В ПОИСКАХ РОССИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ В.В. Лапкин
advertisement
В ПОИСКАХ РОССИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ1 В.В. Лапкин Рецензия на книгу: Россия политическая. / Центр Карнеги, 1998, - 379 с. Под общей ред. Л.Ф.Шевцовой. М.: Московский До августа 1998 г. большинству россиян хотелось верить, что «пакт элит», формирующийся в ходе длительной эволюции политической системы, возникшей после силового разрешения конституционного кризиса осени 1993 г., в состоянии гарантировать стабильность политического развития России. Складывающаяся система свободных выборов в условиях многопартийности, казалось бы, обеспечивала устойчивость диалога элит с обществом, стимулировала «здоровую конкуренцию» между теми или иными группировками элит на политическом поприще и, вместе с тем, - потребность в консолидации элит во имя обеспечения консолидации общества. Бесспорными казались и уже ясно отрефлектированные политической наукой успехи стратегии «сближения позиций» и упорядочения взаимодействия по традиции политически полярно окрашенных групп российской элиты. В рамках «политического класса» России речь в последнее время впрямую зашла о «примирении “красных” и “белых”», о «размывании водораздела между ними» (1). К сожалению, этот процесс проходил гораздо более бурными темпами, нежели процесс преодоления существовавшего размежевания между элитами и обществом. Не исключено даже, что это сближение элит по сути лишь усугубляло, стимулировало такое размежевание, своей оборотной стороною имея углубление фундаментального раскола между ними и основным массивом российского населения. По крайней мере, как стало уже практически очевидно к лету 1998 года, процесс консолидации элит, резко ускорившийся при подготовке и после выборов 1996 года, парадоксальным образом сопровождался нарастающим размежеванием (вплоть до почти полного взаимонепонимания, обоюдной «политической глухоты») «политического класса» России, ее политической и хозяйствующей элиты, с одной стороны, и массовых слоев «обездоленных», месяцами не получающих зарплаты, 1 Авторская версия. Первоначально опубликована в журнале «Политические исследования», 1998, № 6. бастующих, пикетирующих и т.п., - с другой стороны (конкретные примеры проявления соответствующих полярных тенденций за текущий 1998 год более чем впечатляющи). Более того, c конца 1997 г. серьезно пошатнулись основания уверенности в незыблемости системного согласия существующего режима. В результате потрясений на мировых рынках, и прежде всего резкого снижения мировых цен на углеводородное топливо, обрисовалась перспектива катастрофического падения доходов как бюджета, так и крупнейших российских финансовых групп, что резко обострило борьбу последних друг с другом, а вместе с тем и с государством за контроль над сокращающимися источниками доходов. Одним из наиболее ярких и рано проявившихся симптомов надвигающегося политического кризиса стал глубокий раскол прежде, казалось бы, надежно консолидированной так называемой «партии власти». В ситуации резко обострившейся борьбы за ресурсы власти в ней возобладали центробежные, дезинтегративные тенденции. В итоге к осени 1998 г. каждый из ее потенциальных лидеров не только олицетворял собой особое направление дальнейшей эволюции режима, но и вынужден был всячески отрицать свою принадлежность к «партии власти», всячески дистанцироваться от нее. Так что из действующих политиков к «партии власти» с полным правом оказалось возможным причислить разве что полностью утратившего к этому времени доверие россиян Б. Ельцина. Реорганизация кабинета в марте - апреле 1998 г. в определенном отношении была попыткой преодолеть кризис власти и вернуть ей доверие населения. Но цели этой достичь не удалось: отставка правительства В.Черномырдина в конечном счете лишь обострила раскол «политического класса» России и ее властных элит и спровоцировала в дальнейшем откровенную «войну» между правительством и крупнейшими финансово-промышленными группами страны, приведшую в итоге к финансовой и политической катастрофе августа 1998 г. В итоге ситуация раскола элит предстала в плоскости назревающей трансформации институциональных основ постсоветского политического режима, высветив заодно функциональную ограниченность и недолговечность так и не обретшего легитимные формы «пакта элит». Пройдя не столь уж долгий исторический путь, постсоветская Россия, похоже, вновь входит в полосу глубокой политической трансформации. Все громче и увереннее звучат голоса в пользу пересмотра Конституции и решительного перераспределения властных полномочий между ключевыми политическими институтами. В этой ситуации ценной представляется любая попытка профессионально и непредвзято проанализировать путь, пройденный российской политической системой, а также и результаты, достигнутые на этом пути. Коллективная монография, о которой пойдет речь, предлагает на суд читателя размышления шести авторов (В.Б.Кувалдина, Ю.Е.Федорова, А.Ю.Мельвиля, В.Д.Соловья, И.Я.Кобринской и Л.Ф.Шевцовой) об исторических коллизиях, логике и предварительных результатах процесса становления современной политической системы в постсоветской России, решившихся сделать свой анализ достоянием публики, не дожидаясь (сроков сокрытой в тумане грядущего) окончательной консолидации политического режима и собственно российской демократической системы как таковой. Авторы «России многочисленными политической» публикациями посткоммунистической в реальности. известны читающей области политических При всех различиях в публике своими исследований их подходах к методологии исследования и даже в используемом понятийном аппарате, их объединяет критичное, взвешенное отношение к происходящим в России политическим преобразованиям и последовательностьв аргументации собственной исследовательской позиции. Коллективную монографию, объединившую исследователей прежде всего по принципу дополнительности, следовало бы расценить как фундированную попытку подвести предварительный итог постсоветского периода становления российской политии. Одна из ключевых тем книги - становление новых политических институтов в России: института президентства (этой теме посвящена открывающая монографию работа В.Кувалдина «Президентство в контексте российской трансформации»), парламентаризма (тема, находящаяся в центре внимания раздела монографии, написанного Ю.Федоровым, «Парламент в трансформационном процессе в России»); в несколько ином ракурсе разрабатывает эту тему А.Мельвиль («Политические ценности и ориентации и политические институты»), рассматривая проблему ценностных основ демократического транзита в России с учетом стремительной эволюции теоретических предсталений о механизмах демократической трансформации в ходе «третьей волны» (2). Наконец, этой темы касается и И.Кобринская («Внутренние факторы внешней политики в посткоммунистической России»), рассматривая ее под достаточно специфическим, но весьма важным углом зрения; в фокусе исследования - политические механизмы воздействия на внешнюю политику России процессов трансформации ее государственного и политического режима. При этом в конечном счете выявляемые автором характер и тенденции внешней политики посткоммунистической России используются прежде всего для ответа на вопрос: «в каком направлениии воздействует внешнеполитическая сфера на трансформацию государственности и режима в посткоммунистической России - в направлении его демократизации или усиления его авторитарного, неоимперского характера?» (с.275-276). Последний сюжет перекликается также и с другой, не менее важной, можно даже сказать, сквозной темой монографии - темой эволюции системы российской власти. Так, В. Кувалдиным на примере президентства прослеживается не столь уж продолжительная, но весьма насыщенная драматическими обстоятельствами история этого сегодня ключевого, центрального института российской власти. По мнению автора, которого, впрочем, придерживаются и многие другие исследователи, президентство, в определенном смысле и в соответствии с отечественной традицией, стало в России в один ряд с властью князя, царя, императора, генсека. усиливающего Будучи централизующее востребованным начало и в качестве формирующего инструмента, альтернативную партийному аппарату структуру власти, институт президенства изначально, в 1988 г., зародился в политических планах М.Горбачева, а затем «как-то буднично, незаметно» (с. 18) легализовался в СССР, практически не повлияв на существовавшую систему власти. Реальным и исключительно действенным орудием политики президентство стало в руках Съезда народных депутатов РФ, а затем, стремительно эмансипируясь, - самодавлеющей величиной российской политической жизни. Автор развертывает впечатляющую последовательность сокрушительных побед этого универсального политического орудия восходящей российской элиты: «уничтожение союзного Центра», «быстрый демонтаж системы централизованного управления», силовое разрешение конфликта с конкурирующей силой («разгон и расстрел парламента осенью 1993 г.»), и как апофеоз, формирование «авторитарно-олигархического режма в виде суперпрезидентской республики» (с.22-28). С этого момента, а точнее, после успешного окончания президентской кампании 1996 г., как отмечает автор, стиль президента становится «менее конфронтационным, он не идет напролом, открытым столкновениям предпочитает закулисные маневры и поиски компромисса. Он демонстрирует уважение к Конституции, избегает открытого нарушения правовых норм. Поиски врагов сменились диалогом с оппозицией.» (с.30) Можно было бы добавить, вторгаясь в логику авторского изложения, и даже несколько деформируя ее, - что исчерпав ресурсы харизматической легитимности начального «антикоммунистического этапа» 1991-93 гг., и оценив реальную величину этих потерь в ходе кампании 1996 г., российское президентство по вполне понятным прагматическим соображениям озаботилось поиском дополнительных источников легитимности, прежде всего в сферах новой хозяйственной и политической элиты, чем собственно и объясняются перемены в ее политической стратегии и тактике. Ярко и образно описывает автор социальные последствия такого пути утверждения властных институтов демократии в России: «Характерный для посткоммунистической России симбиоз власти и частной собственности превратил политический процесс в закулисный торг, основанный на личных, групповых, корпоративных интересах. Утратив свое общественное предназначение, политическая карьера и государственная служба стали высокодоходным бизнесом. Приватизация политики постсоветскими магнатами препятствовала легитимации нового строя в глазах большинства населения. Не имеющие широкой поддержки корпоративные группы ищут сиюминутную выгоду, а не перспективные решения. Власть, узурпировавшая собственность, все больше отдаляется от общества. Отныне она живет своей жизнью, по возможности освободившись от публичных обязательств. В обществе, брошенном на произвол судьбы, идет интенсивный процесс разгосударствления массового сознания, утверждается частная жизнь с потребительскими интересами. Мобилизационная модель, под знаком которой прошел весь российский ХХ в., исчерпала себя. Во всяком случае, до нового поворота в отечественной истории.» (с.26). Вместе с тем, ослабление прежнего авторитарного доминирования президентства в политической жизни России, наметившееся к концу 1997 г. стало одним из факторов ее дестабилизации. В этом отношении правительственный кризис весны 1998 г. (помимо воздействия игры личных амбиций и соображений, связанных с подготовкой к грядущему электоральному соревнованию) был во многом обусловлен резко усилившейся политической самостоятельностью кабинета, которому, при отсутствии конституционных опор для этого, пришлось de facto подвергнуть пресмотру закрепленное конституцией 1993 г. распределение влияния на кабинет между Президентом и Парламентом, усиливая значение последнего. Да и по многочисленным признакам иного рода переход президентства к стратегии компромисса и диалога, в соответствии с традициями отечественной политической культуры, воспринимался политическим сообществом России как симптом ослабления центральной власти, пробуждающим среди других властных институтов стремление к пересмотру политического сложения государства, его конституции, к перераспределению власти. Эта позиция через соответствующие каналы влияния распространяется в последнее время и среди массовых слоев российского населения. К середине второго срока президентства Б.Ельцина все большую поддержку у россиян получают предложения если не об отмене поста Президента РФ как такового (такая отмена означала бы для избирателя ликвидацию одного из немаловажных каналов политического влияния на власть, а для него сегодня располагать возможностью такого влияния - приоритетно), то о принципиальном перераспределении представительной демократии. полномочий Преимущество в между соответствии институтами с такими предложениями получают, - и это, заметим, новая, но достаточно устойчивая тенденция, формирующаяся в ходе политического кризиса весны-лета-осени 1998 г., - выборные органы власти, имеющие легитимацию местного (регионального), но не федерального уровня (т.е., например, это могут быть депутаты Федерального собрания, но выбранные по одномандатным округам, а не по партийным спискам). 2 В качестве иллюстрации таковой тенденции приведем данные двух опросов Фонда «Общественное Мнение» от 27-28.09.97 и от 26-27.09.98 (Соответственно, бюллетени серии «Социологические сообщения» №№ 284 и 407). В 1997 г. россиянам задавался вопрос: «В Думе иногда звучит требование внести в Конституцию поправки, ограничивающие полномочия Президента и расширяющие полномочия Думы. Как Вы относитесь к такому требованию - одобряете или нет?». 2 Впрочем, оценка российского режима как суперпрезидентского многим исследователям представляется тенденциозной, политически ангажированной и по крайней мере спорной. Таковую оценку оспаривает, в частности А.Салмин, полагая, что «дело... не столько в силе президентства, сколько в слабости других институтов» (3). Ему вторит и В.Шейнис, цитируемый В.Кувалдиным: «На деле организация государственной власти в нашей стране является не «сверхпрезидентской», а «недопарламентской», а это не одно и то же. Эксцессы президентского правления, которые очевидны для всех, определяются не столько чрезмерностью полномочий, которые Конституция возложила на президента, сколько тем, что она не содержит необходимых ограничителей его власти и власти назначаемых им лиц... ограничителей, которые во всех демократических странах связаны в первую очередь с деятельностью парламента.»(с.34). К сожалению, специалисты-политологи не только далеки от согласия по вопросу о природе и классификации сформировавшегося в России политического режима, но и зачастую склонны руководствоваться в своих суждениях в большей степени соображениями политической конъюнктуры, нежели беспристрастным анализом на основании ясно сформулированных критериев типологизации. Тем не менее, если, к примеру, принять за основу типологию демократических режимов, предложенную М.С.Шугарт и Д.М.Кэри (4) и использующую сочетание двух критериев: «объема правительства» и законодательной и президентских «степени полномочий раздельности исполнительной ветвей по определению источников власти», - то состава поддержания отечественная политическая система оказывается ближе всего отнюдь не к классической президентской, а скорее к президентско-парламентской системе с максимально смещенной (в результате конституционной реформы декабря 1993 г.) ответственностью кабинета в пользу президентской власти, и (в силу права президента - при определенных условиях - распускать законодательное собрание) Одобрили требования ограничить полномочия Президента 31% опрошенных, не одобрили - 36%, отнеслись к этому предложению безразлично - 15%, затруднились ответить - 19%. В 1998 г. россиянам задавался вопрос: «Одни полагают, что в России основная власть и полномочия должны принадлежать Президенту, избираемому путем всенародного голосования. Другие считают, что в России основная власть и полномочия должны принадлежать Федеральному Собранию, члены которого избирабтся в своих округах, областях, краях. С какой - с первой или со второй - точкой зрения Вы согласны?» Согласие с первой из предложенных позиций выразили 32% опрошенных, со второй - 44%, затруднились ответить - 24%. с неполной реализацией принципа раздельного поддержания властей. С учетом же слабой разработанности законодательства и процедур правоприменения, существующего правового вакуума и низкого уровня политической культуры следует говорить о «псевдоконституционной президентско-парламентской системе», т.е. системе с нечетко прописанными разграничениями полномочий властей, а также источников их формирования и поддержания. Размышляя над проблемой классификации сформировавшегося в России политического режима и, - раз уж эта проблема стала одной из центральных в российской политике конце 1998 г., - о том, какой политический режим был бы более предпочтителен для страны, неизбежно приходится затрагивать не только тему искажения идеального типа несовершенной политической практикой, но и тему возможной обратимости демократического перехода. Критики президентской системы как идеального типа обращают в первую очередь внимание, и вполне справедливо, на то, что она имманентно содержит в себе черты авторитаризма и потому может легко недемократический и режим. почти «эволюционно» Впрочем, - могут трансформироваться возразить им в апологеты президентской системы, - равно как затем недемократический режим, генетически наследующий президентскому, может столь же «легко», эволюционно восстановить механизмы демократической легитимации власти (5). Проблема выбора между президентской или парламентской формами правления остро стоит и в разделе, написанном Ю.Федоровым. По его мнению, проблемы, связанные с этим выбором «так или иначе... концентрируются вокруг вопроса о том, какой режим - президентский или парламентский - в большей мере способен решить две ключевые задачи демократического перехода: с одной стороны, обеспечить стабильность, с другой - содействовать становлению политических и правовых институтов «открытого общества»» (с.71). Автор осуществляет глубокий экскурс в проблему, как она решалась в ходе эволюции представлений политической науки о формах политического режима, которые могли бы стать наиболее надежной основой и предпосылкой демократической трансформации. По его мнению не только президентские режимы таят в себе особенно в условиях недостаточно развитой политической культуры общества опасность авторитарного перерождения демократии. Драматизм ситуации в том, что, как отмечает автор: «и парламентские структуры сами по себе не гарантируют стабильности демократического значительной степени от перехода. наличия Их эффективность сформировавшейся зависит системы в партий, артикулирующих и отстаивающих интересы различных социальных групп. Самое важное условие становления развитого и стабильного парламентаризма состоит в том, что и общество, и политическая элита не подвергают сомнению базовые ценности и процедуры демократии. Если этого нет, если в обществе существуют более или менее значимые слои и силы, заинтересованные в реставрации или установлении недемократических порядков, то институциональные гарантии или предпосылки демократии могут выглядеть совсем иным образом» (с. 73). Ясно, что высокополяризованное российское общество на очередных общенациональных выборах будет решать не столько, которой из политических партий отдать предпочтение, сколько, какой режим власти предпочесть. Проблема взаимосвязи базовых ценностей и массовых политических ориентаций, предпочтительности процедур демократии для широких слоев российского общества, с одной стороны, и характером формирования и функционирования новых политических институтов, с другой, - в центре внимания раздела, написанного А.Мельвилем. Общепризнанно, что демократические нормы и ценности создают благоприятный для демократии общественный климат. Вместе с тем, характеризуя особенность начальной стадии постсоветского транзита, А.Мельвиль формулирует, казалось бы, парадоксальный вывод: «...не настроения и действия мобилизованных масс сыграли определяющую роль в рассматриваемых нами трансформациях, вызванных преимущественно внутриэлитными процессами. Иначе говоря, взгляды, ценности и ориентации самого общества были во всех этих случаях факторами во многом вторичными» (с. 142). Действительно, возникновение и развитие новых политических институтов в современной России происходило не столько путем “прорастания” снизу, в результате организованных, систематических усилий и борьбы общества за свои политические права, сколько за счет формирования и насаждения «сверху», в интересах и при активном участии сравнительно узких наиболее динамичных слоев коммунистической и посткоммунистической элиты; - впрочем, такой путь институционального освоения демократии является достаточно распространенным на протяжении начавшейся в сер. 1970-х гг. третьей волны демократизации (2), и не им обусловлена нетривиальность российского транзита: «сами демократические транзиты третьей волны опровергают или по крайней мере заставляют очень серьезно усомниться в казавшихся неколебимыми представлениях о том, что демократия зарождается только в обществапх высокого экономического развития и благосостояния и там, где массовое распространение получили демократические ценности «гражданской культуры»» (с. 143). Дело даже не в том, что на постсоветском пространстве и в первую очередь в его российском ядре были радикальным образом уничтожены существовавшие прежде зачаточные формы гражданского общества и сами предпосылки его возникновения (прежде всего институт частной собственности, который и на сегодняшний день в полноценном виде не возрожден). Дело в том, что российское общество в значительной своей части унаследовало из своего советского прошлого чрезвычайно причудливую и не имеющую аналогов даже в бывших восточноевропейских странах «народной демократии» смесь ценностей и установок государственного патернализма и так называемой «социалистической демократии», идеализированный образ которой вносит и по сей день весьма своеобразные аберрации в представления о демократическом идеале, нормах и ценностях, в конце концов, - о целях демократического транзита, его направлении, критериях оценки его результатов. Более того, сам пафос демократизации, охвативший СССР в период перестройки и способствовавший созданию в обществе первичной основы для демократического консенсуса (который точнее следовало бы именовать «антикоммунистическим»), во многом определялся стремлением к обновленному и очищенному от «чуждых наслоений» идеалу «демократического социализма». А нынешнее разочарование в демократии во многом обусловлено несоответствием ее реалий этому идеалу. Таковую особенность постсоветского общественного сознания приходится, в частности, иметь в виду всякий раз, когда из уст политиков «рыночной ориентации» начинают звучать «лево-центристские» пассажи. Уместно вспомнить, что и в странах Запада за исключением, пожалуй, США, многие политические институты первоначально создавались сверху и в интересах элиты (например, парламент в Англии), но с течением времени становились общенациональными политическими институтами. Проблема России состоит в том, что новые политические институты создаются в совершенно иную эпоху и, как правило, причем, как правило, без опоры на прочные традиции. Основная часть населения не может ждать, пока политические институты, созданные в интересах элиты, постепенно начнут функционировать в интересах большинства граждан. В результате у большинства неудовлетворенности россиян функционированием нарастает политических глубокое чувство институтов, которое выливается в отчуждение, в недоверие по отношению к ним. С другой стороны очевидно, что успешное развитие демократии и ее институтов нуждается в легитимации и массовой поддержке, устойчивость которой достигается в свою очередь лишь при освоении массовыми слоями общества соответствующих политических ценностей демократии, важнейшими из которых, как известно, как раз и являются доверие к самим институтам демократии и политическое участие. «Иначе говоря, демократические институты могут быть установлены без массового участия, однако существовать без массовой поддержки и опоры, в том числе в виде соответствующих ориентаций и ценностей, демократия не в состоянии. Именно в этом смысле есть все основания говорить о том, что консолидация демократии предполагает в том числе и выработку и массовое приятие демократической политической культуры, ее ценностей, норм и ориентаций» (с. 147). Результаты анализа прослеженной автором эволюции ценностных установок и политических ориентаций как массовых слоев российского общества, как и его политической элиты, наводят на тревожные размышления. С одной стороны, как это ни парадоксально, политический кризис августа-сентября 1998 г., выявил, судя по некоторым косвенным признакам, симптомы политической активизации российского общества при одновременной смене революционной парадигмы развития политических институтов на эволюционную. Такая ситуация роста политической активности при отсутствии явного усиления радикализма достаточно уникальна в истории России и создает определенные предпосылки будущего продвижения российской политии к фазе «консолидированной демократии». С другой стороны, находясь в преддверии этой более зрелой стадии демократического транзита, российская полития так и не смогла сформировать ряд важнейших тому предпосылок. Описанная выше раздвоенность и противоречивость массового сознания постсоветского общества трансформировалась, но это сознание не утратило глубинных внутренних противоречий и нестыковок: ростки «гражданской культуры» сосуществуют в нем с авторитарными политическими ориентациями, а сохраняющаяся и даже укрепляющаяся нормативная поддержка выборов как непременного атрибута демократии - с растущим недоверием по отношению к выборным политическим институтам (с. 151). В свою очередь, демократических национальных мировой транзитов элит опыт третьей разрешать свидетельствует, волны что обуславливалась политические противоречия успешность способностью не в режиме конфронтации, «не в результате победы одной из противоборствующих сил над другой, а в форме своего рода соглашения, пакта между участвующими в конфликте сторонами, итогом которого становилось определенное соглашение о «правилах игры» в условиях последующих этапоыв демократизации и гарантиях для проигравших» (с. 141). Эволюция «пакта элит» в ходе российского транзита носила специфичские и весьма извращенные формы: взорванный в 1991 г., восстановленный в 1992-сер.1993 гг., вновь разрушенный в 1993 г. и с трудом de facto возрожденный к лету 1995 г., так и не смог обрести необходимую легитимность. А в преддверии предстоящих выборов его прочность, - крайне необходимая для реализации механизма преемственности демократической власти в России, - вызывает большие сомнения. Вопрос в том, способна формирующаяся) в процессе ли элита, транзита, нарождающаяся (или - заново утвердить демократию в качестве внутренней нормы согласования интересов и принятия решений, либо же лишь авторитарная власть, избравшая эту новую элиту в качестве своего стратегического союзника, в состоянии удерживать общество от раскола, а естественные отсутствия эгоистические и традиционных, поползновения и элиты, правовых - норм, безудержные в силу регулирующих процесс перераспределения общественных ресурсов, - от эксцессов, грозящих гибелью всему режиму? В этом смысле президентский режим наделен качествами, как бы компенсирующими Объективно неспособность наделенная элит элементами к выработке авторитарности устойчивого согласия. президентская власть стягивает в этой ситуации ответственность за происходящее на себя, замыкает на себя общественное недовольство, и тем самым отводит - до поры - грозу общественного гнева от элиты. Альтернатива переходного периода проста и жестока: либо власть, замкнутая на фигуре президента и потому сохраняющая возможность маневра путем заключения союзов части элиты и части общества против другой части элиты и другой части общества и тем самым приучающая общество к стратегии комппромисса и «вертикального» согласия, либо власть парламентского большинства, легко достающаяся, как показывает опыт, политической силе, успешнее других эксплуатирующей раздражение массовых слоев общества издержками переходного периода. В ситуации российской трансформации парламентский режим с высокой вероятностью и исторически почти мгновенно делает элиту беззащитной перед соблазном открывающегося всевластия, заставляет забыть о взятых на себя обязательствах перед обществом, о конституционных и законодательных ограничениях («мы, де, сами себе закон и конституция»), побуждает стать на путь переадресации властных полномочий не имеющим никакой легитимности олигархическим по своей природе и подбору кадров «Совещаниям», «Особым комитетам», «Круглым столам» и т.д.; и в итоге элита «отрывается» от общества, и этот роковой раскол окончательно развязывает самые темные асоциальные инстинкты обездоленных масс, открывает путь к власти самым разрушительным политическим силам. Настаивая на изменении политического режима и существенном ограничении президентской власти, следует прежде ответить на вопрос, существует ли у нынешних российских элит способность к выработке взаимоприемлемого компромисса на условиях демократии, оговариваясь при этом, что и взаимоприемлемость и демократию следует понимать не в духе девятнадцатого столетия, а все же в соответствии с тем, как это принятов конце двадцатого? Следует, по крайней мере, определиться, найдутся ли у олигархии, намеренной править Россией с помощью парламентского режима, ресурсы власти на случай, если необузданная алчность элиты, закрывающая обществу все системные каналы перераспределения ресурсов, вытеснит общественное раздражение и недовольство господствующим порядком во внесистемную область? Ряд неочевидных моментов, приблизижающих нас к ответам на эти вопросы содержится в «Коммунистическая разделе, и написанном В.Соловьем националистическая посткоммунистической трансформации России». и оппозиция озаглавленном в контексте Отношения власти и оппозиции в демократическом обществе взаимообуславливающие, их единство и составляет суть политической системы. Сложнее определить взаимоотношение оппозиции и власти в условиях транзита. Основная проблема в этом случае: в какой мере демократическая власть может рассчитывать на последовательность оппозиции, ее верность принципам, ценностям и целям демократии в случае прихода к власти. «Истории XX в. известны примеры (от себя добавим, довольно многочисленные, - В.Л.), когда находившиеся в оппозиции политические силы, пользуясь демократическими процедурами, приходили к власти в неустоявшихся демократиях, разрушали их и взамен создавали авторитарные и тоталитарные режимы» (с. 195). Российская альтернативы, оппозиция (за представленной исключением движением разве что «Яблоко») демократической являет собой по преимуществу идеологическую альтернативу демократии и соответстующим ценностям. Эволюция российской политической оппозиции, скрупулезно прослеженная автором, предстает достаточно противоречивой и двусмысленной. Силовое упразднение российского парламента образца 1991-93 гг., ставшего к концу центром консолидации «непримиримой оппозиции», подтолкнуло другую часть оппозиции, принявшую предложенные правила игры к стратегии системного согласия и интеграции во власть: «если исходить из взгляда на демократию как прежде всего на процедуру, то по своему политическому поведению КПРФ выглядит вполне демократической организацией...» (с.265). Однако «системность» ведущих оппозиционных политических сил России предстает весьма двусмысленной, если ее рассматривать с учетом вектора эволюции режима, на укрепление и стабилизацию которого они работают как системная сила. Характер политических институтов, укрепляющихся благодаря этому, весьма далек от демократического. Тем более, что за спиной «системных оппозиционеров» практически всегда таятся силы не только антидемократические, но и принципиально антисистемные. Каковы же возможные пути дальнейшего развития российского политического режима? Этот вопрос ставит перед собой в завершающем разделе монографии, озаглавленном «Россия: логика политических перемен» Л.Шевцова. Исходным пунктом анализа предстает сформированное автором представление о «гибридности российской политической практики» (с.320) (как тут не вспомнить классическую российскую «многоукладность»). Сквозь кажущийся хаос этой гибридности автор пытается прозревать эволюционный потенциал российской политии, но вместе с тем и опасность необратимого расширения зазора (и даже разрыва) между ее конституционной основой и реальной практикой. Вместе с тем, принципиальным вопросом, не получающим своего разрешения, остается обоснованность посягательств на Конституцию в ситуации, когда далеко не все потенциалльные возможности развития на ее основе законодательного процесса уже исчерпаны. Вполне соответствующее традициям отечественной политической культуры «нетерпение» и нежелание разменивать свой политический капитал «по мелочам» толкает многих российских политиков на решительный штурм твердыни политического строя России. Движущей силой этого благородного порыва выступает как правило вестма достойное стремление исправить изъяны в существующей политической конструкции, очевидные в сопоставлении с идеальнотипическими образцами. С другой стороны «пропрезидентские» деформации3, имманентно присущие действующей Конституции, фактически провоцируют атаки на нее всякий раз, когда режим вынужденно демонстрирует свою слабость. Тем не менее, какими бы заманчивыми ни были перспективы революционного обновления конституционного строя России, выйти из порочного круга революций, переходящих в реакцию, и реакций, подготавливающих новую революцию, таким путем не удастся. Каков же итог десятилетнего демстроительства? Или, как, адресуясь к читателю, спрашивает автор: «Далеко ли нам до демократии?» (с.335). В ответе же мы, к сожалению, имеем неопределенность, сокрытую в том самом зазоре между Другой автор этой книги, В.Кувалдин, так суммирует констатации известного государствоведа А.Ковлера: «...в то время как союзная Конституция 1989 г. использовала зарубежные нормы, ограничивающие власть президента, российская конституция 1993 г., напротив, широко заимствовала положения, обеспечивающие его всевластие. Она дала ему в руки мощные рычаги воздействия на все три ветви власти: законодательную (право законодательной инициативы, право подписывать законы, право отлагательного вето, для преодоления которого необходимы две трети голосов в обеих палатах парламента), исполнительную (фактическое формирование испольнительной власти и руководство ею), судебную (подбор кандидатур судей высших инстанций, генерального прокурора, судей федеральных судов). Фактически она поставила его над парламентом, правительством и судом... Президент может назначить референдум, распустить заартачившийся парламент, а парламент не в состоянии поставить на место зарвавшегося главу государства. Правительство подотчетно президенту, а не парламенту. В то же время, не будучи главой правительства, он формально не несет ответственности за его действия. В случае необходимости президентские указы подменяют законы.» (с.33). 3 формализованным (внешне вполне современным, хотя и с некоторыми мелкими «огрехами») политическим сложением системы и его реальной практикой. В заключении суммирующие позволим впечатление от себе сформулировать прочитанного и некоторые раздумий по выводы, поводу тем, предложенных авторами «России политической». Нынешняя политическая практика России, господствующие в ней механизмы целедостижения и используемые властью политические средства по природе своей предстают своего рода симулакрами форм, существующих в развитых современных политиях. Вместе с тем, в нынешних российских политических институтах, - весьма несовершенных и используемых зачастую в целях далеко не демократических, - закреплены элементы демократических процедур, имеющие массовую опору и широкую общественную поддержку. Наконец, освоение массовыми слоями демократических российского ценностей и общества (как, впрочем, ориентаций явно отстает и от его элитой) потребностей демократического транзита, тем более, если речь идет о решении задач, свойственных стадии консолидации демократии. А в качестве завершающего вывода, приведем высказывание одного из авторов, В.Кувалдина, как бы подводящее предварительный итог десятилетия российского транзита: «В принципе российский казус неплохо вписывается в теоретические построения, разрабатываемые в мировой политологии, но пока остается во многом вещью в себе. За внешней простотой и очевидностью происходящего скрывается terra incognita...» (с.64.). ЛИТЕРАТУРА 1. Холодковский К.Г. Консолидация элит: общественный пакт или верхушечный сговор? // В сб.: «Куда идет Россия?.. Общее и особенное в современном развитии». Под общей редакцией Т.И. Заславской, М, «Остожье», 1997. С. 125-132. 2. Huntington S. The Third Wave. Democratization in the Late Twentieth Century. Norman, 1991. 3. Салмин А.М. // Этика успеха. 1995. Вып. 5. С. 196. 4. Шугарт М.С., Кэри Д.М. Президентские системы. // В сб. «Современная сравнительная политология» (Под ред. Голосова Г.В., Галкиной Л.А.). М. МОНФ. 1997. С. 198-246. 5. Там же, с. 228.
