Юрий Моор-Мурадов Отпуск частного детектива
реклама
Сверхновый литературный журнал «Млечный Путь» Выпуск 21 Содержание: Илья Варшавский Андрей Буторин Ольга Листопад Юрий Моор-Мурадов Эльвира Вашкевич Михаил Парфенов Владимир Протопопов Петля гистерезиса Ключники (начало) Сотворяющий (начало) Отпуск частного детектива Мертвая черепашка Клинический случай Основное отличие * * * Илья Варшавский Петля гистерезиса Хранитель Времени был тощ, лыс и высокомерен. На его лице навсегда застыло выражение, какое бывает у внезапно разбуженного человека. Сейчас он с явным неодобрением глядел на мужчину лет тридцати, расположившегося в кресле напротив стола. Мощные контактные линзы из синеватого стекла придавали глазам незнакомца необычную голубизну и блеск. Это раздражало Хранителя, он не любил ничего необычного. Посетитель обернулся на звук открывшейся двери. При этом два блика - отражение света настольной лампы - вспыхнули на поверхности линз. Хранитель, не поворачивая головы, процедил: - Принесите мне заявление... э... - Курочкина, - подсказал посетитель, - Курочкина Леонтия Кондратьевича. - Курочкина, - кивнул Хранитель, - вот именно Курочкина. Я это и имел в виду. - Сию минуту! - Секретарша осторожно прикрыла за собой дверь. Курочкин вынул из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку. - Разрешите? Хранитель молча указал на пепельницу. - А вы? - Не курю. - Никогда не курили? - спросил Курочкин просто так, чтобы заполнить паузу. - Нет, дурацкая привычка! - Гм... - Гость поперхнулся дымом. Хранитель демонстративно уткнулся носом в какие-то бумаги. «Сухарь! - подумал Курочкин. - Заплесневевшая окаменелость. Мог бы быть повежливее с посетителями». Несколько минут он с преувеличенной сосредоточенностью пускал кольца. - Пожалуйста! - Секретарша положила на стол Хранителя синюю папку с надписью: «Л.К.Курочкин». - Больше ничего не нужно? - Нет, - ответил Хранитель, не поднимая головы. - Там, в приемной, еще кто-нибудь есть? - Старушка, которая приходила на прошлой неделе. Ее заявление у вас. - Экскурсия в двадцатый век? - Да. Хранитель поморщился, как будто у него внезапно заболел зуб. - Скажите, что сейчас ничего не можем сделать. Пусть наведается через месяц. - Она говорит... - неуверенно начала секретарша. - Я знаю все, что она говорит, - раздраженно перебил Хранитель. - Объясните ей, что свидания с умершими родственниками Управление предоставляет только при наличии свободных мощностей. Кроме того, я занят. Вот тут, - он хлопнул ладонью по папке, - вот тут дела поважнее. Можете идти. Секретарша с любопытством взглянула на Курочкина и вышла. Хранитель открыл папку. - Итак, - сказал он, полистав несколько страниц, - вы просите разрешения отправиться в... э... в первый век? - Совершенно верно! - Но почему именно в первый? - Здесь же написано. Хранитель снова нахмурился: - Написано - это одно, а по инструкции полагается личная беседа. Сейчас, - он многозначительно взглянул на Курочкина... - вот сейчас мы и проверим, правильно ли вы все написали. Курочкин почувствовал, что допустил ошибку. Нельзя с самого начала восстанавливать против себя Хранителя. Нужно постараться увлечь его своей идеей. - Видите ли, - сказал он, стараясь придать своему голосу как можно больше задушевности, - я занимаюсь историей древнего христианства. - Чего? - Христианства. Одной из разновидностей религии, некогда очень распространенной на Земле. Вы, конечно, помните: инквизиция, Джордано Бруно, Галилей. - А-а-а, - протянул Хранитель, - как же, как же! Так, значит, все они жили в первом веке? - Не совсем так, - ответил ошарашенный Курочкин. - Просто в первом веке были заложены основы этого учения. - Джордано Бруно? - Нет, христианства. Некоторое время Хранитель сидел, постукивая пальцами о край стола. Чувствовалось, что он колеблется. - Так с кем именно вы хотите там повидаться? - прервал он, наконец, молчание. Курочкин вздрогнул. Только теперь, когда дело подошло к самому главному, ему стала ясна вся дерзость задуманного предприятия. - Собственно говоря, ни с кем определенно. - Как?! - выпучил глаза Хранитель. - Так какого черта?.. - Вы меня не совсем правильно поняли! - Курочкин вскочил и подошел вплотную к столу. - Дело в том, что я поставил себе целью получить неопровержимые доказательства... ну, словом, собрать убедительный материал, опровергающий существование Иисуса Христа, - Чье существование? - Иисуса Христа. Это вымышленная личность, которую считают основоположником христианского учения. - Позвольте, - Хранитель нахмурил брови, отчего его лоб покрылся множеством мелких морщин. Как же так? Если тот, о ком вы говорите, никогда не существовал, то какие же можно собрать доказательства? - А почему бы и нет? - А потому и нет, что не существовал. Вот мы с вами сидим здесь в кабинете. Это факт, который можно доказать. А если б нас не было, то и доказывать нечего. - Однако же... - попытался возразить Курочкин. - Однако же вот вы ко мне пришли, - продолжал Хранитель. - Мы с вами беседуем согласно инструкции, тратим драгоценное время. Это тоже факт. А если бы вас не было, вы бы не пришли. Мог ли я в этом случае сказать, что вы не существуете? Я вас не знал бы, а может, в это время вы бы в другом кабинете сидели, а? - Позвольте, позвольте! - вскричал Курочкин. - Так же рассуждать нельзя, это софистика какая-то! Давайте подойдем к вопросу иначе. - Как же иначе? - усмехнулся Хранитель. - Иначе и рассуждать нельзя. - А вот как. - Курочкин снова достал сигарету и на этот раз закурил, не спрашивая разрешения. - Вот я к вам пришел и застал вас в кабинете. Так? - Так, - кивнул Хранитель. - Но могло бы быть и не так. Я бы вас не застал на месте. - Если б пришли в неприемное время, - согласился Хранитель. - У нас тут на этот счет строгий порядок. - Так вот, если вы существуете, то секретарша мне бы сказала, что вы просто вышли. - Так... - А если бы вас не было вообще, то она и знать бы о вас ничего не могла. - Вот вы и запутались, - ехидно сказал Хранитель. - Если б меня вообще не было, то и секретарши никакой не существовало бы. Зачем же секретарша, раз нет Хранителя? Курочкин отер платком потный лоб. - Неважно, - устало сказал он, - был бы другой Хранитель. - Ага! - Маленькие глазки Хранителя осветились торжеством. – Сами признали! Как же вы теперь будете доказывать, что Хранителя Времени не существует? - Поймите, - умоляюще сказал Курочкин, - поймите, что здесь совсем другой случай. Речь идет не о должности, а о конкретном лице. Есть евангелические предания, есть более или менее точные указания времени, к которым относятся события, описанные в этих преданиях. - Ну, и чего вам еще нужно? - Проверить их достоверность. Поговорить с людьми, которые жили в это время. Важно попасть именно в те годы. Ведь даже Иосиф Флавий... - Сколько дней? - перебил Хранитель, - Простите, я не совсем понял... - Сколько дней просите? Курочкин облегченно вздохнул. - Я думаю, дней десять, - произнес он просительным тоном. – Нужно побывать во многих местах, и, хотя размеры Палестины... - Пять дней. Хранитель открыл папку, что-то написал размашистым почерком и нагнулся к настольному микрофону: - Проведите к главному хронометристу на инструктаж! - Спасибо! - радостно сказал Курочкин. - Большое спасибо! - Только там без всяких таких штук, - назидательно произнес Хранитель, протягивая Курочкину папку. - Позволяете себе там черт знает что, а с нас тут потом спрашивают. И вообще воздерживайтесь. - От чего именно? - Сами должны понимать. Вот недавно один типчик в девятнадцатом веке произвел на свет своего прадедушку, знаете, какой скандал был? Курочкин прижал руки к груди, что, по-видимому, должно было изобразить его готовность строжайшим образом выполнять все правила, и пошел к двери. - Что ж вы сразу не сказали, что вас направил товарищ Флавий? – крикнул ему вдогонку Хранитель. *** В отличие от Хранителя Времени создатель наградил главного хронометриста таким количеством волос, что часть из них, не уместившаяся там, где ей положено, прозябала на ушах и даже на кончике носа. Это был милейший человек, излучавший доброжелательность и веселье. - Очень рад, очень рад! - сказал он, протягивая Курочкину руку. – Будем знакомы. Виссарион Никодимович Плевако. Курочкин тоже представился. - Решили попутешествовать? - спросил Виссарион Никодимович, жестом приглашая Курочкина занять место на диване. Курочкин сел и протянул Плевако синюю папку. - Пустое! - сказал тот, небрежно бросив папку на стол. – Формальности обождут! Куда же вы хотите отправиться? - В первый век. - Первый век! - Плевако мечтательно закрыл глаза. - Ах, первый век! Расцвет римской культуры, куртизанки, бои гладиаторов! Однако же у вас губа не дура! - Боюсь, что вы меня не совсем правильно поняли, - осторожно заметил Курочкин. - Я не собираюсь посещать Рим, моя цель – исторические исследования в Иудее. - Что?! - подскочил на стуле Плевако. - Вы отправляетесь в первый век и не хотите побывать в Риме? Странно!.. Хотя, - прибавил он, пожевав в раздумье губами, - может, вы и правы. Не стоит дразнить себя. Ведь на те несколько жалких сестерций, которые вам здесь дадут, не разгуляешься. Впрочем, - он понизил голос до шепота, - постарайтесь прихватить с собой несколько бутылок пшеничной. Огромный спрос во все эпохи. Только... - Плевако приложил палец к губам. - Надеюсь, вы понимаете? - Понимаю, - сказал Курочкин. – Однако, мне хотелось бы знать, могу ли я рассчитывать на некоторую сумму для приобретения кое-каких материалов, представляющих огромную историческую ценность. - Например? - Ну, хотя бы древних рукописей. - Ни в коем случае! Ни в коем случае! Это как раз то, от чего я должен вас предостеречь во время инструктажа. Лицо Курочкина выражало такое разочарование, что Плевако счел себя обязанным ободряюще улыбнуться. - Вы, наверное, первый раз отправляетесь в такое путешествие? Курочкин кивнул. - Понятно, - сказал Плевако. - И о петле гистерезиса ничего не слыхали? - Нет, не слышал. - Гм... Тогда, пожалуй, с этого и нужно начать. - Плевако взял со стола блокнот и, отыскав чистую страницу, изобразил на ней две жирные точки. - Вот это, - сказал он, ткнув карандашом в одну из точек, - состояние мира в данный момент. Усваиваете? - Усваиваю, - соврал Курочкин. Ему не хотелось с места в карьер огорчать такого симпатичного инструктора. - Отлично! Вторая точка характеризует положение дел в той эпохе, которую вы собираетесь навестить. Согласны? Курочкин наклоном головы подтвердил свое согласие и с этим положением. - Тогда можно считать, - карандаш Плевако начертил прямую, соединяющую обе точки, - можно считать, что вероятность всех событий между данными интервалами времени лежит на этой прямой. Образно выражаясь, это тот путь, по которому вы отправитесь туда и вернетесь обратно. Теперь смотрите: предположим, там вы купили какую-то рукопись, пусть самую никчемную, и доставили ее сюда. Не правда ли? - Да, - сказал заинтересованный Курочкин, - и что же? - А то, что эту рукопись археологи могли разыскать, скажем, лет сто назад. - Плевако поставил крестик на прямой. - О ней были написаны научные труды, она хранится в каком-то музее и так далее. И вдруг, хлоп! Вы вернулись назад и притащили ее с собой Что это значит? - Минуточку! - сказал Курочкин. - Я сейчас соображу. - И соображать нечего. Вся цепь событий, сопутствовавших находке рукописи, полетела вверх тормашками, и сегодняшнее состояние мира изменилось. Пусть хоть вот настолько. - Плевако намалевал еще одну точку рядом с первой. - Как это называется? - Постойте! - Курочкин был явно обескуражен. Ему никогда не приходилось раньше думать о таких вещах. - А называется это петлей гистерезиса, - продолжал Плевако, соединяя линией крестик с новой точкой. - Вот здесь, внутри этой петли, существует некая неопределенность, от которой можно ожидать всяких пакостей. Ну как, убедились? - Убедился, - упавшим голосом сказал Курочкин. - Но что же вы рекомендуете делать? Ведь я должен доставить какие-то доказательства, а так, как вы говорите, то и шагу там ступить нельзя. - Можно ступить, - сказал Плевако. - Ступить можно, только нужно очень осмотрительно действовать. Вот поэтому мы категорически запрещаем ввозить туда оружие и ограничиваем путешественников валютой, а то, знаете ли, всякая блажь может прийти в голову. Один скупит и отпустит на волю рабов, другой пристрелит Чингисхана в цветущем возрасте, третий рукописи какие-нибудь приобретет, и так далее. Согласны? Курочкин был согласен, но от этого легче не стало. Экспедиция, которую он предвкушал с таким восторгом, поворачивалась к нему оборотной стороной. Ни оружия, ни денег в далекой от современной цивилизации эпохе... Плевако, видимо, угадал его мысли. Он встал со стула и сел на диван рядом с Курочкиным. - Ничего, ничего, - сказал он, положив руку ему на колено, - все не так страшно. Вашу личную безопасность мы гарантируем. - Как же вы можете ее гарантировать? - Очень просто. Что бы с вами ни случилось, обратно вы вернетесь живым и невредимым, это обеспечивается законом причинности. Петля гистерезиса не может быть больше некой предельной величины, иначе весь мир провалится в тартарары. Раз вы существуете в данный момент, значит существуете, независимо от того, как сложились дела в прошлом. Ясно? - Не совсем. А если меня там убьют? - Даже в этом случае, если не припутаются какие-нибудь особые обстоятельства. Вот в прошлом году был такой случай: один настырный старикашка (кажется, палеонтолог) требовал отправить его в Юрский период. Куда он только не обращался! Ну, разрешили, а на следующий день его сожрал... этот... как его?.. - Плевако сложил ладони, приставил их ко рту и, выпучив глаза, изобразил захлопывающуюся пасть. - Неужели динозавр?! - дрожащим голосом спросил Курочкин. - Вот-вот, именно динозавр. - Ну и что же? - Ничего. В таких случаях решающее устройство должно было дать толчок назад на несколько минут до происшествия, а затем выдернуть путешественника, но вместо этого оно дернуло его вместе с динозавром, так сказать, во чреве. - Какой ужас! - воскликнул Курочкин. - Чем же это кончилось? - Динозавр оказался слишком большим, чтобы поместиться в камере хронопортации. Ошибка была исправлена автоматическим корректором, бросившим животное снова в прошлое, а старикашка был извлечен, но какой ценой?! Пришлось менять все катушки деполяризатора. Они не выдержали пиковой нагрузки. - Могло же быть хуже! - сказал потрясенный Курочкин. - Естественно, - согласился Плевако. - Мог перегореть главный трансформатор, там не такой уж большой запас мощности. Несколько минут оба молчали, инструктор и кандидат в путешественники, обдумывая возможные последствия этого происшествия. - Ну вот, - сказал Плевако, - теперь вы в общих чертах представляете себе технику дела. Все оказывается не таким уж сложным. Правда? - Да, - неуверенно ответил Курочкин, пытаясь представить себе, как его, в случае необходимости, будут дергать из пасти льва. - А каким же образом я вернусь назад? - Это уже не ваша забота. Все произойдет автоматически по истечении времени, если только вы не наделаете каких-нибудь глупостей, грозящих катастрофическим увеличением петли гистерезиса. В этом случае ваше пребывание в прошлом будет немедленно прервано. Кстати, на сколько дней вы получили разрешение? - Всего на пять дней, - сокрушенно сказал Курочкин. - Просто не представляю себе, как за это время можно выполнить всю программу. - А просили сколько? - Десять дней. - Святая простота! - усмехнулся Плевако. Нужно было просить месяц, получили бы десять дней. У нас всегда так. Ну ладно, теперь уже поздно что-нибудь предпринимать. Становитесь на весы. Курочкин шагнул на площадку весов. Стрелка над пультом счетной машины показала 75 килограммов. - Так! - Плевако набрал две цифры на табуляторе. - Какая дата? - Чего? - не понял Курочкин. - В когда точно хотите отправиться? - Тридцатый год нашей эры. - Тридцатый год, тридцатый год, - промурлыкал Плевако, нажимая клавиши. - Координаты? - Координаты? - Курочкин вынул карманный атлас. - Пожалуй, что-нибудь вроде тридцати двух градусов пятидесяти минут северной широты и... – Он нерешительно пошарил пальцем по карте. - И тридцати пяти градусов сорока минут восточной долготы. Да, пожалуй, так! - Какой долготы? - переспросил Плевако. - Восточной. - По Гринвичу или Пулкову? - Гринвичу. - Отлично! Координаты гарантируем с точностью до трех минут. В случае чего, придется там пешочком. Понятно? - Понятно. Плевако нажал красный клавиш сбоку машины и подхватил на лету выскочивший откуда-то картонный жетон, испещренный непонятными знаками. - Желаю успеха! - сказал он, протягивая жетон Курочкину. – Сейчас подниметесь на двенадцатый этаж, отдел пять, к товарищу Казановаку. Там вам подберут реквизит. А затем на первый этаж в сектор хронопортации. Жетон отдадите им. Вопросы есть? - Вопросов нет! - бодро ответил Курочкин. - Ну, тогда действуйте! *** Курочкин долго бродил по разветвляющимся коридорам, прежде чем увидел дверь с надписью: 5-й отдел ВРЕМЕНА И НРАВЫ - Товарищ Казановак? - спросил он у человека, грустно рассматривающего какую-то тряпицу. Тот молча кивнул. - Меня сюда направили... - начал Курочкин. - Странно! - сказал Казановак. - Я никак не могу понять, почему все отделы могут работать ритмично, и только во «Времена и Нравы» сыпятся посетители, как в рог изобилия? И никто не хочет считаться с тем, что у Казановака не две головы, а всего лишь одна! Смущенный новой для него интерпретацией свойств рога изобилия, Курочкин не нашелся, что ответить. Между тем Казановак отвел от него взгляд и обратился к девице лет семнадцати, сидевшей в углу за пультом: - Маша! Какая же это набедренная повязка древнего полинезийца?! Это же плавки мужские безразмерные, двадцатый век. Пора уже немножко разбираться в таких вещах! - Разбираюсь не хуже вас! - дерзко ответила девица. - Как это вам нравится? - обратился Казановак непосредственно к Курочкину. Нынешняя молодежь! Курочкин изобразил на своем лице сочувствие. - Попробуйте снова набрать индекс, - продолжал Казановак. – Тринадцать эм дробь четыреста тридцать один. - У меня не десять рук! - огрызнулась Маша. Вот наберу вам копье, потом займусь повязкой. По-видимому, дела, которые вершил отдел «Времена и Нравы», были под силу только мифическим десятируким, двуглавым существам. Однако не прошло и трех минут, как получивший и копье, и повязку Казановак снова обернулся в сторону Курочкина: - Чем могу служить? - Мне нужно подобрать реквизит. - Куда именно? - Иудея, первый век. На какую-то долю секунды в бесстрастных глазах Казановака мелькнула искорка одобрения. Он придвинул к себе лежавший на столе толстый фолиант и, послюнив палец, начал листать страницы. - Вот! Курочкин подошел к столу и взглянул через плечо Казановака на выцветший рисунок, изображавший человека в длинном лапсердаке, с ермолкой на голове, обутого в старинные штиблеты с резинками. - Ну как, смотрится? - самодовольно спросил Казановак. - Боюсь, что не совсем, - осторожно ответил Курочкин. - Мне кажется, что это... несколько более поздняя эпоха. - Ага! - Казановак снова послюнил палец. - Я уже знаю, что вам нужно. Полюбуйтесь! На этот раз на рассмотрение Курочкина был представлен наряд бухарского еврея. Однако и этот вариант был отвергнут. - Не понимаю! - В голосе Казановака прозвучала обида. - Какой же костюмчик вы себе в конце концов мыслите? - Что-нибудь... - Курочкин задумался. - Что-нибудь, так сказать, в библейском стиле. Ну, скажем, белая холщовая рубаха... - Холщовых нет, - сухо сказал Казановак, только синтетика. - Ну, пусть синтетика, - печально согласился Курочкин. - Еще что? - Дальше - хитон, тоже желательно белый. - Что такое хитон? - поинтересовалась Маша. - Хитон это... Как вам объяснить? Такое одеяние, похоже на плащ, только свободнее. После долгих поисков в одном из каталогов было обнаружено нечто белое с капюшоном, закрывающим лицо и снабженным прорезями для глаз. - Подходит? - Как будто подходит, - нерешительно подтвердил Курочкин. - Маша, набери! Маша набрала шифр, и лента транспортера доставила откуда-то снизу аккуратно перевязанный пакет. - Примерьте! - сказал Казановак, разрезая ножиком бечевку. Глаза, прикрытые контактными линзами, в обрамлении капюшона выглядели столь необычно, что Маша захохотала: - Ой, не могу! Умора! - Ничего смешного нет! - одернул ее Казановак. - Очень практичная одежда для тамошнего климата. И головного убора не нужно, защищает от солнечных лучей. Не хотите, можете откинуть на плечи. Хитончик – первый сорт, совсем новый. Наклейку разрешается сорвать. Курочкин нагнулся и отодрал от подола ярлык с надписью: «Театральные мастерские. Наряд кудесника. Размер 50, рост 3. 100% нейлона». - Так... - Казановак оглядел его с ног до головы. - Какая обувь? - Сандалии. Выбор сандалий не представлял труда. По совету Маши остановились на толстых рубчатых подошвах из пластика, украшенных позолоченными ремешками. - Носочки свои оставите или подобрать? - спросил Казановак. - Нет, сандалии носят на босу ногу. - Кальсоны, трусы или плавки? - поинтересовалась Маша. - Не знаю, - растерянно сказал Курочкин. - Может быть, лучше набедренную повязку? - Можно и повязку. А вы умеете ее повязывать? - Тогда лучше плавки, - поспешно ответил Курочкин, устрашенный перспективой прохождения инструктажа у такой решительной особы. - Как хотите. - Переодевайтесь! - Казановак указал ему на кабину в глубине комнаты. - Свои вещички свяжите в узелок. Получите их после возвращения. Спустя несколько минут Курочкин вышел из примерочной во всем великолепии нового наряда. - Ну как? - спросил он, поворачиваясь кругом. - Впечатляет! - сказала Маша. - Если б я ночью такого увидела, честное слово, родила бы со страха. - Ну вот, - сказал Казановак, - теперь - индивидуальный пакет, и можете смело отправляться. - Он пошарил в ящике стола и извлек оттуда черную коробочку. Получайте! - Что тут? - поинтересовался Курочкин. - Обычный набор. Шприц-ампула комплексного антибиотика, мазь от насекомых и одна ампула противошоковой сыворотки. На все случаи жизни. Теперь все! - Как все, а деньги? - спросил обескураженный Курочкин. - Какие еще деньги? - Полагаются же какие-то суточные, на самые необходимые расходы. - Суточные? Казановак почесал затылок и углубился в изучение какой-то книги. Он долго вычислял что-то на бумаге, рылся в ящике стола, сокрушенно вздыхал и снова писал на бумаге колонки цифр. Наконец, жестом ростовщика он выбросил на стол горсть монет. - Вот, получайте! На четыре дня - двадцать динариев, - Почему же на четыре? - День отбытия и день прибытия считаются за один день, - пояснил Казановак, Курочкин понятия не имел, что это за сумма. - Простите, - робко спросил он, - двадцать динариев - это много или мало? То есть я хотел спросить... в общем я не представляю себе... - Ну, копей царя Соломона вы на них не купите, но прокормиться хватит, - ответил Казановак, обнаружив при этом недюжинное знание экономической ситуации на Ближнем Востоке в эпоху римского владычества. - Все? - Еще две бутылки водки, - попросил Курочкин, вспомнив совет Плевако. - Если можно, то пшеничной. - Это еще зачем? Курочкин замялся: - Видите ли, - сказал он лживым голосом, - экипировка у меня очень легкая, а ночи там холодные. - Маша, одну бутылку! - Но почему одну? - вступил в пререкания Курочкин. - Не такие уж там холодные ночи, - резонно ответил Казановак. Расторопная Маша принесла и водку. Курочкин поднялся и растерянно оглянулся по сторонам. - Извините, еще один вопрос: а куда все это можно сложить? - Маша, достань чемодан! - Нет, нет! - поспешно возразил Курочкин. – Чемодан - это не та эпоха. Нельзя ли чтонибудь более подходящее? - Например? - Ну, хотя бы суму. - Суму? - Казановак придвинул к себе справочник. - Можно и суму. Предложенный ассортимент сумок охватывал весь диапазон от необъятных кожаных ридикюлей, какие некогда носили престарелые гувернантки, до современных сумочек для театра из ароматного пластика. Курочкин выбрал голубую прорезиненную сумку с длинным ремнем через плечо, украшенную шпилями зданий и надписью: «Аэрофлот». Ничего более подходящего не нашлось. - Теперь, кажется, все, - облегченно вздохнул он. - Постойте! - закричала Маша. - А грим? Вы что, с такой рожей в первый век собираетесь? - Маша! - Казановак укоризненно покачал головой. - Нельзя же так с клиентом. Однако, все согласились, что грим действительно необходим. Казановак рекомендовал скромные пейсы, Маша настаивала на длинной прямоугольной ассирийской бороде, завитой красивыми колечками, но Курочкин решительно потребовал раздвоенную бородку и локоны, ниспадающие на плечи. Эти атрибуты мужской красоты больше гармонировали с его нарядом. Маша макнула кисть в какую-то банку, обильно смазала клеем лицо и голову Курочкина и пришлепнула пахнущие мышами парик и бороду. - Просто душка! - сказала она, отступив два шага назад. - А они... того... не отклеятся? - спросил Курочкин, выплевывая попавшие в рот волосы. - Можете не сомневаться! - усмехнулся Казановак. - Зубами не отдерете. Вернетесь, Маша отклеит. - Ну, спасибо! - Курочкин вскинул на плечо сумку и направился к двери. - Подождите! - остановил его Казановак. - А словари, разговорники не требуются? - Нет, - гордо ответил Курочкин. - Я в совершенстве владею арамейским и древнееврейским. - Тогда распишитесь за реквизит. Вот здесь и здесь, в двух экземплярах. *** - Ничего не забыли? - спросил лаборант, высунув голову через форточку, какой раньше отделяли кассиров от остальных представителей грешного человеческого рода. - Сейчас проверю. - Курочкин открыл сумку и в темноте нащупал пачку сигарет, зажигалку, индивидуальный пакет и бутылку. - Минуточку! – Он пошарил в поисках рассыпавшихся монет. - Кажется, все! - Тогда начинаем, лежите спокойно! До Курочкина донесся звук захлопнувшейся дверцы. На стене камеры зажглось множество разноцветных лампочек. Курочкин поудобнее устроился на гладкой холодной поверхности лежака. То ли от страха, то ли по другой причине, его начало мутить. Где-то над головой медленно и неуклонно нарастал хватающий за сердце свист. В бешеном ритме замигали лампочки. Вспыхнула надпись: СПОКОЙНО! НЕ ДВИГАТЬСЯ, ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА! Лежак начал вибрировать выматывающей мелкой дрожью. Курочкин машинально прижал к себе сумку, и в этот момент что-то оглушительно грохнуло, рассыпалось треском, ослепило через закрытые веки фиолетовым светом и, перевернув на живот, бросило его в небытие... *** Курочкин открыл глаза и закашлялся от набившегося в рот песка. Приподнявшись на четвереньки, он огляделся по сторонам. Прямо перед ним расстилалась мертвая, выжженная солнцем пустыня. Слева, в отдалении - гряда гор, справа озеро. Несколько людей, казавшихся отсюда совсем маленькими, копошились на берегу. Курочкин встал на ноги, отряхнулся и, прихватив сумку, направился к озеру. Хождение в сандалиях на босу ногу по горячему песку оказалось куда более неприятным делом, чем это можно было себе представить, сидя в уютном помещении отдела «Времена и Нравы». Песок обжигал, набивался между ступнями и подошвами, прилипал к размякшим от жары ремешкам, отчего те сразу приобретали все свойства наждачного полотна. Курочкину пришлось несколько раз присаживаться, вытряхивать песок из сандалий и обтирать ноги полою хитона, раньше чем ему удалось добраться до более или менее твердого грунта на берегу. Его заметили. Весь облик человека в странном одеянии, с сумкой на плече, идущего журавлиным шагом, был столь необычен, что трое рыбаков, чинивших на берегу сеть, бросили работу и с интересом наблюдали за приближением незнакомца. - Уф! - Курочкин плюхнулся рядом с ними на песок и стащил с ног злополучные сандалии. - Ну и жарища! Поскольку эта фраза была произнесена по-русски, она не вызвала никакого отклика у рыбаков, продолжавших разглядывать экипировку путешественника во времени. Однако Курочкин не зря был представителем науки, ставящей радость познания выше личных неудобств. - Мир вам, добрые люди! - сказал он, переходя на древнееврейский, в надежде, что чисто библейский оборот речи несколько скрасит дефекты произношения. - Шолом алейхем! - Шолом! - хором ответили рыбаки. - Рыбку ловите? - спросил Курочкин, соображая, как же лучше завести с ними разговор на интересующую его тему. - Ловим, - подтвердил высокий, широкоплечий рыбак. - Как уловы? План выполняете? Рыбак ничего не ответил и занялся сетью. - Иаков! Иоанн! - обратился он к сыновьям. - Давай, а то дотемна не управимся! - Сейчас, отец! - ответил тот, кого звали Иаковом. - Видишь, с человеком разговариваем! - Ради бога, не обращайте на меня внимания, - смутился Курочкин. - Занимайтесь своим делом, а я просто так, рядышком посижу. - Ничего, подождет, - сказал Иоанн, - а то мы, сыновья Зеведеевы, и так притча во языцех, с утра до ночи вкалываем. А ты откуда сам? - Я?.. Гм... - Курочкин был совершенно не подготовлен к такому вопросу. - Я... в общем... из Назарета, - неожиданно выпалил он. - Из Назарета? - В голосе Иоанна звучало разочарование. - Знаю я Назарет. Ничего там нету хорошего. А это тоже в Назарете купил? - ткнул он пальцем в нейлоновый хитон. - Это? Нет, это в другом месте, далеко отсюда. - В Ерушалаиме? - Да. Иоанн пощупал ткань и присоединился к отцу. За ним неохотно поплелся Иаков. Курочкин глядел на лодки в озере, на покрытые виноградниками холмы и внезапно почувствовал страх. Невообразимая дистанция в два тысячелетия отделяла его от привычного мира, который казался сейчас таким заманчивым. Что ожидает его здесь, в полудикой рабовладельческой стране? Сумеет ли он найти общий язык с этими примитивными людьми? Стоила ли вообще вся затея связанного с нею риска? Он вспомнил про старичка, проглоченного динозавром. Кто знает, не ждут ли его самого еще более тяжкие испытания? Мало ли что может случиться? Побьют камнями, распнут на кресте. Бр-р-р! От одной мысли о таком конце его пробрала дрожь. Однако теперь уже поздно идти на попятный. Отпущенный Хранителем срок нужно использовать полностью. - Скажите, друзья, - обратился он к рыбакам, - не приходилось ли вам слышать о человека по имени Иисус? - Откуда он? - не поднимая головы, спросил Зеведей. - Из Назарета. - Твой земляк? - поинтересовался Иоанн. - Земляк, - неохотно подтвердил Курочкин. Он не мог себе простить, что выбрал для рождения такое одиозное место. - Чем занимается? - Проповедует. - Не слыхал, - сказал Зеведей. - Постой! - Иаков перекусил зубами бечевку и встал. - Кажется, Иуда рассказывал. В прошлом году ходил один такой, проповедовал. - Верно! - подтвердил Иоанн. - Говорил. Может, твой земляк и есть? Курочкина захлестнула радость удачи. Он и мечтать не мог, что его поиски так быстро увенчаются успехом, и хотя это в корне противоречило его научной концепции, в нем взыграл дух исследователя. - Иуда? - переспросил он дрожащим от волнения голосом. - Скажите, где я могу его увидеть. Поверьте, что его рассказ имеет огромное значение! - Для чего? - спросил Зеведей. - Для будущего. Две тысячи лет люди интересуются этим вопросом. Пожалуйста, сведите меня с этим человеком! - А вон он, - Иаков указал на лодку в озере, сети ставит. Может, к вечеру вернется. - Нет, - сказал Иоанн. - У них вчера улов хороший был, наверное, в Капернаум пойдут, праздновать. - Ну сделайте одолжение! - Курочкин молитвенно сложил руки на груди. - Отвезите меня к нему, я заплачу. - Чего там платить! - Зеведей поднялся с песка. - Сейчас повезем сеть, можно дать крюк. - Спасибо! Огромное спасибо! Вы не представляете себе, какую услугу оказываете науке! - засуетился Курочкин, натягивая сандалии и морщась при этом от боли. - Вот проклятье! - Он с яростью отбросил рифленую подошву с золочеными ремешками. Натерли, подлые, теперь жжет, как крапива! Придется босиком... Сунув под мышку сандалии и сумку, он направился к лодке, которую тащил в воду Зеведей. - Оставь здесь, - посоветовал Иаков. - И суму оставь, никто не возьмет, а то ненароком намочишь. Совет был вполне резонным. В лодке отсутствовали скамейки, а на дне плескалась вода. Курочкин вспомнил про единственную пачку сигарет, хранившуюся в сумке, и сложил свое имущество рядом с тряпьем рыбаков. - Ну, с богом! Иоанн оттолкнулся веслом и направил лодку на середину озера. - Эй, Иуда! - крикнул он, когда они поравнялись с небольшим челном, в котором сидели два рыбака. Тебя хочет видеть тут один... из Назарета! Курочкин поморщился. Кличка «назаретянин», видно, прочно пристала к нему. Впрочем, сейчас ему было не до этого. - А зачем? - спросил Иуда, приложив рупором ладони ко рту. - Да подгребите ближе! - нетерпеливо произнес Курочкин. - Не могу же я так, на расстоянии. Иоанн несколькими сильными взмахами весел подвел лодку к борту челна. - Он ищет проповедника, земляка. Вроде ты видел такого... - Видал, видал! - радостно закивал Иуда. - Вон и Фома видел, - указал он на своего напарника. Верно, Фома? - Как же! - сказал Фома. - Ходил тут один, проповедовал. - А как его звали? - спросил Курочкин, задыхаясь от волнения. – Не Иисус Христос? - Иисус? - переспросил Иуда. - Не, иначе как-то. Не помнишь, Фома? - Иоанн его звали, - сказал Фома. - Иоанн Предтеча, а не Иисус. Все заставлял мыться в речке. Скоро, говорит, мессия придет, а вы грязные, вонючие, вшивые, как вы перед лицом господа бога вашего такие предстанете? - Правильно говорил! - Курочкин втянул ноздрями воздух. Запахи, источаемые его собеседниками, мало походили на легендарные аравийские ароматы. - Правильно говорил ваш Иоанн, - повторил он, сожалея, что мазь от насекомых осталась в сумке на берегу. Чему же он еще учил? - Все больше насчет мессии. А этот твой Иисус что проповедует? - Как вам сказать... - Курочкин замялся. - Ну, он, в общем, проповедовал любовь к ближнему, смирение в этом мире, чтобы заслужить вечное блаженство на небесах. - Блаженство! - усмехнулся Фома. - Богатому всюду блаженство, что на земле, что на небесах, а нищему везде худо. Дурак твой проповедник! Я б его и слушать не стал. Курочкина почему-то взяла обида. - Не такой уж дурак, - ответил он, задетый тоном Фомы. - Если бы он был дураком, за ним не пошли бы миллионы людей, лучшие умы человечества не спорили бы с церковниками о его учении. Нельзя все так упрощать. А насчет нищих, так он сказал: «Блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное». - Это как же понимать? - спросил Иаков. - А очень просто. Он пояснял, что легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому человеку попасть в рай. - Вот это здорово! - хлопнул себя по ляжкам Иоанн. - Как, говоришь? В игольное ушко?! Ну, удружил! Да я б такого проповедника на руках носил, ноги бы ему мыл! Богатый опыт истории научного атеизма подсказал Курочкину, что его лекция об основах христианского учения воспринимается не совсем так, как следовало бы, и он попытался исправить положение. - Видите ли, - обратился он к Иоанну, - философия Христа очень реакционна. Она порождение рабовладельческого строя. Отказ от борьбы за свои человеческие права приводил к узаконению взаимоотношений между рабом и его господином. Недаром Христос говорил: «Если тебя ударят по левой щеке, подставь правую». - Это еще почему? - спросил Зеведей. - Какой же болван будет подставлять другую щеку? Да я бы как размахнулся! - Непротивление злу, - пояснил Курочкин, один из краеугольных камней христианства. Считается, что человек, который не отвечает на зло злом, спасает тем самым свою душу. Немудрено, что ослепленные этим учением люди шли на смерть во имя господа бога. - На смерть? - усомнился Фома. – Ну, уж это ты того... заврался! - Ничего не заврался! - запальчиво ответил Курочкин. - Сколько народа гибло на аренах Рима! Если не знаешь, так и не болтай по-пустому! - Зачем же они шли на смерть? - Затем, что во все времена человек не мог примириться с мыслью о бренности всего сущего, а Христос обещал каждому праведнику вечное блаженство, учил, что наше пребывание на земле - только подготовка к иной жизни там, на небесах. - Н-да! - сказал Иуда. - Дело того стоит! А чудеса он являл какие-нибудь, твой Христос? - Являл. Согласно преданиям, он воскрешал мертвых, превращал воду в вино, ходил по воде, как по суше, изгонял бесов, на него сходил святой дух. Все это, конечно, реминисценции других, более отдаленных верований. - Чего? - переспросил Иуда. - Как ты сказал? Риме... - Реминисценции. - А-а-а! Значит, из Рима? - Частично христианство восприняло некоторые элементы греческой и римской мифологии, частично египетского культа, но в основном оно сложилось под влиянием заветов Моисея, которые являются тоже не чем иным, как мистификацией, попыткой увести простой народ от... - А твой Христос чтит закон Моисея? - перебил Иаков. - Чтит. - Значит, праведный человек! Прошло еще не менее часа, прежде чем Курочкину удалось удовлетворить любопытство слушателей, забывших о том, что нужно ставить сети. Багровый диск солнца уже наполовину зашел за потемневшие вершины гор. Курочкин взглянул на запад, и два ярких огненных блика загорелись на его линзах. Сидевший напротив Иаков ахнул и отшатнулся. От резкого движения утлая ладья накренилась и зачерпнула бортом воду. С криком «Так я и знал!» Курочкин вскочил, но, запутавшись в балахоне, полетел вперед, боднул в живот Зеведея, пытавшегося выправить крен, и все оказались в воде. Леденящий ужас сковал не умеющего плавать Курочкина. Однако не зря Казановак комплектовал реквизит лучшими образцами швейной промышленности. Необъятный балахон из нейлоновой ткани надулся исполинским пузырем, поддерживая своего владельца в вертикальном положении. Вскоре осмелевший от такого чудесного вмешательства судьбы Курочкин даже начал размахивать руками и давать советы рыбакам, как совладать с лодкой, которая плавала вверх килем. В конце концов, подтянутый багром Фомы христов следопыт снова водрузился в лодку, направившуюся к берегу. В общем, все обошлось благополучно, если не считать потерянной сети, о которой больше всего горевал Зеведей. - Скажи, - спросил он, нахмурив брови, - если ты знал, что лодка перевернется, то почему не предупредил? Я бы переложил сеть к Иуде. - Я не знал, честное слово, не знал! - начал оправдываться Курочкин. - Ты же сам сказал, - вмешался Иоанн, - крикнул: «Так я и знал!» Курочкин взглянул на здоровенные кулаки рыбаков, и у него засосало под ложечкой. - Видишь ли, - дипломатично начал он, обдумывая тем временем какое-нибудь объяснение, - я не мог тебя предупредить. - Почему? - Потому что... потому что это тебе Бог посылал испытание, - нахально вывернулся Курочкин, - испытывал тебя в беде. - Бог? - почесал в затылке Зеведей. Кажется, аргумент подействовал. - Бог! - подтвердил, совершенно обнаглев, Курочкин. - Он и меня испытывал. Я вот плавать не умею, но не возроптал, и он не дал мне утонуть. - Верно! - подтвердил Иаков. - Я сам видел, как этот назаретянин шел в воде и еще руками размахивал, а там знаешь как глубоко? - Гм... - Зеведей сокрушенно покачал головой и начал собирать сучья для костра. Солнце зашло, и с озера поднялся холодный ветер. У промокших рыбаков зуб на зуб не попадал. Один лишь Курочкин чувствовал себя более или менее сносно. Спасительная синтетическая ткань совершенно не намокла. Зеведей разжег костер и, приладив перед огнем сук, развесил на нем промокшую одежду. Его примеру последовали Иоанн и Иаков. - А ты чего? - Спасибо! - сказал Курочкин. - Я сухой. - Как это сухой? - Иоанн подошел к нему и пощупал балахон. - Верно, сухой! Как же так? Курочкин промолчал. - Нет, ты скажи, отчего ты не промок? - настаивал Иоанн. - Мы промокли, а ты нет. Ты что, из другого теста сделан?! - А если и из другого?! - раздраженно сказал Курочкин. Он все еще испытывал лихорадочное возбуждение от своего чудесного спасения. - Чего вы пристали?! - Так чудо же! Курочкину совсем не хотелось пускаться в объяснения. Запустив руку в сумку, он нащупал бутылку водки, отвинтил пробку и, сделав основательный глоток, протянул ее Иоанну. - На, лучше выпей! Тот поднес к огню бутылку и разочарованно крякнул: - Вода... Сейчас бы винца! - Пей! - усмехнулся Курочкин. - Увидишь, какая это вода. Иоанн глотнул, выпучил глаза и закашлялся. - Ну и ну! - сказал он, протягивая бутылку Иакову. - Попробуй! Иаков тоже хлебнул. - Эх, лучше старого тивериадского! Прикончил бутылку Зеведей. Вскоре подъехал челн с Фомой и Иудой. Они тоже присели у костра. После водки Курочкина потянуло в сон. Прикрыв глаза, он лежал, испытывая ни с чем не сравнимое ощущение счастливо миновавшей опасности. В отдалении о чем-то совещались рыбаки. - Это он! - взволнованно прошептал Иоанн. - Говорю вам, это он! По воде, как по суше, это раз, пророчествует - два, воду в вино превращает - три! Чего вам еще! - А взгляд светел и страшен, - добавил Иаков. И впрямь он, Мессия! Между тем слегка захмелевший Мессия сладко посапывал, повернувшись спиной к огню. Во сне он наносил с кафедры смертельный удар в солнечное сплетение отцам церкви. Никаких следов пребывания Иисуса Христа в этой крохотной стране не обнаруживалось. *** На следующее утро, чуть свет, Фома с Иудой отправились в Капернаум. Зеведей с сыновьями остались ждать пробуждения Курочкина. Тот, продрав глаза, попросил было чаю, но рыбаки о таком и не слыхали. Пришлось ограничиться глотком воды. За ночь натертые ноги распухли и покрылись струпьями. Ступая по горячему песку, Курочкин поминутно взвизгивал и чертыхался. Не оставалось ничего другого, как соорудить из весел подобие носилок, на которых Иоанн с Иаковом понесли Мессию, державшего в каждой руке по сандалии. Весть о новом проповеднике из Назарета распространилась по всему городу, и в синагоге, куда доставили Курочкина, уже собралась большая толпа любопытных. Его сразу засыпали вопросами. Не прошло и получаса, как Курочкин совершенно выбился из сил. Его мутило от голода, однако, судя по всему, о завтраке никто не помышлял. - Скажите, - спросил он, обводя взглядом присутствующих, - а перекусить у вас тут не найдется? Может, какой-нибудь буфетик есть? - Как же так? - спросил пожилой еврей, давно уже иронически поглядывавший на проповедника. - Разве ты не чтишь закон Моисея, запрещающий трапезы в храме? Или тебе еще нету тринадцати лет? Однако старому догматику не под силу было тягаться с кандидатом исторических наук. - А разве ты не знаешь, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? - ловко отпарировал эрудированный Курочкин. - Как он вошел в дом божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам. Осия, глава шесть, стих шестой, - добавил он без запинки. Блестящее знание материала принесло свои плоды. Молодой служка, пощипав в нерешительности бородку, куда-то отлучился и вскоре вернулся с краюхой хлеба. Пока Курочкин, чавкая и глотая непрожеванные куски, утолял голод, толпа с интересом ждала, что разверзнутся небеса и гром поразит нечестивца, - Ну вот! - Курочкин собрал с колен крошки и отправил их а рот. – Теперь можем продолжить нашу беседу. Так на чем мы остановились? - Насчет рабов и войн, - подсказал кто-то. - Совершенно верно! Рабовладение, так же как и войны, является варварским пережитком. Когда-нибудь человечество избавится от этих язв, и на земле наступит настоящий рай, не тот, о котором вам толкуют книжники и фарисеи, а подлинное равенство свободных людей, век счастья и изобилия. - А когда это будет? - спросил рыжий детина. Курочкин и тут не растерялся. Ему очень не хотелось огорошить слушателей огромным сроком в двадцать столетий. - Это зависит от нас с вами, - прибег он к обычному ораторскому приему. - Чем быстрее люди проведут необходимые социальные преобразования, тем скорее наступит счастливая жизнь. - А чего там будет? - не унимался рыжий. - Все будет. Построят большие удобные дома с холодной и горячей водой. Дров не нужно будет запасать, в каждой кухне будут такие горелки - чирк! – и зажегся огонь. - Это что же, дух святой будет к ним сходить? - поинтересовался старый еврей. - Дух не дух, а газ. - Чего? - переспросил рыжий. - Ну, газ, вроде воздуха, только горит. Слушатели недоверчиво молчали. - Это еще не все, - продолжал Курочкин. - Люди научатся летать по воздуху, и не только по воздуху, даже к звездам полетят. - Ух ты! - вздохнул кто-то. - Прямо на небо! Вот это да! - Будет побеждена старость, излечены все болезни, мертвых и то начнут оживлять. - А ты откуда знаешь? - снова задал вопрос рыжий. - Ты что, там был? Толпа заржала. - Правильно, Симон! - раздались голоса. - Так его! Пусть не врет, чего не знает! От громкого смеха, улюлюканья и насмешек кровь бросилась Курочкину в голову. - Ясно, был! - закричал он, стараясь перекрыть шум. - Если бы не был, не рассказывал бы! - Ша! - Старый еврей поднял руку, и гогот постепенно стих. - Значит, ты там был? - Был, - подтвердил Курочкин. - И знаешь, как болезни лечат? - Знаю. - Рабби! - обратился тот к скамье старейшин. Этот человек был в раю и знает, как лечить все болезни. Так почему бы ему не вылечить дочь нашего уважаемого Иаира, которая уже семь дней при смерти? Седой патриарх, восседавший на самом почетном месте, кивнул головой: - Да будет так! - Ну, это уже хамство! - возмутился Курочкин. - Нельзя каждое слово так буквально понимать, я же не врач, в конце концов! - Обманщик! Проходимец! Никакой он не пророк! Побить его камнями! - раздались голоса. Дело принимало скверный оборот. - Ладно, - сказал Курочкин, вскидывая на плечо сумку. - Я попробую, но в случае чего, вы все свидетели, что меня к этому принудили. В доме старого Иаира царила скорбь. Двери на улицу были распахнуты настежь, а сам хозяин в разодранной одежде, раскачиваясь, сидел на полу. Голова его была обильно посыпана пеплом. В углу голосили женщины. Рыжий Симон втолкнул Курочкина в комнату. Остальные толпились на улице, не решаясь войти. - Вот, привел целителя! Где твоя дочь? - Умерла моя дочь, мое солнышко! - запричитал Иаир. - Час назад отдала Ягве душу! Он зачерпнул из кастрюли новую горсть пепла. - Неважно! - сказал Симон. - Этот пророк может воскрешать мертвых. Где она лежит? - Там! - Иаир указал рукой на закрытую дверь. - Там лежит моя голубка, моя бесценная Рахиль! - Иди! - Симон дал Курочкину легкий подзатыльник, отчего тот влетел в соседнюю комнату. - Иди, и только попробуй не воскресить! Курочкин прикрыл за собой дверь и в отчаянии опустился на низкую скамеечку возле кровати. Он с детства боялся мертвецов и сейчас не мог заставить себя поднять глаза, устремленные в пол. Симон сквозь щелку наблюдал за ним. «Кажется, влип! - подумал Курочкин. - Влип ни за грош! Дернула же меня нелегкая!» Прошло минут пять. Толпа на улице начала проявлять нетерпение. - Ну что там?! - кричали жаждавшие чудес. - Скоро он кончит?! - Сидит! - вел репортаж Симон. - Сидит и думает. - Чего еще думать?! Выволакивай его сюда, побьем камнями! – предложил кто-то. Курочкин почувствовал приближение смертного часа. Нужно было что-то предпринять, чтобы хоть немного отдалить страшный миг расплаты. - Эх, была не была! - Он закурил и дрожащей рукой откинул простыню, прикрывавшую тело на кровати. - Ой! - вскрикнул Симон, увидевший голубой огонек газовой зажигалки. - Дух святой! Дух святой, прямо к нему в руки, я сам видел! Толпа благоговейно затихла. Лежавшая на кровати девушка была очень хороша собой. Если бы не восковая бледность и сведенные в предсмертной судороге руки, ее можно было принять за спящую. Курочкину даже показалось, что веки покойницы слегка дрогнули, когда он нечаянно коснулся ее груди кончиком сигареты. Внезапно его осенило... *** Когда спустя несколько минут Курочкин вышел из комнаты, где лежала Рахиль, у него был совершенно измученный вид. Рукой, все еще сжимавшей пустую ампулу, он отирал холодный пот со лба. - Будет жить! - сказал он, в изнеможении опускаясь на пол. – Уже открыла глаза! - Врешь! - Симон заглянул в комнату и повалился в ноги Курочкину: - Рабби! Прости мне мое неверие! - Бог простит! - усмехнулся Курочкин. Он уже начал осваивать новый лексикон. Субботний ужин в доме Иаира остался в памяти Курочкина приятным, хотя и весьма смутным воспоминанием. Счастливый хозяин не жалел ни вина, ни яств. По случаю торжества жена Иаира вынула из заветного сундука серебряные подсвечники. Курочкин возлежал на почетном месте, с лихвой компенсируя вынужденный пост. Правда, от ночи, проведенной на берегу, у него разыгрался радикулит, а непривычка есть лежа вынуждала приподниматься, глотая каждый кусок. От такой гимнастики поясница болела еще больше. Воздав должное кулинарному искусству хозяйки и тивериадскому вину, Курочкин отвалился от стола и блаженно улыбнулся. Его потянуло проповедовать. Все присутствующие только этого и ждали. Начав с чудес науки, он, незаметно для себя, перешел к антивоенной пропаганде. При этом он так увлекся описанием мощи термоядерного оружия и грозящих бед от развязывания атомной войны, что у потрясенных слушателей появились слезы на глазах. - Скажи, - спросил дрожащим голосом Иаир, неужели Ягве даст уничтожить все сущее на земле?! Как же спастись?! - Не бойся, старик! - успокоил его уже совершенно пьяный Курочкин. Выполняй, что я говорю, и будет полный порядок! Все хором начали уговаривать проповедника навсегда остаться в Капернауме, но тот настойчиво твердил, что утром должен отправиться в Ерушалаим, потому что, как он выразился, «Христос не может ждать». Утром Иоанн с Иаковом разбудили Курочкина, но тот долго не мог понять, чего от него хотят. - Ну вас к бесу! - бормотал он, дрыгая ногой и заворачиваясь с головой в простыню. Ни в какой институт я не пойду, сегодня выходной. Верные своему долгу апостолы принуждены были стащить его на пол. Курочкин был совсем плох. Он морщился, рыгал и поминутно просил пить. Пришлось прибегнуть к испытанному средству, именуемому в просторечии «похмелкой». Вскоре перед домом Иаира выстроилась целая процессия. Во главе ее были сыновья Зеведеевы, Иуда и Фома. Дальше, на подаренном Иаиром осле восседал Курочкин с неизменной сумкой через плечо. Рядом находился новообращенный Симон, не спускавший восторженных глаз с Учителя. В отдалении толпилось множество любопытных, привлеченных этим великолепным зрелищем. Уже были сказаны все напутственные слова, и пышный кортеж двинулся по улицам Капернаума, привлекая все больше и больше народа. *** Слава Курочкина распространялась со скоростью пожара. Однако он сам, целиком поглощенный поисками Христа, оставался равнодушным к воздаваемым ему почестям. «Что ж, - рассуждал он, мерно покачиваясь на осле, - пока пусть будет так. Нужно завоевать доверие этих простых людей. Один проповедник ищет другого, такая ситуация им гораздо более понятна, чем появление пришельца из будущего». Толпы увечных, хромых и прокаженных выходили на дорогу, чтобы прикоснуться к его одежде. Тут обнаружились новые свойства великолепного хитона. От трения о шерсть осла нейлоновая ткань приобретала столь мощные электрические заряды, что жаждущие исцеления только морщились и уверяли, что на них нисходит благодать божья. Вскоре такое повышенное внимание к его особе все же начало тяготить Курочкина. Жадная до сенсаций толпа поминутно требовала чудес. Больше всего ему досаждали напоминания о манне небесной, которой бог некогда обильно снабжал евреев в пустыне. Нарастала опасность голодного бунта. Даже апостолы, и те начали роптать. В конце концов, пришлось пожертвовать двадцатью динариями, выданными Казановаком на текущие расходы. Отпущенных денег хватило только на семь хлебов и корзину вяленой рыбы. В одном начальник отдела «Времена и Нравы» оказался прав: финансовая мощь его подопечного далеко не дотягивала до покупки копей царя Соломона. Возвращавшийся с покупками Иоанн чуть не был растерзан голодной свитой, которая во мгновение ока расхитила все продовольствие. При этом ему еще надавали по шее. - Что делать, рабби?! - Иоанн был совсем растерян. - Эти люди требуют хлеба. - Считать, что они накормлены, - ответил Курочкин. - Больше денег нет! В одном из селений путь процессии преградили несколько гогочущих парней, которые тащили женщину в разодранной одежде. - Что вы с ней собираетесь делать? - спросил Курочкин. - Побить камнями. Это известная потаскуха Мария. Мы ее тут в канаве застукали. Чувствительный к женской красоте, Курочкин нахмурил брови. - Хорошо, - сказал он, не брезгая самым грубым плагиатом. - Пусть тот из вас, кто без греха, первый кинет в нее камнем. Демагогический трюк подействовал. Воинствующие моралисты неохотно разошлись. Только стоявшая в стороне девочка лет пяти подняла с дороги камень и запустила в осла. На этом инцидент был исчерпан. Теперь к свите Курочкина прибавилась еще и блудница. Недовольный этим Фома подошел к Учителю. - Скажи, рабби, - спросил он, - достойно ли таскать с собой шлюху? На кой она тебе? - А вот освобожусь немного, буду изгонять из нее бесов, - ответил тот, искоса поглядывая на хорошенькую грешницу. Так, в лето от сотворения мира 3790-е, в канун первого дня опресноков, Леонтий Кондратьевич Курочкин, кандидат исторических наук, сопровождаемый толпой ликующей черни, въехал верхом на осле в священный город Ерушалаим. - Кто это? - спросила женщина с кувшином на голове у старого нищего, подпиравшего спиной кладбищенскую стену. - Се грядет Царь Иудейский! - прошамкал безумный старик. *** В Нижнем городе процессия остановилась. Симон и Фома предлагали сразу же отправиться в Храм, но измученный жарою Курочкин наотрез отказался идти дальше. Он прилег в садике под смоковницей и заявил, что до вечера никуда не двинется. Верующие разбрелись кто куда в поисках пропитания. Нужно было подумать о пище телесной и проповеднику с апостолами. После недолгого совещания решили послать Иуду на базар, продавать осла. Иоанн с Иаковом пошли на улицу Горшечников, где, по их словам, жила сестра Зеведея, у которой они надеялись занять несколько динариев. Курочкин перетянул живот взятой у Фомы веревкой и, подложив под голову сумку, уснул натощак. Иуде повезло. Не прошел он и трех кварталов, как следовавший за ним по пятам человек остановил его и осведомился, не продается ли осел. Иуда сказал, что продается, и, не зная, как котируются на рынке ослы, заломил несуразную цену в двадцать пять сребреников. К его удивлению, покупатель не только сразу согласился, но и обещал еще скрепить сделку кувшином вина, Простодушный апостол заколебался. Ему совсем не хотелось продешевить. Почесав затылок, он пояснил, что это осел не простой, что на нем ехал не кто иной как знаменитый проповедник из Назарета, и что расставаться за двадцать пять сребреников с таким великолепным кротким животным, на которого, несомненно, тоже сошла крупица благодати божьей, просто грех. Покупатель прибавил цену. После яростного торга, во время которого не раз кидалась шапка на землю, воздевались руки к небу и призывался в свидетели Ягве, ударили по рукам на тридцати сребрениках. Получив деньги, Иуда передал осла его законному владельцу, и коммерсанты отправились в погребок обмыть покупку. По дороге новый знакомый рассказал, что служит домоправителем у первосвященника Киафы и приобрел осла по его личному приказанию. - Зачем же ему осел? - удивился Иуда. - Разве у него в конюшне мало лошадей? - Полно! - ответил домоправитель. - Полно лошадей, однако первосвященник очень любит ослов. Просто мимо пройти не может спокойно. - Чудесны дела твои, Господи! - Иуда вздохнул. - На что только люди не тратят деньги! Уже было выпито по второй, когда управитель осторожно спросил: - А этот твой проповедник, он действительно святой человек? - Святой! - Иуда выплюнул косточку маслины и потянулся к кувшину. – Ты себе не можешь представить, какой он святой! - И чему же он учит? - поинтересовался управитель, наполняя кружку собеседника до краев. - Всему учит, сразу и не упомнишь. - Например? - Все больше насчет рабов и богатых. Нельзя, говорит, иметь рабов, а то не попадешь в царствие небесное. - Неужели? - Определенно! - Иуда отпил большой глоток. А богатые у Ягве будут, вместо верблюдов, грузы возить. В наказанье он их будет прогонять сквозь игольное ушко. - Это когда же? - А вот скоро конец света настанет, появится ангел такой... термо... термо... не помню, как звать, только помню, что как ахнет! Все сожжет на земле, а спасутся только те, кто подставляет левую щеку, когда бьют по правой. - Интересно твой пророк проповедует. - А ты думал?! Он и мертвых воскрешать может. Вот в субботу девицу одну, дочь Иаира, знаешь как сделал? В лучшем виде! - Так... А правду говорят, что он царь иудейский? - А как же! Это такая голова! Кому же еще быть царем, как не ему? Распрощавшись с управителем и заверив его в вечной дружбе, Иуда направился на свидание с Курочкиным. После выгодно заключенной сделки его просто распирало от гордости за свои коммерческие способности. Он заговаривал с прохожими и несколько раз останавливался у лавок, из которых бойкие молодые люди выносили товары. Он было решил купить мешок муки, но от него только отмахнулись: - Не знаешь разве, что конец света наступает? Кому теперь нужны твои деньги?! - Деньги - всегда деньги, - резонно ответил Иуда и зашагал к садику, где его ждали товарищи. На улице Ткачей ему попался навстречу вооруженный конвой под предводительством его нового знакомого, окруживший связанного по рукам Курочкина. *** Первосвященник Киафа с утра был в скверном настроении. Вчера у него состоялся пренеприятный разговор с Понтием Пилатом. Рим требовал денег. Предложенный прокуратором новый налог на оливковое масло грозил вызвать волнения по всей стране, наводненной всевозможными лжепророками, которые подбивали народ на вооруженное восстание. Какие-то люди, прибывшие неизвестно откуда в Ерушалаим, громили лавки, ссылаясь на приближение Страшного Суда. А тут еще этот проповедник, именующий себя царем иудейским! Коварный Тиберий только и ждал чего-нибудь в этом роде, чтобы бросить в Иудею свои легионы и навсегда покончить с жалкими крохами свободы, которые его предшественник оставил сынам Израиля. Открылась дверь, и вошел управитель. - Ну как? - спросил Киафа. - Привел. Пришлось связать, он никак не давался в руки. Прикажешь ввести? - Подожди! - Киафа задумался. Пожалуй, было бы непростительным легкомыслием допрашивать самозванца в собственном доме. Слухи дойдут до Рима, и неизвестно, как их там истолкуют. - Вот что, отведи-ка его к Анне, - сказал он, решив, что лучше подставить под удар тестя, чем рисковать самому. - Слушаюсь! - И пошли к бен Зарху и Гур Арию, пусть тоже придут туда. Киафе не хотелось созывать Синедрион. При одной мысли о бесконечных дебатах, которые поднимут эти семьдесят человек, ему стало тошно. Кроме того, не имело смысла предавать все дело столь широкой огласке. - Иди! Скажи Анне, что я велел меня ждать. *** Когда связанного Курочкина вволокли в покои, где собрались сливки иудейских богословов, он был вне себя от ярости. - Что это за штуки? - заорал он, обращаясь к Киафе, в котором угадал главного. Имейте в виду, что такое самоуправство не пройдет вам даром! - Ах, так ты разговариваешь с первосвященником?! - Управитель отвесил ему увесистую затрещину. - Я тебя научу, как обращаться к старшим! От второй пощечины у Курочкина все поплыло перед глазами. Желая спасти кровоточащую щеку от третьей, он повернулся к управителю другим боком. - Смотри! - закричал тот Киафе. - Его бьют по щеке, а он подставляет другую! Вот этому он учит народ! - На моем месте ты бы и не то подставил, дубина! - пробурчал Курочкин. - Тоже мне философ нашелся! Толстовец! Допрос начал Киафа: - Кто ты такой? Курочкин взглянул на судей. В этот раз перед ним были не простодушные рыбаки и землепашцы, а искушенные в софистике священники. Ему стало ясно, что пора открывать карты. - Я прибыл сюда с научной миссией, - начал он, совершенно не представляя себе, как растолковать этим людям свое чудесное появление в их мире. - Дело в том, что Иисус Христос, которого якобы вы собирались распять... - Что он говорит? - поинтересовался глуховатый Ицхак бен Зарх, приложив ладонь к уху. - Утверждает, что он мессия по имени Иисус Христос, - пояснил Киафа. - «Кто дерзнет сказать слово от имени моего, а я не повелел ему говорить, тот да умрет». Второзаконие, глава восемнадцатая, стих двадцатый, - пробормотал бен Зарх. - Значит, ты не рожден женщиной? - задал новый вопрос Киафа. - С чего ты это взял? - усмехнулся Курочкин. - Я такой же сын человеческий, как и все. - Чтишь ли ты субботу? - Там, откуда я прибыл, два выходных в неделю. По субботам мы тоже не работаем, - Что же это за царство такое? - Как вам объяснить? Во всяком случае, оно не имеет отношения к миру, в котором вы живете. - Что? - переспросил бен Зарх. - Говорит, что его царство не от мира сего. Как же ты сюда попал? - Ну, технику этого дела я вам рассказать не могу. Это знают только те, кто меня сюда перенес. - Кто же это? Ангелы небесные? Курочкин не ответил. Киафа поглядел на собравшихся. - Еще вопросы есть? Слово взял Иосиф Гур Арий. - Скажи, как же ты чтишь субботу, если в этот день ты занимался врачеванием? - А что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? - задал в свою очередь вопрос Курочкин. - У нас, например, считают, что суббота для человека, а не человек для субботы. Допрос снова перешел к Киафе. - Называл ли ты себя царем иудейским? - Вот еще новость! - Курочкин снова пришел в раздражение. - Глупее ты ничего не придумаешь?! Управитель дал ему новую затрещину. - Ах так?! - взревел Курочкин. - При таких методах следствия я вообще отказываюсь отвечать на вопросы! - Уведите его! - приказал Киафа. *** Понтий Пилат беседовал в претории с гостем, прибывшим из Александрии. Брат жены прокуратора Гай Прокулл, историк, астроном и врач, приехал в Ерушалаим, чтобы познакомиться с древними рукописями, находившимися в Храме. Прислуживавшие за столом рабы собрали остатки еды и удалились, оставив только амфоры с вином. Теперь, когда не нужно было опасаться любопытных ушей, беседа потекла свободней. - Мне сказала Клавдия, что ты хочешь просить императора о переводе в Рим. Чем это вызвано? - спросил Прокулл. Пилат пожал плечами. - Многими причинами, - ответил он после небольшой паузы. - Пребывание в этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину. - Однако же власть прокуратора... - Одна видимость. Когда я подавляю восстание, всю славу приписывает себе Люций Вителлий, когда же пытаюсь найти с иудеями общий язык, он шлет гонцов в Рим с доносами на меня. Собирать подати становится все труднее. Мытарей попросту избивают на дорогах, а то и отнимают деньги. Недоимки растут, и этим ловко пользуется Вителлий, который уже давно хочет посадить на мое место кого-нибудь из своих людей. - И все же... - начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами. - Вот, полюбуйся! - сказал Пилат, подойдя к окну. - Ни днем, ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим. Толпа неистовствовала. - Распни его! - орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без того были сыты по горло. - Распни! - В чем вы обвиняете этого человека? - спросил Пилат, взглянув на окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову. Вперед выступил Киафа. - Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель! - Правда ли то, в чем тебя обвиняют? Мягкий, снисходительный тон Пилата ободрил совсем было отчаявшегося Курочкина. - Это страшная ошибка, - сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, - меня принимают тут не за того, кто я есть на самом деле. Вы, как человек интеллигентный, не можете в этом не разобраться! - Кто же ты есть? - Ученый. Только цепь нелепейших событий... - Хорошо! - прервал его Пилат. - Прошу, - обратился он к Прокуллу, - выясни, действительно ли этот человек ученый. Прокулл подошел к Курочкину. - Скажи, какие события предвещает прохождение звезды Гнева вблизи Скорпиона, опаленного огнем Жертвенника? Курочкин молчал. - Ну что ж, - усмехнулся Прокулл, - этого ты можешь и не знать. Тогда вспомни, сколько органов насчитывается в человеческом теле? Однако и на второй вопрос Курочкин не мог ответить. - Вот как?! - нахмурился Прокулл. - Принесите мне амфору. Амфора была доставлена. Прокулл поднес ее к лицу Курочкина. - Как ты определишь, сколько вина можно влить в этот сосуд? - Основание... на... полуудвоенную высоту... - забормотал тот. Как всякий гуманитарий, он плохо помнил такие вещи. - Этот человек - круглый невежда, - обратился Прокулл к Пилату, - однако невежество еще не может служить причиной для казни на кресте. На твоем месте я бы его публично высек и отпустил с миром. - Нет, распни его! - опять забесновалась толпа. Курочкина вновь охватило отчаяние. - Все эти вопросы не по моей специальности! - закричал он, адресуясь непосредственно к Пилату. - Я же историк! - Историк? - переспросил Прокулл. - Я тоже историк. Может быть, ты мне напомнишь, как была укреплена Атлантида от вторжения врагов? - Я не занимался Атлантидой. Мои изыскания посвящены другой эпохе. - Какой же? - Первому веку. - Прости, я не понял, - вежливо сказал Прокулл. - О каком веке ты говоришь? - Ну, о нынешнем времени. - А-а-а! Значит, ты составляешь описание событий, которые произошли совсем недавно? - Совершенно верно! - обрадовался Курочкин. - Вот об этом я вам и толкую! Прокулл задумался. - Хорошо, - сказал он, подмигнув Пилату, - скажи, сколько легионов, по скольку воинов в каждом имел Цезарь Гай Юлий во время первого похода на Галлию? Курочкин мучительно пытался вспомнить лекции по истории Рима. От непосильного напряжения у него на лбу выступили крупные капли пота. - Хватит! - сказал Пилат. - И без того видно, что он никогда ничему не учился. В чем вы его еще обвиняете? Киафа снова выступил вперед. - Он подбивал народ на неповиновение Риму, объявил себя царем иудейским. Прокуратор поморщился. Дело оказывалось куда более серьезным, чем он предполагал вначале. - Это правда? - спросил он Курочкина. - Ложь! Чистейшая ложь, пусть представит свидетелей! - Почему ты веришь ему, в не веришь мне?! - заорал Киафа. - Я как-никак первосвященник, а он проходимец, бродячий проповедник, нищий! Пилат развел руками. - Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями. - Вот как?! - Киафа в ярости заскрежетал зубами. - Я вижу, здесь правосудия не добьешься, придется обратиться к Вителлию! Удар был рассчитан точно. Меньше всего Пилату хотелось впутывать сюда правителя Сирии. - Возьмите этого человека! - приказал он страже, отводя взгляд от умоляющих глаз Курочкина. *** Иуда провел ночь у ворот претории. Он следовал за Курочкиным к дому Киафы, торчал под окнами у Анны и сопровождал процессию к резиденции прокуратора. Однако ему так и не удалось ни разу пробиться сквозь толпу к Учителю. В конце концов, выпитое вино, волнения этого дня и усталость совсем сморили Иуду. Он устроился в придорожной канаве и уснул. Проснулся он от жарких лучей солнца, припекавших голову. Иуда потянулся, подергал себя за бороду, чтобы придать ей более респектабельный вид, и пошел во двор претории, надеясь что-нибудь разузнать. В тени, отбрасываемой стеной здания, сидел здоровенный легионер и чистил мелом меч. - Пошел, пошел отсюда! - приветствовал он апостола. - У нас тут не подают! Смирив гордыню при виде меча, Иуда почтительно изложил легионеру свое дело. - Эге! - сказал тот. - Поздно же ты о нем вспомнил! Теперь он уже... - Легионер заржал и красочно воспроизвел позу, которая впоследствии надолго вошла в обиход как символ искупления первородного греха. Потрясенный Иуда кинулся бегом к Лобному месту... *** На вершине холма стояло три креста. У среднего, с надписью «Царь Иудейский», распростершись ниц, лежал плачущий Симон. Иуда плюхнулся рядом с ним. - Рабби!! - Совсем слаб твой рабби, - сказал один из стражников, рассматривая снятые с Курочкина доспехи. - Еще и приколотить как следует не успели, а он сразу того... стражник закатил глаза, - преставился! - Со страха, что ли? - сказал второй стражник, доставая игральные кости. - Так как, разыграем? - Давай! Иуда взглянул на сморщенное в смертной муке бледное лицо Учителя и громко заголосил. - Ишь, убивается! - сказал стражник. - Верно, родственничек? - Послушайте! - Иуда встал и молитвенно сложил руки. - Он уже все равно умер, позвольте нам его похоронить. - Нельзя. До вечера не положено снимать. - Ну, пожалуйста! Вот, возьмите все, только разрешите! - Иуда высыпал перед ними на землю деньги, вырученные за осла. - Разрешить, что ли? - спросил один из стражников. - А может, он и не умер еще вовсе? - Второй служивый подошел к кресту и ткнул копьем в бок Курочкина. - Пожалуй, помер, не дернулся даже. Забирай своего родственничка! Между тем остальные продолжали рассматривать хитон. - Справная вещь! - похвастал счастливчик, на которого пал выигрыш. - Сносу не будет! Потрясенные смертью Учителя апостолы торопливо снимали его с креста. Когда неловкий Иуда стал отдирать гвозди от ног, Курочкин приоткрыл глаза и застонал. - Видишь?! - шепнул Иуда на ухо Симону. - Живой! - Тише! - Симон оглянулся на стражников. - Тут поблизости пещера есть, тащи, пока не увидели! Стражники ничего не заметили. Они были целиком поглощены дележом свалившихся с неба тридцати сребреников. Оставив Курочкина в пещере на попечении верного Симона, Иуда помчался сообщить радостную весть прочим апостолам. Курочкин не приходил в сознание. В бреду он принимал Симона за своего аспиранта, оставленного в двадцать первом веке, но обращался к нему на древнееврейском языке. - Петя! Петр! Я вернусь, обязательно вернусь, не может же Хранитель оказаться такой скотиной! Поручаю тебе, в случае чего... *** Пять суток, отпущенных Хранителем, истекли. Где-то, в подвале двадцатиэтажного здания мигнул зеленый глазок индикатора. Бесшумно включились релейные цепи. Дьявольский вихрь причин и следствий, рождений и смертей, нелепостей и закономерностей окутал распростертое на каменном полу тело, озарил пещеру сиянием электрических разрядов и, как пробку со дна океана, вытолкнул Курочкина назад в далекое, но неизбежное будущее. - Мессия! - Ослепленные чудесным видением, Иоанн, Иаков, Иуда и Фома стояли у входа в пещеру. - Вознесся! - Симон поднял руки к небу. - Вознесся, но вернется! Он меня нарек Петром и оставил своим наместником! Апостолы смиренно пали на колени. *** Между тем Курочкин уже лежал в одних плавках на диване гостеприимного заведения Казановака. Его лицо и лоб были обложены тряпками, смоченными в растворителе. - Ну, как попутешествовали? - спросила Маша, осторожно отдирая край бороды. - Ничего. - Может, вы у нас докладик сделаете? - поинтересовался Казановак. – Тут многие из персонала проявляют любознательность насчет той жизни. - Не знаю... Во всяком случае не сейчас. Собранные мною факты требуют еще тщательной обработки, тем более что, как выяснилось, евангелисты толковали их очень превратно. - Что ж, конь о четырех ногах и тот ошибается, - философски заметил Казановак. Он вздохнул и, тщательно расправив копирку, приступил к составлению акта на недостачу реквизита. - Что там носят? - спросила Маша. - Длинное или короткое? - Длинное. - Ну вот, говорила Нинке, что нужно шить подлиннее! Ой! Что это у вас?! - Она ткнула пальцем в затянувшиеся розовой кожицей раны на запястьях. И здесь, и здесь, и бок разодран! Вас что, там били? - Нет, вероятно поранился в пути. Казановак перевернул лист. - Так как написать причину недостачи? - Напишите, петля гистерезиса, - ответил уже поднаторевший в терминологии Курочкин. Андрей Буторин Ключники Не нужно отмычек от счастья искать – Его приоткроется дверца Тому, кто открытым умеет держать Свое беспокойное сердце. Глава 1. Пятница была любимым днем Дениса Найденова. Особенно он любил вторую ее половину. Если с утра он еще не ощущал в полной мере какого-то особенного настроя в собственной душе, то уже после обеда, даже где-то ближе к половине четвертого, он с удивлением замечал, что почему-то улыбается без какой бы то ни было причины. И лишь затем спохватывался, что причина все-таки была; видимо подсознание подсчитывало потихоньку оставшиеся до конца рабочей недели часы и минуты, а когда их становилось уже действительно мало, начинало посылать свои сигналы в “верхние” структуры мозга. Нельзя сказать, что Денис совсем уж терпеть не мог своей работы, но он ее, к своему собственному сожалению вот именно, что всего лишь терпел. Не доставляла она ему ни радости, ни удовольствия, ни тем более чувства удовлетворения. Многие бы, наверное, удивились, даже возмутились таким мыслям Дениса. В Серовске, городке с пятидесятитысячным населением, где и любую-то работу найти непросто, быть недовольным такой работой! И кому – двадцатипятилетнему парню, который и трудностей-то настоящих не видел, не голодал, не трясся в беззвучном и бесслезном плаче от безысходности, от невозможности накормить досыта семью, детей... Но разве виноват был в этом Денис? Разве виноват он был в своем желании жить достойно, по-человечески, вкладывая свои способности в дело, которому был бы рад служить и от которого получал бы и моральное, и материальное удовлетворение? Ведь в конечном-то итоге этого хотят все! А работал Денис в Серовском филиале питерского банка “Сириус”, экономистом вексельного отдела. Выпуск векселей, учет векселей, прием векселей, договора куплипродажи, акты приема-передачи, заявления на погашение, распоряжения в бухгалтерию, ежедневные, ежемесячные, ежеквартальные отчеты, сверки с балансом... От одних слов “дисконт”, “аваль”, “эмитент” Дениса уже подташнивало. Со стороны это может показаться интересным и даже заманчивым, а на самом деле – это рутинная, нудная, но в то же время очень ответственная – в том плане, что несешь большую ответственность, в том числе и материальную, за возможные ошибки – работа. К тому же, ничего в ней нельзя отложить на потом, все срочно, срочно и очень срочно, причем – как можно быстрее. Кто знает – тот поймет, а кто не знает – и слава Богу! “Зачем же он полез тогда в эту финансово-экономическую сферу, если она ему так не нравится?” – спросит кто-то. А этому есть свое объяснение! Дело в том, что Денис Найденов – детдомовец. Нет, фамилия Найденов – его настоящая, а не данная в детдоме подкидышу. И родился Денис в нормальной семье: были у него и папа, и мама. Но покой и счастье длились в этой семье недолго: когда маленькому Дениске было всего три года – пропал отец. Именно пропал, пошел в магазин и не вернулся. Мама ужасно переживала трагедию; они с мужем по-настоящему любили друг друга, даже мысли не могло возникнуть у нее, что он просто сбежал, бросив их с сыном. Да и не сбегают так – в трико и футболке, с авоськой и тремя рублями в кулаке! А еще через год пропал и Дениска... Правда, он нашелся быстро, на следующий же день. Но леденящий ужас, однаединственная ночь в звенящей могильной тишиной квартире, необратимость, казалось, случившегося сделали свое дело – психика молодой женщины не выдержала потрясений. Маму отвезли в больницу. Дениска, естественно, и не мог даже тогда осознавать, что больница больнице рознь... Не мог он понять тогда и того, почему его отвели в такой садик, откуда детей никогда не забирают вечером мамы и папы, почему его мама болеет так долго, и ему приходится тоже ночевать в этом садике... Но, к сожалению или к счастью, все в этом возрасте забывается быстро. Все реже и реже вспоминал Денис мамины добрые глаза, теплые, нежные руки, милый, родной голос... Только года через полтора приснилась вдруг ему мама отчетливо и ярко – так никогда уже не мог вспомнить ее Денис наяву; в этом сне мама не сказала ни слова, она подошла только беззвучно и тихо, нежно, перебирая каждый волосок, погладила сына и, печально улыбнувшись, исчезла. В эту ночь мамы у Дениса не стало. Она умерла во сне, тихо и незаметно, как и жила все эти полтора года в областной психиатрической лечебнице номер восемь, растаяв, как тоненькая восковая свечка, так и не успев толком никого осветить и согреть в своей короткой жизни. Еще лет в семь-восемь Денис, не по возрасту спокойный и серьезный, решил для себя, что когда вырастет и покинет детский дом, обязательно будет жить хорошо и богато! У него будет большая плита, как у нянечек на детсадовской кухне, и на этой плите, в больших кастрюлях, всегда будет что-то вариться! Он каждый день будет покупать себе сразу две буханки хлеба – одну черного, другую белого... Нет! Лучше белого – две, а черного – одну, или тоже две! И три яблока! Каждый день! Став постарше, Денис понял, что богатство – это не суп с кашей “от пуза”, а деньги, о которых постоянно говорят взрослые – воспитатели и нянечки. Правда сами деньги он впервые увидел уже лет в четырнадцать. Тогда же он решил для себя, что будет работать там, где всегда много денег. Став еще старше, на пороге выпуска во взрослую жизнь, он решил осуществить детскую мечту и пойти учиться в финансовый техникум. Узнав, что ближайшее такое учебное заведение находится аж за пятьсот километров, в каком-то Серовске, он, не задумываясь, поехал туда. И поступил! И получил место в общежитии! Это было просто сказкой для бывшего детдомовца – иметь собственное жилье! Правда, в комнате с ним жили еще два парня, но ведь не сорок же, не пятьдесят! Учился Денис очень старательно, хотя это и давалось ему нелегко. Он сторонился шумных компаний, не ходил на дискотеки, молодежные “тусовки”, да и некогда ему было заниматься подобными глупостями. Нужно было искать какие-то средства к существованию, и Денис постоянно где-то подрабатывал: то грузчиком в магазине, то ночным приемщиком хлеба, то сторожем. При этом Денис не забывал об учебе: в любую свободную минуту он штудировал микро-, макро– и прикладную экономику, технический анализ товарных и финансовых рынков и вскоре стал одним из лучших учащихся группы. Лучше его учился, пожалуй, только Сергей Войков, но это было и неудивительным – отец Сергея работал в банке, начальником кредитного отдела. С Сергеем Денис сошелся ближе всех, хотя настоящих друзей у него так и не было. Но Сергей относился к Денису очень хорошо, можно сказать: по-дружески, невзирая на абсолютную разницу в “социальном происхождении”. Поэтому, когда наступил срок преддипломной практики, Сергей уговорил отца пристроить Дениса Найденова на два месяца в банке. Сам он, разумеется, проходил практику там же, только в другом отделе. Отец подобрал сыну работу поинтересней – в фондовом отделе. ГКО тогда были на самом пике своего стремительного подъема, и Сергей с большим интересом наблюдал за ходом азартнейших торгов. Кроме ГКО в фондовом отделе занимались также акциями, что было не менее интересно. Денис же попал в вексельный отдел, и поначалу работа с векселями ему очень понравилась. У него порой кружилась с непривычки голова от умопомрачительных (по его понятиям) сумм, с которыми приходилось иметь дело. Понятно, что практиканта к серьезной работе не подпускали, он занимался больше сортировкой и подшивкой документов да выполнением разовых поручений сотрудников, но своей серьезностью и ответственностью даже в таких незначительных делах Денис быстро завоевал уважение всего отдела. Надо ли говорить, что после окончания техникума, опять же не без помощи Сергея Войкова и его отца, но зато уже и с определенной заинтересованностью, Дениса приняли на работу все в тот же вексельный отдел. Ему было тогда двадцать два года: в детстве Денис много болел и по этой причине просидел в пятом и седьмом классах по два года. Медицинская призывная комиссия признала его негодным к военной службе: детдомовская жизнь с постоянным недоеданием и частыми болезнями были повинны в том лишь отчасти, главной же причиной стало, как записали в медицинской карте, “аномальное строение правой кисти руки”. Сколько помнил себя Денис, в середине его правой ладони нащупывалось какое-то уплотнение, размером с орех. Вначале, когда Дениска был еще маленьким, этот “орех” заметно выделялся, и мальчик, стесняясь, почти всегда держал правую руку в кармане штанишек. Однако, с возрастом, уплотнение можно было определить только на ощупь. Рос Денис, росли его кости и мышцы, а странная шишка оставалась точно такой же, как раньше. Детдомовский врач возил Дениса на рентген, снимок подтвердил некую костную аномалию, но поскольку ребенку это не доставляло особых неудобств, делать ничего не стали. А повзрослев, Денис и сам почти забыл об этом. И вот на медкомиссии в военкомате “орех”, которого он так стеснялся в детстве, неожиданно помог ему, вкупе с остальными причинами, “откосить” от армии, хотя сам Денис об этом даже и не думал. Он даже опешил вначале, когда услышал вердикт: “Не годен”. – Но мне ведь это не мешает, – удивился он, узнав, что основной причиной его непригодности стала шишка. – Молодой человек, вы ведь правша? – спросил его врач. – Да, правша, – кивнул Денис. – Значит, и оружие вам пришлось бы держать правой рукой, а вы его надежно держать не сможете! ***** Дождавшись конца рабочего дня, Денис отправился домой в прекрасном настроении. Сначала он зашел в книжный магазин и выбрал там детектив потолще. Затем простоял у газетного киоска минут десять, просматривая многочисленные издания, купив в итоге три газеты и журнал. Это стало у него почти ритуалом: в пятницу запастись чтивом на все выходные. В этот раз, впрочем, он еще купил в ларьке пару бутылок пива и пакетик вяленой корюшки: Серега дал сегодня пару новых кассет, и Денис решил посмотреть их вечером, лежа на диване, потягивая пивко. “Завтра поваляюсь с газетами и книжкой, – мечтал он, – а в воскресенье займусь уборкой и стиркой”. Воскресенье Денис не любил. Неумолимо приближающаяся новая рабочая неделя тяготила его неотвратимо нависшей тенью. Поэтому он всегда оставлял на воскресенье дела по хозяйству и дому: закупить продукты, сварить суп на ближайшие дни, постирать, что накопилось, убраться в квартире и тому подобное. Зайдя в квартиру, Денис даже зажмурился от удовольствия. В первый год работы в банке, еще до знаменитого финансового кризиса, когда можно было взять кредит на льготных условиях, Денис купил эту уютную однокомнатную квартирку. Собственно, за это он должен быть благодарен Сереге Войкову. До этого Денис снимал маленькую, тесную комнату в квартире одинокой старухи, которая вечно была чем-то недовольна и постоянно что-то бурчала себе под нос. Серега, заглянув однажды к Денису и увидев, в каких условиях проходят лучшие, молодые годы его приятеля, сказал ему с недоумением: “Ты что, рехнулся? Решил похоронить себя заживо? Да сюда даже бабу не приведешь! Чего ты не купишь себе квартиру?” В общем, Сергей взял это дело под свой патронаж: подыскал подходящую квартиру, договорился с продавцом о разумной цене, заставил Дениса взять ссуду, дал ему в долг на неограниченное время недостающую часть суммы, и уже через месяц Денис въехал в свое собственное жилище – впервые в жизни! Наскоро поужинав спешно приготовленной яичницей с колбасой, Денис включил телевизор с видиком, всунул первую кассету и плюхнулся на диван с бутылкой пива в руке. Но не успел он сделать и двух глотков, как зазвонил телефон. Мысленно произнеся все ведомые ему ругательства, Денис поставил видик на “паузу”, пиво – на пол и пошел к аппарату. Звонил Артур, недавний знакомый. – Привет, Денис, чем занимаешься? – раздался в трубке его радостный голос. – Кино смотрю, – честно и не очень дружелюбно ответил Денис. – Вот что, Дэн, перестань маяться дурью, собирайся, через полчаса я за тобой заеду! – Это еще зачем? – нахмурился Денис. – Поедем на шашлыки, с ночевкой! – завопил Артур столь восторженно, словно предстояла поездка в Париж, не меньше. – Я не поеду! – категорично заявил Денис. Настроение его начало портиться. – Как это не поедешь, почему?! – непонимающе завопил Артур. – У меня завтра куча дел, – соврал, поморщась, Денис. – И вообще, я устал, у меня была отчетная неделя.... – Так вот и отдохнешь!!! – сразу обрадовался Артур. “Ч-черт, не то я ляпнул!” – мысленно обругал себя Денис и тут же рубанул в трубку: – Артур! Я же сказал: нет! Извини, – и быстро положил трубку. Настроение испортилось окончательно. Постояв пару минут у телефона, – не зазвонит ли снова? – Денис осторожно, почти крадучись, подошел к дивану и медленно сел, с опаской поглядывая на аппарат. “Может отключить его совсем? – мелькнула мысль, но Денис ее тут же отбросил. – Тогда Артур заявится лично и от него будет уже не отбиться. До чего же он приставуч!” Едва Денис протянул руку к пульту, чтобы включить видик, как телефон зазвонил снова. Денис чуть не заплакал от досады: так радовался этому спокойному, уютному вечеру – и вот, на тебе! На этот раз в трубке раздался нежный, воркующий голосок Катерины, жены Артура: – Денисик! Ты чего бастуешь! А ну-ка, живо собирайся! – Кать, ну я правда не могу! – взмолился Денис. – Можешь, все ты можешь, – продолжала ворковать Катерина. – Такой мужчина – и вдруг не можешь! Этого не может быть, – захихикала она. – Катя, давай в следующий раз, – с надеждой, почти умоляюще, сказал Денис. – Созвонимся заранее и это... съездим... – Ты еще не все знаешь, Денисик! – загадочно-тихим голосом, не обращая внимания на лепет Дениса, продолжала Катя. – Ты только не падай, но мы поедем не втроем! – А всколькером? – брякнул Денис от неожиданности. Катерина захохотала. “Удивительно, такой приятный голос у женщины, – подумал Денис, – а ржет, как лошадь!” – Денис, – резко оборвав смех, заговорщически зашептала Катя в трубку, – с нами поедет одна девушка. Она – просто прелесть! Ты увидишь ее – и упадешь! Я рассказала ей про тебя, и теперь она только о тебе со мной разговаривает! И еще... – голос Катерины совсем перешел на шепот. – Мы берем две двухместные палатки! И вот тут Денис почувствовал, что его ладони стали вдруг влажными, а сердце сорвалось в бешеный галоп. Надо сказать, что до сих пор у Дениса не было еще ни одной девушки: ни как подруги, ни тем более – как женщины. Он был ужасно застенчив с представительницами прекрасного пола, а если учесть, что ни на дискотеки, ни куда либо еще, где можно с кем-то познакомиться, Денис не ходил, то вероятность такого знакомства оставалась очень маленькой. А он так мечтал встретить свою девушку! Он так мечтал завести семью, настоящую, хорошую семью, которой с детства был лишен! А вдруг сейчас именно тот шанс?! И Денис клюнул. Он заглотил наживку и теперь трепыхался на крючке своей надежды. – Что нужно с собой брать? – проговорил он в трубку внезапно севшим голосом. – Денисик, ничего брать не нужно! – обрадовано заворковала Катерина. – Мы все уже приготовили и собрали! Ты только захвати с собой что-нибудь теплое из одежды, все-таки ночью еще прохладно. Хотя, – Катерина снова противно захихикала, – не думаю, что тебе будет холодно этой ночью! Денис принялся торопливо собираться. Натянул старые, поношенные джинсы, достал ветровку, свитер, сапоги. Затем подумал и поставил сапоги снова в кладовку: не на рыбалку же едем! Вместо сапог достал тоже старые, но зато очень удобные и вполне еще приличные кроссовки. Ветровку надел, а свитер сунул в пакет. Начатую бутылку пива убрал в холодильник, а целую отправил в пакет вслед за свитером. Уселся на диван и стал с нетерпением ждать Артура. ***** С Артуром Денис познакомился месяц назад, причем несколько странным образом. Было начало мая, но погода в те дни стояла какая-то промозглая, серая, совсем осенняя. Небо затянуло серыми тучами, постоянно моросил тягучий, нудный дождь. Деревья стояли еще голые, кое-где лежали кучки грязного, не растаявшего снега. Настроение у Дениса было под стать погоде. Шла как раз неделя отчетов, домой он приходил поздно, усталый и голодный. И вот как раз в один из этих противных вечеров, когда Денис жарил себе на ужин традиционную яичницу, раздался звонок телефона. Голос был незнакомым, и Денис подумал сначала, что кто-то просто ошибся номером. Но мужчина на другом конце линии извиняющимся голосом спросил: – Вы Денис Найденов? – Да, я, – ответил Денис. – Слушаю вас. – Меня зовут Артур, Артур Купелин, – быстро заговорил мужчина, словно боясь, что трубку повесят. – Вы меня не знаете, но я сейчас все объясню! Дело в том, что моя мама училась когда-то вместе с вашей мамой. Потом она уехала в Пермь и жила там все это время. Год назад она вернулась на родину, решила разыскать старую подругу – вашу маму – и узнала, что с ней случилось, простите... Тогда она решила разыскать вас, но в детском доме ей сказали, что вы уехали в Серовск. Потом моя мама тяжело заболела и продолжить поиски уже не смогла. А пару месяцев назад я сам переехал в Серовск, и мама очень просила меня разыскать вас. Но, сами понимаете, переезд, устройство на работу, в общем – суета, и я все никак не мог выполнить ее просьбу. Но две недели назад мама умерла... И я поклялся себе, что обязательно выполню ее последнюю просьбу. Вы не против, если я к вам заеду? Денис внутренне, конечно, был очень против. Он устал и очень хотел сейчас поесть и упасть на диван с книжкой. Но память о маме, хоть и очень далекая, не позволила ему отказать Артуру. Пришлось срочно бежать в магазин, покупать какие-то продукты, бутылку вина, что-то готовить на скорую руку... Артур оказался высоким, очень приятным внешне, даже красивым, парнем одного примерно возраста с Денисом. Он зашел с каким-то свертком под мышкой, в котором тоже оказалась бутылка вина и очень долго тряс руку Дениса. У Дениса даже появилось неприятное ощущение, что Артур ее ощупывает. А если учесть, что как раз в этой ладони у Дениса была “аномалия”, то неприятно ему было вдвойне. Но вот знакомство состоялось, Артур прошел на кухню, где у Дениса уже был кое-как сервирован стол, и начал говорить. Денис, сам по натуре сдержанный и молчаливый терпеть не мог говорунов. Но все они и в подметки не годились Артуру! Он болтал не переставая, не закрывая рта! Он говорил и говорил, но Денис вдруг поймал себя на мысли, что не воспринимает и сотой доли того, что вылилось сейчас на него из разверстых уст нового знакомого. Артур, казалось, говорил обо всем – и ни о чем. Это был своего рода “белый шум”, как говорят радиолюбители. Дикая говорильная пытка закончилась только часа через три, уже за полночь, когда у Дениса просто сами собой стали закрываться глаза. Он не понимал уже к этому времени ни слова из речи Артура, словно тот вещал по-китайски. Наконец Артур, увидев, что собеседник, а точнее – слушатель, элементарно засыпает, оборвал себя на полуслове и засобирался уходить. Он долго еще раскланивался и расшаркивался в прихожей, уверяя, как ему было приятно познакомиться с Денисом, как ему было интересно с ним поговорить (хотя Денис за весь вечер едва ли произнес и пару фраз), как он рад, что выполнил наконец-то волю покойной матери. Напоследок он заверил Дениса, что будет теперь часто к нему заходить и еще чаще – звонить. В этот момент в мозгу Дениса мелькнула мысль об убийстве, или, в крайнем случае, – о самоубийстве. Когда через полчаса за Артуром захлопнулась дверь, Денис медленно сполз по стене на пол. Ему хотелось умереть. Нет, не умереть – сдохнуть! К счастью, Артур звонил, а тем более приходил, не так уж и часто – сделал всего пять звонков и нанес два визита. Причем, второй раз он привел с собой жену Катерину, женщину довольно приятную. По крайней мере, при ней он болтал чуть меньше, так как вынужден был давать слово и ей. Катерина, надо сказать, ненамного уступала мужу по части говорильни, но слушать ее было все-таки намного лучше, хотя бы потому, что она была женщиной, и женщиной симпатичной. К тому же, Катерина еще и задавала вопросы, видимо, срабатывало женское любопытство. Она быстро выяснила, что Денис мало того, что холост, но и вовсе не имеет подруги. Тут же от Катерины последовало торжественное обещание исправить это в самом скором времени. – Такой мужчина, – кокетливо заиграла глазками Катерина, – не должен быть один. Я найду тебе такую девушку, что ты упадешь! Слово “падать” было самым популярным в лексиконе этой женщины. Судя по ее рассказам, вокруг нее падали все: похоже, что именно она и являлась эпицентром этой “падучей” эпидемии. Уже прощаясь и целуя Дениса в щечку, словно они были знакомы с детства, Катерина заговорщицки ему подмигнула и повторила еще раз: – Ты только не падай, но я тебе обещаю! И вот, похоже, Катерина свое обещание выполнила. Глава 2. Сначала Ира Денису не понравилась. Она была длинной, худой, какой-то нескладной; волосы, собранные сзади резинкой в короткий пучок, делали ее похожей на белку – длинную, худую, нескладную белку. Денис почувствовал, как остатки его недавней надежды с шелестом осыпаются куда-то в область желудка, который тут же недовольно заурчал. Но деваться было уже некуда – Катерина деловито запихнула их с Ириной одного за другим на заднее сидение “девятки”, сев сама рядом с Артуром вперед. Катерина тут же повернулась к ним и начала щебетать. Она о чем-то весело – и как всегда противно – хохотала, рассказывала какие-то глупости, что-то спрашивала у Дениса игриво-интимным тоном, а Денис мрачнел все больше и больше, отвечая порой невпопад, думая про себя, какой он все-таки дурак, что согласился на эту поездку. Лежал бы сейчас на диване, смотрел видик, пил пиво, а теперь... И ведь придется еще с этой Ириной спать в одной палатке! Он чуть повернул голову в сторону своей соседки и мельком посмотрел на нее. Ира, казалось, совсем не слушала болтовню Катерины. Она смотрела в окно, и на ее лице отражалось чувство то ли легкой досады, то ли просто усталости. За все то время, что они уже проехали, она так и не произнесла ни слова. “Эге! – осенило вдруг Дениса. – Да ведь я ей тоже, видать, не шибко по вкусу пришелся!” Он почувствовал даже что-то вроде вины перед девушкой: сидит тут, надувшись, слушает Катин треп, а Ирина, похоже, еще в более худшем положении, чем он – она все-таки женщина, и надеялась хоть на какое-то внимание с его стороны! Тогда Денис собрался с духом и, не найдя ничего лучшего, спросил: – Ирина, а где вы работаете? Он даже не заметил, что Катерина в этот момент о чем-то его спросила; правда, та сама быстро замолчала и развернулась сразу вперед, скорчив многозначительную мину. Зато Ирина слегка вздрогнула, оторвалась от созерцания проплывающего пейзажа за окном и посмотрела на Дениса большими синими и, как оказалось, удивительно красивыми глазами. Взгляд ее был спокоен, но не равнодушен – он словно чего-то ждал с едва различимой надеждой, утонувшей глубоко-глубоко в этих синих волшебных озерах. У Дениса сразу что-то екнуло в груди, и он обалдело уставился на Ирину, видя перед собой совсем другую девушку, нежели десять секунд назад. Короче говоря, он влюбился – моментально, но сокрушительно. Сквозь какой-то странный звон в ушах он едва услышал: – В библиотеке. “При чем тут библиотека?” – не понял ошалевший Денис, но тут же вспомнил, что спросил Ирину о работе. Звон в ушах, однако, не проходил. Мало того – к нему добавилось какое-то щебетание и чириканье, будто птичье, но на удивление мелодичное, подчиненное странному, завораживающему ритму. Денис резко встряхнул головой. Чириканье прекратилось. “Ну я и втюрился!” – изумленно-радостно подумал Денис. – Что с вами? Вам плохо? – встревоженно спросила Ирина. – Нет-нет, все в порядке! – поспешил заверить Денис. – Так вы говорите, в библиотеке? Но это ведь ужасно здорово! – Здорово, но скучно, – наморщила лоб Ирина. И тут же спросила: – А вы любите читать? – Конечно! – оживился Денис. – Это мое самое любимое занятие! Ирина недоверчиво посмотрела на него с задорной улыбкой, от которой вновь екнуло сердце Дениса, и неожиданно спросила: – А что вы сейчас читаете? – “За все надо платить” Марининой, – не моргнув, ответил Денис. Ирина смешно поджала губы и посмотрела на Дениса осуждающе. – А до этого? – “Убийца поневоле”. – Тоже Марининой? – Тоже Марининой! Ирины губы еще сильнее сжались, а взгляд стал совсем осуждающе-строгим, как у детдомовской классной воспитательницы Дениса Марии Антоновны во время “разбора полетов”. Но Ирина не выдержала и прыснула. Однако тут же приобрела вновь учительски-строгий вид и спросила с наигранным возмущением: – А кроме Марининой вы что-нибудь читали?! – Конечно! Хмелевскую, Дашкову, Корецкого... – Хватит-хватит! – рассмеялась Ирина. – Все понятно! Ваше любимое занятие – не просто читать. Ваше любимое занятие – читать детективы! – А что в этом плохого? – немного обиделся Денис. – И потом, я не только детективы читаю! Недавно прочитал, например, “Омон Ра” Виктора Пелевина. – О-о-о! – глаза Ирины округлились. – Ну и как? – Честно? – Честно. – Мура и муть, какой свет не видывал! Я переплевался потом после этой книги! – честно, как и обещал, признался Денис. – Но все-таки ведь дочитали, не бросили? – ехидно спросила Ирина. – Дочитал! – А почему? – не отставала Ирина. – Что “почему”? – не понял Денис. – Почему стали дочитывать, если “мура” и “муть”? Почему не отбросили книгу сразу? Денис на минуту задумался, а затем недоуменно ответил: – А черт его знает! Интересно было! Ирина засмеялась так открыто и весело, что Денис невольно залюбовался ею. “Вот ведь смеется как – красиво, искренне, – подумал он, – не то что Катерина!” Как раз в эту минуту машина, которая давно уже, оказывается, ехала по лесной дороге, замедлила свое движение и вскоре остановилась совсем. Уставшая от вынужденного молчания Катерина повернулась к счастливо хохочущей парочке и радостно завопила: – Ура! Приехали!!! ***** Артур, похоже, знал толк в приготовлении шашлыков. Все у него получалось быстро и гладко. В походный мангал он аккуратно, по ведомой только ему системе разложил привезенные с собой чурочки и принялся доводить их до состояния углей, поручив при этом Катерине нанизывать кусочки мяса, колечки лука и кружочки помидоров на шампуры. Дениса с Ириной он отправил за дровами для костра, дав им маленький охотничий топорик. Наконец первая партия шашлыков была готова, костер Денис кое-как развел, истратив при этом с полкоробка спичек, Катерина расстелила импровизированную скатерть из большого куска какой-то цветастой тряпки, разложив на ней хлеб, огурцы, помидоры, прочую снедь и украсив бутылкой вина. Компания уселась за “стол” и начала пировать. Было уже часов девять вечера, но солнце за горизонт еще не село и празднично просвечивало сквозь листву деревьев. В воздухе роились кучки комаров, но, отгоняемые дымом костра, не очень досаждали пировавшим. Да Денису, собственно, не было никакого дела до этих назойливых тварей – он ликовал! Все его существо подчинилось неведомому доселе чувству и теперь смаковало его, наслаждаясь. “Как я мог подумать сначала, что она некрасива?! – изумлялся Денис сам себе. – Где были мои глаза? Она не длинная и худая, а тонкая и стройная; она не нескладная, а грациозная! Она не белка, а белочка – маленький, пушистый бельчонок!” Стакан вина, выпитый с первой порцией шашлыка, приятным теплом разлился по телу, еще больше раскрепостив мысли и чувства. Ирина сидела рядом, такая близкая и неожиданно родная. Она, словно подслушав мысли Дениса, повернулась к нему, держа обеими руками шампур и вцепившись белоснежными зубами в кусок мяса и, поскольку рот ее был занят, улыбнулась Денису одними своими синими, бездонными глазами. И снова, как в машине, в ушах у него зазвенело, и защебетала-зачирикала странная песня, даже не вся песня, а будто бы одна лишь ее повторяющаяся строка. И тут, то ли под действием вина, то ли от распирающего его счастья, Денис непроизвольно повторил эту ритмичную строчку вслух, сам поражаясь, как сумел так изощренно прочирикать. Но он еще больше поразился, когда Ирина, не отводя от него своих глаз, защебетала следующую строчку! О том, что это было именно продолжением “его” песни, а не случайным набором звуков, Денис откуда-то знал. Что удивительно: и сам Денис, и Ирина, поняли вдруг, что это очень важно, что они просто обязаны были пропеть друг другу эти строки. И не было уже удивления в их глазах, но не было и продолжения странной песни... И тогда они словно проснулись, и заметили только сейчас, с каким пугающим выражением лица, словно готовый наброситься, смотрит на них Артур, как необычно молчит Катерина. Но это длилось всего лишь мгновение, а потом все стало обычным, как и прежде. Продолжалась словесная дуэль между супругами, прерываемая иногда диким ржанием Катерины да процессом прожевывания еды и запивания ее вином, и Денис уже с полной уверенностью думал, что зловещий, словно увидевший добычу, взгляд Артура ему просто померещился в наступающих сумерках при неверном, колышущемся свете костра. Дрова в костре прогорали быстро, запасы, что принесли Денис с Ириной иссякли. Тогда Артур протянул топорик Денису и сказал: – Ну что, господа дровосеки, настал ваш черед снова отправиться на лесозаготовки. Принесите побольше, пока совсем не стемнело, а я начну ставить палатки, а то в темноте не очень удобно будет. А ты, Катерина, оживи пока стол – там вроде еще бутылочка оставалась. – У меня еще пиво есть! – вспомнил Денис. – Пиво – на завтра! – засмеялся Артур. – Если у кого-нибудь голова будет болеть. – Ой, у меня точно будет! – закатила глаза Катерина. – Мне рюмку стоит выпить – назавтра голова раскалывается! – Тогда тебе пиво нельзя! – еще больше развеселился Артур. – А то на старые дрожжи добавишь – и вообще упадешь! Денис предложил Ирине остаться у костра, все-таки было уже темновато, тем более в лесу, хотя в глубине души жаждал остаться с ней вдвоем хоть ненадолго. Ира, конечно же, возмущенно отказалась. Уже углубляясь в лесную чащу, Денис с Ириной услышали окрик Артура: – Идите правее, там должен быть сухостой! Правее, так правее: им было абсолютно все равно куда идти – лишь бы вместе. Любовь уже окончательно вступила в свои права. Неся топорик в левой руке, правую Денис подал Ирине, и они впервые прикоснулись друг к другу. Сжав Ирину ладошку в своей, Денис вдруг почувствовал в ней нечто странное, какое-то твердое уплотнение в середине. От неожиданности он остановился и поднес Ирину руку к глазам. Ладонь девушки была изящной и тонкой, с длинными, хорошо ухоженными ногтями, но совсем без маникюра, что, впрочем, не делало их от этого менее красивыми. А в самом центре ладони едва заметно выступал небольшой бугорок. Денис осторожно прикоснулся к нему пальцем: бугорок был твердым, размером на ощупь примерно с орех. Точно такой же “орех”, на том же самом месте – только правой ладони – был и у Дениса! – Откуда у тебя это? – изумленно произнес он. – Не знаю, – пожала плечами Ира, – он у меня с детства, как я себя помню... А тебе что – неприятно? Ирина попыталась вытащить руку из ладони Дениса. Но он вместо ответа только крепче сжал ее ладонь своею, и тогда Ира почувствовала, что из середины ладони Дениса тоже что-то выпирает. Денис разжал ладонь и протянул ее девушке. Ирина нежно прикоснулась к ней своими изящными пальчиками, чуть надавила в середине, нащупав “орех”, и изумленно посмотрела в глаза Денису. – Это что, Судьба? – прошептала она. – Видимо, да, – так же шепотом ответил Денис. Ира вдруг задумалась, что-то вспоминая, и неуверенно сказала: – Вообще-то мама рассказывала мне однажды о том, что это появилось у меня года в три, после того, как я потерялась... – Что?! Ты тоже терялась? – встрепенулся Денис. – А почему “тоже”? – удивилась Ира. – Ты продолжай, продолжай, я потом расскажу! – Да я ведь этого и не помню, мама рассказывала... Меня в то лето отвезли к бабушке в деревню – это здесь же, в нашей области, километров триста отсюда. Ну, а у бабушки скотина, хозяйство, своих дел по горло – вот и не углядела за мной. А там леса кругом, не сравнить с этим, – глухомань! Думали, что все, с концами, волки утащили. Всю ночь мужики, да и бабы тоже, с фонариками по лесу бродили... А утром я сама пришла – живая и невредимая, только вот эта шишка на ладони. Сначала думали: ударилась где-то, а она все не проходит и не проходит. Мама потом водила меня к врачам – ей сказали, что похоже на неправильно сросшийся перелом, но ломать снова ребенку не стали, да мне это и не мешало. Хотя, откуда может быть перелом – не могли ведь кости срастись, если я сломала их той ночью, так быстро, за несколько часов? Так что я правда не знаю, Денис, что это такое и откуда оно у меня. А у тебя? Почему ты спросил: “Ты тоже терялась?” – Видишь ли, Ира, – Денис невольно нахмурился, – я тоже ведь терялся в детстве... И тоже летом, и тоже на ночь. Постой! – он вдруг встрепенулся. – Сколько лет назад с тобой это случилось? – Ну, если тогда мне было три, а сейчас – двадцать четыре, – прикинула Ирина, – то получается – двадцать один год назад. – И я потерялся именно в то же лето! – почему-то обрадовался Денис. – Совпадения продолжаются! – И шишка на ладони у тебя появилась после этого? – спросила Ирина. – А вот этого я не знаю, – Денис снова помрачнел. – Видишь ли, после этого случая моя мама сошла с ума и вскоре умерла... А сам я, естественно, ничего не помню. Мне кажется, она была у меня всегда. – Денис поднес свою руку к глазам, словно чтобы убедиться, что шишка на месте. – Денис, прости, я не знала про твою маму... – прошептала Ирина. И вдруг быстро поцеловала его в губы и тут же отпрянула. Денис застыл на месте, боясь пошевелиться. Его первый раз в жизни поцеловали! И кто! Девушка, которую он уже безумно любил! А Ира уже ушла вперед и теперь весело кричала откуда-то из темноты вечернего леса: – Эй! Догоняй! Уже почти совсем темно, а мы с тобой ничего не набрали! И Денис, очертя голову, бросился догонять Ирину. Только он успел добежать до нее и взять ее руку в свою, как впереди, метрах в тридцати от них, вспыхнул вдруг ослепительно яркий свет. Казалось, само солнце опустилось в этот лес на ночлег. Ирина непроизвольно прижалась к Денису. Она даже слегка дрожала. – Денис, что это? – Не знаю, пойдем посмотрим... – неуверенно ответил Денис. – Не надо, – испугалась вдруг Ира окончательно. – Там что-то плохое, я чувствую! Мне страшно! После этого, хоть ему и самому стало жутковато, Денис уже не мог не пойти вперед. Как бы он смотрел потом в глаза любимой?! – Подожди меня здесь, если боишься, – уверенно сказал Денис подруге. – Я быстро: только посмотрю, что это такое – и назад! – Нет уж, я с тобой! – еще больше испугалась Ирина. – Тут мне одной будет еще страшнее! И они тихонечко, стараясь не наступать на ветки, пошли в сторону загадочного света. Метров через двадцать перед ними неожиданно открылась большая поляна – примерно такая же, как та, на которой они пировали. Отличалась же она только тем, что вместо белой “девятки” посередине ее стояла серебристая “летающая тарелка”, из которой и лился этот ослепительно-белый свет. Более того – возле “тарелки” стояло странное существо в облегающем костюме такого же серебристого цвета. Оно было небольшого роста – метра полтора, с большой головой и непропорционально длинными руками. Но, поскольку стояло оно напротив яркого света, ни лица, ни иных подробностей рассмотреть было невозможно. Существо явно увидело “гостей”, но оставалось неподвижным. Казалось, оно было испугано не меньше землян. Сзади раздался вдруг хруст веток под торопливыми шагами и послышался голос Артура: – Ребята! Где вы? Куда вы пропали? – Мы здесь, – прохрипел Денис ставшим вдруг непослушным голосом. На поляну торопливо вышли Артур и Катерина. Катя сразу заверещала, увидев пришельца возле “тарелки”, а Артур только и смог выдохнуть: – Ну и дела... Катерина на удивление быстро пришла в себя и принялась быстро-быстро шептать: – А мы вас ждали-ждали, вдруг видим – вспыхнуло что-то в той стороне, куда вы пошли. Может, думаем, на какую-нибудь мину наступили! Но взрыва-то не было, тишина какая-то жуткая – даже птицы перестали петь! Ну, мы и побежали к вам... А это кто? Инопланетянин? – Подожди, Катерина, – остановил супругу Артур. – Сейчас разберемся. Словно услышав его голос, существо вдруг направилось прямо к группе землян. Все они непроизвольно попятились. Но тут снова первым взял себя в руки Артур. – Стойте, ребята, – сказал он. – Не надо бояться, у него нет никакого оружия. И потом, нас четверо, а он один! Неужели вам не интересно? Интереса, кроме самого Артура, похоже, больше никто не испытывал. Но тут неожиданно подала голос Катерина: – А может, ему нужна наша помощь? И словно в ответ на эти ее слова, существо, подошедшее уже достаточно близко, сказало: – Помогите мне. Впрочем, “сказало” оно это не словами: металлически сухая фраза прозвучала, казалось, прямо в мозгу у Дениса. Судя по реакции остальных, они ее тоже “услышали”. – Чем мы можем вам помочь? – неожиданно спросила Ирина. В ее голосе, кроме страха, звучали уже нотки участия. “Ну, молодец моя Белочка! – подумал Денис. – Она и марсианина пожалела”. А тот подошел уже к ним совсем вплотную, продолжая “взывать”: “Помогите мне. Помогите мне. Помогите мне”. “Его что – заело?” – удивился Денис, а вслух сказал: – Да вы объясните нам, как и чем мы вам можем помочь? Теперь, когда пришелец стоял рядом, на расстоянии вытянутой руки, стало видно, что добрую треть его круглого, заостренного книзу “лица” занимали огромные, антрацитовочерные глаза. И вот эти глаза после слов Дениса, существо направило на него. Маленькая щелочка безгубого рта даже не шевелилась, но в голове Дениса продолжала металлически греметь фраза: “Помогите мне. Помогите мне”. И тут существо нерешительно протянуло свою длинную и, как оказалось, трехпалую руку прямо к Денису и осторожно ухватило ею рукав ветровки. Пришелец повернулся к своей “тарелке”, не отпуская куртку Дениса, словно приглашая его идти за собой. Денис, не видя никакой угрозы в действиях существа, последовал за ним. А за Денисом пошли и все остальные. Глава 3. Корабль пришельца – “летающая тарелка” – был метров десять в диаметре, по крайней мере снаружи. Внутри же он оказался (или просто казался?) гораздо больше. После небольшой шлюзовой камеры начинался узкий коридор с несколькими боковыми ответвлениями, который вел в центральную часть корабля, где не было ничего, кроме пяти кресел-ложементов вокруг расположенного в центре пульта управления. В середине этого пульта возвышалась до самого потолка зала пятиугольная призма с гранями шириной примерно сантиметров по семьдесят. На каждой грани были расположены экраны, на которых в данный момент мерцали совершенно непонятные символы. Сам пульт управления тоже был пятигранным, по числу кресел вокруг него. Набор всевозможных панелек, индикаторов, шкал на каждом из пяти “рабочих мест” казался совершенно одинаковым. Войдя в этот зал, Денис и его товарищи, и без того потрясенные случившимся, совсем остолбенели. Пришелец подошел к центральному пульту и произвел какие-то манипуляции своими длинными суставчатыми пальцами. И тут произошло нечто совершенно фантастическое: стены, пол, потолок “тарелки” как будто растаяли, растворились, кроме пятачка метра четыре в диаметре вокруг центрального пульта. Было полное впечатление, что круглый диск с пятью креслами, пятиугольным пультом и столбом “экранной призмы” завис в воздухе метрах в двух над землей. Вокруг чернел ночной лес, раскачивая ветвями деревьев на небольшом ветру, причем шелест листьев был совершенно отчетливо слышен; вот только ни малейшего дуновения этого ветерка не ощущалось, да и воздух был совершенно без запахов – стерильный. Подняв голову вверх, Денис увидел над собой звезды. Они мерцали из своих неведомых глубин, словно поддразнивая. “А ведь откуда-то оттуда эта штука и прилетела!” – с внутренним трепетом подумал Денис. Пришелец выключил внешний обзор, и обстановка приобрела свой обычный вид, если вообще можно назвать обычным сам факт существования этого корабля с живым пришельцем внутри. Денису даже стало казаться уже, что это просто сон – на этом настаивало само его сознание. Но нет, это же сознание, анализируя сигналы, поступающие ото всех органов чувств, говорило о том, что это вовсе не сон. Денис посмотрел на своих спутников. Ирина стояла, словно застывшее изваяние, широко раскрыв глаза, даже будто бы не моргая. Катерина нерешительно обводила вокруг взглядом, полном, конечно же, удивления, но без приставки “сверх”. Так же, наверное, она осматривала бы какой-нибудь экзотический индийский храм или музей высокой моды. Впрочем, в последнем случае ее интерес был бы, пожалуй, чуть выше. Самым спокойным казался Артур. Он даже подошел к креслу и дотронулся рукой до его спинки. Пришелец, словно он только и ждал этого жеста Артура, протянул свою руку к креслам в подобии приглашающего жеста, и в голове у Дениса зазвучало: “Садитесь”. Видимо это же “услышали” и остальные, так как все нерешительно подошли к креслам. Первым забрался на сидение Артур. Кресло тут же, словно живое, прильнуло к его спине, повторяя все изгибы тела, будто обнимая сидящего. – Чертовски удобно! – воскликнул Артур весело, и эта фраза – первая, произнесенная вслух внутри тарелки – сразу разрядила обстановку. Засмеялась Катерина, отчего Денис, как всегда, поморщился в душе, улыбнулась Ира, да и сам Денис почувствовал облегчение. Все быстро расселись по креслам. Денис тут же отметил, что сидеть в таком кресле было действительно очень удобно. Он даже испытал наслаждение, если можно так назвать чувство, вызванное сидением в удобном кресле. Пришелец пробежался по пульту управления, словно трехпалый пианист-виртуоз по клавиатуре рояля, и тут же из подголовников кресел выдвинулись темно-серые полусферы, напоминающие колпаки стационарных фенов в парикмахерских. Они зависли над головами землян. Честно говоря, у Дениса по спине побежали мурашки: кто его знает, что задумал этот пришелец – может, это приспособление для выкачивания мозга, которым любит полакомиться перед сном инопланетянин! И, как ответ на эти нерадостные мысли, в голове прозвучало: “Не бойтесь. Гипнообучение языку”. В ту же секунду “колпаки” медленно стали опускаться на головы сидящих. Денис не успел ни отпрянуть, ни испугаться. Сознание его медленно стало гаснуть, как свет в кинотеатре. “Включилось” же оно резко и сразу на полную катушку, словно и не было этих минут (а может секунд, или часов?) беспамятства. И тут же раздался “живой” голос инопланетянина, произнесший до банальности обычную фразу: – Рад приветствовать вас на борту моего корабля! Денису показалось сначала, что эта фраза была произнесена на чистейшем русском языке, но тут же понял, что это не так. Слова, даже сами звуки их составляющие, ни в малой степени не были похожи не только на русский, но и на какой бы то ни было другой земной язык. И, тем не менее, Денис воспринял его, как свой родной. Мало того, он, не прилагая никаких дополнительных усилий, не переводя мысленно с русского на этот, вновьприобретенный, а сразу, словно мыслил на нем с рождения, сказал в ответ: – Мы тоже очень рады! Пришелец подошел к пятому, пустующему креслу, сел в него и что-то нажал на пульте. Столб призмы беззвучно ушел вниз. Теперь все пятеро сидели лицом друг к другу. – Позвольте представиться, – торжественно произнес пришелец. – Меня зовут Иол Нучипор. Можете называть меня просто Иол. Я очень счастлив, даже растроган, что вы откликнулись на мой призыв о помощи! Приношу свои извинения, что подверг вас процедуре изучения моего родного языка. Все дело в том, что ваш язык изучен нами в очень небольшом объеме, а поговорить хотелось серьезно и о многом. Я, конечно, мог бы общаться с вами телепатически, но, во-первых, для меня это стоит очень больших усилий, а во-вторых, чтобы услышать ваши “ответы”, мне бы пришлось “залезать” в ваше сознание, что, согласитесь, неэтично. Нас было пятеро. Мы прилетели на вашу планету с исследовательской миссией с планетной системы Сириуса, как вы называете нашу звезду, или, иначе, – альфы Большого Пса. Артур вдруг неожиданно и не очень вежливо перебил Иола: – Сотис, великая, блистает в небе, и Нил выходит из его источников. Все, включая Иола, удивленно посмотрели на Артура. Он улыбнулся и пояснил, улыбаясь: – Так древние египтяне взывали к Сириусу. Его появление перед восходом Солнца в лучах утренней зари предвосхищало разлив Нила. – А ты что, слышал, как они это говорили? – захихикала Катерина. – Это высечено на стене храма богини Хатор в Дендерах! – с гордостью, будто собственноручно высекал эту надпись, ответил Артур. Иол вежливо ждал, пока Артур поражал окружающих знаниями о древнем Египте. Затем он продолжил свой рассказ: – Мы прилетели на вашу планету две недели назад, по вашему времени. Сначала вели наблюдения скрытно, а потом решили вступить в открытый контакт с людьми. Мы опустились вдали от больших городов, чтобы не привлекать к себе сразу большого внимания, выбрав небольшое поселение. Как оказалось впоследствии, мы совершили роковую ошибку: это было не поселение, а военная база. Эту страну вы называете Америка. Нас сразу же атаковали солдаты. Четверо из нас были тяжело ранены. Однако, мы успели вернуться на корабль и перелететь сюда. К сожалению, члены моей семьи не смогли оправиться от полученных ран и умерли... Да, это была наша Семья! Видите ли, на Лумиоле – нашей родной планете – существует две разумные расы. Одна молодая – корволы, она больше похожа на вашу и делится по половому признаку на две части, как и у вас: мужчины и женщины. Наша же раса – лумиолы – более древняя, и у нас – пять полов! Мы, становясь взрослыми, живем только пятерками. Любая экспедиция состоит обязательно из целой семьи! Отдельный лумиол не считается индивидуумом, даже четверо из пятерки, потеряв пятого, – уже не полноправные члены общества. А я остался вообще один! Это огромная трагедия для меня! И она тем более страшна, что я не могу теперь покинуть Землю и вернуться на родину! – Неужели вам запрещено создавать новые семьи? – изумилась Ирина. – Дело не в этом! – горестно воскликнул Иол. – Я в буквальном смысле не могу покинуть вашу планету! Возможно, вернувшись домой, я сумел бы объяснить, что остался один не по своей вине, а в результате жестоких обстоятельств, и мне позволили бы дополнить собой какую-нибудь семью, потерявшую своего Нучипора. Но все дело в том, что наши корабли всегда имеют пять контуров блокировки. Только впятером можно поднять корабль! – Но почему?! – изумился Денис. – Это должно способствовать большему сплочению и единению семей, а также пятикратному запасу их жизнеспособности. Каждый, чтобы выжить, должен заботиться – как о самом себе – о каждом члене семьи! Беречь жизнь каждого так, как свою, зная, что твою жизнь бережет так же каждый из них! – Один за всех, и все за одного! – невольно усмехнулся Денис. – Откуда вы знаете нашу главную заповедь? – изумился Иол, выпучив еще больше и без того громадные глаза. – Случайно угадал, – ответил Денис. Иол совсем по-человечески удивленно покачал головой. Затем продолжил: – Чтобы вернуться домой, мне нужны еще четыре члена экипажа. Иол наконец замолчал и выразительно посмотрел на землян, медленно переводя взгляд с одного на другого. До Дениса вдруг начало что-то доходить. Но догадка его была столь нелепой по сути, что даже говорить о ней вслух казалось дикостью. Но так думал, видимо, не он один. Во всяком случае, Артур высказал его догадку первым: – Уж не хотите ли вы предложить нам полететь с вами?! – Да-да! – Иол весь задрожал от радости, что его поняли сразу. – Это и есть моя просьба о помощи! Помогите мне, прошу! – Он вскочил с кресла и, казалось, сейчас рухнет на колени, заламывая руки. – Но ведь это же бред! – не выдержал Денис. – Я не хочу жить на чужой планете! – Нет-нет! – заторопился Иол. – Вас возвратят на Землю обязательно! Я даю вам слово! – Но нас же будут искать, будут переживать и убиваться наши родные! – воскликнула Ирина. – Вы будете отсутствовать очень недолго! – убежденно заговорил лумиол. – Полет до нашей планеты займет всего сутки, столько же – назад! Вы будете отсутствовать всего двое суток! – Но это же невозможно! – не поверил Денис. – Даже до Луны ракета летит трое суток! Иол посмотрел на него, как старый учитель на первоклашку, сморозившего глупость. В его огромных антрацитовых глазах читалась и невысказанная вслух ирония, и укор, и сожаление. Но вслух он ничего этого не высказал, а терпеливо объяснил – действительно, как первокласснику: – Это на ваших, земных ракетах до Луны нужно лететь трое суток. До Сириуса они не долетят вообще никогда. Принцип действия наших кораблей в корне отличается от известных вам. К тому же, физическую природу Вселенной вы тоже представляете себе еще очень слабо. Лучшее доказательство моих слов – я сам. Ведь я же прилетел к вам! Денису стало немного стыдно за необдуманность своих слов, но он не сдавался: – Вот именно, вы сами говорите, что мы еще очень мало знаем и понимаем! Как же мы будем управлять кораблем, не понимая даже принципа его действия?! – Вам и не нужно ничего понимать! Управлять кораблем будет киберсистема! Даже я вручную вряд ли привел бы его к цели! Задачу системе поставлю я, а вы все нужны только для снятия блокировок! Для этого не требуется никаких знаний! Наконец Иол привел последний аргумент, который оказался решающим: – Подумайте только: вам выпал такой шанс, какого не предоставится больше никогда! ***** Руки всех пятерых лежали на пульте управления ладонями вниз на гладких, светящихся прямоугольниках сканеров. Считанная информация поступала в главный мозг киберсистемы, который должен был принять решение и либо дать разрешение на разблокировку всех систем, либо запретить ее. Видно было, что даже невозмутимый внешне Иол волнуется, не говоря уже о землянах. Кожа его, и без того имевшая сероватый оттенок, стала похожа на сигаретный пепел. И вот – разом зажглись все индикаторы пульта управления, побежали яркие символы по экранам центральной призмы, и Иол выдохнул: – Все блокировки сняты. Взлетаем! Денис ожидал, что сейчас взревут двигатели, перегрузка вдавит его тело в кресло, будет вибрация, что-нибудь еще подобное. Но ничего не происходило. Пальцы Иола шустро порхали над пультом, а лицо его стало совершенно непроницаемым, лишившись даже оттенка каких либо эмоций. Денису показалось, что Иол не может справиться с управлением корабля и участливо спросил: – Что-нибудь не так? – Все в полном порядке. – А когда будет старт? – Мы уже летим. С этими словами Иол провел рукой по пульту, и вновь стены, пол и потолок корабля стали абсолютно прозрачными. Невольный вздох восторга и восхищения вырвался у Дениса: вокруг него была черная пустота, усеянная мириадами ярких, немигающих звезд. А прямо под ногами уменьшался прямо на глазах бело-голубой шарик родной планеты. Денис перевел взгляд на Ирину. Она была взволнована явно не меньше его: прекрасные синие глаза были широко раскрыты, на губах застыла восторженная улыбка, щеки залил яркий румянец. Ира почувствовала на себе взгляд Дениса, посмотрела ему прямо в глаза и прошептала: – Как это прекрасно! Денис протянул свою руку к руке Ирины и крепко сжал ее ладонь. И в тот же миг сердце его бешено застучало, в ушах раздался знакомый уже звон, а последовавшее за ним ритмичное щебетание неожиданно приобрело смысл. И Денис, как и в прошлый раз, у костра, повторил звучащую в голове фразу вслух: – Встретились взгляды – и это начало. Знайте: ключи у вас. А Ирина подхватила и продолжила: – Будет ступеней к Вершине немало – На первой стоит Волопас. Только растаяли в полной тишине последние звуки этой странной “песни”, как Денис вновь увидел устремленный на него с Ириной хищный взгляд Артура. И опять этот пугающий блеск его глаз погас в доли секунды. Иол тоже застыл в ожидающей позе, но, поняв, что продолжения не будет, перевел взгляд на экран перед собой и забегал пальцами по пульту управления. И только Катерина довольно равнодушно спросила: – Что это было? Денис переглянулся с Ириной. Та лишь удивленно пожала плечами. Тогда Денис сказал: – Мы и сами не знаем. Экспромт какой-то. Может, под влиянием всего этого? – Он обвел руками окружающую корабль звездную бездну. А Артур спросил: – Ну, а что дальше? – Не знаю. Это все. Мне и это непонятно, бред какой-то. – Не такой уж и бред, – раздался голос молчавшего до этого Иола. – Волопас – это созвездие такое. Денис вдруг почувствовал сильную усталость. Неудержимо захотелось спать. Он посмотрел на часы: шел уже второй час ночи! Немудрено устать после таких передряг и волнений. Тут он заметил, что и Ира зевает. Артур, видимо, испытывал те же чувства, потому что спросил у Иола первым: – У вас на корабле есть место, где мы можем отдохнуть? Иол сразу оторвался от экрана и, извиняясь, забормотал: – Я совсем забыл, что людям необходим сон! Лумиолы не спят в вашем смысле, и я совсем забыл! Идите за мной! И он повел за собой землян по одному из коридоров, по обе стороны которого темнели овальные двери полутораметровой высоты. Приложив ладонь к светлому прямоугольнику на поверхности одной из них, благодаря чему дверь плавно “въехала” в стену, Иол сделал приглашающий жест рукой: – Кто первый? Денис заглянул в открывшееся помещение. Это была абсолютно пустая “каюта” размером с вагонное купе. Денис пригнул голову и вошел. За ним последовали и остальные. В “купе” стало тесно. – А на чем же здесь спать? – поинтересовался Денис у Иола. В ответ лумиол коснулся такого же, как на двери, прямоугольника, только расположенного на стене “каюты”. Тут же из стены бесшумно выдвинулась полка, также по размерам и форме похожая на вагонную, только из непонятного, похожего на взбитые сливки по цвету и фактуре материала. Денис осторожно сел на полку, и она так же нежно, как до этого кресло, приняла его тело. Остальные с любопытством смотрели на Дениса. – А мы? – спросила Катерина. – Пойдемте, места есть для всех, – ответил Иол. А Денису сказал коротко: – Отдыхайте. Ирина, выходя из каюты Дениса последней, обернулась на пороге и сказала, улыбаясь чуть грустно: – Спокойной ночи! – Спокойной ночи, – ответил Денис, поразившись, как буднично звучит эта простая фраза в такой невообразимо фантастической обстановке. Дверь плавно заняла свое место. Денис вытянулся на полке в полный рост и тут же нырнул в глубокий омут сна. Глава 4. Денис спал абсолютно без сновидений, а проснулся от сильной жажды. Казалось, события предыдущего вечера выжали из его организма всю влагу до последней капли. Каюта освещалась мягким, приглушенным светом, источника которого Денис так и не нашел. Часы показывали пятый час утра. Спать еще очень хотелось, но пить хотелось больше. Денис поднялся с полки и подошел к двери. На ней светлел прямоугольник, к которому он осторожно приложил свою ладонь, как это делал Иол. Дверь “ушла” в стену. Денис вышел в коридор и направился в сторону центрального пульта. Пройдя несколько шагов, он услышал доносящиеся оттуда голоса. Они принадлежали Иолу и Артуру. Причем, голос Артура был раздраженным, а лумиола – словно оправдывающимся. Оба разговаривали на совершенно незнакомом языке, хотя Денис прекрасно понимал каждое слово. Он невольно остановился и прислушался. – Ты ввел им язык тиурян?! – Я ввел им все известные языки... – Что?! Ты потерял остатки разума!!! Достаточно было языка лумиолов! – Я не смог телепатически достать из них Инструкцию, тиуряне поставили очень сильную блокировку! Я рассчитывал, что понимая смысл “песни”, они воспроизведут ее всю. Но Инструкция могла быть введена на любом языке! – То, что они нам “спели”, я слышал уже от них еще до их встречи с тобой! И это был язык тиурян! Ты что, не мог спросить у меня?! – Почему я все время должен советоваться с тобой? У нас равные права... – Зато разные мозги! Своими ты все время ленишься шевелить! – Ладно, перестань, ничего ведь не случилось! Знают они языки, не знают – нам-то какая разница? Селугане нам заплатят за них, как обещали – ни больше, ни меньше! – Я не хочу уже их продавать. – Ты что?! А договор? Селугане нас так просто не оставят!!! – “Селугане! Селугане!” – что ты заладил про своих селуган?! Ты что, не понимаешь, что ставки выросли?! Мы теперь знаем первую ступень Инструкции! Мы теперь сами можем найти Это!!! – Мы ничего не сможем найти! Мы ничего еще не знаем! Риск слишком велик! А селугане заплатят нам столько, что хватит до конца жизни – даже на десять жизней хватит! А иначе они просто уничтожат нас – вот и все! Я не хочу рисковать! Я отказываюсь!!! – Успокойся и послушай меня. Мы узнали первый параграф Инструкции тиурян. Теперь мы знаем точно, что ключи у этих двух землян. Это первое. Второе: мы знаем теперь, что первая ступень на пути к Этому – Волопас. Скорее всего, именно там будет разблокирован второй параграф Инструкции... – Но Волопас – это сотни звезд! – Я более чем уверен, что это альфа Волопаса – Арктур. Во-первых – нет прямого указания на звезду, значит, самая яркая. Во-вторых, “первая” ступень – значит, альфа... – Это для землян она альфа и самая яркая, а для нас... – Эта Инструкция и предназначается землянам, болван! – Это все только твои догадки, умник! Я не хочу рисковать! Мне достаточно того, что заплатят селугане! – А мне – недостаточно!!! Ты понял?! Я не буду их продавать!!! Я сам возьму Это! – У нас равные права на них! Ты не посмеешь!!! – А ну, стоять!!! Не двигайся, или я разнесу тебя на куски! – Убери лучер, Арк! Не делай глупостей!!! – Считаю до четырех, Иол, – или ты соглашаешься искать Это, или я найду его сам! Раз... – Опомнись, Арк! Ведь это была моя идея! Ведь это я узнал, где тиуряне спрятали ключи! – Два... – Если ты убьешь меня, тебе отомстит моя семья... – Три... Тут Денис не выдержал и осторожно выглянул из-за края коридора. Он увидел перед собой такое, что даже и в без того максимально невероятной ситуации показалось ему диким бредом. В паре метров от центрального пульта стоял Иол. Кожа его снова приобрела цвет сигаретного пепла, что говорило о сильном волнении лумиола. Да ему и было от чего волноваться: напротив, в трех шагах, стояло отвратительное существо, похожее на исчадие ада. В морщинистых, как у ящера, лапах оно держало предмет, даже беглый взгляд на который выдавал в нем принадлежность к оружию. Скорее всего, это и был лучер, о котором упомянул Иол. И ствол этого лучера был направлен в грудь лумиола. Денис не успел подробно рассмотреть ни лучер, ни его ужасного владельца, потому что он как раз произнес: – Четыре! И в этот самый миг из ствола предмета, напоминающего оружие, вырвался толстый голубой луч, похожий на свитый в жгут провод, и ударил в Иола. Теперь уже этот предмет не напоминал оружие – он им и был. Последние сомнения отпали сразу после того, как маленькое, полутораметровое тело лумиола разорвалось на такое огромное количество дымящихся кусков и кусочков, что, казалось, собери их снова воедино – и получится существо величиной с быка. Зеленовато-желтая слизь забрызгала все помещение центральной рубки, но, к удивлению, разлившийся при этом запах не был противным, или хотя бы неприятным. Запахло полынью, прелыми листьями и чуть-чуть дымом, который бывает, когда по весне эти листья сжигают. Денис застыл на месте от всего увиденного и услышанного за эти последние две минуты. А монстр – виновник всего это зелено-желтого беспорядка – тут его, разумеется, и увидел. Но, к удивлению, отнесся к Денису совершенно спокойно. – Ну, садись, поговорим, – совершенно будничным тоном предложил он Денису. Денис подошел к ближайшему креслу, осторожно сбросил с сиденья трехпалую кисть Иола и сел. Монстр уселся в кресло напротив, развалясь в нем по-хозяйски. Наконец Денис смог более внимательно рассмотреть это существо. Но лучше бы он этого не делал, так как почувствовал сразу, как со дна пустого желудка поднимается к горлу комок едкой желчи. Существо выглядело омерзительно: жабья, бородавчатая морда светло-сиреневого цвета была вся словно утыкана изнутри шипами, напоминающими острые, изогнутые клыки крупного хищника. Причем вся эта морда жирно лоснилась, словно источая слизь из своих пор. Два маленьких треугольных глаза белого, мертвенного цвета цепко и злобно смотрели из под огромного, нависающего над ними шишковатого лба. Само тело монстра было не менее уродливо: такое же сизое, бородавчатое, лоснящееся, но явно сильное, даже могучее – толстые жгуты и бугры мускулатуры вздыбливались и перекатывались под кожей при малейшем движении существа. Завершали этот милый портрет лапы – настоящие лапы доисторического ящера: с такими же, как на теле буграми мышц, с такой же противной сиреневой кожей и с четырьмя, заканчивающимися острыми длинными когтями пальцами. Денис кое-как справился с подступившей тошнотой и спросил: – Кто вы? Сиреневый урод вдруг утробно захохотал от этого безобидного вопроса, да так, что из маленьких белесых глазок в три ручья потекли слезы, или что там у него вместо них было. Отсмеявшись, он задушевно спросил: – Не узнаешь старого друга? И вдруг вместо бородавчатого ящера в кресле напротив Дениса оказался ... Артур. Правда, он был совершенно голым, а руки его цепко сжимали рукоятки лучера. – Ага... – только и смог произнести Денис. – Ага! – радостно подтвердил Артур. – Ну, давай – выкладывай, что ты слышал. Денис понял, что запираться не имеет смысла, но и рассказывать все он посчитал неразумным. Лучше всего прикинуться, что он подошел к самому завершению “душевного” разговора инопланетных приятелей, в результате которого от одного только душа и осталась. Поэтому он сказал: – Я слышал, как Иол хотел кому-то продать нас с Ириной, каким-то селганам что ли, а ты этого не хотел. – А почему я этого не хотел, ты понял? – подался Артур вперед. – Чтобы получить Это самому, – ответил Денис предельно искренним голосом. – Только я не понял, при чем тут мы с Ириной? – Твоя Ирина тут ни при чем! – очень быстро ответил Артур. – Она нужна была только чтобы дать координату – Волопас. А ты – ключ, и ты мне нужен. – Ключ к чему? – прикинулся дурачком Денис. – К Этому! – торжественно ответил Артур. – А что такое Это? – попытался уточнить Денис. – Не твоих мозгов это дело! – грубо ответил Артур, но тут же сменил тон на ровный и спокойный. – Ну так как, будешь мне помогать? Достанем Это, и я верну вас с Ириной на Землю. Мне даже не будет смысла убирать вас, как свидетелей: никто, никогда, ни за что на Земле вам не поверит, да вам и самим будет выгодней молчать, чтобы не угодить в психушку. Ну, как – по рукам? – А если нет? – поинтересовался Денис. – Если ты думаешь, что я буду угрожать тебе убийством – ты не угадал, – глядя в глаза Денису уже знакомым пугающе-злобным взглядом ответил Артур. – Да и о каком убийстве и вообще торге на этот счет может идти речь, если без меня ты и так труп! Но, чтобы развеять все твои сомненья до конца, чтобы ты был послушен, аки агнец, я скажу тебе честно: не будешь меня слушаться – я убью Ирину, она мне больше не нужна. Денис, конечно, понимал, что это блеф; он обладал достаточно острым аналитическим умом и из всего услышанного сегодня сделал вывод, что загадочными ключами они владеют с Ириной на пару, да и координаты таинственного клада они могут “выдать” только вдвоем, но решил подыграть Артуру, или, как его там, – Арку: – Нет!!! Ты не посмеешь, ублюдок! Слышишь!!! Не трогай ее! – завопил Денис как припадочный. – Не посмею? – улыбнулся Арк. – Сейчас увидишь. С этими словами он начал подниматься из кресла, но увидев, что Денис хочет вскочить следом, сказал: “А ты посиди пока!” и что-то нажал на пульте. Кресло, которое до того нежно обнимало Дениса, вдруг стало жестким, а объятия превратились в цепкие оковы. Денис понял, что не может уже не только встать, но даже пошевелиться. Дышать – и то удавалось теперь с трудом. – Потерпи пару минут, – дружелюбно бросил Артур-Арк и удалился в коридоре со “спальными” каютами. ***** Девушки казались напуганными и спросонья ничего не могли понять. Особенно растерянно выглядела Ирина. Ее в первую очередь удивила и напугала нагота Артура, когда он пришел ее будить. Первой мыслью Иры было, что Артур сошел с ума от всех этих приключений и стал сексуально-невменяемым. Но, увидев, что на ее честь голый Артур не покушается, – испугалась еще больше. Зайдя же в центральную рубку, куда привел их с Катериной “свихнувшийся” Артур, Ирина вообще потеряла дар речи, увидев мерзкие ошметки плоти, сочащиеся зеленовато-желтой слизью, разбросанные повсюду. – Ира! С тобой все в порядке?! – раздался встревоженный возглас, и тут она увидела Дениса, словно сжатого в кресле. Это чуть не добило ее разум до потери сознания. – Что с тобой, Денис?! – рванулась она к другу, но тут жесткие пальцы Артура впились ей в плечо, оставив девушку на месте. – Артур, что здесь происходит? – пришла в себя Катерина. – Почему ты голый?! – Потому что спектакль окончен, любимая женушка, – с ядовитой усмешкой ответил Артур. – Ты сыграла хорошо, пришел мой час с тобой расплатиться. С этими словами Артур направил ствол лучера на Катерину и нажал на курок. В этот раз голубой жгут луча был тоньше, наверное Арк отрегулировал мощность. Поэтому Катерина не разлетелась на части, как Иол, а просто задымилась и плавно осела на пол. В середине ее грудной клетки чернело отверстие размером с теннисный мяч, из которого толчками выплескивались фонтаны крови – видимо, сердце задето не было и еще продолжало работать. Но уже секунд через пять толчки прекратились и сменились алой струйкой, которая становилась все тоньше и тоньше, пока не иссякла совсем. Арк посмотрел на Дениса, который сидел совсем бледный в своем кресле-тисках, и сказал: – Вот видишь: я не шучу. То же самое будет и с ней, если ты этого хочешь. – Он повел стволом лучера в сторону Иры. Психика Ирины наконец не выдержала такого над собой издевательства в течение двух-трех минут подряд и отключила сознание. Ира повалилась на пол рядом с трупом Катерины. А Дениса наконец вырвало. ***** Денис Найденов снова оказался в своей каюте, в которой провел прошлую ночь. Только теперь ее уже было невозможно открыть прикосновением к светлому прямоугольнику на двери – по крайней мере, изнутри. Ирину Арк запер в каюте по соседству, но связаться с ней не было никакой возможности, во всяком случае старый способ заключенных – перестукивание через стену – здесь не действовал. Поэтому Денис лег на свое удобное ложе и принялся мысленно систематизировать полученную информацию. Итак, они с Ириной – хранители ключей. Этими ключами их снабдили некие тиуряне. Когда и зачем? Что из себя представляют эти ключи? Что ими можно открыть? На вопрос “зачем?” напрашивается довольно логичный ответ: ключи нужно было надежно спрятать. Судя по последним событиям, до них очень много охотников, которые не любят шутить. Возможно, тиуряне оказались “прижатыми к стене” и, видя что от преследователей им не уйти, “спрятали” ключи в них с Ириной. Становится понятным и когда они это сделали: двадцать один год назад – именно тогда “терялись” и Денис, и Ира, примерно (а может быть и точно) в одно и то же время, будучи несмышлеными малышами. Память об этом событии им, конечно, стерли, но зато ввели в подсознание некую Инструкцию, которая становилась доступной для “прочтения” при строго определенных обстоятельствах. Первый пункт “сработал” при близком визуальном контакте, второй, по видимому, откроется в созвездии Волопаса. Сколько их всего, этих пунктов, – одним тиурянам известно, подстраховались они на совесть. Именно после похищения двадцать один год назад на ладони Ирины появилась странная шишка, у Дениса, скорее всего, – тогда же. Очень большая вероятность, что это и есть ключи. Остается последний вопрос: что же хранится за той неведомой дверью, ради чего разыгрывается весь этот межзвездный спектакль? Арк и Иол упоминали в своем споре Это. Что же такое это Это? Пожалуй, не стоит пока и голову ломать, рано или поздно найдется ответ и к этой задаче. За жизнь – свою и Ирину – можно пока не беспокоится. Являясь хранителями ключей – ключниками, да еще и с Инструкцией в головах, которую так просто не вытащить, они с Ирой сейчас самый ценный груз для Арка. Тиуряне подстраховались еще и в том, что каждый из них знал только свою часть Инструкции, и только вместе они могли воспроизвести ее целиком. Так что все угрозы Арка о возможном Ирином убийстве – гнусный шантаж. Мало того – он пылинки сдувать с них будет. Но знать ему, что Денису известно довольно много, совершенно ни к чему. Кто знает, как будут дальше развиваться события. Перед тем как запереть Дениса с Ириной, Арк поменял курс корабля. Он не скрывал от них маршрута. Было ясно и так, что ближайшая цель сейчас – Арктур, альфа Волопаса. Денис, разложив более или менее ситуацию по “полочкам”, несколько успокоился. А поскольку спал он ночью очень мало, то сам не заметил как уснул. Но выспаться как следует ему не удалось и на этот раз: через час с небольшим корабль тряхнуло так, что Денис вылетел из мягкого ложа, как камень из пращи и пребольно шмякнулся о стену. Глава 5. Селугане оказались очень милыми на вид существами, похожими на плюшевых медвежат. Но под масками Винни-Пухов скрывались отнюдь не забавные озорники с опилками в головах. Правда, в отсутствии своеобразного чувства юмора их трудно было упрекнуть. Поймав в мощную гравитационную ловушку корабль Иола, пятеро селуган незамедлительно нанесли “визит вежливости” на его борт. Лучер Арка почему-то упрямо отказывался стрелять в незваных гостей, и тогда самый крупный (и по-видимому самый главный) мишка отобрал его у сиреневого ящера вместе с лапой. Он сделал это так легко и непринужденно, словно сорвал цветок. Вынув из мертвых пальцев оружие, он передал его своим “медвежатам”, а лапу вежливо вернул дико орущему Арку. Причем, во время всей этой процедуры лукавая, добродушная улыбка не сходила ни на миг с его потешной мордочки. Опустившись в кресло, “Винни-Пух” сказал, смешно помаргивая круглыми глазкамипуговками: – Присаживайся, Арк, в ногах правды нет, особенно в твоих. Арк перестал уже орать, а только глухо постанывал, зажимая левой лапой брызжущий ярко-фиолетовой кровью обрубок правой. Но от приглашения селуганина не отказался и грузно плюхнулся в соседнее кресло. Остальные селугане стояли чуть поодаль, ожидая приказов своего командира, который не обращал на них пока никакого внимания, ласково разглядывая Арка. – Ну, рассказывай, Арк, как дела? Иол, я смотрю, чувствует себя неважно? – “ВинниПух” ткнул лапой в разбросанные по рубке останки лумиола. – Иол оказался предателем, – процедил сквозь зубы Арк. – Он захотел сам забрать Это. Пришлось его уничтожить. – Ах, вот как? – обрадовано воскликнул селуганин. – Так ты, стало быть, к нам летел! Бедный мой Арк, этот гнусный лумиол так расстроил тебя своей изменой, что ты явно потерял ориентацию в пространстве! Мы-то ждем вас, ждем на Селуге, глядим – а вы уж в другую сторону летите! Что, думаем, за беда с нашими друзьями приключилась? А тут вон что – предательство, кровавая драма, помутнение рассудка... Шоус! – обернулся “Винни-Пух” к одному из своих соратников. – У нас найдется что-нибудь от помутнения рассудка? – Нет-нет, не надо, я все расскажу! – дернулся в своем кресле Арк. – Интересно будет послушать! – Дело в том, что тиуряне заложили в подсознание ключников ступенчатую Инструкцию! – торопливо начал оправдываться Арк. – Что значит ступенчатую? – впервые нахмурился мишка. – Выражайся яснее, дружище! – Ее нельзя прочитать всю сразу – блокировка настолько сильна, что даже Иол не смог ее снять. Нам удалось узнать только первую ступень – это созвездие Волопаса, там, скорее всего, сможем узнать следующую, и так далее... Сколько их всего – неизвестно... К тому же, Волопас – большой, а более точных указаний в Инструкции нет. Но я подумал, что раз ступень – первая, то и звезда должна быть самая яркая – Арктур. Но я ведь не был уверен, поэтому и решил сначала проверить, чтобы не продавать вам кота в мешке! – Ах вот даже как, ты беспокоился о нас! – заулыбался “Винни-Пух”. – А я-то уж невесть что подумал, засомневался в твоей честности! А что земляне? Много ли им известно? – Они знают не так уж и много, – заверил селуганина Арк. – Они даже не поняли, когда прочитали первый параграф Инструкции, что это именно Инструкция. Умом и сообразительностью они не блещут. Но самец землян подслушал часть нашего с Иолом спора и понял, что обладает неким ключом. От чего этот ключ – он не имеет представления. И то, что второй ключ находится у самки, он тоже не знает. Я сразу изолировал их друг от друга после этого, так что информацией они не обменивались. Самка вообще ни о чем не догадывается! Кстати, самца-ключника можно этим шантажировать, он боится потерять самку, так что угроза ее жизни... – До чего же ты опустился, Арк, – покачал головой селуганин. – Убийство, шантаж, обман заказчика! – Я не обманываю тебя, Веус! – закричал Арк. – Ты можешь сам допросить землян! – Разумеется, я это сделаю, – кивнул Веус. Он сделал знак одному из своей команды и сказал Арку: – Проводи-ка моего верного Риуса, пусть он приведет сюда самку. Через пару минут Ирина уже стояла перед командиром отряда селуган. Увидев, что перед ней смешные плюшевые медвежата, она почувствовала облегчение и даже впервые с начала этого кошмара улыбнулась. – Здравствуй, прелестная землянка! – торжественно обратился к ней селуганин, но тут же притворно сконфузился. – Хотя, ты первая самка землян, которую я вижу, и поэтому могу ошибиться: прелестна ты или нет по земным меркам. Но для меня это и не важно – главное, чтобы ты была вкусная! Тут “Винни-Пух” захохотал, смешно топоча по полу ножками, а все остальные “медвежата” захихикали, оценив шутку командира. Ирина чуть заметно побледнела, но более ничем не выдала испуга. Она спросила, стараясь, чтобы голос не дрожал: – Скажите, будьте любезны, кто вы такие и чего хотите от меня? Селуганин перестал смеяться и гордо ответил: – Мы – великая раса селуган с планеты Селуга, которая вращается... впрочем, это не важно! Мое имя – Веус. Если хотите – полковник Веус. От вас же я хочу услышать рассказ: кто вы такая, с какой целью находитесь на этом корабле и куда направляетесь, а также – зачем? – Меня зовут Ирина. Я с планеты Земля, как вам уже известно. А вот почему мы находимся здесь и куда направляемся – это вы спросите лучше у него, – Ирина кивнула головой в сторону Арка. – Впрочем, мы летели к Арктуру, насколько я поняла, а вот зачем – не имею понятия! Нам с Денисом это совершенно не нужно, нас вообще затащили на этот корабль обманом, и если вы вернете нас на Землю – мы будем очень вам благодарны! – О! Вам так неприятно мое общество? – обиженно пробормотал Веус. Он встал с кресла и, косолапо переваливаясь, подошел к девушке вплотную. – Неужели вы не хотите еще чуть-чуть покататься со мной и моими друзьями? Мы чудно проведем время! Селуганский полковник осторожно дотронулся лапой до обнаженного плеча Ирины и забавно зашевелил носом, принюхиваясь. – Вы так обворожительно пахнете! – сделал он очередной комплимент. – У меня даже заурчало в желудке! Селугане снова дружно захихикали, а Веус вдруг стал серьезным и коротко приказал: – Уведите! После того, как приказ был исполнен, Веус ворчливо сказал Арку, настороженно ожидающему решения своей участи: – Эта землянка возбудила во мне зверский аппетит. У тебя найдется чего пожрать? – На корабле только питательные экстракты, – смутился Арк, – но если вам хочется отведать землян... – Ты что, идиот?! – возмутился Веус. – Ты думаешь, из-за гастрономических пристрастий я готов сожрать ключников? – Нет-нет, что вы, полковник! – поспешил объясниться Арк. – У меня есть кое-что другое... – Не вздумай только обмануть меня! – насупился селуганин. – Ну, что у тебя есть? – Если вы не доверяете мне, пусть ваши бойцы сходят и принесут. И Арк объяснил, где находится нужная каюта. А вскоре двое “медвежат” уже весело вносили в рубку труп Катерины. – Ого! – искренне обрадовался Веус, потирая лапы. – Я уже почти готов тебя простить. Где ты взял это? – Да так, запасся для вас на всякий случай, – скромно потупил взгляд Арк. Веус не смог уже больше сдерживаться. Он подскочил к телу Катерины и стал раздирать его на части мощными когтистыми лапами. В этот момент он уже совсем не был похож на милого плюшевого медвежонка, скорее – на голодного гризли. Лучшие куски мяса он тут же отправлял в свою пасть, а части похуже бросал членам своей команды, которые сглатывая слюни стояли в стороне в ожидании господской милости. Через десять минут от несчастной Катерины остался только чисто обглоданный скелет да скальп с гривой чудесных каштановых волос. Веус сыто рыгнул и добродушно буркнул: – Ведите самца. ***** Денис снова лежал на полке в осточертевшей уже пустой каюте и мысленно перебирал в голове события последнего часа. Селугане захватили корабль. Хорошо это или плохо? Вряд ли существует однозначный ответ на этот вопрос, ведь по сути ничего не изменилось, сменились только хозяева. Корабль по-прежнему направляется к Арктуру, по прежнему Денис с Ириной пленники, но пленники особые, поскольку только они обладают загадочными ключами, так нужными всем. Так что до конца этой странной миссии о своей и Ириной жизнях можно не беспокоиться. Что будет с ними потом Денис старался не думать, хотя и понимал, что вряд ли что-либо хорошее. В лучшем случае – бросят на произвол судьбы. А в худшем... Нет, об этом думать не стоит! Пока не стоит. А там будет видно. Поначалу селугане произвели на Дениса приятное впечатление. Он даже воспрянул духом, увидев перед собой таких потешных и милых существ. По сравнению с сиреневым ящером Арком они казались воплощением мира и доброты. Но уже после первых вопросов полковника Веуса радужные надежды развеялись в дым. Враг сменил обличье, но по-прежнему остался врагом – коварным, жестоким и злобным. Денис вовремя понял это и не стал раскрывать селуганину все карты. Он повторил ему в точности то, что говорил Арку. Похоже, что ему поверили. Допросив Дениса, Веус объявил свое решение: – Мы отправляемся к Арктуру. Ваш корабль будет находиться в нашем силовом поле – мы предусмотрительно вывели из строя его двигательную установку. Все селугане переберутся на свой корабль, – с этими словами полковник включил режим прозрачности стен, и Денис увидел перед собой величественное зрелище – огромный черный корабль, закрывающий собой звезды; ничем не освещаемый, он казался огромной черной дырой, а его истинные масштабы, не имея ничего рядом для сравнения, можно было только угадывать. Видя, что нужное впечатление произведено, Веус довольно ухмыльнулся и вновь сделал стены непрозрачными. Он продолжил: – Земляне останутся здесь, запертыми в каютах, – на моем корабле их, боюсь, сожрет команда! Тут селуганин снова захохотал, а Денис при упоминании о еде (хотя в данном случае роль еды отводилась ему самому) почувствовал, что чертовски голоден. Когда же он ел в последний раз? Это были еще земные шашлыки, а вот когда это было: уже, пожалуй, сутки прошли? Или больше? Чувство времени отсутствовало здесь напрочь! Электронные часы Дениса отчего-то перестали работать, а понятий “день” и “ночь” в космосе не существует. Лишь голодный желудок и без часов знал, что поесть давно пора. И Денис сказал Веусу: – Насколько я понимаю, мы нужны вам живыми? – Разумеется, – согласился селуганин. – Живыми и в полном сознании! А вы что, разве против? – Я не против, но для того, чтобы остаться живыми и в добром здравии, нам надо иногда есть и пить. – А что, этот однорукий болван вас не кормит? – удивленно спросил Веус. – Пока, во всяком случае, не кормил. – Ах ты фиолетовая ящерица! – взревел полковник, явно приходя в неподдельную ярость. – Ты хочешь уморить их голодом специально, чтобы оставить меня в дураках?! Большое тяжелое оружие, похожее на кусок толстой трубы, заплясало в его лапах, почти упираясь дальним концом в живот ящеру. Тот заметно струхнул и завопил, оправдываясь: – Я не собирался их морить!!! Я как раз хотел их накормить, но тут нап... пришли вы! – Ах, это мы во всем виноваты?! Ну-ка неси быстро еду, а потом мы с тобой еще потолкуем! – глаза Веуса злобно блеснули, и это явно не понравилось Арку. Он быстро повернулся и стремительно направился ко входу в один из коридоров. Веус спохватился и крикнул в сторону своих “медвежат”: – Эй, кто-нибудь, быстро за ним! Это было ошибкой селуганина. Солдаты любой армии обязаны беспрекословно подчиняться приказам своих командиров. Но и приказы эти должны быть четкими и конкретными. Обращение “кто-нибудь” в армии не проходит. Так случилось и на этот раз. “Медвежата” засуетились, закрутили головами во все стороны, подталкивая друг друга плечами, но с места так никто и не сдвинулся. Полковник понял свою оплошность и яростно, так, что у Дениса заложило ухо, заорал: – Шоус!!! Марш за ящером! Один из селуган тут же рванулся к проходу, в котором скрылся Арк, но время было упущено. ***** Арк и не думал идти за питательным экстрактом для землян. Он мчался, сломя голову, в отсек, где стояли, всегда наготове, пять спасательных шлюпок. Он впрыгнул с ходу в одну из них и врубил автоматику шлюзования. Дверь из корабля в отсек тут же герметично закрылась, буквально перед самым носом у Шоуса, а створка под шлюпкой, отделяющая отсек от открытого космоса, быстро ушла в сторону. Вместе с потоком воздуха, моментально высосанного глубоким вакуумом, шлюпка вылетела из корабля подобно пробке из бутылки шампанского. Тут же включился двигатель, и в мгновение ока маленький спасательный кораблик смешался с пылью звезд. Арк сумел воспользоваться выпавшим ему шансом. Что творилось после этого с Веусом – передать трудно! Глаза его налились красным огнем, на губах выступила пена, шерсть на загривке встала дыбом. Он не издавал уже членораздельных звуков, а только рычал, как самый настоящий дикий зверь. Казалось, малейшие остатки разума покинули его. Он рвал клыками своих провинившихся солдат, так, что клочья окровавленной шерсти разлетались по всей рубке. Он раздирал их когтями, пинал ногами, дубасил по ним толстой, тяжелой трубой своего оружия. Успокоился он только тогда, когда все четверо перестали шевелиться. Тяжело дыша, он подошел к креслу и грузно, как больной старик, опустился в него. Затем поднял свои глаза на Дениса, который стоял ни жив, ни мертв, и Денис неожиданно увидел в них уже не гнев, не ярость, а какую-то затаенную боль. И он вдруг спросил: – Знаешь, почему я их не убил? – Почему? Честно говоря, Денис думал, что Веус как раз убил своих бойцов, но увидел вдруг, что окровавленные “медвежата” начали шевелиться, а один даже попытался встать, но тут же снова рухнул на пол. – Потому что я – плохой командир. Я стар... А когда-то о полковнике Веусе ходили легенды! Теперь в это трудно поверить... Я сделал столько ошибок сразу... Я устал... – тут Веус вдруг встрепенулся и заговорил уверенно и жестко: – Но я заслужил достойную старость! И ты, землянин, поможешь мне в этом! А этот гнусный Арк никуда от меня не денется, его патологическая жадность не даст ему забыть про Это, и наши пути еще обязательно пересекутся, вот увидишь! И тогда – пощады ему не будет!!! Извини, что говорю столь высокопарно... А теперь пошли, я закрою тебя в каюте до Арктура. – А как же еда? – напомнил Денис. – Откуда я знаю, где в этом вонючем корабле хранится еда! – заворчал Веус, но затем добавил, смягчившись: – Ладно, пока посидишь в каюте, а я поищу эти чертовы экстракты... В крайнем случае, принесем с нашего корабля мясо. Любишь сырое мясо? Денис невольно содрогнулся, вспомнив недавнее пиршество селуган и быстро ответил: – Лучше экстракты! Глава 6. Покойный Иол не врал, когда рассказывал про пятиполые семьи лумиолов. Такая семья была и у него. Врал он только о том, что она погибла и что “тарелкой” могут управлять только все пятеро. На самом деле кораблем управляла киберсистема, а команды ей мог подавать и одиночка. Семья Иола занималась по жизни тем, что совала нос в чужие дела, а потом выгодно продавала полученную информацию. Узнавая чужие секреты и тайны, они столь ловко опутывали нитями шантажа, подкупа, нечистых сделок как своих жертв, так и “клиентов”, что порой одних от других уже невозможно было отличить. Впрочем, зачастую так и бывало: сегодня – жертва, завтра – клиент. Или наоборот. Семья Иола (впрочем, Иол – это имя всей семьи) таким образом, вскоре обросла недурными связями, что приносило ей еще больший доход. Даже в высшем командовании Космического Флота Лумиолы были у них “свои люди”. Сокровище тиурян – легендарное Это – было высшим делом семейного бизнеса Иол. Но они всегда любили трезвый расчет выше авантюры, как ни странно это могло показаться при их авантюрной “профессии”. Поэтому, взвесив все свои возможности, семья Иол пришла к выводу, что взять самим Это – практически нереально, слишком мал был шанс. Зато, владея информацией о том, где могут находиться ключи тиурян, можно найти их и очень выгодно продать. Информация эта далась недешево, но возможная прибыль от сделки тысячекратно перекрывала все расходы. И покупатель нашелся быстро. Селугане были храброй и воинственной, но недостаточно умной расой, чтобы самим раздобыть ключи и координаты Этого. Зато они самоуверенно считали, что имея ключи, они уже безо всяких проблем возьмут Это. Сумма аванса уже была такой, что в принципе ее одной хватило бы семье до конца жизни. А окончательная сумма за операцию казалась просто фантастической. Семья Иол не могла не взяться за это дело. Но пришлось брать в долю Арка – чертовски умеющего вживаться в любую обстановку. Эти ящеры-хамелеоны с какой-то окраинной труднопроизносимой планеты славились на всю Галактику, да кое-где и за ее пределами, как превосходные шпионы. Семья подстраховалась, как могла, потому что ставка на сей раз была очень высока. С самого начала операции “на виду” был только один Иол Нучипор. Остальные пристально следили за всем ходом операции и были готовы в любое время и любыми средствами прийти ему на помощь. Но они были в глубокой “тени”. Даже Арк – прирожденный шпион – догадывался, что за Иолом кто-то стоит, но не знал этого наверняка. Его доля была достаточно велика, чтобы не совать нос в это не касающееся его дело. Жаль, он не подумал об этом обстоятельстве, когда взыграла его патологическая жадность, и он захотел не части (пусть и большой) вознаграждения, даже не всего вознаграждения, а вообще всего – Этого! Семья Иол зорко “вела” корабль своего Нучипора. И, когда на полпути к Сириусу он вдруг неожиданно сменил курс, поняли, что дело неладно. Однако, зная, что это наверняка заметят и заказчики – селугане, – они не вмешивались до последней минуты, оставаясь пока лишь наблюдателями, но наблюдателями, не упускающими ничего. Не осталась без внимания лумиолов и шлюпка, в спешном порядке покинувшая взятый на абордаж селуганами корабль Иола Нучипора. Перехватчик Космического Флота Лумиолы, куда заранее обратилась за помощью семья, без особого труда мог захватить и корабльразрушитель среднего класса – не то что спасательную шлюпку. Так что Арк радовался своей находчивости и вновь обретенной свободе очень недолго. Допрашивали незадачливого шпиона оставшиеся четверо Иолов. Применив жесткую четырехкратную телепатическую обработку, в которой вообще все лумиолы были очень сильны, они узнали абсолютно все: что случилось с их несчастным Нучипором, чего он достиг в ходе операции, что узнал сам Арк вплоть до своего “удачного” бегства на шлюпке. Закончив допрос пленника, все четверо, не сговариваясь, навели стволы лучеров на ящера и синхронно нажали на спусковые клавиши. От профессионального шпиона, славящегося когда-то под именем Артур приготовлением классных шашлыков, даже шашлыка не осталось. ***** Денису в очередной раз не удалось выспаться. После того как Веус накормил все-таки их с Ириной и дал наконец напиться, заснул Денис быстро и спал крепко, без сновидений. Но, как и в прошлый раз, разбудил его мощный толчок, сотрясший корабль и опять выбросивший Дениса из “постели”. Видимо, это начинало уже входить в традицию. Правда, на этот раз одним толчком дело не ограничилось. Корабль начало мотать из стороны в сторону, заставляя Дениса летать от стены к стене, благо что они не были абсолютно твердыми, а слегка упругими. Ко всему прочему начало мигать освещение, а затем погасло совсем. На ощупь Денис дополз до двери и без труда, вручную “закатил” ее в стену – видимо отключилась и автоматика блокираторов. Резкие толчки неожиданно прекратились, и Денис, поднявшись на ноги, но все еще придерживаясь на всякий случай руками за стену, подошел к двери Ириной каюты. Ее дверь тоже легко открылась. Из темноты раздался испуганный Ирин голос: – Кто там? – Ира, это я, не бойся! – ответил Денис. – Денис, что происходит? – Хотел бы я это знать! Во всяком случае, нам лучше пойти в зал управления. В рубке горело видимо аварийное освещение. В его тусклом свете почти ничего не было видно, зато индикаторы на пульте перемигивались очень зловеще. Все происходило в полной тишине, но ощущение от этого было еще более жутким, нежели если бы ревели какие-нибудь сирены или пищали аварийные динамики. Неожиданно освещение вновь стало прежним, и одновременно с ним включился почему-то режим внешнего обзора – стены стали прозрачными. Денис с Ириной глянули на окружающую их картину и в унисон ахнули: корабль селуган по-прежнему закрывал добрую часть звезд, но теперь он был ярко освещен солнцем – во всяком случае, очень похожей на него звездой. Скорее всего это и был Арктур, к которому направлялся корабль. Но не красоты чужого светила заставили ахнуть наших друзей, а внешний вид корабля селуган. Он был наполовину разрушен! Кое-где в его обшивке зияли огромные рваные “раны”, что-то в нем продолжало беззвучно вспыхивать и взрываться. Причина такого его состояния выяснилась быстро – со стороны звезды, а потому не увиденный сразу, приближался еще чей-то корабль. Его безупречная форма невольно завораживала взгляд; это был явно военный корабль, и внешним видом своим, напоминающим акулу в момент атаки, и поведением подчеркивающий это. Из атакующего корабля вырвался ярчайший луч, ударивший в агонизирующий корабль селуган, но в ту же секунду, видимо совершенно неожиданно для нападавших, из него рванулся ответный пучок ослепительного света. В этот короткий миг удача явно повернулась лицом к селуганам, потому что космическая “акула” чужого корабля моментально превратилась в облако раскаленного пара, быстро погасшего в холодной пустоте. Но и самим селуганам, по-видимому, оставалось недолго “держаться на плаву” – их корабль после последней атаки уменьшился на треть, и его сотрясали уже непрекращающиеся взрывы. ***** Денис неожиданно понял, что их “тарелку” уже не удерживает больше силовое поле погибающего корабля, так как он, хоть и медленно, но удалялся от них. Но понял он еще и то, что скоро, возможно в следующее мгновение, корабль селуган превратится в сияющую вспышку, подобно кораблю их противника, а тогда в ее пламени неминуемо погибнут и они сами. Подчиняясь инстинкту самосохранения, Денис бросился к пульту управления. Но он не имел ни малейшего представления о том, как управлять кораблем; к тому же он вспомнил, как Веус сказал, что двигательная установка выведена из строя. И тогда в мозгу вспыхнула одна-единственная спасительная мысль: он вспомнил о побеге Арка. – Ира, за мной! – крикнул Денис, хватая девушку за руку и устремляясь в коридор, которым ушел когда-то Арк. Коридор привел их в отсек, в котором стояли четыре шлюпки. Они выглядели очень маленькими, словно игрушечными, но Денис все же попытался протиснуться в одну из них вместе с Ириной. Ничего из этого не получилось – места для двоих в шлюпке явно не было. Тогда Денис, каждую секунду ожидая взрыва, закричал срывающимся голосом: – Полетим отдельно! Закрывай фонарь! – Но я не умею управлять этим! – испуганно закричала в ответ Ирина. – Я тоже не умею! Какая разница! Но это наш единственный шанс!!! – Давай лучше погибнем вместе! – Замолчи! – заорал Денис, чтобы не разрыдаться в отчаянии. – Погибнуть мы всегда успеем! Тут должно быть элементарное управление: видишь – всего несколько кнопок и у каждой надпись: “Старт”, “Торможение”, “Захват цели”, “Автопилот”... Главное вырваться отсюда, а там разберемся! Ирина понимала, что Денис, конечно, прав – это их единственный шанс, но ей было ужасно, просто дико страшно. Тогда Денис наклонился к подруге и поцеловал ее впервые по-настоящему. Он знал, что скорее всего сейчас они погибнут, и этот поцелуй станет последним для них обоих, поэтому вложил в него все: и не успевшую расцвести любовь, и невысказанные вслух слова признания, и свою нерастраченную нежность, и жажду жизни, и пылающую страсть, и прощание перед смертью, и надежду на спасение. Затем он сам сильным толчком задвинул фонарь над кабиной Ириной шлюпки и бросился к соседней. Как только фонарь второй шлюпки защелкнулся, автоматика закрыла дверь в отсек, хотя теперь это не имело уже никакого смысла и выпустила две маленькие спасательные скорлупки в открытый космос. Денис увидел на пульте клавишу с надписью “Связь”и тут же нажал ее. – Ира! Ты слышишь меня? – закричал он. – Денис! Я тебя слышу! – Скорее жми на “Старт”, сориентируемся позже! Увидев, что летящая рядом шлюпка рванула вперед, он тоже нажал на “Старт”. И в это же самое мгновение позади полыхнуло! Огненный шквал настиг-таки улепетывающие кораблики и завертел их в бешеном хороводе. Но мощь его была все же уже на излете, так что шлюпка Дениса выдержала, хотя и оплавилась снаружи. Огненные языки вокруг растаяли, и Денис увидел, как кружатся вокруг с огромной скоростью звезды. Он нашел клавишу “Стабилизация” и нажал на нее. Вращение звезд прекратилось. Тогда Денис попытался связаться с Ириной. Но ответа не последовало. Денис, отгоняя страшную мысль, стал внушать себе, что связь просто не работает после огненной купели: обгорели антенны, или что там есть у этой шлюпки, но в глубине души понимал, что надежды на чудо практически не осталось. Слезы непроизвольно покатились из его глаз, и он впервые понял, что такое настоящее одиночество и полная безысходность. Между тем шлюпка продолжала лететь неведомо куда, и Денис увидел, что одна из звездочек стало быстро увеличиваться в размерах. Вскоре стало совершенно очевидно, что это не звезда, а планета. Ее желтоватый шарик был уже размером с теннисный мяч, когда Денис понял, что шлюпка пролетит мимо планеты, если ничего не предпринять. Он стал лихорадочно изучать надписи на пульте управления. Ничего более подходящего для этого случая, чем “Захват цели”, он не нашел. После нажатия на клавишу на “лобовом стекле” появилось нечто, похожее на сетку прицела, а из пульта выдвинулся рычажок, до боли напоминающий собой игровой компьютерный джойстик. Все было ясно без слов. Денис схватил “джойстик” обеими руками, навел перекрестие “прицела” на планету и нажал кнопку на рукоятке. И шлюпка повиновалась! Теперь планета была точно прямо по курсу и приближалась с ужасающей быстротой. Денис подумал, что сейчас он неминуемо врежется в эту планету, даже скорее всего – сгорит в ее атмосфере, не долетев до поверхности, но на небольшом экранчике в центре панели управления замигала вдруг надпись: “Включить автоматику посадки? Да. Нет”. Денис быстро нажал “Да”. Теперь от него ничего уже больше не зависело. Глава 7. Все-таки автоматика – есть автоматика, даже такая совершенная, как лумиольская. Абсолютно мягкой посадки не получилось. Хоть кресло шлюпки, как и в самом корабле, обеспечивало надежную фиксацию тела пассажира, Денис чувствительно приложился лбом к панели управления, когда шлюпка зарылась своим носом в вязком песке планеты. Когда разноцветные круги в глазах окончательно потухли, Денис внимательно осмотрелся. Вокруг раскинулась песчаная пустыня, залитая ослепительным светом местного солнца. Открывать фонарь было очень страшно: атмосфера могла оказаться непригодной для дыхания. Но Денис устал уже бояться, да и какая была разница: задохнуться сразу в ядовитой атмосфере, или чуть позже – в шлюпке, когда кончится запас кислорода. Поэтому он решительным движением нажал на клавишу открытия фонаря, и как только тот откинулся назад, вздохнул полной грудью. Местный воздух был горячим, но удивительно вкусным. Он показался Денису именно вкусным после стерильной атмосферы корабля, лишенной каких либо запахов. А здесь пахло горячим песком, солнцем и, как показалось, жизнью! Денис выбрался из кабины шлюпки и встал на песок чужой планеты. “Вот тебе и шашлыки!” – почему-то подумал он и невесело усмехнулся. Пустыня лежала вокруг него до самого горизонта. “Кажется, я ненамного продлил свою жизнь”, – мелькнула горькая мысль. Но идти куда-то было все равно надо, тем более вновь со страшной силой захотелось пить. Очень отчетливо вспомнилась бутылка пива, оставленная в земном лесу. За нее Денис был готов сейчас отдать многое, хотя кроме джинсов, рубашки и пары кроссовок у него все равно ничего не было. Не было даже никакой уверенности, что сама жизнь его не оборвется очень скоро от жары, жажды, или каких-нибудь еще непредвиденных гадостей. Не очень далеко от места посадки виднелся более или менее высокий песчаный холм – единственное, за что мог “зацепиться” глаз в унылом однообразии пустыни. И Денис решил идти к нему. Во-первых, ему было абсолютно все равно куда идти; во-вторых, солнце при этом оставалось за спиной; и в третьих, с холма Денис надеялся хоть чегонибудь увидеть, кроме песка. Холм оказался гораздо дальше, чем казалось вначале. Когда Денис опустился на песок у его подножия с теневой стороны, он чувствовал себя совершенно уставшим, разбитым и иссушенным. Жажда мучила уже просто нестерпимо. А местное светило, казалось, просто застыло почти в самом зените – видимо, планета вращалась вокруг своей оси очень медленно. “Пожалуй, до ночи мне не дожить!” – устало и как-то совершенно уже равнодушно подумал Денис. Но отдохнув немного, он решил все же забраться на холм. На это ушло добрых полчаса, зато восхождение не было напрасным: едва Денис посмотрел с вершины в ту сторону, куда он и шел, как увидел у самого горизонта явную полоску зелени и блеск водоема. О том, что это могло оказаться миражом, оптическим обманом, Денис старался не думать. Он уже собирался спускаться вниз, когда его внимание вдруг привлекло что-то в синем, совершенно земном, небе. Что-то будто блеснуло в нем и бледным росчерком пронеслось к самой линии горизонта, за сверкающую полоску воды. “Может, это Ира?!” – зазвенела в голове исступленно-радостная мысль. “Конечно, это Ира!” – стал сам себя убеждать Денис, и это удалось ему на удивление легко. Теперь он почти не сомневался, что видел посадку Ириной шлюпки. Сам не заметив, как скатился с холма, Денис почти бегом, насколько позволял вязкий песок, направился к зеленой полоске вернувшейся надежды. ***** И все-таки даже местное солнце заметно опустилось к линии горизонта, когда Денис, совершенно лишившись сил, рухнул уже в непосредственной близости от полосы зеленой растительности. До спасительной тени деревьев оставалось метров двести, но он понял, что не в состоянии сделать больше ни одного шага. Огнем горели лицо, шея, тыльные стороны ладоней, покрытые волдырями солнечных ожогов, язык наждачным камнем тер во рту иссушенное нёбо, а перед глазами плыл, все ускоряя вращение, хоровод цветных кругов и пятен. Сознание стало постепенно вытесняться из воспаленной головы бредовыми видениями. Сначала появился вдруг голый Артур, пытающийся пришить кроваво-красной ниткой, продетой в обычную швейную иголку, оторванную руку. При этом он весело посмеивался, приговаривая: – Еще чуть-чуть терпения и примемся за шашлыки! В стоявшем рядом мангале тлели алые угли. От них шел нестерпимый жар, обжигающий лицо, руки, шею... А рядом с мангалом лежал труп Катерины, уже частично разделанный, явно и предназначавшийся для этих самых шашлыков. При этом труп громко хохотал противным Катиным смехом, от чего в голове у Дениса кто-то начал больно стучать молотком прямо по мозгам. А Катерина уже не хохотала, а просто визжала, как циркулярная пила, которая впилась вдруг острыми зубьями в череп Дениса. – Катя, перестань, ты порвешь так Инструкцию, она же у него в голове! – зазвучал вдруг голос Ирины, а Артур, услышав про Инструкцию, посмотрел на Дениса холодным, злобным взглядом сиреневого ящера, в которого тут же и превратился. А Денису стало вдруг даже приятно от вгрызающейся в его череп стали. Она будто понемногу выгрызала своими зубьями боль, все глубже врезаясь в мозг. И пила уже не визжала, а пела, и эта песня была маминой колыбельной из далекого-далекого детства. Внезапно Денис очнулся и понял, что песня действительно звучит где-то неподалеку. Это не была мамина колыбельная, это вообще была песня не на земном языке, но мелодия ее была нежной, немножечко грустной и очень-очень земной. Денис невольно заслушался, как мягкий женский голос тихонечко, словно боясь разбудить спящего, выводил: – Не видать мне берега далекого, Озеро мне вплавь не переплыть, Ветра, что унес меня, жестокого, Бесполезно мне за то корить... Нет души у ветра, нету имени, Он песком играет, как дитя... Унеси, прошу, обратно ты меня – Я всего песчинка для тебя. Перед глазами Дениса плыл бордовый туман; он никак не мог сфокусировать зрение, чтобы увидеть, где же он находится и кто пел сейчас эту прекрасную песню. Голова кружилась, мысли путались, но боли не было, только немного саднило обожженные лицо, руки и шею. Наконец туман немного рассеялся, и Денис понял, что лежит на куче огромных, приятно пахнущих листьев внутри большого конического шалаша, напоминающего индейский вигвам. Стены вигвама составляли такие же листья, как и те, что служили ему подстилкой. На самом верху – там, где сходились жерди – висел небольшой шарик, светящийся приглушенным красноватым цветом. Его света хватало, чтобы видеть достаточно ясно внутреннее убранство жилища. Впрочем, особого убранства в вигваме и не было. Зато напротив Дениса, прямо на травяном полу, сидела темнокожая женщина и что-то шила, ловко орудуя иголкой с ниткой. Женщина была молодая и очень красивая. Ее темная кожа в красноватом свете казалась почти бронзовой. Но черты лица были вполне европейскими, а волосы, ниспадающие до самого пояса, вероятно, из-за того же освещения отливали медью. На женщине была только короткая юбка из темно-красной ткани, да на шее висело красивое ожерелье из ракушек и блестящих пластинок. Казалось совершенно невероятным, что где-то на далекой-далекой планете сидит совершенно земная с виду женщина и совершенно земными с виду иголкой и ниткой совершенно по-земному что-то зашивает. В ее позе, движениях, интонациях ее певучего языка не было ничего чужого, инопланетного! “А может, я на Земле? – мелькнула у Дениса радостная мысль. – Может, я приземлился где-нибудь в Сахаре, и меня подобрали представители какого-то затерянного племени?” В это время женщина заметила, что Денис пришел в себя. Она совершенно естественно, как доброму старому другу, улыбнулась Денису и, отложив рукоделие, подсела к нему совсем близко. Ее длинные мягкие пальцы нежно коснулись лба Дениса, и только тут он почувствовал, что его голову покрывает повязка, а лицо, шея и тыльные стороны ладоней смазаны чем-то жирным и пряно пахнущим. – Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила женщина не убирая руки со лба Дениса. – Да... – хрипло ответил Денис. – А где я? – Ты – в моем доме, – ответила женщина и наконец опустила руку с головы Дениса себе на колени. – Ты так долго не приходил в себя, что я стала уже беспокоиться за тебя. – А кто ты? – Я – Зейма. А как твое имя? – Меня зовут Денис. – Ден-н-нис... – медленно, прислушиваясь к звучанию незнакомого слова, повторила Зейма. – Очень красиво! “Ден-н-нь” – так поет нейла... – Кто такая нейла? – спросил Денис. – Это маленькая красивая птичка. Но хоть она и совсем крохотная – она может перелететь озеро... – сказала Зейма и отчего-то загрустила. – Скажи, Зейма, – решился задать главный вопрос Денис и почувствовал, что голос его дрожит, – как называется эта страна? – Страна? – удивилась Зейма, и в ее темных глазах отразилось полное непонимание, даже растерянность. – А что такое страна? – Ну, как называется место, где мы сейчас находимся? – Никак не называется, – еще больше удивилась Зейма, но вдруг засмеялась легко и радостно, словно догадавшись, что хочет узнать Денис. – Ты имеешь в виду нашу планету? Ее все называют по разному. Мой народ дал ей имя Уйла, а тиуряне называют ее просто – Вторая. – Тиуряне? – у Дениса вдруг что-то нехорошо заныло в желудке. – Здесь живут тиуряне? – Кто здесь только не живет! – усмехнулась Зейма. – Когда-то эта планета была самым настоящим торговым перекрестком. Сотни рас с разных планет основывали здесь свои базы. Но последняя война настолько обострила отношения между всеми, что торговля почти полностью прекратилась, во всяком случае – здесь. Но Уйлу покинули не все: ктото потерял на родине дом, семью, кому-то не на чем было улететь, кто-то просто привык жить здесь... Хотя, нас становится все меньше и меньше... – А твой народ – он откуда? Вас много здесь? – Я родилась уже здесь, поэтому Уйла – моя родина... Но вообще мои предки прилетели с Эйлы. Говорят, это очень далеко отсюда, но я не знаю – где точно, да и зачем? Меня совсем не тянет туда, Эйла – чужбина для меня... Впрочем, и здесь, на этом берегу озера – тоже... – Ты уже не первый раз упоминаешь “тот берег”, “этот берег”, и песня твоя о том же, – заинтересовался Денис. – А что это значит? В глазах у Зеймы загорелась такая печаль, что Денис пожалел уже, что задал этот вопрос. Но Зейма стала рассказывать, тихим, мелодичным, грустным голосом, словно продолжая свою песню: – Весь мой род живет по ту сторону озера. Там я родилась, там родились мои сестры и брат. Там живет моя мама... Мой народ трудолюбив, но очень мягкий. Мы не любим и не умеем воевать. Зато умеем выращивать плодоносящие растения, ловить рыбу, содержать скот... А есть на Уйле остатки таких рас, которые деградировали почти полностью и живут только разбоем... Сейчас их, правда, осталось очень мало – маленькие разрозненные группы, от них и вреда-то немного – залезут ночью в огород, или из запасов что-то украдут по мелочи, а тогда, тридцать лет назад, целое войско собрал некий Олтус, селуганин... – Селуганин? – вздрогнул Денис. – Тебе знакома эта раса? – удивилась Зейма. – Приходилось встречаться... – уклончиво ответил Денис. – Но что было дальше? – Так вот, в войске Олтуса собрались все самые мерзкие отбросы, которых он сумел насобирать изо всех рас, живших на Уйле, точнее – почти изо всех... Во всяком случае, эйлины и тиуряне с Олтусом дел иметь не собирались... Зато ему очень хотелось уничтожить эйлинов, вернее, – захватить их и держать, как скот... Отвратительно, но селугане обожают пожирать любое мясо, будь это животное, или разумное существо! А эйлины, то есть мы, пришлись им особенно по вкусу... Ну и, конечно, Олтус рассчитывал воспользоваться нашими богатыми садами, полями, рыбными заводями, нашим скотом, всем, что нажил мой народ своим трудом. И он напал на нас со своими головорезами... Я уже говорила: эйлины не умеют воевать... Обратиться за помощью – но к кому? Тогда уже вовсю шла галактическая война, народы, населявшие к тому времени Уйлу, были очень разрознены и малочисленны. Кроме эйлинов и тиурян. Но тиуряне недолюбливали нас, хотя наши расы очень похожи... Эта неприязнь уходила своими корнями в глубину веков, мои соплеменники уже не помнили даже ее причину, но тиуряне, видимо, были памятливее. Но мы все же обратились к ним, иного выхода не было. И тогда тиуряне поставили условие: в случае победы эйлины дадут каждому тиурянину по женщине. Дело в том, что тиуряне никогда не отправляют в космос женщин. Поэтому на Уйле не оказалось ни одной тиурянки. А у эйлинов были семьи, рождались дети... Но все равно, чтобы обеспечить каждого тиурянина женой, пришлось бы отдать почти всех женщин. Тогда роду эйлинов все равно бы грозило вымирание. Эйлины предложили дать по одной женщине на каждых пять тиурян. Те запросили одну на двоих. Сошлись на одной к трем... Тиуряне разбили войско Олтуса. Эйлины расплатились... – И ты – одна из них, – закончил за Зейму Денис. – Да, – кивнула она. – Постой, – задумался Денис. – Ты говоришь, что это было тридцать лет назад... Сколько же тебе тогда было лет? – Тоже тридцать, – ответила Зейма. – Но тогда получается, что тебе сейчас... – Шестьдесят, – печально кивнула Зейма, всего шестьдесят, а я... – Всего... – перебил Денис и осекся. Он ведь не знал, чему равен год на этой планете. Похоже, что она находится ближе к своему светилу, чем Земля к Солнцу, и год на ней, скорее всего, короче земного. Допустим, раза в два... Тогда Зейме всего тридцать лет по земному времени. Да, это ближе к истине! – Где же твои... мужья? – поинтересовался Денис. – Остался всего один – Юш, – горько усмехнулась Зейма. – Двое других уже умерли. Срок жизни тиурян короче нашего, да и климат Уйлы им совершенно не подходит – здесь чересчур жарко для них. Так что тиурян осталось всего пятеро, а нас, эйлинок, – пятнадцать. Так что теперь пропорция поменялась на обратную: на одного тиурянина – три эйлинки. – А разве тиуряне не могут отпустить домой тех из вас, чьи мужья умерли? – Это тоже было одним из условий сделки: пока жив хоть один тиурянин – ни одна из нас не может вернуться домой... – А... ваши дети... где они? – смутился почему-то Денис. – Мы похожи внешне и физиологически – тоже, но генетически мы – абсолютно несовместимы, – пояснила Зейма. – Ты изъясняешься очень уж по научному для... – замялся Денис. – Для дикарки? – продолжила эйлинка и рассмеялась. – Тиуряне – очень образованная и умная раса, и они обладают исключительной памятью. За тридцать лет я многому у них научилась. – И все-таки: где твой муж? – снова спросил Денис. – Я же объяснила тебе: у него, кроме меня, еще две жены. Он принес тебя из пустыни и оставил меня за тобой ухаживать, а сам пошел к одной из них, чтобы не стеснять тебя... – Зейма на несколько мгновений задумалась, а затем спросила: – Денис, а ты сам откуда? Ты похож на эйлинов, но светлокожий... На тиурян ты вообще не похож... – Я с Земли... Не знаю, как и объяснить, где это, я плохо знаю астрономию... Во всяком случае, тиуряне у нас были. А меня и мою девушку похитили. Сначала лумиол с одним знакомым ящером, потом селугане... – Так вот откуда ты знаешь селуган! – невесело улыбнулась Зейма. – А где сейчас твоя девушка? – Хотел бы и я это знать! – тяжело вздохнул Денис. Глава 8. Тиурянин Юш был действительно совершенно не похож на землян, хотя явно принадлежал к подобной расе. Он был высок, явно выше двух метров, и казался худым, но выглядел, тем не менее, очень пропорционально сложенным. Кожа его была светлой, но имела чуть зеленоватый оттенок. Но самое главное его отличие от землян было не в этом. Самой неприятной была у него голова в целом и лицо – в частности. Во-первых, тиурянин был абсолютно лысым, причем, “абсолютно” – это значит полное отсутствие самого понятия “волосы” или даже “волоски” на его теле. Во-вторых, голова неприятно заострялась кверху и была похожа на какое-то узкое яйцо. В третьих , глаза и рот на этом безволосом, зеленоватом лице представляли собой узкие прорези, а нос лишь слегка намечался невысоким, но длинным выступом с малюсенькими дырочками ноздрей. Наконец уши на этой живописной голове отсутствовали вовсе, и слуховые отверстия были просто “просверлены” в черепе. Короче говоря, готовая ассоциация тут же возникла в голове Дениса: Фантомас. Худой, длинный Фантомас. Внешне, разумеется, Денис никак не проявил свое отношение к облику тиурянина. Напротив, он улыбнулся, стараясь вложить в свою улыбку как можно больше доброжелательности, и протянул руку. Впрочем, он тут же вспомнил, что перед ним не человек, и рукопожатие вряд ли для него знакомый жест. Тиурянин, однако, то ли догадался, то ли откуда-то знал, что означает этот жест, и пожал протянутую руку Дениса. При этом он произнес: – Рад приветствовать тебя в своем доме, землянин! – Откуда вы знаете, что я с Земли? – опешил Денис. – Не надо называть меня множественным числом, – поморщился в ответ тиурянин, – я всего один перед тобой. А то, что ты с Земли, я знаю. Просто знаю. Тиуряне знают очень много. Я не знаю пока только твоего имени... – Денис! Денис Найденов, – представился Денис. – А как вас... тебя зовут? – Меня зовут Юш. А теперь я приглашаю тебя разделить с нами трапезу и готов выслушать твою историю. С этими словами Юш положил посреди вигвама небольшой мешок и сделал знак Зейме. Она тут же стала ловко вынимать из мешка на расстеленные листья круглые и продолговатые плоды каких-то местных растений, несколько кусков вяленого мяса и сосуд, сделанный явно из металла, причем, совершенно очевидно – не вручную. – Райма передала эти угощения в знак уважения к тебе и к нашему гостю, – пояснил Юш, после чего сделал жест рукой, приглашая садиться. Денис выбрал плод, формой и цветом напоминающий яблоко и осторожно надкусил. “Яблоко” оказалось очень сочным и вкусным, но вкус его скорее напоминал ананас. Столь же вкусными оказались и другие плоды, а также мясо, которое Денис все же осмелился попробовать, стараясь не думать о его происхождении. Напиток же из металлического сосуда оказался слегка перебродившим соком местных плодов и был очень похож на молодое виноградное вино. Наконец дождавшись пока гость насытится, Юш напомнил: – Я хочу выслушать твою историю. ***** Денис еще во время еды усиленно думал, как ему поступить: рассказать ли Юшу все, что ему известно, или скрыть информацию о ключах и загадочном Этом? С одной стороны, рассуждал Денис, если тиурянин узнает, что ключи у него с Ириной, он может опять взять их в заложники, как и все прочие до этого. С другой стороны, даже имея такие замыслы, Юшу не останется ничего иного в этой ситуации, как начать усиленные поиски Ирины, а ее судьба была дороже для Дениса, чем какое-то Это, что бы оно из себя не представляло. К тому же, Юш не был похож на бандита, хотя первое впечатление могло оказаться и обманчивым. И еще один аргумент в пользу рассказать все: Юш был тиурянином, а ведь именно тиуряне отдали им на хранение ключи. Так что по праву-то они тиурянам и принадлежали, и Юш, если решит воспользоваться этими ключами, будет в общем-то прав... Может, он даже сумеет забрать эти ключи себе здесь же, на Уйле, а Денису с Ириной поможет вернуться домой! Это было бы оптимальнейшим исходом всей истории. Так что, как ни суди, получалось, что рассказать всю правду было выгодней, нежели что-то скрывать. Да и вообще врать Денис не любил и не умел – рассказывать правду гораздо легче, чем сочинять что-то, запутываясь во вранье все больше и больше. И Денис, начиная с момента своего знакомства с Артуром, подробно рассказал всю свою историю Юшу. Тот выслушал ее молча, не перебив ни разу говорившего. Затем он еще минут пять сидел молча, обдумывая услышанное. Наконец он сказал: – Признаться честно, я удивлен твоим рассказом. Мы все, живя на Тиуре, слышали про Это, но мы всегда считали это просто красивой легендой. Согласно ей, ТОТ, КТО СОЗДАЛ ВСЕЛЕННУЮ записал всю информацию о созданном мире – технологию мироздания, все его законы и свойства, способы овладения ими – в некий Кристалл, который назвал просто Это, потому что никакого другого слова даже ОН не смог подобрать, чтобы оно раскрывало всю важность информации. Этот Кристалл ТОТ, КТО СОЗДАЛ ВСЕЛЕННУЮ поместил в Хранилище, закрыв его двумя ключами, а ключи эти спрятал так, что только действительно РАЗУМНАЯ раса сможет найти их и взять, поскольку обладание Этим сделает любого попросту Всемогущим, и если Это попадет в недостойные руки – Вселенной будет угрожать явная гибель! Некоторые варианты этой легенды сходятся на том, что ключи так и не были найдены, поскольку все существующие в мире расы так и не поднялись еще в своем развитии до необходимой ступени Разума. Но мне доводилось слышать и такую версию, что МУДРЕЙШИЕ тиуряне сумели получить ключи и знают местонахождение Этого. А затем началась война, в нее оказались втянуты и тиуряне. Особая охота враждебных нам сил велась именно за МУДРЕЙШИМИ, и им пришлось покинуть Тиуру. Что стало с ними в дальнейшем – неизвестно, но, судя по твоему рассказу, им грозила очень серьезная опасность, поскольку они доверили ключи вам... Юш внезапно замолчал и вновь погрузился в размышления. Наконец он подвел итог сказанному: – МУДРЕЙШИЕ всегда поступают правильно. Они могут видеть Будущее, во всяком случае, возможные варианты его развития. Если они отдали ключи вам, значит, это был единственный выход в той ситуации. Вас выбрали не случайно. Любой тиурянин обязан подчиняться воле МУДРЕЙШИХ, поэтому я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Денис был несколько потрясен услышанным, он явно не ожидал увидеть себя и Иру в качестве Избранных. Но, в то же время, он успокоился, сразу поверив, что Юш говорит правду, а значит не будет распоряжаться ими, как вещью. Мало того, он обещает помочь. Но помочь в чем: вернуться домой или найти Это? Словно услышав мысли Дениса, Юш сказал: – Я не могу помочь вам вернуться домой. У нас нет космических кораблей, а извне на Вторую уже многие годы не прилетал никто, кроме тебя. Но я постараюсь тебе помочь найти Ирину, если она и правда здесь. Это действительно система Арктура; две ее планеты совершенно не пригодны для жизни, поэтому думаю, что именно здесь, на Второй, вы сможете “прочитать” следующий параграф Инструкции МУДРЕЙШИХ и будете знать, что вам делать дальше. Ты говорил, что видел, как что-то пролетело за озеро. Возможно, это была капсула твоей подруги. Когда ты восстановишь свои силы полностью, я отвезу тебя на ту сторону озера, – тут тиурянин бросил взгляд в сторону Зеймы. – Надеюсь, что эйлины помогут нам в поисках. Тут Зейма неожиданно вскочила на ноги и заговорила быстро, словно боясь, что Юш прервет ее: – Отвезти Дениса к эйлинам должна я! Там – мои родные, они никогда не откажут мне и сделают все, чтобы найти Ирину. Тебе они могут не захотеть помочь, ты же знаешь это! И что тогда: ты силой будешь принуждать их к помощи? Зачем нам нужны лишние распри?! Обещаю тебе, что вернусь назад сразу же, как только мы найдем Ирину. На этот раз Юш размышлял особенно долго. Он даже прикрыл свои глаза-щелочки неким подобием век, так что Денису показалось, что тиурянин заснул. Неожиданно он открыл глаза и тоже поднялся, встав напротив Зеймы и глядя ей прямо в глаза. – Ты была мне хорошей женой все эти годы. Ты не подвела меня ни разу, даже в мелочах. Сейчас дело настолько серьезно, что я должен отбросить все свои амбиции. Воля МУДРЕЙШИХ для меня – важнее всего. Я обдумал твои слова и пришел к выводу, что ты права: так, как сказала ты, будет лучше для Дела. Поэтому я, как твой муж, повелеваю тебе отвезти нашего гостя к своим сородичам и сделать все, чтобы найти его подругу. Если тебе это удастся – я освобождаю тебя от всяких обязательств передо мной. Ты вольна будешь распоряжаться своей судьбой по своему усмотрению. Если же поиск закончится неудачей – ты должна будешь вернуться ко мне, и дальнейшим поиском займусь я сам, даже если для этого мне придется прибегнуть к принуждению и силе. Юш опустился на подстилку из листьев. Зейма осталась стоять с горящими, как у безумной, глазами. Такого решения она и не надеялась услышать от своего мужа. ***** Денис хотел отправиться на поиски Ирины немедленно, но он потерял так много сил, и перенесенный тепловой удар оказал такое действие на организм, что даже стоять на ногах, не качаясь, удавалось с трудом. Только через пять дней заботливого ухода Зеймы Денис почувствовал в себе необходимые силы, чтобы отправиться в путь. Юш внимательно, словно оценивающе, оглядел Дениса со всех сторон, заставил присесть несколько раз, вытянув вперед руки, и не совсем охотно, но все же дал “добро” на отъезд, назначив его на завтра. Рано утром Юш молча растолкал спящего Дениса. Зейма уже приготовила завтрак. Поев, так и не проронив ни слова, все трое направились к озеру. Денис ожидал увидеть грубо сколоченную лодку или какой-нибудь плот из неструганных бревен, но то, что предстало его взору назвать лодкой не поворачивался язык. Это был словно космический корабль в миниатюре – небольшая, метра четыре в длину, овальная “летающая (или, скорее, “плавающая”) тарелка” из светло-серого металла с открытой верхней палубой. Зейма уверенно взошла на палубу по сходням, сделанным из того же, что и сама лодка материала. Денис последовал за ней, решив ничему более не удивляться. Юш остался на берегу, торжественный и строгий. Перед расставаньем Денис искренне поблагодарил тиурянина за свое спасение и за участие к его дальнейшей судьбе, на что тот ответил кратко: – Воля МУДРЕЙШИХ для меня закон. Благодарить за это не надо. А спасти умирающего – неписаный закон для любого разумного существа. За это тоже благодарить у нас не принято. Затем тиурянин повернулся к Зейме и дал ей последние распоряжения: – Когда найдете Ирину, запрограммируй лодку на беспилотный режим возврата в исходную точку. У нас осталось всего две исправные лодки, включая эту. Для нас очень нежелательно ее потерять. – Я все сделаю, Юш. Спасибо тебе за все... – Зейма сглотнула вдруг комок, неожиданно подступивший к горлу. И Юш, до этого выглядевший абсолютно спокойным, отвернулся вдруг и еле слышно произнес: – Я лишь возвращаю не принадлежащее мне... За это не благодарят. Спасибо тебе, что дарила мне счастье. И он пошел, не оборачиваясь, к селению тиурян. Денис не услышал, как включился двигатель, он услышал только шелест рассекаемой воды, да увидел, как начал удаляться берег с уменьшающейся фигуркой уходящего тиурянина. Скорость судна была приличной, о чем можно было судить по бьющему в лицо ветру с холодными брызгами. Но и озеро, видно, было не маленьким – тиурянский берег давно скрылся за горизонтом, и со всех сторон быстро несущуюся по волнам лодку окружала теперь только водная серая масса. Денис, видимо, задремал от однообразия движения и легкой качки, потому что, когда открыл глаза – увидел приближающийся берег с невысокими темными скалами. Лодка замедлила ход, и Зейма приняла управление на себя, подыскивая место для причаливания. Денис посмотрел на эйлинку и увидел, что из глаз ее по темным щекам катятся слезы. Состояние женщины можно было понять: тридцать лет, или пятнадцать по земному времени, не видела она этих родных скал и даже не рассчитывала увидеть их когда-нибудь снова. И тут Денис заметил, что губы Зеймы едва заметно шевелятся, а прислушавшись, с трудом смог разобрать из-за шума ветра и волн продолжение уже слышанной ранее песни: – Ветер, как мольбу мою услышал ты? Как тебя за то благодарить? Нить моей судьбы тобою вышита, Как никто другой не может шить. Буду я тебе во всем послушная, Буду твои пряди целовать. У тебя душа, как ты, воздушная, Но любить умеет и мечтать. Глава 9. Тропинка петляла между скал, и Денис едва поспевал за Зеймой, то и дело оступаясь на острых камнях. А женщина, казалось, летела вперед на крыльях, скользя над камнями, над редкой пожухшей травой. Ее вела за собой любовь к родному дому, луч надежды, так неожиданно засиявший в ее тоскующей душе. Наконец скалы кончились, и тропинка вытянулась стрелой вдоль возделанных полей, на которых колосились растения – аналог земного семейства злаковых. Еще не было видно поселения эйлинов, но стала слышна в той стороне, куда торопились Денис с Зеймой, веселая, жизнерадостная мелодия. Зейма, не сбавляя шага, повернула взволнованное лицо к Денису и радостно сообщила: – Это свадебная песня! Кто-то женится. Мы как раз попадем с тобой на праздник! Денис ничего не ответил, а сам подумал с опасением: “Как бы из-за этого праздника не отложили поисков Ирины!” Его так и подмывало броситься на эти поиски немедленно, не дожидаясь ничьей помощи, но он прекрасно понимал, что одному ему с такой задачей не справиться, если только не повезет уж совершенно сказочно. Между тем поля кончились, и тропинка заметно расширилась, превратившись в сельскую улицу с зарослями садов по обе ее стороны. Стали появляться и первые строения, утопающие в гуще этих садов. Денис даже опешил сначала: настолько эти эйлинские домики напоминали земные украинские хатки – такие же беленькие, невысокие, с резными наличниками на окнах и соломенными крышами. Во дворах многих домов бродили какие-то животные, очень похожие на свиней, только с узкими крокодильими мордами и широкими мясистыми хвостами. Зато они совершенно попоросячьи хрюкали, почесывая свои жирные, заросшие темной щетиной тела о стволы деревьев. Птицы, похожие чем-то и на гусей, и на страусов важно вышагивали гуськом по дороге на высоченных, мускулистых ногах и шипели по-змеиному, кося маленькими красными глазками на незнакомцев. Правда, ни одного жителя не встретилось еще нашим путникам – видимо, все они были на празднике, музыка которого становилась с каждым шагом все громче и громче. И вот сельская улица вылилась на широкую площадь – центр всего поселения. Часть площади занимали широкие и длинные дощатые столы, заставленные всевозможной снедью, а вдоль них тянулись такие же дощатые лавки. За столами пока было пусто, зато на другой части площади царило оживление, и веселая музыка доносилась из самого центра яркой праздничной толпы. Денису снова почудилось, что он оказался на Земле, на веселом украинском празднике, каким его показывают в фильмах: такие же яркие платья на женщинах с вышитым орнаментом и разноцветными венками и лентами в волосах, такие же белые и тоже с вышивкой рубахи на мужчинах. Вот только все украинцы были почему-то черными, как негры, хотя и с европеоидными чертами лица. И мужчин здесь было гораздо больше, чем женщин, раза в три-четыре, просто женщины, танцуя под веселую музыку, крутились змейками между мужчин, а их яркие ленты струились следом, и от этого казалось, что женщин тоже много. По сути, всего-то, навскидку, можно было определить, что здесь человек сорок, не больше, и только яркие наряды и веселое шевеление создавали иллюзию куда большей толпы. Весь этот празднично наряженный люд составлял собою кольцо, из середины которого не переставая лилась музыка. Зейма поискала глазами с краю знакомые лица, не нашла, и, не раздумывая, вклинилась в людскую гущу, стремясь пробиться ближе к центру. Денис немедленно последовал за ней. На них стали обращать внимание и, увидев странное белое лицо Дениса, со страхом шарахаться в стороны. В результате, когда Зейма с Денисом пробрались наконец к центру, прежнего людского кольца уже не было – все эйлины столпились испуганной кучей позади троих музыкантов, двое из которых еще продолжали самозабвенно дудеть в большие загнутые трубы, а третий замер, подняв колотушку над пузатым барабаном с бубенцами по краям, да так и забыл ее опустить, увидев перед собой странную парочку. Но Денис смотрел уже не на музыкантов. Его внимание приковали к себе две фигуры, сидящие на низенькой скамеечке прямо посередине недавно существовавшего кольца веселящихся эйлинов. Это были мужчина и женщина, впрочем, даже не мужчина, а еще почти совсем мальчик – угловатый и худой. Он был одет в красную рубаху, заправленную в красные же широченные штаны. А женщина, сидящая рядом... Что-то больно кольнуло Дениса прямо в сердце – но он боялся еще верить своему предчувствию... На середине такта замолчал вдруг один музыкант, сразу за ним – другой, и Денис в наступившей полной тишине, на задрожавших ногах медленно подошел к женщине. Она была одета в широкое платье-балахон такого же красного цвета, что и у сидящего рядом парня. Черные руки женщины безвольно лежали на коленях, голова была опущена вниз так, что свешивающиеся с венка разноцветные ленточки закрывали лицо. Денис бережно взял голову женщины дрожащими ладонями и поднял ее лицо. С черного, явно вымазанного какой-то краской или даже обыкновенной сажей лица на него смотрели синие, бездонные глаза Ирины. Но глаза эти были подернуты пеленой глубокой отрешенности и ничего не видели перед собой. – Ира! Иришка! – закричал Денис, тормоша девушку за плечи. – Это я, Денис! Что с тобой?! Очнись! Но стоило Денису на мгновение снять свои руки с девичьих плеч, как голова Ирины снова опустилась. Денис выпрямился и безумным взглядом обвел толпу эйлинов, все так же испуганно взирающую на происходящее. – Что здесь происходит?! – заорал Денис. – Что вы сделали с Ириной?! Он не сразу понял, что орет по-русски, чем привел эйлинов в еще большее замешательство. Но тут неожиданно на помощь Денису пришла Зейма. Она встала рядом с Денисом и сказала: – Приветствую вас, эйлины! Вы не узнаете меня? Я – Зейма, дочь Займы и Катура. Я вернулась к вам с берега тиурян, мой муж Юш вернул мне свободу в обмен на то, что я помогу этому человеку, – Зейма показала рукой на Дениса, – найти его женщину. Эта женщина – вот она, сидит перед нами в свадебном платье! Денис нашел ее, я выполнила свое обещание, данное мужу и, казалось бы, могу быть свободной. Но моя совесть не позволяет мне поступить так, ведь эта женщина не владеет своим разумом, а значит – она еще не вернулась к своему возлюбленному, ее нет с ним! Что же вы сделали, эйлины?! Как могло это случиться? И с каких это пор свободолюбивые эйлины, уважающие свое и чужое достоинство, стали насильно выдавать девушек замуж? Неужели за тридцать лет моего отсутствия так все здесь переменилось? В таком случае я лучше вернусь к тиурянам. Неволя у них – справедливее вашей свободы! И тут, в самый разгар этой гневной тирады, из толпы эйлинов нерешительно вышла пожилая женщина и, раскинув в стороны, словно для объятия, руки, направилась к Зейме. Зейма замолчала и посмотрела на женщину. Глаза ее вспыхнули вдруг огнем радостного узнавания, и Зейма бросилась к женщине, заключив ее в свои объятия. – Мама! – Доченька... ***** Денис сидел на деревянной лавке в чистой и светлой хатке, еще раз поразившей его сходством с земным деревенским жильем, и слушал рассказ матери Зеймы и еще нескольких эйлинов – то ли родственников Зеймы, то ли просто соседей. Ирина, уже отмытая от сажи и переодетая в свои джинсы и рубашку, сидела рядом с ним, но взгляд ее по-прежнему был устремлен куда-то в ведомую лишь ей одной точку. Зейма то присаживалась на соседнюю скамью рядом с матерью, то вскакивала и начинала бесцельно метаться по маленькой комнатке. Ее раздирали противоречивые чувства: радость возвращения в родной дом, встреча с родными – и боль за Дениса с Ириной, которые так и не смогли по-настоящему встретиться. А история, приключившаяся с Ириной, в изложении эйлинов сводилась к следующему. Когда спасательная шлюпка Ирины свалилась с небес на поле недалеко от селения, практически все эйлины бросились к месту посадки. Уже несколько лет ни один корабль не показывался в этих краях, и интерес местных жителей был вполне понятен. Интерес был продиктован еще и страхом: уж не предвестник ли это новой беды, не переместилась ли война и сюда, в тихий эйлинский уголок Уйлы? Но в шлюпке оказалась всего лишь девушка, совершенно не внушающая опасений, по крайней мере внешне. Она была очень похожа на эйлинов, только со светлой кожей. Девушка была без сознания – при посадке она разбила себе голову о панель управления. Эйлины – народ сострадательный и добрый. Девушку приютила у себя Займа – мать Зеймы. Собственные две ее дочери повыходили замуж, младшая – Зейма – жила на чужбине, а сын с невесткой были совсем не против такому соседству. Тайра, жена сына, кое-что смыслила в медицине, еще и поэтому незнакомку было решено оставить пока в их доме. Обработанная рана, к которой Тайра прикладывала известные ей травы, заживала быстро, а вот с сознанием белокожей девушки происходило что-то неладное. Еще в первый день, когда Ирина находилась в беспамятстве, Тайра дала ей выпить настой уйрема, местного растения, который всегда помогал эйлинам прийти в себя при потере сознания, давал заряд бодрости телу и ясность мыслей голове. Первый эффект от лекарства был обнадеживающий – незнакомка очнулась и стала о чем-то спрашивать на незнакомом языке. После того, как с ней попыталась поговорить Тайра, девушка совершенно свободно заговорила по-эйлински, но фразы ее были бессмысленными, а поведение странным. Глаза ее дико блестели, руки пытались сорвать повязку с головы; она все время пыталась вскочить с постели и убежать. При этом она кричала что-то о том, что ей пора на работу в какую-то библиотеку, что ее ждет Денис, что у них ключи и надо срочно открыть люк на корабле, чтобы успеть улететь до взрыва. Потом девушка забылась тревожным сном до утра. Утром Тайра еще раз рискнула ей дать настой уйрема, так как состояние Ирины стало еще хуже – она не приходя в себя металась со стоном по кровати. После приема лекарства метания прекратились, Ирина снова пришла в сознание, явно почувствовав себя лучше, но зато речь ее стала совсем бессвязной, прерываемой диким хохотом. На этот раз ей удалось даже соскочить с постели и вырваться на улицу. С большим трудом ее, вырывающуюся и царапающуюся, удалось вернуть в дом и даже пришлось связать. И опять она быстро успокоилась и заснула тревожным сном. На другой день Тайра решила не давать больше лекарства, но от этого стало только хуже. Ирина так извивалась на постели в корчивших ее судорогах, что ее снова пришлось связать, чтобы она не поранилась. Но Ирина издавала столь жуткие крики и стоны, так жалобно выкрикивала одно только разумное слово: “Дай!”, что Тайра не выдержала и дала ей всего несколько капель лекарства. На этот раз буйства почти не было – зато уже через минуту блаженная улыбка полного умиротворения и счастья играла на губах Ирины. И снова – тяжелый сон, и снова – метания, судороги и дикие крики утром. Теперь Тайра давала лекарство совсем по несколько капель, но зато почти постоянно. В буйство Ирина больше не впадала, но зато стала словно замороженной, не реагирующей ни на что. И только когда действие лекарства начинало проходить, она начинала тревожно озираться по сторонам и тихо постанывать. – И вы решили отдать больную девушку замуж?! – не выдержала Зейма. – Как же так? Объясни, мама, как могло такое случиться?! Меня отдали замуж на чужбину, но тогда вас заставило это сделать чувство долга, и я никого не виню. Но сейчас! Зачем это было нужно сейчас?! Присутствующие в доме эйлины виновато опустили головы, стараясь не встречаться взглядом с Зеймой и Денисом. Наконец один из мужчин, как оказалось – брат Зеймы, тяжело вздохнул и сказал: – Тебя долго не было с нами, сестра. Но, наверное, ты уже успела заметить, как нас стало мало. Особенно женщин. За то время, что ты жила у тиурян, у нас родилось всего четыре ребенка, трое из которых мальчики. Пятнадцать эйлинов умерло, десять из которых – женщины. Двенадцать мужчин ни разу не были женаты, еще двенадцать – вдовцы... Летур еще молод, но достаточно взрослый, чтобы прокормить себя и жену. Он сам изъявил желание жениться на белокожей женщине, чтобы ухаживать за ней и заботиться. Ты видишь – мы живем небогато. Я отдаю все свои силы, чтобы содержать мать и жену. Тем более... у Тайры скоро будет ребенок... Надеюсь, что это будет девочка. Брат поднял глаза на Зейму уже совершенно открыто и закончил: – Ты не должна обвинять нас в бессердечии. Напротив, поступок Летура – благороден. Ты же видишь, в каком состоянии эта девушка! Много ли найдется желающих ухаживать за ней, неизвестно как долго? А если она останется такой навсегда? Летур знал это, но добровольно согласился взвалить на свои плечи не такую уж легкую ношу. Ведь ты же знаешь, что по нашим законам мужчина не может оставить жену без ее согласия... Неожиданно за эйлинов вступился молчавший до сих пор Денис: – Зейма, он прав. Не кори ни в чем своих земляков. Со своей стороны я могу только поблагодарить их за участие к Ирине. Лучше помоги мне понять, что с ней случилось. Есть у меня одно подозрение, но... – Говори, что ты думаешь, – подтолкнула Зейма, ставшая очень сосредоточенной. – Симптомы Ириной болезни очень напоминают наркоманию... Эйфория, бред, потом страшные ломки, зависимость, наконец... Но как-то уж очень все это быстро произошло, и в таких преувеличенных формах... К тому же, эйлины, как я понял, употребляют это вещество – и таких последствий нет! – Не забывай, что эйлины – не земляне! – вмешалась Зейма. – Внешне мы похожи, но наша физиология может в корне отличаться от вышей... Постой, вот что я вспомнила... Когда я только-только поселилась на том берегу, у тиурян, поначалу я часто принимала настой уйрема, чтобы уйти от депрессии, сильной тоски по дому. Юш заинтересовался тогда этим лекарством, и я дала ему попробовать. Он стал очень веселым, непохожим на себя. Мне даже немного легче стало на душе – не так он оказался страшен, как показалось сначала. На другой день он почувствовал себя неважно и снова попросил уйрем. Так продолжалось дней пять, пока Эр, старший из тиурян, не запретил Юшу принимать это лекарство, а мне сказал, чтобы я никогда больше не делала этого настоя. Тогда он объяснил мне тоже, что у тиурян может возникать сильная зависимость к некоторым веществам, которая очень опасна и может даже привести их к быстрой смерти. Еще он научил меня, как сделать нужное снадобье, чтобы вылечить Юша, потому что тот не мог уже обходиться без уйрема и был просто разбит, когда я перестала ему его давать. Я сделала все, как сказал Эр, и Юш быстро поправился. Но это было так давно... Я не могу вспомнить... – Ты должна постараться, Зейма! – взмолился Денис. – Или давай, пока лодка тиурян еще здесь, я съезжу к ним и узнаю рецепт у Эра! – Эр уже умер, – вздохнула Зейма. – Вряд ли кто кроме него знает этот рецепт... Юш, во всяком случае, не знал, а ведь он очень умный... – А если спросить у тетрианина? – вдруг произнес кто-то из присутствующих. Все эйлины вздрогнули, и как один посмотрели на сказавшего это. ***** Денису пришлось приложить довольно много усилий, чтобы расшевелить эйлинов. Очень неохотно согласились они рассказать о загадочном тетрианине. Лишь только надежда, что это как-то сможет помочь больной девушке, заставила их решиться. В поведении эйлинов Денис увидел даже не упрямство, а что-то, очень похожее на суеверный трепет. “Возможно, это какой-нибудь местный черт из древних эйлинских сказок”, – подумал Денис. Но слишком уж серьезны были эйлины. В любом случае, чтобы делать выводы – стоило послушать. Вторая планета системы Арктура приняла на своем веку представителей множества рас из самых отдаленных уголков Галактики. Были они различны по внешнему виду, цвету, форме, уровню культуры и развития, но объединяло их всех одно: все они сюда на чем-то прилетали. Корабли были так же различны, как и их хозяева: и круглые “тарелки”, и светящиеся шары, и металлические громадины, грохочущие и извергающие потоки пламени. Но все они прилетали из глубин космоса, садились на планету, и затем из них выходили, выползали, выливались или вылетучивались инопланетные гости. Тетриане же появились просто так. Казалось, сгустился воздух в маленькое облачко тумана, а когда туман растаял, на земле лежали пять маленьких зеленых змеек. Они не обращали на окружающее ни малейшего внимания. Деревья, камни, эйлины – все для них было едино. И тут начались главные чудеса: мир начал “ломаться” на глазах изумленных эйлинов. Исчезали куда-то разом, словно вырванные из пространства, части земли с садами и пашнями, на их месте появлялась вода, камни, а то и просто черная пугающая пустота. Приближались, словно живые, холмы, леса, скалы. На какое-то время светопреставление кончилось, и эйлины увидели прямо перед собой большую скалу с неглубокой пещерой почти у самой вершины. Вершина была рядом, гдето внизу бились о камни волны озера, но в то же время эйлины стояли на земле, на улице родного села. Все выглядело так нелепо и дико, что многие просто попадали в обморок. Органы чувств просто отказывались воспринимать происходящее. Потеряли смысл понятия “верх” и “низ”, “далеко” и “близко”. А пришельцы втолкнули между тем одну из змеек в пещеру и стали “заваливать” ее странными пирамидами, которые они словно лепили из воздуха. Объяснить, что происходит, было просто невозможно: пирамиды входили одна в другую, странным образом пересекались и перекрещивались; зеленая змейка оказывалась то в одной из них, то словно в стороне, то пропадала вовсе. В конце концов, она оказалось в некоем подобии наистраннейшего куба, грани которого состояли из оснований пирамид, которые словно висели в воздухе, не касаясь друг друга. Острия десятков этих пирамид, направленные внутрь куба, казалось, должны были проколоть несчастную змейку, находящуюся в самом центре конструкции, но, странным образом было видно, что она находится в довольно большом замкнутом пространстве. Разуму просто становилось больно от этой сюрреалистической картины. Многие эйлины хватались за головы и буквально падали с ног. И тут мир “заломало” снова: вновь задвигались леса и скалы, вода и пашни, смешиваясь и меняясь местами. И – все вернулось в исходное состояние. Эйлины, кто еще с трудом стоял, а большинство лежали на улице родного селения; вокруг, как и прежде, зеленели сады возле белых домиков, и только маленькое облачко тумана развеивалось на ветру в том месте, где только что извивались четыре зеленые змейки. Долго эйлины не могли прийти в себя от увиденного, и никто не мог дать хоть какогото объяснению случившемуся. Правда, некоторые из них узнали скалу с пещерой у вершины. Но она находилась очень далеко от села – туда добирались только рыбаки на парусных лодках, да и то не каждый год: только когда рыба по каким-то причинам уходила от здешних берегов, а это случалось редко. И нашлись все же два смельчака, которые решились проверить, не привиделось ли все эйлинам в каком-то чудовищном сне и сходить на рыбацкой лодке к этой скале. Отчаянных эйлинов не было три дня. Наконец когда они вернулись, все жители селения собрались на центральной площади, чтобы послушать о необычном плавании. Все оказалось именно так, как произошло в недавнем бредовом видении. Взобравшись к вершине скалы, мужчины увидели в глубине пещеры загадочный куб с зеленой змейкой внутри. И эта змейка разговаривала с ними! Чтобы не потерять сознание от созерцания безумного куба и не сорваться со скалы, два отважных рыбака общались с пришельцем с закрытыми глазами. Змейка назвала себя тетрианином. Непонятная Тетра была четырехмерным миром, причем роль четвертого измерения играло не время (если учитывать и его, то этот мир был пятимерным), а величина, подобная длине, высоте и ширине, но не доступная нашему разуму и органам чувств. Существо, заключенное в куб, совершило какое-то преступление по своим законам и было таким странным образом изолировано от своих четырехмерных собратьев. Почему именно на Уйле, рыбаки так и не смогли понять – логика инопланетянина была тоже какой-то “четырехмерной”. Кстати, настоящий внешний вид тетриан в четырехмерном пространстве, если верить узнику, в корне отличался от того, что воспринимало зрение жителей трехмерного мира: они были большими, красивыми и сильными. Иногда пришелец говорил явную чушь, словно специально придуривался, а иногда поражал глубиной своего познания. Он поведал например, что знает очень много и об Уйле, о населяющих ее расах и о взаимоотношениях их друг с другом. Говорил, что видит некоторые события будущего, варианты их возможного развития и способы корректировки этих событий в ту или иную сторону. Он предупредил, в частности, о скором нападении на эйлинов селуганина Олтуса и об единственном способе противостоять ему – обратиться за помощью к тиурянам. Эйлины, понятно, не поверили предсказанию, тогда зеленый, маленький узник сказал, что при их возвращении домой начнется сильный ветер, который сорвет и унесет парус; рыбакам придется пристать к берегу и пережидать непогоду в лесу; сухая ветка дерева от сильного порыва ветра отломится и упадет на одного из них, распоров щеку и что оставшийся путь им придется пройти на веслах в течение целых суток. Все получилось в точности так, как сказал тетрианин: и ветер, и сорванный парус, и распоротая веткой щека, и весельная гребля на протяжении суток. Получалось, что и нападение врагов становилось возможным. Высланные на разведку эйлины подтвердили о приближении вооруженной группы, поэтому и решение об обращении за помощью к тиурянам сумело стать своевременным. Получалось, что тетрианин спас эйлинам жизнь. И он стал для них своеобразным богом, но богом непонятным, а потому пугающим. Никто не навещал больше его пещерытемницы, и сам факт его существования постепенно обрел оттенок легенды. Но многие лично помнили события тридцатилетней давности, поэтому легенда не стала еще самою собой до конца. Глава 10. Вотур, так звали брата Зеймы, сам вызвался сопровождать Дениса к скале с заточенным тетрианином. Видимо, в глубине души он все же чувствовал какую-то вину эйлинов перед земной девушкой. Во всяком случае, он явно переживал укор сестры. Вотур не был рыбаком в полном смысле этого слова, но иногда, в особо неурожайные годы, принимал участие в рыбной ловле вместе с профессиональными рыбаками, так что управляться с лодкой и парусом он умел и прибрежную часть озера более-менее знал. Причалив лодку неподалеку от возвышающейся над водой скалы, Вотур потупил взгляд и сказал, не глядя на Дениса: – На скалу я не пойду. Буду ждать тебя здесь. Денис и не мог требовать от эйлина большего. Он, благодаря, положил руку ему на плечо и, не говоря ни слова, прыгнул из лодки на прибрежные камни. Собственно, скала была не такой уж и высокой. Спортсмен-альпинист даже посчитал бы ниже своего достоинства взбираться на такую. Но Денис не был спортсменом, тем более – альпинистом. Однако, подняться на эту скалу ему было просто необходимо! Сначала подъем в гору был пологим и совсем не сложным. Но постепенно каменная глыба становилась все круче и каждый шаг приходилось уже рассчитывать. Довольно быстро Денис почувствовал, что устал. Да к тому же еще постоянная выматывающая жара, к которой Денис так и не смог привыкнуть, делала свое дело. Найдя более или менее широкий выступ, Денис встал на него и прижался спиной к камню, отдыхая. Он вспомнил свое недавнее путешествие по раскаленной пустыне и подумал, что сейчас ему все-таки легче. Во-первых, нет той безысходности – сейчас есть конкретная цель, во-вторых, Ирина нашлась, и это самое главное. Он все равно найдет лекарство для нее, чего бы ему это ни стоило! И наконец в-третьих, у него есть сейчас с собой вода и гибель от жажды, как тогда в пустыне, ему не грозит. Есть еще друзья, которые переживают за них с Ириной, помогают всем, чем могут... Денису как-то даже не приходило в голову, что по сути эти их новые друзья и не люди вовсе. Он так уже привык за последнее время к встречам с представителями различных рас, что к понятиям “люди-нелюди” относил сейчас кого бы то ни было только по их поступкам и помыслам, а не по цвету кожи или форме черепа. Денис отпил несколько глотков воды из фляги и поднял глаза к небу. Оно было безоблачным и синим, совсем как на Земле. “Боже мой! – подумал вдруг Денис. – А ведь я нахожусь на чужой планете, в миллиардах километрах от Земли!” Почему-то Денис особо не задумывался об этом раньше. События последних дней проносились так стремительно, были столь невероятны, что удивляться чему либо сознание, видимо, просто устало. Скажи кто-нибудь Денису две недели назад, что он будет карабкаться под палящими лучами далекой звезды на скалу чужой планеты – он бы даже смеяться над этим не стал. А если бы ему сказали зачем он туда полезет! Чтобы спасти любимую?! Денис постарался представить, как бы он отреагировал на это две недели назад. Но почему-то не смог этого сделать, как ни старался. Наоборот, теперь та, прошлая земная жизнь казалась уже ему чем-то совершенно нереальным. Денис тряхнул головой, отгоняя глупые мысли. “Спасти любимую! – теперь только это осталось в его голове от недавних мыслей. – Я должен спасти свою любимую!” Неожиданно, подстегивая себя этой одной-единственной фразой, Денис словно обрел второе дыхание. Подъем значительно ускорился. Руки будто бы сами находили нужный выступ, за который можно ухватиться, ноги тоже, словно сами по себе становились на единственно верные опоры. И вот – Денис забрался наконец на небольшую площадку, рядом с которой в камне скалы зияло отверстие пещеры. Денис опустился на горячий камень, переводя дыхание. – Эй! Ты что, уснул там, что ли? – послышалось вдруг из глубины пещеры. Денис от неожиданности даже вздрогнул. Он поднялся на ноги и сделал шаг к отверстию в скале, пристально вглядываясь внутрь. И тут он увидел такое, что даже слышав рассказ эйлинов о странном кубе, никак не ожидал увидеть. Сознание отчаянное запротестовало, отдавшись по всей голове острой болью. Перед глазами все завертелось. Денис покачнулся и чуть не опрокинулся на спину, в последний момент успев ухватиться за стену. – Закрой глаза, бестолочь! – снова раздался голос. Денис и сам догадался уже сделать это, поэтому так и не успел разглядеть говорившего. С закрытыми глазами стало гораздо лучше. Боль, поворочавшись в голове еще немного, нехотя все же ушла. С трудом разлепив пересохшие губы, Денис выдавил из себя: – Ты тетрианин? – Ну, я, – ворчливо ответил голос. – И что? – Мне нужна твоя помощь. – Ага! Всем нужна моя помощь! А мне самому что ли помощь не нужна? Да мне больше всех вас вместе взятых нужна помощь! Я посажен в клетку, в темницу, закован, распят... – говоривший, казалось, вот-вот расплачется. – Но разве кому-нибудь есть дело до этого? Разве кто-нибудь придет сюда, спросит: “Василий Порфирьевич, а не нужна ли тебе помощь?” Нет! Все только приходят и требуют: “Давай, помогай! Чего прохлаждаешься в тенечке!” Кстати, тенечек здесь действительно превосходный, учитывая температуру окружающей среды вне стен этой милой пещерки. Вы не находите? Денис просто опешил от этой словесной тирады, обрушившейся на него. Он подумал даже, что вот открой сейчас глаза – и увидишь перед собой некоего брюзгу-очкарика, одетого в помятый пиджачок и пузырящиеся на коленях брюки. Но он вовремя опомнился и глаза открывать не стал. Вместо этого спросил, перейдя почему-то на “вы”: – А почему вы называете себя Василием Порфирьевичем? – А ты как называешь себя? – Денисом... То есть, это не я так себя называю, это мое имя – Денис. Денис Сергеевич Найденов. – Ага! Значит ты можешь называть себя Денисом Сергеевичем, а я себя называть Василием Порфирьевичем не могу! Почему, собственно? Что это еще за дискриминация? – говоривший, казалось, обиделся искренне. Денис даже смутился. – Да нет, вы можете, конечно, называть себя как вам угодно, но... – Что значит: как мне угодно! – возмутился голос. – Меня так зовут! – Но это невозможно... – Денис совершенно был сбит с толку. Этот нелепый разговор совершенно не вязался с обстоятельствами его пребывания здесь. “Может, я сплю?” – подумал было Денис, но глаза открывать все же не решился. А собеседник его вдруг неожиданно смягчился: – Разумеется, мое имя на родном языке звучит иначе. Но применительно к твоему языку оно звучало бы именно так: Василий Порфирьевич. Ну, если хочешь, зови меня просто – Василий. И давай без “выканья”. Не люблю, знаешь ли... Неожиданно Денис понял, что весь этот невероятный диалог ведется на чистейшем русском языке! Он так уже привык в последнее время изъясняться на каких угодно языках, кроме своего родного, что не сразу это заметил. Если бы не напомнил тетрианин. А он-то откуда... – Вы... то есть ты... ты можешь говорить по-русски? – не удержался Денис от вопроса. – А тебя что – больше устраивает китайский? Извини, с китайцами общаться не приходилось, – не удержался от подколки тетрианин. – А мой язык ты не знаешь. Да если бы и знал – ни слова произнести бы не сумел. Ладно, говори зачем пожаловал. – Василий, мне нужна твоя помощь, – вновь начал Денис, решив не задавать лишних вопросов и соглашаться с собеседником во всем. – Ну так и мне нужна помощь, Денис, – снова завел свою “песню” тетрианин. Денис наконец полностью пришел в себя и, вспомнив, зачем он здесь, разозлился: – Слушай! Я не шутки сюда шутить пришел! У меня действительно серьезная проблема! Василий в ответ тоже повысил голос: – А ты думаешь я шутки шучу?! Хороша шутка – тридцать лет просидеть в клетке! – Но ты же знаешь, что я ничем тебе помочь не могу! – А вот это еще как сказать! – очень серьезным тоном сказал тетрианин. – То есть? – не понял Денис. – Как раз ты-то мне и можешь помочь, иначе я бы тут с тобой лясы не точил. – Но как?! – изумился Денис. – Ведь ты же ключник... Денис неожиданно понял, что “Василий Порфирьевич” действительно не шутит. А раз так, значит можно поторговаться, хотя делать этого Денис решительно не любил. Но сейчас на карту было поставлено очень много – Ирина жизнь. Поэтому он собрался и сказал как можно более решительно: – Хорошо, я сделаю то, что ты попросишь – если ты скажешь как. Но только после того, как ты поможешь мне. – Чего тебе надобно, старче? – устало и без тени иронии отозвался тетрианин. – Моя девушка попала в беду. Она попала в наркотическую зависимость от местного снадобья – настоя уйрема. Она находится в очень тяжелом состоянии, практически без сознания. Живой труп, можно сказать. И я очень боюсь, что живым он будет оставаться недолго. – Ты правильно боишься, – вздохнул Василий. – Уйрем для бывшей наркоманки – чистый яд. – Что ты несешь! – заорал Денис. – Кто бывшая наркоманка? Ирина?! – Ну не я же, – невозмутимо парировал тетрианин. – Да я с тобой, вижу, только зря время трачу! – затрясло Дениса от возмущения. – Ничего ты не видишь – у тебя глаза закрыты, – едко подметил Василий и продолжил уже серьезно: – Такого резкого эффекта уйрем не смог бы принести человеку, никогда ранее не испытывавшему наркотической зависимости. Это возможно только в случае рецидива. Не хочешь – не верь. Спроси потом у нее и узнаешь, что я был прав. Спорим? – Не хочу я с тобой спорить, – с трудом приводя в порядок разбегающиеся, как тараканы, мысли ответил Денис, думая при этом: “Ира – наркоманка?! Моя славная маленькая белочка?! Нет, это полный бред!” – Ну, так нужен тебе рецепт лекарства? – услышал Денис словно откуда-то издалека. – А? Что? – не соображая что делает, Денис даже открыл глаза на мгновение, но тут же сильно зажмурился снова и закивал головой что есть силы. – Да-да! Конечно нужен! Говори! – Записывай! – деловито распорядился Василий и начал бойко диктовать состав нужного снадобья: какие нужны компоненты, в каких пропорциях, как принимать... Денису всю эту информацию записать было конечно же некуда, но он, как мог сосредоточился и старательно запоминал все сказанное тетрианином. Тот заметил усилия Дениса и сказал: – Да ладно, не напрягайся так сильно! Придем в селение – и я все тебе расскажу еще раз. И даже помогу все сделать, как надо. Давай только – освободи меня скорее! – Но если честно, я не знаю, как это сделать, – пожал плечами Денис. – А что тут знать-то? Приложи ключ к клетке – и всего делов! – А... как ты узнал, что у меня есть ключ? – спросил все же Денис. – И откуда ты знаешь, что он подойдет к замку твоей клетки? Вообще-то, насколько мне известно, он от другого замка... – Во первых, у меня есть глаза, и они, в отличии от твоих, открыты, – терпеливо стал объяснять Василий. – Во-вторых, есть вещи, которые мне, жителю четырехмерного мира, трудно, если вообще возможно, объяснить тебе, трехмерному. Я вижу твой ключ, я вижу свой замок. Мне наплевать, к какому замку он у тебя еще подходит! Я вижу только, что он подходит к моему замку. Давай, открывай! И Денис решился. Да и что еще оставалось делать? Не бросать же человека, то есть – тетрианина, в беде, если есть возможность ему помочь! К тому же, честно говоря, Денис не был уверен, что запомнил рецепт лекарства правильно. А так – Василий поможет. Если не сбежит... – А ты не сбежишь? – Куда? – грустно вздохнул Василий. – Да и зачем? Чтобы меня снова поймали и посадили теперь уже наверняка? – А за что тебя, кстати, посадили? – поинтересовался Денис. – Не твое дело, – грубо отрезал Василий. – Слушай! Ты меня собираешься открывать?! Денис осторожно пошел на голос, выставив вперед правую руку. Вот ладонь его коснулась чего-то странного: ни теплого – ни холодного, ни мягкого – ни твердого, ни круглого – ни квадратного... В тот же миг послышался какой-то шорох, будто осыпались сухие листья, и радостный голос Василия провозгласил: – Можешь открывать глаза! ***** Тетрианин Василий действительно оказался маленькой зеленой змейкой. Только он был какой-то ненастоящий, словно мультяшный. Денис сразу вспомнил ужика из мультфильма про волшебное кольцо. Казалось, что эта зеленая змейка просто нарисована и была словно плоской, двухмерной. Но она шевелилась, открывала свою маленькую пасть с острым раздвоенным язычком и поблескивала глазками-бусинками. Еще Денису вспомнились фильмы, где наряду с реальными героями действуют рисованные мультяшные. Аналогия была полной! – Ну, чего уставился? – сердито проворчал ужик. – Не нравлюсь, что ли? Это я тебе только кажусь таким... – Знаю-знаю, – невольно засмеялся Денис. – На самом деле ты большой, красивый и сильный! Василий только вздохнул с сожалением: дескать, что с тебя взять, и сказал обиженным тоном: – Может, пойдем все-таки отсюда? Мне здесь уже как-то поднадоело. Только сейчас Денис спохватился, что предстоит еще путь со скалы вниз. А это, по слухам, гораздо трудней, чем подъем. И тут он вспомнил о рассказе эйлинов. – Слушай, Василий, а ты разве не можешь переместить нас вниз? – Что я тебе, фокусник? – Но ведь твои, так сказать, сородичи как-то переместили к селению эйлинов это место... – “Переместили”! – фыркнул ужик. – Темнота... Я же тебе говорил уже: мне не объяснить тебе законов четырехмерного мира. Вот, например, ты знаешь, что такое клапан? – Ну, он в одну сторону что-то пропускает, а в другую нет, – ответил Денис. – Вот и здесь сейчас примерно та же история, – пояснил Василий. – Только все сложнее, конечно, да и вообще не так. В общем – не для средних умов, да к тому же трехмерных. – Ладно уж, гений, – сказал Денис. – Как будем спускаться? – Если ты думаешь, что я могу лазить по отвесным скалам, сразу скажу: нет! Я не ящерица какая-нибудь... – Так ведь и я, как бы, – не ящерица, – проворчал Денис. – Но сюда ведь ты залез? – резонно заметил Василий. С этим доводом пришлось согласиться. Денису ничего не оставалось делать, как спускаться, надеясь, что после стольких передряг судьба не позволит ему банально разбиться, сорвавшись со скалы. Василий обвил шею Дениса и деловито подавал советы: – Правее ногу ставь! Да не туда! Еще правее! Чуть ниже! Надо сказать, что эти советы помогали, и на удивление довольно скоро уже Денис со своим необычным спутником стояли у подножия скалы. – А говорил: не ящерица! – съязвил Василий. – Самая, что ни на есть, настоящая ящерица – только большая и потная. – Ящерицы потными не бывают, – тяжело отдуваясь, ответил Денис. – В этом мире бывает все! – философски заметил ужик. ***** Вотур встретил тетрианина настороженным взглядом. Всю дорогу до самого дома он не проронил ни слова, искоса поглядывая на нового пассажира. А тетрианину, казалось, было на все наплевать. Он наслаждался свободой! Глава 11. Эйлины, конечно, слабо верили, что поход Дениса к тетрианину кончится чем-нибудь путным. Но то, что он вернется с самим тетрианином – никто не мог и предполагать. Изумлению селян не было предела, когда под вечер на тропинке ведущей от озера показались Денис с Вотуром, но не одни, а с висящей на шее у Дениса маленькой зеленой змейкой. Эйлины откровенно побаивались тетрианина и старались держаться его подальше. А он, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания, да и на самих эйлинов, впрочем, тоже. Едва переступив порог дома Зеймы, Денис бросился к постели, на которой спала, или лежала без сознания, Ирина. – Ей хуже, – прошептала Зейма, не дожидаясь вопроса Дениса. – Она бредит. Тайра не давала ей больше настоя... – Ну-ка, дайте посмотреть, – неожиданно подал голос Василий. Он подполз к девушке и, казалось, застыл в неподвижности. Через пару минут он повернул голову к Денису и тревожно пробормотал: – Плохо дело... Как бы не опоздать! А ну-ка, пошли! – и он резво ринулся к выходу. Денис едва поспевал за тетрианином и Зеймой, которая вызвалась показать дорогу к лесу. Ужик не полз в прямом смысле этого слова, а как бы скользил по земле, даже чутьчуть выше земли, – словно летел по воздуху. Но Денису было не до способов передвижения тетрианина. Острая тревога за жизнь Ирины занимала все его мысли, сжимая холодными тисками сердце. Зейма бежала уже бегом, а юркий ужик все время подгонял ее: – Быстрее... Еще быстрее! Наконец они подбежали к лесу. Василий тут же отдал поручение Зейме искать какуюто нужную траву, Денису велел собирать грибы: любые, какие попадутся, но лучше – с желтыми шляпками, а сам тоже быстро исчез в лесной траве. Грибов в лесу было очень много. Они поразили Дениса богатством своих форм, размеров и окраски. Самые большие достигали высотой ему до колен, но были какого-то темно-фиолетового цвета, и брать их Денис не стал, благо, что и грибов с желтыми шляпками хватало. Очень скоро Денису пришлось снять с себя рубаху и складывать грибы туда. Минут через двадцать этот импровизированный мешок был наполнен, и Денис поспешил назад. Выйдя из леса, он увидел, что Василий лежит, свернувшись колечком. Возле него ничего не было. – Что, ничего нашел? – тревожно спросил Денис. – Нашел, все нашел, – метнулся к нему ужик. – Давай сюда свои грибы! Денис положил перед тетрианином рубаху и развязал ее рукава. Василий зарылся в грибной куче, и Денис с изумлением увидел, как она стала на его глазах таять, словно проваливаясь в какую-то яму. Через несколько секунд на рубахе сидел только ужик, грибы словно растаяли. – Куда они подевались? – опешил Денис. – Они у меня, все в порядке. – успокоил его Василий, но заметив, что недоумение Дениса не проходит, пояснил: – Четвертое измерение. Что, забыл? Между тем начинало темнеть, а Зеймы все не было. Денис в волнении начал расхаживать взад-вперед вдоль кромки леса. Наконец он не выдержал: – Может, мне сходить поискать ее? Вдруг она заблудилась? – Скорее ты заблудишься, если туда пойдешь, – ответил тетрианин. – Вон она, идет. И точно, из леса выходила Зейма. В руке она несла жиденький букетик из трех-четырех невзрачных цветочков. – Больше не смогла найти, – извиняясь, сказала она. – Ничего, хватит, – сказал Василий и быстро заскользил в сторону селения. Вернувшись в дом, тетрианин развил бурную деятельность. Он высыпал из своего невидимого мешка всю добычу на стол и стал давать задания всем окружающим. Кто-то бросился кипятить воду в большом горшке, кто-то чистить и резать на мелкие кусочки какие-то коренья, найденные самим тетрианином, Денис с Вотуром занялись выжиманием из принесенных грибов сока. Затем ужик начал командовать, что, как и в каких пропорциях смешивать. Коренья бросили в кипящую воду сразу, растения – чуть позже, а когда отвар немного остыл – влили в него грибной сок. Наконец все было готово. Тетрианин приказал, чтобы снадобья дали Ирине столько, сколько она сможет выпить – чем больше, тем лучше. Ирина была без сознания, поэтому пришлось разжимать ей зубы и вливать в рот снадобье ложкой. После трех с трудом влитых ложек Ирина вдруг открыла глаза и недоуменно обвела глазами собравшихся. Взгляд ее еще не был ясным, но в нем не было уже былой отрешенности. Тайра взяла кружку со снадобьем и поднесла ее к губам девушки. Ирина выпила все и снова закрыла глаза. На щеках ее выступил румянец, лоб покрылся испариной, и девушка задышала ровно и глубоко. Она уснула. – Пока достаточно, – удовлетворенно произнес ужик. – Пусть теперь спит. ***** Денис просидел возле Ириной постели всю долгую уйлинскую ночь. Несколько раз он засыпал сидя, но так и не согласился на предложения Зеймы и ее матери прилечь хоть ненадолго. Денис очень боялся потерять Иру именно сейчас, когда, казалось, основная опасность была позади. Девушка спала крепко, впервые за все время ее пребывания на этой планете спокойно, без стонов и судорог. Но стоило ей хотя бы вздохнуть особенно громко, как Денис вздрагивал и принимался обеспокоено вглядываться в лицо своей возлюбленной в неярком свете свечи. Василия не было ни видно, ни слышно. Денис не знал, спят ли тетриане, но ужик, как забрался вечером в какой-то угол, так оттуда и не показывался. “Может, он вообще ушел?” – подумал Денис. Впрочем, его это уже не особенно волновало, ведь лекарство Василий приготовил, как и обещал. В благодарностях он вряд ли нуждался, тем более, что свою главную награду – свободу – он уже получил. Но едва первые лучи солнца осветили комнату, ужик неожиданно вынырнул откуда-то и уселся рядом с Денисом, устремив взгляд на Ирину. То ли под действием этого взгляда, то ли от солнечного луча, упавшего рядом с ее лицом, но Ирина вдруг пошевелилась и открыла глаза. Это были прежние синие, глубокие озера, поразившие когда-то сердце Дениса. Он чуть не заплакал от радости, счастья и заполнившей всего его без остатка любви к этой славной, милой, такой близкой и беззащитной сейчас девушке, которую он чуть было не потерял. Ирина поймала устремленный к ней взгляд Дениса и просияла: – Дениска! Милый, ты жив! Денис почувствовал, что не может произнести ни слова. Слезы все же покатились по его заросшим густой щетиной щекам. Ком встал в горле. “Иришка! Моя Иришка жива! И она назвала меня “милый”!” – метались в его голове сумасшедшие мысли любви и восторга. – Да, я жив, – выдавил наконец он из себя. – Главное, что ты жива. Только тут Ирина огляделась и поняла, что находится в совершенно незнакомом месте, что она лежит в постели, что Денис плачет и склонился над ней, как над больной. Впрочем, она тут же почувствовала, что действительно больна, страшная слабость разлита по всему ее телу, и даже пошевелить ногой или рукой неимоверно сложно. – Денис, где мы? Я что – разбилась при посадке? Как ты меня нашел? – рой вопросов загудел в ее тяжелой голове. – Все в порядке, Белочка, – прошептал Денис. – Теперь уже все в порядке. Мы у друзей. – Пора принимать лекарство, – подал вдруг голос тетрианин. Ирина вздрогнула от неожиданности и посмотрела вниз. – Кто это? – ахнула она. – Это тоже наш друг, – ответил Денис. – Его зовут Василий. Ты его слушайся, он сейчас – твой врач. – Я все-таки, наверное, еще сильно больна, – прошептала Ирина. – Это не бред? – Был бы я бредом, – заворчал Василий, – ты бы сейчас... – Тут Денис наступил ужику на хвост. В это время из соседней маленькой спальни показалась Зейма. Тут же за ней вышла и Тайра. – Надо дать Ирине лекарство, – сказал Денис. – Она проснулась. Она поправляется... Лица женщин осветились искренними улыбками радости. Ирина недоуменно смотрела на них, особенно пристально – на Тайру, со смутным чувством, что где-то ее уже видела. Во всяком случае, эти темные, европейского типа лица показались ей явно знакомыми. Денис пришел девушке на выручку: – Ира, это и есть наши новые друзья! Это Тайра – она ухаживала за тобой во время твоей болезни, а это Зейма – она спасла мою жизнь. Тут Ирина впервые улыбнулась и сказала: – Спасибо вам за все. Только я совсем ничего не помню. Я была сильно больна? – Ты сильно ударилась при посадке и долго была без сознания, – быстро ответил Денис, делая глазами знаки эйлинкам, чтобы они не сказали ничего лишнего. – Выпей лекарство. Теперь ты быстро поправишься! Тайра подала Ирине кружку со снадобьем, и Ирина быстро выпила его большими глотками. – Какое вкусное лекарство, – сказала она. В комнату вошли Займа и Вотур. Они остановились в нерешительности, издали разглядывая Ирину. Ира сама заметила их и сказала: – Здравствуйте, добрые люди! Наверное, я доставила вам очень много хлопот? Займа улыбнулась материнской улыбкой и сказала: – Главное, что ты жива и здорова, доченька... Слезинка выкатилась из уголка ее глаза и покатилась по темной морщинистой щеке. А Вотур отчего-то сильно смутился и, чтобы погасить неловкость, сказал: – Женщины, собирайте на стол, пора и поесть. И все почему-то засмеялись. ***** За столом было весело и шумно. Напряжение последних дней с выздоровлением Ирины спало, дав наконец место и радости от возвращения Зеймы, и традиционному эйлинскому гостеприимству. Впрочем, окончательно еще Ирина, конечно, не поправилась, но она смогла уже сесть в кровати и даже съесть несколько ложек вкусной каши, очень напоминающей земную пшенку. Денис успел предупредить всех, чтобы об истинных причинах Ириной болезни пока не говорили ни слова, и разговор за столом шел в основном об освобождении Зеймы, об ее жизни у тиурян, о спасении Дениса. Ничего не рассказывал только Василий. Он снова уполз в свой угол, отказавшись от угощения. Похоже было, что тетриане вообще не едят, во всяком случае, в обычном смысле этого слова, особенно если учесть, что почти пятнадцать земных лет зеленая змейка провела в своей клетке без пищи. Слабость Ирины все же еще сказывалась. Под шум застолья она снова задремала, и Денис, заметив это, сделал всем знак говорить тише. Впрочем, все уже наелись, первое радостное возбуждение спало, и все потихоньку принялись за свои обычные будничные дела. Денис позволил себе наконец прилечь на небольшую лежанку в углу комнаты и тут же провалился в глубокий, крепкий сон. Проснулся он, когда Арктур стоял уже высоко в небе. Ирина только что приняла очередную порцию лекарства и пыталась уже подняться с постели. С помощью Тайры и Зеймы ей это удалось, и женщины повели пошатывающуюся от слабости девушку умываться и приводить себя в порядок. Ну а ближе к вечеру, когда спала дневная жара, Ирина почувствовала себя настолько хорошо, что попросила Дениса: – Пойдем, немножко погуляем... Она так посмотрела при этом на Дениса, что сердце гулко застучало в его груди. Слегка поддерживая девушку под руку, он вывел ее на улицу, и они неспеша направились в сторону тенистого сада. Впервые после бегства с корабля Иола оставшись с Ириной наедине, Денис не знал, с чего начать разговор. Все мысли, нужные слова, казалось, перемешались в его голове. Но Ирина вдруг остановилась, прижалась к Денису, и, глядя ему прямо в глаза, прошептала: – Я люблю тебя, милый мой, славный Дениска... Денис вновь, как после пробуждения Ирины, не смог произнести ни слова. Он только крепко, но осторожно сжал ее в своих объятиях и прижался своими губами к ее теплым, мягким, призывно раскрытым губам. Ошалев от нахлынувшего чувства, Денис почувствовал, как по телу прокатилась теплая волна, в голове поплыл пульсирующий мягкий туман, в ушах зазвенело, и он вдруг сказал: – Там, где четырежды выход найдется, Будет дальнейший путь. Ирина подхватила, словно только и ждала этого: – После того, как медведь улыбнется – Нужно свечу задуть. Влюбленные переглянулись, сразу вспомнив о своей таинственной миссии, и Денис сказал: – Теперь вся надежда на Василия Порфирьевича! Глава 12. Василий упирался недолго – так, больше для проформы. Да и куда ему было деваться, не век же доживать на этой опостылевшей уже ему до чертиков планеты. – Ну, ладно, знаю я, знаю этот ваш “четырежды выход”, – проворчал он делано сердитым тоном, когда Денис с Ириной насели на него с вопросами. – Только не все тут просто... – А чего тут для тебя может быть сложного? – сподхалимничал Денис. – Ведь даже мне понятно, что “четырежды выход” – это выход через четвертое измерение, которым, видимо, когда-то и воспользовались твои соплеменники, когда... – “Когда”, “когда-то”! – еще сильнее разворчался тетрианин. – Раскогдатался! Мне больно об этом вспоминать, а ты... – Прости, – извинился Денис. – Но все же тетриане без труда пришли сюда и так же без труда ушли. Так ведь? В чем же проблема? – Вот именно, что тетриане! – утвердительно кивнул Василий. – А вы-то – земляне! – Ну и ..? – Да я-то могу вылезти отсюда хоть сейчас, а вы – нет! – Объясни, почему? – очень вежливым, почти нежным голоском спросила Ирина. Ужик тяжело вздохнул и посмотрел на парочку, как на младенцев, спросивших у папы, как дяденьки с тетеньками в телевизор помещаются. – Выход на этой планете только один... – Это понятно! – вмешался Денис. – Не зря же в Инструкции никаких пояснений по этому поводу нет. – Не перебивай! – рассердился Василий. – Я и так не могу мысль сформулировать, чтоб вам понятней было! – Ну, ты уж как-нибудь, по-простому. – Да мое простое объяснение ни один ваш академик не поймет! – высокомерно заявил тетрианин. – Ну, не всем же быть умными... – еле слышно сказал Денис. – Это ты о ком? – насторожился ужик. – Об академиках, конечно, – удивленно округлил глаза Денис. – А ты о ком подумал? Ирина непроизвольно прыснула, зажав рот рукой. – Вот что, будете ехидничать – выбирайтесь отсюда сами! – обиделся Василий. – Да ладно тебе, Вась, – примирительно произнес Денис. – Это ведь шутка. Продолжай, мы слушаем. Пробурчав что-то себе под нос (хотя никакого носа у него, конечно, не было) про неблагодарность волосатых двуногих, Василий все же продолжил свое объяснение. – Представьте себе дверь – обычную, поворачивающуюся на петлях вокруг оси вращения, которая через эти петли и проходит. Денис и Ирина синхронно кивнули. Василий окинул их недоверчивым взглядом, но тем не менее стал рассказывать дальше: – Так вот: эта ось лежит на поверхности планеты. Представили? Земляне кивнули снова. – Сама дверь простирается необозримо далеко, – возвел глаза к небу ужик, но тут же поправился: – Все это условно, конечно, для лучшего понимания. Так вот: как вы собираетесь открывать эту дверь? – Тянуть на себя, или толкать от себя – смотря в какую сторону она открывается, – пожал плечами Денис, не понимая, куда клонит Василий. – Ты пробовал когда-нибудь тянуть или толкать обычную дверь возле самой оси вращения? Ведь рычаг будет очень коротким, и твоей силы не хватит! – Я поднатужусь! – “Поднатужусь”! Вот это словечко! Оно, кстати, очень характерно для всей твоей расы! – усмехнулся тетрианин. – Вы тужиться только в одном месте умеете! – Но-но! – погрозил Денис. – Ты особо-то не заговаривайся, а то завяжу узлом и на ветку подвешу! – Это вы тоже хорошо умеете делать, – ехидно согласился ужик, однако отполз чутьчуть подальше. – Ну, хорошо, – Денис стал снова серьезным. – А как же тетриане открывают эту дверь? – Но ведь мы – четырехмерные! Вот ты обычную дверь, возможно и откроешь, толкая возле оси вращения, если хорошо поднатужишься, – не преминул подколоть ужик. – А теперь представь, что ее пытается открыть двухмерное существо. Что получится? – Ничего хорошего, – представил Денис человечка, вырезанного из листа бумаги, пытающегося открыть дверь. – Он гнуться будет. – Кто? – не понял Василий. – Ну этот, двухмерный, который открыть ее хочет... – Во-во – гнуться! – согласился Василий. – Хорошо сказано! Вот и вы согнетесь, а может даже и загнетесь, открывая здесь эту дверь. – Ты ведь нам поможешь! Разве нет? – снова вступила в разговор Ирина. – Это ведь не дверь в прямом вашем понимании! Ее не распахнешь для всех желающих, да и я на швейцара не похож. Каждый должен открыть ее для себя сам. В этом вся суть! – Ну и как же нам в таком случае быть? – Открывать подальше от оси вращения, чтобы рычаг был большим, а еще лучше – за ручку! – И где же она – эта ручка? – поинтересовался Денис. Ужик прикинул что-то в голове, закатив глазки, и сказал: – Километрах в четырехстах отсюда... – В какую сторону? – Вверх. ***** Эйлины, по сути своей, – добрые и сопереживающие создания. Вскоре все селение знало о новой беде землян. Многие приходили в дом Займы, чтобы поддержать Дениса с Ириной добрым словом, но, кроме этого, ничем им помочь не могли. Но на следующий день, когда Денис, провозившись с разбитой вдребезги спасательной шлюпкой, в дикой надежде починить ее – хотя это в любом случае не привело бы ни к чему, так как взлетать с поверхности планет эти малютки были изначально не приспособлены, – вернулся в полном отчаянье в дом, на пороге возник ужасающе старый эйлин. Никогда не видели этого старика ни Денис, ни Ирина, ни даже Зейма. Он был до изнеможения худ, с лицом, так глубоко изрезанным морщинами, что оно казалось часто порубленным тяжелым тесаком. Больше всего оно походило на ссохшийся чернослив, только с венчиком совершенно белых волос на макушке. Старик был согнут дугой и весь трясся, едва держась на ногах, с видимым усилием опираясь на деревянный батог. Но глаза его были острыми и совершенно не старыми, а голос не дрожал, в отличии от тела, хотя и был очень тихим. Только Займа – одна из всей семьи – смогла узнать в этом старом эйлине Бетора, который уже лет двадцать не выходил за порог родного дома, а потому забытый многими, кроме двух своих правнуков, которые и ухаживали за стариком, потому что дети его давно уже умерли, а единственный внук сам еле переставлял ноги от старости. Бетор был последним живым эйлином, родившимся на Эйле. Когда-то он был звездным пилотом, а теперь... Теперь он и сам почти искренне считал, что все это ему только приснилось когда-то очень-очень давно. И все же он стоял сейчас перед двумя молодыми землянами и внимательно разглядывал их. – На чем вам приходилось летать? – задал вдруг он совершенно неожиданный вопрос. – На самолете... – ляпнула Ирина и тут же осеклась. – Что такое самолет? Какие у него технические данные? Надпространственник, или обычный межзвездник? – сразу оживился старик и будто даже помолодел лет на десятьпятнадцать. Спина его немного выпрямилась, глаза загорелись профессиональным любопытством старого космолетчика. – Простите, – вмешался Денис, – это вообще не космическое судно, а воздушное... Да и летали мы на нем только в качестве пассажиров. – А как же вы попали сюда? – усмехнулся Бетор. – Тоже по воздуху? – Ах, да! – опомнился Денис. – Мы прилетели сюда на спасательных шлюпках, но это был наш первый и единственный пилотский опыт. – Я слышал, что вы с самой окраины Галактики, – не унимался дотошный старик, – с Солнца. Я там не бывал, но мой дед рассказывал... Третья планета, цветущий сказочный рай! И постоянно воюющее само с собой население... – Ваш дед был на Земле? – ахнула Ирина. – Да, да... Так он ее называл – Земля... Он был просто влюблен в нее... И, кажется, кое в кого – на ней! – глаза старика весело блеснули. – Теперь я его, кажется, понимаю! – Бетор, беззубо улыбаясь, посмотрел на Ирину. Она в смущении залилась краской. – Так и как же это вы на спасательных шлюпках от самого Солнца сюда долететь умудрились? – продолжил свой допрос старик. – От Солнца мы, конечно, не на шлюпках летели, – сказал Денис. – Но это долгая история. Суть в том, что ни на чем мы летать не умеем, а если бы даже и умели, то лететь нам все равно не на чем! Нет у нас ни звездолета, ни шлюпки, ни даже обычного самолета. – Так то у вас нету! – хитро прищурился старый эйлин. Взоры всех присутствующих изумленно обратились к нему. Даже Василий Порфирьевич вылез из своего укромного угла и вытянул голову, прислушиваясь. – Что вы хотите этим сказать? – пробормотал наконец Денис. – А то и хочу, что корабль у меня есть. Во всяком случае, сто лет тому назад он был вполне исправен. – Корабль?! – изумился Денис. – А чего ты так удивляешься? Мы же сюда как-то прилетели! “Сто лет! – мысленно ужаснулся Денис. – Ну, пусть по-нашему – пятьдесят, но все равно очень давно! Что от него осталось?” – От него, наверное, одна труха уже осталась, – высказал он вслух свои опасения. – “Труха”! – обиделся старик. – Он же не деревянный... – И где же ваш корабль? – Ясно дело где – в шахте, от недругов спрятан! – А где эта шахта? – почувствовав, как душу стремительно наполняет надежда, спросил Денис. – Не так далеко, но мне не дойти. Расскажу вам все, а пойдете уж сами... ***** Корабль эйлинов стоял в тщательно замаскированной шахте у подножия скалистых гор – именно там, где сказал старый космолетчик. Кроме того, Бетор подробно описал, как управлять этим сравнительно небольшим аппаратом. Денис вроде бы все понял, но сейчас, увидев перед собой космолет воочию, он почувствовал сильный мандраж. Но отступать все равно было некуда. Эйлины прощались с ними, искренне желая удачи. Многие плакали. Но до самого места, где находилась потайная шахта, их проводила только одна Зейма. Когда Денис открыл входной люк и повернулась к ней, чтобы проститься, Зейма сказала вдруг: – Возьми меня с собой! – Куда?! – удивился Денис, а Ирина просто изумленно ахнула. – Мы даже не знаем, что нас ждет дальше! – Все равно куда... – тихо прошептала эйлинка. – Но ведь ты так стремилась домой! – Да, я очень хотела домой. Но я совсем отвыкла от родного дома... Посмотрела на своих родных, успокоилась, а теперь мне снова куда-то хочется. Видимо, я уже привыкла хотеть уехать... И Зейма неожиданно запела, глядя прямо в глаза Денису: – Ветер, ты помог мечте устроиться, Ну а я тоскую по тебе. Видно, без тебя не успокоиться Мне и моей ветреной судьбе. Снова стать песчинкой мне не терпится, Чтобы ты играл мной, как дитя... Но песчаным вихрем ветер вертится, Мне в ответ обиженно свистя. Закончив петь, она приподнялась на цыпочки и поцеловала Дениса прямо в губы. – Ничего, Денис, я все понимаю... Прощай! И удачи тебе. Затем Зейма повернулась к Ирине и тихо прошептала: – Только ты люби его... Даже обычно хладнокровный, как и положено всем змеям, Василий и тот отвернулся вдруг к кораблю, внимательно изучая побитую микрометеоритами обшивку. Но Зейма наклонилась и к нему, погладив маленькую плоскую голову. – Помоги им, тетрианин! А потом, если хочешь, возвращайся сюда. Василий что-то буркнул в ответ, но видно было, что он явно растроган. И Зейма ушла, не сказав больше ни слова и ни разу не обернувшись. Зато двое землян и тетрианин долго смотрели ей вслед, до тех пор, пока уменьшающаяся фигурка эйлинки не скрылась за кромкою леса. Только после этого, в полном молчании, один за другим зашли они внутрь корабля. ***** Пилотское кресло было только одно. Правда, позади него в кабине управления стояло еще четыре кресла в два ряда. Возле них не было никаких органов управления, зато с них был хорошо виден экран переднего обзора. Видимо, эти кресла предназначались для тех, кто хотел полюбоваться на космические красоты во время полета, так как в тесных жилых помещениях космолета никаких иллюминаторов либо экранов предусмотрено не было. Денис уселся в кресло пилота и стал внимательно осматривать панель управления, вспоминая инструкции Бетора. Наконец он решительно выдохнул, обернулся к своим пассажирам, устроившимся на креслах сзади, и полуутвердительно спросил: – Ну, поехали? Не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, Денис подал питание на схему управления. Несмотря на пятидесятилетний простой, все системы корабля послушно и четко заработали. Тогда Денис запустил планетарный маршевый двигатель и, подождав несколько секунд, перевел его в подъемный режим. Ни одного лишнего звука не добавилось при этом в кабине. Лишь легкая вибрация да затянувшие изображение на обзорном экране клубы дыма и пыли подсказали путешественникам, что полет начался. Ольга Листопад Сотворяющий Я тот, кто вечно хочет зла, Но вечно совершает благо. Гёте. «Фауст». Глава 1. Холодно. Как же бесконечно холодно среди этой пустынной черноты и до чего же пронзительно тихо! Он сидел, обхватив ноги, и уныло взирал на бесформенное нагромождение всевозможных ящиков, коробок и тюков, прикрепленных к стенам и потолку, везде, где только можно. И хотя добрую половину его, и без того крохотной каюты занимали эти упакованные грузы, всё же ему не на что было жаловаться, так как на оставшемся клочке площади он размещался один, в то время как в соседних каютах ютились по полудюжине пассажиров. Он поёжился, посильнее закутался в свой серый плащ, указывающий на принадлежность к гильдии творцов, и принялся размышлять об условиях своего первого в жизни настоящего контракта. Что-то не ладилось во всей этой, на первый взгляд, вполне правдоподобной истории. Что-то всё время выпадало. Как будто одна маленькая деталь, скрытая от постороннего глаза, постоянно терялась из виду. И его не покидало чувство, что именно эта крошечная деталька и является основой всего. Но что это? Он не знал. « Почему я? – не переставал он задавать себе, успевший надоесть вопрос. – Да, у меня были кое-какие успехи, но ведь есть люди намного более талантливые, чем я. Есть, в конце концов, именитые творцы – настоящие мастера своего дела. А я кто? Жалкий дилетант! У меня же нет никакого опыта! И хотя Кора – наилучшее место для начала карьеры, всё же: почему я?» - Ужин! - послышался металлический голос за дверью и он, откинув назад свои длинные, непослушные волосы, встал и медленно поплёлся к выходу. Преодолев несколько переходов, он, наконец, достиг выхода из отсека. В металлической двери, закрывающей проход, светился ярко-оранжевый огонёк, возле распознающего устройства. Он подставил лицо под луч и громко произнес: - Линан Дос из гильдии творцов, следую на Кору по контракту, а сейчас направляюсь на ужин. Огонёк моргнул несколько раз, затем раздался слабый прерывистый писк, и дверь, с грохотом, откатилась вправо, Линан шагнул в проход. Коридор впереди был светлее, за счёт бело-голубых светильников, расположенных внизу, вдоль всего прохода, но потолок, также как и прежде, был, буквально облеплен, прикреплёнными к нему грузами. Их неясные очертания отбрасывали причудливые тени, создавая гнетущее впечатление. Он шёл, стараясь ни о чём не думать, и не обращать внимания на эти пугающие образы. Вслед за первым коридором показался поворот, а за ним новый коридор и ещё и ещё…. Сколько их было? Он уже и со счёта сбился. Проходы, повороты, лестницы, лифты, двери между отсеками… Поначалу, он даже не мог понять, как вообще можно ориентироваться во всём этом немыслимом лабиринте, но за те несколько недель, что он провел в полёте и от безделья шатался по кораблю, исходив его снизу доверху и от носа до кормы. Линан изучил его строение настолько хорошо, что, казалось, и сам мог бы безо всякого труда построить нечто подобное. Но сейчас его больше всего занимало вовсе не хитросплетение переходов и лестниц, а звук чьих-то тихих шагов, постоянно преследующий, почти от самого выхода из каюты. Он неоднократно оглядывался, резко останавливался, старался прятаться за угол, чтобы выяснить, кто же, всё-таки следит за ним, но всё безуспешно. Впереди свет постепенно тускнел, а некоторые светильники неясно мерцали. Это было как раз на развилке пяти коридоров. «Отличное место для засады!»- подумал он и стал ещё внимательнее осматриваться по сторонам, пытаясь найти преследователя. Он ускорил шаг, в надежде побыстрее достичь заветной развилки, способной дать ему шанс укрыться, в случае нападения, но в этот самый момент его нога наткнулась на кокойто предмет. Он споткнулся и упал, и как раз в тот самый миг, когда на том месте, где только что была его голова, просвистела отравленная стрела. Упав на пол, Линан покатился к заветной развилке, а вслед ему прогремела очередь выстрелов, круша последние светильники. Он докатился до угла и укрылся, наблюдая за тем, как в воздухе кружат мириады ещё светящихся осколков. Линан всё пытался рассмотреть нападавшего получше, но после того как все светильники были разбиты, в проходе воцарилась абсолютная темнота. Таинственный враг, тем временем, вовсе не собирался сдаваться и продолжал косить очередями выстрелов всё вокруг, практически вслепую. И тут раздался ужасающий грохот. Это налётчик срезал лучом крепления грузов под потолком, и они посыпались на пол сплошной стеной, намертво разделив Лин и его преследователя. «Отлично! - подумал творец. – Есть немного времени, чтобы убраться отсюда» Завыли сирены, возвещая о неполадках на борту, а Линан Дос со всех ног бросился к лифту, который должен был унести его на более комфортабельные и безопасные нижние палубы. *** Корабельный ресторан – невероятное сочетание дикости и изысканности, был заполнен самыми невообразимыми запахами от утончённых, нежных или аппетитных, до грубых, резких и даже зловонных. Толпы всевозможных существ сновали повсюду, деловито и напористо расталкивая друг друга. Дос устроился в самом углу зала, возле яркой рекламной вывески и абстрактной скульптуры из выцветшего пластика, которая, судя по всему, должна была придавать посетителям особый аппетит. Собственно, выбор его был обусловлен вовсе не красотой интерьера и даже не отсутствием желания сталкиваться с другими существами, а наличием надёжной стены за спиной, точнее, даже сразу двух стен, так как сел он в самый угол. Это положение было, на его взгляд, самым безопасным в данной ситуации. Вскоре к нему подкатил автоматический официант и небрежно швырнул на стол поднос со стандартным ужином из консервантов, на вид не менее отвратительный, чем на вкус, хотя и слегка украшенный несколькими цветками Мо. Ещё раз, внимательно посмотрев по сторонам, Линан приступил к ужину, стараясь не задумываться о его вкусе. - Не самое подходящее это место для аристократа! - послышался низкий и немного хрипловатый голос откуда-то сверху. Линан поднял голову и замер от страха! Перед ним возвышалась громадная фигура драка с чешуйчатой кожей и мордой рептилии. - Это Вы мне? – удивленно спросил Линан. - Тебе, конечно! – рявкнул в ответ драк, бесцеремонно усаживаясь за его стол Оглянись вокруг, красавчик! Ты тут один из повелителей. - «Из повелителей!» - грустно усмехнулся Лин. – Если бы это было так! Увы, мой друг, я вовсе не повелитель и не аристократ, а самый обычный пассажир низшего класса. Такто! - Ничего не понимаю! – воскликнул драк. – Ты, что меня за дурака держишь, что ли? - О нет! - улыбнулся Лин. – Что Вы… - Прекрати мне тут «Выкать», а то, не ровен час, ребята из корпуса услышат! Насмешек не оберёшься! Ладно, - драк изобразил нечто, что, по всей видимости, должно было означать улыбку. – Меня зовут Рарака Тин. Я из корпуса гоеров. Слыхал о таком? Линан молча кивнул в ответ, а драк продолжал: - Скажу тебе откровенно: мне до смерти надоела эта теснота и вонь, а хуже всего то, что из-за их проклятой системы безопасности невозможно даже подраться, как следует. Я просто умираю от скуки! А ты, приятель, кто такой? И почему ты говоришь, что летишь низшим классом, если на тебе серый плащ творца? Дос тяжело вздохнул: - Да, на мне, действительно, серый плащ, но это, ровным счётом, ничего не значит, к сожалению. Меня зовут Линан Дос, и я только недавно закончил академию, а теперь лечу на Кору, чтобы украсить новый дворец наместника и организовать шоу для его гостей в честь открытия новых рудников. - Так, значит, ты и есть тот самый «особый приглашённый», которого мы должны будем охранять, да! – громко воскликнул Рарака и от восторга даже сломал спинку соседнего стула. Дос смотрел на него непонимающими глазами. - Да, мы с ребятами из гоерского корпуса получили приглашение от самого наместника Коры охранять «особого гостя», который будет устраивать для него шоу, только вот я никак в толк не возьму: с каких это пор творцам стала требоваться охрана? «С тех самых, как в них начали стрелять» - подумал Лин, а вслух спросил: - А наместник не уточнил, от кого именно вы должны этого «особого гостя» защитить? И, вообще, что это за название такое? Почему бы просто не назвать меня? Вот, мол, творец приезжает. Что во мне такого «особого»? - Да, кто его разберёт! – хмыкнул драк, прихлебывая выпивку. – Он ещё тот хмырь! Говорят, что он самого канцлера в кулаке держит! Так то! Но я вот, что хотел у тебя спросить… Рарака Тин не закончил свой вопрос, настороженно уставившись на только что вошедшего в зал высокого человека в чёрном плаще с капюшоном, скреплённым под подбородком стальным кольцом, что недвусмысленно указывало на его принадлежность к гильдии мудрецов. Его шелковистые и совершенно седые волосы мягкими волнами ниспадали на плечи, а лицо обрамляла короткая седая бородка. Во всех движениях незнакомца сквозило подлинное благородство, подобное тому, каким обладали лишь самые выдающиеся из творцов, те, которых даже Линану не так часто доводилось видеть. Что же до грубоватого драка, то вид незнакомца подействовал на него не совсем адекватно. Его, и без того слегка красноватые глаза, внезапно налились кровью, острые зубы заскрежетали, а когтистые лапы потянулись к оружию, которым тот был обвешан, как нилонская барышня – украшениями на «Балу выбора невест». - Не слишком ли много господ собралось нынче на ужин?! – гневно прошипел Рарака и, не сводя с человека в чёрном кровожадных глаз, заёрзал на стуле. Незнакомец подошёл к стойке и, облокотившись на неё, принялся внимательно разглядывать посетителей. Вскоре к нему подбежал хозяин заведения и, торопливо вытирая руки о засаленный передник, стал раскланиваться, пытаясь изобразить всё подобострастие, на которое только был способен. Человек в чёрном холодно слушал его, почти не обращая никакого внимания, потом, нехотя, бросил пару фраз, которые из-за шума, царящего в зале, Лин так, к сожалению, и не смог разобрать. После чего, хозяин удалился, не переставая раскланиваться, а таинственный гость вновь продолжил внимательно вглядываться в лица присутствующих. Внезапно он увидел Доса, и глаза его загорелись, демонстрируя радость оттого, что он, наконец-то, нашёл то, что искал. Незнакомец встал и направился в сторону творца, а у того похолодело на сердце. «Уж не этот ли человек ещё недавно пытался меня убить?» – пронеслось у него в голове. Он схватил когтистую лапу драка и разом выпалил: - Послушай, ты уверен, что вызван для охраны именно меня? - Ну, да. А что? - А то, что, похоже, мне как раз сейчас нужна охрана! - Ты хочешь, чтобы я убил того парня? - Нет. Никого убивать мы не будем… - А зря, – уныло заметил драк. - Возможно, – продолжал Дос, - но подумай сейчас вот о чём: как ты на счёт того, чтобы приступить к своим обязанностям прямо сейчас? - Я только «ЗА»! Всё лучше, чем киснуть от скуки. Что нужно делать? - Отвлеки его, а я, тем временем, попробую вырваться из зала, только от меня не особо отставай, а то мало ли что может случиться! Не теряя ни минуты, громила драк рванулся навстречу незнакомцу, скрывая за своей могучей спиной Доса. И пока тот, расталкивая зевак, пробирался к выходу, РаракаТин, как бы невзначай, опрокинул на незнакомца стол, сбив его с ног. Вскоре Тин нагнал Доса и, спустя несколько минут, они уже оба оказались на пороге каюты творца. - Да, дело – дрянь! – прокомментировал Рарака рассказ Лина о недавнем покушении на себя. - Похоже на то, что тебе действительно нужна охрана. Мы поступим так: твоя каюта, на мой взгляд, вполне надёжна, поэтому ты останешься здесь. Я же пойду к ребятам из гоерского корпуса и немного поброжу по кораблю – послушаю разговоры. За едой не выходи – я сам её буду приносить тебе. Мы будем на Коре через три дня (это я совершенно точно знаю!), так что можно потерпеть. Все последующие дни Линан Дос сидел в своей каюте в полном одиночестве и размышлял о том, чем же он мог заинтересовать своего таинственного преследователя. «Странно, - думал он, - врагов у меня нет, я не богат, не являюсь ни чьим наследником, никогда не связывался с семейками, любящими решать свои проблемы с помощью мести, я не знаю ни одной тайны, за которой мог бы кто-нибудь охотиться, да и должность у меня самая, что ни на есть, заурядная – творец. Вот если бы я занимался политикой, наукой или ресурсами, ну, хотя бы, торговлей – тогда ещё можно было бы хоть как-то объяснить это нападение. Но кому нужен самый обыкновенный творец? Ничего не понимаю!» В дверь постучали. - Эй ты, творец в заточении! – раздался голос Рараки. – Выползай! Мы приехали! Станция – Кора! *** …Прекрасна Кора, в своём багряном сиянии. Словно океан крови простирается её твердь Среди рудоносных пещер, Питающих чрево империи… Процитировал наместник, выходя навстречу только что прибывшему Досу. Он был невысок и почти абсолютно лыс, хотя изредка торчащие клочья пегих волос на его загорелом черепе свидетельствовали о том, что его лысина имела вовсе не благородное происхождение, как у жрецов Сито, а самое естественное. На нём был хитон тёмно-красного цвета, сквозь складки которого едва поблескивал драгоценный самораскрывающийся меч, по-видимому, андулезской работы. Дойдя до середины тронной залы, Линан остановился и склонил голову перед наместником. Тот улыбнулся, хотя несколько прохладно, но, желая продемонстрировать свою демократичность, подошёл к творцу и, дружески похлопав его по плечу, пригласил следовать за ним. - Тебе уже доводилось посещать Кору? – спросил он, пытаясь выглядеть непринужденным. - Нет, Ваша светлость, я здесь впервые, но я много слышал о ней. - Ты скромен, юноша, - снова улыбнулся наместник, - это, пожалуй, самое приятное из того, что мне доводилось видеть за последние годы. Прошу тебя, оставайся таким и впредь! - Как прикажете, Ваша светлость. Они прошли через весь просторный тронный зал, и вышли на террасу, с которой открывался великолепный вид. Кора и впрямь была прекрасной планетой. Тёмно-красные скалы и каменистые плато то и дело прорезали бесчисленные провалы, иногда сверкающие бирюзовыми глазками озер, а иногда чернеющими тьмой бездонных колодцев. Вся поверхность планеты была пористой и представляла собой один сплошной лабиринт из пещер, кое-где заполненных водой, а нередко, пропускающих тепло, идущее от самого ядра планеты. И, несмотря на то, что тонкая атмосфера Коры слабо защищала планету от космического холода, она не замерзала, а, согретая внутренним теплом сформировала свой неповторимый микроклимат. Облака пара, который вырывался из её недр, подсвеченные в оранжеворозовый цвет бесконечно пляшущими в своей пляске восхода и заката двумя светилами, создавали на почти чёрном небе Коры яркие картины, наполненные цветом и невероятными образами. - Что может быть прекраснее, чем это зрелище новорожденного мира? – восхищённо произнёс наместник. – Смотри, мой юный друг! Смотри внимательнее! Я хочу, чтобы ты смог донести до моих гостей всю эту красоту и первозданную мощь. Ты, наверное, не раз спрашивал себя, почему контракт предложили именно тебе? И я отвечу тебе: потому что ты молoд, твоё видение не закрепощено, не закостенело. Я думаю, что как раз такой свежий взгляд и сможет донести мою идею. Вот я и ответил на твой вопрос. «Да, - подумал Лин, - только вот кто ответит мне на другие вопросы: «Почему меня хотят убить? Почему наместник нанял для меня охрану, да ещё из корпуса гоеров? И почему он назвал меня «особым гостем?» - Вы весьма любезны, Ваша светлость, - вслух произнёс Лин. – Я постараюсь оправдать все Ваши ожидания. Надеюсь, Вы будете не менее довольны результатами моей работы, чем я – Вашим радушным приёмом, а теперь, если Вы позволите, я бы хотел немного отдохнуть с дороги. - Естественно, я не против, - снова холодно улыбнулся наместник. – Тебя проводят в твои покои, а когда отдохнёшь, для тебя будет устроена экскурсия по Коре, чтобы ты смог получше её осмотреть. Комната, в которой разместили Линана, немало его удивила. Наместник был необычайно щедр. Юноше и в голову не могло придти, что его поселят в таких дорогих апартаментах, да ещё и с видом на долину гейзеров. Осматривая свои, поистине, королевские покои, он вдруг вспомнил о том, что ещё там, на корабле, драк назвал его «повелителем». Теперь он и вправду чувствовал себя повелителем, обитающим во дворце. Стараясь не терять зря времени, он привёл себя в порядок и отправился на экскурсию по Коре, которую наместник Кади любезно ему предложил. На самом деле Кора оказалась даже больше, чем он предполагал, да и рабочих на ней было довольно много, хотя ещё до отъезда Лину неоднократно доводилось слышать ехидные усмешки и разговоры о том, что всё население планеты – это наместник и его охрана. В действительности же всё оказалось совершенно иначе, правда, понаблюдав за шахтёрами, Дос понял смысл этой шутки. В отличие от большинства рудников империи, где трудились осуждённые, которые содержались хуже, чем рабы с Торна, здесь, на Коре, было много машин и роботов, а шахтёры носили защитные костюмы и шлемы, что делало их самих очень похожими на роботов. Такое отношение к персоналу с выгодной стороны характеризовало наместника Кади, хотя, скорее всего, в действительности, было обусловлено вовсе не его гуманностью и человеколюбием, а слишком частыми инспекциями из имперской канцелярии, а так же страхом перед восстанием на одном из главных рудников империи. Что ни говори, а без добываемого здесь аспарита, империя просто не смогла бы существовать. Он являлся основой системы связи, из него были выполнены станции телепортов, которыми пользовались повелители, его широко использовали всевозможные жрецы, главы гильдий творцов и сканеров и весь двор императора. Про него ходили самые невероятные слухи, от таинственных и пугающих, до смешных и нелепых. И создавалось впечатление, что сам факт обладания аспаритом делает его владельца всесильным. Глава 2. Первый рудник, который они посетили, располагался недалеко от грандиозного дворца наместника и даже был виден из его окон. Флаер плавно опустился у входа в гигантский тоннель, который обрамляли кроваво-красные, с золотыми и радужными прожилками скалы. На входе их уже ожидал кар, специально выделенный для вновь прибывшего творца, его охраны и робота-экскурсовода. В сумеречном свете тоннеля яркий свет фар кара то и дело выхватывал грандиозные машины, дробящие породу, неутомимых роботов и шахтёров в белых костюмах, больше напоминающих скафандры. - Почему они так одеты? – спросил у сопровождавших его охранников Лин. – Неужели роботы в шахте настолько опасны? Тогда почему нас не экипировали подобным образом? - Наше пребывание здесь не займет много времени, - сухо ответил, сидящий рядом человек. – Опасно лишь длительное пребывание в шахтах. Да и то, это – в большей степени предосторожность, нежели необходимость. - Предосторожность против чего? – поинтересовался творец. - Ну, знаете, - неуверенно заговорил тот, все эти инопланетные штучки… - Не понимаю… - Ходят слухи, - с явной неохотой продолжал тот, - будто бы аспарит был завезен сюда еще при прежнем хозяине. Говорят, что его привезли с планеты-океана – Аткилона, для того, чтобы прежний хозяин получил неограниченную власть над Вселенной. - И кто же мог сделакть такое? – изумился Лин. - Не знаю, - пожал плечами охранник, - но наместник Кади считает, что подобная работа могла быть по силам одним лишь Вестникам, а их он боиться пуще пламени. Люди рассказывали, что все те, кто видел, как Вестники наполняли аспаритом недра Коры, вскореумерли при загадочных обстоятельствах. Точнее, они даже не умерли, а высохли в один имг, словно като-то выпил из них всю жизнь, так то! Вот Кади и опасается. Велел всех рабочих нарядить в эти защитные костюмы. Хотя я, лично, думаю, что от них больше вреда, чем пользы: люди в них попросту задыхаются. Кар повернул в соседний тоннель, где начинались основные аспаритовые галереи. Сверкающие кристаллы минерала частыми зигзагами прорезали красную твердь и сияли фантастическим свечением, когда на них попадал свет фар. Линан залюбовался этим чарующим зрелищем, но, спустя несколько минут, внезапный грохот и пронзительный крик заставили его оглянуться. В нескольких шагах от его кара лежал рабочий, который только что натолкнулся на дробильную машину, будучи ослеплённым светом фар кара, в результате чего его шлем был разрезан надвое, серьёзно ранена рука, а голова и грудь залиты кровью. Дос бросился на помощь пострадавшему, но тот испустил дух прежде, чем он успел подбежать ближе. У бедняги была разорвана грудь, тем не менее, Линан всё же попытался привести его в чувство, так, скорее инстинктивно, чем осознанно. Но как только творец опустился перед несчастным на колени и осветил его лицо, то сразу же отпрянул назад. Перед ним была уродливая, покрытая волдырями и струпьями маска. Лицо рабочего было настолько обезображено, что в нём с трудом улавливалось сходство с человеческой расой. И, судя по всему, это не было следствием только что произошедшего несчастного случая, а, скорее, появилось после длительной болезни, вероятнее всего, вызванной систематическими отравлениями, которым подвергался этот человек. «Так вот почему они носят такие закрытые скафандры! – мысленно воскликнул Лин. – Похоже, что наместник прячет их за красивыми белыми панцирями от посторонних глаз! Но, что могло вызвать такое отравление?» - Мастер Дос! – послышался окрик одного из охранников. – Вернитесь, пожалуйста, в кар. Мы уже вызвали бригаду спасателей. Здесь очень опасно, особенно для неподготовленного человека. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, Линан поднялся и пошёл в сторону кара, под недоверчивыми взглядами охранников. Оставшуюся часть пути они проделали без происшествий, если не считать легкого головокружения, вызванного токсичными испарениями из пещер, обволакивающими обманчивым ароматом свежих фруктов. По окончании экскурсии, Линана отвели в просторное помещение на верхнем этаже дворца, которое наместник Кади повелел выделить ему под мастерскую. Там было уютно, светло и, на удивление, имелось всё необходимое для работы; а напротив гигантского окна с видом на бесконечный закат был накрыт стол. Оставшись один, Лин долго размышлял над тем, что ему довелось увидеть. «Что же могло вызвать у этого несчастного такое сильное отравление?» – не переставал спрашивать он самого себя. Его не покидало ощущение, что ответ находится где-то рядом, совсем близко, но, как бы он ни старался, ему всё равно не удавалось его обнаружить. «Может это от пещерных испарений? – спрашивал он себя вновь и вновь. – Пожалуй, не мешало бы проверить состав крови». Он достал из кармана портативный медицинский тестер и приложил к нему палец. Анализатор показывал, что химический состав крови в норме. Машинально продолжая жевать солоноватые плоды цидобо, он размышлял над проблемой отравления несчастного шахтёра и вдруг, неожиданно для себя обнаружил, что съел все плоды из вазы. И как только он это понял, его просто захлестнула волна жажды, какая бывает вызвана избытком солёной пищи. Он залпом осушил стакан сока шакито, а потом ещё и ещё, но когда он потянулся к кувшину, чтобы снова наполнить свой стакан – тот оказался уже пуст. «Придётся потерпеть», – сказал он сам себе, но не прошло и нескольких минут, как жажда стала совершенно нестерпимой. Нервно меряя шагами комнату, в тщетной попытке подавить жажду, он внезапно наткнулся на звонок для вызова прислуги. Лин позвонил и продолжил лихорадочно расхаживать по комнате. - Что Вам будет угодно, мастер Дос? – послышался голос из устройства. - Принесите мне ещё напитка и, если можно, побольше, - ответил он. - С большим удовольствием, - ответил незнакомый голос и отключился. Лин подошёл к окну и стал наблюдать очередной закат. Слуга вошёл бесшумно, и Дос обнаружил его присутствие в мастерской только, когда тот поставил кувшин на поднос, произведя, тем самым, небольшой шум. Рядом со столом стояло невысокое тщедушное существо в коричневом балахоне. Его пятнистая голова была украшена бурыми пластинами, напоминающими лепестки странных цветов, а шею обрамлял игольчатый воротник. - Большое спасибо, - вежливо произнёс Линан. Существо подняло на него глаза и в тот же миг с криком: «Зорак!» - бросилось на пол. Оно ухватилось за край плаща творца и, истошно вереща, залилось слезами, то и дело повторяя: «Зорак! Повелитель! Ты вернулся к нам! Я так ждал! Я верил, что ты не оставишь нас! Я - твой раб! Благослови меня, Повелитель!» Линан, ошарашенный таким поворотом, всё пытался вырваться из цепких лап обезумевшего слуги, но тот крепче и крепче сжимал край его одежды, глаза его с каждым мгновением становились всё более и более безумными, тело содрогалось в судорогах, а из безгубого рта выступила пена. - На помощь! – закричал, не на шутку перепуганный Дос. – Где охрана? Помогите! В глазах бьющегося в припадке у его ног слуги отразилось удивление, смешанное с испугом, сменившееся отчаянием. Он снова повторил: «Зорак! Повелитель!» И умер. Линан Дос стоял посреди мастерской, тяжело дыша от испуга, и весь покрытый испариной, а у его ног лежал только что умерший от избытка чувств слуга, который просто обезумел от счастья, едва увидев его, называл его Повелителем, просил благословить и даже теперь, после своей неожиданной и такой нелепой кончины, сжимал в своей когтистой лапе край его серого плаща. В мастерскую вбежали несколько стражников, облачённые в чёрно-красную форму охраны наместника. Возглавлял их Рарака Тин. - Что случилось, дружище? – прогремел драк, подбегая к Линану. Но тот в ответ не мог вымолвить ни слова, а только указывал на мёртвого слугу на полу у его ног. Тин, для верности, выстрелил пару раз в голову мертвеца, (что было совершенно излишне), отцепил его лапы от одежды творца и, со всей нежностью, на какую только способен неуклюжий драк, взял дрожащего от волнения Линана под руки, стараясь придерживать его, на случай если у него вдруг подкосятся ноги, и отвёл своего приятеля в дальний конец комнаты. Дос дрожал от неожиданности и напряжения, но больше всего его поражало то, что нормальное и вполне благополучное существо могло вот так, просто от одного взгляда на него, разволноваться настолько, что даже умереть! Это было немыслимо! И в тот самый момент в его голове пронеслась странная и совершенно дикая мысль! Она колокольным звоном разогнала все остальные мысли, заставив его самого содрогнуться от страшной своей сути: «Он ведь принёс себя в жертву своему Повелителю и сделал это с радостью!» И, не смотря на всю абсурдность этой идеи, Линан, почему-то, вдруг почувствовал, что именно эта сумасшедшая мысль и является единственно правильной. И ему стало страшно от осознания этого. Он задрожал ещё больше, а здоровяк Рарака, уже и без того не на шутку встревоженный его состоянием, внимательно посмотрел на него и, подхватив на руки, словно малолетнего ребёнка, вынес из мастерской прочь, что было весьма кстати, потому что как только Лин оказался на руках (а точнее на лапах) у драка, он тут же потерял сознание. Очнулся он в мягкой удобной и приятно пахнущей постели, обнаружив при этом, что его самого кто-то уже успел помыть, переодеть и причесать. Он лежал на огромной кровати в своих покоях, а рядом в кресле возвышался гигант Рарака и забавлялся игрой со своим кинжалом. - Спасибо, друг, - тихо произнёс Лин, - похоже, что ты послан богами, чтобы спасать меня. При звуке его голоса, драк сразу оживился, спрятал кинжал и направился к кровати, улыбаясь своей ужасающей дракской улыбкой. - Как ты себя чувствуешь? – спросил он, присаживаясь на край кровати. - Ещё пока не знаю, - печально улыбнулся Лин, - но мне кажется, что я слишком слаб. Мне даже говорить трудно. - Доктор сказал, что у тебя была сильная нагрузка нервной системы и теперь тебе нужен покой, чтобы восстановить силы. Он полагает, что ты можешь проваляться в постели несколько недель, прежде чем сможешь вернуться к нормальной жизни, а уж о том, чтобы творить и говорить не приходится! Наместник в ужасе! Он велел подвергнуть медицинскому освидетельствованию весь персонал дворца. И не известно чего он боится больше: того, что ты не сможешь выполнить в срок свою работу или того, что предъявишь ему иск по поводу нанесения вреда твоему здоровью на подконтрольной ему территории. Да и лишние скандалы ему не нужны, знаешь же, сколько найдётся в империи желающих заполучить этот лакомый кусочек. - Что, верно, то верно, - согласился Лин. - Вот именно, - продолжал драк. – Короче говоря, наместник Кади, узнав, что мы с тобой знакомы, самолично снизошёл до того, что позвал меня и очень просил уладить это дело, сообщив при этом, что заранее согласен на любые твои условия, а меня (если я смогу тебя уболтать) назначит начальником своей службы безопасности. Рарака замолчал и потупил глаза. - А ты хочешь быть начальником службы безопасности наместника? – улыбаясь, спросил Линан у воинственного драка. На что тот сразу же оживился и ответил: - Ну, естественно! Это же Кора! Тут можно и заработать, и неплохую карьеру себе сделать. Послужу немного Кади, а там, того и гляди, сам в таких апартаментах, как у тебя, заживу! – и он рассмеялся, издавая при этом какие-то свистящие звуки. - Хорошо, дружище, - ответил Лин, - я не буду предъявлять иск наместнику и постараюсь выполнить в срок свою работу, чего бы мне это ни стоило, но поскольку речь в данном случае идёт о твоей карьере, а я тебе весьма и весьма обязан, то мы представим наместнику всё так, как будто это ты меня «уболтал». Только у меня есть определённые условия. Идёт? - Какие ещё условия? - Первое, не говори пока ничего о моём решении. Я хочу выиграть немного времени. Уж больно много вопросов появилось у меня в последнее время, и я бы хотел слегка поторговаться с наместником. - Как это? - Пусть он пока меня побаивается. Это поможет мне выведать у него кое-какую информацию. - Может я смогу тебе помочь? – предложил Тин. - Было бы неплохо, вот только будет ли об этом знать наместник? Ведь ты, насколько я понял, собираешься ему служить? Глаза драка тот час налились кровью. Он вскочил, схватился за меч, но потом взял себя в руки, сел и обиженным тоном сказал: - Не стоило тебе говорить мне такое, тем более, если ты считаешь себя мне обязанным. Я служу только себе и никому больше. Я всегда помогаю своим друзьям, а наместник мне не хозяин и не друг. Он - мой работодатель. Тебя же я считал другом, хотя друзья не говорят друг другу такие обидные слова. - Прости, мой друг, - смущённо произнес Лин. - Я вовсе не хотел тебя обидеть. Просто у меня есть основания для серьёзных опасений. Но обещаю, я больше не скажу тебе ничего подобного. - Так-то лучше, - пробурчал Рарака. – Это всё или есть ещё условия? - Есть. Я хочу, чтобы ты меня особенно охранял. Что-то вокруг меня стали странные и опасные вещи происходить в последнее время и уж слишком часто. - Я уже сам подумываю об этом. И вот что я тебе скажу. Ты только не обижайся, но есть в тебе что-то особенное, важное, что ли, что-то такое, чего ни в ком больше нет. Я даже не знаю, как это назвать. Но это есть, и это все вокруг замечают, не только я. А что до меня, то я сразу же это заприметил, ещё на корабле. Помнишь? - Помню. - Вот только я никак не могу понять, хорошее это «что-то» или нет? Всё смотрю на тебя, думаю, прикидываю и так, и эдак, но ничего не выходит! С одной стороны, ты – славный малый и очень мне нравишься; ты образован, вежлив, воспитан и, говорят, очень талантлив и вообще (как мне кажется) – хороший и добрый парень. Но всё же есть в тебе что-то иное. Я не знаю, что это и как это назвать, но оно меня очень пугает, а я (как ты успел, наверное, заметить) парень не из пугливых. Но того, что я чувствую в тебе, я боюсь и сильно боюсь! Боюсь, как ещё никогда и ничего в жизни не боялся! Как будто какое-то скрытое зло прячется в тебе до срока, и я его вижу. Не знаю, как, но вижу! Творец молчал. Его поразили слова Тина. Тот как будто высказал всё то, что его самого мучило, не отпуская ни днем, ни ночью, тревожило и пугало, но в чём он даже самому себе так боялся сознаться. А этот грубый, простоватый и задиристый драк взял, да и так, запросто, прямо таки, в двух словах, объяснил всё! И как только он сумел уловить это? Насколько же проницателен, оказывается, этот, на первый взгляд, совсем недалёкий ум. - Ты очень мудрый, Рарака, - после некоторой паузы произнёс Лин. – Я восхищаюсь твоей проницательностью, но хочу немного разочаровать тебя: я не смогу разрешить твои сомнения, потому что и сам ничего не знаю. Однако хочу заметить тебе, что такой ум, как у тебя, был бы весьма полезен наместнику и совершенно бесценен для начальника службы безопасности, если ты, конечно же, сможешь обуздать свою страсть к пустым дракам и пустишь эту энергию на более разумное дело. - Ну, хватит меня отчитывать! – огрызнулся драк. – Займись лучше собой, если собираешься приступить к работе. И, кстати, расскажи-ка мне поподробнее, что же там, всё-таки, произошло? Я имею в виду и мастерскую, и тот инцидент на вашей экскурсии. И Линан принялся рассказывать драку о своих злоключениях, так как сам уже давно чувствовал, что ему просто необходимо с кем-нибудь поговорить обо всём. Глава 3. Несмотря на слабость и головокружение, Линан Дос решил приступить к работе. Всё шло довольно неплохо, если не считать неприятного ощущения, которое вызывало в нём то самое место в мастерской, где так нелепо скончалось несчастное существо. Да ещё слуги!… Они просто раздражали Доса! Это раздражение начинало превращаться в паранойю. Ему всё время мерещилось, что вот-вот кто-то из них бросится на него. И он решил поделиться своими страхами с Раракой, совершенно не рассчитывая на его понимание. (Разве солдафон способен понять ранимую душу художника?) Но, как ни странно, драк отнёсся к его страхам очень серьезно. - Я понимаю тебя, - задумчиво произнёс он в ответ. – У нас в корпусе однажды произошёл несчастный случай: от работающего винта в воздуховоде оторвалась лопасть и убила моего приятеля, который в тот момент проходил мимо. Так я потом не мог себя заставить и близко подойти к этому винту. Всё знал, и что винт давно заменили новым, и что случайно никто не умирает, и что опасности больше нет, но, тем не менее, так и ходил в обход всё время, пока там находился. А ты – творец! Тебе, наверное, ещё хуже, чем мне тогда было. Вы же, говорят, чувствительнее нас. Не переживай – я всё улажу. И он действительно всё уладил. Все слуги, обслуживающие Доса, были заменены роботам, а на том самом злополучном месте соорудили фонтан, вода которого, по замыслу Рараки, должна была смыть всё негативное влияние этого места. Линан успокоился и принялся творить. Сотворив панно для главного зала, он приступил к декору лестничных пролётов, но почему-то переключился на фасад и так увлёкся, что переделал весь внешний облик дворца. Вообще, работалось ему хорошо. Он и сам не мог понять, почему так происходило. Поначалу, было, он решил, что причина тому – отличный виброшлем, который выделил ему для работы наместник, но после того как, увлёкшись, он изменил кривизну арки главного входа, даже не заметив, что забыл надеть шлем, ему пришлось призадуматься. Такое положение дел просто ставило его в тупик. Нет. Он, конечно, знал, что признанные мастера работают без каких-либо приспособлений, но ему никогда не доводилось слышать о том, чтобы кто-то из молодых творцов (таких, как он), мог бы работать на таком высоком уровне. Откровенно говоря, он просто не мог понять: хорошо это или плохо? И до тех пор, пока ему не удастся это понять, решил никому о произошедшем не говорить (так, на всякий случай). А сам, в тайне, принялся вновь и вновь пытаться повторить этот фокус, правда, выходило плохо, а точнее, не выходило совсем. - Ты поправляешься, на удивление, быстро, - холодно улыбаясь, говорил ему наместник, прихлебывая сол за ужином, на который Лин получил персональное приглашение, - и я очень рад этому. Скажу честно: я был весьма обеспокоен твоим недомоганием и считаю себя виновником произошедшего, так как всё случилось в моём дворце. Но, хвала богам, всё в порядке. Хотя это весьма странно. Я говорил с врачом, который осматривал тебя, и его диагноз заставил меня немало поволноваться. Ты очень силён, раз смог преодолеть свой недуг так быстро. Я бы даже сказал, неслыханно силён! - Спасибо, Вы очень добры, Ваша светлость, - сдержано произнёс Дос. Наместник молчал, внимательно изучая сидящего напротив творца. Казалось, он что-то обдумывал, не зная, как ему поступить. Будто бы нечто важное так и вертелось у него на языке, но он никак не мог решиться сказать это. Наконец, он не выдержал. - Тебе не говорили, что тот негодяй, посмевший так напугать тебя своей кончиной, принадлежал к расе зиротов? - Нет, а кто такие зироты? Наместник соединил ладони у подбородка и начал нервно постукивать пальцами, не переставая пристально смотреть на Доса. Выдержав небольшую паузу, он ответил. - Зироты – это раса с планеты Зир. Ходят слухи, что они живут вечно, хотя у этой вечности есть один маленький секрет: если рядом с умирающим зиротом окажется хотя бы одно живое существо, то он способен глазами выпить его жизнь, ну а если зирот сумеет прикоснуться к нему, то оно упадёт замертво, не успев сделать и вздоха. Линан был потрясён! Он долго приходил в себя от полученной информации. - Так Вы хотите сказать, - с трудом произнес он, - что я должен был умереть вместо него? - Обычно так и бывает, – ответил наместник, продолжая постукивать пальцами. – По крайней мере, ты – первый выживший в такой ситуации, о котором мне известно. Скажи, он перед смертью ничего не говорил тебе? - Да, в общем-то, ничего. Нечто бессвязное, какие-то нечленораздельные звуки. Короче говоря, я ничего не понял, - соврал Дос, а сам всё так и эдак крутил в своих мыслях слова несчастного. Что же всё это должно было означать? И почему он его назвал «Повелитель Зорак»? И, собственно, кто такой этот Зорак? Ясно было одно – зирот обознался, приняв его за другого, но кто такой этот другой, если от одного его вида несчастный зирот может испустить дух? - Ты в этом уверен? – с каким-то особенным выражением произнёс Кади, продолжая сверлить Доса своими ледяными глазками. – Может, ты просто не понял, что именно он сказал? Так расскажи мне – быть может, я пойму. - Я абсолютно уверен, - твёрдо ответил Дос. – Это настолько бессвязные звуки, что я их даже не смог запомнить. И, да простит меня Ваша светлость, хотел бы заметить, что держать во дворце зиротов, в качестве прислуги - весьма опасно. Наместник надменно улыбнулся и откинулся на спинку кресла, сделав большой глоток сола. - Ты прав, мой юный друг, - произнёс он с притворным дружелюбием, - но, к сожалению, я ничего не могу сделать. Зироты служили прежнему владельцу этого дворца, и у них пожизненный контракт, подтверждённый в имперской канцелярии. - Разве «наместник Коры» - не пожизненная должность? – удивился Лин. - Совершенно верно, - зло усмехнулся Кади, - именно, пожизненная! - Странно, - пробормотал Дос, - как можно было нанять на работу зиротов, если за ними водиться такая дурная репутация? Кади встал, и сам наполнил бокалы солом. - Видишь ли, - вкрадчиво заговорил он, - прежний наместник и сам был весьма странным субъектом, поговаривают даже, что он был самим посланцем тёмной силы. Власть его была велика, а рудники Коры сделали её ещё сильнее. Сам император дрожал от страха при упоминании его имени. Он специально нанял зиротов в личную охрану, зная об их способности высасывать жизнь. Сам же он был единственным, способным убить зирота. Короче говоря, он держал в страхе всю Вселенную! - И кто же мог убить такого непобедимого, или он умер сам? – удивился Дос. - Нет, не сам, - ответил наместник, пристально глядя на творца. – Его убили, но кто и как это сделал, никто не знает. Он тогда был во Внешних Пределах. - Странно, почему я никогда об этом не слышал? - Его звали - Зорак Пирр, - зловеще произнёс Кади. – Неужели ты никогда не слышал этого имени? - Ни разу. Кади рассмеялся. - Да, ваши мастера недаром славятся своей таинственностью! – воскликнул он. – Подумать только, они умудрились сохранить в тайне от своих воспитанников то, что знает вся Вселенная! Это впечатляет! - Вы совершенно правы, Ваша светлость, - слегка поклонившись, согласился Лин. – Вот только зачем они это сделали? - Кто знает, мой юный друг?! Кто знает?! Возможно, для того, чтобы не засорять ваши неокрепшие мозги светской информацией, дав вам возможность спокойно усвоить материал, а может быть для того, чтобы скрыть от вас правду? - Какую правду? - Правда всегда одна, молодой человек, по крайней мере, так думает тот, кто эту правду говорит, но это вовсе не означает, что другой может думать иначе! - смеясь, сказал наместник. - Короче говоря, - подытожил Лин, - правда – это то, что в данный момент считается правдой. - Совершенно верно, юноша! – воскликнул, уже совсем захмелевший Кади. - Так какую правду скрывали от нас мастера? - Да много чего, - развалившись на подушках, ответил наместник. – Например, то, что много лет назад появление Зорака вызвало раскол в рядах именитых творцов. Одни слепо поверили ему и посвятили служению ему всю свою жизнь, другие – напротив провозгласили его воплощением зла и прокляли, дав клятву бороться с ним, покуда хватит сил! Но , по правде сказать, на то у них были очень серьезные основания. - Какие именно, - поинтересовался Лин. - Они знали, что Зорак не случайно появился здесь. Его послали сами Вестники, а их вмешательство мало кому пришлось по душе… - А кто такие эти Вестники? – перебил его Лин. - Я думаю, - немного помедлив, тихо произнес Кади, -что тебе еще рано это знать. Всему свое время, юноша! Но есть ещё и другие тайны. И в одну из них я намерен сегодня посвятить тебя. Ты не против? - О, нет, что Вы, Ваша светлость! – смущенно проговорил Линан. – Я весьма польщён Вашим вниманием к моей скромной персоне! - Ну, в таком случае, присядь со мной рядом на подушки, - как-то странно произнёс наместник и вызвал слуг. Дверь отворилась, и механические уборщики тот час же убрали остатки ужина, а вслед за ними вошли смуглые девушки с чёрными раскосыми глазами и завёрнутые в тончайшие сиреневые покрывала, украшенные многочисленными блестками и бубенчиками. Они несли странного вида предметы: прозрачный столик на низких ножках, выполненных в виде причудливых цветов и три сосуда по форме повторяющие очертания этих цветов – один большой и два – поменьше, прикрытые лиловыми покрывалами. Кади и Досу подали по небольшому бокалу, а тем временем, одна из девушек установила неподалеку от них столик, водрузила на него большой сосуд и, сняв с него покрывало, удалилась. Наместник, привычным движением, поднёс к сосуду огонь, и тот внезапно вспыхнул высокой струёй радужного пламени. Затем наместник налил в сосуд воды из кувшина. Тот засиял радужным сиянием, и из него повалил белый дым, быстро заполнивший всю комнату и превративший предметы в неясные образы, едва проглядывающие сквозь густой белый туман. Наместник взял бокал у Лина и наполнил его светящейся радужной жидкостью из кувшина. Возвратив бокал творцу, он наполнил свой. Дос почувствовал, что его разум постепенно затуманивается. Казалось, что его сознание существует теперь отдельно от его тела и даже более того: его, доселе единое сознание, превратилось в несколько совершенно различных и даже противоречащих друг другу. - Вдохни поглубже дым, - гулко произнёс наместник. - А что это? – из последних сил пытаясь оставаться разумным, спросил Дос. - Это аспарит, юный творец, - наше богатство! Я хочу, чтобы ты смог ощутить его во всей его красе. Именно для этого его стремится заполучить любой из придворных императора. Вдохни поглубже, а потом сделай три больших глотка. Горьковатый обволакивающий запах пьянил и, казалось, проникал в каждую клетку, оставляя в ней радужное мерцание. Внешние образы померкли и растеклись золотистожёлтыми ручейками, источая терпкий запах аспарита. Всё наполнилось призрачным сиянием и еще звуком, каким-то странным далёким, но, всё же отчётливым и ярким. …..Динь!...Динь!…- проносятся мимо галактики, сталкиваясь посреди бесконечно чёрного хаоса, и со скрипом заводят новый, невиданный доселе танец, шурша и громыхая в такт этому чуть слышному мелодичному звону. И откуда-то издалека, наверное, из самого потаённого уголка сознания, доносится тихий, едва уловимый шепот: «Досан Лин!» и нежные прерывистые свирели подпевают ему в такт, а чья-то лёгкая рука, слегка касаясь тончайших струн, играет на лурине. И снова тихое «…динь…динь…» доносится неведомо откуда и сменяется шелестом сочной листвы, и рёвом древних монстров, обитающих в джунглях. «Лини! Лини!» - зовёт мягкий мелодичный голос, и в этот момент всё естество его, словно бы воспаряет к этим бирюзовым небесам. И он могуч, как никогда! Он славен и могущественен! Он всесилен! …..Вода. Слишком много воды! Как же велик этот древний океан и безбрежен! Частые молнии прорезают, укрывающие его чёрные тучи и, рассыпаясь на тысячи огненных стрел, устремляются к его бескрайним диким волнам, прорезая их своими смертоносными жалами, а затем, вспенив бушующую пучину, с шипением опускаются на самое её дно, озаряя глубинные скалы. Это – дикий и необузданный Аткилон простирает ему навстречу свои смертоноснвые объятия. Здесь, в глубинах древнего, как мир океана когда-то и родилась легенда по имени: «аспарит» - кровеносный поток всей величайшей империи! И посреди всего этого клокочущего буйства стоит он – Творец Первозданного Хаоса! Ему и только ему подвластны эти буйные ветра, рвущие в клочья тяжёлое одеяло небес, мрачно укрывшее этот потаённый уголок рычащей дикости! И именно он призван разбудить ревущего Зверя Мироздания и впустить его в стабильный и сонный мир! Именно он и есть суть и первопричина всех вещей, хранящая память о том далёком времени, когда не было и самого времени и мира, над которым оно властвует! Он – точка сосредоточения сил, место пересечения бытия и небытия! Он – Великий Зорак, Повелитель Мира! Его сны – это прошлое и будущее Вселенной! Его мысли – судьбы рас и миров! Его взгляд несёт разрушение и смерть! Его слово порождает жизнь! Руки его зажигают звёзды! Волосы его – потоки священной влаги! Дыхание его – само мирозданье! Он – Зорак, Повелитель жизни и смерти! Его приход разрушает миры! Власть его абсолютна! Сила его непобедима! И он грядёт! Он скоро будет здесь! Гул его шагов уже сотрясает сердца! Ожидайте его, поклонитесь ему! Ибо он пройдёт по всем вам, словно огненный смерч! Повелитель Зорак! *** Линан открыл глаза. Он лежал в своей постели и дрожал, всё ещё не в силах придти в себя после галлюцинаций, вызванных аспаритом. Всё его тело болело, а голова просто раскалывалась на куски. Его волосы засалились и спутались, а одежда промокла насквозь. Ему было холодно и страшно. «Что это было? – не переставал думать он. – Зачем наместник вздумал накачать меня наркотиком? Чего он хотел этим добиться? Нет, Лин, хватит! Больше никаких наркотиков! Нужно работать, работать хорошо и побыстрее, а потом поскорее сматываться отсюда! Что-то всё это чересчур странно и может окончиться весьма плачевно! Так что, дорогой творец, давай поскорее уносить ноги! И, всё же, зачем он это сделал?» Внезапно дверь открылась, и на пороге появилось синеватое существо, имевшее вместо рук и ног не меньше дюжины щупалец. Это был представитель расы сутов и он, как, впрочем, и другие его собратья, работал врачом. Слава о таланте и мастерстве врачей сутов давно уже гремела по всей галактике. - Как Вы себя чувствуете сегодня, Ваша светлость? – спросил доктор булькающим голосом, и низко поклонившись. - О, прошу Вас, - смутился Лин, - не обращайтесь ко мне так! Я обычный человек. - Как Вам будет угодно, Ваша светлость, - ответил врач, - но Вы вовсе неправы и, если позволите, я сам буду решать, кого и как величать. Совершенно сбитый с толку Лин, удивлённо хлопал глазами, просто не понимая того, как же ему реагировать на подобное заявление; а врач сут, тем временем, принялся осматривать его сквозь свой медицинский аппарат. Произведя тщательное обследование больного, он бесцеремонно уселся в кресло и молча принялся заносить полученные данные в память своего личного робота-санитара. Спустя несколько минут он освободился и уставился на Доса всеми своими двенадцатью глазами. - Похоже, что вы впервые употребили сок аспарита, – заговорил доктор. - Да, впервые. - Были ли у Вас какие-нибудь галлюцинации? - Да, так, ерунда – сам не понимая почему, ответил Дос и, несмотря на внешнее спокойствие, весь насторожился. - Неужели Вы ничего не можете вспомнить из своих видений? – настаивал врач, а гдето внутри у Линана всё просто вопило: «Не говори! Не доверяйся ему! Он – враг!» Линан выдавил из себя улыбку и снисходительно произнёс: - Посмотрите на меня! Я – молодой, не знающий жизни человек (да, к тому же, ещё и больной) в первый раз в жизни попробовал наркотик. Неужели вы и впрямь думаете, что я мог что-то запомнить? Да у меня просто раскалывается голова и, вообще, состояние такое, как будто по мне стадо дилоков проскакало, а Вы мучаете расспросами. Дайте лучше мне какое-нибудь лекарство. - Я должен сделать анализ вашей крови, - вместо ответа произнес сут. - А это ещё зачем? - Таков порядок. - Я не хочу сдавать анализы, - повинуясь всё тому же, невесть откуда взявшемуся, внутреннему запрету, холодно ответил Лин. - Нет, - настаивал синеватый доктор, - вы не можете отказаться! - Это почему же? – послышался голос, только что вошедшего Рараки. – Если мне не изменяет память, Линан Дос здесь, на Коре, гость особый. Он - приглашённый самого наместника и, после недавно произошедшего инцидента, личным приказом Кади освобождён от любых действий, ему неприятных. Так что давайте сюда ваши сонные и восстановительные маски и отправляйтесь к другим больным. Глава 4. …Розовый, багряный и ещё немного коричневого. А вот здесь чуть-чуть лилового и глубокий чёрный, оттенённый синим и ярко-оранжевым. Он восходит, наполняет образ и тянется до самой центральной оси, где, круто выгибаясь, выворачивается сине-зелёным и, уже слегка потускнев, продолжает свой путь вниз, туда, где серый соприкасается с лазурным и тает, растворяясь в сумраке неизвестного. Он творил! Он творил, как никогда! Его воспалённый разум не мог вместить всех идей, мчавшихся к нему из эфира. Они манили его, обещая бесконечное блаженство творчества. Они ласкали его слух тихими трелями опадающих звезд. Они льстили ему и лгали ему, стараясь увести, отвлечь от задуманной им цели, но всё же вновь возвращались и любили…любили…любили… И он творил, обласканный ветрами немыслимых образов. И волны цвета обдавали его ссохшуюся кожу, наполняя её живительным соком недосказанных слов и неисполненных желаний. Он плыл и купался в этом буйстве мыслей, окутавших его со всех сторон и не дававших ему ни единой минуты отдохновения. Он творил! Он творил так, что не было грани между ним и его творением. И вот уже давно позабыт виброшлем. И вот уже несколько дней, как он не ест и не спит, бесконечно создавая ткань иллюзии хаоса. И уже неясно, что является источником этого буйства: он со своим талантом или это сама ткань иллюзии создаёт его, превращая скромного, никому неизвестного юношу – выпускника академии в настоящего мастера-творца. Он ткал ткань иллюзии неистово, самозабвенно! Так, как ещё никто и никогда не делал! Он утопал в своей работе, повинуясь одному лишь движению своей жаждущей души, словно бы ища среди всех этих хитросплетений цвета и формы самого себя, потерянного когда-то. Ещё раньше, когда он только получил этот контракт, сама мысль о том, что за считанные дни ему нужно будет переделать и оформить весь дворец наместника, да ещё и устроить шоу для его гостей, приводила Доса в ужас. Ему казалось, что это совершенно невыполнимая задача, по крайней мере, для него. А вот теперь он сотворил всё, что от него требовалось (и даже больше того!) буквально за считанные дни. И было это так легко, свободно, что он даже и усталости не успел почувствовать. Он просто парил во всём этом! Ему казалось, что на какой-то момент он снова стал маленьким мальчиком, который настолько увлечён игрой, что даже не замечает ни времени, ни усталости, ни голода. Но, наконец, час пробил, и работа была закончена, потому что всё в этом бренном мире имеет своё начало и свой конец. Но его не покидало некое чувство недосказанности, какая-то незавершённость сквозила в его, казалось бы, идеальной работе. Он внимательно взирал на творение рук своих и разума своего, беспрестанно пытаясь понять, чего же не достаёт его шедевру? Но то самое неуловимое, что так и не блеснуло искрой гения в его шедевре, непостижимым образом, ускользнуло от него, будто играло с ним в прятки. И он был опечален. Поразмыслив над происходящим ещё немного, он внезапно почувствовал весь тяжкий груз своей усталости и, справедливо рассудив, что на ясную голову думается лучше, отправился к себе и проспал двое суток кряду. Ему снились дикие ветра Аткилона, утопающие в бездонной пучине вечно бушующих вод первозданного океана. И та голубовато-сизая дымка, что лишь изредка появляется в точке соприкосновения моря с небом. Ему снились величавые птицы-горуды, чьи красные, как скалы Коры, крылья способны заслонить собой полнеба, набрасывая зловещую тень на бескрайние джунгли, сотрясаемые жуткими криками гигантских монстров. И нежное, почти нереальное создание неописуемой красоты, чьи изумрудные, чуть раскосые глаза так приятно гармонировали со снежными и слегка зеленоватыми волосами, доходившими ей почти до бёдер. И он знал её! Он чувствовал, что она очень важна для него! А, может, была важна? Или ещё будет? Он пока не мог этого определить точно, но одно он знал наверняка: он знал её! А потом джунгли расступились перед ним, и он оказался в причудливом дворце, увитом дикими лианами. Высокая строгая дама в белом головном уборе, напоминающем крылья какого-то животного, вела его под руку через длинную галерею залов и переходов туда, откуда лился неясный белесый свет. Вокруг него множество разнаряженных людей и существ со странными, почти гротескными чертами. Их взгляды обращены на него. Они рукоплещут ему, и сам он полон ощущения собственной значимости. Он – звезда этого бала! И вот он уже стоит посреди изумрудного зала перед высоким золотым троном, на котором восседает королева в пышном наряде из зелёных с синим перьев, полностью скрывающем очертания её фигуры. Золотая маска, украшенная париком из таких же перьев, скрывает её лицо, а руки спрятаны под золотыми перчатками. И снова всё исчезает, рассыпаясь на тысячи осколков, и растворяется в предрассветном тумане Краса. Тихая гладь зеленовато-голубого озера отражает вечно розовое небо, и стаи птиц кружат над ней, поднимая в воздух бесчисленные тучи перепуганных бабочек, бьющихся в его окно... Он озадачен и испуган… И ещё нож… Странный, древний, тяжёлый нож из потемневшего металла с рукояткой в виде спирали… Он держит этот окровавленный нож в руке, а рядом, на зеркальном полу, лежит распростёртое тело полуголого тучного мужчины с перерезанным горлом… Он проснулся. Голова его болела, а сердце готово было выскочить из груди. Не говоря никому ни слова, он вызвал флаер к своему окну и умчался прочь. Ему хотелось вырваться из этой гнетущей атмосферы дворца, которая за последнее время порядком поизмотала его. Он летел и наслаждался закатом. Тёмно-красные каменистые долины расстилались под ним, сверкая своими небольшими по размеру, но довольно частыми драгоценностямиозерцами. Вскоре дворец наместника скрылся за горизонтом, и он оказался на «дикой территории» - весьма обширном регионе на западе, где не велась добыча аспарита по причине слишком близкого залегания грунтовых вод. Это было заметно. Озерца стали появляться всё чаще и чаще, а где-то впереди они становились такими крупными и частыми, что казалось, будто на Коре, откуда ни возьмись, появилось море. Розовые, лиловые и оранжевые с красным облака отражались в голубой воде и, словно бы парили, неуклонно исчезая у покрытых искрящейся щёткой солёных кристаллов берегов. И во всём этом багряном безмолвии чувствовались какая-то могучая сила и вечный покой. Стемнело. Он опустился к подножию одной из одиноко возвышающихся посреди равнины скал и решил переждать короткую корскую ночь, которая обычно длилась не более часа. Осмотревшись вокруг, он уселся неподалеку от флаера и принялся размышлять о той роли, которую уготовила ему судьба в этой странной пьесе под названием «Жизнь». Он всё пытался найти ответы на давно мучавшие его вопросы, но, странное дело, сколько бы он ни копался в своей памяти, пытаясь понять, где их истоки, всё время выходило, что вопросы эти были с ним всегда. Он уже дошёл до воспоминаний из жизни в академии и собирался углубиться в детские воспоминания, как вдруг, с удивлением для себя обнаружил, что не помнит своего детства! «Нет! Этого не может быть!» - подумал он и стал напрягать свою память всё сильнее и сильнее, но, несмотря на все его усилия, ровным счётом ничего не выходило. Совсем! Ему почему-то никак не удавалось вспомнить своего детства. Он не помнил себя маленьким! Более того, он даже не мог вспомнить того, как он поступил в академию и первые годы учёбы! Самое раннее его воспоминание о себе было поступлением под личное руководство мастера Дрого, после окончания основного курса обучения. Но, ведь, это было всего три года назад! «Наверное, кто-то стёр мою память, - подумал Лин – Вот только кто и зачем? Дрого наверняка знал! Жаль, что он умер. А, между прочим, я до сих пор не знаю, как и от чего? Нужно будет непременно выяснить!» Так, погружённый в свои невесёлые мысли, он сидел, обхватив руками колени, и даже не заметил, что вот уже несколько минут, рядом с ним стоит какой-то странный человек в тёмно-красных лохмотьях, оставшихся от некогда богато украшенного плаща. - Ночи Коры полны блаженства! - обратился незнакомец к Лину низким певучим голосом. От неожиданности тот даже вскочил, но незнакомец жестом успокоил его. - Не волнуйся, творец, - ласково улыбаясь, сказал он. – Здесь тебе не причинят вреда. Ты хочешь получить ответы на свои вопросы? Я могу помочь тебе узнать правду. - Правда, – усмехнулся Дос, - это то, что в данный момент считается правдой. Незнакомец печально покачал головой: - Правда – это истина! Истина освобождает! Готов ли ты узреть истину? Готов ли ты стать свободным? - Я и без тебя свободен! – рассмеялся Дос – Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? Нет, я, пожалуй, отправлюсь обратно, а ты морочь голову кому-нибудь другому. Идёт? Вон, видишь, уже рассвет, и мне пора. С этими словами Линан вскочил в свой флаер и рванул с места, благодаря богов за то, что этот проходимец не успел (или не додумался) отобрать у него транспорт. *** После возвращения со своей незапланированной экскурсии, Лин быстренько привёл себя в порядок и отправился засвидетельствовать своё почтение наместнику Кади, который, будучи уже весьма наслышанным о грандиозности проделанной Досом работы, не мог больше дожидаться, когда тот пробудится и пригласит его взглянуть на результат, и явился сам, без приглашения. Линан застал его в галерее, с восторгом взирающего на разноцветных прыгающих монстров из светящегося газа, весело резвящихся под потолком, которыми Дос особенно гордился. - Великолепно! – воскликнул Кади, едва заметив творца. – Великолепно! Просто слов нет! Мне недаром хвалили тебя, но на деле ты оказался выше всяких похвал! Поздравляю! Скажу тебе откровенно, - продолжал он, взяв Лина под руку и увлекая в свой любимый музыкальный зал, - я и сам, как ты, наверное, уже успел заметить, человек немного творческий и с хорошим вкусом. Так вот, когда я задумал реконструкцию своего дворца, я всё так и эдак пытался представить: чего бы мне хотелось? И у меня были кое-какие идеи. И некоторые, признаться, довольно неплохие. Я даже боялся, что ты сделаешь всё не так, как я хочу, но ты, мой юный друг, превзошёл все мои самые смелые ожидания! Браво! Я очень доволен! Проси у меня что хочешь! Вот увидишь, как я бываю щедр с теми, кто меня порадовал! - Я бы хотел стандартный гонорар по контракту мастера, - спокойно произнёс Лин, поскольку я хоть и не мастер, но выполнил работу на соответствующем уровне, в кратчайший срок и, к тому же, будучи не совсем здоровым. - Совершенно справедливое требование, - согласился Кади. - Кроме того, - продолжал Дос, - мне нужны рекомендации. - Об этом я уже позаботился. Пока ты отдыхал, я всех успел известить о том, как я восхищён твоей работой. - Большое спасибо, Ваша светлость, но есть ещё кое-что. - И что же это? - Мы еще не обговорили с Вами, каким Вы хотели бы видеть предстоящее шоу и, кроме того, мне кажется, что в моей работе есть ещё некая незавершённость… Наместник пристально посмотрел ему в глаза и заговорщицки улыбнулся. - Ты позволишь мне дать тебе один маленький совет? – вкрадчивым голосом спросил он. - Был бы рад его услышать, Ваша светлость, - ответил Дос. Кади предложил ему табурет, а сам, присев рядом, возвел глаза к потолку и несколько долгих минут обдумывал свои слова. - Видишь ли, - начал он, - в своей работе ты отразил всю красоту и притягательность Коры, но Кора без аспарита – не Кора, верно? Линан кивнул. - Так вот, - продолжал наместник, - я бы хотел, чтобы твоё шоу состояло, главным образом, из паров аспарита, которые бы окутывали весь дворец и создавали у гостей ощущение движения во всём, словно этот дворец живой! Улавливаешь мою мысль? - Прекрасная идея, Ваша светлость, но это слишком дорого. Я думаю, что не вправе вводить Вас в такие затраты. - Идея замечательная и, заметь, она моя, следовательно, ты меня в затраты не вводишь. А о цене не беспокойся: на Коре много рудников и ещё очень много аспарита! Наместник расхохотался, и Линан тоже сделал вид, что ему очень весело, хотя у него перед глазами всё время стояло обезображенное лицо несчастного шахтёра. - Да, вот ещё что! – вдруг вспомнил наместник. – Сколько тебе нужно времени на подготовку шоу? - Ну, если аспарит подвезут сегодня, то, думаю, к завтрашнему ужину я буду готов. - Отлично! Я бы хотел попросить тебя об одном одолжении. - Я Вас слушаю, Ваша светлость. - Вчера, из надёжных источников, я получил сообщение, что к нам на праздник прибудет сама Верховная нута Ксор. Знаешь кто это? - Насколько мне известно, она является главой культа Нута – главной и официальной религии империи. - Совершенно верно, - подтвердил Кади, - но, кроме того, она ещё и занимает пост начальника тайной канцелярии императора, а в последние три года – исполняет обязанности первого министра Его Императорского Величества. Так то! - Это серьёзно, - прокомментировал Дос. - Уж куда серьёзнее! – воскликнул наместник. – Я понятия не имею, каким ветром её сюда несёт, но, уж будь уверен: это не спроста! Я хочу, чтобы она осталась очень довольной и в следующий раз возвращалась сюда с приятными воспоминаниями и, по возможности, не скоро! Кади рассмеялся. - Я постараюсь, Ваша светлость, - ответил Лин. - Не «постараюсь», а «сделаю»! – перебил его наместник. – И запомни, если ты успеешь выполнить всё до завтрашнего вечера (да ещё и так же хорошо, как и эту работу), если Ксор останется довольной, то перед тобой откроются все двери, вплоть до дверей императорского дворца. Тебя ждёт головокружительная карьера, а я лично подарю тебе свой самый лучший корабль. Можем даже его прямо сейчас выбрать. Пойдём в мой ангар! Там есть четыре новеньких красавца! Выберешь себе тот, что тебе больше всего по душе – и он твой! Только не подведи меня! Я на тебя очень рассчитываю! И Кади повёл, слегка ошарашенного Доса осматривать звездолёты, оснащённые по последнему слову галактической техники. Глава 5. Он лежал в своей постели, проклиная эту бесконечную смену восходов, полудней и закатов, оставляющую для нормальной ночи так мало времени. Часа полтора назад одно из светил Коры закатилось, и он, наверное, впервые за всё время пребывания на этой безумной планете, увидел звёзды. А они были несказанно хороши! Близость к центру галактики украшала ночной небосвод Коры россыпями драгоценностей, порою просто слепящих глаза. Жаль только, что для любования этим чудом было отпущено так немного времени. И он пил его с жадностью изнурённого путника среди бескрайних песков нибайской пустыни. Он наслаждался этим ярким великолепием, как один только творец способен наслаждаться подлинной красотой. Ему казалось, что звёзды пели ему, разговаривали с ним, и он тоже отвечал им, но тут наступил новый рассвет и стёр их с небосвода своим блистательным оперением. Он, как будто хвастливо выкрикивал: «Что там смотреть на эти далёкие звёздочки? Вот он - я! Во всей своей красе! Я - тут и я лучезарнее всех остальных! Полюбуйтесь на меня! Смотрите только на меня и ни на кого больше! Я – император мира!» Дос рассвирепел и отвернулся от окна. Та бессовестная наглость, с которой взошла эта звезда, просто возмутила его, и он отправился спать. Но не успел он улечься в постель, как вся его комната уже была полностью заполнена светом. Свет блуждал среди мебели, отражаясь от любого, встреченного им на пути предмета. Свет окружал его! Свет просто раздражал его! И он не выдержал! - ДА БУДЕТ ТЬМА! – воскликнул он и сотворил тьму. Мягкая, обволакивающая и чуть щекочущая тьма укутала его своим бархатным пологом, и он постепенно успокоился. Сон не шёл. Какие-то тревожные и, почему-то, обречённые мысли роились в его голове. И ещё мощь!…Странная, необъяснимая и неописуемая мощь вливалась в него и заполняла каждую клетку его организма. Он ощущал её всем телом, всем своим существом! Она текла и текла неведомо откуда, и с каждой минутой он становился всё сильнее и сильнее. Порой ему даже казалось, что он растёт и вот-вот стукнется головой о потолок. И всё окружающее его, как бы, прояснялось, становилось более реальным, простым и понятным, словно под его взглядом вещи сами начинали раскрывать ему свои тайны. И это было так ново для него, но, вместе с тем, так естественно и привычно, что он просто не знал, что и думать. Ему казалось, будто он не узнаёт мир, а вспоминает его. Вспоминает множество самых простых и обычных вещей. И огромное количество других, чрезвычайно сложных и совершенно невероятных вещей и событий тоже всплывали в его памяти. Вот только одной вещи он никак не мог понять: почему ему так легко вспомнить то, что так глобально и сложно, но, наряду с этим, ему никак не удаётся восстановить в памяти эпизоды своего детства. Он знал строение, название и местоположение тысяч и тысяч миров, но никак не мог вспомнить, как называется и как выглядит его родной мир, дом, в котором он сам родился и вырос, родные, близкие…Он даже не помнил ни лица, ни имени своей матери! И это обстоятельство чрезвычайно расстраивало его. Он чувствовал себя каким-то потерянным среди холодного, мрачного и бесконечного космоса. И ему вдруг стало так горько и одиноко, что он едва не расплакался, но потом, всё же, взял себя в руки и уснул, посильнее закутавшись в тёплую и мягкую ткань сотворённой им тьмы. *** Верховная нута Ксор прибыла в точно указанное время. Её биокристаллический корабль плавно вошёл в личный терминал наместника Кади и мягко опустился на магнитную подушку. Но из него, почему-то никто не выходил. Время шло, и встречающих постепенно начинало охватывать нетерпение, граничащее с серьёзной обеспокоенностью. Но Верховная нута, казалось, и не собиралась являть свой лик подданным. Кади заметно нервничал. - Чего она ждёт? – прошептал он, стоящему рядом Досу. – Может, я что-то упустил? Что я должен делать? Но ответа на свой вопрос он так и не получил, потому что Линан и сам не мог понять причины этой задержки. Напряжение нарастало. И вот когда воздух наполнился им настолько, что готов был вот-вот зазвенеть или взорваться, шлюзовая мембрана корабля начала медленно растягиваться, освобождая проход. Первыми из корабля появились рослые краснокожие дики из личной охраны Верховной нуты, за ними выскочили несколько её любимых уродцев и, прямо таки, набросились на встречающих, срывая с них украшения и разрывая в клочья их одежду. Следом за уродцами появилась бригада роботов, подготовивших площадку для выхода Её святейшества. И, наконец, к величайшей радости наместника, взору собравшихся предстала сама Верховная нута Ксор. Это была очень высокая и довольно пожилая (если не сказать, «старая») женщина со ссохшимся серовато-жёлтым лицом, покрытым бесчисленными пигментными пятнами. Бесформенная фигура её заметно расширялась книзу, а маленькие и безжалостные глазки только подчёркивали огромные чёрные круги, оттеняющие массивное, мешкообразное нижнее веко. Презрительная усмешка искривила безгубый рот, что делало его похожим на рваную прорезь, сделанную наспех и, по неосторожности, чем-то острым. Согласно традиции Верховная нута была облачена в лиловый саван, а на её лысоватой голове красовался белый убор, напоминающий крылья какого-то животного. В руке она держала многохвостную плеть, а к стальному браслету, подтверждающему её статус, было прикреплено кольцо, от которого назад тянулся длинный поводок, разделённый в конце на три отдельных, конец каждого из которых крепился к ошейнику одной из полуголых рабынь, скованных общей цепью и уныло следующих где-то позади нуты. - Счастлив, засвидетельствовать Вам своё почтение! – воскликнул Кади, рухнув на пол у ног Верховной нуты, но та, не обращая на такое изъявление преданности ни малейшего внимания, проследовала мимо него по направлению к тронной зале. Водрузив своё тучное тело на трон, она снизошла до того, что обратила на окружающих немного своего драгоценного внимания. - Именем императора Тирса и властью данной мне сенатом и народом империи, громогласно возвестила она, - я провозглашаю Кору собственностью и главным достоянием Его Императорского Величества отныне и во веки веков! А все сделки по купле и продаже аспарита – беспошлинными и контролируемыми только личным представителем императора, коим я назначаю нынешнего наместника Коры – Кади Сидорна Дио. Подойдите ко мне, наместник! Не помнящий себя от внезапно свалившегося на его голову счастья, Кади побрёл к трону, слегка покачиваясь на подкашивающихся ногах и, подойдя к его подножию, упал на колени, обливаясь слезами и всё пытаясь поцеловать край савана нуты. - Встаньте, наместник! – ледяным тоном приказала она. – Мы уже успели убедиться в вашей преданности. А теперь я хочу объявить о начале праздника. Кади бросил весьма выразительный взгляд на Доса, и тот, словно бы пробудившись от долгого сна, начал творить ткань иллюзии. Грянула музыка, в которой грохочущие низкие звуки прорезались резкими острыми нотами. Весь зал погрузился во тьму, и в дальнем его конце вырос вулкан, который сотрясался и пыхтел, мучимый тяжёлыми родовыми муками. Толчок…ещё один… И вот пробка, затыкавшая его жерло, выстрелила вверх, и из его мрачных недр изверглась расплавленная лава. Зрители ахнули, а кое-кто даже завизжал. Но это был ещё не конец! Вслед за огненным фейерверком из вулкана, прямо на зрителей, устремилась река раскалённой лавы. Медленно перекатываясь, она текла прямо к подножию трона и в тот самый момент, когда её раскалённые языки уже начали лизать ступеньки, ведущие к нему, вулкан превратился в фонтан чистой воды, и уже её потоки устремились к ногам нуты, стирая лавовую реку. Но не успели зрители вздохнуть с облегчением, как внезапно куда-то исчезли стены, вместе с потолком, и собравшиеся к своему величайшему ужасу обнаружили, что на них сплошной стеной надвигается высочайшая волна, играя старинными лодочками, словно щепками. Волна достигла гостей, нависла над ними и со всей своей силой обрушилась на них невесомыми светящимися огоньками, придавшими одеянию гостей особый блеск. А потом в зал ворвались хрустальные монстры и принялись ловить и пожирать друг друга, демонстрируя восхищённой толпе всё содержимое своих прозрачных желудков. И когда последнее чудовище доело своего собрата, оно взорвалось, извергая сотню жёлтомалиновых птичек, которые, весело стрекоча и роняя перья, поднялись в воздух и вылетели в окна вновь восстановленной залы. Затем по мозаичному полу пробежала сеть трещин, и он раскололся, выпуская на свободу гигантский росток невероятного растения. Едва поднявшись над полом, он сформировал бутон, который тут же раскрылся, превратившись в причудливый цветок ярко-красного цвета, а следом за ним распустились ещё около пары сотен цветов, проросших по всему залу. Вокруг цветов из пола появились небольшие грибы и, по велению творца, всё внезапно преобразилось: цветы превратились в богато накрытые столы, посреди каждого из которых находилась ваза с дымящимся аспаритом, а грибы стали изящными креслами для гостей. По залу поплыли странные аткилонские рыбы и гигантские моллюски, а пол внезапно стал прозрачным, открывая великолепную панораму покрытых пылевыми облаками лун Стигии. По окончании пира, последовал бал, для которого Линан специально приготовил своих светящихся газовых монстров и ещё танец ярких пиронских кораллов, издающих звуки приятной музыки. Её святейшество, по всей видимости, была весьма довольна, а Кади, видя её одобрительно-снисходительную улыбку, - просто сиял от счастья! Вскоре пары аспарита, уже успевшие клубами плотного дыма окутать помещение, сделали своё дело, и гости достигли той стадии, что перестали осознавать разницу между иллюзией и реальностью. Подали флаеры, которые должны были домчать всех желающих на открытие новых рудников – собственно и являвшейся основной причиной сегодняшних торжеств. Линана на эту церемонию не пригласили, чему он был несказанно рад, так как ужасно устал и, надышавшись парами аспарита, начинал чувствовать приближение галлюцинаций. Спал он плохо и беспокойно. Вся тяжесть долго накапливаемой усталости мигом обрушилась на него, но не успел он погрузиться в нежные объятья ласкового небытия, как со всех сторон его начали обступать различные образы. Одни из них он легко узнавал, потому, как они являлись плодом его творчества, другие – лишь смутно напоминали чтото далёкое и уже почти неуловимое, но всё же до сих пор тоскливо теребящее сердце, третьи же – были и вовсе незнакомы и загадочны, пугая его своими, более чем реалистичными картинами значительных и страшных событий. Так, попеременно воюя то с бесконечно преследующими его кошмарами, то со сном, больше похожим на видения, навеянные парами аспарита, он и провел ночь (а точнее, время, отведённое под сон и отдых и называемое здесь, на Коре «ночью»). Проснулся он от громкого возгласа Рараки Тина: - Подъём! Хватит прохлаждаться и тунеядствовать, пора приступать к делам! - Какие ещё могут быть у меня дела? – пробормотал Дос, не на шутку раздосадованный тем, что его так грубо разбудили, да ещё после так отвратительно проведённой ночи. - Как какие? – весело воскликнул Тин. – А гонорар? Ты что, приятель, аспарита вчера перебрал? Как же можно забыть о деньгах?! Иль ты и впрямь занемог? - Ничего я не перебрал, - проворчал Линан – просто я так сильно устал и так ужасно спал, что готов наброситься на любого, кто посмеет меня разбудить. Послушай, уходи-ка ты, пока я не сказал тебе чего-нибудь обидного, а? - Нет, брат, не выйдет! – присаживаясь на край его постели, сказал драк. – Я тут по важному делу. Я, можно даже сказать, сейчас самое, что ни на есть, официальное лицо, вот! А официальных лиц нельзя выгнать просто так, даже таким баловням судьбы, как ты. Понятно? - Что ты там несёшь? – недовольно произнёс Лин, потирая глаза. - Я несу тебе персональное приглашение от наместника Кади, сопровождать его сегодня на деловой обед к Ее святейшеству. Уяснил ситуацию? Так что давай, приводи себя в порядок, да поживее, чтобы твоя красота просто ослепила Верховную нуту. Говорят, она очень любит молоденьких мальчиков, а ты у нас такой красавчик! – и Рарака расхохотался своим противным дракским смехом, совершенно не обращая внимания на презрительный взгляд Лина. - А зачем я им там понадобился? – спросил Дос, когда ему надоело терпеть смех Рараки. - Откуда же мне это знать? – ответил драк – Вот пойди к Кади и спроси, а он тебе, наверняка, всё скажет. - Ладно, - нехотя поднимаясь, произнёс Лин. – Когда я должен там быть? - Через полтора часа. - В таком случае, я бы мог ещё часок поспать. Кто тебя просил будить меня так рано? - Наместник, - коротко ответил Тин – Он сказал, что я должен поторопиться, чтобы твоя голова успела хорошенько проясниться перед разговором с нутой. Кроме того, - драк слегка смутился, – друг, я тоже хотел с тобой поговорить. - О чём же? – спросил, умываясь, Дос. - Я хотел сказать тебе, что ты – гений! Ты не подумай, что я какой-то там дикий драк и понятия не имею о творцах, это вовсе не так! Пока я был в корпусе, нас очень усиленно «окультуривали»: постоянно приглашали к нам различных творцов, да и нас пару раз «вывозили в свет». Я много, что повидал, даже трижды видел работу мастеров-творцов, но всё это – пыль, по сравнению с твоим мастерством! Тебе просто нет равных, и я очень горжусь тем, что ты – мой друг! Я хочу, чтобы ты знал: чтобы ни случилось с тобой, ты всегда и во всём можешь положиться на меня, даже если это будет стоить мне карьеры, денег или жизни – я в твоём полном распоряжении! Вчера, глядя на твоё шоу, я вдруг понял, что служить нужно не за что-то и не кому-то, а ради чего-то, и я принял решение посвятить свою жизнь служению той красоте, которую ты несёшь в мир (если, конечно, ты захочешь принять моё служение). Дос подошел к Тину и положил ему руку на плечо. - Ты не перестаёшь меня удивлять, Рарака, - улыбаясь, проговорил он, - каждый день ты открываешь мне всё новые и новые стороны своей, как оказывается, весьма разносторонней натуры. Я очень благодарен тебе за такие прекрасные слова и особенно мне приятно то, что ты смог заметить мельчайшие тонкости моего творчества и это, поверь, для меня – самая лучшая награда. Спасибо тебе. Но на этом давай и ограничимся. Не нужно мне никаких жертв с твоей стороны. - Жаль, - опечалился драк, - я думал, что смогу быть тебе хоть в чём-то полезен. Но, раз ты решил иначе – пусть будет по-твоему! В таком случае, на, возьми! – и он протянул Линану дракский плазменный меч с чёрным квадритовым эфесом. – Я подумал, что тебе не помешало бы оружие, на тот случай, если меня не окажется рядом. Используй его так же смело, как бы это делал я сам. Кроме того, в эфес меча вмонтирован передатчик, а рядом написан мой личный код, так что ты в любой момент сможешь связаться со мной или ещё с кем-нибудь. Возьми, это тебе пригодиться! - Спасибо, а что это ты вдруг так расщедрился? - А то, что у меня есть основания полагать, что у нас больше не будет времени поговорить. Я слышал разговор наместника с начальником терминала о том, что тот корабль, который он недавно тебе подарил, нужно срочно подготовить к вылету и заправить под завязку. - Очень интересно, - прокомментировал Лин, - а почему я об этом узнаю последним? - Не знаю. Этот вопрос не ко мне. Обещай мне только одно, если тебе понадобиться помощь или ты попадёшь в какую-нибудь переделку, то ты сразу же свяжешься со мной! Обещаешь? - Обещаю! - Отлично! А теперь пойдём к наместнику. Он там, наверное, уже с ума сходит. Глава 6. Линан Дос нашёл наместника Коры – Кади Сидорна Дио в состоянии крайнего нервного пере возбуждения. Он быстрыми шагами мерил комнату взад и вперед, бормоча себе под нос, что-то бессвязное и отчаянно жестикулируя (чего Дос раньше никогда не замечал в его поведении). Его красные и воспалённые после бессонной ночи глаза блестели лихорадочным огнём, а пересохшие губы потрескались и кровоточили. - Доброе утро, Ваша светлость! – поклонился Лин. – Как вы себя чувствуете? - Как хорошо, что ты, наконец, пришёл! – воскликнул Кади, увидев творца, и поспешил ему навстречу. – У меня есть к тебе очень важный разговор. Присаживайся! – он указал Досу на уютное кресло. – Прежде всего, хочу поблагодарить тебя за великолепное шоу. Все гости просто в восторге и Верховная нута тоже! Оно произвело на Её святейшество такое неизгладимое впечатление, что она изъявила желание забрать тебя с собой! «Вот Рарака будет смеяться! – подумал Дос. – Уж не собирается ли она и вправду взять меня в свои фавориты? Великие боги! Я не согласен! Я не хочу!» - Мне очень лестно предложение Её святейшества, но, к своему глубочайшему сожалению, я вынужден его отклонить. Признаться, мне очень жаль! – вежливо ответил Дос. - Пожелания Верховной нуты – это не просьбы, а приказы, молодой человек, назидательно произнёс Кади, - они не обсуждаются. Ты поедешь с нею, и не пытайся сопротивляться, если тебе ещё дороги твоя голова и свобода. - Ну, что касается головы, то – не знаю, хотя, сказать по правде, перспектива многообещающая, а вот, что до свободы, - то я вчера видел уже трёх «свободных» девушек из её свиты, - усмехнулся Дос, но Кади шутку не оценил – напротив, он вдруг весь как-то побледнел, задрожал, а потом бросился к Линану и закрыл ему рот своей ладонью. - Тише! – прошептал он ему на ухо, озираясь и тяжело дыша. – Больше никогда не смей так говорить! Даже думать не смей! Я, между прочим, должен был прямо сейчас пойти и донести лакеям Её святейшества на тебя, но ты мне нравишься и, к тому же, очень мне угодил, поэтому я не стану этого делать, хоть и рискую ради тебя всей своей карьерой! Но запомни: второго раза не будет! Я тебя предупредил, а дальше – дело твоё: хочешь болтать сдуру, где попало и что попало – пожалуйста! Но я тебе помогать больше не буду! Ясно? - Ясно, Ваша светлость, впредь я постараюсь держать язык за зубами, простите меня. - Вот так будет лучше, - облегчённо вздохнул наместник, - а теперь пойдём. Её святейшество ожидает нас к обеду. Опаздывать нам никак нельзя. Деловой обед в честь прибытия Верховной нуты давался в чёрном зале – единственном помещении дворца, которое Кади не позволил переделывать. Её святейшество восседала в мягком кресле, обтянутом кожей чёрного карликового дилока. Напротив неё был накрыт обеденный стол. - Счастлив, видеть Вас снова, Ваше святейшество! – с глубоким поклоном, произнёс наместник. Верховная нута окинула его и Доса долгим, оценивающим взглядом, лёгким кивком ответила на приветствие и жестом предложила гостям присесть. - Так это и есть ваше чудо, Кади Сидорн? – ледяным голосом спросила она, указывая на Линана. Наместник молча кивнул в ответ. - Подойди ко мне, юноша, - продолжала она, уже обращаясь к Досу, - мне бы хотелось получше рассмотреть тебя. Рассказывают, что ты просто чудеса творишь. Это правда, что ты сумел перестроить весь дворец и устроить вчерашнее шоу один, без какой-либо помощи, не пользуясь виброшлемом, будучи больным, и всего за считанные дни? - Истинная правда, Ваше святейшество, – ответил Дос и низко поклонился. - Твой талант весьма впечатляет! – слегка улыбнулась нута. – Кто твой наставник? - Им был мастер Дрого, Ваше святейшество, но он, к сожалению погиб. - Да, да, я слышала об этой трагедии, - весьма участливо сказала нута. И Лину, вдруг, показалось, что лёд её сердца начинает таять: она всё больше и больше становилась похожей на обычную женщину преклонных лет. Он никак не мог понять, что же могло вызвать в ней такую разительную перемену? «Может она, на самом деле вовсе не так плоха, как мне показалось сначала, - размышлял Линан, - или это я ей так понравился, что её каменное сердце начало таять? А может, она просто пытается мне понравиться? Но зачем ей это? Ничего не понимаю!» А, между тем, Ксор продолжала: - Ты очень талантлив. Я даже думаю, что тот уровень работы, который ты вчера продемонстрировал нам, заслуживает звание «мастера», если не «Великого мастера», но ты ещё совсем молод, и для того, чтобы точно определить твой возможный потенциал, необходимо провести сканирование твоего мозга. Вот этим-то мы сейчас и займёмся. Пригласите сюда моего личного сканера! – крикнула она своим лакеям. Линан был в ужасе. Всё его существо вопило: «Нет! Только не это! Не давай им себя сканировать! Ни за что! Беги! Беги отсюда, пока не поздно! Спасайся!», но он не мог позволить себе такой роскоши, как сопротивление или побег. Он стоял, похолодев от страха, и из последних сил пытался выглядеть естественным и непринужденным. В зал вошёл личный сканер нуты. Это был очень высокий и невероятно худой гуманоид, то есть представитель расы, родственной человеческой. Одет он был в бесформенную одежду из тончайшей ядовито-жёлтой ткани, скреплённую на его груди тремя металлическими застёжками. Его роговой череп скрывало покрывало из такой же, как и его одежда ткани, подхваченное металлическим ободком, опоясывающем всю его голову. Впереди, прямо посередине его широкого лба качалась крупная подвеска каплевидной формы, в оправе которой красовался довольно большой бриллиант, сияющий так ярко, что от него просто невозможно было оторвать глаз. Сканер подошёл к Лину и взял его за руки, и в это мгновение мир творца взорвался! Что-то цепкое, холодное вонзилось в самое его сердце. Оно крутило и ломало, рвало, било и выворачивало наизнанку. Оно просто пожирало Доса изнутри, бесконечно скрежеща, как старый и давно проржавевший металл. И, казалось, во всём свете не было такой силы, которая бы смогла противостоять этому чудовищному натиску, но он стоял! Стоял, покуда хватало сил, а когда силы, наконец, начали покидать его – он сотворил себе в помощь новую силу из ткани иллюзии, но и она простояла недолго. Сканер планомерно внедрялся в сознание Линана. «Пропади они пропадом, эти творцы! – думал он. – Вечно с ними морока! И как они только умудряются жить с такой мешаниной в голове? Вместо мыслей у них линии, вместо воспоминаний – цвета, мелодии, запахи и всякая дребедень! Вот как я должен это понимать, скажите на милость? Да и паренёк-то крепкий попался! Такого голыми руками не возьмешь! Ну-ка попробуем жёсткий вариант!» Ослепительный бриллиантовый свет сверкнул в глаза Линану, проникая в самые потаённые уголки его души. Он жёг, слепил, испепелял всё на своём пути! Он готов был уничтожить этого жалкого творца (или, точнее, то, что от него осталось) и не было больше сил выносить эту боль! И тогда творец воззвал к силам самого Великого Первозданного Хаоса, и они не оставили его! - ДА БУДЕТ ТЬМА! – мысленно воскликнул он, и явилась тьма! Мрачная неприступная бесконечная стена окружила его сознание, а свинцовый полог скрыл его мысли от постороннего взора. Сотворённая им тьма надёжно укрыла своего прародителя и, остановив атаку вероломного сканера, обратила всю мощь его удара против него самого. Поражённый мощнейшим и совершенно неожиданным ударом, сканер вскрикнул и упал, корчась в нестерпимых муках, а Линан, окружённый нежными, убаюкивающими объятьями, порожденной им тьмы, плавно опустился на пол и заснул, с приятной улыбкой на губах, крепким и безмятежным сном. Такого финала никто не мог ожидать! Кади и Верховная нута растерянно переглянулись и снова недоумённо уставились на пол, где бок-о-бок лежали распростёртые тела ещё дышащего личного сканера нуты и безмятежно спящего глубоким детским сном Линан Доса. Сканер застонал. Ксор мгновенно вскочила с места и, подбежав ближе, схватила его за плечи и принялась трясти, постоянно повторяя: - Что ты видел? Это он? Отвечай же! Почему ты упал? Что случилось? - Он сумел заблокировать моё проникновение, - тяжело дыша, прохрипел сканер. - Скажи мне, что там случилось? Почему ты упал? – кричала, полностью потерявшая контроль над собой Ксор. - Он ударил меня с такой невероятной силой, что повредил мне мозг. Я умираю, Ваше святейшество. Простите, что не смог выполнить Ваше поручение. - Скажи мне только одно: это был ОН? – срывающимся голосом закричала нута. - Не знаю. Я так и не смог увидеть его мысли, но разве обычный юнец смог бы сотворить со мной такое? Это была просто сокрушительная мощь! А кто ещё может управлять ею, кроме Повелителя? Я не видел его мыслей, но уверен, что – это ОН! И мне приятно умереть от ЕГО священного удара! – с этими словами сканер, как-то весь выгнулся вверх, несколько раз глубоко вздохнул и умер, со странным и немного жутковатым выражением своего, и без того более чем странного лица. - Что скажете, наместник? – обратилась к нему, только что вернувшаяся на свое место и весьма озадаченная Верховная нута. - Я же уже докладывал Вашему святейшеству, что абсолютно уверен в том, что это именно тот, кого Вы ищите. Я проводил тщательное расследование всех таинственных обстоятельств исчезновения Повелителя и могу с полной уверенностью и на основании имеющихся у меня, а так же виденных и слышанных мною свидетельств, сказать: его память была сохранена, а, следовательно, вполне могло быть сохранено и тело. После долгих и мучительных поисков, я, наконец-таки, нашёл юношу, который подходил по всем критериям, хотя до последнего момента я ещё сомневался, но стоило мне только его увидеть, как все мои сомнения отпали сами собой! Вы только взгляните на него! Неужели Вы не узнаете это лицо?! - Да, Вы совершенно правы: он, действительно очень похож, но мне вовсе недостаточно одного внешнего сходства. Я должна быть совершенно уверена, что это не случайное совпадение, а подлинное свидетельство истины. - А зирот, которого я к нему подослал? – не унимался наместник – он же ЕГО сразу узнал, а он не мог ошибиться, потому, что прослужил ЕГО личным слугой сорок четыре года. Он очень хорошо знал своего господина! И кто ещё может с такой легкостью «выпить жизнь» у самого зирота, равно как и у Вашего личного сканера? А покушение на транспортном корабле, которое организовали ванаки? Они свою цель случайным жребием не выбирают, а, значит, они тоже догадываются о ком именно идёт речь! И слыханно ли было когда-нибудь, чтобы от ванакского киллера кто-то смог ускользнуть? А ЕГО искусство? Разве ОН не раскрыл им себя? Я специально усложнял условия ЕГО работы, вплоть до полной невозможности, то и дело создавая ЕМУ всевозможные сложные ситуации и подстраивая всяческие несчастные случаи, но ведь Вы же сами видели результат! Никто другой, ни один из ныне живущих Великих мастеров не смог бы пройти все те испытания, что я ЕМУ устроил, и после этого ТАК выполнить работу, да ещё и за такой срок! Таким грандиозным талантом обладал только один ОН! А то, как спокойно он ориентируется во дворце? И, обратите внимание: он, ведь, не просто так его переделал, нет! Он его восстановил в первозданном виде! Он вернул дворцу тот самый облик, какой был у него в дни его славы! - Я разделяю Ваши предчувствия, но всё же этого крайне недостаточно! - Ваше святейшество, неужели Вы думаете, что такое ничтожество как я посмело бы волновать вас по пустякам и приглашать ехать в такую даль, где даже нет приличного телепорта, если бы не было совершенно уверенным в том, что нашло Повелителя? - Всё это так, - задумчиво произнесла нута, - я, признаться, и сама так думаю, но одних только предположений мало! Мне нужны доказательства! Я очень рассчитывала на своего сканера – он меня ещё никогда не подводил и считался одним из сильнейших мастеров в гильдии, но раз уж так получилось, то придётся мне прибегнуть к объединённым усилиям всех мастеров-сканеров, каких мне только удастся отыскать. Вот к ним-то мы, пожалуй, и отправимся. И начнём мы, разумеется, с Сарка. Прикажите перенести ЕГО на мой корабль и не забудьте отправить следом за нами тот, что Вы обещали ЕМУ в подарок. Обещания нужно выполнять! В целом, я очень довольна Вашей преданностью, Кади Сидорн, постарайтесь быть мне полезны и впредь. - Рад стараться, Ваше святейшество! Прикажете ещё что-то? - Нет, благодарю, только держите со мной связь, возможно, Вы мне ещё пригодитесь. - Буду очень рад услужить Вам, Ваше святейшество! Счастливого пути! Глава 7. Тусклый зеленовато-жёлтый свет плавно наполнял всё вокруг. Его источали стены, пол и потолок этой странной, и слегка продолговатой комнаты. Собственно говоря, понятия «стены, пол и потолок» были, в данном случае, весьма условными, так как само помещение имело обтекаемую форму овала, отчего Линану казалось, что он находится внутри какого-то гигантского яйца, и больше всего на свете ему хотелось вылупиться из него! Вот только он никак не мог понять, как это сделать? Он находился в наглухо запертой каюте личного корабля Верховной нуты. Обстановка её была самая, что ни на есть простая (если не сказать, «минимальная»). В центре этого своеобразного «яйца» располагалось всего два трансформера: один попеременно выполнял функцию кровати, спирально закрученного дивана, для приёма гостей или обеденного стола с креслами; другой – являлся одновременно умывальником, ванной, душевой, туалетом или спортивным тренажёром, кроме того, в него был вмонтирован самый обычный развлекательный центр и устройство связи. Линан Дос растянулся на кровати, тупо обозревая свою тюрьму. Последним из того, что он помнил, была страшная боль, содрогающая всё тело, потом какой-то неясный, но почему-то очень знакомый и пронзительный вопль, за которым последовало освобождение! А после он летел и летел куда-то далеко в бездну, рассекая пространство, и только один единственный звук сопровождал его в этом падении: голос Верховной нуты Ксор, которая кричала: «Это ОН? Скажи мне только одно: это ОН?», а потом всё внезапно стихло, и вот он здесь. Положение у него было, прямо сказать, незавидное, но ещё хуже было то, что он и понятия не имел о том, зачем его заперли и куда везут? Успокаивало одно: он, по крайней мере, знал, а, точнее, догадывался, у кого в плену он находился, но это мало утешало, так как цели Верховной нуты были для него совершенно непостижимы. «Куда же она меня везёт? – размышлял он – А главное, зачем? Последняя её идея со сканером мне вовсе не понравилась!» Но Её святейшество сама разрешила его сомнения. Внезапно свет в каюте стал гаснуть, и в дальнем конце её в воздухе возникло какое-то светящееся движение. Оно росло, становясь ярче и отчетливее, пока не сформировало образ самой Ксор. - Рада видеть тебя в добром здравие, мастер Дос! - заговорила она, с явно фальшивым добродушием. Линан бросил на неё безразличный взгляд и нехотя сел на кровати. - С большим удовольствием разделил бы Вашу радость, Ваше святейшество, но, к сожалению, моя радость тесно связана с возможностью свободно передвигаться. - Понимаю, - терпеливо произнесла нута, - но это временная и, поверь, совершенно необходимая мера. Скоро мы подлетим к телепорталу, и я самолично повелела запереть всех в каютах, ради их же безопасности. Отдыхай. Ты потратил слишком много сил в последнее время, а они тебе скоро понадобятся. - Могу я узнать зачем? - Мы летим на Сарк – главную базу гильдии сканеров, чтобы проверить твои способности. - А разве проверки на Коре оказалось недостаточно? - Нет, она была довольно плодотворной, но там произошёл один неприятный инцидент, и теперь требуется дополнительная проверка. - Какой инцидент? - Мой сканер оказался недостаточно компетентен, и вместо того, чтобы определить твой потенциал, он нанёс тебе травму, о чём я весьма сожалею. Поэтому я решила не прибегать больше к услугам дилетантов, а обратиться напрямую к главе гильдии и его помощникам. «Дело принимает неприятный оборот!» - мысленно прокомментировал Лин, а вслух сказал, пытаясь выглядеть простоватым и учтивым: - Ваше святейшество, я, конечно, безмерно благодарен Вам за ту заботу, которую Вы проявляете к моей скромной персоне, но, право же, не стоит беспокоиться! Я никогда не прощу себе, что отрываю Вас от важнейших государственных дел! Да и так ли он важен – мой потенциал? - Чрезвычайно важен! – перебила его Ксор. – Очень скоро день рождения императора, и мне бы хотелось порадовать его приятным и необычным подарком, а твой талант, по моему мнению, мог бы как раз стать именно таким подарком, но, прежде чем предпринимать какие-либо шаги, я должна быть совершенно уверена в том, что ты справишься. Вот почему мы летим на Сарк. А теперь отдыхай и набирайся сил. Счастливых сновидений! Нута прервала связь, оставив творца в прескверном расположении духа, но не успел он предаться своим злым и мстительным мыслям, как вся его каюта быстро наполнилась снотворным газом и, прежде чем он осознал, что происходит, газ плотным облаком окутал всё вокруг. Он вновь упал на кровать и заснул тяжёлым сном без сновидений, больше похожим на кратковременную смерть. *** Ксор ещё несколько минут постояла возле экрана, задумчиво глядя на уснувшего творца, окружённого клубами снотворного газа, и отключила связь, предоставив дальнейшее наблюдение за ним своим сенсорам. Нервно перебирая свою плётку узловатыми пальцами, она бродила по каюте и размышляла над сложившейся ситуацией. - А Вам не кажется, что было бы куда безопаснее его убить? – спросил у неё рослый и вечно угрюмый дик – личный телохранитель Её святейшества и, по совместительству, начальник её службы безопасности, который всё это время сидел поодаль, готовый в любую минуту исполнить приказание своей госпожи. Ксор повернулась и посмотрела на него долгим взглядом, оценивая разумность его предложения. - Нет, - ответила она, после некоторой паузы, - он мне нужен и, пока что непременно живой. - Это очень опасно… - попытался возразить дик, но нута перебила его: - Я знаю, но иначе ничего не получится! И вообще, ты, в последнее время, очень много стал разговаривать. Занимайся своими делами и не суйся в мои! - Слушаюсь, Ваше святейшество! – выпалил дик, резко подскочив и замерев в почтительном поклоне. – Что прикажете? - Мне доложили, что канцлер желает говорить со мной, не так ли? – слегка смягчив тон, произнесла нута, не переставая теребить плетку. - Совершенно верно, Ваше святейшество. Прикажете связать вас с канцлером? - Да, пожалуй, свяжи, а сам отправляйся проверить охрану творца. Ты совершенно прав: он чрезвычайно опасен. - Слушаюсь, Ваше святейшество! – отсалютовал дик, и принялся отдавать команды автоматическому оператору связи. Спустя несколько минут, он наладил связь и громко провозгласил: - Верховный канцлер Лиги свободных миров – Виро Танат Содил! – после чего, он вышел из каюты Её святейшества. Ксор ждала. Ей ужасно хотелось узнать, что могло заставить канцлера так дерзко настаивать на аудиенции, пусть даже виртуальной, но ещё больше ей хотелось выдержать паузу, заставив канцлера заговорить первым, и это ей удалось. - Да снизойдёт на Вас милость Нута! – приветствовал её канцлер, и только тут она оглянулась, стараясь придать своему лицу как можно более безучастный вид. - А, это ты, Виро! – вяло отозвалась она и жестом предложила ему сесть. – Мне доложили, что вы настаивали на срочном разговоре со мной. Что же такого срочного может произойти в лиге? – и она с сонным видом уселась на диван. - Ваше святейшество! – начал свою речь канцлер. – На Крассе происходят странные и весьма тревожные события. Два дня назад император впал в безумие. Сначала он долго крушил всё, что попадалось ему под руку, а после собственноручно растерзал свою новую наложницу – дочь имперского советника. Говорят, что он приказал созвать всех подданных, включая и её несчастного отца, и пытал её не менее часа у них на глазах, приказав охране убить любого, кто не захочет на это смотреть, а после вспорол ей живот и вытащил наружу все её внутренности. Члены лиги в ужасе! Они негодуют! Некоторые даже осмеливаются говорить, что император совершенно безумен и тот факт, что это не первый его припадок – только усугубляет ситуацию. Кроме того, после совершённого злодеяния, он уснул и проснулся, как мне сообщили, всего несколько минут назад. Ваше святейшество, мне очень тяжело это говорить, но, судя по всему, император болен и тяжело болен! В такой ситуации империя слаба, как никогда! Члены лиги говорят, что необходимы срочные меры, иначе они грозятся выйти из лиги, разорвать договор с империей и образовать свой собственный союз. Это катастрофа! - Вот и разрешайте её! – отрезала нута. – Насколько я понимаю, именно Вы – канцлер лиги свободных миров, так почему я должна выполнять за вас ваши обязанности? - Ваше святейшество! Я не в силах удержать лигу от распада, если Вы срочно не вмешаетесь! - Значит, Вам нужно будет ОЧЕНЬ постараться! И потом, что, собственно, произошло? Ну, подумаешь, Его Величество перебрал немного аспарита и решил взглянуть, что у его наложницы внутри, и что с того? Разве Вы никогда не убивали Ваших рабов? - Да, но я не делал это в присутствии их родителей, которые являются моими советниками. - Это оттого, канцлер, что родители ваших рабов не работают на Вас, как свободные люди, но ведь тем вы и отличаетесь от императора, верно? И если такая мелочь способна развалить возглавляемую Вами лигу, то мне стоит задуматься о смене кандидатуры канцлера. И, уж будьте уверенны, я быстро найду смелого, властного и не менее лояльного кандидата на ваше место. Так что, если Вы не хотите расставаться со своим постом, постарайтесь обуздать совет лиги и больше не беспокойте меня по всяким пустякам! Ксор отключила связь. «Так, значит, времени остаётся совсем немного! – думала она, нервно теребя свою плётку и не переставая проверять сенсоры слежения за творцом. - Сколько же его у меня в запасе? Пять, десять дней, а может и того меньше? Успею ли я? Должна успеть! Просто обязана успеть! Слишком многое сейчас от этого зависит. Я не могу проиграть сейчас, когда я так близка к своей цели, как никогда ранее! Подобный шанс выпадает всего один раз! Единственный вопрос, который мне так и не удалось решить – это творец. Кто он? Тот ли он, кого я так долго искала? Что-то мне подсказывает, что я не ошиблась, хотя истину мы узнаем очень и очень скоро! Впрочем, даже если это и не ОН, теперь это уже не имеет никакого значения. Главное, что этот болван Кади верит в то, что это ОН и, если мне понадобится, он подтвердит это под пытками. Нужно спешить! А тут ещё этот идиот – Виро - запаниковал! Когда всё идёт хорошо и гладко, так все такие смирные и преданные, а теперь начинают метаться, искать нового хозяина! Ну, что ж, пусть помечутся! Было бы неплохо, если бы члены лиги разорвали свой союз, предварительно разорвав на части самого Виро, тогда бы я их быстренько прихлопнула поодиночке, и больше не было бы никаких свободных миров, тем более объединённых в лигу, а осталась бы только одна единая и сильная империя! Вот только Тирс! Он может поломать все мои планы! Напрасно я приказала снизить его ежедневную дозу аспарита. Наверное, стоит его подержать на усиленном питании до моего возвращения». - Оператор! - крикнула она, и на пульте тот час же загорелась жёлтая лампочка. – Соедини меня с личным врачом Его Величества. Свет потух и несколько секунд спустя рядом с ней появился образ престарелого сута, разбирающего свои лечебные маски. Заметив, что с ним установлен контакт, он сразу же оставил своё занятие и низко поклонился. - Да пребудет с Вами милость Нута! – приветственно пробулькал он. - Я хочу, чтобы с сегодняшнего дня ты удвоил суточную дозу аспарита для Его Величества! – без лишних промедлений заявила Ксор. - Но это невозможно, Ваше святейшество! – возразил сут. - Я не знаю такого слова! – оборвала его нута. - Нет, Вы не понимаете! – настаивал врач. – Если я удвою дозу, то Его Величество умрёт и не позднее, чем послезавтра! Нута задумалась и молчала несколько долгих минут. - Хорошо, - наконец согласилась она. – А какую, на твой взгляд, нужно назначить ему дозу, чтобы он был жив-здоров, но не совершал более опрометчивых поступков? Ты знаешь, о чём я говорю? - Я думаю, - пробулькал он, - что если бы мы увеличили его ежедневную дозу на треть, то этого было бы вполне достаточно. Кроме того, я считаю необходимым запретить ему употреблять возбуждающие стимуляторы (он ими слишком увлёкся). Но и в этом случае, боюсь, что он долго не протянет. Я, конечно же, сделаю всё, что мне прикажет Ваше святейшество, но я, к сожалению, не всесилен. - Я знаю! – нервно вскрикнула Ксор. – Я всё знаю! Делай то, что я велю, а остальное – не твоя забота! - Как прикажете, Ваше святейшество! – поклонился сут. Ксор была в ярости. Время неумолимо поджимало её со всех сторон! Будучи не в силах больше сдерживать свой гнев, она пару раз стеганула воздух своей плёткой, после чего, с большим трудом взяла себя в руки и приказала автооператору установить связь с главой гильдии сканеров Зетом Гетагом. - Да благословит Вас Нут, мастер Зет Гетаг! – приветливо обратилась она к сканеру, стараясь не смотреть ему ни в глаза, ни на бриллиант, так завораживающе мерцающий посреди его лба. - Пусть благословение Нута прибудет и с Вами, Ваше святейшество! – вежливо ответил старик-сканер. – Чем обязан такой приятной неожиданности – видеть Вас? - Я хочу обратиться к вам с конфиденциальной и не совсем обычной просьбой, подчёркнуто вежливо говорила Ксор. - Всегда рад помочь Вам, Ваше святейшество, - с поклоном произнёс старик. – Чем могу быть Вам полезен? - Видите ли, - стараясь взвешивать каждое слово, начала Ксор, - через неделю наш любимый император будет праздновать свой день рождения, и мне бы очень хотелось порадовать его необычным подарком. - Понимаю, но причём здесь гильдия сканеров? - Я нашла очень талантливого юношу-творца, который, как мне кажется, смог бы стать выдающимся мастером и собираюсь преподнести его в дар Его Величеству с тем, чтобы император имел возможность осуществлять любые свои фантазии и в любое время. Помоему эта игрушка ему бы понравилась, Вы так не думаете? - Возможно, Его Величество и оценит Ваш подарок, но, насколько мне известно, творец не может быть рабом, - ответил старый сканер. - Это верно, - согласилась нута, - но я думаю, что для императора можно сделать и исключение, ведь верно? - Не знаю, - сухо ответил Зет Гетаг. – Но чем я могу Вам помочь, Ваше святейшество? - Я бы хотела, чтобы Вы лично просканировали этого юношу и определили его потенциал. Прежде чем подарить его императору, я должна быть абсолютно уверена в том, что он оправдает мои ожидания, но мне тяжело говорить с другими представителями вашей гильдии. Они боятся меня и говорят мне всегда то, что я хочу услышать, а в таком серьёзном деле мне нужна более достоверная информация. Вот почему я прошу лично Вас, Зет Гетаг, и Ваших ближайших помощников посодействовать мне в этом деликатном вопросе, уж, коли, я оказалась недалеко от Сарка. Зет размышлял, всё пытаясь решить, чего же он боится больше: отказать нуте во имя закона и нажить себе в её лице смертельного врага или помочь ей нарушить закон и, тем самым, поставить вне закона себя, а возможно, и всю возглавляемую им гильдию сканеров. Немного обмозговав сложившуюся ситуацию, он всё же пришел к выводу, что в настоящий момент, закон в империи – это и есть Верховная нута, которая крутит любые законы, как ей вздумается и, следовательно, у него есть только один правильный выбор: согласиться. - Хорошо, - спокойно произнёс он, - но я уже стар, и мне тяжело работать одному, поэтому я принимаю Ваше предложение собрать всех самых лучших и опытных мастеров гильдии и сообща решить вашу проблему. «Вот хитрец! – подумала нута. – Не хочет один отвечать за всё! Ну что ж, пусть будет по-твоему!» - Я очень рада, что мы так быстро сумели договориться, - вслух произнесла она. – Надеюсь, что наша работа с Вами, Зет Гетаг, будет не менее плодотворной, чем наша беседа. Я прибуду на Сарк через четыре часа. - С нетерпением буду ожидать Вас, Ваше святейшество, – снова поклонился сканер и прервал связь. «Пока всё идёт, как надо! – прокомментировала нута, весьма довольная собой. – Только бы ничего не сорвалось! Но, похоже, я слишком устала. Мне необходимо расслабиться! Пойду-ка я к своим девочкам!» И она направилась в хвостовую часть корабля, где располагался её многочисленный гарем или, по крайней мере, та его часть, которую она всегда возила с собой, чтобы снимать напряжение. Глава 8 Все люди подвластны двум силам: Судьбе и собственному старанию, третьего не дано. Судьба сама по себе не приводит к цели, Но и одно старанье – тоже. От них обеих зависит успех, Свершение и гибель всякого начинания. Если дождь падает на каменную скалу, Какой плод она принесёт? Если проклятый проклинает, А наказанный учителем – наказывает, Если оскорблённый человек всех вокруг оскорбляет, Если побитый – бьёт, А тот, кого мучили, – отвечает мучениями, Если отцы убивают сыновей, А сыновья отцов, Если мужья убивают своих жён, А жёны, в ответ, - мужей, То, тогда в этом мире, где царит гнев, Откуда быть месту Жизни? Махабхарата. Мутное серо-белое небо Сарка тяжёлым куполом давило на покрытые вечными снегами его древние скалы, а постоянно стоящее в зените светило только добавляло ощущение обречённости и окончательности этому, и без того жутковатому пейзажу. Странное, враждебное и совершенно непригодное для жизни место выбрали старейшины гильдии сканеров для своей основной базы. Причём, выбор этот был сделан совершенно неожиданно и сравнительно недавно. И никто в империи не мог понять: что могло заставить их бросить свой, пусть и не слишком большой, но зато уютный и обжитой Кен и отправиться в такую даль, чтобы поселиться на холодном Сарке, где даже атмосфера почти не пригодна для дыхания, на планете, которая, будучи обращённой к своей звезде полюсом, навечно разделила свою поверхность на «день» и «ночь», и оттого, окутанная бесконечной тьмой половина её была невероятно холодна, а освещённая часть нагревалась ровно настолько, чтобы не убивать сразу хрупкие живые существа, осторожно ступающие по ней в своих защитных костюмах, а дать им хоть один шанс добрести до спасительного убежища в скалах. Корабль Верховной нуты завис над посадочной площадкой, ожидая приглашения сесть. Вскоре створки, укрывающие шахту терминала, разъехались, обнажая своё многоуровневое и светящееся нутро, и корабль плавно погрузился в недра Сарка. Спустя несколько минут, шлюзование было окончено, и, когда терминал наполнился пригодным для дыхания воздухом и окончательно прогрелся, прозвучал сигнал к высадке. Линан шёл, окружённый краснокожими диками из охраны Её святейшества и размышлял над тем, что же он будет делать, когда его приведут к главе гильдии сканеров. Откровенно говоря, он и сам не мог понять, чем же эта встреча может ему навредить, скорее наоборот! Его давно беспокоили странные провалы в памяти, лишавшие его воспоминаний о детстве, и вселяли некое чувство собственной неполноценности. И в этом ему, как никто другой, были бы весьма полезны сканеры, способные снять, непонятно зачем наложенную на него блокировку памяти. Но что-то другое, какое-то первобытное чувство страха, почти животный инстинкт самосохранения не позволял ему этого сделать. Он чувствовал, что общение со сканерами очень опасно для него, хоть и не мог пока понять почему. Единственное впечатление, по которому он мог составить своё собственное впечатление о сканерах, у него осталось после встречи с личным сканером Верховной нуты. И это впечатление было более чем неприятным. «Что же мне делать? – думал он, шагая по лабиринту подземных ходов Сарка. – Если один-единственный сканер смог нанести мне такой сокрушительный удар, то чего же тогда ожидать от группы его наставников, каждый из которых обладает значительно превосходящими знаниями и опытом? И чего это Ксор так хочет просканировать меня? Тут что-то не так! Самое лучшее, что я могу сделать – это сбежать, но если я сбегу сейчас, то так и не узнаю того, зачем я ей понадобился. Нет! Сбежать я ещё успею, тем более что, судя по всему, она меня слегка недооценивает, да ещё и притащила за собой корабль, который мне подарил Кади. Кстати, этот мерзавец так и не заплатил мне! Ну, ничего! Вот выясню, чего хочет нута, и сразу же отправлюсь к нему за долгом! И на этот раз он мне вернёт всё, к тому же с процентами! Вот только что делать со сканерами?» Главный зал заседаний гильдии сканеров был круглым просторным и почти пустым. Вырубленные в скале стены ничем не декорировались, а оставались в своём первозданном виде: серые и слегка подёрнутые инеем вечной мерзлоты. В глубине этого холодного и мрачного зала ярким конусом со скального потолка ниспадал свет, выхватывающий из темноты два кольца кресел, предназначенных для совета старейшин гильдии сканеров. Световой луч не только скрывал суровую простоту убранства зала и освещал кресла, но и довольно сносно обогревал их. Линана ввели в самый центр внутреннего круга, который образовывали кольца кресел и оставили стоять там. В первом ряду разместились самые маститые сканеры, среди которых были представители почти всех известных творцу рас. Второй ряд полностью был занят диками из охраны Верховной нуты, с ярким пятном выделяющейся фигурой самой Ксор, облачённой в белый пенистый плащ, поверх своего лилового савана. Наученный горьким опытом Коры, Дос решил не позволять сканерам нанести ему неожиданный удар и первое, что он сделал, войдя в круг, - было сотворение тьмы, укрывающей его разум. Эта странная мысль возникла у него совершенно случайно и в самый последний момент. Он и сам не мог толком объяснить, откуда она взялась. Просто ему захотелось поимпровизировать, и у него получилось, при чём, получилось хорошо! Сначала он воздвиг вокруг своего разума стену всепоглощающей тьмы, сквозь которую не может видеть ни одна живая душа. Потом, постепенно, начал преобразовывать эту тьму в стену абсолютного хаоса, в которой не существует ничего цельного: ни частицы, пусть даже самой элементарной, ни цельной волы, ни времени, ни пространства – НИЧЕГО! Его стена росла, ширилась, набирала силу, пока не протянулась из небытия в небытие. Некоторое время Он взирал сквозь свою убийственную стену на жалкие попытки этих шутов в жёлтом, сверкающих своими бриллиантами во лбу и называющими себя сканерами, которые так самоотверженно пытались пробурить ЕГО РАЗУМ! И Ему стало невыносимо противно видеть это! Ему стало жаль их, и Он решил освободить их, избавить их от страданий! И в этот момент вся Мощь Первозданного Хаоса обрушилась на их жалкие незрелые умы! *** Ксор пребывала в крайнем нетерпении. Наконец-то наступит момент истины! Наконецто она узнает то, что так сильно и так давно желала знать! Сканеры были готовы. Она сидела позади Зета Гетага, который пригласил на массовое сканирование всех знаменитых мастеров-сканеров, но всё же что-то не давало ей покоя. «А вдруг не получится? – спрашивала она себя. – Этот юноша полон сюрпризов. Но, ведь, здесь столько сканеров! И всё же, если что-то пойдёт не так? Я не могу рисковать!» - Смотри, - обратилась она к своему телохранителю дику, - смотри внимательно на него и на сканеров! Но помни: им нельзя смотреть в глаза, а так же на бриллианты. Если вдруг ты заметишь, как что-то пойдёт не так, то сразу же стреляй! Только не убей его! Слышишь меня?! Не убей!!! Я думаю, что электрошока будет вполне достаточно. Пусть он немного поспит. - Я понял Вас, Ваше святейшество! – ответил дик и достал свой бластер. Линан Дос стоял спокойно в центре круга и улыбался, глядя куда-то в даль. Сканеры молча смотрели на него, а он, казалось, совершенно не обращал на них никакого внимания. Время шло, но ничего не происходило. Творец всё так же, как и раньше, стоял и улыбался с отсутствующим видом, а сканеры напряжённо смотрели на него. И всё же что-то было не так, хотя нута никак не могла уловить, что именно. Она видела его спокойную улыбку и понимала, что для неё это - плохой знак, но распознать, что же на самом деле там происходило, она не могла. А потом появилось это! Она даже не сразу это заметила! Какое-то лёгкое, едва уловимое движение привлекло её внимание, и она начала всматриваться в лицо юноши внимательнее. И она это увидела! Мелкая рябь слегка искажала черты его совершенного лица. Как будто лёгкий ветерок волновал водную гладь, только рябь эта окружала юного творца, мерцая и колышась в воздухе. Он закрыл глаза и вздохнул полной грудью, не переставая улыбаться, и когда его прекрасные невообразимо синие глаза распахнулись вновь, в них появился какой-то странный и таинственный огонь. Языки синего пламени бешено плясали в его широко распахнутых глазах, придавая идеальным чертам его лица немного зловещий вид. Он бросил презрительный взгляд на сканеров, саркастически улыбнулся и сделал плавный жест рукой, как будто описывал круг. Потом он поднял руку вверх и послал сканерам «воздушный поцелуй». - Великий Нут! – вскрикнула Ксор. – Это Он! Зорак! Это же Зорак! Её голос эхом разлетелся по пустынному залу, но для сидевших впереди сканеров было уже поздно. Их мёртвые и почему-то мумифицированные тела остались в тех же позах, что и были, а стоявший посреди них творец с интересом рассматривал их, не переставая улыбаться своей странной отсутствующей улыбкой. И в этот момент прогремел выстрел! Это дик - телохранитель Её святейшества не растерялся и выпустил в творца, который только что обрушил на сканеров свою защитную стену, мощнейший сгусток электромагнитного излучения. За первой очередью последовала вторая, а потом третья и четвертая, и пятая… - Хватит! – закричала нута, пытаясь остановить обезумевшего от страха охранника. – Я же велела тебе не убивать его! - Но ведь это же Зорак! Вы сами это видели! – кричал дик. - Да, я видела и, тем не менее, я приказываю тебе: не смей его трогать! Он мне нужен живым, по крайней мере, сейчас! - Ваше святейшество! – возражал телохранитель, стуча зубами от страха и всё косясь на лежащего на полу, сражённого наповал неожиданными выстрелами, творца. – Вы же сами видели, как он опасен! Давайте избавимся от него, пока это ещё возможно! Вы очень рискуете! - Я знаю, что делаю! – вскричала Ксор. – Отнеси его на корабль и смотри, чтобы ни один волос не упал с его головы! Ты понял меня?! - Слушаюсь, Ваше святейшество! - отсалютовал дик. *** Она сидела одна в своей каюте, и всё пыталась справиться с дрожью, вызванной недавними переживаниями. - Рона! – позвала она свою рабыню. – Пойди сюда! В комнату бесшумно вошла леолка – стройная девушка с голубой кожей и длинными седыми волосами. Она приблизилась к нуте и опустилась перед ней на колени. - Будь добра, - ласково и устало сказала ей Ксор, - зажги немного аспарита и включи мне наблюдение за каютой творца. Леолка бесшумно встала, включила изображение с сенсоров на возникший в воздухе экран и удалилась за аспаритом. Ксор тревожно вглядывалась в экран, на котором мирно спящий в своей каюте юный творец улыбался той самой странной и как бы отрешённой улыбкой. Рона принесла столик и разожгла аспарит. Пряный дым начал постепенно окутывать каюту Ксор, навевая ей сладкие грёзы о будущем. Она отвернулась от экрана и уже направилась, было, отдыхать, как вдруг, боковым зрением уловила слабое и еле-еле заметное движение в каюте творца. Она остановилась и стала пристально вглядываться в экран. «Неужели он может проделывать этот трюк и во сне?» - пронеслось у неё в голове. Но то, что привлекло её внимание, походило на виденное ею раньше, во время сканирования, только на первый взгляд. Да, оно тоже напоминало рябь в воздухе, но эта рябь не окружала творца, а была сосредоточена в одном месте, и это место медленно передвигалось от ног Доса по направлению к голове, прямо поверх его одеяла. Она смотрела внимательно и пыталась разобраться в происходящем. Дым аспарита, уже плотными клубами окутавший каюту, успел наполнить её лёгкие, успокоить нервы и до предела обострить все её чувства. И, наверное, без него она бы даже не смогла заметить эту едва различимую рябь, но теперь, когда аспарит превратил все её чувства в сверхчутьё, она явственно увидела то, что сперва показалось ей лишь лёгкой рябью. Небольшой робот-убийца в виде червя из прозрачного силикона медленно полз по одеялу творца, направляясь к его лицу. Она узнала его! Такие игрушки были из арсенала ванаков – гильдии киллеров, подкупленных сенатом ещё много лет тому назад, с тем, чтобы уничтожить Горлака. Они и теперь продолжали охотиться на него! «Откуда могли взяться ванаки на моём корабле? – подумала нута. – Хотя, СТОП! О чём я думаю?!» - Рона! Скорей сюда! Девушка тут же появилась рядом. - Ступай немедленно в каюту творца, уничтожь вон того робота и спрячься там! Только быстро и тихо! Леолка бесшумно выбежала из каюты, а Ксор осталась у экрана наблюдать за происходящим. Вскоре Рона появилась в каюте творца и, быстренько уничтожив робота, спряталась под кроватью. Ксор ждала, и вскоре её ожидание было вознаграждено. На пороге каюты Доса появился личный телохранитель Её святейшества, ищущий робота своим чувствительным лазером. Он подошёл ближе к постели творца и стал внимательно её оглядывать. - Ты что-то потерял там? – спросила его нута. От неожиданности дик чуть не подпрыгнул. Он никак не мог предположить, что за ним наблюдают. - Я хотел проверить его, Ваше святейшество, - соврал дик, - что-то не спалось, ну, Вы понимаете?… - Да, я понимаю, - спокойно проговорила нута, - бывает. Ты не мог бы зайти ко мне прямо сейчас. У меня возникли кое-какие сомнения относительно моих подданных, и я хотела бы обсудить их с тобой. - Сейчас буду, Ваше святейшество, - ответил дик и вышел из каюты творца. Спустя несколько минут он уже стоял перед Верховной нутой. - Я очень опечалена, - говорила ему Ксор. – Ты ослушался моего приказа. Ты предал меня и за это должен понести наказание. Жаль, но ничего не поделаешь! Я не могу тебе больше доверять, а это означает, что ты мне больше не нужен! – с этими словами она совершенно неожиданно выстрелила в него из бластера, искусно спрятанного в складках её савана. Дик раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но луч перерезал его пополам раньше, и когда нижняя его часть упала на колени, в последний раз отдавая дань поклонения Её святейшеству, глаза его ещё удивлённо смотрели на свою госпожу, а рот ещё пытался произнести слова оправдания. - Нечего было меня предавать! – холодно заявила нута и позвала своих слуг, чтобы они убрали тело начальника службы безопасности. В каюту вернулась Рона. - Не беспокойтесь, Ваше святейшество, - успокоила она свою хозяйку, устроившись подле её ног, - я выясню, откуда здесь ванакские роботы. Будьте уверенны, я выявлю предателей! Глава 9. Нежные объятья вечно розовых небес Красса заботливо приняли корабль Верховной нуты. Он плавно проскользнул над лазурным океаном и тихо опустился в терминал императорского дворца. Лин сидел на своей постели и безуспешно пытался справиться с жуткой головной болью, которая раскалёнными иглами пронизывала его мозг, при каждом, пусть и самом слабом движении. Внезапно в его каюте возник образ Ксор. - Как ты себя чувствуешь, мастер Дос? – участливо спросила она. - Спасибо, плохо, Ваше святейшество, - вяло ответил он. – Голова ужасно болит. Никак не могу встать с постели. - Это от сканирования, - молвила Ксор. - Какого ещё сканирования? – удивился Линан. - Мы же летали на Сарк, чтобы определить твой потенциал, неужели ты не помнишь? - Ах, да! Припоминаю! Ну и как? Каков мой потенциал? – поинтересовался он. - О! Я весьма довольна! – ответила нута. – Ты, юноша, чрезвычайно талантлив! Император будет просто восхищён тобой! - Ваше святейшество, а могу я узнать, что мне необходимо будет сделать для Его Императорского Величества? - Всё, что он прикажет! - Простите, не понял… - Да, да! Именно так! Я же говорила тебе, что скоро состоятся торжества по случаю празднования дня рождения Его Величества Тирса. - Да, я помню… - Так вот, я решила подарить ему тебя. - Подарить меня?!!! – воскликнул возмущённый Дос. – То есть как это «подарить»? Я же не Ваш раб! - Запомни, юноша: все, кто находится на моём корабле – мои рабы! Тебе ясно? Или ты предпочитаешь умереть свободным, нежели жить в рабстве? - А разве Вы не знаете, что, согласно закону о гильдиях, творец не может быть рабом? – еле сдерживая свой гнев, произнёс Линан. - Я изменила этот закон, - спокойно ответила Ксор. - И когда же? - Вчера. Ну ладно! Хватит болтать! Ты и так отнял у меня слишком много времени! Сегодня я подарю тебя императору Тирсу и, если хочешь, можешь рассказать о законах ему; вполне возможно, что он тебя и отпустит, я же этого делать не намерена. Так что ещё один шаг не туда, куда я скажу, еще одно лишнее слово или жест без моего соизволения – и моя охрана мгновенно стреляет на поражение. Это понятно? - Понятно. - Вот и славно! А теперь одевайся, нас ждёт император Тирс. Линана препроводили в личный флаер нуты, где его уже ожидала дополнительная охрана, во главе с самой Ксор, и усадили в кресло, приковав, для надёжности к подлокотникам. Он сидел и с интересом смотрел в окно, стараясь сохранять хладнокровие. Убедившись, что подаренный ему Кади корабль, тоже стоит в терминале, он принялся обозревать местные красоты. Флаер тихо скользнул над поверхностью озера, разгоняя стаи оранжевых птиц и поднимая в воздух несметные тучи разноцветных бабочек. Впереди возвышалась сверкающая громада императорского дворца, поражающая своей грандиозностью и великолепием. Подлетев к верхнему причалу дворца, флаер плавно опустился на посадочную площадку, и Её святейшество вышла наружу. Следом за ней охрана вывела и Доса, не перестающего разглядывать окружающее его великолепие. Императорский дворец был буквально пропитан стойким и, по-видимому, давно въевшимся запахом аспарита, который тяжёлой волной накрыл Линана, ещё сильнее усугубив его и без того отвратительное самочувствие. Но, по прошествии всего каких-то нескольких минут, он уже успел привыкнуть к запаху настолько, что просто перестал его чувствовать, а спустя ещё некоторое время, мучавшая его головная боль постепенно начала притупляться, слабеть, пока, наконец, не пропала совсем. Император Тирс возлежал на усыпанном многочисленными подушками ложе в большой богато обставленной и украшенной многочисленными тончайшими занавесями спальне, выдержанной в сине-лиловых тонах. Это был немолодой и весьма тучный мужчина средних лет с опухшим красноватым лицом и воспалёнными глазами. При появлении нуты и её эскорта, он резко вскочил и бросился ей навстречу со словами: - Ксор! Наконец-то ты вернулась! Где ты пропадала? Я тут совсем один! Зачем ты бросила меня? Я так ждал тебя! Говорят, ты побывала на Коре, аспарита много привезла? - Доставкой аспарита пусть занимаются те, в чьи обязанности это входит, - полушутя ответила нута. – Но Вы не справедливы ко мне, Ваше Величество! Я вовсе не бросала Вас – напротив! Я привезла Вам отличный подарок! - Подарок мне?! – обрадовался Тирс. – И где же он? - Вот он, Ваше Величество! – произнесла Ксор, указывая на Доса. – Я привезла Вам в подарок творца! - Творца? – оживился император и стал с интересом рассматривать Линана. – Мне ещё никто и никогда не дарил творцов! Это же здорово! А он хороший творец? - Очень хороший, Ваше Величество, - заверила его Ксор. – Я даже думаю, что он талантливее всех творцов, каких я когда-либо видела. Он – самый лучший! - Замечательно! – воскликнул император. – Это просто замечательно! Подумать только, самый лучший из творцов – теперь мой! Спасибо, Ксор! Ты – настоящий друг! Ты всегда меня радуешь, не то, что эти негодяи из сената! Знаешь, они говорят, будто я сошёл с ума! Но, ведь, это не так. Верно? Ты же так не думаешь? - Нет, нет! – успокоила его Ксор. – Что Вы, Ваше Величество! Разумеется, я так не думаю! Они ошибаются или просто пошутили. - Нет! – взвизгнул Тирс. – Они не шутят! Они говорят очень серьёзно! Я думаю, что это заговор. Но что мне делать? Я же совсем один, а вокруг меня одни враги! - Не беспокойтесь, Ваше Величество, - успокоила его нута, - я позабочусь обо всём. Я сама выявлю и накажу заговорщиков. А вам нужно отдохнуть. Я удаляюсь и оставляю Вам свой подарок. Прикажите ему что-нибудь, и он с радостью сотворит это для Вас. Ксор низко поклонилась и вышла вместе со своей охраной, оставив озадаченного Лина наедине с императором. - Как тебя зовут, творец? – немного испуганно спросил Тирс. - Линан Дос, Ваше Величество, - с поклоном ответил тот. - Скажи, а ты и вправду можешь сотворить всё, что хочешь? - Не знаю, Ваше Величество, но пока мне удавалось. - В таком случае, сотвори что-нибудь вкусненькое. Линан сделал жест рукой и на его ладони появился спелый плод Мо. - Вот здорово! – обрадовался император. – А ты можешь сотворить мне аспарит? Что-то я совсем заскучал. - Я могу и иначе развеселить Ваше Величество, - ответил Дос. - Как это? – удивился император, и в этот самый момент с комнатой начали происходить разительные перемены. Висящие повсюду занавеси превратились в полупрозрачных танцовщиц, откуда-то полилась музыка, а в воздухе запахло диковинными пряностями и ароматами экзотических цветов. Прозрачные танцовщицы кружились по комнате, сотворяя своим танцем всё новые и новые звуки, которые вливались в мелодию, питая и наполняя её, словно полноводные реки, питающие могучие воды океана. Император зачарованно смотрел на это удивительное и, вместе с тем, невероятно прекрасное действо, раскрыв рот от удивления, и только охал и ахал от восторга. Представление длилось не менее часа, и когда творец понял, что окончательно завоевал сердце императора, оно резко оборвалось, и Дос обратился к Тирсу. - Ваше Величество! Для меня большая честь сотворять для Вас различные чудеса, но я бы хотел обратиться к Вам с просьбой. - Говори! – улыбнулся Тирс. - В Ваших руках сосредоточена вся власть над многими галактиками. Вы являетесь гарантом стабильности и законности в империи. - Да, это так, - согласился император. - Но, Ваше Величество! – продолжал Дос. – Согласно закону о гильдиях, принятом ещё тысячу лет назад, творец не может быть рабом! Я выполнял контракт на Коре (за который мне, кстати, так и не заплатили), когда Её святейшество похитила меня и объявила своим рабом. Но это же незаконно, Ваше Величество! - Ты не хочешь быть моим рабом? – со слезами на глазах сказал Тирс. - Поймите меня правильно, Ваше Величество, я вообще не хочу быть рабом! Ни чьим! - И ты тоже! – разрыдался Тирс. – Ты тоже хочешь меня бросить! Все меня бросают! Я совсем один! - Я вовсе не бросаю Вас, Ваше Величество! – попытался объяснить Лин. - Я с удовольствием останусь в Вашем полном распоряжении, но только на правах свободного человека. - Я знаю, - всхлипнул Тирс, - если я дам тебе свободу, - ты улетишь и бросишь меня! - Обещаю, Ваше Величество, что я этого не сделаю. Даю слово творца! Да и подумайте сами, куда мне бежать? Служить императору лично, жить на Крассе – это же венец карьеры творца! Неужели Вы и в самом деле могли подумать, что я откажусь от такого уникального шанса? Я очень доволен, что попал сюда, а в особенности, мне льстит Ваше одобрение моих скромных способностей. Единственное, что не устраивает меня – это положение раба, тем более что это противоречит имперскому закону. А разве сам император не должен показывать своим подданным пример соблюдения законов? - Ну, хорошо! – обречённо произнёс Тирс. – Я даю тебе свободу, но твоя свобода ограничивается пределами моего дворца, и если ты вздумаешь бросить меня - я прикажу найти и убить тебя! А теперь оставь меня! Я сильно устал. *** Тихая гладь чистого голубого озера отражает вечно розовое небо, и стаи оранжевых птиц кружат над водой, поднимая в воздух бесчисленные тучи перепуганных бабочек, бьющихся в его окно. В этом вечно освещённом мягким светом мире, всё настолько расслабляющее, успокаивающее и никогда не меняющееся, что порой кажется, будто время здесь остановилось навсегда. С момента его прибытия на Красс прошло уже не меньше трёх недель, и за всё это время Линан больше ни разу не видел, ни самой Верховной нуты, ни её охранников, ни слуг, чему был несказанно рад. Основным его занятием на Крассе было ничего не делание. Иногда его звал к себе император, и просил показать какие-нибудь фокусы, но это случалось редко, так как большую часть времени Его Императорское Величество изволили спать. Дос уже давно обратил внимание на то, что император неестественно много спит, и даже собирался выяснить причину этого явления, но постепенно до него стали доходить весьма странные слухи, и картина начала понемногу проясняться. Как оказалось, Тирс был законченным наркоманом, да ещё и страдающим дикими припадками безумия, во время которых он превращался в палача-любителя. Поначалу Лин даже отказывался в это верить, но, понаблюдав за императором повнимательнее, он понял, что, скорее всего, все эти слухи – чистая правда, и его желание позаботиться о здоровье Его Императорского Величества заметно поубавилось. Он всё больше времени проводил, изучая императорский дворец, чтобы точно знать его внутреннее устройство на случай побега, о котором думал всё чаще и чаще, а также частенько наведывался в терминал, чтобы осмотреть свой корабль, ранее принадлежавший наместнику Коры. Корабль был просто отличный, и Линан решил дать ему собственное имя, но ничего подходящего на ум не приходило; и тогда он решил назвать его в честь своего безвременно ушедшего учителя: «Дрого». Он приказал написать это имя на его борту и, оценив результат, остался весьма довольным собой. И сейчас, глядя на тучи разноцветных бабочек, бьющихся в его окно, он думал только о том, когда же ему лучше всего сбежать? «Наверное, завтра! – мысленно рассуждал он. – Завтра – самое подходящее время. В день рождения императора будет много гостей. Может быть, меня и позовут немного повеселить публику, но вряд ли надолго – у них и без меня чересчур насыщенная программа. А после приёма, когда он снова обнюхается аспаритом, а гости будут заняты своими оргиями, я и сбегу. Лучшего момента у меня, пожалуй, и не будет! Да, так и нужно будет сделать, пока ему не пришло в голову посмотреть, как я устроен изнутри». Дверь в его комнату отворилась, и на пороге появилась Тиа – наложница императора, которой было велено скрасить унылые ночи творца. Это была милая улыбчивая девушка, и Лин очень быстро с нею подружился. Побывав, хоть и совсем недолго, в положении раба, он по достоинству оценил всю прелесть свободы, и ему вовсе не хотелось, чтобы кто-то (и тем более, такое доброе, нежное и приятное во всех отношениях существо, как Тиа) находился рядом с ним по принуждению, из страха перед наказанием. Когда Тиа посетила его впервые, он сразу же объявил ей, что никоих жертв с её стороны ему не нужно, что он прекрасно понимает горькую участь раба и разрешает ей уйти и больше никогда не возвращаться. Каково же было его удивление, когда девушка, несмотря на его пламенную речь, подошла ближе, поцеловала его, улыбнулась своей чарующей улыбкой, и сказала: - А можно мне, всё-таки, остаться? Вы мне очень нравитесь, мастер Дос, и я хочу быть с Вами. Конечно, если Вы считаете, что я не достаточно хороша для Вас или просто не хотите никого видеть – я немедленно уйду, но всё же, мне бы хотелось остаться. Что он мог сказать? Его переполняло чувство гордости оттого, что такая красивая и милая девушка, как Тиа сама проявила интерес к его персоне. И только тут он понял, что это первая женщина в его жизни, которая обратила на него внимание (по крайней мере, в той части его жизни, которую ему удавалось вспомнить отчётливо). Он был горд, рад и счастлив! И, если бы не часто и регулярно повторяющиеся приступы ярости императора, он бы и не помышлял о другой жизни, но события последних дней очень его настораживали. Кроме того, нельзя было забывать и о Ксор, с её оригинальной манерой обращаться с людьми и приобретать себе рабов, и хоть она больше и не попадалась на глаза Лину, тем не менее, была где-то рядом, и её ледяное дыхание ощущалось во всём дворце. - Я не помешала? – робко спросила Тиа, заглядывая в его комнату. - Нет, что ты! – отозвался Лин. – Я давно тебя жду. Просто умираю от скуки! Есть новости? - Да, новости есть, - озабочено произнесла Тиа, - только плохие новости. - Что за плохие новости? - Я слышала разговор императора с только что прибывшими сенаторами. - И что? - А то, что им зачем-то срочно потребовалась твоя голова. - То есть как это «потребовалась моя голова»? - Очень просто, - ответила Тиа, - они требуют, чтобы император либо сам приказал тебя убить, либо позволил это сделать им. - Очень интересно! А что Тирс? - Ему ты нравишься, и он не хочет с тобой расставаться, во всяком случае, пока, но лишние трения с сенатом ему тоже не нужны, так что он ещё думает, но нет никакой гарантии, что он не уступит им. А даже если и не уступит, - кто может поручиться за то, что он не передумает или что ты ему не наскучишь? - Хорошенькие дела! – настороженно произнёс Лин, машинально протягивая руку к плазменному мечу, который подарил ему Рарака на прощание, как бы ища у него поддержки, но меча на месте не оказалось. И только тут он вспомнил, что это Тирс отобрал его ещё в первый день пребывания Доса во дворце. Точнее, отобрали меч у него охранники Ксор, а когда император подарил ему свободу, меч вернули; но стоило Тирсу взглянуть на него, как он тут же забрал меч себе. Такова, наверное, сущность всех самодержцев: они уверены, что всё вокруг – их собственность. И в этом смысле Тирс вовсе не был исключением. Лину, разумеется, вовсе не хотелось расставаться с подарком друга, но что он мог поделать? Успокаивало одно: с тех самых пор, меч так и лежал в спальне императора, среди его коллекции редкого оружия, и тот про него и думать забыл. «Надо бежать! – думал Лин. – И непременно сегодня! Завтра может быть уже поздно! Вот только меч заберу – и сразу в путь!» - Ты собираешься бежать? – неожиданно спросила Тиа, как будто прочитав его мысли. - Куда мне бежать? – печально усмехнулся Дос. – Разве можно убежать от императора? Он – хозяин всех миров, так, где же найти мир, в котором можно было бы укрыться от него? - Я знаю такое место, - тихо произнесла Тиа. Глава 10. - Что же это за место? – поинтересовался Линан. - Это - моя родина - планета Лема из системы Фиарса. Там не действуют законы империи и никто никогда не найдёт тебя среди её бескрайних джунглей. Там ты сможешь переждать некоторое время, пока тебя не перестанут искать. Отправляйся на Лему, найди королеву и попроси у неё убежища. Но, на всякий случай, не стоит называть ей своё настоящее имя. - А ты полетишь со мной? - Если возьмёшь. - Ну, конечно же, возьму! Вот только заберу свой плазмоеч из спальни Тирса, - и сразу же в путь! - Зачем так рисковать? Не стоит пробираться в логово зверя из-за какого-то там меча! - Это не «какой-то там меч», а подарок друга, - сухо ответил Дос, - возможно даже единственного друга, кроме тебя, конечно! Мой друг - драк - не раз спасал меня от верной смерти и перед расставанием подарил мне самое дорогое, что может иметь воин – свой меч, к тому же снабжённый средством связи с ним лично, чтобы я мог позвать его на помощь, если попаду в беду. И ты предлагаешь мне его бросить здесь, у Тирса? Чего же тогда стоит моя дружба? - Прости, я не знала, что этот меч так важен для тебя, - смутилась Тиа. – В таком случае меч, разумеется, необходимо забрать и немедленно! Правда, я думаю, что тебе не стоит одному идти за ним. Я пойду первой. Император обычно спит очень крепко и ничего не слышит. Я отвлеку охрану, сказав, что он посылал за мной, а когда удостоверюсь, что там всё в порядке, позову тебя. *** Окружённая плотными клубами аспарита, Верховная нута Ксор полулежала на мягкой кушетке и с наслаждением прихлёбывала сол, наблюдая за разговором Доса и глупышки Тиа. Она улыбалась, а иногда даже не могла сдерживать свой восторг. Всё шло, как нельзя лучше! - Оператор! – крикнула она, не отрывая глаз от экрана. – Соедини меня с личным врачом Его Величества! Спустя некоторое время, рядом появился образ сута. - Слушаю Вас, Ваше святейшество, - поклонился он. - Помнишь, мы с тобой договаривались о том, что ты оставишь в покоях императора своего робота-санитара? – не скрывая своего восторга, произнесла Ксор. - Да, Ваше святейшество, - ответил врач. - Так вот, - продолжала нута, - Я хочу, чтобы ты немедленно ему приказал сделать Тирсу максимальную инъекцию возбуждающего препарата (какой там посильнее?) и смешай его с соком аспарита. - Но, Ваше святейшество… - начал, было, оправдываться сут, но Ксор бросила на него испепеляющий взгляд и закричала: - Я сказала: НЕМЕДЛЕННО! Ты ещё здесь? - Слушаюсь, Ваше святейшество! – пробулькал сут и исчез. Ксор подключила другие камеры слежения, и рядом с ней в воздухе возникли другие экраны. На одном из них появилось изображение входа в покои императора. - Снять охрану! – приказала она, и через несколько секунд ни у входа в покои Тирса, ни поблизости не было никого. - Отлично! – потёрла она руки. – Теперь дайте-ка взглянуть, как там почивает Его Императорское Величество? На другом, недавно возникшем экране появилось изображение императорской спальни, как раз в тот момент, когда робот-санитар аккуратно вводил в вену Тирса гипердозу возбуждающего, смешанного с соком аспарита. Быстренько завершив своё чёрное дело, робот удалился, а через мгновение император открыл глаза. Он был безумен и страшен. - Так, - продолжала режиссировать нута, - а теперь, Ваше Величество, пора вспомнить о том самом маленьком сувенирчике, который так кстати подарили Вам ко дню рождения сенаторы. Где там наш кинжальчик секты Зорака? Внезапно над одним из стеклянных столиков, на которых располагалась его любимая коллекция оружия, загорелся светильник, выхватывая из темноты странный древний нож из потемневшего металла, с рукояткой в виде спирали. Тирс машинально встал и пошёл к столику. Взяв в руки кинжал, он стал внимательно его рассматривать. А тем временем, на другом экране в комнате нуты появились наложница и творец. Они шли тихо, стараясь держаться в тени, и очень обрадовались тому, что вход в покои императора не охраняется. - Жди меня здесь! – сказала девушка Досу. – Я пойду одна, а когда буду уверена, что путь свободен – позову тебя. И она тихонько скрылась за дверью императорской спальни, а творец остался ждать ее. Император Тирс стоял в дальнем углу комнаты и держал в руках старинный кинжал – подарок сенаторов ко дню его рождения, пытаясь рассмотреть узор на рукоятке в тусклом свете единственного светильника. Внезапно он услышал тихий шорох. Он погасил свет и затаился. Шорох повторился, и теперь уже можно было понять, что это были шаги. Кто-то тихо крался через его комнату, стараясь ступать бесшумно. «Убийцы!» - пронеслось в голове Тирса, и кровь прилила к вискам. Одним резким броском он оказался возле крадущейся фигуры и вонзил свой кинжал в тёплую мягкую плоть. Жертва тихо вскрикнула и плавно осела на пол. - Свет! – прошептал Тирс. В спальне зажёгся свет, и он увидел, что у его ног лежит только что убитая им наложница, с ещё распахнутыми от удивления и неожиданности глазами. Её полные, нежные губы слегка приоткрылись, как бы готовясь к поцелую, и звали его. Тирс отбросил в сторону кинжал и опустился перед ней на колени. Ему хотелось целовать эти холодеющие губы и рвать их на куски. И он поцеловал её, потом ещё раз и ещё… . Но губы её медленно остывали, и тогда он решил сьесть их, чтобы уже не расставаться с ними никогда! Он откусил их и начал жевать, наслаждаясь сочной и свежей человеческой плотью. О! Как же это было вкусно! И почему раньше он ел всякую гадость? «Нужно позвать моего повара, - подумал он, - чтоб её получше приготовили. Хотя, нет! Зачем мне повар? Он только всё испортит! Сырое мясо намного вкуснее!» Линан стоял у дверей в спальню императора, сгорая от тревоги и нетерпения. «Тиа вошла туда уже больше пяти минут назад, а от неё до сих пор нет никакого сигнала!» нервно говорил он сам себе. Внезапно он услышал её голос. То ли крик, то ли окрик… «Что там происходит? – думал он. – Может, это она меня позвала? Нет, вряд ли. Если бы он хотела меня пригласить, то, скорее всего, выглянула бы ко мне сюда». Яркий луч света вырвался из дверной щели. «Может, она разбудила Тирса? – продолжал размышлять творец, не решаясь войти внутрь. – Скорее всего – нет. Если бы она его разбудила, он бы орал на весь дворец. Уж ято его хорошо успел изучить! Нет, вероятнее всего, его вообще там нет. Да, точно, ведь охраны тоже нет и это не случайно! Стали бы они снимать охрану, если бы знали, что император там? И почему я сразу об этом не подумал? Вот глупец! Это Тиа меня звала, наверняка! Но почему она сама не вышла? А разве она обещала? Нет, Лин! Она сказала, что позовёт тебя, а не пригласит лично, так что заходи смело!» И он вошел в спальню императора. То, что предстало перед его глазами, было настолько отвратительным, ужасающим и немыслимым, что он просто остолбенел! Возле просторного императорского ложа, на полу лежало окровавленное тело несчастной девушки, а Тирс ползал вокруг него на четвереньках и ел его, отгрызая то тут, то там куски её ещё теплой плоти. Заслышав рядом с собой шаги, Тирс поднял голову и улыбнулся Линану перепачканным кровью ртом. - А, Дос! – воскликнул он. – Ты как раз вовремя! Присоединяйся ко мне! Знаешь, это так несправедливо, что в империи существует официальный запрет на употребление в пищу мяса! Ты даже представить себе не можешь, как это вкусно! На, попробуй! Нужно будет завтра же отменить этот глупый запрет. Ну что же ты стоишь? Нет! Ты не закрывай глаза! Я этого не люблю! Иди, отведай угощения императора! От боли утраты единственного близкого ему существа, от отвращения, но, самое главное, наверное, от неожиданности, Дос почувствовал, как его накрывает какая-то мощная тёмная волна. Сознание его отключилось, и он погрузился во тьму, страдая от невыносимой муки. Душа его кричала, что было сил, и крик её был услышан… Ксор ликовала, глядя на экран! Она залпом осушила целый кубок с солом и налила себе ещё, не отрывая восхищённый взгляд от экрана, на котором окончательно обезумевший от сверх дозы наркотиков император Тирс, ползая на четвереньках вокруг тела растерзанной им наложницы и обгладывая его, приглашал стоящего рядом творца разделить его трапезу. Устроившись поудобнее, она сконцентрировала своё внимание на Досе, стараясь не упустить ни малейшего изменения в выражении его лица. Он стоял и с ужасом взирал на ползающего у его ног каннибала. Прекрасные черты его исказила гримаса страха и отвращения. Он сильно задрожал и закрыл глаза. Несколько долгих мгновений он так и стоял с закрытыми глазами, ничего не предпринимая, но всё же что-то происходило, и это «что-то» происходило с ним самим. Постепенно дрожь в его теле прошла, а гримаса ужаса, смешанного с отвращением исчезла с лица, сменившись какой-то особенной благородной бледностью и суровым бесстрастием. И тут он открыл глаза. Синие языки Вселенского пламени демонами плясали дикую пляску в его божественно прекрасных очах, озаряя безукоризненные черты зловещим и восхитительным сиянием. Он бросил уничтожающий взгляд на Тирса и осмотрелся кругом. Внезапно в поле его зрения попал окровавленный кинжал, которым император только что убил несчастную девушку. Он слегка улыбнулся и протянул руку в сторону оружия. Кинжал, вдруг весь затрясся, задрожал и стал медленно приподниматься над полом, двигаясь к руке творца. Резная рукоятка в виде спирали легла на ладонь, призвавшей ее руки, и длинные тонкие изящные пальцы обхватили её покрепче. Творец снова повернулся к ползающему по полу императору, презрительно посмотрел на него и злобно расхохотался, сверкая дикой синевой своих беспощадных глаз. Тирс вскрикнул от испуга и попятился к кровати, но творец наступал на него неумолимо. - Кто ты? – прохрипел до смерти перепуганный император. - Я – твоя судьба! – звучным голосом ответил тот, поднимая кинжал для удара. - Дос, ты что, с ума сошел? – кричал Тирс, срывающимся голосом. – Остановись немедленно! Перед тобой твой император! Ты – мой раб и только! Творец снова расхохотался. - Нет! Ты не понял! – ответил он. – Здесь нет никакого Доса! Здесь только я! И это ты – мой раб, а я – твой хозяин! Разве ты не узнал меня? - Не может быть! – прохрипел Тирс. – Зорак! - Повелитель Зорак! Тебе оказана императорская честь видеть в свой последний миг Повелителя Мира! – с этими словами творец одним точным ударом перерезал ему горло. - Есть! – воскликнула Ксор.- Наконец-то! Ну, мой маленький творец, ты хорошо сыграл свою роль в моём спектакле, а теперь небольшой снимок на память, мне ты больше не нужен! Она нажала на кнопку пульта, и, встроенная в стену императорской спальни камера, вспыхнула яркой вспышкой, осветив и запечатлев сцену убийства императора Тирса его личным творцом. Линан пришёл в себя. Вокруг него были странные, но всё же, знакомые ему предметы. С трудом собравшись с мыслями, он понял, что стоит в спальне императора и держит в руках окровавленный кинжал. Старинный, древний и очень тяжёлый кинжал из потемневшего металла с резной рукояткой в виде спирали. У его ног на зеркальном полу лежит распростёртое тело императора Тирса с перерезанным горлом. «Неужели это я его убил? – удивился Лин. – Странно, почему же я этого не помню? Стоп! А что я здесь вообще делаю? Ах, да! Я же вошёл на зов Тии, чтобы забрать свой плазмомеч, который мне подарил Рарака. А где же Тиа?» Он оглянулся и увидел растерзанное тело девушки. «Великие боги! Неужели это тоже сделал я? Меня же непременно казнят! Нужно бежать! Спасаться, пока не поздно! Беги, Лин! Беги скорее отсюда!» В спешке, пошарив по стеклянным столикам с оружием, он отыскал свой дракский плазмомеч, с отвращением выбросил кинжал и стремглав выскочил из спальни императора. За какие-то считанные мгновения он преодолел четыре этажа и оказался на площадке парковки флаеров. Молниеносно запрыгнув в флаер, он помчался к императорским терминалам, моля богов только об одном, чтобы там ещё не успели объявить тревогу. Он мчался быстрее ветра, обгоняя время и свою собственную судьбу, и проклинал себя за то, что был таким беспечным и легкомысленным и слишком долго ждал, не решаясь сбежать раньше. Но больше всего его удивляло то, что он совершил убийство! Он просто не мог в это поверить! Он знал себя и хорошо знал! И он совершенно точно знал, что на убийство он был не способен! В терминалах всё было, на удивление спокойно. Охрана спала, а роботы-охранники уже давно перестали обращать на него внимание из-за его слишком частых визитов на свой корабль. Он подлетел к «Дрого» и быстро запрыгнул в него, совершенно не заботясь о зависшем в воздухе флаере. - Активизировать все системы! – скомандовал он. – Полный вперед! Скорость максимальная! Курс на телепортал, а оттуда на Лему из системы Фиарса! На запросы не отвечать! Позывные не давать! И включить защитное поле, мы должны быть невидимыми! Глава 11. День рождения императора, который обещал быть самым весёлым и радостным событием во всей империи (или, по крайней мере, здесь, на Красе) в реальности стал самым скорбным и удручающим днём, потому что стал днём смерти Его Императорского Величества. В считанные минуты эта новость облетела все, входящие в империю галактики, а так же неприсоединившиеся миры. Одни откровенно и без малейшего стеснения радовались случившемуся, другие – наоборот – искренне скорбили о безвинно убиенном Тирсе; находились и такие, которые видели в его загадочной смерти некий особый знак, подтверждающий его особую святость (не даром самым близким его другом всегда была сама Верховная нута – самое святое существо во всех известных мирах). Так или иначе, а неожиданная кончина императора Тирса не оставила равнодушным никого в империи, тем более, что многочисленные тайны, окружающее её, не проливали свет на произошедшие события, а только ещё больше всё усложняли и запутывали. Одной из таких тайн явилась странная череда убийств, совершённых в ночь смерти Его Величества. Все, разумеется, прекрасно понимали, что связь этих убийств с убийством императора не подлежала никакому сомнению, однако личности убитых были настолько несоизмеримы с личностью Его Императорского Величества, что все просто терялись в догадках. Да, безусловно, убийство охранников личных покоев Тирса имело к убийству императора самое, что ни на есть непосредственное отношение, но почему же тогда они были убиты плазменными зарядами, а сам Тирс – зарезан старинным кинжалом? И зачем нападавшим понадобилось нападать на охрану Верховной нуты, если им уже удалось перебить половину её телохранителей, и уходить, так и не навредив Её святейшеству лично? Кроме того, был зачем-то убит личный врач императора, который пользовался уважением всего двора и имел репутацию весьма податливого и компетентного сута. Но когда у главных ворот императорского дворца было найдено изуродованное тело наложницы Его Величества, которое было буквально обглодано какими-то хищниками, по дворцу поползли нехорошие слухи. Дело в том, что на Крассе последних хищников истребили ещё несколько тысячелетий назад, и их внезапное появление повергло придворных, любящих частенько прогуливаться в одиночестве, в настоящую панику. Что же касается самого убийства императора, то тут вопросов возникало ещё больше. Непонятно откуда появился моментальный снимок, сделанный камерой слежения в момент убийства, но кто её активизировал и почему именно в этот момент – оставалось тайной, равно как и то, почему была использована эта допотопная камера и как вообще камера слежения оказалась в покоях императора? Дело явно попахивало заговором, и Её святейшество взяла на себя труд самолично его раскрыть. Она возглавила наспех созданную комиссию по расследованию всех обстоятельств убийства Его Императорского Величества, а до тех пор, пока виновные не будут пойманы и наказаны, сосредоточила в своих руках всю полноту власти (дабы избежать проникновения в неё предателей). Но больше всего вопросов вызвала личность самого убийцы. Судя по предъявленному моментальному снимку, убийство совершил новый любимчик Его Величества – творец Линан Дос, невесть откуда появившийся в императорском дворце чуть больше трёх недель назад. Его почти никто не знал и мало кто видел, так как он никогда не присутствовал на светских приёмах (что само по себе более чем странно!). Общался он только лично с императором, да ещё с одной из его наложниц, той самой, которая и была растерзана в ночь убийства. И это обстоятельство отбрасывало на личность творца зловещую тень. Немногие видевшие его лично, а так же те, кому довелось видеть пресловутый моментальный снимок, запечатлевший убийство императора, в один голос говорили о редкой и абсолютной красоте юноши. Внешность его была, по их словам, настолько идеальной, что некоторые даже сомневались в том, что она имеет естественное происхождение. Они утверждали, что молодой человек, скорее всего, прибег к услугам членов гильдии создателей облика, для того, чтобы понравиться императору и стать его любовником. Однако создатели облика никогда ничего не слышали о нём и даже утверждали, что такого безукоризненного результата им, при помощи их искусства, никогда бы не удалось добиться. Да и версия о том, что юноша был любовником Тирса, тоже была весьма шаткой. Зачем, в таком случае ему понадобилась наложница? Кроме того, все знали, как Тирс любил хвастать перед двором своими новыми любовниками, а этого творца он держал почти что взаперти. Вдобавок ко всему, работники терминала, которые, пожалуй, видели его чаще всех, говорили о нём, как о самом обычном юноше, скромном, образованном, умном и хорошо воспитанном и, по их наблюдениям, вовсе не заботящимся о своей внешности. Но чего стоит мнение каких-то там рабочих из терминала, когда есть особы более богатые и знатные, пусть даже и не видевшие творца ни единого раза? Им всегда видней! Придворные красавицы никак не могли поверить в то, что такой умный, обходительный молодой человек, к тому же приближённый лично самим императором, и, в придачу, наделённый исключительной красотой, даже ни разу не попытался завоевать сердце хотя бы одной из них! Более того, он так ни разу и не появился среди придворных, чтобы иметь возможность выбрать себе возможную «даму сердца», которую потом бы попытался завоевать! Это не поддавалось никакому объяснению, кроме одного: юноша был рабом! И некоторые, даже подогревали этот слух утверждениями, что так оно и было на самом деле, мол, они-то уж это совершенно точно знают! Но, ведь, согласно закону о гильдиях, творец не мог быть рабом, а юноша, о котором шла речь, был именно творцом! Кроме того, рабочие терминала утверждали, что сбежал он на своём собственном корабле, который всё это время находился там. И корабль этот был суперсовременный, новый и очень дорогой! А где это видно, чтобы у раба был собственный корабль, к тому же дорогой? Нет! Версию о том, что убийца был рабом придворные отвергли сразу, а спустя некоторое время, просочилась информация о том, что творец, всё же, был рабом, когда попал на Крас и именно поэтому-то он здесь и оказался, так как был подарен Тирсу на день рождения, но Его Величество, преисполненный любви, справедливости и сострадания, дал ему свободу и, вполне возможно, подарил такой хороший корабль (а иначе где бы тот его взял?). Оставалось неясным только одно: кто же привёз творца на Красс и подарил императору? Короче говоря, слухов и разговоров вокруг гибели императора Тирса, а особенно вокруг личности его убийцы, ходило предостаточно. Но был среди них и один совершенно невероятный слух, который всё чаще и чаще стал звучать не только по углам и вполголоса, а во время официальных бесед и совершенно открыто. Говорили, что этот юный творец - не кто иной, как тот самый Зорак Пирр, который несколько лет назад пропал где-то во Внешних Пределах и считался мёртвым, чему вся империя (или, по крайней мере, представители имперской власти) была несказанно рада. Правда, старики утверждали, что этот юноша, хоть и очень похож на того самого Зорака, - всё же не он и не может быть им, так как значительно моложе. Но этот довод, хоть и звучал весьма убедительно, всё же мало кого успокаивал: уж слишком сильно этот самый Зорак напугал империю в своё время. Отношение к нему среди придворных, помнящих те времена, было весьма и весьма неоднозначным. Одни утверждали, что он разбойник и редкостный злодей, желавший разрушить империю; другие шепотом поговаривали, что это он являлся единственным законным императором, а Тирс просто узурпировал власть; третьи называли его, чуть ли не Мессией, ниспосланным богами, чтобы очистить расы и миры от скверны; а четвёртые – проклинали его, почём зря, и называли не иначе, как самим Воплощением Зла, Тьмы, Разрушения и Хаоса. Одним словом, тема для обсуждения была просто неисчерпаемая! А странное поведение Верховной нуты только подогревало сплетни. Что до Её святейшества, то она была просто потрясена этим чудовищным, по своей жестокости и масштабу преступлением. Горе совершенно сломило её. Первые дни она была настолько подавлена, что не смогла даже как следует организовать погоню и не удивительно, что та ничего не дала: убийце удалось скрыться. Да и расследование заговора шло, из рук вон плохо и, почему-то, всё время пробуксовывало. Единственное, чему Верховная нута уделила самое пристальное внимание – это организация похорон Тирса. - Прежде всего, - говорила она на панихиде, - я – глава духовной концессии, а уж потом светский лидер. Власть мирская – ничто для меня! Я приняла её тяжкое бремя, уступив лишь многочисленным мольбам моих подданных и из желания помочь им пережить эту утрату. Смерть нашего несчастного и горячо любимого императора заставила меня поиному взглянуть на жизнь. Сейчас все мы задаём себе вопросы и не можем найти на них ответы. Как такое могло случиться? Как убийца смог проникнуть в самое сердце империи? Как мы могли не заметить его? Как мог он поднять руку на самое дорогое, что есть в империи? И та жестокость, с которой совершено это преступление, сама по себе бросает вызов всем нам, всей империи, всему, что мы создавали таким непосильным трудом! Сегодня все мы преисполнены горя, нам кажется, что нет ничего в мире, что могло бы дать нам чувство защищённости. Но это не так! Будущее империи в наших руках! И мы сможем сделать её безопасной! Я хочу обратить ваше внимание на личность убийцы; она уже установлена. Его опознали. Это не кто иной, как Зор Пирр, тот самый, что уже пытался узурпировать трон, а когда понял, что у него ничего не получится, попытался подорвать само существование империи. Это его корабли бомбили наши миры! Это по его приказу разорялись и разрушались наши храмы! Это его армия штурмовала сам Красс! Он уже неоднократно демонстрировал нам свои истинные намерения, и нет сомнения, что убийство императора – часть тщательно спланированного им очередного удара. Когда несколько лет назад прошёл слух о его смерти, вся империя вздохнула с облегчением, но мы заблуждались! Он не умер! Он затаился и выжидал, желая усыпить нашу бдительность. Он менял свою внешность и собирал силы для нового удара. И не случайно, что убийство было совершено ритуальным кинжалом. Жрецы Сито тоже используют такие кинжалы. Вполне возможно, что это был их кинжал. Он специально сделал это! Тем самым он показал нам, что жрецы Сито на его стороне, что совершенно не удивительно, так как они и в прежние времена сочувствовали ему. Но откуда взялся этот кинжал? Вы думаете, что он принес его с собой? Нет! Убийство было совершено тем самым кинжалом, который был подарен Его Величеству некоторыми сенаторами. Таким образом, налицо заговор, в который вовлечены члены сената, жрецы культа Сито и некоторые из неприсоединившихся к империи миров. Император Тирс был добрым и мягким человеком, принципы свободы и веротерпимости стояли для него на первом месте. Вот почему он никогда не настаивал на обязательном обращении всех подданных в истинную веру, а оставлял им право на духовные заблуждения. Но, как мы теперь видим, такая политика оказалась весьма ошибочной. Старинный враг воспользовался нашей слабостью и обезглавил нашу империю. Но мы не должны сдаваться! Мы сильны и мы выстоим перед лицом вновь нависшей угрозы, но для этого нам необходимо принять срочные меры предосторожности. Властью данной мне сенатом, покойным императором и народом империи, я объявляю во всех мирах военное положение, а посему постановляю: 1. Ограничить власть сената и все его решения признавать законными, только в случае моего личного одобрения, вплоть до выявления предателей, проникших в него и дабы оградить империю от законов и постановлений, принимаемых по приказу наших врагов. 2. Объявить в армии и во всех государственных структурах полную боевую готовность и, в случае угрозы нападения, начать военные действия, как против самого Зорака, так и против миров, которые будут его поддерживать. 3. Объявить культ Нута – единственной законной религией в империи. Все остальные религиозные концессии признать еретическими, а их последователей, в случае, если они откажутся принять истинную веру, судить и отправлять на принудительные работы с целью перевоспитания. Что же касается культа Сито, то его последователи подлежат тотальному истреблению, как предатели интересов империи. 4. Распустить лигу свободных миров, как неблагонадёжную и ввести имперские войска в зоны влияния этих миров, а в случае оказания ими сопротивления – считать их связь с Зораком доказанной и применять силу. 5. Создать «летучие» военные трибуналы, коим предоставляется полная свобода действий для поиска и наказания предателей. Мы отстоим наши идеалы! И ни Зорак, ни кто иной не сможет поставить империю на колени! Смерть императора Тирса будет отомщена! После этой пламенной речи Её святейшество приступила к похоронному ритуалу, который решила провести самостоятельно, не подпустив к телу несчастного императора ни врачей, желавших провести вскрытие, ни низших жрецов, которые по своему рангу должны были подготовить тело в последний путь. - Не смейте прикасаться к его священному телу! – заявила она. – Откуда мне знать, что среди вас нет предателей? Империю наводнили враги, и я не позволю вам осквернять тело Его Императорского Величества своими грязными инструментами! Так, не получив даже заключения о состоянии здоровья императора перед смертью, подданные собрались на последний ритуал, который проводила лично Верховная нута. Из стволов священного дерева Тиноко был выстроен плот, на который поместили носилки с телом Его Величества, после чего, плот подожгли и отправили на середину озера. Пламя быстро охватило вздутое и уже начавшее портиться тело Тирса, взмывая в розовое небо Красса зловещими языками и распугивая несметные стаи ярко-оранжевых птиц, вечно кружащих над водой. Ксор самолично поджигала плот и сама пела «Сопроводительный гимн для неприкаянной души», когда плот удалялся от берега. *** Аресты начались сразу после похорон. Девять из пятнадцати сенаторов, прибывших на Красс, чтобы поздравить Тирса с днём рождения, но по несчастному стечению обстоятельств попавших на его похороны, были казнены в тот же день. Среди подданных, преимущественно старшего поколения, втайне сочувствовавших Зораку, начались чистки. Каждый новый день приносил вести о новых предателях, которые под пытками выдавали сведения о своих сообщниках, и подданные империи с ужасом узнавали о масштабах заговора. Как выяснилось, сообщниками Зорака были все члены гильдии сканеров и творцов, добрая половина сенаторов, весь корпус гоеров и вся Лига свободных миров, во главе со своим канцлером – Виро Танатом Содилом, не говоря уже о жрецах культа Сито. Поговаривали даже, что ванаки, якобы нанятые сенатом для убийства Зорака, вовсе не собирались его убивать, а напротив – служили именно ему! Стоит ли удивляться, что гнев Верховной нуты пал и на их головы? Правда, выступать против ванаков в открытую она пока не решалась, но, тем не менее, объявила гильдию киллеров «вне закона». Одним словом, те массовые репрессии, которые последовали за гибелью императора Тирса, заставили содрогнуться всю империю и разделили всех её подданных на «законопослушных» и «предателей», причем, количество последних росло с каждым днём, пока не сравнялось с количеством первых. Те же, в свою очередь, пребывали в постоянном страхе, наблюдая за ежедневными арестами своих приятелей, которые ещё вчера казались вполне благонадёжными. Некоторые смельчаки даже поговаривали, что теперь врагов и предателей в империи больше чем честных граждан настолько, что им впору образовывать свою собственную империю. Империя погрузилась в атмосферу тотального недоверия и страха. Единственной гарантией личной безопасности стало добровольное сотрудничество с летучими трибуналами, кроме того, такое сотрудничество сулило немалые выгоды, особенно если предатель, о котором сообщалось, обладал неплохой собственностью. Однако нередки были случаи, когда активно сотрудничавший с судами гражданин, сам оказывался арестованным, но всё же не сотрудничать с ними было ещё опаснее. Члены сената пока не арестовывались, поскольку Рокос - столичная планета, на которой и располагался сенат, был надёжно защищён своей собственной армией, и Верховная нута всё никак не могла решиться на штурм. Вместо этого она предъявила сенаторам ультиматум, с требованием выдать ей тех из них, которых он считала неблагонадёжными. Список её был довольно длинным и включал почти половину всех сенаторов, причём она оставляла за собой право его расширить. Обсуждение её требований заняло немного времени, и в результате сенат единогласно постановил: в требовании ей отказать, так как оно противоречит законам империи. В ответ на отказ сената, Ксор объявила его «вне закона» и перестала обращать внимания на его решения, правда, штурмовать Рокос она пока не решалась, предпочитая держать его в кольце военной блокады, которую, справедливости ради нужно заметить, с лёгкостью и завидной регулярностью прорывали все, кто только хотел. Но, всё же, столица оставалась на осадном положении, куда нелегально начали стекаться все те, кого Ксор объявила неблагонадёжными. Нута об этом, разумеется, прекрасно знала, но, почему-то, ничего не предпринимала. - Сенат становится сплоченнее, Ваше святейшество, - говорила ей преданная Рона, в то время как Ксор принимала водные процедуры в окружении девушек своего гарема, - я получила сведения о том, что все творцы и сканеры уже прибыли на Рокос, кроме того, там обосновались все верховные жрецы Сито. - Я знаю, - вяло произнесла Ксор, - пусть собираются все вместе. Тем проще мне будет уничтожить их всех одним ударом. И вот ещё что, - она презрительно взглянула на Рону, политика тебе не идёт; твоё дело – массаж, так что не пытайся выглядеть умнее, чем ты есть и найди мне нового начальника службы безопасности, только чтобы на этот раз он меня не предал. Мне нужны верные люди. - Такой кандидат у меня есть, - поклонилась леолка. – Его зовут Танор. Он тоже дик, но всецело предан Вашему святейшеству. Прикажите привести его? - Да, но после ужина, а сейчас свяжись-ка ты лучше с нашим агентом на Леме. Кажется, Дос направлялся именно туда. Пусть ему обеспечат достойную встречу. - Прикажете его убрать? - Нет, не нужно. Я хочу немного понаблюдать за ним. Так что, пока оставь его в покое, только не упускай из виду. - А потом? – поинтересовалась Рона. – Вы прикажете доставить его на Красс и устроите показательный суд? - Ни в коем случае! – улыбнулась Ксор. – Я хочу, чтобы он сгнил где-нибудь в джунглях Лемы. Кем мы будем пугать наших подданных, если Зорака публично казнят? Нет, мне его казнь не выгодна! Мне необходимо, чтобы он умер, но так, чтобы об этом никто не знал! Пусть в умах моих подданных он останется бессмертным – это обеспечит мне крепкую власть и полную свободу действий. Но пока он ещё не до конца сыграл свою роль в моей пьесе, так, что пусть немножко порадуется своей свободе. Это не надолго! – и нута громко расхохоталась. Юрий Моор-Мурадов Отпуск частного детектива Наша дружная четверка – я со Светланой и мой приятель частный детектив Макс Черняховский с Юлей – отправилась отдохнуть недельку на берегу Красного моря. Вторая половина сентября в Эйлате - самая прекрасная пора, то, что в старые добрые времена называлось бархатный сезон: вода еще по-летнему теплая, но уже нет той жары, которая доводит вас до одурения в июле и августе. Воздух в Эйлате всегда сухой, летом идешь по городу, и будто на тебя пышет жаром из доменной печи. Но в середине сентября погода обходится с тобой бархатно. Летом, в самое пекло, ты не очень охотно ищешь спасения в еще не согретой солнцем холодноватой воде залива. А первый осенний месяц - другое дело. Можно гулять сколько угодно по городу не только вечером, но и днем, голову не печет, не мучаешься. И когда погружаешься в воду, чувствуешь не обжигающий холод, а ободряющую прохладу, море дарит тебе свежесть. Мы ехали в экскурсионном автобусе на юг, предвкушая прекрасный отдых и массу впечатлений, которые помогут нам пережить надвигающуюся сырую промозглую зиму. Поскольку в путь мы вышли очень рано, то уже к полудню прибыли в Эйлат, забросили вещи в заранее забронированные в гостинице номера и спустились к морю. Наша четырехзвездочная гостиница высится у «кораллового пляжа», здесь рифы подходят к самому берегу, достаточно войти в воду на несколько метров, и можно любоваться красочным царством рыб и кораллов Красного моря. Надев очки с трубками, мы стали нырять под воду и часами наблюдали за причудливыми кустиками и холмиками кораллов, за стаями разноцветных рыб - полосатых, в крапинку, ярко-синих, алых, желтых… Все цвета радуги. Не знаю, почему это море называют Красным. Точнее назвать его Красочным. В этот раз нам особенно повезло: мы увидели голотурии, несколько морских звезд, парочку скатов, рыбу-пилу и ядовитого морского петуха с торчащими, как перья, в разные стороны разноцветным плавниками. Время пролетело незаметно, настала пора ужина, и мы, счастливым образом не наступив у берега ни на одного морского ежа, вернулись в гостиницу, приняли душ, переоделись и спустились в ресторан. Кормят в Эйлате щедро, разнообразно и вкусно. А в этот пятничный вечер ужин был праздничным: со свечами, с вином за счет заведения. После ужина мы единодушно решили посвятить первую ночь знакомству с непременной развлекательной программой гостиницы. Спустились в подвальный этаж, где располагался большой зал мест на двести. Он был уже полон. Я ожидал увидеть группу массовиков-затейников с бесхитростной программой, рассчитанной на непритязательный вкус разомлевших отдыхающих, но неожиданно для меня это оказалось довольно профессиональное шоу – с танцами, песнями, юмористическими номерами. С первого взгляда было видно, что это «русская» группа. Три пары молодых эстрадных артистов танцевали под музыку разных стилей и жанров – рок-н-ролл, румбу, сальсу. Певица средних лет приятным голосом пела старинные русские романсы и песни из репертуара Эдит Пиаф, Барбры Стрейзанд и Глории Гейнор. Совсем юный певец исполнял на английском популярные песни 50-х - 70-х годов: Пресли, Биттлз, Демиса Руссоса. Были у группы и юмористические номера. Выступал парень, переодевшийся девушкой, талантливо открывал рот под фонограмму, состоящую из песен поп-звезд. Если не ошибаюсь, этот жанр называется «драг-шоу». Я этого не люблю. Выступал эксцентрик с клоунадой, пантомимой и фокусами. Но мне больше понравился юмористический музыкальный номер без слов. Исполняла его молодая пара. Девушка на скрипке самозабвенно играла знакомую всем классическую мелодию, и в определенный момент вступал на саксофоне ее партнер, он подхватывал последние прозвучавшие ноты классического произведения, но играл что-то веселое, разухабистое. Дело в том, что звуки в классическом опусе странным образом совпадали со звуками популярной эстрадной песни. Этот эффект всегда вызывает смех в зале. Девушка делала вид, что разозлилась на партнера, замахивалась на него смычком, тот переставал играть. Девушка начинала исполнять другую классическую мелодию, мужчина снова подхватывал, и снова это было что-то созвучное, но в совершенно ином стиле. Я оглядел публику и увидел, что она весьма разношерстная: примерно треть – коренные израильтяне, треть – наш брат, «русские», а треть - интуристы всех мастей: немцы, французы, голландцы, японцы. Всем был прекрасно понятен этот юмор, музыкантов-юмористов принимали очень хорошо. Шоу закончилось далеко за полночь. Распорядитель объявил танцы для отдыхающих, но мы настолько устали, что предпочли отправиться спать. Разошлись по номерам, решив, что завтра утром поедем на дельфиний пляж – райский уголок рядом с дельфинарием, где можно любоваться, как кувыркаются, взлетают над водой, забавляются сами и забавляют зрителей дельфины. Есть слухи, что они умнее людей, может, нам удастся побеседовать с умными тварями, а то надоели людские глупости, которые слышишь каждый день. Но утром мы никуда не пошли. Проснулись, спустились позавтракать, и увидели в фойе ту самую девушку со скрипкой, номер которой мне очень понравился. Она сидела в кресле и беззвучно плакала. - Что случилось, кто вас обидел? – спросил я ее. Девушка сначала отмахнулась от меня, но потом решила ответить, видимо, поняла, что мое участие искреннее. - Вы что, ничего не знаете? – спросила она с некоторой обидой в голосе. Конечно, ничего не знаю! В полночь, когда мы пошли спать, все было спокойно. - Что произошло? - Валентин Сергеевич умер. Наш босс. Отравился. Полиция арестовала Диму. - Дима – это ваш партнер по номеру? - Да, его подозревают в убийстве. - И опять заплакала. - Макс! Разумеется, это была моя первая реакция. - Макс, иди сюда! – позвал я громко товарища, который уточнял у регистратора гостиницы, каким образом можно отсюда доехать до дельфиньего пляжа. А девушке объяснил: - Мой друг – частный детектив. Расскажите ему все, он поможет вам. Не знаю, почему, но я решил, что полиция что-то напутала и арестовала невиновного. Будь это любая другая женщина, я бы только выразил сочувствие. Но вчера мне очень уж понравился их номер, и захотелось помочь девушке. Узнав в чем дело, Макс предложил: - Давайте все же сначала позавтракаем, а потом пораскинем мозгами. За завтраком девушка – ее звали Татьяна – рассказала нам, что произошло. Парень с номером в жанре «драг-шоу», Владимир Чиж, прибыл в Эйлат только вчера. Прилетел из России вчера рано утром, в международном аэропорту его встретила специально отправленная туда администратор группы Стелла Боровская и привезла сюда, в гостиницу. Днем Чиж немного порепетировал под привезенную с собой фонограмму и уже вечером вышел на сцену и сорвал бурные аплодисменты – это я могу подтвердить. По словам Чижа, войдя после выступления в свой номер, он увидел на столе вазу с фруктами и бутылку шотландского виски. Фрукты администрация отеля ставит во все номера. А вино нет. Как у него бутылка оказалась – неясно. Факторович – это хозяин группы – перед тем, как отправиться спать, заглянул в номер, который выделили молодому артисту, узнать, все ли в порядке, и пожелать спокойной ночи. Виски - любимый напиток Факторовича, это все знают. Увидев бутылку, он спросил: «Откуда это у тебя? Привез с собой?» - Нет, стояла на столе, когда я зашел сюда, - ответил Чиж. - Я заберу ее, - заявил безапелляционно Факторович, и унес бутылку с собой, пожелав юноше спокойной ночи. От певца пошел в номер к администратору Боровской. Пожелал ей спокойной ночи, пошел к себе. На пороге своего номера сделал глоток из бутылки – и упал замертво. Утром горничная обнаружила его бездыханное тело. Врачи диагностировали отравление. В бутылке обнаружена огромная доза ядовитого химического вещества. Его в бутылку впрыснули с помощью шприца: в откручивающейся жестяной крышке есть крошечное отверстие, оставленное иглой. Полиция опросила всех членов шоу-группы, выяснила, как бутылка попала к Факторовичу, поверила, что бутылка с ядом не принадлежит Чижу, пришла к выводу, что кто-то пытался отравить именно его, а Факторович стал нечаянной жертвой. Тот, кто покушался на Чижа, не мог предположить, что бутылка в конце-концов достанется другому. Беседа с членами труппы позволила следователям довольно быстро установить, что у единственного человека в труппе есть мотив отстранить молодого артиста, только что прилетевшего из России: у Димы Заславского. Ходили слухи, что если Чиж приживется, то Диму и его напарницу по номеру уволят, потому что молодому артисту нужно будет платить втрое меньше, чем прежнему дуэту. Кроме того, остальные артисты, якобы, слышали, как босс говорил, что музыкальный номер Димы и Тани устарел, посетители гостиницы его не понимают, и можно без большого урона для программы отказаться от него. А за драг-шоу – будущее. Но самое главное: в гостиничном номере Димы и Тани в корзине для мусора, стоявшей в ванной под раковиной, полицейский следователь обнаружил пустой полиэтиленовый пакет с квитанцией магазина, в котором была куплена эта бутылка виски. Таня также рассказала нам, что Факторович был не только их руководителем – он сам играл на аккордеоне. И тут я сообразил, что это тот толстый, апоплексического сложения крупный мужчина, который вел концерт и даже исполнил этюд на аккордеоне. Номер Факторовича был такой неинтересный, невзрачный, что я и не упомянул о нем прежде. После завтрака мы продолжали беседовать с Таней в фойе, когда в гостиницу приехала администратор труппы Стелла Боровская, невысокая, подтянутая, модно одетая женщина лет сорока с прической «карэ», с сигаретой в руке. У ней были иссиня-черные – видно, крашенные по нынешней моде волосы. Энергичная, уверенная в себе. Она обняла заплаканную Таню. - Не переживай, все выяснится, Диму отпустят, - попыталась она утешить актрису. - Это частный детектив, - представила Таня Боровской моего друга. - О, как удачно, - обрадовалась Стелла. - Я только что из полиции. Они убеждены, что это дело рук Димы. Если вы докажете, что Дима ни в чем не виноват – а я в этом абсолютно уверена, - мы заплатим вам за ваши хлопоты полагающийся гонорар. - Я возьмусь за это дело, - ответил Макс. Могу поклясться, что он сказал бы это, даже если бы никто не пообещал ему гонорара. - Вы наняли защитника Диме? – поинтересовался он. - Да, я нашла здесь русскоговорящего адвоката, он уже в полиции, ждет, когда ему разрешат побеседовать с Димой. - Я тоже хочу поговорить с подозреваемым, а заодно и с адвокатом, - сказал Макс. - Возьмите нашу машину, - обрадовалась Боровская. - Сеня – это наш шофер, знает, где находится отделение. Мы с Максом отправили наших дам купаться в гостиничный бассейн, а сами поехали в белом микроавтобусе шоу-группы в городское отделение полиции. Адвокат Михаил Домбаров уже поговорил с Дмитрием Заславским. После короткой беседы с Домбаровым Макс пришел к выводу, что тот не верит в невиновность артиста, тем не менее, взялся представлять его. - Как это может быть? – удивился я. - В двух третях случаев адвокаты не верят своим подзащитным, даже если те категорично отрицают свою вину. Домбаров надеется добиться минимального наказания в обмен на чистосердечное признание артиста, - пояснил мне детектив. – Но Дима упрямо твердит, что ничего о бутылке не знает, никого травить не собирался – ни новичка, ни босса. В это время по коридору провели Домбарского. На руках у него были наручники. Небритый, осунувшийся, в помятой одежде. Растерянный взгляд. Вчера, когда он выступал нарядный и веселый на сцене, мне показалось, что ему от силы тридцать, теперь было видно, что ему хорошо за сорок. Арестованного увели. Макс снова обратился к адвокату: - А вам не показалось странным, что Заславский сохранил у себя в номере пакет с товарным чеком на покупку вина, которое, якобы, отравил? Я бы решил, что ему этот чек подбросили. Слишком грубая улика. - И я задал этот вопрос следователю, - ответил адвокат. - Он говорит: преступник знал, что будут искать того, у кого есть мотив убрать новенького, подозрение, естественно, падет на него, и решил оставить эту квитанцию, чтобы вызвать сомнение. Это же ясно. Чтобы вы, - сказал мне следователь, - потом попытались вызвать сомнение у судьи. Но, сказал он, ни у кого больше нет мотива. Молодой россиянин только что приехал. Никого не только в Эйлате, а вообще в Израиле не знает. И в труппе ни с кем не знаком, ни с кем не успел поссориться. Бутылку ему в номер поставили еще тогда, когда он был на сцене, выступал в первый раз в этом городе. - А следователь не пытался установить магазин, в котором куплена бутылка? - спросил Макс адвоката. - Поговорить с продавцом – может, он запомнил, кто купил это вино. Адвокат покачал головой. - И я предложил следователю сделать это. Он говорит, что в торговом чеке из-за неисправности кассового аппарата отпечатались не все данные, невозможно прочесть название магазина. - Но я все же хочу посмотреть на этот чек, - сказал Макс. Домбаров оказался малым покладистым, он зашел в кабинет к следователю и довольно быстро вышел с ксерокопией чека, который был теперь важной вещественной уликой. Мы с Максом стали изучать эту квитанцию. То ли краска в кассовом аппарате была на исходе, то ли бумажная лента лежала неровно, но не все данные на ней отпечатались четко. Верхние строки, где было указано название магазина и его регистрационный номер в налоговой инспекции, отпечатались очень слабо, прочесть их невозможно. Зато четко видно название купленной вещи - бутылка виски 0,75 литра, ее цена – до НДС и с НДС, и способ оплаты: наличными. Согласно этой квитанции продавец получил у покупателя купюру в сто шекелей и выдал сдачу в 32 шекеля. Дима сказал адвокату, что не покупал бутылку, не знает, как она попала в номер к Чижу. «Я даже не знал, в какой номер его поместили», - заверяет он. Как же квитанция оказалась у него в номере? Дима убежден, что полиэтиленовый пакет с магазинной квитанцией к нему в номер подбросили. Мы вернулись в гостиницу. Я присоединился к нашим дамам в бассейне, Макс сказал, что ему нужно кое-что проверить, и испарился. Мы встретились через два часа в фойе. Макс был чем-то весьма озабочен. На мой вопрос ответил: - Кажется, полиция права. Кроме как у Димы Заславского ни у кого больше нет мотивов покушаться на жизнь Чижа. Макс пересказал свою беседу с Таней, напарницей подозреваемого. - Вы говорили с Димой про возможное увольнение? – спросил мой друг. - Да, - не стала скрывать Таня. - Это его беспокоило? - Он очень переживал. Трудно сейчас найти группу, которая возьмет пару со стороны. У нас у обоих с ивритом плохо, и нет организаторских талантов. Видно, нам предстоит тяжелый период. Мы уже были два года без работы. Дима убирал виллы в Герцлии, это так унизительно… Конечно, мы говорили об этом. Дима в последние две недели почти не спал. Но он не может никого убить! Он совсем не такой человек! – уверяла артистка детектива. Мало того, Макс выяснил, какой именно яд был в бутылке. Это – ядовитый химикат Е602. Его раньше использовали для борьбы с сельхозвредителями, он эффективен в борьбе с филлоксерой. Лет пять назад во всех развитых странах запретили его применение из-за необратимого вреда, наносимого почве и животным. Максу удалось также выяснить, что некоторое количество этого химиката сохранилось в кибуце под Эйлатом. И именно в этом кибуце Стелла Боровская организовала концерт, в котором участвовали только трое из всей группы - певица, Дима и Таня. То есть, у Димы была возможность достать там этот химикат. Выездной концерт состоялся месяц назад, когда уже в самом разгаре были разговоры о возможном скором увольнении Димы и Тани. - Плохи его дела, - заключил Макс. - Насколько я знаю суды в Израиле, Диму признают виновным по совокупности косвенных улик, даже если он будет все отрицать. Дадут не менее 10 лет. Если адвокат уговорит его чистосердечно признаться и раскаяться, то получит лет восемь. Разве что будет найдено доказательство того, что это сделал кто-то другой. Меня сбивает с толку то, что Таня откровенно рассказала мне о его страхах. Кроме того, есть еще одна вещь, которая не вяжется с версией, что на Чижа покушался именно Дима. Будь я следователем по данному делу, одно это обстоятельство заставило бы меня выпустить Диму. По крайней мере, под залог. - Что за обстоятельство? – спросил я, заинтригованный. - Это касается того торгового чека. Пока я говорить об этом не буду, мне нужно коечто проверить. Понимаешь, я беседовал с Таней – не такой этот Дима тип, чтобы сделать какой-то решительный поступок. Он безвольный, он будет плакать, жаловаться на судьбу, пить начнет, но травить другого артиста, чтобы тот не занял его место? Совсем не такой он тип. Но я ума не приложу, кто еще может быть заинтересован в гибели юного артиста. Потом он попросил меня: - Узнай, в каком номере остановилась Боровская. Мне нужно кое-что у нее спросить. Я вижу, что это единственный человек в труппе, который не потерял головы из-за этой истории. Я выяснил у регистратора, где остановилась члены шоу-группы: на втором этаже, там более скромно обставленные номера для обслуживающего персонала, живущего при гостинице. За Боровской был закреплен номер 117. Мы поднялись на второй этаж. Один из номеров недалеко от лифтов был опечатан. Ясно, здесь жил несчастный Факторович, которому на роду было написано принять смерть за другого. 117-й номер был в другом конце длинного коридора. Мы постучали. Из-за двери раздался звонкий и бодрый голос: - Минуточку! Боровская открыла нам, она была в коротком легком халате, с длинной тонкой сигаретой в руке. Женщина приветливо улыбнулась, сказала: - А, заходите. Жестом предложила нам сесть на стулья, сама села на заправленную кровать. - У вас есть для меня хорошие новости? – спросила она. - Пока ничего утешительного, - ответил Макс. – Просто я хотел услышать ваш рассказ о том, как вы встретили Чижа. Боровская повторила то, что я в общих чертах уже знал. Она приехала в аэропорт имени Бен-Гуриона вчера в 10 утра. Самолет из Москвы приземлился через полчаса. Встретила гастролера, посадила в машину, и они вышли в путь. В дороге остановились всего один раз – на сто первом километре от Эйлата. - Где есть зоопарк с двуглавой змеей, - пояснила она. – Мы пообедали в кафе. - Он никуда не отлучался? Там, наверное, есть и киоск, в котором можно купить вино. - Нет, не отлучался. Только отошел на минуту в туалет, но я сидела лицом к входу в это заведение, видела, как он вошел туда и как через минуту вышел. Вы думаете, что у парня могла быть причина отравить своего работодателя? – спросила она ироничным тоном. - Может, он приехал со специальным заданием? – встрял я. – Может, ваш босс с кем-то крепко повздорил в России, так прислали киллера под маркой артиста. Боровская весело рассмеялась. - Такой прекрасный артист и в то же время – ловкий киллер? Слишком много талантов для одного человека. – Она вытерла салфеткой проступившие от смеха слезы. – Я вышла на него через солидную антрепренерскую фирму в Питере. Мне дали самые лестные характеристики. - У вас есть реквизиты этой фирмы? – спросил Макс. Боровская без слов протянула ему роскошно оформленную визитную карточку. Макс спрятал ее в карман. Потом спросил: - Почему вы в корне отрицаете причастность этого Чижа? Мы только знаем, что Факторович зашел к нему в номер, потом вышел оттуда с бутылкой, глотнул из нее и умер. Я могу предположить одну версию. Скажите, этот Чиж – он привычной ориентации? – Поймав непонимающий взгляд Стеллы, Макс поспешил объяснить: Артисты такого жанра нередко настолько привыкают к женским нарядам, что меняют и сексуальную ориентацию. Стелла громко, заливисто, до слез расхохоталась. Потом произнесла сквозь слезы: - Про его ориентацию не знаю, но Факторович был мужик нормальный. Его хобби – гоняться за юбками. - Значит, между ними не могли возникнуть отношения, которые закончились бы трагически? Вопрос был риторическим, хозяйка могла на него не отвечать. Макс продолжал: - У меня есть вопрос, который вам покажется на первый взгляд нескромным. Этот ваш бизнес – он приносит большие доходы? - Мог бы приносить больше. Если поставить дело с умом. А почему вы спрашиваете? - Понимаете, я прокручиваю в уме версию того, что ваша группа стала объектом нападения рэкетиров. Это вполне возможно, если есть большие доходы. - Но покушались не на хозяина группы, а на Чижа! – воскликнул я. - Да, - согласился Макс, - но рэкетиры никогда не наносят первый удар по тому, кто в конечном счете должен им заплатить. Родственников Факторовича здесь нет, в качестве первого предупредительного шага они могли попытаться отравить одного из членов шоугруппы. Это было бы демонстрацией серьезности их намерений и послужило бы хорошим уроком: смотри, упрямец, не будешь с нами сотрудничать, такая же участь постигнет и тебя. И так случайно вышло, что Факторович стал первой же жертвой. Стелла опять рассмеялась: - Нет, никаких рэкетиров здесь нет. Он мне ничего не говорил, а от меня он этого скрывать бы не стал. Мне он рассказал бы первой. На лице Макса опять появилось недоуменное выражение. Заметно было, что никакая другая версия, отличная от полицейской, у него не выстраивается. - Ваша труппа теперь распадется? – спросил я хозяйку номера. - Вы, наверное, уедете из Эйлата? - Нет, почему же, - ответила женщина и мило улыбнулась мне. – Хотите сигарету? – предложила она. Когда мы оба отказались, она продолжила: - Во-первых, у нас контракт с этой гостиницей до конца сентября, и уже есть предложение пролонгировать его. У меня великолепные организаторские способности. Ребята со мной не пропадут. Они станут зарабатывать еще больше. Я сейчас веду переговоры с другим эйлатским отелем, пятизвездочным, они готовы платить нам вдвое больше и подписать контракт сразу на пять лет. Вот проект договора, - кивнула она на листки, лежащие на тумбочке у ее кровати. - Любопытно, - сказал Макс. – В особенности учитывая, что артистам в наше время нелегко найти себе работу. - Но не нашего уровня, - немного хвастая, отреагировала Боровская. – Труппу подбирала я лично. И это не единственный отель, который охотится на нас. - Можно? – спросил Макс и потянулся к контракту. Боровская опять улыбнулась и подала ему листки. Макс только взглянул на документ и вернул его женщине. - Я подпишу контракт после того, как мой адвокат прочтет его и скажет, что нет никаких подводных камней, которые позволят владельцам гостиницы не выполнить какой-нибудь из важных для меня пунктов, - объяснила Боровская. - Можно мне воспользоваться туалетом? – спросил Макс. Хозяйка кивнула, Макс зашел в туалет. Мы с Боровской остались одни. И я решил чтото выяснить у ней. Дело в том, что у меня тоже возникла версия, и мне захотелось проверить ее самому, без помощи Макса. Мой друг, безо всякого сомнения, в тупике. А что если мне удастся набрести на что-то? - Скажите, - спросил я Боровскую, - эта певица… - Евгения? – уточнила Стелла. - Да. - Она вас заинтересовала? – заговорщицки улыбнулась хозяйка. – Ее фамилия - Кисина, она в соседнем со мной номере. - Она меня заинтересовала, но в другом смысле, - поспешил я внести ясность. - Откуда она родом? - Из Питера. Как и Чиж. Я и ее нашла через ту же антрепренерскую фирму. Как же повезло труппе, что у них такой администратор, - подумал я. В этой ужасной ситуации она не растерялась, она позаботится обо всем, труппа будет нормально работать и дальше. Это новый тип деловых женщин. Энергичная, самостоятельная. Раньше их не было. В этот момент Макс вышел из туалета, продолжать беседу при нем я не стал. Перед тем, как мы попрощались с хозяйкой номера, Макс попросил ее: – Здесь в каждом номере есть маленький сейф. Мне нужно посмотреть, что Факторович хранил в своем. Надо бы как-то попасть в его комнату. - Ключ от номера я возьму, но шифр его сейфа я не знаю, - ответила Стелла. - Ну, у администрации должен быть способ открывать сейфы, когда постояльцы забывают шифр, - высказал резонное предположение Макс. – Договоритесь с ними. - Хорошо, - пообещала Стелла. – Я скажу, что там хранятся документы наших артистов. В коридоре Макс сказал, что поедет опять в отделение полиции. Я сопровождать его туда отказался. У меня был свой план. Оставшись один, я постучал в номер к Евгении Кисиной, певицы из Питера. А что, если у нее есть какой-то мотив покушаться на Чижа? Конечно, она чуть не вдвое старше него, но можно предположить причину, почему ей хочется устранить Чижа. Вдруг он был свидетелем чего-то, увидев его, Евгения испугалась шантажа. А возможно, Чиж успел даже намекнуть, что имеет «компромат». И главное – она тоже была с концертом в кибуце, где злоумышленник раздобыл этот ядохимикат. Мне нужно поговорить с ней. Если ее совесть нечиста, то я это почувствую. Мне в этом поможет мой природный дар психолога. Мое первое впечатление о человеке очень редко бывает обманчивым. Певица открыла дверь и уставилась на меня с недоумением. - Что вы хотели? – спросила она. Да, это был совсем не тот прием, который нам оказала Стелла. В глазах певицы я сразу разглядел некоторую настороженность. Я представился, добавил: - Мой друг, частный детектив, ищет настоящего убийцу вашего босса. У меня есть к вам несколько вопросов, вы не возражаете? - Входите, - сказала женщина, глубоко вздохнув. К сожалению, разговор у нас с ней получился совсем не такой, какой я ожидал. На все мои вопросы она отвечала коротко, сесть не предложила, и сама не села. С Чижом она, по ее словам, не знакома. Из Петербурга уехала тогда, когда он еще назывался Ленинградом. Чижу тогда было лет десять. Так что столкнуться там они не могли. Здесь они еще не успели переброситься и парой слов. Он даже не знает, что и она родом из Питера. Пока мы беседовали, я незаметно оглядел комнату. На тумбочке у кровати стояла початая бутылка бренди. Стакана рядом не было. Вполне возможно, что она пьет из горла. Причем – одна. Скрытая алкоголичка? Или выпила для храбрости перед тем, как решилась на отчаянную акцию? Любопытно, где она приобрела эту бутылку? Не в том ли магазине, где куплена и роковая бутылка виски? Если бы в той квитанции значилось, что продано две бутылки – виски и бренди, то я уже раскрыл бы это преступление. Но и без этого мне было видно, что она напряжена, чего-то опасается. Никакие дополнительные вопросы мне в голову не приходили, в номере воцарилось неловкое молчание, я извинился за беспокойство, попрощался и вышел. И в самый раз! В другом конце длинного коридора, у самой лестницы, из номера выскользнул знакомый мне водитель группы. Сеня, как называла его Боровская. Он вышел из того самого опечатанного номера, в котором жил Факторович. В руках у него был небольшой сверток. Что он вынес оттуда? Не обращая на меня внимания, водитель прикрепил ленту с печатью к дверному косяку и направился к лестнице. Решение пришло мгновенно. Видимо, Сеня не узнал меня. Когда утром мы с Максом сели в его микроавтобус, он даже не повернул голову назад. И на обратном пути он был совершенно равнодушен к своим пассажирам. Тогда я подумал, что он в шоке от происшедшего. Теперь у меня возникли иные предположения. Что он делал в номере своего шефа? Что за сверток он вынес оттуда? Это какая-то вещь, которая может выдать истинного убийцу? Ясно, что теперь Макс ничего интересного в сейфе Факторовича не найдет. Подождав немного, я пошел вниз по лестнице. Белый микроавтобус выезжал со стоянки перед гостиницей. Я побежал к дороге. К счастью, на обочине стояло такси. Я плюхнулся на заднее сидение и попросил водителя: - Поезжайте за той белой машиной, - и показал на микроавтобус. Таксист то ли привык к странностям своих пассажиров, то ли у него так мало работы, что он предпочитает никаких ненужных вопросов наконец-то объявившемуся пассажиру не задавать. Вслед за микроавтобусом мы свернули с набережной, застроенной многоэтажными отелями, въехали в жилой квартал. Сеня остановил машину у четырехэтажного дома, зашел в подъезд. Я расплатился с таксистом, попросил его пока не уезжать и направился за Сеней. Я опасался, что он зайдет в одну из квартир, и я не успею узнать, в какую, поэтому почти бежал по лестнице. В результате на третьем этаже наскочил на стоявшего шофера, который, видимо, позвонил в дверь и ждал, пока ему откроют. Я понял, что в этой квартире его ждут уголовники, убившие Факторовича, рэкетиры. Возможно, кое-кто в группе все знает, от нас скрывают, и решили договориться с рэкетирами. Этот пакет – в нем, скорее всего, деньги, важная улика. Решение пришло мгновенно: схватить пакет и бежать. Такси ждет внизу, сразу в полицию. Водитель микроавтобуса отпираться не станет, если деньги будут у полиции, все расскажет, все имена назовет. Я выхватил у него из рук пакет, но сбежать не удалось – реакция у Сени оказалась мгновенной, он бросился на меня, вцепился в мою руку. Мы боролись, вырывая друг у друга пакет, я получил два удара в лицо. Сам я в ответ бить не стал, приложил все усилия к тому, чтобы скинуть Сеню с себя и скрыться. Тут дверь квартиры, куда звонил водитель, отворилась, и на пороге появился… Макс! Он растащил нас в стороны. Следом за ним вышла молодая женщина в домашнем халате. Мне стыдно рассказывать, что было дальше. Когда страсти улеглись, выяснилось, что хозяйка квартиры – ее зовут Люда, - была подругой Факторовича. Макс узнал о ее существовании, расспросив артистов. Пришел к ней в надежде узнать, что ей рассказывал о труппе Факторович. Позже Макс намекнул мне, что кое-что интересное ему выяснить удалось. Люда работает медсестрой в местной поликлинике. В свой последний визит к Факторовичу она захватила с собой дигитальный прибор определения концентрации сахара в крови – Факторович жаловался на плохое самочувствие, так Люда решила провести тест. И забыла прибор у него, а это вещь дорогая. Водитель Сеня по ее просьбе пробрался в номер к Факторовичу и привез его хозяйке. Вот и вся загадка. Ничего криминального. Когда мы ехали в гостиницу в такси, которое ждало меня, я пересказал Максу свою беседу с певицей. Макс не стал с порога отвергать мою версию. Мало того, он добавил: - Ты прав, надо прощупать и шофера Сеню. Он повез артистов в кибуц, и пока те развлекали народ, слонялся по территории. Люда – девушка видная, может, здесь любовный треугольник был. Вернувшись в гостиницу, я отправился в бассейн. Там было пустынно, только одна Таня загорала, лежа на топчане. Тут в моей голове созрела еще одна версия. Почему подозрение не падает на нее? Они с Димой жили в одном номере. Тот пакет с квитанцией в полной мере мог принадлежать и ей. Если Дима человек безвольный, то эту миссию могла взять на себя его напарница. Я разделся и опустился на соседний топчан. Таня приподняла голову, узнав меня, улыбнулась и легонько кивнула. Почему Таня теперь так спокойна? Полагается на то, что Макс все разгадает и спасет Диму? Или здесь что-то другое? Глядя на беззаботно лежащую на топчане молодую женщину, ни за что не подумаешь, что еще утром она горько плакала. Сейчас она похожа на обычную туристку, с наслаждением загорающую под нежарким сентябрьским солнцем. Поскольку молодая женщина ни о чем не спросила, было ясно, что она не расположена к беседе. Я тоже ни о чем расспрашивать ее не стал. После неудачного «психологического» допроса певицы Кисиной и моего афронта с водителем я уже не решался строить из себя детектива. Лучше я просто выскажу свои соображения Максу. Вечером после ужина Макс заявил, что охотно еще раз посмотрит шоу. Поскольку не будет полюбившегося мне музыкально-эксцентрического номера, я отказался. Сел в своей комнате смотреть телевизор. Наши дамы отправились погулять по ночному Эйлату. Возвращения Светы я не дождался и лег спать. Когда она пришла, я спросил сквозь сон: «Где вы задержались?» - Да по мусоркам лазили, - ответила она. Я не совсем проснулся и не отреагировал на такое странное объяснение, только промычал: - А-а, - и снова заснул. Вскоре в дверь громко постучали. Это был Макс. - Пойдем разоблачать настоящего преступника, - сказал он мне. - Ты уже нашел его? – пробормотал я сонным голосом. - Еще нет, но сейчас найдем. - А который час? – спросил я, натягивая джинсы. - Всего половина первого, шоу только что закончилось, полицейский следователь по моей просьбе собрал всю труппу на втором этаже. Мы спустились вниз. Я отчаянно зевал. В небольшом фойе на диванах и креслах сидели все члены труппы: Боровская, артист оригинального жанра в сценическом костюме, певица Евгения Кисина, молодой певец, Таня - подруга Димы Заславского, три пары танцевального ансамбля, юный гастролер Чиж, еще не переодевшийся в мужской костюм, звукооператор труппы и даже шофер Сеня. Здесь же был и полицейский следователь, сидевший с ироничной улыбкой на лице. Ясно, что Максу с трудом удалось убедить полицейского еще раз встретиться с труппой, но он всем видом показывал: сбить его с толку этому частному детективу из Тель-Авива не удастся. Рядом со следователем сидел адвокат Димы Заславского Домбаров. Во время последующей сцены адвокат служил переводчиком для следователя, негромко переводя тому прямо на ухо то, что Макс говорил на русском языке всей группе. - Давайте сразу перейдем к делу, - сказал Макс, потирая руки. – Полиция нашла в мусорной корзине в номере у Димы и Тани торговый чек на приобретение бутылки вина. Это улика – но косвенная. Полиция не обнаружила орудие преступления – шприц, которым впрыснули яд в бутылку. Поскольку преступник не отделался от торгового чека, он, вероятнее всего, не выбросил и шприц. Я предлагаю сейчас пройти по номерам, который занимают члены шоу-группы и поискать. Начнем с нового руководителя госпожи Стеллы Боровской. Боровская рассмеялась и сказала: - Я согласна. Пошли. Не будем тянуть, потому что я смертельно хочу спать. Все мы гурьбой зашли в тесный номер 117, детектив достал из-под раковины в ванной корзину для мусора, в которой были обрывки туалетной бумаги, скомканная газета, пустая пластиковая бутылка из-под минеральной воды, кожура апельсина, окурки. Макс вынес корзину в комнату и высыпал все содержимое на середину кровати. На глазах у всех стал ворошить мусор, и вдруг что-то блеснуло. Макс сделал приглашающий жест следователю, подавая ему полиэтиленовый пакет, чтобы тот использовал его как перчатку. Заинтригованный следователь натянул пакет на руку и поднял с покрывала то, что там блеснуло. Это был стакан. Следователь повернулся к хозяйке номера. Та стояла, пораженная. Потом прошептала: - Но он не должен там быть… - А где он должен быть? – спросил Макс. – Куда вы его выбросили? В мусорный бак возле кухни? Нет. Вы выбросили его в мусорный бак у бассейна. Там его и нашли мои помощницы, которых я попросил обшарить все мусорки вокруг гостиницы. По моей просьбе криминалисты его исследовали и нашли на стенках следы вещества Е-602, которым был отравлен ваш босс. Все это у нас запротоколировано, есть заключение эксперта. Час назад я подбросил этот стакан в ваш номер. Когда я был у вас сегодня днем, я заметил, что на столе только один стакан, в то время как во всех остальных номерах – по два. Даже в тех, где живет один человек. Я зашел в туалет – но стакана не было и там. Не отпирайтесь, это тот самый недостающий стакан. Я уверен, что на нем все еще есть отпечатки ваших пальцев. Эксперты сняли и их. - Нет! – закричала Боровская. - Вы их стерли? Вряд ли. Ведь вы были уверены, что все подстроили так ловко, что у полиции сразу появится подозреваемый, и никто не будет искать еще какие-либо улики. - Нет! Я этого не делала! – снова истерично закричала Боровская. - Нам и не нужно ваше признание. У нас есть другие доказательства, что это все дело ваших рук. - Зачем мне было убивать Чижа?! - Вы и не собирались его убивать. У вас была другая цель. И вы хитроумно добились ее, подстроив все так, будто кто-то покушался на молодого артиста. Вы знали, что вы вне подозрения, поскольку у вас нет мотива убивать гастролера. Но только вы, как администратор группы, могли взять у регистраторши ключ от любого номера, и только вы могли подбросить этот торговый чек в номер Димы и Тани. Вы одна из всей труппы могли незаметно войти в номер Чижа: регистратор – я это выяснил - ключ от его номера выдала именно вам. Вы знали, что он не будет пить из этой бутылки, потому что он вообще не пьет. Перед тем, как пригласить его в труппу, вы навели справки, и вам отрекомендовали его как трезвенника. Вы знали, что босс, покушение на которого вы так ловко подготовили, обязательно зайдет проведать новичка перед сном – кто лучше вас знал его привычки? Вы знали, что виски – его любимый напиток, что он заберет бутылку себе. А теперь – мои доказательства. Я, в отличие от полицейского следователя, принял версию, что товарный чек Диме подбросили. Кто? Все члены труппы были за кулисами. Мои принципы таковы: не искать мотива, если нет чего-то, что прямо указывает на человека. Иначе можно половину человечества обвинить в преступных намерениях. Просто поразительно, что полицейский следователь не обратил внимания на одну небольшую деталь. Когда мы ехали сюда в автобусе, мои друзья шутили: сколько же покупок мы наделаем, ведь Эйлат – город, в котором отменен НДС. Вот ксерокопия торгового чека на покупку той злосчастной бутылки. Она однозначно куплена не в Эйлате – поскольку в квитанции стоит: «плюс НДС 15,5 процентов». Ее не могли купить до 1 сентября, потому что до 31 августа этого года в Израиле НДС составлял 16 процентов. Никто из труппы в последние две недели Эйлата не покидал – кроме вас, госпожа Боровская. Из всей труппы только два человека в день приобретения бутылки, то есть, вчера, были вне Эйлата – артист Чиж и вы. И как только я увидел этот товарный чек, я понял, что бутылка куплена за пределами Эйлата. Дима, который две недели никуда не уезжал – я и это специально выяснил – купить бутылку не мог. И Таня никуда не выезжала. Значит – это сделали вы. И теперь мне нужно было искать мотив. До недавнего времени вы и Факторович были любовниками. Три месяца назад босс охладел к вам, вы остались только администратором. Он стал встречаться с кем-то вне труппы, с жительницей Эйлата, почти каждую ночь уходил в город. Это все знают, но никто не грешит на вас, потому что все убеждены, что покушались на Чижа. Но самое главное – не измена Факторовича. Вы хотели избавиться от него и стать единственной полноправной хозяйкой шоу-группы. И вы добились своего. Вы одним выстрелом убили двух зайцев: отомстили за измену и заполучили группу. Еще одно… Макс взял с тумбочки у кровати текст контракта с пятизвездочной гостиницей. - Когда я днем заглянул в этот контракт, я успел прочитать несколько слов. Мне этого было достаточно. Одна из первых фраз в ней гласит: - детектив стал читать по листку: «…И на основании предварительного договора о намерениях, подписанного сторонами 25 августа…» – то есть, три недели назад. Я беседовал с членами труппы. Никто не слышал, чтобы босс говорил о переходе в пятизвездочный отель. Хозяин этой гостиницы сказал мне, что Факторович обещал остаться здесь еще на один год. Переход в более респектабельную гостиницу был исключительно вашим проектом, госпожа Боровская. Вы уже подписали предварительный контракт, а босс об этом не знал. Только вы одна знали, что Факторович не помешает вам, потому что ко времени подписания главного контракта вы успеете его убрать. Но все это косвенные улики. А вот этот стакан с отпечатками ваших пальцев и следами яда на стенках - прямое доказательство. Факторович открыл конфискованную у Чижа бутылку в вашем номере, чтобы поделиться добычей с вами, своей верной соратницей. Он налил вам виски в стакан и ушел. - Он ничего мне не наливал, - сказала негромко Боровская. Макс продолжал, будто не слышал ее. - Вы знали, что виски отравлено, и пить его не стали. Факторович на пороге своего номера глотнул из бутылки и мгновенно умер. А вы вылили вино в раковину. Но стакан не прополоскали. Когда я узнал, что послужило ядом, то понял, что вы не собирались убивать босса. Вы впрыснули в бутылку химикат Е-602. Вы единственная – с вашей снабженческой жилкой и хорошим знанием иврита – выяснили, что есть его остатки в кибуце, и организовали шефский концерт. Я думаю, что вы не хотели убивать своего бывшего любовника. Этот химикат должен был вывести его из строя надолго, вызвав патологический гемолиз, то есть, быстрое разрушение эритроцитов крови с выделением гемоглобина. Факторович должен был ослепнуть. Но вы не знали, что этот химикат, вступив в реакцию с дубильными веществами в виски, дает другое соединение, которое парализует сердечную мышцу, и в этом случае смерть наступает мгновенно. Пока Макс говорил все это, труппа медленно отодвигалась от Боровской, прижимаясь к входной двери. Не было сомнений, что артисты поверили каждому слову, сказанному детективом. Стелла порастеряла весь свой лоск. - Это была моя труппа. Факторович был дурак. Он только и делал, что пил. Алкоголик. Он мешал мне… Он был старомодным. Мне с трудом удалось уговорить пригласить Чижа с его шоу… И на аккордеоне он играл плохо… Я не хотела его убивать… Находящаяся в полушоковом состоянии Боровская бормотала эти слова в то время, когда полицейский следователь надевал на нее наручники. Через неделю в автобусе, который вез нас обратно в Тель-Авив, Макс сказал мне: - Я, скорее всего, ошибся. Факторович не наливал виски в стакан Боровской. - Ты все еще думаешь об этом деле? – удивился я. - Понимаешь, когда она прошептала: «Ничего он мне не наливал» - мне показалось, что она была искренней. Она и все остальное сначала отрицала, но вот это мое предположение она отвергла каким-то очень убедительным тоном. Я все ломал голову, и только теперь понял, где ошибся. Факторович не наливал в ее стакан виски. В этом она права. - Тогда откуда в ее стакане следы того яда? - Все очень просто. Ей нужно было в чем-то развести порошок, чтобы впрыснуть его в бутылку. А в номере никакой другой посуды, кроме стаканов, нет. Она в этом стакане развела его, потом стакан выбросила, не была уверена, что ей удастся чисто вымыть его. Боялась отравиться сама. - Ладно, так или иначе, в ее стакане побывал этот яд, и ей теперь не отвертеться, подвел я итог недельному отдыху своего друга, частного детектива. Эльвира Вашкевич Мертвая черепашка Анна Николаевна смотрела в кухонное окно. Нет, не в окно. Она рассматривала оконную занавеску, с тоской размышляя о предстоящей стирке. Для нее не было ничего более противного, чем стирать эти самые занавески. Сначала нужно было лезть на подоконник, с риском упасть и вывихнуть себе что-нибудь, а то и сломать ребро. Потом – долго и нудно аккуратно раскрывать каждый зажим-крокодильчик, удерживающий занавеску. Потом – слезть с подоконника, опять-таки с риском упасть, вывихнуть, сломать, ушибить и так далее. Анна Николаевна не любила подоконники. Занавески она тоже не любила. Их ведь нужно было периодически стирать, а это связано с подоконниками. К тому же, мало снять занавеску, ее ведь нужно еще и повесить. А это отнимает больше времени, увеличивая общение с подоконником сверх необходимого. Вот такие печальные мысли крутились в голове Анны Николаевны, бывшей школьной учительницы, а ныне – пенсионерки. Кстати сказать, по ее внешнему виду можно было сразу определить, что она – бывшая учительница. Один пронзительный взгляд выцветших голубых глаз выдавал ее с головой. А если еще учесть жидкие волосы, собранные в тугой пучок на затылке, темную юбку и бледно-розовую кофточку, застегнутую до подбородка, то сомнений не оставалось никаких. Только учительница, и никто больше! Между прочим, напрасно, ах, напрасно, Анна Николаевна не смотрела за окно. Пейзаж был весьма примечательным. И вовсе не типичным двориком деревенского дома, с обязательными цветами вдоль дорожек, или склоненными над забором ветвями яблонь, до которых все время пытаются допрыгнуть соседские мальчишки, углядев в вышине соблазнительный румяно-красный бок плода. Дело в том, что по двору важно шел стол. Да-да. Именно стол. Обыкновенный обеденный стол. Прямоугольный, лакированный, на четырех самых обычных ножках. Вот эти самые ножки стол изгибал причудливым образом, словно пробуя поверхность дорожки, перед тем как сделать следующий шаг. Он кокетливо постукивал деревянными ножками по асфальту дорожки, перебирал ими, стоя на месте, наклонялся, раскачиваясь из стороны в сторону. В общем, этот предмет мебели вел себя совершенно непонятным образом, словно решив оправдать свое определение как "движимое имущество". Стол танцевал таким образом уже минут двадцать, все так же не замеченный печальным взглядом Анны Николаевны, увлеченной мыслями о предстоящем подвиге в виде залезания на подоконник. Резкий звон разлетающегося вдребезги стекла привлек все же внимание бывшей учительницы, а ныне – пенсионерки. В окно веранды, рассыпая радостно блестящие в солнечном свете осколки, вывалилось кресло. Упав ножками вверх, оно некоторое время безуспешно подергалось и грустно затихло, страдальчески морща обивку. Стол рысью подбежал к креслу, согнул все четыре ножки, словно человек сгибающий колени, наклонился, подцепил кресло столешницей и резко дернул вверх. Кресло перевернулось, осыпав дорожку и цветочную клумбу новым дождем стекла, забившегося в швы обивки. Совершив все необходимое для спасения товарища, стол важно прошествовал к калитке и начал упрямо ее толкать. Калитка не поддавалась. Нет, она не была такой уж прочной, просто открывалась в другую сторону. Кресло немедленно подбежало к столу, быстро перебирая короткими ножками, и тоже начало толкать калитку, гримасничая бежевым велюром. Мебель явно рвалась на волю. Анна Николаевна изумленно посмотрела за окно, пытаясь убедить себя в том, что вся вышеописанная сцена ей привиделась под влиянием подоконника. Но когда через разбитое стекло, сминая любимые цветы на клумбе, выпала гладильная доска, и тоже направилась к калитке, игриво извиваясь складными металлическими ножками, Анна Николаевна поняла, что меры нужно принимать в срочном порядке. Какие меры? Да разумеется – меры пресечения данного безобразия. Ведь эти предметы обстановки вот-вот могли сломать калитку и ринуться на улицу. Тогда все соседи смеялись бы над Анной Николаевной, которая не может подчинить себе даже собственную мебель. Крутили бы пальцем у виска и с многозначительным видом говорили бы один другому: "Ну что ж ты хочешь-то, брат… Постарела уже она. Квалификация не та. Да и, собственно говоря, всегда она была немножко того…" Этого Анна Николаевна, разумеется, допустить не могла. Поэтому она поднялась, выпрямляясь во весь свой небольшой рост, протянула сухонькую руку, раскрывая ладонь, и резко выкрикнула команду-заклинание. В подставленную ладонь влетела деревянная учительская указка, по традиции покрытая рунами, окрашенными в багряный цвет. Анна Николаевна постучала указкой по ладони, всматриваясь в ломающих калитку хулиганов, и скомандовала типичным учительским голосом, чуть взвизгнув для усиления эффекта: - Домой! Предметы мебели, толкающие друг друга перед калиткой, как-то резко остановились, теряя азарт, и медленно поплелись к входной двери. Анна Николаевна распахнула перед ними дверь, впустила в дом и сопроводила каждого на полагающееся место. Следующее заклинание отняло псевдожизнь у не успевшей сбежать обстановки. Бывшая учительница постучала указкой по столу и с удовлетворением убедилась, что он уже больше никуда убегать не собирается. Анна Николаевна начала перебирать все возможные причины странного поведения мебели. Цепочка мыслей с неизбежностью парового катка привела ее к внучатому племяннику Паше, сданного ей на предмет получения необходимой в нежном восьмилетнем возрасте дозы свежего воздуха на весь срок летних школьных каникул. Анна Николаевна подумала, что этот самый Паша может явиться большим беспокойством, чем все подоконники в доме вместе взятые. Но сначала следовало разобраться – с какой целью несносный мальчишка оживил мебель. Было ли это случайностью, или за всем стоял неведомый злостный умысел, или даже более того – хулиганство, столь типичное для детей его возраста. - Паша! – визгливо крикнула бывшая учительница, а ныне пенсионерка. – Паша! Иди сюда немедленно! - Куда – сюда, теть Ань? – лениво отозвался мальчишеский голос из глубины дома. - На кухню! – вздохнув, сообщила Анна Николаевна. Через несколько минут в кухню влетел розовощекий мальчишка, ерошащий непослушные рыжие кудри. Анна Николаевна поморщилась. Эти мальчишки всегда так неопрятны! То ли дело девочки… - Ты мебель оживил? – она сразу приступила к делу без дополнительных предисловий. - Не знаю, теть Ань, - протянул Паша. - А кто знает? – Анна Николаевна угрожающе похлопала указкой по ладони. Очевидно, это не понравилось Паше, потому что он сразу зачастил: - Теть Ань, я не хотел. Я совсем не хотел мебель оживлять. Я больше не буду, теть Ань. Простите меня, пожалуйста. Я просто заклинания перепутал. Я еще их не до конца выучил. Мы этого еще не проходили… Возможно, он говорил бы еще, опасливо косясь на извивающуюся рунную указку, но Анна Николаевна прервала извинения одним вопросом: - А чего же ты тогда хотел? – она с подозрением смотрела на ежащегося мальчика. - Черепашку оживить, - грустно сказал Паша и уронил слезинку. - Какую еще черепашку? – Анна Николаевна растерялась. Черепашки воспитательным процессом предусмотрены не были. - Мою, - теперь Паша уже плакал в голос. – Она умерла… я нашел заклинание оживления… Но она так и не ожила, сколько я ни старался… - Так ты перепутал заклинания. – Анна Николаевна строго смотрела на племянника. – Явно вместо заклинания оживления мертвых ты использовал заклинание оживления неживого. Чему вас только в школе учат! – тут она спохватилась, что данные заклинания вообще не входят в школьную программу и, более того, ограничены в использовании специальным постановлением Совета Безопасности при ООН. – Ты где это заклинание нашел? - В книжке… у вас в шкафу… - мальчишка размазывал по щекам слезы и сопли. – Такая… в коричневом переплете… с картинками… Анна Николаевна похолодела. Хорошо еще, что племянничек не добрался до других заклинаний в этой книге, некоторые из них были опасны, смертельно опасны. Бывшая учительница, а ныне пенсионерка, уже благосклоннее смотрела на мальчика, благодарная уже за то, что он не натворил больших бед. - Где там твоя черепашка? – поинтересовалась она. Мальчишка метнулся в комнату и быстро вернулся, неся на ладони маленькую черепашку. Анна Николаевна осмотрела внимательно панцирь, поводила пальцем по хитрому рисунку. Черепашка не отзывалась, даже не высовывала голову. "Дохлая, – подумала бывшая учительница. – Жаль, но оживить нельзя". - Паша, хочешь, я тебе объясню, чем отличаются заклинания, которые ты перепутал? – нежно пропела Анна Николаевна, стараясь отвлечь мальчика от мертвой черепашки. - Ага! – он с энтузиазмом шмыгнул носом. - Прекрасно! Смотри! – Анна Николаевна щелкнула пальцами. На кухонном столе появился большой дождевой червяк и лениво замер на цветастой клеенке. - За счет чего передвигаются живые существа? – строго спросила бывшая учительница племянника. Тот только помотал головой в ответ, демонстрируя вопиющие пробелы в образовании. Анна Николаевна оживилась. Она ведь была учительницей и любила учить. – Не знаешь? Понятно. Тогда смотри! – указка свистнула, вонзаясь острием в стол рядом с червяком. Несчастное животное нервно задергалось, пытаясь уползти от опасного предмета. Извиваясь, червяк переместился на несколько сантиметров и опять замер. – Понял теперь? – вопросила Анна Николаевна. Мальчишка опять отрицательно помотал головой. Указка еще раз свистнула, вонзаясь в стол рядом с червяком. Издерганный дождевик переместился еще немного к краю стола, свалился и исчез, не долетев до пола. Паша радостно взвизгнул: - Я вспомнил! Вспомнил! Нам на биологии рассказывали! За счет сокращения мускулов! – он был горд своими знаниями. - Правильно, - удовлетворенно кивнула Анна Николаевна. – А неживые? Вот тот же стол, например? За счет чего он перемещался? Мускулов-то у него нет. - Так там, теть Ань, наверное, всякие древесные волокна, - с сомнением протянул Паша. – А если металлическое что-то, так это – напряженность металла. Силы упругости, да? - Все-таки чему-то тебя в школе научили, - заметила Анна Николаевна. - Так я пойду, теть Ань! – Паша поднял внезапно заблестевшие какой-то идеей глаза. - Куда? – растерялась бывшая учительница, а ныне – пенсионерка. У нее было такое чувство, словно ученик пытается сбежать с урока. - Черепашку оживлять! Я теперь понял, в чем была моя ошибка! Я не на то воздействовал, но я сейчас исправлюсь! – мальчишка решительно направился к дверям, не обращая внимания на лепет Анны Николаевны о постановлении Совета Безопасности. В этот момент черепашка высунула голову из панциря. Анна Николаевна облегченно вздохнула. - Ну вот видишь! Она жива, никого оживлять не нужно, все уладилось. - Ага! – восторженно отозвался племянник. – Я ее сначала убью, а потом буду оживлять! Анна Николаевна бессильно опустилась на табуретку, сраженная детской логикой. Паша убежал, напевая что-то над своей черепашкой. Бывшая учительница, а ныне – пенсионерка, печально посмотрела на занавеску, нуждающуюся в стирке. Неожиданно рассердившись, она стукнула указкой по подоконнику и повелительно щелкнула пальцами. Перед ней на столе появилась черепашка, ошарашено крутя головой. - Никого мы убивать не будем, - Анна Николаевна почесала пальцем морщинистые надбровья черепашки. – Мы учиться будем, правильно? Из глубины дома раздался разочарованный вой мальчишки, что вызвало у бывшей учительницы, а ныне – пенсионерки, торжествующую улыбку. Рунная указка победно перекатывалась по столу. Михаил Парфенов Клинический случай Они пустили газ по вентиляционным трубам, и нам пришлось бежать через единственный выход. Мимо заплесневелых стен, хрустя подошвами по битому стеклу и обсыпавшейся со временем штукатурке. Расцарапывая слезящиеся от жгущей боли глаза, мы выскочили наружу. Как парочка кроликов из заполненной дымом норы. Конечно же, двор оказался оцеплен двойным или даже тройным кольцом. Слепящие пятна прожекторов выхватили наши покрасневшие, болезненные лица и вцепились в них когтями неживого, муторного света. Раздались хлопки выстрелов. Бедро ошпарило болью, нога моментально онемела. Двор, полуразрушенное здание, санитары в белом, обезличенные одинаковыми марлевыми повязками, – все перевернулось вверх тормашками. Я услышал истошный крик Алины. Чей-то мученический, надрывный стон. Похоже, мой… Нахлынула темнота. Последнее, что осталось в ней от реальности, это тающие в воздухе, как улыбка Чеширского кота, кроваво-красные оттиски их нарукавных крестов. *** - Мой дорогой друг, вы просто счастливчик. Эскулап, имя и фамилию которого я никак не мог запомнить, хотя он вроде бы и называл их уже дважды, легонько подтолкнул кончиком указательного пальца металлический шарик-мятник. Тот закачался на тонкой нити у меня перед глазами. За черной спинкой эскулапова кресла на выкрашенной в бежевое стене висит портрет Главврача. Улыбки портрета и человека, развалившегося передо мной в кресле - просто зеркальные отражения друг друга. - Паша… Позвольте называть вас так, Паша? Только представьте – еще несколько часов, и процесс заражения было бы уже не остановить. Голос Эскулапа подобен маятнику на столе между нами. Такой же спокойный, уверенный. Равномерный. - Да уж… Я тут просмотрел вашу медицинскую карту… Пропуск занятий по мединформации, девиантное поведение во время обязательных ежемесячных процедур. Преждевременная половозрелость опять же. Налицо общая предрасположенность организма к инфекции. Ваша, дорогой мой, перед ней слабость! Надеюсь, вы понимаете, насколько запущенным оказался в итоге данный случай. Замечу – по вашей вине. - Доктор… - начал я и запнулся. Мой голос. Он стал будто чужой. Или он всегда так и звучал, да я просто забыл об этом? – Доктор, я курить хочу… - А вот сигареты вам категорически, категорически противопоказаны, Павел! Курение, равно как и потребление спиртосодержащих напитков может стать катализатором нового приступа. Да, собственно, и необходимых для покупки никотина средств вы не имеете… Лечение у нас принудительное, но, знаете ли, отнюдь не бесплатное. Ваш же индивидуальный долг перед государством и так достаточно высок. А ведь впереди – еще целый курс оздоровительных процедур. - Но как же… - Не следует волноваться, мой дорогой. Выйдете через пару недель, пристроим вас куда-нибудь, да хотя бы на завод по производству препаратов, и спустя каких-то пятьшесть лет ваш личный денежный баланс может быть полностью восстановлен. Снова откроем кредит… Но, надеюсь, к тому времени сигареты вам уже не понадобятся. Эскулап улыбнулся. - Хочется видеть полноценного пациента в вашем лице, Паша! Из всей его речи я точно понял только одно: покурить мне здесь не дадут. Может и правильно. Металлический шарик на столе, как магнит, притягивал к себе внимание. Раскачиваясь, он оставлял за собой в воздухе след – нечто искрящееся и переливающееся, смешанное с черным и тошнотворным. Когда я вновь поднял глаза на доктора, то увидел вокруг его головы нимб, сияющий белизной в тон халату. Я не смог сдержаться и громко хихикнул. Но Эскулап, к моему облегчению, воспринял этот мой неожиданный смешок, как должное, и посмотрел на меня с пониманием. - Паша, Паша… - протянул он, а у меня в голове мое (мое ли?) дважды произнесенное имя перекинулось оборотнем в смешное «ашпаапшап», заставив расхохотаться совсем уже в полный голос. - Да, голубчик, только посмотрите, как нынче весело и приятно… Подумать только, а ведь еще месяц назад вам приходилось жить в грязных, непродезинфицированных катакомбах, вместе с крысами, насекомыми и другими разносчиками заразы. Другими разносчиками… Яркая вспышка разорвала черную паутину памяти. А… Алена!.. Нет, не так… - …Алина! Что с ней, доктор? Маленькие глазки Эскулапа сузились: - Вы о подружке своей? - Да, да, доктор! – я даже сумел вспомнить его имя, - Эдуард Эдуардович!.. Куда ее?.. - Не знаю. Честное слово, голубчик, не знаю. Это вас ко мне направили, к психиатру. А у нее, у Алины вашей, совсем другой случай… Все настолько запущено, что могли и в хирургическое отделение перевести. Вот так-то. Он поднялся, но прежде рука скользнула вниз и нащупала прикрепленную к крышке стола кнопку. - Что ж, на сегодня, думаю, вполне достаточно, Павел. Как говорится, хорошего понемножку. Выздоравливайте. Федор вас проводит. Чем бы там они меня ни пичкали, действие препаратов, кажется, заканчивалось. Осознание того, что я, быть может, никогда больше не увижусь с Алиной, навалилось на меня чудовищным грузом. Голова тяжело склонилась на грудь, а руки безвольно повисли в стягивающих все мое тело ремнях. Краем уха я услышал, как приоткрылась дверь. Ктото крупный, в тонких резиновых перчатках, едва ли не лопающихся на больших и плоских, как лопатный штык, ладонях, взялся сзади за поручни кресла и выкатил меня в больничный коридор. - Федор! – окрикнул санитара Эскулап. На миг мы остановились. - Будь любезен, передай Галочке, чтобы вечером сделала пациенту инъекцию в двойном размере по отношению к обычному. Надо постараться избежать рецидива. *** Федор катит меня вперед по длинной, покрытой линолеумом дорожке. С одной стороны проплывает стена и ряд одинаковых дверей, с другой – такие же однообразные, «под копирку» сделанные оконные решетки. Будто в кино, пленку в проекторе заело, и на экране раз за разом мелькают одни и те же кадры. Световые полосы на потолке блеском отливает на линолеуме под ногами. В отношении меня – буквально «под»: босые ступни проплывали сантиметрах в двадцати над полом. Санитар тихонько насвистывает какой-то мотивчик, и свист смешивается со скрипом спиц в колесах кресла. - Фьо… Федор? – мне хотелось повернуть голову и посмотреть на него, но кожанный ремешок, обхватывающий лоб, не дал этого сделать. – Федор, что стало с Алиной? И вообще – где я? - Помолчите, пациент. Я не уполномочен разговаривать с зараженными. - Пожалуйста, ответьте! Я почти здоров. Эдуард Эдуардович сказал, меня выпустят через полмесяца… - Ага, выпустят… может быть. Это короткое «может быть», брошенное, как тяжелый булыжник в темную воду, разбередило во мне еще большее беспокойство и страх. Что они сделают со мной? Можно ли верить словам Эскулапа? Почему и за что я сюда попал? И где это «сюда» вообще находится? Последнее, что я помнил из прежней жизни – это лицо моей милой Алины. И ее слова – решительные, смелые слова. «Давай сделаем это». «Это» было чем-то важным для нас обоих, настолько важным, что мы решились-таки… на что? Доктор говорил об инфекции, а санитар назвал меня «зараженным». Но если я заражен – разве не должен тогда находиться под карантином, разве не опасно со мной общаться? Или у меня какая-то особая болезнь, которая не передается вместе с микробами ни по воздуху, ни через кожу, никак еще? Так какая же это «зараза»… И почему я оказался в психушке, а не в инфекционном отделении? Месяц. Эскулап еще вроде обмолвился, что я здесь уже месяц, прохожу курс «принудительного лечения». Знать бы еще, отчего меня лечат. Память – выпотрошенный до неузнаваемости плюшевый мишка из детства. Его приходится собирать по клочку без всякой надежды на то, что удастся сделать медведя таким же славным, каким он был изначально. Гадость, которой они меня пичкали – все-таки сильная дрянь. Мы свернули за угол и остановились у очередной, ничем не выделяющейся среди остальных, двери. Федор, почти полностью загородив весь проем своей массивной фигурой, неуклюже звякнул ключами. Щелкнул замок, санитар протолкнул меня внутрь. Палата (или камера? различия можно искать долго, как в игре с двумя похожими картинками) представляет собой узкую, лишенную окон комнатушку с белыми стенами, полом и потолком. В углу кровать, простыни на которой, судя по их грязно серому оттенку, не менялись уже очень давно (дайте-ка догадаюсь… что-то около месяца). Рядом привинченный к стене стул. Спустя минуту стягивающие мое тело ремни были ослаблены, я ощутил некоторую легкость движений. Но активно шевелиться не мог – онемевшие части тела не слушались. Могучие руки Федора высвободили меня из кресла. Перенес на койку, как ребенка. Когда здоровяк уходил, я набрался-таки смелости и окликнул его еще раз: - Федор, а чем я был болен, когда попал к вам? Он замер, у самого выхода. Посмотрел на меня недобро, даже будто бы с настороженностью. Наконец, глухо ответил: - Тем же, чем и все. - А эта болезнь… она смертельна? - Когда как… - медведеподобный собеседник вдруг осекся. Блеклые глазки санитара забегали из стороны в сторону, сам он задышал тяжело и часто, словно вот-вот разревется. - То есть я не хотел сказать что-то плохое о нашей медицине… Клянусь Гиппократом, лучшие… специалисты всегда до последнего борются за жизни пациентов! Показатели, показатели-то, все время же растут и уже близок… тот день, когда… не останется ни одного больного! Совсем… Странно было сейчас поведение этого сильного, несомненно здорового мужчины. По всему видно, что испугался. Не меня, нет… испугался, что сказал лишнее. Мне же после такой реакции стало страшно выяснять дальше подробности о болезни. Ничего, подумал я, когда дверь за Федором закрылась, и замок снова звонко щелкнул, прямо как офицер каблуками, отдавая честь. Вечером должна появиться эта, как ее… «Галочка», попробую у нее узнать. Но потом, пока лежал, кое-как спрятавшись от пробирающего до самых косточек холода под тоненьким одеялом, и ждал прихода медсестры, сознание, не спросив разрешения, само провалилось в тяжелый темный сон. И Галочку я в тот день не увидел. Хотя снились жадные женские руки, ласкающие, касающиеся повсюду. Очнувшись через неопределенное время, вспомнил ледяной кружок стетоскопа, липнущий к груди и – очень смутно, как в тумане – лицо Алины где-то далеко-далеко… Следующие несколько дней я провел безвылазно в своей палате, то падая, как в пропасть, в беспамятство, сопровождавшееся когда кошмарными, а когда эротическими видениями, то выныривая обратно в пустую однообразную реальность. Приход ночи определял по автоматически гаснущему свету. Впрочем, иногда мог и пропустить этот момент, как, очевидно, пропускал, когда мне делали инъекции, кормили и убирали за мной. Порой, просыпаясь, я чувствовал, что палата наполнилась неприятным кислым запахом, и обнаруживал у себя на руках свежие следы от уколов. Часто после этого сохранялось смутное ощущение, как-то связанное с тем, самым первым сном о женских руках и стетоскопе. Но понять его я до поры до времени не мог. На пятый или шестой день за мной явился Федор. - Эдуард Эдуардович ждет, - сообщил он, помогая мне устроиться в кресле. Ремнями стягивать на сей раз не стал, а прямо так отвез в небольшой зальчик, где перед широким, во всю стену, экраном стоял ряд сидений. В одно из них санитар усадил меня, рядом устроился доктор. Нимба у него вокруг головы уже нет. Так разве что, небольшой ободок, хотя это, быть может, мне просто кажется. Эскулап находился в самом что ни на есть приподнятом настроении. - Друг мой, Пашенька, вы делаете успехи. Организм восстанавливается не по дням, а по часам. Поздравляю! - Это все… благодаря нашей передовой медицине, - ответил я, немного подумав. Восторг Эдуарда Эдуардовича не имел пределов. - Рад! Бесконечно рад, что вы пришли к подобному выводу! - он заговорщицки подмигнул. – Такими темпами, мы можем выписать вас и пора-аньше! Я постарался улыбнуться так же широко, как он. И тоже подмигнул. - Однако! – Эскулап фыркнул, потом повернулся куда-то назад и махнул рукой. Можно начинать, коллеги! Невидимые мне «коллеги», похоже, прятались в помещении за дальней стеной, из узенького окошка наверху которой выглядывала трубка проектора. Свет в зале моргнул и погас. В сторону экрана стрельнул луч, и из невидимых динамиков раздалась торжественная музыка. - Что это? – спросил я тихонько. - Это, Паша, самое начало Последнего оздоровительного курса, - также шепотом ответил тот. – Смотри… Пока гремели фанфары, на белом полотне возник жирный красный крест. Почему-то меня это пугает – словно кто-то следит за мной с экрана, видит мои самые потаенные мысли, каких я и сам за собой не ведаю. Спустя несколько секунд он уменьшился в размерах и сместился из центра в угол. Замелькали черно-белые кадры хроники. Музыка становится тише и льется малозаметным фоном. Зазвучал поставленный, как у Эдуарда Эдуардовича, голос. Многое из того, что говорит диктор, я уже слышал раньше, но вспомнил только сейчас. По крайней мере, мне так кажется. Некоторые фразы отдаются в голове неприятным зудом, будто задевают потаенные струны, и те подрагивают внутри меня. Это гудение вызвало тошноту и желание заткнуть уши. Но я боюсь так сделать, потому что вижу блеск эскулаповых глаз и знаю, что сосед, как и маленький красный крест в углу экрана, внимательно наблюдает за мной и моими реакциями. - В 1945 году закончилась Вторая мировая война, - говорит диктор, в то время как перед моими глазами мужчины в униформе бросают на мостовую флаги со свастиками, - и человечество тогда еще не знало, что Третья мировая, самая страшная и долгая из всех войн, уже началась. Это не был конфликт людей с людьми, нации с нациями, веры с верой, идеологии с идеологией. То была Битва за мировое господство организмов. У человечества объявился сильный и коварный враг – Вирус. На экране люди в белых халатах внимательно изучают своего врага в микроскопы. Их лица серьезны и благородны. Преисполнены чувством значимости доверенного им дела. Они красивы, как... я пытаюсь вспомнить, и мне это удается: как лица статуй античных героев. - Тысячелетиями вирус сосуществовал рядом с людьми, паразитируя на живой природе, эволюционируя параллельно с развитием человека. Он научился использовать динамику роста населения земного шара. Он мутировал, подстраиваясь под меняющиеся условия. И он распространял свои споры, ожидая того часа, когда начнется решительное наступление на позиции homo sapiens. Вирус знал, что рано или поздно род людской ослабнет и станет по-настоящему уязвим перед его атакой. Черно-белая хроника сменяется зернистыми цветными кадрами. Вид на Землю из космоса. Страны и континенты, покрытые темными пятнами, которые все растут, все ширятся, увеличиваются в размерах, пока уже вся планета целиком не превращается в одну большую уродливую язву. - СПИД. Рак. Атипичная пневмония. Птичий грипп. Мигрирующая проказа, - холодно перечисляет диктор наименования болезней. Я весь вспотел и непроизвольно вжался в спинку сиденья. – Когда население Земли перевалило за несколько миллиардов, Вирус начал войну. Самые разные его виды и формы атаковали человечество. Погибли миллионы, прежде чем было найдено решение проблемы. Армии и политики не справлялись со своими задачами, мир объяла паника, и религиозные проповедники заговорили о библейском Апокалипсисе. В сложившейся к середине двадцать первого века катастрофической ситуации в нашей стране принято единственно верное, единственно возможное спасительное решение – власть целиком и полностью передана в руки врачей. - Пятьдесят лет назад, - пояснил доктор. - …Президентом избран министр здравоохранения, а в 2064-ом году, когда население планеты уменьшилось уже на треть, по результатам всенародного референдума ему на неопределенный срок были предоставлены чрезвычайные полномочия. Экран заполнило отечески улыбающееся лицо с портрета. - Программа, принятая Главврачом, успешно действует по сей день. Закон об ограничении роста населения обеспечивает безопасность страны, нашу всеобщую защиту от распространения новых форм Вируса. Проводится вакцинация каждого лицензионного ребенка… Голос на минуту смолкает. Во время этой паузы крупным планом показывают предплечье ребенка, а потом взрослого мужчины. Кожа покрыта следами профилактических уколов. Я незаметно пощупал свою руку – и облегченно вздохнул, ощутив подушечками пальцев характерные шероховатые образования. - …Возник новый совершенный строй. Идеологией его возникновения и существования стало здоровье нации – единственная значимая цель Медицинского Управления. Борьба с заразой и профилактические меры позволяют нашему государству объединить усилия представителей самых различных медицинских наук. Опыт неустанной борьбы с Вирусом наглядно продемонстрировал, что человечество будет уязвимым, пока действуют демократические законы и правила, нелепые и просто опасные в сложившейся ситуации. Свобода волеизъявления подвергала риску само существование Медицинского Управления, а значит – ослабляла защиту от инфицирования. Так называемая гражданская независимость позволяла избегать вакцинации и заключения под специальный надзор в карантинные зоны. Различные проявления таких институтов смертельно больного общества, как свобода личностных взаимоотношений, свобода создания социальной ячейки, называемой семьей, и прочие псевдосвободы, на деле являвшиеся ловушками, делали неподконтрольным рост населения. На экране дюжие санитары в белых халатах вырывают младенца из рук матери. В глазах помутилось, на мгновение я решил, что эта девушка – Алина. Потом морок прошел, хотя чувство тошноты осталось. - …году был принят основополагающий закон нового, здорового строя. Он ограничил ряд опасных демократических псевдосвобод и ввел систему наказаний за их несанкционированное проявление. Как-то – принудительное лечение, а в безнадежных случаях – лоботомия и эвтаназия, согласно постановлению Консилиума. На сегодняшний день у нас самое здоровое общество в мире, но для поддержания этого, наилучшего порядка вещей нам всем необходимо быть предельно внимательными по отношению и к себе, и к окружающим. Ныне не существует понятия «гражданин». Оно заменено на устойчивое, честное, медицински верное «пациент». Каждый пациент должен печься в первую очередь о всеобщей безопасности. Если ты знаешь, что твой сосед болен – звони в «Скорую помощь». Если ты думаешь, что твой отец социально опасен – звони в «Скорую помощь». Тем самым ты оберегаешь и его, и себя, и всех окружающих. И только так мы одолеем Вирус и войдем в Здоровое Светлое Завтра. Вновь раздались геройские фанфары. Луч проектора заморгал, а по экрану побежали мелкие плохо различимые титры. Наконец, в зале опять зажгли свет. - Ну, что скажете по поводу увиденного, друг мой? – поинтересовался Эдуард Эдуардович, радостно потирая ладошки. А может и не радостно. Может, он тоже вспотел во время просмотра. Я глядел на погасший экран, и в сердце моем смешались противоречивые чувства. Там были и восхищение, и ужас, и радость от того, что меня спасли, и отвращение, связанное с тем, что все увиденное почему-то казалось фальшью, как нимб вокруг головы Эскулапа. Больше всего меня одолела тоска. Она росла по мере просмотра учебного фильма, как пятно заразы на теле матушки-Земли. Тоска по Алине. Но я боялся спросить насчет нее. Тем более, врач явно ждал от меня другого. - Думаю, что должен… поблагодарить вас, Эдуард Эдуардович. Вас и Федора, разумеется, - смущенно сказал я. - Да, голубчик, да-да, мой милый! Определенно, я наблюдаю положительную тенденцию к окончательному выздоровлению! Федор, будьте любезны, проводите пациента в палату. И передайте Галочке, чтобы транквилизаторы не использовала. Считаю, больше в этом нужды нет. С того момента жизнь изменилась в лучшую сторону. Коляску я больше не видал, позволяли передвигаться самостоятельно, а главное – у меня теперь хватало на это сил. Через день разрешали спускаться на этаж ниже, в общую комнату, где вместе с другими «тихими» можно было сидеть и слушать в записи по радио выступления Главврача. Единственное, что беспокоило – это Алина. Подмывало завести разговор с товарищами в общей комнате. Спросить, не знает ли кто-нибудь из них о ее судьбе. Но поблизости всегда находились санитары во главе с неандертальцем Федором, да и сами пациенты не выказывали никаких признаков того, что готовы со мной общаться. Обычно мы все молча наслаждались поставленным голосом Главврача и совсем не беседовали друг с другом. Мне было боязно нарушать заведенный порядок. Познакомился я наконец-таки и с Галиной. В день, когда мы с Эскулапом смотрели документальное кино, я в кои-то веки лег спать сам, а не провалился в ночное беспамятство. Пробудился от легкого, осторожного прикосновения. Кто-то нежно гладил живот, как гладят по шерстке спящую кошку. Сначала, находясь еще в полусне, я решил, что это Алина все-таки нашла меня, что все случившееся со мной до этого было видением, сама больница – кошмарный сон, а мы по-прежнему вместе, и вот-вот сделаем то, о чем говорили. Но стоило открыть глаза – и мечта рассеялась. Рядом сидела женщина лет тридцати, полноватая и темноволосая, с яркими синими глазами и одутловатым лицом, совсем не похожая на сероглазую малышку Алину. На незнакомке был белый халат. Верхние пуговицы расстегнуты, и видны большие белые полушария грудей. От неожиданности я резко встрепенулся. Медсестра тихо охнула, но руки с моего живота не убрала. - Ты кто? – уставился я на гостью. - Как кто? Галя, - ответила та, блеснув в сумраке палаты белой полоской зубов. Голос у нее оказался низкий, чувственный, с легким придыханием. Такие голоса нравятся, будят в тебе мужчину, но мне он показался таким же искусственным, как и белизна ее ровных маленьких зубок. - Что ты тут делаешь? Галочка тихонько рассмеялась: - Глупый! Провожу с тобой процедуры, назначенные Эдуардом Эдуардовичем. - И давно? - Полмесяца уже. - А… Федор разве не сказал, что транквилизаторы больше не использовать? - Я и не использую… - А это – что? – я поймал руку медсестры и, приложив некоторое усилие, оторвал пухлую ладонь от своего тела. Женщина, кажется, густо покраснела, хотя в темноте мне было трудно различить. Голос погрустнел: - Вовсе это даже и не транквилизаторы… Просто ты мне понравился. Ты красивый… и мужественный. Многое можешь. Вернее, мог. Хотя… Ее ручка высвободилась и вновь скользнула ко мне под пижаму, только на этот раз не к животу, а ниже. Там она быстро нашла, что искала, и на лице медсестры расплылась довольная улыбка. - Ты не бойся, - прошептала Галочка, наклоняясь так, что ее губы почти прижались к моим. - Никаких последствий, никакой заразы. Я же стерилизована… После того, как все произошло, она немного полежала со мной, накинув халатик поверх широких бедер. - Знаешь, - сказала Галочка и потерлась круглым носиком о мою щеку, - тут у нас почти каждый второй стерилизован, во избежание… Хорошо, что тебя это пока не коснулось. Я подумал, что она, верно, даже не знает имени того, к кому обращается и с кем только что… В общем, я сказал: - Меня зовут Паша. И уснул. А очнулся в своей измятой койке один, с мокрым от слез лицом. Кажется, опять снилась Алина. День шел за днем. Ночи плотских утех регулярно сменяли эти дни в унылом круговороте больничных суток, а меня по-прежнему не оставляло беспокойство насчет моей малышки. Где она и что с ней? Уж не захаживает ли к Алине какой-нибудь толстый небритый санитар, подобно тому, как меня навещает Галочка? Я думал о здоровом, как бык, Федоре и дрожал от ревности. И еще постоянно крутилась в голове та ее фраза. «Давай сделаем это». Сколько не бился, вспомнить, о чем была речь, не удавалось. Я даже не мог сообразить, когда и где мы говорили, но точно знал, что это – нечто ужасно важное для нас обоих. Нечто, ради чего мы были готовы на любые жертвы. Все, что угодно, чтобы сломать все барьеры и… и сделать что-то еще, сверх того. Вскоре я узнал о своей дальнейшей судьбе, о том, что меня ждало после выписки из больницы. У себя в кабинете Эдуард Эдуардович, привычным легким касанием направил металлический маятник наращивать его обычную амплитуду и с довольным видом сообщил: - Еще неделька, друг мой, и вы вновь станете полноценным человеком! Государство, кстати, уже определило место вашей дальнейшей работы. Вам, Паша, достался счастливый билет – химзавод на Урале! Работа трудная, но выплаты вполне серьезные. Думаю, обойдется тремя-четырьмя годами, после чего с чистой совестью вновь сможете считать себя финансово обеспеченным пациентом! Значит, оставалась неделя, чтобы найти Алину или хотя бы просто узнать, что с ней сделали. До сих пор я существовал в тумане безвременья, кормясь надеждой когда-нибудь увидеть ее. Теперь же каждый день пожирал эту надежду, по кусочку за час. Ночью я решился попросить помощи у Галочки… - Кто? Я не знаю никакой Алины, - вяло ответила та. Медсестра лежала, тесно прижавшись ко мне, и ее шаловливые мясистые пальчики при этом по привычке лениво щекотали мой живот в районе пупа. Расслабленность Галины сыграла с ней шутку, поспешность ответа выдала ложь. - Все ты знаешь! – воскликнул я. – Пойми, я волнуюсь за нее! Мы были вместе, как мы с тобой, только еще сильнее, а потом… я оказался здесь. - И что? Значит, она тоже где-то здесь, - Галочка отвернулась. - Погоди, но если она здесь, то почему я ее ни разу не видел? - Глупый, просто больница поделена на мужское и женское отделение. - Все равно! Я… я не могу без нее, понимаешь? В ответ раздался холодный смешок. - Можешь. Все могут, и ты – можешь, - последнее слово она произнесла особенно четко, будто захлопнула дверь, уходя. Но я не позволил ей убежать от ответа. Целый день ведь думал о предстоящем разговоре, готовился к нему, искал нужные слова и доводы – вовсе не затем, чтобы вот так запросто сдаться. - Я люблю ее, Галя… Ты же знаешь, что такое любовь. Она встала и накинула халат. Полные груди в темноте почти светились, и хорошо видны большие окружности сосков. Как пятна Вируса на теле планеты из фильма. - Любовь… - вздохнула медсестра. – У нас с тобой… у меня к тебе любви нет и быть не может. И думаю, что на этом наш разговор лучше всего считать законченным. - Нет! – я вскочил. – Подожди! - Чего еще, пациент? – большие синие глаза смотрели на меня с легким сожалением. - Я… если не скажешь, что с Алиной… я расскажу о нас Эдуарду Эдуардовичу! Все расскажу! - Шантаж? Как мило. – Она помолчала. Потом снова взглянула на меня. На сей раз в этих синих глазах пряталась насмешка. – Ладно, с меня не убудет. Пациент… ваша Алина признана неизлечимо больной. И послезавтра будет подвергнута эвтаназии. Это все, что мне известно. Галочка ушла, щелкнув проклятым замком, а я еще долго сидел одуревший на койке, поджав колени к подбородку. И думал о том, что узнал. Даже плакал, наверное. …Следующее утро началось резко. Автоматически включающийся свет еще не возвестил о начале очередных суток, когда дверь в мою палату грохотом распахнулась. Внутрь ввалились Федор и еще двое санитаров. Молча, совершенно не реагируя на мое слабое сопротивление, выволокли меня в коридор и оттащили по каменной лестнице на этаж выше. Тут, возле аккуратной маленькой двери, стоял, пряча ладони в карманах халата, Эскулап. Теперь он уже не улыбался. Совсем даже наоборот, был серьезен, если не сказать – суров. Не знаю, что больше меня напугало – эта его подчеркнутая серьезность или надпись на табличке, украшающей дверь. Всего одно слово, значение которого я не помнил так же, как не мог вспомнить еще очень и очень многих вещей. Но само это слово, несомненно, было мне когда-то очень хорошо известно. «Дантист», - прочитал я и затрясся от ужаса мелкой дрожью, зажатый в лапах-клещах конвоиров. - Что ж, дорогой Павел, рано или поздно это бывает со всеми, - сказал доктор. – Конечно же, очень жаль, что рецидив случился именно сейчас и именно с вами. Жаль, что досталось Галочке… да-да, она жаловалась на вчерашние угрозы. Это ужасно – то, что вы так себя повели с человеком, который пекся о вашем здоровье все эти дни… Но поверьте, не вы первый и не вы последний, с кем происходит подобное. Собственно говоря, как раз для таких случаев и заведена следующая процедура, которую вам придется сегодня пройти. - Не надо, доктор… Эдуард Эдуардови-ич… - проскулил кто-то. Спустя секунду пришло осознание того, что этот «кто-то» - я сам. Эта дверь, эта надпись и мертвая, страшная тишина, царящая на этаже, где окон, даже забранных решетками, совсем не было. Кажется, мне еще никогда не доводилось так сильно бояться. Или доводилось, но я не помнил почему, и оттого становилось еще страшнее. - Ну-ну, полноте, голубчик, - осуждающе покачал годовой Эскулап. – Федор, введите пациента. Я верещал, упирался, но все равно меня затащили внутрь, усадили в странное полукресло-полукровать и закрепили в нем так, что оборудованная колесами каталка, к которой я раньше бывал привязан, показалась такой же забавой, как игрушечные наручники из пластмассы в сравнении с настоящими, стальными. Комната была небольшая, особенно если сравнить с кабинетом Эскулапа. Здесь не висел портрет Главврача, зато, пока меня тащили, я мельком заметил белый столик на тонких железных ножках, стоящий у стены. На нем в блестящей металлической коробочке с низкими бортиками, в специальных отделениях красовались угрожающего вида предметы. Зубцы и клещи, и разномастные сверла, и еще какие-то страшные острые штуки… Хозяин кабинета, невысокий мужчина в белом, ждал внутри. Отличало дантиста от того же психиатра наличие повязки, закрывающей нижнюю часть лица, и плоский полированный стальной блин, закрепленный у него справа на лбу. Кружок блестел, как третий глаз, и глянув в него, я увидел искаженное отражение своего и без того перекошенного от ужаса лица. Рукой, обтянутой в холодную желтую резину, дантист прижал мою голову к спинке кресла. Что-то звякнуло, с двух сторон сдавив виски. Я больше не могу пошевелить головой! Перед глазами, под потолком появилась конструкция из стекла и стали, напоминающая подсолнух на тонкой, обвитой проводами ножке. Щелчок – и купол над головой вспыхивает, заливая все вокруг белым сиянием. Дантист и Эскулап встали по сторонам, в ярком свете они похожи на тени, почти неразличимые бесцветные призраки. Ах, если бы так оно и было! В довершение всего меж сжатых челюстей мне сноровисто протиснули какую-то жесткую распорку. Дышать ртом стало неудобно, я начал часто втягивать воздух носом, боясь задохнуться. Произнести что-то членораздельное тоже не получалось – из горла вырывались только бессмысленные хрипящие звуки. Эскулап что-то тихо сказал дантисту, а потом я почувствовал руку Эдуарда Эдуардовича у себя на плече. Он похлопал меня, как показалось, ободряюще, и затем уже громко и отчетливо скомандовал: - Начнем, пожалуй! Дантист взял в руки что-то блестящее и тонкое. - Первое – любовь. И мне стало больно. Так больно, что слезы из глаз даже не брызнули, сами глаза будто вмиг стали жидкими. В покрывшем все тумане я видел, как мутная тень, в которую обратился дантист, аккуратно вытаскивает кусочки зуба у меня из ротовой полости. Белая кость на удивление четко видна, во всех деталях, с небольшими трещинками и капелькой крови, собравшейся на кусочке десны, которая в свою очередь свисает, прилипнув к зубу… - Второе. Свобода. Не знаю, чего они добивались. Наверное, чтобы у меня на всю жизнь возникли стойкие ассоциации, что-то вроде «свобода» равно «мучение». А может, они просто получали от этого удовольствие. Но в любом случае, врачи просчитались. Стандартная процедура дала сбой. На третьем зубе боль стала просто сумасшедшей… и это помогло мне вспомнить. Сначала в голове огнем вспыхнула фраза – «лечебные пиявки». Потом, как кадры на пленке того документального фильма, замелькали картины из прошлого. Память вернулась. «Лечебными пиявками» называла всех медиков Алина. Она же давала мне запрещенные книги, в которых рассказывалось о том, какими раньше были больницы и доктора. И еще – большой и толстый справочник о болезнях, существовавших и существующих. Она же научила меня любить. Я вспомнил убежище в Старой, запретной части города. Вспомнил, как нас выкуривали оттуда газом. Ружья, стреляющие дротиками со снотворным. Санитары с красными крестами на рукавах. Все это я вспомнил в мельчайших деталях, пока давился криками и безнадежно напрягал мышцы, изгибая тело в немыслимых позах на столе в кабинете дантиста. И самое главное, я вспомнил, ради чего мы с Алиной скрывались от них все это время. Точнее – ради кого. *** - Запомните, голубчик, государство печется в первую очередь о здоровье своих жителей. А оно напрямую зависит от того, поддерживают ли пациенты установленный порядок вещей. Вот вы, например, как думаете – человек, подвергший опасности жизни тысяч соотечественников, должен ли быть осужден? - Не знаю, доктор, - ответил я. Получилось, правда, по-другому, из-за отсутствия некоторых элементов, ранее входивших в мой речевой аппарат. Получилось: «не фнау, дохторл». - А надо знать, надо это помнить твердо, Павел!.. Что ж, кое-что я теперь знал и многое вспомнил. Прежде чем Эскулап опустил руку к кнопке, спрятанной под крышкой стола, чтобы вызвать Федора, я схватил металлический сувенир-маятник и, вскочив, крепко ударил им психиатра в лицо. Потом ногой оттолкнул стол в угол комнаты. Теперь нас с моим лечащим врачом ничто больше не разделяет. Эдуард Эдуардович корчится на полу, зажимая руками сломанный нос. Из-под пальцев струится кровь. Наверное, он не ожидал от меня такой прыти, тем более после посещения стоматологического отделения. Годы, проведенные вместе с Алиной и другими в Подполье, приучили терпеть боль и лишения. Мы научились справляться с незначительными болячками силой воли. А некоторые, особенно одаренные подпольщики, вроде меня, научились ждать. Ждать своего часа. Мы знали, что рано или поздно память вернется. К кому-то из нас – из тех, кто позволил себя поймать. Для того, чтобы попасть в Клинику. «Давай сделаем это!» Это было нашим девизом, нашим единственным лозунгом. Я присел рядом с доктором. Лечебная пиявка… Красное, забрызгавшее халат – это кровь моих братьев и сестер. Потому что никакого Вируса, никакой инфекции не существует. Уже много лет. Если не считать заразой ненавистный мне символ – крест цвета крови. Наш план был прост. Клиника – огромное многоэтажное здание в центре Нового города. Чтобы попасть сюда, надо быть или больным, или врачом. Чтобы узнать, где находится кабинет Главной Пиявки, надо схватить его приспешника. - Эдик, - обращаюсь я к Эскулапу, - Если ты, Эдик, не хочешь, чтобы я ударил еще раз, ты скажешь мне, на каком этаже расположен кабинет Главврача. Надеюсь, я не буду единственным, кто сумеет добраться до Главврача. Может там мы встретиться с малышкой… Два месяца не видел. Ее животик уже должен заметно вырасти, округлиться. Наш ребенок… Ради него я решился на «это». Ради наших детей мы все готовы были погибнуть. Когда психиатр ответил, я все равно нанес удар. Эх, я еще обязательно крепко обниму свою Алинку! И нежно ее поцелую… Если успею, конечно, если повезет. Неважно, что потом! Схватят нас санитары, успеют ли провести эвтаназию… Там, в Старом городе, все уже готово к Революции. Наши братья и сестры ждут своего часа. Революция Любви! Спасибо Алине и Галочке, теперь я лучше всех в мире знаю, что любовь – это болезнь. Владимир Протопопов Основное отличие …И хотя его руки были в крови, Они светились, как два крыла… «Наутилус Помпилиус» — «Воздух» Один из самых символичных образов безысходности — разрушенный мост. Я живу этим образом уже несколько недель. Никто и никогда не смог бы сказать, что человек, подобный мне, оптимистичный, веселый, общительный — сможет стать таким, каким я являюсь сейчас. Мост длиной в вечность. Старый каменный мост, выложенный брусчаткой. Через каждые двадцать метров — ниши со стоящими в них каменными цветами. Где-то внизу — тихое журчание многотонных масс безымянной реки. Мост выгнут над рекой в виде дуги; его центральная часть выше уровня берегов на несколько метров, поэтому сам мост виден лишь до половины. Когда я подошел к нему, и проселочная дорога внезапно стала каменной брусчаткой моста — он был ЦЕЛЫМ. По крайней мере мое зрение было обмануто на все сто два процента; я осмотрелся по сторонам и сделал первый шаг… Камни, скользкие после прошедшего недавно дождя, стучали под моими каблуками глухо и таинственно. С каждым шагом я отдалялся от одного берега и приближался к другому. Уже несколько каменных цветов осталось за спиной; уже видны были самые высокие деревья на том берегу; я машинально прибавил шагу… Точно в середине моста отсутствовали три пролета. Шестьдесят метров. Мост был срезан словно ножом. Я остановился на самом краю, не веря в происходящее. Опоры моста на противоположной стороне уходили вниз, в темноту, скрываясь в воде. Пальцы рук сами собой сжались в кулаки. Я смотрел на противоположный берег, такой близкий и такой далекий одновременно. Сложно сказать, о чем я думал тогда. Через несколько минут я понял, что готов шагнуть с моста в реку — словно для того, чтобы проверить, не выдержит ли меня воздух. Какие-то остатки здравого смысла оттолкнули меня назад. Я попятился от провала, потом развернулся и пошел обратно. Вот тогда я и подумал: — Что я делаю не так?.. ***** Вид из окна был отвратительный — впрочем, как и все вокруг. Какие-то гаражи, сараи, несколько покосившихся мусорных баков с горками дерьма вокруг; два проржавевших кузова от «Москвичей» (или еще чего-нибудь, на них похожего); большие, вытянутые вдоль колеи посреди двора лужи — мутные, мрачные, не отражающие в себе ничего, ни неба, ни стен; и над этим бардаком через задний двор — яркий свет прожектора, простреливающий все насквозь. Нечеткое пятно луны сквозь облака даже не пыталось с ним бороться. Даже стекло в окне участвовало в этом ужасающем параде мерзостей, придавая всему какие-то расплывающиеся очертания, уродующие все прямые линии, превращая их в непонятные синусоиды. Между рамами валялись осколки разбитого стекла и большая ржавая гайка — какие-то вундеркинды постарались… Коломенцев скривил губы в усмешке, даже не понимая сам, над чем именно он пытается посмеяться — то ли над жуткой действительностью, то ли над самим собой, погруженным в нее с головой. Отойдя от обшарпанного подоконника на шаг, он осмотрел себя — не первой свежести и далеко не белый халат, стоптанные больничные тапочки (все от бедности, на сменную обувь не хватает денег, пришлось взять у санитарки из хранилища!); потом посмотрел на свои руки, мысленно выругал за то, что последнюю перевязку выполнил без перчаток, поленившись их надеть. Следы крови, оставшиеся на запястье правой руки (как умудрился залезть в рану!) смутили его. — Теряю навыки, — сказал он сам себе. — Хотя, по идее, опыт не пропьешь… Он вытер руку о халат, прислушался к урчанию в животе, вздохнул и только собрался уйти к себе в кабинет, как в огромные лужи, так ненавидимые Коломенцевым, влетела белоснежная «Скорая», моментально разметавшая грязь по двору и своим дверцам. Маячок разбрызгивал по стенам блики красного и синего цветов, добавляя к антиутопии за окном напоминание о бренности существования. — Твою мать… — тихо произнес Коломенцев, после двух часов ночи не испытывающий к больным ничего, кроме ненависти. — Солнце зашло, и в стране дураков закипела работа… Скрип тормозов, громкий дребезжащий звонок. Где-то в глубинах коридора чертыхающаяся санитарка, которую подняли с кушетки из-под теплого одеяла, ковыляла к двери, прихрамывая на больную ногу. Грохнул замок, послышались торопливые шаги и крик: — Вы когда-нибудь, уроды, засыплете эти лужи или нет?! Я на смену из мойки выбрался, а у вас тут, как в хлеву! — Чего ты орешь там? — спросил, подходя Коломенцев. Водитель «Скорой» (а это был именно он, принципиальный молодой парень, на «Скорой» недавно, гонору выше крыши, из мойки он, надо же!) размахивая руками, наступал на санитарку. Следом фельдшер волок в двери какого-то вялого, практически висящего у него на руке парня с окровавленными предплечьями под полностью промокшими повязками. Последним, как и подобает авторитету, в холл приемного отделения городской больницы вошел врач, нашаривая в кармане сигареты и зажигалку. Огонь осветил мрачное помещение, выхватив склоненное к зажигалке лицо доктора — равнодушное к происходящему и усталое. Первая затяжка окутала лицо дымом; Коломенцев хотел возмутиться, но передумал, провожая взглядом пострадавшего, которого сильные руки водителя машины волокли к кушетке. Санитарка торопливо собирала с нее свою постель, роняя подушку и еще какие-то тряпки совершенно непонятного назначения. Парень едва не рухнул на пол — за пару метров до кушетки силы полностью оставили его, ноги подкосились и он был близок к падению. Врач бригады, краем глаза следивший так же, как и Коломенцев, за раненым, хотел было что-то сказать, но воздержался от замечания, про себя отметив то, как сам Коломенцев отреагировал на его сигарету. Он вздохнул, поправил на шее фонендоскоп и протянул направительный лист. — Вены резал, — коротко сказал он, выпуская дым с явным наслаждением. — Да это и так понятно. Коломенцев кивнул, машинально взял листок и сунул его в карман. — Давно нашли? — спросил он в свою очередь. — Минут тридцать. А вот сколько времени он просидел на лавочке у подъезда, сказать не могу… — На лавочке? — удивленно поднял брови Коломенцев. — Да, его заметила какая-то пенсионерка, которая страдает бессонницей. Выглянула в окно, а там это чудо сидит, руки в крови, под ногами лужа. Она нас и вызвала. — Кровопотеря? — Черт его знает… Ну, до полулитра, — пожал плечами доктор. — Давление держит. Так что… — Суицид? Доктор вновь пожал плечами — складывалось впечатление, что он вообще думает в настоящий момент о чем-то другом. Коломенцев кивнул головой, понимая, что больше он ничего не добьется, после чего подошел к парню, который сидел на кушетке, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Спустя несколько секунд Коломенцев понял, что сам потихоньку качается тудасюда, непроизвольно копируя действия раненого. Он чертыхнулся про себя, зевнул, прикрывая рот рукой, и сквозь зевок спросил: — Тебя как зовут, приятель? В ответ — тихое мычание и раскачивание под методичный скрип кушетки. — Ты меня слышишь? Никакой новой реакции. Коломенцев повернулся к врачу бригады, чтобы задать ему пару вопросов, но ответом ему был пустой холл и шум отъезжающей машины. — Молодцы… — сквозь зубы сказал Коломенцев, вытащил из кармана перчатки, со звонким шлепком натянул каждую из них, после чего аккуратно прикоснулся к повязкам. Бинты, промокшие и отяжелевшие от крови, так и просились под ножницы. Парень внезапно прекратил раскачиваться, поднял к Коломенцеву абсолютно пустые глаза… И доктор впервые в жизни, словно в замедленной съемке, увидел, как у человека РОЖДАЛАСЬ МЫСЛЬ. Что-то всплыло из глубин абсолютно безжизненных зрачков; словно электрический ток пробежал под кожей рук, моментально заставив пальцы задрожать. Парень вздохнул резко и глубоко, потом опустил глаза куда-то в пол, прищурил веки, пытаясь разглядеть что-то под ногами у Коломенцева и внезапно спросил: — Что я делаю не так? Коломенцев замер, не зная, что сказать. Этот голос заставил его застыть без движения; из головы испарились практически все мысли о первой помощи. Он, не замечая, что сквозь повязки периодически проступают крупные капли крови, прислушался к говорившему, потом тихо склонился к нему и спросил в ответ: — О чем это ты? — Там… — махнул головой в сторону дверей парень. — Там — целый мир. А я что-то делаю не так. Не так, как все. — Как кто — все? — Все, кто смог. Кто сделал, как надо. Кто заслужил это право… Коломенцев покачал головой. Достаточно типичная картина — человек обвиняет себя в непохожести, в неудачливости, в невозможности противостоять миру вокруг себя и ищет выход из создавшегося положения в смерти. Частенько он видел здесь таких, как этот парень — временами по два-три человека за дежурство. Что поделать — большой город, неравные возможности, лунные фазы, наркотики в подворотнях… Болезнь цивилизации. — Синдром эмоционально-волевых нарушений, — проговорил Коломенцев. — Ты как резал, вдоль или поперек? — Поперек, — машинально ответил парень — он явно был сейчас где-то в другом месте, там где «все делают так, как надо». — Эх ты, дурачок… Надо же вдоль, — хмыкнул Коломенцев. — Шагай в перевязочную, я тебе сейчас все объясню — как, где, когда и сколько раз… Раненый встал, его заметно качнуло. Коломенцев подставил плечо, провел к операционному столу, аккуратно снял с него куртку, не доверяя этого странного парня санитарке. Уже лежа на столе, парень вдруг заплакал — тихо, тоскливо, как-то по-детски. Коломенцев на пару секунд прислушивался к этим всхлипам, потом решительно позвал в перевязочную сестру и снял повязки. Все было именно так, как он и ожидал — множество насечек разной глубины и длины на обоих предплечьях. Местами кожа разошлась на приличное расстояние, из двух ран нешироким ручейком текла темно-алая кровь. Коломенцев еще раз прислушался к плачу пациента, потом решительно абстрагировался от происходящего и плеснул на раны перекись водорода, с удовольствием отметив, как прекратил рыдать и принялся извиваться на столе парень. Кровавая пена потекла в лотки, подставленные медсестрой. Коломенцев прикинул, что зашить придется минимум в пяти местах, не считая сосудов, попросил спирт, обработал края раны (чем заставил пациента просто зашипеть от боли) и сказал: — Ты когда резал, обезболивающее не принимал? Парень сквозь шипение и стон замотал головой, давая понять, что нет, не принимал. — Ну, значит, и шить будем без анестезии, — удовлетворенно произнес Коломенцев и зарядил шелковую лигатуру в изогнутую иголку. — Будем делать так, как надо… — Вы… Вы не знаете, как надо! — вдруг крикнул парень (медсестра навалилась ему на ноги, не давая подняться). — Что вы в этом понимаете! Там… Там ЦЕЛЫЙ МИР! — Это я уже слышал, — миролюбиво ответил Коломенцев, хватая зубчиками пинцета края одной из ран. Парень пискнул от неожиданности, закусил губу и приподнялся над столом. — Лежи, дурак, — проводя нитку, коротко бросил Коломенцев. — Чем меньше дергаешься, тем быстрее закончим. Парень внял его убеждениям; все последующие уколы иглы он перенес молча, скрипя зубами и громко дыша через нос. Коломенцев вошел во вкус минут через пять — ровнял швы, подворачивал края для лучшего соприкосновения, следил за линией ран. Медсестра, приготовив несколько лигатур наперед, зевая, прислонилась к стене и дремала. Периодически парень на столе начинал что-то бормотать — что-то невнятное, обрывочное. Коломенцев и не стремился разобрать эти слова — ему они не мешали, работа спорилась, он не обращал на это внимания. Изредка наружу пробивались громкие слова, типа «Я же знаю, что дальше будет…», «Там я уже был…» и еще несколько слов, больше похожих на матерщину. Спустя сорок минут с небольшим операция была закончена. Коломенцев срезал последние нитки, положил спиртовые повязки и швырнул перчатки в таз. — Ты в следующий раз делай такие вещи днем, — сказал он парню, помогая подняться со стола. — Сразу столько проблем решишь… — Хорошо, — серьезно ответил пациент. — Днем… Да, днем. Коломенцев пожал плечами и вышел в коридор. Оставалась маленькая формальность — заполнить несколько документов. Два журнала — амбулаторный и операционный; после этого можно смело передавать парня в психушку, ибо клиент был созревшим по полной программе. Пациент вышел из перевязочной следом за доктором. — Тебя как зовут-то? — не оборачиваясь, спросил Коломенцев. — Или ты на этот вопрос принципиально не отвечаешь? Так знай, мне по барабану, напишу «неизвестный». В психушке из тебя все равно всю правду вытянут… Там, знаешь, есть такие таблетки… И тут он понял, что шаги за спиной стихли. Коломенцев быстро оглянулся и успел заметить, как распахнулась оконная рама в коридоре; парень выскочил на улицу и помчался через лужи, сверкая в луче прожектора чистыми повязками. Коломенцев проводил его взглядом, положил обратно в карман ручку, которой собирался записать операцию и пригладил волосы на голове, вспотевшие под колпаком: — Вот гад…— сказал он сам себе. — Хотя… Леди с дилижанса — кони в курсе дела. Санитарка, ворча себе что-то под нос, заканчивала мыть пол в коридоре, заляпанный пятнами крови. Коломенцев посмотрел на розовую воду у нее в ведре, тыльной стороной ладони прошелся по своей щетине на щеках и подбородке, представил себе чашку дымящегося кофе, с сожалением цыкнул зубом и пошел в кабинет, где ему предстояло провести время до утра (при условии отсутствия пациентов). Компьютер, стоящий на столе, вышел из спящего режима, едва врач прикоснулся к «мышке». — «Там целый мир…» — передразнил Коломенцев парня. — Вот — целый мир! И он запустил один из пары сотен пасьянсов… Он еще не знал, что эта их встреча — не последняя. ***** — Что я делаю не так? Ответа не было. Да и вряд ли я смогу его получить. Все, кто знает — давно уже на том берегу. Наверное, мост — это не символ. Это просто путь. Символ — те люди, которые были на том берегу. Те, кто сумел пройти туда. Те, кому не показался страшным и зловещим провал в шестьдесят метров. Те, кто… КТО ДЕЛАЛ ВСЕ ПРАВИЛЬНО. …Помните, как говорили в детстве? «Чешется — значит заживает…» Страшно чешутся руки под бинтами. Я знаю, что они не помешают мне в моей борьбе с чертовым мостом — но уж очень жива во мне память о той боли… Нет, она не остановит меня и в следующий раз. Но я должен попробовать еще. Каждая новая попытка ненадолго поднимает меня в собственных глазах — но лишь на время. До тех пор, пока я не увижу провал моста. Завтра я войду в воду выше по течению. Надеюсь, бинты мне не помешают. Я ТОЖЕ ХОЧУ СДЕЛАТЬ ВСЕ ПРАВИЛЬНО. Как чешутся руки… ***** Футбол сегодня был, как никогда, безобразен. Коломенцев смотрел его только с одной целью — чтобы хоть что-то смотреть. Его уже до такой степени раздражал вид из окна, что даже такой ужас, как наша высшая лига, не годящаяся в подметки никому, вызывала хоть какой-то интерес. — Ну что ты… Ну куда?! — временами пытался он прикрикнуть на бестолковых игроков, только безнадежно махал рукой, отворачивался от экрана на пару секунд, но потом вновь и вновь возвращался к просмотру. — Нет, ну кто так подает, а? Ты что, слепой? Ну ведь всем же ясно, куда надо бить! А, черт… Наконец, он решительно встал, намереваясь выйти на крыльцо — вдохнуть свежего осеннего воздуха, поговорить с курящими на крыльце больными. Первый тайм закончился, на второй явно не хватит терпения — так чего же сидеть здесь и насиловать свою нервную систему?! Работы пока не было, что случалось редко; обычно народ валом валил в дежурную больницу, спасаясь от всяческих напастей. Коломенцев за свои двенадцать лет работы насмотрелся здесь всякого, готов был к чему угодно и себя особо на работу не настраивал. Уличный воздух немного взбодрил; отвратительное настроение, навеянное идиотским футболом, постепенно улетучивалось с каждой затяжкой «Явы». Коломенцев прищурился, глядя на заходящее солнце, махнул рукой паре больных — помнил он их с трудом, но раз уж они ему улыбнулись, значит, это он их принимал. Почему-то вспомнился тот парень, что сбежал с его дежурства после того, как была оказана помощь. По парню определенно плакала психушка — все дело было только во времени; днем раньше, днем позже, но это должно было бы случиться. — Ген суицида должен сработать, — сам себе сказал Коломенцев, бросая окурок в урну; рассыпая искры, тот ударился о край чугунной пепельницы, отлетел в сторону, и Коломенцев был вынужден затоптать тут же вспыхнувшую кучу сухой листвы. Вдалеке завыла сирена. Коломенцев с досадой пнул погасшую кучу, сунул руки в карманы и вошел внутрь приемного отделения. Медсестра что-то говорила в микрофон, общаясь с подъезжающей бригадой; похоже, дело было серьезным. — Реанимация! — крикнула она в окошко, прежде чем выскочила в коридор. Потом она помчалась в реанимационную палату; зашипел кислород. Тормоза заскрипели у самых дверей. Коломенцев услышал, как клацнули носилки, превращаясь в каталку; кто-то пнул входные двери, кто-то крикнул на улице, разгоняя любопытных. Спустя секунду бригада «Скорой» в полном составе ворвалась в холл. Никто уже не упрекал врача в том, что в очередной раз машина влетела в грязную лужу посреди двора, никто не старался качать права — каждый делал свое дело. — Повешенный… — на ходу бросил врач смены, толкая каталку. Фельдшер бежал с другой стороны, не давая телу упасть с каталки на особо крутых поворотах. Коломенцев быстрым шагом присоединился к процессии, машинально подхватив болтающееся запястье левой руки, свешивающейся набок, стараясь нащупать пульс. И увидел, как из-под рукава куртки торчит кусок бинта. Глаза Коломенцева метнулись к другой руке, которую поддерживал фельдшер. Бинты были и там. И только тогда врач взглянул на лицо человека на каталке. Это был тот самый парень, которому он зашивал руки неделю назад. — Вот черт… — только и смог сказать он, внезапно остановившись и выпустив руку. Тем временем пациента вкатили в реанимационную и, точно пушинку, перебросили на стол. На лицо легла кислородная маска. Коломенцев медлил всего несколько секунд; потом в голове что-то включилось, и он рванул следом за бригадой. Фельдшер перехватил у дежурной медсестры маску, она тем временем цепляла электроды к ногам и рукам парня, намереваясь снимать кардиограмму. Коломенцев рванул на теле самоубийцы одежду; в сторону полетели пуговицы от рубашки, затрещала майка. В последний раз кинув взгляд на бинты на руках, он сложил ладони крест-накрест и, приложив их к грудине, качнул что есть силы. Тело трепыхнулось; Коломенцев, как заведенный, толкал и толкал сердце. Тихо шипел кислород; медсестра периодически вскрикивала, когда видела на кардиограмме пульсовую волну, но это было всего лишь действие рук Коломенцева. Войдя в ритм, врач позволил себе поднять глаза на лицо того, кому он оказывал помощь. Посиневшие губы не хотели менять цвет на розовый; сердце не работало, дыхание не восстанавливалось. Глаза, неподвижно смотревшие в потолок, выражали непонятную никому предсмертную грусть, которую Коломенцев видел уже так часто — и все никак не мог ни понять ее, ни смириться с ней. — Зрачки? — коротко кинул он стоявшему у изголовья фельдшеру. — Пока узкие, — ответил тот, наклонившись к маске. Коломенцев ожидал ответа «Поползли», что означало бы бессмысленность их действий — расширяющиеся зрачки были признаком необратимости, знаком смерти. — Работаем, — сказал врач сам себе, быстро вытер пот со лба и почувствовал, как заныла спина и плечи. Тонкая борозда поперек шеи парня навевала на грустные мысли; через минуту Коломенцев приказал медсестре включить дефибриллятор. Быстрым движением подложив под спину влажную пластину, Коломенцев взял в руки электрод, кинул взгляд на стрелку набирающегося заряда, крикнул «Руки!» и, не дожидаясь, когда его команда будет выполнена, приложил электрод к груди нажал кнопку. Сухой щелчок заставил тело на столе выгнуться дугой. — На кардиограмме?! — Ничего, — ответила медсестра. — Больше! — крикнул Коломенцев, не оборачиваясь. За спиной пискнула кнопка. — Руки! Еще удар. — Есть! — радостно произнесла медсестра. — Есть! Ритм синусовый, правильный! — Кислорода побольше! Шипение стало более отчетливым. Коломенцев оглянулся и увидел, как в вену парня капает адреналин. — В реанимацию! — сказал врач. Фельдшер немного ослабил хватку на маске; медсестра принялась сматывать длинную ленту кардиограммы; врач бригады, все это время стоявший в ногах пациента и не принимавший участия в оказании помощи, подошел к Коломенцеву, похлопал его по плечу и вышел в коридор. И в эту секунду человек на столе внезапно поднялся на локтях, смахнул с лица маску, крутанув головой, и захрипел: — Мост!!! Пустите меня… На мост!!! Звук был мерзкий, скрежещущий, словно пила. Коломенцев пригнулся, точно за спиной выстрелили из пушки. Медсестра выронила ленту кардиограммы, взвизгнула, отступила на шаг, споткнулась о столик с инструментами и упала на пол, роняя вокруг все, что только можно. Силы оставили парня в ту же секунду; он повалился обратно, ударившись головой о кушетку. Все замерли, не в силах осмыслить происходящее. — Псих, — внезапно раздался из дверей голос врача бригады, заглянувшего в реанимационную палату на шум. — Это же коню понятно… — Сделайте ему сибазон, — тихо произнес Коломенцев. — И вызовите сюда когонибудь из психиатрического отделения — нужна грамотная консультация… — Чтобы положить человека в психушку, необходимо его согласие, — прокомментировал решение Коломенцева коллега со «Скорой». — Причем лучше всего письменное согласие… — Это не мои проблемы, — не оглядываясь, сказал Коломенцев. — Просто этот парень за неделю здесь второй раз… — Второй? — удивился доктор. — Чего это он так? — В первый раз резанул вены и сбежал отсюда прямо с операционного стола, — глядя на размеренно и спокойно дышащего пациента, еще недавно желавшего свести счеты с жизнью. — Похоже, что тогда жизнь показалась ему все-таки довольно дорогой штукой. — А повод к суицуду? Тогда что-нибудь было известно? — Ничего. Я помню лишь одну его фразу — по его словам, он что-то делает не так… Сложно сказать, к чему это относилось — люди в его состоянию абсолютно нелогичны по нашим понятиям, зато их собственный мир, выстроенный по одним им известным законам — логичен до безобразия. Вы позвонили в дурдом? — внезапно спросил он у сестры, внимательно слушающей своего врача. — Чего вы рот раскрыли, делом займитесь! Медсестра обиженно фыркнула, вышла в коридор. Скоро до врачей донесся ее голос — она с кем-то разговаривала по телефону. Психиатр не заставил себя ждать, несмотря на то, что отделение вынесено на другую территорию и находилось в двухстах метрах от основного корпуса больницы. Войдя решительной походкой в реанимационную палату, он осмотрел всех присутствующих — у Коломенцева сложилось впечатление, что он, глядя в глаза каждому, тут же выставлял всем диагнозы. — Итак?.. — спросил он вроде бы у всех сразу, не обращаясь ни к кому конкретно. — Чем могу?.. Коломенцев вкратце рассказал обо всем, чему они были свидетелями и участниками. Психиатр кивал практически каждому слову, произносимому врачом, от чего у Коломенцева, привыкшего всегда смотреть в глаза собеседника, возникло ощущение укачивания. Упомянув о предыдущей попытке самоубийства, Коломенцев отметил некий загадочный блеск в глазах психиатра; тот вынул из кармана халата маленький блокнот, кое-что набросал в него, потом спросил: — Документы у парня есть? Откуда он вообще взялся? Коломенцев быстро прошелся по карманам куртки пациента, не нашел в них ничего и развел руками. — Джон Доу… — кивнул психиатр. — Что? — переспросил Коломенцев у него. — Это такая болезнь? — Нет, так в моргах Америки записывают неопознанные трупы, — ответил тот, рассмеялся и спрятал блокнот. — Как у парня со здоровьем? — До трупа далеко, — сказал Коломенцев, который не понял шутки психиатра. — Дышит сам, я думаю, что кольца трахеи не пострадали. Судя по всему, он не успел повеситься в полном смысле этого слова… — Успел, — вставил слово врач «Скорой помощи». — Просто ветка дерева, на которой он пытался свести счеты с жизнью, обломилась. Судьба декабристов преследует даже таких идиотов… Психиатр покачал головой и потребовал: — Заводите историю болезни, я жду его максимум через полчаса. У нас есть палата интенсивной терапии, там он будет под присмотром первое время. Интересно, очень интересно… Что-то про мост, вы говорите? Коломенцев кивнул. — Ну-ну, — сказал сам себе психиатр. — Все они в чем-то похожи — у кого-то мост, у кого-то инопланетяне… Он в последний раз обвел всех пристальным взглядом и вышел в коридор. — Кто что лечит, тот тем и болеет, — очень тихо, чтобы никто не услышал, произнес Коломенцев. — Оформляйте парня, — кивнул он медсестре и направился к телевизору узнать, чем же там все-таки закончился тот самый идиотский футбол… ***** Как притягивают взгляд эти пузырьки… Мелкие, суетливые, натыкающиеся на преграды, превращающиеся в сверкающую пыль… Флакон. В нем две иглы. К одной подсоединена система, которая, плавно изгибаясь, заканчивается в вене на левом предплечье. Вторая — воздушка. По ней во флакон поступает воздух. Те самые пузырьки, которые отмечают падение капелек в фильтре — упало несколько капель, во флаконе взвилась кверху гроздь пузырьков. Я смотрю на этот воздушный вихрь, возникающий с завидной периодичностью, и чувствую, как в меня вливается нечто, заставляющее меня забыть… Забыть… Забыть… Иногда я думаю, что скоро забуду, как дышать. Таблетки, капельницы, процедуры; потом снова — капельницы, процедуры, таблетки… Раз в два дня — беседы с врачом. Человек страшный и добрый одновременно. Его глаза говорят, что он знает обо мне все. Толстая история болезни на столе между ним и мной — свидетельство его кропотливой работы. Я сажусь на стул напротив и слушаю все, что он мне говорит. Мы вспоминаем моих школьных друзей, учителей, детство… Я заметил, что даже к самым противным и горьким воспоминаниям стал относиться равнодушно — меня напичкали чем-то таким, что чувства превратились неизвестно во что; в нечто ненужное, липкое, тягостное, от чего избавляешься с радостью, едва ли не с восторгом. Они здесь знают свое дело. Правда, они никак не могут понять одного — если я все это понимаю, значит, их лекарства не так действенны, как хотелось бы. Раз у меня осталась способность к критике, раз я вижу пузырьки во флаконе и ненавижу иголку в вене — значит, я остаюсь самим собой. ПОТОМУ ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ МОСТ. Я должен по нему пройти. Это случится в тот день, когда меня отпустят домой — врач говорит, что мое выздоровление не за горами. Я жду его с нетерпением — с таким нетерпением, на какое способен человек, напичканный феназепамом и говорящий, как обдолбленный наркоман. Я жду медленно — но процесс неизбежен. Врач не смог пробиться к самому главному — он не знает, что послужило толчком. Почему я вскрыл вены. Почему я полез в петлю. Я сделал вид, что не помню. Он сделал вид, что поверил. Не удивлюсь, если он стремится узнать это больше всего на свете. Жаль, что я не могу взять его с собой, на мост — туда, где между упавшими опорами журчит темная быстрая вода… Я ступлю на тот берег, чего бы мне это не стоило. Иначе незачем жить. ***** Парень сидел в кресле, наклонившись вперед и опираясь обеими руками на подлокотники. Глаза его смотрели куда-то вбок, губы непрерывно шевелились, читая одному ему известную молитву. Артемьев уже достаточно хорошо изучил своего пациента. Правда, он сумел узнать только его имя — Никита; практически все остальные его данные остались неизвестными. Ни где он живет, ни с кем — Артемьев упирался в его молчание, как в стену. История болезни, наполненная рассуждениями психиатра и тестовыми листами, была не то чтобы толстой, нет — многие истории по объему и весу могли бы переплюнуть средний по размерам томик Никиты. Она была незаконченной… Многие ответы на вопросы так и не были найдены. Артемьев не сумел узнать, где же находится этот самый мост, о котором порой мог долго рассуждать Никита. Врач прекрасно представлял себе всю местность возле этого моста, словно побывав там наяву — он уже и во сне начинал видеть склонившиеся к реке ивы, поросшие травой берега, бетонные сваи, переплетенные паутиной арматуры, каменные цветы, журчание воды… Артемьев склонялся к тому, что этого моста не существует, что это плод воображения пациента; фабула бреда. Обычно было достаточно просто такому опытному психиатру, как он, определить, где в словах пациента содержится логическая ошибка, на которой построено все дальнейшее рассуждение; здесь же, в случае с Никитой, он не смог пробиться сквозь стену недоговоренности и недомыслия… — Никита… — сухо кашлянув, начал Артемьев. — Мне не хотелось бы, чтобы между нами было что-то личное, чтобы ты видел во мне врага… — Я уже давно здоров, — внезапно ответил Никита. — Я хочу домой. Я больше не буду… — Что не будешь? — спросил Артемьев и почувствовал себя воспитателем из детского садика. — Я хочу жить, — ответил Никита. — И я больше не доставлю вам беспокойство. Артемьев напрягся. В этой фразе слышалось что-то другое — вроде «В следующий раз я буду удачливее…» Сжав под столом кулаки и хрустнув костяшками пальцев, доктор через силу улыбнулся и кивнул: — Я понимаю тебя, Никита… Понимаю настолько, насколько ты сам пустил меня в свой мир. Но — окно в этот мир крайне мало для того, чтобы я мог сделать какие-то определенные выводы. Я вынужден констатировать факт, что готов тебя выписать, дав тебе кое-какие рекомендации на будущее. К сожалению, ты уйдешь один, и никто не будет сопровождать тебя в том мире, что находится за решетками наших окон. Знай, что ты всегда можешь найти здесь понимание и защиту… Никита, не поднимая глаз на доктора, передернул плечами. Со стороны это выглядело так, будто бы он четко определяет ложь в словах психиатра и реагирует на нее сообразно степени лжи. — И все-таки — я хочу задать один вопрос, который не дает мне покоя все то время, что ты находишься под моим наблюдением, — после небольшой паузы продолжил Артемьев. — Этот вопрос — камень преткновения во всем, что связано с тобой. Знаешь, у нас существует принцип — лечить надо не болезнь, а человека, но только в том случае, когда не существует неизвестных. В нашем с тобой случае этих самых «иксов» и «игреков» больше чем достаточно — и все они проистекают… — От моста, — внезапно закончил Никита, быстро подняв глаза на доктора. Артемьев непроизвольно вздрогнул, нарушив собственное неписаное правило — никогда не показывать страх перед пациентами. — Ты…прав, — ответил он парню внезапно осипшим голосом. — Именно эта деталь не дает мне ключей к разгадке твоего поведения. Я видел много людей, подобных тебе — но только подобных. Все они были горды рассказать мне о том, что привело их сюда — ибо они боготворили свой мир и готовы были поделиться его составляющими со мной, с человеком, который никогда этого не увидит и не почувствует. Ты же пошел по другому пути — ты рассказал мне про мост, но так и не сказал, где же он находится. — Вы не поверите, — не сводя глаз с движущихся губ доктора, произнес Никита. — Я верил во многое, — понимающе кивнул парню Артемьев. — Еще большему не верил ни на грош. Поэтому прошу тебя — прежде чем ты встанешь и покинешь это учреждение, скажи мне — где этот мост, который заставил тебя… Заставил тебя посмотреть на жизнь иначе. Никита вновь опустил глаза в пол. По его позе, движениям пальцев, нервно постукивающих по подлокотникам, было видно, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба. Артемьев понимал, что перегнул палку — запросто можно было ввергнуть пациента в очередной психоз, но ему очень хотелось рискнуть — вполне возможно, что Никита, соблазненный открытой дверью, перед уходом поделится самым сокровенным. Пауза затянулась. Психиатр прислушался к тишине; слух словно обострился, Артемьев слышал, как тяжело дышит Никита, принимая какое-то тягостное решение. Не один раз доктор находился в подобных ситуациях; самому себе он был похож в такие минуты на следователя, в кабинете которого человек собирался признаться в убийстве — страшном, жестоком и нелепом. Никита медленно поднял голову и посмотрел в глаза Артемьева. Врач выдержал этот взгляд — недаром специально занимался выработкой этого умения, тренировался никогда и не перед кем не отводить глаз, ибо нередко только это помогало справиться с человеком, вырвавшимся за пределы разумного. Правда, где-то в груди сердце на мгновенье застыло на месте, а потом ринулось вперед, будто догоняя потерянные удары; в кончиках пальцев появилось какое-то странное покалывание. — Понимаете, доктор… — начал Никита, и Артемьев поразился происшедшей с ним перемене — на него смотрел сейчас человек еще более вменяемый, чем сам психиатр, настолько живым, сверкающим и добрым был взгляд карих глаз, направленных вглубь души врача. — Я могу вам сказать… Да, могу. Просто мне тяжело будет расставаться со своей тайной — как и каждому человеку, хранящему нечто в глубине своего сердца. Моя тайна намного дороже всех тех, что поверяли здесь, в этом кабинете, вам ваши пациенты. Дороже потому, что все они были больны — я же, в отличие от них, полностью здоров… Артемьев вдруг пожалел, что задал свой вопрос «на дорожку». Он ясно представил себе, как Никита шел бы сейчас по одному ему известному маршруту по мокрой после дождя листве тротуара, с каждым шагом удаляясь от больницы, и, представив это, пожалел еще больше. Ему очень не понравилось начало — скорее всего, придется разочароваться и в конце. — А, поскольку все решения, касающиеся моей жизни я принимал абсолютно здраво, опираясь на одному мне известные непреложные факты, о которых вам, само собой, ничего не известно, я считаю… — он внезапно замолчал, словно прислушиваясь к чемуто. — Слышите? Слышите, как журчит вода? Артемьев машинально взглянул на раковину возле двери, ожидая увидеть там течь и лужу на полу, но через секунду понял, что имеет в виду парень, а затем увидел усмешку у него на лице. Тот явно был рад произведенному эффекту. — Вот так-то, уважаемый доктор, — сказал он Артемьеву. — Весь смысл моего мира в том, что он — МОЙ. Совершенно незачем делиться им с кем бы то ни было — тогда он потеряет свою привлекательность. Но вам — ВАМ! — я скажу… Он наклонился немного вперед, словно собираясь начать с нуля некую крайне доверительную беседу. Артемьев сделал то же самое абсолютно автоматически, слегка подвинувшись вместе с креслом к столу, который разделял его и пациента. Никита впился в него глазами, прищурив их и сверкая какими-то бесовскими огоньками; губы медленно и практически незаметно шевелились, будто пробуя алфавит на вкус и не зная, с какой же буквы начать. — Я хочу сказать вам спасибо, доктор, — тихо проговорил Никита. — Ваши таблетки, ваши процедуры, от которых я скрежетал зубами, пропуская через себя ток, ваши бесчувственные медсестры и санитары, привыкшие к чужим страданиям, к… (он попытался подобрать слово, ненадолго замолчав и прищелкнув пальцами) …к чуждости нас, как личностей, как людей, по их мнению просто не способных на то, чтобы быть такими, как все — они преподнесли мне урок. — Какой? — поинтересовался Артемьев. — Проще некуда. Можно сформулировать так — «хочешь пройти через мост — молчи», — грозно сказал Никита; в следующую секунду он, опередив достаточно тренированного психиатра, введенного его длительными рассуждениями едва ли не в ступор, схватил со стола беззаботно оставленную перьевую ручку и вонзил ее в глаз Артемьеву. Тот с криком повалился с кресла на пол, пытаясь нашарить под столом кнопку вызова санитара. Никита легко перепрыгнул через стол, оказавшись точно над Артемьевым. Коленом он придавил его шею; звуки стали тихими и хрипящими, руки били по сторонам, будто отмахиваясь от стаи мух. Парень с размаху ударил врача кулаком в лицо; ручка обломилась, оставив перо в глазнице. Артемьев сумел на секунду освободить горло и издать душераздирающий крик, в котором слились воедино вопль о помощи и предсмертный страх. — Никогда!.. — хрипел в такт доктору Никита. — Никто!.. Не пройдет по моему… мосту… Я сделаю это… Сам… Сегодня… Колено с силой надавило на гортань. Раздался какой-то хруст, с губ Артемьева сорвался кашель с кровью; брызги попали на лицо Никите, но тот их не замечал, глядя на то, как задыхается и умирает человек, по распоряжению которого он в течение почти месяца находился в этих стенах. Тело доктора постепенно замирало в цепких объятиях убийцы. Струйка крови, вытекшая из угла рта, заставила Никиту несколько ослабить хватку, но он не переставал контролировать ситуацию, будучи в любую секунду готовым к тому, чтобы возобновить борьбу. Пациент, внезапно переставший быть пациентом, перехвативший управление в свои руки, сумевший обмануть бдительного психиатра — улыбался, глядя на то, как умирал врач. И если бы кто-то мог видеть его в эту минуту, то этот человек убедился бы в том, что перед ним — одержимый. Одержимый идеей, страстью, кошмаром, чем угодно; человек, распростившийся с этим миром всерьез и навсегда. Никита поднялся над телом убитого врача и взглянул в окно, закрытое ажурной решеткой. Там была свобода, такая желанная и необходимая… — Домой… — шептал он себе под нос. — Домой… Наклонившись к трупу, он пошарил в карманах халата. Металлическая отмычка быстро попала к нему в руки. Подойдя к дверям кабинета, он оглянулся в последний раз и спросил тишину: — В чем основное отличие психиатра от пациента? И сам себе ответил: — В том, что у психиатра есть ключ. Вставив отмычку в замок и тихо повернув ее, стараясь не привлекать внимания тех, кто мог оказаться по ту сторону, он вышел в коридор. Никто из персонала не попался ему навстречу; он благополучно миновал этаж, на котором находилась кафедра психиатрии, просочился сквозь две группы студентов, не обративших на него ни малейшего внимания, после чего через фойе с кадушками фикусов, расставленных по периметру, выбрался на улицу. Надо было торопиться. Артемьева, конечно же, скоро найдут; вспомнят, с кем из больных он собирался встретиться сегодня утром. Короче, дело быстро получит ход. На руку Никите только одно — он сумел остаться практически неизвестным, ни его адреса, ни фамилии не было в истории болезни. Это задержит преследователей — правда, скорее всего, не надолго. Слишком уж маленький город… Да, надо спешить. МОСТ ЖДЕТ. ***** Я снова здесь. Призрак Артемьева маячит где-то за спиной. Я так четко вижу «паркер» в его левом глазу, что невольно хочу протянуть к нему руку и вытащить ее оттуда, как занозу. Почему-то здесь, на берегу этой до боли знакомой реки, рядом с брусчаткой, переходящей на мост, я вдруг отчетливо понимаю, что жалею о содеянном. Незачем было убивать врача — это было уже слишком… Я был в шаге от свободы — от честной, заслуженной свободы. Я должен был просто рассказать Артемьеву о своем мире, рассказать всю правду — и он бы меня отпустил. Распахнул бы передо мной дверь в свой мир — туда, где такие люди, как он, никогда не совершающие ошибок и живущие по правилам, знать не знают о моих мучениях и страданиях; люди, которые никогда не смогут пройти по мосту… Склонив голову, я смотрю на свое отражение в воде. Водоросли, мягко стелющиеся по течению, извиваются, напоминая каких-то заторможенных змей. Течение сегодня несколько слабее, чем обычно; похоже, что где-то в верховьях засуха. Вода спала, обнажив пару метров берега. Деревья, выступив из воды, жадно склоняют к ней свои ветви; кажется, еще несколько сантиметров, еще одно усилие — и они начнут взахлеб пить прозрачную воду своими листьями, большими и мясистыми. Им придется подождать до следующего дождя… Но не мне. Я не могу больше ждать. Я должен пробовать, искать выход из положения. Я так и вижу лица людей на том берегу — иногда они выходят довольно большими группами к воде и машут мне руками, призывая следовать за ними. Я готов — но не знаю как. Я просто машу в ответ рукой и прошу совета… Они не слышат. Сытый голодного не разумеет. Ну, да бог с ними со всеми. Я иду к мосту. К трижды проклятому мосту, без которого моя жизнь потеряла всякий смысл; мост, из-за которого я два раза был на краю пропасти и один раз отправил своими руками человеческую жизнь за этот край… Почему-то вспоминаю Индиану Джонс; тот момент из фильма, когда он по совету отца шагнул в пропасть — шагнул для того, чтобы остаться в живых и встать на невидимый мост. Кажется, я готов к тому, чтобы повторить подвиг Индианы — есть ощущение, что все дело именно в этом; все дело в смелости. Надо просто принять решение — мост ждет. Быть сильным и смелым, вдохнуть полные легкие воздуха на этом конце моста — а выдохнуть уже на том… С каждым шагом расстояние до провала уменьшается. Я пытаюсь решить на ходу, что лучше — придержать шаг, собраться с силами, после чего совершить подвиг Индианы, или все-таки лучше идти, не задумываясь и не останавливаясь ни на секунду? Пора бы мне уже определиться… Впервые обратил внимание на то, что изменилась одна маленькая деталь — раньше у меня в руках ничего не было, а теперь… Теперь я держу в руках ключ от кабинета Артемьева. Отмычка, которая своей формой и функциональностью напоминает ключи, которыми пользуются проводники в поездах. Потертая, поцарапанная… Сколько дверей, сколько людей было закрыто этим ключом за стенами психушки — и сколько было выпущено на свободу? Металл приятно лежит в ладони; я вспоминаю, как открыл дверь кабинета, оставив в нем труп врача… Мерзость. Но мост превыше всего. …До провала метров двадцать, не больше. Начинают слабеть ноги. Я чувствую, что не смогу шагнуть в бездну. Хотя, черт возьми, какая там бездна?! Подумаешь, упаду в воду, выплыву, вернусь, пройду снова… Снова? Зачем? Если воздух не выдержит меня, то для чего идти снова? Ведь других путей нет… Поздно думать. Жаль, если Артемьев умер зря. Но ведь люди на том берегу как-то там оказались… Если только… ЕСЛИ ТОЛЬКО ОНИ НЕ БЫЛИ ТАМ С САМОГО НАЧАЛА. …Все, край. Брусчатка кончилась. Шум воды бьет в уши. Я сжимаю ключ от кабинета Артемьева сильнее, до боли в суставах. И шагаю в воздух… А через мгновенье ноги несут меня по мосту. Но уже с другой стороны. Силы оставляют меня. Я неуверенно иду к людям, которые внезапно стали ближе; они машут мне руками и бегут навстречу… Колени подгибаются сами. Брусчатка больно бьет по ногам; мир вздрагивает, покачивается, но не валится, как карточный домик — я чудом остаюсь в сознании. Переход отнял много сил. Переход? Перелет? Телепортация? Чушь… Все должно быть очень и очень просто. Загадка всегда сложна; отгадка всегда элементарна; именно поэтому люди часто чувствуют себя оплеванными, даже решив задачу — слишком уж все элементарно… Я пытаюсь подняться. Люди все ближе. Я уже слышу их крики; они бегут, расталкивая друг друга, размахивая руками… Размахивая руками… Руками… Господи… И ключ падает на брусчатку. Основное отличие… ЕГО НЕТ. Мы здесь все одинаковые. У меня хватает сил оглянуться — прежде чем они окружают меня. Мост тает в дымке. Он больше не нужен. Я — последний. Все уже здесь… ***** Коломенцев был на последнем издыхании — его сменщик, Леха Кротов, не пришел сегодня утром. Запил, сволочь, и все это знают, и никто ничего не предпринимает. Главврач похлопал Коломенцева по плечу, вздохнул, что было красноречивее всех слов и оставил его на вторые сутки. И тут все как с цепи сорвались! Две травмы — два урода-мотоциклиста. Потом аппендицит, но это, по большому счету, фигня. Справились. Потом приперлась какая-то ненормальная баба, которая требовала осмотра только заведующего отделением — правда, Коломенцев так и не понял, чем она больна, но времени она отняла столько, что у Коломенцева сначала появилась, а потом исчезла головная боль, а она все говорила, говорила… Когда на улице скрипнули тормоза «Скорой», Коломенцев, честно сказать, даже обрадовался. Он прошел сквозь недовольную всем и вся, но судя по всему, абсолютно здоровую женщину и практически выскочил на крыльцо. Дверь, хлопнув за спиной, отрезала недовольную стерву от доктора. Каталку уже вытащили. Тело, лежащее на ней, было накрыто простыней. Коломенцев недоумевающее поднял брови навстречу врачу бригады. — Труп? Тот кивнул, вытащил сигарету, медленно, насколько позволяли трясущиеся пальцы, закурил, сплюнул под ноги и бросил взгляд на каталку. — Извини, что сюда подъехали. Он вот только что отошел… Думал, успею. Коломенцев пожал плечами. — Бывает. Кто там? И что случилось? — Парень. Молодой… Вышел из окна на глазах у половины двора. — Высоко? — Седьмой этаж. — Так его можно было сразу в морг вести, — ухмыльнулся Коломенцев. — Можно, — кивнул коллега. — Только я не приучен живых туда доставлять. — Живых? — удивился Коломенцев. — Нечасто такое бывает… Врач подошел к каталке, откинул простыню — так, что Коломенцеву было не видно отсюда лица погибшего. — Молодой… Эх… Мы вообще-то быстро приехали — у меня там вызов был в паре кварталов, так мы все бросили, благо никто не помирал, примчались на всех парах. Он глубоко затянулся, вспоминая, как все было. — К нему никто не подошел — всем было страшно. Я, конечно, их понимаю — там жуткие переломы, кровища льет из носа… А он, знаешь, лежит, глазами лупает, как будто ему и не больно. И все время повторяет: «Ключ… Ключ…» Черт его знает, что за ключ такой! Я сначала подумал, что он из тех, кто ключи забывает, а потом в окна лазает с верхних этажей — но нам бабулька одна сказала, пока мы его по частям собирали, что он прямо из своего окна, из своей квартиры… — Ключ? — пожал плечами Коломенцев. — Вот именно — ключ, — утвердительно кивнул врач. — Там сейчас милиция орудует, так что они вскорости и сюда пожалуют. Мы сейчас его в морг отвезем, а ты просто будь в курсе — мало ли что спросят, скажешь — видел, знаю, отправишь к судебникам… Коломенцев кивнул, подошел к каталке, откинул простыню от лица… Перед ним лежал тот самый парень, которому около месяца назад он зашивал раны на руках, а спустя несколько дней реанимировал после неудавшегося повешения. Коломенцев закусил губу и машинально взглянул на его предплечья. Раны уже зажили, оставив после себя тонкие полоски рубцов; правое предплечье было сломано в двух местах, наружу торчали острые отломки костей. — Сумел-таки… — не удержался Коломенцев от тоскливого замечания. — Что, знакомый? — спросил доктор, садясь на переднее сиденье «Скорой». Коломенцев пожал плечами: — Да нет, не то чтобы знакомый. Так, крестничек… Виделись. — Здесь? — А где же еще? — Коломенцев аккуратно уложил простыню на израненное лицо, засунул руки в карманы, словно делая вид, что он тут ни при чем. — Понятно… — протянул доктор, захлопнул дверь и включил радио. Из открытого окна вместе с сигаретным дымком потянулась легкая музыка. Коломенцев проводил глазами фельдшера, который катил труп в сторону морга. Простыня колыхалась на ветру, промокнув над головой красным… Парень сумел найти дорогу в заоблачный край. Стремился он туда с завидным упрямством. — Ключ, — сказал сам себе Коломенцев. — Леди с дилижанса… Вот только было почему-то не смешно. ***** Вас когда-нибудь озадачивали навязчивые воспоминания? Вот какая-то забытая вещь стучится в мозги, и вы не можете ничего предпринять — только вспоминать, вспоминать, перебирать множество вариантов, ибо не в состоянии ничего делать, все валится из рук, мысли вращаются вокруг этих самых воспоминаний. Кажется, что стоит немного напрячься — и все! И так может продолжаться очень и очень долго, до того самого великого мига озарения, которое снисходит на тебя, как дар божий, вырывая из замкнутого круга. Так можно вспоминать своих старых друзей; так можно пытаться вспомнить лица, голоса, цвета, запахи… К этому списку можно добавить фильмы, книги, стихи и песни, забытые вещи, привычки… А еще можно вспомнить самого себя. Только вначале надо забыть. Как я сумел забыть настоящую жизнь, окунувшись в придуманную. Чертов компьютер… Я очень много играл. Играл во все типы игр — арканоиды, ролевые, стратегии, стрелялки, симуляторы. Во все, что вы сейчас сможете вспомнить, и во все, о чем вы никогда не узнаете. И эта железная шарманка со своими трижды проклятыми героями виртуальности поглотила меня. Все, что мне было надо — хорошая видеокарта, последние драйверы, быстрый процессор, куча места на харде и самые свежие игры! Не было такой игры, всех секретов которой я бы не раскрыл! Порой сам себе я казался всемогущим — этакий бог с джойстиком или «мышкой», для которого не было проблем при прохождении очередного уровня. Каждый убитый мной бот, каждая выстроенная крепость, каждое захваченное государство — все это приближало меня к тому, что уже очень скоро я перестал отличать действительность от игры; законы геймерства, правила виртуальных миров в моем мозгу стали реальными. Я мог все. Любая игра раскрывала передо мной свои тайны максимум за час — и я не мог объяснить эти успехи никому, даже самому себе. Складывалось впечатление, что я просто рожден для того, чтобы играть, ибо никакого другого предназначения я не видел. Временами я терпел неудачи — не без этого, что уж греха таить. Производители игр тоже были не лыком шиты — из года в год их творения становились все более и более изощренными, уровни больше, загадки сложнее. Но я не сдался ни разу. Никогда и ни при каких обстоятельствах я не бросал игру, не пройдя ее до конца — и ни разу не использовал то, что называют читерством. Никогда я не использовал коды, никогда не запускал трейнеры, облегчающие жизнь тем, кому лень было накапливать жизнь, опыт, боеприпасы и много еще всякой дряни, без которой прохождение игры оказывалось невозможным. Я был идеальным игроком с точки зрения тех, кто эти игры делал. Но такое положение вещей, как оказалось, не могло существовать бесконечно. Наступил момент, который показал мне, что я не всесилен. Этот чертов мост… Последний уровень в игре, которую сам себе подарил на день рождения. Я прошел ее практически на одном дыхании; я слился с ней, я жил ею. Дорога была трудной, захватывающей, финал был уже близок… И я застрял — впервые в жизни. Об этот мост разбились все мои принципы, все радости и победы. Я не мог пройти уровень, не мог закончить игру — и это несмотря на весь свой богатейший опыт в подобных мероприятиях. Я не помню, сколько раз я пытался сделать это — в голове осталось лишь ощущение того, что я едва ли не телесно перенесся туда, к реке, стараясь найти путь на противоположный берег. Мне казалось, что уже давно не нужны «мышка» и клавиатура — там, в этом мире, я перемещался сам по себе, спотыкаясь о провал в шестьдесят метров, который просто невозможно было преодолеть. И впервые я совершил то, о чем потом пожалел — правда, ненадолго. Я не помню, как резал себе руки — в бешенстве ли, в страдании или еще как; отрезвило меня только то, как игла хирурга вонзалась в кожу. Я пришел в себя, собрался с силами и попробовал вновь. И снова не получилось. Вот тогда я потерял веру в себя. Зачем я полез в петлю — трудно объяснить. Опять же, этот проклятый мост управлял мной, как хотел; люди с того берега, которые сумели-таки перебраться на противоположную сторону, доводили меня до безумия. Не знаю, сказать ли спасибо тем, кто вытащил меня из петли или проклясть их на веки вечные. Но они дали мне право на третью попытку преодолеть мост. И она удалась. Я был там, на том берегу… Лучше бы я умер в петле. Все, кто встретил меня там — все до единого — держали в руках ключи, такие же, как у меня. Они размахивали ими как флагами и поздравляли меня с победой, а я не понимал ничего, крутил по сторонам головой и надеялся увидеть хотя бы одного человека, у которого руки были бы свободны. Тщетно. Игра была закончена, но не для меня. Этот проклятый виртуальный мир заставил меня выйти в Интернет и просмотреть информацию об игре. То, что я узнал, повергло меня в шок. В игре была ошибка. Последний уровень был потенциально непроходим. Преодолеть финальную сцену можно было только при помощи патча, дающего возможность миновать мост безо всяких усилий. При помощи ключа от кабинета Артемьева… Я так и не понял, как в моей руке оказалась эта чертова отмычка, как она вместе со мной перенесла меня через мост, после чего поставила в один ряд с теми, кто занимается подобными штуками каждый раз, когда в бессилии опускаются руки. Как бы то ни было — мне пора заканчивать с этим. Ради игры я убил человека — это о многом говорит. А ключ… Этому нет объяснения. Но он стер грань. Основное отличие исчезло. Я не болен — но я и не здоров. И пусть у меня есть ключ — мне не место среди вас. Черт побери, где в этой квартире окно?..
