Круглый стол: онтология. Черновик Об онтологии мы будем

Круглый стол: онтология.
Черновик
Об онтологии мы будем говорить в классических (даже, наверное, старомодных)
терминах «бытия» и «мышления», ибо нам важно удержать связь с традицией, несущей в
себе условия осмысленности самой идеи философствования. С понятием «мышление» мы
будем связывать открытость вопроса «что значит понимать?», а с понятием «бытие» –
«что значит быть?».
Тезисы:
Т1. Условия возможности онтологического исследования таковы:
не-инструментальная расположенность к вещам (или обстоятельствам), т.е.
особая установка на «сами вещи». (Принимая Т1, тем самым принимается и то, что
онтология в принципе не может быть частью какой-либо (предзаданной) методологии. Ее
«метод», скорее, «этический», нежели «алгоритмический».)
Т2. Онтология – это не наука о некоей специфической предметной области.
Онтология – это тип исследования, выявляющий основания значимости у встречаемых
вещей1. Мера «значимости» в онтологии задается философским понятием «бытия».
Т3. «Бытие», тематизируемое онтологией, призвано служить единственной цели:
быть вне-мысленным основанием «мысли», «этически» расположенной к вещам. Никакого
другого «бытия» онтология не ищет.
Иными словами: онтологию интересует не вся «реальность», а только несконструированная, вне-мысленная.
Пример: шахматы «реальны», но полностью
2
сконструированы . (Отсюда происходит и предельная задача онтологии: умение проявлять
в мысли, в языке «бытие» как то, благодаря чему мышление обретает способность неинструментально видеть само это вне-мысленное бытие, а не собственные мыслительные
конструкции, домыслы, предпочтения и т.п. ).
Т4. Онтология занимается не «бытием» самим по себе, а проблемой (не)тождества
мышления и бытия (их взаимным прояснением, герменевтикой)3. Просто «бытие» (само
по себе, вне связки бытие-мышление) – это логически нелегитимная фикция, вырванная из
онтологического контекста.
Т5. Все прочие понятия «онтологии» - суть производные понятия от Т1-Т4.
То, что вещи уже как-то «встретились», говорит о том, что не может не быть и соответствующих
оснований для этого.
2
Важное различие:
условия возможности шахмат (как осмысленной и захватывающей
человеческой игры) онтологичны, в то время как «сами» шахматы – нет. Причина в том, что цель
шахмат не онтологична, ибо полностью сконструирована человеком.
3
а) «2+2» и «4» – в чем тождество и различие?, б) разговор о том, чего (инфинитив – уже/еще) нет;
вывод – разговор о чем бы то ни было может идти только в свете уже наличного – понятного нам
(!) – отношения к этому «что-то»: в виде идеи равенства, в виде темпоральной связи и т.п.
1
Часть 1 (Завязка).
А) Что такое человек? Мы не сильно ошибемся, если скажем, что в первую
очередь, это смесь – то хаотическая («гремучая»), то монолитная (непрошибаемая) – всего
со всем. (Аристотель: «некоторым образом душа есть всё сущее».) Смесь, в которой
пузырятся самые разнообразные способы «быть», равно как и всевозможные способы
«мыслить», и многое, многое другое.
У философии, однако, есть резонные основания считать, что среди всего этого
многообразия различие между (именно) «бытием» и (именно) «мыслью» достойно
постоянного, назойливого вопрошания.
О способах тематизации этого различия и ведет речь онтология.
Отметим сразу главный онтологический парадокс: разговор о различии ведется
онтологией в «точке тождества» (!) мышления и бытия, т.е там, где этот разговор
только и может иметь действительное философско-логическое значение.
Б) Итак, отправная точка – это «смесь всего со всем», в которой уже
неисчислимыми способами как-то сказалось, проявилось «само бытие», и наоборот,
разнообразнейше дало о себе знать, многократно что-то и как-то высветило «мышление».
Такого рода смесью является не только «человек», но и «язык»4.
Стало быть, трудность вот в чем: если онтологическое исследование отталкивается
от «смеси всего со всем», то это значит, что оно исследует не просто некое «бытие» с
помощью некоего «мышления» (как это нередко пытаются преподнести в обзорах и
учебниках), а вообще впервые только и пытается понять, что в некоей изначальной смеси
(в «человеке», в «языке») от «бытия», а что от «мышления».
Возникает законный вопрос: зачем вообще это нужно?!
И кто такие «мышление» и «бытие»? И почему они?
По причинам, о которых мы будем говорить ниже, из всей этой смеси «всего со
всем» философия (ведя онтологическое исследование) считает важнейшей задачей
определить именно эти два «икса»: х1 = бытие, и х2 = мышление. Исходя из некоторого
Это значит, что вопросы типа «как связаны язык и реальность?», «как сознание достигает
реальности?» и т.п. вообще бессмысленны в нашем контексте, поскольку не могут служить
отправной точкой нашего исследования. Сравните с такой ситуацией: в ночном воздухе слышен
запах незнакомого растения; разве осмысленно было бы думать о знакомстве с этим растением в
терминах вопроса «а как связан запах незнакомого растения с «самим» растением?». Ночные
запахи невидимых трав – это всё, что у нас есть в начале: таинственный запах не с чем соотносить.
Более того: нам вовсе не надо специально искать встречи с «самим» растением – она уже
произошла. «Сами вещи» далеко не всегда встречаются лишь при неких «специально
обустраиваемых» обстоятельствах; они (сами) нас касаются еще до всякого нашего
целенаправленного вопрошания об их «сути» и «самости». Поэтому, между прочим, концепция
«припоминания» имеет прямое отношение к пониманию «этического» расположения к «самим
вещам».
4
пред-понимания того, что такое «мышление» и что такое «бытие» философия делает все
свои ставки именно на эти два (пред)понятия.
Отметим, что у нас уже сейчас, в самом начале исследования имеется два
неизвестных и лишь одно (онто-логическое) уравнение. Надо быть готовыми к тому, что
так будет и далее, т.е. всегда. Отсюда – неустранимый элемент апофатики в онтологии.
В) О значимости «мышления» и «бытия» для философии.
Утверждение «нам всё дано в некоей смеси» значит: мы никогда в точности не
знаем, где «бытие» и где «мысль», в какой пропорции, как именно и в каком смысле одно
с другим перемешано. Мы не видим этих различий непосредственно. Мы всегда видим
скорее результат смешения, нежели чистые различия, которыми сформирован этот
результат.
Отсюда – важнейшее следствие: мы не можем непосредственно знать, на каком
основании мы принимаем решения, судим о вещах и людях (делим на существенное и
несущественное, естественное и искусственное, своих и чужих, правильное и
неправильное).
Иными словами, прорисовывается следующий контекст, в котором начинает
проступать то, каким именно образом наделяется философской значимостью различие
между «бытием» и «мышлением»:
1) вопрос о бытии и мышлении – это (в первую очередь) вопрос об этике и об
«истине вещей» вообще (ибо установка на истинность – это этическая установка!);
2) Становится ясно, что именно мы хотим от того, что было названо словом
«бытие» (=х1): имеется потребность в умении искать (и находить) то, что можно было бы
назвать решающим основанием всех – точнее, каждый раз по-разному осуществляемых –
мыслительно обусловленных актов (поступков, умозрений…).
Это можно назвать номинальным философским определением «бытия»
(повторимся: ни с каким иным «бытием» философия вообще не имеет дела).
Сформулируем еще раз:
Философское определение «бытия»: этическая «установка на истинность»
требует от человека искать то, что оправданно было бы считать – в каждом отдельном
случае – решающим основанием соответствующих его мыслительно обусловленных актов.
Тематизация такого основания и связана с понятием «бытия».
Г) Обратим внимание: не только «мысли» наши произвольны, подвержены
ослеплению и ошибкам, но и «вещи» тоже как-то уж слишком податливы, готовы к
манипуляциям над ними. Это значит, что никакого «бытия» за просто так в «вещах» нет!
(В бытие не ткнешь пальцем: по-видимому, вещи всегда можно подогнать под ответ).
Не вещественность делает бытие бытием, а некая «существенность» (!),
значимость. (Как следствие – неустранимая «ситуационность» опознания бытия как
«бытия»).
Отсюда вытекает и номинальное философское определение «мысли»:
«мысль», взыскуемая философией, это то, с помощью чего только и можно
углядеть эту «существенность».
Часть 2 (Еще раз об условиях осмысленности онтологии).
Вопрос первый (не тот, с которого начинается «сама онтология», а тот, с которого
может начаться разговор об онтологии как о чем-то уже свершившимся в истории
человеческой мысли) заключается в следующем.
Как выглядят те обстоятельства, которые делают вопрос об онтологии
(неожиданно) насущным, осмысленным, оказывающимся (вдруг) существенным? Ведь
что-то должно окликнуть, одёрнуть нас (или их, греков, например), чтобы можно было
всерьез начать тратить время и силы на размышления о чем-то таком как онтология, о ее
предмете, методе, языке? Что, разве тем же грекам не хватало своих «технологий» по
производству власти, богатств, удовольствий, разве им было мало своих явных законов и
неявных установлений, своих торговых (а между делом и пиратских) стратегий
обогащения, планов оборонительного и захватнического характера, уже существующих
форм понимания вещей, освященных стариной и проверенных временем? Если, условно
говоря, «всё и так уже работает», то что еще надо, кроме разве уточнения и
совершенствования существующих норм, форм, методов? Да и надо ли?
Здесь совершенно нет необходимости в некоей исторической реконструкции той
цепи событий, которые привели однажды (тех же греков) к ощущению важности
онтологических исследований. Речь идет о композициональных особенностях
интеллектуальной обстановки, которые только и делают осмысленным само занятие
онтологией (идет ли речь о греках, или о «нас»). Нам важно не «почему» так случилось, а
«что» именно случилось. Буду продолжать пример с греками. Тезисно говоря, композиция
этого события такова.
1) произошел отказ от местечковых, локальных, партикулярных интересов в пользу
некоего «Всеобщего Интереса» (??).
2) произошел отказ от чистого инструментализма,
3) практически в одно и то же время, в одних и тех же головах произошло
осознание важности тематизации следующих концептов: этики, логоса-логики, логосаязыка, истины, мышления, бытия и свободы.
Один из псевдонимов, под которым выступило «бытие» в философии, является
Благо. Это кажется очень далеким от того, что сегодня могли бы назвать «бытием»,
которое ныне, скорее, ассоциируется с какими-нибудь элементарными частицами,
квантами пространства и времени, с материей и ее законами, с базовыми физическими и
физиологическими процессами, с некими универсальными архетипами. А тут – Благо! Т.е.
не просто чье-то благо (царя или героя), а Само Благо, Сама Справедливость, некая
Высшая Добротность (вещей, дел, поступков) сама по себе. Всё это в первую очередь и
стало предметом философско-онтологических разборок.