Васильева Е.В., Богаченко Д.А., Воронеж, КАРНАВАЛ КАК

реклама
Васильева Е.В., Богаченко Д.А.
ВГПУ, Воронеж
Карнавал как преодоление повседневности в романе Виктора Гюго
«Собор Парижской Богоматери»
В марте 1831 года в свет вышла книга французского писателя Виктора Гюго
«Собор Парижской Богоматери», которая пользовалась огромным успехом у
читателей и критиков. В дальнейшем роман неоднократно переиздавался и
переводился на другие языки. События, описанные в нём, разворачиваются в конце
XV века, а именнов 1482 году, во Франции. Огромную роль играет желание автора
преодолеть пренебрежительное отношение к средневековью.
Интерес романтиков к средним векам во многом возник как реакция на
классицистическую сосредоточенность на античности. Средневековье привлекало
романтиков своей необычностью, своей противоположностью буржуазной жизни
и
тусклому
обыденному
существованию.
Здесь
можно
было встретиться,
считали романтики, с цельными, большими характерами, сильными страстями,
подвигами и мученичеством во имя убеждений. Все это воспринималось еще
в ореоле некой таинственности, связанной с недостаточной изученностью средних
веков, которая восполнялась обращением к народным преданиям и легендам,
имевшим для писателей-романтиков особое значение.
Несмотря на то, что роман написан в XIX веке, в нем полностью передается
действительность того времени. Известно, что автор перед тем как написать роман,
долгое время занимался изучением литературы и истории того периода, чтобы
довольно точно передать дух средневекового Парижа. М. И. Толмачев в своей
работе «Свидетель века Виктор Гюго» утверждает, что исследователи средневековья
проверили "документацию" Гюго и не смогли
найти
в ней серьезных
погрешностей, несмотря на то, что писатель не всегда черпал свои сведения из
первоисточников [Толмачев: 13].
Жизнь средневекового человека проходила в непосильной работе, в жестокой
борьбе за существование. Небольшой грош был наградой за работу, но этими
деньгами трудно было прокормить многодетную семью. Тяготы и бедствия были
частыми
спутниками
рабочего
населения.
Монотонность
обыденного
существования преодолевалась в период праздников и карнавалов. « Способность
самозабвенно радоваться чаще встречается у тех, кто знаком с тяжким трудом и
горькой нуждой. Грозная реальность, рождавшая чувство неуверенности и
нестабильности, мучительные стороны бытия и боязнь загробного возмездия
временно отступали перед необузданной праздничной стихией, - пишет известный
специалист по истории средневековой культуры В.П. Даркевич. - Праздник снимал
внутреннюю напряженность» [Даркевич:3].
Произведение
начинается
с
шумного
народного
гуляния.
Это
было
«…празднество, объединявшее с незапамятных времён Крещения с праздником
шутов» [Гюго:18]. Гюго специально выбирает год, когда календарь воссоединил эти
два
праздника,
чтобы
усилить
противопоставление.
«Праздники
дураков
справлялись школярами и низшими клириками в день св. Стефана, на Новый год, в
день «невинных младенцев», в «богоявление», в Иванов день. Праздники эти
первоначально справлялись в церквах и носили вполне легальный характер, потом
они стали полулегальными, к исходу же средневековья и вовсе нелегальными. Но
они продолжали существовать на улицах, в тавернах, влились в масленичные
увеселения. Особую силу и упорство праздник дураков проявлял именно во
Франции. Праздники дураков в основном носили характер пародийнойтравестии
официального
культа,
сопровождались
переодеваниями
и
маскировками,
непристойными танцами. Особенно необузданный характер эти увеселения низшего
клира носили на новый год и в праздник богоявления [Гуревич: 133]. Праздник
шутов - это некая пародия на церковную службу, где Папа Римский – король
шутов.В «Соборе Парижской Богоматери» этим лицом является Квазимодо. Очень
важно, что празднество проходит в Дворце правосудия. Автор соотносит выбор
короля шутов, с общественной правдой судебного дела. Возникает вопрос, почему
именно пародия на церковь? Ответ связан с определенными историческими
реалиями. Как повествует нам Гуревич, в XV веке христианская церковь играла не
последнюю роль в системе крепостного гнета. Монастыри и церкви владели
огромными землями и множеством крестьян, которых церковники жестоко
эксплуатировали. Жители платили духовенству бесконечные поборы. Да и в XV
веке уже прекрасно народ видел ложь «святых отцов», которые говорили «о
равенстве людей перед богом», «о милосердии господнем», а на деле только
добивались мирских благ [Гуревич:170].Поэтому свою ненависть к церкви народ
выразил в праздничном гулянии. В романе это
неоднократно подчеркнуто
выражениями «папа шутов» (не король, как это было принято в период зарождения
праздника, а папа – пародия на Папу Римского), «выражения лица, придуманные
религией», «святой отец» по отношению к Квазимодо, братство шутов (святое
братство) и т.д.
Таким образом, главная идея праздника шутов – инверсия
общественного статуса.
Выбор папы шутов, как пишет В.П.Даркевич, часто сопровождался посадкой
майского дерева [Даркевич:123]. Гюго показывает, что парижане могли выбирать
между «потешными огнями, церемонией посадки майского деревца и мистерией»
[Гюго: 18]. Посадка майского дерева – это знамение скорого прихода теплой поры,
проводы зимы и встреча весны. Посадка майского дерева всегда требовала выбора
короля. Еще в далеком прошлом, люди верили, что после того, как майское дерево
посадили, к ним должно обязательно явиться весеннее божество, обойти все
владения и передать матушке Весне, что все готово к перевоплощению. В средние
века взгляды поменялись: жители сами назначали это «божество» в качестве короля
шутов, так как смех, который всегда сопровождал его, являлся символом
обновления [Даркевич: 124.]. Неслучайно Квазимодо вместе со своей свитой
объезжает территорию от Дворца до Гревской площади: «Трудно изобразить
выражение той гордой и набожной радости, которая все время, пока процессия
двигалась от Дворца к Гревской площади, освещала безобразное и печальное лицо
Квазимодо» [ Гюго:77]. Но в то же время Квазимодо для всего народа «дьявол во
плоти»: « Вот дьявол! – сказал Робен Пуспен – Поглядишь на него – горбун. Пойдет
– видишь, он хромой. Взглянет на вас – кривой. Заговоришь с ним – он глухой». Но,
несмотря на свое уродство, Квазимодо чист и прекрасен душой.
Широкий круг образов предстает перед читателями. Здесь и пестрая толпа
горожан и горожанок, и фламандские купцы, и ремесленники, прибывшие в
качестве послов во Францию, и кардинал Бурбонский, также школяры из
университета, нищие, королевские стрелки, уличная танцовщица Эсмеральда и
фантастически уродливый звонарь собора Квазимодо. Перед нами толпа разных
рангов и социальных положений. Она «подобно водам, выступавшим из берегов,
постепенно вздымалась вдоль стен…» [Гюго: 24], но в этой толпе еще нет единого
целого, поглощающего, что свойственно карнавалу, т. к. между людьми есть ранги,
статусы. В общем шуме часто проскальзывают имена того или иного озорника,
посла или герцога. Яркими и активными участниками праздника в средневековье
являлись школяры, студенты, клирики.
На них полностью переносились все
праздничные привилегии, установленные традицией для смеха, шутки: «…на беду
школяр Жеанс с высоты своего столба заметил нищего и его гримасы. Безумный
смех разобрал молодого повесу, и он, не заботясь о том, что прерывает
представление и нарушает всеобщую сосредоточенность, задорно крикнул….»
[Гюго:38]. В основном бранные слова и выражения вырываются именно у этих
людей. Гюго в романе так же не упускает этого момента «крест честной», «бестия»
часто слышится во всеобщем крике. Во всем этом шуме нет общего действия,
которое связало бы всех воедино: « …давка, нетерпение, скука, дозволенные в этот
день, зубоскальство и озорство, возникающие по всякому пустяку, ссоры, будь то
соседство слишком острого локтя или подбитого гвоздями башмака, усталость от
долгого ожидания…» [Гюго:24].
Один из самых крупных исследователей
карнавальной жизни – М. М. Бахтин писал: «Карнавал не разделяет его участников
по социальному положению. Его не созерцают, – в нем живут, и живут все, потому
что по идее своей он всенароден… Во время карнавала можно жить только по его
законам, то есть по законам карнавальной свободы» [Бахтин:12]. Карнавальная
жизнь делает людей равными друг перед другом, воссоединяет толпу в единое
целое: « Большая зала превратилась в чудовищное горнило бесстыдства и веселья…
Все вместе выло и орало» [Гюго: 57]. Перед нами уже не толпа, а единый организм,
способный действовать.
У Гюго Карнавалу предшествует мистерия, а именно мистерия под названием
«Праведный суд Пречистой Девы Марии». Мистерия – это драматизированное
представление, изображающие страсти Христовы. Так как печатных книг еще не
было, а народ был мало просвещен о действиях и поступках Иисуса, церковь
ставила театрализованное представление, для того, чтобы привить любовь к вере.
Интересен тот факт, что мистерию играли на латинском языке, а безграмотный
рабочий народ не знал этого мертвого языка, поэтому и не понимал, о чем шла речь
[Колязин:46]. Толпа в «Соборе…»
начинает скучать: «Многие парижане
довольствуются зрелищем самих зрителей, и даже стена, за которой что-либо
происходит, уже представляет для них предмет, достойный любопытства»
[Гюго:20].
Гюго
ловко
пишет
о
том,
что
церковные
службы
своей
продолжительностью и высокими нравоучениями пугают публику. А что остается
делать народу, который пришел отдохнуть от повседневности? Смотреть на игру
актеров, не понимая смысла сказанных слов? Предложение чулочника – мэтра
Копеноль выбрать папу шутов нашло одобрение у всех присутствующих. На этом
судьба моралите была обречена на провал.
Система персонажей и сюжета строится по принципу контраста. Недаром автор
«Собора» превозносит У. Шекспира за то, что “он простирается от одного полюса к
другому”, за то, что у него “комедия разражается слезами, из рыданий рождается
смех”[Толмачев: 24]. Весь роман опирается на контраст: красавица Эсмеральда –
урод Квазимодо, естественность души Эсмеральды и искусственность Флер-де-Лис,
начитанность монаха Клода Фролло – безграмотность церковного звонаря
Квазимодо, празднество в начале произведения и
бунт в его завершении, и,
наконец, праздник шута и священный праздник церкви Крещение.
В этой системе образов король есть шут. Его всенародно избирают, его затем
всенародно же осмеивают, ругают и бьют, когда время его царствования пройдет.
Квазимодо выбирают шутом единодушно, за его гротескное тело. Гротескное тело –
становящееся тело. Оно никогда не готово, не завершено: оно всегда строится,
творится [Бахтин:414]. Кривой, слепой на один глаз, глухой, горбатый – таким
предстает перед нами главный герой. Его гротескное тело - лучший карнавального
папы. Но Квазимодо сам не понимает, почему его так возвышают. Шутом его
сделала природа поневоле. Он не умеет играть, притворяться, лукавить, зато у него
чистое сердце и красивая душа. «Все шуты и дураки являются носителями особой
жизненной формы, реальной и идеальной одновременно. Они находятся на границах
жизни и искусства: это не просто чудаки или глупые люди, но это и не комические
актеры»,- говорит нам Бахтин [Бахтин: 220]. Квазимодо видит рукоплескания в его
адрес, ему приятно столь большое внимание к его фигуре, но он не любит толпу,
которая его окружает: «Квазимодо смаковал приветствие толпы, которую ненавидел
за её ненависть к себе» [Гюго:77]. Квазимодо – несознающий свое положение шут.
В этом и заключается трагизм его положения.
Гюго обращается к
карнавалу для того, чтобы показать свободолюбивый
характер французского человека. В карнавальной жизни раскрываются традиция
веселья, радости. Его интересуют мировоззрения человека этой эпохи, их
изменение, по сравнению с XVIII веком. Он ощущает, что в современной ему
Франции тоже назревают значительные общественные изменения, которые берут
свои начала в средневековье. И причины этих изменений он ищет в то далекое
время.
Литература:
1. Бахтин. М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и
ренессанса / М.М. Бахтин. – М.: Художественная литература, 1965. – 542с.;
2.Даркевич В. П. Народная культура средневековья: светская праздничная жизнь
в искусстве 9 -15 вв. / В.П. Даркевич. -М.: Наука, 1988.-344с.;
3.Гюго В. Собор Парижской Богоматери: роман/ Виктор Гюго. – М.: Эскомо,
2011. -656с.;
4.Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры /А.Я. Гуревич. - М.:
Искусство, 1981. – 359 с.;
5. Колязин. В.Ф. От мистерии к карнавалу: Театральность немецкой религиозной
и площадной сцены раннего и позднего средневековья / В.Ф.Колязин. – М.: Наука,
2002. – 208с.;
6. Толмачев М. В. Собрание сочинений в 6т., т1./ Толмачев М. В. – М.: Правда,
1988. 1-34 с.
Скачать