Многопартийность и демократия: сколько партия нам нужно
реклама
ДЕМОКРАТИЯ И МНОГОПАРТИЙНОСТЬ: ЛУЧШЕ МЕНЬШЕ – ДА ЛУЧШЕ. В год, когда Россия заняла председательское кресло в клубе восьми наиболее развитых демократических стран планеты, вопрос о характере политического режима в нашей стране все чаще дискутируется в мировых СМИ. Если не обращать внимания на неудачливых «советологов», переквалифицировавшихся в «профессиональных плакальщиков» по российской демократии, то все же можно отметить искреннее беспокойство среди наших вполне доброжелательных партнеров относительно того, что будто бы путинский режим взял курс на «сворачивание многопартийности». Отчасти это беспокойство можно объяснить теми комментариями, которые исходят из стана маргиналов, для которых новое законодательство о партиях и реформа избирательной системы означают «политическую смерть». Но в зарубежном и нашем общественном мнении присутствует и действительное непонимание того, что именно происходит в сфере партийного строительства в современной России. Непонимание, усугубленное такими расхожими клише как, например, представление о том, что демократии в стране тем больше, чем больше в ней партий. Происхождение этого клише вполне понятно: анархия 90-х, которую нам хотят навязать в качестве эталона «демократии», отличалась, между прочим, и действительным разгулом многопартийности. И постепенное наведение порядка в этой весьма чувствительной для государственного строительства сфере может произвести впечатление некоего «отъема» прежних свобод. Наиболее отчаянные головы уже вспоминают знаменитый леонтьевский призыв «подморозить Россию». Однако если и есть причины для беспокойства за судьбу нашей многопартийности, то отнюдь не в связи с количеством партий, а с их качеством. Сравнительная история партийных систем в современных демократиях свидетельствует: и двухпартийная система, и системы трех или четырех-партийные, и системы с большим количеством партий вполне совместимы с демократическим режимом. Просто в каждой стране в зависимости от конкретных условий и традиций возникает и укореняется та или иная система как наиболее подходящая для данного народа. Единственное, что требуется – это наличие более чем одной партии, поскольку однопартийность составляет родовой признак тоталитарных режимов. Но и тут возможны исключения. В частности, самый авторитетный современный исследователь партий Морис Дюверже считал возможным даже однопартийный режим Кемаля Ататюрка в Турции в 1923-1946 гг. называть условно демократическим, поскольку единственная партия (Республиканская народная) обладала демократической идеологией. В противостоянии клерикальным силам эта партия сумела привести Турцию к демократии в 1950 г., и с тех пор эта страна обладает самым продвинутым демократическим режимом на Ближнем Востоке. Впрочем, нам нет необходимости для понимания российской многопартийности обращаться к таким экзотическим примерам. Всякий, кто хоть поверхностно знаком с историей наших парламентских выборов (а их прошло уже 4 цикла), без труда вспомнит названия хотя бы десятка партий с разным успехом в этих выборах поучаствовавших. На самом деле их все еще остается несколько десятков, и в этом, как ни странно, как раз и заключается проблема для российской демократии. Дело в том, что реальным содержанием нашего политического процесса является борьба за наиболее успешный (и – исполнимый!) проект социально-экономической модернизации страны. Но мировой опыт масштабных модернизационных реформ свидетельствует: наиболее успешно они осуществились в странах с двухпартийной системой, либо с системой, в которой есть доминантная партия (не путать с однопартийной). Исследования классика современной политической науки Сэмюэля Хантингтона подтверждают этот вывод. К системе с доминантной партией в лице «Единой России» мы пришли только после ее победы на выборах в 2003 г. Благодаря этому согласованность действий исполнительной и законодательной ветвей власти значительно возросла. Впервые появилась возможность планировать и реализовывать крупные национальные приоритетные проекты. Но господство «Единой России» в партийном пространстве не должно лишать его такого важнейшего качества как конкурентность. Ее политические оппоненты должны иметь возможность реально участвовать в выработке ключевых решений, определяющих судьбы нации на годы вперед. И их поведение должно мотивироваться не желанием любой ценой «насолить» правящей партии, а стремлением упреждать ошибки и предлагать продуктивные альтернативы. Принципом действия системных оппозиционных партий не может быть большевистское: «Чем хуже, тем лучше!» Их обращение к избирателю должно звучать так: «Мы знаем, как лучше!» Но такую политическую стратегию могут принять только партии, уверенные в себе, чувствующие поддержку крупных социальных групп, чьи интересы эти партии выражают и защищают. Партии, осознающие свою ответственность за сохранение государства и готовые в любой момент из оппозиционных стать правящими не ввергая страну в кризис, а то и – в революцию. Есть ли они у нас? Даже при самом поверхностном взгляде на нашу парламентскую и непарламентскую оппозицию очевидно, что ни одна из них на роль по-настоящему оппозиционной, по всем демократическим стандартам, не годится. От КПРФ и ЛДПР, до «Родины» и «Яблока», СПС и НБП мы встречаем одно и то же – ставку на так называемый «протестный электорат». На лозунг: «Долой!» Это обстоятельство, кстати, исключает для нас возможность перехода к двухпартийной системе. В наших конкретных условиях она приведет не к консолидации демократического режима, а к консолидации всего протестного электората вокруг «второй партии». И неминуемо – к системному кризису, который неизбежно перерастет в революционную ситуацию. Собственно говоря, именно этот сценарий и имеют в виду те, кто носится с идеей создания объединенной «право-левой оппозиции». Но конкурентность политического пространства можно поддерживать и посредством системы с тремя или четырьмя крупными общенациональными партиями. Как раз на это и ориентирована избирательная реформа и новое законодательство о партиях. Все предыдущие парламентские выборы проводились по смешанной мажоритарно-пропорциональной системе, и это способствовало определенному развитию многопартийности. Но переход с 2007 года на пропорциональные выборы, в которых смогут участвовать только партии должен вывести нашу многопартийность на качественно иной уровень. Запрет образовывать предвыборные коалиции (блоки) закроет возможность для одноразовых тактических союзов и исключит то, что сегодня происходит с блоком «Родина» в Госдуме. Повышение обязательного числа членов партии до 50 тысяч отсечет разные псевдопартии – «пиар-проекты», «отмывочные машины», «спойлеры» и всю прочую политтехнологическую «нечисть», коррумпирующую наше политическое пространство. Повышение проходного барьера до 7% и при этом освобождение парламентских партий от необходимости собирать подписи для участия в выборах всех уровней - хороший стимул для того, чтобы партии обзавелись действенной региональной инфраструктурой. Заметим, кстати, что переход на пропорциональные выборы, обеспечивающие (согласно наблюдениям того же Дюверже, а также Й.Шумпетера) формирование многопартийности, значительно усилит соревновательность следующих выборов в федеральный парламент. Раньше «Единая Россия» гарантировала себе конституционное большинство за счет одномандатников. Теперь при исключительно пропорциональной системе ей придется основательно побороться даже за простое большинство. Между прочим, проголосовав за переход к пропорциональной системе «Единая Россия» преподала наглядный урок настоящего государственничества всем своим оппонентам. Она поступилась своей гарантированной парламентской монополией в интересах наращивания гарантий консолидации режима суверенной демократии. Правда в долгосрочном плане «Единая Россия» не прогадала даже с точки зрения своих собственных интересов. На московской пресс-конференции президент Владимир Путин четко обусловил переход к системе партийного правительства появлением нескольких крупных общенациональных парламентских партий. Эту перспективу он связал со следующим поколением. Однако в политике поколения сменяются быстрее, чем в обычной жизни. И прямой интерес «Единой России» состоит в том, чтобы такая смена произошла уже к 2011 году. Если тогда в конструктивной конкуренции со своими оппонентами она сумеет вновь получить парламентское большинство, то разговор о «партийном правительстве» окажется вполне уместным. А свой специфический статус «партии власти» она сможет поменять на европейски-респектабельный - «правящая партия». Вот каковы реальные проблемы и заботы нашей демократии по части многопартийности. Если кто-то может и готов их решать, то только сами наши партии. И они их обязательно решат – без истерик о «зажиме демократии» и прочих «ужасах». Только дайте срок – Москва ведь тоже не сразу строилась. Л.В.Поляков доктор философских наук
