Язык современной подростковой прозы

Бобина Татьяна Олеговна
доцент
Челябинской государственной академии
культуры и искусств,
к.ф.н.
Язык современной подростковой литературы – иллюстрация, учебник,
«кривое зеркало» или поиск коммуникации?
Язык современной прозы ярко отражает происходящие с речью нынешних
детей явления. Язык повседневного общения ребят стал много беднее, чем у предыдущих
поколений их ровесников. И беднее стал язык литературы, авторский стиль наиболее
популярных писателей. Меж тем, литература фиксирует реальное развитие и состояние
языка, но и транслирует «новации» в читательскую массу. И демонстрируемый сегодня
стиль авторов детектива и страшилки не может служить образцом.
В языке современных подростков обнаруживается тенденция к
автономизации и дистанцирования своей среды и субкультуры от культуры взрослых.
В реальном пространстве коммуникации происходит упрощение и
огрубление речи. В речевом общении подростков преобладает телеграфный стиль, а то и
вовсе специфический безграмотный, рубленый лексикон SMS, который закономерно
перетекает и в литературу, им адресованную, ибо многие авторы идут «вслед» за
подростками, скрупулезно фиксируя в своих текстах их повседневную речь. Очевидно,
писатели заведомо убеждены, что сложный, изощренный, выразительный язык
недоступен современным подросткам, говорящим на языке джойстика, клика и клипа.
Возможно, доля истины в этом и есть.
Специалисты и обыватели с горечью наблюдают вымывание целых пластов
языковых ресурсов, особенно в речи ребят и, напротив, засилье иноязычной
(англоязычной) лексики, наряду с распространением примитивных речевых штампов,
нарочитой и непреднамеренной клишированности.
Печально, что критерием качества текста и его языка и стиля становится
легкость, доступность, о которой твердят даже замечательные специалисты-библиотекари
и сами дети. Языковая сложность/непростота –
изысканность, метафоричность,
насыщенность символами, лексическая изощренность – многим видится непреодолимым
препятствием для погружения в текст.
Язык литературы основательно дифференцирован по жанрам: существуют
изначально «ущербные» формы, обреченные на скромный языковой инвентарь, минимум
изобразительных средств. Так, в детективе, который превалирует в издании и
подростковом чтении, язык наиболее стерт и стандартен. Он не индивидуализирован:
скажем, повести А. Иванова, А. Устиновой, В. Гусева, А. Кораблева неразличимы в
отношении языка. Он лишен экспрессии, упрощен, наполнен трюизмами.
Нередко язык современной литературы несет печать своеобразного
пересмешничества, ерничества, что демонстрируют повести Д. Емеца, В. Роьшина.
Зачастую
в
повествовании
преобладает
непритязательный
малосодержательный диалог, сверхкраткое описание, в предпочтении которых
признаются и сами ребята. Редуцируется поле общения с книгой, сокращается глубина
погружения в нее и гамма удовольствия, получаемого от этого общения.
Лексикон героев сужен, ограничен, даже примитивен, убог. Богатейшие
ресурсы отечественной речевой культуры в языке литературы используются в
минимальной степени.
Многим авторам (или, по крайней мере, их героям) изменяет чувство языка).
Конечно, детско-подростковой книге не предписывается задача быть образцом
высоколитературной, «образцовой», грамотной, безупречной речи, однако представление
о ней любая качественная детская книга должна давать – хотя бы в речи авторской.
Языковые изыски, стилистическая новизна – довольно редкое качество в
современной детско-подростковой прозе. Даже А. Гиваргизов, получивший признание
критиков за стилистическую оригинальность, на самом деле демонстрирует не столь уж
яркий язык. Впрочем, отвечая своей «сверхзадаче» создания нового шутливодраматического эпоса школьной жизни, писатель подчиняет все языковые средства показу
обыденности, скуки, уныния, узнаваемости ситуация и типажей.
В сказке наблюдается стремление ввести обиходный язык, типично детские
изречения, слэнговые выражения. Эта тенденция подтверждает попытки авторов
выстроить новые коммуникативные отношения с читателем и упростить «общение»
читателя-ребенка с текстом.
Если и соотносить стиль и язык современной подростковой прозы и стиль
повседневного речевого общения ребят, то правомерно именовать это соотношение
«кривым зеркалом». Особенно это справедливо в отношении детектива и повестей о
любви. Их авторы активно включают подростковый слэнг и так называемый новояз.
Проблема использования слэнга в литературе в целях речевой
выразительности либо для передачи «аромата» реального языка, на котором изъясняются
подростки, не нова. С одной стороны, без типично молодежных слов выражений –
модных, летучих, сиюминутно вошедших в обиход, содержащих эффект новизны и
престижности – в книге о юных трудно обойтись. Словечки вроде ночник (ночной клуб)
крутой, кайфово, отвязный, компик, прикид, отстой, на понт необходимы в целях
речевой экспрессии, яркости, и для адекватной передачи речи героев-подростков,
являющейся слепком реального речевого поведения ребят, которые в жизни выражаются
куда как краше и даже крепче. В этой речи действительно немало словесного мусора,
типично тусовочных словечек. Слэнг необходим и для ведения полноценного диалога с
читателем, дабы изъясняться с ним на одном языке, вызвать доверие подобным знанием
«предмета», быть адекватно понятым.
Проблема состоит в соразмерности речевого «ассорти». В применении
слэнга важно соблюдать меру. В противном случае такой стилистический «флирт» с
читателем превращает произведение в «кривое зеркало» языка подросткового общения.
Драма состоит в том, что привлекательные словечки преходящи, они
проживают в языке юных динамичную жизнь, быстро приедаются, скоро уходят из него,
замещаются новыми. Потому и содержащая их, а тем более перенасыщенная ими, проза
быстро исчерпывает себя, воспринимается как архаичная, становится неинтересной.
Герои детективов и «ужасных повестей» говорят на реальном, без видимого
отбора, реальном языке подростков, в котором сочетаются, казалось бы, несочетаемые
языковые ресурсы. В языке персонажей мистико-детективного триллера В. Роньшина
«Кладбище кукол» наблюдается чудовищное смешение речевых стилей и лексических
пластов – компьютерного языка (хакер, хакнули, взломали, скачаны, виртуал,
периферийный реал). Девчонки-подростки Юля Чижикова и Юля Рыжикова охотно
употребляют в речи просторечные слова и выражения, иногда самого грубого толка:
прибабахнутый, халявный, отрубиться, вырубил, лапшу на уши вешать, психушка,
угрохал, шандарахнул, пилить. Авторы детективов явно злоупотребляют грубыми,
бранными словами в речи персонажей. Так, например, общение героинь В. Роньшина
переполнено такими словечками и выражениями, как фигня, фигею о себе, фигеть и
офигеть, обалдеть, обалдеваю, ошизеваю, шизанутая, псих ненормальный, чокнутый,
дебил, дура ненормальная, людишки придурошные, прибабахнуться. Нетрудно заметить,
что это все слова одной семы. К тому же некоторые из них благополучно ушли из
лексикона подростков.
Речь героев разбавляется профессинализмами, вроде слова «сыскарь»,
употребляемого в языке работников правопорядка, а также англицизмами типа «йес»,
«плис», «кам ин».
Дополняют лексикон двух подруг многочисленные народные пословицы и
поговорки, не слишком вяжущиеся с прочим словесным «мусором»: «У страха глаза
велики», «К черту на кулички», «Знает кошка, чье мясо съела», «О черте речь – и он
навстречь», «Где мед, там и мухи», «Нет худа без добра». Применение большинства
пословиц, поговорок и афоризмов все-таки провоцируется ситуацией. Среди них есть и
избитые выражения: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет», «Вот так номер,
чтоб я помер», «Любовь зла, полюбишь и козла», «Надо делать ноги». К народным
выражениям добавляются современные, «свежеиспеченные», рождающиеся на ходу: «Без
проигрыша нет выигрыша», «На компьютере работать – это тебе не гвозди заколачивать».
И зловеще прозвучала актуальная в контексте рассказанной детективной истории:
«Маньяки всегда убивают, на то они и маньяки».
Языковое пространство расширяют каламбуры. Так, из уст немолодого
кочегара Уголькова звучит «А я стар, суперстар»; а в адрес обладающего бурным
темпераментом героя: «Не кипятись, Кипятков!». Разумеется, подобные приемы не могут
не насмешить читателя, разбавляя серьезность и, драматичность, опасность
рассказываемой истории.
Ту же роль выполняют говорящие фамилии и имена, настраивающие на
юмористический лад, – Похмелкин (алкаш), отец Варений (священник). Жанровой форме
детектива отвечает и использование тайного языка, созданного с помощью наращения
определенных слогов – яик теик бяик люик блюик – я тебя люблю, ясик ноик – ясно.
Однако Роньшину не удается избежать трюизмов, особенно в речи героев, в
которой то и дело звучит знакомое – «одна пламенная страсть», «холодна как лед». Хотя
справедливости ради надо отметить, что отдавая дань популярному жанру, он с его
помощью вступает с читателями-подростками в любопытный диалог – полный юмора и
иронии, игры и пародийности.
Слэнгом перенасыщены и повести о первой любви, ныне образующие едва ли
не самостоятельный пласт прозы и подменяющий психологическую повесть. Стиль
общения героев повести Т. Крюковой «Ведьма», оказавшихся в одном летнем лагере
бесцеремонен, их речь неприхотлива и стерта, наполнена грубоватыми и слэнговыми
словечками клево, отпад, прикольная, класс, зацените и выражениями вроде «А фиг его
знает», «Что ты всем кайф ломаешь», «не вибрируй». Подобные высказывания, при всей
их невежливости, отражают реальную речевую практику и служат ее иллюстрацией; к
тому же они создают ощущение живого, подслушанного общения подростков. В то время,
как язык автора, как и полагается, более сдержан и выдержан в общелитературном ключе.
Заметное включение пословиц и поговорок в язык героев любовных повестей
для девочек из многочисленных серий (сестер Воробей и др.) лишает их речь цельности и
подлинности. Не характерное для подростков употребление пословиц и поговорок должно
быть мотивировано, оправдано ситуативно или психологически. Тем более (нелепой)
представляется их концентрация.
Более богат и ярок язык писателей, продолжающих классическую традицию, –
В. К. Железникова с его «Чучелом –2, или Игрой мотыльком», Р. П. Погодина, Ю. И.
Коваля, М. Л. Москвиной, М. М. Бородицкой. Их философичная, метафорическая проза
реализуется средствами столь же щедрыми и изысканными, как сами замыслы и образы.
Стилистически украшен язык писателей, обращающихся к жанрам заведомо
ярким – приключению, фэнтези, пародийной прозе. Эти формы заведомо предполагают
речевой экзотизм, определенную высокопарность речи, либо иронично-миксовый стеб, с
нарушением «канонов», со смешением языковых и стилистических пластов.
Расширенное языковое поле продемонстрировал в своей прозе А. Биргер. В
повести «Стеклодув» из серии «Магия мастера» он выказал незаурядные способности
совмещения классического и современного языковых стилей, широту лексического
состава.
Расширенное языковое поле демонстрируют авторы фэнтези, восстанавливая
архаичные слова и выражения, органично вплетая их в мифологическое повествование о
вымышленных средневековых мирах – создавая «вязь» времен, рассказывая о нравах,
обычаях, верованиях, сражениях героев и богов, борьбе с самими собой (М. Семенова
«Волкодав», Ю. Никитин «Трое из леса», Н. Перумов «Гибель Богов»).
Другая опасность, подстерегающая авторов, – «красивость» речи, чрезмерная
ее вычурность.
В большинстве случаев специфический язык современной подростковой
прозы обусловлен стремлением авторов вступить с читателями в своеобразный
интеллектуально-духовный диалог, заговорить на одном языке, быть адекватно и глубоко
понятыми. Значима и попытка прозаиков передать в литературном произведении речь
современных подростков «без потерь», воссоздать ее живое, безыскусственное звучание.
Однако перебор в концентрации определенных речевых средствах в некоторых жанрах
превращает их язык в «кривое зеркало» подросткового словесного общения. Характер
языка, стиль во многом зависит от жанра, диктующего то или иное словоупотребление,
выбор лексических средств, чувства меры и вкуса, авторской индивидуальности. Но
следует помнить об опасности утраты пресловутого кода культуры, который передается
через родную речь, язык литературы, а он для современных подростков становится все
более зашифрованным, непонятным и неудобным для погружения в текст,
коммуникативные ресурсы художественного произведения ослабевают.