«О память сердца
advertisement
«Надо жить, надо работать. Пройдет время и нас забудут, Но страдание наше будут вспоминать наши потомки». А.П. Чехов Г.Д. Васьковский ВОСПОМИНАНИЯ 2 «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 3 Содержание КРАТКАЯ АВТОБИОГРАФИЯ ..............................................................................................................................4 О РОДОСЛОВНОСТИ. .............................................................................................................................................6 ЭВОЛЮЦИЯ РОДОВОГО ДЕРЕВА МОЕГО ДЕДА ВАСЬКОВСКОГО НИКОЛАЯ МИТРОФАНОВИЧА. ...............................7 РОДОВОЕ ДЕРЕВО МОЕГО ОТЦА ДМИТРИЯ НИКОЛАЕВИЧА ВАСЬКОВСКОГО. .........................................................8 РОДОВОЕ ДЕРЕВО ГРИГОРИЯ ДМИТРИЕВИЧА ВАСЬКОВСКОГО. ...............................................................................9 РОДОСЛОВНАЯ ВАСЬКОВСКИХ. ПЕРВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ. ...........................................................10 ПЕРВАЯ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ВОЙНА . 1914 ГОД! ..........................................................................13 КОМСОМОЛЬСКАЯ ЮНОСТЬ. УЧЕБА. ..........................................................................................................16 ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА .................................................................................................................................18 ВОСПОМИНАНИЯ О РАБФАКЕ. .......................................................................................................................19 О КАЗУСЕВКЕ. ........................................................................................................................................................21 ПЕРЕЕЗД В МОСКВУ. СМЕРТЬ МАТУШКИ. .................................................................................................22 ВОСПОМИНАНИЯ О ТИМИРЯЗЕВКЕ. ............................................................................................................24 ПРОЩАЙ ТИМИРЯЗЕВКА. ..................................................................................................................................29 РАБОТА В АГРОХИМИЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ. ......................................................................................30 ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1941-1945 ГГ. ...................................................................................33 НАЧАЛО ВОЙНЫ. .....................................................................................................................................................33 СЛУЖБА НА СКЛАДЕ. ..............................................................................................................................................34 ВОЛХОВСКИЙ ФРОНТ. .............................................................................................................................................36 ПЕРВЫЙ БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ. .............................................................................................................................42 ЕЩЕ ГОД СЛУЖБЫ В ГЕРМАНИИ...................................................................................................................46 БЕРЛИН – МОСКВА – КАЛИНИН. .....................................................................................................................49 ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА В КАЛИНИНСКОЙ ОБЛАСТИ. ..............................................................................51 «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 4 «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков КРАТКАЯ АВТОБИОГРАФИЯ Родился я в деревне Казусевка Климовического уезда Могилевской губернии. Отец мой, Дмитрий Николаевич Васьковский, из бедной многодетной сеьи, при разделе с братом получил земли около семи десятин, а потом, при самостоятельном хозяйствовании, на шахтах в Юзовке и Бахмуте, заработавши денег – дополнительно купили земли около 13 десятин. Всю свою жизнь отец занимался крестьянством, прежде в личном своем хозяйстве и в деревне, и на хуторе, а потом – с 1930 по 1948 году – в колхозе. Прожил он 69 лет и два месяца. По своему времени был он человек грамотный, хорошо читал по-славянски и по-русски. Читал Псалтырь, Евангелие. В деревне отца всегда приглашали отчитывать по покойникам. Был он с добрым характером и все мы, дети, его очень любили. Никогда он нас ремнем не сек, а если и стоило, то он только, бывало, пригрозит: «Ну погодите, родимец вас забери!». Мать моя, Анастасия Валериановна Осмоловская, из деревни Карелая Слобода, что в 12 км от города Климовичи. По словам матушки она была из хорошего и богатого рода, и по отцу, и по матери, из семьи зажиточного крестьянина. Вероисповеданием матушка – чистокровная католичка, она была довольно-таки религиозная женщина. Каждый престольный праздник ездила в Костел на богослужение (Костел находился в дер. Лазовище в 5-ти км от Климович). Но грамоте маму родители не учили совершенно, ибо в те времена девушек писать не учили. «Для чего им уметь писать? – говорили старики – разве чтоб потом писать любовные письма и посылать». Очень была она гостеприимная женщина, всю родню свою любила и роднилась хорошо. До 22-х лет матушка жила и работала в хозяйстве своего батюшки – Валериана Францевича Осмоловского. Замуж вышла в дер. Казусевку за отца моего Николая Митрофановича Васьковского – в большую крестьянскую семью моего дедушки Николая Митрофановича. Все детство мое от рождения в 1905 году, ранняя юность и совершеннолетие до 1924 года протекала в Казусевке. В 1923 году вступил в комсомол. В 1925-26 гг. работал секретарем комсомольской ячейки и одновременно председателем Комитета крестьянской взаимопомощи при Малошковичском сельском Совете. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 5 С 1931 по 1936 год учился в Московской сельхоз Академии им. К.А. Тимирязева. По окончании работал заведующим Агрохимической лабораторией. В 1941 – 1946 гг служил в Советской Армии и большую часть находился в Действующей Армии, участвовал в боях. Более двадцати лет работал агрономом в системе совхозов. Вот с 1966 года нахожусь на пенсии. Во всей моей жизни лежит как обязанность, как долг своей совести – честно, добросовестно трудиться. Говорят, что тяга к воспоминаниям - примета возрастная. Вероятно это так… 1976 г 3 декабря. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 6 О РОДОСЛОВНОСТИ. Я против, я не допускаю отчуждения от родословной своей. Разве позволительно человеку забывать своих родителей, братьев и сестер. Разве допустимо культурному человеку пренебрегать своей родословной, по крайней мере – три поколения: родители, деды и бабки, прадеды и прабабки? Но, к великому сожалению, существуют в народе люди, которые пренебрегают и родственностью, и родословной. Сами взрослые теряют даже близкую родню свою, и детям своим не рассказывают о фамилии отцов, дедов и прадедов, которые, возможно, имели горькую жизнь или, напротив, имели заслуги в своей жизни. Не учат детей любить свою фамилию и любить свою родню. Разве это не отрицательные явления в семьях современного общества, когда живем при социализме и идем к коммунизму? Если царские семьи сотнями поколений сохраняли свою родословность, а семьи дворянские – по крайней мере до девяти поколений, то почему теперь мы – люди, ставшие грамотными, культурными и обеспеченными во всех отношениях , игнорируем свою родословность?! Сколько у каждого из нас есть замечательных отцов – ветеранов войны, награжденных высокими наградами, ветеранов и героев труда, матерей, переживших так много трудного и страшного с детишками в войну, а разве наши дедушки и бабушки, деды и прадеды, жившие в эпоху тяжелого крепостного труда, разве про них не интересно знать их внукам и правнукам?! Под таким впечатлением я решил составить родовое дерево нашей фамилии – эволюция родословности Васьковских, и посвятил свои воспоминания именно милой нашей и единственной дочери – Валентине Григорьевне Пантузенко. Мне хочется, чтобы Ваши дети хорошо сохранили в своей памяти своих дедушку Гришу и Бабушку Шуру. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 7 Эволюция родового дерева моего деда Васьковского Николая Митрофановича. Дерево 1. Гр.Дм. Дмитрий Николаевич Васьковский Анисия Николаевна Гриневич Ксения Николаевна Ласовская Анастасия Николаевна Застольская Прасковья Николаевна Соко-Даниленко Николай Митрофанович Ф.Дм. Л.Дм. Анатолий Дмитр. Погиб в 1941 году Иван Дмитриевич Моя баба - Песляк Матрена Ивановна . У них с дедом было живых детей восемь человек – три сына и пять дочерей. У деда и бабы был 51 внук. Георгий Николаевич Васьковский Умер 23-х лет Татьяна Николаевна Застольская Иван Николаевич Васьковский Умер в 1924 году Дед и баба похоронены на кладбище в деревне Казусевка. На этом же кладбище похоронены мои мама и отец, а также дяди Иван и Георгий. Там же похоронены мои братья и сестренки (еще детки) – пять человек. Умерли: мама в 1933 году 14.12 папа в 1948 году 24.!2 дед в 1908 году, баба в 1918 году дяди – Георгий в 1908 году, Иван в 1924 году. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 8 Родовое дерево моего отца Дмитрия Николаевича Васьковского. Дерево 2. Моя мама - Анастасия Валериановна Осмоловская.. Всего у них было детей 10 человек, в т.ч. семь сыновей и три дочери. В живых осталось пять человек. У мамы и папы было внуков 8 человек. Саша Ваня Осипка кааа Ваня а Схематическое родовое дерево Дмитриевич Васьковский 20.10.1976 г. Григорий Дмитриевич Васьковский 1905 г.р. составил «О память сердца! Ты сильнее рассудка, Вова Александр Анатольевич Маня и написал Аркадий Гр. Феня Дмитриевна Осмоловская 1909 г.р. Анатолий Дмитриевич Васьковский 1921 г.р. Валентина Гр. А. П.. Ал.А л. Анатолий Гр. Вик а А. П. Евгений Гр. Оля Петр Адамович Анатолий Адамович Люся Дмитриевна Васьковская 1912 г.р. Дмитрий Николаевич Васьковский Васьковский Иван Дмитриевич Васьковский 1915 г.р. Григорий памяти печальной» К. Батюшков 9 Родовое дерево Григория Дмитриевича Васьковского. Дерево 3. Моя супруга – Александра Ивановна Подобед. Всего у нас было и есть четверо детей, в т.ч. одна дочь. А внуков только 5 человек, в т.ч. одна внучка. Схематическое родовое дерево Дмитриевич Васьковский 20.10.1976 г. Анатолий Григорьевич Васьковский 1937 г.р. составил «О память сердца! Ты сильнее рассудка, и написал Александр Евг. Вячеслав Евг. Евгений Григорьевич Васьковский 1927 г.р. Владимир Евг. Оля Сережа Валентина Григорьевна Пантузенко 1939 г.р. Григорий Дмитриевич Васьковский Аркадий Григорьевич 1941 г.р. Григорий памяти печальной» К. Батюшков 10 РОДОСЛОВНАЯ ВАСЬКОВСКИХ. ПЕРВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ. Дед мой Васьковский Николай Митрофанович, уроженец деревни Васьковки, что в 8-ми километрах от деревни Казусевка. Женился он на моей бабушке Матрене Ивановне Песляк и вошел жить в дом невесты. Об этом мне рассказывала бабушка. По ее словам и по рассказам моего отца , дед был высокого роста, широкоплечий, могучей силы, спокойный характером и говорил медленно. Земли у бабушки было 7-8 десятин, вся кругом в лесах и мелких болотах, песчаная и супесчаная, подзолистая. Семья у деда росла быстро. Детей у них было одиннадцать душ, но живых осталось 8 человек, в т.ч. три сына – Иван, Дмитрий, Георгий Николаевичи, и пять дочерей - Анастасия, Ксения, Ульяна, Анисья (моя крестная мать) и Прасковья. По словам бабушки и отца, деду, Николаю Митрофановичу, приходилось ходить по заработкам к помещикам, у которых копал колодези, рыл малые канавы для осушения заболоченных пахотных земель и большие магистральные каналы для осушения помещичьих болот. На заработанные деньги дед и баба покупали себе землю. Со слов отца моего и матушки, дед и баба были очень трудолюбивы. Они всем своим детям внушили любовь к работе и уважение к земле. Когда все дети их повзрослели, то до замужества дочери ходили на работу к помещикам и все делали дома по хозяйству, а сыновья ездили на заработки в Шахты добывать каменный уголь (в Юзовку – Донецк) и каменную соль ( в г.Бахмут – Артемовск). Так, постепенно покупая землю, дед заимел – пашни и лугов – около 25 десятин, да еще 10 десятин леса. В общем, до раздела сыновей, дед стал жить хорошо, т.е. зажиточно. Бабушка Матрена Ивановна, бывало, нам внукам горделиво говорила, что хотя и бедно мы жили и детей было много, но мы своих детей, ни сынов, ни девок в пастухи не отдавали (в деревне считалось за позор отдавать детей в пастухи). Как, бывало, рассказывали отец и мама, когда у сыновей образовались свои семьи и умерли, прежде, дедушка, а потом, дядя мой Георгий Николаевич – еще не женатый 23-х лет, бабушка Матрена Ивановна отделила сына Дмитрия Николаевича, сама же осталась доживать свой век со старшим сыном Иваном Николаевичем. В нашей деревне насчитывалось 20 дворов. Земли были песчаными и супесчаные, кругом леса, луга и болота. Самые хорошие земли и луга были под владением помещиков. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 11 С трех сторон наша деревня была окружена имениями - в пяти километрах имение пани Подковской и в трех километрах земли пани Ванды Игнатьевны Подобед. В основном эти помещицы жили в своих имениях, но на лето выезжали в Варшаву. Часто пани Подковская проезжала через нашу деревню. Ездила она в красивом фаэтоне, запряженном тройкой хороших лошадей. Мы, детишки, увидев, что едет пани, приветствовали ее радостными криками. Пани же горстями бросала нам, босоногим и оборванным, конфеты, баранки или пряники, а мы громко ее благодарили. Восьми лет я пошел учиться в начальную школу ( еще новая была, хорошее здание построили в 1910-1911 годах) Школа – 6-ти летка, находилась в деревне Малышковичи ( за рекой Суров) в трех километрах от Казусевки. Учился я в ней три года и ежегодно переходил из класса в класс. В 1916 году матушка в школу меня не пустила, т.к. ей одной было очень трудно – отец был на войне. Осенью 1917 года отец наш с войны демобилизовался. Зиму 1917- 1918 годов я опять продолжал учиться в малошковичесской школе в 4 классе, который и закончил. Память хорошо сохранила имена учителей. Учительница младших классов Декабрун Валентина Игнатьевна – еще молодая, красивая. Все ученики ее любили. Очень хорошими учительницами были сестры Журавлевы – Анна Никитична и Валентина Никитична. Старшие классы вел и заведовал школой Воробьев Сергей Никонорович – высокого роста, стройный, красивый, черноволосый. Он был очень строг, даже жесток. Называю его жестоким потому, что почти ежедневно мы – ученики – видели, как он бил линейкой по голове и щекам учеников 5-6 классов. В школу приезжал из Забелышинской церкви священник, уже старый был – отец Горанский. Он тоже был жесток и часто бил учеников, которые не выучили урок по закону божьему или какую-нибудь молитву. Я начинаю отчетливо помнить себя с четырех лет, а более раннего детства есть лишь несколько не связанных воспоминаний… Помню, как умер дедушка – Николай Митрофанович - и лежал он на лавке под иконами (с бородой). Потом умер дядя Георгий – и как его мыли два мужчины посреди хаты, а после этого одели ему белую сорочку с галстуком и черный костюм. Помню, это было зимой, отец мой запрягал рыжего коня, а я сидел на санях и смотрел на отца. Еще помню как бабушка Матрена Ивановна чистила картошку, а мы – дети , внуки ее – Леша и Саша (дети дяди Ивана Николаевича) и я, Гришка, вертелись на нарах возле бабушки и меня Леша ( старше на 5 лет был) ударил и я долго плакал. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 12 Со слов матушки, при разделе отец наш получил земли около 10 десятин - с лесом и лугом – и заимел собственное хозяйство. Чтобы увеличить площадь пахотной земли отец мой ездил на заработки в г.Юзовку (Донецк) и потом дополнительно купил земли 5 десятин. Но вскоре отец заболел и болел не один год. Я помню, что лечиться он ездил в г. Киев, а по возвращении дома занимался самолечением – ставил к ногам и бокам пиявки. Отец мой из всей семьи дедушки Николая Митрофановича один грамотный был, учился в церковно-приходской школе и окончил три класса. Он любил читать и читал даже по старославянски - Псалтырь и Евангелие. Был он среднего роста и полноты, имел очень спокойный характер, трудолюбивый, хороший, хозяйственный человек был, и прекрасный для жены муж и для детей отец. Все мы, дети, отца очень любили, т.к. он нас никогда не сек ремнем и не бил, а только бывало погрозит «Ну погоди, родимец тебя забери, я тебе дам!» «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 13 ПЕРВАЯ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ВОЙНА . 1914 ГОД! Хорошо сохранилось в памяти начало Николаевской войны. Это было в 1914 году – среди лета. В нашей деревне, Казусевке, однажды расклеили большие, красного цвета, объявления о мобилизации людей на войну. Их расклеивали на воротах и деревьях по всей деревне. Против двора нашего отца стояла старая, толстая, разлатая сосна, макушка ее была срезана и лежала деревянная борона, которая служила гнездом для аистов. Ежегодно аисты летом прилетали, клали яйца и выводили молодых птенцов – аистов. Вот на этой сосне было расклеено несколько красных объявлений о начале Николаевской войны. Наша деревня Казусевка располагалась на старинном, еще Екатерининских времен, большаке, который соединял местечко Хотимск (от Смоленской границы 15 верст) с уездным городом Климовичи. Расстояние между ними 50 км. Через нашу деревню на г. Климовичи день и ночь шли сплошным потоком обозы. Везли на подводах мобилизованных людей. Кто плакал, кто пел и на гармошке играл и в бубны бил. А кто просто кричал. Это было ужасное зрелище. Отчетливо сохранилось в памяти, как из каждой хаты высыпал народ – и старики, и старухи, и женщины с детишками – все смотрели на сплошной, не прекращающийся поток обозов и все плакали. Через 1-2 дня и в нашей деревне почти не осталось, чтобы не забрали на войну ( только ополченцы старших возрастов задержались). Помню хорошо, что осенью этого же года через нашу деревню также обозами ехали беженцы из г. Климовичи в Смоленскую губернию. Ехали из Польши и из Западной Белоруссии и большими табунами гнали коров и молодняк крупного рогатого скота. К этому году у отца и матери нас, детей, было 4 живых ( трое умерли). Отец был ополченец и ополченцев его возраста стали брать позднее. В марте месяце 1915 года мобилизовали и нашего отца. Осталась матушка одна с четырьмя детьми : Гришка – 9-ти лет, Фенька – 4-х лет, Лушка 1915 год г.Белосток - 2-х лет и трехмесячный Ванька. Кроме нас у Д.Н.Васьковский и Никифор матушки было еще и хозяйство, которое состояло из Подобед «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 14 15 десятин земли, 2-х коров, лошади, кобылы с жеребенком, свиньи и 5-6-ти овец. Все теперь легло на плечи матушки – стала сама руководить хозяйством: и пахать, и бороновать, и сеять, и жать, и косить, и урожай убирать. Одновременно и детей растить. Все сама, все одна – наша милая мама. Матушка была очень трудолюбивая, у нее любая работа кипела в руках, чистоплотная и аккуратная женщина. Сердце у нее было горячее и гуманное, а характером – пылкая и горячая. Она всех очень любила и жалела, но меня , Гришку, особенно, до конца своей жизни больше всех любила. Однако, если мы, дети, чего-либо набалуем, то матушка так отстегает ремнем, мотузами или даже веревкой (и меня часто секла), что потом вместе с нами и она заплачет и опять пожалеет, когда спадет у нее зло. Я и в то время понимал, что ей очень тяжело одной. И до конца своей жизни, никогда в душе не обижаюсь на милую нашу матушку. Если зимой я ходил в школу учиться и помогать постоянно не имел времени, то летом матушке помогал работать ( выгонял скот, коров и овец пастуху, а вечером брал у пастуха и загонял их в сарай), смотрел за сестренками (Феня и Луша) , нянчил маленького брата Ваньку. В годы войны 1914-1916 гг. в нашей деревне да и в соседних деревнях проводилось землеустройство, по столыпинскому проекту, - нарезали каждому крестьянину или отруба в поле, или наделяли хуторами. Это землеустройство проводил землемер Жуковский. Хутора нарезали с применением коэффициента, т.е. учитывалось качество земельных угодий. Например, за 1 десятину среднего качества давали 0,5 десятин хорошей земли, а за плохую землю давали прибавку, т.е. за 1 десятину давали 2 десятины. Моя матушка решила взять себе хутор около деревенского кладбища. И за свои 15 десятин получила хутор площадью в 10 десятин с лугом. Еще до возвращения отца с войны мы с матушкой начли осваивать свой хутор. На хуторе и пахали, и бороновали, и сеяли, и луг косили. Летом я пас скот свой на хуторе, а в ночное водил пасти и своих лошадей ( у нас были мерин и кобыла с жеребенком). Отец наш возвратился, как я уже писал, осенью 1917 года, после свершения Великой Октябрьской Социалистической Революции. Домой, к семье, которая уже заметно повзрослела. Теперь дети имели такой возраст: Гришке стало уже 12 лет, Феньке - 8-й годик, Лушке – 5 лет, Ваньке – 3 годика. Вся забота и тяжесть матушкина теперь свалилась на плечи отца. Ему предстояла большая работа, а именно перевозить из деревни на хутор весь двор и непременно рубить нам новую хату, т.к. старая наша хата, в которой мы жили всю войну, была на подпорках и постоянно угрожала нам быть жертвой обвала потолка. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 15 Тяжела была жизнь в те военные годы, особенно женщинам с маленькими детьми. На всю жизнь у меня сохранились в памяти те тяжелые для матушки и нас всех годы. В течение трех лет так и текла наша горькая жизнь, пока не вернулся с войны наш дорогой, милый, всеми любимый отец. Осенью 1917 года я опять начал ходить в Молошковическую школу, в 4й класс. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 16 КОМСОМОЛЬСКАЯ ЮНОСТЬ. УЧЕБА. Всю зиму 1918 года отец занимался повалом леса и вывозкой бревен на хутор – для хаты и амбара. Весной отец начал рубить сруб на хату и, по окончанию 4-го класса , я тоже стал ему помогать: и в поле – пахал, бороновал, и на стройке – ошкуривал, обрезал бревна. Но осенью я все-таки мечтал продолжить учебу в пятом классе. Но отец и матушка однажды мне заявили прямо, что « ты, Гришка, как старший сын наш , не будешь дальше учиться, а будешь работать дома, а вот Ваньку непременно учить будем». Далее, подумавши, добавили, что «ты будешь хозяином на всю землю на хуторе». Одним словом, отец и мать категорически отказали мне учиться дальше. «Хватит тебе и этой грамоты». Опечалился я и в душе не согласился с родительским запретом, а решил свою мечту все-таки осуществить через некоторое время. В 1923 году я решил непременно поступить в комсомол. Ближайшая комсомольская ячейка была только в местечке Родня, что в 10 км ( в сторону Климовичей) от нашей деревни. Вот туда-то я и ходил по воскресным дням на комсомольские собрания. Комсомольская ячейка меня приняла в комсомол. Хочется подчеркнуть, что в нашей деревне и в Малошковическом сельском совете комсомольских ячеек не было совсем. А партийная группа при сельсовете состояла из трех человек (председатель с/совета Максименко и еще два коммуниста). Осенью 1924 года - чтобы осуществить свою мечту – решил учиться непременно. Вот я украдкой от матушки и отца пешком ушел в село Каничи, что в 30 км южнее нашей деревни. В Каничах в бывшем помещичьем имении сахарозаводчика Терещенко в 1920 году открыли сельскохозяйственную школу, которая готовила младших агрономов с трехлетним обучением и годичные курсы крестьянских опытников. Именно осенью 1924 года шел набор на эти годичные курсы. Набирали батраков, бедняков и активных крестьянских юношей. Меня приняли в школу и зачислили курсантом, дали общежитие и стипендию в размере 5 рублей в месяц. Проучившись две недели, я решил сходить домой, спроведать больную свою матушку, чтобы поставить в известность родителей, что я поступил учиться. Вот после учебы, в субботу, получивши разрешение у заведующего школы С.Ф.Болтовского, я отправился домой. Пришел уже поздно вечером, все-таки надо было прошагать 30 км по грязной дороге, через леса и болота. Когда я появился в хате, сколько же было слез радости матушки. Она, плача, говорила: «О мой ты сыночек, а милый ты наш Гришечка, а мы то с отцом «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 17 думали, что ты сбежал от нас совсем и где-то стал жуликом?!». Обступили меня всей семьей: и мама, и отец, и сестрички, и братишки (Ваня и маленький Антоша – ему было уже 3 годика). Когда я рассказал им, что я не «жуликом» разъезжаю на поездах, а учусь я, учусь в Каничах, сельхозшколе, где заведует Степан Федорович Болтовский – мамин племянник, лица и матушки, и папы, и у всех моих сестер и Ваньки прямо расцвели от радости. Потом матушка и говорит: «Слава богу, что ты учишься, что все-таки свою мечту ты осуществляешь, так и учись детка наш Гриша, учись, - теперь мы тебе не будем препятствовать». И далее мама и папа сказали «Мы оба тебя благословляем – учись, сынок, учись». Таким образом, своим первым приходом из Канич домой я, во-первых, рассеял беспокойство родителей своих, что не сбился сын их с правильного пути, во-вторых, получил разрешение и даже благословение осуществить свою, еще детскую, мечту – учиться, и, в-третьих, спроведал матушку свою, которая с 1922 г, после «испанки», очень часто болела. Рано в понедельник папа меня на лошади отвез в Каничи, чтобы не опоздать на занятия. После этого я, почти ежемесячно, два-три раза по субботам пешком ходил домой – спроведать маму. В весенние месяцы нас, курсантов, посылали на практику в полеводство – пахали, бороновали и т.д., на пасеки – осматривали семьи пчел. Практику по пчеловодству и полеводству вела с нами Анна Ивановна Ивановская (она окончила Тимирязевскую Сельхозакадемию). По окончании теории и практики на этих курсах, в июле 1925 года я возвратился домой, к родителям, и там работал вместе с отцом в своем хозяйстве. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 18 ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА По возвращению в Казусевку и ставши на комсомольский учет в местечке Родня, я начал работать с молодежью по вовлечению в комсомол. В результате в августе месяце 1925 года мы при Малышковическом сельсовете организовали комсомольскую ячейку из 22 часов и меня избрали секретарем комсомольской ячейки. Активно участвуя в общественной работе на деревне, на общем собрании крестьян-бедняков меня избрали Председателем крестьянской бедноты при Малышковическом сельсовете. Таким образом, во второй половине 1925 года одновременно я работал и секретарем комсомольской ячейки, и Председателем Комитета крестьянской бедноты (все это общественная работа), и работал, по-прежнему, с отцом в своем хозяйстве. В эти два-три года, активно участвуя в общественной и комсомольской работе, я стал и сельским корреспондентом (селькором). Писал в свою районную «Коммуна», которая издавалась в городе Климовичи ( псевдоним мой был «Светлячок»). Писал и в «Крестьянскую газету», которая издавалась в Москве. Редакция «Крестьянской газеты» присылала мне, как активному селькору, наложенным платежом библиотечки сельскохозяйственной литературы, для распространения книг среди крестьян нашего сельсовета. Много я получал таких библиотечек из Москвы, все успешно распродавал крестьянам и вырученные деньги переводом посылал в Москву на ул.Воздвиженка в редакцию «Крестьянской газеты». В августе 1927 года редакция «Крестьянской газеты» мне, как активному селькору и распространителю сельскохозяйственной литературы, прислала командировку учиться – на рабфак в г.Кострому. Дела секретаря комсомольской ячейки при сельсовете я передал П.И Подобед, а дела Председателя Комитета крестьянской бедноты передал П.А. Песляк. Сам поехал на экзамен в г.Кострому. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 19 ВОСПОМИНАНИЯ О РАБФАКЕ. Во второй половине августа с путевкой на руках я приехал в Кострому. Государственный Костромской Рабочий Факультет им. Дзержинского располагался в красивом здании на крутом берегу Волги, на «Муравьевке», а позже переведен на Первомайскую. В течение нескольких дней шел экзамен всех командированных сюда учиться. Экзамен я сдал по всем предметам и зачислили меня студентом рабфака 1-го курса. С 1-го сентября 1927 года начались занятия на всех курсах. Всего учился я на рабфаке 3 года и 4 месяца. Стипендию платили на 1-м курсе 18 рублей, на 2-м – 27 рублей, на 3-м – 43рубля. Хорошо известно, что нашей молодой советской стране в те годы очень нужны были специалисты, и потому на рабфаки посылали лучших рабочих, батраков, детдомовцев, крестьян- бедняков и демобилизованных из Красной Армии. По возрасту принимали от 18 до 30 лет. Наш рабфак был укомплектован преподавателями с большим преподавательским опытом и все были окончившие университеты и институты, очень хорошо преподавали нам изучаемые предметы. Не могу не вспомнить таких замечательных преподавателей, как: математики Н.А.Невский, Филатов, Аржанников физики М.И.Симонович, Г.К.Литке химик Н.Н.Соболев литератор Ю.И. Сперанская, А.Н.Соболева, Норейка, Тимофеев А.А. географ и анатом врач М.А.Александров историк Аркадий Коношин Хочу подчеркнуть, что в 1928 году, уже осенью Кострома и Костромская губерния были поставлены Москвой на самоснабжение продуктами питания. Именно с этим было связано то, что нам, студентам, давали хлеба по килограмму, а в 1929-30 гг. – по 300 гр. Мяса совсем не давали, заменили рыбой, но рыба была испорченная и варили в столовой баланду с пахнущей рыбой. В таких условиях было нелегко учиться. Студенты, проживающие в общежитии, создавали «Коммуны». Часть стипендии вкладывали в «коммуну» и питались вне столовой (в общежитии готовили ужин) Хочу сказать откровенно, что учиться мне на первом курсе было трудно, т.к. моя подготовка была всего 4 класса, да еще некоторая самоподготовка по арифметике и политике. Особенно тяжело мне было учиться по русскому языку и литературе. Ведь я же белорус и моя разговорная речь была белорусской. Однако мое большое желание учиться, непременно учиться, умноженное на большое трудолюбие и усидчивость над повседневными занятиями «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 20 каждой дисциплиной и дополнительная работа над собой по литературе и русскому языку позволили первый курс закончить без замечаний, на «хорошо». Последующие годы учебы на 2-м и 3-м курсах учиться мне было значительно легче. В декабре 1930 года Рабфаковский экзамен я сдал на «хорошо». Нашу группу (декабрьского выпуска) закрепили за с/х институтом г.ИвановоВознесенска. Все наши документы и удостоверения об окончании полного курса рабфака дирекция отправила прямо в институт. К 15.01.1931 нам приказали явиться в Институт на учебу. Три месяца мы всей группой в 30 человек мы жили в общежитии сельхозинститута и получали стипендию по 43 рубля, но учебой не занимались. Т.к. Нарком Земледелия СССР не отпустил Фонд на новый набор студентов и оставался открытым вопрос, будем или не будем мы здесь учиться . «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 21 О КАЗУСЕВКЕ. Создание колхозов на моей родине началось с 1929 года. Летом 1929 года Феню отдали замуж в село Осмоловичи. Дома у отца осталась семья из семи человек : Луша, Ваня, Толя, Шура, Женя и папа с мамой. Зимой 1929- 1930 гг стало массовым явлением вступление в колхоз крестьян нашей деревни и окружающих сел и деревень. Со всем своим хозяйством вступили в колхоз и мои родители. Наше хозяйство состояло из следующей живности: коров три, лошадей – одна, кобылица Зорька рыжей масти, четырехлетняя, прекрасная рысачка. На эту Зорьку была прекрасная сбруя и упряжка, выездная тележка, окрашенная в темно-красный цвет (в деревне больше таких не было). Все это отец сдал в колхоз. В течение 2-х лет вся семья была дома и все работали в колхозе. В 1939 году все хутора были опять перенесены в деревню Казусевка. Месторасположением было выбрано место «бывшая столбовая дорога между хуторов, соединяющая реку Суров с лесом, урочищами и дубровами. Теперь деревня стала больше (более 30 дворов) и кроме Казусевских хуторов сюда с семьями сселили и хутора из соседней деревни Пальш. Хочется подчеркнуть, что наш папа при переселении опять поставил свой двор на своем хуторе. В 1941 году немцы оккупировали нашу деревню и только через три года она была освобождена. За годы оккупации и после окончания войны народ разбежался из деревни, земли заросли лесом, луга, которые пересекали все хутора нашего порядка, теперь были превращены в пахотные земли. Все поля подобедовских хуторов тоже заросло сплошным лесом – ольха, дуб. Также и кладбище оказалось в лесу. Последний раз мы с Шурой и с Борисом Ивановичем Подобед ездили на свою Родину в 1970 году. Вспоминая родину и народ свой я всегда плачу. Своих милых и дорогих папу и маму, а также и всех остальных родственников нам не придется еще спроведать и посидеть на могилках их. Переезжая границу Белоруссии со Смоленской областью, мы остановили машину, вышли из нее и простились с родиной, вероятно, навечно. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 22 ПЕРЕЕЗД В МОСКВУ. СМЕРТЬ МАТУШКИ. Из-за неорганизованности и большой разрухи в сельском хозяйстве в 1931-1932 гг. народ повсеместно хлынул в города: кто на Украину, кто в Ленинград, а кто и в Москву. Вот и из нашей семьи выехали в Москву, ко мне. Весной 1931 года приехал Ваня, 16-ти летний мальчишка, а осенью прежде сестра Лушка, а через месяц приехала в Москву и моя супруга Шурка. Остались с отцом мать наша да десятилетний братишка Антон (Толя) и наш сынок Женя, которому в то время исполнилось четыре годика. Наряду с учебой в Тимирязевке мне пришлось проявлять заботу по устройству на работу брата Ванюшу, а осенью Лушку и Шурку. Ваньку устроил на работу на строительство центрального аэропорта, который строился на Ходынском поле, а Лушку с Шуркой устроил на 6-ти месячные курсы, где готовили арматурщиков и строителей. По окончании курсов обе они на работу поступали уже самостоятельно и работали в Москве. До 1933 года матушка наша , работая в колхозе, простудилась, заболела воспалением легких и умерла 14 декабря 1933 г. Самое непростительное и страшное горе наше было, что на похоронах матушки мы, дети - москвичи, не были, последний долг и почести мы не выполнили пред дорогой и милой матушкой. Причиной этому было то, что мама, умирая, приказала отцу нашему «ни в коем случае не давать телеграмму в Москву детям, т.к. там еще Гришка после сыпного тифа не выздоровел. Он еще очень слаб и узнавши о моей смерти, умрет, а ему еще надо жить. Если ты не сделаешь этого, то с того света я прокляну тебя». Отец наказ жены выполнил, вероятно, в силу суеверия, религиозных убеждений и страха перед богом. И только через 15 дней после похорон написал письмо Луше (в то время она работала на почте), что умерла мама. Луша приезжала на Лиственничную Аллею ко мне, но убедившись, что я еще не выздоровел, тоже не говорила про смерть мамы. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 23 После смерти нашей матушки к отцу ездили мы по одиночке. Прежде я, потом Луша, а в августе 1934 года Ванька ездил спроведать отца (с мачехой) и от них забрал Женю и привез его к нам в Москву. Шура в это время работала на строительстве, а жила на Хорошевском шоссе, с ней находился и Женя. Осенью того же года Женя начал учиться в школе, что располагалась на Хорошевском шоссе. Теперь с отцом остался один 13-ти летний сын Антон и наша мачеха Антонина Васильевна Судиловская (она тетя нам была). В 1937 году Толя от отца уехал жить и работать к нам, в Малую Грибановку Воронежской области. По окончании 7-го класса от нас он уехал и работал где-то в Белоруссии, в Минске и Бресте. А мачеха тоже отца бросила и уехала к дочерям своим. Отец остался дома один до 1941 года. А когда началась Отечественная война и Феня осталась овдовевшей солдаткой (Адам погиб в первые дни войны) с двумя малыми сиротками – Петей и Толей, то отец отец забрал их к себе в дер. Казусевку. Так и жили они вчетвером и работали в колхозе. Уместно подчеркнуть, что три года находились в оккупации у немцев. Освободили наши места только весной 1944 года. После освобождения опять колхозы стали восстанавливать и опять работать в колхозе. В 1948 г осенью отец, работая в колхозе, простудился и заболел воспалением легких, а 24 декабря 1948 года умер, на 70-м году своей жизни (а было ему 69 лет и 2 месяца). На похороны отца нас – Гришку, Шурку, Лушку и Толю, сестра Феня не вызвала, но на этот раз только потому, что Феня сама заболела, а соседи не организовали вызов нас. Как это тяжело бывает, когда вспомнишь. Что мы все дети (кроме Фени) не были на похоронах своих дорогих и всегда любимых родителей – мамы и папы. Похоронила их Феня на деревенском кладбище в Казусевке, которое расположено на бывшем нашем хуторе. На могилы мамы и папы мы последний раз с Шурой ездили в 1968 году. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 24 ВОСПОМИНАНИЯ О ТИМИРЯЗЕВКЕ. В тридцатые годы было правительственное постановление принимать в ВУЗы студентов не один, а два раза в год. Разрешалось Рабфакам делать выпуск студентов не только в июне, как обычно предусматривалось, а зимой. В 1931 году в зимние месяцы часто пестрели в центральных газетах объявления о наборе в тот или другой ВУЗ студентов на первый курс. В марте месяце было объявление, что в Институт Агрохимии и Почвоведения (сокр. МИАП) производится набор студентов на первый курс и начало занятий с 1-го апреля 1931 года. Поскольку институт, куда переправили наши документы, все еще не получил фонда на стипендии, я решил определенно забрать свои документы и уехать в Москву. Разрешение на выдачу документов дирекция института не дает, значит оставалось похитить у секретаря. Секретарь – молоденькая, хорошенькая девушка по фамилии Гофман,хранила их в столе. Однажды, почти шутя, в присутствии этой Гофман, я свои документы выкрал и назавтра же город Иваново- Вознесенск покинул. 27 марта я приехал в Москву, разыскал этот МИАП и сдал документы в приемную комиссию. После проверки всех документов получил ответ: «Вы приняты студентом». Назавтра выдали студенческий билет и общежитие. Выдали продуктовую карточку на хлеб и велели 1-го апреля на учебу. Для ясности хочется подчеркнуть, что рабфаковцев, закончивших полный курс среднего образования, принимали в ВУЗы без экзаменов. Так же, для ясности, МИАП – это бывший факультет агрохимии и почвоведения, выделенный из Московской Сельхозакадемии им. Темирязева. Ровно через год его вновь влили в состав Тимирязевки, как и другие факультеты – овощной, агрономический, экономический, зоотехнический. Мне было очень приятно и я был рад учиться в Московской сельхозакадемии им. Тимирязева и потому, что в 1925 году ее окончил Степан Федорович Болтовский (троюродный брат), а еще раньше, когда называлась Петровско- Разумовская Академия, по факультету агрохимии и почвоведения ее окончил мой дядя – Николай Антонович Судиловский, и что Петровско-Разумовскую Академию закончили Василий Робертович Вильямс и Дмитрий Николаевич Прянишников. Мне просто повезло и я слушал лекции великих ученых с мировым именем, известных академиков: академик В.Р.Вильямса, академика Д.Н.Прянишникова, академика Николая Яковлевича Демьянова, академика Ивана Вячеславовича Якушкина, а также профессоров М.Чижевского, Голубева, Талиева, Н.В.Вильямса, Болдырева, Будкевича, Черкасова и др. В те годы студентов посылали на практику с первого курса. Вот и мы, проучившись в МИАПе всего три месяца, в июле отправились на уборку «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 25 урожая на Кубань. Это было первое мое огромное впечатление о кубанских степных просторах, о мощных приазовских черноземах и о невиданных мной таких урожаев. Направили нас, студентов, в совхоз «Тихорецкий» на уборку пшеницы. В те годы в нашей стране еще не было отечественных комбайнов, а если и были, то очень немного. В этом совхозе работали американские комбайны марки «Мак-Кормик», их там было около 50 комбайнов. В качестве консультанта по эксплуатации «Мак-Кормиков» был американский инженер, а механиками по ремонту были шведские и, мало и редко, наши русские специалисты. Нас, студентов, в совхозе «Тихорецкий» было человек десять. Нас использовали и как рабочую силу, и как организаторов. Я, например, был полеводом. Дали мне лошадь с седлом и я ездил по степи и следил за работой комбайнов. По окончании второго курса нас отослали опять на уборку урожая, уже в качестве комбайнеров. Это было летом 1933 года. Работая в Сталинской (Донецкой) области в Александровском районе (в 30-ти км от Сталино), я увидел, как сплошными селами вымирал народ от голода. Села пустовали и от раскулачивания. Теперь у нас были отечественные комбайны «Коммунар». Урожай в тот год был отменный. Не однажды комбайны наезжали на груды разложившихся трупов людей, умерших от голода. Страшное это было зрелище и невыносимый запах от трупов. В 1934 году была производственная практика специально по почвоведению. Работали мы в Саратовской области в экспедиции, целью которой было изучение заволжских сероземных почв на предмет орошения, т.к. из-за засухи часто повторялись голодовки. В 1935 году опять практика по специальности, но уже самостоятельная, для составления дипломного проекта. В этот раз пришлось работать в Ферганской долине Узбекистана. Темой диплома было «Почвы Сталинского района Ферганы». Когда мы, однокашники, встречаемся, то всякий раз вспоминаем студенческую жизнь и учебу в Тимирязевке, непременно всплывают некоторые эпизоды про своих стариков-академиков. Вот, например, про В. Р. Вильямса. Василию Робертовичу было уже 73 года, был он парализован, к тому же всю зиму болел, однако, как коммунист, марксист-ленинец и любимец студенчества, задавшись целью и взявши на себя обязательства закончить курс своих лекций для студентов нашего потока, прочитав нам свою последнюю лекцию «О почвообразовательном процессе» (это было в феврале 1935 года) сказал нам «Знаете, товарищи студенты, хотя я всю зиму больной и тяжело мне ходить к вам читать лекции, но все-таки свое «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 26 обязательство я выполнил перед вами». Далее он сказал : « Я желаю вам больших и творческих успехов в работе в крупном социалистическом сельском хозяйстве». Мы, студенты, которых была полная аудитория, «Почвоведка», стоя, под аплодисменты поблагодарили Василия Робертовича и пожелали ему крепкого здоровья. Но эта была последняя его лекция – больше он не читал и не работал. Был такой случай и в «Большой химичке». К нам, в 16-ю группу агрохимиков и почвоведов, - в лабораторию, где мы самостоятельно (без преподавателя) делали качественный и количественный анализ по неорганической химии, заходит академик Иван Алексеевич Каблуков. Мы его приветствуем. Потом Иван Алексеевич, внимательно посмотрев на нас, поинтересовавшись работой каждого из нас и у многих спросив, какой анализ кто делает, задает общий вопрос: «А кто у вас староста группы?». Я отвечаю, что староста группы я, Григорий Васьковский. Далее академик спрашивает: «А кто же парторг группы у вас?». Ему ответил парторг Гаврилов. После этого Иван Алексеевич вынимает из нагрудного кармана своего неизменного пиджака блокнот и карандаш и спрашивает у меня: «Староста, как Ваша фамилия, имя, отчество? Из какой деревни, волости? Какого уезда и какой губернии?» На все его вопросы я ответил, а Иван Алексеевич записал себе в блокнот. Потом академик пригласил к себе подойти парторга Гаврилова и учинил ему точно такой же допрос. Наконец, стоя среди нас, допрошенных, внимательно всматриваясь в наши лица, а потом в свои записи в блокноте, академик говорит: «Ну вот, я так и знал, что вы, Васьковский, из Могилевской губернии, а вы, Гаврилов, из Самарской». Немного помолчавши, говорит: «Ну , а теперь, продолжайте, пожалуйста, все работать над своими анализами». После ухода из лаборатории академика студенты подняли нас на смех: «Ну, теперь Иван Алексеевич передаст сведения на нас на Лубянку» (там размещалось ОГПУ) На одном из общеакадемических комсомольских собраний академика И.А.Каблукова избрали почетным комсомольцем, чем он гордился и всегда говорил: «Я все силы и знание отдам на воспитание молодых советских кадров». Еще был интересный факт на Лиственичной Аллее, в корпусе №12, в большой круглой лекционной аудитории. Читал нам там лекцию академик И.В.Якушкин, по растениеводству. Во время лекции академику передали записку, прямо на кафедру, с такими критическими замечаниями: «Иван Вячеславович! Вы читаете лекцию, как дьячок, - монотонно, ни запятых, ни точек, ни малейшей интонации не делаете, трудно нам слушать ваши лекции!». Как только академик закончил чтение полученной записки, у него взъерошилась его седая борода и такого же цвета длинный волос на голове «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 27 дыбом стал. Далее он взволнованно заявил: «Товарищи студенты! Я читать вам лекцию отказываюсь, т.к. меня оконфузил мой ученик, сидящий где-то среди вас в верхних ярусах. Лекцию я прекращаю. Только три дня, как я был на приеме у председателя Совнаркома товарища В.М. Молотова, а меня тут оконфузил анонимщик. Я ухожу, и пока не признается автор записки, всему потоку читать лекции не стану». Так заявил академик Янушкин и покинул лекционный зал. Как только академик покинул аудиторию, тут же, переглядываясь друг на друга, студенты пытались глазами определить автора записки, а некоторые кинулись с запиской в руках сверять почерк с конспектами в студенческих тетрадях. Но так и не удалось установить, кто же автор. Только через два дня в кабинет академика Якушкина вошел студент III курса Бритвин Лева, подбежал, быстро стал на колени перед академиком и сказал: «Иван Вячеславович! Эту записку написал я – Лева Бритвин. Прошу Вас, пожалуйста, простите меня. Я виноват перед вами!». Академик цинично осмотрел с головы до ног, а нога у него была протезная, на провинившегося и сказал: «Ну смотри, Лева Бритвин, больше так не делай. Прощаю я тебя» Выше приведенные примеры из жизни студенческих лет, как и другие эпизоды, сохранились в памяти на всю жизнь. Да, старость – не радость, она подтверждает тот факт, что у каждого из академиков – старичков имели место свои старческие странности, особые нравы, любопытство, большое трудолюбие и индивидуальные привычки. И ничего здесь нет удивительного, старикам простительно. Эти академики очень любили свои профессии, великолепно излагали материал в своих лекциях, постоянно обновляли лекции свежими научными данными и увязывали с задачами, которые предстоит решать молодым специалистам на производстве. Много, очень много ими подготовлено и выпущено из стен Тимирязевской академии специалистов разных профессий для нашей страны. Все академики и профессора, у которых я учился, уже умерли, а некоторые погибли в Великую Отечественную войну. Память о них, самую чистую, самую добрую, я сохраняю до конца своей жизни. Всякий раз, бывая в Тимирязевке, я бываю у памятника К.А. Тимирязева, что стоит против главного административного корпуса, и у памятника В.Р.Вильямса. Он умер в 1939 году на 76-м году жизни. Похоронен в академическом парке культуры и отдыха. Около главного административного корпуса № 5, рядом с воротами при входе в парк культуры стоит большой и хороший памятник В.Р.Вильямсу. Академик Дмитрий Николаевич Прянишников умер в 1948 году на 83 году жизни. Похоронен в Москве. Академик И.А.Каблуков умер в 1942 году на 83 году жизни и похоронен в Самарканде, куда был эвакуирован в 1941 году. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 28 Все умерли мои профессора и академики. Разве можно их забыть, таких замечательных знатоков своей профессии и замечательных лекторов. Заслушаешься их бывало, и даже не замечаешь, как пролетит время. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 29 ПРОЩАЙ ТИМИРЯЗЕВКА. Как я уже говорил выше, в Московскую сельхоз. академию им. Тимирязева поступил учиться я 1 апреля 1931 года. За годы учебы в академии сдал тридцать одну дисциплину, т.е. полный курс, на «хорошо» и «отлично» (были отдельные «удовлетворительно»). 3 сентября 1936 года защитил дипломную работу на тему «Почвенноагрохимическая характеристика Сталинского района Узбекской ССР». Государственная квалификационная комиссия под председательством В.Р. Вильямса мою работу оценила «хорошо» и присвоила мне квалификацию «Агрохимик- почвовед». Дирекция Академии и НКЗ СССР организовали торжественный выпускной вечер для выпускников, которых было 288 специалистов. 7 июня 1936 года это торжество проходило в летнем театре в парке культуры и отдыха при академии. С докладом выступал замдиректора по учебной части академии профессор Николай Васильевич Вильямс. После торжественной части выдали каждому выпускнику (бесплатно!) хорошо оформленный альбом – именной. У меня он сохранился. Потом состоялся большой концерт, посвященный нашему выпуску. В концерте принимали участие артисты Московских театров. Особенно запомнились выступления Л. Руслановой, И. Козловского, С. Лемешева и других. На выпускной вечер НКЗ СССР отпускал Тимирязевской Академии 60 000 рублей. Нарком земледелия Чернов М.А. приезжал в Тимирязевку и во время учебы, и на выпускной вечер. В 1938 году его признали врагом народа. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 30 РАБОТА В АГРОХИМИЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ. Всех выпускников – специалистов академия направила в распоряжение отдела кадров НКЗ СССР. В том числе и я оказался у начальника ОК т. Порошкова (он одновременно был преподавателем политэкономии в ТСХА), где получил направление в Воронежское областное управление сельского хозяйства. 13 сентября 1936 года я прибыл в г. Воронеж к начальнику кадров и там мне дали направление в Грибановский район в Малогрибановскую МТС, на должность заведующего Агрохимической Лабораторией. За время работы в этой лаборатории на территории пахотных земель произвел почвенное обследование и составил карту с определением почвенных разностей для всех колхозом зоны. Произвел анализ почвенных образцов и на основании анализов составил карту о наличии в почве P, R, N и рецептуре применения минеральных удобрений. В село М. Грибановка мы приехали втроем : я, Шура и Женя – наш девятилетний сынок. 16 января 1937 года у нас родился сынок Толя, а 20 апреля 1939 года - доченька Валя. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 31 Хочу подчеркнуть, что Толя был очень спокойный мальчик, он уж маму не беспокоил по ночам, поест и спит или спокойненько играет. Толя был очень спокойным и, когда стало два года, он любил играть с цыплятами, но, однажды, его клевал петух и он стал его бояться. Поскольку Толя был очень спокойный и с гуманными чувствами, то ему очень часто попадало (невинно) от петухов. Когда мы выехали из Воронежской области , то Толя часто вспоминал и про петуха, который его клевал, и про медведя, с которым он и мальчик его возраста играли на улице. Совсем обратное можно сказать про Валю. Она с первых дней, как родилась, была очень крикливая, неспокойная, постоянно плакала и ночью, и днем. Вот с Валей-то мама ни днем, ни ночью покоя не знала. Ни врачи, ни бабки повитухи ничем не могли помочь, чтобы доченька перестала плакать, спокойненько спала и играла, как Толечка. Какая прекрасная природа была в МТС. Располагалась она в бывшей помещичьей усадьбе. Сохранились дома еще помещичьи и два больших сада было. Все это вписывалось в лес. Там в лесу, в 1-1.5 км протекала река Ворона, - это приток реки Хопер, и впадала Ворона в него около г. Борисоглебска (от М.Грибановки 18 км). Лес был лиственный – дуб, клен, ясень, осина и береза. Начинались леса в Тамбовской области и шли почти до Воронежа. Лес высокий, стройный. Еще Петр Первый из этих лесов сплавлял корабельные бревна в Воронеж и там строил корабли. Народ там жил очень хорошо, и земли на этих равнинных степях прекрасные черноземы, черноземы. Прожили мы почти пять лет в Малогрибановской МТС, но, поскольку и меня, и супругу стала трепать малярия, в те годы распространенная в этой полосе, врачи порекомендовали менять климат. Я по собственному желанию рассчитался и ушел с работы. Валюша, доченька ты наша милая! Ты не знаешь, не можешь помнить (ведь тебе шел всего второй годик), но Толя Малая Грибановка .1940 год Толя и Валя частично помнит свою родину. Вот и захотелось мне в некоторой мере дать тебе представление о местах вашей родины, где родились вы и немного жили. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 32 Если все изложенное здесь ты осознаешь и мой труд оценишь, то я буду очень этому рад. Приехали мы всей семьей в Калининскую область и с 1 июня 1940 года я стал работать зав. Агрохимической лаборатории при Калининской МТС. МТС располагалась в 16-ти км от города Калинина в деревне Щербинино в 1.5 км от железнодорожной станции Чуприяновка. В июле месяце 1940 года я одновременно поступил работать, по совместительству, в областную опытную станцию полеводства. Там в отделе агрохимии я работал инструктором по работе агрохимлабораторий в пяти районах области. Жили мы семьей в деревне Щербинино, совсем рядом располагалась лаборатория, а опытная станция полеводства находилась в четырех км от нас, на берегу Волги. Не пришлось мне там долго работать, поскольку в июне 1941 года началась война. Всю войну с 1941 по 1945 год семья моя жила в МТС при деревне Щербинино. Здесь в 1941 году, третьего октября родился наш Аркаша. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 33 ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1941-1945 ГГ. Начало войны. Хотя наша страна и имела договор с Германией о ненападении, однако было в народе много подозрений, т.к. создавалась очень напряженная ситуация. Вероломно нарушая этот договор, фашистская армия, которую Гитлер долго создавал и готовил против Советской страны, 22 июня 1941 года внезапно начала войну и одновременно пересекла границу от Белого до Черного морей. 22 и 24 июня я еще работал и был в поле на обследовании почв в колхозе деревни Чуприяновка, а 25 июня прямо с поля отозвали, объявили о мобилизации, выдали полностью расчет и согласно повестки к 14 часам должен явиться в г. Калинин. В школе, где-то у Московской заставы, на медицинской комиссии мне сказали, что к службе годен и назначили в центральный склад НКО №138 (город Калинин) солдатом. Хорошо сохранился в памяти тот факт, как я пришел домой , отдал свою получку, распрощался быстро с детками и женой, которые уже все ревели, потом снял со стены портрет своей мамочки, Анастасии Валериановны, поцеловал ее три раза, простился и сказал: «Милая мамочка, прощайте, прощайте. Я ухожу на войну – бить врага и защищать Родину». С маленькой котомкой за плечами я спешил на станцию Чуприяновка. Провожали меня всей семьей: Шура, 14-ти летний Женя, 4-х летний Толя (такой был прелестный малыш), Валя – еще несмысель – два года только исполнилось ей. Всю дорогу плакали, плакали по- страшному: и жена, и Женя, а Толя прямо кричал «А наш вы папочка, на кого же вы нас оставляете!». На Толю глядя повторяла и по-детски плакала тоже и Валечка, единственная наша дочурка. Много здесь было плачущих. По железной дороге, в сторону Калинина шли поезд за поездом, эшелоны товарных вагонов, битком набитые людьми. Тоже с песнями, гармонями и сплошным криком. – везли их на фронт на запад, как и в 1914 году. Это я сразу сравнил с прошлой, Империалистической войной. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 34 Служба на складе. На химическом складе №138 до августа месяца я нес службу как солдат. Когда Шура узнала, что служу я в городе Калинине, в 15-16 км от Щербинино, она часто приезжала ко мне, иногда даже с детишками. Наш склад стал, как пересылочный пункт - только что мобилизованных сюда присылали большими партиями. Здесь им выдавали новое обмундирование, винтовки, строили в колонны и отправляли прямо на фронт. Когда создалась угроза Ржеву, который располагался западнее Калинина, всех солдат и сержантов, независимо от возраста, служивших на складе №138 на площади против главного здания выстроили в колонну и готовили к отправке на фронт. Я заметил, что в 10-ти метрах за низкой оградой стоит жена (беременная) с детками: Женей, Толей и Валей, и обратился к капитану Кондакову с просьбой выйти из строя, чтобы проститься с семьей. Капитан (он же и комендант склада №138) разрешил мне выйти проститься с семьей, а сам дал команду «По порядку номеров рассчитайсь!», потом следовали команды «Ряды сдвой! На право! Шагом марш!». Все это за пять минут. Я стоял, разговаривал с семьей и все это видел. Примерно через две-три минуты подошел к нам капитан Кондаков , посмотрел на нас всех и сказал: «Ну что ж, солдат Васьковский, теперь идите в казарму» , и далее сказал «А семья-то у вас большая и еще прибавится!». Видите, какие бывают в жизни случаи? Только благодаря капитану Кондакову с доброй душой и гуманными чувствами я на этот раз остался продолжать службу на складе №138. Как же не помянуть такого человека добрым словом. В августе месяце присвоили мне звание сержанта и назначили помощником коменданта этого склада. Теперь уже комендантом работал майор А.Гунько (задиристый и требовательный был). На фронтах складывалась тяжелая обстановка – бои шли за Вязьму, Ржев и все чаще и чаще стала летать авиация над г.Калинином. Командованию было приказано эвакуировать склад №138 куда-то на Урал. Постепенно отгрузили несколько эшелонов с оборудованием и военной техникой , с военными инженерами и там они начинали строить и размещаться на новом месте на Урале. Согласно моего рапорта 2 октября 1941 года подполковник интендантской службы Аркадий Иванович Целебеев дал мне увольнительную съездить к семье, чтобы отвезти жену в родильный дом. Назавтра, третьего октября 1941 года народился у нас третий сынок, которого по моему совету назвали Аркадием. Предпоследний эшелон весь день 10 октября 1941 года грузили: оборудование, имущество и семьи военнослужащих, рабочих склада и некоторых инженеров. В ночь на 11 октября немецкие бомбардировщики «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 35 сделали налет на Калинин, пытались разбомбить наши эшелоны, но все обошлось благополучно. В 7 утра 11 октября из тупика вывели нас на ж/д магистраль и до Москвы поезд несся без единой остановки со скоростью скорого поезда. Рано утром на большой скорости проехал я мимо своего дома. В Москве на станции Сортировочная наш поезд немного задержался и опять набрал скорость, выйдя на магистраль Москва – Казань. Из вагонов мы увидели все Подмосковье и Москву – ощетинившееся, покрытое окопами и противотанковыми рвами, надолбами из рельс и проволочными заграждениями. Должен сказать, что после выезда из Москвы наш поезд пошел значительно медленнее, т.к. пропускали встречные поезда. Иногда нас преследовали немецкие стервятники и пытались бомбить, но все обошлось. От Калинина до Арзамаса мы ехали трое суток, а 14 октября Совинформбюро сообщило, что наши войска оставили Калинин! Сколько же было слез у тех, чьи семьи остались в Калинине, или же семьи уехали, а мужья остались на демонтаже нашего склада-завода №138. Никаких сведений о семье и семья обо мне не имели до 15 марта 1942 года. Огромное количество поездов, шло на запад с техникой и солдатами, а также с запада на восток с эвакуированными из Белоруссии, Украины, России и с заводским оборудованием, которое предстояло устанавливать на Востоке. Страшно представить этот огромный поток во всех направлениях. Только 21 октября наш эшелон прибыл на Урал в город Курган. Все вывезенное оборудование из склада №138 разгрузили на площадке пивного завода в западной части города. После удаления пивоваренного оборудования быстро установили оборудование завода №138 и начали выпуск военной продукции. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 36 Волховский фронт. Всех солдат и сержантов, служивших на складе, заменили солдатамиинвалидами, которые уже были на фронте и теперь лечились в госпиталях – с одной рукой, с одной ногой. А нас, в т.ч. и меня, отправили в 165 стрелковую дивизию, дислоцирующуюся в Кургане. В начале февраля 1942 года я уже служил в отдельной роте химической защиты №533, которая входила в состав 165 стрелковой дивизии. В течение двух месяцев дивизию полностью укомплектовали и обучили, а 12-15 апреля 1942 года нашу дивизию отправили на Волховский фронт, в состав 52 Армии. Наш эшелон поставили под разгрузку на станцию Малая Вишера и только что разгрузили солдат и технику с обозом, как налетела вражеская авиация – 15 бомбардировщиков – и начала бомбить. Много там было жертв среди живой силы, и особенно обозных лошадей. Малая Вишера уже была разбита, но немцев уже выгнали до реки Волхов, а Большая Вишера и город Чудово находились в руках немцев. От станции Малая Вишера, через леса и болота была проложена бревенчатонакатная дорога, по которой до самого Волхова шли люди, обозы, машины с разными грузами. Это была единственная дорога к Волхову и на плацдарм за Волховом к Мясному Бору, где расположены железнодорожная линия и шоссейная дорога, соединяющие города Новгород и Чудово. За рекой Волхов наши войска, как ужу сказано, создали плацдарм шириной около 15 км и углубились на 6-7 км в направлении железной дороги и станции Мясной Бор. Ставилась задача: вывести из окружения 1-ю Ударную Армию ( генерал Власов), которая находилась в Замошском болоте. По линии железной и шоссейной дорог немцы отрезали Замошское болото и полностью окружили Первую Армию. На прорыв были брошены не одна 165 Стрелковая дивизия, а несколько их было. Ведь там шли жестокие бои и длились они более трех месяцев. Бои шли за то , чтобы сделать горловину для вывода солдат из окружения. Почти каждый день такую горловину - шириной до километра – делали и из окружения успевало выходить несколько сот солдат. Но через 1-2 часа вражеская артиллерия и бомбардировочная авиация громили наши части и опять немцы овладевали дорогой и станцией Мясной Бор. В этих боях несколько дней принимала участие и наша 533 отдельная химическая рота. Тогда погибло до 30% солдат нашей роты. Так продолжалось три месяца – апрель, май, июнь, - то откроют горловину для выхода из окружения, то опять немецкая артиллерия и авиация перехватывали инициативу и закрывали проход через дороги у Мясного Бора. Из окружения выходили солдаты – полуживые, измученные, в изорванных шинелях и фуфайках, полубосые, полуголые. Шли они, еле передвигаясь, т.к. там не было продуктов питания, а лошадей всех давно «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 37 поели. Это было страшное зрелище, как измученный народ пробирался через несмолкаемый огонь и бомбардировку! А сколько же их там погибло, сколько пролито крови! Из окружения выходили части, имеющие потери на 50-75% живой силы. Где-то правее Мясного Бора нашу 533 отдельную химическую роту поставили в заградительный отряд, для пресечения массового бегства переднего края. В километре от переднего края и шириной по фронту около двух километров всех солдат расположили в цепочку, через 20-25 метров друг от друга., чтобы не пропустить дезертиров. Пойманных по цепи сопровождали в штаб роты, который находился в блиндаже. Около недели мы находились в заградотряде. В отдельные дни задерживали по 25-30 дезертиров – целыми группами бежали в тыл, прямо с винтовками. Всех дезертиров где-то на поляне выстраивали в одну шеренгу и каждого пятого прямо в упор из пистолета комиссар роты Ханогин сам расстреливал, а остальных под командой офицера возвращали обратно в первый ряд окопов. Надо отметить, что эта мера воздействия, хотя и жестокая была, но сразу прекратилось бегство и самострел. После длительных и жестоких боев с огромными потерями живой силы 31 июня 1942 года наступление по прорыву горловины и выводу из окружения прекратили. Приказали фронт на данном участке стабилизировать и принять оборону по линии шоссейной дороги и Мясного Бора. Нашу 533 отдельную химическую роту отвели на 6 км на восток, в совхоз «Красный Ударник» на отдых и на пополнение солдатами и офицерами. Согласно приказу Верховного Главнокомандующего всех солдат и сержантов, имеющих высшее образование и возрастом по 1905 год рождения, участвующих в боях, пропустить через 1,5 месячные курсы при 52 Армии и присвоить звание младшего лейтенанта, 9 августа 1942 года мне присвоили воинское звание младшего воентехника приказом № 0319 по 52-й Армии. В этой 533 роте химзащиты меня назначили командиром взвода, а через три месяца, т.е. 31 октября 1942 года приказом по 52 армии присвоили звание лейтенанта. По всему Волховскому фронту бои наступательного характера прекратились, но усиленно шла подготовка для наступления под Нижним Новгородом. Нас отправили делать блиндажи для командира полка, которому поручалось вести наступление и жестокие бои за форсирование реки Волхов и захват плацдарма на левом берегу в районе деревни Кречевская. Около 18 суток наша группа из трех взводов под руководством инженера полка работала с большим напряжением и сделали уже много довольно хороших блиндажей с внутренней отделкой. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 38 Блиндажи и командные пункты мы строили на правом берегу Волхова, где-то в лесу у края поля против сожженных деревень Пахотная Горка и Слутка. Копали котлованы глубиной 2.5-3 и шириной 4-5 метров. Валили крупные сосны, вырезали нужного размера бревна, потом вывозили их на подводах и выносили на плечах, рубили срубы и опускали их в котлованы. Потолком служил 3-4х слойный накат бревен, а сверху засыпали землей до 50-60 см. Изнутри потолок подшивали тесом, а пол набирали из вытесанных бревен. Капитально делали мы блиндажи. Как-то в расположение наших работ пришли 10 машин «Катюш», установили их в шахматном порядке и открыли огонь по немецким войскам на левом берегу Волхова. Мы наблюдали, как все смешалось, все полыхало и стонало. Около 10 минут наши «Катюши» смертоносным огнем громили немецкий передний край. Отстрелялись и быстро все уехали. После этого через 8-10 минут немецкая артиллерия сделала ответный удар, но левее на 100-150 м и наши блиндажи не нащупала. Вспоминается мне и такой эпизод. Наша часть располагалась где-то в лесу в 2-3 км от переднего края. Однажды в срочном порядке приказали привести личный состав на поляну и выстроить буквой «П». Перед строем всего полка комиссар объявил решение военного трибунала, которое выражалось в том, что солдат N роты забрался в каптерку (продуктовый склад) и обворовал склад. После окончания чтения комиссар скомандовал трем автоматчикам, стоящим в стороне от строя против осужденного: «По предателю Родины, по врагу народа – огонь!!!». Раздались выстрелы. Неприятное было ощущение. Убитого погрузили на телегу и увезли в болото. Еще один страшный эпизод был, когда в заградотряде были и залегали в цепь почти каждую ночь. Немцы нас обстреливали из минометов. Однажды мина упала буквально в трех метрах от меня, но не разорвалась. Считая, что она медленного действия, я быстро переполз за большой валун и продолжал следить за перебежчиками. Через 1-2 часа, уже утром, примерно в 5-6 часов, наши сержанты и старшины приносили в котелках завтрак к каждому солдату. Мне принес старшина, фамилию которого уже забыл я, но знаю, что был он из Пензенской губернии, женатый и что к нам роту прислали его из танковых частей. Я сказал старшине, что вот в 5-ти метрах лежит мина, которая не сработала. Старшина эту мину взял и разобрал, а потом мне и показывает, почему мина не сработала, т.к. собрана она была неправильно (даже сказал, что это немецкий рабочий класс нам помогает). Он опять мину собрал и мне говорит: «Смотри, как теперь сработает». Только успел я отбежать на 3-5 метров от старшины, как увидел столб густого дыма и услышал страшный взрыв. Старшина лежал в глубокой танковой колее с разорванной шеей, оторванными пальцами на левой руке, а на ладони правой руки висел, как «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 39 приваренный, хвост мины – стабилизатор. До санпоста донести не успели. Старшина скончался. В начале 1943 года поступил приказ инженеру полка Кузнецову остановить все работы и личному составу явиться в совхоз «Красный ударник». На второй день (10-15 января 1943 г) нас, офицеров, 15 человек перебросили на правый фланг Волховского фронта, в офицерский резерв Второй Ударной Армии. Резерв располагался в деревне Шум, что рядом с ж\д станцией Войбаколо. Всего несколько дней мы находились в резерве, а затем нас разослали по частям Второй Ударной Армии. Мне дали предписание явиться в штаб Армии, который дислоцировался в деревне Большая Назия, что на восточном берегу Ладожского озера. Меня назначили офицером связи в 140 Стрелковую Дивизию, которой было поручено прорвать немецкую оборону, засевшую в поселках на торфоразработках и овладеть ими. Далее, при поддержке морской пехоты овладеть городом Шлиссенбургом и Шлиссенбургской крепостью и, прорвав блокаду Ленинграда, соединиться с Ленинградским фронтом. Около трех месяцев шли жестокие бои за освобождение указанных объектов и, наконец, в конце апреля 1943 года Вторая Ударная Армия соединялась с Ленинградским фронтом. В состав Армии входило 11 стрелковых дивизий. После соединения с Ленинградским фронтом из этих болот выводили остатки разбитых дивизий в тыл. Я был очевидцем, что выводили полки, в которых насчитывалось 150200 человек солдат и сержантов. А офицеров отдельными группами отправляли в распоряжение Ленинградского фронта. 5 мая 1943 года мне было дано предписание доставить в Ленинград группу офицеров из 10 человек. К этому времени уже успели наладить ж\д линию и мы с города Шлиссенбурга приехали в Ленинград на Финляндский вокзал. Так в первый раз я увидел этот красивый, но разрушенный город. Генерал из штаба Ленфронта мне приказал немедленно везти всех своих офицеров откуда вы приехали, даже сказал: «Какой дурак вас сюда направлял к нам?». Оставалось выполнять приказ - мы обратно возвратились в землянку, где-то около поселка №4 к капитану Мирошниченко. Последний занимался ликвидацией хозяйственных организаций и направлением личного состава штаба Армии и нашей (140-й) дивизии. Мирошниченко дал мне второе предписание на эту группу офицеров и сказал: «Если этот генерал не примет вас, добивайтесь к командующему фронтом, но сюда не возвращайтесь, здесь остаются только болото и разбитые землянки и блиндажи». Хочется мне остановиться на некоторых особенностях и чрезвычайно трудностях на этом участке фронта. Это - сплошные болота, и среди них, как маяк, Синявинские высоты (до 200-300метров). С Синявинских высот хорошо «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 40 просматривалась округа на 10-15 км, и не только просматривалась, но и обстреливалась их артиллерией наша наступающая армия. За три года хорошо укрепившись в городе Шлиссенбурге и его крепости, немцы сделали его совершенно непреступным и неуязвимым. Подступом с нашей стороны к этим болотам была единственная капитальная бревенчатая дорога, которая обстреливалась артиллерией и немецкой авиацией. Все это приводило к тому, что там дивизия за дивизией перемалывались, убитых и раненых вывозить было возможно только на собаках. На одной из возвышенностей, среди болот, что севернее Синявинских высот, организованно кладбище площадью около 2 га, там похоронено погибших более 20000 человек (около этого кладбища я часто проходил с донесениями в штаб 2-ой ударной армии ). Второй раз нас из Ленинграда уже не послали в болото, а отправили в казармы, что расположены у Витебского вокзала. Там скопилось офицеров около 5 тысяч человек. Ежедневно, на проверке и перекличке целыми группами отбирали офицеров и отправляли куда-то. Через 8-10 дней пришла очередь и до нас. Группу офицеров хим. войск в 10 человек отправляют в Москву в Глав.Хим. управление РККА. Старшим назначили капитана Смирнова уроженца Вологодской области. Из Ленинграда нас везли на пароходе через Ладожское озеро. Помнится, плыли ночью и над нашим пароходом витал немецкий стервятник, пытался бомбить, но не попал и мы благополучно добрались до пристани Лаврово. Потом добрались мы до г. Тихвина. Здесь наш «старшой» ( капитан ) сказал: «Список, что дали на нас в Ленинграде, будет у меня и я заеду к семье в Вологду, а вы, товарищи офицеры, можете ехать кому куда надо и удобнее. Заедете, проведаете свои семьи и родных, но через два дня должны явиться в Москву - в Главное Химическое управление РККА». Нас из этой группы – калининских - было два офицера, и мы решили пробираться на Калинин через станции Нетычи и Акуловка. Итак, через два года я впервые приехал к своей семье в деревню Щербинино. Это была совершенно неожиданная возможность увидеться с детками и женой. Два года не виделись, а сколько же было радости при встрече. Помню, привез я Валечке пальтишко, которое купил в Ленинграде (в Торговом дворе), привез сахара, масла, дал деткам, а они спрашивают (Валя спрашивала) : «Это как зовут и можно ли их есть?». Детки были худенькие, слабенькие, ведь перенесли такой страх, голод и холод. В Москве мы все 10 офицеров встретились в Главном Химическом Управлении РККА, как и договорились. Зарегистрировал нас лейтенант Иноземцев, такой молодой, на лицо довольно интересный, стройный офицер, и, должен добавить, человек с доброй душой. Когда я обратился с просьбой «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 41 дать мне увольнительную, съездить в Калинин - проведать семью свою, которую 2 года не видел, он посмотрел на меня и говорит: «Ну, раз вы не заезжали и не видели свою семью, то даю вам увольнительную на 6 днейезжайте» . Он дал мне справку на 6 дней. Вечером этого же дня я опять возвратился в Щербинино к семье. Но удивительный факт получился. Когда я стучу в окно, жена спрашивает: «Ты что, Гриша, дезертировал?» и даже не открывает мне дверь. И только когда я показал ей увольнительную на шесть суток, она обрадовалась и открыла мне дверь. В течение всех дней своего пребывания с семьей, Аркашенька так и не привык ко мне и спрашивал у мамы, когда этот «папа» уедет? Женя уже работал в Калининской МТС, а Толечка активно маме помогал таскать сучья для топки печи. Главное Химическое Управление меня направило в Гороховецкие лагеря в формирующийся Отдельный батальон химической защиты. Итак, в июле месяце я служу в 42 Отдельном батальоне химической защиты в должности лаборанта походной автолаборатории. Командиром 42-го Отдельного батальона был майор Перов. В течение трех месяцев наш 42-й батальон усиленно занимался изучением строевой службы и специальной техники химической защиты. От ст.Ильино по ж\д ветке до Гороховецких лагерей 30 км, а до Горького - 60 км. На зимние квартиры наш 42-1 Отдельный батальон перебросили в деревню Мелихово, что в 5 км от г. Коврова Владимирской обл. Неся службу в 42-м Отдельном батальоне, я несколько раз ездил в командировку в Москву и мне каждый раз удавалось заезжать домой спроведывать семью. Семье по-прежнему было жить очень трудно, но они уже перебрались жить в свою квартиру в МТС. Учиться Жене не пришлось. т.к. он работал трактористом , зарабатывая хлеб, чтобы помочь маме сохранить малышей - Толю, Валю, Аркашу. Я обещал сынку Жене, если жив останусь, то после войны помогу ему в учебе. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 42 Первый Белорусский фронт. Хорошо оснащенный специальными химическими машинами и великолепно подготовленный личный состав нашего 42-го Отдельного батальона 1-го апреля 1944 года получил приказ - на Первый Белорусский фронт. Наш эшелон на 8 часов задержали в Москве и мне удалось по телефону сговориться с сестрой Люсей. Она приехала к нашему эшелону и мы долго с ней беседовали. Я сказал сестре, что мы едем освобождать нашу Белоруссию. Возможно, удастся мне увидеть отца, сестру и родных, которые были 3 года в оккупации. Обратился я к Люсе с просьбой, чтобы она почаще проведывала мою семью в Щербинино и чем возможно помогла Шуре деток сохранить и морально помочь. Поезд наш отправили на магистраль Москва- Брянск-Гомель. На своем пути мы видели, а многие еще впервые, разруху, причиненную войной. Разбитый город Малоярославец, Брянск - весь в развалинах, г.Унечу, г.Клинцы - все сожжено. Гомель - разрушен, а центральная магистральпроспект Ленина с кирпичными 4-5 этажными домами - стоят одни стены, даже смотреть было больно и жалко. Далее продолжали путь на запад, через г.Речицу, Василевичи, ст.Калинковичи и только на ст.Мозырь наш эшелон поставили под разгрузку. Нельзя забыть и не отметить, что от Брянска до ст.Калинковичи мы видели, как немцы при отступлении рвали шпалы железных дорог, подрывали мосты и все это еще продолжали ремонтировать, поэтому эшелон задерживали на 23 часа, пока закончат ремонт участка. На ст. Мозырь после разгрузки 42-го Отдельного батальона эшелон за эшелоном стали прибывать с частями 19 Отдельной Бригады химической защиты. Наш 42-й батальон разместился южнее Мозыря в сосновом бору. Здесь в лесу и оврагах разместили спец. машины, построили землянки и там все лето занимались с техникой. Несколько офицеров, в т.ч. и я, были прикомандированы к службе противовоздушной обороны (ПВО), где командиром был подполковник Зугер. В задачу службы входила охрана г.Мозыря и крупного деревянного моста через р.Припять. Мост длиной около 900 м был железным, но немцы при отступлении его взорвали. Силами 61-й Армии , которая здесь наступала и громила фашистов, в течение 14-ти дней полностью мост был сделан и пущен в эксплуатацию. Значение моста было огромное и, к тому же, немецкая армия находилась всего только в 15-20 км. Поэтому налеты немецкой авиации были ежедневные и по 5-8 раз в сутки. Налеты были и групповыми - по 10-15 бомбардировщиков и одиночные. Но должен подчеркнуть , что самолетов сбивали много и мост через Припять им разбомбить не удалось. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 43 Линия фронта в первые дни апреля 1944г. проходила через города Петриков, Копцевичи, Рогачев. Гомель, Кричев и Климовичи, в т.ч. и моя родина – деревня Казусевка - были уже освобождены. Однажды майор Перов меня отзывает из ПВО и дает командировку в Гомель на 3-4 дня. Я попросил у майора разрешение проскочить в родные места спроведать отца и сестер в д. Казусевку. Получивши разрешение, я сделал в Гомеле все дела и поехал к отцу. Увидел отца, Феньку с детками и заехал в Осмоловичи к сестре Прасковье. Я своими глазами увидел , что и г.Климовичи и местечко Родня, и дер.Душиловка - все сожжено и разбито немцами. За 3 года оккупации наши места сильно пострадали и очень много из нашей Казусевки и соседних деревень погибло людей и в партизанских отрядах, и в боях за г.Климовичи, Кричев и др. Особенно много легло народа при прорыве фронта на р.Пронь. Там погибли и брат мой Ф.Ф. Сакович, и племяш Петр Федорович – летчик был, немцы его расстреляли на ст.Осмоловичи. Сумел я заехать и к мачехе своей Антонине Васильевне. Сколько же было радости у меня, что удалось спроведать отца и сестер, которые также хотели от меня узнать про мою семью, про брата Толю, который в то время участвовал в боях Первого Украинского фронта. После я вовремя явился в часть в г.Мозырь. В июле месяце, когда войска Первого Белорусского фронта начали громить группировку в районе Жлобина и Рогачева, началось и большое наступление Второго Белорусского фронта в направлении Могилева. 61-я Армия, в которую входила и наша 18-я Отдельная Бригада химической защиты, тоже стала быстро преодолевать жестокое сопротивление немецкой армии и овладела г.Пинском и г.Брестом. Затем наши войска форсировали Западный Буг и погнали немцев до реки Висла. Создать плацдарм за рекой Вислой удалось только в районе Люблина, а против Варшавы овладели правым берегом и Прагой. В августе 1944 года нашу бригаду химической защиты и 42 Отдельный батальон из Мозыря перебросили в Брест. Разместили нас в Брестской Крепости. В это время крепость представляла собой одни развалины со скелетами складских казарм и складов. Нескольких офицеров из батальона, в том числе и меня, прикомандировали опять к службе ПВО, которая располагалась около северных ворот. Остальные офицеры и солдаты нашего 42-го батальона занимались учениями и охраняли Брест. В одной из казарм крепости размещались инженерные войска, которым было поручено разминировать город Брест и его окрестности. Припоминается такой случай, как однажды среди дня, когда я был дежурным по батальону, был совершен взрыв такой силы, что весь горизонт над городом стал красным и в городе не осталось ни одного окна, чтобы не «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 44 вылетели стекла. Оказалось, что это взорвался огромный склад, куда сгружали свозимые мины и снаряды. Получилась детонация от одной из неосторожно сброшенных мин. И весь склад, где были сотни тонн взрывчатки, пошел в воздух. В мелкий порошок красного цвета превратилось огромное здание и рядом стоявшие деревья толщиной более метра. Все – как корова языком слизнула. Ничего не нашли от машин и грузчиков, что были внутри склада. Мне прислала письмо племянница Валя Сакович, что ее часть располагается около города Белостока и хотелось бы ей встретиться со мной. Я попросил своего командира дать мне отпуск. Он мне дал увольнительную на три дня, но в Белостоке не оказалось этой части. Но я все-таки разыскал ее где-то под Гродно и увиделся со своей племянницей. К этому времени она уже знала, что погибли ее отец, дядя и брат. В Брестской Крепости мы дислоцировались около четырех месяцев и я по-прежнему служил лаборантом в автолаборатории. В первой половине января 1945 года наш батальон перебросили на машинах в Польшу и остановились на правом берегу Вислы в городе Праге, где несли службу по охране мостов и переправ. В Праге-на-Висле мы пробыли всего два с половиной месяца. Как только наши войска подошли к реке Одер, нам дали команду, погрузили в эшелон и 1-го апреля повезли по маршруту Варшава – Лодзь – Острава – Познань – Дансберг – Кюстрин. Там нас быстро разгрузили и приказали занять оборону города и крепости, расположенной между Одером и Вартой. Через несколько дней нас отправили на охрану мостов и военных переправ через Одер, где-то между Кюстрином и Франкфуртом на Одере. Где-то между Познанью и Одером командующим Первым Белорусским Фронтом стал маршал Г. Жуков, а командующим Вторым Белорусским Фронтом стал маршал Рокоссовский. На Одерском плацдарме в 1945 году все леса, рощи и селения на берегу Одера были забиты войсками. Шла подготовка к операции. По словам маршала Жукова, там было выброшено нашими войсками более 2 млн кубометров земли для укрытия личного состава и техники. Грузов подвезли столько вагонов, что их хватило бы выстроить в одну линию на 1200 км. Далее в своих воспоминаниях Жуков пишет, что на узком участке было сосредоточено 3155 танков, около 47 000 орудий и минометов. На один километр фронта приходилось до 270 стволов 76-ти мм орудий. Главное направление удара было на Заеловские высоты (это песчаное предгорье и сосновый лес), где немцы хорошо укрепились. Все это видел и во всем участвовал я при охране переправ и переброске техники за Одер. Хорошо сохранилось в памяти начало операции. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 45 16 апреля 1945 года около пяти часов утра дали ракетные сигналы о начале артподготовки. Я находился в нашей автохимлаборатории в 300-400 метрах от Одера и видел, как одновременно включились прожектора (по словам Жукова их было 140 штук и расставили их на расстоянии 200 метров друг от друга). Весь передний край вражеской армии был освещен и ослеплен более 30 минут. Одновременно работала артиллерия – все стонало. Потом большими группами пошла наша авиация бомбить передний край. За одни сутки наши самолеты сделали более 6 500 самолето-вылетов, выбросили бомб более 2 450 вагонов (Жуков). Все гудело, стонало, кипело, как в аду – страшное зрелище было. Потом на плацдарм бросили танки. Три дня и три ночи шли ожесточенные бои за расширение плацдарма и за прорыв укреплений на Заеловских высотах. Еще шли бои в самом Берлине, а нас перебросили в 18-ю отдельную бригаду химической защиты, которой командовал гвардии полковник В.И. Сазонтов, а батальону дали звание 32-й Отдельный Одерский батальон химической защиты, а всему личному составу выдали медали «За взятие Берлина». До июля 1945 года на батальон дислоцировался прежде в городе Франкфурт на Одере, а потом в деревне Розен Гарте, что западнее в 5-ти км. Эта небольшая, но довольно красивая деревня располагалась у самой ж\д магистрали Берлин – Франкфурт на Одере. Однажды нам было приказано принять охрану ж\д линии, т.к. шел поезд на Берлин, в котором ехали на Потсдамскую конференцию И.В. Сталин, В.М. Молотов и другие наши руководители. В охране мы простояли около полутора часов. Прошло три бронепоезда с интервалом 15-20 минут. В котором из них ехала делегация, нам известно не было. В конце лета стало массовым явлением эшелон за эшелоном отправлять или на Дальний Восток – громить Японскую Квантунскую Армию, или увозили демобилизованных солдат и офицеров домой – в Россию. Я остался служить в этом же 32-м Отдельном Одерском батальоне химической защиты. Теперь наша 18 бригада химической защиты входила в Группу Оккупационных войск в Германии. Штаб химических войск размещался в Потсдаме, где я два раза был у начальника химических войск генерал-лейтенанта Степанова. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 46 ЕЩЕ ГОД СЛУЖБЫ В ГЕРМАНИИ. По приказу оккупационных войск в Германии наш 32-й отдельный Одерский батальон химзащиты на своих машинах был переброшен за реку Эльбу в г.Биттерфельд, расположенный в 20-25 км севернее Лейпцига. Нам была поставлена задача произвести демонтаж крупной фабрики «Фабер Индастри». По приказу Сталина день и ночь кипела работа по разборке всего оборудования и по подготовке его к отправке в СССР. Меня назначили начальником участка по упаковке машин и по отгрузке их в город Франкфурт на Одере. Это уже считалось территорией Польши. В мое распоряжение дали 35 человек немецких рабочих, которые делали ящики, бревенчатые рамы под станки и механизмы. Согласно решения Потсдамской конференции, которая зафиксировала и определила сроки вывозки из Германии демонтированного имущества, Сталин требовал все делать быстро. Около трех недель батальон наш занимался решением поставленной задачи. Их Биттерфельда нас перебрасывают на уничтожение отравляющих веществ, химических мин и снарядов, которые были подготовлены Гитлером против Советской Армии. Где-то за городом Таргау в сосновом лесу на площади около 200-250 гектаров размещался крупнейший химический склад. Он строился под непосредственным наблюдением Адольфа Гитлера и был обнесен стеной высотой до 3-х метров. Сверху – все асфальтированные дороги и тропы, все постройки , замаскированы соснами, укрепленными на защитного цвета сетках. На складе в огромных цистернах хранились тысячи тонн отравляющих веществ, а химические снаряды мы складировали в корпусах. Верховное командование принимало все меры к уничтожению ОВ и разрушению всех построек – бывших цехов по изготовлению ОВ. Был найден путь их уничтожения – путем сжигания в огромных печах, куда ОВ под большим давлением поступали по трубам из цистерн и сгорали при температуре около 500 градусов. На этом складе меня назначили сменным химиком – офицером и лаборантом. Три месяца, день и ночь в три смены жгли мы ОВ до полного уничтожения, а потом взорвали все цеха, склады и постройки. Были мобилизованы рабочие немцы и в смене их работало 45-50 человек. Конечно, всем им платили за работу. После этого наш 32-й Одерский батальон был направлен на другой склад, расположенный недалеко от города Диссау, где я работал в той до же должности. Часто приезжал проверять работу батальона Гвардии полковник Сазонтов В.И. и только 5 мая 1946 года он меня освободил. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 47 Еще в октябре 1945 года, когда мы дислоцировались за городом Таргау, мне было приказано явиться в штаб 18-й Отдельной бригады химической защиты к полковнику Сазонтову. Несколькими своими вопросами он узнал, откуда я? Где живет моя семья? Сколько детей? Мое образование? Моя специальность? Давно ли я виделся с семьей? И т.д. А потом и говорит мне: «Мы с вами земляки – я тоже из Калинина и до войны был там начальником училища химической защиты. А семья моя живет в Горьковской области на станции Ильино». После минутного молчания продолжил: «Я на вас возлагаю большую и сложную задачу – ехать в Ильино, забрать там мою жену и тещу и перевезти их в город Раменское под Москвой. Теще надо найти квартиру и прислугу, обеспечить их топливом, прописать тещу в Раменском, а жену мою привезти сюда, ко мне. На все эти дела даю вам 30 суток. Все это сделаете, потом моя супруга отпустит вас на 8 суток в Калинин, проведать семью. Желаю вам успехов и жду к 7 ноября». До Берлина я добрался на машине своей бригады и взял сквозной билет Берлин – Москва. До отхода поезда оставалось более 8 часов и за это время я успел осмотреть разбитый и весь исписанный Рейхстаг, Бранденбургские ворота, Александер Плац, был в бункере, где отравились Гитлер и Геббельс. В общем – беглое знакомство с центром Берлина. 7 октября я выехал из Берлина на Москву. Двое суток ехал в мягком вагоне и без пересадки, только в Бресте сделали проверку документов и таможня просмотрела в чемоданах все вещи, а на велосипед предъявил я проверяющим офицерам справку. Приехав в Москву на Белорусский вокзал, я сразу отправился до Щербинки проведать семью и отвезти подарки. Когда я закончил все дела с переездом и оформлением документов жены полковника, она мне и говорит: «Ну теперь я вам даю отпуск на 8 дней – проведать свою семью». Через восемь дней мы покинули Москву и уехали в Германию в Лейпциг, где размещался штаб бригады. Из Москвы до Лейпцига билет я взял сквозной, но на этот раз уж в Бресте пересадка была на польский поезд, т.к. после Бреста стало уже полотно. По приезду я доложил полковнику, что здание выполнено, а он и говорит: «Вольно! Вольно! Проходите и садитесь. Вы нам сделали великое дело. Спасибо вам, Григорий Дмитриевич! Вы к нам заходите в свободное время. Заходите смело – как земляк и человек, так много сделавший нам». Конечно, я все-таки стеснялся и не заходил к ним в особняк, но Валентин Иванович всегда при встрече в батальоне или в цехе, где сжигали ОВ, останавливался и спрашивал меня о моих делах и о благополучии моей семьи. Не могу не вспомнить доброту полковника Сазонтова, когда однажды он пригласил меня на свой День Рождения. 2 марта 1946 года мне было приказано явиться к нему в особняк к 18 часам. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 48 К указанному времени я приехал (думал, что предложит мне ехать домой – демобилизует меня) и докладываю, как положено. А он мне «Вольно! Вольно! Вы знаете, Григорий Дмитриевич, я вас вызвал к себе на мое 50-ти летие – мой День Рождения. Вы отдохните и к 19 часам прошу к нам в особняк. Здесь будут все старшие офицеры нашей 18-й бригады химической защиты и генералы, которых вы видели и в Потсдаме, и в Москве». Действительно, в 19 00 в столовой его особняка – 2-х этажного дома из 8-10 комнат – я увидел более 40 человек офицеров из нашей бригады , генерал-полковника из Потсдама –начальника химической службы Группы Оккупационных Войск в Германии, генерал-лейтенанта Обручева из Москвы, у которого я несколько раз был осенью 1945 года. Кроме офицеров были и женщины – это жены офицеров и Мария Александровна Сазонтова. В общей сложности более 50-ти человек. Особняк охраняли солдаты и сержант – личный ординарец полковника (последнему полковник разрешил присутствовать в столовой и помогать женщинам готовить посуду и накрывать столы). Запомнился мне торт – овальный, размером более метра, который заказывали знаменитому немецкому кондитеру. Выпивали, закусывали, пели, танцевали. До 12 часов длился этот прекрасный банкет. Говорят, что все это стоило более пяти тысяч рублей. После этого банкета в течение марта и апреля полковник несколько раз приезжал к нам в батальон – проверять ход работ по уничтожению отравляющих веществ, и всякий раз интересовался моими делами, а в конце апреля и говорит: «Скоро, скоро я вас отпущу домой к семье совсем». И, наконец, 4 мая 1946 года он показал мне приказ, в котором говорилось, что лейтенант Васьковский Г.Д. демобилизован 25 марта 1946 года. А на словаз полковник отшутился, что не мог отпустить меня раньше, т.к. в бригаде отсутствовал офицер-химик. Пожал он мне руку и, крепко обняв, пожелал всяческого благополучия в пути и на гражданке. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 49 БЕРЛИН – МОСКВА – КАЛИНИН. 4 мая 1946 года покинул я свой 32-1 Одерский батальон и на машине уехал в Берлин. На Силезском вокзале я купил себе билет Берлин – Москва и, узнав, что до поезда оставалось еще 7 часов, сдал свои чемоданы в камеру хранения, а сам в последний раз еще походил по Берлину. Проехался в метрополитене - скажу прямо, что метро старое, мелкое и никакого сравнения с Московским. Зашел в Рейхстаг - еще больше росписей увидел на стенах. Зашел на площадь, где стоит памятник советским воинам. Прошел по Александер плац, прогулялся по берегу реки Шпрее. Пешком возвратился на вокзал и через 30 минут поезд мчал меня в Москву (без пересадки в Бресте). С Белорусского вокзала на такси я приехал на Ленинградский вокзал, откуда уже отправился на Калинин. Сошел я на своей станции Чуприяновка. Вещи (3 чемодана) оставил в камере хранения, а сам с двумя тяжелыми чемоданами пошел домой, к своей семье. На подходе к усадьбе МТС, на косогоре в березовой роще меня увидел мой маленький, сухонький, но шустренький Толечка молнией прибежал и на шею мне бросился – расцеловал и также быстро убежал он домой с радостным криком «Мама, мама, наш папа едет совсем домой!». И уже навстречу мне бегут Шура, Валя и Аркаша (Женя работал в колхозе на тракторе). В Калининской МТС моя семья жила с 1940 по 1947 год, в т.ч. ровно 5 лет без меня. Там все они пережили трудности и ужасы немецкой оккупации, страшные бои за МТС и окрестности, бомбежки и орудийно-минометные обстрелы, которыми разрушило дом. Семья моя нашла приют в подвале под печью, где и ютилась до прихода Советской Армии. Здесь мама с сыном спасали малышей. Они – мама и Женя, общими стараниями сохранили всю нашу семью – Толю, Валю и Аркашу, именно вы, последние, обязаны никогда не забывать своего брата Женю. Это ясно!? Самое дорогое, даже бесценное это то, что моя Александра Ивановна всех деток сберегла в эту Женя. 12 декабря 1947 года страшную годину – холод, голод, бои и оккупация. Честь и слава тебе, моя дорогая подруга жизни! Спасибо тебе за все, спасибо! Конечно ты, Шура, помнишь, что уходя на войну, я, прощаясь с маминым портретом и всеми вами, просил сохранить маму – Анастасию Валериановну, мой диплом и альбом ТСХА и всех деток. Это ты и сделала – все сохранила – СПАСИБО! «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 50 Всю войну я хранил память о дорогих и любимых маме и папе, о всей семье моей, которую никогда не забывал. Спасибо тебе, дорогая моя супруга! Женечка, сыночек наш дорогой и милый! Ты ведь тоже вместе с мамой в горькую пору войны переживал все трудности: и горе, и страх, и голод. Ты с 14 лет начал работать – добывать хлебушек, чтобы не дать умереть с голода маленьким братишкам и сестренкам. Спасибо тебе наш сынок Женя! За все тебе спасибо, труженик ты наш самый дорогой. Ты помог маме сохранить семью в целости и дождались меня домой. Думается мне, что ты непременно прочтешь и, вероятно, не раз прочтешь эти мои воспоминания и сам заметишь, что твое детство и юность повторили жизнь мою в том же возрасте. Значит мы с тобой дважды родные. Оба мы были кормильцами и помощниками своих матушек. Так ведь! Верно! Хочется мне, чтобы ты сохранил свои добрые чувства к маме и к отцу, которые всю свою жизнь отдавали деткам и внукам своим, чтобы сумел ты передать нашу горячую любовь и память о нас всем нашим внукам: Володе, Славику, Сашеньке, Олечке и Сереженьке. Любим мы вас всех. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 51 ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА В КАЛИНИНСКОЙ ОБЛАСТИ. Как я уже писал, мы приехали в Калининскую область в первой половине 1940 года. Отсюда я ушел на войну. Здесь в течение пяти лет без меня прожила моя семья. По возвращении из армии в 1946 году я так и остался жить в Калининской области до 1962 года. Около года работал в Калинине в областном Управлении сельского хозяйства в должности старшего агронома по удобрениям. Должен подчеркнуть, что город Калинин весь был сильно разрушен и сожжен, все заводы и фабрики подорваны. Жалко было смотреть на этот некогда красивый исторический город. Весь город в развалинах, а мосты через Волгу взорваны. Жилые дома в центре города также разрушены и сожжены. Однако хорошая планировка Твери и красавица Волга, а также усиленная работа по восстановлению города постепенно дали возможность залечить раны военного времени и Калинин снова стал красивым и многолюдным городом. Работал я в Калинине, а семья моя по-прежнему жила в Щербинино, в 15 км от города, и мне приходилось ежедневно ездить туда-сюда. Отсутствие жилья в городе , частые командировки по районам области, дорогая жизнь в городе – все это мне надоело. Решил я выехать в Зубцовский район и работать в совхозе «Вахново». Совхоз «Вахново» Расположен у железнодорожной магистрали Москва-Рига всего в 300-х метрах от станции Погорелое, а от Москвы на расстоянии 193 км. В те годы поселок Погорелое был райцентром и в нем располагалась хорошая десятилетка и большая, хорошо оборудованная больница. Следует подчеркнуть, что и в школе, и в больнице были специалисты с большим Семья Васьковских 15 ноября 1947 года производственным опытом, были Совхоз «Вахново» даже заслуженные врачи и учителя. В Погорельской десятилетке учились и окончили ее наши дети: Анатолий, Валентина и Аркадий. К старшим добавились и внуки: Вова, Слава, Саша. Там же учились и мои племянники – Петр и Анатолий Осмоловские. В совхозе «Вахново» я работал управляющим отделения «Ботино» и старшим агрономом совхоза в течение пятнадцати лет – с 1947 года по 1962. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков 52 Здесь мы с сестрой Феней Дмитриевной построили свой дом с двумя комнатами и жили через стенку. А теперь сестра там живет одна. В южной части поселка построил прекрасный дом и наш сын Евгений Григорьевич. Рядом с ним протекает речушка Горянка, приток реки Держи. В 100 метрах от его дома проходит шоссе Москва-Рига. Живописные места в Калининской области моя память хорошо сохранила, но особенно дорога моему сердцу жизнь и работа на Погорельских землях, где распахивали целину, разминировали поля и луга, раскорчевывали и вырубали послевоенный лес, зарывали окопы, траншеи и воронки от авиабомб. Фактически, Калининская область стала для наших детей второй родиной, а старшие внуки там родились и учились. Мы с Александрой Ивановной в 1962 году оставили Калининскую область и живем вдвоем в Валечка. Сентябрь 1957 г совхозе «Веневский». Пока крепимся помаленьку. Кто знает, где нас «приютят» навсегда наши милые детки. «О память сердца! Ты сильнее рассудка, памяти печальной» К. Батюшков
