Священник Джозеф Фессио
реклама
Священник Джозеф Фессио Джозеф Фессио (Joseph Fessio) родился 10 января 1941 г. С двадцати лет – в Обществе Иисуса. В 1972 году рукоположен во священника. Доктор богословия (1975, Университет Регенсбурга, ФРГ, научный руководитель – Йозеф Ратцингер, тема – "Экклесиология Ганса Урса фон Бальтазара). Преподавал в иезуитском Университете Сан-Франциско, где в 1976 г. основал Институт св. Игнатия – небольшой оплот традиционного католического образования (150 студентов из 7000 общего числа учащихся Университета). Неоднократно подвергался различным репрессиям со стороны "либерально" настроенного иезуитского начальства; после разгона Института св. Игнатия вместе с большинством его преподавателей создал небольшой Кэмпион-колледж, но в марте 2002 г. был сослан в пригород Лос-Анджелеса на место помощника больничного капеллана, но уже в июне орден позволил ему возвратиться к педагогической деятельности и принять назначение канцлером Университета "Ave Maria" в Мичигане. В 1995 г. о. Фессио участвовал в основании Общества обновления Священной Литургии "Adoremus", выступающего за возвращение к традиционному, почтительному духу в служении мессы. Занимается созданием католических радиостанций, вещающих в США на английском и испанском языках, руководит работой издательства "Ignatius Press" и изданием нескольких журналов. Месса II Ватиканского Собора Статья основана на лекции по литургическим вопросам, прочитанной о. Фессио в мае 1999 г. Конституция о священной Литургии "Sacrosanctum Concilium" была издана II Ватиканским Собором 4 декабря 1963 г., в один день с декретом о средствах массовой информации "Inter Mirifica" – это были первые два Соборных труда. "Sacrosanctum Concilium" – один из самых важных документов Собора, один из наименее понимаемых и, я полагаю, именно она наделала больше всего бед – но не тем, что ее применяют на практике, а, напротив, тем, что ее часто игнорируют или ложно интерпретируют. Основные намерения, которые Собор питал по отношению к Литургии, бесспорны. Собственно говоря, он сам прямо выражает их в 14-м параграфе конституции "Sacrosanctum Concilium": "Матерь Церковь горячо желает, чтобы все верующие пришли к тому полному, сознательному и деятельному участию в совершении Литургии, которого требует сама ее природа". Ключевые слова здесь – "к полному, сознательному и деятельному участию". "Деятельное участие" по-латыни будет "actuosa participatio". Я посмотрел, как это выражение применялось в папских и других церковных документах прежде. Впервые у Папы оно появляется в 1903 году, у св. Пия X, девиз которого был "Omnia Instaurare in Christo" ("Все восстановить во Христе"). Себя он считал Папой обновления. Избран он был в августе 1903 г., а в ноябре издал первый из документов своего понтификата – motu proprio под названием "Tra Le Solicitudini", то есть "Среди забот". Посвящено оно было обновлению литургической музыки. В нем Святейший Отец утверждает: "С тем, чтобы верные могли принимать более деятельное участие в священной Литургии, пусть они вновь совместно поют григорианские хоралы". Вот какое значение имел термин "деятельное участие" в первом своем применении в папских документах. Но использовался он еще за десять лет до того, в другом послании, изданном св. Пием X, когда тот еще не был Папой, а был Патриархом Венецианским. Как выяснилось, документ этот был составлен иезуитом с чудесным именем Анжело деи Санти ("Ангел Святых") – наверно, он носил его не от рождения, а выбрал себе сам. Как бы то ни было, изначально слова "actuosa participatio", сиречь "деятельное участие", относились точно и исключительно к восстановлению совместного пения прихожанами григорианского хорала. В 1928 г. Папа Пий XI повторил то же самое в своем Апостольском Послании "Divini Cultus". Спустя еще девятнадцать лет то же выражение в том же смысле было использовано в "великой хартии" литургической реформы – энциклике "Mediator Dei", изданной Пием XII. Таким образом, вплоть до II Ватиканского Собора термин "деятельное участие" означал григорианское пение народа и ничего иного. Новшества – лишь тогда, когда этого требует польза Церкви Но вернемся к Собору. В том же 14-м параграфе конституции "Sacrosanctum Concilium" его отцы продолжают: "Этому полному и деятельному участию всего народа следует уделить первостепенное внимание в устроении и развитии Литургии". Итак, сам Собор определяет первостепенную цель литургического обновления: полное, сознательное и деятельное участие. Но каким же образом он намеревается этой цели достигнуть? Об этом тоже не приходится гадать: "Поэтому во всей пастырской деятельности пастыри должны ревностно стремиться к такому участию через подобающую подготовку". Мысль Собора ясна: Литургию следует обновить путем поощрения более деятельного участия в ней посредством лучшего обучения верующих. О каких-либо переменах в самом чине речи не идет. Ниже, в параграфе 23, обсуждая все же некоторые изменения, Собор постановляет: "Вводить какие-либо новшества надлежит лишь тогда, когда этого требует подлинная и несомненная польза Церкви". Следовательно, никаких изменений не может быть, за исключением случаев, когда в них имеется явная, выраженная и доказанная потребность. Параграф 23 продолжает: "следует позаботиться о том, чтобы новые формы неким органическим образом вырастали из уже существующих". Вырастать "органическим образом" значит – расти, как трава, как цветок, как дерево; не так, как нечто, сконструированное интеллектуальной элитой, не так, как предметы искусственные, сколоченные из частей или откопанные в десяти- или пятнадцативековых залежах. "Органическим образом" значит – естественным путем. Вот что сказал сам Собор. С параграфа 47 начинается раздел о Мессе. Интересно ее название. Она озаглавлена не просто "О Евхаристии" или "О Мессе", а – "О священной тайне Евхаристии". Уже эти слова внушают ощущение того, что речь идет о чем-то мистическом, святом, о трепете перед Богом и о его непостижимости. 48-й параграф вновь возвращается к теме большего понимания, лучшего образования верных, необходимого, чтобы они могли более полно войти в тайны, празднованию которых посвящена Месса: "Церковь усердно заботится о том, чтобы верные присутствовали при этой тайне веры не как посторонние и немые зрители, но, верно понимая её через обряды и молитвословия, сознательно, благочестиво и деятельно участвовали в этом священнодействии". Далее, в параграфе 49, документ гласит: "Поэтому, чтобы Жертвоприношение Мессы достигало своей полной пастырской действенности также и через свою обрядовую форму, Святейший Собор, имея в виду те Мессы, которые совершаются при стечении народа, особенно по воскресеньям и в предписанные праздники, постановляет следующее". Параграфы с 50 по 58 содержат девять конкретных изменений, которые Собор имел в виду внести в чин Мессы. Но прежде, чем рассматривать их, мы должны вспомнить, что, выдвигая эти предложения, Собор основывался не на сиюминутных идеях. Хотя конституция о священной Литургии была первым из изданных им документов, ее принятию предшествовала долгая подготовка. Современное литургическое движение началось в середине XIX века. В начале века XX оно получило огромный импульс от самого св. Пия X, а в первой его половине – благодаря многим годам, прошедшим в научных трудах и молитвах, а также от литургических конгрессов. После опубликования в 1947 году энциклики "Mediator Dei" имело место семь международных литургических конференций, в которых участвовали эксперты-литургисты, пастыри и представители Ватикана. Почитав протоколы этих встреч и выдвинутые ими конкретные предложения, понимаешь, что Собор наследует их плодам. Высшей точкой литургического движения, существовавшего еще почти за сто лет до Собора, была квинтэссенция молитвы и размышлений. Девять предложений Каковы же девять литургических предложений, или девять "наказов", Собора? Параграф 50 говорит о том, что обряды следует упростить, а то, что с течением времени стало повторяться или было добавлено без особой пользы, убрать. После Собора эта реформа продвигалась различными путями. Полагаю, что она зашла гораздо дальше, чем намеревался сам Собор, но определенное упрощение Мессы он действительно предполагал. Параграф 51: "Следует шире открывать сокровищницу Библии". Это было достигнуто путем увеличения числа библейских чтений, распределенных по литургическим циклам – воскресному и повседневному. В наши дни человек, особенно – если он посещает Мессу каждый день, получает куда более полное представление о Писании, если угодно – более широкое меню Трапезы Слова Божия. Параграф 52 гласит: "Проповедь настоятельно рекомендуется как часть самóй Литургии". Собор призвал к тому, чтобы больше усилий тратить на улучшение проповедей, и, полагаю, усилия эти действительно тратятся. Стали ли от этого проповеди лучше или нет, судите сами. Параграф 53 говорит, что надлежит восстановить всеобщую молитву, или молитву верных, и это тоже было сделано. Ключевое значение имеет параграф 54: "На Мессах, совершаемых при участии народа, подобающее место может быть отведено современному местному языку". Что Собор имел в виду? Продолжим чтение: "особенно в чтениях и во "всеобщей молитве", а в зависимости от местных условий – также и в частях, предназначенных для народа". А дальше он же предписывает: "Тем не менее следует позаботиться о том, чтобы верные Христу умели совместно произносить и петь, причем и также и по-латински, предназначенные им неизменяемые части чина Мессы". Выходит, что Собор не отменил использование в Литургии латинского языка. Он дозволил применять родные наречия в ряде ограниченных случаев, но четко понимал, что неизменяемые части Мессы должны попрежнему произноситься на латыни. Это не мои измышления – я лишь передаю то, что сказал Собор. Параграф 55 обсуждает причащение, если возможно, гостиями, освященными при той же Мессе, в которой человек принимает участие. В наши дни такие попытки часто предпринимаются во многих приходах, но абсолютно точно следовать конституции довольно сложно. Трудно заранее подчитать, сколько именно гостий потребуется. К тому же несколько гостий необходимо оставить в дарохранительнице для причащения больных и для адорации. Кроме того, здесь же Собор дозволяет причастие мирян под обоими видами, но при крайне ограниченных условиях. Например, "рукоположенным – на той Мессе, где было совершено их рукоположение, принесшим обеты – на той Мессе, где они принесли свои монашеские обеты, новокрещеным – на Мессе, следующей за их крещением". Сам Собор не призывал к постоянному причащению верных под двумя видами, но дал на него ограниченное разрешение. Параграф 56 говорит, что Месса состоит из двух частей – Литургии Слова и Евхаристической Литургии, и что пастырю следует настойчиво поучать верных, чтобы они принимали участие во всей Мессе, особенно – по воскресеньям и в дни предписанных праздников. Это значит, что начало, Трапеза Слова, должна считаться важной и необходимой ее составляющей, так что не следует полагать, будто, забежав в церковь после приношения даров и поприсутствовав на Пресуществлении и причастии, вы сходили к Мессе. Параграф 57 утверждает, что надлежит разрешить сослужение (концелебрацию); параграф 58 – что для него следует составить новый чин. Таковы вкратце девять "наказов" Собора, связанных с изменением самого ритуала. Однако следует упомянуть здесь еще несколько важных параграфов. В 112-м параграфе, в котором Собор говорит о музыке, читаем: "Музыкальная традиция всей Церкви представляет собою неоценимую сокровищницу, превосходящую прочие виды искусства". Утверждение изумительное, даже шокирующее: по сути, Собор утверждает, что церковная музыка – величайшее из сокровищ искусства, которым Она обладает. Подумайте об этом. Подумайте о Шартрском соборе. Подумайте о "Пьете". Подумайте о "Тайной вечере" Леонардо да Винчи. Обо всех каталонских распятиях, о церковной архитектуре и скульптуре, о живописи и иконописи. Собор отважно утверждает, что музыкальная традиция Церкви столь невероятно ценна, что дороже их всех. Но Собор был бы слишком небрежен, заяви он подобное без приведения причины: это так прежде всего потому, что "священное пение, соединенное со словами, составляет необходимую или неотъемлемую часть торжественной Литургии". Вот что это значит. Замечательно иметь красивую церковь, статуи, благородного вида распятие, способствующую молитве архитектуру, возносящую сердца к Богу. Но все это – лишь окружение Мессы. Это, говоря современным языком, "религиозная среда", но не сама Месса. Собор же говорит, что когда Месса положена на музыку, то музыку это облагораживает, а она, в свою очередь, усиливает Мессу. Посему музыкальная традиция – самый драгоценный из обычаев Церкви. Заметим, однако, что Собор намекает на то, что многие церковные документы выражали ясно: наилучшая из форм музыки, звучащей за Мессой, это не гимны – не песнопение "на вход" и противостоящее ему, назовем его "на выход". Главная музыка во время Литургии, как то видит церковная традиция и вновь подтверждает Собор, это пение, составляющее часть самой Мессы: "Kyrie", "Agnus Dei", "Sanctus", возглашения, "Alleluia" и так далее. И вновь это не измышления отца Фессио, это то, что пишет сам Собор. Параграф 112 добавляет: "Поэтому священная музыка будет тем более свята, чем теснее будет она связана с богослужебным действом". Это подтверждает мою мысль. Параграф 114 гласит: "Сокровищницу священной музыки надлежит хранить и развивать с величайшей заботой". А в 116-м нас ждет еще одно шокирующее заявление: "Григорианское пение Церковь признает свойственным римской Литургии. Поэтому в литургических действах, при равенстве в прочих условиях, ему следует уделять первостепенное место". Вот как, оказывается, считал Собор. Если ваш приход гордится тем, что живет "в духе II Ватиканского Собора", в нем должно быть григорианское пение. А если его нет, значит, одно из предписаний II Ватиканского Собора не выполняется. Кстати, о григорианском пении. Несколько лет назад, размышляя о церковной музыке, я задумался о Псалтири. И вдруг меня осенило. Не знаю уж, как я раньше этого не понимал, но тут мне пришло в голову: ведь Псалмы это изначально песни! Каждый из 150 Псалмов предназначался автором для пения, и древние иудеи их действительно пели. Осознав это, я тут же позвонил своему другу, раввину из Сан-Франциско, руководящему Еврейской школой, и спросил: - А у вас в синагоге Псалмы поют? - Вообще-то нет, – ответил он, – скорее декламируют. - А не знаешь ли ты, как их пели в ветхозаветную эпоху и во времена Иисуса и апостолов? – спросил я. - Не знаю, – ответил он, – но позвони в такую-то фирму в штате Нью-Йорк, она занимается распространением еврейской музыки. Может, они знают. Я позвонил в эту фирму, но там мне сказали: "Мы не знаем, позвоните по номеру 1-800-JUDAISM". Я позвонил туда и попал в информационный центр по еврейским традициям, где об этом тоже понятия не имели, но дали мне телефон какого-то учителя музыки в Манхэттене – он, сказали в центре, должен знать. Так что, в конце концов, я дозвонился до этого замечательного учителя – он, кстати, тоже оказался раввином – и очень мило с ним поговорил. В конце беседы я задал ему свой вопрос: - Я уже давно пытаюсь выяснить, может, вы мне подскажете: как звучали Псалмы, когда их пели Иисус и апостолы? - Нет ничего проще, – ответил он. – Они были похожи на григорианский хорал. Это вы у нас его позаимствовали. Я был поражен. Позвонил профессору Уильяму Марту, своему приятелю, преподавателю музыки в Стэндфордском университете. - Билл, это правда?! - Да, – подтвердил он. – Традиционные напевы Псалмов восходят к древним еврейским псалмодиям. Вы поняли, да? Если во время мессы вы поете Псалмы на григорианский манер, вы приближаетесь, насколько это только возможно, к тому, чтобы молиться в унисон с Иисусом и Марией. Они пели Псалмы в стиле, дошедшем до нас в виде григорианского хорала. Получается, что собор призывает нас вернуться не к средневековым обычаям – не к тем жутким Темным векам, когда с Литургией все обстояло так плохо, что всего-то и построили, что Шартрский собор. (Вот когда я увижу новый собор или церковь, обладающий хоть одной десятой долей красоты собора Парижской Богоматери, тогда и признаю, что нынешние литургисты имеют право на собственное мнение). Но дело-то не в этом, а в том, что к XIII веку, когда Нотр-Дам еще только строился, григорианским хоралам было уже больше тысячи лет. Название они получили в честь Папы Григория I, правившего с 590 по 604 год. Но и тогда им было уже за тысячу. Папа Григорий их не сам выдумал – он их лишь реорганизовал и кодифицировал, а также принял участие в устроении музыкальных школ, где учили, как их надо петь. То была реформа, а не нововведение. Получается, что Собор зовет нас вернуться к нерушимой традиции подлинно священной музыки и отводит ей достойное место. И последняя цитата – из параграфа 128, в котором говорится о сакральном искусстве и убранстве храмов: надлежит, пишут отцы Собора, пересмотреть как можно скорее вместе с литургическими книгами "каноны и церковные уставы, имеющие отношение ко внешним предметам, используемым в священном богопочитании – прежде всего в том, что касается достойного и надлежащего возведения священных храмов, формы и порядка сооружения престолов, благолепия, расположения и надежного устройства дарохранительницы, удобства и достоинства крещальной купели", и так далее. Чего Собор не говорил Вот, в общем-то, и все, что постановил II Ватиканский Собор по поводу обновления Литургии. Теперь позвольте обратить ваше внимание на то, чего он не постановлял. Собор не предписывал убрать дарохранительницы с того центрального места в пресвитерии, которое они занимают, куда-либо еще. Напротив – он особым образом отметил, что нам следует заботиться об их достойном и благолепном размещении. Собор не предписывал служить мессу лицом к народу. Об этом и речи не шло, в документах, касающихся составления Конституции о священной Литургии, этот вопрос не поднимается. Месса лицом к народу не относится к числу требований II Ватиканского Собора, она не соответствует духу II Ватиканского Собора и уж точно не соответствует его букве. Ее изобрели в 1969 году. Замечу, кстати, что никогда в истории Церкви – ни на Востоке, ни на Западе – не существовало традиции служить Мессу лицом к народу. Никогда и нигде вплоть до 1969 года. В межвоенный период это порой случалось в Германии; время от времени так поступали в замке, где Романо Гвардини собирал своих студентов; в Австрии, под Веной, так делал в особой церкви Пий Парш – он это называл "литургической Мессой" (странное выражение, ведь Месса это и есть Литургия) – вот, пожалуй, и все. Но в любом случае, могу сказать, не боясь возражений со стороны кого-либо, знакомого с этим вопросом, что нигде и никогда в истории Церкви попросту не существовало традиции служить Мессу лицом к народу. Так что же это, грех? Нет. Так нельзя? Тоже не могу так сказать. Разрешается это? Разрешается. Обязательно? – Вовсе нет. Собственно говоря, рубрики Римского Миссала, на котором основываются все переводы Миссала (хорошие они или плохие – другой вопрос) составлены исходя из предположения, что священник служит лицом на восток, лицом к Господу. Первые 25 лет своего священства я служит так, как вы можете это видеть в любом среднем приходе: поанглийски, лицом к народу. Это тоже можно делать с надлежащим благоговением – я не раз видел, как это делалось, и сам старался, по мере возможности, поступать именно так. Но три года назад, проведя определенное время за изучением вопроса и размышлениями, я стал поступать иначе. Собственно говоря, я считаю, что идея служить Мессу лицом к народу ошибочна. Но если даже я и ошибаюсь, одно могу сказать точно: никакого особого разрешения на то, чтобы служить Мессу лицом к Богу, лицом к дарохранительнице, лицом на Восток, лицом в ту же сторону, что и народ, не требуется. И, сдается мне, ей должны быть предоставлены те же права, что и Мессе лицом к народу. Она ведь существует уже по меньшей мере 1800 лет, так что едва ли ее следует уничтожить. Мне кажется, что и символически она богаче. Да, действительно, когда во время принесения Евхаристической Жертвы священник стоит лицом к народу, возможно, что возникнет большее ощущение общинного единства. Но есть также и опасность того, что священник сделается артистом, а вы – зрителем: как раз этого-то и старался избежать Собор. Но есть и другая сложность, еще более бóльшая. Сравним Мессу лицом на Восток, к Господу, с Мессой лицом к народу. Я не могу сказать – "спиной к народу", разве что в том смысле, в каком генерал Паттон прошел Германию "спиной к солдатам". Он вел Третью Армию за собой, и бойцы шли за ним к победе. Месса – часть пути ЦерквиСтранницы к нашей цели, к небесному отечеству. Ведь земля – не наш дом. Мы не садимся в кружок, чтобы посмотреть друг на друга. Мы хотим вместе друг с другом – и со священником – смотреть на восходящее солнце, на зарю и Сына Божия, грядущего на облаках с силою многою и славою. Итак, если Месса служится традиционным образом, священник обращается к народу, когда говорит от имени Бога, возвещая Его Слово и изъясняя его, а также когда принимает дары. Потом же он обращается лицом в одну сторону с прихожанами и преподносит эти дары общему Отцу, молясь, чтобы Дух Святой снизошел и претворил хлеб и вино в Тело и Кровь Христа. Когда же пресвятое действо свершается, священник вновь оборачивается к народу, чтобы преподнести святые дары уже ему. Мне кажется, так гораздо лучше. Прав я или нет, все, о чем я прошу – это лишь о праве на жизнь. Если не на мирное сосуществование, то хотя бы на какоенибудь. Как ни странно, для того, чтобы служить Мессу лицом на восток, не требуется, как уже говорилось, никакого особого разрешения. Папа Римский каждое утро в своей часовне служит именно так. Но на этот обычай существует столь мощное табу, что большинство священников попросту боятся так поступать – а вдруг их сошлют в какой-нибудь плохой приход. Также Собор ничего не говорил о перемещении дарохранительницы. Ничего – об устранении алтарной преграды. Ни слова – о том, чтобы убрать скамейки для коленопреклонения, как это делается кое-где в Америке. Ни малейшей обмолвки – о том, чтобы развернуть алтари. Наконец, о том, чтобы в Миссале было несколько Евхаристических Канонов, тоже не шло речи. Это тоже чистейшей воды измышление, чистейшей воды. В Церкви никогда прежде не существовало возможности свободно выбирать Евхаристические молитвы. На Востоке основных Канонов существует два; тот или другой используется в зависимости от местного обычая или конкретного праздника. Но в римском – латинском – обряде всегда была всего одна Евхаристическая молитва. В Милане она чуть отличалась от принятой в Риме, в Испании – тоже (речь идет о мосарабском обряде), еще кое-где также существовали различия – например, в доминиканском ордене и нескольких других. Но Канон был один – Евхаристическая молитва, она же – Римский Канон. Мне кажется, он лучший из всех вариантов. И не только потому, что в нем я произношу те же слова, что и отцы Церкви, и Ее учителя, и святые, и мистики на протяжении сотен лет, больше тысячи. Помимо всего этого, он еще и богаче. Одна из проблем, существовавших во времена Собора и сохраняющихся по сей день, это рационализм, против которого не раз выступал Святейший Отец. Он сводится к тому, что всего можно добиться силами собственного интеллекта. Послесоборные литургисты попробовали составить Мессу, которая была бы лучше старой. Но знаете что? Вот представьте: вы живете в доме, потом к нему пристраивают дополнительную комнату, потом – еще один этаж, потом – гараж. В результате, может быть, получится не шедевр архитектуры, но ведь все равно это ваш родной дом. Разрушить его и на освободившемся месте попробовать возвести что-то такое из стекла и стали – это как-то не по-людски. Но с Литургией поступили именно таким образом. Рассмотрим остальные Каноны. Прежде всего надо сказать: когда я служу Мессу по Римскому Канону, ко мне нередко потом подходят люди и спрашивают: - Отец, а что это был за Канон? Я отвечаю: - Римский, ему уже примерно 1600 лет. - Ух ты, – говорят они, – а мы его впервые слышим. Обычно предпочтение отдается II Евхаристическому Канону. Почему? Да просто он – самый короткий. То есть на песнопения можно потратить сколько угодно времени, и на объяснения комментатора, и на затянутую проповедь, и на всеобщую процессию, и на торжественные речи – на что угодно. Но когда дело доходит до Жертвоприношения Мессы, все сразу решают: "Давайте-ка с этим покончим как можно скорее". Откуда же взялся II Канон? В его основу лег так называемый Канон Ипполита, составленный древним богословом, впавшим в ересь, но позднее примирившимся с Церковью и умершим смертью мученика. Примерно в 215 г. он вкратце описал, как тогда в Риме служились Месса. Скорее всего, в качестве литургического текста очерк Ипполита никогда не использовался, поскольку в те ранние дни в Церкви не было окончательной письменной формы Литургии – работа Ипполита представляла собой лишь конспект для священников. Итак, Канон Ипполита никогда, скорее всего, в качестве Канона не использовался. А если и да, то в последний раз это происходило по меньшей мере 1600 лет назад. Тем не менее, на фоне Собора, говорящего, чтобы "новые формы неким органическим образом вырастали из уже существующих", а новшества вводились "лишь тогда, когда этого требует подлинная и несомненная польза Церкви", поднимаются литургисты и предлагают вытащить на свет Божий текст, позабытый в III веке. Это не вырастание "органическим образом" – это археологизм, который особо критиковал Пий XII в энциклике "Mediator Dei". III Канон – целиком и полностью искусственный. Ничего подобного ему в истории Церкви никогда не существовало, разве что по кускам и фрагментам. Полагаю, что члены комиссии сочинили его, полагаясь на свое замечательное знание истории Литургии. Но лучше он от этого не стал. Если взять хвостик от моркови, мякоть от помидора, косточку от персика и ветку с какого-нибудь дерева и все это сшить суровой ниткой, получится не плод, выращенный "органическим образом", а я не знаю, что. IV Канон основан на восточном Египетском Каноне, который до сих пор в ходу в Коптской Церкви, так что определенное оправдание ему существует. Но в наши дни его редко используют, потому что к нему не подходит большинство префаций, так что он почти что остался лежать на обочине. Итак, Собор не призывал к умножению числа Евхаристических молитв, да и других причин предпочитать Римский Канон, на мой взгляд, достаточно. Так же, как я уже говорил, Собор не упразднил латынь. Напротив – он особо предписал ее придерживаться, а к простонародным языкам прибегать лишь в определенных обстоятельствах. И, наконец, Собор не запретил григорианский хорал, как можно было бы решить, не слыша его в приходах. В действительности Собор повелел сохранить за ним почетное место. Обращение Папы Иоанна Павла II к епископам США Итак, вот что постановил Собор. Я не устаю повторять это вот уже несколько лет. Из-за этого – и еще из-за кое-чего – епископ Уиклэнд прозвал меня "папистом-максималистом". Но год назад мы с ним встретились на литургическом семинаре в Чикаго. Заседание проходило в узком кругу – человек восемь-девять. Под конец мы стали обсуждать один документ – обращение Папы к епископам северо-запада США, сделанное в 1998 г. Как вы помните, в том году все американские епископы посетили Рим с визитом ad limina. Целый год Папа беседовал с каждой группой приезжавших к нему епископов о том, как следует интерпретировать II Ватиканский Собор на пути к третьему тысячелетию. Так получилось, что с епископами северо-запада – Аляски, Вашингтона, Орегона, Монтаны и Айдахо – Святейший Отец говорил о Литургии. Архиепископу Уиклэнду, как и некоторым другим, слова Папы не слишком понравились. Так что на семинаре я воспользовался случаем и заметил: "Помните, владыка, вы публично назвали меня папистом-максималистом – напечатали статью в журнале "Америка", где присвоили мне этот титул. Но ничего не могу поделать: Папа все время говорит то же самое, что и я". Вот что сказал Папа епископам северо-запада США: "Двухтысячная годовщина рождества Спасителя – призыв ко всем последователям Христа искать подлинного обращения к Богу и продвинуться по пути к святости. Поскольку Литургия – центральная часть христианской жизни, я хочу сегодня обсудить ряд вопросов литургического обновления, которым столь энергично занимался II Ватиканский Собор, главной силы общего обновления католической жизни". Итак, Собор хотел обновить жизнь Церкви, а в этих рамках – и Литургию. Папа говорит здесь, что, глядя вперед, в 2000 год, необходимо обернуться назад и посмотреть, какого именно литургического обновления желал Собор, потому что это – главная сила общего обновления католической жизни. Он продолжает: "Оглянувшись на то, что было сделано в области литургического обновления со времен Собора значит, прежде всего, увидеть множество поводов для сердечной благодарности и хвалы Пресвятой Троице за ту чудесную осведомленность об ответственной роли верных в священническом труде Христа и Его Церкви, развившуюся среди них. Но означает это также и то, что не всегда и не везде все перемены сопровождались необходимыми объяснениями и катехизацией. В результате в ряде случаев возникло ложное понимание самой природы Литургии, что привело к злоупотреблениям, поляризации мнений, иногда даже к бесчестью". Нашему Папе свойственно говорить дипломатично, особенно – когда он обращается к епископам. Для него это очень жесткие слова, и это еще только начало, поскольку дальше он явно собирается указать, как именно следует избежать поляризации, бесчестья и злоупотребления. Вот что он говорит: "Имея более чем тридцатилетний опыт литургического обновления, мы вполне можем оценить как сильные, так и слабые стороны сделанного, – теперь попрошу особого внимания, – чтобы уверенней прокладывать курс в будущее, которое замыслил Бог для Своего любимого народа". Обращаясь к нашим епископам, Папа смотрит вперед, в новое тысячелетие, и, по сути, говорит: вот, как мне кажется, Божий план для всего Его народа, вступающего в двадцать первый век. И вот, в частности, литургическая программа, которой мы должны следовать по моему, Святейшего Отца, мнению. "Вызов, – продолжает он, – состоит в том, чтобы освободиться от ложного понимания вещей и достигнуть лучшего равновесия, особенно – путем более глубокого проникновения в созерцательное измерение молитвы, включающего в себя чувство трепета, почтения и поклонения, лежащее в основе наших отношений с Богом". Итак, что говорит Папа о том, как следует восстановить равновесие? Нужно глубже проникнуть в созерцательное измерение молитвы. Можно ли этого добиться, если в пресвитерии полным-полно барабанщиков? Где же тут трепет? Уж не в том же, чтобы священник начинал Мессу словами "доброе утро, дорогие друзья", а заканчивал – "до свидания, желаю всем удачно провести день". Папа говорит о почтении и поклонении. Встать означает проявить почтение, преклонить колени – поклониться. Именно это чувство мы и должны вернуть себе, – так говорит Папа Римский. К литургистам и епископам он обращается с такими словами: "Евхаристия собирает и созидает человеческую общину, но она есть также и "поклонение Божественному величию" (Это слова из Sacrosanctum Concilium, параграф 33). "Она субъективна в том, что коренным образом зависит от привносимого верующими, – продолжает Папа, – но объективна в том смысле, что преступает пределы этого, являясь священнодействием Самого Христа, к которому Он делает и нас причастными, но которое от нас, конечно же, не зависит". Вот почему так необходимо соблюдать литургические законы: происходит объективное действие. "Священник, являющийся служителем Литургии, а не ее создателем или изобретателем, несет в этом отношении особую ответственность и должен беречься от того, чтобы лишить Литургию истинного значения или затемнить ее священный характер", – говорит Святейший Отец. Дальше речь идет о "средоточии тайны христианского богослужения". Что же это за средоточие? Чувство того, что все мы – народ Божий? Ощущение единства друг с другом? Духовная связь? Папа считает иначе: "Средоточие тайны христианского богослужения это Жертва Христа, приносимая Отцу, и действие Христа Воскресшего, освящающего Свой народ в литургическом знамении". Жертва и освящение. Вот что говорит Папа. Не забывайте – речь идет о том, как он ведет Церковь в литургии к новому тысячелетию. Он продолжает: "Поэтому необходимо стремиться к тому, чтобы в более полном проникновении в созерцательные глубины богослужения, в неувядающая тайна священства Иисуса Христа всецело признавалась и почиталась". Существует движение, в котором принято служащего священника называть не "celebrant" и не "priest", а "presider" ("предстоятель" или, скорее, "председатель"). Да, действительно, он руководит общинным богослужением. Но это – понятие отвлеченное, и, сдается мне, за ним скрывается нечто большее. Видите ли, каждому таинству требуется некто, им руководящий: и миропомазанию, и Евхаристии, и исповеди... – и крещению. А кто преподает крещение? Обычным служителем и предстоятелем крещения является священник, но при определенных условиях преподать крещение может и мирянин, будь то мужчина или женщина, и даже не-католик. Поэтому, как мне кажется, кое-кто хочет навязать нам привычку думать о священнике как о руководителе богослужения, потому что это выражение более абстрактное и может с таким же успехом применяться и по отношению к женщине. А что говорит на эту тему Папа? "Священник, таким образом, не просто руководитель, но тот, кто действует в лице Христа". Видите ли, только священник может действовать in persona Christi capitis, от имени Жениха (Иисуса), сочетающегося с Невестой (Церковью) на брачном пиру, которым и является Месса. Полное, сознательное и деятельное участие Далее Святейший Отец ведет речь о трех признаках участия в литургии – его полноте, сознательности и деятельности. Как вы помните, я начал с того, что процитировал 14-й параграф конституции "Sacrosanctum Concilium", утверждающий, что целью, которую преследовал Собор в обновлении Литургии, было достижение полного, сознательного и деятельного участия верных в ней. Но под этими словами можно подразумевать самые разные вещи. Посмотрим, как понимает их Папа. Начинает он с полноты участия. "То, что все крещеные разделяют единое священство Иисуса Христа – ключ к пониманию призыва Церкви к полному, сознательному и деятельному участию в Литургии. Полное участие означает, конечно же, то, что каждый член общины играет в Литургии отведенную ему роль. В этом отношении в приходах и общинах вашей страны достигнуты большие успехи. Но полное участие не означает, что все должны делать всё. Ведь подобное привело бы к клерикализации мирян и обмирщению клира, а Собор отнюдь не имел это в виду". Что означает выражение "клерикализация мирян"? Речь идет здесь о представлении, будто чтец, министрант или тот, кто несет крест во время процессии, участвует в Мессе более деятельным образом, чем мать с ребенком, сидящая на задней скамье. О представлении, будто чем больше вы похожи на священника, тем полнее ваше участие. Но Папа говорит таким идеям "нет". Не "клерикализации мирян" и не "обмирщения клира", при котором священник не делает то, что ему положено, а сидит в своем кресле, а миряне тем временем раздают Причастие, хотел добиться Собор. Так говорит Папа. "Литургия, как и Церковь, должна быть иерархична и многоголоса", – утверждает он. Не концентрична, не эгалитарна, а иерархична и многоголоса: "Необходимо уважать различные роли, назначенные тем или иным людям Христом, и позволять множеству различных голосов сливаться в единый и великий гимн славы". Я не хочу сказать, что чтецы и аколиты не нужны. Нужны. Но дело в том, что деятельность вашего участия в Литургии определяет не то, насколько близко к алтарю вы находитесь. Будь это так, те, кто не выполняет какоголибо особого служения, оказались бы участниками второго сорта. Но не это, говорит Папа, понимал Собор под "полным участием". Далее Папа переходит к участию деятельному. "Деятельность означает, конечно же, то, что все члены общины жестом, словом, пением и службой участвуют в богослужении, лишенном инертности и пассивности. Но деятельное участие не исключает и деятельной пассивности, когда люди молчат, не двигаются и внимают. Напротив, это необходимо. Участники богослужения не пассивны, когда, например, слушают чтения или проповедь, или когда следуют молитвам священника и литургическим песнопениям. Это моменты тишины и неподвижности, но и они по-своему подлинно деятельны. В культуре, не знающей созерцательного покоя и не ценящей его, искусству слушать обучаются с трудом. Мы видим, что Литургия, хотя она всегда должна быть надлежащим образом инкультурирована, должна также оставаться противоречащей культуре". Нам нужна тишина, особенно – в нашем мире, где так шумно. Нужно созерцательное поклонение, особенно – в нашем мире, где так трудно молиться. В мире, не помнящем литургических циклов и сезонов, нам необходимо отмечать Вознесение Господне в четверг, а не в воскресенье. Именно потому, что мы не идем на поводу у культуры, нам надо заявлять, что есть что-то важнее, чем рабочий день. Это – наш праздник. И, наконец, Святейший Отец обращается к проблеме сознательного участия. Он говорит: "Сознательное участие требует, чтобы вся община была должным образом наставлена в тайнах Литургии, – это, замечу, главный из "наказов" Собора, – чтобы богослужение не выродилось в пустой ритуал. Но это не означает, будто необходимо постоянно стараться в рамках самой Литургии сделать скрытое явным, поскольку это часто приводит к многословию и отступлению от формы, что чуждо римскому обряду и кончается профанацией богослужения". Итак, сознательное участие – это не толпы комментаторов, по ходу дела объясняющих, что происходит; это не отступление от формы Литургии и не ее низведение на бытовой уровень. Вот почему – может быть, это мелочь, но мелочь важная – мне кажется, что очень плохо, если Месса начинается со слов "Доброе утро, дорогие друзья". Ведь речь идет о священной Литургии. А священную Литургию надо начинать, говоря: "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа", а лучше – "In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti". Святейший Отец продолжает: "Не означает сознательное участие и подавления всякого подсознательного опыта, жизненно важного для Литургии, которая основана на символах, обращающихся к подсознанию точно так же, как и к сознанию. Использование народного языка, несомненно, открыло сокровища Литургии всем, кто принимает в ней участие". – Следовательно, позитивную роль простонародный язык все же имеет. – "Но, – продолжает Папа, – это не значит, что следует полностью отказаться от латыни, и особенно – от григорианских песнопений, столь чудесно впитавших в себя гений римского обряда". Подведем итог. Что же говорит Папа о полном, сознательном и деятельном участии в Литургии? Что Литургия должна быть иерархична; что в ней должны присутствовать и тишина, и почтительный трепет; что латыни и, конечно же, григорианским песнопениям должно быть отведено место. Сами видите – в большинстве приходов по всей Америке дело обстоит совсем по-другому, во всяком случае – на публичных Мессах. Выходит, что, хотя Папа прямо об этом и не говорит, существующий способ служения Литургии не вполне соответствует и "наказам" Собора, и пожеланиям Святейшего Отца, ведущего Церковь в третье тысячелетие. Есть две крайности и одна умеренная позиция. Одна крайность состоит в служении этакой "неформальной" Мессы, целиком и полностью на простонародном языке, лицом к прихожанам, с современной музыкой. Это совершенно не имеет отношения к тому, что имел в виду Собор. Но ереси тут нет, это разрешено и законно. Другая крайность – возвращение, с особого дозволения соответствующих церковных властей, к Миссалу издания 1962 года. Как неоднократно замечалось, такие общины процветают и развиваются. Но хотя Тридентская Месса вековечна, Собор хотел и не этого тоже. Но есть и умеренные. Те, кто занимают среднее положение. Это я и кое-кто еще, довольно немногие. Однако же я намерен настаивать на своем праве католика и священника служить Литургию в соответствии с решениями Собора, в соответствии с ныне действующими литургическими книгами, служить Мессу, на которую не требуется особого разрешения – а запретить ее, собственно говоря, и нельзя – Мессу, которую я называю "Мессой II Ватиканского Собора". ________________________________________ Первая публикация: "Catholic Dossier"
