургом является «старослужащий Серый» и Толмач –
истинный пророк его. Бог во всем и все в Боге. «Божья мысль о реке есть
сама река». В семи словах выражена главная тема романа. Книгу хочется
цитировать безостановочно: «К безверию нужно прийти самому, а русским
безверие достается даром, поэтому его не ценят, а ценят веру»54.
В книге выделяются три сюжетных пласта: жизнь толмача, рассказы
беженцев и дневники певицы.
Рассказы беженцев включают в себя истории солдата, прошедшего
«дедовщину»,
воевавшего
в
Афганистане,
честного
милиционера,
«опущенного» заключённого, любовную историю современных Дафниса и
Хлои и много других. Рассказы беженцев постепенно усложняются,
переплетаются с историями из других эпох, как «Анабасис» Ксенофонта, и
создают единое полифонию. Сюжетная линия из жизни самого толмача и его
первой возлюбленной также излагается в виде вопросов и ответов55.
Певица связана с толмачом тем, что он получил задание обработать её
дневники, взять интервью и напомнить о ней. Задание толмача было
54
Пригодич, В. Волос Венеры, или Роман о… № 442, 11 сентября 2005 г. http://www.lebed.com/2005/art4309.htm
55
Шишкин М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010, С. 405-442
34
«воскресить певицу из мёртвых». Главной темой дневников и внутренних
монологов певицы является любовь, хотя адресат её меняется56. Происходит,
согласно опеределению самого автора в интервью, преодоление смерти
любовью. О том же говорит и эпиграф: «Ибо словом был создан мир, и
словом воскреснем», и даже обложка первого отдельного издания романа
воспроизводит фреску «Воскрешение плоти» Луки Синьорелли, упомянутую
в книге57.
«Письмовник» — роман Михаила Павловича Шишкина, вышедший в
2010 году, писался в течение года в Берлине и Америке. В последнем на
сегодняшний день романе писателя Письмовник
сформирована новая
позиция писателя, для постмодернизма не совсем характерная. Слово
«письмовник» означает «научение» тому, какими должны быть письма.
Михаил
Павлович
Шишкин,
отринув
любую
постмодернистскую
относительность и достоверность (письма в этом романе
пишут люди,
разнесенные во времени – из 1900-х годов в 1970-1980-е и обратно), создает
лекала и прописи некоей идеальной любви, возможной, то есть невозможной,
идеальной жизни. Главные герои романа, любящие друг друга Владимир и
Сашенька, живут в разные исторические эпохи58.
На первый план для писателя выходит изображение архетипа мужчины
и женщины: «В моих текстах всё сливается, оставляя лишь границу между
мужчиной и женщиной. И в моих романах на самом-то деле всего два героя –
он и она»59. Роман построен гораздо проще, чем «Венерин волос». Книга
56
Кочеткова, Н. Писатель Михаил Шишкин: "У Бога на Страшном суде не будет времени читать все книги"//
Известия. — 2005. — № 22.06.
57
Шишкин М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010, - С. 483
58
Abaszewa, M. Стратегии и тактики михаила шишкина (к вопросу о художественном методе) [Текст] / M.
Abaszewa. -Permski Państwowy Uniwersytet Pedagogiczny Perm, Rosja Polilog. Studia Neof i lologiczne nr 2. - 2012
. – с. 234.
59
М. Шишкин, «Не нужно писать о России и экзотических русских проблемах», интервью Ан-не
Грибоедовой, „Информационный портал. Фонд «Русский мир»”. 13.06.2010,
http://www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/interview/interview0064.html.
35
является перепиской двух влюблённых. Герой пишет с далёкой войны, он
участвует в совместном походе русских, американцев, немцев, японцев и
французов на Пекин для подавления Ихэтуаньского восстания (известного
также как Боксёрское восстание) окoло 1900 года, военный поход описан по
мемуарам исторически точно.
Героиня проживает долгую жизнь значительно позже этой войны,
отражённую в письмах отсутствующему любимому. Подобная тема
присутствует и в «Венерином волосе», где Изольда излагает мысли в письмах
к Тристану, которого давно уже умер.
В конце романа встречаются фразы, отсылающие к началу. Например,
в самом последнем письме описано, как герой слышит обращенное к себе:
«Покажи-ка мне твои мускулы!». Эта же фраза встречается в четвёртом
письме героя, где он мечтает о встрече с отцом.
Основные темы романа: общение между людьми, кажется, что роман –
это письма возлюбленных друг другу, но это не так. Кроме этого в романе
описаны военные действия и их роль в истории общества, поставлена
проблема человека и времени и приобретения опыта.
Текстуальный анализ повторяющихся словесных содержательных
элементов позволил выявить в творчестве М.П. Шишкина систему
иерархически
выстроенных
мотивов.
Система
представляется
трехуровневой60. Первый уровень – повествовательные мотивы (рождения,
болезни,
смерти,
вины,
искупления,
разлуки
и
т.д.).
Второй
–
концептуализирующие мотивы любви и слова. Третий, высший уровень, –
это
развернутый
мотив
воскрешения,
к
которому
восходят
и
повествовательные, и концептуализирующие мотивы.
К первому уровню можно отнести следующий пример, когда Саша,
главная героиня романа «Письмовник», размышляет об окружающей ее
60
Лашова С.Н. Поэтика Михаила Шишкина: система мотивов и повествовательные стратегии Автореферат
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Пермь 2012. – С. 7
36
обстановке, и, что вокруг все такое приятное и домашнее, а в это время гдето идет война:
"А сегодня проснулась и лежала, не открывая глаз, только слушала все
звуки кругом, такие живые, такие простые, такие домашние – вот где-то
строчит с утра пораньше швейная машинка, гудит лифт, хлопает дверь
подъезда, трамвай дребезжит в конце улицы, какая-то птица верещит в
форточку. Ты бы взглянул на нее и сказал, как она называется. И невозможно
поверить, что где-то война. И всегда была. И всегда будет. И там понастоящему калечат и убивают. И на самом деле есть смерть»61.
В романе «Взятие Измаила» автор не раз возвращается к теме смерти и
ее проявлении на теле человека, так, например: «При моментальной смерти,
однако, бывает и моментальное окоченение, но только в тех мышцах,
которые были сильно напряжены. Важным фактором является и появление
так называемых трупных пятен, которые, вы не поверите, передвигаются,
странствуют, если тело перевернуть, но спустя 5-6 часов путешествие пятен
прекращается. Нахождением куколок мух можно также определить более или
менее точное время наступления смерти»62.
Такого рода рассуждения несут в себе хоть и чисто повествовательный
мотив о том, что становится с телом после смерти, тем не менее, оставляют
тяжелое впечатление.
Анализ текстов автора показал, что все стержневые повествовательные
мотивы переплетены друг с другом. Мотив смерти – с мотивом любви и
рождения ребенка, мотивами болезни, вины, изживания героями детских
страхов.
Так, например, во «Взятии Измаила» автор описывает особенности
смерти женщины: « … зарегистрированы случаи, когда у беременных
женщин после смерти наступают от этого даже роды. Одномесячный
61
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 35
62
Шишкин, М.П Взятие Изматла. Издательство: Вагриус, 2007. – с. 25
37
выкидыш
имеет
величину
сливы,
двухмесячный
с
куриное
яйцо,
трехмесячный – с гусиное»63.
В следующем примере мотив смерти переплетается с мотивами любви
и вины за ушедшее время:
Незадолго
перед
смертью
отец
вдруг
захотел
со
мной
сфотографироваться.
Я ему говорил:
– Зачем?
Он убеждал:
– Сдохну, Мишка, а ты посмотришь на фотку и, может, вспомнишь
отца-моряка!
Я тогда сказал, лишь бы только отстал:
– Ладно, пошли, отец-моряк!64
Если говорить о романе «Венерин волос», то там можно встретить
такие переплетения мотива смерти с любовью: «И какая разница, когда это
было, сколько мне лет, в каком я классе, в каком веке, на какой планете!
Важно лишь, что я вижу все, как сейчас: вот Ляля на диване передо мной,
какая-то необычная, оранжевая в косых лучах заходящего солнца, оттирает
платком чернильное пятно на ладони, платок тоже оранжевый, окрашенный
закатом, а теперь еще и фиолетовый, чернильный. Ляля смачивает его
слюной, снова оттирает пятно, снова смачивает и оттирает, и теперь у нее и
губы и язык - подкрашены чернилами. И ничто никогда не сможет стереть те
чернила с ее губ - ни время, ни смерть»65.
Здесь поднимается вопрос вечности любви, в такой ее силе, что даже
смерть не может ей помешать, любовь бессмертна, по словам М.П.
Шишкина.
63
Шишкин, М.П Взятие Изматла. Издательство: Вагриус, 2007. – с. 36
64
Там же, с. 39
65
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 28
38
В ходе анализа повествовательных мотивов текстов М.П. Шишкина
можно прийти к выводу о том, что определяющими в структуре
повествовательных
мотивов
являются
два
принципа:
это
принцип
переплетения разнородных мотивов и принцип отражения (зеркальности)
одноименных мотивов. Ключевые эпизоды произведений писателя обретают
смысл
именно
в
переплетении
и
зеркальном
отражении
мотивов.
Переплетение, отражение мотивов в цепи эпизодов позволяют в полной мере
понять как семантическое наполнение каждого мотива, так и мировосприятие
писателя в целом. Эти же принципы реализуются писателем и на уровне
концептуализирующих мотивов – воскрешения, любви и слова. В системе
мотивов автора именно эти три мотива являются ведущими и вместе с
повторяющимися повествовательными мотивами объединяют все тексты
писателя66.
Семантика каждого мотива складывается за счет семантически
неоднородных и взаимно дополняющих друг друга вариантов этого мотива,
как в отдельном произведении писателя, так и во всем текстах автора. Так,
варианты
мотива
рождения
во
«Взятии
Измаила»
семантически
разворачиваются в нескольких смысловых плоскостях в автономных
сюжетных линиях романа. В линии Михаила Шишкина (имя романного
персонажа) рождение ребенка ощущается героем как онтологическое
событие и приравнивается им к рождению мира. В развивающейся
параллельно истории адвоката Александра Васильевича рождение ребенка
становится для героев испытанием, которое проверяет их на человечность,
прочность, способность не изменить самим себе, выстоять наперекор
обстоятельствам. Дальнейшее развитие мотив рождения получает в романе
«Венерин волос». В этом романе мотив приобретает новую семантику:
рождение ребенка как преодоление смерти (псевдороды Беллы) и рождение
ребенка как обретение внутренней свободы (история афганца Анатолия).
66
Лашова С.Н. Поэтика Михаила Шишкина: система мотивов и повествовательные стратегии Автореферат
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Пермь 2012. – С. 8
39
Что касается третьего, высшего уровня, представляющего собой мотив
воскрешения,
то, например, в романе «Венерин Волос» роль толмача
заключается в воскрешении памяти об известной певице. Он получил задание
обработать ее дневники, взять у нее интервью, одним словом, напомнить о
ней.
В реальности у этой певицы есть прототип, по признанию самого М.П.
Шишкина, в романе он описывает жизнь певицы Изабеллы Юрьевой (1899—
2000), охватывающей весь XX век. Биография Юрьевой изучена мало, хотя
она пользовалась большой популярностью67.
М.П. Шишкин рассказывает нам о Изольде, пишущей своему
погибшему Тристану, тем самым воскрешая его: «Воскрешение плоти. Из
ничего, из пустоты, из белой штукатурки, из плотного тумана, из снежного
поля, из листа бумаги вдруг появляются люди, живые тела, восстают, чтобы
уже остаться навсегда, потому что снова исчезнуть, пропасть просто
невозможно - ведь смерть уже была».
Кроме
этого,
обложка
первого
отдельного
издания
романа
воспроизводит фреску «Воскрешение плоти» Луки Синьорелли, упомянутую
в книге.
В «Письмовнике» воскрешением можно назвать уже тот факт, что
герои живут в разное время, при этом адресуя письма друг другу. К тому же
в конце романа есть фраза, возвращающая нас обратно к к началу. В самом
последнем письме герой говорит, что слышит обращенное к себе: «Покажика мне твои мускулы!». Та же самая фраза встречается в четвёртом письме
героя в начале романа, где он мечтает о встрече с отцом, который давно умер.
В романе «Взятие Измаила» один из героев задумывается о смерти
своей любимой, говоря, что смерти не существует, что его возлюбленная попрежнему с ним, он воскрешает в памяти ее поведение. Сам говорит, что они
67
Дьякова, Е. Беседа с Михаилом Шишкиным, 3 октября 2005 Вне игры на понижение // Новая газета. —
2005. — № 06.10.2005.
40
могли подолгу не разговаривать, и он по привычке чувствует ее присутствие
рядом с собой, тем самым воскрешая свою Машеньку.
В конечном итоге можно сделать вывод, что творчество М. Шишкина
являет собой единую сеть сквозных мотивов, выстраивающуюся в системную
иерархию повествовательных и концептуализирующих мотивов. Последние
(мотивы языка, воскрешения, любви), проявляющиеся на всех уровнях
текста, выстраивают сюжет произведений М. Шишкина68.
2.2. ФУНКЦИИ ТАНАТОЛОГИЧЕСКИХ МОТИВОВ В РОМАНАХ
«ВЗЯТИЕ ИЗМАИЛА», «ВЕНЕРИН ВОЛОС», «ПИСЬМОВНИК»
Р.Л. Красильников утверждает, что, несмотря на все многообразие
литературных
мотивов,
можно
определяющих
композицию
выделить
произведения,
круг
сюжетных
обусловливающих
ходов,
в
нем
повествование. Сюда относят события, которые несут наиболее важную роль
в человеческой жизни, и в то же время, они обозначают «динамическое
начало сюжета»69. в литературном тексте: речь (общение), смерть, любовь,
труд, преступление встреча, разлука, путешествие, свадьба, рождение и др.
Как утверждает Р.Л. Красильников, такие литературные мотивы могут иметь
различный характер состояния, поступка или происшествия, наполняться
конкретным содержанием, однако это не мешает им быть элементами
структуры: объединяться в еще большие группы-типы, сочетаться с теми или
иными образами-актантами, выстраивать последовательности, обладать
кажущейся или доказанной валентностью70.
68
Лашова, С.Н. Поэтика Михаила Шишкина: система мотивов и повествовательные стратегии Автореферат
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Пермь 2012. – С. 5
69
Тамарченко, Н.Д. Событие // Литературоведческие термины (материалы к словарю). Вып. 2. Коломна, 1999. С.
80.
70
Красильников, Р.Л. Нарративно-композиционные функции танатологических мотивов (на материале
прозы Л.Н. Андреева) [Текст] / Р.Л. Красильников. Критика и семиотика. Вып. 9. – Вологда, 2006. - С. 92 –
41
Существует серьезная традиция в анализе смысловой составляющей
указанных мотивов, но их нарративно-композиционные возможности,
участие в рождении и окончании структур текста только еще начинают
изучаться. Танатологический мотив имеет регулярный характер в романах
М,П. Шишкина, включая в себя все возможные ипостаси смерти.
Цель наша заключается в исследовании нарративно-композиционных
возможностей танатологических мотивов, как то: самоубийства, убийства,
«естественной» смерти, размышления о смерти и др.
Говоря о «естественной» смерти, этот мотив можно найти во всех трех
произведениях автора. Так, например, во «Взятии Измаила» происходит
целый ряд смертей. Смерть возлюбленной Маши одного из героев, смерть
отца, при этом ярко показаны переживания сына, смерть бабушки:
«Бабушка перед смертью совсем высохла, была легче ребенка. Д.
приехал в Москву на похороны. Отец, бивший старуху, тут вдруг не дал ее
кремировать, хоть так было бы всем проще, уверяя, что это была ее
последняя воля. Настоял, чтобы отпевали в церкви, что обошлось в копеечку,
и платить в конце концов пришлось Д. из денег, которые они с Машей
откладывали на отпуск»71.
При описании каждой из этих смертей, герои говорят о своих
переживаниях, ощущениях от смерти близкого человека, о том, что стало с
их телами, что от них осталось.
В романе «Венерин волос» «естественная» смерть представлена уходом
из жизни столетней Беллы Дмитриевны, знакомой толмача, о смерти которой
он расспрашивал соседку. Автор открывает не самые приятные детали о
смерти этой женщины, тем самым отмечая, что смерть человека может
застать в любой момент и в любой ситуации, пусть даже и самой неприятной.
Еще одним примером может послужить смерть отца певицы, о котором
она видит сны и сожалеет, что не смогла прийти на похороны: « У меня есть
71
Шишкин, М.П Взятие Изматла. Издательство: Вагриус, 2007. – с. 47
42
только фотография с похорон. Он в гробу без очков совершенно непохож на
себя. Его положили на столе, на том самом месте, где мы всегда ужинали»72.
При всей торжественности и значимости смерти родного человека,
автор напоминает нам, что в жизни порой быт перекрывает все. Так и здесь,
отец умер, а гроб с ним поставили на стол, где они раньше ели. Все это
делает смерть еще более реальной, более ощутимой из-за такого резкого
контраста.
В «Письмовнике» главный герой так же задумывается о смерти и ее
значимости, вспоминая свои детские впечатления о смерти бабушки: «И вот
там, стоя над ямой, напомнившей мне могилу, я очень остро почувствовал,
что бабушка не может ждать нас дома, что она там, в своем гробу под землей,
потому что смерть – это настоящее, такое же настоящее, как эта вонючая,
смрадная дырка.
От бабушкиной смерти у меня осталось ощущение детского ужаса. Но
то, что я тоже когда-то умру, – в моем мозгу тогда как-то не укладывалось. Я
испугался этого по-настоящему намного позже»73.
Так же герой вспоминает о смерти любимого учителя: « Но понастоящему я задумался о своей смерти в первый раз в школе, на уроке
зоологии. У нас был старый учитель, больной, и он предупредил, чтобы мы
положили ему в рот таблетку из его кармашка, если упадет без сознания.
Таблетку положили, но она не помогла».
Неизбежно можно прийти к выводу, что смерть все равно настанет,
даже если есть лекарство, каждому отпущен свой срок. Для маленького
мальчика, увидевшего смерть учителя, это первый реальным пример ухода из
жизни, который надолго останется в его памяти.
Говоря о мотиве убийства в романах М.П. Шишкина, что следует
отметить, что такая смерть в основном происходит во время военных
72
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 72
73
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 49
43
действий, описываемых в романах. К примеру, в «Письмовнике» в одном из
писем герой Владимир делает такую запись: «Даже не верится, что завтра
может быть бой, в котором меня убьют или искалечат. Ты знаешь, человек
все-таки так удивительно устроен, что легко верит в смерть всех кругом,
только не в собственную. И еще – очень важное. Может быть, это из-за
ожидания первого боя, не знаю, но я все здесь чувствую острее, и все кругом,
весь мир со мной откровеннее, что ли, взрослее, мужественнее. Я все вижу
по-другому, ярче, будто какая-то пелена спала с глаз, через которую смотрел
на жизнь раньше»74.
В ожидании мир становится ярче, приходит на ум мысль, что может
быть сегодня будет последним днем, и опять-таки смерть неизбежна, но
хочется до последнего верить, что тебя она обойдет стороной.
Ярко описана смерть героя военных действий, счастливца, которого
спас собственный бинокль, когда в него попала пуля. Герой умирает той же
ночью, напившись до беспамятства и утонув в маленьком пруде. Поражает
вся ироничность ситуации такой смерти.
Главный герой рассуждает о смысле смерти и о том, какую смерть
хотел бы он принять: «Сашенька, я тут видел идеальную смерть. Человек –
молодой, красивый, белозубый, хотя на зубы как раз он жаловался до этого
весь день, ходил с флюсом и чуть не выл от зубной боли – исчез
моментально. Снаряд попал прямо в него. В сам момент взрыва меня там не
было, но я потом видел его руку, закинутую на макушку дерева»75.
В романе «Венерин волос» повествование начинается с диалога
молодого человека с представителем власти о том, почему он хочет остаться
в этой стране и получить жилье. Во время этого интервью мы узнаем, что все
родственники героя, кроме отца, умерли насильственной смертью, их убили
чеченцы.
74
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 65
75
Там же, с. 69
44
Одним из самых ужасных примеров насильственной смерти в романе
можно считать смерть кочующих артистов, которых по ошибке приняли за
организаторов пожара: «Этих бедных женщин можно в конце концов понять
- погорельцы. Набежали пьяные, стали хватать за горло, валить в грязь.
Мимо торопились бабы с ведрами - стали бить ведрами. Забили насмерть.
Искалеченные тела потащили топить к реке. Одна мертвому плюнула в
отрытый рот»76.
Для М.П. Шишкина характерно очень жесткое, тяжелое описание
смерти во всех ее нелицеприятных особенностях, что делает повествование
еще более реалистичным и правдоподобным.
В творчестве Шишкина, как уже отмечалось ранее, часто происходит
сплетение мотива смерти с мотивом любви, они сильно влияют друг на
друга. В своем повествовании автор останавливается на истории о любви, в
которой принцесса, помогая своему возлюбленному в испытании, указала
ему на дверь с тигром, что значило для юноши смерть. И сделала она это изза любви, точнее, из-за одного из ее проявлений – ревности. Ведь принцесса
знала, если юноша выберет другую дверь, то найдет там прекрасную
женщину, женится на ней, получит много денег и уедет в другую страну.
В романе «Венерин волос» певица в своем дневнике так же пишет о
смерти: «Сегодня возвращалась из лазарета уже затемно, в стужу, - там умер
один раненый - и представляла с ужасом, что и Алешу уже, не приведи
Господь, ранили, и он умирает сейчас где-то в лазарете, или просто в темноте
в окопе или просто в снегу и зовет меня, и вдруг так схватило сердце: он не
вернется! Он не вернется! И в этом буду виновата я - ведь его должна спасти
моя любовь, а ее он получил от меня так мало, что не хватит, не спасет… Я
виновата, что не умела его любить так, как он того достоин»77. И опять
любовь переплетается со смертью, становясь, в каком-то смысле,
76
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 92
77
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 104
ее
45
причиной, вызывая ее. Ведь, по словам героини, если бы она чаще говорила
своему Алеше о любви, о том, как он ей нужен, то, возможно, это спасло бы
его от смерти в бою или в лазарете на больничной койке.
Смерть обладает важнейшей функцией генерирования структуры
(сюжета, нарратива)78. В.Б. Шкловский писал о том, что «смерть одного
героя переносит интерес на других»79. Смерть заставляет думать о живых. У
М.П. Шишкина, как мы можем увидеть из предыдущих примеров, чаще
всего Танатос заставляет думать как о живых, так и о мертвых, пока они
были живыми или если бы они были живыми.
Во время военных действий, происходящих в романе «Венерин волос»,
автором был описан случай смерти, произошедшей по неосторожности. Но,
как и все в нашем мире, случайностью это не было: « Механизатор, пьяный
по случаю дня танкиста и своего рождения, - всю жизнь шутил, что родился
танкистом, - заснул с зажженой сигаретой и сгорел. Он боялся сгореть в
танке - ему так и снилось во время смерти, что горит в своей боевой машине.
Сидели на поминках и ели то, что осталось от дня рождения»80. Горькая
ирония, так присущая повествованию М.П. Шишкина.
В заключении можно сказать, что романы М.П. Шишкина буквально
насквозь пропитаны мотивами смерти, Танатос предстает во всех его
ипостасях, он очень тесно переплетается с переживаниями героев, с их
отношением к обществу, к любви и т.д.
Тем не менее, несмотря на такую перенасыщенность образами смерти,
финалы всех трех произведений никак не связаны с ней. Если говорить о
«Венерином волосе» и «Взятии Измаила», то в них последние страницы,
вопреки всему, наоборот посвящены созданию новой жизни и рождению. Так
78
Красильников, Р.Л. Нарративно-композиционные функции танатологических мотивов (на материале
прозы Л.Н. Андреева). Критика и семиотика. Вып. 9. – Вологда, 2006. - С. 96.
79
Шкловский В.Б. Энергия заблуждения: Книга о сюжете. М., 1981. С. 108.
80
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 127
46
во «Взятии Измаила» у главного героя рождается долгожданный ребенок, а в
«Венерином волосе» помолившись, женщина становится беременной.
В ходе анализа автор работы приходит к выводу о том, что в последнем
романе
писателя
«Письмовник»
происходит
переосмысление
идеи
воскрешения: если в предыдущих произведениях речь шла только об
условном,
идеальном
воскрешении
через
любовь
и
слово,
то
в
«Письмовнике» эта идея становится едва ли не реальным телесным
воскрешением. Герои романа не раз говорят о «точке схода», где после
смерти встретятся все те, кто любил друг друга81.
2.3 ТИПОЛОГИЗАЦИЯ ТАНАТОЛОГИЧЕСКИХ МОТИВОВ,
ПРЕДСТАВЛЕННЫХ В ПРОЗЕ М. ШИШКИНА.
Семантика танатологических мотивов, очень обширна, можно сказать,
что она стремится к бесконечности. Следовательно, ее необходимо
ограничивать с помощью тех концептуальных полей, которые могут быть
актуальны для того или иного писателя. Речь идет о его философских или
религиозных воззрениях, о его ментальности, обусловленной эпохой и
этнической или национальной идентичностью82.
Например, Е. Ю. Шиманова применяет к творчеству И. С. Тургенева
элементы типологии Ф. Арьеса83 описавшего танатологические модели,
которые детерминированы различными историческими условиями («смерть
прирученная», «смерть своя», «смерть далекая и близкая» и т.д.).
81
Лашова С.Н. Поэтика Михаила Шишкина: система мотивов и повествовательные стратегии Автореферат
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Пермь 2012. – С. 11
82
Красильников, Р.Л. Нарративно-композиционные функции танатологических мотивов (на материале
прозы Л.Н. Андреева) Критика и семиотика. Вып. 9. – Вологда, 2006. - С. 111
83
Шиманова, Е. Ю. Мотив смерти в прозе И. С. Тургенева: дисс. ... канд. филол. наук. Самара, 2006. – С. 119120
47
У. Церняк при изучении темы смерти в старообрядческих сочинениях
делает акцент на ее религиозных основах84.
Исследовав материал трех романов М.П. Шишкина, мы в своей работе
выделили свою типологию танатологических мотивов, в которую входят
только мотивы, характерные для данного автора: мотив ощущения смерти,
связь религии со смертью, размышление о смерти и другие.
Танатологический мотив размышления о смерти можно, например,
найти в романе «Венерин волос»: «Жизнь - это струна, а смерть - это воздух.
Без воздуха струна не может звучать».
« … - и смертей ровно столько, сколько рождений, а рождений ровно
столько же, сколько смертей - ни на одну больше или меньше, и в этой
бухгалтерии все всегда сходится и всегда будет сходиться»85.
Размышляя о смерти, герои романа пытаются найти равновесие во
всем, в том числе и существовании смерти, жестокости, любви и радости: «А
я так считаю: если где-то на этой земле раненых добивают прикладами,
значит, необходимо, чтобы в другом месте люди пели и радовались жизни! И
чем больше смерти кругом, тем важнее ей противопоставить жизнь, любовь,
красоту!»86.
Мир будущий и прошлый приравниваются к друг другу, все есть и
ничего нет одновременно: «Как странно. Для того, кто это читает, меня живой - уже нет, как я читаю Башкирцеву, которая еще только боится смерти
и при этом уже давно умерла. Получается, что все это есть и нет
одновременно…»87.
Через слова своих героев автор доносит до нас сущность равновесия:
«А теперь все стало так просто: наказание дается не за грехи вовсе, а за
84
Церняк, У. Тема смерти в выговской литературе (первая половина XVIII в.) // Выговская Поморская пустынь
и ее значение в истории России: сб. науч. ст. и материалов. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. - С. 121.
85
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 251
86
Там же, с. 274
87
Там же, с. 290
48
счастье. Все имеет свою цену: за счастье - горе, за любовь - роды, за
рождение – смерть».
В романе «Взятие Измаила» можно найти такое размышление о
неизбежности смерти: «Как говорится, человек родится на смерть, а умирает
на живот. И слава Богу»88.
В «Письмовнике» Владимир в своих письмах к Сашеньке часто
размышляет о смерти и о том, что будет после нее: «Помнишь, я писал тебе
о Рыбакове, у которого были перебиты ступни. Ему ампутировали одну ногу
по колено. Он говорит, что чувствует ее. А я, когда думал о нем, представил
себе, что, наверно, после смерти человек вот так же чувствует свое тело,
которого больше нет»89.
Вспоминая о смерти бабушки, своем одном из первых детских
впечатлений о смерти, Владимир, будучи на войне и видя весь этот ужас, для
себя решает: « … какая это была замечательная смерть! Это же так чудесно –
прожить всю жизнь и умереть от старости»90.
Кроме этого герой, будучи на войне, признается, что постоянно думает
о смерти: «Я все время думаю о смерти. Она здесь кругом. С утра до поздней
ночи и даже во сне. Я ужасно сплю. Меня мучают кошмары и испарина …»91.
Созерцание смерти никому не дается легко, понимание ее реальности и того,
что она может наступить в любой момент побуждает людей задумываться о
ней, о ее сущности и о том, что их ждет после нее. «А смерть – это борьба
космоса со временем, с нами. Ведь что такое космос? Это ведь по-гречески
порядок, красота, гармония. Смерть – это защита всеобщей красоты и
гармонии от нас, от нашего хаоса»92.
88
Шишкин, М.П Взятие Изматла. Издательство: Вагриус, 2007. – с. 153
89
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 214
90
Там же, с. 217
91
Там же, с. 169
92
Там же, с. 235
49
Еще одним танатологическим мотивом для М.П. Шишкина является,
как это не странно, мнение, противоположное предыдущему, о том, что
смерти не существует. Для некоторых героев она нереальна на какой-то
определенный момент. Например, в романе «Венерин волос», главная
героиня вспоминает себя в детстве, как она играла в игру «похороны кукол»:
«Помню, что я беру мою Лизу, которая умела закрывать и открывать глаза, и
укладываю ее в коробку. Я плачу, оттого что она умерла. Потом мне
становится скучно без нее. Хочу открыть коробку, но сама себя
останавливаю: нет, нельзя, ведь Лиза умерла, ее больше нет. И тут все во мне
восстает против этой невозможности: почему нельзя? Вот же она, моя
любимая Лиза, вот ее роскошные белокурые пряди, вот ее розовые щечки,
вот ее шелковое платьице, вот она открывает глаза и выходит из коробки как
ни в чем не бывало! Не бойся, Лиза! Никакой смерти нет!93». И автору, да и
всем читателям хочется верить, что смерти и правда нет, она иллюзорна.
Герои очень часто размышляют на тему смерти,
рассуждая: « …
смерти нет, что ты не умираешь, а просто “переходишь” в какую-то другую
жизнь ...»94.
« … так хочется верить, что близкие нам люди, покинувшие эту жизнь,
не навсегда потеряны нами, что они где-то рядом и в трудный момент смогут
прийти на помощь. Много уже написано об условности смерти, когда вдруг
выясняется, что убитый жив - и все убитые и умершие тоже. Ведь корни
травы живут себе и не знают, что кто-то уже ее сжевал»95.
Эти слова перекликаются с воспоминаниями другого человека из
романа «Взятие Измаила». Там один из персонажей говорит, что видит свою
любовь Машеньку мертвой, но она как будто не мертва, он также чувствует
ее присутствие, ее запах, да и тело мертвого человека перед ним совсем не
93
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 261
94
Там же, с. 143
95
Там же, с. 128
50
похоже на ту женщину, которую он знал. Сам он восклицает: «В гробу
лежала – как чужая. Смотрю на нее и думаю: нет, это не моя Маша, это ктото еще». «Вот и сейчас она где-то здесь, просто за что-то на меня обиделась и
не хочет выйти»96.
Следующий танатологический мотив, который мы
выделяем в
представленных трех романах М,П. Шишкина – это ощущение смерти, или
осознание смерти.
К примеру, в «Венерином волосе» певица вспоминает о своем первом
опыте ощущения смерти, когда она, будучи еще маленькой девочкой, играла
на кухне с поросенком, ей нравился его смешной и живой хвостик, то, как он
заразительно хрюкал. А потом она вместе с этим же смешным хвостиком
видит поросенка в столовой на блюде. Она рыдает, хочет убежать, но вместо
этого « … помню, особенно было страшно, что мне на тарелку хотели
положить, чтобы я успокоилась, отрезанный хвостик. Наверно, это было
первое в жизни ощущение смерти»97.
Владимир, вспоминая смерть своей бабушки, про себя замечает: «От
бабушкиной смерти у меня осталось ощущение детского ужаса. Но то, что я
тоже когда-то умру, – в моем мозгу тогда как-то не укладывалось. Я
испугался этого по-настоящему намного позже»98. («Письмовник») И хотя на
него в тот момент не снизошло понимание смерти как таковой, это был его
первый реальный опыт – видеть, как умирает родной человек. Владимир про
себя отмечает, что заметил, бабушкины «успокоившиеся руки в гробу», в то
время, как при смерти руки ее тряслись, и сама она стала страшной.
Важным для автора стал мотив связи религии и смерти, отношения
человека к Богу, боязнь смерти, как кары Божьей.
96
Шишкин, М.П Взятие Изматла. Издательство: Вагриус, 2007. – с. 217
97
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 194
98
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 73
51
Особенно часто этот мотив появляется в первом из трех романов М.П.
Шишкина, «Взятие Измаила». Так, например, взывая на бой своих собратьев,
один из героев произносит такие слова: « Братия моя милая, сынове русския,
молодыя и великия, сия бо смерть не смерть есть, но живот вечный! Ничто
же убо земнаго не помышляйте и не желайте брате земнаго живота, но да
венцы увяземся от Христа Бога душам нашим! Русские удальцы, время
приближися, а час прииде!»99.
М.П. Шишкин
часто
использует
старорусский
слог
в своих
произведениях для придания большего эффекта. Эти слова похожи на
молитву перед боем, дающую сил и ободряющую на будущее сражение.
« … о правоверная вера християньская! И вы, православнии, Богом
почтении, содрогните сердцем, зряще на себе такие неудобносимые беды и
скорби, и смерть свою всегда видяще во очех своих и попрание веры нашея
православныя, и не давайте сами себя в руки врагом своим!»100.
Взывая к Богу, люди тем самым пытаются уменьшить свой страх перед
смертью, принять ее неизбежность.
В «Письмовнике» есть такое рассуждение на тему кары Божьей и
смерти: «Страшный суд – величайшая реальность. На страшном суде
решается, быть или не быть свободе воли, бессмертию души – быть или не
быть душе. И даже бытие Бога еще, быть может, не решено. И Бог ждет, как
каждая живая человеческая душа, последнего приговора»101.
Одна из героинь романа «Письмовник», Гальпетра, так рассуждала о
христианской религии и ее месте в жизни: « Христианство - это религия
рабов и самоубийц. Никакой загробной жизни нет и быть не может - все
живое умирает, и никакое воскрешение невозможно. Простая логика: если
Бог есть, то нет смерти, если есть смерть, то нет Бога”. Изольда смеялась и
99
Шишкин, М.П Взятие Изматла. Издательство: Вагриус, 2007. – с. 218
100
Там же, с. 221
101
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 311
52
говорила, что их на занятиях религии, наоборот, убеждали в том, что Бог
есть, и они тоже умирали от скуки».
Автор часто знакомит нас с возможными случаями смерти героев,
которые должны были случиться или для них были все предпосылки, но, тем
не менее, смерти не было. Этот мотив можно назвать танатологическим
мотивом избежание смерти.
В романе «Венерин волос» этот мотив представлен в воспоминании
детства. Мальчишкам нравилось бегать по ржавым крышам, а хозяева их
всегда за это ругали и гоняли. Так однажды один из мальчиков сорвался и
упал: «Меня вытащили и стали бить. В окно мать увидела и прибежала.
Забили бы до смерти, если бы не она»102.
Порой мы видим счастливое избавление от смерти, но тут же человек,
так легко по счастливой случайности, ушедший от смерти, находит ее где-то
еще, в какой-то уму непостижимой ситуации. И мы вроде бы должны
радоваться, что герой спасся, но тут же выясняется, что все было напрасно,
смерть придет за всеми: «Вчера один офицер, Всеславинский, напился
ханьшина и ко всем приставал со своим исковерканным биноклем.
Собственно, поэтому он и напился – пуля попала ему в бинокль на груди, а
он отделался синяком. Всем показывал и разбитый бинокль, и синяк. Мне
раньше казалось, что такие счастливые случайности бывают только в
книжках. Его совершенно развезло, он расплакался, как мальчишка, и все пил
и пил»103. А затем, счастливец утонул в небольшом прудике только из-за
того, что бы чрезмерно пьян.
В нашей работе мы так же выделили некоторые танатологические
мотивы, характерные только для одного или иногда двух предложенных
романа.
102
Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. – с. 178
103
Там же, с. 229
53
К примеру, мотив смерти и счастья часто можно проследить в романе
«Письмовник», кстати сказать, это на наш взгляд самый оптимистичный из
романов М.П. Шишкина, которые мы рассматриваем. «Мы – единственное
живое существо, знающее о неизбежности смерти. Поэтому нельзя
откладывать счастье на будущее, нужно быть счастливым сейчас»104.
Владимир так же делает вывод для себя: «Раньше мне казалось, что
жить уродом или калекой – несчастье. Никчемная бессмысленность червя».
«А теперь я хочу жить. Как угодно. Сашка, как хочется жить – калекой,
уродом, неважно! Жить! Не переставать дышать! Самое страшное в смерти –
перестать дышать»105.
Мотив смерть – это не конец, а начало, можно проследить в романе
«Взятие Измаила». Автор сравнивает человека с музеем, который содержит
в себе то, что ему дорого и нравится, так и то, что ему абсолютно чуждо: « …
ибо хранение – закон коренной, предшествовавший человеку, действовавший
еще до него. Эта инстанция не суд, ибо по всему сданному сюда, в музей,
восстановляется и искупляется жизнь, но никто не осуждается. Для музея
самая смерть не конец, а только начало; подземное царство, что считалось
адом, есть даже особое специальное ведомство музея»106.
Еще один танатологический мотив, мотив бессмертия в противовес
смерти был извлечен нами из романа «Письмовник».
Главный герой,
Владимир поражается, что «на свете есть реальное бессмертие, и смерть этих
простейших организмов не естественная, а только случайная»107.
104
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 246
105
Там же, с. 168
106
Шишкин, М.П Взятие Изматла. Издательство: Вагриус, 2007. – с. 193
107
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 153
54
«Златоусты всех времен и народов уверяли, что письмо не знает
смерти, и я им верил – ведь это единственное средство общения мертвых,
живых и еще не родившихся»108.
Наша типологизация танатологических мотивов не конечна, ее можно
развивать и дальше. Мы в своей работе попытались вычленить одни из самых
ярких мотивов смерти в романах М.П. Шишкина «Взятие Измаила»,
«Венерин волос» и «Письмовник». В общем и целом можно с легкостью
заявить, я мотив смерти в произведениях Шишкина является ведущим. Все
так или иначе, рано или поздно сводится к смерти во всех ее различных
проявления.
108
Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – с. 176
55
ВЫВОДЫ ПО ВТОРОЙ ГЛАВЕ
На сегодняшний день творчество Михаила Павловича Шишкина
исследователи располагают в координатах реализма – модернизма –
постмодернизма. Это не удивительно, т.к. современная литература в
настоящий момент существует во взаимодействии этих векторов.
Нами были выбраны три наиболее известных романа М.П. Шишкина
«Взятие Измаила», «Венерин волос» и «Письмовник». На их базе мы
выделили танатологический комплекса мотивов, характерный для данного
автора.
Роман «Взятие Измаила» был написан М.П. Шишкиным в Цюрихе
в 1996-1998 годах, и принес широкую известность автору. Впервые его
напечатали в
журнале «Знамя» в 1999 году, в свою очередь, он вышел
отдельным изданием в 2000. Роман получил премию «Русский Букер». Сам
автор признается, что роман очень сложен для восприятия, т.к. его сюжетные
линии постоянно обрываются и начинаются заново, вступлением к ним часто
служит судебная речь, которая неожиданно сбивается на подробный рассказ
о деле или личности.
Третий роман, который за свою жизнь написал М.П. Шишкин
называется «Венерин волос». Впервые так же был напечатан в журнале
«Знамя» в 2005 году. Он был удостоен премий «Национальный бестселлер» и
«Большая книга». В этом романе, как и во всех других у М.П. Шишкина,
можно выделить несколько сюжетных линий, тесно сплетающихся друг с
другом.
«Письмовник» — последний на сегодняшний день роман Михаила
Павловича Шишкина, вышедший в 2010 году, писал его автор в течение года
в Берлине и Америке. В нем сформирована новая позиция писателя, для
постмодернизма не совсем характерная. По словам самого автора,
«письмовник» означает «научение» тому, какими должны быть письма.
56
По мнению С.Н. Лашовой, текстуальный анализ позволил выявить в
творчестве М.П. Шишкина систему иерархически выстроенных мотивов,
которая состоит из трех уровней.
На первом уровне располагаются
повествовательные мотивы, как то: рождение, болезнь, смерть, вина, разлука
и т.д. Второй – концептуализирующие мотивы любви и слова. На третьем
высшем уровне можно найти развернутый мотив воскрешения, к которому
восходят и повествовательные, и концептуализирующие мотивы109.
Определяющими в структуре повествовательных мотивов являются два
принципа: это принцип переплетения разнородных мотивов и принцип
отражения одноименных мотивов. Самые важные эпизоды прозы М.П.
Шишкина получают смысл только при переплетении и зеркальном
отражении мотивов. Такое переплетение и отражение мотивов в цепочке
эпизодов помогают в полной мере понять как семантическую наполненность
каждого мотива, так и мировосприятие писателя в целом. В системе мотивов
М.П. Шишкина мотивы смерти, любви и воскрешения являются ведущими и
вместе с повторяющимися повествовательными мотивами объединяют все
тексты писателя110.
В итоге творчество М. Шишкина – это многоуровневая сеть сквозных
мотивов, выстраивающуюся в системную иерархию повествовательных и
концептуализирующих
любви,рождения,
мотивов.
Мотивы
смерти,
воскрешения,
проявляющиеся на всех уровнях текста, выстраивают
сюжет произведений ихаила Павловича.
Р.Л. Красильников утверждает, что, несмотря на все многообразие
литературных
мотивов,
можно
выделить
круг
сюжетных
ходов,
определяющих саму структуру произведения. К ним относятсобытия,
которые несут наиболее значимую роль в человеческой жизни, и в то же
109
Лашова С.Н. Поэтика Михаила Шишкина: система мотивов и повествовательные стратегии Автореферат
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Пермь 2012. – С. 7
110
Там же, С. 8
57
время, они обозначают «динамическое начало сюжета»111. По словам Р.Л.
Красильников, такие литературные мотивы могут иметь различный характер
состояния,
поступка
или
происшествия,
наполняться
конкретным
содержанием, однако это не мешает им быть элементами структуры:
объединяться в еще большие группы-типы, сочетаться с теми или иными
образами-актантами, выстраивать последовательности, обладать кажущейся
или доказанной валентностью112.
Существует важная традиция в анализе смысловой составляющей
мотивов, в то время, как их нарративно-композиционные возможности,
участие в рождении и окончании структур текста только еще начинают
изучаться. У М.П. Шишкина танатологический мотив в его прозе имеет
регулярный характер, включая в себя все возможные
Комплекс
ипостаси смерти.
танатологических мотивов очень велик, почти бесконечен.
Получается, что такой комплекс необходимо ограничивать с помощью тех
концептуальных полей, которые являются важными и актуальными
определенного
писателя,
т.е.
соответствует
его
философских
или
религиозных точкам зрения, о его ментальности, обусловленной эпохой и
этнической или национальной идентичностью113.
В нашей работе мы выделили свой неполный комплекс таких
танатологических мотивов, к ним можно отнести: мотив размышления о
смерти, осознание смерти, избежание смерти, бессмертие, религия и смерть,
невозможность смерти и мотив смерти, как начала.
Следует еще раз упомянуть, что наша типологизация танатологических
мотивов не конечна, она может быть расширена. В частности мы попытались
найти наиболее яркие примеры мотивов смерти в романах М.П. Шишкина
«Взятие Измаила», «Венерин волос» и «Письмовник». В конечном итоге, мы
111
Тамарченко Н.Д. Событие // Литературоведческие термины (материалы к словарю). Вып. 2. Коломна, 1999. С. 80.
112
Красильников, Р.Л. Нарративно-композиционные функции танатологических мотивов (на материале
прозы Л.Н. Андреева) Критика и семиотика. Вып. 9. – Вологда, 2006. - С. 92
113
Там же, с. 111
58
можем с точностью сказать, что танатологический мотив в прозе М.П.
Шишкина – ведущий мотив. Все в его повествовании рано или поздно
сводится к понятию смерти, ее многогранности и неизбежности. Таким
образом
творчество
М.
Шишкина
оказывается
художественным опытом в русской прозе XXI века.
репрезентативным
59
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Танатология, как наука, в своем развитии имела несколько ключевых
этапов. Сначала, ее развитие имело «стихийный» характер только в разделе
философии. Позднее ученые и мыслители стали все авктивнее вкладываться
в развитие танатологии.
Возникновение танатологии как научной дисциплины произошло во
второй половине XIX — первой половине ХХ вв. У истоков этой науки так
же стояли российские ученые, такие как И. Мечников и Г. Шор, которые
затем и начали разработку терминологического аппарата этой дисциплины.
Одновременно с этим в психоанализе была разработана концепция Танатоса,
одного из двух основных бессознательных влечений человека.
На
рубеже
XX-XXI
вв.
танатология
стала
уже
значительно
разветвленной областью знания. Понятие танатологии появляется и в
литературоведении, которая изучает функции танатологических элементов в
художественном тексте.
Один из самых удачных терминов для танатологической проблемы в
художественном тексте стало понятие мотива как любого повторяющегося
объекта или устойчивого минимального значимого семиотического элемента
художественного текста. В обоих значениях
танатологические мотивы
связаны с аспектами смерти персонажа, будь то «естественная» смерть,
случайная смерть, убийство или самоубийство, похороны, т.е. практически
все, что так или иначе связано со смертью. Важной отличительной чертой
мотива смерти является стремление к завершению. Человеческое стремление
стремление к осмыслению феномена смерти придает данным элементам
смыслообразующий, сюжетообразующий, жанрообразующий потенциал,
который уже реализуется во многих художественных произведениях.
Существует так же понятие
танатологической
сюжетной
понятия литературной танатологии,
ситуации,
танатологической
семантики,
танатологической поэтики и т.д. Эти мотивы вписываются в классификации
60
собственно литературоведческого и собственно танатологического характера.
Литературоведческими критериями для типологии элементов могут быть их
отнесенность к роду литературы, жанру, иметь различные роли в развитии
сюжета произведения, разные места в тексте, отличаться по происхождению
и т.д. Различные варианты типологии танатологических мотивов помогают
упорядочить многообразие этих элементов в прозе, а так же осуществить их
анализ.
Нами были выбраны три наиболее известных романа М.П. Шишкина
«Взятие Измаила», «Венерин волос» и «Письмовник» для выделения
танатологических мотивов в прозе этого автора. Михаил Павлович Шишкин
родился 18 января 1961 года в Москве. Он окончил романо-германский
факультет
Московского
государственного
педагогического
института.
Работал в известном журнале, писал об искусстве, переводил с немецкого
языка, после этого в течение пяти лет работал школьным учителем
немецкого и английского языков, с 1995 года писатель переехал жить в
Швейцарию.
Творчество
писателя
Михаила
Павловича
Шишкина
исследователи располагают в координатах реализма – модернизма –
постмодернизма.
Один из первых романов автора
«Взятие Измаила» был написан в
Цюрихе в 1996-1998 годах, и принес широкую известность М.П. Шишкину.
За него автор получил премию «Русский Букер». Книга содержит много
деталей жизни самого писателя: его детство в коммуналке, описание отца
моряк-подводник, брак с швейцаркой, рождение сына в Швейцарии и т.д.
Автор называет жанр книги как «тотальный роман», то есть роман обо всём.
В нём
происходит переплетение не только рассказов, но и стилей,
соседствует высокий, казённый, непристойный, учёные цитаты на латыни.
Следующий роман называется «Венерин волос». Впервые так же был
напечатан в журнале «Знамя» в 2005 году, так же удостоен премий
«Национальный бестселлер» и «Большая книга». В романе присутствует
61
огромное множество сюжетных линий, которые так или иначе переплетаются
друг с другом.
«Письмовник» — это на данный момент последняя работа Михаила
Павловича Шишкина, написанная им в Берлине и Америке. Роман вышел в
свет в 2010 году. Роман построен гораздо проще, чем предыдущий роман
М.П. Шишкина «Венерин волос». Книга является перепиской двух
влюблённых, разница во времени жизни которых составляет около века.
В своей работе мы за основу взяли представление С.Н. Лашовой, о
трехуровневой системе иерархически выстроенных мотивов. На первом
уровне располагаются
повествовательные мотивы: рождение, болезнь,
смерть, вина, разлука и т.д. На втором мы видим концептуализирующие
мотивы любви и слова. На третьем высшем уровне можно найти
развернутый мотив воскрешения, к которому восходят и повествовательные,
и концептуализирующие мотивы.
Самые существенно-важные эпизоды в прозе М.П. Шишкина получают
смысл только при переплетении и зеркальном отражении мотивов.
Получается, что при таком переплетении и отражении мотивов в цепочке
эпизодов, можно в полной мере понять как семантическую наполненность
танатологического мотива, так и мировосприятие автора в целом.
В своей работе мы пришли к выводу, что творчество М. П. Шишкина –
это многоуровневая сеть сквозных мотивов, выстраивающуюся в системную
иерархию повествовательных и концептуализирующих мотивов. В системе
его литературных мотивов главными являются мотивы смерти, любви и
воскрешения.
По словам Р.Л. Красильникова
комплекс мотивов необходимо
ограничивать с помощью тех концептуальных полей, которые являются
первостепенными для определенного писателя, т.е. соответствует его
философских
и
религиозных
точкам
зрения,
его
ментальности,
обусловленной эпохой и этнической или национальной идентичностью. Мы
выяснили, что комплекс мотивов смерти в прозе М.П. Шишкина имеет
62
регулярный характер, включая в себя все возможные
ипостаси смерти,
поэтому он становится практически безмерным. В нашей работе мы
выделили свой неполный комплекс таких танатологических мотивов, к ним
можно отнести: мотив размышления о смерти, осознания смерти, мотив
избежания
смерти,
мотив
бессмертия,
мотив
религии
и
смерти,
невозможности смерти и мотив смерти, как начала чего-то нового.
Мы считаем важным напомнить, что в своем исследовании во многом
опирались на работу Р.Л. Красильникова «Танатологические мотивы в
художественной литературе», так как он тщательно изучил теоритический
аспект проблемы танатологических мотивов, и мы согласны с ним во всех
принципиальных позициях.
В то же время, наша типологизация танатологических мотивов в прозе
М.П. Шишкина не является конечной, но отражает наиболее интересные
примеры мотивов смерти в романах этого автора. Можно с уверенностью
сказать, что танатологический мотив в прозе М.П. Шишкина красной нитью
проходит через все его творчество, и в частности характерен для романов
«Взятие Измаила», «Венерин волос» и «Письмовник».
63
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1.
Арьес, Ф. Человек перед лицом смерти [Текст] / Ф. Арьес. - М.:
Изд. группа «Прогресс» — «Прогресс-Академия», 1992.- 528 с.
2.
Анненский, И.Ф. Умирающий Тургенев Книга отражений [Текст]
/ И.Ф. Анненский. - М.: Наука, 1979.- С. 36-43.
3.
Аристотель Поэтика Риторика [Текст] / Аристотель.- СПб.: Изд.
дом «Азбука-классика», 2007. - 352 с.
4.
Бахтин, М. М. Автор и герой: к философским основам
гуманитарных наук [Текст] / М.М. Бахтин. - СПб.: Азбука, 2000. – 125 с.
5.
Бабаянц, А. Несколько замечаний о категории смерти в
литературе [Текст] / А. Бабаянц. - Начало: сб. Ст. Вып. 5. М.: ИМЛИ РАН,
2002.- С. 52.
6.
Бавильский,
Д.
Шишкин
лес,
„Частный
корреспондент”
23.12.2010, http://www.chaskor.ru/article/shishkin_les_19083.
7.
Бланшо, М. Пространство литературы [Текст] / М. Бланшо. - М.:
Логос, 2002. - 288 с.
8.
Бицилли, П. М. Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого
(1928) [Текст] / П.М. Бицилли // Л. Н. Толстой: pro et contra. СПб.: РХГИ,
2000.- 475 с.
9.
Веселовский, А. Н. Историческая поэтика [Текст] / А.Н.
Веселовский. - М.: Изд-во ЛКИ, 2008. – 494 с.
10.
Доманский,
Потаенная
литература:
Ю. В. «Текст смерти Александра Башлачева.
исследования
и
материалы
[Текст]
/
Ю.В.
Доманский.- Вып. 2. Иваново: ИГУ, 2000. - 226 с.
11.
Дьякова, Е. Беседа с Михаилом Шишкиным, 3 октября 2005 Вне
игры на понижение [Текст] / Е. дьякова // Новая газета. — 2005. — №
06.10.2005.
12.
Иванов, И.И. Танатология [Текст] / И.И. Иванов. - М.: Владос,
2010. - 56 с.
64
13.
Иванов-Разумник, Р. В. О смысл жизни [Текст] / Р.В. Иванов-
Разумник, Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов. - М.: Тип. М. М. Стасюлевича.
- 1910. - 310 с.
14.
Казак, В. Смерть в творчестве Пушкина [Текст] / В. Казак. -
Новый журнал (Нью-Йорк). 2002. - Кн. 228. - 287 с.
Кочеткова, Н. Писатель Михаил Шишкин: "У Бога на Страшном
15.
суде не будет времени читать все книги" [Текст] / Н. Кочеткова // Известия.
— 2005. — № 22.06.
16.
Красильников, Р.Л. Танатологические мотивы в художественной
литературе: дисс. … канд. филос. Наук [Текст] / Р.Л. Красильников. - М.:
2011. – 544 с.
17.
Красильников,
Р.Л.
Нарративно-композиционные
функции
танатологических мотивов (на материале прозы Л.Н. Андреева) [Текст] / Р.Л.
Красильников. Критика и семиотика. Вып. 9. – Вологда, 2006. - С. 92 – 102
18.
Лашова, С.Н. Поэтика Михаила Шишкина: система мотивов и
повествовательные стратегии Автореферат диссертации на соискание ученой
степени кандидата филологических наук [Текст] / С.Н. Лашова. - Пермь,
2012. – 20 с.
19.
Липовецкий,
М.Н.
Паралогии.
Трансформации
(пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов
[Текст] / М.Н. Липовецкий. – Москва, 2008. - 530 с.
20.
Лотман, Ю. М. Смерть как проблема сюжета. Лотман Ю. М. и
тартуско-московская семиотическая школа [Текст] / Ю.М. Лотман. - М.:
Гнозис, 1994. - С. 417-430.
21.
Лотман, Ю. М. История и типология русской культуры [Текст] /
Ю.М. Лотман. - СПб.: Искусство-СПБ, 2002.- 768 с.
22.
Поляков, М. Я. Вопросы поэтики и художественной семантики
[Текст] / М.Я. Поляков. - М.: Сов. писатель, 1986. - 480 с.
65
23.
Постнов, О. Г. Пушкин и смерть: Опыт семантического анализа
[Текст] / О.Г. Постнов. - Новосибирск: Изд-во СО РАН. Научно-изд. Центр
ОИГГМ, 2000. - с.3
Пригодич, В. Волос Венеры, или Роман о… № 442, 11 сентября
24.
2005 г. - http://www.lebed.com/2005/art4309.htm
25.
Рейфман, И. Ритуализованная агрессия: дуэль в русской культуре
и литературе [Текст] / И. Рейфман. - М.: Новое литературное обозрение,
2002. - 336 с.
26.
Силантьев, И. В. Поэтика мотива [Текст] / И.В. Силантьев. - М.:
Языкис лавянской культуры, 2004. - 296 с
27.
Святополк-Мирский, Д. П. Веяниесмерти в предреволюционной
литературе [Текст] / Д.П. Святополк-Мирский // Русский узел евразийства.
Восток в русской мысли. М.: Беловодье, 1997. - С. 358-365.
28.
Тамарченко, Н.Д. Событие [Текст] / Н.Д. Тамарченко //
Литературоведческие термины (материалы к словарю). Вып. 2. Коломна,
1999. – 80 с.
29.
Томашевский, Б. В. Теория литературы. Поэтика [Текст] / Б.В.
Томашевский. - М.: Аспект Пресс, 2003. - 183 с.
30.
Тюпа, В. И. Нарратология как аналитика повествовательного
дискурса («Архиерей» А. П. Чехова) [Текст] / В.И. Тюпа. - Тверь: ТГУ,
2001.—58 с.
31.
Фесенко, Э. Я. Теория литературы [Текст] / Э.Я. Фесенко. - М.:
Едиториал УРСС, 2005. - 336 с.
32.
Церняк, У. Тема смерти в выговской литературе (первая
половина XVIII в.) [Текст] / У. Церняк // Выговская Поморская пустынь и ее
значение
в
истории
России:
сб.
науч.
ст.
и
материалов.
СПб.:
ДмитрийБуланин, 2003. - С. 120-128.
33.
Шишкин, М.П. «Не нужно писать о России и экзотических
русских проблемах», интервью Ан-не Грибоедовой, „Информационный
66
портал.
Фонд
«Русский
мир»”.
13.06.2010,
http://www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/interview/interview0064.html
34.
Шиманова, Е. Ю. Мотив смерти в прозе И. С. Тургенева [Текст] /
Е.Ю. Шиманов: дисс. ... канд. филол. наук. - Самара, 2006. - 156 с.
35.
Шкловский, В.Б. Энергия заблуждения: Книга о сюжете [Текст] /
В.Б. Шкловский. - М., 1981. – 108 с.
36.
Abaszewa, M. Стратегии и тактики михаила шишкина (к вопросу
о художественном методе) [Текст] / M. Abaszewa. -Permski Państwowy
Uniwersytet Pedagogiczny Perm, Rosja Polilog. Studia Neof i lologiczne nr 2. 2012 . – С 233- 241.
37.
Hughes, D. Culture and Sacrifice: Ritual Death in Literature and
Opera [Текст] / D. Hughes. - Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2007. XI - 313
p.
38.
Rehm, W. Der Todesgedanke in der deutschen Dichtung vom
Mittelalter bis zur Romantik [Текст] / W. Rehm. - Darmstadt: Wiss. Buchges.,
1967. IX. - 482 S.
МАТЕРИАЛ:
1. Шишкин, М.П Взятие Изматла. Издательство: Вагриус, 2007. – 425 с
2. Шишкин, М.П. Венерин волос. Издательство ACT, 2010. - 483 с.
3. Шишкин, М.П Письмовник . Издательство АСТ, 2012. – 378 с.