НАЧАЛА ХХI ВВ.

Лепишева Е. М.
ЧЕЛОВЕК И СОЦИУМ В ПЬЕСАХ Е. ПОПОВОЙ И РУССКОЙ
ДРАМАТУРГИИ КОНЦА ХХ – НАЧАЛА ХХI ВВ.
Ключевые
слова:
литературные
взаимосвязи,
социально-
экзистенциальная модель героя, «маргинальный герой», «преуспевающий
герой»,
социально-экзистенциальные
коллизии,
«постконфликтная»
ситуация, экзистенциальная ситуация.
In the end of ХХ and the beginning of ХХI centuries there was a cardinal
change of social and cultural paradigms, which led to «a mutation of stereotypes
deeply taken roots in Soviet period» [6, 5], valuable «accent changes», social
crisis. In their works E. Popova − Belarusian (Russian-speaking) writer − and
Russian writers (L. Petrushevskaya, A. Galin, L. Razymovskaya, A. Kazansev,
N. Kolyada, M. Arbatova) have addressed aesthetic searches of the new nature of
conflict and new hero who diagnoses this difficult epoch. In the article we will try
to single out the general and various in their plays, having paid attention to a
problem of the conflict and the hero that will give you the chance to investigate the
interaction of two Slavic literatures at rather-typological level.
Творчество Елены Поповой − одного из ведущих современных
писателей − стало примером устойчивых русско-белорусских литературных
взаимосвязей. Представляя современную белорусскую (русскоязычную)
драматургию
(А. Делендик,
С. Бартохова,
Н. Стешик,
Д. Балыко,
А. Курейчик), оно органично вписывается и в контекст русской драмы,
продолжающей развивать и эстетически модифицировать традиции «новой
волны» (Л. Петрушевская, А. Галин, Л. Разумовская, А. Казанцев, Н. Коляда,
М. Арбатова).
Типологическая близость с русской «поствампиловской» драматургией
отчетливо обозначилась в 1970-х – первой половине 1980-х гг., что
обусловлено общей социокультурной ситуацией Советского государства и
принадлежностью к одному творческому поколению.
1
В конце ХХ – начале ХХI вв. кардинальным изменениям подверглась
вся система мировоззренческих и эстетических координат, что закономерно
привело к обновлению художественной парадигмы литературы и сказалось в
драматургической практике как белорусского, так и русских авторов. В этот
период их художественные стратегии расходятся, развиваясь в русле
различных литературных направлений. Для творчества таких драматургов,
как
Е. Попова,
А. Галин,
Л. Разумовская,
Н. Коляда,
М. Арбатова,
приоритетной остается реалистическая парадигма. Художественная система
других
испытывает
активное
воздействие
модернизма
(А. Соколова,
С. Злотников, А. Казанцев, В. Арро1) и постмодернизма (Л. Петрушевская).
Однако их произведения конца ХХ – начала ХХI вв. все же сохраняют
определенные точки соприкосновения, обусловленные как собственно
литературными (органичное усвоение традиций «театра А. Вампилова»,
близость авторского мышления), так и внелитературными факторами
(принадлежность
к
одному
поколению,
общность
мировоззрения,
нравственно-этических позиций). Наиболее ярко типологические параллели
проявляются на уровне проблематики, отражающей стремления Е. Поповой и
ее русских коллег по-своему раскрыть актуальные проблемы постсоветской
действительности, среди которых − усложнившиеся взаимоотношения
человека и социума (выбор определенного социального действия в новых
условиях,
ценностная
и
культурная
переориентация,
потеря
самоидентичности).
Постсоветский человек в аспекте социального бытия стал объектом
исследования
представителей
различных
направлений
современного
социального и гуманитарного знания: социологии, социальной философии,
Последняя пьеса «Трагики и комедианты» создана В. Арро в 1990 г. («Театр», 1990, № 6), после чего он
оставил драматургию.
1
2
социальной психологии, антропологии, культурологии, литературоведения2.
В рамках драматургического дискурса эта проблема тесно связана с моделью
героя, являющегося центром художественного универсума пьесы, и типом
конфликта, лежащим в ее основе. Предложенные Е. Поповой и русскими
драматургами варианты их художественной интерпретации и будут
рассмотрены в данной статье.
Для белорусского и русских драматургов характерно общее авторское
видение системы «человек – социум», в основе которого – социальноэкзистенциальный
действительности
обретая
подход:
узнаваемые
экстраполируются
смысловую
перспективу.
на
Как
маркеры
проблемы
постсоветской
экзистенциальные,
следствие
−
социально-
экзистенциальная природа коллизий, превалирующих в их произведениях,
что позволяет передать через неприятие героем социального негатива
отнологическую неукорененность в системе мироздания, экзистенциальное
сознание «переходной эпохи». Обращение к коллизиям данного типа
приводит к утверждению соответствующей («социально-экзистенциальной»,
согласно
С. Гончаровой-Грабовской)
концепции
героя,
органично
сочетающей различные параметры: положение в обществе («невписанность»,
вытеснение на периферию) и экзистенциальное состояние (ощущения
смыслоутраты, неприкаянности, тотального одиночества).
В конце ХХ – начале XXI вв. в драматургию и театр приходит герой
постсоветский, посттоталитарный, диагностирующий эту сложную эпоху. В
В данном аспекте особенно интересны работы социологов Левады Ю. Homo Post-Soveticus / Ю. Левада //
Общественные науки и современность. – 2000. − № 6. – С. 5-18; Поповой И. Новые маргинальные группы в
российском обществе (теоретические аспекты исследования) / И. Попова // СОЦИС. – 1999. − № 70. – С. 6271; философа Мамардашвили М. К. Философия и свобода / М. К. Мамардашвили. // Как я понимаю
философию. − М.: «Прогресс - К», 1992. − 415 с.; культуролога Дубина Б. В. Слово – письмо – литература /
Б. В. Дубин. – М.: НЛО, 2001. – 412 с.; антрополога Бойм С. Общие места / С. Бойм. – М.: НЛО, 2002 – 310
с.; литературоведов Заманской В. В. Экзистенциальная традиция в русской литературе ХХ века /
В. В. Заманская. – М.: Флинта: Наука, − 2002. – 302 с.; Гончаровой – Грабовской С.Я. Комедия в русской
драматургии конца ХХ – начала ХХI века.: учеб. пособие / С.Я. Гончарова – Грабовская. – М.: Флинта:
Наука, 2006. – 280 с. и многих других.
2
3
типологическом
ряду
явно
доминируют
«маргиналы»,
социальными
параметрами которых стали состояние «выброшенности» из общественного
бытия, размывание ценностных ориентаций, растущая апатия, а устойчивыми
модусами духовно-психологического состояния – тревога, одиночество,
отчаяние, потеря самоидентичности.
Среди
неудачник»,
них
выделяется
подчеркнуто
мировоззренчески
негероический
ориентированный
на
«маргиналпрошлое,
испытывающий растерянность в новых социально-экономических условиях.
Амбивалентность его смысловых определений состоит в том, что, будучи
органичным порождением социальной действительности
«застойного»
времени («двойное сознание»3, нравственный релятивизм, рефлексивная
психология), он одновременно выступает ее жертвой. Снижая уровень
социальной стратификации, «маргинал – неудачник» подчиняется условиям
современного рынка труда, становится «рыночным человеком» (термин
Э. Фромма). Так, сотрудники института продают турбины («Прощание с
Родиной» Е. Поповой), бывший ученый работает собачьим парикмахером
(«Сирена и Виктория» А. Галина), знаменитый космонавт − личным пилотом
богатого нувориша («Рандеву в Море Дождей» А. Галина).
Особое место занимают элитные «маргиналы-неудачники» – бывшие
партийные функционеры и члены их семей, чьи социальные перспективы
безысходны. Среди них – семья престарелого генерала («Баловни судьбы»
Е. Поповой), дети представителей номенклатуры («Спортивные сцены 1981
года» Э. Радзинского), учитель Ромашов («Седьмая степень свободы»
В. Рысева).
Отдельную типологическую разновидность представляют «маргиналыэмигранты», ищущие себя за границей, энергичные и предприимчивые,
Кормер, В. Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура / В. Ф. Кормер // Вопросы философии. –
1989. − № 9. – С. 65.
3
4
идущие на компромисс с собственной совестью. Их судьбы моделируются в
двух векторах: одни настойчиво пытаются самоутвердиться в новой
социокультурной среде («Титул» А. Галина, «Прощание с Родиной»
Е. Поповой, «По дороге к себе» М. Арбатовой), другие – погибают там
(«Домой» Е. Поповой, «Бегущие странники» А. Казанцева).
В пьесах исследуемого периода большое распространение получил
«маленький человек-маргинал». К этому типу относятся люмпенизированные,
деклассированные слои общества (проститутки, бывшие заключенные,
безработные, бездомные): «Срок проживания окончен» М. Ворфоломеева,
«Ништяк!» Л. Проталина. Воплощают его и постсоветские пенсионеры,
оказавшиеся в нищете и одиночестве: «Листопад. Андерсен» Е. Поповой,
«Владимирская площадь», Л. Разумовской, «Персидская сирень» Н. Коляды.
Пьеса Е. Поповой «Тонущий дом» синтезирует обозначенные тенденции,
показывая представителей различных социально незащищенных слоев
(«афганец», мать-одиночка, нищие молодожены, пенсионеры), раскрывая их
судьбы в драматическом ключе, не лишенном трагического аккорда.
Иное
аксеологическое
измерение
представлено
«героями
преуспевающими», нашедшими собственную «нишу» в постсоветском
социуме. Социологи обозначили два полюса мифов о новом социальном
типе: «благостный», интерпретирующий успешного предпринимателя как
«незаурядного интеллектуала, пришедшего в бизнес из сферы науки», и
негативный,
представляющий
его
как
необразованного
нувориша,
обогатившегося нечестным путем [4, 187]. Как показала творческая практика
драматургов, в массовом сознании явно доминирует «негативный» вариант,
получивший широкое распространение в комедиях «Нужен муж для
поэтессы», «Ал-ла-ла-ум!», «Крекс! Фекс! Пекс!» Е. Поповой, «Дурацкая
жизнь» С. Злотникова, «Сирена и Виктория» А. Галина.
Как видим, белорусский и русские драматурги напряженно ищут
нового героя, духовно-психологическое состояние и мотивы поступков
5
которого перекликались бы с массовым сознанием «переходной эпохи»,
оказались бы близки и понятны современному зрителю. Однако их
творческие задачи сосредоточены не только на социально-психологическом
портрете
героя,
но
на
прояснении
его
жизненных
обстоятельств,
экзистенциальной стратегии, места в онтологической триаде «человек –
социум – мир». С этой целью они моделируют социально-экзистенциальные
коллизии, позволяющие полноценно раскрыть характер героя и способ его
взаимоотношений с социумом и миром.
Коллизии этого типа лежат в основе неразрешимого, субстанциального
конфликта, осмысленного как неизменное свойство воссоздаваемой жизни.
Именно такой конфликт сложился в произведениях Е. Поповой и русских
авторов советского периода и остался актуальным в конце ХХ – начале ХХI
вв., будучи наиболее приемлемым для отображения социального кризиса и
мировоззренческого тупика, поразивших постсоветского человека.
Однако в контексте «переходной эпохи» он подвергается существенной
модификации. Так, актуализируется «внешний» план выражения конфликта,
происходит возвращение в драму конфликтной модели «герой – социум» (в
отличие от преобладавшей в конце 1970-х модели «герой – быт»). Стремясь
максимально точно зафиксировать перестроечные, а затем и постсоветские
реалии, драматурги продемонстрировали жесткий взгляд на социум, интерес
к ранее табуированным сторонам жизни, нередко прибегая к элементам
неонатурализма, «черного реализма». Наиболее яркие примеры представлены
в пьесах Е. Поповой («Маленькие радости живых»), Л. Петрушевской
(«Темная комната»), А. Казанцева («Бегущие странники»), Н. Коляды
(«Сказка и мертвой царевне»), Л. Разумовской («Конец восьмидесятых»).
Однако
социальный
пласт
не
исчерпывает
сферу
проявления
конфликта, структура которого многомерна и включает различные уровни
(бытовой, социальный, бытийный). Конфликт проявляется как кризис
частной жизни, осознается как эстетическое отражение общественных
6
противоречий, имеет универсальный, метафизический план, связанный с
экзистенциальной проблематикой (бытие человека, его судьба).
Драматурги показывают неразрешимость противоречий, с которыми
сталкиваются
герои,
диктуемую
самой
жизнью,
что
приводит
к
неспособности преобразовать исходное сюжетное положение, поэтому и
конфликт в современной драме «остается на уровне ситуации, демонстрации
этой ситуации, существования персонажей в этой ситуации» [5, 25].
Переводя социально-экзистенциальную коллизию в «сюжетное измерение»,
мы
выделяем
«постконфликтную»4
и
экзистенциальную
ситуации,
способствующие выявлению определенных модусов взаимоотношений
человека и социума (а через них – человека и мира). В «постконфликтной»
ситуации ярче проявляется обусловленность внешними (прежде всего
социальными) обстоятельствами, укорененными в прошлом, тогда как
экзистенциальная ситуация предполагает выбор своей судьбы «здесь и
сейчас».
Прибегая к «постконфликтной» ситуации, Е. Попова и ее русские
коллеги
воссоздают
последствия
социального
отчуждения
героя,
нравственно-духовной недостаточности, что и определило его жизненное
«фиаско» к началу сценического действия. Это позволяет обнаружить
непреодолимый субстанциальный конфликт во внешне не примечательных
сферах обыденной жизни, среди которых явно доминируют социальнобытовая и социально-нравственная.
В одних пьесах конфликт проявляется через «повседневно-обыденную
экзистенцию» [2, 94], в других − отражает социально-нравственные коллизии
эпохи. Первая группа представлена произведениями Е. Поповой («Баловни
судьбы», «Прощание с Родиной», «Странники в Нью-Йорке»), А. Галина
Каблукова Н. В. Поэтика драматургии Л. Петрушевской: Дисс. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Н. В.
Каблукова. − Томск, 2003. – 225 с.
4
7
(«Чешское фото», «Сирена и Виктория»), Н. Коляды («Канотье»). Их
сюжетная
канва
постсоветского
раскрывает
социума
эмпирическую
(материальные
сферу
представителей
затруднения,
социальная
бесперспективность, отсутствие личного пространства, кризис семьи),
выстраивая проекцию на проблемы бытия.
Вторая группа пьес затрагивает проблемы социума в нравственнофилософском аспекте. Конфликт, лежащий в их основе, обусловлен
несоответствием духовных запросов героев «условиям социальной жизни, не
имеющим нравственного оправдания» [9, 212]. Яркие примеры находим в
творчестве Е. Поповой («Дети галактики», «Листопад. Андерсен»), А. Галина
(«Рандеву в Море Дождей»), А. Казанцева («Бегущие странники»), В. Арро
(«Трагики и комедианты»), Н. Коляды («Персидская сирень»).
Таким образом, в пьесах, выстроенных на «постконфликтной»
ситуации, на внешнесобытийном уровне векторы развития конфликта −
«герой – быт», «герой – социум», а на уровне подтекста он функционирует
как непреодолимое противостояние человека и «переходного времени».
Типологическое
отличие
состоит
в
решении
«внутреннего»
(психологического) конфликта. В большинстве своем персонажи русских
драматургов
не
эгоцентричными,
преодолевают
тогда
как
экзистенциальный
Е. Попова
и
кризис,
Н. Коляда
оставаясь
допускают
его
благополучное решение. При этом их герои воплощают различные
социально-экзистенциальные
неустойчивость
(герои
стратегии:
Н. Коляды)
и
сомнение,
верность
фундаментальную
собственной
судьбе,
примирение с неблагоприятными обстоятельствами (герои Е. Поповой).
Помимо
«постконфликтной»
ситуации,
условием
проявления
субстанциального конфликта «человек – социум», «человек – мир»
становится
обострению
ситуация
этого
экзистенциальная,
неразрешимого
способствующая
онтологического
крайнему
противостояния,
адекватно передающая маргинальное положение современного человека. При
8
этом усиливается обостренно-эмоциональное восприятие социума (и шире –
мира) как антагониста, «явленного человеку в неведомой доселе тревожности
и чуждости, угрозе и опасности» [1, 60], что определяет отчетливый
трагический характер конфликта: он, как правило, завершается гибелью
героя (физической или моральной).
Моделирование экзистенциальной ситуации происходит в рамках двух
моделей: «некритической» и «критической»5. Первая модель возникает в
пьесах, где социально-исторические катаклизмы фактически не угрожают
герою,
но
способствуют
тотальному
неприятию
мира,
кажущегося
дисгармоничным, враждебным, «чужим». Это мир, где безнаказанное
попрано
человеческое
достоинство
(«Маленькие
радости
живых»
Е. Поповой), отсутствует творческая самореализация («…Sorry» А. Галина),
где человек угнетен нищетой («Собачий пир» В. Мережко), тотальным
одиночеством («Рогатка», «Мурлин Мурло» Н. Коляды). Многочисленные
проявления социального негатива воплощают «постутопическое состояние
времени и человека» [7, 43].
В конце ХХ – начале ХХI вв. все чаще появляются пьесы, выстроенные
на
экзистенциальной
ситуации
«критического»
характера,
где
«противостояние личности и социума доведено до логической контроверзы,
до отказа от признания функций человеческого разума, до разрыва двух
ипостасей человека – его индивидуального и социального начал» [3, 14]. При
этом акцентируются не столько социальные связи личности, сколько ее
«расколотое» сознание как следствие метафизической неприкаянности, а
основным эстетическим принципом становится усиление художественной
условности, поэтика абсурда.
Подробнее см. Сипко Ю. Н. Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века: Дис. ...
канд. филол. наук: 10.01.01 / Ю. Н. Сипко. – Ставрополь, 2006. – 244 с.
5
9
В качестве «критической» ситуации выступают парадоксальные
события (встреча с инопланетянином, реинкарнация в триптихе Е. Поповой
«Истории странного мира», конец света в пьесе Н. Коляды «Затмение»,
переживание
смерти
в
цикле
Л. Петрушевской
«Темная
комната»),
насильственное ограничение свободы («Завтрак на траве» Е. Поповой,
«Аномалия» А. Галина), потоп («Тонущий дом» Е. Поповой, «Корабль
дураков» Н. Коляды).
Если в произведении Е. Поповой абсурд возникает только на уровне
содержания, то в пьесах ее русских коллег − на уровне формы, будучи
основополагающим
принципом
авторского
видения
«бытия-в-мире»,
лишенного «веры в высший смысл и надличностную цель человеческого
существования» [8, 231] (особенно это характерно для Л. Петрушевской).
Как
представляется,
органичное
сочетание
реалистического
и
абсурдистского кодов в пьесах Е. Поповой, потенциально возможное
разрешение психологических противоречий, которое демонстрируют ее
герои,
свидетельствуют
о
более
оптимистическом
мировосприятии,
толерантной позиции драматурга, отражающей белорусскую ментальность
(терпение, примирение с обстоятельствами, поиск опоры во внутреннем
мире). Таким образом, расстановка акцентов в процессе моделирования героя
и
конфликта
определяется
национально-ментальными
особенностями
видения постсоветского человека в его социальном бытии, присущими
белорусскому и русским авторам.
Литература:
1.
Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма / Пер. С. Э. Никулина //
О. Ф. Больнов. − СПб.: Лань, 1999. – 222 с.
2.
Вербицкая Г. Я. Отечественная драматургия 70 - 90-х гг. ХХ века в
контексте чеховской поэтики: дисс. ... канд. искусствоведения: 17.00.01 / Г. Я. Вербицкая.
– М., 2008. – 173 с.
3.
Денисова Т. Н. Экзистенциализм и современный американский роман /
Т. Н. Денисова. – Киев: Навукова думка, 1985. – 249 с.
10
4.
Дубнова М. Театральная публика девяностых: бывшие, небогатые и
немолодые / М. Дубнова // Знамя. – 2003. − № 2. – С. 178-189.
5.
Журчева О. Природа конфликта в новейшей драме ХХI века / О. Журчева //
Новейшая драма ХХ – ХХI вв.: проблема конфликта: материалы науч.-практ. Семинара,
12-13 апреля, г. Тольятти / сост. и отв. ред. Т. В. Журчева. – Самара: Универс групп, 2009.
– С. 18-27.
6.
Левада Ю. Homo Post-Soveticus / Ю. Левада // Общественные науки и
современность. – 2000. − № 6. – С. 5-18.
7.
Липовецкий М. «Свободы черная работа»: об «артистической прозе» нового
поколения / М. Липовецкий // Вопросы литературы. – 1989. - № 9. – С. 3-45.
8.
Степанян К. Реализм как заключительная стадия постмодернизма /
К. Степанян // Знамя. – 1992. - № 9. – С. 231-238.
9.
Чепурина В. В. Культурная обусловленность драматического конфликта (на
материале русской драматургии советского периода): Дис. … канд. культурологии:
24.00.01 / В. В. Чепурина. – Кемерово, 2006. – 245 с.
11