Браун С. Причины войны: структурные факторы
реклама
СЕЙОМ БРАУН Сейом Браун ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ: СТРУКТУРНЫЕ ФАКТОРЫ* Конфликты интересов, из-за которых страны склонны воевать, обычно являются проявлениями глубинных политических и социоэкономических отношений. Кто идет на войну и против кого, не может быть понято, если не принимать во внимание близкие и антагонистические связи среди национальных, этнических, религиозных и идеологических групп. Часто антагонизмы, ведущие к войне, коренятся в экономическом соперничестве или отношениях гегемонии/зависимости, которые для некоторых стран оказываются неприемлемыми, либо же конфликты усиливаются такого рода отношениями. В плане международных отношений эти разнообразные конфликты протекают в фактически анархической межгосударственной системе, которая сама часто является одним из детерминантов войн. Эти фундаментальные, или структурные, условия следует принимать во внимание, и, возможно, в любой серьезной стратегии уменьшения роли войны в мировом сообществе они должны быть существенно трансформированы. Вопросы относительно структурных причин войн могут быть поставлены на трех уровнях: верна ли распространенная концепция о том, что определенные системы внутреннего политического и экономического устройства более предрасположены к инициированию войны, чем другие? являются ли некоторые базовые конфигурации в международной системе более способствующими войне, чем иные конфигурации? является ли межгосударственная система как целое настолько предрасположенной к войне, что ничего, кроме ее замены мировой политической системой совершенно иного типа, не может существенно повлиять на склонность наций решать свои споры с помощью силы? Внутренняя структура Защитники отдельных форм социоэкономической и политической организации часто видят ведущие к войне тенденции в странах с «неправильной» структурой. Марксисты считают капиталистические страны по своей сути империалистическими. Приверженцы капитализма полагают, что коммунистические страны из-за своей идеологии классового конфликта и неспособности к адекватному экономическому росту структурированы так, что подвержены разрушению и склонны к агрессивному Глава 4 из книги: Brown, Seyom. The Causes and Prevention of War. St. Martin's Press. N. Y., 1987. P. 59–78. * 54 ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ насилию против некоммунистического мира. Демократы считают, что в автократических государствах в лучшем случае может быть наложен запрет на ведение войны, а сторонники автократии рассматривают демократию как движимую изменчивыми массовыми настроениями, что подрывает перспективы разумных и взвешенных дипломатических переговоров. Несложно опровергнуть такие грубые суждения о том, какие системы наиболее склонны к войне, как недоказанные или попросту недоказуемые1. Но если мы движемся вне идеологических споров о том, кто в большей мере воинствен, то, изучая способы действия различных внутренних политических режимов в международной системе угроз и переговоров, мы можем выйти к плодотворным озарениям относительно детерминант войны и условий мира <...>. Альянсы Основной структурной чертой международных отношений является модель альянсов. Создаваемые обычно для противостояния общему неприятелю или группе противников, альянсы, как правило, подразумевают взаимные обязательства по оказанию военной помощи в случаях нападения хотя бы на одного из участников альянса. Будучи важным детерминантом того, кто с кем, вероятно, будет сражаться — когда, где и как, альянсы сами отражают потребности баланса силы и отношения материальной зависимости. Они также могут отражать отношения идеологического или культурного родства (и враждебности), которые иногда даже противоречат материальным потребностям. С точки зрения исторических свидетельств проблема того, чаще ли ведут альянсы к возникновению войн, либо препятствуют им, остается до сих пор открытым вопросом2. Иногда альянсы препятствуют войнам, поскольку потенциальному агрессору противостоит достаточно мощная коалиция. Но, с другой стороны, когда в такой ситуации мощь агрессора возрастает, война разражается с большей вероятностью. Иногда само по себе образование альянса рассматривается страной или странами, против которых он направлен, как серьезная провокация, что подталкивает их к угрозам по отношению к тому или иному участнику альянса, направленным на «проверку прочности» и разрушение альянса, которое может быть вызвано тем фактом, что приверженность альянсу некоторых членов не является достаточно твердой и заслуживающей доверия. Круг возможных ответов на создание альянсов и наша неспособность специфицировать то воздействие, которое они обычно оказывают на склонность стран к вступлению в войну, не означают, что альянсы играют какую-то тривиальную детерминирующую роль. Существование альянса всегда существенно влияет на Остроумную критику попыток свести причины войн к внутренним структурам представил Кеннет Уолтц в гл. 4–5 книги «Человек, государство и война» [Waltz, 1959]. 2 В проекте «Корреляты войны» Мичиганского университета альянсы рассматривались как главная переменная, но исследователи не сумели выявить статистически значимые положительные или отрицательные отношения между наличием альянсов и возникновением войны. Как и можно было бы ожидать, исследования по данному проекту действительно показали корреляцию между масштабом войны, измеряемым числом вовлеченных стран, и наличием альянсов. См. работу Дж. Дэвида Сингера и Мелвила Смолла «Собирание альянсов и возникновение войны» [Singer and Small, 1979, p. 225–264]. 1 55 СЕЙОМ БРАУН предвосхищение результатов, издержек и риска возможной войны. Воздействуя на количество доступных для привлечения вооруженных сил, существование альянса, членство в нем и его условия помогают определить препятствующие или провоцирующие следствия угроз и принуждения, включая само решение вступить в войну; эти факторы также существенно влияют на различные аспекты уже идущей войны. Важная роль альянсов и тот факт, что эта роль значительно меняется в различных международных обстоятельствах, отчетливо проявляются в дипломатическом маневрировании, предшествовавшем как Первой, так и Второй мировым войнам. Десятилетие, которое привело к Первой мировой войне, началось в 1904 г. переговорами об entente cordiale* между Британией и Францией3. Явно определенное в качестве соглашения, направленного на прекращение соперничества и облегчение сотрудничества, данное entente являлось замаскированным сговором против новой империалистической угрозы со стороны Германии во главе с кайзером Вильгельмом. Две эти страны предусмотрительно исключили Германию из состязания за колонии в Северной Африке, разделив этот регион на две сферы влияния, причем Франция соглашалась на британскую оккупацию Египта, а Британия признавала господство Франции в Марокко. В дальнейшем они согласились поддерживать друг друга, если другие страны будут противостоять установленным в договоре сферам влияния. Немцы пришли в ярость и решили проверить entente cordiale, считая, что Британия на самом деле не станет поддерживать Францию, если это будет означать вступление в войну на стороне своего бывшего соперника. В марте 1905, пока французы все еще работали над консолидацией своего контроля над Марокко, кайзер демонстративно отправился в Танжерскую бухту на немецком военном корабле и произнес пламенную речь, требуя независимости Марокко и рассчитывая, что британцы воспользуются какой-либо дипломатической формулировкой для легитимного выхода из договора с Францией, предложил созвать международную конференцию для обсуждения марокканского вопроса. Однако на последующей Алжирской конференции великие державы, включая Соединенные Штаты, поддержали позицию Франции; лишь одна Австрия встала на сторону Германии. Германии был не только дан отпор, но в ответ на силовую игру кайзера Вильгельма относительно Марокко, Британия и Франция начали переговоры о превращении своего entente в военный альянс. Франция также удвоила усилия для создания широкой международной коалиции против Германии, особенно надеясь на примирение Англии и России, которые являлись соперниками в борьбе за влияние в распадавшейся Оттоманской империи. Будучи униженной Японией в Русско-Японской войне и опасаясь теперь тайного сговора Австрии и Германии, направленного на ослабление русского влияния на Балканах, Россия была готова отступиться от конфронтации с Британией на Ближнем Востоке. В итоге в 1907 г. было подписано англо-русское соглашение, в котором Британия признавала за Россией сферу влияния в северной Персии в обмен на то, что Россия признавала за Британией сферу влияния в южной Персии. Франция получила «Сердечное согласие» (фр.). Детальное описание истории, которая привела к началу Первой мировой войны, см. в книге Лоуренса Лафура «Длинный фитиль: интерпретация происхождения Первой мировой войны» [Lafore, 1971]. * 3 56 ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ столь долго ожидаемое Тройственное согласие (Антанту), практически полностью вытолкнув Германию <из союза великих европейских держав>. В ответ Германия попыталась оживить собственный Тройственный Альянс с Австро-Венгрией и Италией, о котором первоначально шли переговоры еще в 1882 г. На протяжении всего этого периода Италия показала себя ненадежным союзником, каждый раз пытавшимся выяснить, где можно получить больше — от коалиции с Францией или Германией, или же от занятия нейтральной позиции. При этом для австрийцев и немцев противостояние русской гегемонии в Восточной Европе стало общим делом. Германо-австрийский альянс прошел свое предвоенное испытание в боснийском кризисе 1908 г. Чтобы противостоять пылу национальной независимости среди этнолингвистических групп в провинциях, полученных от Турции, Австрия решила формально присоединить две сербские области — Боснию и Герцеговину. Россия на основании славянского братства и в стремлении расширить собственную сферу влияния заняла позицию недвусмысленной поддержки сербской независимости. Это как раз и дало германскому кайзеру Вильгельму давно ожидаемую возможность резкого ответа. Сомневаясь, что Россия действительно пойдет на военное вторжение, будучи истощенной Русско-Японской войной и считая, что Британия и Франция не будут чувствовать себя обязанными поддерживать царя в балканской кампании, которая вывела бы русские вооруженные силы на побережье Средиземноморья, кайзер посчитал царскую угрозу блефом и предложил твердую германскую поддержку действиям Австрии по аннексии, а также пригрозил ответной интервенцией любой стране, которая выступит против Австрии. Осмелев, Австрия стала настаивать на формальном присоединении Боснии и Герцеговины, тогда как униженная Россия отступила, а кайзер почувствовал свою правоту. Быстрое оживление Берлином альянса с Веной позволило Австрии бросить вызов России и мгновенно обеспечило Германии статус державы, внушающей страх, к чему она так долго стремилась. Однако в системе национальных государств успешная силовая игра одного альянса обычно стимулирует компенсаторную консолидацию противостоящих альянсов. Таким образом, когда 28 июня 1914 г. в боснийском городе Сараево австрийский эрцгерцог был убит, германская попытка вновь удержать Россию от интервенции, направленной против австрийского подавления сербских националистов, вызвала контругрозу со стороны Франции. Каждый партнер в альянсах считал, что его противники блефуют; однако ни одна страна не хотела, чтобы ее уличили в блефе, и каждая считала, что получит высокую награду за то, что нанесет удар первой, если начнется война. Соответственно, после бомбардировки Австрией столицы Сербии Белграда 29 июля, уже 30 июля была объявлена общая мобилизация вооруженных сил в России, после чего, в свою очередь, между 1 и 3 августа последовала ответная мобилизация и объявление войны Германией, с одной стороны, и Францией — с другой. Началась Первая мировая война, катализаторами которой стали альянсы и балансы сил, созданные для предотвращения войны. Четыре года спустя, к тому времени, когда окровавленные и истощенные противники были готовы сложить оружие, более 8,4 млн солдат и 1,4 млн гражданских лиц было убито. Таким образом, в предвоенное десятилетие основные альянсы вдохновляли конфронтационную дипломатию, которая привела к войне, и детерминировали ее 57 СЕЙОМ БРАУН масштаб. Однако в десятилетии, ведущем ко Второй мировой войне, отсутствие полновесных противостоящих альянсов вдохновило Адольфа Гитлера, Бенито Муссолини и японских военных начать агрессию, которая в конечном счете привела к новой глобальной войне4. Прошлая система альянсов была осознанно потоплена «победителями» Первой мировой войны — согласно тезисам президента США Вудро Вильсона, поддержанных широким общественным мнением на обеих сторонах Атлантики, тезисам о том, что система баланса сил и альянсов является главной причиной войны. Немцы, итальянцы и японцы презрительно относились и к системе «коллективной безопасности», воплощенной в Лиге Наций, и к крупным мирным соглашениям того времени: пакту Локарно* 1925 г. и пакту Келлога — Бриана** 1928 г., которые устанавливались в качестве замены системы баланса сил, дискредитированной в плане ее способности предотвращения войны. Презрение это было в большой мере оправданно. В логике устройства Лиги подразумевалось существование общего мирового интереса, направленного против войны, который, как считалось, должен превосходить все другие национальные интересы: все что требовалось — это учреждение некоего мирового института для выражения такого общего интереса. Как оказалось, национальные стремления избежать участия в войнах других наций оказались более сильными, чем коллективные обязательства Лиги. Ирония состоит в том, что само существование Лиги предоставило странам возможность возложить ответственность за противостояние агрессии на мировую организацию, а также давало каждой нации основание для ухода от вовлечения в конфликт, причем при отсутствии согласованных действий, организованных Лигой. «Дух Локарно» также стал частью этой проблемы, поскольку пакты, направленные против войны и взывающие к распространенным прекраснодушным воззрениям о том, что принудительная сила государства устарела, лишь усиливали противостояние в западных демократиях по отношению к опасным в военном отношении конфронтациям, которые могли бы обуздать макиавеллиевских диктаторов 1930-х гг. К тому времени, когда демократические страны стали готовы возобновить некий альянс для противостояния экспансионистским державам, понадобились открытые военные действия, чтобы оправдать стремления членов такого альянса оказывать сопротивление агрессии. И к тому времени, когда этот новый альянс смог собрать достаточную военную мощь, способную противостоять силам агрессоров, немцы уже прошли через весь Европейский континент, захватили большую часть Северной Африки, а Япония завоевала почти треть Китая и всю Юго-Восточную Азию. Даже запугивание Гитлером Австрии и ее последующее поглощение в 1938 г., его требования, чтобы Чехословакия отдала немецкоязычную Судетскую область, были недостаточны для того, чтобы Франция и Британия положительно ответили на призыв Сталина к прежним союзникам занять твердую позицию против дальнейшей германской экспансии. Вместо этого английский премьер-министр Невил Чемберлен и французский премьер Эдуард Даладье встретились с Гитлером и Муссолини в Мюнхене и дали согласие Гитлеру на оккупацию областей Судетской Чехии, при Сжатое, но при этом достаточно детальное описание периода между Первой и Второй мировыми войнами дано в книге Вильяма Кейлора «Мир XX века» [Keylor, 1984, p. 95–184]. * Локарнские договоры о неприкосновенности западных границ Германии. — Примеч. пер. ** Пакт о запрещении войны в качестве инструмента национальной политики. — Примеч. пер. 4 58 ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ условии, что он гарантирует уважение к целостности остальной Чехословакии. Лишь когда Гитлер нарушил это обещание, захватив в марте 1939 г. Словакию и Богемию, британцы и французы стали готовы к возобновлению тройственного альянса и стали явным образом угрожать Гитлеру войной, если он нападет на Польшу. Однако теперь дело задерживал Сталин: он настаивал на неком уровне гегемонии в Восточной Европе, который Британия и Франция не были готовы ему предоставить. Затем, толкуя англо-французский отказ на свои претензии как свидетельство тайного попустительства западных капиталистических стран тому, чтобы Германия разрушила марксистско-социалистическое государство в России, Сталин поменял игру и подписал знаменитый пакт с Гитлером, обеспечивающий Советам контроль над восточной Польшей и прилегающими областями в обмен на согласие Сталина на немецкую оккупацию западной Польши. В ситуации с нейтрализованным теперь Советским Союзом, Британией и Францией, физически не способными препятствовать этому действию, гитлеровский вермахт 1 сентября 1939 г. пересек немецко-польскую границу. 3 сентября Великобритания и Франция наконец объявили войну Германии. Только вторжение войск Гитлера в сам СССР в июне 1941 г. заставило вступить Советский Союз в войну с Германией; Соединенные Штаты были наконец вытолкнуты из своей формальной нейтральной позиции японской бомбардировкой Пёрл-Харбора. Западные державы и Советы в конце концов восстановили тот альянс, который сражался против кайзера в Первую мировую войну, причем британский премьер-министр Уинстон Черчилль приводил довод в пользу этого нового пересекающего идеологические границы сотрудничества, состоящий в том, что Черчилль был бы готов составить «союз с дьяволом», если это только позволит победить Гитлера. Запад победил и Гитлера и Японию, но только после гибели более чем 50 миллионов человек в этой самой разрушительной в истории войне. Урок, кажется, состоит в том, что подобно генералам, пытающимся сражаться по образцам прошлой войны и тем самым ведущим свои войска к поражению, дипломаты могут способствовать возникновению тех самых войн, которых они пытаются избежать, пытаясь урегулировать прошлый предвоенный кризис. Накануне Первой мировой войны кризис на Балканах не был улажен из-за чрезмерно большой приверженности великих держав делу защиты их малых союзников. То, чему научились политические деятели на опыте <дипломатического> фиаско 1914 г., была (как они думали) пагубность альянсов, которые чаще ведут к нежелательным войнам, чем удерживают от них. Но отчасти потому, что политические деятели в межвоенный период пренебрегали альянсами и препятствовали их созданию и укреплению, Гитлер сумел легко опрокинуть своих слабых соседей одного за другим, пока кумулятивные и дипломатически необратимые следствия баланса сил не сделали фактически неизбежной следующую мировую войну. Что же, таким образом, может быть сказано в целом об альянсах как детерминантах войн? На самом деле, не больше, чем может быть сказано о роли вооружений и принудительной дипломатии: подобно оружию и угрожающим посланиям, альянсы могут как удерживать, так и провоцировать противника. В действительности, существование альянса означает, что если возникает война, то она, вероятно, вовлечет большее число сторон. Это и произошло в Первую мировую войну, когда приверженность Германии альянсу вывела Австрию, которая в ином 59 СЕЙОМ БРАУН случае вела бы себя более робко, на тропу войны, причем на основе ошибочного предположения о том, что ближайшие противники — Сербия и Россия — будут напуганы противостоявшей им коалицией, а также удержаны от вступления в войну конфликтом интересов в их собственных коалициях. Поляризация Расчеты противников, касающиеся величины вооруженных сил друг друга в случае начала войны, зависят не только от формальных альянсов, но также от той степени, в какой участники альянса и другие предполагаемые стороны связаны друг с другом и по каким мотивам 5. Если большая часть международной системы поляризована так, что образованы только два лагеря, и если известна надежность во многих аспектах связей между странами в каждом лагере, то почти каждая война в такой системе имеет большую вероятность стать мировой войной. Однако в такой жестко поляризованной системе менее вероятны неверные расчеты баланса сил, причем ложность этих расчетов обусловлена ошибочными предположениями о том, какая страна на чьей стороне будет воевать; таким образом, война менее вероятна, чем в более свободно структурированных международных системах. В отвлечении от других усложняющих факторов влияние различных степеней и типов поляризации на предрасположенность международной системы к войне, а также на степень географического распространения разразившейся войны, может быть представлена следующим образом (см. табл. 1). Данная модель, безусловно упрощающая реальность, высвечивает воздействия со стороны двух структурных измерений мирового сообщества на вероятность возникновения и характер войны. Первым измерением является число доминирующих центров могущества, или полюсов притяжения: ситуация с двумя полюсами названа биполярностью; ситуация с несколькими полюсами, скажем, от трех до десяти, обозначается как многополюсность; ситуация с множеством полюсов, более десяти, возможно до нескольких сотен, считается полиархией. Второе измерение — это степень сплоченности внутри групп государств, неправительственных организаций, политических движений и других образований вокруг полюсов. В более детальной модели данное измерение могло бы считаться континуумом; однако для наших целей достаточно установить две категории: жесткие коалиции и мягкие (свободные) коалиции. Суммируя следствия каждой структурной альтернативы в отношении вероятности возникновения войны и ее географического распространения, данная таблица представляет следующие четыре гипотезы. Наиболее опасными типами международных систем, скорее всего, являются те, которые характеризуются либо мягкой биполярностью, либо мягкой многополюсностью. Они опасны в двух отношениях: вероятность войны и вероятность того, что война в любой части системы втянет главные державы. Война См. книгу Мортона Каплана «Система и процесс в международных отношениях» [Kaplan, 1957], где сделана первая попытка оценить воздействия поляризации на системную стабильность. 5 60 ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ более вероятна, поскольку расплывчатость взаимных союзнических обязательств в мягких коалициях ведет к возможности неверных расчетов и блефа. Эти характеристики также приводят к попыткам великих держав вмешиваться в местные конфликты и к потребности более мелких держав полагаться на коалиционные связи, остающиеся, однако, слишком ненадежными, чтобы удержать противников этих держав от нападения. Таблица 1 Поляризация стран, вероятность войны и ее географическое распространение 6 Величина чисел, выраженных римскими цифрами, обозначает вероятность войны; величина чисел, выраженных арабскими цифрами, — большую вероятность того, что война станет мировой. Жесткие коалиции Мягкие (свободные) коалиции Биполярность I (5) III (4) Многополюсность II (2) IV (3) Полиархия (нет V (1) доминирующей модели коалиций) Эти опасные ситуации нестабильности присутствуют в современной мягкой и все еще во многом биполярной конфигурации международных группировок и антагонизмов. Обе эти характеристики являются продуктом множества взаимоусиливающих условий и усугубляются ими: 1) каждая сверхдержава может опустошить другую в ядерной войне независимо от того, кто первым нанесет удар; 2) каждая сверхдержава представляет собой существенное, но не абсолютно сдерживающее начало относительно развязывания войны друг против друга для защиты своих союзников, или клиентов; 3) имеется громадный диспаритет между военной мощью Соединенных Штатов или Советского Союза, с одной стороны, и военной мощью любой другой стороны; 4) национальные ценности и интересы весьма сильно различаются среди участников как американской, так и советской коалиций. Модель «полярности» представляет отношения, сходные с теми, для которых строил гипотезы Ричард Розкранc в своей книге «Международные отношения: мир и война» [Rosecrance, 1973], а также с теми, которые изучались Майклом Хаасом в его историко-статистических исследованиях и представлены в книге «Международный конфликт» [Haas, 1974]. В этих исследованиях, однако, нет решения научного вопроса о том, какая из систем — биполярная или многополюсная — более предрасположена к возникновению войны. В недавнем обзоре статистических исследований («Мир против войны: экология международного насилия») Френсис Бир обнаружил, что «с обеих сторон результаты исследований недостаточно сильны для вывода о наличии достоверного, надежного, прямого отношения между характеристиками мира и войны, с одной стороны, и международной дифференциации, с другой. Каждая теоретическая школа обладает некоторыми данными, подтверждающими влияние биполярности или многоплюсности. Однако эти данные все еще неполны и противоречивы» [Beer, 1981]. 6 61 СЕЙОМ БРАУН Данные условия сегодняшней модели поляризации могут привести к устрашающим попыткам любой сверхдержавы использовать силу против более слабых держав, даже против союзников соперничающей сверхдержавы, при уверенности в том, что последняя будет удержана от ответных шагов, которые привели бы к высокому риску прямого военного столкновения между ними. Как Советский Союз, так и Соединенные Штаты вполне могли бы попытаться начать такую силовую игру, заставляя тем самым соперника либо принять новое положение дел, либо попытаться вернуть ситуацию, но с риском развязать Третью мировую войну. Наиболее зловещая перспектива состоит в том, что на шаг к установлению такого fait accompli* одной из сверхдержав будет дан жесткий ответ со стороны другой, что втянет их в роковую ядерную конфронтацию, из которой любая из них может выйти, лишь испытав глубокое унижение. <...> Такой, по всей вероятности, болезненный сценарий является даже «рациональным» в структуре «мягкой» биполярной системы. И хотя человечество до сих пор счастливо тем, что такая взаиморазрушительная конфронтация сверхдержав до сих пор не материализовалась, лишь наивный оптимист может надеяться на то, что это счастье так и будет продолжаться. Наиболее надежной международной системой, представленной в данной модели, является жесткая многополюсность. При многополюсной конфигурации мир разделен на некое количество международных подсистем, каждая из которых является самодостаточным сообществом в аспектах коммерции и безопасности. Конфликт улаживается внутри этих сообществ при малой вероятности внешнего вмешательства. При том, что теоретически жесткая многополюсность должна уменьшать вероятность мировой войны, этот оптимистический результат выведен просто из определения подсистем как самодостаточных. Данный оптимизм кажется нереалистичным, если основан лишь на идее прогрессирующей глобальной взаимозависимости наций поверх всех традиционных региональных границ при возрастающей экономической и стратегической значимости для всех главных стран «общих» областей (океанов, окружающей биосферы и космического пространства), где страны могут следовать друг за другом. Почему же следует ожидать от новых региональных подсистем в большей мере, чем от региональных империй прошлого, что они будут вполне довольствоваться имеющимся и воздержатся от игр баланса сил, направленных друг против друга? Даже формирование таких предположительно самодостаточных региональных подсистем оказывается полностью теоретическим, поскольку уже не существует общепринятых определений того, какие народы конституируют какие регионы. Не являются ли, например, некоторые страны «Среднего Востока» частью Африки или Юго-Восточной Азии или Юго-Восточной Европы? Кто должен решать споры относительно таких региональных определений и по каким критериям? На большинстве континентов имеет место сильная ревность и подозрительность относительно того, что предположительные региональные гегемоны, такие как Бразилия или Япония, будут властвовать над регионом, пренебрегая другими участниками самодостаточного регионального сообщества. Более того, если * Свершившийся факт (фр.). 62 ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ многополюсные региональные подсистемы действительно со временем возникнут, то постоянно присутствующая возможность их распада будет толкать внешние державы к попыткам выращивания местных «клиентов», а в случае действительной дезинтеграции — вмешиваться в ситуацию, состязаясь в этом с другими внешними державами. Война наименее вероятна в жесткой биполярной системе, но <в случае ее начала> ее гораздо труднее сдержать. Жесткая биполярность представляется тем направлением, по которому двигалось мировое сообщество в первые два десятилетия после Второй мировой войны, причем многие лидеры и теоретики и в Соединенных Штатах, и в Советском Союзе благосклонно относились к данной конфигурации как уменьшающей вероятность возникновения войны. Такое мнение происходило из ожидания того, что по мере роста интеграции внутри коалиций и охвата большинства стран мира на них все больше и больше будут действовать следующие две принуждающие связи (constraints). Во-первых, участники каждой коалиции будут иметь мало возможности для существенных международных акций, не одобренных всей коалицией. Во-вторых, поскольку нападение на любую часть соперничающей коалиции было бы нападением на всю коалицию, нападающий не смог бы надеяться на контроль рисков, атакуя лишь малого и слабого противника в предположении о том, что союзники страны-жертвы не захотят быть вовлеченными в конфликт. Попытки «откусывать» от противоположной коалиции или же «разрезать ее на ломтики подобно салями», характерные для слабо поляризованных конфигураций, были бы минимизированы в жестко поляризованной системе. Принципиальный недостаток жесткой глобальной биполярности состоит в том, что данная система сдерживания является ситуацией «все или ничего». Если, несмотря на встроенные противодействия войне некий конфликт между двумя жестко поляризованными коалициями достигнет уровня открытой вражды в какой-либо точке земного шара, тогда война (если только не будет прекращена сразу же) почти наверняка перерастет в мировую войну с немногими санктуариями — мирными неприкосновенными территориями (если таковые вообще останутся) и с высокой вероятностью быстрой эскалации к ядерному холокосту. Мир с конфигурацией полиархии (к которому мы, вполне возможно, и эволюционируем)7 был бы более воинствен, чем мир с другими конфигурациями, зато в нем войны скорее всего оставались бы локальными. Полиархичное мировое сообщество включало бы множество источников и моделей правления, власти и могущества, причем не все из них повторяли бы структуру национальных государств, характерную для существующей международной системы. Такие разнообразные сообщества с единым самосознанием (identities), группы приверженности (loyalities) и ассоциации, — основанные на национальной принадлежности, землячестве, этничности, религии, экономической роли, принадлежности к социальному классу, профессии или идеологии, — стали бы определять, кто на чьей стороне, кто с кем, вероятно, будет сражаться либо пытаться заключить мир с другими сторонами данной полиархии. Многие группы вышли бы за пределы границ отдельных национальных государств, а институты, представляющие различные формы самосознания и интересы, часто вступали бы в Я развил тезис о том, что мир эволюционирует к полиархической конфигурации, в статье «Мировая полития и система национальных государств: современный анализ» [Brown, 1984]. 7 63 СЕЙОМ БРАУН конфликт относительно соответствующих сфер влияния, а также относительно того, в каких сферах кому принадлежит верховное руководство в каждой из отдельных областей. При таком множестве пересекающихся групп приверженности и ассоциаций было бы трудно поддерживать надежные многонациональные альянсы. Каждая страна должна была быть готовой обороняться самостоятельно. Поэтому войну было бы труднее сдержать, чем в ситуациях поляризованных систем, пока в большинстве стран не появились бы собственные ядерные арсеналы или другие средства массового уничтожения — вполне вероятная возможность; с другой стороны, укрепление и распространение разнообразных взаимозависимостей поверх национальных и идеологических границ могло бы удерживать на низком уровне степень международной враждебности, повышение которой необходимо для ведения больших войн. В целом, прогноз состоит в гораздо большем числе войн, чем в ситуациях биполярной или многополюсной системы; однако уже разразившиеся войны легче было бы изолировать или прекратить на местном уровне до начала втягивания в них всей системы 8. Возможности влияния государственного устройства на уровень поляризации мирового сообщества обсуждаются в работе [Brown, 1987, сh. 10]. Является ли система национальных государств основной причиной войны? Большая часть проведенного здесь анализа была сосредоточена на детерминантах войны, обнаруженных в том, как обычно действует система национальных государств. Мы увидели, что, будучи оставленной лишь с собственными устройствами, данная система недостаточно равновесна в смысле автоматического и быстрого направления антивоенных сил и механизмов для противодействия провоцирующим войну угрозам и силам. Ведет ли этот очевидный недостаток к заключению о том, что система национальных государств существенным образом является «системой войны»? В этом и состоит предпосылка стандартной литературы по международным отношениям, как консервативной, так и реформистской направленности. Данная стандартная точка зрения четко выражена Кеннетом Уолтцем: «В ситуации многих суверенных государств, при отсутствии правовой системы, обязательной для них всех, когда каждое государство судит о своих недовольствах и амбициях на основе диктата собственного разумения или желаний, — конфликт, иногда ведущий к войне, непременно произойдет»9. Война, как это ни грустно, есть часть самой сущности международных отношений. Сила — это ultima ratio* того, кто получает что, когда и как. И для «реалистов», таких как Ганс Моргентау, едва ли удивительно, что «вся история показывает, что нации, деятельные в международной политике, постоянно готовятся к Сдерживающие войну эффекты множественных и пересекающихся коалиций анализируются в работе Карла Дёйча и Дж. Дэвида Сингера «Многополюсные системы могущества и международная стабильность» [Deutch and Singer, 1974] и в моей книге «Новые силы в мировой политике» [Brown, 1974, p. 109–119]. 9 [Waltz, 1959, p. 159]. * Последнее основание (лат.). 8 64 ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ организованному насилию в форме войны, активно включаются в такое насилие или же восстанавливаются от его последствий»10. В системе национальных государств отдельные страны не могут положиться на сообщество государств для обеспечения выполнения межгосударственных соглашений или для защиты своих основополагающих прав, в том числе своего собственного суверенитета. Выполнение международных соглашений и защита жизненных интересов нации, включая само выживание нации, в конечном счете, зависит от собственной способности страны, иногда в альянсе с союзниками, обеспечить достаточно издержек агрессорам в качестве противовеса любым выгодам, которые они надеялись получить. Соответственно, страны обычно поддерживают большие арсеналы вооружений и постоянно действующие военные институты, позволяющие им сохранять свои позиции в конфликтах, которые могут привести к насилию. Даже страны с миролюбивым населением принуждаются «системой» к тому, чтобы быть готовыми применять силу, чтобы избежать выталкивания или унижения со стороны противников, более расположенных к использованию военной мощи. Также верно следующее: в отличие от того, что происходит во внутренней жизни общества, где взрыв межгруппового насилия часто подвергает опасности всю систему, войны и угрозы развязать войну традиционно рассматривались как «нормальные» атрибуты мира национальных государств. Легко заключить, что сама структура системы национальных государств заставляет государственных деятелей угрожать применением военной силы в тех случаях, когда другая страна не уважает их интересы. Это означает поддержание надежных средств и способностей ведения войны и, время от времени, вовлечение в сами войны. Однако технологические достижения XX в. сделали «нормальность» войны неприемлемой. Выживание человеческого вида — в чем теперь согласны коммунисты и приверженцы капитализма, националисты и космополиты, идеалисты и реалисты — требует, чтобы война считалась чем-то ненормальным, по меньшей мере в той степени, чтобы быть исключенной в качестве средства осуществления прямого конфликта между великими державами <...>. Перевод Н. С. Розова. ЛИТЕРАТУРА Baran, Paul A. and Paul M. Sweezy. Monopoly Capital. N. Y.: Monthly Review Press, 1969. Beer, Francis A. Peace Against War: The Ecology of International Violence. San Francisco: Freeman, 1981. Brown, Seyom. New Forces in World Politics. Washington: Brooking Institution, 1974. Idem. The World Polity and the Nation-State System: An Updated Analysis // International J. 1984. Vol. 39 (3, Summer). P. 509–528. Idem. The Causes and Prevention of War. N.Y.: St. Martin's Press, 1987. См. книгу Ганса Моргентау «Политика наций: борьба за могущество и за мир» [Morgenthau, 1978, p. 42]. 10 65 СЕЙОМ БРАУН Deutch, Karl W. and J. David Singer. Multipolar Power Systems and International Stability // World Politics. Vol. 16 (3). P. 390–406. Haas, Michael. International Conflict. Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1974. Kaplan, Morton A. System and Process in International Relations. N. Y.: Wiley, 1957. Keylor, William R. The Twentieth Century World. N. Y.: Oxford Univ. Press, 1984. Lafore, Laurence. The Long Fuse: An Interpretation of the Origins of World War I. N. Y.: Lippincott, 1971. Lenin V. I. Imperialism: The Highest Stage of Capitalism. N. Y.: International Publishers, 1939. Morgenthau, Hans J. Politics Among Nations: The Struggle for Power and Peace. N. Y.: Knopf, 1978. Rosecrance, Richard. International Relations: Peace and War. N. Y.: McGraw-Hill, 1973. Singer, David J. and Melvin Small. Alliance Aggregation and the Onset of War // The Correlates of War: 1. Research Origins and Rationale / Ed. by J. David Singer. N. Y.: Free Press, 1979. Waltz, Kenneth. Man, the State, and War. N. Y.: Columbia University Press, 1959. 66
