Первый снег Как хорошо, думала Валентина Петровна, глядя в

Первый снег
Как хорошо, думала Валентина Петровна, глядя в окно, как хорошо, что снег в этом году выпал раньше,
чем ударили сильные заморозки. Теперь, падающие с неба, крупные, белые как лебяжий пух, снежинки,
накроют теплым одеялом дорогие сердцу плетистые розы, уже заботливо спрятанные под хвойный лапник.
Накроют петунии, хризантемы, бесчисленное множество всевозможных плодовых кустарников и самое
главное беспокойство Валентины Петровны – несравненного Тайберри. За него Валентина Петровна переживала больше всего, ведь это была первая зимовка стелющегося шиповатого красавца, последнего дачного эксперимента Мишани.
Снег сегодня был другом. Это потом, когда снежные шапки склонят до земли ветви яблонь, когда дачный участок сделает попытку превратиться в одну огромную снежную гору, снег станет источником непрерывной борьбы с зимней стихией. А сегодня он был другом. Хорошим, верным другом.
Валентина Петровна поставила чайник, заварила себе ароматный кофе, от которого никак не могла отказаться, несмотря на давление, положила на тарелочку нарезанный кубиками сыр, и уже основательно
устроилась у окна, в которое мягкими глухими комочками стучались мохнатые снежинки. Так и перезимуем,
Мишаня, так и перезимуем, ты за нас не волнуйся, повторяла про себя Валентина Петровна, глядя на засыпаемый снегом дачный участок.
И кружился хоровод ажурных снежинок, и опускалось все ниже хмурое зимнее небо, и вершины дальнего леса раскачивались под усиливающимися порывами ветра. А Валентина Петровна, отпивая маленькими
глоточками крепкий кофе, ощущала только тепло, тепло, идущее от холодной земли, тепло от уснувших посадок, тепло крепкого бревенчатого дома и тепло сильных, знакомых до мельчайшей царапины рук Мишани.
Они с мужем были ещё совсем молодыми, когда в их жизни появилась она, дача, вернее простой земельный участок в только что созданном садовом товариществе «Маяк». До мельчайших подробностей
помнила Валентина Петровна тот неприветливый и враждебный кусок земли, до мельчайших подробностей
помнила она свой ужас, который испытала, когда председатель товарищества провел их с мужем по тропинке и ткнул пальцем в каждый из четырех колышков, обозначающий границы участка. Вот это и есть ваша плантация, добро пожаловать в общество садоводов и разных там любителей, сказал тогда председатель, и Валентина Петровна заметно вздрогнула от слова «плантация», которое, она была уверена, председатель намеренно вложил в её голову и закрепил насмешливо-пренебрежительной интонацией.
Только спустя какое-то время, не сразу, Валентина Петровна обрела дар речи, успев уже отчетливо
представить себя в образе негритянской рабыни в зарослях сахарного тростника, ловко орудующей мачете.
Внутри границ участка вся земля была заросшей. Заросшей кривыми ивами и прочей разной ощетинившейся растительностью, о которой она имела весьма смутное представление по урокам абсолютно ненужного
школьного предмета - ботаники. И вот стояли они, токарь-револьверщик и младший научный сотрудник института физики твёрдых тел, стояли и смотрели на то, что являлось по документам их садовым участком, а
по факту было собственностью дикой природы.
И такая растерянность была в глазах Мишани, и такое неподдельное удивление от ощущения собственной беспомощности проступило на его лице, что Валентине Петровне показалось в тот миг, будто воздух
вокруг сгустился и наполнился лихорадочным страхом неизбежного провала. И все вечерние разговоры за
чаем, все ночные мечты о вкуснейших, выращенных собственными руками, дарах щедрой земли, показались
смешными и абсурдными фантазиями двух неразумных детишек.
И только благодаря председателю, который в красках, с мельчайшими подробностями, рассказывал, а
многое затем и показывал сам, и как валить деревья, и как подкапывать пеньки и разжигать под ними костры, для того, чтобы легче было их корчевать, и как потом вытаскивать сами корни, непременно сопровождая мудрёную науку дачных работ живописным описанием будущих летних посиделок на веранде собственного дома в окружении кучки бойких ребятишек, которые, несомненно, будут у пока ещё неопытных дачников, страх перед землёй отступил, и на его месте стала всходить любовь и благодарность к чудесному кусочку земельного счастья. И ведь как зацепил, старый чёрт, не на шутку зацепил, не зря в своё время работал председателем колхоза, очень уж хорошо получалось у него убедить людей остаться и работать на своей земле.
И вот уже и руки в мозолях, и занозы, и ломота в спине, но, с другой стороны, и вкуснейшая каша с тушенкой, сваренная на костре, и чай с дымком, и гордое удовлетворение оттого, что смогли, что сделали. И
звездные ночи в палатке на краю участка, и крепкий сон, и рассвет с росой, и любовь, любовь, любовь.
Итогом летнего отпуска стал расчищенный участок, шаткий плетень, и не менее шаткий туалет, в котором одновременно хранился весь нехитрый инвентарь, и дочка Юлька, которую на исходе лета никто ещё
дочкой и не называл, малыш, да малыш, а то, что дочка, да ещё и Юлька, стало известно в свое время,
позже.
Кофе потихоньку остывал, снег все шел, снежинки кружились и тихо опускались на землю, и каждая
снежинка несла в себе маленькую историю, историю самого начала дачной жизни, совпавшую с молодостью, любовью и безграничным счастьем. И Валентина Петровна, отпустив напряжение последних нескольких дней, проведенных в ожидании снега, поплыла по волнам воспоминаний, от которых становилось спо-
койнее. И сердце радостно сжималось, как в те далекие дни предвкушения бесконечности жизни, бесконечности молодости и твердой уверенности в том, что впереди самое светлое, самое лучшее будущее.
Всю первую зиму обладания «дачей» Мишаня постигал по книжкам азы строительства, писал письма
родителям, бегал по родственникам и профкомам, с миру по нитке собирал деньги на дом-мечту, который
они начали строить весной, с новыми силами и комочком новой жизни в клетчатом одеяле.
Председатель Семёныч по-прежнему шефствовал над новоиспеченными дачниками садового общества,
ведь они были молодые, неискушенные в дачных вопросах, горожане. Он нянчился с Юлькой и терпеливо,
подробно объяснял Мишане, как правильно залить фундамент, чтобы тот не лопнул, и не было необходимости ждать его усадки, где взять бесплатно арматуру и реечки для отделки фасада. Он познакомил Мишаню
и Валентину Петровну с соседями, у которых была пилорама и электрический рубанок. Вместе со своими
сыновьями Семёныч помог уложить брус и поставить крышу, а потом научил из тех самых бесплатных реечек делать красивую отделку фасада крыши. И к концу лета, общими усилиями, строительство дачного дома
было закончено, лучшего дома во всем мире.
Валентина Петровна любовно провела рукой по стене у окна, по теплому шершавому брусу и улыбнулась. Хорошее было время. Беззаботное время в океане дачных забот.
Новоселье удалось на славу, все с удовольствием пили рислинг и три семёрки, провожая жаркое дачное
лето. От души смеялись, вспоминая, как Мишаня съехал с крыши вместе с листом шифера, который пытался прибить, и как упал в кучу веток, весь исцарапался, но шифер, добытый с таким трудом, из рук не выпустил. И все радовались и за Мишаню, и за Валентину Петровну, и за их дом, ведь они были первопроходцы
в таком нужном и важном деле. Ни у кого из соседей ещё не было дома на участке, кто-то залил фундамент,
кто-то соорудил времянку, а кто и просто привёз строительный вагончик и поставил его на участок. Зато у
соседей был первый урожай, и Валентина Петровна с Мишаней искренне радовались за них, и опять смеялись над собственной неопытностью в садово-огородных вопросах. Смеялись над незнанием того, что рассаду нужно выращивать дома и начинать ещё в марте, апреле, смеялись над картошкой – единственным
овощем на участке, которым Мишаня успел засадить землю, и которую потом с гордостью ели почти всю
зиму.
Следующее лето прошло в познаниях тайн выращивания различных растений. Это сейчас участок напоминает маленький город со своими улицами и проспектами, упорядочен и приведён в состояние гармонии, а
тогда это было нечто сумбурно-хаотичное, где между цветов торчали помидоры, а огурцы обнимали малину, переплетаясь с горохом.
Когда Семёныч увидел это буйство растительности, то долго и громко смеялся, подкручивая пальцем у
виска. Валентина Петровна помнит, как она очень обиделась на него за этот смех, а Семёныч, отсмеявшись,
извинился, и сказал, что на следующий год будет контролировать и агропромышленный комплекс тоже,
чтобы, чего доброго, не устроили они на своем участке опять непроходимые джунгли.
Зато с домом всё было в полном порядке. Мишаня уже без посторонней помощи отделал первый этаж
дома и поставил лестницу на второй, ещё к дому приросла симпатичная верандочка, а на участке выросли
качели и песочница, в которых Юлька проводила всё время, свободное от «помощи» папе и маме.
Зима, сменившая третье дачное лето, была очень тяжёлой. Миша пропадал на работе, захватывая порой и ночные смены, Валентина Петровна дома писала рефераты для ленивых студентов, с трудом выкраивая время от познающей мир Юльки, и к концу зимы уже почти полностью рассчитались с долгами за строительство.
С приходом долгожданной весны, они вместе с пёстрым потоком дачников набились в электричку и, стуча быстрыми колесами, помчались на свою, уже горячо любимую, дачу. Те премудрости, которым неустанно
учил их Семёныч, никак, кроме колдовства, назвать было невозможно. Он смешивал какие-то растворы, поливал ими землю, заставлял тщательно её перекапывать, вытаскивать корешки и собирать компостные кучи, а затем внимательно следил, правильно ли высаживается зелёное богатство.
Через полмесяца участок зазеленел прекрасными аккуратными грядочками, и, хоть они были небольшими, на них росло всё, от укропа до клубники. А ещё Семёныч принес со своей дачи саженец яблони, присланный его сыном откуда-то с Кубани, уже привитый, и сказал, что лет через пять у них будут собственные
яблоки размером с арбуз. И ведь не обманул, арбуз не арбуз, а яблоки через пять лет действительно были
крупные, наливные, душистые.
Этот первый, выращенный по всем правилам дачного искусства, урожай принес столько радости и гордости, что Валентине Петровне казалось, будто она сейчас взлетит в небо, и там взорвется ярким фейерверком и оглушительным грохотом, чтобы все узнали, какие они с Мишаней молодцы. Она так отчетливо
помнит сегодня то волшебное чувство, охватившее её, как будто это было вчера, такой чистой, прозрачной,
без налета череды прожитых лет, была эта радость за первый правильный урожай.
Валентина Петровна также хорошо помнит, как год от года росли их познания в огородной области,
помнит и первые эксперименты, частенько заканчивающиеся неудачами. Помнит и победы, в момент которых Валентине Петровне казалось, что Мичурин по сравнению с ней просто мальчишка в коротких штанишках, и, если она захочет, то и яблоня будет плодоносить помидорами, и капуста прорастёт ананасами.
И вот уже на даче появились баня, теплицы, насос, который качал воду из скважины прямо в доме на
кухне, и русская печь, и благоустроенный туалет. Теперь это была уже не просто дача, а полноценный дом
со всеми удобствами. Вот и Юлька уже совсем выросла, вот и институт, и работа, и внуки, две замечательные девчонки, не чаявшие души в Мишане, бегавшие за ним хвостиком и называющие его дедушкамедведь.
Когда нагрянула пенсия, Валентина Петровна с Мишаней собрали свои нехитрые пожитки и навсегда
переехали на дачу, оставив хмурый, бетонный город за воротами своей жизни.
И именно тогда поняла Валентина Петровна, весь смысл фразы из известной песни, это правда, что у
природы нет плохой погоды и каждая погода - благодать. Именно здесь, на даче, она полюбила и обжигающе-морозный воздух зимы, и промозглую слякоть осени, и капризный изменчивый мартовский ветер.
Полюбила всем сердцем, так же, как до начала круглогодичной жизни на даче, любила весеннее предвкушение грандиозных дачных планов, радостное хлопотное лето, богатую урожаем осень, как любила Мишаню, свою Юльку, своих непоседливых внучек, свою счастливую жизнь. Благодать – она ведь внутри, в
душе.
А этим летом Миши не стало. Сердце. Первая зима без него, первая зима на даче без него, да и многое
впервые теперь, без Мишани то.
Валентина Петрова налила себе ещё кофе, оделась потеплее, и вышла с горячей кружкой на заснеженное крыльцо. Морозный ветер бросил пригоршню снежинок в затуманенные воспоминаниями глаза, и Валентина Петровна заплакала. Заплакала от снега, от счастья, от счастья обладания именно такими воспоминаниями.
И падающие снежинки, и запорошенная снегом малина, и яблоня, уже чуть согнувшаяся под снежной
шапкой, и небо, и земля, и весь мир, плакали вместе с ней. И только Мишаня, Мишаня, который попрежнему всегда был рядом, обнял Валентину Петровну за плечи, прижал к себе и тихонько прошептал на
ухо ласковые, почти неуловимые слова благодарности, благодарности за счастливую жизнь, за любовь, за
Юльку. И Валентина Петровна вдруг успокоилась, легко поднялась с крыльца, и зашла в родной дом, в котором она непременно дождется весенних дачных хлопот и малиново-ежевичных ягод Тайберри.