24 февраля на заседании Профессорского клуба ЮФУ выступил

Академия, N10, 2011 г.
Европейское образование предусматривает подушки безопасности
Знакомство представителей отечественного образования с зарубежным опытом
высшей школы обычно происходит благодаря официальным поездкам. Но такой способ –
не единственный возможный. 24 февраля в Профессорском клубе Южного федерального
университета выступил российский ученый из Копенгагена, доктор физико-математических
наук, профессор Института Нильса Бора П.Д. Насельский. В сообщении «Особенности
организации науки и образования в Европе» он представил взгляд изнутри на то, что в
России принято называть Болонской системой.
Профессора Павла Насельского в Ростове хорошо знают. Ученый-астрофизик, в прошлом
заведующий кафедрой физики космоса физфака Ростовского госуниверситета, он известен
своими работами в области изучения черных дыр и реликтового электромагнитного излучения
Вселенной. В настоящее время он является участником европейского космического проекта
«Планк».
Примечательно, что Павел Давидович был среди тех, кто более десяти лет назад
организовал Профессорский клуб Ростовского госуниверситета.
Больше двадцати пяти лет работы в Ростовском университете, затем десять лет работы в
Дании – большой срок, чтобы, детально изучив нюансы российской и европейской систем
образования, воспринимать их в равной степени дистанцированно. Именно такая степень
дальнозоркости позволяет сделать объективный анализ. Рассказывая об организации
европейского образования, Павел Насельский предложил в качестве образца датскую модель
высшей школы.
В университет – по призванию
Понятие «Болонский процесс», как легко догадаться, в Дании не употребляют, так как это
естественное состояние любой высшей школы Европы. В основе датской системы образования
лежит скандинавская модель. Она же встречается в Швеции, Голландии и Норвегии. Этих
государств не коснулась «холодная война», благодаря чему им удалось сохранить в первозданном
виде немецкую систему образования, созданную при Фридрихе Великом и адаптированную к
современным реалиям. Стоит заметить, что эта система составляла основу высшего образования
в СССР, доказав свою эффективность в ходе реализации атомного и космического проектов.
Организация обучения по скандинавской модели в общих чертах такова. Получив базовое
образование в средней школе (естественно, 12-летней), можно выбрать один из двух путей: пойти
учиться в колледж (российский аналог – техникум и ПТУ) или в гимназию. Аттестат гимназии дает
право поступления в университет. Диплом колледжа – возможность получить лицензию на
профессиональную деятельность, открывающую перспективы успешной карьеры. Поступить в вуз
после колледжа, минуя гимназию, невозможно.
Стоит ли вообще ориентироваться на получение высшего образования – каждый решает,
исходя из собственных склонностей и потенциала. Диплом университета не является залогом
будущего процветания. Главный принцип скандинавского образования – «все профессии
почетны». Доход датчанина, выбравшего в свое время твердую основу образования в колледже и
работающего в промышленности, может превышать доход его соотечественника, имеющего
степень профессора. Таким образом, у тех, кто не чувствует в себе тяги к сложной
интеллектуальной работе, нет причин штурмовать бастион высшей школы. В Дании не больше
половины выпускников средних школ решают получать в будущем высшее образование.
Свобода организации, свобода выбора
Как работает университетская система в Дании? Ее основное отличие от российской – не
столь значительное влияние бюрократической составляющей на процесс обучения.
Как и в России, в Дании нет обязательного распределения студентов после окончания
университета. Здесь сам студент выбирает траекторию своего обучения (помимо общих курсов).
Например, студенты сами оценивают свои возможности освоения сложных теоретических
курсов и пытаются выстроить оптимальный набор, обеспечивающий необходимое количество
«пресловутых баллов». Но, что важно, в этом выборе им помогают профессора, с которыми
студенты связывают свои планы на будущие бакалаврские проекты или магистерские
диссертации. Зачастую, например, студент-астрофизик выбирает курс физики элементарных
частиц, и наоборот. Итог – более широкое знание смежных областей, хотя и не столь глубокое, как
хотелось бы. Но главное, что дает студенту такая система, – возможность более свободно
пользоваться информацией из сопредельных сфер науки, обладая навыками работы с
соответствующей литературой и знанием терминологии.
Второе существенное отличие – «рынок» специальных курсов, на которые студент
записывается по выбору. Чем интереснее курс, тем больше он собирает студентов и тем выше
оценка работы лектора. А интересный курс нельзя создать без глубокого вовлечения студентов в
современную науку. Студент лучше всякой администрации знает, кто из профессоров чем
занимается и сколько набирает аспирантов (для это, кстати, нужно, как правило, выиграть
соответствующий грант).
Поэтому и принцип внутренней организации структуры датских университетов отличен от
российского. Так, каждый факультет – не узкоспециальная единица, а институт широкого профиля.
Например, такие научные сферы, как математика, химия, физика, биология и нанотехнологии,
свободно объединены в рамках одного факультета, равного по масштабам бывшему Ростовскому
госуниверситету. Нет четкой закрепленности студентов за определенными отделами. Каждый
отдел работает с общим студенческим коллективом факультета. В результате происходит своего
рода взаимодействие массива преподавателей с массивом студентов. Более того, после двух лет
обучения в вузе студент может выбрать два-три курса в любых других университетах (в других
городах или даже странах) за государственный счет.
Будет «Carlsberg» – будет хай-тек
Ключевая причина устойчивости европейской высшей школы – в ее способности добывать
адекватные средства на науку и образование. Каков же механизм финансирования университетов
Европы? Вот как это происходит в Дании.
65 процентов бюджета страны дает хай-тек. При этом определяющая часть средств на
развитие науки и высшей школы поступает не из госбюджета, а посредством отраслевых НИР и из
частных фондов. Эти источники – своего рода подушки безопасности образования Дании.
Постоянныe позиции в университетах – профессора, доценты, ассистенты и аспиранты –
финансируются из бюджетa. Финансирование научных исследований происходит через фонды.
Основной фонд, через который поступают деньги на науку, – NSF (Национальный фонд развития
науки). NFI&T (Национальный фонд инноваций и технологий) меньшую часть своих средств
получает из бюджета, большую – благодаря отраслевым НИР и частным фондам. Самый богатый
– частный фонд GFF – выделяет 70 процентов всех грантов. Он финансируется Союзом
промышленников и предпринимателей Дании, который аккумулирует средства частных компаний,
желающих совершенствовать науку и образование страны. При этом взаимосвязь между
образованием и частным производством очевидна для всех. Например, выпивая кружку пива
Carlsberg, датчанин знает, что поддерживает этим химический факультет.
Для проведения особенно дорогостоящих исследований создаются специальные НИЦ,
часто на интеграционные международные деньги. Сегодня стало уже традиционным участие Китая
в финансировании таких центров, и это вливание становится все более и более заметным.
Очевидно, что схема обеспечения российской науки не идет в сравнение с европейской
моделью. «В России отраслевое финансирование и частные фонды – просевшая часть системы, –
сетует профессор Насельский. – К сожалению, в нашей стране все еще доминирует стереотип, что
наука должна строиться только благодаря государственным дотациям. Отсюда огромная
проблема отечественных ученых – неумение манипулировать малыми деньгами для внедрения в
мировую науку».
Еще одна причина изолированности российской научной элиты от Запада – отсутствие их
научных статей во «всемирной паутине». А именно оттуда черпают информацию об ученых
европейские эксперты. У российских деятелей науки нет возможности заявить о себе в Интернете,
так как они продают права на собственные статьи отечественным научным журналам, в которых
печатаются. Так отечественные специалисты добровольно становятся «невидимками» в мировом
научном сообществе за юмористическую плату – 200 долларов.
Не поддаваться мифам
В заключение гость из Копенгагена привел несколько мифов о взаимодействии России и
Европы. Миф первый – «утечка мозгов». «Никакой утечки нет и быть не может, так как мы надежно
блокированы от Европы странами Восточной Европы, интегрированными в западную систему, – с
уверенностью заключил П.Д. Насельский. – Польша, к примеру, использовала хороший потенциал
советской научной школы для инкорпорации в европейское сообщество.
Утечка технологий в Европу – тоже явление мнимое. А вот их утечка в Китай вполне
реальна, зрима и весьма опасна. Корень проблемы – в незащищенности отечественных патентов,
в отсутствии практики взаимодействия на уровне патентных агентств России, Европы, Китая».
Отдельная тема – Сколково. «Для кого станет работать этот центр, если в России не будет
своей высококачественной промышленности? – поставил вопрос П.Д. Насельский. – Так
государство оказалось в парадоксальной ситуации: финансирует разработки технологий, которые
впоследствии не сможет воспроизводить и, тем более, защищать патентами.
Могла ли возникнуть «Силиконовая долина» без Калифорнийского технологического
института, без Принстона, без Массачусетса? Без формирования базиса не возникает надстройки.
Поэтому, на мой взгляд, основной акцент сегодня следовало бы сделать на технических
университетах (технопарках), наиболее близких по уровню задач к требованиям промышленности,
при условии их тесной корпорации с классическими университетами (на наиболее прорывных
направлениях). По роду своей научной работы последние десять лет мне приходилось тесно
взаимодействовать с университетами и учеными-экспериментаторами. Могу сказать, что наиболее
продуктивное развитие теории происходит тогда, когда есть четкая практическая задача, особенно
на грани возможностей современных технологий».
Скоро ли «созреет» Россия для Болонского процесса?
Насколько оптимистичны перспективы адаптации отечественной системы образования к
так называемому «Болонскому процессу»? Этот вопрос задал президент Профессорского клуба,
директор Института экономики и внешнеэкономических связей ЮФУ, профессор А.Ю. Архипов.
На взгляд специалиста с опытом работы в европейской системе образования, пока
«Болонская модель» внедряется в России на формальном уровне, в таком виде она заработать не
сможет:
– Бессмысленно заимствовать отдельные элементы модели, нужно переносить ее на
отечественную почву полноценно. Чтобы в стране произошли перемены в образовании,
необходимо изменить систему оценки знаний студентов. Преподаватели должны сделать открытой
свою систему курсов для информирования студентов (в том числе – на английском языке, иначе
про вас просто не узнают!). И особенно важно запретить дистанционное образование в том виде, в
котором оно сейчас внедряется. Нельзя слепо копировать любой западный опыт. Дистанционная
система на Западе используется либо в «бедных» вузах, которые не могут пригласить к себе
хороших преподавателей, либо в «богатых» – как помощь студентам, не имеющим возможности в
них обучаться. Но я еще не встречал ни одного аспиранта, который бы выучился «дистанционно».
К традиционному образованию, ставящему во главу угла качество знаний студентов,
взаимодействие «учитель – ученик», эта практика не имеет отношения.
Ощутимо уловить качественную разницу между европейской и отечественной
подготовками в вузах, можно только оценив результаты. Для этого профессора Насельского
попросили сравнить российских и датских студентов.
– На любом курсе можно выделить 10–15 процентов студентов, которые в будущем
составят элиту университета. Среди этой популяции ростовского и «копенгагенского» бакалавра
различить почти невозможно. Разрыв между ними происходит на этапе магистратуры, – объяснил
Павел Давидович. – А в аспирантуре он превращается в большую пропасть: датский аспирант
примерно в десять раз превосходит российского по своему уровню «оснащенности». Вот здесь и
проявляются реальные преимущества Болонской системы. Для датских магистров не составляет
проблемы выступить не только на международных студенческих конференциях, но и на «больших
форумах». Их приучают к этому с самого начала магистратуры. Как правило, уже на магистерском
этапе студент выполняет пусть и небольшие, но значимые для проекта самостоятельные
исследования. Так он впервые приобретает вкус к самостоятельной исследовательской
деятельности, делает первые шаги в большую науку. И, что особенно важно, овладевает не только
английским, но и еще одним-двумя иностранными языками. Стоит помнить и другой существенный
нюанс – средний возраст студента в Дании выше, чем в России. Для европейца высшее
образование – не увертка от армии, а осознанный выбор будущей профессии, сделанный в зрелом
возрасте.
Светлана Смольянинова