Переход от средневековья к новому времени

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
«КЕМЕРОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
КАФЕДРА ИСТОРИИ СРЕДНИХ ВЕКОВ
Ким О. В.
УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ
«ПЕРЕХОД ОТ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
К НОВОМУ ВРЕМЕНИ:
ТЕОРИИ И КОНЦЕПЦИИ»
КЕМЕРОВО 2007
ВВЕДЕНИЕ
Предметом спецкурса является многообразие концепций перехода европейского общества от средневековья к капиталистическому Новому времени.
Многофакторность этого исторического процесса побуждала исследователей
формулировать разнообразные концепции Перехода, причем в качестве ведущих критериев и объектов внимания выступали как социальные отношения, так
и аспекты культурного развития, психологическое состояние общества и стереотипы поведения, экономические и демографические циклы, динамика взаимодействий миросистемных центров и периферий и многое другое. Это разнообразие подходов и исследовательских методов является закономерным следствием сложности и многоуровневости изучаемого явления – становление буржуазного общества и капиталистической системы. Видимо, ни одна из концепций не в состоянии объять все аспекты внутренних и внешних воздействий и
все проявления трансформаций, которые охватили европейский мир в конце
Средневековья, и в исторически короткие сроки изменили способы системного
воспроизводства и взаимодействия. Тем актуальнее задача комплексного рассмотрения всей системы внешних и внутренних факторов, которые подтолкнули европейский мир к трансформации и эволюции. В этой связи изучение
наиболее известных теорий и концепций, формировавших основные направления в изучении проблем Раннего Нового времени приобретает особенное значение. Тем более, что в рамках базового курса зарубежной историографии проблематика генезиса капитализма проходит вскользь и остается на третьем
плане.
Капитализм – сложное общественное и историческое явление. Изучая его
сегодня как элемент западной цивилизации, необходимо преодолевать барьер
блокирующих стереотипов, идеологических конструкций и схем. Долгое время
марксистская теория капитализма выступала как элемент идеологии, что модифицировало саму теорию, и отдаляло историческую реальность от исследовате-
2
ля. В полной мере это утверждение можно отнести к проблемам генезиса капитализма и периодизации европейской истории нового времени.
Период генезиса капитализма в рамках данного подхода разделяется на две
формационно-различные части. Предполагается, что в период позднего средневековья (XV – начало XVII вв.) капиталистические отношения носили подчиненный по отношению к господствующему феодальному укладу характер. В
том смысле, что развитие буржуазных отношений исподволь способствовало
разложению феодальной системы, и происходило первоначальное накопление
капитала. В период же нового времени (XVII в.), по мере вызревания экономических предпосылок, новые институты они пробивали себе дорогу в результате
буржуазных революций.
Сегодня представляется, что такой подход к проблеме модернизации европейского общества страдает излишним экономическим, и если можно так выразится, классово-антагонистическим детерминизмом. Упомянутая схема исторического процесса обладает внутренней логикой, но зачастую искажает суть исторических явлений.
Связь между развитием капиталистических отношений в Европе и буржуазными революциями XVII–XVIII вв. была более опосредованной. Видимо, революции были одним из реализовавшихся вариантов развития западноевропейских обществ, наряду с другими, речь о которых пройдет ниже. На это указывает большое количество исторических данных, не вписывающихся в представления о линеарном, стадиально-прогрессивном развитии.
Как быть с тем очевидным фактом, что наёмный труд и торговый капитал
имели широкое распространение в предшествующие капитализму исторические
эпохи? Передовые, крупнейшие страны Востока на рубеже XVI–XVII вв. кратно превосходили всю Европу по объемам производства и торговли, по исчислению ВВП и зачастую по технологии и качеству произведенной продукции. Но
гомогенное развитие капитализма связывают с Европой, и дело ведь не в отсутствии на Востоке классов буржуазии и пролетариата в европейском смысле
слова. В Европе первые буржуазные революции XVI–XVII вв. происходили в
3
то время, когда доля пролетариата в структуре общества была ничтожно мала, а
верхи буржуазии сливались в социальном отношении с дворянством и городским патрициатом. С другой стороны, почему промышленная революция и связанная с ней социальная трансформация европейского общества началась лишь
спустя полтора века после первых буржуазных революций? Все эти вопросы
приводят нас к выводу, что проблемы ранней истории капитализма должны
быть рассмотрены в качестве элементов более широких потоков исторического
развития, на стыке истории с социологией, культурологией, антропологией.
Переход европейского общества из феодализма в новое качественное состояние
(капитализм) был длительным, сложным, многоуровневым процессом, который
в меньшей степени связан с революциями, чем мы привыкли думать.
Основным содержанием новой истории является процесс европейской модернизации, как его не назови: переходом от традиционного общества к индустриальному, или процессом разложения феодальных и развития капиталистических отношений.
В настоящее время, концепция Раннего Нового времени (1500–1789) органично соответствует двум наиболее распространенным в мировой науке подходам. Приверженцы «географического» направления видят точку отсчета нового
времени в эпохе Великих Географических Открытий. Последователи школы
мир-системного анализа, приверженцы популярных на Западе направлений
глобализма и политического реализма не безосновательно полагают, что в XVI
веке начался цикл развития не только Европы, но и всего мира. С условной даты 1500 года они ведут отсчет новой глобальной истории и цивилизации, объединившей Запад, Восток и Новый Свет в сложной системе влияний и взаимодействий. Сторонники «ментально-культурной» концепции полагают, что новая
история Европы началась перестройки средневекового религиозного сознания и
появлением новых моделей общественного поведения. Видимо, это было не
только следствием распространения протестантизма, но и определенной интеллектуальной революции (опосредованно связанной с Ренессансом и географическими открытиями). Так, или иначе,– это начало XVI века.
4
Период ранней Новой истории представляется сложным, переходным периодом постепенной трансформации и модернизации европейского цивилизации на ее пути к индустриальному обществу. На современном уровне развития
науки и общества нельзя трактовать модернизацию исключительно в контексте
революции. В историческом развитии европейских обществ нового времени
немалую роль сыграла эволюция, трансформация феодальных форм производства и отношений, они длительное время сосуществовали с капиталистическим
укладом.
Превращение «элементов капиталистического уклада» в доминирующую
систему – сложный процесс эволюционного характера. Уместно рассматривать
этот его не только как «процесс капитализации» экономических, социальных,
политических институтов, но шире – так, как понимали его современники, люди XVII–XVIII вв. Утверждение новых капиталистических тенденций во всех
сферах жизни нередко воспринимался ими как процесс «рациональной» (в духе
просветительских идей нового времени) модернизации традиционных институтов и отношений. В конечном итоге, в повседневной жизни люди имели дело не
с классовыми антагонизмами, а с приемлемыми и неприемлемыми для них
способами социального поведения. Разнообразные элементы феодальной системы существовали в Европе до XIX в. не только в силу инерции и реакционной политики профеодальных элит, но также вследствие их приспособляемости, адаптации к исторически новым условиям.
Раннее Новое время завершилось исторически синхронными явлениями –
началом промышленного переворота и европейским Просвещением во второй
половине XVIII века. На это же время пришелся кризис феодальноабсолютистской системы, которая олицетворяла компромиссный вариант модернизированного к новым условиям феодализма с элементами капиталистического уклада. Существовавшая почти три века «переходная концепция» европейского общества трансформировалась в двух направлениях: в концепцию
общества индустриального, реализовавшейся преимущественно в Западной Европе, и в охранительно-консервативную концепцию в духе «системы Меттер-
5
ниха» в Центральной и Восточной Европе, просуществовавшей, по крайней мере, до 60-х гг. XIX века. И все это – через французскую революцию, наполеоновские войны, через невиданные ранее социальные и культурные кризисы.
Причины возникновения и развития капитализма не являются чисто экономическими, не могут быть решены в рамках и средствами «политэкономического» анализа с добавлениями социологии: это проблемы философскоисторические, макросоциальные. Современная периодизация новой истории
должна быть увязана с концепциями модернизации, многоукладного переходного общества, с идеей эволюционной трансформации феодальных отношений
в раннекапиталистические, позволяла изучать исторические системы с позиций
инвариантности и многолинейности исторического процесса.
Методологические дискуссии о проблемах и перспективах современной
науки о социальной истории привели к серьезнейшим концептуальным и понятийным заимствованиям из зарубежной социологии. Трактовка социальной истории в духе экономического детерминизма постепенно замещается социологическими, культурологическими и даже психоисторическими парадигмами. В
поиске факторов общественного развития заметно смещается акцент на проблемы менталитета, его развития и связанных с ним архетипов поведения.
Методологическая рефлексия заставила историков относиться осторожно
не только к возможным выводам обобщающего характера, но и к святая святых
прежней историографии – источникам и фактам. Чистая объективность исторического факта оказывалась столь же проблематичной, как и непротиворечивый
образ электрона на экране прибора. Пришло понимание, что воспроизведение
фактов едва ли можно отделить от их интерпретации, последнюю же – от личных установок исследователя. Ответы на эту ситуацию были различными:
неопозитивистский возврат к социальной истории; попытки прорыва к историческим смыслам на уровне философии истории и социологии (О. Шпенглер,
А. Тойнби, К. Ясперс, П. Сорокин); разработка нового исторического синтеза
(школа «Анналов»); выведение из совокупности фактов условно значимых кон-
6
цептов (идеальных типов) при общей умеренно-агностической установке
(М. Вебер).
Теории и концепции, выдвигавшиеся в ХХ веке в современном космополитичном и деидеологизированном поле исторического познания вовсе не противоречат друг другу, а дополняют друг друга, обладают синтезным потенциалом.
Марксизм и социальная история описывают макроэкономическую и социальнополитическую динамику перехода; Шпенглер и Тойнби формируют цивилизационный аспект; Зомбарт и Вебер открывают проблематику ментальной и
культурной трансформации; теории традиционного и индустриального обществ
дают нам четкие антропологические слепки социальных связей, этосов и поведенческих стереотипов и детерминант; глобалисткие концепции увязывают генезис капитализма с динамикой временных циклов, экономических трендов и
центр-периферийных взаимодействий.
Емкость понятия «модернизация» позволяет говорить о ней в контексте
разных подходов. И в этом смысле разнообразные позитивистские и выражено
конртпозитивисткие концепции могут быть совмещены в одной общей исследовательской парадигме. В настоящее время не вызывает сомнений то обстоятельство, что первичная модернизация эпохи раннего Нового времени не сводится исключительно к проблематике экономического развития и генезиса капитализма, имеет цивилизационный аспект, связана с изменениями в культурном архетипе, менталитете и психологии, а также является частным проявлением глобальных экономических, демографических, культурных циклов.
Она представляется сложным и многофакторным историческим процессом, который как широкий поток соединил в себе течения демографических,
социально-экономических, политических и ментально-культурных изменений.
С течением времени новые элементы общественной системы (культурной, экономической, политической, социальной подсистем) приобретали господствующее значение, способствуя трансформации постсредневекового, посттрадиционного общества 1500 года в индустриальное общество XIX века. Но, как представляется, модернизация сама по себе была не просто средством устранения
7
традиционно-феодальных элементов, а длительным процессом эволюции и
приспособления этих элементов к изменяющимся условиям нового времени.
С другой стороны, исследователь рискует попасть в своеобразный капкан,
который расставляет перед ним теория традиционных обществ. Она закрепляет
эмпирический образ совершенно статичного, патриархального и автаркичного
средневекового мира. Эта изящная модель, хорошо представленная в статике,
позволяет адекватно отобразить систему личных отношений и даже снять своеобразный «слепок» средневековой культуры – но в гораздо меньшей степени
позволяет раскрыть динамику развития средневекового феодального общества.
И это значит, что мы должны создать модель «традиционного общества в динамике», и на этом пути не избежать заимствований из позитивистских концепций феодализма. Таким образом, только комплексное рассмотрение может спасти современного исследователя процессов модернизации от концептуальных и
методологических перекосов. При этом концепции, выполненные в духе психоистории, культурно-исторической антропологии формируют своеобразный
«объектный противоцентр» для классической социальной истории, и страхуют
нас от жестких форм детерминизма.
КРИЗИС ФЕОДАЛИЗМА И ГЕНЕЗИС КАПИТАЛИЗМА:
ФОРМАЦИОННЫЙ ПОДХОД
1. Формирование марксистской концепции исторического процесса.
2. Пятичленная концепция и проблема формационного перехода в советской науке.
3. Критика пятичленной концепции.
1. Формирование марксистской концепции исторического процесса
В отечественной науке в течении почти всего ХХ века господствовала позитивистская концепция линейного, прогрессивного, стадиального всемирноисторического процесса. Эта концепция предельно четко выражалась в форма-
8
ционной теории, родоначальниками которой традиционно считаются карл
Маркс и Фридрих Энгельс. Отметим в то же время, что Маркс и Энгельс наметили лишь общие контуры, парадигму и обозначили базисные методологические установки. Почти весь комплекс взглядов, концепций и терминов, которые
мы связываем с понятием «теория общественно-экономических формаций»
сложился в более поздний период, главным образом, в советской исторической
науке 30–40-х гг. XX века. С другой стороны, представления о капитализме как
о закономерной и универсальной стадии общественного развития, сменяющей
сравнительно более реакционную феодальную формацию и представления о
феодализме и капитализме как об антагонистических способах производства и
эксплуатации, были закономерным результатом развития европейской научной
мысли нового времени.
Представления о том, что капитализм и феодализм являются стадиально
разными явлениями, связанными с прогрессивной сменой общественных систем восходят к эпохе Просвещения, когда появляется сама парадигма «Нового
времени». Начиная с Иоганна Кеплера, разделившего историю на античную
древность, средневековье и новое время, европейские историки и философы
связывали понятие феодализм со Старым порядком, и противопоставляли ему
буржуазное общество нового времени. Родиной позитивизма была Франция. К
середине XIX столетия сформировалась установка познавать мир исходя из
объективных научных фактов, отрицая спекулятивный, умозрительный подход
к действительности. Точный научный факт был богом для позитивистов. Большое значение для становления позитивизма имело развитие естественных наук.
Главной мировоззренческой и теоретико-методологической установкой позитивизма стала идея эволюции, возведенная в ранг универсального принципа.
Для позитивистов не существовало принципиального различия между естественными и общественными науками. Они переносили методы естественных
наук на общественные, отрицая при этом специфику гуманитарного познания.
Родоначальником позитивизма считается французский философ и социолог Огюстен Конт (1798–1857). Центральная мысль О. Конта состояла в том,
9
что вместо спекулятивного, умозрительного подхода к объяснению общественной жизни необходимо выработать позитивную науку об обществе как едином
социальном организме, основанную, подобно естественным наукам, на точных
наблюдениях и фактах. Применяя этот принцип к истории, он призывал также
выявлять объективные факторы, влиявшие на ход истории, а не только уделять
внимание деятельности выдающихся личностей. Наряду с влиянием на историю духовного начала, О. Конт большое значение придавал воздействию материальных факторов – биологических, географических, экономических условий.
Решающую роль в жизни и динамики общества О. Конт отводил не индивидуальному, а коллективному сознанию людей.
Позитивисткие идеи о линейном прогрессе ярко отразились в научных
взглядах Анри де Сен-Симона. Сен-Симон одним из первых историков начал
разделять стадии общественного развития, опираясь на различия в формах эксплуатации. Он исходил от идеи, что каждая последующая прогрессивная эпоха
отличается от предыдущей более низкой степенью социального насилия и нормой эксплуатации. Для Сен-Симона капитализм был более прогрессивен и гармоничен, чем эпоха феодализма, соотнесенная со «Старым порядком». С именем Сен-Симона мы также можем связать традицию европоцентристского эталонного подхода, когда формы и институты, характерные для Западной Европы
берутся для изучения и анализа исторических процессов и явлений в любом регионе и в любой культуре мира.
Позитивистские идеи в большой степени воздействовали на смежные с историей гуманитарные дисциплины философию, политэкономию, психологию.
Влияние позитивизма получило отражение в трудах специалистов по политической экономии и экономической истории.
Не ставя перед собой задачу подробнейшего анализа всех источников
марксисткой концепции всемирно-исторического процесса отметим, что на ее
формирование оказали большое воздействие экономические учения Адама
Смита и Риккардо о прибавочной стоимости. Ранние экономические теории закрепляли представления о том, что каждый общественный строй основывается
10
на базисном типе экономических взаимодействий, отношений. Адам Смит, даже раньше, чем Анри де Сен-Симон, полагал, что изучение форм собственности
и производственных отношений позволяет характеризовать общественную систему в ее наиболее ключевых параметрах. Другим источником марксизма стала немецкая классическая философия, ее гегельянское наследие, позволившее
сформулировать постулаты диалектического материализма (идеи материальности всех процессов, постулаты единства и борьбы противоположностей, законы
постоянного движения и развития, перехода количества в качество и т. д.).
Марксизм вбирал в себя наследие европейской позитивистской исторической
науки, с устоявшейся традицией европоцентристского и эталонного подходов.
Политическая деятельность и политическое кредо Маркса и Энгельса предопределяли предрасположенность авторов к классовому подходу и антагонистическому противопоставлению общественных систем и больших общественных групп.
Марксизм в период своего становления оказался, так сказать, перед «гносеологической развилкой»: его творец встретился с дилеммой – принять точку
зрения Гегеля или же пойти по стопам Канта. Первый путь означал единство
сознания и действительности, им воспринимаемой; здесь мысль последовательно овладевает миром, и ее познавательная способность в конечном счете
зиждется на их внутренней аналогии и родстве. Познавая мир, дух осознает самого себя. Постулат гегелевской гносеологии - мир познаваем. Путь же Канта
предполагал непрестанную, напряженную борьбу мысли, преодолевающей
огромные препятствия для того, чтобы к этой действительности прикоснуться.
Маркс без колебаний встал на позиции Гегеля, отвергнув его объективный идеализм, но сохранив в материалистической интерпретации его панлогизм. Гегелевская диалектика была перевернута «с головы на ноги», но лежавшая в ее основе уверенность во всемогуществе познания не подвергалась сомнению. Последователи Маркса в этом отношении оказались по существу безоружными
перед лицом позитивизма. Пафос единой науки, ориентированной на открытие
всеобщих законов, был распространен и на науки об обществе.
11
Карл Маркс (1818–1883) и Фридрих Энгельс (1820–1895) стали крупнейшими представителями позитивизма в немецкой гуманитарной мысли
XIX столетия были основоположники идеологии коммунизма. Они вместе
написали «Манифест Коммунистической партии» и сражались за дело революционного социализма на крайнем левом фланге вооруженных восстаний,
поднятых в тот год в разных странах Европы. Победа контрреволюции в
Германии вынуждала их к жизни в изгнании в Англии. Там Маркс дал общую историческую оценку революции во Франции, завершившей образование Второй империи, в то время как Энгельс провел аналогичный анализ неудачи революции в Германии. Живя в Лондоне в одиночестве и крайней
нужде, Маркс взялся за монументальную теоретическую задачу воспроизведения капиталистического способа производства в целом, получая лишь моральную и материальную поддержку Энгельса из Манчестера. После 15 лет
работы, перед самым 50-летием Маркса, вышел в свет первый том «Капитала». К концу этого периода своей жизни Маркс участвовал в создании I Интернационала, приложив затем самые активные усилия по руководству его
практической деятельностью как организованного социалистического движения. В последние годы жизни Маркса и после его смерти Энгельс выступил с первым систематизированным изложением исторического материализма, что превратило это учение в признанную политическую силу, получившую широкое распространение в Европе.
Понадобилось еще полвека, прежде чем все его основные работы стали
достоянием общественности, а истории их посмертного опубликования предстояло стать осевой линией дальнейших превратностей марксизма.
Марксизм стал одним из самых значительных достижений европейской
общественной мысли. К. Маркс и Ф. Энгельс, творчески переработав немецкую классическую философию и буржуазную политическую экономию, теорию классовой борьбы французских историков периода Реставрации, используя теорию факторов, в своих трудах акцентировали внимание на экономической и социальной стороне исторического процесса. В центре их ис-
12
следований находились проблемы формирующегося капиталистического
общества XIX столетия (раннего капитализма). К. Маркс обратил внимание
на то, что в современном ему обществе социальные конфликты носят антагонистический характер, прежде всего борьбы между буржуазией и пролетариатом.
Будучи сторонниками экономического и социологического подхода к
истории, К. Маркс и Ф. Энгельс предприняли попытку проследить в истории
человечества возникновение и эволюцию классовой борьбы. Они были приверженцами строго научных подходов в изучении истории и отвергали идеалистические представления о ходе исторического процесса (по крайней мере
– заявляли об этом, – многие современные критики марксизма считают, что
марксизм реально продолжил субъективно идеалистическую традицию).
Поэтому К. Маркс и Ф. Энгельс главным объектом своего анализа сделали экономику, так как она, по их мнению, в наиболее полной мере отражает развитие конкретных материальных сил в истории. В дальнейшем философия истории марксизма получила наименование исторического материализма. Основными работами К. Маркса и Ф. Энгельса, в которых нашли отражение их взгляды на исторический процесс, были: «Немецкая идеология»
(совместно, 1845–1846), «Манифест коммунистической партии» (совместно,
1848), «Нищета философии» (К. Маркс, 1847), «К критике политической
экономии. Предисловие» (К. Маркс, 1859), «Капитал» (совместно, 1867–
1894). Итак, каковы же основные положения исторического материализма:
1) основой истории, её движущей силой (базисом) является материальное производство или экономика. Общественные отношения, политическая и
социальная система, культура и религия, таким образом, вторичны по отношению к базису, являются надстройкой;
2) развитие производства обусловливает восхождение общества от низшей ступени к высшей. Каждая последующая прогрессивная ступень в развитии общества характеризуется более высоким уровнем развития производительных сил. Таким образом, К. Маркс и Ф. Энгельс формулируют теорию
13
социально-экономических формаций. Формация – совокупность общественных отношений, основанная на определенном ведущем способе производства.
3) Способ производства формируется на базе разделения общества на
классы обладающие средствами производства (для каждой формации – специфический и ведущий тип собственности) и эксплуатируемые классы. Способы производства зарождаются в недрах формации сначала как уклад, а затем разворачиваются в формацию нового типа, вытесняют регрессивные
формы;
4) движущей силой истории выступают противоречия между производительными силами и производственными отношениями, между базисом и
надстройкой; постоянное диалектическое развитие материального базиса
приводит к изменению надстройки (зарождаются новые классы и типы общественных отношений). Начинается антагонистическое противостояние
классов, по разному связанных с собственностью на средства производства и
существующей надстройкой;
5) основным инструментом разрешения подобных противоречий выступает классовая борьба, когда один прогрессивный класс общества вытесняет
другой регрессивный, открывает дорогу развитию новому базису (экономическая система общества) и новому типу надстройки (политические и социальные отношения, культура);
6) диалектика взаимоотношений производительных сил и производственных отношений в марксизме выводит на теорию революций, которые,
по словам К. Маркса, являются «повивальными бабками истории». Революция – универсальный метод и средство формационного перехода, смены
формаций;
Рассмотрев экономические предпосылки классовой борьбы, К. Маркс и
Ф. Энгельс обратили внимание на современную им политическую ситуацию,
в частности на политическое положение во Франции после революции
1848/49 годов. В работах К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848
14
по 1850 год» (1850) и «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» (1852) на
фактическом материале доказано, что революция во Франции была вызванная экономическим кризисом 1847/48 годов, а государственный переворот
Луи Бонапарта потребностями крупной французской буржуазии.
Из своих представлений об истории К. Маркс и Ф. Энгельс делали, как
известно, далеко идущие выводы о грядущей социалистической революции,
будущей диктатуре пролетариата, загнивании капитализма. Эти выводы носили более прожектёрский характер, чем научный. И Марксу и Энгельсу в
дальнейшем пришлось пережить кризис многих собственных первоначальных идей, в частности, смягчать роль классовых антагонизмов в истории и
пересматривать идею о неизбежности революции в развитых капиталистических странах Европы. Тем не менее, марксизм как научная теория оказал
значительное влияние на западную общественно-политическую и гуманитарную мысль.
Чрезвычайно важно отметить, что ни Энгельс, ни Маркс не оставили
после себя завершенной и всеобъемлющей теории всемирно-исторического
процесса. Главной целью их деятельности была политическая борьба, а не
научные изыскания. В последствии, отечественные и зарубежные марксисты
в течении нескольких десятилетий конструировали теорию и методологию
опираясь на разнородные работы классиков марксизма.
Характерно, что при работе над «Капиталом», Маркс начал использовать терминологию и методологию капиталистической политэкономии для
изучения средневековых экономических отношений. Отсюда особое внимание к процессу огораживаний в Англии (соответствие модели), жесткий экономический детерминизм и непонимание экономического этоса средневековья, которое рассматривалось классиками как ограниченная, недокапиталистическая эпоха. Традиционное для европейской науки представление о феодализме как о системе вассально-ленных отношений в период политической децентрализации и натурального хозяйства, Маркс и Энгельс существенно дополнили и расширили учением о феодальном способе производ-
15
ства, при котором общество делится на феодалов-землевладельцев и лишенных средств производства крестьян, связанных отношениями экономической
и внеэкономической эксплуатации.
Неоднозначность и динамика воззрений Маркса и Энгельса на разные
исторические эпохи впоследствии дало пищу для теоретических дискуссий о
количестве формаций, о соотношениях понятий уклад и формация, о путях
трансформации общины, об азиатском способе производства (АСП) и о восточном феодализме. Не вызывает сомнения, что в начале 50-х гг. XIX века
К. Маркс и Ф. Энгельс в личной переписке, а также в ряде работ и статей, посвященных европейскому колониализму, высказали идею социальной, политической, производственной специфики Востока. При этом какой-либо гипотезы
особого азиатского «строя» или «стадии» в этих материалах не содержалось.
Вместо этого был ряд указаний на то, что «ключ к восточному небу» – это отсутствие на Востоке частной собственности в европейском понимании, и на то,
что для восточных обществ характерна деспотическая власть и прочная общинная организация. Очертания концепции АСП проявились позже, в 1857–
1859 гг., в период написания «Форм, предшествующих капиталистическому
производству» и предисловия к работе «К критике политической экономии». В
этих работах прозвучала идея о существовании трех типов докапиталистических общин - азиатской, античной, германской, которые могли бы выступать в
качестве матриц трех вариантов докапиталистических производственных отношений – азиатских, рабовладельческих и феодальных. Тогда и появился термин АСП: «В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации».
Указанные работы К. Маркса традиционно считаются главными аргументами в пользу марксистского происхождения концепции АСП. При этом наиболее острая полемика происходила по следующему вопросу: что имел в виду
К. Маркс, когда описывал три докапиталистических способа производства –
типы или стадии общественного развития, различал ли он стадиально азиат-
16
скую и античную форму, и какой именно смысл вкладывал в сам термин «формация».
Проблема азиатского способа производства как варианта докапиталистического развития интересовала Карла Маркса, прежде всего, в следующем аспекте - отсутствие самостоятельного генезиса капитализма и буржуазных отношений на Востоке при высоком уровне развития торговли и товарноденежных отношений. Отдавая должное широте познаний К. Маркса, необходимо отметить, что он не был ни профессиональным историком, ни востоковедом, и исследовал не столько генезис социальных структур докапиталистического общества, сколько эволюцию форм собственности, процесс превращения
денег в капитал. До конца жизни К. Маркс так и не создал политэкономии докапиталистических, прежде всего, феодальных, обществ.
В разработку этой проблемы весомый и своеобразный вклад внес
Ф. Энгельс. В работах 70-х гг. Ф. Энгельс отмечал, что крепостничество не обязательно должно быть связано с эпохой средневековья, и в ряде случаев (как,
например, в средневековой Турции) использовал характеристику «полуфеодальный». Видимо, Ф. Энгельс был первым, кто связал азиатскую общину с
«первобытным коммунизмом», хотя в целом, он гораздо реже писал об особом
азиатском обществе. Все вышеперечисленные идеи Энгельса получили своеобразное развитие в дискуссиях 20-х гг. в СССР. В главной работе, посвященной
докапиталистическим способам производства, «Происхождение семьи, частной
собственности и государства», Ф. Энгельс не говорил об азиатском способе
производства, но развивал идею о родовом строе как о предшественнике всех
антагонистических формаций. Хронологически первой формой эксплуатации
он называл рабовладение. Таким образом, появившись в работах 50–60-х
гг.XIX века, АСП фактически исчезает из работ 70–80-х гг. XIX в. А проблема
перехода стран Востока от феодальной стадии развития к капиталистической,
классиками марксизма по большому счету, не рассматривалась, и их интерес не
выходил за рамки спорадического изучения методов европейского колониализма.
17
В результате, когда в конце XIX столетия марксистская мысль выдвинула
новые проблемы исторического познания – проблему коренного различия между науками о природе и науками о культуре, проблему противоположности
между их методами, проблему «идеального типа» как орудия познания в исторических науках, - марксизм оказался в стороне от этой проблематики, чуждым
ей и, как представляется, беспомощным перед ней. Его позиция в отношении
новых тенденций была односторонне негативной. Тем самым для него была затруднена возможность углубленного обсуждения специфики гуманитарного
знания. Во-вторых, учение о формациях в практике историков в значительной
мере оказалось не средством социально-исторического анализа, а целью: конкретное историческое познание было призвано подтверждать истинность философско-исторической системы. Выдвинутая Марксом научная гипотеза была
впоследствии превращена в непогрешимую догму. Впоследствии Марксу было
приписано открытие универсальных законов исторического развития.
2. Пятичленная концепция
и проблема формационного перехода в советской науке
Привычная для нас схема из пяти формаций (первобытнообщинный строй
– рабовладение – феодализм – капитализм – социализм) сложилась не сразу, а в
течение примерно 20 лет развития советской исторической науки, к кону 30-х –
началу 40-х гг. XX в. При этом многие вопросы являлись дискуссионными и
получили не столько научное, сколько силовое политическое разрешение в
контексте общественно-политической жизни 20-40-х гг. ХХ века. Ко 50-х и к
60-м годам стал очевидны недостатки универсалистской европоцентристкой
схемы, и кризис пятичленной проявился в научных дискуссиях 60-70-х годов. В
этот период возникает тенденция к модернизации марксисткой теории и методологии, к возвращению к ее первоначальным истокам, обновлению в контексте актуализации новых исторических, социологических, антропологических
знаний об эпохе средневековья. В 80-е годы в период перестройки многие отечественные исследователи пытались преодолеть сдерживающее воздействие
18
вульгаризированного истмата и выработать новую марксистскую методологию,
обновить теорию формаций в известной мере синтезируя ее с популярными и
перспективными зарубежными концепциями, с теорией цивилизаций, с социологическим подходом.
В двадцатые годы, советские историки, следуя отчасти теоретическим воззрениям А. Богданова, придерживались взглядов на существование нескольких
стадий развития феодализма и капитализма. Так С.М. Дубровский в 1928 году
предполагал существание по крайней мере, 9 формаций:
1) Хозяйственный уклад первобытного общества (родственной общины);
2) Патриархальное натуральное хозяйство;
3) Рабовладельческое хозяйство в эволюции от домашнего рабства до
плантаторской системы;
4) Феодальное хозяйство – определено не отчетливо: хозяйство непосредственных производителей, эксплуатируемых на основе ренты.
5) Крепостное хозяйство с основой производства в виде барщинного хозяйства;
6) Хозяйство мелких производителей – парцеллярных собственников;
7) Капиталистическое хозяйство в разновидностях торгового, ростовщического и производственного капитализма. К этому же типу Дубровский относил
особую форму периода диктатуры пролетариата;
8) Хозяйство переходной эпохи от капитализма к социализму (НЭП).
9) Социалистическое хозяйство.
Идеи Дубровского подверглись в свое время острой критике. Однако аналогичные представления фигурировали в учебной литературе до середины 30-х
гг. XX века. Так советские исследователи зачастую не видели специфической
рабовладельческой формации, и придерживались концепций «вечного феодализма», для которого было характерно совмещение разных укладов – от рабовладельческого до раннекапиталистического. При этом они выделяли романский, германский, восточный и другие типы феодализма. Абсолютизм историки
считали особой формацией, а капиталистическую формацию разделяли на три
19
последовательных этапа – части: стадию торгового капитала, стадию промышленного капитали и империализм.
Анализ историографии начала 30-х показывает, что основная масса исследователей столкнулась с проблемой формационной характеристики древности и
раннего средневековья. Им приходилось конструировать первую классовую
формацию, когда от теории АСП уже отказались, а пятичленной формулы с рабовладельческим строем еще не было. Отсюда происходила всеобщая увлеченность теориями первой смешанной формации или вечного феодализма. По совокупному мнению, процесс разложения соседской общины происходил на
фоне синхронных процессов классообразования, генезиса частной собственности, рабовладельческих отношений и крепостничества. Хотя данная схема далеко не идеальна, в ней заключался определенный творческий, позитивный потенциал. Она не отрицала многолинейность, многообразие путей исторического
развития, своеобразно отражала реальное сосуществование укладов в древности.
Но советской науке – медиевистике, востоковедению, была нужна более
универсальная схема, в которой историческое развитие России и неевропейских
стран было бы универсализировано и синхронизировано с развитием античной
и средневековой Европы. Это было необходимо для объяснения неизбежного
характера социалистической революции (мировой революции) во всех регионах
мира. Социализм вырастал из противоречий капиталистического общества: существовала идеологическая необходимость обосновать синхронное существование феодальной формации во всех странах мира, потенциальную возможность генезиса капитализма. Для феодальных стран неевропейского ареала делалось допущение о синхронизации буржуазно-демократических и социалистических революций на первом этапе. Эта задача была решена включением в общую схему рабовладельческой формации как обязательной предшественницы
феодальной.
Это решение происходило поэтапно. Идеологически оно было предварено
в ряде выступлений И. В. Сталина. Основная теоретическая работа по рабовла-
20
дельческому строю была проделана В.В. Струве, главой московского института
востоковедения и рядом его сотрудников во второй половине 30-х годов.
В 1933 г. на пленарном заседании Государственной Академии истории материальной культуры профессор Б. Д. Греков выступил с докладом «Рабство и
феодализм в Древней Руси». В нем развивалась идея о двух стадиях развития
сословно-классовых обществ как о явлении глобального порядка. Пятичленной
схеме вполне соответствовало то, что рабовладение Киевской Руси было пережитком рабовладельческого строя докиевской Руси.
Решающий вклад в формировании официальной пятичленной схемы принадлежал, как уже было отмечено, В.В. Мы отметим только основные этапы
формирования, являющиеся, несомненно, достойным предметом для отдельного исследования.
Новые взгляды получили наиболее яркое отражение в докладе, прочитанным Струве в Ленинграде и в Москве в 1933 г. «Проблемы зарождения, развития и разложения рабовладельческих обществ Востока», в статье «Плебеи и
илоты», в кратком курсе «История древнего Востока». В них закреплялись положения об обязательном и последовательном чередовании феодальной и рабовладельческой формации. Автор, видимо, переоценивал степень развития рабовладения на древнем Востоке, употреблял термин «революция рабов», стремился сблизить дальневосточные формы рабства с античными греко-римскими.
В. В. Струве и С. И. Ковалев сделали допущение, что древневосточные
рабовладельцы сходились в некое подобие общин. Их критики, сторонники
теории «вечного феодализма» настаивали, наоборот, на частном характере рабовладения и общинной организации эксплуатируемого класса. Концепцию
Струве и Ковалева разделяло все большее количество историков: В. И. Авдиев,
А. В. Мишулин, Н. М. Никольский, А. И. Тюменев и др. Концепция рабовладельческой формации выкристаллизовывалась в статьях этих авторов. Таким
образом, переход к единой периодизации всемирной истории завершал формирование марксистской концепции исторического процесса.
21
Переломным моментом, с которого можно говорить о повсеместном
утверждении пятичленной концепции, которую традиционно связывают с именем В. В. Струве, следует считать вторую половину 30-х годов. В эти годы
концепция была положена в основу учебников и задуманной перед войной многотомной серии «Всемирная история».
Официальная и общепризнанная «пятичленная концепция» позволяла логически представить последовательную картину всемирно-исторического процесса. Но она оказалась не в силах адекватно объяснить несоответствие между
реальной историей и ее концептуальным изображением, неподчинение региональной исторической практики постулатам данного подхода. Это положение
было обусловлено не только устойчивой европоцентристской традицией, но и
также и известным позитивизмом основоположников теории общественных
формаций, К. Маркса и Ф. Энгельса, считавших, что общественные отношения
имеют одинаковую экономическую основу во все исторические эпохи. Но в их
наследии не было проработанной политэкономической теории докапиталистических обществ. Отсюда происходила схематичность многих социальноэкономических аспектов концепций рабовладельческого и феодального строев,
что нередко компенсировалось в советской науке обилием идеологических
догм и строгой заданностью оценок.
Итак, как представляет классическая марксисткая концепция механизм перехода от феодализма к капитализму? Изначально рассматривались три эталонные модели. Разложение родовой общины изучалось на примере немецкой общины-марки; феодальные отношения рассматривались в основном в эталоне
французского феодализма; генезис капиталистических отношений рассматривался преимущественно на английском эталоне огораживаний. Итальянские,
германские и скандинавские варианты рассматривались как второстепенные,
сопоставлялись с французским и английским эталоном.
Антагонистическая, детерминистская интерпретация взаимодействия феодальных и нефеодальных подсистем переходного общества лежала в основе методологии отечественной науки XX века. Она связывала процесс формационно-
22
го перехода от феодального строя к капиталистическому с парадигмой развития
производительных сил, в контексте столкновений классов, представляющих зарождающийся и разлагающийся уклады. Генезис капиталистического уклада
обусловлен всей суммой материально-технических изменений, которые происходят с базисными производственными отношениями в период классического
средневековья. Развитие технологий, рост и расширение производства стимулируют процесс развития товарно-денежных отношений и специализацию общественного труда. Рост феодальной экономики приводит к усложнению всей
системы производственных отношений. В конечном итоге феодальная
надстройка вступает в противоречие с развивающимся материальным экономическим базисом. Таким образом, капиталистический уклад возникает по логике
вещей, в силу универсальных законов исторического развития.
Следует отметить, что развитие культуры и идеологии данная парадигма
довольно жестко детерминирует обстоятельствами социально-экономического
развития.
Христианская
религия
рассматривается
как
идеологическая
надстройка, обслуживающая властные интересы класса землевладельцев. Эпоха
Ренессанса в целом связывается с развитием раннебуржуазных тенденций в
средневековых городах и разложением традиционной религиозной культуры
Средневековья. Процесс централизации феодальных государств, рост и развитие средневековых городов в это теории также опосредованы экономическим
развитием. Демографический фактор в отрыве от экономического аспекта
марксистская теория не рассматривает и к категории ведущих не относит.
Важную роль в концепции формационного перехода занимает теория первоначального накопления капитала (ПНК). Первоначальное накопление капитала как экономическое явление рассматривается как формирование «стартового капитала», необходимого для создания нового предприятия, – в первую очередь денежного капитала, с помощью которого впоследствии приобретается и
физический капитал (источники дохода в виде средств производства). ПНК как
историческое явление трактуется как комплексный процесс разрушения традиционной социально-экономической структуры, в частности отделение работни-
23
ка от собственности на средства производства, превращение производителей в
наемных рабочих, формирование социальной категории предпринимателей, использующих различные средства для консолидации капитала и развертывания
на его основе рыночного производства. Источники ПНК могут быть традиционными и инновационными:
– Колониальная экспансия, использование ресурсов колоний для неэквивалентного торгового обмена, прямая экспроприация материальных благ, драгоценных металлов, работорговля;
– Финансово-банковская система, практика государственных займов, ростовщичество;
– Налоговая система, практика откупов;
– Государственная политика протекционизма, покровительство промышленным и торговым предприятиям, практика создания монополий.
– Использование феодальных привилегий (в том числе землевладения, феодальных форм поземельных отношений) в качестве основы для формирования
«стартового капитала»;
– Каперство, пиратство, военная добыча, грабеж;
– Использование крайних форм эксплуатации работников в период роста
пауперизма.
В знаменитой 24 главе первого тома «Капитала» Маркс наиболее рельефно
описывал насильственную природу ПНК. Экспроприация класса производителей сменяется последующим приручением обездоленных и эксплуатируемых
масс посредством кровавого антирабочего законодательства к дисциплине
наемного труда.
В соответствии с марксисткой парадигмой, кризис между прогрессивно
развивающимися производительными силами и старыми производственными
отношениями разрешается буржуазной революцией. Буржуазная революция,
устраняющая феодальные силы и пережитки, трактовалась как всемирноисторическая закономерность, как универсальный инструмент формационного
перехода, от феодального социально-экономического строя к капиталистиче-
24
скому, как проявление и результат классовой борьбы. В этом ключе выстраивалась периодизация всемирного исторического процесса. Так XVI и первая полвина XVII веков хронологически относились к последнему периоду средневековья, к эпохе кризиса и разложения феодализма. Английской буржуазной революцией открывалась Новая история как всемирно-историческая, прогрессивная стадия, как эпоха капитализма (1640–1918 гг.; 1640–1870 гг. – ее первый
период). Акцентуация на Английской революции XVII века, а не, например, на
Нидерландской XVI века, связана с наглядностью генезиса капитализма, охватившего все секторы экономики. Английский пример позволял линейно трактовать социальные процессы классообразования. Все средневековые, «феодальные» отношения и институты (в том числе, модернизированные, например, абсолютизм) приобретали в этой интерпретации преимущественно негативную,
«реакционно-традиционалистскую» окраску как производящие системный кризис, препятствующие линейно-стадиальному развитию общества.
3. Критика пятичленной концепции
Критика марксисткой исторической методологии в настоящее время развивается по многим направлениям. Так, она не объясняла особенностей процесса модернизации обществ, не знавших буржуазных революций типа английской или французской – модернизация вне революционной парадигмы
представала неполноценной, не вызревшей, из-за устойчивости феодальных
институтов и, в конечном итоге, из-за несформированности производительных
сил. В советской науке не получила развития историософская концепция переходного, общества, социальная эволюция которого коррелируется со сложной системой внешних и внутренних факторов. Это являлось следствием разрыва целостной эпохи Раннего Нового времени между двумя общественноэкономическими формациями – феодальным Средневековьем и собственно
капитализмом Нового времени. Реализовывалась установка, в соответствии с
которой укоренялись представления о кризисе и нежизнеспособности всех
25
подсистем средневекового общества XIV–XV вв., обреченных на демонтаж
самой логикой исторического развития.
Основные положения критики марксисткой схемы сводились к следующему: 1) в пятичленной схеме произошло замещение конкретного хода истории абстрактно-логической последовательностью формаций; 2) произошла
схематизация характеристик реальных обществ, в результате которой были
выделены только «чистые» формационные признаки; 3) в схеме упущена неравномерность исторического развития.
Сторонники модернизации марксисткой концепции исторического процесса и самой формационной схемы считали, что феодализм – системноевропейское явление, предполагающее возможность имманентного развития
буржуазных отношений. Эта тенденция прослеживается со времени научнометодологических дискуссий 60-х годов. Именно тогда острой критике подверглась концепция первобытнообщинного строя. Большинство историков занимали критическую позицию по отношению к теории рабовладельческую
формации. Фактически общим местом стали утверждения о синхронности
возникновения различных укладов, об их переплетении, об ограниченной экономической, производственной рентабельности рабовладения в ряде регионов.
Безусловно то, что многие пороки марксисткой исторической методологии связаны с идеологизацией, абсолютизацией и догматизацией положений
марксизма в советский период. При том, что за рубежом историки до сих пор
сохраняют уважительное отношение к марксизму, и считают его одной из
наиболее авторитетных школ в изучении социально-экономической истории.
С другой стороны политические просчеты Маркса были очевидны не только
для советских исследователей эпохи перестройки. Они были понятны многим
современникам последних годов жизни Маркса и Энгельса.
Так, можно обозначить три круга проблем, в которых теория Маркса представляется наиболее уязвимой с точки зрения современного видения перспективы. Во-первых, речь идет о его отношении к капиталистическому государству. В своих ранних работах Маркс, по существу, предпринял попытку теоре-
26
тического исследования (пусть на весьма абстрактном философском уровне)
структуры буржуазной демократии. Затем, в 1848–1850 гг., он провел единственное конкретное историческое исследование своеобразного диктаторского
государства, созданного Наполеоном III во Франции. В дальнейшем он никогда, например, не анализировал вплотную английское парламентское государство, в условиях которого он прожил до конца своих дней. Обобщая, Маркс
употреблял оскорбительный ярлык «бонапартизма» в применении к современному буржуазному государству вообще, считая бонапартизм типичной его
формой и руководствуясь воспоминаниями о его политической роли в контрреволюции 1848 г. Впоследствии он был не в состоянии дать анализ Третьей республике во Франции, возникшей после поражения в 1870 г. Наконец, в силу его
сосредоточенности на «милитаристском» бонапартизме Маркс, наоборот, недооценивал репрессивный характер «пацифистских» государств – Англии, Дании
и Соединенных Штатов: временами у него проскальзывала мысль, что именно в
этих государствах к социализму можно прийти мирным, парламентским путем.
В результате Марксу не удалось представить сравнительный анализ и создать
стройное учение о политических структурах.
Во-вторых, в одном ряду с этой неудачей Маркса стоит непонимание им
многих особенностей более позднего периода XIX в. Хотя Маркс был единственным теоретиком своего времени, разобравшимся в экономической динамике капиталистического способа производства после 1850 г., которому впоследствии будет суждено изменить лицо мира, он, как нам представляется, не
уловил огромные сопутствующие сдвиги в международной государственной
системе. Поражение 1848 г. привело к возникновению у Маркса ошибочного
представления о невозможности в будущем буржуазных революций из-за повсеместного страха капитала перед рабочим классом. На самом же деле весь
оставшийся период жизни Маркса совпал с триумфальным шествием буржуазных революций в Германии, Италии, США, Японии и других странах.
И, в-третьих, экономические идеи «Капитала» Маркса небезупречны.
Прежде всего, в этом отношении заслуживает внимания марксова теория сто-
27
имости. Помимо трудностей, вытекающих из игнорирования им понятия «нехватки» как детерминирующего фактора, имеются проблемы с исчислением
самих затрат труда и прежде всего с превращением последних в цены как
квантифицируемого средства. Другим условным моментом всей теории стоимости следует считать различие между производительным и непроизводительным трудом, важное для его теории, но так никогда и не обоснованное ни
теоретически, ни эмпирически ни им самим, ни его последователями.
Критика марксизма широка, разнопланова и во многих отношениях справедлива, но при конструировании современной методологии мы должны учитывать его сильные стороны, и, прежде всего, акцентуацию и актуализацию
проблем социальной истории. Известный экономический детерминизм, особенно в изучении проблем Перехода оправдан, так как наиболее заметные изменения произошли как раз в области экономических отношений. Инновации
в политике, идеологии, менталитете действительно возникают в новой обстановке: не только культурной, но и социальной. Другое дело, что модернизационные процессы носят (по выражению В. М. Ракова) «фронтальный характер»,
охватывая все, или большинство сфер общественной жизни. Ключевыми факторами первоначального и своевременного Ответа на Вызов модернизации в
отдельных обществах могли являться – политический режим, социальная специфика и другие подсистемы, позволяющие оформится и развиться новым
экономическим отношениям. «Рост производительных сил» мог быть связан
не только с эндогенным изменением технологий, техники и принципов организации производства, но и с системой внешних по отношению к локальной
экономике факторов (циклы и тренды развития средневековых цивилизаций,
демография, менталитет, климат, идеология, политическая конъюнктура,
смещение торговых путей и коммуникаций и т. д.).
Другая сильная сторона марксизма связана с парадигмой диалектического
развития: в соответствии с ней марксистская методология исходит из положения о динамично развивающемся феодальном обществе, прошедшем в своем
развитии несколько стадий от зарождения к расцвету и кризису. В этом смыс-
28
ле, популярные концепции традиционного общества дают великолепные, но
совершенно статичные срезы культуры, социальной и политической среды, а
другие, не менее популярные концепции больших исторических циклов, объясняя динамику процесса, не фиксируют внимания на преемственности исторических эпох, и тоже по-своему не объясняют, почему европейская традиционность получила дальнейшее линейное развитие.
Подводя черту под сказанным, отметим, что методологическая рефлексия
располагает нас рассматривать Раннюю Новую историю Европы как целостный, системно упорядоченный период модернизации XVI–XVIII вв., которая
является основным содержанием и инструментом процесса Перехода от средневекового традиционализма к индустриальной цивилизации XIX века. В этих
рамках необходимо сбалансировано раскрыть эволюцию всех общественных
подсистем – политики, экономики, культуры. Для этого нам необходима новая
концепция модернизации.
Начало перестройки, политика гласности и связанные с ними либеральные
тенденции стали главным фактором возобновления дискуссии о пятичленной
концепции. Процессы деидеологизации науки в годы перестройки серьезно изменили исходные условия работы историков. Исторический материализм и
марксистская методология год от года утрачивали ореол единственно верных
непогрешимых теорий. По всем внешним приметам складывались самые благоприятные предпосылки для разрешения давней теоретической проблемы.
Постепенно исчез исследовательский страх, появилась возможность писать то,
о чем думаешь, год от года расширялись зарубежные контакты. Однако важнейшим условием и наиболее драматической особенностью отечественной исторической науки 90-х гг. ХХ века стало то, что ее методологической основой
научного поиска стал почти повсеместный отказ от марксистской формационной парадигмы. Поток разнообразной научной информации из-за рубежа и
стремление к теоретическо-методологическим инновациям привели к эффекту
не заслуженного игнорирования многих положительных достижений марксизма. Объективно эти обсуждения стали звеном в цепи научных обсуждений,
29
общественных и публицистических компаний, общий смысл которых сводился к свержению идеологических столпов марксизма-ленинизма.
В настоящее время происходит процесс замены формационной парадигмы
на цивилизационную, предпринимаются попытки синтезирования обеих парадигм. Так формации (хронологическая вертикаль) выступают как этапы развития пространственно локализованных цивилизаций (горизонтальное пространство локальных культурно-исторических типов). Декларируемая, и фактическая
переориентация научной общественности на новый подход, привела к утрате
былого интереса к самой проблеме докапиталистических способов производства. Многие идеи и были концепции заброшены, а их остался не реализован. В
новом контексте феодализм фигурирует в основном, как элемент формационного базиса средневековых цивилизаций.
ПРОБЛЕМЫ ФОРМИРОВАНИЯ БУРЖУАЗНОГО МЕНТАЛИТЕТА
В РАБОТАХ М. ВЕБЕРА И В. ЗОМБАРТА
Попытки преодоления стереотипов, основанных на линейном позитивистском видении всемирно-исторического процесса, в духе экономического детерминизма, в европейской науке предпринимались с конца XIX века, по мере
нарастания научного и общественного резонанса марксисткой теории и философии. Практически многие исследователи – историки, философы, социологи,
публицисты – так или иначе, выстраивали системы своих взглядов в качестве
антитезы Марксу и в полемике с ним; именно так определялась их идентичность. Неформальный «титул» Макса Вебера как «Маркса буржуазии» – яркий
тому показатель. Хронологически работы Вебера совпали с мощным идейным
кризисом позитивизма не только в исторической науке, но и в других сферах
знания. Альтернатива, которую Вебер и его современники и последователи
нашли экономическому детерминизму, состояла в проблематике менталитета,
психологически мотивированных образцов действия и моделей поведения, которые определяли сам тип социальной практики. На первый план выдвигались
30
религиозно-этические факторы. В основу этого подхода легло веберовское учение об идеальном типе.
«Идеальный тип» – это мыслительная теоретическая конструкция, при помощи которой исследователь может выявить характерные черты индивидуальных явлений. М. Вебер постоянно подчёркивал, что «идеальный тип» всего
лишь мыслительная конструкция, имеющая мало общего с действительностью,
но помогающая учёному-гуманитарию провести генерализацию того или иного
явления. К «идеальным типам» Вебер относил такие понятия как «капитализм»,
«христианство», ремесло» и т. д. Современники М. Вебера сразу увидели различия между идеальными типами и общественно-экономическими формациями
марксизма.
С этих пор капитализмом в западной историографии обычно именуют новый экономический порядок, сменивший традиционный «и ориентированный
на извлечение прибыли средствами рационального ведения дела, порядок, связанный с особой психологией («духом капитализма»)».
Итак, наиболее последовательно и полно разработал указанную дихотомию Макс Вебер (1864–1920). Возможно, наиболее общим вопросом, над которым размышлял Вебер, был следующий: в чем причины уникальности европейской цивилизации? Отвечая, Вебер вышел за пределы Европы и впервые попытался сопоставить европейские цивилизационные основы с аналогичными основами восточных обществ. Он пришел к выводу, что в европейской истории,
начиная с античности и средневековья, была заложена тенденция к рационализации, вполне актуализировавшаяся в XVI–XVIII вв., прежде всего в протестантской этике, и сопровождавшаяся тем, что Вебер назвал «расколдовыванием мира».
Максу Веберу принадлежит весьма грандиозная попытка обновления теоретико-методологических принципов немецкого историзма в начале XX века,
хотя его взгляды на проблемы гуманитарного познания находились в русле
традиций немецкой гуманитарной мысли. По своему базовому образованию М.
Вебер был юристом и политэкономом, другой его страстью с начала научной
31
деятельности в 90-е годы XIX столетия, стала новая наука в немецком обществоведении – социология. Именно рассмотрение общественных процессов с
точки зрения их социологического содержания подвигло М. Вебера на выработку собственных взглядов на теоретико-методологические проблемы гуманитарных наук, что отразилось в его социологических и исторических исследованиях. Главный вклад М. Вебера в методологию общественных наук заключается в разработке категорий «социального действия» и «идеального типа». В области конкретных социологических и исторических исследований, история и
социология синтезировались у М. Вебера в рамках социальной истории. М. Вебер внёс выдающийся вклад в изучение генезиса западного капитализма.
Итак, рассмотрим категорию «социального действия». М. Вебер выделял
четыре типа социального действия индивидуума: 1) целерациональное, основанное на исключительно рациональных мотивах и ожидании успеха; 2) ценностно-рациональное, основанное на сознательной вере в религиозные, этические и прочие мотивы поведения человека; 3) аффективное, основанное на эмоциональном восприятии окружающего мира; 4) традиционное, основанное на
силе привычки. М. Вебер считал, что в чистом виде эти типы социального действия отсутствуют или, по крайней мере, переплетаются друг с другом. Но он
полагал, что в разных обществах преобладает тот или иной тип социального
действия. В традиционных обществах преобладает аффективный и традиционный тип, в индустриальных – целерациональный и ценностно-рациональный.
Категория «идеального типа» частично была направлена против неокантианского противопоставления наук о природе и наук о культуре. М. Вебер считал, что общественные науки также могут быть генерализирующими, как и
естественные.
Наиболее зримо методологические взгляды М. Вебера воплотились в его
работах посвященных генезису капитализма на Западе – «История хозяйства»,
«Город» (1922). Но самой известной работой М. Вебера по этой проблеме стала
«Протестантская этика и дух капитализма» (1905). В ней он обосновал оригинальную концепцию становления современного западного капитализма, проти-
32
воположную известному тезису К. Маркса о первоначальном накоплении капитала как главном источнике развития капитализма.
Исходной посылкой анализа провозглашалась обусловленность хозяйственного мышления, этоса, самой протестантской этикой. В итоге типологического сопоставления исторических особенностей Запада и Востока, Вебер
пришел к выводу о том, что протестантизм стал наиболее адекватной этическорелигиозной конструкцией для капиталистического производства и образа жизни. Его потенциал позволял реализовать заложенные в самом европейском архетипе рационалистические начала. С протестантской этикой Вебер связывает
утверждение в Европе «духа капитализма», такого строя мышления при котором актуализируется систематическое и рациональное стремление к законной
прибыли в рамках своей профессии.
Утверждение этого духа Вебер возводит к Реформации, обосновавшей
идею призвания, согласно которой выполнение долга в рамках мирской профессии рассматривалось как высшая цель нравственной жизни человека. В этом
смысле отмечалось совпадение в немецком языке понятий «профессия» и «призвание». В этом понятии находил выражение центральный догмат всех протестантских религий, который единственным средством стать угодным Богу провозглашает успешное выполнение мирских обязанностей как они определяются для каждого человека его местом в жизни, т. е., его профессией. Так мирская
профессия становится для человека его религиозным призванием, что и являлось могущественным двигателем капиталистического предпринимательства.
При этом Вебер не абсолютизировал религиозные детерминанты возникновения современного капитализма. Он предостерегает от такого вывода, указывая,
что хозяйственная система капитализма не была прямым продуктом Реформации. Он акцентирует внимание на том, что Реформация стала одним из важных
факторов в целой системе воздействий, под которые попал менталитет средневекового человека; указал на взаимосвязь капиталистического духа и религиозного влияния.
33
Таким образом, М. Вебер выделял религиозно-этические причины генезиса
капитализма. По его мнению, исходной точкой формирования капиталистического этоса стала религиозная протестантская этика. Протестантизм с его религиозной доктриной «призвания» нацеливал человека на служение своей мирской профессии, своим мирским обязанностям. Успешная профессиональная
деятельность служила предпосылкой того, что в загробном мире человек предопределён к спасению. Протестанты в повседневной жизни отвергали наслаждение благами и стремились к ограничению личного потребления. Накопительство, таким образом, превратилось в богоугодное дело. Так шло, по М. Веберу, формирование класса капиталистических предпринимателей. Отметим,
что Вебер не претендовал на всестороннее освещение генезиса современного
европейского капитализма и выявление всех его причин, и скорее всего, полагал это невозможным в рамках одной концепции. Он конструировал идеальнотипическое понятие Реформации, раскрывавшее лишь одну сторону культурноисторического процесса становления капиталистических отношений. Он детально прослеживает казуальную связь между протестантской этикой и духом
капитализма, особенно ярко обнаруживающуюся в кальвинизме, в учении о
спасении и божественном предопределении.
Анализируя соответствующие кальвинистские догматы, Вебер подчеркивал, что кальвинизм был «деятельной верой», а призвание к спасению «действенным призванием», постоянно ставившим верующего перед альтернативой
избрания или отвержения. Ибо, как учил Кальвин, хотя человеку не дано знать
божью волю, успешная профессиональная деятельность служит намеком на
предопределение к спасению. Интересно то, что Вебер отмечал близость кальвинистского понимания бога еврейскому ветхозаветному образцу в большей
степени, чем к католическому пониманию бога. Бог кальвинистов не атнропомрофен, он совершенно трансцендентен человеческому существованию, не снисходит до человека, не милует грешников. Перед лицом такого бога верующий
одинок и беззащитен – но именно это обстоятельство мобилизует его, придает
34
ему сил и формирует особую индивидуалистическую санкцию на активное спасение.
На обширном и разнообразном источниковом материале М. Вебер показал
непосредственное воздействие пуританской этики на утверждение капиталистического духа. Мирская аскеза протестантизма отвергала наслаждение богатством и стремилась сократить потребление, а главное освобождала буржуазное
приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, этоса
престижного потребления элит и т. п. Стремление к чистой наживе буржуа позиционировалось как законное и богоугодное занятие.
При этом М. Вебер не упускал из виду и другой аспект – не только генезис
этоса буржуазии, но и формирование эталона поведения класса наемных работников. Именно здесь веберовские идеально-типические конструкции остро противостоят марксистскому учению о первоначальном накоплении капитала.
Как указывалось в лекции № 2, Маркс акцентировал внимание на насильственном характере процесса ПНК. В противоположность марксистской концепции насильственного приучения пролетариата к дисциплине наемного труда, Вебер рассматривает религиозно-этическую составляющую становления рабочего класса. Он указывает, что в протестантских учениях идеалом служит
верный профессиональному долгу рабочий, который не стремится к наживе и
уподобляется в мирской жизни апостолам. Примечательно, что для него не была тайной классовая направленность этих учений. Он признает, что они освещали экономическое и социальное неравенство. Но суть и результат, по идее
Вебера состояли в том, что протестантская аскеза воспитывала трезвого, добросовестного, трудолюбивого рабочего, не только мирившегося с социальным неравенством, но и рассматривающего свою деятельность как угодную Богу цель
жизни.
В работах, последовавших за «Протестантской этикой и духом капитализма», М. Вебер рассмотрел возможность появления капиталистического духа западного типа в других религиях. В итоге, он пришел к выводу об уникальности
западной цивилизации. Историческая цепочка становления индустриальной за-
35
падной цивилизации выглядит, согласно М. Веберу, следующим образом: протестантская этика – рационализация сознания (формальная рациональность,
выраженная через целерациональное действие) – капитализм (индустриальное
общество). М. Вебер выделял следующие признаки капитализма: 1) частная
собственность на средства производства; 2) свободный экономический рынок;
3) свободный
рынок
труда;
4) коммерческая
организация
хозяйства;
5) рациональное экономическое право; 6) развитие техники.
Европейская рационализация, по мнению Вебера, носила тотальный характер, охватив экономику, политику и культуру. В результате возникает современная европейская цивилизация. В работах по социологии религии Вебер, не
декларируя этого, отталкивался от мысли, согласно которой цивилизационной
матрицей традиционных обществ служит картина мира, заключенная в соответствующих этим обществам религиях. Вебер первым продемонстрировал связь
религиозно-культурных установок с хозяйственным поведением, формами господства, интеллектуальными паттернами и т. д. Итогом сопоставления европейского цивилизационного и религиозного опыта с восточным было отвечающее научным возможностям начала XX в. понимание Европы (и шире – Запада)
как особой области, чьей исторически сложившейся привилегией (особенностью) стал социокультурный динамизм, неизвестный (в такой же степени) другим культурно-историческим регионам. После Вебера дихотомия традиционное
– современное кристаллизуется и становится достоянием научной общественности.
В начале XX в. со своим «Современным капитализмом» выступает
В. Зомбарт. Позднее он пишет книгу «Буржуа: этюды по истории духовного
развития современного экономического человека». Работы Зомбарта утвердили
понятие «капитализм» в научном обиходе. Зомбарт Вернер (1863–1941) –
немецкий экономист, социолог, историк культуры. Социологические и культурологические идеи В. Зомбарт изначально трактовал в духе М. Вебера, а также
использовал мотивы неокантианства, феноменологии, фрейдизма, философии
жизни. В ранних работах он испытал влияние марксизма, но в дальнейшем вы-
36
ступал против исторического материализма и экономического учения
К. Маркса. Впоследствии В. Зомбарт стал одним из оппонентов (старшим коллегой) М. Вебера в полемике о происхождении капиталистического предпринимательского менталитета, духа, психологического настроя.
Марксистские истоки раннего Зомбарта проявились в том, что он написал
ряд работ, посвященных научному социализму и его основателям. Как
и классики научного социализма, он сочетал критику капитализма и апологию
его преобразующему влиянию. Однако большая часть произведений первого
периода его научной деятельности была посвящена истории капитализма.
В преддверие Первой Мировой войны Зомбарт постепенно проникался националистическими настроениями, охватившими немецкое общество. А во время
войны и после нее написал работы, которые и вовсе сблизили его с нацистами.
Именно фанатичный шовинизм позднего Зомбарта способствовали тому, что
после Второй Мировой войны его работы были на долгое время преданы забвению.
При этом, нужно нам отдать должное тому обстоятельству, что многие работы В. Зомбарта были посвящены прежде всего экономической истории Западной Европы, в особенности возникновению капитализма. Пытаясь соединить эмпирическое изучение экономики и теоретическое объяснение общественной жизни, Зомбарт разработал понятие «экономической системы» как
некоей целостности, вызывающей к жизни специфической для неё экономические институты и представляющей собой выражение «духа» общества (при
этом Зомбарт отождествлял понятия духа и общества). Он также попытался создать свою теорию первоначального накопления, выдвинув в качестве основного источника накопления капитала аккумуляцию феодальной земельной ренты.
Эти идеи и концепции нашили выражение в работах Зомбарта «Буржуа:
к истории развития современного экономического человека», «Торговцы
и герои», «Евреи и экономика», «Исследования по истории развития современного капитализма». Основной вопрос, на который пытается ответить Зомбарт
в работе «Буржуа…» – почему архаичный покой докапиталистической жизни
37
вдруг
на
определенном
этапе
человеческой
истории
превращается
в капиталистическую гонку, как общество из принципиально статического превращается в принципиально динамическое. Как считает Зомбарт, в основе этого
превращения лежит «дух капитализма», в котором срослись воедино два основных элемента: предпринимательское начало и мещанское. Первый – это синтез
жажды денег, страсти к приключениям, изобретательности и инициативы, второй
–
склонность
к
учету
и
осмотрительности,
благоразумию
и хозяйственности. Сочетание несочитаемого, постоянное внутреннее противоречие капиталистического духа есть один из источников его динамизма.
Для нас очень интересна постоянная полемика Зомбарта с Вебером, точка
зрения которого на протестантскую этику как источник. Зомбарт на обширном
историческом материале показывает, что капитализм возник в первую очередь
в Италии, и именно католицизм и его идеологи во многом способствовали формированию капиталистического духа, апостолом которого, по мнению Зомбарта, был Фома Аквинский. Более того, Зомбарт отмечал, что католическая церковь являлась одним из первых и самых влиятельных итальянских капиталистов. Именно поэтому ранний протестантизм противопоставлял себя папизму
и был проникнут антикапиталистическим духом. Зомбарт пишет: «Никакой пуританизм не втянул предпринимателя в водоворот бессознательной деятельности – сделал это капитализм. И он смог это сделать только после того, как был
сломан последний барьер, защищавший предпринимателя от засасывания его
бездной, – религиозное чувство. Он не нуждается ни в каком чувстве долга,
чтобы сделать эту бессознательную деятельность содержанием своей жизни:
время научило его создавать себе жизненные ценности и в пустыне, окружив
своеобразным очарованием саму эту его деятельность».
Для нас очень интересна полемика Зомбарта с Вебером. Зомбарт последовательно отрицал ведущее значение протестантской этики, полагая, что все необходимые ментально-психологические рациональные установки, предрасполагающие к активному социальному действию, заключены в самом средневековом католицизме. А католицизм в значительной степени воспринял и адаптиро-
38
вал мессианский комплекс классического иудаизма. Зомбарт на обширном историческом материале показывает, что капитализм возник в первую очередь
в Италии, и именно католицизм и его идеологи во многом способствовали формированию капиталистического духа, апостолом которого, по мнению Зомбарта, был Фома Аквинский. Более того, католическая церковь являлась одним
из первых и самых влиятельных итальянских капиталистов. Именно поэтому
ранний протестантизм противопоставлял себя папизму и был проникнут антикапиталистическим духом. Зомбарт пишет: «Никакой пуританизм не втянул
предпринимателя в водоворот бессознательной деятельности – сделал это капитализм. И он смог это сделать только после того, как был сломан последний барьер, защищавший предпринимателя от засасывания его бездной, – религиозное чувство. Он не нуждается ни в каком чувстве долга, чтобы сделать эту бессознательную деятельность содержанием своей жизни: время научило его создавать себе жизненные ценности и в пустыне, окружив своеобразным очарованием саму эту его деятельность».
При этом Вернер Зомбарт, также как и Макс Вебер отмечает нелинейный,
сложный характер становления и распространения буржуазных моделей менталитета и социального поведения. Он не был расположен к излишней модернизации католицизма. Вернер Зомбарт своем исследовании «Буржуа» он особо
останавливается на так называемых «мещанских добродетелях», лежащих в основе хозяйственного рационализма первых западных буржуа, как на нонсенсе,
не вписывающемся в этос элит и средних слоев городского и сельского общества. Зародившаяся в эпоху Возрождения буржуазная мораль была для того
времени чем-то неслыханно новым. Она полностью перечеркивала все существовавшие нравственные понятия, характерные для традиционного жизненного уклада. Совмещение страсти к наживе с трудолюбием и бережливостью, чем
отличалась новая на тот момент буржуазная мораль, было совершенно немыслимым для любого из основных классов средневекового общества. Родовая феодальная аристократия, при всей ее страсти к наживе, совершенно не отличалась ни трудолюбием, ни бережливостью.
39
Как подчеркивает Зомбарт, предпринимательство первых феодалов практически ничем не отличалось от обычного вооруженного разбоя. Подобный
путь обогащения вообще характерен для военной аристократии у многих народов. Германская же аристократия культивировала этот разбойничий дух практически на протяжении всего средневековья. Для военного сословия награбленное добро (прежде всего, золото и прочие драгоценности) было, по сути дела, свидетельством доблести и мужества. Сугубо утилитарный, хозяйственнопрактический аспект драгоценностей по достоинству оценили именно первые
буржуа. И если для аристократа золото было чисто ритуальной вещью, что в
результате приводило к демонстративной роскоши, то для первых буржуа золото превратилось в капитал, становясь средством нового обогащения. Что касается средневековых крестьян, которым трудолюбие и бережливость буквально
диктовались подчиненным социальным статусом, то на отсутствие в их характере страсти к наживе неоднократно обращали внимание как противники, так и
сторонники капитализма. Невысокие материальные запросы, строго фиксированная, неизменная из поколения в поколение норма потребностей практически
исключали с их стороны всякую возможность активной предпринимательской
деятельности. Зомбарт отмечал, что католическая церковь (как и православная)
рассматривала труд исключительно в сотериологической перспективе – как
средство искупления и духовного спасения, но отнюдь не как средство
неуклонного увеличения материального благосостояния. Традиционная христианская трудовая этика никогда не увязывала трудолюбие с материальным
обогащением. Соответственно бережливость никогда не увязывалась с денежным накопительством. Такой, например, непререкаемый христианский авторитет, как Иоанн Златоуст, заявлял, что деньги необходимо постоянно «передавать друг другу», покуда они никому конкретно не принадлежат. Иначе говоря,
деньги необходимо тратить. Говорить в таком случае о превращении денег в
капитал совершенно бессмысленно. В этом плане традиционное христианство с
его необходимым ритуальным расточительством совершенно несовместимо с
мещанским духом капитализма. О том, каков был размах ритуального расточи-
40
тельства в средневековой Европе, свидетельствует количество годовых праздников. Зомбарт в своем труде «Буржуа» приводит на этот счет показательные
факты – так, в среднем по разным странам Европы общее количество рабочих
дней в году составляло около 200 дней, остальное выпадало на праздники и нерабочие дни. Аргументация подобного рода использовалась Зомбартом для того, чтобы подвигнуть своего читателя к выводу о том, что в генезисе капиталистического менталитета сыграли важную роль внешние по отношению к европейскому обществу силы.
Эта идея Вернера Зомбарта о генезисе капиталистического ментального
типа актуализируется в постановке вопроса о роли национальных дискриминируемых меньшинств в средневековых обществах. Особый комплекс рационалистического поведения, нонконформистской морали и этики и сектантской веры
в богоизбранность Зомбарт связывал с социальной психологией национальных
меньшинств – каким в средневековой Европе являлись евреи. Зомбарт полагал,
что именно евреи, в силу исторически сформировавшихся специфических особенностей, оказались наиболее подготовленными к вызову «капитализма» и достигли при нем «триумфальных успехов». Эти специфические особенности связаны прежде всего с их социальной маргинальностью. «Смерть, деньги, болезни, торговля, магия и внутреннее насилие часто является ремеслом людей с
чуждыми богами, корнями и языками», ремеслом «специализированных иностранцев», пишет Слёзкин и вслед за многими историками, экономистами и
философами XIX века подмечает «превращение изгоев в капиталистов». Причем речь идет не только о евреях; в сходных условиях превращались в предпринимателей и армяне, несторианцы, балтийские немцы, русские старообрядцы, греки-фанариоты и «евреи Юго-Восточной Азии» – китайцы.
Зомбарт, современник и оппонент М. Вебера, признавал роль протестантской этики, но полагал, что «капитализм создавали грабители, откупщики,
авантюристы и прочие маргиналы распадавшейся средневековой системы, а
благочестивые трудоголики из протестантов были лишь одной из таких групп».
41
Одной из маргинальных групп такого рода, и весьма важной, Зомбарт, собственно и считал евреев:
1. Все народы обладают предрасположением к капитализму.
2. Различные народы обладают им в различной степени.
3. Евреи же «представляют собою с самого начала уже почти сплошь специально воспитанный народ торговцев».
Вернер Зомбарт посвятил довольно много страниц разбору религиозных,
исторических и психологических корней того предрасположения к «капиталистическому духу», которое он отмечал у евреев, что дало повод некоторым,
опираясь на его труды, отождествлять капитализм и еврейство, как это сделал
до него и вполне самостоятельно Карл Маркс. В известной своей статье о еврейском вопросе Маркс пишет: «Еврей эмансипировался на еврейский манер не
только потому, что он присвоил себе власть денег, но потому, что через него и
без него деньги стали мировой силой, а практический еврейский дух сделался
практическим духом христианских народов. Евреи постольку эмансипировались, поскольку христиане сделались евреями. <...> Призрачная национальность еврея есть национальность купца, вообще денежного человека».
Добавим также, что Вернер Зомбарт, как и многие другие, считал капитализм «величайшей трансформацией», охватившей весь мир, а если учесть, что
далеко не все успешно вписались в этот процесс, в то время как евреи в нем
преуспели, то легко себе представить происхождение одного из самых ярких и
живучих аргументов антисемитизма, отождествляющего еврейство с капитализмом и эксплуатацией.
Другая концептуальная особенность идей Вернера Зомбарта раскрывается
в том, что он оспаривал фритредерские представления о безусловном вреде
государственного вмешательства в развитие капитализма. По мнению Зомбарта, «то, что характеризует все капиталистическое: дальнозоркость предприятия,
постоянство духовной энергии, – это в государственных предприятиях должно
было, как бы само собой, вырасти из их существа. Но и в отношении творческих идей, широких познаний, научной подготовки – кто мог сравниться
42
с гениальными руководителями современных государств?». Безусловно, уже
в работах раннего Зомбарта присутствуют мотивы, которые привели знаменитого экономиста в конце жизни в лагерь национал-социалистов. В первую очередь это преувеличение роли национального фактора в создании капитализма.
Пока речь идет о культурных предпосылках капиталистического строительства,
это выглядит вполне убедительно, но, когда автор обращается к «биологии» капитализма, ему явно не хватает аргументов.
Сложившиеся в основных чертах до Первой Мировой войны, взгляды
Макса Вебера и Вернера Зомбарта на происхождение буржуазного менталитета
сыграли большую роль в становлении западно-европейской и социологической
мысли. Они были плодотворной попыткой преодоления методологического
кризиса позитивизма, но в то же время не отрицали классические парадигмы
социальной истории. Проблематика идеального типа, менталитета, «капиталистического духа» и социологии малых групп прочно вошла в историософские
пролегомены практически всех концепций Перехода от средневекового общества к индустриальному капиталистическому обществу Нового времени.
РАЗВИТИЕ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО ОБЩЕСТВА
В СВЕТЕ КУЛЬТУРНО-МОРФОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
О. ШПЕНГЛЕРА
Осознанию специфики новоевропейской цивилизации во многом способствовал культурфилософский критицизм первой половины XX в., к которому в
той или иной мере были причастны уже упомянутый Г. Зиммель, М. Хайдеггед,
X. Ортега-и-Гассет, Й. Хёйзинга («В тени завтрашнего дня»), О. Шпенглер
(«Закат Европы»), П. Сорокин («Кризис нашего времени»). Все они констатировали кризис современной им европейской культуры, восходящей к XVI–
XVII вв., захватывающей также XVIII и XIX столетия и представшей в первой
половине XX в. как нечто состоявшееся, как особый (новоевропейский) культурный тип. Кризисный характер времени вполне ощущался также такими
43
мыслителями и учеными, как К. Манхейм («Диагноз нашего времени»),
К. Ясперс («Духовная ситуация времени»), Э. Гуссерль («Кризис европейского
человечества и философия»), Р. Гвардини («Конец Нового времени»).
Освальд Шпенглер (1880–1936) – немецкий философ и историк культуры, автор сенсационного в свое время труда «Закат Европы» (1921–1923). Необычна творческая биография немецкого мыслителя. Сын мелкого почтового
служащего, Шпенглер не имел университетского образования и смог закончить
лишь среднюю школу, где изучал математику и естественные науки; что касается истории, философии и искусствознания, в овладении которыми он превзошел многих своих выдающихся современников, то Шпенглер занимался ими
самостоятельно. Служебная карьера Шпенглера ограничилась должностью
учителя гимназии, которую он добровольно оставил в 1911 г. На несколько лет
он заточил себя в маленькой квартире в Мюнхене и занялся осуществлением
своей заветной мечты: писал книгу о судьбах европейской культуры в контексте мировой истории – «Закат Европы». Она принесла ему сенсационную славу
«пророка гибели западной цивилизации».
О. Шпенглер, подобно Ф. Ницше, он был ярким представителем так называемой философии жизни, противопоставляя в процессе познания живую интуицию «мертвому» рационализму и опираясь при определении культуры не на ее
материально-техническую сторону, а на ее органическую природу. Он считается классиком цивилизационного подхода к истории, т. е. такого ее рассмотрения, когда историческими субъектами выступают не отдельные народы и государства, а их обширные многовековые конгломераты, объединенные общей,
прежде всего духовной культурой. В этом Шпенглер повторял нашего соотечественника Н. Я. Данилевского и так же, как он, был одним из самых последовательных критиков европоцентризма и теории непрерывного прогресса человечества, считая Европу уже обреченным и умирающим его звеном. Шпенглеру
принадлежит и наиболее распространенная трактовка различий между понятиями «культура» и «цивилизация», подробно развитая им в книге «Закат Европы».
44
Наиболее зримо кризис мировоззренческих основ западной исторической
науки продемонстрировала книга Шпенглера «Закат Европы» (2 тома, 1918–
1922). Она произвела ошеломляющее впечатление на европейскую интеллектуальную публику. Нельзя не согласиться со словами Б. Г. Могильницкого, который считает, что книга О. Шпенглера является духовным символом своего времени.
В «Закате Европы» О. Шпенглер вышел за рамки всех традиционных представлений об истории и одновременно органически их синтезировал. Он разрушил прогрессистский образ истории XIX столетия, но вернулся к тому же
прогрессизму в форме «героического пессимизма» человека западной цивилизации. Он решительно отверг естественнонаучный подход объяснения истории,
но уподобил ритм исторического развития биологическому ритму. Шпенглер
обрушился с резкой критикой на европоцентризм, но во многом остался на европоцентристских позициях как представитель единственной существующей в
мире западной культуры. В целом, он весьма снисходительно отзывался о состоянии современной ему исторической науки, но в тоже время довёл до логического завершения принципы немецкого историзма, расширив принцип индивидуальности в истории до размеров локальной цивилизации, которую виртуозно описывал в ницшеанско-дильтеевском духе.
О. Шпенглер видел свою заслугу в том, что он сумел заменить птолемеевскую систему истории», согласно которой все высокие культуры совершали
свой путь вокруг западной, как центры всего мирового процесса, «коперниковской», провозглашавшей, что ни одна из культур не занимет главенствующего
положения. В основе философско-исторической концепции «Заката Европы»
лежала идея культурно-исторического цикла в сочетании с принципом замкнутости локальных культур. Существование общечеловеческой преемственности
в культуре Шпенглер отрицает.
В истории человечества он выделяет 8 культур: египетскую, индийскую,
вавилонскую, китайскую, греко-римскую, византийско-исламскую, западноевропейскую и культуру майя в Центральной Америке. В качестве новой культу-
45
ры, по Шпенглеру, грядет русско-сибирская культура. Каждому культурному
«организму» отмерен примерно тысячелетний срок существования, всякое глубинное и плодотворное взаимодействие между ними невозможно. Каждая культура проходит в своём развитии стадии рождения, расцвета и гибели. Каждая
культура обладает суммой присущих только ей особенностей, которые выражаются в философии, искусстве, науке, экономике, политике и т. д. Культуры
замкнуты и не проницаемы друг для друга. Умирая, каждая культура вырождается в цивилизацию, переходит от творческого порыва к бесплодию, от развития к застою, от «души» к «интеллекту», от героических «деяний» к утилитарной работе. Такой переход для греко-римской культуры произошел, по Шпенглеру, в эпоху эллинизма (III–I века до н.э.), а для западноевропейской культуры – в прошлом веке. С наступлением цивилизации начинает преобладать массовая культура, художественное и литературное творчество теряет свое значение, уступая место бездуховному техницизму и спорту. В 20-е годы «Закат Европы», по аналогии с гибелью Римской империи, воспринимался как предсказание апокалипсиса, гибели западноевропейского общества под натиском новых «варваров» – революционных сил, надвигавшихся с Востока.
Таблица № 1.
Культурно-морфологический метод
сравнительно-исторического анализа в концепции О. Шпенглера
Таблица
одновременных духовных
эпох
Таблица
одновременных
форм искусства
Таблица
одновременных
политических эпох
ВЕСНА
ГЛУБОКАЯ ДРЕВНОСТЬ
ГЛУБОКАЯ ДРЕВНОСТЬ
Ландшафтно-интуитивная
Хаос первозданных
стихия.
тельных форм.
Мощные творения пробуждающейся опутанной снами
души.
Сверхличное единство и
полнота.
1. Рождение мифа, большого
46
вырази- Тип первобытных народов.
Племена и предводители.
Политики еще нет.
стиля как выражение нового
богочувствования. Мировой
страх.
МИСТИЧЕСКАЯ СИМВОЛИКА И НАИВНАЯ ИМИТАЦИЯ.
2. Раннее
мистикометафизическое оформление
нового взгляда на мир. Высокая схоластика.
47
ЛЕТО
КУЛЬТУРА
КУЛЬТУРА
Созревающая
сознательность.
Первые ростки гражданскогородского и критического
движения.
История жизни стиля, формирующего все внешнее бытие.
Язык форм глубочайшей символической необходимости.
Группы народов подчеркнуто выраженного стиля и
единого мирочувствования:
«нации». Влияние
имманентной государственной идеи.
РАННЯЯ ЭПОХА:
Органическое членение политического бытия.
Два ранних сословия: знать
и духовенство.
Феодальное хозяйство чистых меновых стоимостей
земли.
Феодализм. Дух крестьянской страны. «Город» как
рынок или бург. Смена
пфальцев государей. Рыцарски-религиозные
идеалы.
Борьба вассалов между собой и против государей.
Кризис и распад патриархальных форм: от феодального союза к сословному
государству.
ПОЗДНЯЯ ЭПОХА:
Реформация: в рамках религии народный протест против великих форм ранней
эпохи.
Начало чисто философской
формулировки мирочувствования. Противоположность
рационалистических и реалистических систем.
Создание новой математики.
Концепция числа как отражения и сущности формы
мира.
Пуританизм: рационалистически мистическое скудение
религиозного начала.
ЛЕТО
РАННЯЯ ЭПОХА:
Орнамент и архитектура как
элементарное выражение юного
мирочувствования («примитивы»),
Рождение и подъем, вырастающие из духа ландшафта, бессознательно сотворенные.
Завершение
форм.
раннего
языка
Исчерпание возможностей
противоречивость.
и
ПОЗДНЯЯ ЭПОХА:
Интеллигенция больших го- Образование группы урбаниродов. Кульминация строго- стически-сознательных, избранго умственного творчества.
ных, несомых отдельными личностями искусств («великие мастера»).
«Просвещение»: вера во всемогущесто рассудка, культ
«приоды», разумная религия».
Кульминация
математического мышления.
Высветление мифа форм, чисел.
Великие завершающие системы идеализма, теории познания, логики.
Осуществление созревшей
государственной идеи.
Город против деревни: возникновение третьего сословия. Победа денег над имуществом.
Выработка
зрелой
художе- Образование мира госуственности.
дарств
строгой
формы.
Фронда.
Внешнее завершение одухотворенного языка форм.
Высшее завершение государственной формы («абсоУгасание строгой творческой лютизм») Единство города и
силы. Разложение большой деревни («государство и обформы. Конец стиля «класси- щество», «три сословия»).
цизм и романтика».
Крушение государственной
формы (революция и наполеонизм). Победа города над
деревней («народа» над привилегированными, интеллигенции над традицией, денег
над политикой).
48
ЗИМА
ЦИВИЛИЗАЦИЯ
ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Начало космополитической
цивилизации. Угасание душевной творческой силы.
Сама жизнь становится проблематичной.
Этикопрактические тенденции иррелигиозного и неметафизического космополитизма.
Материалистическое мировоззрение:
культ
науки,
пользы, счастья.
Этико-общественные
жизненные идеалы: «эпоха философии без математики».
Скепсис.
Растворение народного тела,
предрасположенного теперь к
жизни в больших городах, в
бесформенных массах.
Мировой городи провинция:
четвертое сословие (масса), неорганическое, космополитическое начало.
Господство денег («демократии»). Хозяйственные силы,
пронизывающие политические
формы и структуры власти.
Восхождение цезаризма. Победа
политики силы над деньгами
Возрастающе примитивный характер политических форм.
Внутренний распад наций и
превращение их в бесформенное
население.
Обобщение последнего в империю, постепенно приобретающую вновь примитивно деспотический характер.
Созревание
окончательной
формы: частная и семейная политика отдельных государей.
Мир как добыча. Мандаринство. Византизм. Внеисторическое окоченение и бессилие
имперского механизма на фоне
хищнической радости юных
народов и чужеземных завоевателей. Медленное воцарение
первобытных состояний в высокоцивилизованных жизненных
условиях.
Существование без внутренней формы. Искусство мировых городов как привычка,
роскошь,
спорт,
стресс.
Быстро изменчивые модные
стили (реанимации, произвольные изобретения, заимствования), лишенные символического содержания.
«Искусство модерн». «Проблемы» искусства. Попытки
олицетворить и пробудить
космополитическое сознание. Превращение музыки,
зодчества и живописи в голые прикладные искусства.
Конец развития форм вообще. Бессмысленная, пустая,
вымученная, нагроможденная архитектура и орнаментика.
Внутреннее завершение математического мира форм.
Заключительные мысли.
Спад абстрактной мыслительности до сугубо практического компендиума.
Распространение последнего
миронастроения.
Подражание архаическим и
экзотическим мотивам.
Исход. Выработка стационарной
сокровищницы
форм. Роскошества цезарей.
Провинциальное прикладное
искусство.
Витальные циклы О. Шпенглера в общем изложении говорят о четырех
последовательных этапах жизни каждой отдельной взятой цивлизации. Они соотнесены с образом времен года - весна (зарождение), , лето (развитие), осень
(расцвет-кризис) и зима (угасание).
Этап зарождения. На этапе зарождения цивилизации происходит возникновение на маргинальном уровне в период завершения предцивилизационной
стадии (или расцвета-кризиса предыдущей цивилизационной системы) элемен49
тов новой социальной философии - поведенческих стереотипов, этических
норм, мировоззренческих идей, форм экономической активности, критериев
стратификации, методов и целей политической борьбы, составляющих основу
для формирования альтернативного механизма социализации и самоидентификации личности.
Этап развития. По мере складывания и развития целостного социального
порядка, формируются институты, отражающие базисные ориентиры цивилизационной системы. Формирование цивилизации как определенной модели социального поведения индивида и адекватной структуры общественных институтов (в составе основных подсистем - экономической, социальной, политической, духовной), объединяющих все проявления материальной и духовной жизни в их качественном своеобразии, обеспечивающих самовоспроизводство общественной системы и ее качественное развитие в русле цивилизационной парадигмы.
Этап расцвета – кризиса. Расцвет цивилизационной системы, связанный
с достижением качественной завершенности в ее развитии, окончательным
складыванием основных системных институтов. Расцвет сопровождается унификацией цивилизационного пространства (тотальным вытеснением остаточных форм предыдущего социального порядка) и активизацией имперской политики - географической экспансии цивилизационной системы с трансляцией базовых идеологических, политических, экономических ценностей на окружающее периферийное пространство. Унификация цивилизационного пространства
и имперская экспансия отражают остановку качественного саморазвития общественной системы в результате относительно полной реализации базовых
принципов цивилизационной парадигмы и перехода от динамичного, созидательного характера развития к статичному, охранительному. Это составляет основу цивилизационного кризиса качественного изменения динамики, движущих сил, основных форм цивилизационного развития.
Этап угасания. В период угасания Цивилизация вступает в стадию кризисного развития, крайнего обострения социальных, экономических, политиче-
50
ских конфликтов, духовного разлома. Ослабление внутренних системных институтов (государства, иерархии экономических укладов, легитимной социальной структуры, доминирующей религиозно-мировоззренческой системы) делает общество уязвимым для внешней агрессии. Цивилизация как целостная социокультурная система погибает в ходе внутренней смуты или в результате завоевания.
Возможны два варианта развития событий, которые Шпенглер определял
как индийский путь и европейский путь.
Индийский путь – цивилизация вступает в стадию кризисного развития,
нарастания противоречий между системными институтами и социальными
группами, отражающими становление новой цивилизационной парадигмы (альтернативных моделей общественной психологии). Противоречие снимается в
ходе эскалации гражданских конфликтов и дестабилизации социального, политического и экономического порядка (частичного саморазрушения целостности
цивилизационной системы), что объективно возвращает систему на стадию развития, восстанавливает созидательный характер цивилизационного развития.
Возможный вариант подобного сценария - частичное разрушение системы
в ходе внешней агрессии, сопровождающееся не разрушением цивилизационного ядра, а ассимиляцией пришельцев.
Европейский путь – цивилизация вступает в стадию кризисного развития,
нарастания противоречий между системными институтами и маргинальными
социальными группами. В ходе этого противостояния формируются предпосылки цивилизационной революции – постепенной ликвидации предшествующей общественной системы и развития в том же цивилизационном очаге новой
системы. Динамика этого периода определяется в большей степени не угасанием остаточных форм предыдущей цивилизации, а становлением и новой цивилизационной системы.
«Когда цель достигнута и идея, т.е. все изобилие внутренних возможностей, завершена и осуществлена во внешнем, тогда культура вдруг застывает, замирает, ее кровь свертывается, силы надламываются...» (О. Шпенглер).
51
В контексте витального цикла схема зарождения и развития Западной индустриальной цивилизации в интерпретации О. Шпенглера выглядит весьма
своеобразно. Она синхронизирована с циклическим духовным развитием античной культуры, индийской культуры. По идее Шпенглера, в разное время, и в
разных местах происходят типологически похожие процессы чередования зарождения, цветения и угасания. Весна западной культуры начинается около 900
года н.э. Из духа соответствующего ландшафта рождается миф Большого Стиля, как творение пробуждающейся мечтательной души – веды в Индии, олимпийская религия в Греции, католицизм на Западе.
Летом проявляются самые ранние бюргерско-городские и критические порывы. Эта эпоха отмечена рационалистически-мистическим оскудением религиозной стихии и интеллектуальным фанатизмом, что отразилось в пифагорейтсве, упанишадах, и особенно, в пуританизме.
Осень означает кульминацию «строго духовно формирующей силы», и одновременно выступление интеллектуалов больших городов. Здесь соответствуют друг другу Будда, софисты и энциклопедисты.
Зимой угасает душевно-формирующая сила, растет цивилизация, ирелигиозный и неметафизический мировой город, торжествует скепсис; как последний
культ торжествует культ науки, рациональной пользы, индивидуально счастья.
Здесь друг другу соответствуют буддизм, эллинизм, утилитаризм Бентама и
сциентизм Конта.
Особый интерес вызывала у О. Шпенглера заключительная стадия существования культуры – «цивилизация». Всякая культура перерастает в цивилизацию, ее пришествие знаменует зиму культуры, ее духовную деградацию и гибель творческих сил.
Таким образом, О. Шпенглер не был апологетом капитализма и нового
времени. Западный индустриализм и буржуазный менталитет он связывал с
общими представлениями о духовной стагнации и деградации европейского
общества средневековья. Культура Средневековья противопоставляется индустриальной Цивилизации Запада. Культура религиозна, цивилизация атеистич-
52
на. Культура национальна, цивилизация космополитична. Ее символизирует
мировой город, населенный оторванными от почвы культуры людьми. Культура связана с предками и традицией; цивилизация неисторична, она стремится к
безграничному могуществу, она завершается смертью.
Символами цивилизации являются города, индустриализм, космополитизм, безрелигиозность, воля к мировому господству, культ денег, цезаризм.
Согласно О. Шпенглеру, западноевропейская культура с эпохи Наполеона
вступила в стадию цивилизации. Он считал, что все последующие события европейской истории XIX – начала XX веков лишь подтверждали его вывод о
близящемся «Закате Европы». Как верно замечали многие исследователи, в
рассуждениях О. Шпенглера о конце западной культуры заканчивается
О. Шпенглер – ученый и начинается О. Шпенглер-пророк и политик. В этой
связи необходимо отметить консервативную политическую основу философии
истории О. Шпенглера, которого недаром причисляют к ведущим идеологам
немецкого консерватизма XX столетия.
Парадокс воззрений О. Шпенглера заключался в том, что он вопреки приведенной выше негативной оценки цивилизации выступал е певцом, что придавало его концепции своеобразное нигилистическое жизнеутверждение. Автор
вовсе не тосковал по умирающей великой культуре прошлого.
Для Шпенглера буржуазная капиталистическая современность была закономерной переходной стадией, наступающей перед началом новой эпохи. Западная цивилизация представлялась Шпенглеру субъективным «частным феноменом истории, которому отведен определенный период существования
(1000–2200 годы).
Один из центральных образов западной цивилизации – образ Цезаря, символизирующий универсальную матрицу европейской империи. Обращение к
характеристике западной цивилизации как к цезаризму, позволило Шпенглеру
существенно корректировать ее оценку как факту деградации западной культуры. В образе Цезаря присутствует позитивное начало, противостоящее упадку –
империализм. В империалистической политике европейских государств автор
53
видел огромную созидательную силу, своеобразную цивилизационную скрепку, сообщающую обществу необходимую ему жизненную силу и энергию. Под
цезаризмом-империализмом подразумевалась не только политическая система,
но и активная экспансия, общество, способное противостоять порождаемым
цивилизацией негативным явлениям. Опаснейшим из них Шпенглер полагал
появление «четвертого сословия». Эта бесформенная масса, не признающая
прошлого и принципиально отвергающая культуру с ее органичными формами,
всякое упорядоченное знание, всякие различия в ранге. Цезаризм с позиции
Шпенглера был единственной альтернативой противостояния всеобщему разложению. Другой спасительный шанс он видел в развитии естественных и технических наук и связанном с этим ростом индустриального могущества Запада.
Индустриализм выступал в качестве второй созидательной силы.
История, как известно, не подтвердила пророчеств Шпенглера, а новой
«русско-сибирской» культуры, под которой подразумевалось так называемое
социалистическое общество, пока не получилось. Показательно, что некоторые
консервативно-националистические идеи Шпенглера широко использовались
идеологами фашистской Германии.
По определению Э. Нольте, Шпенглер стал первым философом техники и
певцом естественно-научного века. С другой стороны, глобальные мифологемы
Шпенглера обратили историческую мысль ХХ века к важной историкокультурной проблематике. Под воздействием его идей европейская гуманистика постепенно освобождалась от сдерживающих рамок европоцентризма, обращалась к изучению неевропейских культур и цивилизаций как самодостаточных феноменов, не сводимых к западным эталонам. Важное инструментальное
значение сохраняют разработанные Шпенглером категории, такие например,
как «исторические псевдоморфозы». «Закат Европы» фактически положил
начало становления цивилизационной теории в западной исторической мысли и
исторической науки новейшего времени. Последующие поколения историков,
культурологов, философов разрабатывали идеи О. Шпенглера, которые он выдвинул в «Закате Европы».
54
КРИЗИС СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
И ГЕНЕЗИС КАПИТАЛИЗМА
В СВЕТЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ПОДХОДА А. ДЖ. ТОЙНБИ
Кризис позитивизма и европоцентристского подхода, а также критическая
(в том числе – идеологическая) реакция западных историков на марксизм, привели к усиленному поиску альтернатив, что выразилось в усилении идеализма в
исторической мысли. Так например, в 30-е годы в Великобритании среди историков возникла точка зрения на историю как науку, которая должна изучать
только единичные факты. Более того, по их мнению, история имела больше
сходства с литературой, чем с наукой. Несмотря на усиление идеализма и кризис позитивизма, историки предпринимали попытки найти новые методологические подходы к изучению истории. Самый значительный вклад в развитие
новой непозитивистской методологии исторического познания в исторической
науке межвоенного периода внес Арнольд Джозеф Тойнби.
Цивилизационный подход к всемирно-историческому процессу развивался
в науке задолго до Тойнби, начало этого метода восходит к культурноисторическим типам Н. Я. Данилевского. Цивилизационный подход позволял
преодолеть экономический детерминизм и линеарность позитивистских концепций истории, полнее и многокрасочней характеризовать региональные варианты, подчеркивать роль культуры, менталитета, религии – всей суммы непроизводственных факторов развития. При этом историки до Тойнби и после
Тойнби использовали несколько десятков определений цивилизации, по разному подходя к ее оценке; как к стадии развития культуры, как к процессу, как к
качественному состоянию общества, как к культурно-историческому типу.
Как стадия исторического развития цивилизация приходит на этапе окончательного выделения социума из природы и возникновением противоречия
между естественными и искусственными факторами развития общества. В ней
безусловно доминируют социальные факторы жизнедеятельности человека,
прогрессирует рационализация мышления. На этапе цивилизации общество
55
становится целостной системой, обладающей устойчивыми механизмами самовоспроизводства, обеспечения преемственности социального опыта, духовной
традиции. Социализация личности основывается на комплексной самоидентификации, отражающей систему классовой, сословной, статусной стратификации, а искусственные производительные силы начинают преобладать над естественными (вплоть до образования «искусственной природы»). Характерно, что
весьма близко определял цивилизацию Ф. Энгельс – как «ту ступень развития
общества, на которой разделение труда, вытекающий из него обмен между отдельными лицами и объединяющее оба эти процесса товарное производство
достигает полного расцвета и производят переворот во всем прежнем обществе».
Э. Тейлор, исходя из антропологического контекста, считал, что цивилизация – в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знания,
верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и привычек, усвоенных человеком как членом общества. Французский историк школы «Анналов»
Л. Февр трактовал цивилизацию как фактор исторического развития: «Цивилизация – это равнодействующая сил материальных и духовных, интеллектуальных и религиозных, воздействующих в данный отрезок времени в данной
стране на сознание людей». Отметив аналитически достоинства всех вышеперечисленных определений, подчеркнем, что именно работы А. Дж. Тойнби открыли широкую дорогу развития всему спектру цивилизационных концепций
истории, легли в основу грандиозной по масштабу и исполнению альтернативной модели процесса развития человечества.
Арнольд Джозеф Тойнби (1889–1975) – английский историк и социолог,
автор 12-томного «Постижение истории» (1934–1961) – труда, в котором он
стремился осмыслить развитие человечества в духе круговорота «цивилизаций», употребляя этот термин в качестве синонима «культуры».
А. Дж. Тойнби происходил из английской семьи среднего достатка; следуя
примеру своей матери – преподавателя истории, закончил Оксфордский университет и британскую Археологическую школу в Афинах (Греция). Вначале
56
он увлекался античностью и трудами Шпенглера, которого как историк культуры впоследствии превзошел. С 1919 по 1955 г. Тойнби был профессором греческой, византийской, а позднее и всемирной истории в Лондонском университете. В годы первой и второй мировых войн он одновременно сотрудничал с
МИДом, был членом британских правительственных делегаций на Парижских
мирных конференциях в 1919 и 1946 гг., а также руководил Королевским институтом международных отношений. Значительную часть жизни ученый посвятил созданию своего знаменитого труда и грандиозной концепции глобальной истории.
А. Дж. Тойнби, наряду с О. Шпенглером, принадлежит решающая роль в
становлении современной цивилизационной теории. Свою научную деятельность А.Дж. Тойнби начинал как историк-антиковед, после войны занимался
проблемами международных отношений, в 1926–1956 годах возглавлял Королевский институт международных отношений. С 1934 по 1961 годы
А. Дж. Тойнби публикует свой главный труд двенадцатитомное «Постижение
истории», в котором он обосновал оригинальную концепцию всемирной истории.
Теория цивилизаций. По словам самого А.Дж. Тойнби, первоначальным
толчком, побудившим его приступить к работе над собственной версией цивилизационной теории, стало знакомство с первым томом «Заката Европы» О.
Шпенглера. Историческая концепция А.Дж. Тойнби имеет довольно сложный
генезис. В историософии «Постижения истории» соединились, казалось бы, не
сочетаемые элементы: остатки либерально-викторианских воззрений автора,
подходы
свойственные
позитивизму,
иррационализм
и
интуитивизм.
А. Дж. Тойнби был последователем философии А. Бергсона. Всю работу пронизывают идеи христианского понимания истории.
Тойнби последовательно выступал против европоцентризма м эталонного
подхода, против концепций линейного развития и линейного исторического
времени. Особенно остро он выступал против господствующих в западной
57
мысли идей индустриализма и национализма (Тойнби считал, что эти идеи на
Западе более влиятельны, чем идея демократии).
Иллюзия «единства цивилизации» (т. е., «всемирно-исторического процесса»), по мысли Тойнби, является следствием временной гегемонии западной
цивилизации, объясняется европоцентристской традицией. Экономическая, политическая и культурная экспансии Запада привела к унификации мира. Негативная черта этого процесса – игнорирование культурно-исторических особенностей попавших в сферу европейского влияния народов.
А.Дж. Тойнби полагал, что беда не в унификации как в таковой, а в подмене понятий – унификация путается с системным единством. На этой основе
возникает опасная иллюзия того, что унификация несет собой прогресс и свободу, иллюзию единства исторического процесса (в связи с чем все, что не
совпадает со схемой, игнорируется).
На этой основе им выделялось несколько позиций отрицания унификации:
1. Несмотря на экономическую и политическую вестернизацию культурная
самостоятельность неевропейских народов сохраняется
2. Европейцы игнорируют туземцев, воспринимают их как экзотических
представителей флоры и фауны, как людей второго сорта без прав суверенитета
как на землю, так и на саму историю
3. Догма единства цивилизаций приводит к насильственному выпрямлению реального исторического процесса. Игнорируются этапы жизни других
цивилизаций, если они не вписываются в общую концепцию – отсюда стереотипы восприятия «варварских», «разлагающихся», «статичных» цивилизаций.
Известную формулу А. Дж. Тойнби «древность + средневековье + новое
время» считал не правильной, так как не соглашался с линейным развитием – и
это обстоятельство подвигало его к поиску особого «умопостигаемого объекта
истории», отличного от понятий «государство», «общество», «нация». Он пришел к выводу о существовании некоего ограниченного в пространстве и времени системном единстве, в рамках которого объяснимо развитие близких, род-
58
ственных обществ. Собственно, это и была цивилизация. Она не охватывает все
пространство, человечество и время.
Итак, в качестве основы исторического развития, единицы умопостигаемого исторического измерения А. Дж. Тойнби выбирает локальную цивилизацию,
под которой понимал пространственно-временные феномены, объединенные
общностью духовной культуры и исторических судеб. Сам феномен цивилизации Тойнби дефиницизирует довольно сложно (через перечисление примеров
того, чем цивилизация является и не является); в целом же, го понимание цивилизации весьма близко к определению П. Сорокина: «Цивилизации, или культурные суперсистемы, представляют собой реальные причинно-смысловые целостности, отличные от культурных скоплений, малых культурных систем, а
также от государства, нации, политических, религиозных, расовых, этнических
и других социальных систем и групп. Они в значительной степени определяют
организацию и функции малых групп и культурных систем, менталитет и поведение индивидов, множество конкретных исторических событий, тенденций,
процессов. Большинство этих «цивилизаций» – это не столько «культурные системы», сколько крупные «социальные общности», сложившиеся на основе
центрального ядра, состоящего из культурных смыслов, ценностей и корм или
интересов, которые и служат причиной, целью и основой организации и функционирования этих общностей».
Минойская
цивилизация
Эллинская цивилизация
Западная цивилизация
Сирийская цивилизация
Православная цивилизация
Исламская цивилизация
Рис. 1. Пример родственных связей цивилизаций.
59
Критерии цивилизационной принадлежности для каждого конкретного
общества – это, прежде всего, «вселенская церковь», универсальное государство (базовая матрица политической организации – О. К.), а также степень отдаленности – приближенности к месту генезиса, цивилизационного центра.
В отличие от О. Шпенглера, выделявшего всего 8 «цивилизаций», Тойнби,
опиравшийся на более широкие и современные исследования, насчитывал их от
двух до трех десятков, позднее остановившись на тринадцати, получивших
наиболее законченное развитие. В последних редакциях «постижения истории»
Тойнби насчитывал 21 цивилизацию.
Цивилизациям не более 6–7 тысяч лет; они рождаются, живут и умирают.
Одновременно может существовать относительно немного цивилизаций; они
могут быть преемственны друг другу, но не более, чем в течение трех поколений (затем генетические черты общности) утрачивается (рис. 1). Цивилизации
могут быть сравнимы и сопоставимы, но следует быть очень аккуратным в выводах и обобщениях.
Первоначально Тойнби рассматривал историю как совокупность параллельно и последовательно развивающихся «цивилизаций», генетически мало
связанных одна с другой, каждая из которых проходит одинаковые этапы от
подъема к надлому, распаду и гибели. Позднее он пересмотрел эти взгляды,
придя к заключению, что все известные культуры, питаемые мировыми религиями (христианством, исламом, буддизмом и др.), суть ветви одного человеческого «древа истории». Все они имеют тенденцию к единству, и каждая из них
– его частица.
Движущие силы истории. Генезис цивилизаций происходит по двум генеральным направлениям – мутация примитивных обществ в независимые цивилизации; появление родственных цивилизаций. В процессе генеза задействованы три основных фактора: негативный фактор инерции и приверженности традициям, и два позитивных – раса и среда. Раса - общность с ярко выраженными
психическими и духовными качествами (Тойнби отвергает националистические
теории, так как ряд цивилизаций сформировался в результате 2–3 рас). Раса
60
влияет, но не определяет всего. Среда для Тойнби – историческая и географическая, причем классическую теорию влияния среды как детерминанты развития общества он отвергал. Так речные земледельческие цивилизации типа
Нильской цивилизации почему-то не возникли в долине Иордана, а прекрасные
степи Аргентины и Австралии не знали номадизма; т.е., считал, что у этого закона нет обратно связи.
ВЫЗОВ:
Демографическое
перенаселение и
аграрный кризис
ОТВЕТ 1
Спарта
Милитаризм и экспансия
ЭЛЛАДА,
7–6 в. до н.э.
ОТВЕТ 2
Ионическая Греция
колонизация
ОТВЕТ 3
Афины
Развитие торговли,
ремесел, демократии
Рис. 2. Инвариантность ответов на вызов.
Движение истории А .Дж. Тойнби связывал с теорией «Вызова-и-Ответа».
Вызовы могли быть разнообразного характера от географического до социального. Некто (возможно Бог, Логос, вселенский разум) или Нечто (возможно
окружающая среда, Вселенная) формируют вызов – ситуацию, проблему, кризис который стоит перед конкретным историческим сообществом. Конкретные
проявления и формы вызова могут быть разнообразны:
– вызовы природной среды (например, вызов речной долины Нила или
Скандинавского полуострова);
– вызов человеческой среды (например, Османская экспансия или чума 14
века)
В своем развитии человеческие сообщества постоянно дает ответы на разнообразные вызовы, движение истории определяется полнотой и интенсивно61
стью ответа на Вызов. Причем на один Вызов различные общности, даже принадлежащие к одной цивилизации, могут дать разные Ответы. (рис. 2). То же
самое относится к стимулам роста. Они делятся на природные (стимулы бесплодной земли или стимулы новой земли) и стимулы человеческого окружения
(стимул ударов, стимул давления, стимул ущемления). Так европейская цивилизация в Северной Америке формировалась под воздействием стимула новых
земель и религиозной дискриминации (пуритан).
Движущими силами истории, помимо божественного «провидения», Тойнби считал отдельных выдающихся личностей и «творческое меньшинство».
Реальность, в которой существует индивид, для него в некоторых отношениях
«реальнее», той, в которой существует общество (т. е., микроистория актуальней макроистории – О. К.). «Общество -это совокупность отношений между
индивидами, а общественные отношения предполагают совпадение индивидуальных полей действия». Каждый индивид тождественен всей целостности общества, как ген. Творческая личность стремится преобразовать других и испытывает в этом жизненную необходимость.
Творческое меньшинство отвечает на «вызовы» (совершает Порыв), бросаемые данной культуре внешним миром и духовными потребностями, в результате чего обеспечивается поступательное развитие того или иного общества.
При этом «творческое меньшинство» ведет за собой пассивное большинство,
опираясь на его поддержку и пополняясь за счет его лучших представителей.
Ключевые черты Западной цивилизации, которые привели ее к господству, Демократия и Индустриализм, по мнению Тойнби, - возникли из глубин творческого меньшинства. Существует разрыв между массовым сознанием и сознанием меньшинства, на целую эпоху.
Когда же «творческое меньшинство» оказывается неспособным воплотить
в жизнь свой мистический «жизненный порыв» и ответить на «вызовы» истории, оно превращается в «господствующую элиту», навязывающую свою
власть силой оружия, а не авторитетом; отчужденная же масса населения становится «внутренним пролетариатом», который совместно с внешними врагами
62
в конечном счете разрушает данную цивилизацию. Тойнби разработал специфическую модель взаимодействия и воздействия меньшинства на общество в
процессе ответа на вызов, называя этот процесс двухтактным ритмом Ухода и
Возврата. Под Уходом понимается время осознания идеала, ухода от активной
деятельности, время накопления энергии. Побудительным мотивом его является необходимость преодоления социального кризиса, чтобы ответь на вызов,
брошенный цивилизации. Возврат – время практической реализации идеала.
Ритм Ухода - и - Возврата описывается Тойнби на примерах Иисуса, Давида,
Буды, Конфуция, Игнатия Лойолы, Мухаммеда, Макиавелли, Петра I и.др.
1. КРИЗИС
2.УХОД
Стадия изоляции:
Появляется новая
идея, идеология,
модели антикризисного поведения
Меньшинство
дискриминируется, лишается привилегий, вытесняется из обычной
деятельности
3. ВОЗВРАТ
Меньшинство возвращается в общество с новыми идеями, технологиями и
практиками
Рис. 3. Ритмы Ухода и Возврата
Если творческое меньшинство не справляется с этой задачей, наступает
эпоха надлома и гибели цивилизации. При этом иногда меньшинство действует
не напрямую, а через посредников (личности, институты, общественные группы), которые в силу обстоятельств могут более эффективно транслировать ин-
63
новации на всю цивилизацию. Так идеалы итальянского ренессанса распространялись в Европе через культурное посредничество Франции; также английский парламентаризм во французской версии распространился на весь мир.
Именно так происходит качественный рост цивилизации. В движении роста, в
котором одна проблема порождает другую, Тойнби усматривал яркий пример
чередования ритма Инь-Ян, в процессе становления которого осуществляется
дифференциация цивилизации как следствие ее восходящего развития.
Надлом цивилизации. Главная причина надлома заключается в деградации
элиты, меняющей ценности духовные непреходящие на переходящие земные.
Тем самым она впадает в идолопоклонство, которое Тойнби определяет как
«интеллектуально и морально ущербное обожествление части вместо целого,
твари вместо Творца и времени вместо вечного». В практической жизни оно
выражается в поклонении отдельной личности эфемерному институту, такому
как Империя, в идолизации техники, проявляющейся в слепом поклонении и
безграничной вере во всемогущество и непреходящую ценность технических
достижений и т. п.
В фазе надлома цивилизация утрачивает Порыв, воплощенный в способности творческого меньшинства находить оптимальные ответы на вызовы времени. Утратившая способность к творческим решениям элита, продолжает удерживать власть, превращается в правящее меньшинство. Но тем самым радикально меняется ее природа отношений с большинством, массой. Мимесис
утрачивает добровольный характер, механизируется.
Начинается распад единого прежде социального тела цивилизации на правящее меньшинство и отчужденный от него пролетариат. Ведущую роль в процессе гибели цивилизации А. Дж. Тойнби отводил внешнему и внутреннему
пролетариату. К первому он относил слои людей, ведущих паразитический образ жизни. Это, скорее, не социальное положение, а психическое состояние отчужденности и оторванности от корней. Ко второму – варварские народы, проживающие на внешних границах цивилизации.
64
Следствием надлома цивилизации является ее распад, выражающийся в
расколе ее социального тела. Тойнби выделяет два типа раскола: вертикальный,
когда общество распадается на ряд локальных государств, и горизонтальный,
когда в гибнущем обществе выделяются три группы – правящее меньшинство,
внешний и внутренний пролетариат.
Для описания характеристики процесса распада Тойнби активирует мифологему «Спад и Оживление». Как правило, в этой фазе деятельность элиты
направлена на сохранение собственного влияния при помощи насилия и экспансии. Апофеозом этих усилий является создание универсального государства
и приход «Спасителя с мечом». Однако, по мнению автора, это лишь откладывает на некоторый период гибель цивилизации – растет социальная апатия и
насилие.
Гибнущая цивилизация не исчезает бесследно. В ее недрах зарождается
куколка, которая впитывает в себя энергию, излучаемую распадающейся цивилизацией, формирует завязь новой цивилизации. Эту роль, как правило, играет
церковь. Согласно Тойнби, вселенская церковь рождается в смутное время,
наступающее сразу за надломом цивилизации в недрах внутреннего пролетариата. Ее создание является исторической миссией внутреннего пролетариата;
именно так осуществляется поступательное движение человеческой культуры.
Не отрицая поступательного развития человечества, Тойнби видел его,
прежде всего, в духовном совершенствовании, в религии, которая в будущем
станет единой общечеловеческой религией. Объективно опровергая своими работами расизм и «европоцентризм», Тойнби сочувственно относился к национально-освободительному движению, выступал за сотрудничество и взаимопонимание между всеми народами, за их культурное самоопределение, позволяющее сохранять этническое многоцветие мира перед лицом угрожающей ему
«вестернизации». Понимал он и опасность этого процесса применительно к современной России, и соглашался с довольно распространенной гипотезой о
том, что коммунистические идеи и революционное брожение исторически заносились в нашу страну именно с Запада.
65
Модель перехода от Средневековья к Новому времени. Собственно такой
модели Тойнби не создавал. Был противником стадиального формационного
анализа исторического процесса. Западная цивилизация произошла от античной
цивилизации; её ключевые параметры определяются христианской религией,
индустриализмом и национализмом; от нее произошла современная цивилизация Америки. Развитие конкретных стран объяснялось им через суммарное
воздействие целой системы субъективных и объективных, внутренних и внешних факторов (Вызовов, Стимулов и Среды – О. К.). Однако на основе взглядов,
высказываний и методологии Тойнби мы можем построить некую тойнбианскую модель Перехода.
Итак, в XIII–XIV веке Европа оказалась перед лицом сложного Вызова:
1. Возникла проблема преобразования местных самодостаточных (аграрных, автаркичных) сообществ во взаимозависимое международное финансовое
сообщество;
2. Произошел глобальный контакт цивилизаций Запада и Востока; вследствие этого внутренние проблемы обострились, возникла необходимость адекватного ответа.
Рост производительных сил, изменение цен в Европе, кризис феодальных
политических институтов – все это элементы совокупного вызова, наряду с похолоданием позднего Средневековья и эпидемией чумы – «Черной Смерти»
XIV века. Если в XIV–XV вв. Западная Европа «отдыхала» от мощного цивилизационного подъема XI–XIII вв., попутно решая проблемы, вызванные историческим перенапряжением, то с конца XV в. начинается новый виток ее активности. Об этом свидетельствует новый экономический подъем, длившийся с
конца XV до начала XVII в.
Определенные модели решения и социальные технологии внутри европейской цивилизации уже были: Это «итальянская муниципальная культура», социальный и хозяйственный уклад торговых республик и городов – государств
Северной Италии. Однако европейское большинство, закукленное в традициях
Западного христианства все еще оставалось не восприимчиво к социально-
66
политическим и культурным инновациям, довлели стереотипы. Для разрешения
этой проблемы понадобился этап Ренессанса.
Этап Ренессанса – один из примеров воздействия творческого меньшинства на общество. Оно выработало новую концепцию личности – активно действующей, самодостаточной и полноправной, готовой к ответственному социальному действию и ориентированную на новые гуманистические ценности.
Для распространения новых моделей экономического поведения и формирования социальной практики индивидуализма понадобился следующий этап – Реформация.
В процессе передачи культурных смыслов, ценностей и технологий активно были задействованы посредники. Французская элита транслировала ренессансные ценности дворянству всей Европы; протестанты разрабатывали и передавали обществу этику индивидуального спасения и модели антикризисного
(буржуазного) поведения. Так или иначе, парламентаризм и абсолютизм были
адекватными ответами на демографическое давление, изменения экономической конъюнктуры и внешнеполитическую нестабильность, действовали в ритме Ухода и Возврата. Так Тойнби пишет: «Английские нонконформисты, громко заявившие о себе во время гражданской войны и образования парламента,
вскоре ушли со сцены и … ушли в среду частного предпринимательства накануне Реставрации, чтобы через полтора века вернуться всемогущими и стать
авторами промышленной революции».
Другой аспект цивилизационной теории Тойнби раскрывается в идее
врожденных склонностей и характерных черт, присущих каждой цивилизации,
и играющих существенную роль в ее историческом развитии. Так для Востока
этой чертой была склонность к религии, к морально-этическому аспекту действия. Для Запада – склонность к технике. Тойнби отмечает, что эта черта проявляется рано, уже в период перехода от эллинизма к средневековью (символами древнего технологизма – галльская жатка, арбалет, механические часы,
сложное парусное вооружение). Это обусловило европейскую склонность к рациональному использованию естествознания. Ключевые фигуры средневековой
67
европейской культуры для Тойнби – английский священник, философ и ученный Френсис Бэкон XIII века и художник – изобретатель Леонардо да Винчи.
Из этих символических фигур впоследствии вырастает идея и практика активного познания и переделки окружающего мира в соответствии со своими духовными и материальными потребностями. В известном смысле это было, по
мнению автора, следствием физического детерминизма философии Демокрита
(идеи первичности материи и т. д.).
Подведем итоги. Всемирно-историческое развитие в глобальной концепции А. Дж. Тойнби предстает в виде движения от локальных культурных общностей к единой общечеловеческой культуре. Главной отличительной чертой
Тойнби
как
теоретика
и
историка
культуры
было
беспристрастно-
плюралистическое видение человечества как семьи равноправных народов, исключающей какое-либо национальное или региональное высокомерие и применение силы. К современной западной цивилизации, английский интеллектуал
Тойнби относился достаточно критически, имея в виду ее растушую бездуховность, фольклорную безликость, потребительство и экономическую агрессивность, часто прикрываемую декларацией защиты общечеловеческих идеалов.
Цивилизационная концепция А. Дж. Тойнби отличалась от подобной концепции О. Шпенглера двумя чертами. Во-первых, А. Дж. Тойнби не настаивал
на фаталистическом характере истории и признавал за человеком право на свободу выбора. Во-вторых, он отверг идею О. Шпенглера о непроницаемости цивилизаций и культур друг для друга и считал, что единению человечества способствуют мировые религии.
Цивилизационная концепция А. Дж. Тойнби отличалась от подобной концепции О. Шпенглера двумя чертами. Во-первых, А. Дж. Тойнби не настаивал
на фаталистическом характере истории и признавал за человеком право на свободу выбора. Во-вторых, он отверг идею О. Шпенглера о непроницаемости цивилизаций и культур друг для друга и считал, что единению человечества способствуют мировые религии.
68
Тойнби предстает в виде движения от локальных культурных общностей к
единой общечеловеческой культуре. Главной отличительной чертой Тойнби как
теоретика и историка культуры было беспристрастно-плюралистическое видение человечества как семьи равноправных народов, исключающей какое-либо
национальное или региональное высокомерие и применение силы. К современной западной цивилизации, английский интеллектуал Тойнби относился достаточно критически, имея в виду ее растушую бездуховность, фольклорную безликость, потребительство и экономическую агрессивность, часто прикрываемую декларацией защиты общечеловеческих идеалов. Однако автор преодолевал пессимистический настрой, высказываясь в том духе, что гуманизм и демократическая культура в принципе могут способствовать выработке жизнеспособных альтернатив современной технократии. Кроме того, согласно цивилизационному подходу, ни один фактор исторической жизни, будь то экономика,
политика, культура или что-то иное, не может быть априорно принят в качестве
определяющего. В реальной истории теоретически незакрепленный расклад
факторов на время структурируется эпохальным контекстом, чтобы затем вновь
сменить конфигурацию. Наряду с идеей модернизации цивилизационный подход избавил историков от необходимости следовать формационной схеме.
ТЕОРИИ ТРАДИЦИОННОГО
И ИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА
В ЕВРОПЕЙСКОЙ НАУКЕ
Индустриальное общество – одна из категорий, при помощи которых западные историки и социологи объясняют и анализируют происхождение современного буржуазного общества. Так они обобщают, объясняют отличия современных обществ от обществ традиционных, тех, что марксисты называют
феодальными, родоплеменными. Термин «индустриальное общество» ввел известный французский социалист-утопист Анри де Сен-Симон. Так он называл
социальный порядок, сложившийся после Французской революции. Эту систе-
69
му Сен-Симон противопоставлял «старому порядку», т. е., феодальноабсолютистскому строю и сословному обществу Франции. Для Сен-Симона
индустриальное общество – это классовая система капиталистического типа,
состоящая из двух основных общественных групп – индустриалов (всех групп,
задействованных в общественном производстве – предприниматели, собственники, наемные работники, крестьяне) и стерильных (обслуживающих функционирование системы – бюрократия, интеллигенция).
Именно Сен-Симон вводил в европейскую гуманитарную мысль представление о стадиях общественного прогресса, связанных со смягчением форм эксплуатации и классового насилия (см. лекцию 2). Он считал, что переход от первобытного язычества к античному пантеизму способствовал (и соответствовал)
рабовладельческой эксплуатации, а монотеизм обосновывал ценностные ориентиры сословно-феодального строя. Генезис индустриального общества СенСимон связывал с кризисом феодальной сословно-богословской системой общества. Новое научное мировоззрение и рационалистические жизненные установки были присущи новым социальным группам индустриалов. Французская
революция стала закономерным этапом прогрессивного перехода к новой системе. Однако эскалация насилия и извращение первоначального замысла
Французской революции, по мнению Сен-Симона, было связано с трагическим
сбоем – власть и инициатива ушли из рук индустриалов (прогрессивных социальных сил), и перешли в руки стерильных (паразитических технократов).
Дальнейшее развитие общества Сен-Симон связывал с установлением так
называемой «новой индустриальной системы». Она ознаменуется развитием
промышленности и сельского хозяйства на основе рационально организованных общественных отношений.
Все эти идеи были проявлением весьма типичного для XIX века проявлением технологического детерминизма – с присущей верой в торжество и всемогущество научно-технического прогресса и машинной цивилизации. Доктрина
технологического детерминизма исходит из посылки, что созданная человеческим разумом и человеческими руками машинная цивилизация обладает неза-
70
висимостью от человека и общества. Так возникала идея о том, что технический прогресс независим от воли человека, объективен. Техника, материальные
факторы производства направляет логикой своего развития само общественное
развитие, она опережающее и доминирующе действует на индустрию и индустриальное общество. От этой посылки произошла одна из генеральных идей
ХХ века – идея о том, что научные достижения неизбежно влекут за собой модификацию и модернизацию общественной и культурной жизни. Отсюда возникла идея о том, что социальное – является производным от технического
производственного, и это ярко проявилось в позитивистских доктринах исторического процесса. То же можно отнести и к марксизму: ему свойственна идея о
том, что жизнь общества подчиняется интересам постоянного, и независимого
от воли человека обновления технико-экономической сферы. Так что Анри де
Сен-Симон только продолжил линию, которую до него вели Конт и Спенсер.
Современные теории индустриального общества стали возникать в США и
Западной Европе середине ХХ века, после второй мировой войны, на основе
переосмысления ее политических, психологических, эмоциональных и интеллектуальных результатов, а также в контексте идеологического противостояния
идеям марксизма и коммунизма. Среди пионеров темы назовем три имени –
Раймонд Арон (Франция), Уолт Ростоу (США), Дарендорф Ральф (ФРГ).
В XX столетии концепция «индустриального общества» получила своё
второе рождение, в первую очередь в трудах американских политологов и социологов и стала одной из важных теоретических составляющих западного обществоведения в противовес марксистскому пониманию диалектики исторического развития. В такой интерпретации «индустриальное общество» считается
одной из трёх стадий исторического развития наряду с аграрным и постиндустриальным обществом.
В своём анализе индустриального общества Р. Арон отталкивался от дискуссии с марксистской концепции общественно-экономических формаций. Нисколько не ставя под сомнения правомерность понятия «общественноэкономический строй», Р. Арон считал, что не менее законно сопоставлять ка-
71
питализм и социализм в рамках идеального типа единого индустриального общества. Под индустриальным обществом Р. Арон понимал такую общественную организацию, в которой «типичную форму организации труда составляют
крупные предприятия» основанные на высокотехнологичном производстве.
Социализм и капитализм в системе координат индустриального общества отличаются друг от друга следующими чертами: собственностью на орудия производства и принципами регулирования экономической жизни (план, рынок).
Р. Арон также соглашался с тезисом о том, что в индустриальном обществе
неизбежны социальные конфликты между наёмными работниками и работодателями за распределение национального продукта (прибавочной стоимости). Но
при этом Р. Арон считал, что социальные конфликты присущи индустриальному обществу в целом, вне зависимости от господствующего общественноэкономического строя.
В 50-е гг. XX в. Европа постепенно оправляется от катастрофических событий его первой половины, вступив в период, названный Ж. Фурастье «блистательным тридцатилетием» (до кризиса середины 70-х гг.) – В связи с этим
возрождается интерес к прогрессистским схемам и на волне этого интереса
формулируются основные положения теории модернизации. Ее каркас составила уже признанная дихотомия традиционное – современное. Под влиянием индустриально-технологических успехов послевоенного Запада эта дихотомия
получила преимущественно экономическое истолкование. Манифестом новой
теории стала книга У. Ростоу «Стадии экономического роста», появившаяся на
рубеже 50–60-х гг. Наряду с доиндустриальной (традиционной) и индустриальной (современной) стадиями развития общества в схеме Ростоу присутствует
представление о переходном периоде. Нетрудно заметить, что историософские
представления начала XX в., во-первых, усложнились, а во-вторых, динамизировались.
С точки зрения теоретиков этого направления, индустриальное общество и
капитализм это лишь ранняя стадия процесса модернизации всей системы. Так
началось формирование представлений о стадиях предшествующих индустриа-
72
лизму, и последующих за ним. Уолт Ростоу предположил существование пяти
этапов, характеризующих различные уровни технологического развития (а на
ни основывается развитие социальное – О. К.).
1) Традиционное общество – аграрное общество, основанное на примитивном сельском производстве. Ему свойственен иерархический социальный строй
с приоритетом личных отношений над формальными и экономическими. В интеллектуальной сфере господствует религия, а власть принадлежит сословию
земельных собственников. Все это Ростоу называл «доньютоновским уровнем»
развития техники и науки.
2) Переходное общество – период формирования предпосылок «сдвига».
Он характеризуется интенсификацией обменов, ростом капиталовооруженности производства, появлением новых типов и моделей социального поведения,
особенно рационального предпринимательства. В переходном обществе происходит рост национализма (абсолютистские тенденции), стремящегося обеспечить экономический фундамент национальной безопасности за счет политики
меркантилизма и протекционизма. На кульминации этой фазы возникает централизованное государство.
3) Стадия сдвига (take-оff). Это этап промышленной революции, индустриализации. Классовая структура общества окончательно сменяет сословную.
Меняется система общественного производства, меняется характер элит и собственности. Резко повышается роль капитала, возникают новые отрасли и т.п.
4) Стадия зрелости. Это Развитое индустриальное общество XIX–XX вв.
Происходит бурное развитие промышленности, новых отраслей, это эпоха машинного прогресса. Стремительно развивается наука, активно растет техносфера и инфраструктура индустриализации. Происходит урбанизация, увеличивается доля квалифицированного труда, изменяется структура занятости. В социальном смысле идет формирование среднего класса. Формальные экономические отношения постепенно вытесняют другие типы социальной связи.
5) Эра высокого массового потребления – современные для Ростоу 60-е
годы ХХ века.
73
Из этого следовало, что индустриальное общество – это общество, в котором индустриальное производство является преобладающей формой экономической организации. Как полагалось тогда думать – находящееся в частных руках. Однако опыт развития стран третьего мира и социалистического лагеря заставил западных теоретиков серьезно откорректировать свои схемы. Обновленные и расширенные определения индустриализма, созданные в 70-80-е годы
выглядели следующим образом:
Индустриальное общество – тип общества, для которого характерны развитая система разделения труда при сильной его специализации, массовое производство товаров на широкий рынок, машинизация и автоматизация производства и управления. В индустриальном обществе происходит научнотехническая революция, развиваются разветвленные системы транспорта, растет мобильность населения и урбанизация, происходят качественные сдвиги в
структуре национального потребления.
Индустриальное общество – первая общественная система, техногенная
по своему характеру. В основе развития данного общества, равно как и в основе
жизни его отдельных членов, лежат факторы, связанные с производством и
экономической занятостью, технико-технологическими процессами. Эта связь
опосредована, но проявляется во всех сферах жизни общества.
В индустриальном обществе – этапы качественных изменений в социальной структуре, государственном, политическом и правовом устройстве, в
идеологии, в формах культурной жизни и досуга, в поведенческих стереотипах
и морально-этических нормах отражают эволюцию технико-технологической
базы индустриального общества. Рубежами в развитии макроэкономических
механизмов являются циклические экономические кризисы.
Индустриальная схема исторического процесса тогда отождествлялась с
понятием модернизации. Сам термин модернизация получил широкое распространение в 50–60-х гг., однако уже с середины 60-х обнаруживаются его изъяны. Главный из них состоял в том, что теория модернизации тех лет была одномодельной: западный путь к современной цивилизации признавался един-
74
ственно приемлемым. Модернизация, таким образом, понималась как вестернизация, а путь индустриального Запада – генеральной линией развития обществ
и цивилизаций всего мира. В 70-х гг. возникает вторая, более свободная и
сложная редакция этой теории. Ее основное отличие от первой редакции – в
плюралистичное. Предполагается, что к современности можно идти различными путями, обусловленными историческим опытом той или иной страны и ее
нынешним местом в мировом порядке. В связи с этим в 70–80-х гг. происходит
переоценка традиции. Многие исследователи приходят к выводу, что традиции
нужно рассматривать конкретно, в различном историческом контексте они ведут себя по-разному, препятствуя или способствуя процессу модернизации. Новым в 70-х гг. было также осознание непредсказуемости и рискованности модернизации, в особенности в странах третьего мира. Впрочем, еще М. Леви в
середине 60-х гг. писал о сложностях «осовременивания вдогонку», а
С. Хантингтон тогда же высказывал пессимистические прогнозы по поводу
форсированной модернизации незападных стран.
Для сторонников теории индустриального общества, саамы значительные
изменения, происходившие в истории – это как раз и есть переходы от традиционного общества к индустриальному. Теория модернизации была призвана
осветить основные моменты этого перехода. Модернизация в первоначальной
редакции была собирательным термином, при помощи которого обозначались
разнородные социальные и политические процессы, сопровождающие индустриализацию. Более поздние редакции модернизации гораздо шире освещали
экономические и культурные аспекты этого процесса (см. лекцию № 6). При
этом было принято выделять этап первичной модернизации, на котором происходит разрушение традиционных экономических институтов, сословных привилегий, формируются новые модели поведения. На этом этапе происходит
промышленная революция и обозначается тенденция к демократизации политической жизни. Вторичная модернизация – происходила уже внутри капиталистических обществ, и являлась продолжением и завершением тенденций развития, заложенных на первом этапе. Отсюда, собственно и произошел термин
75
«вестернизация». И лишь позже, в 60–70-е годы на волне революций в странах
неевропейского ареала и мощного движения неприсоединения, большинству
исследователей стало понятно, что отождествлять индустриализм, модернизацию и вестернизацию нельзя. Практика показала, во-первых, возможность индустриальной модернизации на некапиталистической и на нелиберальной основе, а во-вторых, пагубность модернизации, полностью оторванной от традиционных корней социума.
Постепенно в западной исторической науке закономерно стал формироваться образ и аналитическая модель традиционного общества, которая в последствии оказалась даже более популярной и работающей, чем модель общества индустриального (хотя первоначально носила подчиненную роль, обслуживала индустриальное общество). В современной науке концепция традиционного общества вбирает в себя все докапиталистические уклады – родовой
строй, рабовладение и феодализм под эгидой общей докапиталистической и
доиндустриальной стадии развития, для которой характерен ручной труд, натуральное хозяйство, сословный строй и нерыночная экономика.
Традиционное общество – социум, ориентированный на сохранение равновесия, стабильности и сбалансированности (закрытое общество). Закон существования традиционного общества – не прогресс, а самопроизводство настоящего, традиции. Качественное развитие блокируется особой структурой (экономической, социальной, политической, духовной), основанной на преобладании социального «мы» над «я», социума над личностью. Человек существует
как часть общества, а общество как часть природы, космоса (космогенное общество). Развитие такого общества является медленным, эволюционным, обратимым, циклическим.
Критерии традиционного общества:
1) В сфере экономики – экономика, основанная на механизме простого
воспроизводства (отчасти в рамках натурального хозяйства, отчасти простого
рынка), «очаговая», без значительной роли коммуникаций, со сбалансирован-
76
ностью природных и искусственных производительных сил при полном преобладании первых (соответственно, преобладанием аграрного сектора в отраслевой структуре и сельского населения в социальной структуре), устойчивой многоукладностью, технологическим консерватизмом, низкой наукоемкостью, стереотипными моделями экономического поведения, основанная на минимальном
отчуждении производителя от средств производства при его максимальном
прикреплении к самой производственной системе.
2) В социальной сфере – социальная структура основывается не на классовых формах стратификации, а на сословно-кастовых. Социальная мобильность
минимальна. Сословные страты полностью аккумулируют потенциал самоидентификации индивида, транслируют модели социального поведения, этические нормы, эстетические предпочтения, бытовой уклад. Доминируют коммунитарные, солидаристские принципы социальности. Распространена органическая (корпоративная) модель восприятия социума: олицетворение доминирующих социальных групп с органически взаимосвязанными частями тела» (сословия молящееся, защищающее, работающее).
3) В политической сфере: Сословная форма государственности – сосредоточение властных полномочий в распоряжении служилого сословия. Формирование властной иерархии на основе внутрисословной иерархии. Авторитаризм
и высокая централизация государственной системы. Сословный характер правовой системы. Отсутствие «проблемы свободы» - естественность политического отчуждения масс в ситуации отказа видеть в свободе возможность субъективного волеизъявления. Ритуальность массового политического поведения.
4) В духовно-интеллектуальной сфере – духовная система базируется на
восприятии человека как части естественного и, в конечном счете, простого и
справедливого порядка вещей. Основные ценности – ощущение стабильности,
защищенности, уверенности. Особая важность структурирующих начал сознания – религии, корпоративно-групповой психологии с регламентирующими
нормами, системы прощенных мировоззренческих стереотипов. Восприятие
мира как данности; консерватизм мышления, восприятие традиции как храни-
77
лища истины, развитые формы сакральной легитимации существующего социального порядка. Созерцательный психологический склад, инертность рациональных форм мышления при высокой эмоциональности, вспышках иррациональной экзальтированности.
В последствии этот сбалансированный мир традиционного общества вышел из состояния равновесия и исторически быстро, в течение жизни нескольких поколений эволюционировал в качественно новое состояние – индустриальное общество. Отчасти эта трансформация объяснялась внешними по отношению к цивилизации Европы коллапсами – чумой XIV века, глобальным контактом цивилизаций Запада и Востока, крахом монгольской империи и Великими географическими открытиями. Но постепенно в среде историков возобладала точка зрения о неких системных свойствах европейской традиционности,
которые обусловили динамику феодализма и быстрое развитие и укоренение
новых политических форм, социальных практик и форм менталитета.
Факторы трансформации традиционного общества.
1) Европейские географические, климатические особенности формировали
потенциал для развития и консолидации региональных экономических коммуникаций, относительно большую предрасположенность к внедрению новой
технологии (без механизма устойчивого технологического прогресса), потребность в большей энерговооруженности производства. В Европе существовала
целесообразность относительно большей экономической эмансипации производителей (в том числе отказ от рабского труда как экономической системы) с
внедрением элементов договорных отношений, необходимость сравнительно
низкой кормы эксплуатации крестьян (ввиду больших затрат на биологическое
поддержание жизни). Исторически сформировались предпосылки для меньшего
вмешательства государства в экономику, формирование особого типа городских поселений, тесно связанных с ремесленным производством и внутрирегиональным товарообменом.
78
2) Больший потенциал децентрализации сословно-корпоративной системы
в Европе. Предпосылки для ускоренного распада крестьянской общины в силу
меньшей экономической целесообразности коллективного труда, большей возможности для имущественной дифференциации при относительно низкой норме эксплуатации, возникновения городских ремесленных центров как канала
оттока части сельскохозяйственного населения. Город возникает и развивается
как коммуна, относительно автономная в рамках общей социальной структуры.
Более значительная децентрализация феодальных сословий как отражение специфики вассально-пенной системы и наличия клира римско-католической
церкви.
3) Предпосылки формирования многомерного политического пространства
в Европе в силу относительной децентрализации служилого сословия {возможность принципа «вассал моего вассала –- не мой вассал»), дуализма духовной и
светской власти («два града»), противоречия процесса развития национальной
государственности и существования общеевропейской иерархии католического
духовенства, складывания городских автономий. Государство не становится
деспотией даже после преодоления феодальной раздробленности.
4) Предпосылки для децентрализации европейского ментального пространства в силу относительной автономности региональных, этнических, сословных групп и центров. Специфика христианского ментального комплекса:
дуализм мотивации, сформированный наследием маргинальной иудаистской
традиции, восприятием существующего порядка сквозь призму противостояния
потустороннего и посюстороннего миров, мессианский комплекс прогрессистского мышления (путь искупления и линейная история до Страшного суда).
Доктринальная установка на индивидуальность спасения как предпосылка для
ментального обоснования индивидуальности социальной активности человека.
Более значительный потенциал рационально-логического структурирования сознания (схоластика, «готическое сознание»). Элементы секуляризации сознания
в ранней городской культуре.
79
Специфика европейского традиционного общества и всей средневековой
христианской цивилизации заключалась в особой предрасположенности к преодолению инертности, стационарности, сбалансированности, присущих традиционным цивилизациям Востока. Это обстоятельство порождалось относительной слабостью системообразующих институтов «европейского суперобщества». Европейский традиционализм оказался относительно системно незавершенным по сравнению с восточным вариантом деспотического государства и
общинно-корпоративоного общества. Так сугубо европейский полицентризм
общественной структуры отразил особенности природно-географической среды, требующей от индивида большей активности, самостоятельности, независимости, рациональной мотивации действий. Отчетливо проявилась специфика
христианского ментального комплекса. Таким образом, при отсутствии стабильного и самовоспроизводящегося механизма прогрессивного развития, европейское традиционное общество не обладало и жесткой структурой системных институтов, способных обеспечить целостность общества, его цельность и
консолидацию в кризисные периоды. Тем самым складывались предпосылки
формирования особой модели кризисного социального поведения.
В конечном итоге, эти системные изменения привели к процессу индустриализации, который и вобрал в себя и завершил все основные тенденции и
течения Перехода (для сторонников индустриальной теории).
Индустриализация в классическом смысле – это создание крупной, технически развитой промышленности, значительное увеличение доли промышленного производства в экономике. В качестве экономического процесса индустриализация является логическим завершением промышленной революции.
Одновременно индустриализация представляет из себя сложный процесс с
кумулятивным социокультурным эффектом. Именно в период индустриализации характер общественного развития приобретает техногенный характер, что
непосредственно отражается на общественной психологии, социальной структуре, политико-правовой сфере, интеллектуальной жизни и т. д. В этом отношении индустриализация завершает длительный процесс генезиса индустри-
80
ального общества, а ее завершение открывает качественно новый этап трансформации самой индустриальной схемы.
Недостатки концепции традиционного и индустриального обществ связаны с названием, в смысл которого изначально заложен экономический детерминизм. Если концепция традиционного общества подразумевает антропологическое измерение, то теории индустриализации это свойственно в меньшей мере. Отметим, что «рост производительных сил» мог быть связан не только с эндогенным изменением технологий, техники и принципов организации производства, но и с системой внешних по отношению к локальной экономике факторов (циклы и тренды развития средневековых цивилизаций, демография,
менталитет, климат, идеология, политическая конъюнктура, смещение торговых путей и коммуникаций и т. д.).
Позитивистская марксистская теория имеет одно преимущество перед
концепцией традиционного общества. Сильная сторона марксизма связана с парадигмой диалектического развития: в соответствии с ней марксистская методология исходит из положения о динамично развивающемся феодальном обществе, прошедшем в своем развитии несколько стадий от зарождения к расцвету
и кризису. В этом смысле, популярные концепции традиционного общества
дают великолепные, но совершенно статичные срезы культуры, социальной и
политической среды, а другие, не менее популярные концепции больших исторических циклов, объясняя динамику процесса, не фиксируют внимания на
преемственности исторических эпох, и тоже по-своему не объясняют, почему
европейская традиционность получила дальнейшее линейное развитие.
Подводя черту под сказанным, отметим, что методологическая рефлексия
располагает нас рассматривать Раннюю Новую историю Европы как целостный, системно упорядоченный период модернизации XVI–XVIII вв., которая является основным содержанием и инструментом процесса Перехода от средневекового традиционализма к индустриальной цивилизации XIX века. В этих
рамках необходимо сбалансировано раскрыть эволюцию всех общественных
81
подсистем – политики, экономики, культуры. Для этого нам необходима новая
концепция модернизации.
СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ «ПЕРВИЧНОЙ»
И «ВТОРИЧНОЙ» МОДЕРНИЗАЦИИ
1. Понятие модернизации в современной исторической науке.
2. Аналитическая модель модернизационного перехода.
1. Понятие модернизации в современной исторической науке
Обращение современных историков к теории модернизации не случайно.
Оно продиктовано поиском адекватных объяснений перехода средневекового
европейского общества в капиталистическое общество. Развитие Европы Раннего Нового времени связано с глубокой системной и структурной трансформацией большинства институтов общества. В течение XVI–XVIII веков изменяется экономические, социально-политические, ментальные и религиозные основы средневековой европейской цивилизации. Западная Европа, по отношению к великим азиатским империям, в исторически короткий срок превращается из демографическо-технологической периферии в центр мировой, капиталистической по типу системы. Характер этих перемен позволяет предположить,
что они не были конъюнктурным изменением ситуации: в них последовательно
реализовался потенциал, накопленный в предыдущие исторические эпохи. И,
скорее всего, пути этой трансформации были инварианты.
Многие зарубежные исследователи Раннего Нового времени в той или
иной форме прибегают к теории модернизации. В классическом виде она описывает сложносоставной и многоуровневый процесс перехода от традиционного общества к индустриальному, в значительной мере фиксируясь на процессе
индустриализации. Она приводит к перестройке аграрной экономики и присущей
ей
социально-политической
системы
на
новый
лад
трогово-
промышленного капитализма. При этом принято выделять доиндустриальный
82
этап модернизации, охватывающий период от конца XV века до промышленной
революции XVIII века. Этот период формирования предпосылок индустриального общества. Он наполнен становлением и развитием новых форм экономического и социального поведения, их апробацией в рамках аграрной экономики,
становлением форм буржуазного менталитета и этоса. С этим периодом становления капиталистических отношений на фоне господства феодальной социально-политической системы и связывают понятие Раннее Новое время.
Классическая теория модернизации начинает формироваться в науке в
трудах Р. Арона и У. Ростоу, переживая несколько редакций в 60–70-е, 80-е годы. Манифестом новой теории стала книга У. Ростоу «Стадии экономического
роста», появившаяся на рубеже 50–60-х гг. Наряду с доиндустриальной (традиционной) и индустриальной (современной) стадиями развития общества в схеме Ростоу присутствует представление о переходном периоде. Она описывает
сложносоставной и многоуровневый процесс перехода от традиционного общества к индустриальному, в значительной мере фиксируясь на процессе индустриализации. Она приводит к перестройке аграрной экономики и присущей ей
социально-политической системы на новый лад трогово-промышленного капитализма. При этом принято выделять доиндустриальный этап модернизации,
охватывающий период от конца XV века до промышленной революции
XVIII века. Этот период формирования предпосылок индустриального общества. Он наполнен становлением и развитием новых форм экономического и
социального поведения, их апробацией в рамках аграрной экономики, становлением форм буржуазного менталитета и этоса. С этим периодом становления
капиталистических отношений на фоне господства феодальной социальнополитической системы и связывают понятие Раннее Новое время.
Обращаясь к историографии вопроса, отметим что в 50-е гг. XX в. возрождается интерес к прогрессистским схемам и на волне этого интереса формулируются основные положения теории модернизации. Ее каркас составила уже
признанная дихотомия традиционное – современное. Под влиянием индустриально-технологических успехов послевоенного Запада эта дихотомия получила
83
преимущественно экономическое истолкование. Нетрудно заметить, что историософские представления начала XX в., во-первых, усложнились, а во-вторых,
динамизировались.
Модернизационная схема получила широкое распространение в 50–60х гг., однако уже с середины 60-х обнаруживаются ее изъяны. Главный из них
состоял в том, что теория модернизации тех лет была одномодельной: западный
путь к современной цивилизации признавался единственно приемлемым. Модернизация, таким образом, понималась как вестернизация. В 70-х гг. возникает
вторая, более свободная и сложная редакция этой теории. Ее основное отличие
от первой редакции – в плюралистичное. Предполагается, что к современности
можно идти различными путями, обусловленными историческим опытом той
или иной страны и ее нынешним местом в мировом порядке. В связи с этим в
70–80-х гг. происходит переоценка традиции. Многие исследователи приходят
к выводу, что традиции нужно рассматривать конкретно, в различном историческом контексте они ведут себя по-разному, препятствуя или способствуя
процессу модернизации. Новым в 70-х гг. было также осознание непредсказуемости и рискованности модернизации, в особенности в странах третьего мира.
Впрочем, еще М. Леви в середине 60-х гг. писал о сложностях «осовременивания вдогонку», а С. Хантингтон тогда же высказывал пессимистические прогнозы по поводу форсированной модернизации незападных стран.
В 70-х гг. становится общим убеждение, что размывание традиции в условиях Перехода чревато катастрофой. Переход осуществляется не только вопреки традиции, но и благодаря ей. Ш. Эйзенштадт вводит понятие посттрадиционализма для характеристики переходных обществ, считая, что в ходе успешной
модернизации традиция не разрушается, а реконструируется. Событием 70-х
явились работы американского историка экономики И. Валлерстайна. Исходя
из тезиса, что уже с XVI в. история отдельных стран все более зависит от глобального расклада сил, этот исследователь предпринимает грандиозную попытку построения движущейся (с XVI в. и далее) мировой экономической панорамы, в которой он выделяет исторически флуктуирующий центр (лидирующие
84
страны), отстающие страны полупериферии (страны «догоняющей модернизации») и периферию, чьи ресурсы центр использует для успешного проведения
собственной модернизации. Итогом научных поисков 70–80-х гг. был новый
образ истории, представшей как необычайно сложная мировая драма, не исключающая перерастания в трагедию.
Капиталистическая трансформация социально-политических и экономических отношений в Европе и в мире, происходит на втором, индустриальном периоде модернизации в XIX–XX веках. Буржуазные социальные группы замещают традиционные сословия, социальные отношения переориентируются с
системы личных связей на систему связей безличных экономических, ценностные установки индивидуализма вытесняют коммунитарные принципы социальности, происходит активный генезис гражданского общества. В политической
сфере происходит процесс демократизации. С течением времени весь мир
включается в процесс догоняющей модернизации, пытаясь приспособится к
условиям и образцам, диктуемым динамично развивающегося Запада, втягиваясь в процесс вестернизации.
Однако в позднейших трактовках теории модернизации, которые развивались в русле концепций «периферийной экономики» и строились на методологических принципах структурализма эти положения подверглись критике и переосмыслению. Обширный материал развития стран «третьего мира» показал,
что периферийная экономика в рамках капиталистической мир-системы может
развиваться как весьма поверхностно адаптированный элемент. Политический
режим и социальная структура «развивающихся вдогонку» стран зачастую базируется на традиционалистской основе, совершенно далекой от европейских
стандартов индивидуализма, гражданского общества, буржуазной демократии.
Идеология индустриальной модернизации может формально отрицать вестернизацию. В экономической и социальной сфере могут сохраняться традиционные институты, высокая степень внеэкономического принуждения и полный
контроль государства за всеми сферами общественной деятельности: сами отношения частной собственности могут быть не развиты, не сформированы до
85
конца. Влияние европейского цивилизационного стандарта прослеживается во
всех вариантах модернизации, но зачастую носит опосредованный характер, заретушировано цивилизационными особенностями, центр-периферийными отношениями. Переходные общества Азии, Африки, Латинской Америки демонстрируют мозаичность укладов, синтезность традиций, множественные элементы которых сохраняют актуальность в менталитете, социальной организации и
социальной практике, – и собственно, капиталистических элементов, культурных инноваций. Во многих трактовках существующий в современных модернизационных обществах Востока капитализм предстает не столько «недоразвитым» придатком европейско-американского ядра, сколько системно-целостным
историческим явлением.
Принимая во внимание переходный, доиндустриальный характер капиталистических отношений в XV–XVII веках, мы без большого преувеличения
можем экстраполировать эти положения на реалии Раннего Нового времени.
Безусловно, модернизация – это собирательный термин, характеризующий
различные аспекты перехода от традиционного к индустриальному обществу.
Сам процесс носил комплексный характер, и включал в себя формирование капиталистической системы общественного производства, основанный на индустриальной технологии и частном предпринимательстве, расширенном производстве и переходе от внешнего богатства к капиталу. Этот процесс также подразумевал эволюцию и приспособление традиционных институтов к историческим условиям перехода, он выразился в многоукладности переходных обществ. Появление синтезных форм связано с поиском адекватных форм производства,
распределения,
социальной
стратификации
и
социально-
политического устройства в условиях преимущественно аграрной экономики,
сословной системы, абсолютизма, длительного господства традиционалистских
практик. Синтез выразился в преемственности не только социальной сфере, но
и цивилизационных основ европейской духовной жизни. Предпосылки к формированию особой духовной среды, основанной на дифференциации и индивидуализации ценностных ориентаций, секуляризация и рационализация обще-
86
ственного сознания восходят к институциональным особенностям европейского
ментального пространства эпохи Средневековья.
Мы должны разделять формы «органической» и «неорганической» (догоняющей) модернизации. Первая являлась результатом эволюционного развития
общества, сбалансированного изменения всех сфер общественного сознания и
бытия. Она носит объективный характер, для нее характерно преобладание эндогенных факторов, модернизация такого типа исторически долго вызревает
«снизу». Вторая версия модернизации наоборот, связана с политикой правящих
кругов и элит, осуществляющих целенаправленные реформы «сверху», которые
зачастую носят для общества искусственный и поверхностный характер. Неорганическая модернизация развивается под воздействием внешних, экзогенных
факторов, зачастую в контексте политики самоусиления, она подразумевает
ускоренное развитие отдельных сфер производства и рационализацию государственно-правовой системы, и нередко носит несбалансированный характер,
чревата обострением конфликта между традицией и привнесенными элементами. Такая модернизация зачастую локализуется в нескольких очагахподсистемах.
По всей видимости, мы должны говорить также о региональных и стадиальных типах модернизации, которые к тому же имеют цивилизационную
окраску. Проявления реакции на модернизационные процессы XV–XVIII вв. в
России, Османской империи или Голландии были весьма различны, но, тем не
менее, они были связаны общей логикой политического и культурного взаимодействия, экономических конъюнктур, центр-периферийными отношениями
и т. п.
В настоящее время теория модернизации, несмотря на разнообразие содержащихся в ней подходов и интерпретаций, представляет собой, на наш
взгляд, единый фронт исследований. Сколько-нибудь удовлетворительной концептуальной альтернативы этому широкому видению мировой истории после
того, как потерпела фиаско марксистская философия истории, мы не видим.
Усложнившееся
представление
о
модернизации
87
сочетает
культурно-
исторический плюрализм с осторожными ожиданиями такого глобального порядка, который функционировал бы диалогически, будучи совокупным продуктом специфических опытов. Такая структура возможной общечеловеческой суперцивилизации представляется сейчас наиболее жизнеспособной.
Современные последователи концепции модернизации нередко рассматривают указанный процесс эволюции европейского общества в духе теорий континуитета, т. е. непрерывного развития и конъюнктурной адаптации обществ,
их типов производства и политических организаций. В контексте представлений о некой всемирной (центральной) цивилизации, связанной общими ритмами и пульсацией культурных, экономических и политических процессов, капитализм предстает одним из экономических инструментов центр-периферийного
взаимодействия. Многочисленные сторонники мир-системного подхода считают капитализм всемирно-исторической социальной технологией, возникающей
на фазе становления мир-экономик, и связанное скорее с колебаниями экономического цикла и изменениями в цепочке разнообразных обменов и монополий, чем с детерминантами внутреннего социального развития. В этом смысле
модернизация приобретает характер циклически возобновляемого процесса,
при котором латентно существующие в недрах аграрных экономик рыночные
тенденции и протокапиталистические социальные институты, периодически
пробуждаются к жизни и разрастаются до новых значений по мере роста связей
между очагами локальных экономик. Политическая система реагирует на этот
процесс, и в то же время определяет его разнообразные спецификации. В этих
значениях термин «модернизация» теряет свой конкретно-исторический характер (раннекапиталистический переход), а процесс модернизации утрачивает параметр поступательного развития.
Неоднозначные сами по себе, исторические тенденции развития западноевропейской цивилизации, приведшие ее к процессу перехода на рубеже XIV–
XV вв., приобрели устойчивый и необратимый характер. И в этом смысле «разложение феодального общества», «генезис капитализма», «политическая централизация» и «рост рынков» отразили качественные параметры экономико-
88
демографического цикла и новую расстановку центров и периферий внутри европейской цивилизации. Модернизация вобрала в себя широкий спектр культурных, политических, социальных изменений инновационного и адаптивного
характера, причем далеко не всё из этого спектра соответствовало протоиндустриальному обществу. Происходил отбор жизнеспособных форм, и значительную роль в этом отборе играло то, насколько новые институты и технологии
соответствовали характеру политических систем и политических практик Раннего Нового времени.
Разнообразные аспекты модернизации рассматриваются в литературе более частного или собственно исторического характера. Концепции и парадигмы, которых придерживались данные авторы, не противоречили в целом, а скорее дополняли объемное и многогранное восприятие процесса модернизации.
Так в трехтомнике Ф. Броделя «Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв.» развернута панорама экономической эволюции Европы
и остального мира в интересующее нас время. Работа Броделя изобилует не
только фактами, но и идеями, в частности, о существовании в средневековой и
постсредневековой Западной Европе двух экономических центров – Северного
(Нидерланды и европейский северо-запад) и Южного (Италия).
В лучших традициях школы «Анналов» выполнена работы Пьера Шоню
«История – наука социальная. Время, пространство, человек в эпоху Новой истории» и «Цивилизация классической Европы». Хронологические рамки работы – XIV–XIX вв. Шоню рисует широкую картину европейской истории указанного времени, совершая экскурсы в античность и в XII–XIII вв., совмещая
демографические сюжеты с историей науки и образования, вычисляя уровень
грамотности в XVII–XVIII вв., вычерчивая кривые роста цен. Его основной вывод («правило Шоню») относительно XIV–XVIII вв. таков: «На смену циклической системе развития с периодом подъема, за которым следует глубокий спад,
влекущий утрату части населения, приходит линейная система со смягченными
демографическими колебаниями, которая обеспечивает лучший переход наследия от одной системы цивилизации к другой». Позднее Шоню пишет книгу, чье
89
содержание более точно соотносится с Новым временем: «Цивилизация Европы классической эпохи». Еще одна французская работа, приведшая нас к мысли
о социокультурном кризисе XVI – первой половины XVII в., – «Страх на Западе
(XIV–XVIII вв.)» Ж. Делюмо . Тема «европейского чуда» разрабатывалась в работах Э. Джонса и Дж. Холла , которые вполне убедительно демонстрируют
уникальность европейской истории XVI–XVIII вв., а также находят средневековые предпосылки этой уникальности. Весьма полезным исследованием является
«Европейская
цивилизация
в
сравнительной
перспективе»
Ш. Эйзенштадта. О европейской идее писали Ф. Шабо, Д. Хэй, Ж. Дюрозель,
Дж. Барраклоу, несколько позднее – К. Дельма , Э. Морэн и многие другие.
Системе европейских государств посвящены труды Р. Вессона, считающегося одним из наиболее глубоких исследователей европейской темы. Благодаря
инициативе Ч. Тилли появился авторитетный сборник статей «Формирование
национального государства в Западной Европе» (1975). Большой интерес представляет работа П. Кеннеди «Подъем и падение великих держав», в которой
рассматриваются военные и экономические аспекты эволюции системы европейских государств. Трудно также не упомянуть серьезное исследование
Б. Мура «Социальные источники диктаторства и демократии».
2. Аналитическая модель модернизационного перехода
Мы рассматриваем Европу XVI–XVIII вв. как системно упорядоченный
регион, в котором можно выделить исторически успешный, лидирующий
центр, полупериферию и периферию (три субсистемы). При этом все субсистемы рассматриваются, в свою очередь, как динамические, дифференцированные
образования со своим внутренним балансом сил. Характеристика субсистем
выдержана в историческом, а не в социологическом ключе. В европейской полупериферии указанных столетий мы, кроме того, выделяем относительно
«благополучные» страны, избежавшие потрясений, связанных с историческим
отставанием от лидеров (имеются в виду скандинавские государства, южные
Нидерланды и Швейцария).
90
Существо Перехода модернизации мы представляем следующим образом:
1) модернизирующееся общество вступает в неустойчивое, неравновесное
состояние. Резко повышается степень исторического риска – риска, связанного
с социальными потрясениями, эрозией ценностей, ростом насилия. Надежных
гарантий последовательных и спокойных преобразований при этом не существует. Вместе с тем, общество, в лице своей элиты решившееся на модернизацию, становится более открытым для инноваций и «творческого разрушения»
(И. Шумпетер);
2) в историческую ткань модернизирующегося общества внедряются универсальные принципы и унифицирующие силы, собирающие локальные мирки,
на которые раздроблен традиционный социум, в «большое общество»
(А. С. Ахинезер). Одна из таких сил – рынок (товарно-денежные отношения),
создающий единое экономическое пространство и размывающий границы автаркичных натурально-хозяйственных зон. Другой нивелирующий фактор –
государство, роль которого в переходный период, как правило, усиливается (в
случае удачного течения событий). Государство осуществляет административную унификацию и создает бюрократию, руководствующуюся рационально
обоснованными, «всеобщими» нормативными предписаниями. Государство регулирует экономическую жизнь и способствует появлению единого культурного стиля и языка культуры.
Следующий «великий выравниватель» – формализованное право. Благодаря своей безличности оно формирует универсальные принципы социального
поведения. Новые правовые нормы постепенно становятся основными скрепами складывающегося гражданского общества, заменяя обычай и сословнокорпоративные привилегии.
Все названные принципы-силы так или иначе пронизаны рациональностью, которая в переходную эпоху осознается как универсальная ценность, отвечающая естественной природе человека. Экономика, политика, общественные отношения, познание – все в это время требует рационализации, преодоления образно-мифологического восприятия мира. С помощью рациональности
91
люди впервые становятся способными общаться поверх локальных барьеров,
разделявших традиционные малые сообщества;
3) Наряду с выравниванием социокультурной жизни (формированием
«большого общества») Переходу сопутствует ее дифференциация: структурная
и функциональная. Структура «большого общества», на которое направлен Переход, принципиально отлична от структуры традиционного общества. Последнее, как уже было замечено, составлено из достаточно замкнутых, самовоспроизводящихся
мирков
корпоративных).
В
(общинных,
социальное
кастовых,
целое
их
этнических,
сводит
общая
сословнорелигиозно-
мифологическая традиция (общая картина мира), этническое и языковое родство, наконец, общая экологическая ниша. Такая структура непрочна, и во время очередного циклического кризиса она распадается на составляющие ее элементы, уже отмеченные нами.
В посттрадиционном (переходном) обществе, в случае его удачной эволюции, образуются функционально обусловленные подсистемы, постепенно замещающие автаркичные мирки, – экономическая, политическая, социальная и
культурная. Подсистемы взаимозависимы и только вместе образуют целое. Такая функционально специализированная структура резко повышает историческую эффективность общества и его адаптивные возможности.
В оптимальном случае названные подсистемы посттрадиционного общества постепенно выделяются из синкретического переходного континуума. Образование новой структуры составляет первую фазу переходной эпохи, во всяком случае, так было в Западной Европе. Как только этот процесс завершается,
начинается «цепная реакция» исторического роста (индустриализация, демократизация, возникновение национального самосознания и так далее).
В свою очередь, подсистемы также дифференцируются. Экономическая
подсистема предполагает разделение труда, и конкуренцию, регламентированную правом. В политике утверждается разделение властей. В социальных отношениях сословная вертикаль уступает место формальному гражданскому ра-
92
венству, на фоне которого «горизонтально» выстраиваются новые социальные
группы. Обычно их называют классами.
Синкретическая традиционная культура также распадается на автономные
сферы. Это происходит в процессе рационализации и секуляризации: от авторитарной религиозной идеологии отделяются философия, наука, искусство,
право. Фигуры мудреца, святого, мастера с их диффузными статусами сменяются специалистами – учеными, администраторами, художниками. Их главная
ценность и цель – профессиональная компетентность. Особенно важным нам
представляется отделение светской культуры от религиозной: без него переход
к современному обществу едва ли возможен. Религия в посттрадиционном обществе может сохранять роль резервуара традиционных ценностей, однако и
она, как правило, становится чем-то специальным в том смысле, что занимает
определенную нишу в структуре переходного социума, утрачивая прежнюю
универсальность.
Капиталистическая трансформация социально-политических и экономических отношений в Европе и в мире, происходит на втором, индустриальном периоде модернизации в XIX–XX веках. Буржуазные социальные группы замещают традиционные сословия, социальные отношения переориентируются с
системы личных связей на систему связей безличных экономических, ценностные установки индивидуализма вытесняют коммунитарные принципы социальности, в политической сфере происходит процесс демократизации. С течением
времени весь мир включается в процесс догоняющей модернизации, пытаясь
приспособится к условиям и образцам, диктуемым динамично развивающегося
Запада, втягиваясь в процесс вестернизации.
Однако в позднейших трактовках теории модернизации, которые появились после второй мировой войны, эти положения подверглись критике и переосмыслению. Обширный материал развития стран «третьего мира» показал, что
капиталистическая экономика в конкретно взятых обществах может развиваться в рамках политических систем совершенно далеких от буржуазной демократии. Идеология индустриальной модернизации может формально отрицать ве-
93
стернизацию. В экономической и социальной сфере могут сохраняться традиционные институты, высокая степень внеэкономического принуждения и полный контроль государства за всеми сферами общественной деятельности: сами
отношения частной собственности могут быть не развиты, не сформированы до
конца. Принимая во внимание переходный, доиндустриальный характер капиталистических отношений в XV–XVII веках (а также то обстоятельство, что
они развивались на фоне доминант небуржуазной культуры, аграрной экономики и сословной системы) мы можем экстраполировать эти положения на реалии
Раннего Нового времени.
Направление и стиль модернизации определялись историческими условиями, уровнем и потенциалом развития конкретных средневековых обществ. В
североатлантическом регионе, к западу от Эльбы логика модернизации привела
к быстрому структурированию буржуазных институтов и отношений. Смещение центра европейских коммуникаций из Средиземноморья в северные моря и
Атлантику постепенно превращало северо-западную Европу в зону развития
новых социальных и производственных технологий. Здесь получили дальнейшее развитие идеи, этические и эстетические принципы итальянского Ренессанса, новые формы политических и экономических отношений – парламентаризм, республика, городские свободы и коммунальное движение, гражданское
право и т. д. Выигрышная коммуникационная инфраструктура, более высокий
уровень урбанизации и весьма ограниченные земельные ресурсы способствовали тому, что западноевропейские страны быстрее расставались со стереотипами
традиционной аграрной экономики. Работала система факторов: природногеографическими условия, экономическая конъюнктура, демографическая
структура населения, социокультурные особенности, характер национальных
процессов и внешнеполитическая ситуация Раннего Нового времени. В Англии,
Голландии, отчасти во Франции и в Северо-западных землях рейнской Германии происходил динамичный процесс развития и распространения капиталистического уклада.
94
В континентальных странах Центральной и Восточной Европы, особенно в
имперских центрах, модернизационные процессы могли развиваться иначе. Она
могла пойти по пути приспособления и оптимизации феодальных социальноэкономических институтов, в режиме укрепления и повышения эффективности
государственной власти. В конкретных исторических условиях (например, Австрийская империя Габсбургов: преимущественно аграрная инфраструктура,
континентальная удаленность от морских коммуникаций, полинациональный и
поликонфессиональный состав населения, долговременная внешнеполитическая напряженность) такая политика была социально оправданной и эффективной. В Испании и Португалии определяющую роль в консервативном характере
модернизации сыграла колониальная экспансия. Она компенсировала нерентабельную (по сравнению с уровнем имперских амбиций) аграрную экономику.
Но феодально-завоевательный характер этой колониальной политики способствовал нейтрализации и постепенному демонтажу ростков буржуазного общества в метрополии, оттоку избыточного социального материала. Немалую роль
в консервации феодальных отношений играл ортодоксальный католицизм, особенно осененный идеологией конкисты и борьбы с еретичеством. На этот же
эффект работали внешнеполитическая напряженность, «контактные зоны» цивилизаций, политическая раздробленность.
Но это не упраздняло модернизации к «востоку от Эльбы». В конечном
итоге, все европейские общества стояли перед лицом однородных проблем.
Первая заключалась в повышении эффективности экономической системы и
расширения налоговой базы государства. Это обстоятельство было продиктовано демографическим ростом, провоцирующим снижение эффективности традиционной (натуральной, воспроизводящей, рентной) экономической модели,
ростом рынков, региональных и межрегиональных связей. Вторая проблема
была связана с новыми политическими задачами: с повышением эффективности государственного аппарата и с созданием инфраструктуры, позволяющей
проводить адекватную экспансионистскую политику. Проблемы этого рода
диктовались идеологическим и практическим кризисом средневекового импер-
95
ского универсализма – войны XVI–XVII вв. во многом были связаны с проитвоборством имперских и национально-абсолютистских концепций развития
(в процессе этой борьбы родилась новая, буржуазная концепция). Естественно,
это подразумевало и новую адекватную социальную политику. Многие проблемы модернизации, на наш взгляд являются производными от первых двух.
На наш взгляд, третий вариант ответа на эти вопросы, специфический вариант модернизации был связан с политикой меркантилистского просвещенного абсолютизма. В ее рамках сравнительно непротиворечиво совмещались
принципы феодально-сословного государства и практика укрепления институтов централизованной государственной власти. Проводилась относительно гибкая социальная политика и предпринимались активные меры к расширению
налоговой (а стало быть, экономической) базы государства. Так или иначе, по
этому пути развивались модернизационные процессы во Франции, Швеции,
Бранденбурге, Саксонии и ряде других абсолютистских немецких государств.
Идеология и практика просвещенного абсолютизма в разные периоды занимала
государей и правящих фаворитов в Испании, Португалии, Австрии, в итальянских государствах. Национально-абсолютистская концепция развития в раннее
Новое время демонстрирует большую жизнеспособность по сравнению с универсалистской имперской, с консервативной модернизацией.
Абсолютизм приводит к структуризации политической власти, его социальная политика направлена если не на создание социального баланса (не везде,
как во Франции), то, по крайней мере, создает множество новых социальных
лифтов. Они повышали сословную мобильность, ускоряли процесс гибкой
адаптации новых социальных групп - прежде всего, буржуазии, которая в XVI–
XVII веках имела возможности к приобретению дворянских званий, приобщалась к системе землевладения, кооптировалась в институты власти, пользовалась протекционистской поддержкой государства.
Политика меркантилизма способствует развитию рынков и производства,
модернизации экономики как таковой. В социальной сфере модернизация привела с одной стороны, к появлению новых групп, связанных с капиталистиче-
96
ским производством и торговлей, а с другой стороны к появлению не особенно
широкого, но весьма влиятельного слоя управленцев и бюрократов с надклассовой идеологической ориентацией. В негативном аспекте модернизация повлекла маргинализацию множественных групп традиционного общества, не
вписывающихся в новую систему отношений.
Таким образом, поиск новых денег и поиск эффективных форм власти. Эти
цели модернизации цели могли реализоваться разными методами. В голландской республике Соединенных провинций господствующие буржуазные элиты
сознательно осуществляли комплекс мер, направленных на развитие финансовой и торговой инфраструктуры, на расширение мореплавания и колониальной
экспансии. Эта политика предельно четко реализовалась в создании правительством «Генеральных Штатов» голландской Ост-Индской компании, акционерами которой были широкие круги буржуазной общественности, по крайней
мере, четырнадцати крупнейших городов. К мерам рационализации финансовой политики добавлялись меры по организации монополий. Лондонский парламент на протяжении второй половины XVI и всего XVII века целенаправленно поддерживал меры, направленные на проведение политики огораживания
общинных земель, способствовал буржуазной перестройке аграрной экономики
Англии. В других же странах социальные группы и политические элиты, с которыми эти процессы были связаны, вполне могли не разделять и не понимать
буржуазной идеологии: модернизация могла ограниченно пониматься ими как
меркантилизм, как борьба за национальный и религиозный суверенитет, как
политика самоусиления и т.п. Прогрессистки настроенные реформаторы, такие
как кардинал Ришелье и Жан Батист Кольбер во Франции семнадцатого столетия больше всего страдали из-за глухого сопротивления традиционалистски
мыслящих элит. При этом конечная декларируемая цель модернизационной политики Ришелье и Кольбера заключалась в укреплении системы французского
абсолютизма. Создание современной производственной инфраструктуры могло
осуществляться при помощи мер внеэкономического социального принуждения
97
по отношению не только к крестьянству и низшим городским слоям, но и к
буржуазии.
Представление об инвариантности модернизационных процессов в Раннее
Новое время открывает перед нами новую проблематику – концепции переходной эпохи, выступающей как связующее звено между эпохами феодализма и
капитализма. Для разрешения этой теоретической и методологической проблемы нами востребована теоретически целостная модель общества Раннего Нового времени. Ключевым элементом этой модели является аналитическая концепция процесса модернизации, т. е., комплексных изменений, охвативших европейское общество раннего Нового времени.
Концептуальная основа нашего понимания процесса европейской модернизации в РНВ заключается в идее постепенного, эволюционного развития капиталистических отношений. В течение исторически длительных сроков традиционный социально-экономический уклад сосуществовал с капиталистическим укладом, формируя на европейском пространстве специфические социально-экономические системы с разным потенциалом и разной степени жизнеспособности. Сравните далеко отстоящие друг от друга примеры модернизационных обществ: буржуазная Республика Соединенных провинций, консервативный испанский абсолютизм, ориентированный на колониальную экспансию
и французский абсолютизм времен Кольбера в XVII веке. При всей разнице деталей, мы видим последовательную реализацию одних и тех же устремлений –
повышение экономической рентабельности, меркантилизм, структурализация
политической власти, адаптация новых социальных групп, государственная
конфессиональная политика, экспансия.
Традиционные «феодальные» и капиталистические элементы системы не
всегда находились в антагонистических отношениях, а наоборот, взаимно влияли и приспосабливались друг к другу. «Феодализм» в XV–XVIII веках не разложился, а проявил способность к трансформации, приспосабливаясь к экономическим условиям товарного производства, к новым социально-политическим
условиям централизованного государства, к интеллектуальной и этической ат-
98
мосфере эпох Возрождения, Реформации и Просвещения. Вступая в сложные
взаимодействия с изменившимися историческими условиями, феодальные отношения модернизируются, образуют новые переходные формы, приобретают
новый облик и смысл. Наиболее полно процесс адаптации феодальных элементов к новым экономическим условиям выразился эволюции французской сеньории XVI–XVII вв., в рамках которой арендные отношения между землевладельцем и крестьянами-арендаторами все более приобретали черты отношений
наемного труда, или же в немецком помещичьем фольварке, который был интегрирован в систему общеевропейского рыночного производства хлеба.
В результате этих многосторонних изменений европейское общество перестает быть феодальным в классическом понимании этого термина, становится
постфеодальным, пострадиционным, постепенно накапливая в себе и проявляя
черты буржуазного, индустриального общества Нового времени.
По всей видимости, мы должны говорить о региональных и стадиальных
типах модернизации, которые к тому же имеют цивилизационную окраску.
Проявления реакции на модернизационные процессы XV–XVIII вв. в России,
Османской империи или Голландии были весьма различны, но, тем не менее,
они были связаны общей логикой политического и культурного взаимодействия, экономических конъюнктур, центр-периферийными отношениями и т.п.
В качестве предпосылок модернизации выступает система внешних и
внутренних факторов, работающих, как отметил бы Фернан Бродель, в режимах
«среднего» и «большого времени». В европейском ареале этот цивилизационный надлом был связан с возрастающей внешнеполитической напряженностью
(кризис средневековых империй, османская экспансия, проекция религиозных
конфликтов эпохи Реформации и Контрреформации), с Великими Географическими Открытиями (глобальный контакт цивилизаций Старого и Нового Света,
ранний колониализм, революция цен, зарождение капиталистической мирсистемы) и кризисом традиционной экономики, с кризисом церкви и традиционной религиозности, с возрастающим демографическим давлением.
99
Изменения в системе европейского производства, рост рынков и революция цен это следствия Великих географических открытий и демографических
изменений, но в то же время самостоятельные факторы модернизации. Развитие
отношений обмена, генезис капиталистической экономики и буржуазных форм
поведения в той или иной форме были обусловлены поиском компенсирующих
форм экономического поведения, связанных с демографической динамикой –
процессами миграций, урбанизацией, кризисами существования (эпидемии,
войны и т. п.). Новые формы экономического поведения, в свою очередь, стимулировали специфические демографически процессы (так огораживания общинных земель приводили к повсеместному сокращению посевных площадей,
и способствовали процессу урбанизации, маргинализации сельского населения).
Модернизация экономики – процесс более многосторонний, чем генезис
капиталистических форм производства как таковой. Обширные секторы европейской экономики Раннего Нового времени были модернизированы, но сохраняли морфологические черты предыдущей эпохи (личную зависимость, внеэкономическое принуждение и т. д.) В этих секторах развивались переходные
формы хозяйства и производства. Особый аспект развития переходных форм
хозяйствования связан с эволюцией средневековой системы городского производства, рынков, финансовой системы. Социальные и производственные отношения в городе даже в рамках традиционной корпоративно-цеховой системы
изначально несли в себе протокапиталистические, «нефеодальные» черты (рационализация производственных отношений, рациональная бухгалтерия, ориентация на прибыль, наемный труд лично свободных и т. д.).
Выше обозначенные процессы формировали новые параметры развития
европейских обществ и государств. В этих параметрах реализовались процессы
модернизации. Они привели к капиталистической экономизации производства,
к социальной перестройке и расшатыванию сословной системы, к развитию политических систем абсолютизма и парламентаризма, к появлению новых форм
религиозности, к появлению буржуазного менталитета. Новые идеологии, это-
100
сы, субкультуры отражали процесс адаптации общества к усложняющимся реалиям современного мира.
Превращение «элементов капиталистического уклада» в доминирующую
систему – сложный процесс эволюционного характера. Уместно рассматривать
этот его не только как «процесс капитализации» экономических, социальных,
политических институтов, но шире – так, как понимали его современники, люди XVII–XVIII вв. Утверждение новых капиталистических тенденций во всех
сферах жизни нередко воспринимался ими как процесс «рациональной» (в духе
просветительских идей нового времени) модернизации традиционных институтов и отношений. В конечном итоге, в повседневной жизни люди имели дело не
с классовыми антагонизмами, а с приемлемыми и неприемлемыми для них способами социального поведения. Разнообразные элементы феодальной системы
существовали в Европе до XIX в. не только в силу инерции и реакционной политики профеодальных элит, но также вследствие их приспособляемости, адаптации к исторически новым условиям.
В настоящее время, концепция Ранней Новой истории органично соответствует двум наиболее распространенным в мировой науке подходам. Приверженцы «географического» направления видят точку отсчета нового времени в
эпохе Великих Географических Открытий. Последователи школы мирсистемного анализа, приверженцы популярных на Западе направлений глобализма и политического реализма не безосновательно полагают, что в XVI веке
начался цикл развития не только Европы, но и всего мира. С условной даты
1500 года они ведут отсчет новой глобальной истории и цивилизации, объединившей Запад, Восток и Новый Свет в сложной системе влияний и взаимодействий.
«Ментально-культурная» концепция модернизации предполагает, что новая история Европы началась с перестройки средневекового религиозного сознания и появлением новых моделей общественного поведения. Видимо, это
было не только следствием распространения протестантизма, но и определенной интеллектуальной революции (опосредованно связанной с Ренессансом и
101
географическими открытиями). Сюжеты «культурной революции» раннего Нового времени охватывают проблематику позднего Возрождения, Реформации и
конфессионализации, европейского Просвещения. В раскрытии этого направления модернизации принято говорить о проблематике развития буржуазного
менталитета, а при характеристике ранних этапов – прежде всего о Реформации, как о попытке адаптации массового сознания к новым социальным реалиям. В рамках этой проблематики исследуется трансформация дворянского рыцарского этоса в этос придворных, в этос государственных служащих.
Протестантская логика индивидуального спасения мощно повлияла на социальную практику. Она не только закрепляла новый комплекс моральноэтических норм и поведенческих стереотипов, но и по мере распространения
способствовала формированию новых социальных групп, поляризации политических сил. В отличие от «милосердного к раскаявшимся грешникам» католицизма, протестантизм в разы усиливал внешний и внутренний контроль за социальной практикой и интеллектуально-духовными устремлениями своих адептов. Протестантизм не только санкционирует накопительство, но и усиляет
дисциплину и самодисциплину, рассредоточивает функции взаимоконтроля в
обществе.
Сторонники подобных «культурно-антропологических» концепций модернизации пытаются исследовать генезис системы ценностей и преобладающие
модели поведения того времени. Методология подобных исследований опирается на разработку и исследование исторических моделей менталитета. Она
предполагает попытку взгляда на проблемы Раннего Нового времени изнутри
тогдашней, реконструируемой системы ценностей, символов и аффектов, с учетом рационалистического дискурса религии и морали, и многого другого. Подвижки в системе традиционного мировоззрения приводят к формированию
новых, приемлемых форм социальной психологии.
Раннее Новое время завершилось исторически синхронными явлениями –
началом промышленного переворота и европейским Просвещением во второй
половине XVIII века. На это же время пришелся кризис феодально-
102
абсолютистской системы, которая олицетворяла компромиссный вариант модернизированного к новым условиям феодализма с элементами капиталистического уклада. Существовавшая почти три века «переходная концепция» европейского общества трансформировалась в двух направлениях: в концепцию
общества индустриального, реализовавшейся преимущественно в Западной Европе, и в охранительно-консервативную концепцию в духе «системы Меттерниха» в Центральной и Восточной Европе, просуществовавшей, по крайней мере, до 60-х гг. XIX века.
ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ ИСТОРИИ:
ГЛОБАЛИЗМ И МИР-СИСТЕМНЫЙ АНАЛИЗ
В западной науке 70–90-х XX годов споры о характере процессов Перехода и велись между представителями нескольких парадигм, сменявших друг
друга в качестве концептуальных лидеров. Прежде всего, это цивилизационные
парадигмы «европейский вызов – капиталистический ответ» и «традиционное
общество – модернизация». Также следует отметить, что во второй половине
ХХ века мощно формируется глобализм как направление исторической мысли
и исторического мделирования.
Представители обоих подходов, жестких в своей биполярности, определяли традиционное общество (т. е., докапиталистическое) не в соответствии с его
собственным положительным содержанием, а отрицательно – как негативный
снимок капиталистического общества. Кроме того, в объектив анализа теорий
традиционного общества и модернизации попадали только те элементы азиатской реальности, которые непосредственно контактировали с Западом. Отсюда
(в конечном счете) парадокс: в рамках теории модернизации и традиционного
общества поиск внутренних причин имплицитно, косвенно, с большей или
меньшей долей осознания этого приводил к подчеркиванию факторов внешних.
При этом аналитические противоречия теории «традиционного» и «индустри-
103
ального общества» не позволяют в последней обрести хотя бы временную панацею.
Один из путей решения западные историки нашли в конструировании объекта (идеальной модели социальной реальности), который представлен миром
как особой системой, в которой нет собственно Запада и Востока, а есть лишь
центр, периферия и полупериферия. Это – мир-системная перспектива, фундамент которой заложен трудами И. Валлерстайна. Второе – подход, который
можно охарактеризовать как «новую историю».
Событием 70-х явились работы американского историка экономики, социолога и африканиста Иммануила Валлерстайна. Исходя из тезиса, что уже с
XVI в. история отдельных стран все более зависит от глобального расклада сил,
этот исследователь предпринимает грандиозную попытку построения движущейся (с XVI в. и далее) мировой экономической панорамы, в которой он выделяет исторически флуктуирующий центр (лидирующие страны), отстающие
страны полупериферии (страны «догоняющей модернизации») и периферию,
чьи ресурсы центр использует для успешного проведения собственной модернизации.
Мироведение как направление зародилось и в значительной степени оформилось в течение последних двадцати лет. Сама теория была сформирована в
русле концепций «периферийной экономики» и основана на методологических
принципах структурализма. Согласно последним, элементы мировой системы
не могут быть адекватно представлены как независимые переменные. Сложившиеся в мировой системе целые структуры определяют параметры ее частей.
Этот методологически принцип позволяет по-новому подойти к проблеме изучения социально-экономических процессов на глобальном и региональном
уровне.
Особую роль в концепциях мир-системного анализа сыграли элементы заимствования у школы Анналов, в частности, идея продолжительных исторических периодов и концепция множественности типов исторического времени
Ф. Броделя. Последние могут быть представлены событиями, коньюктурой (40-
104
50 лет) и трендами (100 и более лет). Последователь школы Анналов,
Ф. Бродель называл мир-системами только такие исторические системы, логика
функционирования и развития которых в каждом периоде определяется преимущественно свойствами и отношениями входящих в систему и существующих в данном периоде обществ. Тремя основными типами миросистем являются «мини-системы» (с логикой реципрокного обмена), «мир-империи» (с логикой централизованной власти для взимания и перераспределения дани с самостоятельных производящих провинций) и «мир-экономики» (с логикой неравного обмена по осям трансграничных товарных потоков в условиях политической децентрализации). Фернан Бродель в своих работах приводил соответсвующее понимание мир-систем:
Мир-экономика может быть определена с помощью трех существенных
признаков:
1. Она занимает определенное географическое пространство; у него, стало
быть, имеются объясняющие его границы, которые, хотя и довольно медленно,
варьируют. Время от времени, через длительные промежутки, происходят
неизбежные прорывы этих границ. Так случилось в результате Великих географических открытий конца XV века. То же произошло и в 1689 году, когда Россия, по воле Петра Великого, открыла свои пространства для европейской экономики.
2. Мир-экономика всегда имеет полюс, центр, представленный господствующим городом, в прошлом городом-государством, ныне – столицей, я хочу
сказать – экономической столицей в США – это будет Нью-Йорк, а не Вашингтон). Впрочем, в пределах одного и того же мира-экономики возможно одновременное существование – причем даже в течение довольно продолжительного времени – двух центров, например, Рим и Александрия эпохи Августа, Антония и Клеопатры, Венеция и Генуя времен войны за гавань Кьоджа (1378–
1381), Лондон и Амстердам в XVIH веке до окончательного устранения господства Голландии, ибо один из двух центров всегда в конечном счете бывает
105
устранен. Так, в 1929 году, после некоторых колебаний центр мира вполне
определенно переместился из Лондона в Нью-Йорк.
3. Любая мир-экономика состоит из ряда концентрически расположенных
зон. Срединную зону образует область, расположенная вокруг центра – таковы
Соединенные провинции (но не все Соединенные провинции) в XVII веке, когда над миром господствует Амстердам; такой зоной становится Англия (но не
вся Англия), когда, начиная с 80-х годов XVIII века, Лондон окончательно занимает место Амстердама. Далее, вокруг срединной зоны располагаются промежуточные зоны. И, наконец, следует весьма обширная периферия, которая в
разделении труда, характеризующем мир-экономику, оказывается не участницей, а подчиненной и зависимой территорией.
Мир-империи – тип исторических систем, организованных как широкие
централизованные
политические
структуры,
объединяющие
данническо-
перераспределительными отношениями социально и культурно разнородные
провинции.
Устойчивость мир-империи зависит от эффективности выполнения следующих ключевых функций:
- территориальная, преимущественно военная, экспансия с целью захвата
новых даннических провинций, территорий с стратегическими ресурсами, богатыми торговыми путями и т.д., удержание захваченных провинций от держав-конкурентов;
– регулярный сбор дани (в любом виде) с провинций;
– перераспределение дани через централизованную пирамиду чиновников;
– утверждение легитимности имперской власти (как правило, через распространение массовой религии, морального учения, идеологии);
– пресечение сепаратизма провинций и подавление внутренних волнений.
При столкновениях мир-империй между собой факторами победы и расширения являются:
106
– преимущество в ресурсах (население, продовольствие, техника, финансы,
интегративные качества религии или идеологии) и возможности их мобилизовать в военных целях;
– окраинность как наличие географически защищенного тыла (любопытно,
что при территориальном расширении статус окраинности/центральности рано
или поздно меняется на противоположный);
– сравнительный уровень развития коммуникаций, системы контроля над
территориями и материально-технического снабжения;
– симбиоз с внутренними и внешними коммерческими структурами и сетями (торговые пути и города) в сферах невозможности или затрудненности
централизованного перераспределения, «обмен» безопасности торговли на доходы в казну от пошлин и налогов
Таким образом, генеральная идея сторонников мир-системного анализа в
том, что привычная дихотомия Востока и Запада, как и представления о способах производства, о формационном делении истории – мифологемы, существующие только благодаря традиции. Определяющие черты мира-системы выявляются в триаде:
1) центр-периферия;
2) фазы подъема и упадка;
3) гегемонии-соперничества.
Исследования, посвященные глобальному анализу динамики мировой системы и ее структурно-функциональных объяснений достаточно разнообразны.
Вопросами
становления
и
развития
мировой
экономики
занимался
И. Валлерстайн, накопления капитала в мировом масштабе – С. Амин,
А. Г. Франк, неэквивалентного обмена между центром и периферией –
А. Эмманнуэль, больших циклов в мировой экономике – А. Г. Франк,
А. Бергенсен, Г. Моделски Дж. Абу-Лугход и другие. Различаясь в предмете
исследований, методике, временном охвате, авторы разделяют общие положения:
107
1. Мировая система первична по отношению к национальным государствам, обладает собственной логикой развития, структурной динамикой, которые могут быть моделированы.
2. Эта система определяет характер и уровень развития обществ, входящих
в глобальные структуры.
3. Потенциал конкретного общества, страны определяется скорее, ее
иерархическим положением в международном разделении труда, чем эндогенными факторами.
Основатель школы мир-системного анализа, американский африканист и
социолог И. Валлерстайн полагает, что до 1500 года развитие исторических систем происходило как чередование мир-империй и мир-экономик. Примерно с
1250 г. в Европе возобладали тенденции, приведшие ее впоследствии к мировой
гегемонии. В конце XV – начале XVI века наметились основные контуры современной мировой системы, капиталистической по сути. Основой последней
является не военно-политическое принуждение, а хозяйственные и культурные
связи, которые способствовали интеграции национальных государств в рамках
мировой системы и явные тенденции к образованию имперской структуры не
проявляются.
Валлерстайн указывал на исторический сдвиг в отношениях между миримпериями и мир-экономиками. Начиная приблизительно с 10 тыс. до н. э., и
примерно до 1500 г. н. э., существовало (и сосуществовало) большое, однако
исчислимое количество таких мир-систем (также как и неизвестное, возможно
очень большое число мини-систем). В этот период мир-империи выглядели
«сильнее», чем мир-экономики, т.к. они с определенной регулярностью поглощали соседние мир-экономики (и соседние мини-системы). Возможно, миримперии всегда имели изначально присущие им определенные пространственно-временные пределы роста, выход за рамки которых приводил к точке, в которой дезинтеграционные процессы охватывали центральную власть, после чего мир-империи «сжимались». В созданных таким образом пространственных
«зазорах» впоследствии опять возникали новые мир-экономики и мини-
108
системы. Им делалось два обобщения о сосуществовании мир-империй и мирэкономик в этот продолжительный период (до 1500 г.). Существование состоявшихся мир-империй (а было, без сомнения, множество безуспешных попыток
создания и других) продолжалось значительный период времени (где-то около
половины тысячелетия). С другой стороны, мир-экономики выглядели более
хрупкими, и ни одна из них в течении этого периода не существовала столь же
долго.
Около 1500 г. происходит нечто загадочное, чему, на взгляд Валлерстайна,
«пока ещё нет удовлетворительного объяснения». Соотношение сил между
мир-экономикой и мир-империей перевернулось. Иначе говоря, одна мирэкономика, образовавшаяся в это время на обширном пространстве Европы,
оказалась не столь хрупкой. Она выжила, и поэтому смогла стать «каркасом»
для полного развития капиталистического способа производства, который требует, и может существовать только в рамках мир-экономики. Сформировавшись в качестве такового, капиталистическая мир-экономика, следуя своей
внутренней логике, начала своё пространственное расширение, поглощая
окружавшие мир-империи (например: Российскую империю. Османскую империю, империю Великих Моголов и Китайскую империю), также, конечно, как и
окружающие мини-системы. И, в отличие от того, что происходило с миримпериями, процесс расширения, кажется, не имел внутренне заданных пространственных ограничений. К концу девятнадцатого столетия капиталистическая мир-экономика распространилась по всей планете, поглотив все существующие исторические системы. Следовательно, впервые в истории Земли на
ней начала существовать одна-единственная историческая система. Это создало
совершенно новую структурную ситуацию, в соответствии с которой в настоящее время нет сосуществующих исторических систем, внешних по отношению
к той единственно выжившей системе, которая называется капиталистическая
мир-экономика.
В работах Валлерстайна, С. Амина, Дж. Абу-Лугхода, А. Франка раскрываются основные черты современной капиталистической мир-экономики. Это
109
система постоянного и безостановочного накопления капитала, главной целью
которой является расширение, а объективная тенденция – товаризация, коммерциализация всего мира. Самое драматическое противоречие системы – в
стратегическом стремлении к безостановочному накоплению и тактических попытках его притормозить.
Валлерстайн, вслед за Броделем, выделял основные периоды экспансии
капиталистической европейской мир-экономики – 120–1660, 1750–1815, 1880–
1900 г.г. Когда в начале века система достигла пределов экспансии, она отреагировала на это мировой войной и экономическим кризисом, которые, в свою
очередь положили начало тоталитаризму.
За пятисотлетнюю историю мировой капиталистической системы только
10–20 % населения мира (жители центра) увеличили доходы и повысили уровень жизни. Для 80–90 % населения периферии качество жизни ухудшилось, по
сравнению с уровнем жизни 1500 года.
Голландский исследователь Андре Гундер Франк пошел в своих построениях еще дальше И. Валлерстайна, заявив, что единая мировая система существует не пятьсот лет, а по крайней мере, 5000 лет; и что 1500 года начинается
лишь последний цикл. При этом в его рамках большее время в мир-экономике
доминировал Восток. Франк считает, что отношения и модели социального поведения, идентичные капиталистическим существовали всегда. Таким образом,
если и был какой-либо переход, то « это скорее была смена внутри системы,
нежели образование новой системы». Не случайно А. Франк отмечает, что до
1250 года (для многих последователей школы – отправная точка отсчета капиталистической мир-экономики) Китай, монголы, исламский мир и Европа совместно переживали период расцвета технологии, накоплении и экспансии.
В рамках мир-системного анализа проблема традиционного общества рассматривается в контексте «новой истории культуры». Это направление ставит
своей целью переосмысление западного историзма в целом и превращение его
из объективной системы знания в субъективную (классический представитель
этой группы – Э. Саид). Есть работы в которых авторы пытаются синтезировать
110
обе новые истории – социальную и культуры – в единый культурноисторический подход, полностью декларируя полный разрыв с традициями
«классической европоцентристской социальной истории». В последнем центральным объектом исторического знания становится определенное восточное
общество, познаваемое посредством либо понятий его культуры, либо
нейтральными категориями европейской науки (такими считаются экономический рост, рыночная система, демографическая структура и т.д.). Пример – то,
что П. Коэн называет «китаецентризмом» или китаецентричным подходом,
призывая «выпрыгнуть из своей этнокультурной (западно-европейской) шкуры».
В последствии последовтели Валлерстайна дали более подробное определние мир-империй и типов средневековых мир-систем. Само слово "империя"
обозначает такую форму государственности, которой присущи два главных
признака: 1) большие территории и 2) наличие зависимых или колониальных
владений. Р. Тапар со ссылкой на труды С. Айзенштадта было предложено
определять империю как общество, состоящее из «метрополии» (ядра империи)
- высокоразвитого экспансионистского государства и территории, на которую
распространяется ее влияние («периферии»). Периферией могли являться совершенно различные по уровню сложности типы социальных организмов: от
локальной группы до государства включительно. По степени интегрированности этих подсистем империи автор выделила «раннюю» и «позднюю» империи.
Одним из вариантов «ранней» империи следует считать «варварскую империю». Принципиальное отличие последней заключалось в том, что ее «метрополия» являлась «высокоразвитой» только в военном отношении, тогда как в
социально-экономическом развитии она отставала от эксплуатируемых или завоеванных территорий и по существу сама являлась «периферией» и «провинцией».
Основной тезис Дж. Абу-Лугхода, изложенный в книге «До европейской
гегемонии» состоит в следующем: к концу XIII в. существовавшая длительное
время глобально интегрированная «миросистема», к которой в конце концов и
111
присоединилась Европа, достигала кульминационной стадии. И хотя по сравнению с современной эпохой эту систему международной торговли XIII в. (и
расширенное внутреннее производство, связанное с ней) невозможно описать
ни как широкомасштабную, ни как технологически развитую, она была существенно сложнее организована, имела больший объем и действовала с большей
изощренностью, чем что-либо ранее известное миру. Она немногим уступала
уровню, достигнутому в XVI или даже XVII в.
Эта миросистема была организована вокруг трех или, возможно, четырех
«ядер». Одним из них был Средний Восток, занимавший стратегическую позицию в международном обмене. Вторым была северная степь, простирающаяся
по всей Центральной Азии и после многолетних завоеваний объединенная с
Китаем. Третья зона ядра сосредоточивалась в Индийском океане, который связывал Китай со Средним Востоком через Малаккский пролив и Индию. И наконец, благодаря торговле и промышленности, – стимулами для которых были
крестовые походы, в конце концов связавшие Европу с Востоком.
Период гегемонии для последователей мир-системного анализа характеризуется следующими особенностями:
1. Последовательность достижения и утраты гегемонии – агропромышленный комплекс, торговля, финансы.
2. Политико-идеологическая защита гегемонии «глобального либерализма»: акцентирование принципов «свободной торговли» в ущерб меркантилизму.
3. Военно-морское преобладание гегемона.
4. Гегемония обеспечивается в ходе мировых войн, продолжительностью
около 30 лет: (1618–1648, 1791–1815, 1914–1945).
Таким образом, по прогнозам школы мир-системного анализа современной
капиталистической мир-системе осталось существовать 70–80 лет, до 2050–
2100 гг. Современный период американской гегемонии (начавшейся в 1945 г.)
завершится, и сменится соперничеством Западной Европы и Японии. По дру-
112
гим прогнозам – борьба за гегемонию будет нарастать по линии противостояния «Север-Юг», при возрастании экспансии стран «третьего мира».
Миросистемный глобализм заявляет о себе как о новом этапе эволюции
обществоведения, пришедшем на смену «социологии», опиравшейся на работы
Маркса, Вебера, Дюркгейма. Он призывает покончить с «организующими историю мифами», свойственными как либеральной, так и марксистской историографии. При этом И. Валлерстайн, С. Амин, А. Франк указывают на аналитическою противоречивость теории «традиционного общества» и «модернизации»,
констатируя факт, что западная наука утратила целостность изучаемого объекта
(афро-азиатского мира).
С другой стороны – нарастает реакция историков на теории мирсистемного анализа как извне, так и изнутри. Школу критикуют за пренебрежение к анализу способов производства, общественных отношений (Р. Беннер),
государства
и
геополитических
факторов
(А. Зомберг,
Г. Моделски,
Т. Скокпол), культуры (Айзенштадт), конкретных исторических факторов.
На сегодняшний день обсуждение мир-системного анализа – весьма показательное столкновение различных идеологем в период распространения цивилизационных концепций исторического процесса. Избирательный подход к историко-экономическому материалу заставляет в целом осторожно относится к
выводам данных теоретиков. но при этом нельзя отрицать, что школа мирсистемного анализа привносит в историю новый, нетрадиционный взгляд на
проблемы глобальной истории, мировой экономики и докапиталистических
обществ.
113